Действо на планете Иан

I

В ночной темноте Кольцо Иана выгибалось серебряным луком, посылая вниз огненные стрелки метеоров. Доктор Игаль Лем устал за день; было ясно, что перетруженный мозг не даст ему заснуть. Не желая без необходимости включать преобразователь предметов обихода, он сменил официальную одежду землян на просторное, тонкое, как паутина, ианское одеяние, сунул ноги в сандалии и вышел на веранду, чтобы насладиться умиротворяющим зрелищем своего сада. Мадам де Помпадур, его домашняя чабби, путешествовавшая вместе с ним по семи планетным системам, решила, что он сейчас ляжет спать, и уже забралась в спальню. Поняв, что хозяин пошел куда-то, она коротко, жалобно пискнула и, собравшись с силами, побрела за ним. Двигалась она с трудом. Помпи, как и хозяин, постарела.

В теплом воздухе чувствовалось обещание весны, уже начали появляться самые ранние бутоны на знаменитых кустиках ай доктора Лема. Несколько лет назад он попытался выправить дефектный ген этого местного вида — из-за порочного гена растения иногда возвращались в дикое состояние, с некрасивыми цветами, похожими просто на шары с зеленым пушком. И добился заметных успехов, скорее, благодаря везению, чем умению — на этом он всегда настаивал, когда его пытались хвалить. В юности он действительно изучал физмедицину и получил диплом с отличием по специальности «восстановление хромосом», но уже десятки лет не обращался к этой области, а занимался психологией.

Сейчас его сад был окружен не имеющей себе равных по великолепию живой изгородью: даже Старейшина Кейдад снисходил до того, чтобы сорвать цветок-другой. Бутоны покачивались на высоких стрельчатых стеблях; в бледном сиянии Кольца они были похожи на полированные черепа — завтра или послезавтра раскроют челюсти и наполнят воздух изумительным благоуханием.

Поняв, что хозяин никуда больше не пойдет, Помпи улеглась и удовлетворенно заурчала, свернувшись меховым вопросительным знаком на гладких плитках веранды. Из соседних домов временами слышался то требовательный зов ребенка, то смех, то печальный свист ианской флейты — кто-то учился играть. Но было уже поздно, и помимо случайных звуков, говорящих о том, что еще не все спят, доктор Лем отчетливо слышал шум стремительного течения большой реки Смор.

Его дом стоял на вершине самого высокого холма в округе. С противоположных концов изогнутой веранды можно было видеть и поселение землян — небольшую колонию, над которой возвышались Врата нуль-транспортировки вместе с куполом информата, — и город местных жителей Прелл, прорезанный черной рекой, мчащейся между мощенными камнем улицами. Светящиеся шары качались и прыгали на форштевнях барж, пришвартованных у причала Исум, словно блестящие плоды на колеблемых ветром ветвях. При свете одного из них доктор безошибочно узнал очертания «корча», ящика, похожего на гроб, в которых ианских младенцев, родившихся сегодня или накануне, увозили от матерей вверх по течению, в Лиганиг, или на океанский берег, во Фринт. Существовали достаточно веские причины, по которым люди Иана не числились хорошими моряками… во всяком случае, в нынешнее время. Но они занимались торговлей на реке и океанском побережье.

«Надо бы узнать, чей это ребенок. Рождение ребенка — событие у ианцев», — подумал доктор.

Но не успела эта фраза окончательно сложиться у него в мозгу, как сменилась другой, довольно зловещей:

«Интересно, чье место он займет».

Он тут же рассердился на себя. Думать о шримашее было непорядочно. Разумеется, будучи психологом, он должен был обособиться, воздерживаться от человеческих оценок относительно чужих обычаев. В любом случае тот, чье место должно быть занято, не может оказаться кем-то из его знакомых; равновесие соблюдается везде — в Лиганиге, или в Фринте, или где-либо еще дальше от Прелла.

Эта мысль сменилась другой: «Какая ирония в том, что, празднуя рождение, они еще и справляют поминки, смещенные во времени — поминки по тому, кто еще не умер, кого они никогда не видели!»

Он со всей решительностью постарался отодвинуть эти мысли подальше, но напрасно. Они возвращались, тенью обволакивая его сознание. Ощущение надвинувшейся тьмы было настолько сильным, что он против воли оглянулся, словно некая беззвучная опасность, затаившаяся поблизости, угрожала ему сзади; взгляд его задержался на хрустальных Столбах, силуэтом вырисовывавшихся на нижнем уровне Кольца: это были колонны Мандалы[Мандала (др. инд.) — один из основных сакральных символов в буддийской мифологии. (Здесь и далее прим, перев.)] Мутины.

«Ианцы предпочитают отгораживаться от подобных таинственных мест холмом, а лучше — двумя, — думал доктор. — Поэтому они так охотно предоставили нам участок для строительства — от вершины моего холма до дальнего края долины. Я тогда подумал: как чудесно видеть каждое утро этот великолепный памятник исчезнувшему величию, осененный светом нового дня; видеть, как он озаряется в полдень знаменитой Вспышкой! Но, однако…»

— Помпи! — сердито воскликнул он.

Полусонная чабби, потягиваясь, лизнула его пальцы длинным голубоватым язычком. Но на самом деле он был рад, что она отвлекла его от созерцания Мандалы, ближайшего и самого поразительного из всех невероятных древних сооружений, разбросанных случайным образом, словно конфетти, по поверхности Иана — случайным образом, конечно, на взгляд человека. Возможно, у их создателей было на этот счет другое мнение.

Он отвернулся от города, и реки, и прозрачных крыш домов землян — цветных полотнищ, беспорядочно потухавших одно за другим по мере того, как обитатели домов ложились спать. Сел в кресло, обращенное к Северному Кряжу. Там свечение Кольца отражалось в леднике на склонах Монт-Фли подобно белому драгоценному камню в черных, разделенных пробором волосах королевы. Там, в вечных снегах, брала начало река Смор. «Ледник плачет», — говорили ианцы.

Обитатели Иана действительно обладали способностью плакать. И это было не самое удивительное проявление их сходства с людьми.

Справа и слева расстилались заселенные земли: плодородные долины Рхи, расчерченные полями и садами — рисунок этот за тысячелетия не изменился; живописные склоны Хома, испещренные зарослями орешника — там бродили стада робких созданий, похожих на оленей, с длинными толстыми серебристо-серыми хвостами; покатое плоскогорье Бло, где растения вроде грибов росли на жирном слое грязи в расщелинах растрескавшихся от солнца и времени скал. Ианцы собирали и сушили споры этих грибов — из них готовили утренний напиток, отдаленно напоминающий кофе.

За спиной Лема, к югу, располагался Кралгак: по иански это слово означало «Опасная земля». По ночам было видно, как туда, подобно острым белым копьям, валятся метеориты — падают из Кольца, в котором непрерывно сталкиваются каменные глыбы. Это была страшная местность, с поверхностью изодранной и бугристой, словно кожа прокаженного. Ни люди, ни ианцы не осмеливались забредать туда, дабы не попасть под небесные молоты. Далее к югу (эти места соответствовали земной субтропической зоне) простирались земли дикарей, выродившихся родичей ианцев-северян; их язык сводился к нескольким невыразительным словам, а единственными орудиями были палки для выкапывания корней.

Полушарие планеты, противоположное тому, на котором стоял Прелл, занимала водная гладь, океан Сканда. И на этом полушарии под экваториальной зоной Кольца с неба валились камни, и океанская вода кипела и бурлила.

Лучше было среди ночи не смотреть в ту сторону, не вспоминать о Кралгаке и о дикарях. Потому земляне и строили свои дома высоко на склоне холма, чтобы вид открывался на благодатный север, в том направлении, куда сейчас смотрел доктор Лем. Стараясь не вспоминать, какой ценой досталась этой планете возможность созерцать прекрасную сияющую арку, пересекающую небо, он взглянул на звезды, мерцавшие сквозь легкую дымку пыли в стратосфере подобно редким каплям дождя на меховой шкуре. Вокруг каждой звезды светилось маленькое радужное гало; днем подобное гало окружало солнце, обволакивало его разноцветным туманом, смену красок которого предсказать было труднее, чем изменение узора в калейдоскопе.

«Почему я решил приехать сюда?»

Вопрос, возникший в подсознании, застал его врасплох. У него часто спрашивали, почему он сюда перебрался. Часто, поскольку каждый год путешественники — по преимуществу совсем молодые — прибывали через Врата на Иан в поисках неизведанного… и все чаще именно Лем оказывался в числе старожилов, с которыми этим перелетным птицам хотелось побеседовать. Любопытное ощущение быть… популярным? Не так. Знаменитым? Тоже неподходящее слово. Но, как бы то ни было, выступать в роли посредника, о котором слышали в разных частях галактики.

Визитерам нравилась Помпи, и они, негодяи, безобразно ее раскормили.

«Да, о чем это я? Ну, конечно».

К тому, что он решил обосноваться на Иане, имелись весьма убедительные и лежащие на поверхности причины. Доктор мог сказать, и достаточно честно, что почти исчерпал возможности путешествовать: он тяжело переносил физические и душевные перегрузки при пользовании Вратами, ведь Лем приобщился к путешествиям слишком поздно, чтобы обрести адаптационную гибкость. Начал пожилым человеком. Более того, утратил ту жизнерадостность, которая прежде помогала ему справляться с радикальными переменами в образе жизни на планетах, заселенных людьми. Фигурально выражаясь, их обитатели могли за две недели пережить целое столетие.

Поэтому он и стал подыскивать себе что-то постоянное — но такое, что могло бы предложить нечто большее, чем возможность размышлять и вести растительную жизнь. Он понял, что его привлекает спокойное, чуть ли не пасторальное существование Иана. При том, что весь Иан изобиловал тайнами, над которыми почти столетие бились ученые. «Во всяком случае, я надеюсь, — говорил он своим молодым посетителям с некоторым пренебрежением в собственный адрес, — что постоянное созерцание этих чудес поможет в разрешении загадки». А визитеры даже отдаленно не подозревали о тайне, скрытой за мандалами, ватами и менгирами[Ваты — храмы и монастыри в Камбодже и Таиланде; менгиры — мегалитические памятники в форме одиночных каменных столбов. ], разбросанными по всей планете. О тайне сооружений, выходящих далеко за пределы возможностей современных ианцев, причем некоторые памятники старины — наподобие Маллом Ват — превышали даже возможности человечества.

Итак, он прожил здесь тридцать с лишним лет, сражаясь с загадкой шримашея… и отчаянно выискивая семантические эквиваленты ианских понятий, которые выполняли те же лингвистические функции, что «наука», «техника», «естественное право», но совершенно и бесспорно не могли быть переведены этими словами… и, разумеется, ломая голову над самой главной загадкой ианцев, над вопросом: как вид, так удивительно похожий на человеческий, в той же степени разумный, в той же мере состоящий из самых разных особей, мог сделать то, что совершили ианцы тысячелетия назад, когда сочли, что ими найден правильный образ жизни? А затем тысячи лет придерживались этого образа жизни без каких-либо заметных перемен…

Не однажды доктору Лему казалось, что он близок к решению всех проблем — решению внезапному, словно ты годами беспрерывно переставлял в ящичке фрагменты головоломки и вдруг, подойдя к ящичку, увидел… Нет, не законченный рисунок, но нечто новое, позволяющее понять, как нужно сложить оставшиеся фрагменты.

И каждый раз, приглядевшись внимательней, обнаруживал, что ошибся. Правда, в действительности он никогда не надеялся, что время, проведенное им на Иане, приведет к какому-то успеху. Знал, что дело безнадежное.

«Нет, в последний раз я, кажется, к чему-то пришел, — подумал доктор.

Иан одновременно прекрасен и ужасен: здесь обнажена сущность вещей. Такой диапазон контрастов — от ужасов Кралгака до райской идиллии Хома — можно обнаружить почти на любой обитаемой планете; но здесь, на Иане, все очень просто. Каждый элемент из составляющих контрастное целое существует только в единственном числе: один большой океан, одна суровая пустыня, одна восхитительная, похожая на сад, прерия…

«Я чувствую себя опустошенным», — подумал доктор. Поднял руки, провел пальцами по лицу, воображая, что увидел бы в зеркале. Изборожденный морщинами лоб, копна седых волос; щеки запали, жилы на шее напоминают натянутые веревки. Он ощутил, как свежесть весенней ночи оборачивается пронизывающим холодом приближающейся старости.

«Старею, — сказал себе Лем. — Следует подумать, где я хочу умереть. Здесь? Но одно дело выбрать планету, чтобы на ней жить; другое — чтобы умереть».

Когда мысли приняли такое направление, он понял, что самое время лечь спать, Слегка повернулся в кресле, протянул руку, чтобы погладить Помпи, и застыл. Над отдаленным силуэтом Мандалы Мутины всходил белый диск луны.

Но на Иане нет луны! И не было уже около десяти тысяч лет.

II

Пока поднималась эта невероятная луна, Марк Саймон уныло брел из дома Гойдела, где продолжался прием. Он плелся за Шайели, своей любовницей-ианкой, которую сегодня совершенно вывел из себя.

Нынешним вечером он пришел в бешенство — впервые с того дня, когда решился оставить колонию землян и поселиться в квартале Прелла, где жили скульпторы, поэты и художники-ремесленники. Добиться Шайели оказалось намного проще, чем решиться переехать в маленький домик с тремя комнатами и прудом, где росли водяные лилии: одно казалось продолжением другого.

Может ли это продлиться долго? Помимо прочих обстоятельств, женщины-ианки обычно не живут больше года с одним и тем же мужчиной… На секунду им овладело искушение представить себе, что перемена любовницы могла бы пойти ему на пользу. Но затем, посмотрев на Шайели, шагавшую впереди него по крутой улочке, время от времени попадая в свет круглых фонарей над дверями домов — мальчишески стройную, настолько красивую, что дух захватывало, — он понял, что только в своем теперешнем подавленном состоянии мог пожелать с ней расстаться. Занять ее место хотели многие. Но вероятность, что он найдет такую же красавицу, была равна нулю. Хотя…

Марк поймал себя на том, что пытается вообразить, каково было бы снова заняться любовью с девушкой, у которой есть грудь, у которой вся кожа одного цвета, которой иногда нужно прервать поцелуй, чтобы перевести дыхание. Но это не имело никакого отношения к его проблеме. Ни малейшего. Время от времени у него возникала такая возможность, но он ни разу ею не воспользовался.

«Нет, меня беспокоит совсем не это, а…»

Конечно, если бы только Шайели была способна понять, чего ему стоило ради вечера у Гойдела оторваться от своих переводов. Ведь сам он прекрасно знал, что даже черновые варианты хороши, потому что на них лежит отблеск таланта — большего, чем у него самого. И чего ему стоило решиться предложить слушателям собственное сочинение на ианском языке.

И вдруг обнаружить, что происходит шримашей, что вся компания отключилась и бессмысленно колышется в псевдотанце, что все присутствующие под воздействием наркотика скатились вниз по эволюционной лестнице — неизвестно, на сколько ступеней!..

Возможно, это спасло его от весьма неловкой ситуации. Может быть, то, что он собирался предложить гостям — всего лишь посредственные стишки. Скорее всего, он бы не услышал такого отзыва. Ианцы вежливы всегда, а в особенности с поэтами. Если речь шла о поэте-землянине, любезность переходила все границы. Хотя старшее поколение ианцев не разделяло абсолютного преклонения перед землянами, охватившего молодых ианцев (земляне пренебрежительно именовали их «обезьянками»: они копировали манеру землян одеваться, их манеры и привычки; пересыпали речь земными словечками), Земля и все, что связано с Землей, наложило неизгладимый отпечаток на жизнь этой планеты. Так что любое выступление получило бы здесь теплый прием.

Спросить мнения Шайели? Бесполезно… Она была фантастически красива — тонкие черты лица, огромные темные глаза, гибкий стан, не говоря уже об этом органе, венерином гроте, по сравнению с которым аналогичный орган любой земной женщины казался бы жалким механическим протезом. Иногда Марку чудилось, что это — отдельное живое существо, и сравнение было почти правильным, поскольку орган контролировался специальным нервным узлом у основания позвоночника.

Перед тем как пойти к Гойделу, ему пришлось долго уговаривать подругу надеть платье, которое он больше всего любил: тунику тускло-синего цвета из местной ткани «волнистая паутинка». Сама она собиралась надеть земное платье — разумеется, с прорезями подмышками, для доступа воздуха к дыхальцам. Она никогда бы не стала его любовницей, если бы не преклонялась перед Землей и землянами. Она была совершенно глуха к великолепию эпических поэм Мутины, считая их устарелыми, интересными только для стариков-ретроградов, и воспринимала любовь Марка к ианской поэзии как плату за то, что ей завидовали все ее сверстники-ианцы.

«Парадокс, — думал Марк. — Ведь мне бы не удалось наслаждаться Шайели, не будь у нее этого идиотского пристрастия ко всему земному, этой тяги, так мне ненавистной!»

Марк был невероятно зол — просто убит горем, — когда обнаружил, что у Гойдела идет шримашей. Он схватил чашу с наркотиком шейашримом и уже намеревался проглотить его, хоть и знал, что он действует на землян не так, как на ианцев — разумеется, не передает контроль над телом нервному узлу внизу позвоночника (у людей его нет), зато ненадолго отключает кору головного мозга, заставляя конечности непроизвольно содрогаться, а сфинктеры — расслабляться. Но Шайели выбила чашу у него из рук и совершенно внятно растолковала ему, какой он дурак.

«Да. Вот и шел бы я сейчас на дрожащих ногах, а от меня разило бы этой дрянью».

Здесь был еще один вопрос, который Марк обычно старался игнорировать, но сегодня не мог. Почему она позаботилась о нем, почему не дала ему выставить себя идиотом: из-за него самого или просто потому, что он — ходячее чудо света, землянин?

Он представил себя со стороны, словно вылетел из собственного тела, устроился на крыше дома, мимо которого проходил, и разглядывал стройного, даже худого молодого человека, чьи черные волосы и смуглая кожа свидетельствовали о примеси северо-африканской крови к французской, наградившей его и именем, и вкусом к словесному узору, такому строгому и стройному, вкусом к стиху, в котором слышно, как слова кричат под грузом значения, возложенного на каждый слог. Он мог бы носить земную одежду, но не делал этого. Решив жить среди ианцев, принял и их манеру одеваться — в хейк, похожий на тогу, и плащ-вельву.

К его глубокому сожалению, степень ассимиляции ограничивали внешние обстоятельства. Марку приходилось время от времени возвращаться в колонию землян, хотя он и старался сводить эти посещения к минимуму. Он мог дышать ианским воздухом, пить ианскую воду, иметь любовницу-ианку, от красоты которой у него при каждом взгляде перехватывало горло, но это был мир, созданный не для его расы, и иногда приходилось покидать этот мир, чтобы купить необходимую еду или лекарство, и сталкиваться с недоуменным пожиманием плечами, презрительными взглядами, шепотом за спиной…

Обитателей колонии раздражала не только его связь с Шайели, он был в этом совершенно уверен. Они прекрасно относились к Элис Минг, у которой в этом смысле была схожая ситуация. Она, не в пример ему, всегда первая звонила в библиотеку, когда прибывала партия новых видеозаписей с Земли: они с любовником собирали у себя компанию «обезьянок» для просмотра. Любовника звали Рейвором, но ианец просил называть себя Гарри.

«Она демонстрирует статус, соответствующий своей расе, — с горечью подвел итог Марк. — А я сделался «туземцем». Предателем».

Хотя в чем же суть пребывания на планете с разумными обитателями, если не в том, чтобы жить рядом с ними и изо всех сил пытаться их понять? А это требует большего, чем близость с любовницей-туземкой. Такой опыт, Марк был уверен, уже приобрел каждый взрослый в колонии (за исключением, возможно, старого доктора Лема). А уж этот высокомерный тупица, управляющий Чевски! Ни одной не пропустит и при том похваляется, что ни слова не говорит по-иански!

Неужели для них не имеет значения, что Мандала Мутины уже возносилась, высокая и прекрасная, когда варвары на Земле еще не воздвигли египетские пирамиды?

Вероятно, нет. Но Марка, напротив, в его ианском доме приводило в восхищение странное чувство: дом был частью старины, тех времен, когда совершилось нечто чудесное, нечто окончательное, оставлявшее неизгладимое впечатление. Для Марка ианцы были… как бы сказать? Законченными. Он не раз пытался внушить Шайели и ее друзьям свой взгляд на относительные достоинства свершений землян и ианцев, он хотел, чтобы они поняли, почему случайный поиск, который человечество ведет в межзвездном пространстве, сам по себе не означает превосходства — он не сможет привести ни к какому окончательному результату. Как можно провидеть окончательную цель странствий человечества? Люди тянутся от солнца к солнцу, словно побег вьющегося растения, без надежды достичь конечной цели, которая могла бы увенчать весь замысел. Но на Иане — Марк не сомневался — все было по-иному. Он безоговорочно верил, что здесь был задуман, предпринят и завершен некий труд, решена колоссальная задача — можно было предположить, что именно она описана в одиннадцати книгах «Эпоса Мутины». И теперь, когда все усилия остались позади, ианцы мирно отдыхали.

Шайели перестала слушать такие разговоры. И ее друзья тоже. Вряд ли можно было сказать, что они восстали против национальных обычаев, ибо никто из старшего поколения их особенно не осуждал, разве что позволял себе саркастическое замечание, — но молодые отошли от исконного образа жизни. Они считали, что все земное чудесно, они предпочитали синтолон «волнистой паутинке», чужие видеозаписи — своим древним утонченным произведениям культуры. Марк знал, что вместо того, чтобы идти на прием к Гойделу (это казалось ему небывалой честью, ибо все считали Гойдела законодателем вкусов в Прелле), Шайели предпочла бы визит к Элис Минг. Там, потягивая с притворным удовольствием земные напитки, она проболтала бы целый вечер как на чужом языке, так и на своем.

«Да. Она смирилась со мной. Наши отношения пришли именно к этому».

На мгновение он погрузился в отчаяние. Затем вдруг осознал, что Шайели, словно раскаиваясь в своей недавней вспышке гнева, остановилась у двери дома и ждет его. Он ускорил шаг, и взял ее за руку, и заставил себя улыбнуться, распахивая перед ней дверь. Дом не был заперт. Воровство противоречило обычаям ианцев; это означало, что оно немыслимо в буквальном смысле слова.

Они вместе вошли в крытый портик; на дальнем конце овального пруда, среди листьев водяных лилий, бил фонтан. Этот обычный ианский дом, где поселился Марк, соединял в себе нечто римское и нечто японское; вместо внутренних стен — ширмы, которые в хорошую погоду можно было отодвинуть, и тогда мощеный внутренний дворик становился продолжением трех небольших комнат, скупо меблированных и изысканно украшенных. Фонтан был его собственной идеей, которую тут же скопировали многие друзья Шайели.

— Не хочешь выпить… на ночь? — спросила Шайели, начав фразу на своем языке и кончив на языке землян.

На секунду он пришел в ярость: сколько раз я должен говорить, что ненавижу эту обезьянью манеру мешать ианские слова и человеческие? Но сдержался и кивнул. Она ушла в комнату, а он двинулся к своему любимому каменному сиденью над прудом. По дороге достал из висевшего на поясе мешочка девятую книгу «Эпоса Мутины»; он недавно снова просмотрел свой перевод этой части и сегодня взял рукопись с собой к Гойделу на случай, если его собственные стихи…

«Нет, что за смысл обманывать себя. Не на случай, если мои стихи будут настолько хороши, что попросят почитать еще что-нибудь. Нет, на случай, если в последний момент мне не хватило бы смелости…»

Глядя на водяные лилии, отметив, что в теплом весеннем воздухе бутоны уже почти раскрылись, он стал бормотать строфу, с которой пришлось изрядно повозиться:

Досадливо махнул рукой. Не так. Не вышло. Просто не могло выйти. Стих хромает, словно хилая лошадь, которой приходится тащить тяжелую поклажу. Выражение «податливые струи» потеряло парадоксальность оригинала, поскольку там слово «струи» подразумевает ножи или резцы, твердые и острые, в то время как изначальная ассоциация в ианском языке предполагает, что орудие мягче обрабатываемого материала — наподобие воды, размывающей скалу. Слово «размывающий» соотносится с длительным геологическим процессом, но в ианском стихе ясно, что все происходит моментально.

— А, черт! — произнес он вслух. — Есть ли смысл продолжать? Есть ли смысл пытаться выделить определенную историческую основу в этих непостижимых эпических поэмах? Совершенно ясно, что за этими поныне существующими памятниками — менгирами, мандалами, ватами, — за фантастическими описаниями затонувших континентов и расколотых лун должна крыться объективная истина. Но сколько там ее, этой истины?

Общепринятая трактовка была рациональной; около десяти тысяч лет назад, как утверждалось, произошла катастрофа — возможно, ианская луна была стянута с орбиты при вторжении в звездную систему какого-то тела приблизительно тех же размеров; возможно, произошло столкновение. Система была близка к пределу устойчивости. Местную луну то ли разбило на куски, то ли она была притянута достаточно близко к планете, чтобы разлететься. Ее обломки образовали Кольцо.

Согласно рациональному объяснению, после такого фантастического бедствия вместе с луной пропала и уверенность ианцев в себе. Этот честолюбивый, сильный духом народ, обладавший значительными научными знаниями, пришел в упадок, почувствовал себя побежденным. Половина его планеты сделалась недоступной из-за метеоритного дождя, падающего с Кольца, большинство технических достижений было заброшено, ианцы радовались хотя бы тому, что уцелели.

Пытаясь утешиться в теперешнем полупримитивном существовании, оправдывая свой упадок, они придумали миф о прошедшем Золотом веке, который бесполезно пытаться возродить, поскольку величайшие и самые сильные личности, гении ианцев, наполовину поэты, наполовину ученые, которых земляне называли «созидателями» или «постановщиками», — все они погибли.

Но согласно мифу, Постановщики сами вызвали разрушение луны. В каком-то смысле это, возможно, было правдой. Какой-нибудь опасный эксперимент. Правда, непохоже, чтобы это было высвобождение взрывной энергии, поскольку ианская «наука» развивалась в другом направлении. Но, может быть, они умели воздействовать на внутримолекулярные связи и так разрушили спутник своей планеты.

Но определить, верно ли это, было невозможно. У землян существовал корпус знаний, именуемый «наукой», который начал развитие со стали и паровых машин и сумел породить Врата и межзвездные корабли. При этом на каждой стадии весь корпус знаний был единым и опирался на человеческий образ мышления. По мнению же ианцев, такая система знаний дает практические результаты вне связи с теоретическими постулатами и не благодаря им, а неким магическим путем! Землянин может доказывать, что его точка зрения верна, поскольку машины работают, когда их включают. А его оппонент-ианец — хотя ианцы не опускались до такого рода дебатов — мог бы процитировать Книгу седьмую «Эпоса Мутины» и указать на Кольцо как на свидетельство того, что в Книге тоже содержится истина.

«Чтобы узнать вкус пудинга…» — подумал Марк и услышал шаги. Шайели принесла питье. Он обернулся, протянул руку за чашей и увидел, что Шайели изумленно уставилась в небо. Он последовал ее примеру и увидел луну.

III

Из всех жителей Прелла, спавших, когда появилась луна, едва ли не первыми были разбужены Старейшина Кейдад и его теперешняя «хозяйка» — это общепринятый термин, обозначающий женщину-ианку, которая живет с мужчиной и ведет его хозяйство, но не родила ему ребенка. Впрочем, анализ семейных отношений ианцев — дело весьма сложное.

Их сын и дочь — соответственно, ее сын и его дочь — оказались среди семнадцати молодых людей, проводивших вечер с Элис Минг и Рейвором. Их крики и переполошили весь дом.

А семнадцати горластых юнцов, рассыпавшихся по городу, вполне достаточно, чтобы перебудить все его население. Началось что-то вроде цепной реакции. Те, кто уже увидел луну, поднимали тех, кто еще спал; шаровые фонари оживали, пробыв выключенными не более получаса, и скоро весь город расцвел, словно поле фантастических цветов — синих, красных, желтых, зеленых, белых. В колонии лихорадочно жужжал коммуникатор, была пущена в ход редко употреблявшаяся срочная связь — жители будили своих друзей или требовали объяснений от информата. Земляне и ианцы, одетые и голые, оставив сны, видеозаписи, музыку и любовь, выбегали из дверей и с изумлением таращились на луну. Вскоре даже маленькие дети очутились перед ликом странного небесного светила — родители схватили их и вынесли на улицу.

— Значит, твои усилия увенчались успехом, — сказала хозяйка Старейшины Кейдада уважительным тоном, каким обращаются к людям выдающимся и значительным.

Он решительно возразил:

— Нет. Наблюдай и думай. Это не луна.

Кейдад не мог скрыть злости и огорчения.

Действительно, в течение нескольких секунд после появления этой луны стало ясно — во всяком случае всем, кто интересовался подобными вещами, — что она не может быть гигантским и отдаленным небесным телом. Она двигалась слишком быстро, и орбита ее проходила внутри Кольца, но тем не менее это был огромный предмет. До сих пор никакого объекта таких размеров не было видно поблизости от Иана, разве что десять тысяч лет назад, прежде чем луна была…

На том большинство наблюдателей заканчивало свои размышления.

Доктор Лем ухватился за резные деревянные перила веранды, чтобы тверже держаться на ногах. Что-то коснулось его голени. Решив, что это Помпи, он проговорил:

— Ничего, старушка, все в порядке. — И попытался потрепать ее по голове.

Пальцы коснулись гладкого холодного металла, и Лем с досадой понял, что вмонтированные в дом медицинские датчики направили к нему поддерживающий аппарат. Помпи же спала, ровно дышала, и ее изящные усики поднимались и опускались в такт дыханию.

Доктор резко оттолкнул аппарат, сделал глубокий вдох и попробовал на старинный манер определить угловой диаметр объекта, плывущего по небу. Вытянул руку, поднял большой палец, подвел его к диску и понял, что новая луна примерно в два раза меньше. Другими словами, угловые размеры этого предмета около четверти градуса. Однако будучи гораздо ярче, чем Кольцо, под которым он перемещался, диск казался значительно крупнее. Несомненно, лукавая память впоследствии заставит людей утверждать, что луна занимала восьмую часть неба.

И эта возрожденная луна подавала знаки своего присутствия — так же, как Кольцо низвергало вниз метеоры.

Явления начались далеко на севере, где — как в любом подобном мире — солнце активизировало молекулы верхних слоев атмосферы. Благодаря постоянному распылению частиц Кольца, на Иане были яркие полярные сияния вне зависимости от времени года. Но сейчас мощные пласты полярной стратосферы вытянулись в длинные пологие сияющие огнем полосы, словно божественный перст поманил их к экватору. Огромные ниспадающие светящиеся занавеси встряхивали свои складки над рекой Смор, отливая синим и желтым, а временами становились темно-красными. Свободные радикалы, рассеянные в атмосфере, вызывали все новые реакции, так что, казалось, занавеси расходились, колыхались и становились огромной двойной перевернутой радугой с меняющимися цветами. На небесной сцене, для которой сейчас полярное сияние создавало нечто вроде изогнутой рампы, начался великолепный фейерверк. Переливались невероятные самоцветы, расходились пылающие кольца, вспыхивали молнии, столь яркие на фоне черно-серебряной ночи, что глазам было больно.

За этим зрелищем последовало другое, абстрактно-декоративное: ряд за рядом возникали изящные светящиеся кривые. Линии сменяли друг друга так, словно искусный мастер играл на органе, издававшем не слышимую, а зримую музыку, и решил испробовать гармонии заурядной темы, заданной ему великим композитором, прежде чем обратиться к партитуре и начать настоящее исполнение. Это зрелище длилось минут десять, за ним последовала новая серия — символы и знамения. Огромное огнедышащее чудовище двигалось, изрыгало языки пламени и в конце концов сожрало собственный хвост. Затем две фигуры в доспехах, с мечами и щитами, сошлись в схватке посреди неба, а закончив сражение, преобразились в цветок с синими лепестками и белым венчиком. Под конец почти все небо закрыло сверкающее желтое колесо, которое, бледнея, крутилось на невидимой оси и, казалось, по мере вращения втягивало в себя окружающую тьму.

Элис Минг побелела от испуга и так раскрыла свои миндалевидные глаза, что их косой разрез стал незаметен. Она стояла на балконе, позабыв о том, что обнажена по пояс, и земляне, пробегающие внизу, могут видеть ее увядшие груди — землянам они не покажутся экзотическим чудом, как ее Рейвору-Гарри. Она вцепилась в локоть своего любовника и простонала:

— Что… что это?

Рейвор все еще был в земной одежде — не успел снять после посещения семнадцати «обезьянок», гостивших у них весь вечер. Он проглотил комок в горле, пытаясь подобрать ответ, который не разочаровал бы ее. И ничего не придумал. Наконец проговорил с трудом:

— Я не знаю.

Это было сказано по-иански: испуг выбил из его памяти земные слова.

— Но ваши легенды! Ваши древние сказания, ваш фольклор! — Слова потоком вырвались из уст Элис; когда же она замолкала, у нее стучали зубы и дрожал подбородок. — Разве в них не говорится о временах, когда у вашей планеты была луна?

Рейвор-Гарри храбро ответил:

— Выдумки! Ты сама много раз так говорила.

Однако его самообладания хватило только на эту скептическую фразу. Затем он, сам того не желая, начал бормотать молитвы — просьбу ианцев о заступничестве, не адресованную ни одному богу (ианцы, если и поклонялись некогда сверхъестественным существам, то давно забыли их), но призывающую на помощь силы, лежащие вне познания, вне науки, вне веры.

