Роман Торощин Джеймс

Джеймс открыл глаза. Чуть встряхнул головой, сбрасывая мелкие осколки то ли штукатурки, то ли былой невозвратной жизни. В ушах – гул, в глазах – туман. Может это было одно и тоже явление, просто разными органами чувств оно воспринималось по-разному.

Он нетвердыми руками оперся на подлокотники и встал со своего прокрустова ложа. «А кто-то не встал», – подумал он.

Да, далеко не каждому суждено было пережить эту волну или как её назвали ученые – нулевой импульс. Но он пережил, значит лекарство сработало. Ну или по крайней мере хоть как-то уберегло, значит, шанс есть…

***

Странный выплеск энергии астрономы заметили около полугода назад.

В тот день Хаббл обнаружил в межзвездном пространстве облако пустоты. Абсолютной пустоты. Ноль по всем спектрам. И этот ноль со скоростью света несся в сторону Земли.

Как только новость стала достоянием общественности, тут же всё информационное пространство заполнилось гипотезами и прогнозами. Основными спикерами были певцы и бьюьти-блогерши. Версии были под стать экспертам – от тайного оружия инопланетной цивилизации, до облака лепестков космической сакуры, несущей омоложение и благость.

Ученые же хранили немногословие, к тому же их мнение широкой публике было не столь интересно.

Немногословие не означало немногодействие. Но с каждым днем оптимизма у них убавлялось.

Исследуя те небесные тела, которые прошли через горнило этого странного облака, выяснилось, что ничего хорошего не происходит. Что-то полностью разрушается, что-то находит в себе силы сопротивляться воздействию, но так или иначе от первично ударного эффекта страдает всё. Ну это не совсем ударный эффект, это как вакуумная бомба. Облако вытесняет все волны, а потом уходит, и эту образовавшуюся спектральную яму заливает с верхом. И, как всегда, был нюанс…

Дело в том, что человечество за время своего существования каким-то образом сумело вытеснить из земного спектра некоторые негативные для себя диапазоны волн. Видимо, они как-то противоречили ходу эволюции и были несовместимы с разумной жизнью. Но эти волны никуда не делись, они кружат в космосе, как вороны, ожидая своего часа. И вот он наступает…

Как только облако проведет влажную уборку и оставит после себя сияющую пустоту, эти невидимые и озлобленные изгнанием синусоиды, бросятся во все щели.

А это значит, никаких больше хомосапиенсов…

Чтобы решить этот смертельно-волнистый вопрос, ученые решились на эксперимент, не имеющий под собой никакой гуманности на первый взгляд. Они создали несколько вариантов вакцин, которые бы помогли человеческому организму справится с грозящей опасностью и гармонично влиться в новый поток излучений. Проблема тут в том, что модифицированное тело, возможно, и подстроится под Новый День, а вот какие изменения произойдут с мозгом – на этот вопрос у ученых не было ни догадок, ни предположений.

Была создана экспериментальная группа добровольцев. Каждому из них вкололи свою разновидность препарата. Вкололи заранее, чтобы отсеять изначально смертоносные варианты. Джеймсу повезло. Он не умер сразу. Хотя первые два дня он мечтал об этом. Физической боли не было, тело приняло микстуру, как вакцину – небольшой насморк, небольшой кашель. Это зафиксировали наблюдающие врачи, а сам Джеймс этого даже не заметил. Мозг и разум у него смешались воедино – и это было похоже, будто в черепной коробке готовят фарш, соля, перча, добавляя зелени и месят всё это невидимыми холодными нечеловеческими ногами…

Лишь на третий день Джеймс сумел вымолвить хоть что-то осознанное и поделиться своим состоянием. Врачи не ожидали таких побочных эффектов, поэтому, не зная, как облегчить страдания, пошли старинным путем – загасили пламя морфином. Это не решило проблему, но позволило хотя бы забыться. Сколько Джим провел в грязных грезах – он не имел представления. И сам момент прохождения Земли сквозь нулевое облако он тоже проспал. В первые секунды пробуждения он шарил глазами, как тонущий шарит по волне, желая уцепиться за нее. Именно поэтому все и тонут. Надежда на иллюзию – это бич человечества. И лишь те, кто сумели осознать, что волна – это не поручень, ее не сжать в кулаке, лишь расправив ладонь, можно опереться на воду, только те и выживают.

Инстинктивно осознав это, Джеймс просто встал, не ожидая помощи ни от кого.

