Дети Сатаны

Начало одного обычно есть конец чего-то другого. Так было, есть и будет.

Заккур Бишоп стал свидетелем убийства, оно произошло у него на глазах, хотя ясно это ему стало лишь час спустя.

Он бы ничего не заметил, случись все это не в «Скорпионе», а где-то еще. Да и жертве понадобилось десять минут, чтобы осознать, что его убили, и даже тогда он ни с кем не поделился своей бедой. Не имело смысла: никому не докажешь, что он мертв, точнее, убит, да и ничего с этим не поделаешь. Если проинформировать копов и каким-то образом убедить их в своей правоте, предоставив все доказательства, они постараются побыстрее их забыть. Убийца не из тех, кто склонен говорить правду. Наоборот, нежелание ее говорить и послужило мотивом убийства. Трудно вообразить себе другое такое преступление, и прилюдное, и не замеченное никем. Но, совершенное в «Скорпионе», убийство это привело к тому, что прежний мир рухнул, как карточный домик.

«Скорпион» — один из тех клубов, что время от времени посылает верующим Господь, когда хочет их поддержать. Эд Финнигэн, закончивший выступления по причинам, о которых он предпочитал не распространяться, сумел убедить владельцев китайского ресторанчика неподалеку от Дэлхаузского университета сдать ему подвал за смехотворную сумму. Подвал, как выяснилось, состоял из двух больших комнат без единого окна. В первой Финнигэн устроил обычный бар, со стойкой и столиками. Вторую, размером побольше, где в свое время располагалась мазутная котельная (дом построили до того, как основным источником света и тепла стало солнце), он выкрасил в черный цвет и выложил потолок звукопоглощающей плиткой. Потом отправился в Дэлхаузский университет, обошел и другие университеты Галифакса[1], прочесал аудитории и кафетерии, бары и общежития, слушая всех музыкантов. Тем немногим, кого выбирал, он представлялся и объяснял, что открывает клуб под названием «Скорпион». С большим музыкальным залом, где будет сцена и соответствующее освещение. В этом зале говорить, вернее петь, смогут только артисты. Остальные будут караться за каждое слово. Захотевший поесть или выпить поднимет руку, а после того, как подойдет официант, укажет, что ему нужно на подсвеченном меню. Дверь в зал, добавлял Финнигэн, будет открываться только между песнями. Звуковая система будет включать шесть микрофонов «Шур», два микшера «Тик», пару шестисотваттовых усилителей «Тойота», две колонки и четыре настенных динамика. По средам и пятницам предполагались бесплатные концерты, с тридцатиминутными выступлениями, в остальные дни платные. Финнигэн извинялся за то, что много заплатить музыкантам не сможет. Зато, говорил он, пианино обязательно будет настроено. Не прошло и месяца, как «Скорпион» стал живой легендой, а китайский ресторанчик стал закрываться с заходом солнца: на стоянке не оставалось ни одного свободного места. Хороших музыкантов всегда больше, чем мест для их выступлений. И любой хороший музыкант готов продать душу ради интеллигентных, чувствующих, слушающих зрителей. А никакие другие не приняли бы правила Финнигэна. Тех же, что пытались возникать, безжалостно изгоняли, пусть и не дальше бара, где им предлагались музыкальный автомат, ирландский кофе и пиво. Именно потому, что заведенные правила неукоснительно выполнялись, Зак и заметил самое необычное из убийств.

Случилось это на двадцать четвертом году его жизни. Он готовился исполнить последнюю песню в своем сольном концерте. Джилл сидела за столиком у сцены, потягивала апельсиновый сок и помогала ему нежным взглядом карих глаз. Пока все шло хорошо, гитара звучала как надо, голос не подводил, зрители тепло встречали каждую песню. Но он чувствовал, что пора поставить точку и уединиться с Джилл в комнатке за сценой. Концерт он хотел закончить на высокой ноте и, перебирая в уме достойные песни, развлекал публику байками из своей жизни.

— Нет, нет, подружки и друзья, это правда. Однажды я чуть было не подписал контракт с «Чес рекордз». Из «Чес»[2] ко мне пришел парень по фамилии Кинг, но я видел, что он просто хочет сделать Зака Бишопа своей пешкой. Он был стопроцентным гомиком и потратил всю ночь, чтобы уговорить меня, но в конце концов я сказал: «Возвращайся, когда сможешь показать мне чек, приятель».

Зрители ответили дружным смехом[3], а Джилл показала ему нос. При этом она подняла подбородок, открыв ложбинку у плеча, которую он так любил целовать, и Зак разом определился с заключительной песней.

— Однако, старички, нам пора и за кулисы, чтобы и Джилл могла спеть свое… но сначала хочу, чтобы вы еще раз послушали меня. Я полагаю, вы и сами поймете, что песня эта родилась после нашей первой встречи с Джилл. Видите ли, я встретил эту даму, и как-то так получилось, что нам много чего захотелось сказать другу другу, й о том, что мы теперь будем вместе, и о чувствах, и о схожести взглядов. — Он взял несколько аккордов. — Но я знал, что главное, о чем я хотел сказать, не имело к словам никакого отношения. Я знал, что не был абсолютно честен. Так что мне пришлось написать эту песню. И он запел.

— Приди к моей кровати, обнажив душу и тело…

Пел он, не отрывая взгляда от Джилл, потому что песня эта посвящалась только ей. В обычном баре или кафетерий даже потасовка не отвлекла бы его внимания, но здесь краешком глаза он заметил крупного бородатого, затянутого в черную кожу мужчину, который именно в этот момент решил поменять место. Мужчина выбрал столик у сцены, за которым уже сидел посетитель. На мгновение Зак поймал взгляд бородача, который с вызовом посмотрел на него.

Но тут же глаза его вернулись к Джилл.

— Прими меня в себя и подними колени…

Наглый бородач теперь пытался заговорить с мужчиной, за столик которого подсел, джентльменом в возрасте, с длинными седыми волосами и топорщащимися усами. Несомненно, они знали друг друга. Зак видел, что старик пытается заставить бородача замолчать; а тот молчать не желал. Другие зрители уже бросали на него недовольные взгляды: он мешал слушать песню. Заку же не оставалось ничего другого, как продолжать.

— Я знаю, о чем ты думаешь…

Шедоу, клубный вышибала, материализовался около столика, высокий, широкоплечий, мускулистый, очень черный. Ударил ногой по стулу бородача, а когда тот повернулся, приложил палец к губам. Несколько секунд они сверлили друг друга взглядом, затем бородач повернулся к сцене. Он оставил попытки заговорить с седовласым, но у Зака осталось ощущение, что разочарование в его взгляде было наигранным: в душе бородач радовался, что его заставили замолчать. Взяв левую руку старика в свою, он достал капиллярную ручку и начал что-то писать на ладони старика. Начавший злиться Зак полностью сосредоточился на песне, страстно желая остаться наедине с Джилл.