Еще одним очевидцем зрелища стал Ветчо, почтенный ианец, у которого не было в Прелле ни должности, ни звания — поскольку само понятие власти чуждо умам ианцев, — но который держался так, что земляне считали его весьма влиятельной персоной. Первая реакция Ветчо была двойственной, однако последовала мгновенно — подвижность, по большей части обусловленная спецификой ианского организма. С одной стороны, он думал так же, как и любовница Старейшины Кейдада: что это благая весть, ниспосланная его народу. С другой стороны, он был удивлен и раздосадован, что такое важное событие произошло без его участия.

Затем до него дошла истина. Народ Иана должен либо осуждать это, либо проклинать. И притом более проклинать, чем осуждать. Он думал: «Эти дьяволы, эти изверги! Так от нас может ничего не остаться. Неужели они готовы уничтожить нас даже из-за тени нашей гордости?» Но решил, что до уничтожения пока не дошло, хотя это последнее издевательство прибавилось к длинному ряду непозволительных оскорблений: они поселились неподалеку от Вспышки Мутины, они понаставили автоматы вокруг Врат, чтобы помешать ианцам путешествовать к другим мирам, они пытаются проникнуть в тайны «Эпоса», они…

В этот момент к Ветчо подошла его хозяйка. Он обошелся с ней неучтиво — не по-иански грубо. И даже не намекнул, что луна вовсе не луна. Пусть догадывается сама.

Управляющий Чевски спал и во сне храпел. Он был пьян. Его жена Сидоуни лежала рядом без сна. Несколько раз пыталась повернуть мужа, чтобы он перестал храпеть. При последней попытке он ударил ее, не просыпаясь, и теперь Сидоуни раздумывала, не будет ли утром заметен синяк.

Это была не единственная неудача сегодня ночью. Когда они легли в постель, она пробовала склонить мужа к близости и получила резкий отказ. Вспомнив об этом, она села, привалилась к подушкам и уставилась на него с угрюмой ненавистью. Неужели этот подонок больше ничего не хочет? Завел любовницу? Какую-нибудь ианку? Неужели хоть кто-то из этих изящных, хрупких созданий пожелает взглянуть на него?

Секунду или две это воображаемое зрелище — ее тучный муж, совокупляющийся с молоденькой ианкой, — казалось необыкновенно смешным. Но вскоре она перестала веселиться, потому что слишком хорошо знала ответ. Единственный ответ — да, они-то захотят. У туземцев свои, совсем иные обычаи.

«Тогда, может быть, мне стоит вести себя так же?» — подумала Сидоуни. Хотя знала, что никому в колонии, ни одному мужчине не придет в голову затеять с ней интрижку. Не только потому, что ей шестьдесят пять и фигура уже не та, гораздо важнее, что она жена управляющего.

«Но для кого-нибудь из этих молодых ианцев, этих «обезьянок» я могла бы стать наградой. Нечто экзотическое, чудесное. А Элис утверждает, что ианцы…»

Что такое?! Вспышка, сияние, игра света и красок сквозь прозрачную крышу над головой! Сидоуни вскрикнула, задрала голову, моргая, не веря своим глазам. Муж по-прежнему храпел во всю мочь. Она дотянулась до кнопки, цветные прозрачные панели раздвинулись, и стало без всяких преград видно небо.

«Боже, это может быть только… Помню, много лет назад, на планете Тамарр… Нет. Это больше похоже на какого-нибудь из его подражателей. Но в любом случае — событие! Какое событие!» Она в крайнем возбуждении вылезла из постели, ей хотелось крикнуть, разбудить мужа, даже ценой того, что он ударит ее еще раз.

Но она удержалась. «Нет. Пусть этот нажравшийся боров узнает последним. Возможно, из-за этого он потеряет работу. Ну что ж, я-то не заплачу».

Стараясь двигаться как можно тише, Сидоуни, набросив по дороге халат и сунув ноги в тапочки, вышла на балкон, чтобы насладиться игрой света, разворачивающейся в ночном небе — все шире и шире.

— Помпи, замолчи, — отрезал доктор Лем.

Чабби надулась, потому что хозяин действовал вопреки ее пониманию соответствия вещей: сейчас было не время садиться за коммуникатор. Но, несмотря на обиду, Помпи безропотно повесила усики и улеглась, свернувшись клубочком, — Лем вспомнил время, когда она была еще совсем крошкой и он учил ее, как нужно себя вести в человеческом жилище, — свернулась, ушла в себя наподобие устрицы, как бы говоря: если я не вижу тебя, то и для тебя — меня нет.

— Ха! — воскликнул доктор Лем, искренне желая, чтобы все оказалось так просто. Ему очень хотелось верить: сейчас он закроет глаза — и эта штука исчезнет с небосклона.

Вдруг его охватило непрошеное чувство ответственности. Он не занимал в колонии никакого формального поста (такая должность была только у Чевски), но Лем с течением времени сделался неофициальным главой, и люди относились к нему с почтением. Даже в небольшом сообществе, вроде этого, время от времени возникают проблемы, кому-то требуется психиатрическая помощь, и в таких случаях он помогал, сколько мог.

Он чувствовал, что есть люди, которые должны представлять себе, что произошло на самом деле. Начать с его коллеги Харриет Покород, врача сообщества землян; затем — Джека и Тоси Сигараку, учителей маленькой школы (детей здесь было немного). Еще был Педро Филлипс, торговец; Гектор Дуччи, главный инженер, в чьем ведении находилась, прежде всего, работа Врат, а затем и вся техника поселения землян…

Очевидно, все они уже общаются по коммуникатору. Во всяком случае, с кем он ни пытался связаться, везде слышался сигнал «занято»… Кто еще? Управляющий Чевски? Нет, разумеется, нет. Его должны были уведомить первым, и он наверняка уже занят по горло.

Лем в огорчении откинулся на спинку кресла. Он хотел — должен был — сделать что-нибудь, пусть даже поговорить с приятелем. Или с информатом, подумал он, внезапно осознав, что до сих пор пользовался догадками и косвенными данными. Дрожащими пальцами набрал код информата и тут же убедился не только в том, что его выводы были правильны, но и что тридцать восемь человек опередили его.

— Что это? — наконец прошептала Шайели. Она вцепилась в руку Марка и сжимала ее так крепко и долго, что от кисти до плеча побежали мурашки.

— Это… ну, это реклама, — хрипло ответил Марк. Он выбрал наиболее подходящее ианское слово — оно означало много больше, чем его буквальный эквивалент в человеческом языке, но в данном случае преувеличения не было.

— Реклама! — воскликнула Шайели. — Но это же ерунда! Что тут, по-твоему, рекламируется?

— Прибытие… — Марк помешкал, вытирая лоб краем плаща. — Ну, — сказал он наконец, — ты слышала когда-нибудь наши разговоры о человеке по имени Грегори Чарт?

Она покачала головой, широко раскрыв глаза. Эти жесты привились на Иане со времен первого контакта с людьми и стали неотъемлемой частью поведения туземцев.

— Услышишь, — вздохнул Марк. — Теперь уж точно услышишь.

IV

Если кто в Прелле и спал в эту ночь, так это грудные младенцы да немощные старики.

Ианцам — не поодиночке, а целиком, как расе — были знакомы подобные небесные явления, и местное население бодрствовало. Велись споры между пожилыми консерваторами, цитировавшими таинственные места из «Эпоса Мутины» и других древних источников, и их молодыми противниками, утверждавшими, что это еще одно замечательное проявление человеческой культуры, превосходящей их собственную, и состоит оно в том, что весь небосвод используется в качестве гигантского рекламного плаката. Информация, которой Марк поделился с Шайели, быстро вышла за пределы круга ее ближайших друзей. Это заняло не более часа.

Но по мере того, как появлялись новые подробности, споры стали стихать и вдруг приобрели иное направление.

«Три икса вниз, — сказал себе Эрик Свитра, пролетая над Вратами в мелькающих синих и пурпурных лучах. Он устал, ему казалось, что усвоенная под гипнозом последовательность мысленных операций никогда не кончится. — Икс по диагонали; «пи» к «е»…

Врата зазвенели в тональности фа-мажор. Эрика вдруг словно обдало холодной водой, и он ощутил под ногами гладкую сталь. Путешествие окончилось. Давно пора, подумал Эрик. Если бы он знал, как трудна и длинна эта последовательность, он бы еще прикинул, стоит ли совершать прямое, без остановок, путешествие на Иан. Ну ладно — в конце концов, дорогостоящие гипнотические инструкции перенесли его туда, куда надо. Он со вздохом облегчения положил на землю свою сумку и, стоя у края Врат, взглянул на Кольцо, изображения которого видел не раз.

И вдруг заметил нечто движущееся по орбите под Кольцом… Луну.

— Какого черта!

Выхватил из кармана путеводитель и заглянул в него — в сотый раз. Никакой луны, ясное дело.

— Вот негодяи, они отправили меня не на ту планету! Засужу мерзавцев!

Но сегодня — никаких дел. Он отчаянно устал. Сейчас надо поскорее найти пристанище. Эрик мрачно надел на плечи сумку и начал спускаться с холма.

Разумеется, новость за считанные минуты распространилась среди землян, и не только потому, что люди затребовали объяснения у информата и получили их, но и потому, что многие не нуждались ни в каких объяснениях. Например, мама Дуччи была на Илиуме, когда туда прибыл Чарт; Сидоуни Чевски побывала на Тамарре, кто-то видел Чарта на Сайнуле, а кто-то — на Вейле… Каждому хотелось потолковать о нем, и разговоры, и обмен самыми фантастическими сведениями кончились только перед рассветом.

Тем временем управляющий Чевски, в отличие от всех остальных, спал и похрапывал, как и прежде.

Как бы то ни было, луна закатилась, когда встало солнце. Она уменьшалась в размерах по мере схождения, по мере того, как исчезали эффекты искривления пространства, использованные для того, чтобы она казалась огромной за пределами стратосферы. Тем не менее и в момент заката она выглядела очень большой: гладкий белый шар, на глаз — пятисотметровой высоты. Когда он двинулся за горизонт, плоскогорье Бло, казалось, вздрогнуло, словно Атлас, уставший держать на плечах небо.

Некоторые люди утверждали, что ощущают на Иане некую законченность, завершенность. Но доктор Лем наблюдал лишь слабость и дряхлость. Это было заметно и в пейзаже: со времени разрушения луны и «растворения» ее в Кольце горы начали проседать под собственной тяжестью, и в результате суша осталась лишь на одном полушарии. Даже неглубокий океан, омывающий другое полушарие, казалось, находится в движении только из-за постоянных метеоритных бомбардировок и слабого солнечного притяжения, вызывающего едва заметные приливы и отливы.

Вне полярных областей уцелела горная гряда, достаточно крепкая и высокая, чтобы постоянно и горделиво носить снежные шапки и ледники — всего одна, последнее напоминание о мощных процессах горообразования в юные годы планеты. Вокруг Бло и Хома не было значительных возвышенностей, одни лишь холмы, выветрившиеся, округлые, на которые ничего не стоило подняться. Более того, Прелл не всегда стоял в устье Смора — он пришел на смену прибрежным городам, когда их затопили морские воды. Теперь можно было в ясный день пройти на веслах пятнадцать километров к югу от Прелла, чтобы полюбоваться развалинами прежнего порта. Во время зимних штормов между волнами мелькали дома и башни погибших городов, похожие на истертые желтые клыки старого пса.

И в это грозное утро, на рассвете, доктор Лем сидел около пульта коммуникатора. Поступало все больше сведений о событиях, о том, что происходило во взбудораженной колонии — сведений, все более обескураживающих, — и он ощущал огромную, пронизывающую его до костей усталость. Мозг его бодрствовал, так как он принял противосонные таблетки, но никакие таблетки в галактике — он твердо знал это — не могли побороть слабость, овладевшую планетой.

Марк Саймон наблюдал за небесным зрелищем и постепенно, хотя и смутно, осознавал, что может произойти. Он сидел на плоской крыше дома: они с Шайели часто, по ианскому обычаю, спали там в теплую погоду. Крыша оказалась превосходным наблюдательным пунктом.

От входной двери донесся звонок, сначала тихий, а потом такой силы, что можно было перебудить всех соседей. Шайели пошла открывать и, как предположил Марк, пересказывать своим друзьям то, что он сообщил ей, причем, возможно, перевирая все на свете. Его это не волновало. Он едва мог мыслить связно, его раздирали противоположные чувства.

С одной стороны, говорили, что Грегори Чарт — величайший творец всех времен, и очевидно, в этом утверждении было зерно истины, потому что никто до него не проделывал подобной работы в таком масштабе. Самому Марку не довелось увидеть ни одного представления Марта, зато он видел последствия спектакля на Хайраксе, где они ощущались спустя десятилетия.

Разумеется, всем и каждому хотелось бы полюбоваться на представление Марта. Но если то, что он сотворил на Хайраксе, было образчиком его работы, тогда воздействие его приезда сюда, на Иан…

Позади послышались шаги. Кто-то мягко тронул его. Марк повел плечами, словно сгоняя докучливую муху.

— Марк, — проговорила Шайели, — это Гойдел. Он пришел.

Что? Марк вскочил с подушки, на которой сидел, поджав ноги, на ианский манер (у него ушел месяц на то, чтобы выучиться сидеть так, не выпрямляя ног). Действительно, в овальном люке над лестницей, ведущей на крышу, показалось знакомое лицо его… покровителя — это самое подходящее слово в языке землян… правда, здесь не подразумевалась финансовая поддержка, только возможность для художника представить свои работы на суд благодарной и проницательной аудитории.

Как хорошо, значит, он не погиб во время шримашея, подумал Марк и понял, что именно этот невысказанный страх, охвативший его несколько часов назад, заставил совершить глупость, схватить чашу наркотика шейашрима. Но на Гойделе шримашей никак не сказался — разве что это пятнышко мази на лбу, где, очевидно, был вырван клок волос.

Невозможно было представить себе эту степенную, достойную личность в куче извивающихся, сражающихся тел… Кто же оказался убит, и был ли кто убит? Кто-нибудь из моих друзей?

Но спрашивать было нельзя. Об этом можно было узнавать только окольными путями. Ведь иногда все оказывались целы.

Марк подошел к люку, извиняясь за то, что пожилому человеку пришлось преодолевать крутые ступени. Гойдел решительно возразил, причем не на ианском, а на земном языке, на котором говорил с отличным произношением, безошибочно пользуясь идиомами.

— Нет, мой юный друг, я намеренно поднялся именно сюда, поверьте. Такое прекрасное зрелище нельзя пропустить! Скажите мне, верно ли, как я слышал, что эти явления означают прибытие одного из ваших величайших художников?

Марк хлопотал вокруг гостя, что не входило в ианские правила гостеприимства. Притащил подушку, чтобы усадить его, шепотом приказал Шайели принести кувшин утреннего напитка и печенье и вообще суетился, как примерная домохозяйка, которую застали врасплох. Наконец справился с собой, выровнял дыхание и, убедившись, что Гойдел удобно устроен, расположился напротив, приняв продуманно непринужденную позу. Сияние к этому времени почти закончилось, но в свете еще не потухших сполохов и занимающейся зари они прекрасно видели друг друга.

Некоторое время оба молчали. Затем Шайели принесла еду, и Марк робко произнес по-иански:

— Что касается человека, который устроил это зарево над нами… Да, его можно считать художником.

И вновь вежливо, на языке хозяина дома, Гойдел спросил:

— Какого рода художник этот человек — Чарт?

— Ну, он… — Марк заколебался, но решил все-таки говорить на языке, который предпочел Гойдел. Это ни в коей мере не облегчило задачу. Как можно вкратце охарактеризовать Чарта? В нескольких фразах? Невозможно. Ни на каком языке!

Все же надо попытаться. После долгого размышления он сказал:

— Что ж, прежде всего я должен заметить, что ни разу не видел его работ, а только слышал рассказы очевидцев. Я полагаю, что он… ставит спектакли в колоссальном масштабе. Действа. Их персонажи — жители целой планеты. В основе сюжета — мечта, сон. Или какой-то исторический период. Или с десяток возможных вариантов будущего. Я полагаю, выбор может быть огромным.

— Впервые представитель вашей расы прибывает в наш мир на космическом корабле. Он всегда путешествует таким образом, а не с, помощью Врат?

— Мне кажется, да. — Марк облизнул губы. Ему всегда было трудно говорить о межзвездных путешествиях с ианцами; многие из них завидовали свободному передвижению людей в космосе, однако существовало твердое правило, запрещающее инопланетянам пользоваться Вратами. А звездолетов ианцы не имели.

— Он всегда извещает о своем прибытии столь странным образом?

— Мне рассказывали, что то же самое он проделал на Хайраксе. Сначала в небе появилась еще одна луна — луна на Хайраксе красная, как сушеное мясо, а новая луна была серебристая, такая, какую вы видите сейчас. Затем появились сияния, хотя и не столь разнообразные. Об этом свидетельствуют видеозаписи. Разумеется, можно было ожидать, что его техника с годами усовершенствовалась…

— А каково было содержание представления?

— Ну… на Хайраксе это был сон. С плохим концом. — Марк состроил гримасу. — О счастливой жизни под властью династии Куэйнов. Пожалуйста, не спрашивайте меня о подробностях. Я пришел к выводу, что правители, пригласившие Чарта, ожидали зрелища, способного развлечь людей, примирить их с тяжким существованием. Они думали, что их подданные будут рады еще туже затянуть пояса, дабы заплатить Чарту его гонорар. Он запрашивает немало. Но сон кончился, вернулась действительность, а народ Хайракса, как я слышал, платит до сих пор.

Гойдел кивнул. Марк понимал, что есть достаточно причин, по которым ианцы ухватятся за идеи, лежащие в основе работы Чарта. Если в туманном традиционном фольклоре Иана и была какая-то историческая правда, то она касалась некоего явления, за которое приходилось платить до сих пор — спустя тысячелетия.

— Каким образом достигаются подобные эффекты? — после некоторого молчания осведомился Гойдел.

Марк сделал вид, что неверно истолковал вопрос.

— Ну, я думаю, все это — усложненный вариант техники управления погодой, применяемой на многих планетах и регулирующей перепады температуры и давления в различных слоях атмосферы, и сверх того, распыляющей группы активированных молекул…

Под спокойно-бесстрастным взглядом Гойдела он умолк и, чтобы скрыть замешательство, глотнул кофе. Утренний напиток ианцев содержал вещество, разрушавшее аскорбиновую кислоту, и у землян, которые его пили, развивалась цинга.

— Что же касается способа, которым он вовлекает в свои представления все население планеты, — сказал Марк, отставив чашку, — здесь, к сожалению, мне известны только самые общие контуры. Я знаю, вначале он применяет мощную технику, чтобы воздействовать на эмоции — опять же через погодные явления. Затем он создает разные сооружения, которые обусловливают реакцию людей, находящихся вблизи них, — или своей формой и цветом, или излучениями, воздействующими на подсознание — и в этих декорациях ставит спектакль, выводя на сцену запрограммированных добровольцев или же андроидов. Если на планете есть средства массовой информации, он их использует. Полагаю, он может также применять наркотики, растворенные в питьевой воде или рассеянные в воздухе. Но не думаю, чтобы кто-либо, кроме самого маэстро, досконально знал его методы.

— В таком случае, он единственный, кто занимается этим искуством?

— Думаю, у него есть подражатели. Но никого не ценят так высо-, ко, как самого Чарта.

Новая пауза. Наконец Гойдел произнес по-иански:

— Скажите, не было бы неверным предположить, что вы не испытываете особого энтузиазма в связи с его прибытием сюда?

— Не было бы, — подтвердил Марк после того, как распутал все отрицания, украшавшие замысловатую конструкцию фразы. Ни один современный человеческий язык не сумел бы втиснуть так много в столь малое количество слов. Он ждал, что теперь Гойдел задаст вопрос, почему он не испытывает энтузиазма. Но пожилой ианец не сделал этого — просто осушил свою чашу и поднялся.

— Вам уже пора? — спросил Марк, тоже вставая. Ему хотелось продолжить разговор, рассказать о дурных предчувствиях, постараться объяснить свое беспокойство по поводу приезда Чарта на Иан. Но Гойдел, сохраняя безукоризненную вежливость, сделал вид, что не понял намека.

— Ваше гостеприимство было щедрым, — сказал он. — В столь неподходящее для социального общения время было бы неподобающим злоупотребить им из-за непредвиденного события.

Марк наконец ответил по-иански:

— Не смею возражать.

V

Дискуссии и споры продолжались, а между тем белый шар опустился на раскрошенные скалы и лег там, словно дожидаясь какого-то великана, который придет и покатит его между домами-кеглями Прелла — разноцветные огни городка были ясно видны с вершины холма, на котором помещались Врата.

Измученный Эрик Свитра опустил свой багаж на землю задолго до того, как дошел до Прелла. Почва была покрыта какой-то нежной растительностью — даже при свете Кольца и этих необычных сияний он не мог рассмотреть ее как следует, — а чашевидная низина поросла кустарником, сулившим убежище. Сначала ему хотелось лишь немного отдохнуть, но в конце концов он уснул.

А сейчас внезапно проснулся — от зуда.

Эрик поморгал глазами и увидел, что сквозь листву видно солнце; оно стояло в нескольких градусах над горизонтом, окруженное именно таким гало, какое он ожидал увидеть на Иане. Но не это привлекло его внимание в первую очередь. Ноги у него раздулись и стали пупырчатыми, наподобие огромных гусиных окорочков — очевидно, он расчесал их во сне, поскольку виднелись кровоточащие пятна.

«Вот дьявольщина, — подумал путник и полез в сумку за лекарством. — Вот это везение. Не успел я здесь появиться — и уже аллергия». Он напылил на ноги тончайшую пленку снадобья и, засовывая баллончик на место, услышал шаги. Осторожно выглянул и увидел приближающегося человека, явно страдавшего от жестокого кожного заболевания, с темными пятнами на обеих…

Наконец-то Эрик понял. Вчера он решил, что попал не на ту планету. Но это не так, ведь вот же Кольцо, вот гало вокруг солнца и, наконец, человек с типичной для ианцев окраской кожи. То есть это действительно Иан. Но происходит что-то странное.

В двух шагах за ианцем… ианкой?.. да, это девушка, решил он, снова заглянув в свой путеводитель. В двух шагах позади нее шел уж точно настоящий землянин, с нормальной человеческой бородой, хотя и одетый довольно экстравагантно.

Эрик встал и окликнул его:

— Послушай, приятель!

Мужчина и его спутница едва взглянули на незнакомца.

— Послушайте, я только что от Врат! Где мне найти гостиницу и кому я должен сообщить о своем прибытии?

— Сообщить? — сонно переспросил землянин.

Его подруга посмотрела на Эрика странным изучающим взглядом. Да, на этой планетке можно было бы… Но это подождет. Хотя он предвкушал, что займется выяснением того, насколько правдивы рассказы об Иане.

— Ну да, сообщить, доложиться. — Эрик выкарабкался из своей ложбинки, продрался сквозь ветки кустарника — сейчас он видел, что кусты покрыты необычными сероватыми цветами — и предстал перед странной парой. — Понимаете, я исследователь наркотиков, частное лицо. Решил вот приехать сюда, чтобы поработать с этой здешней штукой, этим шей… Шейшером? Не помню точно. Поэтому, мне кажется, я должен кому-то сообщить о своем прибытии и найти какое-то жилье.

— Здесь нет гостиниц, — мрачно ответил землянин. — И я не знаю, кому вам нужно доложиться. Но если вы настаиваете, я думаю, вам нужно найти управляющего Чевски. Он внизу, в колонии. — Бородач неопределенно махнул рукой назад. — Спросите, где живет управляющий, и вам покажут. Пойдем, Шайели.

Мужчина взял девушку за руку, и они быстро пошли дальше. Эрику очень хотелось крикнуть, что так не встречают гостей, он гневно посмотрел им вслед и вдруг увидел неясно вырисовывавшийся сквозь деревья огромный корпус межзвездного корабля.

— А это еще что, во имя галактики?..

Нервно облизнул губы и огляделся — направо, налево. По дороге из города шло множество людей в том же направлении, что и неприветливая пара. Он сможет спросить у них. Эрик взвалил на плечи сумку и стал дожидаться, пока кто-нибудь приблизится.

Что там такое впереди? Доктор Лем щелкнул пальцами, пытаясь поторопить Помпи, которая явно считала, что ей следовало поспать еще часок, и потому постоянно отставала от хозяина. Решив разглядеть странное явление получше, доктор воспользовался тем, что вдоль дороги тянулась метровая насыпь. Неужели у корабля целое сборище? На этой планете просто не бывает толп; сбиваться в стаи не в обычае и не в привычках ианцев. Действительно, здесь собралось не больше трехсот человек, в том числе множество детей.

Но все же это была настоящая толпа. И к ней подтягивалось все больше и больше народу. Лем не оглядывался назад с тех пор, как вышел из дома. Теперь он обернулся и увидел, что за ним следуют Джек и Тоси Сигараку, а чуть поодаль тянутся, очевидно, все ученики маленькой школы колонии землян. Многие детишки знали Помпи и радостно загомонили, увидев ее на насыпи.

— Что происходит? — спросил доктор у Тоси Сигараку, когда та подошла поближе.

Учительница пожала плечами.

— Сегодня было бессмысленно проводить обычные занятия. Поэтому я посмотрела в энциклопедии информата статью «Чарт, Грегори», и вот мы здесь. Урок вне расписания на открытом воздухе.

Дети обступили Лема, они так и сияли от удовольствия.

— Что-нибудь произошло? — спросила Тоси. — Я хочу сказать, с тех пор как сел корабль. Мы слышали, он уже здесь. Лем покачал головой.

— Нет, я пытался связаться с Гектором Дуччи — если кто может об этом знать, так это он. Не думаю, что корабль сел без предварительного оповещения. Я пробовал связаться с Чевски, но у него никто не отвечает.

— Возможно, он уже на месте, — предположила Тоси. — Кажется, все уже собрались.

Детский смех и радостный визг привлекали внимание ианцев, спешивших в том же направлении. Их дети не учились в школах и вообще не воспитывались в группах; ианцы их отсылали от себя сразу же после рождения. По невероятно разветвленной сети коммуникаций дети могли попасть в десяток других городов или деревень, дабы постепенно обучаться «образу жизни» своей расы. Как правило, этот процесс заканчивался к сорока годам — ианцы долгожители, и весь ритм их существования нетороплив. Известно, например, что Старейшине Кейдаду около двухсот земных лет. Иногда «образование» заканчивается раньше; например, Шайели, любовница Марка, закончила его к тридцати с чем-то лет. Иногда, хотя и очень редко, на образование уходит больше времени: у Старейшины Кейдада кроме дочери, которая живет вместе с ним и его хозяйкой уже около года, есть еще сын, который не приобретет самостоятельности до сорока семи лет.

«Нет, — подумал доктор Лем. — Для них понятие группы не имеет ничего общего с образованием. У ианцев это нечто совсем другое». От этой мысли его пробрала дрожь, несмотря на теплое утро.

Толстое смуглое лицо с кустистыми бровями и выхоленными усами неопровержимо свидетельствовало об итальянском происхождении Гектора Дуччи. Он был крупным, солидным человеком, но, вопреки своей полноте, весьма подвижным, так что первым добрался до места, где сел корабль. Счел это своей обязанностью, хотя и значился прежде всего смотрителем Врат, и к тому же отвечал за все техническое оборудование земной колонии. Корабли же были такой редкостью, что твердых правил их встречи не существовало. Правда, обычно об их прибытии планету извещали заранее. И вот он уже стоял у корабля, а все остальные жители городка — как будто, все — подтягивались к нему по дороге, пробитой в желтоватых скалах плоскогорья Бло. Дуччи, разумеется, пришел пешком. Это общепринятый способ перемещения на Иане; самим ианцам ничего не стоит передвигаться пешим ходом от рассвета до заката, и так хоть две недели.

Пришел-то он пришел, и стоит здесь уже целый час — а корабль сел много раньше и все еще покоится на камнях, гладкий, безликий, недвижимый. И молчит, как проклятый, не отвечает на вызовы по портативному коммуникатору. Гектор детально рассмотрел его в бинокс, но информации не прибавилось. Куда, дьявол его задери, подевался управляющий Чевски? Это его забота, вне всяких сомнений! Зачем еще управляющий, как не для того, чтобы разбираться с событиями подобного рода?

Кризис, подумал он с мрачным удовлетворением. Да, именно это и должно было случиться. Снова поднял бинокс и повел им вокруг: удивительно, но ничего толком не изменилось, кроме того, что на краю тени, которую отбрасывал корабль, столпилось гораздо больше ианцев, чем землян. Считается, что именно люди отличаются ненасытной любознательностью. Ианцы — совсем другая публика. Когда с ними заговаривают об их выродившихся родичах-дикарях в Южном полушарии, они, по общему мнению, не выказывают никакого интереса или удивления и вообще остаются совершенно равнодушными. Значит, большинство собравшихся — «обезьянки».

Он повернулся спиной к кораблю, чтобы посмотреть в сторону Прелла; краем глаза он увидел Врата. Оказалось, что Врата не бездействуют — их окружала толстая пелена голубого тумана, и оттуда доносился характерный неприятный, раздражающий звук.

— Зепп! — крикнул Дуччи.

Его старший сын Джузеппе, восемнадцатилетний парень, еще худой, хотя темные волосы и широкая кость обещали, что со временем он превратится в точную копию отца, отделился от толпы, стоявшей метрах в пятидесяти.

— В чем дело, папа?

— Пойди глянь, что там делается во Вратах!

— Разве это так важно?

Дуччи-старший еще раз посмотрел в бинокс, немного подождал, чтобы разобраться как следует; наконец туман рассеялся. Это был…

— Черт возьми, да! Важно! — воскликнул папаша, растопырив усы. — Только этого нам сейчас не хватало! Должно быть, его известили.

— Кого, папа? — Джузеппе подбежал к нему и схватил бинокс. — А, это же просто мехрепортер. Что нам до него?

— Вот это ты и выяснишь, — мрачно ответил Дуччи. У него были предчувствия насчет этого мехрепортера, причем самые дурные. — Иди туда и прогони проклятую машину.

— Но это противозаконно! Им разрешено бывать везде, если они не вторгаются в личную жизнь, — возразил Джузеппе.

— Я не прошу тебя ее ломать, — раздраженно ответил отец. — Просто останови на некоторое время. — Дуччи снова взял бинокс и рассматривал угловатый блестящий аппарат. Три длинные ноги с крючками для лазанья, всасывающая обмотка вокруг устройства для поглощения энергии и пучок раздвижных сенсоров. — Еще повезло, что это старая модель, «Эпсилон», наверное, а не последняя, вроде «Каппы» или «Ламбды». Такому нужно порядочное время, чтобы сориентироваться. Беги — выдай ему какой-нибудь слух, чепуховину, направь его на ложный след. Это важно!

Джузеппе нахмурился и пустился в путь без малейшего энтузиазма. А его отец опять повернулся к кораблю и опять не обнаружил никаких признаков жизни. А толпа все нарастала. Он видел школьников во главе с учителями, супругами Сигараку, и… Итальянец дважды посмотрел в бинокс, не поверив собственным глазам. Ба! Неужели это сам Старейшина Кейдад и с ним Ветчо, человек, который держится как его представитель или ассистент? Можно было ждать, что сюда явятся все «обезьянки», но вот идут старые консервативные ианцы, твердолобые, можно сказать! Когда Дуччи прибыл на планету — это было лет десять назад, — он пытался держаться с ними дружески, полагая, что их заинтересуют технические достижения землян. Но ианцы были настолько холодны и сдержанны, что он оставил свои попытки.

Вообще-то Гектор Дуччи не отличался богатым воображением. Но в создавшейся ситуации и он ощущал некую жуть — можно сказать, волосы вставали дыбом…

Сумасшедший город! Сумасшедшие люди! Очередной приступ раздражительности накатил на Эрика Свитру. Это даже встревожило его: полностью ли он оправился от этой штуки, которую открыл на Гросейле, от этого наркотика «гифмака», создающего путаницу в перцептивных областях мозга. Самый большой успех Эрика, благодаря которому он смог стать независимым экспертом. Конечно же, его должны были вылечить. Во всяком случае, врачи заверили, что курс успешно завершен. Однако теперь он начал сомневаться в этом. Все люди — и земляне, и туземцы — тащатся из города, чтобы посмотреть на межзвездный корабль — огромный, конечно, впечатляющий, и однако…

— Идиоты, зачем им межзвездный корабль? — ворчал Эрик вслух. — С таким же успехом можно таращиться на паровой локомотив! Даже куда как интересней, потому что идиотские штуковины вроде этого корабля все время шастают вокруг!

В конце концов он, кажется, нашел то, что искал. Десяток раз пришлось спрашивать дорогу; часть пути он прошел по основному, ианскому району города, где стояли небольшие яйцевидные конструкции с плоскими, частично открытыми крышами. Двери были распахнуты настежь — по всей видимости, обитатели ушли к кораблю. Затем Эрик совершил очередной подъем. Сумка оттягивала плечо, но здесь не было ни движущихся тротуаров, ни антигравитационных тележек, которые можно взять напрокат. Теперь он наконец-то шел вниз, радуясь новому зрелищу: это была так называемая «колония» — дома небольшие, не выше двух этажей, но явно устроенные на земной лад.

А вот и дом, который, судя по объяснениям, должен быть жилищем управляющего Чевски. Дом побольше, чем другие; обширный балкон; у двери — обычный звонок с переговорником. Эрик нажал на контакт и произнес фамилию хозяина.

Через некоторое время из дома донесся крик: «Сид! Проклятие, подойди ответь!» Однако «Сид» не появился, и Эрик снова нажал пластинку. Снова крики, затем на балкон выплыл, завязывая халат, крупный мужчина с всклокоченными волосами и красными глазами. Он озирался, щурясь так, словно сильно перебрал накануне. Эрик опытным глазом определил, что у толстяка именно алкогольное похмелье, а не абстиненция после какого-нибудь экзотического наркотика. С едва заметным презрением он спросил:

— Вы управляющий Чевски?