Штукатурка осыпалась и стояла столбом мелкой крошки в воздухе, как бы подталкивая выйти на улицу, чтобы сделать глоток чистого воздуха. Лишь открывая дверь и щурясь на белесый свет, он понял, что беззащитен, что стен нет и излучения уже в нем.

Вот он – апокалиптический выход из зоны комфорта.

Джеймс замер, прислушиваясь к ощущениям, пытаясь распознать среди них первую ноту реквиема. Глаза щипало, в голове гудело, живот сокращался какими-то внутренними судорогами, но смерть не приходила. Что-то светлое и спасительное, как будто дым костра на голубом безбрежном океанском горизонте, зашевелилось в его душе.

В этот момент соседняя дверь распахнулась, и из нее на свет вышел скелет, обтянутый тонкой сетью нервных окончаний. Серый кисель мозга просматривался у основания черепа и яблоки глаз вертелись будто намагниченные шарики трепещутся меж железных оков. Это не было ходьбой или осознанным передвижением. Нервы, хаотично пропуская сквозь себя импульсы, каким-то образом сокращались, приводя в движение сам костный остов. А почему они сокращались? От боли. Это даже болью не назвать. Даже в преисподней не додумались бы до такого. Только представьте – каждый нерв оголен. Каждый! И этот пылающий страданием скелет, увидев Джеймса, метнулся в его сторону, но нелепо рухнул навзничь. Было видно, что он пытается подать какой-то знак или что-то сообщить…, Конвульсии усилились, череп чуть сдвинулся с места и один глаз чудаковато вывернулся. Скелет весь затрясло. Вдруг он обмяк и замер. Джеймс, аккуратно переступая, будто индеец, начал подходить к нему, ведомый любопытством. И вот уже вблизи он сумел внимательно рассмотреть этого прежде человека. Было очевидно, что это кто-то из участников эксперимента. И почему с ним такое произошло? Видимо, формула его вакцины была направлена на сохранение нервной системы… Ну что ж – ученые со своей задачей справились… Внезапно скелет будто прострелила какая-то внутренняя молния и конвульсии вновь продолжились, и глаз скелета, почти вылетевший из глазницы от непрекращающейся тряски, уставился на Джеймса. И Джеймс наконец-то понял, чего так ждали от него эти останки. Он обвел всё еще мутным взглядом периметр, подобрал увесистый, но удобно лежащий в ладони камень, сел на колени перед скелетом, и слегка прицелившись, размозжил черепную коробку…

Одно глазное яблоко повисло на нервных волокнах, а второе вылетело, будто шарик в пинболе, побилось об близлежащие преграды, набрало кучу очков и прикатилось обратно, всё в пыли и уже навечно несомкнутое.

Чуть позже, встав на ноги и пройдясь пару неосознанных шагов, Джеймс понял, что до этого никогда никого не убивал. Только насекомых (рыбы не считается, они засыпали).

Но можно ли это было назвать убийством. Ведь лишение жизни в аду – это ближе к дарованию вечной светлой жизни?

И тут, будто игла в мозг – а я-то каков сам? Началась паника. Зеркало найти было невозможно, как и уцелевшее стекло. В двух шагах меж разорванных тряпок и башмака блеснула черная лужица. Джеймс зажмурился и со страхом навис над ней. Как первую стопку водки, как прыжок с обрыва в омут – он раскрыл глаза и уставился в черную глянцевую гладь. Ожидания не оправдались – он был всё такой же. По крайнее мере, насколько лужа позволяла разглядеть. В последствии он догадался, что эти лужи в рамке тряпок и ботинок, это то, что осталось от людей определенно состава…

У всех была своя участь…

Джеймс решил вернуться на исходную точку. Там рядом со своей кушеткой он нашел упакованный вещмешок, набор ампул и шприцов и листок с координатами и указаниями.

Этот нехитрый набор был около каждой койки участника эксперимента.

Дело в том, что выживший должен был добраться до подземной базы, где схоронились избранные. И таким образом доставить им спасение. Доказанное и апробированное.

