Джим. Рассказ

Мне сняться странные сны. И самое необычное в них – это люди. Они есть.

Как все началось? Точнее, как все закончилось?…

Наша планета имеет прелестные голубые переливы и какую-то нежность в образе перьевой облачности. Так она выглядит из космоса. Но если спуститься с небес на землю – картина меняется. Цвета злые, перья грязные.

Мы жили в эпоху Последнего Декаданса. Это время модерновой еды из полуфабрикатов. Но чтобы получить доступ к этим продуктам, надо было забыть про вкус. Хотя выбор, как всегда, почти что-то был. Как говорили – «не нравится жевать – не жуй. Глотай».

Если бы нам сказали тогда, что это путь в бездну, мы бы все равно хоть одним глазком, но заглянули бы за ту ширму. Толи гормоны, толи мамоны – что-то уже стало сильнее нас. А жаль…

Я долго думал, когда же наступил тот момент бесповоротности? Наверное, когда умер последний апостол. Когда животворящий вирус любви потерял своего последнего носителя. Все остальные болели уже усреднёнными штаммами. И Любовь стала чем-то вроде сезонного гриппа. Скоротечна, порой бессимптомна и никаких осложнений. Но свято место пусто не бывает. И Падший, еще будучи Ангелом, хорошо это запомнил.

Сын Господний хотел спасти людей, но не только от самих себя, сколько от Смотрителей. Он поручился за нас, пожертвовал собой, уверовав в чистоту наших помыслов, но он ошибся.

По законам, что недоступны нашему каменновековому сознанию, человечество не входит в понятие цивилизации. Мы как страна, не имеющая ни корней, ни истории. Сам факт существования недоразума это еще не повод для места на скрижалях.

Нам давали время, нас направляли, нас терпеливо пытались учить. Но мы все это воспринимали как природные напасти. Единственное, чему мы научились – пережидать эти уроки. Мы вечно ждали переменки, чтобы вдоволь набегаться, сломя голову. Не наперегонки, не на время, а просто бессмысленно и ожесточено бегать, время от времени ставя подножку однокласснику и оскаленно хохотать над его низвержением. Видимо, упавшему доставляет единственное удовольствие вид падения другого.

Решение Смотрителей не носило никакой эмоциональности. Сверка часов, сверка результатов, вынос решения. Их не отвлекла пушистость голубой атмосферы. Они видят все в другом спектре. Если бы мы знали, что интеллект и агрессия тоже светятся, то нас бы не удивил приговор. Спасибо, что все было довольно гуманно. Человечество не стали травить смертоносными вирусами, не стали подталкивать кометы на земную орбиту. Видимо, наша планета сама по себе была потенциально интересна, и поэтому не было смысла загрязнять ее миллиардами смердящих трупов. К тому же дельфины и совы, к примеру, не вызывали у Смотрителей никаких нареканий. Решение было гениально в своей простоте и эффективности.

Они сделали 10 миллиардов копий Земли, и каждого жителя поместили в свой отдельный мир. А потом, через каких-то 50 лет, когда люди тихо скончаются в беспросветном одиночестве, Смотрители соединят все обратно и получат чистую Землю, не перегруженную эхом коллективной агонии.

И вот одним утром люди проснулись – а вокруг никого. Если посмотреть чуть сверху, то ничего не изменилось. Дети открыли глаза в своих кроватках, родители ворочались рядом, булочник с первыми лучами солнца встрепенулся в каморке, пропахшей дрожжами и ванилью, рыбак, дремавший на сетях, потянулся, распутал от верёвок затёкшую ногу и сел, уперевшись взглядом соленых глаз в голубой горизонт… Но это вид сверху. Как проекция разных измерений складывается в единую тень на стене, так и жизнь стала причудливой коллекцией непересекающихся форм и плоскостей.

Плечо супруга было пусто, рука матери обнимала воздух, смуглая согнутая ножка уже не лежала милой тяжестью на ноге возлюбленного. Просто на матрасе. Все вначале не поверили в реальность происходящего, греша на недосып, перепой или глупую шутку. Забегая вперёд, скажу, что многие так и не успели трезво осознать произошедшее, скатясь, как на санках с горы, в стремительное сумасшествие. Они бегали голодные и взъерошенные по родным местам, разрывая криками бездушные бетонно-стеклянные стены. И только эхо… Только эхо.

Но для животного мира сделали послабление и выделили им совместную коллективную реальность – что там происходило, я не знаю, но думаю, они были по началу приятно удивлены, а потом и вовсе забыли про людей, как не вспоминаешь уехавших шумных соседей.

Я проснулся сразу с чувством чего-то свершившегося. Безвозвратно свершившегося. Утро было пятнистое – серые, но не несущие дождя облака плыли, как на репетиции парада – рядами, но чуть безалаберно. Первое, что бросилось в уши – это тишина. Очень странная тишина. Абсолютная. Даже не звенящая, а оглушающая. Я не стал торопиться подтверждать свои смутные опасения.

Открыл кран с водой. Струя беззаботно потекла, и эта обыденность вдруг показалась невероятной. Как потом я уже понял, все, что не требовало участия человека, все то, что было автоматизировано и имело запас прочности, все продолжало функционировать, постепенно угасая и выходя из строя как-то на полпути, внезапно и нелепо замирая в незавершенности циклического движения.

Спасительную мысль «Это сон» мой разум отмел мгновенно, видимо, не желая тратить силы на инфантильные надежды. Не спеша, потому что некуда было спешить, я сделал немудрёный завтрак, заварил кофе и сел у пустующего окна. Если честно, я боялся туда посмотреть, в эту бездну. Но в омут тоже прыгают как бы невзначай. Я и не заметил, как уже уставился в странный силуэт мусорного бачка, укрытого пыльной кроной низкой рябины. Будто предрассветное затишье, но без рассвета. Так порой выглядит труп. Почти живым. И на миг мне даже показалось, что все это мне показалось.

Но разум был трезв и беспощаден. Он уже заметил какие-то детали, которые безошибочно подтверждали теорию одиночества.

Я почему-то не рискнул спускаться на лифте. Лестничные клетки были тихи и безмятежны. Ни шепота, ни лепета, ни детского крика, ни лая.

Выйдя из двери подъезда, мне показалось, что я нахожусь в замкнутом пространстве, в павильоне, и все это лишь декорации.

Проходя мимо закрытых дверей супермаркета меня одолело нестерпимое желание совершить какой-то незаконопослушный поступок, чтоб меня поймали. Пусть накажут, зато я увижу, что я не один. Схватил крышку от урны и бросился на двери. Но они плавно открылись, не давая повода для агрессии.

Я растерялся и как-то устыдненно взял отточенным жестом тележку и покатил ее меж рядов. В какой-то момент накатила детская эйфория – это все моё! Можно брать все, что захочешь!.. Но ничего не хотелось.

Первый вечер я провёл перед компьютером, просматривая завалявшиеся на жестком диске старые фильмы. Уснул сидя с бутылкой виски в руке.

Второе утра было тяжелым, и мысли в голову не шли, там пировало похмелье. В полудреме я валялся в кресле, вызывая в памяти все, что было мило сердцу. Я понимал, что память – это единственная мышца, которая мне пригодится на всю оставшуюся жизнь, и ее необходимо пестовать и тренировать, не позволяя воспоминаниям затухнуть. Как пламя первого костра в пещере…