— Да, будь я проклят! — Толстяк протер глаза. — Куда, черт возьми, подевалась моя жена? И все… где же все? — добавил он, очевидно, только сейчас заметив, что улица пуста.

— Они все с ума посходили. — Эрик пожал плечами. — Повалили из города смотреть на какой-то чертов межзвездный корабль… если это корабль. Так вот, я — Эрик Свитра и хочу…

— Какой корабль? — прервал его Чевски.

— Не знаю! — резко ответил Эрик. Положительно, его раздражала эта планета. Потом он подумал, что было бы глупо с самого начала испортить отношения с местным начальством, с управляющим. Даже очень глупо: людей, занимающихся наркотиками, далеко не везде принимают радушно. — Нет, кажется, знаю. Кто-то сказал, кто-то из тех, у кого я спрашивал дорогу, что тут на небе было целое представление, а потом появился этот корабль, понимаете? Его владелец, кажется… Карт? Нет, Чарт. Что-то в этом роде.

С полминуты Чевски смотрел на Эрика с такой яростью, что тот невольно отступил на шаг. Затем толстяк вдруг исчез и захлопнул двери.

— Эй! — крикнул Эрик. И еще раз. — Эй! Ответа не последовало.

— А провались ты… — сказал он наконец, снова взвалил на плечи свой багаж и направился сам не зная куда. — Чем скорее выберусь с этой сумасшедшей планеты, тем» лучше…

Но как выбираться-то? Пока он не совершит какого-то открытия — возможно, касающегося этой самой штуки, именуемой шейашрим, которую используют туземцы… Ему, хоть умри, не заплатить за «программирование», за то, чтобы ему под гипнозом дали указания, как совершить путешествие через Врата на другую, более перспективную планету. Не такую безумную.

— Лучше бы я сюда и носа не совал, — сообщил он теплому весеннему ветерку.

Сверх всего прочего, он был голоден, и у него болели натруженные ноги.

VI

Где же выход? Связаться с Землей и силой удалить непрошеный корабль Чарта? Этот вопрос неотступно бился в мозгу Лема, пока он с трудом, кряхтя, взбирался на откос, откуда был хорошо виден корабль. Но ведь он обыкновенный психолог и не уполномочен просить об этом. Сомнительно, что у кого-нибудь из здешних есть такая власть — кроме, возможно, Чевски. А Чарт знаменитость! Фигура. Известен по всей галактике. Он не так прост, чтобы призрачное, беспомощное руководство Земли могло вышвырнуть его с отдаленной планеты пинком под зад.

Даже если эта идея осуществима, зрелище масштабной полицейской акции, без сомнения, решительно изменит представления ианцев о человечестве. А для того, чтобы насильно выдворить гигантский корабль, потребуется именно масштабная акция. Туземцы испытывали холодное уважение — возможно, необоснованное — к этим едва цивилизованным существам, людям. Пусть это уважение основывалось на материальных достижениях Земли, но такая ситуация была все же лучше любой другой.

С другой стороны, деятельность Чарта также может повлечь за собой губительные последствия, причем гораздо менее предсказуемые…

Что же, какие-то перемены, очевидно, неизбежны. Жизнь в колонии была иной, нежели бытие на других, «человеческих» планетах — она была квазипасторальной, почти идиллической. Однако даже такое соприкосновение с людьми серьезно навредило ианскому обществу. Эти несчастные «обезьянки»… Лем с неудовольствием произнес про себя это слово, хотя и знал, что в худшем случае оно выражает покровительственное отношение, поскольку едва ли кто из обитателей колонии видел настоящую обезьяну хотя бы раз в жизни. Так вот, «обезьянки» были просто самым заметным симптомом.

Однако в том-то и заключалась суть проблемы. Когда земляне открыли Иан, у них, по крайней мере, имелась некоторая информация, почерпнутая из контактов с неземным разумом. Хотя и не было обнаружено других рас, совершающих космические полеты, Земля встретила семь цивилизаций, общение с которыми было возможно. Существовала даже убедительная теория, объяснявшая, почему все эти разумные существа — непременно двуногие, двуполые и двуглазые. Сверх того, земляне отыскали и негуманоидов; предполагалось, что эти существа разумны — на свой особый лад, но лишь время и длительные упорные исследования покажут, справедливы ли такие предположения.

В некотором роде ианцам повезло. Невероятное сходство с людьми спасло жителей Иана от того, чтобы их превратили в экспонаты зоопарков или в лабораторных животных. Знания о других расах для человечества собирали исследователи — например, те, которых посылали Кузины, династия деспотов, свергнутая Чартом на Хайраксе. Эти исследователи не отвечали ни перед кем, кроме своих начальников, и добытые ими знания были результатом киднэппинга (так называемая «случайная выборка»), психологических истязаний («изучение реакции на стресс») и отравлений («исследование обмена веществ»).

Но затем, когда обнаружилось, что люди и ианцы могут заниматься любовью друг с другом…

Да, с этим невероятным фактом пришлось считаться. Сверх того, ианцы были в высшей степени миролюбивы. Но — вопреки всему — упорно продолжали практиковать свои опустошительные шримашеи, контролируя таким образом численность населения — грубый, слепой, насильственный способ контроля! И если кто-то собирался постичь это с помощью разума, ему следовало прибегнуть не к научным теориям и не к формулам, а к таким понятиям, как «сакральный» и «табу». К тому, чего трудно было бы ожидать от цивилизованной расы.

Сомнений не вызывало лишь то, что ианцы были разумны — обладали и развитым интеллектом, и самосознанием. И, как доказывают ваты, мандалы и менгиры, когда-то были в техническом отношении более развиты, чем нынешнее человечество. Хотя бы в некоторых областях. Но потеряли интерес к такого рода вещам. Давным-давно. Их общество остается стабильным в течение тысячелетий. Ими правят обычаи, а не правительства, у них нет чиновников или администраторов — только неофициальная категория ианцев, которые считаются «храт», «благородными». Другими словами, это те ианцы, которые отличаются особыми способностями и могут передать следующему поколению смысл того, что «правильно», «пристойно».

Тем не менее они пластичные существа. Когда прибытие чужаков со звезд поставило перед ианцами совершенно новую проблему, они отреагировали немедленно и должным образом. Избрали одного из своих и дали ему прозвище «Элгадрин»: «тот-кто-говорит-обращаясь-к-другим». По-земному — старейшина.

Доктор Лем удивленно заморгал. Пока он раздумывал, толпа отделила его от учителей и от детишек. Он стал оглядываться, пытаясь найти кого-нибудь, с кем можно поделиться дурными предчувствиями — Гектора Дуччи, например, или торговца Педро Филлипса. Но взгляд его вдруг натолкнулся на Старейшину Кейдада; этого почтенного иан-ца невозможно было ни с кем спутать. Он шел в сопровождении Ветчо; оба они смотрели на него, Лема, и вежливо кланялись. Он хотел нырнуть в толпу и скрыться — невозможно! Под ногами крутилась Помпи — она была в восторге от внимания, которым ее щедро одарили дети, и урчала от удовольствия. Доктор позавидовал ее умению получать от жизни простые радости.

Ростом Старейшина был намного выше среднего ианца и казался еще выше за счет копны иссиня-черных волос, которые вздымались над его головой шапкой, от одного остроконечного уха до другого, а на спине достигали середины лопаток. Отсутствие характерных пучков волос над глазами было знаком его глубокой старости — но знаком, заметным далеко не сразу. Лицо Кейдада, разумеется, украшали шрамы; два сломанных пальца срослись криво, но это были неизбежные последствия шримашей и могли быть получены в любое время после шестидесятого года жизни.

При беглом взгляде на лицо Кейдада — как, впрочем, и любого ианца — могло показаться, что он носит маску. Лоб, кожа черепа и обводы глаз были бледные, цвета светлого дерева; щеки имели оттенок выдержанного красного дерева, а кожу на теле покрывали темные пятна размером с ладонь — в сетке неправильных светлых линий. Существовала гипотеза, что ианцы не развивались, подобно человечеству, среди зарослей у морских побережий, а были родом с открытых мест, заросших высокими травами, но доказательств тому не было ни малейших — ианцы с абсолютным равнодушием относились к истории своего биологического вида. Гипотеза основывалась на аналогиях с земными существами, например, с тигром или зеброй, но так и оставалась пустым предположением.

Внешне ианцы отличались от землян еще и тем, что на коленях и локтях росли пучки волос, а у обнаженного ианца-мужчины можно было увидеть генитальный хоботок, который в некотором смысле символизировал специфические сложности, возникающие при сексуальных контактах между ианцами и людьми.

Разумеется, во внутреннем строении тела выявлялось гораздо больше различий. Печень-почка ианца располагалась в передней части брюшной полости, сердце помещалось в полости таза, а по его сторонам, в тазобедренных суставах располагались парные органы, аналогичные грудям у женщин человеческой расы. Эти органы питали младенцев чистой сывороткой крови, вырабатываемой железами, смежными с кишечником (у мужчин эти «груди» были рудиментарные). По бокам торса располагались легкие, воздух поступал в них непосредственно через дыхальца между ребрами, и воздухообмен происходил непрерывно, словно в волынке. Звук голоса генерировался барабанной перепонкой и преобразовывался резонаторами глотки; он имел довольно приятный, хотя и монотонный, тембр. Голос Кейдада, например, напоминал звук виолончели, вибрирующей на одной ноте.

Лем не переставал удивляться, насколько — если не принимать во внимание эти различия — ианцы похожи на людей. Конечности, позвоночник, череп, глаза, рот — список общих черт гораздо длиннее перечисления различий. «Какое имеет значение, — частенько думал доктор, — что они способны тараторить, не нуждаясь в паузах, чтобы перевести дыхание? Пусть говорят — только бы мы слушали и могли воспринимать идеи, выработанные ианским мозгом!»

Старейшина Кейдад подходил все ближе. Дальше по дороге Лем видел неизменную компанию Элис Минг, «обезьянок» — они повсюду следовали за Элис и ее любовником. «Обезьянки» откровенно имитировали манеру землян одеваться, изо всех сил пытаясь скрывать дыхательные разрезы, проделанные в их одежде у подмышек. Как всегда, на их лицах была написана обида, как полагал доктор, вызванная тем, что люди не разрешали им посещать другие планеты.

Возможно, подумал он вдруг, это не так уж хорошо придумано.

Как ни странно, явление «обезьянок» позволило ему догадаться, зачем Кейдад ищет его, о чем хочет поговорить.

«Кейдад известен своей консервативностью, — думал доктор. — Он не шовинист, как Ветчо, и не интраверт, как — не могу вспомнить его имени — а, Гойдел… Кейдад предпочитает сохранение status quo. Если кто-то рассказал ианцам о Грегори Чарте, могу поручиться, что все молодое поколение горой стоит за его спектакли. В свою очередь, я уверен, что поколение Кейдада возмущено до глубины души: какой-то наглый землянин пытается нарушить их драгоценные древние традиции!»

Это единственное, что могло заставить Чарта приехать сюда. Что ж, такая реакция стариков может оказаться очень кстати. Совместными усилиями… Он улыбнулся Кейдаду и протянул руку.

— Папа! Произошло хоть что-нибудь? — выпалил Джузеппе Дуччи, подбежав к отцу.

— Старейшина Кейдад беседует с доктором Лемом, один на один, — буркнул Дуччи, не отрываясь от бинокса, словно тот был приклеен к его глазам.

— Я насчет корабля! — перебил Джузеппе.

— Нет, там все тихо. — Внезапно вспомнив, Дуччи обернулся к сыну, сначала забыв опустить бинокс. Когда он, наконец, отнял аппарат от глаз, на щеках остались полукруглые вмятины. — Ты справился с мехрепортером?

— Конечно! — Джузеппе рассмеялся. — Старая машина, как ты и говорил. Бестолковая. Может, слишком часто путешествовала через Врата. Завела свое обычное: какие, мол, события галактического масштаба здесь случались и прочую ерунду. Ну, я послал ее вниз, в Прелл — обойди, говорю, самый большой местный город. Она застрянет там надолго, пытаясь понять, какое бедствие его опустошило.

— Молодчина, — похвалил Дуччи, хлопнув сына по плечу.

— Здравствуйте, Гектор, привет, Зепп, — послышался озабоченный голос. К ним незаметно подошел Педро Филлипс, главный снабженец и коммерсант колонии. — Скажите, есть ли у нас какое-то подтверждение тому, что на корабле прибыл именно Чарт?

Филлипс привычно потирал руки. Он был человеком острого ума, хотя на вид казался типичным торговцем — дородный, хотя и не такой полный, как Дуччи, вечно улыбающийся.

— Пытался получить от него подтверждение, — ответил Дуччи, приподняв портативный экран коммуникатора. — До сих пор ни слова.

— Понятно. — Филлипс нахмурился. — Я начинаю сомневаться, Чарт ли это. То есть я не понимаю, что могло привести его сюда. Ведь не думает же он, что три сотни человек из колонии сумеют выплатить такой гонорар, какого он потребует? Не говоря уже об ианцах…

Дуччи кивнул. Денежное обращение у ианцев существовало, но оно было связано со сложной и тонкой системой личных обязательств и не годилось для того, что земляне называют финансовыми операциями.

— А если он просто прилетел посмотреть планету? — предположил Джузеппе. — Обычная поездка, познавательная.

— Исключено! — заявил Филлипс.

Дуччи согласно кивнул, дергая себя за ус и хмурясь. Нет, это не могло быть просто экскурсией. Межпланетный перелет — удовольствие дорогое, даже для людей вроде Чарта.

— Ты когда-нибудь видел, как он работает? — спросил Дуччи. Торговец покачал головой:

— И видеть не хочу.

— А я хочу! — воскликнул Джузеппе. — Мама была на Илиуме, когда он туда приезжал. Вы слышали про Илиум? — добавил он, обращаясь к Филлипсу. — Говорит, это было чудесно!

— Видеть — не видеть… решать будем не мы, — помолчав, сказал его отец. — Смотрите, доктор Лем разговаривает со Старейшиной. Клянусь, я знаю, что они обсуждают. «Обезьянки» потребуют, чтобы Чарт устроил здесь представление, но старики примут это в штыки.

— Надеюсь, ты прав, — пробормотал Филлипс.

Живот у Эрика был так же пуст, как весь этот инопланетный город, в котором он очутился. Побродив по гулким улицам, он решил рискнуть и добыть пищи. В одном из домов отыскался аппетитно пахнувший хлеб местного изготовления и треугольный кусок чего-то похожего на сыр, твердого, но вполне съедобного. Эрик набил полный рот долгожданной едой, и тут послышался легкий стук в дверь. Он вскочил, подавился крошкой и отчаянно закашлялся. Потекли слезы, мир расплылся перед глазами.

— Все в порядке, все в порядке! — выдавил он, прокашлявшись. — Я просто оголодал. Я заплачу за…

Зрение наконец вернулось к Эрику, и он смог разглядеть посетителя: далеко не новый мехрепортер «Эпсилон». Во время путешествий через Врата ему довольно часто встречались такие машины.

— Ну-ну, — с горечью сказал он, — выходит, сегодня я единственная новость в этом городе?

Аппарат — казалось, он был взволнован, его сенсоры колебались в сложном ритме — произнес:

Сэр, поскольку вы, очевидно, единственный уцелевший в катастрофе, опустошившей этот город, каковая напоминает случай с легендарной шхуной «Мария-Селеста», будьте добры, проинформируйте меня о природе упомянутого явления.

— Катастрофа? — Эрик удивленно заморгал. — Какая катастрофа? Все ушли из города смотреть на корабль. Он сюда плюхнулся, этот корабль. Он принадлежит… — Эрик поискал в памяти имя, нашел. — Кажется, Грегори Чарту. Эй, послушай, я…

Но аппарат отреагировал на его слова самым неожиданным образом — втянул сенсоры, секунду-другую постоял, подрагивая, затем развернулся и безудержно рванул прочь.

— Что за мир! — вздохнул Эрик. — Сводит с ума даже машины! И вернулся к хлебу с сыром.

VII

Корабль так долго не подавал признаков жизни, что на него уже перестали обращать внимание. Поэтому все были поражены, когда без какого-либо вступления раздался многократно усиленный, но приятно звучащий голос:

Приветствую вас! Я Грегори Чарт. Извините, что заставил так долго ждать подтверждения того, что вы, несомненно, уже предполагали. Но после длительного межзвездного путешествия необходимо было произвести надлежащие послепосадочные операции.

К этому времени над горизонтом поднялось солнце, окруженное разноцветным гало. Удивительно, но оказалось, что и люди, и ианцы не подходят близко к кораблю, остаются за пределами его расплывчатой тени. Корабль не окружили — все скопились на стороне, ближней к Преллу, образовав неправильный полукруг вроде подковы. И все как один повернули головы к источнику звука.

Я полагаю, что… да, он здесь! Среди вас находится знакомый моего друга и, как я понял, видный член вашего сообщества. Поскольку мы, к сожалению, еще не готовы встретиться с вами всеми, то были бы рады для начала пригласить его подняться на корабль. Немедля. Как только доктор Игаль Лем закончит беседу, которой он сейчас занят.

Секция корабельного корпуса скользнула внутрь или просто исчезла — так быстро, что невооруженный глаз этого просто не улавливал. Высунулся бледно-серый пандус, похожий на язык чабби, опустился на неровную скалистую почву. По пандусу мгновенно рассыпались розы — сотни, тысячи роз, а из проема в корпусе понеслись звуки фанфар. Ианские «обезьянки» весело захлопали в ладоши — еще одна привычка, которую они переняли у землян.

Затем, беззаботно шагая прямо по цветам, появился почетный караул — двухметрового роста гвардейцы в черной облегающей униформе, сапогах и высоких красных киверах. Они встали по пять человек с каждой стороны трапа и, повинуясь лающим словам команды, отсалютовали оружием. Громко забили барабаны, предваряя появление большой группы музыкантов в леопардовых шкурах. Они грянули простую маршевую мелодию с грубым, необузданным ритмом, обошли по земле вокруг пандуса, разбились на две группы и повернулись лицом друг к другу, продолжая играть.

— Ну кто бы мог подумать? — удивлялся Джузеппе Дуччи. Рассказ матери о представлении Чарта на Илиуме некогда произвел на него большое впечатление. — Старый доктор Лем знает таких знаменитых людей!

— Он знает только того, с кем встречался раньше, — рассеянно поправил отец, продолжая смотреть в бинокс и не замечая сердитого взгляда, которым наградил его сын.

Чевски пришлось потратить целую вечность на то, чтобы привести себя в приличный вид: принять душ, подобающим образом одеться, приколоть знаки отличия, побороть похмелье, совладать с депилятором, который все норовил пройтись по коже черепа и оставить глубокие кривые борозды в волосах, вместо того чтобы ограничиться щеками и подбородком. К концу всех этих сложных процедур Чевски был таким же потным и злобным, как и вначале.

Спотыкаясь на неровной дороге, ведущей к месту приземления корабля, он слушал звук фанфар и мысленно посылал жену в самый отдаленный ад самой дальней из известных ему планет.

— Мы бы не хотели, чтобы из-за нас вы откладывали встречу с другом, — сказал Старейшина Кейдад. Такая фраза, по ианским понятиям, была неформальным предложением действовать.

Доктор Лем попытался улыбнуться. Улыбаться было трудно. Он чувствовал, что все взгляды устремлены на него — такого количества собравшихся, наверное, не видывали на Иане с момента прибытия первого земного космического корабля, если тогда была толпа… Он очень не любил быть… как это раньше говорилось?., ах, да: «в центре внимания».

Но выбора не оставалось. Доктор покорно направился к корабельному пандусу — как всегда, в сопровождении Помпи. Оказавшись у закругленного корпуса корабля, внезапно ощутил нелепый страх: вдруг эта махина опрокинется и раздавит его в лепешку. Поднял глаза к верхнему краю корабля и заметил необыкновенно яркую — даже при солнечном свете — вспышку метеорита, падавшего с Кольца на Кралгак. Уж лучше бы такого не видеть. Вспышка была слишком похожа на дурной знак. Этот громадный корабль тоже упал с небес.

Когда он оказался метрах в двадцати от почетного караула, гвардейцы и музыканты повернулись к нему, салютуя во второй раз. А что если Чарт избрал такой способ появления потому, что считает Иан отсталой планетой? — подумал доктор. Надежда слабая. Но сейчас слабая надежда все же лучше, чем безнадежность.

Едва доктор Лем ступил на пандус, как тот плавно понес его вместе с Помпи вверх. Чабби удивленно присела, всеми когтями вцепилась в то, что должно было быть — но не было — твердой почвой, и издала испуганный вопль. Нагнувшись, чтобы утешить Помпи, доктор рассеянно поднял одну из бесчисленных роз и рассмотрел ее со знанием дела. Забавно. Сорт «Мир» все еще выращивают, уже столько столетий! Помпи лизнула цветок, решила, что он ей не нравится, и для храбрости покрепче прижалась к ноге хозяина.

Так, вдвоем, они вошли внутрь корабля, но оказались не в шлюзе и даже не в коридоре, а в некоем подобии грота. Сверху нависали складчатые сталактиты, напомнившие Лему занавеси, повисшие прошлым вечером в ночном небе. Сталактиты были искусно и причудливо освещены. Откуда-то доносилось журчание воды, пахло лимоном.

Из-за каменных колонн выплыли грациозные красавицы в тончайших одеждах, обступили доктора и шепотом приветствовали его — на сотню разных голосов. Одна из них, в бледно-голубом одеянии, ласково попросила гостя пройти дальше. Следуя за ней, он оглянулся через плечо и увидел, что вход в корабль закрылся, исчез, словно его никогда не было. Лем снова взглянул на девушку в голубом, собираясь задать какой-то вопрос, и от изумления не смог сказать ни слова. Он увидел не белокурую красавицу в голубой прозрачной одежде, а гнусную тварь с зелеными клыками и глазами цвета гнилого мяса. В ноздри ударил запах серы, разъедавший горло и легкие; раздался резкий звук, словно вопил взбесившийся осел, а твердый пол под ногами превратился в хлюпающую тошнотворную грязь. Затем пала тьма.

Но, как ни странно, Помпи продолжала семенить рядом, слегка прижимаясь к его ноге. Ну и фокусы!

Некоторое время Лем молчал, потом все-таки заговорил:

— Не стоит пытаться произвести на меня впечатление. И уж точно вам не удастся озадачить мою чабби.

— В самом деле? — неизвестно откуда ответил мягкий голос, в котором слышались и веселье, и сарказм. — Ну что же, пожалуй, я перестану. Хотя немногие могут похвалиться тем, что видели зрелище, устроенное в их честь самим Грегори Чартом. Могу поручиться, что другой такой возможности вам не представится.

Загорелая свет, и уже не было ни девушек, ни грота. Лем оказался внутри огромного пустого пространства, огражденного внутренними фермами корабля, а перед ним помещалось нечто вроде прозрачного светящегося шара. На поверхности шара было колоссально увеличенное и искаженное изображение человеческого лица — с длинным носом, глубоко посаженными глазами, тонкими, поблескивающими губами и маслянистой, как старый пергамент, кожей.

Помпи такое зрелище тоже не понравилось, и она тихонько оповестила об этом и хозяина, и огромную физиономию.

— Так значит вы Игаль Лем, — произнесло десятиметровое лицо. — Глава колонии землян, как мне сообщили. Воспользуйтесь, пожалуйста, подъемником. Он справа от вас.

Лицо стало удаляться, сжимаясь и уменьшаясь. У головы появились плечи, затем грудь и руки, затем все тело, которое продолжало уменьшаться. Внутри светящегося шара эта фигурка на какую-то секунду показалась доктору Лему ужасным гротескным эмбрионом, плавающим в светящейся амниотической жидкости.

Помпи наотрез отказалась ступить на подъемник, и пришлось взять ее на руки. По счастью, чабби, несмотря на свою толщину, весят немного. Устраивая Помпи на левой руке, Лем рассмотрел шар, в котором появлялся Чарт, и понял, что это «глаз» на передней стороне корабельного мозга, нечто вроде шишки, торчащей из черепа, словно из скорлупы. Его неровная прозрачная поверхность была составлена из чешуи видеоэкранов; доктор автоматически сосчитал — сорок на тридцать, — тысяча двести точек были установлены перед Чартом, создавая мозаичную, как у насекомых, картину мира.

Позади Чарта помещалась сетчатка «глаза» — панель четырехметровой высоты. С помощью этой панели Чарт мог ставить свои зрелища — голосом, касаниями, наведением тени или любыми другими способами, какие только мог придумать. «Палочки» и «колбочки» зрительных датчиков и датчики тактильные, звуковые, ощущающие температуру, а также — насколько было известно Лему — способные непосредственно улавливать импульсы человеческой нервной системы, покрывали всю панель. Они были тончайшие, тоньше ворсинок меха.

Над платформой, у которой остановился подъемник, высилась галерея. Там, облокотившись о перила, глядя на доктора сверху, стояла женщина с сальвадорским кречетом на запястье — прекрасным диким созданием в кроваво-красном, зеленом и сером оперении. На головке кречета был колпачок, он мешал птице, и она вздергивала крылья, так что путы на лапах позванивали бубенцами.

Как ни странно, голова женщины тоже была прикрыта колпачком-капюшоном; доктору приходилось слышать, что на некоторых планетах существует такой обычай.

За ним, на платформе рядом с подъемником, появилось мягкое кресло. Бесплотный голос Чарта пригласил гостя сесть, и он повиновался, успокаивая свою любимицу — чабби заметила птицу и принялась злобно повизгивать. Изображение Чарта на выгнутой стенке «глаза» превратилось в набор искривленных дуг, как будто все кости знаменитого режиссера стали мягкими, и тело обрело новую форму. Тем не менее было видно, что он худощав и одет просто — в синее пальто, не украшенное ничем, кроме золотой монограммы.

Лема не оставляло ощущение, что мозг его мечется внутри черепа, словно мышь в мышеловке. Чарт неспешно рассматривал доктора сквозь прозрачный шар, будто это был объектив микроскопа, а посетитель — любопытный препарат.

«Спросить его, кто наш общий друг? — думал доктор. — Нет, это мелочь. Есть только один важный вопрос, который я должен задать». Он наконец-то обрел голос и смог спросить:

— Что привело вас на Иан, господин Чарт?

— В основном вот это… — Чарт вытянул руку — на секунду она превратилась в устрашающе огромную дугу, вернулась, обрела нормальный вид и поднесла к стеклу прямоугольный предмет.

Доктор мгновенно узнал его и с изумлением спросил:

— Книга?!

— Вот именно. Думаю, вы ее знаете… хотя, может быть, не различаете заглавия… — Он повернул большой толстый том к Лему.

— Это же «Эпос Мутины» в переводе Марка Саймона! Чарт улыбнулся.

— Теперь странно видеть даже поэтические произведения в книжной форме, не правда ли? Мне объяснили, что творение Саймона опубликовали таким способом из-за малого спроса. Впрочем, я отвлекся. Итак, вы получили ответ на свой вопрос?

Лем словно бы слышал какой-то шум на краю сознания, похожий на гул горного обвала. Он сидел, поглаживая дрожащее тельце Помпи. Наконец спросил:

— Вы знакомы с автором?

— Нет еще. Собираюсь встретиться. Наверное, его можно найти — издатели, правда, говорили, что он живет не в колонии, а среди иан-цев. Это весьма помогло ему при переводе, я думаю. На мой непросвещенный взгляд — блистательная работа.

Лем растерянно покивал.

— Если Саймон и стал, э-э, аборигеном, — рассуждал Чарт, — он вряд ли настолько отдалился от нас, что откажется от встречи, а? Или все-таки откажется? Не напрасно ли я предпринял путешествие, как вы полагаете?

Доктору очень хотелось отереть лицо; он был покрыт потом, хотя температура здесь была вполне комфортная. Дело в том, что едва увидев книгу, он понял, что не он сам, а Марк был другом того друга, о котором говорил Чарт. Лем не видел Марка в толпе, стоящей у корабля, но нечего было сомневаться, что Шайели привела его сюда. Так что Чарт мог пригласить Саймона в корабль хоть сию секунду. Впрочем, молчать далее было уже неприлично, и он заставил себя ответить:

— По моему мнению, он будет в восторге, когда узнает, что вам понравился его труд. Все-таки вы преодолели десятки парсеков из-за литературного произведения…

— В чем и сознаюсь. — Чарт лукаво хихикнул.

— Однако…

— Доктор, не стоит говорить со мной обиняками, — неожиданно устало произнес хозяин. — Я здесь потому, что жив и нахожусь в добром здравии. Я побывал повсюду, совершил почти все, что хотел, и теперь ищу новую аудиторию.

Не просто горный обвал, подумал Лем. Всепланетное крушение… Расправил плечи, представляя себе, как потешно он выглядит рядом с величественной фигурой в прозрачном шаре: маленький, тощий, сжимающий пушистого зверька. Проговорил:

— Вам не следует искать ее здесь.

— Почему же?

— Потому что… Потому что я побывал на Хайраксе. А вы — когда вы там были? Шестьдесят лет назад?

— А, Хайракс… — мягко ответил Чарт. — Да, многие считают то выступление моим шедевром. Но понимаете ли, я не могу довольствоваться прежними заслугами. По мне, каждое новое свершение должно превосходить предыдущие.

— Пусть оно состоится где-нибудь еще, — настойчиво сказал доктор. — Вы приносите хаос на планеты, заселенные людьми, и мы не вправе рисковать благополучием чужой расы.

Лицо Чарта мгновенно стало жестким: глаза сузились, губы поджались.

— С каких пор планета Иан стала вашей собственностью? Я прибыл сюда не затем, чтобы вести дебаты с доктором Лемом или иным землянином. Я намерен поставить спектакль для ианцев, и дело касается только их.

Лем сидел очень тихо. Он знал, какое решение примут ианцы — Старейшина Кейдад уже говорил с ним, просил поддержки. Вопреки всему, вопреки всякой логике, не только ианская молодежь, восхищающаяся землянами, но и влиятельные, консервативные старцы хотели, чтобы Грегори Чарт устроил представление на их планете.

Возможно, грохот, который почудился Лему, все-таки не был всепланетным крушением. Только разрушением луны.

VIII

После долгого молчания Лем сказал:

— Значит, в конце концов вы не устояли перед соблазном сыграть роль бога, не так ли?

Сначала показалось, что ему удалось вывести Чарта из себя: тот подался вперед, к стенке шара; голова и плечи деформировались, снова стали огромными, лоб чудовищно распух, как у эмбриона, и навис над маленьким ротиком. Он сразу взял себя в руки, но Лем понял, что нащупал его слабое место, и решил при случае этим воспользоваться.

— Сыграть роль бога? — переспросил Чарт. — Почтенный доктор, от такого человека, как вы, я ожидал большей проницательности. Кажется, вы психолог? Тогда вам следовало бы понять, какого сорта мое честолюбие. Я никоим образом не страдаю мегаломанией. Я стремлюсь, скажем так, к полной реализации своих способностей и сделал почти все, что хотел. Об этом уже говорилось. Остается очень мало пространства для новых свершений.

— То есть, вы успели надоесть своим зрителям? Или у вас появились талантливые подражатели и заняли ваше место? — спросил доктор, стараясь говорить саркастически, чтобы больнее ударить по самолюбию Марта.

Бесполезно — тот возразил со смехом:

— Вы слишком давно живете среди ианцев, уважаемый. Мне говорили, что они фантастически вежливые и миролюбивые создания. Вы просто забыли, что такое — бить наотмашь. Угадал? Правда, меня очень трудно зацепить… Тем не менее я опровергну ваши предположения — это упростит дело. Во-первых, никакие подражатели не «занимали моего места». Им до меня далеко. Зрителям я отнюдь не наскучил: меня приглашали, как минимум, по одному разу все планеты, заселенные людьми, и каждая просила повторить представление — включая Хайракс, о котором вы упомянули.

— Не могу в это поверить, — отозвался Лем.

— Вот как? А, понятно… — Чарт потер подбородок чудовищно искаженной рукой. — Полагаю, вы там были после моего визита?

— Да.

— И до того не бывали? Лем покачал головой.

— Так я и думал. При Кузинах было мало шансов посетить эту планету. — Чарт экспансивно взмахнул рукой. — Я вам скажу, что там было, когда я туда прилетел: дьявольская тирания, она оправдывала себя тем, что обеспечивала «безопасность» и «спокойствие». Все мужчины, женщины, дети были скованы незримыми кандалами, они были собственностью Илайеса Кузина — словно заклеймлены, как скот, раскаленным железом. Так это или не так?

— Желаете сказать, что вы действовали во имя свободы, не преследуя личных интересов? — с деланной насмешкой спросил доктор.

— Ну нет! Народ Хайракса мне заплатил, причем сумма была согласована с Кузинами до последнего гроша. Люди выжали из них деньги — сообразили, что настало их время — столько веков их грабили правители!

— Если вы так гордитесь своей освободительной миссией, то почему бы ее не повторить? Назову вам с полдюжины планет, ситуация на которых…

— Я же сказал: это не по мне. Я никогда не повторяюсь, слышите? Оставляю это глупцам-подражателям. Я, Грегори Чарт, творю! — он откинул голову и воздел сжатые кулаки.

Доктор смотрел на него и думал: «Это самый опасный человек во всей галактике».

— Здесь вы не найдете того, что вам нужно, — внезапно сказал он. — Здесь древний мир. На Иане нельзя творить, можно только…

— Копировать? — тихо подсказал Чарт.

— Не решался употребить это слово.