***

В том уже далеком прошлом, где без вести пропали пустотелые человеческие беззаботности, где мир жил, не подозревая о неминуемом грядущем обнулении, в те времена Джеймс был рядовым гением. Он трудился умом, а чуть тонкие пальцы превращали его мысли в короткие печатные слова, которые потом красовались на глянцевой бумаге, убеждая человеков принимать кому-то нужные решения. Он работал вынуждальщиком. Труд доставлял ему не сколько удовольствие, сколько позволял оттачивать перо, чтобы тихими ночами писать длинные фразы, что складывались в чудаковатые картины его внутреннего бытия. Мысль о том, что это найдёт своих читателей, не тешила его. У него был Читатель. Она. Любимая. БОльшего ему и не нужно. Бывало, он выходил на кухню, где Она по-утреннему теплая с влажными волосами, что своенравно и упрямо завивались, в легком серебряном халате мечтательно пила из прозрачного на свет фарфора, свой кофе. И на пустую десертную тарелку вместо пирожного он клал листок, исписанный его опережающим мысль подчерком. Его "нестихи" (так он это называл) были сродни изысканным сладостям. Будто эклер – ладные и ароматные, аппетитно лежащие в руке, но стОит надкусить, как музыка слов, будто заварной крем, растекалась по душе и хотелось, закрыв глаза, растирать каждую букву по нёбу.

Они не были молоды. Но это лишь придавало глубины их чувствам. Ушла суета и осталось нежность в каждом взгляде, в каждом совместном дыхании.

Жизнь текла как одно большое "Сегодня". Им не требовалось "Завтра". Но "Завтра" наступило…

Джеймс не был глупцом или алчущим. И тем самым он приобрел много влиятельных друзей, которые часто обращались к нему за советом, зная, что не придется ежиться, торгуясь и виляя информацией, как хвостом.

И вот одним непогожим вечером Джеймс пришел на назначенную встречу в тихое кафе. Тяжелые коричневые кресла, маленькие столики, низкие плафоны, которые будто укутывают собеседников спасительным столбом мягкого света. Густые облака запаха кофе и дорогого алкоголя были приятны и теплы, как шерстяной плед на веранде дождливым вечером.

Но информация, прозвучавшая шепотом, в этой прибалтийской атмосфере была как злой ветер, сметающий фанерные поросячьи домики.

"– …Ты хочешь сказать, что шансы выжить минимальны?!

– Да, прогноз не утешителен.

– А как же все эти версии о благополучном исходе?!

– А ты что хотел, чтоб мы сказали правду, и началась паника? И никакого облака не надо, человеки сами все тут разрушат и поубивают друг друга заранее.

– И что, вообще нет выхода?

– Для тебя есть…

– То есть для меня?

– Мы разработали план… Он не идеален. Те, кто в системе, те укроются в надежных, ну насколько это возможно, убежищах. Мы там не можем сидеть вечно. Нам понадобиться какой-то способ сосуществования с новыми реалиями. Мы разрабатываем целую линейку антидотов. Но какие из них сработают – мы не можем даже предположить. Поэтому мы набираем добровольцем в эту программу. Да, это смертельно опасно, да, шансы на успех не прогнозируемы. Но помимо высокой патетической цели есть еще и один повод, и он, я думаю, тебя убедит… Каждый доброволец получает одно место в спасительном бункере. Не для себя, понятно. Для другого человека. Рискуя сам, ты спасешь Её.

– … Да, я согласен. Когда?

– Скоро. Я сообщу. Будь на связи…"


Когда Джеймс пришел домой, она уже спала. На прикроватном столике лежала толстая книга с закладкой из прошлогоднего кленового листа, лампа под зеленым абажуром тускло светилась в мягкой полудреме спальни, по потолку егозили редкие лучи дальних автомобильных фар…Трещина безжалостно расползалась по миру. Он сам ее принес в своем сердце сюда, в свое безмятежное прошлое. Уже прошлое…

Джеймс присел на кровать. Она спала, будто лежала на облаке. Тихо и сладко. Так спят дети или очень любимые. Он поправил непослушную прядь волос, укрыл мерцающее плечико одеялом, и чуть коснулся губами виска, вдыхая аромат ее сна…Как в последний раз. В последний раз. Он решил ей ничего не говорить, он не дал ей выбора…

Через несколько беспокойных и замкнутых дней прозвучал звонок… Как кинжал в сердце. Джеймс почувствовал его за долю секунды.

– Да?

– Через час на вокзале. Вас встретят. Провожай и приезжай в лабораторию.

И тишина… Тишина, как гром… Секунды, как вечность…Он тяжелыми пальцами набрал ее номер.

– Любимая, слушай меня внимательно, слушай и не перебивай. В шкафу лежит сумка зеленая, бери ее и приезжай на вокзал. У тебя есть 57 минут. Никаких вопросов, никаких звонков. Просто прямо сейчас встаешь и выходишь. Такси ждет у подъезда.

– Хорошо…

Они встретились на привокзальной площади. Она была собрана, но в глазах была пелена подбирающихся слез.

– Здравствуй, родная.