— Приди к моей кровати, и пусть любовь… Его наградили громкими аплодисментами. Зак нежно улыбнулся Джилл, отхлебнул пива из стоящей на стуле кружки и повернулся к бородачу, чтобы сказать тому пару теплых слов, но бородач исчез. Вероятно, ушел с последними словами песни: вышибала как раз закрывал за ним дверь. Старик с нелепыми усами сидел один, в недоумении глядя на ладонь. Ни один из них не знал, что старик уже мертв. Он поднялся и тоже вышел из зала, под стихающие аплодисменты.

И черт с тобой, решил Зак. Поставил кружку на стул и махнул рукой Джилл, приглашая ее за кулисы:

— Благодарю вас, друзья, а теперь нам с Джилл пора пообщаться наедине…

«Юпитеры», освещавшие сцену, погасли.

Многие музыканты, достигнув успеха, словно сходят с ума, требуя королевских почестей, окружая себя абсурдной роскошью. Причина проста: до того, как они поднялись на вершину, к ним относились как к свиньям. Пока музыкант не завоюет места под солнцем, все, будь то публика, или агент, или звукозаписывающая фирма, так и норовят вытереть об него ноги. Эд Финнигэн сам был музыкантом, так что испытал все это на собственной шкуре. Он, к примеру, знал, что комната отдыха со звуконепроницаемыми стенами для артиста — бесценная жемчужина, и сумел, не сильно потратившись, побаловать музыкантов таким пустячком. Параллельно восточной стене музыкального зала и в пяти футах от нее он поставил вторую звуконепроницаемую стену. В результате получился коридор, в котором двое с гитарами могли прохаживаться, чтобы снять напряжение, не задевая друг друга. Кто-то мог репетировать, кто-то — настраивать инструмент.

А как приятно зайти туда после выступления, после чудовищных затрат энергии, чтобы пропустить первую за вечер рюмочку, скрыться от глаз поклонниц, сбросить пропитанную потом маску и вновь стать самим собой. Северная дверь, всегда запертая снаружи, вела к автомобильной стоянке, южная — непосредственно на сцену. Со стороны зала к двери крепилась табличка со следующей надписью:

«Если артисты хотят поболтать, дать автографы, выпить с поклонниками, принять от них сувениры или обсудить возможность своего выступления на свадьбе вашей дочери, они оставят дверь открытой, и вы ничего этого не прочтете. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ВХОДИТЕ.

НЕ СТУЧИТЕ, ЕСЛИ МОЖЕТЕ БЕЗ ЭТОГО ОБОЙТИСЬ.

УВАЖАЙТЕ НАС И МЫ ПОРАДУЕМ ВАС ОТЛИЧНОЙ МУЗЫКОЙ. Заранее благодарен, Финнигэн».

Это было святилище.

Зак обычно сходил со сцены выжатый, как лимон. Джилл после его выступления так и искрилась энергией. К счастью, равновесие достигалось с помощью марихуаны: Зака она заряжала энергией, Джилл — успокаивала. «Косячок» после выступления вошел в привычку, и они уже думали о нем, уходя из зала. В тот вечер они курили не «косячок», а целую сигару из травки, новинку, усиленно продвигаемую на рынок GMI с рекламным стишком: «Нашу сигару дольше курить — большего кайфа вам не словить!»

Зак лежал на ковре, наблюдая, как тонкий дымок медленно поднимается к потолку. Но вот сработал внутренний таймер и он выдохнул дым, наполнявший легкие.

— Дай-ка мне пачку. — Он приподнялся на локте.

Джилл, только затянувшись, передала ему сигару и пачку.

Зак повертел пачку в руке, осмотрел со всех сторон, кивнул.

— Восхитительно. — Он начал выходить из послеконцертной апатии. Вновь затянулся, выдохнул. — Просто восхитительно.

Джилл вопросительно посмотрела на него, едва не закашлявшись.

Зак выпустил еще одну струю дыма.

— Смотри. «Гарантированные 100 процентов чистой марихуаны». Понимаешь, что это значит?

— Это значит, что я не сойду с ума, но уж заторчу на всю катушку.

— Нет, нет, я про сигары вообще. Помнишь, какая погода была прошлой весной? Половина полей конопли, принадлежащих GMI, тридцать два дня мокла под дождем. Дождь — это благо, если собираешься торговать канатами, и вред, если твои потребители — курильщики. Стволы растут, словно бамбук, а листочки остаются крошечными, и действительно надо выкурить целую сигару, чтобы заторчать, — Зак усмехнулся. — Так что они делают? Выкидывают на рынок сигары. Да еще обставляют все так, будто готовились к этому не один год. Это чистая марихуана, тут они правы, но надо быть полным идиотом, чтобы выкурить целую сигару из качественной «травки». И, готов спорить, они смогут подгрести под себя немалую часть рынка. Удовольствия от них больше.

— Почему? — спросила Джилл. — Почему больше? Из-за того, что они толще и длиннее?

И это тоже, — признал он. — Когда я еще курил табак, я знал, что сигары крепче и шикарнее, но не мог себе их позволить. А эти ценой не очень отличаются от «косячков». Если и дороже, то на десятицентовик на каждую затяжку. Слушай, а чего тебе они не нравятся?

Она затянулась, помолчала, словно обдумывая ответ на его вопрос, внезапно посмотрела ему в глаза.

— Ты возбуждаешься, когда смотришь, как я курю?

Он покраснел до самых волос.

— Только честно? Как ты поешь в нашей песне. Верь мне и будь честной.

— Ну… я как-то об этом не задумывался… Тут у обоих одновременно вырвалось: «Дерьмо собачье», — и они рассмеялись.

— Да, возбуждает, — признал Зак.

Джилл долго смотрела на сигару, глубоко затянулась.

— Тогда я буду курить их, не переставая.

Она протянула сигару Заку и начала переодеваться, превращая этот рутинный процесс в маленький спектакль.

Живем вместе уже восемь месяцев, думал Зак, а она по-прежнему все обставляет так, словно обольщает меня впервые. Что за женщина!

Зажав сигару в зубах, он закатил глаза.

— К чему ждать, пока мы доберемся до дому? — похотливо проблеял он.

— Если эти сигары завоюют рынок, жди новой сексуальной революции. — Ее бюстгальтер упал на блузку.

— «Мне нравится девушка с сильной волей», — процитировал он. строку из песни. — У тебя с этим не слабо. — Он поднялся, шагнул к ней. Она не отпрянула, но и не приникла к нему.

— Не здесь, Зак.

— Почему нет? В лифте-то тебе понравилось, помнишь?

— Там было иначе. Сюда могут войти.

— Перестань, концерт окончен, Финнигэн и Шедоу вытирают разлитое пиво и подсчитывают выручку, нам никто не помешает.

Тут он замер. Она повернулась вслед за его взглядом. В дверном проеме возникла сияющая фигура.