Опять наступило молчание. Затем Чарт заговорил, не глядя на Лема:

— Не исключаю, что в некотором смысле вы правы. Но! Это сообщает мне новый стимул. Я выступал на многих планетах, заселенных людьми. Но что делать теперь? Я не развалина. Лета мои преклонны, не скрою, но вот здесь, — он сделал указательный жест, — под черепом мечутся идеи, рвутся наружу, словно дикие звери. Я могу придать солнечной короне странные и чудесные очертания, творить поэмы в плазме солнца. Но для кого?! Кто может оценить творения такого уровня? Не ставить же спектакли для самого себя и бессловесных зрителей на иных звездах! Может быть, мне стоит собрать звезды в новое созвездие? Можно сделать и это. Но зачем? Оставить после себя памятник, новое созвездие или дать свое имя забытой богом планете? Не желаю памятников! Я художник, слышите? Мне нужна аудитория — самая чувствительная, самая разборчивая и отзывчивая! Но я уже покорил всех зрителей, кроме…

— Кроме инопланетян, — закончил за него Лем. Доктора пробирала дрожь.

— Именно. — Чарт воодушевился. — Никогда не выступал перед инопланетной аудиторией. Но думаю и верю, что и она станет моей.

— Папа! Дай на секунду бинокс, — попросил Джузеппе. — Взглянуть на Врата, они опять пришли в действие.

Дуччи рывком повернулся, сам посмотрел на Врата в бинокс и загремел:

— Ну-ка! Быстро туда… Diavolo! Слишком поздно! Ты же сказал, что задержал его на много часов, этого мехрепортера!

Джузеппе попятился подальше от отца, непредсказуемого в гневе. Захныкал:

— Так и было! Я его послал искать вчерашний день.

— Тогда почему он во Вратах, в состоянии срочной рассылки?!

Джузеппе схватил бинокс и всмотрелся. Точно. Старомодная машина приблизилась к самым Вратам и систематично разбирала себя на части: каждая секция содержала пакет новостей и уходила через Врата в нужном направлении.

— Вот вам! Теперь вся галактика узнает, что к нам прибыл Чарт! — бушевал Дуччи. — Начнется столпотворение! А ты, ты!..

— Уймись, папа, — фыркнул Джузеппе. — Чарт и так наверняка уже всем раззвонил. За такой знаменитостью мехрепортеры ходят по пятам, и этот, скорее всего, явился следом за ним.

— Возможно, — без всякой охоты согласился Дуччи. — С ума сойти! Почему этот подонок не отправился куда-нибудь еще?

— Не понимаю, почему ты так злишься…

В толпе зашумели. Отец и сын оглянулись — к ним приближался управляющий Чевски, явно жаждавший крови.

Чарт приподнялся в кресле. Стеклянный шар странно и причудливо исковеркал его лицо и руки.

— Прежде чем продолжить беседу, позвольте мне заранее ответить } на ваши возражения. Вопрос оплаты обсуждаться не будет: у меня обширный кредит на Тубалкейне. Пожелаю воспользоваться — хватит до конца моих дней.

Лем кивнул. Он не бывал на Тубалкейне, но все знали, что там самая развитая промышленность во всей галактике. Жизнь на этой планете почти невыносима, поскольку все, вплоть до воды и кислорода, производится искусственно, но техника столь развита, что продукция экспортируется на полдюжины планет и даже на Землю. Лем подумал, что надо заглянуть в энциклопедию и выяснить, зачем люди с Тубалкейна нанимали Чарта. А тот гнул свое:

— Кроме того, могу предположить, что вы решили представить петицию или нечто подобное, чтобы меня в официальном порядке выдворили с Иана. Не выйдет. Землян здесь только терпят. По закону и на деле власть принадлежит самим аборигенам. С ними я готов обсуждать свои дела, и не в ваших силах помешать этой встрече, не так ли?

— Что вы, конечно, нет! У вас и у вашего персонала те же права, что у всех людей, прибывших обычным путем, через Врата.

— Персонал? Не имею никакого персонала! Давным-давно у меня были помощники. Но они решили, что всему научились и сами могут работать, даже лучше, чем я. Представляете? Ничего у них не вышло. Они по очереди стали проситься обратно, но я всех отверг. Научился управляться без посторонней помощи, без единого человека — если не считать моей возлюбленной. — Чарт показал на галерею. Лем обернулся и посмотрел на женщину, стоявшую у перил.

Женщина подняла руку, словно хотела снять колпачок с кречета, но секунду помедлив, откинула собственный капюшон. Спросила:

— Помнишь меня, Игаль? И время остановилось.

В здании не было ни души, Эрика Свитру никто не останавливал, и он решил обойти дом, чтобы узнать, как здесь живут люди. Обследовал пять комнат (всего их было девять) и понял, что это вовсе не жалкое жилье для нескольких постояльцев: оно предназначено для одной-единственной семьи! Сначала он в это не поверил. Там, откуда он прибыл, здания были гораздо выше, но на семью приходилось всего три-четыре комнаты.

Так вот почему все предметы меблировки имеют одну, постоянную форму! Нет смысла заводить вещи, меняющие свой облик, если у вас достаточно места, чтобы держать отдельный предмет для каждого хозяйственного назначения. Вещи старомодные, конечно же, но при такой меблировке не приходится затевать спор: превращать обеденный стол в кровать сейчас или через полчаса. Или вот эта штука, которую Эрик сначала принял за неказистый стеллаж — скорее всего, лестница! Ведь нет ни намека на лифт, который поднимает на второй этаж. — Ага, и в детской игровой комнате нет тренажеров… Аборигены, наверное, упражняются на этой лестнице, таская свое тело наверх при силе тяжести, равной земной.

Интересно!

Эрик задумчиво потер подбородок. Его давно занимал вопрос: почему люди забираются сюда, в этот «медвежий угол», битком набитый потешными туземцами, а не едут на планеты, управляемые землянами? Сейчас он задумался о противоположном: почему здесь не толпятся люди, ищущие тихой жизни и старого доброго комфорта?

Однако в доме была и вполне современная вещь — терминал коммуникатора с обычным широким набором функций. Эрик пощелкал по клавиатуре, проверяя разделы: новости, энциклопедия, личные переговоры, зрелища в реальном времени, помощь на дому, библиотечные каталоги. Почти неосознанно выбрал энциклопедию и отстучал имя: ЧАРТ, ГРЕГОРИ.

Просто чтобы проверить — настолько ли хороша система, как оно кажется.

Лем вышел из корабля и увидел, что нет ни цветов, ни солдат, ни музыкантов. Только голый серый пандус. Помпи, очутившись на свежем воздухе, пришла в восторг, вывернулась из рук хозяина и помчалась с пандуса на землю. Кувыркнулась в пыль, не рассчитав скорости, но нисколько не огорчилась, словно опять стала малышкой. Лем подозвал ее и двинулся вниз. Удивительно! Ни одна живая душа не стояла у пандуса, никто не ждал его, чтобы спросить, о чем он беседовал с Мартом. Зато поодаль, метрах в ста от корабля, собралась густая толпа. «Какая-то неприятность, — подумал доктор. — Жестикуляция у всех нервическая».

Внезапно Лема заметил Гектор Дуччи и широким шагом пошел навстречу. За ним — его сын Джузеппе и те обитатели колонии, которых Лем назвал бы ответственными людьми; иными словами, те, кто мгновенно осознал опасность визита Чарта, кому ни на минуту не затуманила голову слава незваного гостя. Лем разглядел Тоси Сигараку — ее муж Джек еще занимался со своими учениками — и Педро Филлипса. Здесь были все, кроме Харриет Покород, врача. Юный Джузеппе обогнал старших и прокричал:

— Доктор, произошла ужасная вещь!

— Нас ждет много ужасных событий, — проворчал доктор и спросил: — Итак, с чего они начались?

— Это Чевски! Он побил свою жену! На виду у всех, все могли видеть — ухватил за волосы и ударил. По-настоящему ударил!

— Чистая правда, — подтвердил Дуччи-старший. — Отроду не видел таких гадостей, прямо как в Темные века! Он вроде с вечера напился и проспал все небесное зрелище. И теперь винит ее, что не разбудила.

Педро Филлипс добавил:

— Харриет ее лечит. Только подумайте: рассечена губа, под глазом — синяк… Ужас!

— Нам лучше убраться отсюда, — тихо сказал Дуччи. — Управляющий в бешенстве от того, что великий Чарт пригласил вас, а не его… Да! О чем вы с ним говорили?

— Не так важно, о чем мы говорили. Важно, кто с ним прибыл.

— Персонал? — вскинулся Дуччи. — В смысле, много народу?

— Нет, только он и его дама. Чарту не нужны люди, у его корабля такой мозг, какого я в жизни не видел… в такое совершенство трудно поверить. Чарт сказал, что последний контракт у него был с Тубалкейном; думаю, он получил корабль в счет оплаты, — объяснил доктор и потер глаза. Солнце светило очень ярко, несмотря на дымку. — Так вот, дело в его спутнице. Вы можете ее и не помнить, Гектор, но Педро, без сомнения, помнит. Это Мораг Фенг.

— Мораг вернулась?! — недоверчиво спросил Филлипс и отвесил челюсть.

IX

Марк Саймон, мучимый неясными предчувствиями, брел по изрытому грунту за космодромом; глаза у Марка были красные от недосыпа, он сжимал в руке диктофон, который всегда носил с собой, чтобы записывать новые языковые обороты. Шайели заставила его выйти из города вместе со всеми — она желала осмотреть огромный корабль, покоящийся на ложе из раскрошенных желтоватых скал, подобно яйцу какого-то невероятного динозавра. Они постояли в толпе, убедились, что на корабле ровно ничего не происходит, а затем Шайели стало скучно, и она попыталась отвести Марка к компании «обезьянок», собравшихся вокруг Элис Минг и Рейвора-Гарри. Элис с важностью рассуждала о работах Чарта, однако Марк был уверен, что сама она не видела ни одного представления. Так что он оставил Шайели развлекаться и побрел в сторону Мутины Мандалы. Отойдя на некоторое расстояние, услышал, что позади грянула музыка; оглянулся — у корабля наконец-то началось какое-то действо.

Возвращаться не хотелось. Марк отметил, что Врата активированы — впрочем, в этом не было ничего особенного. Наступила весна, а весной на Иан всегда прибывал десяток-другой туристов. То ли, чтобы уйти от зимы на своей планете, то ли от вечного холода, поселившегося в душе. Например, этот круглолицый парень, который вылезал из кустарника — с голыми коричневыми ногами, вымазанными какой-то мазью. Марк нахмурился. Он тогда думал о своем и едва обратил внимание на незнакомца. Как он представился — эксперт по наркотикам, частное лицо? Значит, собирается раздобыть дозу шейашрима. Надо бы его предупредить, чтобы не пробовал… а может, и не стоит. Пусть сам разбирается. Марку не хотелось заботиться о шустрых парнях, снующих с планеты на планету в поисках новых способов отключения людей от реальной жизни. С другой стороны, надо быть терпимым. Как говорится, галактика велика, и места хватает для самых разных людей… И вообще, не ему быть строгим к другим — после вчерашнего вечера у Гойдела…

Он шел по тропинке на стыке Бло и Рхи. С одной стороны громоздились неприступные скалы, с другой — сады и огороды; и то, и другое тянулось на сотни километров. То здесь, то там возвышались стройные деревья, множество ручьев струилось в сторону Смора. Вдоль такого ручейка и побрел Марк. Кромку воды окаймляли растения, похожие на голубой мох, а в самом ручье жили странные создания, не то растения, не то животные, которые почти весь год были неподвижны и цвели, а весной выдирали корешки из грунта и медленно, по-змеиному, отправлялись в поисках другого места. Марк отыскал гладкую скалу и уселся — спиной к городу. Долго, пока не начало рябить в глазах, смотрел на солнечные зайчики, бегущие по воде. И вдруг достал диктофон и заговорил: безответный механизм был единственной аудиторией, которой он мог поверять свои мысли.

— Почему мне сдается, что прибытие Марта одновременно неизбежно и губительно? — говорил Марк. — Ладно, оно было неизбежно потому, что Чарта должно было потянуть на спектакль для инопланетян. Я не видел его работ, но результаты представления на Хайраксе наблюдал — спустя полсотни лет — и могу представить себе размах деятельности Чарта. Не знаю, справедливо ли его называют великим художником, но его достижения неоспоримы. Чарт создал совершенно новые выразительные средства в искусстве, и вот что необычно: никому из последователей не удается его повторить. Он опережает всех, в том числе и своих учеников. Думаю, из-за этого другие мастера чувствуют себя неуверенно. Похоже на то, как если бы основоположник отлил статую в бронзе, и другие скульпторы убедились, что в мраморе ничего подобного не выходит… или когда изображение фиксируется на головизоре, или… Как это называлось? Не слой, не лента… А, на пленке! Когда театральные режиссеры обнаруживают, что видео или кинофильм могут состязаться с живыми актерами…

Да, он таков — фигура галактического масштаба… Стоит Чарту направиться куда-нибудь, как впереди него бежит молва, и начинаются споры во всепланетном парламенте. Так что его должно неодолимо тянуть к новым завоеваниям. И однако… Не этим обусловлена неизбежность его появления здесь…

Марк умолк, подумав, что мысли у него какие-то глупые, но затем упрямо заговорил снова:

— Нет, само его существование родственно духу Иана. Конечно, Чарт — драматург. Но он нечто большее, чем обычный драматург. К нему почти точно подходит то слово, что люди нашли при переводе с ианского — для этих героев, творцов, для неизвестных властителей, главных персонажей «Эпоса Мутины». Подобно им, Грегори Чарт — Постановщик. Созидатель.

«Но что это означает? — подумал Марк. — Правильно подобрать слово — очень важно; оно выражает суть понятия, и кто бы его ни отыскал, я ему обязан. Однако же…»

Он вздохнул и выключил диктофон. Огляделся и обнаружил, что тени стали совсем короткими. Вот как, скоро полдень, и он, Марк, здесь — почти у входа в Мандалу Мутины!

Он едва не впал в панику. Прошло много месяцев — возможно, больше, чем год, — со дня, когда он видел Вспышку Мутины изнутри Мандалы. И он намеревался испытать это еще раз, понемногу подбираясь к Мандале все ближе, и как-нибудь… Нет, прочь это все — мысли о проступках и глупостях, которые с этим связаны… Марк побежал к холму, возвышающемуся над ручьем. Почти у вершины холма росло могучее дерево гжул, орехи которого составляли основу питания ианцев. Ветви дерева были широкие и плоские, подобно естественной лестнице. Марк решил влезть наверх. С высоты в пятнадцать — двадцать метров он должен был ясно увидеть все плоскогорье Бло вплоть до обрыва, с которого начинался пологий спуск протяженностью в пятьсот километров к соленому озеру Гхеб. Между плато и озером были и города, в том числе более крупные, чем Прелл, но ни один не был расположен в такой красивой местности и у такой широкой реки.

Марк потянулся к нижней плоской ветви, и тут что-то полоснуло его по пальцам. Он вскрикнул, отскочил — по костяшкам текла кровь. Вверху, в тени ветвей, что-то двигалось, слышался шелестящий звук.

Птица?! На Иане?! Но здесь ведь нет птиц!

— Ох, извините, он вас поранил? — сказали у него за спиной.

На холм поспешно, хрустя подошвами по камням, поднималась женщина в обтягивающей зеленой одежде — высокая, почти с Марка ростом; длинное лицо, волосы цвета меди собраны в пышный хвост. На руке — крага, украшенная бриллиантами.

Марк тупо смотрел на женщину, не задумываясь о том, почему не встречал ее раньше: если один человек сегодня прибыл через Врата, то мог прибыть и другой. В данный момент его заботило, как он умудрился не заметить ее.

Ага! У ее бедра мелькнул золотой отблеск — устройство для невидимости. Дорогой аппаратик, запрещенный на многих планетах, но не такой уж необычный. Она спросила еще раз, с оттенком беспокойства:

— Вы не ранены?

— Ранен? — Марк отряхнул кровь с руки, посмотрел и убедился, что это всего лишь царапина. — Думаю, ничего серьезного.

— Он ударил клювом, так что не беспокойтесь. Инфекция может быть от когтей, хотя, конечно, они автоматически очищаются, когда он садится мне на руку. На место, сатанинская тварь! Эй, на место, на место!

Женщина вошла в тень дерева; птица с недовольным писком подлетела к запястью, хозяйка надела на нее колпачок и проговорила:

— Он не станет извиняться, предоставляет это мне. Каждый раз тревожится, попав на новую планету — воображает, что все вокруг его преследуют. Эта порода — сущие параноики…

— Зато красавец, — похвалил Марк, оборачивая палец листом гжула. Эти листья ускоряли заживление — если раненый имел счастье принадлежать к тем пяти процентам людей, у которых не было аллергии на гжул. — Что это за птица?

— Сальвадорский кречет. Кому-то пришла в голову блестящая идея, что соколы пригодятся на необжитых планетах, где еще нет дорог. Не только для охоты, они еще прирожденные пастухи. Мой унаследовал от своих предков чудовищное сознание собственной важности — правду я говорю, подлый злодей? — Она потрясла рукой, и кречет в ответ защелкал клювом.

Пока она говорила, Марк смотрел больше на нее, чем на птицу. Что-то знакомое было в ее облике, словно он некогда видел ее изображение — неизвестно, где и когда. Он успел составить впечатление об этой женщине и по какой-то неясной для него самого причине не желал реагировать на ее острый, возбужденный тон и речь-скороговорку. Упрекнул себя за это. Подумал, что слишком много времени провел на Иане — сначала среди досужих людей в колонии, потом среди ианцев, вся жизнь которых статична — и отвык от общения с импульсивными людьми, ведущими активную и напряженную жизнь. Он уже приготовился спросить, откуда прибыла гостья и не затем ли прибыла, чтобы дать своему кречету полетать на свободе, когда она проговорила врастяжку:

— Я… совершенная… дура. — Марк вздрогнул. — Законченная кретинка! Черт побери, на вас хейк и вельва, а я до сих пор не заметила!

— И что… — Марк поднял руку и потрогал свой ианский капюшон.

— А то, что если сюда не добрался мастер по пересадке кожи и не осчастливил «обезьянок», избавив их от полосатости… Впрочем, «обезьянка» бы не носила такую одежду… Итак, вы — землянин.

Она смотрела на Марка в упор — глаза у нее были темно-зеленые и такие же пронзительные, как у кречета. Помолчала и холодно резюмировала:

— В этом случае вы можете быть только одним человеком. Марком Саймоном.

Прокручивать статью о Чарте пришлось очень долго. Дочитав до середины, Эрик настолько увлекся, что забыл о хозяевах, которые могли вернуться, подтащил к экрану кресло и стал читать дальше — с открытым ртом. Неудивительно, что они все побежали смотреть на корабль!

Эрика не особенно интересовало искусство. Его больше занимали вещи реальные — вроде пилюль, порошков, газов и ингаляторов. Но выходило так, что когда этот деляга Чарт принимался за дело, народ балдел не хуже, чем от наркотиков. Ну и ну! Статья заканчивалась сообщением о контракте с Тубалкейном, где было указано, что просмотреть запись тамошнего представления можно за отдельную плату. Дочитав до конца, Эрик подумал: «Значит, у него свой кайф. А это уже по моей части. И все же…»

Немного поколебавшись, он набрал название статьи: «Иан»; разряд «межрасовые отношения»; подразряд «секс». Информат такого класса различает, когда ему даются неверные заголовки статей и разрядов, и предлагает вместо них правильные. Но Эрик увидел только пустой экран, и тут его осенило: эти ребята местные, из колонии, — зачем им искать информацию такого рода через коммуникатор? Они же здесь живут.

— Да, верно, — сказал Марк. — Но как вы узнали?..

— Я — Мораг Фенг, любовница Грегори Чарта. Это имя отозвалось слабым звоном в памяти Марка — так же, как и лицо, — но он не мог вспомнить все до конца.

— Прочла ваш перевод «Эпоса Мутины», — проговорила Мораг. — Дала его Грегори, и это привело его сюда — ваша книга послужила поводом к его путешествию.

— Чарту понравилась моя работа?

— Понравилась? — Она грубо, неприятно рассмеялась. — Это же единственный в галактике перевод инопланетной поэмы! Ну-ка, пошли в корабль, раз-два! Я звоню Грегори и сообщаю, что наткнулась на вас. Он придет в восторг. Вы тот человек, с которым он и хотел говорить на этой планете… — Она уже поднесла к лицу портативный экранчик коммуникатора, висевший на поясе, и вдруг спросила: — Что-то не так?

— Ну… Просто я несколько ошеломлен, — промямлил Марк. — Ведь перевод ужасен. Я набросился на него, едва успев здесь устроиться и оглядеться — вообразил, что знаю все об Иане и ианском языке. И только когда покинул колонию, понял, какая это грубая, поверхностная поделка…

— Однако она привела сюда Чарта, — заметила Мораг. — Это чего-то стоит, а? Пошли!

— Собственно говоря, я… — Марк оглянулся; солнце уже почти достигло зенита. — Я хотел дождаться полудня и посмотреть на Вспышку Мутины. Это…

— Знаю, что такое Вспышка, знаю. У вас еще будет достаточно времени, чтоб ее увидеть. И если все пойдет, как надо, скоро узнаете, что она такое и для чего предназначена.

— Что-о? — Марк был окончательно сбит с толку.

— А то, что вы слышали… — пробурчала Мораг и потянула его за собой. — Грегори сюда не для развлечений прилетел…

X

Филлипс стоял, открыв рот. Джузеппе Дуччи озадаченно переспросил:

— Мораг Фенг? Вроде я слышал это имя, но…

Он не договорил — неподалеку послышался грозный вопль:

— А! Лем вышел! Сейчас я за него возьмусь!

Вопил, конечно же, Чевски. Он пробирался в густой толпе, расталкивая людей, вспомнивших о древних обычаях сострадания — они собрались вокруг Сидоуни и Харриет Покород, которая обрабатывала ее раны.

На физиономии управляющего одновременно отражались робость и заносчивость, причем он изо всех сил старался выглядеть угрожающе. За ним по пятам шли еще несколько человек. Будучи штатным психологом общины, доктор Лем не мог позволить себе делить людей на приятных и неприятных, но если бы он разрешил себе такую роскошь, то нашлось бы несколько объектов для ненависти. Чевски жаждал внешних признаков власти и потому цеплялся за свой пустой титул. Та же психология была у его прихлебателей. Среди них доктор заметил Делиана Смита с женой; эти люди так стыдились своей работы по утилизации отходов и водоочистке — хотя были ценными и незаменимыми специалистами, — что стали закадычными друзьями Чевски и свысока взирали на остальных обитателей колонии.

«Люди, люди, — подумал доктор, — почему вы так ранимы и так чванливы?»

Чевски широким шагом подошел к Лему и, набычившись, уставился на него. Помпи почувствовала, что он готов причинить вред хозяину, расставила свои многочисленные лапки, оделась в защитную броню — шерсть вздыбилась и превратилась в иглы, острые, как у ежа — и открыла пасть, показывая клыки. Увы, она была стара, клыки ее стерлись и уже никого не могли испугать.

— Управляющий! — крикнули за спиной Чевски.

К нему бежала Харриет Покород, засовывая на ходу инструменты в докторскую сумку. Чевски не обратил на Харриет внимания — подбоченился и гаркнул:

— Ну, по крайней мере ты не пытаешься увильнуть! И не выйдет! Знаю, тебе нравится всех оттеснять, играть на человеческих слабостях, морочить нас, чтобы мы совсем одурели, но сейчас ты зашел слишком далеко!

Наступила мертвая тишина. Затем Гектор Дуччи спросил:

— Во имя галактики, что он мелет?

Чевски смерил его уничтожающим взглядом.

— Черт побери, ты знаешь, о чем я говорю: Сидоуни с твоей женой запанибрата! И знаешь, что Сид за моей спиной разбалтывает твоей тощей бабе всякое такое, что должно оставаться между мужем и женой! Так что не пробуй дурить мне голову, будто не по милости Лема она бросила меня спящим, когда все уже знали насчет Чарта! Неужели случайно, что управляющий последним узнает о прибытии такой знаменитости. Неужели случайно, что чучело, Лем, был первым приглашен на борт корабля?!

— И не вздумай наскакивать на управляющего — подумаешь, поколотил Сидоуни! — вмешался Делиан Смит. — На его месте я бы ее тоже проучил!

— С полным правом! — раздраженно добавила его жена. Несколько секунд враждебного молчания. Наконец Лем проговорил:

— Видите ли, если бы первый человек, навестивший Чарта, был пьян в стельку, это не произвело бы должного впечатления. — Чевски побагровел, но доктор неумолимо продолжал: — Думаю, что выпивка была хороша, не так ли, Чевски?

— Правильно, — отозвался торговец и встал рядом с Лемом. — Последний раз он у меня купил шесть литров разных спиртных напитков.

— А у меня он самый серьезный клиент по части анальгетиков и желудочных средств, употребляемых при похмелье, — добавила Харриет, обошла Чевски и тоже заняла место рядом с Лемом, в спешке едва не толкнув Помпи. Попыталась ее погладить и отдернула руку — чабби еще была одета в защитную броню.

— Разве мужчина, у которого такая жена, как Сид, не вправе иногда выпить с горя? — возразил Делиан Смит.

Но говорил он не от всего сердца — вопрос прозвучал фальшиво, и Чевски решил обороняться сам.

— Заткнись, заступник! Не собираюсь это обсуждать! Если даже Сидоуни нашептала этому выродку Лему о моих делах, я сам с этим разберусь! Не могу гордиться своей женой, но мне видней, как с ней управляться. Меня нельзя отстранить от должности из-за разногласий внутри нашей семьи, а если я иногда выпиваю, что с того? Со своими обязанностями я справляюсь.

Объявив это, он свирепо уставился на противников — психолога, торговца и врача. Дуччи топтался за их спинами, не решаясь открыто выразить свои симпатии. Может быть, думал он, ему, как главному инженеру колонии, лучше сохранять нейтралитет.

— Нет, сейчас по-настоящему важно другое, — снова заговорил управляющий. — А именно: на планете объявилась самозванная группка, желающая помешать Чарту ставить у нас спектакль. — Сопровождающие Чевски неистово закивали. — А я прямо заявляю: хоть я не видел его представлений, зато говорил с массой людей, кто видел, и среди них была твоя жена, Дуччи! Не надо быть гением, чтоб усвоить: он творит эпохальные работы. Заполучить Чарта на планету — это историческое событие! И я вам прямо говорю: если вы попробуете мешать художнику, путаться у него под ногами, то увидите — последний мальчишка будет против вас, самовлюбленных педантов!

Супруги Смит и их товарищи опять принялись кивать. Лем выдержал паузу и ответил:

— Но Чарт не изъявил ни малейшего желания работать для нас.

— Это ложь! — Чевски придвинулся к нему.

— Почему вы решили, что он хоть пальцем шевельнет ради трех сотен людей? Он ставит спектакли для целых континентов, для целых планет.

— То есть вы говорите, что… — начал управляющий, но Смит отодвинул его в сторону и воскликнул с брезгливым ужасом:

— Что этот ублюдок хочет представлять для «обезьянок»?! И сию же секунду, словно в ответ на его вопрос, с корабля грянул голос Чарта:

Как стало известно, здесь присутствуют три наиболее достойных члена ианской общины Прелла: Старейшина Кейдад, храт Ветчо и храт Гойдел!

— Он говорит по-иански? — изумленно шепнула Харриет.

— А как ты думаешь, разве он явился бы на планету, не изучив все досконально? — также шепотом ответил Филлипс.

Если означенные господа пожелают войти на корабль, Грегори Чарт будет чрезвычайно рад приветствовать их на борту!

— Послушайте! — вскинулся Дуччи. — Но как насчет демонстрации новейшей техники инопланетянам, ведь… — Он не договорил, понимая, что вопрос пустой: выдвигать против Чарта подобное обвинение было бы напрасной тратой времени. Чарт уже более полувека сам творил собственные законы. И Гектор, растерянно поднеся к глазам бинокс, проговорил: — Да, они идут к кораблю.

Спутники Чевски в изумлении переглядывались. Их предводитель крикнул:

— Ну, мы еще посмотрим! — и ринулся прочь, расталкивая людей. Помолчали. Наконец Лем промолвил:

— На самом деле нам не Чарта следует бояться…

— А кого? — спросила Харриет, оглядывая растерянные лица друзей.

— Мораг Фенг на корабле, — сказал Филлипс. — Она теперь его любовница.

Широкое подвижное лицо Харриет побелело; она уронила свою докторскую сумку и вскрикнула:

— Какой ужас!

— Что за чертовщина с этой Фенг? — спросил Дуччи. — Припоминаю, что слышал ее имя…

— Это произошло до твоего приезда, — устало объяснил Лем, запустив руку в шевелюру. — Я уже провел здесь… сколько же?.. лет четырнадцать, так что получается восемнадцать лет назад. Но вы-то ее знали, Педро?

Торговец покивал.

— Она явилась на Иан через Врата летом, после того как я перевез

сюда семью.

— Примерно за два месяца до Элис, — процедила сквозь зубы Харриет.

— А! Вот оно что! — спохватился Дуччи. — Не та ли женщина, у которой Элис увела Рейвора?

— Именно она, — грустно ответил Лем. — И ненависть не угасла; я совершенно в этом убежден.

Эрик шел из города, сгибаясь под тяжестью дорожной сумки, и повторял в такт своим шагам: «Дурак, проклятый болван. Ты обязан был вспомнить имя «Чарт», и вспомнить мгновенно! И должен был получить кредит за сведения, которые дал мехрепортеру. Тогда бы ты сумел затребовать плату через местный информат, большую плату, поскольку за Мартом так гоняются, — были бы средства, чтобы уйти с Иана через Врата».

Идиот!

Он встал как вкопанный. Раз уж он использовал информат в том доме, где раздобыл еду, почему он, болван эдакий, не вызвал статью о местном наркотике, этом зелье, способном вызывать такие роскошные оргии.

Он уже был готов повернуть обратно, к ближайшему пустому дому, чтобы снова обратиться к коммуникатору. Но внезапно впереди послышались голоса — человеческие голоса, громкие и возбужденные. Эрик остановился. Навстречу шли шестеро людей, впереди шагал тот самый управляющий, которого он разбудил, сам того не желая.

— Эй, глядите! — крикнул вожак. — Это же парень, который меня выручил, когда Сид так подло сбежала! Разбудил и сказал, что Чарт здесь! Здорово, приятель!

Он надвигался на Эрика, улыбаясь во весь рот и всем своим существом изображая радушие. Эрик вздохнул, бросил сумку и протянул ему руку.

— Мораг Фенг… — проворчал Дуччи, скривившись, словно в рот попало что-то горькое. — Да, слышал я о ней давным-давно… Ты тогда еще был младенцем, — пояснил он Джузеппе.

— Да, но я тоже о ней слышал, — возразил тот. — И понял так, что она тут устроила переполох, верно, папа?

— Я помню все в деталях, — спокойно произнес Лем. — Возможно, отчасти это произошло по моей вине. Не желаете ли, чтобы я поделился воспоминаниями?

Все были готовы слушать. Харриет добавила:

— Еще бы! Не те сведения, которые можно получить по коммуникатору, правда?

— Полагаю, что не те, — согласился доктор, печально улыбаясь. — Итак… Итак, основа событий такова. Колония была сравнительно молода — как вы знаете, я принадлежу ко второй волне иммигрантов, — и временами о ней сообщалось в программах новостей. Первый форпост людей на планете, заселенной аборигенами, и так далее. И конечно, сексуальная совместимость служила особой приманкой для авантюристов. Верно, Харриет?

Она не ответила, только громко фыркнула.

— Эта Мораг Фенг не сумасшедшая, но и не вполне нормальна. У нее были теории насчет Постановщиков, древней цивилизации Иана, и она решила доказать свою правоту. Появилась здесь, не пожелала жить в колонии, среди своих, и взяла в любовники аборигена. Рейвора. Это она назвала его Гарри — так он теперь себя и именует. А затем прибыла Элис Минг. Она поселилась в колонии и тоже хотела завести любовника из местных, но такого, чтобы он был… — Лем помолчал, раздумывая. — Скажем, в подчинении у нее. Думаю, это верное определение. А Мораг… я это знаю, потому что я был ее наперсником и, кажется, сам был в нее изрядно влюблен… Мораг хотела узнать, и безотлагательно: не кроется ли правда в «Эпосе Мутины», ватах и мандалах? И она ушла от нас, и пребывала на дне Мандалы Мутины во время Вспышки.

Несколько секунд все молчали. Наконец Дуччи спросил:

— Так же, как Марк Саймон год спустя?

— Да. Вы ведь знаете, к чему это привело — он примерно на три недели обезумел, верно? Он сказал, что это было так, словно годы психоделических ощущений сжались до тридцати секунд.

— Марк ужасно обгорел на солнце, — пробурчала Харриет.

— Так вот, Мораг — мускулистая и высокая, — продолжал доктор Лем, — а Элис — тоненькая и хрупкая. В ианском вкусе. Элис поняла, что настал ее момент, и увела Рейвора, пока Мораг блуждала по нагорьям Бло, бормоча невнятицу и дико хохоча, когда кто-нибудь оказывался поблизости. Поправившись, Мораг вернулась и некоторое время была со мной. Ей нужно было выплакаться. Я уговаривал ее уйти через Врата на какую-нибудь другую планету. Она так и сделала. А теперь вернулась. И привела сюда Грегори Чарта. Повторяю: женщина, которая привела Грегори Чарта на Иан, опасна!

XI

— Грегори принимает группу ианцев, — шепнула Мораг, когда они с Марком пошли к кораблю. — Но я проведу вас на борт.

Она включила свой маскирующий аппаратик и обхватила Марка за талию, чтобы поле прикрыло их обоих.

Марку хотелось бежать сломя голову. Но другая часть его сознания, доминирующая часть, желала знакомства с Чартом. Он страстно хотел услышать от знаменитости хвалу своим трудам на Иане. Местные жители не ценили его по-настоящему. Как максимум, они вздыхали или улыбались.