– Что случилось? – эта фраза не сразу родилась, первая попытка провалилась, внезапная хрипота не дала произнести слова, будто из-под ноги осыпался предательский гравий на скользком горном склоне.

– Вон там стоит поезд. Надо в него сесть.

– Что случилось?

– Пока ничего, и надеюсь, ничего и не случиться, но лучше подстраховаться.

– Хорошо. Точнее, не хорошо… Что за спешка, почему одна сумка?

– Родная моя, послушай, – он взял ее милое лицо в ладони, – послушай. Ты сейчас сядешь в поезд, тебя отвезут в очень надежное место. Я приеду… Я приеду другим путем…

– Почему ты не едешь со мной?

– У меня очень важное дело осталось. Я всё доделаю и приеду к тебе. Я не могу сейчас тебе всего объяснить, прости.

Слезы текли по ее щекам, казалось, что она их даже не замечает…

– Ты приедешь? Ты меня не обманываешь?

– Я тебя люблю больше жизни! Я приеду! Обещаю! Ты только очень жди! Я не буду врать – мне будет нелегко, но твоя любовь меня защитит, я знаю. Ты только люби меня, ты только верь… Иди, родная, иди. И не оглядывайся. Прошу тебя…

Поезд тронулся, вырываясь из перронной толпы… И осталась лишь пустота и рельсы…

Кто-то заботливо, но настойчиво положил ему руку на плечо.

– Тебя ждут в лаборатории.

***

В голове не переставал гудеть туман. Но Джеймс постепенно привыкал к этому новому состоянию. Вернувшись к своей многострадальной койке, он решил внимательнее осмотреть полагающийся ему вещмешок.

Набор инструкций, карта в ламинированной защите. Какой-то чехол, видимо, с палаткой. Консервы, аптечка с таблетками и набором одноразовых шприцов со спасительным препаратом, складной мультитул – там и лопата, и тесак, и топор, и еще всякие железные мелочи на все случаи не только жизни. По боковым карманам были распиханы компас, фляга, огниво… Дальше он не стал уже смотреть. Понятно, что этого не хватит на весь путь, потому, какая уже разница…

На улице до этого стоял сентябрь… Прежде Джеймс очень любил эту пору, но сейчас наступило безвременье и стерло все приметы осени. Все стало серым. Сам воздух приобрел этот оттенок. Пожухлая трава, листва… Стены и то стали будто мягкими, как тухлые овощи.

Смысла задерживаться в этой обители боли и ужаса не было. Джеймс накинул куртку. Только сейчас он обратил внимание, что на всей его одежде, был пришит шеврон с номером. Это был номер вакцины, который ему вкололи. Его номер был 9. "Последняя жизнь" – с какой-то обреченной иронией подумал он. Рюкзак оказал довольно увесистым, но удобным. "Всё для людей… Ну, с Богом"…

Мир хрустел под ногами – земля была усеяна жестким серым пеплом, который, как скорбный снегопад, кружа, осыпался на голову…

Точкой А в его маршруте значился забытый полустанок на окраине города. Он шел сквозь пустоту знакомыми переулками. И только время от времени попадались черные вязкие лужи на асфальте, вытекающие из остатков одежды.

Чтобы хоть как-то, хоть чем-то занять мозг, он начал отстранённо, как ученый препарирует мышь, рассуждать, чем эти люди заслужили такую жидкую участь? Возможно, это было генетически обусловлено, возможно, их колебания и внутренние волны были ближе к аморфности, чем к пеплу… Его мысли отвлек внезапный звук, похожий на тихий лай. Быть не может? Он огляделся. Звук шел из-под развала какой-то деревянной тары. Разбросав поддоны, балки и ящики, Джеймс обнаружил смирно сидящего в спасительной нише щенка. Пес вылез на свет, завилял хвостом и благодарно прижался к ноге.

У Джеймса никогда не было домашних животных. Он не решался. По многим причинам. Кошек он не любил за их независимость, собак за пустое подобострастие, не имеющее практического применения. И главное, он боялся пережить того, кому посвятит свою заботу. В любовь животных он не верил. У каждого свои заблуждения…

– Э.. привет. Как ты выжил, счастливчик?.. И что мне делать с тобой?..

Собак села, задрала голову и смотрела на него.