На Джилл оставалась лишь юбка да трусики, да и юбку Зак уже успел задрать ей на голову, но несколько секунд они стояли, не шевелясь. Потом какое-то время вспоминали, что могут двигаться, наконец Зак отпустил Джилл, юбка упала вниз.

— Это правда, — сказал старик.

Он действительно сиял, светился распирающей его энергией. Казалось, что кожа и одежда вот-вот вспыхнут яркими языками пламени. Он сиял, как, должно, быть, сиял в свое время Христос, как сиял Будда.

А Заку внезапно вспомнились похороны его матери, умершей пять лет тому назад, когда друзья и близкие в один миг превратились в незнакомцев, во взгляде которых читалось благоговение, словно в него вселилась некая неведомая и ужасная сила. И в то время ему казалось, что они правы: чувство горя и утраты зарядило его какой-то странной энергией. Интуитивно он знал, что в этот день, единственный из всех, ему достаточно прикрикнуть на самого смелого, и тот убежит, поджав хвост, в этот день он может нарушать правила дорожного движения, не опасаясь наказания, он может смотреть свысока на всех живых, будь то мужчина или женщина. Близкий контакт со смертью обратил его, пусть и на короткое время, в шамана.

А этот старик стоял на пороге смерти и знал об этом.

— Я про песню. Она правдива. Я-то опасался, что найду вас сцепившимися, как кошка с собакой, а нежные чувства, что переполняли песню, окажутся всего лишь ширмой. Благодарю Тебя, Господи.

Никогда Зак не встречал человека, столь отрешенного от повседневных забот и тревог. Роста старикан был среднего, пребывал в полном здравии. Даже громадные усы не могли скрыть морщин: дали о себе знать полвека смеха и улыбок. Бесконечно добрые глаза, прокаленная солнцем кожа. Одежда, какую не носили уже добрых полвека: джинсы-бананы, пестрая рубашка, с преобладанием лилового цвета, двойная нитка бус, бандана. Никакой косметики, никаких, кроме бус, украшений.

Классический хиппи, подумал Зак. Так почему я стою, как истукан?

— Заходите, — подала голос Джилл.

Зак коротко взглянул на нее, вновь на старика. Тот вошел, оставив дверь открытой. Он переводил взгляд с Джилл на Зака, и его добрые глаза, казалось, снимали слой за слоем, добираясь до самого сокровенного. Заку внезапно захотелось плакать, отчего в нем вспыхнула злость, которая и помогла вырваться из транса.

— У нас принято стучать и спрашивать: «К вам можно?» — холодно бросил он. — Или вы не видели надписи на двери?

— Я знал, что к вам можно. — Старик, казалось, сам впал в транс: его глаза округлились, словно он только сейчас заметил, что Джилл наполовину раздета. — О, — улыбка вновь заиграла на его лице. — Вроде бы мне следует извиниться, но не буду. Я, конечно, сожалею, что помешал вам… но другой женщины мне уже не увидеть, а вы очаровательны. — Он долго смотрел на обнаженную грудь Джилл, наблюдал, как твердеют соски, а Зак удивлялся, почему его не приводит в ярость наглость старика. Джилл же просто стояла… Старик отвел глаза.

— Спасибо вам обоим. Пожалуйста, присядьте, я должен поговорить с вами о важных делах, а времени у меня мало. Пожалуйста, выслушайте меня, прежде чем задавать вопросы, и, пожалуйста… очень вас прошу… поверьте мне!

Джилл надела другую блузку и джинсы, Зак, по давней привычке, уселся на футляр гитары. Только тут он вспомнил о сигаре, все еще дымящейся у него в руке, удивился, увидев, что уменьшилась она лишь на четверть дюйма, хотел предложить старику — передумал; Джилл — передумал; бросил на ковер, растоптал.

— Меня зовут Уэсли Джордж, — представился старик.

— Понятно, — автоматически ответил Зак. Старик глубоко вздохнул.

— У меня мало времени, — повторил он.

— Да каким ветром… — «…могло занести Уэсли Джорджа в Галифакс?» — хотел сказать Зак, но не успел.

— Это Уэсли Джордж и у него мало времени, — перебила его Джилл.

Зак замолчал, подчиняясь властности ее голоса.

— Благодарю вас, — улыбнулся Джордж, повернувшись к Джилл. — Вы все понимаете. Хотелось бы знать, что. вам обо мне известно?

— Практически ничего, — ответила Джилл. — Но все-таки что знаю, то знаю.

Он кивнул.

— Судя по всему, вы оба обо мне слышали. Действительно, кое-какая известность у меня есть. Но все-таки что именно вы знаете?

— Вы — последний великий кудесник, создающий наркотики, — ответил Зак, — и были одним из первых. Вы работали в одной из «официальных» фирм, а потом ушли оттуда. Вы синтезировали DMT, хотя авторство присвоили другие. Вы разработали «Желтую дыню». Вы модифицировали STP, и теперь это безопасное средство, к которому не происходит привыкания. Вы создаете новые психоделики и продаете их задешево, иногда просто раздаете. Одни видят вас законченным психом, другие почитают за святого. Вы идете по стопам Оусли Стэнли, только вас никогда не сажали в тюрьму, и, по слухам, вы чудовищно богаты. Один из моих приятелей, который торгует наркотиками, утверждает, что вы можете заставить говорить даже молекулы.

— Вы способствовали принятию первого федерального закона, легализирующего «травку», — продолжила Джилл, — и провалили такой же закон по кокаину, действуя исключительно за сценой. Вы основали движение «С континента — на континент» и в один день раздали в Нью-Йорке пять миллионов капсул ТМ.

— Некоторые говорят, что вас не существует, — добавил Зак.

— На текущий момент они правы, — вздохнул Джордж. — Меня убили.

Джилл ахнула. Зак вытаращился на старика.

— Вы, возможно, видели, как это произошло, — Уэсли обратился к Заку. — Вы помните Сциллера, бородатого мужчину, который едва не сорвал вам последнюю песню? Вы видели, как он это написал?

Джордж протянул руку, ладонью вверх. Цифры телефонного номера, написанные черным вдоль линии жизни.

— Да, — кивнул Зак. — И что?

— Я набрал этот номер полчаса назад. Мне ответил Дэвид Стайнберг. Сказал, что как-то ему пробили голову, но в больницу он попал дешевую, поэтому дырку заклеили бумагой. И теперь в любой солнечный день он должен ездить за город. Я повесил трубку и понял, что меня убили.

— Телефонный шутник, — предположила Джилл.

— Ничего не понимаю, — покачал головой Зак.

— Этим вечером я собирался встретиться со Сциллером. После вашего концерта, в баре. Я тоже никак не мог понять, как он оказался в музыкальном зале и почему пытается заговорить со мной. А он все рассчитал. Он хотел, чтобы его заставили замолчать. Тогда он мог написать мне на руке что-то очень срочное. Это срочное послание на поверку оказалось шуткой. Так что в действительности он хотел прикоснуться своей капиллярной ручкой к моей руке.