Жалкое утешение для человеческого существа…

Но по пути к кораблю Марк начал различать слабый звон колоколов памяти — эхо имени этой женщины звучало все сильней и сильней, пока наконец, как раз тогда, когда стали отчетливо видны очертания корабля, он не вспомнил окончательно. Харриет Покород бинтовала солнечные ожоги на его руках, ногах и лице, ожоги, которых никто не касался почти три недели. И говорила, что такой случай она последний раз видела…

Да, он вспомнил правильно. Мораг Фенг — так звали женщину, которая прибыла на Иан за десять лет до него, а возможно, и за двенадцать, жила среди ианцев и пыталась ощутить на себе воздействие Вспышки Мутины.

Стоило ему подумать о собственной попытке пройти это ужасное испытание, как голова пошла кругом. Что-то произошло, когда солнце оказалось под определенным углом к кристаллическим колоннам Мандалы. Создался резонанс, если можно так сказать. На расстоянии зрители видели только красочную игру света, слепящую и прекрасную. Но изнутри этой структуры…

Нечто неописуемое. Его опустошенное подсознание вытеснило давний план — медленно готовиться к этому, приходить день за днем и наблюдать Вспышку, подбираясь каждый раз все ближе и ближе, пока не удастся снова войти в Мандалу и постигнуть то, что творит в ней солнечный свет. До нынешнего дня Марк почти не вспоминал об этом.

Сейчас, шагая рядом с женщиной, он сотню раз собирался спросить: «Вы — та самая Мораг Фенг?»

И сотню раз не отваживался.

Когда они вышли на пустошь, зеваки толпились с другой стороны корабля. Женщина направила Марка прямо к нему и провела сквозь обшивку. Он вздрогнул, входя внутрь. За долгие годы, проведенные на Иане, он почти забыл о проницаемых дверях. Внутри был коридор, такой же гладкий и белый, как корабельный корпус, хороших пропорций, но без украшений.

— Грегори! — сказала Мораг в пустоту.

Из пустоты пришел ответ:

Господин Чарт сейчас занят с ианцами. Однако предполагается, что до конца встречи осталось не более четырех — шести минут. Обороты, уместные при прощании, были определены во время беседы.

— Прекрасно, — сказала Мораг. — Тогда перенеси нас, пожалуйста, в главную галерею.

Коридор мгновенно превратился в подъемник, и Марк ощутил неприятный толчок — изменилось гравитационное поле. Потрясающе. Оборудование у этого судна было просто фантастическое.

— Это и есть корабль, о котором вы говорили? — спросил он.

— Да. Понимаете, его построили на Тубалкейне специально для Грегори.

Через несколько секунд они очутились на галерее с серебристыми перилами, нависающей над центральным отсеком корабля — огромным, хотя он был только частью корабельного чрева, в котором, без сомнения, помещались также и двигатели, системы жизнеобеспечения и профессиональная аппаратура Чарта. На нижнем этаже, рядом с телевизионным экраном, была сооружена превосходная имитация иан-ской гостиной, и там сидел землянин — очевидно, Чарт, — беседующий со Старейшиной Кейдадом, Ветчо и Гойделом. Прошло довольно много времени, пока Марк сообразил, что разговор идет на местном языке.

— Неужели Чарт говорит по-иански? — спросил он.

— Сейчас? Конечно же, нет! — нетерпеливо ответила Мораг. — Корабль переводит на ианский. — Она уставилась на Марка горящими глазами и несколько мягче добавила: — Большую часть словаря взяли из ваших переводов. Можете гордиться. Ну вот, они уходят… Перенеси нас вниз.

Марка на мгновение затошнило: галерея наклонилась — самую малость, но слишком уж неожиданно — и вся целиком опустилась на главную палубу. Имитация богатого ианского дома исчезла, едва Чарт проводил гостей к двери, а когда он повернулся и увидел Марка и Мораг, на месте комнаты образовалась славная полянка, покрытая травой и окруженная деревьями.

— Должно быть, вы Марк Саймон.

Голос — самый обыкновенный. Не гулкий, подобный божьему грому, как Марк был склонен воображать. И вот он протягивает руку навстречу руке Чарта и обнаруживает, что рука у великого человека костистая и довольно вялая, что улыбка у него мертвенная, а тело совсем тощее.

Но глаза у него были огненные, и встретив их взгляд, Марк понял, почему этот человек велик.

Чарт погладил обнаженную руку Мораг и распорядился:

— Сядьте. Эй, чего-нибудь прохладительного! Без сомнения, Мораг вам сказала, что это огромное удовольствие для меня, долгожданное удовольствие.

Неизвестно откуда появились плетеные кресла и столик с кувшином охлажденного вина.

— Как же хорошо устроиться в кресле — к вашим ианским подушкам нужна привычка.

С этими словами Чарт опустил свое костистое тело на сиденье, взмахнул рукой, и вино само разлилось по кружкам. Одна кружка, налитая до краев, скользнула по столу к руке Марка. Мораг выбрала кресло, стоящее несколько в стороне, словно бы не желая участвовать в беседе.

— За ваше здоровье! — проговорил хозяин и поднял кружку, очутившуюся перед ним. — За здоровье человека, глубоко проникшего в культуру Иана! — Он вытер губы тыльной стороной ладони.. — Кстати, что такое «шримашей»?

Все это происходило чересчур быстро для Марка, привыкшего за последние годы к неспешному ритму ианской жизни. Мораг тронула Чарта за руку и сказала:

— Ты его ошарашил. Простите его, Марк, если проект по-настоящему его захватывает, он бывает очень порывист.

— И верно, верно! — Чарт захихикал. — Да, простите меня, в таком состоянии я малость перехватываю. Не обращайте внимания. Так можете объяснить насчет шримашея? Мне необходимо это узнать.

Марк ответил после короткого раздумья:

— Ну, прежде всего это средство для сохранения равновесия внутри популяции. Вы, наверное, и сами знаете.

— Да, конечно! У меня есть километры, световые годы, парсеки записей на эту тему!

Чарт поднял руку, часть лужайки исчезла, и появилось изображение шримашея, проходящего под открытым небом — вид со спутника на это редкое общественное событие, случающееся раз в десять или пятнадцать лет, в котором участвовала половина населения целого города. Эту запись Марк видел и прежде, но по спине пробежали мурашки, как будто он наблюдал это в первый раз: скопище взрослых, зрелых ианцев, громоздящихся друг на друге — извивающаяся, вспученная масса тел.

В тот раз было десять смертей.

— Сейчас нам известно, — проговорил хозяин, — что после рождения ребенка взрослые ианцы собираются группами и пьют этот наркотик, который отключает их разум, и тогда их поведением руководит нервный узел внизу позвоночника. Тот самый, что задействован при половом контакте. Верно?

«Половой контакт»… — подумал Марк. И внезапно вспомнил историю Мораг Фенг — он слышал ее когда-то, не заинтересовался ею… но сейчас его словно ударило. Он вяло ответил:

— Да, верно.

И подумал об Элис Минг: слышала ли она, что Мораг вернулась?

— Надеюсь, вы простите меня, — промурлыкал Чарт, — но вы живете с девушкой-ианкой, и я хотел бы спросить насчет половой совместимости…

Марк не успел ответить резкостью — Мораг угадала его намерения и вмешалась:

— Грегори получил информацию с женской точки зрения. Он хочет выслушать мужчину.

Марк в растерянности придвинул свою кружку к кувшину — кружка наполнилась, — откинулся на спинку кресла и заговорил:

— Ну, вы, наверное, знаете, у них есть этот орган, венерин грот, и когда он входит в контакт с мужским хоботком, то начинает… начинает вибрировать и этим массажем снимает с него чешуйки кожи. Чешуйки и оплодотворяют, но весьма неэффективно, поскольку оплодотворение у ианских женщин возможно только дважды за все время жизни, а половая активность у них длится с двадцати четырех до ста тридцати пяти лет. У них не так, как у нас, нет такой интенсивности, нет настоящего оргазма, но это… м-м… приносит им огромное удовольствие, они готовы делать это без конца. И еще — эмоциональные обязательства. Это не похоже на акт любви у людей. Больше походит на… Словно вместе отправляетесь на другую планету. Примерно так. Да, свершение.

— И у мужчин такая же — как вы это назвали? — такая же вибрация, — сказал Чарт. — Понимаю. Она управляется тем же нижним нервным узлом позвоночника, что активируется во время шримашея… Но это доставляет удовольствие и людям?

Было что-то отталкивающее в голосе Чарта, грязное, как у извращенца, подсматривающего в замочную скважину. Марк едва не ответил резкостью — хотя сам он был не в силах передать свои ощущения от близости с Шайели, рассказать о всех красках иллюзий, о решимости преодолеть межзвездную бездну — такой же решимости, какая, возможно, была в Темные века у немногих отважных людей, пытавшихся навести мосты между расами и языковыми группами. Марк молчал, и Мораг ответила нервно:

— Да!

Ему пришлось добавить, что это справедливо и для мужчин.

— Но высшая точка не достигается, — задумчиво возразил Чарт. — Не содержится ли некая правда во мнении, что шримашей — разновидность оргазма, мгновенная разрядка для невротических и асоциальных стремлений?

Марк мгновенно забыл о том, как неприятен был ему Чарт минуту назад, и уважительно подумал, что если Чарт так осведомлен, то он основательно изучил информацию об Иане, собранную исследователями-землянами. Отхлебнул из кружки и ответил:

— На этот счет имеется теория, и я к ней склоняюсь. Известно, что оргазм действительно снимает напряжение у людей. Можно ожидать, что аналогичная потребность есть и у ианцев. Но предполагают, что…

— Взамен оргазма у них катарсис, — предположил Чарт.

— Хорошо сказано! Да, наше слово «катарсис» лучше всего соотносится с понятием «шримашей».

— И этот катарсис действует, — пробормотал Чарт.

— Действует нечто, — возразил Марк. — Во всяком случае, их…

— …их общество тысячелетиями остается стабильным, — поддержал его мысль Чарт. — Я об этом слышал. Но вот что меня интересует больше всего: вам известно, что за последнее столетие на Иане регулярно проводились переписи?

— Что-о? Ведь ианцы… — Марк изумленно уставился на него, но сейчас же подумал: «А, понятно. Не они. Мы проводили».

— Вижу, вы соображаете быстро, — Чарт улыбнулся. — Верно, мы проводим регулярные переписи со времени первого контакта. Вы знаете, что здесь живут сто миллионов семь тысяч ианцев, и за последнее столетие ни разу не было отклонения больше, чем на пять тысяч?

Марк повторил про себя эти цифры, вскинулся, едва не разлив вино, и хрипло возразил:

— Такой точности быть не может!

— У переписи? — осведомился Чарт.

— Нет… У механизма контроля популяции.

— Очевидно, может, — вмешалась Мораг. — Когда я уехала отсюда… вы знаете, что я здесь не в первый раз? Вижу по вашему лицу, что знаете… Я решила раздобыть все, что известно насчет Иана, вплоть до тех сведений, которые земные бюрократы держат в секрете. Я потеряла счет мужчинам, которых пришлось соблазнить, пока не добыла все, что хотела, зато эти знания сослужили мне добрую службу — благодаря Грегори.

Чарт улыбнулся волчьей ухмылкой, которая странным образом его состарила.

— Это все из-за моих рабочих методов, — сказал он. — Из-за того, что в художественных целях я всегда использую технические новинки — вроде нового корабля, который мне построили на Тубалкейне взамен прежнего. А с помощью Мораг я отыскал несколько завитков иан-ской культуры, не различимых без техники. Конечно, земным поселенцам, решившим проводить переписи, известна точность, с которой шримашей регулирует население. Они не использовали эту информацию _ только вели записи. А я глубоко увлечен мыслью о половом инстинкте, в котором содержится техника столь точного регулирования населения. Увлечен тем, что существует наркотик, вызывающий шримашей. Для меня это — подтверждение того, что так называемые Созидатели (или Постановщики) существовали. Вспышка Мутины, Маллом Ват, Световые Менгиры — статические объекты, не правда ли? Но ведь есть и динамический процесс, запущенный во взрослых членах многих поколений, действующий уже тысячелетия! И мало того, есть еще «Эпос Мутины», который вы так замечательно перевели!

— Причем здесь «Эпос»? — непослушными губами выговорил Марк.

— Сколько в нем книг?

— Ну… одиннадцать…

— Я полагаю, что их двенадцать, — с нажимом сказал Чарт. — При всем уважении к вам замечу: вы кое-что проглядели. «Эпос» — не только поэмы, это техническая инструкция, и к ней недостает только ключа!

XII

Подумав, Марк ответил:

— Боюсь, что не совсем вас понял.

— Алхимия! — воскликнул Чарт. — Вы знакомы с магическими и алхимическими инструкциями, написанными на Земле полторы тысячи лет назад?

Вопрос этот, конечно, подразумевал утверждение: мол, знаком. Марк чистосердечно признался, что он не читал ничего подобного.

— Пришлось в них заглянуть, когда меня последний раз подрядили на европейском континенте, — пояснил Чарт, придвигая кружку к кувшину. Он говорил и двигался лениво, с небрежностью человека, обладающего высшим знанием. — Эти штуки писали на закодированном языке, используя согласованные образы: драконы, астрологические символы и прочие тайные обозначения. В расчете, что посвященный прочтет все относительно легко. А несведущий просто запутается. Честно говоря, меня удивляет, что вы не знакомы с этой литературой. Из известного мне, ничто, кроме алхимических инструкций, даже издали не походит на ваш перевод «Эпоса Мутины».

— Но у вас ужасный вариант перевода! Да, я гордился им несколько лет назад, но теперь понял, какие в нем изъяны.

— Можете их устранить? — требовательно спросил Чарт.

— Ну… — Марк облизал пересохшие губы. — Некоторые смогу.

— Очень хорошо. Без сомнения, вы заметили, что этот корабль оснащен самым совершенным компьютером, последней тубалкейнской моделью, с мощностью примерно в шестнадцать тысяч мегабайт. Гораздо больше, чем нужно для работы Врат. Сейчас у меня есть две версии «Эпоса Мутины»: ваш перевод и факсимильный текст, подготовленный вами для издания; они сравнивались со всеми алхимическими инструкциями, которые мне удалось обнаружить. Есть очень высокий уровень соответствия между тончайшими характерными чертами и стилем. Могу вас уверить, что так называемые «великие ученые» этой планеты были заражены эстетизмом. Иными словами, это были художники.

— Странное дело, — отозвался Марк через секунду. — Как раз перед тем, как Мораг нашла меня, я думал, что вы ближе к ианским Постановщикам, чем любой другой человек.

Чарт поднял брови, но ответил без ложной скромности:

— Оч-чень интересно… Это сходство не ускользнуло от меня. Даже изучая ваш перевод — хоть вы его и принижаете, — я ощутил некий интеллектуальный контакт.

— Но послушайте — эта мысль, что «Эпос» на деле есть техническая инструкция… Конечно, интересная гипотеза. Но какие у вас доказательства?

Чарт передернул плечами.

— Думаю, об этом надо спросить у корабля. Он только что проанализировал мою беседу с Кейдадом, Ветчо и Гойделом. Но прежде — еще один вопрос. Верно ли я полагаю, что для переговоров с землянами ианцы выбирают самых консервативных своих сородичей? Я предложил проанализировать эту версию компьютеру.

— О, несомненно! Из разговоров я понял, что их общество устроено наподобие башни, наподобие Маллом Ват; оно гибкое — как раз настолько, чтобы выдерживать бури, не сопротивляясь им. И вершина башни, та часть, которая раскачивается сильнее всего, должна быть более совершенной.

— Понимаю… — Чарт задумчиво потер подбородок. — Маллом Ват, если я верно помню, одно из древних чудес, из тех, что нам трудно воспроизвести?

— Правильно! — Теперь разговор стал затягивать Марка; он подался вперед, уперся локтями в колени. — Она еще удивительней, чем Мандала Мутины: одинокая овальная колонна посреди океана Сканда, сто тридцать метров над водой, двадцать под водой, и пятнадцать уходят в скальное основание. Вы слышали, наверное, что инженеры-исследователи первой экспедиции прикидывали, как ее воспроизвести, и не поняли, каким образом удалось установить ее вертикально. А кроме того, материал этой башни — что-то вроде фарфора — не выдержал бы удара.

— Наслышан, — сказал Чарт. — Но ведь в этой штуке нет смысла? Я имею в виду, такого смысла, как в Мандале Мутины.

— Ну, при сильном ветре она поет, как любая открытая труба. Но и только. — Марк взглянул на Мораг и нерешительно промолвил: — Между прочим, когда мы встретились, я не сразу вас узнал.

Она улыбнулась, но глаза остались мрачными.

— Теперь я вспомнил. Не вы ли первой испытали на себе Вспышку Мутины изнутри Мандалы?

Она сжала свою кружку так, что костяшки пальцев побелели. После напряженной паузы ответила нервно:

— Да, я. Разве я до сих пор в одиночестве?

— Я тоже это испытал, — сказал Марк.

— Вот как! И…

— Чуть не умер, — пробормотал он, глядя в кружку. — Потом обещал себе постепенно готовиться к повторению. Не вышло. Я даже долгое время не приближался к Мандале.

— Уж эта Вспышка… — отозвался Чарт. — Понятное дело, Мораг мне о ней рассказывала. Самый загадочный фокус древних памятников. Как по-вашему, что это?

— Я знаю только то, что сказано в «Эпосе».

— Да-да. — Чарт вздохнул. — Он гласит, что Вспышка есть полная информация об искусстве Постановщиков, хранимая в кристаллических друзах. Своего рода запись, которую солнце будет воспроизводить ежедневно и до конца мира. Вы верите этому?

— Наверное, верю. Только не убежден, что земляне когда-нибудь смогут прочесть сообщение. Я подозреваю, что для восприятия нужен нервный узел ианцев — тот, который включается под действием наркотика шейашрим.

— Но ведь ианцы не обращают внимания на памятники старины, — вмешалась Мораг. — Это верно?

— Верно, — ответил Марк. — Понимаете, дети иногда ходят посмотреть, но взрослые обычно игнорируют. Даже когда отправляются в дальний город, где никогда не были, не сделают крюка и в пять километров, чтобы взглянуть на памятник.

Март спросил:

— Вы действительно полагаете, что люди не могут воспринять послание Мутины, поскольку им недостает нервного узла вроде ианского? А не думаете ли вы, что причина заключена в Кольце, поскольку его пыль искажает солнечный спектр?

Марк долго молча смотрел на Чарта и наконец пробормотал:

— Я об этом не подумал. Интересная мысль! Ее можно проверить?

— Конечно. Я уже проверяю. Точнее, я начну получать результаты завтра после полудня. Раз уж ианцы не дают себе труда посещать памятники, то, наверное, не станут возражать, если я поставлю в Мандалу датчик моего компьютера. Задача простая: компьютер будет фиксировать Вспышку день за днем, отыскивая максимумы — сигнал, скрытый за шумами — и отфильтровывая помехи. Со временем, если повезет, я смогу воссоздать Мандалу здесь, в корабле, и использовать искусственный солнечный спектр, чтобы «разыграть» послание.

— Невероятно! — вскрикнул Марк.

— Одобряете?

— Одобряю?! — Марк чуть ли не подпрыгивал от волнения. — Будет чудесно, если получится! Так вот что вы имели в виду, когда говорили о двенадцатой книге «Эпоса»!

Чарт ухмыльнулся, оскалив зубы. В этот момент он походил на скелет.

— Конечно же. Это сама Мандала, которая сто веков торчит у всех под носом.

— Кодовый справочник для посвященных, — добавила Мораг. — Тот самый ключ.

— Это вы подали Чарту идею? — спросил Марк.

— Думаю, я его подтолкнула. Но главное — в нем самом, в его удивительном воображении. Вы знакомы с работами Чарта? Он нерешительно ответил:

— Не особенно. Кроме Хайракса…

— Снова-здорово! — фыркнул Чарт. — Как будто освобождение кучки крепостных — единственная заслуга в моей жизни! Я полагаю это унизительным, почти позорным! К примеру, совсем недавно ваш доктор Лем осудил мою работу на Хайраксе — я сказал ему все, что думаю, и убежден, что он пропустил мои слова мимо ушей. А вот вы послушайте, молодой человек… Вы — поэт. Если вы не сможете понять мою философию и мои методы, то кто тогда сможет?

Марк слушал, как во сне. Не мог поверить, что он действительно здесь, на корабле Грегори Чарта — слушает лекцию великого человека об искусстве. А Чарт внезапно ожил. Огонь, скрытый в глазах, вырвался наружу, словно костерок на поляне запалил целый лес.

— Убежден, вы согласитесь со мной: величайшая творческая сила среди любых разумных существ на всех планетах — те, кто творит культуру. Мы должны склониться перед этой силой — перед поэтами, музыкантами, режиссерами, философами. Культура эволюционирует спокойно и без конца обновляется; это Вселенная, которая вбирает в себя все, это истинный венец творения! И дело не в личностях — разве что иногда появляется индивид, способный оставить свой след в текучем процессе культуры. Знаете, в чем она проявляется? В музейных экспозициях? Нет! В стишках, что лепечут дети, в литературных героях, которым они стремятся подражать, в жаргонных выражениях, в шутках, дающих квинтэссенцию социальных установок общества, чистую, как лекарство в шприце.

Марк покосился на женщину. Она сидела неподвижно, подобно статуе, но так, словно каждую секунду была готова кивнуть в знак полнейшего согласия.

— И все это входит в идеалы членов культурного сообщества, в обычаи народа, в его предпочтения, пусть они и кажутся маловажными, — говорил Чарт. — Теперь, когда появились Врата, мы свободны мчаться от одной к другой… сколько их, планет? Почти сотня. Девяносто одна, кажется — я недавно проверял. — Он коротко, хрипло рассмеялся. — Культура? В мире, где первопроходцы строят себе несколько хижин и здание для собраний и прячутся там, поскольку ненавидят аборигенов? В мире, где люди хотят иметь постоянный дом, чтобы он был с ними на десятках планет? Об этом мире я и пекусь. Я творю разные культуры. Переделываю их, по крайней мере. Драматизирую. Делаю живыми, доступными, открытыми для их обитателей. Иногда работаю с древними традициями — на Земле. Меня дважды нанимали в Северной Америке, трижды — в Европе, и по одному разу в Азии, Африке и Австралии. Звали в Южную Америку, но я отказался. Двигался дальше — на Сайнулу, Хайракс, Гросейл, Логр, Пе-т-шве. И в каждом новом месте анализировал, изучал, отбирал все эти шутки, колыбельные, народные поверья, сказки, баллады, речения и символы, символы, в которых выражен опыт десятков миллионов людей. Есть ли гуманоидная культура в галактике? Если есть, то построил ее именно я. Я!

У Марка пересохло в горле. Он не осмелился бы возразить гордецу, даже если бы от этого зависела его жизнь.

— Понимаете? Мне сто сорок пять лет. Я творил почти на всех планетах, заселенных людьми — хотя бы по одному разу. Последнее и величайшее из моих творений создано на Тубалкейне, и там мне заплатили постройкой этого корабля. Учредить культуру на планете, управляемой машинами в такой полноте, что там нет буквально ничего, произведенного без участия этих машин — разве что дети… Даже воздух, питьевая вода, пища… Но я создал культуру. Не с помощью этого корабля, заметьте. С помощью старого, который я использовал полвека. И собственного мозга.

— И что же получили жители Тубалкейна? — шепотом спросил Марк.

— Ощущение принадлежности к человеческому сообществу. Я делал все, как обычно: ставил пьесу. Просыпались ли вы утром, желая… А! Не знаю, кто ваши герои. Скажем, просыпаетесь, чтобы увидеть героя, который приветствует вас и зовет с собой в поход, который войдет в легенды! Или команду воителей, которая принимает вас как равного и позволяет разделить с ними великую победу! В Азии я дал это чувство соучастия — на месяц — ста восьмидесяти восьми миллионам людей. Но, конечно, Земля так невероятно богата… — добавил он тихо.

Мораг улыбнулась и откинулась в кресле, словно до этого момента беспокоилась, сможет ли Чарт описать свою работу во всей полноте.

— Через десять тысяч лет, — сказал Чарт, — во мне увидят связующее начало людских колоний в космосе. Достаточная причина для того, чтобы сказать себе: хватит. К несчастью, я еще здоров, подвижен и не желаю останавливаться. Не повстречайся мне Мораг, я бы согнулся и в отчаянии даже мог бы покончить с собой. Но она меня нашла и предложила Иан. Я узнал, что ианцы — не люди, но удивительно похожи на землян. Великолепно! У них есть культура, гаснущая под мягким, едва заметным воздействием земной колонии. Нужно ли им, чтобы культуру укрепили, вновь драматизировали — после многих тысячелетий, когда они довольствовались лишь фольклором и древними легендами? Как по-вашему? Я собирался спросить об этом у корабля. Как раз сейчас он должен закончить анализ беседы с делегацией ианцев.

Марк вздрогнул — голос из воздуха заговорил снова:

Анализ подтвердил предварительные посылки. Действительно, их культура не в силах устоять перед высокими материальными достижениями человечества; ианская группировка хратов отчаянно пыталась возродить великое прошлое и тем воспротивиться так называемому «обезьянничанью» младшего поколения. Вопреки всем усилиям, это не удалось, и теперь они готовы использовать любые доступные им средства. С их стороны предвидится всемерная поддержка.

Когда голос умолк, Чарт повернулся к Марку.

— Могу я также рассчитывать на содействие величайшего из ныне живущих переводчиков с ианского? Думаю, мне это понадобится. Машины, как я убедился на Тубалкейне, очень далеки от совершенства.

Некоторое время Марк сидел молча. С одной стороны — опасность развала ианского общества, столь устойчивого и долговечного, под напором земных нововведений; с другой — волнующая возможность участия в первом спектакле Чарта, построенном на инопланетных традициях… Но если Чарт прав, если он действительно знает, как прочитать инструкцию, скрытую в «Эпосе»… И внезапно он ответил, не совсем еще приняв решение:

— Конечно, можете!

XIII

— Управляющий, письмо для вас, — взволнованно проговорил Эрик Свитра, войдя в гостиную Чевски. Едва познакомившись с управляющим, Эрик почувствовал, что уже втянут в какие-то интриги. В этом доме все дышало старомодным политиканством: целый день приходили люди, и хозяин совещался с ними, восседая в кресле. У Эрика появилось крамольное мнение, что Чевски, единственное официальное лицо в колонии, мог бы побольше выходить из дому, чтобы ощущать биение пульса своей общины.

Чевски оторвался от разговора с Делианом Смитом и вопросил:

— Какое еще письмо? О чем?

— Отпечатано только для вас. — Эрик подал ему маленькую капсулу, только что доставленную коммуникатором. Такой коммуникатор был редкостью и на более развитых планетах, и Эрик с первого дня заинтересовался, ради какой цели столь сложное устройство установили в маленькой и сравнительно бедной колонии.

Чевски приложил к капсуле большой палец. Через долю секунды она провела идентификацию, со щелчком открылась и развернула послание.

— Должно быть… — пробормотал Чевски и вдруг вскрикнул: — Мерзавка! Вот мерзавка!

Все уставились на него — в комнате было девять человек. Эрик знал имена некоторых, но после этого наркотика, гифмака, в памяти появились провалы.

— Сид! — рявкнул Чевски с величественным отвращением. — Это заговор, черт побери! Они под меня подкапываются!

— Кто? — спросила Рэйчел, жена Смита.

— Лем, Покород, Дуччи и вся самозванная банда самодовольных ублюдков! — Он скатал письмо и капсулу в шарик и бросил в мусоропровод. — Известно, что они сейчас делают?

Все покачали головами.

— Сид уехала, — объявил Чевски. — Купила поездку через Врата и отбыла, даже словечка не сказав!

На его глаза навернулись крупные театральные слезы. Рэйчел подала ему платок.

— Ничего в ней не было такого, но она мне жена, мужчине нужна женщина… — бормотал Чевски, всхлипывая. — Даже не попрощалась!

Все закивали так же дружно, как только что качали головами.

Интересно, как она провернула это дело, — думал Эрик. — Наверное, у нее был собственный счет… Счастливая! Эх, как бы мне оплатить поездку через Врата…

— Это все решает! — пророкотал Чевски. — Созываем городское собрание! Посылаем прошение на Землю и избавляемся от этих напыщенных мерзавцев! Мы ведь хотим увидеть представление Чарта, правильно?

— Правильно! — был общий ответ.

— Даже если оно будет опираться на местные традиции, а не на земные!

Эрик был убежден, что знает, кто настроил Чевски на эту волну. В Рэйчел Смит было некое наивное коварство, если таковое возможно, и она знала, как подсластить горькие пилюли. Ее влияние Эрик ощутил и в очередной тираде Чевски:

— Сверх всего, возможно, что великое искусство знаменитого художника поможет нам лучше понять наших соседей-аборигенов. И уж во всяком случае нам повезло, что Эрик не только помог мне… э-э… спасти лицо, когда моя жена хотела меня опозорить… — Несколько человек улыбнулись Эрику, и он попытался ухмыльнуться в ответ, хотя ему и было противно. — Не только! Он еще предупредил мехрепортера, который услышал о Чарте и рванул к Вратам прежде, чем Дуччи со своим проклятым сыночком смогли его удержать. — Чевски энергично скрестил руки на груди. — И теперь информат сообщил мне — этот мехрепортер сейчас на Земле. На Земле! Так что будьте уверены: новость о последнем визите Чарта расходится по всей обитаемой галактике.

Пауза — чтобы все прониклись важностью сообщения.

— Таким образом, мы приобретаем известность. Опыт показывает: куда ни прибудет Чарт, следом за ним являются компании богатых туристов с Сайнулы, Гросейла, Илиума; даже с Земли едут, чтобы увидеть новую работу мастера. Он в первый раз займется инопланетной культурой, так что они будут ждать поистине небывалого зрелища. Такой коммерческой перспективы у Иана никогда не было, верно?

— Не вижу здесь Педро Филлипса, — послышался голос из дальнего угла гостиной.

Эрик не знал говорившего, только слышал имя — некий Борис Дули, который, видимо, прибыл через Врата несколько лет назад и задержался на большее время, чем рассчитывал. Он занимался утилизацией отходов и водоочисткой вместе со Смитами.

Чевски наградил его сердитым взглядом и грозно спросил:

— Ты о чем?

— О том, что Педро — оптовый торговец колонии. И если бы предвиделся коммерческий интерес, он оказался бы на нашей стороне. Я хочу узнать, почему док Лем, Покород и все другие боятся Чарта.

Наступило враждебное молчание, и вдруг Эрик неожиданно для себя самого бахнул:

— А я…

Все повернулись к нему. Эрик облизнул губы и решительно продолжил:

— Ладно! Я помню, что попал сюда только вчера и не могу сказать ничего особенного об этом деле. Но я походил здесь вокруг, как уже делал на тридцати планетах, и у меня появилось какое-то скверное чувство по поводу Чарта. Землянин, который берется за эту огромную древнюю сцену, за Иан… Я помню, что тут есть вещи, которые мы не в состоянии воспроизвести, правда? И помню, что некоторые из ианцев не любят людей. И я… — Он беспомощно поднял свои пухлые руки, — …чувствую что-то очень плохое. Последнее место, где мне захочется быть — та планета, где Чарт принимается за дело.

Глядя на слушателей, он понял, что некоторым из них попал в больное место. Но тут Чевски добродушно прорычал:

— Эрик, послушай меня, дружище! Ты едва прибыл, ты же сам говоришь. Предоставь беспокоиться нам, а? Получай удовольствие от этой планеты, а ежели не нравится — вали обратно.

— Извините, — пробормотал Эрик и ушел в дальний угол.

— Ну хорошо! — заговорил Чевски. — Мы толковали о городском собрании, верно? Кто-нибудь считает, что без него можно обойтись? Такого человека не нашлось.

— Ладно, тогда можем двигать дальше. Я полагаю, не будет преувеличением сказать, что здесь, в этой комнате, сидит представительная группа влиятельных людей Иана, так что если мы поведем игру правильно, то сумеем прокрутить дело с собранием примерно…

Эрик перестал слушать. Он прикидывал, хватит ли у него кредита, чтобы через Врата перебраться на другую планету. Не обязательно на такую, где он сумеет заключить хорошие сделки. Куда угодно, лишь бы подальше от Иана.

У него мурашки пробегали по спине каждый раз, когда речь заходила о Чарте и его спектакле для здешних обитателей. Он привык прислушиваться к острым предчувствиям, посещающим его время от времени, и теперь полагал, что наблюдать за этим спектаклем следует с какой-нибудь другой планеты. Хотя, конечно… Стыдно будет покинуть Иан, не испробовав этой знаменитой сексуальной совместимости. Однако…

«Великий художник, — подумал он. — Почему его нельзя оправдать? Он словно собирается разжечь солнце, чтобы изучить воздействие скачка температуры на обитателей планеты…»

В эту минуту Педро Филлипс беспокойно спрашивал:

— Есть ли способ объявить нашу группу юридическим субъектом?

Педро занимался межпланетной торговлей и нес ответственность за возможный кризис в местной экономике. Торговля руководствовалась массой законов и правил, которые он был обязан принимать в расчет. Так что соблюдение законности было его делом. Дуччи фыркнул и осведомился:

— Юридическим? Как можно об этом толковать, когда подобных прецедентов не было?

Остальные обменялись грустными взглядами. Они сидели в удобных креслах на веранде доктора Лема, выходящей на его знаменитую живую изгородь — именно те люди, которых Дуччи издавна полагал ответственными за дела в колонии вне зависимости от того, обладали они властью или нет. Помпи, лежавшая у ног хозяина, тяжело вздохнула. Как и все чабби, она, благодаря обширной обонятельной зоне на спине, чувствовала настроение окружающих и последнее время была раздражена — ее угнетал характерный запах, исходящий от возбужденных людей. Доктор вспомнил, что ночью у нее был кошмар, впервые по прибытии на планету. Помпи скребла когтями и рвала в клочья дорогой ианский ковер.