– Ну, хорошо – Джеймс снял рюкзак, достал из уже открытой пачки сухой крекер, разломил пополам и протянул псу. Собака обнюхала и жадно съела предложенный кусок. Джеймс протянул ей вторую половину. Щенок было ринулся съесть, но потом оступился и отвернул голову. Показалась, что собака стесняется взять оставшуюся еду, потому что всё надо делить поровну. Джеймс сделал вид, что откусил и вновь предложил печенье псу. В это раз щенок с удовольствие съел лакомство.

– Ну что ж.. мне пора.

«Девятый» встал, накинул рюкзак. Собака ждала.

– Э…Пойдешь со мной?

Пес тут же подбежал. Джеймс потрепал его по голове. И они двинулись, оставляя лунные следы на припорошенной земле.

***

Глазницы окон смотрели на происходящее как-то сквозь. Будто их интересовало что-то совсем иное, где-то на другом уровне метафизики…Но тем не менее, Джеймсу было не по себе, как человеку с паспортом, но в оккупированном вежливыми врагами городе. Собака же не рефлексировала по этому поводу. Она сосредоточенно шла рядом, охраняя нового хозяина.

В венах у Джеймса редел строй спасительного лекарства, и от этого в голове начинался песчаный шторм, огненный штурм. Чертовы качели вертели солнышко. И было непонятно, то ли надо продолжать ходить по небу, то ли пора уже взлететь на землю. Ноги стали подкашиваться, суставы выламывала какая-то внутренняя злая сила.

Умостившись в трещине между двух безумий, Джеймс трясущимися и непослушными руками достал шприц и всадил его в ногу. Холодная испарина покрыла его лоб. Слабость, как мокрый песок после отлива, рассыпалась по телу… Пес кружил рядом, не понимая, как он может помочь.

– Всё, всё, всё нормально… Пошли дальше…

Походка стала слегка неподконтрольной, но компас не сбился. До пункта А оставалось несколько кварталов, там можно передохнуть и набраться сил…

Небольшой железный ангар с маленькой дверкой сбоку и большими рельефными воротами по фронту, из-под которых как-то украдкой выползали заржавелые от забытья рельсы. Выползали и скрывались за поворотом, заметая след проросшими репейниками и калиной. Боковая дверь была заперта на висячий замок, который сразу распахнул свою незапертую подкову. Внутри пахло иллюзией прошлого. Масло, уголь и пивной алюминиевый запах. Под ногами хрустел мелкий гравий. Пес проверочно гавкнул. Звук оказался очень плоским, без эха. В полумраке едва различались угловатые предметы. Джеймс почти наощупь пробрался к воротам, не имея представления, как их открыть. Вытащив из всесодержащего рюкзака механический фонарик, он несколько раз с силой сжал рукоять динамо-машины. Жужжание с секундной задержкой переродилось в тусклый свет. Луч выхватил систему шестеренок и цепей рядом с воротами. Большой рычаг нехотя согласился принять участие в процессе, дал ленивую команду и ворота со скрежетом отворились. Дневной свет выкрал у полумрака центральную часть пространства. Этого было достаточно, чтобы увидеть закрытую брезентом дрезину, стоящую на истоке рельсов. На удивление, она оказалась новой, даже можно сказать современной. Легкая, не больше 50 килограмм, конструкция была оснащена педальным приводом. Было удобное кресло, на корме и на носу багажные отделения. По контуру стойки для тента на случай непогоды. Джеймс уселся на водительское место и растеряно огляделся. Он не имел ни малейшего представления об этой технике. Все его познания в механике были эмпиричны и бессистемны. "Разберемся", – без энтузиазма подумал он. Забросив на задний багажник вещмешок, он принялся натягивать тент, чтобы быть заранее готовым к превратностям погоды. Он всегда старался решить проблемы до их появления. Любовь к математике, к логике плюс послушные руки давали в сумме что-то похожее на мастеровитость. Тент оказался очень удобным, с прозрачными вставками, заменяющие окна, с массой внутренних карманов и даже с обогревателем, который, подключаясь к педальному приводу тонкой сетью вшитых проводов, позволял поддерживать внутри получившейся кабины вполне комфортную температуру. Благо, инструкция, объясняющая все эти тайные предназначения, прилагалась. Наполнив из ржавого крана все емкости водой и наспех перекусив сухпайком, официально разделив его с собакой, Джеймс засел за карту. Ему предстояло преодолеть на дрезине около двух с половиной тысяч километров, потом в условленном месте пересесть на лодку, и сплавляться еще около 200 километров по реке. Там ждал его охотничий домик, где нужно было перезимовать. А потом с наступлением тепла пройти по северным корявым лесам с обманчивыми заячьими тропами оставшееся расстояние до секретной цитадели.

Загрузка...