— Господи, — выдохнул Зак. Джилл побледнела.

— Через десять или пятнадцать минут у меня случится сердечный приступ, — буднично продолжал Джордж. — И я умру. Это давний трюк ЦРУ. При использовании самого современного оборудо-

вания вскрытие смогло бы выявить следы сложных эфиров фосфорной кислоты, но я полагаю, что Сциллер и его сообщники подготовились хорошо. Они уже блокировали здание. Я не смог выехать. Вы двое — моя последняя надежда.

У Зака разболелась голова, под веки словно насыпали песку. Слова Джорджа напугали его. Говорил-то он о том, что владеет какой-то страшной тайной, которую хотел передать им. А к чему это могло привести? Страх и желание помочь обладателю этих добрых глаз рвали Зака напополам.

Впрочем, оставался и альтернативный вариант. Не поверить ни единому слову старика. Да можно ли представить себе, что этот энергичный, пышущий здоровьем человек мгновенно умрет, убитый какой-то надписью? Зак напомнил себе, что Гитлер и Распутин с той же убедительностью вешали лапшу на уши не юной парочке, а десяткам тысяч, миллионам людей, так что этот старикан, напоминающий Будду, возможно, обычный параноик с манией преследования. Зак никогда не видел фотографии Уэсли Джорджа. Он помнил, как какой-то тип выдавал себя за Эбби Хаффмана. Он призвал на помощь скептицизм, но вновь посмотрел в эти глаза, и они убедили его, куда больше, чем реакция Джилл, что старик — Уэсли Джордж и времени у него в обрез.

Зак проглотил что-то противное.

— Можете рассказать нам. — Потом он гордился тем, что голос у него не дрогнул.

— Вы понимаете, что я могу навлечь на вас серьезные неприятности? Вас даже могут убить.

— Да, — одновременно ответили Зак и Джилл и переглянулись.

Они сделали большой шаг вперед: одно дело согласиться жить вместе, другое — вместе умереть. Зак понимал, что сие означает: что бы ни произошло в дальнейшем, считай, они поженились. Ему хотелось бы хорошенько обдумать это важное решение, но времени, времени не было. Что важнее, смерть или женитьба, думал он, и читал тот же вопрос на лице Джилл. А потом они повернулись к Уэсли Джорджу.

— Сначала ответьте мне на один вопрос. — Оба согласно кивнули. — Цель оправдывает средства?

Зак подумал и ответил честно. Он понимал, что от этого зависело многое.

— Я не знаю.

— Зависит от цели, — предложила свою версию Джилл. — И от средств.

Джордж кивнул, довольный услышанным.

— Люди, которые сразу отвечают да или нет, меня нервируют. Хорошо, дети, в ваши руки вверяю я судьбу современной цивилизации. Я принесу вам Истину и не думаю, что правда заставит вас убежать.

Он посмотрел на часы, достал сигареты, закурил. А когда заговорил вновь, Зак отметил густоту его баритона, сделавшего бы честь Дизраэли или Джеронимо.

— Я — химик. Всю жизнь посвятил изучению химических аспектов сознания и восприятия. У меня было два мотива: первый — получить знания, второй — дать людям словить кайф, всем людям, самыми разными способами. Я думаю, что самой большой проблемой человечества, по крайней мере последние два десятилетия, являются нормы морали. Люди, пребывающие в отчаянии, не создадут ничего путного. И я старался с помощью химии дать им лучшую жизнь. Я, конечно, наделал ошибок, но думаю, что в целом принес миру больше пользы, чем вреда. А теперь выяснилось, что я — Прометей, и мои друзья жаждут моей смерти не меньше моих врагов.

— Я синтезировал антилжин.

В моей лаборатории получен наркотик правды. Я могу расфасовать его, как картошку, приготовить для использования в самых разнообразных видах. Это несложно. И я верю, что семена правды, брошенные в почву этой планеты, приведут к величайшим изменениям в истории цивилизации.

Все, что основано в этом мире на лжи, умрет. Зак попытался что-то сказать, но не находил слов. Почувствовал, как Джилл крепко сжала его руку.

— «Что есть Истина»? — вопрошал Пилат, но ответа не дождался. Боюсь, не дождусь и я, но хочу хотя бы уточнить вопрос. Не могу сказать, что владею объективной правдой, не уверен, что вообще есть такое понятие. Но субъективная правда у меня в руках, и я знаю, что она существует. Я знал проповедника, который добивался замечательных результатов, глядя людям прямо в глаза и говоря: «Ты тоже знаешь, что я имею в виду».

Лицо старика перекосило судорогой. Зак и Джилл синхронно двинулись было к нему, но он остановил их взмахом руки.

— Даже те из нас, кто признает правду только на словах, в глубине души знают, что есть правда, а что — ложь. И мы все верим в правду. Обмануть можно сознание; то, что находится глубже, назови его сердцем или подсознанием, разберется, что к чему. Когда ты лжешь, глубоко внутри возникает напряжение, чем больше ложь, тем оно сильнее. И, если перегнуть палку, напряжение это может тебя убить. Спросите Ричарда Кори. Что подразумевают люди, говоря, что здоровье у них в порядке? Не болит сердце, не тянет спину, зубы в норме, чирьев нет. А ведь они продают честность, частями и полностью, ради удовольствий, а потом удивляются, почему в их жизни так мало радости. Радость несравнима с отсутствием прострела в спине или боли в шее. И чем больше лжи накопилось между вами и каким-либо человеком, тем неуютнее вам в его присутствии.

Я наткнулся на слабительное для психомышцы.

— Сыворотка правды известна достаточно давно, — заикнулся Зак.

— В синтезированном мною веществе не больше пентотала, чем ЛСД — в «травке»! — прогремел Джордж, охваченный праведным гневом. Но тут же взял себя в руки, словно ему хватило мгновения, чтобы взглянуть на свою злобу со стороны, оценить ее, отрезать и отбросить от себя. — Извините… погорячился. Судите сами: пентотал иногда может заставить вас дать правдивый ответ на конкретный вопрос. Мой наркотик вызывает в вас желание говорить правду тем самым людям, которым вы раньше лгали, невзирая на последствия. Побочные эффекты во многом аналогичны тем, что возникают после исповеди: облегчение, безотчетная радость, стремление веселиться. Новизна лишь в одном: все цвета воспринимаются более яркими, насыщенными.

Вновь по лицу пробежала судорога.