«И все этот эгоцентричный ублюдок Чарт, — подумал доктор. — Поджаривает нас, как на сковороде…»

— Давайте разберемся в том, что нам известно, — проговорил он успокоительно.

— В чем тут разбираться? — перебил его обычно флегматичный Джек Сигараку. — Известно, что за Чарта выступают многие, и не только молодняк, «обезьянки», но и пожилые ианцы-ортодоксы. Известно, что он заручился помощью Марка Саймона, и нравится кому или не нравится его поведение, надо считаться с фактом, что Марк — крупнейший знаток Иана. И он…

Не договорив, Джек махнул рукой и сел на место, но доктор Лем понимал, что все знают, о чем он умолчал.

— Если бы кто другой, а не Мораг Фенг заманил Чарта сюда. — пробормотала Тоси, жена Джека.

— Но это так, — фыркнул Педро. — Факт налицо. Насчет же того, чтобы мы стали юридическим субъектом, я справлялся в информате…

Зажужжал коммуникатор. Доктор потянулся к висящему в воздухе выносному экрану. Педро упрямо гнул свое:

— Я установил, что мы, как часть людского населения, имеем право объявить себя юридическим субъектом. Черт, забыл слово… А, партией! Сделать надо следующее. Когда назначат городское собрание…

Внезапно он понял, что никто его не слушает. Все уставились на экран, подплывающий к креслу доктора Лема. Изображение было бледное, звук — скрежещущий и прерывистый, однако тип сигнала определялся сразу.

— Это межзвездный вызов! — почтительно прокомментировала Тоси и добавила без всякой необходимости: — Тише!

Изображение скакало и менялось, но временами можно было различить пухлую привлекательную женщину с темными волосами и алыми щечками. Она сказала:

— Доктор Лем! В директории колонии вы обозначены как старейшина и единственная доступная персона кроме управляющего, который сейчас не отвечает на вызовы, так что не ответите ли…

— Кто вы? — перебил доктор, справившись с удивлением. — Откуда вы говорите и что вам нужно?

— Меня зовут Клодин Ша, я говорю с Земли. На веранде все замерли. Разговор с Землей! Такое случалось не больше пяти раз со времени основания колонии.

— Я представляю бюро путешествий, — продолжала женщина, — которое давно намеревалось включить планету с Кольцом в перечень своих маршрутов. Побывавший у вас мехрепортер сообщил, что Грегори Март на Иане, и это, без сомнения, служит оптимальным условием для…

— Отменить разговор, — приказал доктор.

Экран послушно выключился. Доктор вяло оттолкнул аппаратик — тот уплыл в сторону.

Некоторое время все сидели молча.

— Вношу предложение, — заговорил наконец доктор. — В качестве группы ответственных лиц мы направим послание правительству Земли с… как это называется? А, с ходатайством. Чтобы господина Чарта убрали с Иана; при необходимости — силой. Необходимо не дать ему возродить Века Мутины…

XIV

Чарт подвесил свой скоростной флаутер над грунтом и пробормотал:

— Наконец-то посмотрю на знаменитую Вспышку Мутины.

Марк уже несколько лет не летал на флаутерах, а на столь совершенном — никогда. Абсолютно бесшумная машина, ни малейшей тряски или вибрации. Без сомнения, Чарт и ее получил на Тубалкейне в качестве гонорара.

Солнце как раз начинало окрашивать кристаллические колонны Мандалы — Чарт точнейше рассчитал время прибытия.

— Вы уже установили датчик? — спросил Марк.

— Да, конечно. — Чарт покосился на солнце, окруженное гало. — Но скорого результата ждать не стоит. Возможно, потребуется двадцать или даже сто записей, прежде чем удастся отделить сигнал от помех. Этот пыльный занавес должен отчаянно искажать солнечный спектр.

— Начинается! — сказала Мораг с заднего сиденья.

Полупрозрачные колонны понизу омыло огнем — словно заиграли бриллианты наилучшей огранки. Чистейшие цвета вспыхнули внезапно, как удар колокола, и стали сплетаться в ленты, полосы, спирали. Жемчужные отблески накладывались друг на друга, сливались, создавая новые цвета, и сияние становилось невыносимо ярким. Но люди не отводили глаз. У Марка и у Мораг зрелище пробудило ранящие воспоминания; человек не в состоянии получать удовольствие, вспоминая о своей болезни.

Волны цвета накатывали, дразняще намекая на какие-то смыслы и значения, словно на этих выветренных, полузарытых в грунт скалах было нечто написано, начертано буквами, забытыми тысячелетия назад. Невероятный взрыв сводящей с ума красоты — и вдруг она кончилась. Солнце прошло точку зенита.

Чарт громко вздохнул. Марк подумал, что он, наверное, не дышал все тридцать шесть секунд Вспышки.

— Невероятно, — почтительно произнес Чарт. — И за считанные секунды! Да, после этого мои фокусы с полярным сиянием кажутся младенческой мазней.

— Признался, — буркнула Мораг. — Ты ведь мне не верил по-настоящему, а? До этого момента?

— Настолько, — Чарт опустился в пилотское кресло, — не верил. И что, эти ваши ианцы не дают себе труда прийти и посмотреть?

— Не слышал, чтобы взрослые приходили, — подтвердил Марк.

— Невозможно! — Чарт потряс головой; казалось, он был ошеломлен.

— Вы же знаете: я сооружаю сенсорные ядра для представлений. Предметы, конструкции — они излучают различные сигналы, повышают настроение, готовят аудиторию к нужному мне восприятию. Но ни разу я не придумал такой эффектной штуки, как эта. — Он потер глаза и взялся за рукоятку управления. — Куда теперь? Ах, да. К этой штуке, которая называется Менгирами Радости.

Итак, полный обзор древних памятников. Менгиры охватывали всю планету безупречным кольцом — и на суше, и на воде с интервалами в тридцать два и четыре десятых километра стояли одинаковые Столбы из синтетического камня, шестьдесят семь метров в высоту, четырнадцать квадратных метров в сечении, с закругленными углами. Маллом Ват поднималась из океана Сканда и тихо мурлыкала, когда ветер овевал ее открытую верхушку. Затем — обширный пустой зал, вырубленный в гигантской гранитной скале, со скамьями, на которых могли бы разместиться десять тысяч ианцев, но перед голой стеной. Затем — спиральный лабиринт, похожий на внутренность раковины, ведущий к центральному кругу, а оттуда — снова наружу. Дорога в никуда.

Флаутер летел все дальше. Они потратили день, и ночь, и еще день на то, чтобы посетить самые важные памятники в одном лишь Северном полушарии. Они ели во время полета, спали, пересекая океан; дважды их будила автоматика, чтобы они спустились и облетели вокруг таинственных небольших сооружений, торчащих из воды — не таких примечательных, как Маллом Ват, но столь же загадочных.

И при каждой остановке обнаруживалось, как глубоко Чарт изучил Иан. К своему переводу «Эпоса» Марк добавил приложение, перечень предполагаемых признаков тех объектов, которые упоминались в поэме. Некоторые было совсем легко опознать — Мандала Мутины упоминалась так часто, что спорить было не о чем; Маллом Ват и еще несколько памятников были столь же несомненны. Настоящие сложности возникали, когда можно было предполагать, что объект, упомянутый в тексте, более не существует — например, он помещался в Кралгаке и, возможно, был уничтожен метеоритным дождем. Но Чарт, осмотрев некоторые объекты, твердо спрашивал: «Не описан ли этот монумент в Шестой книге, там, где они выращивают лес?» Или: «Это напоминает мне строфу в начале Второй книги, где Постановщики собираются для совета на высоком нагорье».

Марк дивился и в меру своих знаний подтверждал или отрицал эти предположения. По временам Чарт внезапно указывал на подробности, которые сам Марк упустил. Поразительный человек!

К концу второго дня он объявил:

— Ну, хорошо! Теперь — в Южное полушарие.

Некоторое время Марк тупо смотрел на него. Наконец спросил:

— На этой штуковине? Прямо через Кралгак?

— Почему бы и нет? Я хочу осмотреть и южные сооружения. И, разумеется, должен взглянуть на дикарей.

— Однако…

Марк хотел возразить, но посмотрел на оборудование флаутера и промолчал. Наверное, эта последняя тубалкейнская модель могла пролететь над Кралгаком и остаться невредимой.

— Опасаетесь метеоритов? — промурлыкала Мораг. — Зря. Вы же не думаете, что я позволю Грегори рисковать жизнью? Я и свою жизнь достаточно ценю.

— Понимаю. Видите ли, я стал ощущать себя ианцем, а они и помыслить не способны, что можно пересечь Кралгак.

— Надеюсь, путешествие будет воистину волнующим, — объявил Чарт. — Но не из-за метеоритов. Глыба в двадцать тонн даже не собьет флаутер с курса. Однако мы пойдем через океан, а не напрямую через Кралгак. По моим сведениям, дикари гуще всего населяют ближний берег Южного континента, и отсюда мы можем лететь по большой локсодромии прямо к их поселениям.

Когда впереди показалась полоса белой пены на синей воде — граница зоны, где непрерывно валились метеориты, — Марк все-таки съежился и вцепился в подлокотники своего кресла. А Чарт не выказывал напряжения, только по временам поднимал брови при виде особенно мощного всплеска. Затем все небо над головой оказалось исчерченным огненными вспышками, послышался слабый дребезжащий удар, и Марк посмотрел вверх, опасаясь, что камень разбил прозрачный колпак флаутера. И увидел мерцающий отблеск Кольца, белую ленту, едва различимую на синем небе. Колпак был целехонек.

Ударил еще один камень; Марк вздрогнул. Услышав, что Мораг захихикала, он принудил себя смотреть вниз. Вода была мутная и вспененная, как в быстрой реке, текущей сквозь пороги, хотя под ней была глубина — донные скалы лежали в добрых сотнях метрах под волнами.

— Потрясающе, — сказал Чарт. — Великолепно! «Да, в своем роде великолепно, — подумал Марк. — Признаю. Но эта красота не компенсирует потерю половины планеты».

— Смотрите! — вскрикнул Чарт и показал вверх, в зенит.

Огромная каменная глыба рушилась вниз, прямо по их курсу, прочерчивая в воздухе слепящую белую полосу. Ударила в воду, вызвав мощный взрыв: столб пара взвился на сотню метров и полетел по ветру. Колпак флаутера покрылся брызгами, но через секунду автоматически очистился и опять стал прозрачным.

— Хотелось бы составить по-настоящему четкое понятие об ианцах в период их величия, — пробормотал Чарт. — Постановщики оставили очень точную картину, как мне кажется, но вот над чем я ломаю голову — над уцелевшими. Марк!

— Да?

— Вы знаете людей. Представьте себе, что с человечеством случилась настоящая беда — давно, когда еще не было Врат. Представьте… ну, например, войну! Вы знаете, что такое война?

— Знаю.

— Или бедствие другого рода, которое уничтожило цивилизацию. Вы сможете поверить, что человечество было бы сломлено настолько, что не надеялось вновь подняться?

— Наверное… наверное, могу, — сказал Марк. — Но только, если общество стало бы первобытным, как у здешних дикарей.

— Именно так. Эти самые дикари, к которым мы летим… Человечество могло бы впасть в такое же состояние, но даже в этом случае, я уверен, спустя несколько столетий оно опять принялось бы за дело, а не погрязло в варварстве на десять тысяч лет. — Он говорил, не обращая внимания на стену огненного дождя, на бурлящий, встающий дыбом океан. — Но цивилизованные ианцы! Невероятно! Забыли все. Оставили в забвении вершины достижений предков и явно довольны таким существованием.

— Не так уж довольны, — отозвалась Мораг с заднего сиденья.

— Ты об этих — «обезьянках»? Понимаю. В их поведении — явный протест. Но он был спровоцирован контактом с человечеством сто лет назад, а что такое век в сравнении с предыдущими девяноста пятью столетиями? Получается так, словно Постановщики были другой породы, верно? Ничтожная группа, образец инициативы, самобытности, предприимчивости. И когда она исчезла… — Чарт потер руки, словно отряхивая песок с ладоней. — Но ведь они были той же породы, а?

— Не встречал предположений, что это был другой народ, — сказал Марк.

— А как насчет дикарей?

— Сам я их не видел. Но есть описания — вы можете свериться с информатом. Физически не отличаются от других ианцев, только невелики ростом и истощены.

— Понятно. Ага! Впереди вода почище — уходим из зоны метеоритов.

По колпаку снова ударило, и снова ничего не случилось — флаутер неколебимо держал курс.

Они нашли группу дикарей через полчаса после того, как достигли берегов Южного континента. Чарт привел флаутер в состояние невидимости, и машина беззвучно спланировала на красноватый береговой песок.

Дикарей было двадцать — двадцать пять. Голые; только вокруг шеи и талии гирлянды из листьев. Примерно поровну мужчин и женщин, плюс двое маленьких детей на руках. Дикари добывали песчаных червей, выкапывая их пальцами ног. Сейчас они не охотились, а ели этих червей. Только двое не принимали пищу, а уносили свою добычу; оба были мужчинами, и они бежали к женщинам, нянчащим детей. Отдали им примерно половину добытого.

— Отцы? — спросил Чарт.

— Нет, вряд ли, — подумав, ответил Марк. — Я припомнил кое-что из записей в информате. Они заботятся о детях поочередно. Это рудиментарный вариант отношений у северян. Вы знаете, что там новорожденных отправляют в специальных контейнерах к родственникам в другой город и пять-шесть лет дети не видят своих настоящих родителей?

— Конечно. Я изучал семейные отношения ианцев. — Чарт сосредоточенно разглядывал дикарей. — М-да, физически они очень похожи на северян… А не послушать ли, как они разговаривают?

Он щелкнул кнопкой. За этим ничего не последовало, и Марк спросил, в чем дело.

— Я послал туда невидимый микрофон, — объяснил Чарт. — Они не слишком разговорчивы, а? Ну-ка… — Он повернул ручку, и в кабине стал слышен тихий шум: мерный плеск зыби и временами хруст ног по низкорослой прибрежной растительности. — И оружия у них нет. И инструменты только грубые, для вскапывания, например… Я прав?

Марк кивнул в ответ, и Чарт объявил неожиданно:

— Думаю, они подойдут. Но мы сначала как следует убедимся. Подхватим-ка этого, остальные его не видят… — Одной рукой он показывал на мужчину, который забрел за большую глыбу, а другой рукой набирал команду на панели управления.

Дикарь вдруг взлетел вверх, взвизгнул и исчез.

— Что вы делаете? — закричал Марк.

— Просто изучаю его — пригоден или нет, — равнодушно ответил Чарт. — М-м-м! Отличное физическое состояние… малость истощен, но можно и подкормить… Да, дикари вполне подойдут, если перед нами типичный образец.

— Для чего подойдут? — медленно спросил Марк. Скверное, леденящее подозрение зашевелилось где-то в затылке.

— Чтобы подавить их центральную нервную систему и запрограммировать, конечно. — Чарт вздохнул. — У меня же нет способа соорудить ианских андроидов, верно? Это дьявольски сложная работа и очень дорогая. Но по ходу спектакля нам понадобятся запрограммированные актеры на роли Постановщиков.

— Объясните мне напрямую, — сдавленным голосом произнес Марк. — Вы намерены выпотрошить этих дикарей? Лишить их разума?

— Да я же объяснил! — фыркнул Чарт. — Мне необходимы первоклассные актеры, понятно?

Наступило мертвое молчание. Слышалось только пощелкивание аппаратуры, проверяющей физические параметры пленника.

— Отвезите меня в Прелл, — наконец потребовал Марк. Чарт повернулся и уставился на него. — Я сказал: отвезите меня в Прелл! Не желаю иметь с этим ничего общего!

— Ну Марк, ну что ты, будь благоразумен, — подала голос Мораг.

— Вы меня слышали? — прорычал Марк. — Опустите этого беднягу на землю и везите меня домой!

XV

«Кто же мы такие? Просители?» — думал доктор Лем. Он твердо вышагивал во главе самоназначенной делегации к дому Старейшины Кейдада, и всю дорогу его не оставлял этот вопрос. Рядом с доктором решительным, тяжелым шагом выступал Гектор Дуччи; за ними следовали супруги Сигараку, Харриет и Педро. Старейшина был их последней надеждой перед обращением за помощью к Земле — бесполезным, по всей видимости. Обращаться к Чарту было явно бессмысленно; вести переговоры с Чевски — просто абсурдно, ибо он уже решил, что спектакль Чарта, буде тот состоится при его правлении в колонии, сделает его знаменитым и, возможно, продвинет к важной должности на другой планете.

Минут пять назад они миновали едва различимую границу между людским и ианским секторами Прелла. Теперь вокруг были не прямоугольные человеческие дома, а ианские, почти яйцеобразные. Плоские крыши скрывались за верхушками выгнутых стен; снаружи эти дома казались голыми: все убранство было сосредоточено внутри, вокруг атриума и прудика, или клумб, или резных украшений — по вкусу владельца.

— Да где они все? — проворчал Дуччи. — Улицы пусты. Никогда такого не видел…

— Запаха не чувствуешь? — спросила Харриет, принюхиваясь. — Они готовят шейашрим.

— Что? Действительно! Я сначала не заметил, но как будто раза три пахнуло, когда мы шли мимо.

— Скорее, раз тридцать, — грустно произнес Сигараку. — Должно быть, варят его бочками.

Некоторое время все молчали, гадая, зачем столь сильный наркотик готовят в таком огромном количестве. Обычно он шел в ход после рождения ребенка. Тогда, словно по команде, идущей из коллективного подсознания ианцев, шейашрим торжественно распивали взрослые, целыми компаниями, а затем безудержно, по-звериному пускались в пляс и непременно сбивались в неистовые свалки, сокрушая друг друга.

— Не связано ли это с планами Чарта? — спросила Тоси. Ее муж покачал головой.

— Понятия не имею. Как по-твоему, Игаль? Доктор Лем ответил со вздохом:

— По «Эпосу Мутины» в переводе Марка шейашрим изобрели Постановщики просто для подготовки своего великого предприятия. Но я не читал «Эпос» в оригинале, могу лишь верить Марку.

— Уж этот ублюдок! — с сердцем сказала Тоси. — Одержимый! Связался с Чартом — он что, не понимает, чем это грозит? Лем покосился на нее и возразил:

— В колонии к Марку относились не слишком хорошо, не правда ли? И вы с Джеком из тех, кто откровенно презирал его.

— Но в такой момент… — начал было Джек.

— Это я и имею в виду! — с несвойственной ему резкостью ответил доктор. — Понимаю, ты ценишь человеческую культуру и сердит на него потому, что он как будто предпочитает ианцев своим сородичам. Но он выбрал такой путь с определенной целью. И я предвижу, что мы еще будем благодарны ему за то, что он постиг язык Иана. Взгляните правде в глаза! Если бы не его перевод «Эпоса», как бы мы поняли, что может произойти?

— Не будь этого злосчастного перевода, Чарт не явился бы на Иан, — проворчал Джек.

— Если он решил устроить представление для инопланетян, то должен был явиться именно сюда. Это логичный выбор, — стоял на своем доктор.

— Больше похоже на то, что его привела Мораг, — вмешалась Харриет. — Вот что мы должны учитывать.

— Думаешь, ее привела месть? — спросил Педро.

— Нет. Что-то гораздо более опасное. Доктор поднял руку и проговорил:

— Вот дом Кейдада. Нас ждут.

Круглая лампа над дверью светилась зеленым в знак того, что сейчас ждут назначенных гостей, а случайным визитерам лучше зайти в другой раз.

Рядом со Старейшиной стоял Ветчо — как и предполагалось. Но присутствовал и Гойдел, а его не ждали. Они до. крайности сухо и официально приветствовали гостей и усадили их на традиционные ианские подушки. Крытый дворик этого дома был единственным в своем роде, насколько знал доктор. Неприятное место. Взамен пруда, или статуи, или цветущего куста в середине его помещался колодец два метра на четыре и, как минимум, двенадцати метров в глубину — без какого-либо ограждения. Доктор старался смотреть на многоцветные гобелены, развешанные по стенам.

И все остальное было не так, как следовало бы. Лем заметил это, едва вошел. Сильно пахло шейашримом. А затем домоправительница Старейшины предложила гостям освежиться настойкой ореха гжул. Напиток был восхитителен, но для людей ядовит: одна чашка вызывала желудочные колики, три чашки — беспамятство и бред.

Оскорбление. Намеренное оскорбление.

Предварительные разговоры длились положенное время: минут пятнадцать — двадцать. После этого хозяйка ушла, и Кейдаду полагалось спросить, с каким делом пришли гости. На их языке (до этой минуты из вежливости говорили по-иански).

Он и спросил, но на своем языке.

«Как вам угодно», — со вздохом подумал доктор Лем, надеясь, что его шаткие познания в ианском не приведут к недоразумениям.

— Эта планета принадлежит вам, а не людям, — сказал он. — И мы изменили некоторые свои привычки применительно к обычаям вашего народа. Надо обсудить дело большой важности. В части этого дела я есть элгардин. — Он употребил слово, соответствующее земному слову «старейшина».

— Нежелательно сомневаться в притязаниях того, кто делает такое важное заявление, — ответил Ветчо. — Но хотелось бы привлечь внимание к тому, что имеется персона, носящая титул, а именно управляющий.

Лем этого и опасался. Ветчо был куда большим консерватором и формалистом, чем Кейдад.

— Обязанности управляющего Чевски относятся к существованию колонии людей, но не к отношениям между нашими народами. Обыкновенные административные вопросы удобно решать с ним. Наше сегодняшнее дело — не из этого ряда.

Доктору хотелось вытереть лоб, но он решил, что не стоит. Во всяком случае, он обозначил свои позиции на хорошем и ясном ианском языке. Если бы и дальше так…

— Это дело касается… — начал Кейдад.

— Восстановления Грегори Мартом Веков Мутины, — ответил Лем.

Его спутники напряглись. Они ждали, что вводная часть беседы продлится дольше, и теперь опасались последствий столь прямого заявления.

Лицо Кейдада застыло, превратилось в каменную маску. Он проговорил:

— Это не подлежит обсуждению.

По-иански заявление прозвучало куда сильнее: Старейшина употребил философическую негативную модальность, абсолютное отрицание, применимое в подобных заявлениях как универсально-категоричное.

— То есть проблемы не существует? — рискнул спросить Лем, покопавшись в своем словаре официального местного языка. Он изучал его в первые годы по прибытию на эту планету, но затем не применял. — Или она… э-э… не подлежит обсуждению?

Древний сложный язык мог подразумевать оба понятия.

— Не подлежит, — ответил Гойдел. Остальные ианцы выразили согласие.

— Иными словами, — сказал доктор на своем языке, — все будет исполнено, одобряем мы это или нет. Молчание.

— Понимаю, — снова заговорил доктор Лем. — Следовательно, некогда гордый народ Иана настолько отчаялся воскресить свою древнюю славу, что нанял себе в помощь человека.

Сказал — и замер. В памяти возникли насмешливые слова Чарта: тот говорил, что из-за долгой жизни среди ианцев Лем позабыл, как надо формулировать оскорбление. Но сейчас, однако, Лем попал в точку — прежде он не видел ианцев в таком бешенстве. Гойдел трясся, сжимая кулаки. Кейдад двигал ртом, словно пытался что-то сказать. Только Ветчо не утратил власти над своим телом — поднялся и мгновенно вскинул руку, указывая на дверь. Приказал:

— Вон!

— Поднимайтесь медленно, — шепнул доктор. — Без спешки. Идите так, словно вам на них наплевать. Не прощайтесь.

Его друзья боязливо двинулись к двери. Он тоже встал — неуклюже, потому что затекли ноги, — и громко сказал:

— Очень жаль. Когда я сюда прибыл, то полагал, что ианцам должно быть присуще чувство гордости… — Говоря это, он думал: тогда было еще и самолюбие, и самоуважение, и чувство чести, и многое другое. — Теперь стало понятно, что гордость погибнет, если ее не поддержит иноземный наемник. Стыдно. Я разочарован. Возможно, нам надо поискать более достойную планету.

Последние слова он произнес, повернувшись спиной к ианцам. Харриет и Тоси выходили в дверь, Джек и Дуччи шли за ними.

Лема схватили за тощее плечо. Возможно, впервые в истории разгневанный ианец поступал так с человеком. И Ветчо воистину был разъярен: темные глаза горели на светлом лице, похожем на маску.

— Как хочешь, уезжай или оставайся! — прохрипел он. — Говоришь, будто мы наняли этого Чарта? Наняли? Глупец! Мы этого не понимаем — «нанять», заплатить кому-нибудь за то, чего он не хочет делать. Он прибыл сюда и попросил стать свидетелями и участниками того, что он, он сам желает! Мы пообещали с удовольствием: ведь у нас есть кое-что, чего у вас нет и никогда не будет, и наконец-то один из вас, людей, понял настоящую цену этому.

Педро и Дуччи стояли в дверях, готовые, если понадобится, прийти Лему на помощь. Но Ветчо убрал руку.

— Может пройти тысяча лет, пока вы поймете, каковы мы и чему научены, — сказал он, тяжело дыша. — Или этого никогда не произойдет. Может быть, если поймете, вы не будете такими высокомерными и самонадеянными тупицами. Мы познали свои пределы давно и решили из них не выходить. Когда вы нас догоните? — если вообще догоните!

Он проводил Лема и с силой захлопнул за ним дверь.

Люди отошли шагов на пятьдесят. Педро откашлялся и заговорил:

— Мы с Аунаг уже подумывали воспользоваться Вратами. Хорошо бы убраться отсюда на время этого… действа. Склад поставить на автоматику, само собой.

— Действо может затянуться на месяцы, — сказал доктор.

— Понятно… — пробурчал Джек. — А мы думали, не закрыть ли школу. Это будет неподходящее место для детишек, но родителям ведь не втолкуешь. Чевски с его молодчиками всех заморочат — величайшее событие в истории Иана, и ваши детки должны его наблюдать, и им будет о чем рассказать, когда вырастут! Вам известно, что дети уже играют в шримашей?

Гектор Дуччи недовольно ответил:

— Еще бы! Зепп в него играл несколько лет назад.

— И если бы они ограничивались только телесными контактами и взаимным ощупыванием, — добавила Тоси. — Но теперь им кажется, что игра теряет остроту, если хоть один ребенок не свалится без сознания.

— Этого я не знал! — воскликнул Дуччи. — А ты, Игаль?

— А как ты думал? — Лем вздохнул. — И Харриет знает, ей приходится возиться с ушибами. Скверное дело…

— Ты тоже воспользуешься Вратами?

— Не думаю. Стар я уже. И не желаю, чтобы Чарт решил, что выдворил меня с планеты, на которой я прожил больше тридцати лет. Через несколько минут они разошлись по домам, договорившись, что теперь остается только одно: послать на Землю просьбу о вмешательстве правительства. Они уже выяснили через информат, что вероятность такого вмешательства — максимум один к десяти. Земля далеко, она не в состоянии управлять дочерними колониями и довольствуется договорными отношениями с ними.

— В крайнем случае, — сказал Джек, когда они прощались, — мы должны послать кого-то на Землю, чтобы лоббировать в Высшем сенате. Авось, это подействует.

Все может быть, подумал доктор. Однако приветствуя взволнованную Помпи, понимал уже, что ничего не выйдет. Как обычно, прошел на веранду и огляделся. Над Вратами поднималась дымка — они снова работали. Без сомнения, на Иан скоро ринутся целые полчища, чтобы увидеть беспрецедентное событие, действо для инопланетян…

За спиной зажужжал коммуникатор. Лем подтянул к себе парящий в воздухе выносной экран и увидел лицо Дуччи.

— Слушай, Игаль, Марк Саймон вернулся домой. Вот так новость! Все знали, что Марк вошел в корабль Чарта и пропал, словно растворился.

— Откуда тебе известно? — спросил доктор.

— Я поставил дистанционный датчик, настроенный на него. Вернулся — датчик сигналит. И Марк не один. С ним женщина, но не ианка. Определенно не Шайели.

— Мораг Фенг?

— Вероятнее всего. Но не могу различить детали изображения, чтобы убедиться.

— Он не подключен к коммуникатору, кажется? Я не сумею вызвать его через этот датчик?

— Нет, к сожалению. Можно доставить к нему экран, но… Доктор Лем внезапно решился.

— Не надо. Я его навещу. Только эти двое в состоянии повлиять на Чарта.

— Ох и мало же у тебя шансов убедить Мораг Фенг!

— Все же я надеюсь, — ответил Лем, пытаясь говорить бодро. — Особенно на Марка.

XVI

Марк позвал:

— Шайели!

В доме было темно — хотя, конечно, на Иане полная тьма не наступала. Даже в облачную ночь Кольцо давало свет. Марк закрыл наружную дверь и прошел во внутренний дворик.

На его любимом каменном сиденье у пруда виднелся тонкий темный силуэт.

— Шайели?

— Простите… Я — Элис Минг. — Женщина поднялась.

— Что вы здесь делаете? И где Шайели?

— Не знаю. Но сюда она не вернется, я уверена. Теперь он мог ее рассмотреть; в серебряном свете Кольца лицо женщины казалось серым.

— Ничего не понимаю! — крикнул Марк.

— Гарри оставил меня. — Голос у нее был такой, словно она долго плакала. — А Шайели оставила вас. Мне так сказали. Гарри сказал. Нет… Я его назвала так по привычке. Он сказал, что теперь снова стал Рейвором, и всегда будет носить имя Рейвор.

Вода в фонтане булькала, словно в такт словам — казалось, бормотал идиот, бесконечно повторяя звук, который ему особенно понравился.

— Но почему?!

— Да потому, что они верят в Чарта, вот почему? Верят, что он призовет назад Постановщиков и вернет Золотой век Иана. Что это будет по-настоящему, а они хотят иметь что-то настоящее, чем можно гордиться.

— Значит, они рехнулись, — проговорил Марк. — Будет то, что обычно ставит Чарт — всепланетное шоу. И когда спектакль закончится…

— Нет, — сказала Элис. — Не на Иане. Так бывает у людей. Гарри… то есть Рейвор мне все объяснил. Подробно. Старейшина Кейдад пригласил его и Шайели и рассказал им, что на сей раз все будет по-другому.

У Марка все внутри похолодело. Он пробормотал:

— И как?

— Я не поняла. — Элис потрясла головой. — Он мне говорил, но я не поняла. Он говорил по-иански. Заявил, что на нашем языке больше говорить не будет. Но вот что он все время повторял: Чарт не останется человеком, когда все кончится. Что величайший из земных художников будет подражать ианцам. Станет на свой манер «обезьянкой».

Марк спросил, помедлив:

— Кому еще вы об этом сказали?

— Никому. Подумала, что вы поймете лучше других. — Она запнулась и с любопытством посмотрела на него. — Где вы были?

— Осматривал древние памятники с Чартом и его любовницей.

— Верно, что она та самая Мораг Фенг которая давным-давно…

— По-видимому. — Марк был слишком озабочен и не сразу понял, о чем его спрашивают.

— И она собирается отомстить мне за то, что я сделала?

— Не ведаю, — сказал Марк резче, чем ему хотелось бы.

— Вы правы. Не надо задумываться о безвозвратном. Можно только надеяться, что я когда-нибудь соберу себя из осколков. Но почему вы вернулись домой? Как раз перед вашим приходом я твердила себе, что глупо сидеть здесь, в темноте и ждать вас, потому что вы узнали все о Шайели и ушли в колонию.

— Я вернулся потому, что Чарт намерен увезти дикарей, подавить их волю и запрограммировать так, чтобы они исполняли роли Постановщиков в спектакле.

— Какой ужас! — вскрикнула Элис. — Они дикие, но живые ведь существа, не куклы!

— Будут куклами, когда до них доберется Чарт… Я так взъярился, что велел ему вернуть меня домой. И знаете, что хуже всего? Он как будто не понял сути моих возражений, совсем не понял! И всю обратную дорогу повторял свой бред, снова и снова… — Марк передернулся, усилием воли взял себя в руки. — Ладно. По-моему, ясно, с кем надо поговорить. С Лемом. Пошли.

Девушку била дрожь. Марк обнял ее за плечи и повел на улицу.

— Скажите, вы не доктор Лем?

Голос был незнакомый. Сначала доктор подумал, что этот пухлый коричневый человек — кто-то из новоприбывших через Врата. Затем узнал Эрика Свитру, который появился днем раньше. По слухам, его поселил у себя — и весьма охотно — управляющий Чевски. Лем остановился и сказал:

— Слушаю вас.

Свитра подскочил к нему.

— Извините, что беспокою, док, но я вас давно ищу. — Он с трудом сглотнул. — Я хотел… Ладно, я хотел перед кем-нибудь извиниться. И просто не мог выбрать никого, кроме вас. Понимаете, док, у меня хватит кредита, чтобы убраться с этой планеты, хватит как раз на короткую переброску через Врата, и я уже собрался, но когда шел к Вратам, подумал: «Черт побери, да я кругом виноват!» Видели, на что сейчас похожи Врата? Пыхает и пыхает. Народ так и прет сюда… Лем разглядывал его при свете ближнего фонаря.

— Почему вы уезжаете?

— Ну, в основном потому, что я проболтался этому мехрепортеру, понимаете? И сюда рванула куча народу, чтобы поймать кайф на Чартовом спектакле, и вообще… Понимаете, док, я жутко боюсь этой затеи. Не могу объяснить почему, но боюсь. И подумал, что перед отъездом обязан повиниться: простите, ребята, я не ведал, что творю. — Он с несчастным видом сжимал руки. — Ну, вроде бы и все…

В этот момент кто-то крикнул:

— Вот он!

По улице бежали, держась за руки, мужчина и женщина.