— Одно это может поставить мир на уши, но боги расстарались на большее. Это вещество растворимо в воде, да что в воде, оно растворимо практически во всем, проникает через кожу и действует при неуловимо малой концентрации. Оно может попасть в организм как угодно. Пентотал надо не просто ввести, но ввести в вену. Мой наркотик… Достаточно капнуть на ладонь воском, дать ему затвердеть, помазать воск этим веществом, пожать руку другому человеку, и тот шесть или семь часов будет говорить правду и только правду. Вещество можно добавить в лак для ногтей, в зубную пасту, в «косячок», распылить из баллончика. Если его будет достаточно много в «косячке», который выкурят в небольшом помещении, оно подействует и на некурящих. Прекрасно сработает и метод, которым воспользовался Сциллер, чтобы убить меня. Наверное, есть способ избавить себя от воздействия этого вещества… но я еще не нашел антидота или нейтрализатора. Вы, разумеется, понимаете, к чему все это может привести.

Джордж еще говорил, когда подсознание Зака приняло судьбоносное решение: безоговорочно поверить ему. А с сомнениями ушли и последние остатки паралича. Мозг Зака заработал даже быстрее обычного.

— Дайте мне неделю и бочку горячего кофе, и я сумею во всем разобраться. Сейчас я понял одно: вы можете заставить людей стать правдивыми помимо их воли.

— Зак, я понимаю, ты можешь назвать мои рассуждения софистикой, но это вопрос толкования, — он раскинул руки. — Я знаю, сынок, я знаю! Вторая заповедь Лири[4]: «Ты не вправе изменять сознание брата своего без его согласия». А как насчет согласия задним числом?

— Еще раз, пожалуйста.

— Последействие. Я ввел наркотик добровольцам. Они лишь знали, что на них испытывают новый психоделик с неизученными свойствами. Предварительно каждый получал вопросник. Из ответов следовало, что скорее всего все четырнадцать добровольцев не стали бы участвовать в эксперименте, если б знали, какое я ввожу им вещество. Трое из каждых четверых, безусловно, не стали бы.

На всех, за исключением одного человека, наркотик подействовал одинаково. Все четырнадцать испытали необычайный подъем. Энергия била в них ключом. И они очень разозлились на меня, когда действие антилжина сошло на нет. Все четырнадцать ушли, чтобы жить как обычно. Не прошло и недели, как тринадцать вернулись за следующей дозой.

Глаза Зака округлились.

— Привыкание с одного раза. Боже мой!

— Нет, нет! — замахал руками Джордж. — Антилжин не вызывает привыкания. Привыкают говорить правду! Каждый приходил еще три-четыре раза, не больше. Я наводил справки. Они полностью перестроили свою жизнь, положив в основу правдивость и честность. Больше они в наркотике не нуждались. И каждый из них от всего сердца благодарил меня. Один даже оттрахал, нежно, с любовью, это в моем-то возрасте.

Меня тревожило, что к антилжину может развиться привыкание. Еще четырнадцать человек сознательно согласились принять наркотик, и все обратились ко мне за второй дозой, но я ответил отказом. Три четверти из них также полностью изменили свою жизнь, уже без помощи химии.

Зак, говорить правду приятно. И твои воспоминания остаются с тобой. Все же знают, что, приняв ЛСД, ты не помнишь свои ощущения во время «прихода». Ты думаешь, что помнишь, но на самом деле всякий раз, приходя в себя, ты начинаешь разбираться со своими мыслями, и воспоминания о прошедшем весьма туманны. Здесь же ты помнишь все! С тобой остаются воспоминания о том, как тебе хорошо, когда психомускулы полностью расслаблены, наверное, впервые с двухлетнего возраста. Ты помнишь радость. Ты осознаешь, что радость эта может остаться с тобой навсегда: только не надо лгать. Это чертовски трудно, поэтому очень хочется, чтобы тебе кто-то помог, а не находя помощи, ты приходишь за второй дозой.

Эти люди стали счастливее.

Зак, Джилл… давным-давно доктор по фамилии Уатт шлепнул меня по заднице и началась моя жизнь. Сделал он это против моей воли. Я ужасно плакал и, согласно семейной легенде, попытался укусить его. Теперь, когда дни мои сочтены, оглядываясь назад, я могу лишь поблагодарить его. Но он получил мое согласие задним числом. Вина, конечно, лежала не на нем. Мои родители заставили меня существовать до того, как у меня появилась возможность возразить. Но они получили на то мое согласие. Опять же задним числом. Много раз хорошие друзья и даже просто незнакомцы давали мне пинка, когда поступить следовало именно так, а не иначе. Дважды меня отталкивали женщины. И все против моей воли, но потом они получали мое согласие задним числом, благослови их, Господи. Аморально ли давать людям наркотик, если потом жалоб не поступает?

— А как же четырнадцатый? — спросила Джилл. Джордж скривился.

— Touche.

— Простите?

— Совершенство недостижимо. Четырнадцатый и убил меня.

— Убил?

Жары в комнате не чувствовалось, но Джордж обливался потом. И бледнел на глазах.

— Послушайте, решать вам самим. Через несколько минут меня увезут в машине «скорой помощи», а вы можете уйти и забыть о нашей встрече. Если вам того хочется. Но я прошу вас: возьмите на себя ту ношу, что лежала у меня на плечах. Кто-то обязан это сделать. Я очень сомневаюсь, что это вещество удастся синтезировать вновь.

— Есть ли какие-нибудь инструкции? — спросил Зак. Я лезу, куда не следует, подумалось ему. Уже залез. — Записи, молекулярные схемы…

— Полное описание процесса синтеза плюс десять литров продукта, в разнообразных формах. Этого достаточно, чтобы каждому из двуногих хватило по две дозы. Говорю вам, изготовить антилжин очень просто. А вот найти его уникальную формулу чертовски трудно. Когда я умру, она умрет со мной, возможно, навеки. Я наткнулся на нее лишь благодаря чистому везению, чистому…

— Где? — одновременно вырвалось у. Зака и Джилл.

— Еще минуту, вы должны полностью отдавать себе отчет в том, что собираетесь сделать. Это общественное место… Я решил, что чем больше вокруг людей, тем лучше. Дело в том, что вы должны быть очень осторожны, как только антилжин окажется у вас в руках. К вам нельзя прикасаться. Старайтесь никого не подпускать к себе….

— Феда[5] я чую на расстоянии, — заверил его Зак.

— Нет, НЕТ, какие еще феды! Если бегать от них, считайте, что вы уже покойники. Меня убили не феды.

— Тогда кто? — спросила Джилл.

— У меня довольно тесные связи с распространителями наркотиков, действующих независимо от Синдиката. Организация у них аморфная, даже не имеет названия. Но представители есть во многих странах. Если собрать их в одной комнате, то они потянут не на один миллиард долларов. Я предложил им антилжин для распространения до того, как понял, что у меня в руках. Сциллер — один из руководителей этой организации.

— Святой Боже, — выдохнул Зак. — Торговцы наркотиками убили Уэсли Джорджа. Опять апостолы выдали Иисуса.

— Один из них, — указал Джордж. — Но задумайся, сынок. Продавцы наркотиков и честность — понятия несовместимые.

— Но…

— Допустим, кто-то из федов доберется до антилжина, — предположила Джилл.

— О!