— Вот как, а я к вам направлялся, — сказал доктор. — Это не… — Он осекся, рассмотрел девушку в мерцании многоцветных сумерек. — А, это Элис. Здравствуйте, Марк, я собирался вас попросить…

Элис перебила его:

— Чарт собирается сделать ужасную вещь! Он хочет утащить дикарей и превратить в болванчиков!

Эрик поднес к губам дрожащую руку и пробормотал:

— Эти самые дикари… Они вроде как родственники здешним аборигенам, в Прелле? Я просматривал сведения в информате, там куча записей. Но ведь они разумные, правда? Какой-то язык у них, инструменты и все такое? — Он повернулся к Лему. — Послушайте! Ведь есть законы против этого, а?

— Несомненно, — сказал доктор. — На любой обитаемой планете то, что вы описали, — правонарушение. Идем ко мне и наведем справки в информате. — Они прошли несколько шагов, и Лем добавил: — Я подумал, если вы собираетесь отбыть, то не захотите ли по пути заглянуть на Землю?

Эрик удивленно воззрился на него и спросил:

— С Иана прямиком на Землю? Да это же чуть не самое дальнее путешествие через Врата! Откуда у меня кредит для такой программы?

— Это можно устроить. Согласны?

— Черт меня побери, да я столько лет мечтаю побывать на Земле! Понимаете, я в основном мотаюсь туда, куда посылают торговцы наркотиками, — это моя работа.

— Не беспокойтесь по поводу оплаты. Разумеется, если вы выполните некоторые условия.

— Понятное дело. Валяйте, говорите.

— По прибытии вам надо немедля войти в контакт с комитетом Высшего сената по отношениям между людьми и инопланетянами. И детально доложить о планах Чарта.

— И все? Да пожалуйста! Проще простого!

— Очень хорошо.

Лем поднялся на крыльцо своего дома и распахнул дверь. Помпи затянула свою песенку и выкатилась ему навстречу. Зажглись огни. Тихо зажужжала автоматика, определяя число гостей и готовя ужин.

— Милости прошу, — сказал Лем и прошел к пульту информата. Эрик с интересом смотрел, как пальцы хозяина бегают по клавиатуре. Потом сказал:

— Знаете, это вот — первое, что меня поразило в вашей колонии. Здесь такой информат, какого я нигде не видел. И все для… Сколько вас? Триста взрослых да несколько детишек?

— В этом есть свой смысл. Вы совершенно правы: оборудование столь же совершенно, как тубалкейнское. Там и изготовили нашу систему. Информат большой, он годится для города с десятком миллионов жителей… Вот оно!

На экране вспыхнул заголовок «Общегалактические установления» с подзаголовками. Лем выбрал номер нужного раздела.

— Оставьте его разбираться, — сказал Марк.

Эрик подошел к нему и сел на большой диван в форме подковы, стоящий посреди комнаты. Элис сидела, откинувшись на спинку и закрыв глаза; лицо у нее было несчастным.

— Информат и должен быть очень мощным, — объяснил Марк. — По сути дела, отчасти чтобы уйти от него, я оставил колонию. Рассудите сами: как вы только что заметили, здесь маленькая община, в три с чем-то сотни душ, не имеющая никаких контактов с миром людей, кроме как через Врата. Но Вратами нельзя воспользоваться быстро, без подготовки. Нужно, чтобы вас запрограммировали и под гипнозом ввели схему путешествия. Для этого могут понадобиться долгие часы, и нужен весьма искусный специалист, чтобы сделать это правильно. Особенно, если вы не очень хорошо поддаетесь гипнозу.

— Да не так вовсе! — крикнул Эрик. — Я всегда чудненько поддавался, а потом угодил в состояние, гифмак его называют, и… — Он вытер свое пухлое коричневое лицо. — Неважно. Теперь я быстрее устаю, и только. Но все равно рискну, если удастся задаром посетить Землю. Ладно, рассказывайте о вашем инфе.

— Хорошо. Понимаете, он нужен как противовес эффекту изоляции. Но еще больше, возможно, для противостояния очень стабильной, очень мошной ианской культуре — она же рядом, за дверью. И меня она поглотила. Понимаете, она и сейчас во мне, это очень сильно… То и дело ловлю себя на мысли: как прекрасно было бы увидеть возрожденный Золотой век Иана! Хочу этого больше всего на свете! Но не настолько сильно, чтобы содействовать Чарту в его чудовищных замыслах.

— Он и вправду хотел, чтобы вы ему помогли?

— Ну, не ловить дикарей, конечно. Он просил меня отобрать неоднозначные высказывания и метафоры из «Эпоса Мутины», которые он собирался использовать в качестве ключей к шифру. — Марк выпрямился и крикнул: — Доктор!

— Что такое? — не оглядываясь, отозвался Лем.

— Вы слышали, что от меня ушла Шайели, а от Элис — Рейвор?

— Нет, но причина очевидна. Разве их не убедили, что народ Иана начинает великое дело, и они могут в нем участвовать?

— Как будто так.

Доктор кивнул и последний раз прошелся по клавиатуре. Он выглядел крайне усталым.

— Кажется, передал все, что надо. Запросил разрешение послать Эрика на Землю с тем, чтобы он там выступил в защиту дикарей.

— Когда придет ответ? — спросил Марк.

— Через минуту-другую. Да, кстати, я верно понял вас, что Чарт намерен использовать «Эпос» в качестве сценария для своего спектакля? И у него получится? Мне всегда казалось, что даже группа храт, самые вдумчивые ианцы, понимали в тексте далеко не все.

— Чарт полагает, что нашел двенадцатую книгу, ключ к «Эпосу», превращающий легенды в техническую инструкцию. И ключ этот укрыт во Вспышке Мутины.

Доктор Лем на секунду замер, затем снова принялся печатать. Выдохнул:

— Остроумная идея… И очень возможно, верная. Очень возможно! Если Постановщики хотели оставить путеводитель по своим достижениям… Но пыль искажает солнечный спектр, правильно?

— И он так считает, — подтвердил Марк с неподдельным уважением.

— Х-м! Любопытно, не содержится ли там что-то большее, нежели набор инструкций? Может быть, система постоянного закрепления культуры, подобная нашему информату? Вы только что об этом спрашивали, Эрик, и Марк ответил абсолютно верно: это защита от вторжения ианской культуры.

Эрик широко открыл глаза.

— Так значит, колонию устроили не для того, чтобы ианцы приспособились к нам? Не для того, чтобы узнать, станут ли они жить рядом с людьми?

— Правильно. — Лем грустно улыбнулся. — Ее организовали для того, чтобы выяснить, удастся ли нам ужиться с ианцами.

— Да вы шутите! — закричал Эрик. — Зачем нам эти отсталые…

Его прервал голос коммуникатора:

Говорит ваш информат. В соответствии с данными, введенными в мой банк доктором Игалем Лемом, я передал на Землю сигнал оранжевой тревоги[В английской традиции принято обозначать категории тревоги цветами.]. Ничего не предпринимайте, повторяю, ничего не предпринимайте до получения инструкций с Земли. Управляющий информирован об этом в обычном порядке.

Все сидели в оцепенении. Первым заговорил Эрик:

— Ну, думаю, пока мне не удастся смотаться на Землю.

XVII

Через десять минут грянул гром. Первым, естественно, позвонил Чевски — в такой ярости, что едва мог говорить связно. Марк, Элис и Эрик беспокойно топтались за спиной Лема, пока старик терпеливо повторял — раз пять или шесть, — что для него эта «оранжевая тревога» была такой же неожиданностью, как и для управляющего. Терпение Лема все-таки иссякло, и он огрызнулся:

— Вместо того, чтобы напускаться на меня, обратились бы к информату. Я в жизни ничего не слышал о таких вещах! У Чевски перехватило дыхание, он яростно заорал:

— Вот и спрошу! А вы… чтоб неприятностей больше не было! Мы устали от вашей самодеятельности, понятно?

Экран потемнел. Почти в ту же секунду за окном метнулась белая вспышка, осветившая Северный хребет — начиналась первая летняя буря. И все почти поверили: Постановщики в самом деле вернулись и снова превращают планету в то, чем она некогда была, судя по описаниям в «Эпосе Мутины» — в единое произведение искусства.

Затем на экране появился Дуччи. Он объявил, что доступ во Врата закрыт по дистанционной команде с Земли, о чем он, как главный инженер, был мгновенно извещен, и спросил: что, во имя галактики, происходит? Затем соседи Лема, одетые кое-как, вылезли из 'своих кроватей, чтобы задать тот же вопрос. Старик беспомощно воздевал руки и просил людей подождать, пока все не выяснится.

Но следующее событие оказалось совсем уж удивительным. Корабль Чарта беззвучно поднялся с места, на котором покоился с момента прибытия, и медленно двинулся в северо-западном направлении.

— Неужто он улетает? — спросил Марк, подбежав к окну. — Это было бы слишком хорошо! Лем покачал головой.

— Нет, он идет по местному маршруту. Я старый человек, и во времена моей молодости было много межзвездных кораблей. Я видел, как они летают в атмосфере. Чарт попросту покидает наш район, чтобы попасть под бесспорную юрисдикцию ианцев.

— Гарри мне объяснил… то есть Рейвор, — тихо вымолвила Элис, — что когда Чарт все здесь закончит, он станет вылитым ианцем. «Обезьянкой» наоборот.

— Не исключаю, — сказал доктор. — Я не проводил специальных исследований, но сейчас вижу: это всегда над нами висело. Социальная система, достаточно мощная для того, чтобы тысячи лет руководить миллионным населением, наверняка сможет управиться с изолированными людьми.

— До меня что-то не доходит, — пробормотал Эрик.

— Не доходит? — Марк рывком повернулся к нему. — Черт побери, это запросто могло случиться со мной! Меня едва не поймали, не овладели мной, едва не переделали на местный манер! Кое-что на это указывало — просто я не понимал вплоть до сего дня. Доктор, ведь в колонии очень мало детей, верно?

— Верно. И они играют в шримашей, пока не придавят одного-другого в куче. — Лем утер лоб тыльной стороной ладони. Ночь не была особенно душной, но все сильно потели.

Вдруг за окном, в той стороне, где помещались Врата, полыхнуло голубое сияние, более яркое, чем Кольцо. Эрик подскочил.

— Что это?

— Если не ошибаюсь, на Иан прибыл самый большой груз за все время работы Врат, — объяснил доктор. — Большая группа людей и много снаряжения. Наверное, нам следует встретить их на дороге в Прелл.

Отчасти он оказался прав. Группа действительно была обширная — больше ста человек, с массой разного снаряжения. Аппаратура, в основном, была автономной и плыла сама по себе, как пух чертополоха. Лем ошибся в одном — группа не шла в Прелл. Она сразу двинулась к куполу информата, и когда Лем и его товарищи добрались туда, на месте уже были Дуччи, Чевски и еще несколько жителей колонии.

Купол информата, разумеется, не охранялся. Каждый мог войти туда в любое время. Слой сверхпрочника защищал его от метеоритов, залетающих даже сюда, далеко на север от Кралгака, и сам купол был очень основательным. Внутренним убранством он не блистал, пульты располагались в почти пустом зале со стенами приятного желтого цвета. Кроме дней, когда устраивались городские собрания, здесь бывал только смотритель.

Но сейчас повсюду сновали вновь прибывшие. Казалось, они совершенно точно знали, что надлежит делать: ощупывали пол и стены таинственными приборчиками, переговаривались на непонятном техническом жаргоне, собирались группками и спорили. Лем замер у входа. Он забыл приказать Помпи оставаться дома и сейчас обнаружил ее рядом с собой. Чабби прижалась к полу, сплетя все свои лапки, и смотрела на суматоху так же изумленно, как ее хозяин.

Марк огляделся и проговорил, не сразу вспомнив нужное выражение:

— Это похоже на военную операцию…

— Операцию? Ой, значит, на Иан напали? — прошептала Элис.

— Скорее, собираются его защищать, — сказал Марк. — Постарайся не отставать от Лема.

Однако доктор не двинулся с места, поскольку к нему, решительно раздвигая толпу, шла женщина в голубом комбинезоне — высокая, черноволосая и черноглазая, с темной кожей. Манеры у нее были властные; на плече помещался информационный аппаратик в голубом кожухе.

— Вы — доктор Игаль Лем? — спросила она.

— Да.

— Я — Трита Гарсанова. — Наплечный аппарат безостановочно бормотал ей что-то в правое ухо. — Вы передали информацию касательно намерений Грегори Чарта превратить аборигенов в зомби.

— Из-за этого сюда и прибыла целая армия?

— Естественно. Вы узнали об этом плане лично?

— Нет, от Марка Саймона, который… В толпе завопили:

— А, вот он где! — Расталкивая людей, к Лему продирался Чевски. — Дайте мне добраться до этого гаденыша!

— Стоять, — приказала женщина. Что-то переключила на приборе, висящем у пояса, и Чевски остановился, разинув рот, продолжая переступать ногами — бессмысленный шаг на месте.

— Я здешний управляющий! — гаркнул он.

— Именно вы и обвиняетесь в вопиющем нарушении служебного долга, — произнесла женщина. — Ваше дело будет заслушано. Любой землянин, временно находящийся на Иане, подпадает под вашу юрисдикцию, но как можно судить по записям в информате, вы не только не попытались удержать Марта от гнусного преступления, но активно его поощряли.

— Я не знал ничего насчет…

— Молчать, — приказала Гарсанова и снова щелкнула чем-то на своем поясе.

Чевски продолжал двигать губами, но ничего не было слышно. Лем вспомнил, что такой эффект дает полицейская шумоглушилка. Прошло почти сорок лет, с тех пор как он последний раз сталкивался с этой штукой. Он подумал, что у жизни на Иане есть свои преимущества — о подобных вещах можно спокойно забыть.

— Хорошо. Теперь… — Гарсанова огляделась. — Да, конечно, это Марк Саймон, а это, по моим сведениям, Элис Минг, а это… Коричневый молодой человек, кто он такой?

— Новоприбывший. Эрик Свитра.

— Да-да. Эксперт по наркотикам. Он прибыл сюда, чтобы испробовать и продвинуть на рынок шейашрим?

Лем ответил с удивлением:

— Не уверен, но похоже на правду. Откуда вы узнали об этом наркотике?

Гарсанова смерила его холодным взглядом.

— Доктор, кто я такая, как вы полагаете?

— Н-не знаю… Все это так необычно…

— А необычные события не есть часть ианской схемы жизни? Понятно. Неудивительно, что вы так долго медлили, прежде чем ввести соответствующие сведения в информат. Интересно, зачем было устанавливать такое совершенное устройство? Чтобы забыть о нем? Хорошо; вокруг вас, по-видимому, сплотилась небольшая группа людей с проблесками здравомыслия. Я намерена собрать их в подходящем месте и побеседовать. Полезем голыми руками в этот костер и попробуем не обжечь пальцы.

Не прошло и тридцати минут, как в доме Лема собрались Педро Филлипс, супруги Сигараку, Гектор Дуччи, Харриет Покород, Марк, Элис. По какой-то случайности здесь же оказался и Эрик Свитра. Гарсанова окинула их гневным взглядом и объявила:

— Прежде всего, чтобы вы знали, я Главный управляющий по делам чрезвычайных ситуаций Постоянного комитета по отношениям с инопланетянами Высшего Всепланетного сената Земли. Этого достаточно, или назвать мои другие официальные звания? Их восемь. Я дипломированный социопсихолог, имею ученую степень магистра по внеземной лингвистике и степени по кибернетике и банкам данных. И честно говоря, сейчас я в ярости.

Они тупо смотрели на нее, но Гарсанова вдруг рассмеялась и села поудобней.

— Нет, не только из-за вас и ваших приятелей в колонии. В основном, из-за бюрократов и политиков. Но следует добавить, что на вас я тоже сердита. Вы ни на минуту не задумывались, что Земля ни в коем случае не оставила бы действия Чарта бесконтрольными на планете, заселенной аборигенами?

— Мы думали, что Земля не сумеет вмешаться, — пробормотал доктор. — Запросили информат — он так и ответил.

— Вот как. Где-то ошибка в схеме, — буркнула Гарсанова. — Очевидно, вы вошли не на тот уровень. Но прежде всего проясним ситуацию, если вы еще не поняли ее сами.

— Кажется, я понял, — отозвался Марк. — Сегодня вечером понял окончательно. Ради самоуважения и чувства самостоятельности мы поддерживали иллюзию, что Земля не вмешается.

— Сказано точно, — кивнула Гарсанова. — До сих пор мы не встретили негуманоидов, освоивших межзвездные перелеты. Но натолкнулись на семь квазигуманоидных рас, и одна из них, здешняя, так удивительно похожа на нас, что не оставалось сомнений: они станут соперниками землян, и очень скоро. Наиболее подходящей для контакта с ними человеческой группой стали колонисты. Самая отдаленная колония из всех. Этот маленький форпост должен был уметь постоять за себя, принимать верные решения, действовать с надлежащей дипломатичностью и твердостью. И спокойствием, когда понадобится. Здесь, на Иане, вы испытатели. Пилотный проект. Разве это не было понятно?

Лем со вздохом ответил:

— Прошло так много времени… Это осталось где-то на краю сознания.

— Х-м. Вы правы. Более того, произошло несколько ошибок — не здесь, а при исходном планировании. Теперь есть возможность их исправить. Но ближе к делу: за последнее время кто-нибудь из вас запрашивал информат о жизни ианцев?

Все смотрели на нее с изумлением. Наконец Дуччи пробормотал:

— Не совсем вас понимаю.

— Клянусь всеми планетами! — Гарсанова схватилась за голову, изображая крайний ужас. — Зачем в колонии поставили такой мощный информат, как по-вашему? Я нашла основные сведения, просто заглянув в свой домашний информат, на Земле! Эти данные хранятся уже больше десяти лет: шримашей, принципы Постановщиков — все! И никто из вас не обеспокоился, чтобы… Нет, абсурд какой-то. Доктор Лем, мне нужен ваш коммуникатор. Немедля!

Доктор кивнул. Трита подняла ладонь и свистнула, подзывая летающий выносной экран. Едва он подплыл, как она принялась набирать код, затем заговорила:

— Разряд — население Иана. Подразряд — культуральные явления. Под-подразряд — шримашей… Невозможно! Экран пустой!

— Конечно, я пробовал, и не раз, — сказал доктор. — По большей части получал повторение старых записей. А что-то и вовсе стерлось.

Черное лицо Гарсановой стало серым. Она набрала другой код и заговорила на техническом жаргоне с неизвестным человеком — видимо, из ее команды. Окружающие молча ждали, с ужасом догадываясь, что где-то случилась непоправимая поломка, и страдали от ощущения своей беспомощности. Минуты через три человек доложил с экрана:

— Найдено. Заблокированы цепи КА-527 вплоть до КЦ-129. Расчистим, но вручную. Муторная работа. Местная неисправность, по счастью.

— Все понятно? — спросила Гарсанова, отталкивая аппарат.

— Блок в базе данных! — крикнул Дуччи. — Но я сам подключал эти цепи!

— Подключали, но не проверяли, какую информацию они выдают? И неудивительно, что так влипли! — Гарсанова откинула со лба прядь тонких черных волос. — Подумать только, мы бы и не узнали, если… Ладно. Давайте я объясню. Нам известно, что такое шримашей, этот невероятный механизм регулирования популяции, который выглядит как садистическая оргия, инициированная наркотиком. Мы знаем, что такое Вспышка Мутины и как она побуждает…

Она умолкла, прислушалась к наплечному говорящему устройству, которое по-прежнему непрерывно комментировало происходящее. Изменилась в лице — уже второй раз — и взглянула на Марка.

— Вы перенесли Вспышку, будучи внутри Мандалы?!

— Да… Перенес.

— Как раз перед тем, как начали перевод «Эпоса Мутины»?

— Д-да, верно… — Голос Марка дрожал; молодой человек так стиснул кулаки, что ногти впились в ладони.

— Кто-нибудь еще делал это?

— Мораг Фенг, любовница Чарта. Это она убедила его организовать действо на Иане.

— Чудовищно! — воскликнула Гарсанова. — Что, доктор Лем? Вы уже поняли суть дела?

— Боюсь, что понял. Вы хотите сказать, что Вспышка Мутины побудила Мораг отправиться на поиски Чарта — вернее, того, кто мог бы воплотить в жизнь проект возрождения Веков Мутины. Равным образом Вспышка приказала Марку перевести «Эпос», чтобы Чарт мог получить свою криптограмму.

— Правильно. И какие-то хитрецы не дали вам выяснить следующее — хотя это уже было в информате. Под воздействием шейашрима ианцы становятся компонентами сверхорганизма. Его коллективный мозг составляют нижние нервные узлы ианцев. Это и есть Постановщик — один, а не несколько! — который создал ваты, мандалы и раздробил луну!

XVIII

Марк помнил, что когда заинтересовался устройством колонии на Иане и проштудировал описания, непременно содержащиеся в любом инопланетном информате, там не нашлось сообщения о конкуренции в торговле, общественном транспорте и системе управления. К чему такие сложности, если здесь было всего несколько сотен людей, имевших возможность связываться по коммуникатору и даже встречаться всем миром, когда назначалось ежеквартальное городское собрание?

Но это собрание, созванное Чевски еще до того, как его сместило земное начальство, было уникальным. Практически все население колонии пришло под купол информата задолго до начала. Помещение превратилось в зал собраний, когда Гектор Дуччи нажал на соответствующую кнопку, и из желтого пола поднялись кресла. К приходу Марка почти все места были заняты.

Марк по-прежнему жил в своем доме, не желая возвращаться в колонию. Ианская часть Прелла насквозь пропахла шейашримом. В колонии висел запах ненависти. Чевски убедил сограждан, что после спектакля они станут богатыми и знаменитыми, и теперь к Марку, Ле-му и всем, кто сорвал этот проект, относились неприязненно.

Обычно управляющий усаживался в особое кресло на возвышении, лицом к залу. Этим вечером там поместилась Гарсанова. Надо заметить, что Марку пришло на ум поискать Гарсанову в энциклопедическом разделе информата, и он был поражен — ей посвящалась особая статья, как и Чарту. А ведь она была вдвое моложе Чарта. До того как поступить на правительственную службу, она уже считалась ведущим специалистом по внеземному разуму, и первой провела важные контакты с жителями Альтаира и Денеба.

Враждебность, висящая в желтом зале, ощущалась почти физически, словно ледяной туман. В основном она исходила от группы людей, сидевших в первых рядах, вокруг Смита, его жены и других приближенных Чевски. Противостоящая им группа собралась в другой стороне, перед возвышением, которое заняла Гарсанова. Здесь была и Элис; с тех пор как ее оставил Рейвор, она не отходила от Марка.

Она не стала ему приятней, чем прежде, но раз-другой Марк ощутил к ней что-то вроде симпатии. Ему мучительно не хватало Шайели. А та даже не улыбалась ему при случайных встречах.

Марк огляделся. Из прибывших с Земли здесь была только Гарсанова. Остальные уже ушли через Врата. Они выполнили свою задачу — проверили информат и восстановили то, что разрушил неизвестный злоумышленник. Но Эрик Свитра остался и тоже сидел в зале. Он был приглашен на собрание в качестве гостя.

— Чрезвычайное городское собрание! — отрывисто объявила Гарсанова.

Наступила тишина.

— Собрание было назначено бывшим управляющим Гилламом Чевски для голосования по вопросу: поддерживает или отвергает колония спектакль Грегори Чарта.

— Чарт сказал, что будет работать не для нас! — крикнул Делиан Смит. — Какой смысл в этой болтовне?

— Тот, кто пожелает, может попросить бесплатного программирования, чтобы покинуть Иан впредь до завершения спектакля или навсегда, — сказала Гарсанова.

— Что? Пропустить спектакль Чарта? Люди преодолевают десятки парсеков, чтобы попытаться увидеть его работу!

Марк понял, что реплика принадлежала жене Гектора, матери Дуччи. Ее так и не удалось ни в чем убедить. Гарсанова спокойно ответила:

— Вы не поняли сути вопроса. Обстоятельства неординарные, и цель этой встречи — сообщить вам информацию, которой вы, возможно, не имеете. Прежде всего, я как председатель зачитаю предписание Грегори Чарту с запретом на приведение в действие плана, изложенного им устно Марку Саймону…

— Он предатель! — завопил Смит. — Всем известно, он один хочет владеть ианской культурой! Быть единственным признанным авторитетом в галактике!

Заговорил Борис Дули. Он не принадлежал к окружению Чевски, но был так разозлен его смещением, что открыто переметнулся на сторону бывшего управляющего.

— Да кому есть дело до дикарей, которых хочет использовать Чарт? Ианцы о них и думать забыли.

— Совершенно верно. Но не в этом дело, — сообщили из-за спины председательницы.

Все подскочили, как от удара током: это был, несомненно, голос Чарта. Гарсанова резко повернулась в своем кресле. На возвышении, у стены, обретали очертания две фигуры, не различимые до сих пор. Грегори Чарт и Мораг Фенг одинаковыми движениями отключали аппараты невидимости на своих поясах.

— Простите нам эту уловку, — промурлыкал Чарт. — Если бы мы явились открыто, могло бы возникнуть замешательство, и поскольку мы официально имеем право участвовать, то сочли за лучшее использовать это право.

— Право?! — Дуччи вскочил на ноги и хрипло заорал: — У вас и малейшего права нет, чтобы…

— Есть! — фыркнула Мораг. — Каждый землянин может прийти на такое собрание.

— И выступать, и голосовать, — добавил Чарт. — Голос его имеет меньшую ценность, если он известил информат о намерении покинуть Иан. В настоящий момент ни у меня, ни у Мораг нет намерения улететь с Иана.

В зале раздались протестующие голоса. Перекрывая шум, Гарсанова объявила:

— Справедливо. Хорошо, что вы присутствуете здесь. Я имею возможность огласить предписание, которое запрещает вам депортировать любого из жителей Иана, так называемых «дикарей», из зоны их обитания, а также налагает запрет на любые эксперименты с разумными обитателями планеты.

— Я видел это предписание, — сообщил Чарт. — И явился сюда, чтобы заявить: хотя вы и причинили мне массу хлопот, вам не удастся сорвать мои планы. Я продолжаю работу. Без вашего разрешения — я в нем не нуждаюсь. По прямому приглашению основной расы, ианцев, в лице их Старейшины и других хратов.

— Молодец! — выкрикнул Смит, и грянули аплодисменты.

Первым захлопал человек, которого Марк не знал. В зале сидели десять чужаков, прибывших через Врата после сообщения мехрепортера. И ведь это лишь начало, со страхом подумал он.

— Вы сами говорили, что не можете построить ианских андроидов! Что это слишком дорого и займет много времени.

— Так оно и есть, — подтвердил Чарт. — Но ианцы пошли мне навстречу. Они выставили добровольцев.

— Кого?! — изумился Марк.

— Добровольцев, уважаемый. Уверяю вас, они искренне этого хотели. Они воистину увлечены моим проектом. — Глубоко посаженные глаза Чарта словно сверлили переводчика. — Учтите, появилась кое-какая новая информация. Я был прав: Вспышка Мутины действительно ключ к «Эпосу». Мой тубалкейнский компьютер — новейшая модель, как вам известно, — уже закончил предварительный анализ сигнала и каждый полдень усиливает его и проясняет. Так что теперь, впервые за десять тысяч лет, восстанавливаются познания Постановщиков. Поняв это, многие ианцы вызвались стать средством для их воплощения в жизнь. Возможно, вам будет интересно услышать, что среди них находится ваша бывшая подруга Шайели. А также мужчина по имени Рейвор.

— Вы что, собираетесь запрограммировать их? Нет, нет! — Элис вскочила и готова была наброситься на Чарта. Марк вовремя поймал ее за руку.

— Спокойно! — рявкнул Чарт. — Нет закона, запрещающего добровольцу принять шейашрим. Рядом с вами сидит специалист по наркотикам. Он годами зарабатывает на жизнь, отыскивая новые способы отвратить людей от разумной жизни в угоду их рефлексам.

— А добровольцы они или нет, решать не вам, — добавила Мораг с легкой улыбкой. — Это не в земной юрисдикции, в ианской.

Гарсанова несколько секунд слушала свой наплечный прибор, затем сказала:

— Боюсь, что он прав.

— Таково положение дел, — ухмыляясь, объявил Чарт. — Мы на пороге новой славы Веков Мутины. Между прочим, не будьте чересчур суровы с Марком Саймоном. Он внес большой вклад в разработку моего проекта. А что касается заключительной части, то я не собираюсь голосовать. Во-первых, я лицо заинтересованное; во-вторых, ваши решения не стоят и гроша. Пусть сами разбираются, как по-твоему, Мораг?

— Постойте! — пронзительно крикнул доктор Лем. Он встал, опираясь на плечо Марка. — Прежде чем вы уйдете, хочу задать вам вопрос. Возможно, два вопроса.

— Да?

— Вы сами оценивали свою расшифровку Вспышки Мутины?

— Еще бы! Как иначе я мог удостовериться в успехе?

— Известно ли вам, что Мораг, ваша сотрудница, испытав на себе Вспышку и заболев душевно, заблокировала некоторые базы данных в этом информате?

Мораг побледнела. Чарт повернулся к ней и грозно спросил:

— Что означает эта чепуха?

— Не знаю, о чем он говорит, — пробормотала Мораг. Было заметно, что у нее от неожиданности закружилась голова, она покачивалась.

— И знаете ли вы, что в некоторых ваших базах данных есть аналогичные блокировки? — нажимал доктор.

— Вздор! — крикнул Чарт. — Мой компьютер сделан на Тубалкейне, эта самая совершенная машина всех времен!

— Могу подтвердить свои слова. Только что вы говорили о Постановщиках Иана — во множественном числе.

— И что? Ближе к делу! Конечно, это были именно Постановщики. Или Созидатели. Несколько великих ианцев.

— По-видимому, нет, — сухо ответил Лем. — Когда Гарсанова рассказала, в чем дело, я тоже решил, что в это трудно поверить. Но сейчас убедился. Видите ли, блокировки были поставлены в информат с определенной целью: не дать никому здесь, в колонии, возможности узнать, что когда народ Иана входит в состояние шримашея, то функционирует как единый организм. Процесс весьма сходный с самоизлечением. Как в синяке: некоторое количество поврежденных клеток заменяется новыми примерно в том же количестве. Открытие должно было стать общеизвестным давным-давно, поскольку безмозглый информат обнаружил это по меньшей мере десять лет назад, а разум человеческий разбирается в сложных системах лучше, чем любая машина, даже ваш знаменитый компьютер с Тубалкейна.

Так вот, у этого организма был единый мозг. Центральная нервная система, которая погибла, когда на планету посыпались лунные обломки. Сохранились только рефлекторные функции. Ианцы поняли это давно и искали некий суррогат, с помощью которого хотели снова добиться того же, чего некогда добился Постановщик. Единый Созидатель. Вся раса сливается воедино, каждый ее член становится частичкой всепланетного целого. Они разыскали не вас, а ваш корабль, понимаете? И благодаря вмешательству Мораг, находившейся под влиянием Вспышки, смогли укрыть правду так глубоко, что даже вы ее не узнали.

— Я? — У Марта тряслись губы. — Это ложь! — завопил он. — Ложь! Мораг, за мной!

Одним движением он включил оба аппарата невидимости, Мораг и свой. Марк бросился на возвышение, чтобы их удержать, но они уже исчезли.

Когда смятение улеглось, Делиан Смит спросил:

— Неужто все это правда?

— Насколько нам известно, да, — сказала Гарсанова. — Поэтому мы и созвали вас.

— Но вы обязаны что-то предпринять! Не дать ему возродить это чудовище! — взвизгнул Смит.

Рэйчел Смит утирала мокрое от пота лицо — впрочем, не она одна.

— Каких действий вы от нас ждете? — холодно спросила Гарсанова.

— Взорвать его корабль, если надо. Но остановить!

— Только что вы все стояли за него горой… Но речь не о том. Продвигаясь по галактике, мы обречены на встречи с беспрецедентными событиями. И пытаемся выработать кодекс поведения, действующий при любых непредвиденных обстоятельствах. Мы не станем уничтожать человека лишь потому, что его действия непредсказуемы.

— Тогда я намерен убраться отсюда, — пролаял Смит. — А у вас не было права селить нас на такой планете, с этими ублюдками!

— Верно! Верно! — кричали из зала.

Люди вставали и уходили. Через несколько минут в зале остались только Марк, Элис, Лем, Дуччи, Гарсанова да еще Эрик Свитра — он неуверенно топтался у выхода.

— Вы не желаете покинуть эту планету? — спросила Гарсанова оставшихся. — Если нужна помощь, вы ее получите. Бесплатное путешествие через Врата и гарантированное поселение в другом месте.

Доктор покачал головой.

— Не могу. После тридцати лет с лишним… Нет.

— И я не могу, — пробормотал Марк. — Если суждено возродиться Векам Мутины, я буду тому свидетелем. Гарсанова посмотрела на Эрика.

— А вы?

— Я? Я просто хотел сказать: извиняюсь, что закрутил эту историю. Только шаг ступил — и бух!

— Не корите себя, — отозвался Марк, глядя в пол. — С вами или без вас — все равно бы это произошло.

Эрик покусал губы, помедлил еще секунду и вышел.

XIX

— Я сейчас вспомнил об одном человеке, — сказал доктор Лем. — О своей бабке.

Марк на секунду задумался, кивнул и ответил:

— Очень хорошо понимаю, о чем вы говорите.