— Или Синдикат, — добавил Джордж. — Или кто-то из клиентов Синдиката…

— А каков его состав? — спросила Джилл.

— Химическая формула ничего не скажет даже многим блестящим химикам, да я и не собирался патентовать ее. — Джорджа опять передернуло. — Слушайте, счет идет на минуты. А мы говорим о пустяках. Давайте о главном. Возьмете вы на себя эту ношу? Принесете миру антилжин? Пожалуйста… о-о-о-о-о. — Он схватился за правую руку, вновь вскрикнул от ужасной боли, повалился на пол.

«Мы обещаем, обещаем», — кричала Джилл. А Зак ревел: «Где, где? Где, черт побери?» Голова Джорджа уже лежала у Джилл на коленях, Зак сжимал его руки и орал: «Где?» Джордж извивался в агонии, на губах пузырилась слюна, язык отказывался слушаться, но ему удалось пробормотать: «Автост…» Зак договорил за него: «Автостоп? Автостопщики[6], ячейка в камере хранения на станции автостопа? — и добавил: — Ключ у вас в кармане?» Из последних сил Джордж дважды кивнул. «Порядок, Уэсли, считай, что товар в надежных руках». Джордж сразу расслабился, и они уже подумали, что он умер, но сине-серые глаза раскрылись в последний раз, и он увидел над собой Джилл, по щекам которой катились слезы.

— Хорошие сиськи… — прошептал он. — Спасибо… дети… спасибо… изви… — на этом слове он умер, и тут же померкла окружающая его аура.

В дверях возник Шедоу, полностью перекрыв дверной проем.

— Я слышал какие-то крики… о, святое дерьмо. Что у вас тут такое?

Зак ответил ровным голосом, словно не имел к трупу ни малейшего отношения:

— Откуда мне знать, Шедоу? Вваливается этот старик, несет какую-то чушь, а потом отбрасывает коньки. И что теперь с ним делать? Налей мне лучше тройную.

— Чер-р-р-т, — прорычал Шедоу. — Да уж, в этой берлоге не соскучишься. Эй, Финнигэн! Финнигэн, где тебя носит? — И негр-здоровяк отправился на розыски босса.

Зак нашел ключ с номером ячейки в кармане брюк Джорджа. Повернулся к Джилл. Их взгляды встретились.

— Да, — произнесла наконец Джилл, и они оба кивнули.

А затем не без труда оторвали пальцы мертвого чародея наркотиков_г впившиеся в правую руку Зака, уложили его на пол и начали собирать вещи и инструменты.

Зак и Джилл провели военный совет на балконе своей квартиры на втором этаже. Выходил балкон на крошечный дворик, но зато, как любил говаривать Зак, с него открывался прекрасный вид на нефтеперегонный завод. А Галифакская бухта, которой, как предполагал архитектор, будут любоваться жильцы, оказалась позади завода. Однако по ночам благодаря легкому бризу они могли вдыхать свежий, пропитанный солью воздух. В два часа ночи город гудел, живя своей жизнью, но в соседних домах не светилось ни одного окна.

— Думаю, нам пора паковать чемоданы. — Зак отпил кофе.

И что потом?

— Торговцы наркотиками знают, что Уэсли привез с собой товар — он же хотел толкнуть им антилжин. Но им не известно, где спрятан товар, и они наверняка задаются вопросом, а кто это знает? Естественно, первые в их списке мы, потому что говорили с ним, а станция автостопа — идеальное место для хранения… так что мы и близко не подойдем к антилжину…

— Но мы должны…

— Мы его возьмем. Слушай, завтра у нас начинается турне, так?

— К черту турне.

— Нет, нет, дорогая. Тут надо вести тонкую игру. Мы будем вести себя так, будто и не встречались с Уэсли Джорджем. Мы отправимся в турне, как и планировалось, с вещами придем на станцию автостопа, оттуда и уедем. А кто-нибудь из наших друзей, к примеру, Джон, придет на станцию раньше нас и возьмет сумку с антилжином. Потом появимся мы, его словно и не заметим, но в итоге втроем окажемся в одной машине. А когда отъедем от станции, Джон внезапно передумает и останется в городе, а сумка Джорджа уедет с нами. В турне.

— Повторяю, к черту турне. У нас есть более важные дела.

— Какие же?

Джилл не нашлась с ответом.

— Что ты собираешься делать с антилжином? Созывать репортеров? Встать на Баррингтон-стрит и раздавать его? Слушай, мы намерены сделать этот мир правдивым. Я готов, но мне хотелось бы дожить до этого времени. И незачем кому-то знать, что распространение антилжина — наша работа. Мы будем держаться в тени, переезжать из города в город… и распылять по пути наркотик правды.

— Ты хочешь сказать, мы сами будем давать людям антилжин?

— Не просто людям, а тем, что занимают заметное положение в обществе, да так, чтобы не попасться на этом. Мы должны объехать девятнадцать городов за двадцать восемь дней так, что даже компьютер не сможет нас вычислить. Если за нами что потянется, так это шлейф заголовков на первых полосах газет.

— Зак, что-то я тебя не пойму.

— Давай объясню, — Зак глубоко вдохнул. — Товар, что оставил нам Джордж, требует уверенности и твердости. Я сомневаюсь. Сильно сомневаюсь.

Решение мы принимали в спешке. Речь-то шла об уничтожении мира.

— Речь шла о мире, в котором мы живем, Зак. И черт с ним, он смердит. Правдивый мир будет куда лучше.

— В глубине души я с тобой согласен. Но полной уверенности у меня нет. Правдивый мир, несомненно, лучше, но переходный период, когда будет рушиться старый мир, унесет с собой множество жизней. Причем погибнут не только плохие, но и хорошие люди. Джилл, мне представляется, что даже хорошие люди иной раз нуждаются во лжи.

Вот я и хочу действовать наверняка. Провести эксперимент и посмотреть на результаты. И мне вновь приходится принимать очень ответственное решение: ввести наркотик выбранным нами личностям, хладнокровно, не давая им права выбора, не спрашивая их согласия. Уэсли тоже экспериментировал, с лабораторией, добровольцами, анализом полученных результатов, пока не пришел к выводу, что антилжин пригоден к широкому использованию. У меня ничего этого нет, но я должен убедиться, что антилжин безвреден.

— Ты ставишь под сомнение его выводы? — негодующе воскликнула Джилл.

— Я должен убедиться сам. В таком деле я не могу довериться ни Уэсли, ни тебе, дорогая моя, ни кому-то еще. И, откровенно говоря, у меня есть сомнения насчет его выводов.

Джилл помрачнела.

— Да как ты…

— Крошка, послушай меня. Я верю, что каждое слово, сказанное нам Уэсли Джорджем, — чистая правда. Но только лично для него. Он же сам принимал антилжин. Отсюда и сомнения.

Джилл опустила глаза.

— Меня тоже смущает это согласие задним числом.

— Да, — Зак кивнул. — Если человек улыбается после лоботомии, что это доказывает? Если ты похитил человека и вживил в его голову электроды, превратив в робота, он будет только благодарить тебя, подчиняясь твоим же командам, но хорошо ли это? В человеке убивают прежнее «я» и заменяют его новым. Новое говорит, что все прекрасно, но прежнее-то убито. Я хочу убедиться, что Homo Veritas[7] — шаг вперед с точки зрения Homo sapiens[8].

Поэтому я считаю, что нам антилжин пробовать нельзя. Мы должны принять максимальные меры предосторожности, чтобы не подвергнуться его воздействию, пока мы будем проверять его на других. Мы будем вводить наркотик им, а не себе, а по окончании турне или раньше, если мы накопим достаточный материал, мы сядем и обсудим, что из этого вышло. Если наши результаты совпадут с выводами Уэсли, сами побалуемся антилжином и позвоним в информационную службу Си-би-эн[9]. К тому времени у нас будет достаточно фактов, чтобы убедить их в нашей правоте. Вот тогда торговцы наркотиками не смогут ничего поделать ни с нами, ни с антилжином. Да и правительство тоже.

— А потом рухнет мир.

— И на его обломках возникнет новый… но сначала мы должны точно знать, что делаем. Я псих, или мои идеи представляются тебе разумными?

Джилл долго молчала. Лицо ее напоминало маску. Такое бывало, лишь когда она крепко о чем-то задумывалась. Несколько минут спустя она поднялась, заходила по комнате.

— Это рискованно, Зак. Как только газеты запестрят заголовками, торговцы наркотиками сообразят, что к чему, и разделаются с нами.

— Маршрут нашего турне известен лишь Толстому Джеку и Агентству. Скажем, что до нас дошли слухи, будто кто-то хочет сделать пиратские записи наших концертов. Они будут молчать.

— Но…

— Джилл, нам на хвост могут сесть не феды… Торговцы наркотиками, которые очень не хотят, чтобы кто-либо узнал об их существовании. Скорее всего им не удастся выследить нас, даже если они будут знать, в каком мы городе.

— А может, удастся. Действуют они на международном уровне. У них есть связи, Зак, и деньги.

— Дорогая, если у тебя только паршивая травка… — он замолчал, пожал плечами.

Внезапно Джилл улыбнулась.

— Ты делаешь из нее сигары. Давай собирать вещи. Еще кофе?

Они собрали вещи, прибрались в квартире: все-таки уезжали на месяц. Они уже в третий раз отправлялись в турне вдвоем, так что подготовка к отъезду не заняла много времени. Покончив с этим, они погасили все лампы, за исключением ночника на прикроватном столике, разделись и нырнули в постель. Минуту-другую полежали, обнявшись, тесно прижавшись друг к другу, а затем Зак начал поглаживать ее спину и шею.

— Зак?

— Что?

— Мы можем умереть, не так ли?

— В том, что мы должны умереть, сомнений нет. — Она застыла в его объятиях. — Но я мог бы сказать тебе это и вчера, и неделю назад. — Джилл расслабилась. Разница в том, что вчера я не мог обещать тебе, что мы скорее всего умрем вместе.

— Зак, — она еще теснее прижалась к нему, — я так тебя люблю.

— Я знаю, крошка, я знаю, — прошептал он ей в ухо. — Не так-то часто находишь что-то такое, за что можно умереть, ради чего стоит жить. Господи, я тоже очень тебя люблю.

И вскоре они слились воедино, забыв обо всех и обо всем. И заснули лишь в одиннадцать утра, но не в постели, а в автомобиле, уносящем их на северо-запад от Галифакса.

Если читателя интересует детальный отчет о действиях Зака и Джилл за последующий месяц, ему достаточно наведаться в библиотеку, имеющую большой отдел периодики. Посоветуем этому читателю запастись едой. В любое время года события, случавшиеся в тех городах, где побывали Зак и Джилл, попали бы в газеты. Но так уж получилось, что Уэсли Джордж умер в середине августа, в разгар мертвого сезона, когда нигде ничего не происходит. И для прессы Северо-Американской Конфедерации события эти стали глотком воды для жаждущего в пустыне.

Не все попало в газеты. К примеру, остались за кадром откровения преподобного Шварца из Монреаля, на этом настояли разгневанные мужья. И только недавно они стали достоянием общественности. Когда воинственного радикала Мту Занджи, знаменитого «Белого Мау-Мау», нашли в Гарлеме, нашпигованным пулями, выпущенными из шестнадцати незарегистрированных револьверов, никому и в голову не пришло связать его смерть с другими событиями, и заметка о нем заняла три абзаца на сорок третьей странице.

А самое удивительное заключалось в том, что в то время никто, ни единый человек, не сумел увидеть в происходящем каких-либо взаимосвязей. Каждая новая сенсация обсасывалась со всех сторон, в мельчайших подробностях, но ни журналисты, ни комментаторы, ни обозреватели не находили в них ничего общего. Столкнувшись с неприкрашенной правдой, люди Северной Америки не признали ее.

Но, безусловно, каждый из них что-то видел или слышал, поскольку сенсациям этим нашлось место на телевидении и на радио, в газетах и журналах, в карикатурах и выступлениях комиков. Зак и Джилл предпочитали взирать на сотворенное ими со стороны, а потому могли делать достаточно взвешенные выводы.

В Сент-Джоне, что в Нью-Брансуике[10], они «посадили» на антилжин седовласого, достопочтенного судью, который вел далеко не однозначный процесс по обвинению в измене. После фантастического двадцатисемиминутного монолога пожилой юрист умер при удачной попытке прикрыть побег подсудимого. Зака и Джилл, сидящих в зале, потряс неординарный поступок судьи, но они не могли не признать, что умирал он с улыбкой на устах, словно не было человека счастливее, чем он.

В Монреале (помимо преподобного Шварца) им удалось перехватить члена парламента от консервативной партии по пути на телевизионную студию и пожать ему руку. Продюсер программы, как потом выяснилось, видел старый кинофильм «Телекомпания»[11], а потому продолжал держать парламентария в эфире, хотя для этого ему пришлось отправить в нокаут режиссера. Парламентарий получил приличную дозу: после сорока пяти минут эмоциональных признаний он начал рассказывать телезрителям о своих тайных мечтах, которые лелеял, идя в парламент, о программах, которые разрабатывал, но не решался озвучить, понимая, что в этом мире их реализация невозможна. Домой он уехал, смирившись с тем, что на его политической карьере поставлен жирный крест. Утром же обнаружилось, что его откровения встретили самый положительный отклик, а его неосуществленные программы — полное одобрение. Естественно, мало кто из тех, кто голосовал за парламентария в прошлый раз, вновь отдали бы ему свои голоса. Но на очередных выборах (и на всех последующих, где он выставлял свою кандидатуру) за него приходили голосовать девяносто процентов тех, кто раньше никогда не показывался на избирательных участках. Продюсер теперь его первый помощник.