Они снова были в здании информата. Зал был оборудован — без какой-либо особой цели — видеоэкранами; их, по наблюдению Лема, насчитывалось больше, чем в корабле Чарта. Под защитой неуязвимого купола люди могли рассчитывать на спасение, что бы ни случилось в результате возвращения Веков Мутины. И могли наблюдать за происходящим, поскольку теперь вокруг Иана вращались десятки спутников-шпионов. Все было готово для записи и анализа любых неожиданных событий. Такие события уже начались. Прошлым вечером, едва последняя партия людей покинула планету через Врата, ианцы уничтожили колонию. Они вышли из своей части Прелла с факелами, кувалдами, топорами и планомерно превратили человеческие строения в дымящиеся развалины.

Марк и Лем сидели в информате и наблюдали все это. Без сомнения, ианцы знали, что спутники их видят и передают изображение под купол информата, но не обращали на это внимания. Они явно хотели, чтобы люди знали о происходящем. В их действиях было странное свирепое веселье.

— Вы думаете о Земле, — продолжил Марк.

— Да. Непривычное ощущение для старика…

Лем с трудом поднялся с мягкого кресла. С момента, когда Врата отключили сигналом из космоса, доктор вставал только для того, чтобы размять свои стариковские косточки. И он, и Марк знали, что под информат заложены мощные взрывные заряды — на случай, если общеианский организм сумеет вновь запустить свои хитроумные силовые поля, которые искривляли пространство так, что путешественник мог буквально на каждом шагу преодолевать по парсеку.

Марк спросил:

— Вы и раньше понимали, что мы — этот… как его назвала Гарсанова?

— Пилотный проект. Да, такие мысли были. Но что-то удерживало меня на этой планете, хотя я часто думал, что зря трачу время и силы. Но сейчас мы можем найти себе достойное применение. Автоматы соберут массу поверхностной информации, но кто может быть лучшим свидетелем таких беспрецедентных событий, нежели психолог и поэт?

Марк подумал, что вряд ли годится для столь важной задачи, и спросил, меняя тему разговора:

— Как вы думаете, чем занят сейчас Чарт?

— Вряд ли теперь стоит говорить о Чарте и его занятиях…

Лем щелкнул пальцами, экран ожил, и они увидели изображение Мандалы Мутины. Она сияла, из космоса к ней тянулись лучи солнца, хотя оно и спускалось к западному горизонту. Мандала начала сиять еще до рассвета: корабль Чарта запустил несколько спутников-усилителей, которые постоянно направляли солнечный свет под нужным углом, так, чтобы кристаллические колонны сверкали и переливались всеми цветами радуги. К Мандале тянулась неровная цепочка ианцев — втягивалась внутрь и проходила сквозь нее.

— Уходят запрограммированными, — прокомментировал доктор. — Вот кого мы считали Постановщиками — обыкновенных ианцев, получивших свой импульс.

— Но почему Постановщик так долго ждал?

— Есть некоторые предположения. — Лем вздохнул. — Информат как будто со мной согласен. Когда организму надо реализовать особо амбициозные планы, нервные ткани не выдерживают нагрузки, особенно если у них нет дублеров — как у существ с высшей нервной деятельностью, с мозгом, способным себя осознавать. У народа Иана произошел колоссальный нервный срыв, из-за этого и разрушилась луна. От испуга они почти перестали осознавать себя единым организмом. А на деле он бессмертен или практически бессмертен. Вы это поняли, конечно?

— Да.

— Поэтому Постановщик не хотел повторять старые ошибки. Он ждал случая, надеясь, что Кольцо со временем истончится, что Кралгак снова станет проходим, и дикари объединятся со всем народом… Но что проку в гипотезах о существе, которое отличается от нас примерно так же, как мы от амебы?

— Не согласен, — возразил Марк. — По-моему, разум един, познаваем, и любое мыслящее существо может вопреки различиям понять всех остальных. Пусть между нами некая пропасть, как между поэтом и математиком, например, но мы в состоянии понять цели других существ и в какой-то мере их оценить.

— Возможно, возможно… Сейчас мы с вами похожи на космического физика, у которого сошлись уравнения, описывающие происхождение Вселенной. Но без надежды ухватиться за какие-то доказательства и предложить для них математический аппарат.

— Вот! Вы точно выразили мою мысль, — отозвался Марк. — Должна быть хоть малая область, в которой мы сумеем сообщаться с каждым разумным существом. А остальное… Что же, остальное может остаться таким же недосягаемым, как ядро гигантской газовой туманности.

— Интересно… — пробормотал доктор. — Составится ли когда-нибудь единая цепь разумов в галактике? Чтобы у всех были сведения друг о друге… Десятки тысяч видов мыслящих существ…

— Разве что через миллион лет, — произнес Марк.

— Но может быть, это начинается здесь и сейчас. Лема прервал информат. Он доложил:

— Корабль Чарта уходит. Следует через атмосферу.

— Любопытно, мы сумеем понять, почему он уходит? — задумчиво заметил Марк.

— Что толку в догадках? Знаете, мне бы так хотелось, чтобы Помпи была здесь… Глупая мысль, конечно — в такой обстановке…

— А где она?

— Я ее отослал с семейством Дуччи. Она обожает Джузеппе, и я подумал, что нехорошо оставлять ее здесь лишь потому, что я, старый дурак, решил изображать героя.

— Значит, так вы это оцениваете, — сказал Марк.

— Честно говоря, нет. Я остался из упрямства. У меня была амбициозная цель — раскрыть тайну Иана. И оказалось, что уже годы, как тайны нет, и решение от меня ускользало из-за ловкого фокуса с нашим информатом. Какая незадача! Я почувствовал себя обманутым. И захотел это как-то компенсировать. И… — Доктор умолк, словно сомневаясь, говорить ли дальше. — И понял, что люблю эту планету.

— Метеоритный дождь на Кралгаке ослаб на сорок процентов, — объявил информат. — На сорок четыре… сорок девять… Экстраполяция: метеориты исчезнут через минуту двадцать две секунды после сигнала… Сигнал.

— Марк, после вашей работы над «Эпосом Мутины»… У вас появилась идея: что именно пытался совершить Постановщик?

— Да. Получить контроль над Вселенной.

В этот момент на экраны хлынули удивительные изображения, и разговор прервался.

Над Ианом вновь повисла луна; она металась из стороны в сторону, подобно торопливой ладони гончара, работающего с грубым материалом. На большей части Северного полушария стояла спокойная, ровная ночь; один-единственный летний шторм бушевал далеко, за океаном. Но понемногу сгустились облака, беспорядочно засверкали молнии. Заря продвигалась к экватору; она не была такой живописной, как в ночь прибытия Чарта — только вихри, похожие на волны за кормой скоростного судна.

Сияние Мандалы на долю секунды померкло, когда все солнечные лучи сконцентрировались в пустом пространстве на корабле Чарта, словно приказывая ему исполнить свою роль в спектакле.

Менгиры Радости, опоясывающие пунктиром всю планету, местами пострадали от метеоритов. Корабль нависал над разрывами в их цепочке, там, где могучие каменные колонны были разрушены. И тогда почва начинала вспучиваться. Камни вздымались вверх, образуя менгир, подобный всем остальным, разогревались, сплавлялись и во мгновения ока отвердевали. Так продолжалось некоторое время, а затем каменные глыбы, покрывающие почву вокруг информата, стали дрожать.

— Незначительные сейсмические явления, — доложил информат.

Однако ничто не могло повредить неуязвимой раковине, в которой скрывались наблюдатели — она опиралась на скальные породы планеты.

— Каким чудом это делается? — выдохнул Марк.

Ответа ждать не приходилось ни от Лема, ни от информата. Разобраться в такой технике скоро не удастся — она была вне человеческих знаний и возможностей, эта техника, заставлявшая скалы звенеть подобно колокольчикам.

Между тем корабль завис над странным плоскогорьем, на котором Марк побывал с Чартом и Мораг — с рядами сидений на тысячи мест, обращенных к голой стене. Лазерным лучом корабль прорезал дорогу по склону, и тогда ианцы, терпеливо ждавшие внизу, начали подниматься к вершине.

— Это главная составляющая Постановщика, — с абсолютной уверенностью сказал доктор. — Головной мозг. Тысячи ианцев, отрезанных от внешнего мира каменными стенами.

По неровной, порывистой походке этих ианцев было видно, что они пьяны от шейашрима. Люди знали, что во всех городах Иана наварили огромное количество шейашрима — достаточно, чтобы десять раз одурманить каждого взрослого жителя планеты.

Следующее место — Маллом Ват, но тут корабль завис над самой поверхностью океана, пока вверх не поднялась огромная колонна, вихрь брызг и тумана. На верхушке Вата образовался водяной шар; он стоял незыблемо, словно не было силы тяжести и внутри него что-то помещалось — оно проглядывало время от времени и казалось неподвижным, хотя вода и вращалась неистово.

Затем — мелкие задачи: корабль поднял сравнительно небольшой предмет, метров шести в высоту, с ледниковой осыпи на склоне Монт-Фли и установил его на ближайшую вершину, в раму из неприятных зеленых огоньков.

«Как будто на том корабль закончил свою работу — как раз вовремя, — подумал Марк. Он уже зевал, глядя на экраны. — Когда ничегошеньки не понимаешь в том, что тебе показывают…»

— А это — источник энергии, — услышал Марк голос Лема и уставился на экраны. Оказывается, он ухитрился задремать. Смутно помнилось, что информат о чем-то сообщал, и он запросил повторение.

Крупные сейсмические явления, — доложила машина. — Сжатие коры на всех континентах.

Марк в крайнем удивлении повернулся к Лему.

— Вы сказали — источник энергии?

Старик безотрывно смотрел на экраны. На них были видны мощные бури, сверкающие молнии, осыпающиеся горы, океан, кипящий гигантскими волнами. И, как завершение всего этого, сквозь неуязвимый купол проникали скрежещущие звуки, скрип, визг и отвратительное шуршание.

— Информат еще анализирует, — ответил доктор. — Но, полагаю, именно так и должно быть. Информат!

Слушаю, доктор Лем.

— Входило ли в намерения Постановщика преобразовать энергию вращения луны в тяговую силу для всей планеты Иан?

По имеющимся сведениям, это реальное предположение, — бесстрастно сообщила машина.

У Марка перехватило дыхание.

— Для путешествия сквозь галактику?

С высокой вероятностью, — ответил информат.

— Вы были правы, Марк. У Постановщика вселенские претензии, — сказал доктор и снова обратился к информату. — Скажи, теперь он намерен заставить кору планеты скользить по жидкому ядру, чтобы использовать высвобожденную энергию в тех же целях?

С высокой вероятностью, — повторила машина.

Марк рывком вскочил на ноги. Перед глазами его внезапно возникла картина, более живая, чем на экранах. Он завопил:

— Этого нельзя допустить! Планету разнесет в клочья! Мы погибнем!!

— Это уже началось, — невозмутимо сказал доктор. — Смотрите.

На экране, показывающем побережье того, что только что было Южным континентом, все изменилось: стало видно, как испаряется океан, как скалы взлетают в воздух, подобно камешкам из вулканического жерла. И было два настоящих вулкана — нет, четыре… нет, даже пять…

Пол вздыбился под ногами людей, словно несокрушимый купол был лодочкой, подхваченной с берега приливной волной.

XX

— Марк, Марк!

Смутно, как сквозь серый туман, он сознавал, что Лем смотрит на него, зовет его, повернувшись в своем кресле. И вокруг были искусственные, далекие, маленькие изображения: вулканы, приливные волны, бури…

Неважно. Это помещалось на ложном уровне сознания. Малая часть восприятия. Мелочь. Было еще что-то, неизмеримо большее.

При последнем проблеске нормального, человеческого сознания поэт Марк Саймон вспомнил вопрос, заданный им информату после того, как земные техники разблокировали сведения о народе Иана. Марк спросил, какое поле — или сила — объединяет ианцев, когда они входят в состояние шримашея, и можно ли обнаружить эту силу. Информат твердо ответил, что на данной стадии развития человеческой науки ее обнаружить нельзя, однако уже известно так много других полей, сил, пространственных непрерывностей, замкнутых систем, скоплений вещества, что эта сила должна помешаться в пределах между «эн-алеф» и интервалом поля Врат от «пи» до «и».

Для обнаружения лучше всего подходит нервная система человека, — заявил информат.

И сейчас Марк Саймон обнаружил, что это правда.

Скелет…

Разве человек осознает, что у него есть скелет? Нет: пока нож не рассечет кожу и мускулы, не обнажит розово-белую кость, реальна только прочность, гибкость суставов, ощущение опоры.

Твердая опора. Жидкость, спрессованная до твердого состояния. Скелет.

Мускулатура…

Гибкая, опирается на кости. Десятилетиями, столетиями анатомы терпеливо рассекали трупы, чтобы узнать, как организована мускулатура, где она прикрепляется к скелету. Узнать, что есть мускулы, неподвластные человеческой воле.

Обмен веществ…

Тонкие химические реакции, регулируемые нарушениями дыхания.

Мысли мчались стремительно, все разом.

Нервная система…

На протяжении тысячелетий люди не знали, что они думают мозгом.

То, что оставалось от Марка Саймона, захохотало. Это был скверный смех, хуже не бывает — смех человека, которому доставило бы удовольствие сбить с ног инвалида. Но смеялся не тот человек, который некогда был Марком Саймоном. Хохотало нечто, оставшееся от Марка после того, как импульсы Постановщика взяли верх над его нервной системой. Это был преднамеренный акт Постановщика. За этим действием стояло стремление: заставить самонадеянных земных приматов уважать новое существо — единую личность Иана.

Доктору Лему было заметно лишь то, что Марк лежит на полу и заходится истерическим смехом. Но сам Лем не терял рассудка, и видел картину катастрофы на экранах, и ощущал подвижки купола по мере того, как твердая скала под информатом становилась гибкой, затем полужидкой и наконец потекла. Информат бесстрастно доложил, что температура снаружи 830 градусов. Лем подумал о спутниках-наблюдателях, запущенных землянами, и страх смерти, обуревавший его только что, немного отступил.

Планета деформировалась, вопила, стонала. Кора ее лопалась, горы рушились, океан кипел. И в то же время народ Иана под властью наркотика собирался воедино, со-би-рал-ся, с о б и р а л с я.

«Ты не можешь пойти на такой риск, — думал Марк, обращаясь к Постановщику. — Не рискуй, демонстрируя свои возможности. Однажды ты уже зарвался. Добиваясь такой аудитории, наверняка зарвешься снова».

Внутри него, глубоко, ощущалось тихое довольство. Оно не принадлежало ему — личности, Марку Саймону. Оно принадлежало целому народу. Сообществу. Постановщику великого спектакля.

Планета теряла форму, дымилась и грохотала.

«Я понимаю тебя потому, что почти начал понимать Шайели?» Спрашивала часть того-кем-он-был; ее едва хватило на этот вопрос. Но в Постановщике было слишком мало Шайели; он не понял, о чем говорит-думает Марк.

Лем потрясенно смотрел на спектакль, разворачивающийся по всем экранам. В долинах Хома галопом уходили от жара, сжигающего деревья, оленеподобные животные с серебристыми хвостами. Плоскогорье Бло изламывалось, содрогалось и вновь разламывалось; опрятные сады и поля Рхи пылали, ветер уносил угли и древнюю богатую почву, обращенную в пыль. Солнце, видимое с дневной стороны планеты, стало заметно меньше.

Лем кивал, глядя на это. Да, умирает то, что он столько лет любил. Умирает по собственной воле.

Спутник, до того не задействованный, показал склон холма, на котором плясало племя дикарей — они ликовали так, словно каждый всем телом ощущал неистовый и общий оргазм. На взрослых удивленно смотрели несколько детишек; один ребенок плакал, протягивая ручонку — просил еды. Но Постановщику это было безразлично; организм не может ощутить микроскопический капилляр, лопнувт ший на коже. А солнце все уменьшалось, и тьма вытесняла синеву неба.

Марк никуда не смотрел; он валялся на желтом полу, как бы потеряв сознание, но видел Постановщика. Пока все хорошо… не считая того, что для воплощения сна в жизнь не хватит энергии. (Он словно говорил сам с собой, раскрашивая… нет, не слова. Идеи. Слова слишком ничтожны для общения с этим невероятным разумом.) Не хватит энергии. Бегуну с разорванной бедренной артерией не добраться до финиша; будь он хоть лучшим атлетом в галактике, все равно упадет.

Планета кровоточит. Ревет пламя, вырываясь из трещин в ложе бывшего океана. Великая пустыня Кралгака начала скользить, уходить куда-то с места, где она располагалась десять тысяч лет.

«Будь я в контакте со своим телом, я бы заплакал. Страшно смотреть на этот ужас…»

Планета была уже далеко от своей прежней орбиты; она летела в пустые глубины космоса, и присланные с Земли наблюдательные устройства летели вместе с ней. Каждое ее содрогание будет отмечено, изучено, интерпретировано…

Марку захотелось кричать — еще больше, чем плакать. Но приступ ужаса прошел в тот момент, когда перестала сиять Мандала Мутины. Клубящиеся облака дыма и пыли отсекли даже многократно усиленные спутниками Чарта солнечные лучи. Все изменилось. Это было похоже на переход через Врата с горячей планеты на ледяную — одним шагом. И здесь было что-то… Голос? Нет, не совсем так. Чье-то присутствие. Все это запоминалось мозгом Марка Саймона. Возможно, память никогда не будет понята до конца. Возможно, станет основой поэмы. Возможно, породит новый стиль, и он станет известен десяткам миллионов людей — они скажут: «А, эту вещь создал Марк Саймон!» Но все запоминаемое было отвратно, как раскаленное железное клеймо, и некое послание, которое словно плавало у него под кожей, твердило ему, что это будет ранить его всегда.

Мандала постоена так же, как люди строят компьютеры. Ты понял?

Да.

Я использую личность, которую вы звали Грегори Чартом. Я использовал другую, которую вы называли Мораг Фенг. Она была инициирована давно и отравлена посланием Мандолы.

Да.

История «Эпоса Мутины». Это история, не имеющая конца — только завершение. Очень скоро здесь не останется ничего, кроме затянутого ледяным туманом нагого и холодного каменного шара и странных памятников, творящих странные дела.

Да. (Казалось, это «что-то» ежесекундно ищет его одобрения, просит по крайней мере все запомнить для пересказа.)

Была планета, обитатели называли ее Ианом. Плодородная, гостеприимная, даже прекрасная. Раса, развившаяся на ней, настолько непонятна вам, индивидуалистам, что вы даже не в силах создать общей концепции ее развития.

Продолжай. Уходишь от темы.

Нет. Я не прав. У вас есть концепция. Это меня и пугает.

Пугает?

Да. Ты поэт, так же как Грегори Чарт есть-был художником — далее не будет, ибо он сгорает. У вас есть форма общения, похожая на мою-нашу форму, но ты от нее не зависишь. Я умираю потому, что мои-наши мечты имели над нами власть. Ваши — только манят вас.

Кажется, я понимаю.

Это так. И поскольку ты понял правильно, ваши одинокие, разделенные куски протоплазмы смогут совершить то, что не удалось мне-нам.

Планета взмолилась бы о пощаде, если бы такое стало возможным. Первозданная магма хлестала из трещин в коре, как кровь из артерий; немногие уцелевшие обитатели планеты задыхались. На истерзанной ее поверхности подпрыгивал купол, построенный людьми, плясал, словно пузырек в бурной реке. Прелл ушел под воду, как ушли когда-то его предшественники, но теперь эта вода кипела ключом.

Мечта вас уничтожила.

Ибо тому, что во мне-нас мечтало, не приходилось сражаться с грубой и неподатливой реальностью, с материей и энергией. Ты понимаешь это?

Да. Для тебя, для суммы нервных узлов миллионов живых существ, Вселенная была идеей, с которой можно было забавляться, как с игрушкой. Выживание было делом каждого существа в отдельности. То же самое было с работой. И с воспроизводством. Иными словами…

Хватит. Меня уже нельзя уязвить. Я теперь — всего лишь резонансные контуры в слабосильном человеческом компьютере. Единственный канал для контакта с вашей расой — гибнущий мозг великого художника, которого я заразил своими видениями… и сжег, как и жертв своего прошлого великого начинания.

Ты больше не говоришь: «я-мы».

Нет больше «мы». Тот кислород на планете, что не сгорел в огне, скоро обратится в снег и выпадет на скалы. Планета ушла от своего солнца почти на световой год.

Ты безумец.

Если разумны только те, что подчиняются законам Вселенной, тогда ты прав.

Последние спутники отключились. Информат объявил: «Необходимо преобразоваться в модус выживания. Не тревожьтесь. Соответствующее оборудование надежно обеспечит вашу безопасность».

Лем дрожал так, словно побывал на волосок от смерти, но не понимал этого, пока опасность не миновала. У него стучали зубы. Марк корчился, лежа на полу — доктор Лем едва сумел его приподнять. Медицинские автоматы почему-то не включались.

Важно, что у тебя была мечта.

Мечта испарилась. Во мне ничего не осталось. Я — гаснущее эхо электронных потоков в компьютере, плохо приспособленном к резонансу с моим типом сознания. Если бы не остаточная деятельность мозга Грегори Чарта, я бы уже…

Марк поворочался на полу, сел. Все тело ныло, словно его избили и придавили чем-то тяжелым. Он смутно слышал голос Лема. Уронил голову на руки и заплакал. Он оплакивал Шайели, Постановщика, «Эпос Мутины», мечту, ставшую личностью и погибшую.

Гулкий голос объявил:

«Неисправности на корабле Грегори Чарта превысили допустимый процент. Запущена автоматическая программа выживания. Подан радиосигнал с просьбой об аварийной помощи».

Лем снова позвал:

— Марк, Марк!

Тот поднял голову, увидел, что доктор бледен, как смерть. Проговорил:

— Это было почти то же, что Чарт сделал на Хайраксе. Там это было как сон. Сон кончился и за него пришлось платить. Но здесь спящий знал, что спит. Ему еще во сне надо было подумать, как избежать расплаты.

— Не понимаю, — удивленно сказал доктор.

— Я тоже, — пробормотал Марк.

Потрогал свои щеки — они были мокрыми, и вдруг это показалось смешным. Он засмеялся. Через секунду захохотал и доктор — визгливо, по-стариковски, с истерическим чувством облегчения оттого, что они выбрались живыми из чужого сна.

XXI

— Вы знаете Марка лучше, чем я и медицинские автоматы. Он в порядке? — мягко спросила Трита Гарсанова.

«Поразительная женщина, — подумал доктор. — Принесла помощь с праматери-Земли, принесла неожиданно, когда мы на Иане думали, что нам уже нельзя помочь…» Он с тревогой всмотрелся в лицо Марка. Казалось, тот совершенно спокоен, хотя и перенес чудовищное напряжение, когда на его глазах погибала планета. Когда ее уничтожили силы, не подвластные людям. Те, кто был прямо связан с этими силами, Грегори Чарт и Мораг Фенг, впали в полное безумие.

— Мы тревожимся за него, — прошептала Гарсанова. — Он был так привязан к народу Иана…

— Как и Чарт…

— О нет, совсем по-иному! Чарт любил только себя и хотел лишь одного — чтобы им восхищались мы. Земляне. Ради этого он и вторгся в культуру иной расы, и когда понял, что не может…

Почти в тот же момент Марк подумал: «А, понятно, я на Земле».

Казалось, он только сейчас воссоединился со своим телесным «я» — после периода нуль-времени, периода полнейшей пустоты. Стараясь не выказывать беспокойства, стал вспоминать: значит, он прибыл через Врата? Рассуждая логически, так и было — ведь он на Земле.

И не просто на Земле, а в зале комитета Высшего планетного сената. Марк осознавал этот факт смутно, словно ему сообщил об этом кто-то, кому он не особенно доверял. Он с вялым удивлением смотрел на высоченный зал, на людей — они были всех цветов кожи, одеты с удивительным разнообразием и сидели перед экранами, на которые выводилось такое количество информации, что люди как будто объединялись в коллективный… Организм?

— Здравствуй, Марк, — сказал беззвучный голос глубоко в его мозгу, на уровне, не поддающемся контролю.

И тем не менее в нем были знакомые интонации. Они напомнили Марку о тонком, грациозном теле, прижимавшемся к его груди, о чувственных прикосновениях и запахе, похожем на запах ветерка из садов Рхи.

Марк ощутил наконец земную силу тяжести и то, что он одет в земную одежду и сидит в мягком кресле — один из многих людей, находящихся здесь, под высоким потолком, залитым искусственным солнечным светом, перед членами Комитета. Ему было спокойно, он мог опереться на древние обычаи своей, земной расы. И поэтому сумел ответить:

— Здравствуй.

— Ты знаешь, кто я. Не желаешь ли, чтобы я стала еще больше похожа на Шайели?

Шайели… От нее осталась лишь горстка костей и пепла.

— Нет, — беззвучно произнес Марк. — Она не была тобой. Даже когда ее сознание поглотил шейашрим.

— Дай определение, кто я.

— Малая часть снов Иана… Часть, уцелевшая после гибели народа и подпавшая под неодолимое воздействие корабельного компьютера. Он изверг тебя. И теперь тебе предстоит столкнуться с предубеждениями иной расы.

— Еще был Чарт, — сказал Постановщик, только что говоривший с Марком голосом Шайели. — Наглец. Он пытался побороть меня. Тщеславно хотел использовать народ Иана в своих целях. Ты скромен. Ты художник куда более талантливый, чем он.

— Чепуха! — неслышно фыркнул Марк. — Я моложе, только и всего. Что, возраст для тебя ничего не значит?

Пауза. Марк отметил, что один из людей, сводивших воедино сведения о судьбе Иана, начал свой доклад. Поток слов — Марк их не слушал. В его памяти были более значительные слова. Нечто внутри его мозга снова заговорило:

— Ты понял то, что с самого начала проглядел Чарт? Очевидное объяснение тысячелетнего бездействия ианцев.

— Мы говорили об этом с Лемом. Он ощущал это с первого дня на Иане. Изнеможение. Но мы не разобрались как следует.

— В некотором роде это было… Да, «изнеможение» ближе к смыслу. Я-мы, сверхорганизм это или нет, был изможден. Не следует жалеть, что я-мы умер.

— Что?

— Именно так. Но кое-что сохранилось — твоя уверенность в том, что я-мы действительно существовал — или существовали. Я нашел нечто очень важное в твоем мозгу… вот оно!

Из памяти словно выплыла запись: разговор с Лемом, рассуждения о цепи взаимопонимания, которая непременно свяжет все мыслящие расы Вселенной. Эта цепь стала видимой, засияла в его мозгу ожерельем из сверкающих камней, более ярких, чем Вспышка Мутины. Он едва не вскрикнул.

— Теперь мы попросим Марка Саймона изложить его собственное мнение, — заключил оратор.

— Я вижу, ты разобрался, почему Иан должен был умереть, — шепнул Постановщик. — Но сможешь ли ты объяснить это другим?

— Не я. Ты объяснишь, — ответил Марк.

Он уже поднялся и вглядывался в лица людей, сидящих в зале. Чужие люди. Но все они — порождения праматери-Земли, планеты, радующей душу. Они разобщены, эти приматы, — возможно, не слишком умны и отзывчивы, но, вне сомнения, любознательны. Они обеспокоены, ибо только что узнали о существе, которое чрезвычайным усилием воли может снять небесное тело с орбиты — как человек, голыми руками поднимающий тяжелый камень.

Марк вздохнул и начал свою речь.

В зале звучал его голос, но это послание людям не было создано его разумом. Он слушал вместе с другими, хотя ощущал движения своих губ и удивлялся тому, что между фразами приходится дышать. Шайели не нужно было прерывать поцелуй для вздоха…

— Истинная проблема в том, — говорил его голос, — что на Иане был только один разум. Но одиночное сознание недостаточно вариативно для того, чтобы совладать со Вселенной…

Машины, обрабатывающие информацию, скорее всего, уже успели указать на что-то подобное — например, информат на Иане давно знал о шримашее и известил бы о нем поселенцев, если бы его не заблокировали.

— Примерно десять тысяч лет назад этот разум исчерпал свои возможности на родной планете и пожелал исследовать галактику. Он относился к Иану совершенно так же, как люди относятся к собственному дому, и перестроил планету по своему вкусу. Разработал телескоп, но техническое направление, которое привело нас к межзвездным кораблям и Вратам, было ему недоступно. Он не мог представить себе никакого другого межзвездного транспорта, кроме своей планеты, а источником энергии для поступательного движения мыслил только кинетическую энергию своей луны. Чтобы ианцы смогли выжить в грядущем путешествии, он объединил их, лишил воображения и инициативы, включил в устойчивый саморегулирующийся процесс. Идеальный процесс — в интересах всей расы, но не ее членов.

Но увы, когда луна распалась, энергия, которая должна была увести планету из его солнечной системы, породила только землетрясения, приливные волны и Кольцо. И тогда Иан — именно так надо называть всепланетный разум — тогда Иану для защиты от потрясения пришлось забыть обо всем, лишиться сознания. Ианцы — его составные части — сложили абстрактную поэму о том, что запомнили. Но они не могли воспринимать информацию, спрессованную во Вспышке Мутины, в наборе указаний, составленном совершенно таким же образом, как человеческие программы для компьютеров. Со сведениями о том, что следует делать при каждом следующем шаге, и что уже было выполнено.

Итак, все сознание Иана сосредоточилось во Вспышке Мутины, как в нейронных сетях мозга. Оно испытывало все большее давление и беспокойство и начало искать способ исполнить задуманное. Нашло меня, когда я пошел на безумный риск — решился посмотреть на Вспышку изнутри Мандалы. Нашло Мораг Фенг и направило ее к Марту. Земляне обосновались на планете задолго до этого момента, и их технические достижения Иан уже исследовал и включил в свои замыслы. Например, компьютер, построенный для Чарта на Тубалкейне. Но не сознавал, что наша техника выше его понимания. Он не мог вообразить себе Врата — не потому, что ему был недоступен физический принцип: он просто не мог представить себе, каким образом детали Врат доставляют на десятки планет в разных звездных системах.

Он не мог вынести мысли о том, что эти потомки обезьян действительно его превосходят, и хотел совершить нечто колоссальное, чтобы поразить их. К сожалению, в его репертуаре было только одно подобное действие, и оно не удалось. Примерно то же Чарт совершил на Хайраксе: мечта стала явью, но, соприкоснувшись с реальным миром, погибла. Реальность извергла ее. Законы природы не позволили планете Иан переместиться через нуль-пространство к иному солнцу, и она разрушилась.

Почему Иан не предвидел этого? Возможно, и предвидел, а если нет, то причина понятна. Иан никоим образом не был ученым. Он был художником. В терминологии, примененной нами для передачи символики «Эпоса Мутины», он был постановщиком, драматургом и режиссером, высшим устремлением которого была Вселенная. Он желал превратить Вселенную в произведение искусства, а мы все должны были стать его аудиторией. И вне зависимости от того, предвидел ли Иан, что его планы обречены на неудачу, можно уверенно сказать: он понял это, когда приблизился конец. И совершил то, чего мне, к великой моей радости, никогда не придется совершить. Люди — удачливые существа. Каждый из нас не несет общей ответственности за свою смерть. Мы осознаем, что существуем во времени и пространстве, ибо кроме нас есть другие люди, и с ними продолжится жизнь. Но крушение уже нависло над Ианом, ему пришлось решать: хочет ли он, чтобы о нем помнили, и как сделать так, чтобы память не исчезла. Задумайтесь об этом! Решение надо было принять раз и навсегда…

По залу словно пронесся ледяной ветер, как будто само Времй окутало людей дымкой.

— И он решился, — говорил Марк, — возможно, потому, что его решение послужит нам примером, когда настанет наше время решений. Мы говорим: «Галактика велика», но ведь наша галактика — лишь единичка среди бессчетного множества галактик, и время одной жизни — мельчайшая частичка от времени бытия Вселенной. И все же за эту частичку времени можно совершить великие дела. Понимаете, Постановщик мог выбрать безвестность. Он и не хотел, чтобы о нем помнили — даже чтобы о нем знали. Сам он не мог равняться с Грегори Чартом, который восстанавливал базисную культуру на десятках планет, собирая ее воедино из обрывков и обломков, шуток колыбельных, народных сказаний… И Иан разыскал Чарта, единственного человека из многих миллионов, который уверенно делал то, для чего Иану понадобились бы тысячелетия… Понимаете, у Иана была только одна жизнь, и он должен был хоть что-то совершить. И он предпочел безвестности крушение — но вселенского масштаба. — Марк вздохнул. — Итак, мы впервые увидели уход целой планетной расы. Она состарилась. Она свершила все, что могла. Пусть после нее ничего не осталось, кроме одиннадцати поэм — они помогут идущим следом.

Марк опустился в кресло. Некоторое время в зале было тихо, затем члены комитета, не сговариваясь, двинулись к выходу. Марк не тронулся с места; он ощущал странную усталость, словно долго стоял с тяжелым грузом на плечах, и понял, как велика была тяжесть, только когда освободился от груза. Потом увидел, что Лем смотрит на него, и принялся извиняться за свою неучтивость. Лем не дал ему договорить.

— Вот что не давало мне покоя, — сказал доктор. — Как удалось столь молодому человеку понять, что значит быть старым?

— Иан был очень стар.

— Да-да, конечно… Но если вы поняли, что значит быть старым, вам никогда уже не вернуть юности. Вы это осознаете?

— Наверное, да.

— И огорчаетесь?

— Нет. Я чувствую, в этом есть некий замысел. Есть какая-то причина.

— Полно вам! По крайней мере, никакой коллективный сверхвластитель не гонит нас к неведомой цели, как ианцев… — Лем запнулся и смолк под тяжелым взглядом Марка. Спросил: — Думаете, гонит?

— Если так, — ответил Марк, — то надеюсь, ни вам, ни мне этого знать не дано. Ибо цель может оказаться никчемной.

Доктор покивал; взгляд его словно был устремлен в пугающее будущее.

— Да. Понимаю.

— Время скажет свое слово. А когда скажет, я не стану его слушать, — проговорил Марк. Взял Лема за руку и повел его из зала собраний. К землянам.