В Оттаве они попытались добраться до премьер-министра, но безо всякого успеха. Их не подпустили и на пушечный выстрел. Зато они отловили стареющего Питера Гзовски, ведущего передачи «90 минут с вами». Он тоже видел «Телекомпанию», а инстинкт самосохранения был у него посильнее, чем у героя фильма. Выйдя из студии, он первым делом записал кое-что на магнитную ленту, сделал несколько копий и разослал друзьям с указанием вскрыть в случае его внезапной смерти. Однако он до сих пор жив, регулярно появляется на телеэкране, бичуя немногие оставшиеся пороки.

Покинув Торонто, Зак и Джилл совершили набег на Всемирный сход света и правды. Мероприятие это, растянувшееся на неделю, напоминало духовную Олимпиаду: более десятка знаменитых гуру, свами, преподобных отцов, адептов религии Зен, суфи, ясновидящих, короче духовных пастырей человечества, собрались с десятками тысяч своих последователей на стоакровом кусочке земли, чтобы поспорить по ключевым вопросам теологии и показать собственную святость. Как водится, при большом стечении прессы. Зак и Джилл нашли возможность пообщаться со всеми. Один покончил с собой. Другой сошел с ума. Четверо признали себя шарлатанами, повинились перед последователями и удрали. Семеро повинились, но остались. Четверо ничего не могли сказать, только плакали. Один, которого называли Толстый Мальчик, хотя ему перевалило за сорок, откусил себе язык. И единственный пастырь, старик, с которым пришли лишь несколько человек, ни в чем; ни в манерах, ни в поведении, не изменился, но в глубокой задумчивости отбыл домой, в Теннесси. Теперь известно, что он, будучи телепатом, мог бы вывести на чистую воду Зака и Джилл, но предпочел этого не делать. Самоубийство, с одной стороны, опечалило Джилл, Но с другой, так уж получилось, она хорошо знала и презирала этого святого человека и не могла скрыть радости, которую вызвало у нее известие о его смерти.

Их прибытие в Детройт совпало с ежегодным заседанием Совета директоров «Дженерал моторс». Президент компании, женщина, по рассеянности взяла сигару, что нашла на заднем сиденье «роллса» в то утро, хотя обычно курила другую марку, и насквозь пропиталась антилжином. Едва ли кто сможет узнать, что произошло в тот день в святая святых, зале заседания Совета директоров, куда без соответствующего пропуска не залетела бы и муха, но пресс-релиз доступен каждому, а из него следует, что после 2004 года двигатели автомобилей, выпускаемых «Дженерал моторс», будут работать на спирте, а не на бензине, а их безопасность и надежность резко возрастут.

В Чикаго жертвами Зака и Джилл стали известный и богатый риэлтер-подрядчик и все его прирученные инженеры, экологи, адвокаты и разнообразные эксперты. Произошло это в ходе публичных дебатов, на которых шла речь о перспективном строительстве. Теперь в Чикаго нет лачуг, а риэлтер давно уже занимает пост мэра.

В Кливленде им пришлось удовольствоваться продавцом подержанных автомобилей, мастером по ремонту телевизоров, сантехником, автомехаником и доктором философии.

В Нью-Йорке они, совершенно случайно, пересеклись с Мту Занджи. Белый ренегат в компании шестнадцати «новых черных пантер» совершил налет на ночной клуб, где выступали Зак и Джилл. Мту Занджи лично взял сумочку Джилл и выкурил найденную в ней сигару. Зак и Джилл так и не узнали, какую роль сыграли они в его гибели, но вряд ли они скорбели об усопшем.

В Бостоне они занимались полицейскими два утра и два дня, и к их отъезду город так и трясло, Кто только не повылазил из всех щелей, но, к счастью, воздействие воздуха и солнечного света быстренько обратило их в прах.

В Портленде, штат Мэн, Зак ухитрился встроить канистру с антилжином, открывающуюся в заранее установленное время, в систему кондиционирования самого большого в городе Центра социальной помощи. Многие добровольно отказались от пособия на следующий месяц. Ни один из них больше не вернулся… и не умер с голоду. Сейчас, правда, там много безработных сотрудников службы социального обеспечения…

Подошло время возвращаться в Галифакс.

Выше перечислены лишь часть заголовков, украшавших газеты в ходе турне Зака и Джилл, но далеко не все, что приключилось с ними.

В Квебеке их чуть не раздавил мини-вэн, обслуживающий прачечные.

В Оттаве они только вышли на вечернюю прогулку, как в мотеле, где они остановились, прогремел мощный взрыв: бомбу заложили в соседний номер.

В Торонто на них напали два уличных грабителя, но к тому времени они уже вооружились и сумели отбиться.

В Детройте водитель такси внезапно вырулил через разделительную полосу навстречу несущимся на полной скорости автомобилям. В любой автокатастрофе срабатывает закон случайностей. Вот и здесь водитель погиб, а Зак и Джилл отделались синяками да испугом.

Они уже поняли, что за ними охотятся, и нашли нестандартный ответный ход: перестали появляться в залах, где намечались их выступления, но маршрут оставили прежним. Они изменили внешность и добирались до пункта назначения поодиночке. Их усилия не пропали даром: покушений больше не было и лишь в Нью-Йорке, где они решили-таки выступить, на них напал Мту Занджи со своими пантерами. Но они пришли к выводу, что нападали не на них, а на клуб. Тем не менее они призадумались и арендовали студию видеозаписи, где и провели вдвоем несколько часов до отъезда.

По дороге в Бостон каждый перебирал в памяти друзей, которым можно было доверять. В городе они встретились в почтовом отделении на Тремонт-стрит. И в течение часа надписывали адреса на специальных бандеролях для видеокассет. В каждую бандероль, помимо видеокассеты, они упаковали пятьсот доз антилжина.

Сами они еще не пробовали антилжин, но уже приняли решение прикоснуться к миру правды по прибытии в Галифакс. И не где-нибудь, а в «Скорпионе», в той самой комнате отдыха, где умер Уэсли.

Клуб давно закрылся, Финнигэн и Шедоу заперли двери и уехали на двух последних машинах, что оставались на автостоянке. Но они выждали еще добрый час.

Ночь стояла прохладная. Лишь изредка с других улиц доносились скрип тормозов да какие-то крики. Луны не было, небо заволокло облаками, Зака и Джилл окутывала непроглядная темнота. Они ждали не какого-то сигнала или знака, а состояния души, которое подсказало бы им, что да, уже пора. Они поняли это одновременно, без слов. Связывающие их узы были крепче, чем у большинства семейных пар: месяц они прожили вместе под страхом смерти. А теперь могли никуда не спешить.

Они поднялись из-за мусорного контейнера, кошачьей походкой прокрались к зданию, спустились по лесенке, ведущей к двери комнаты отдыха. Как и все артисты, регулярно выступающие у Финнигэна, они знали, как открыть замок, и проделали это без лишнего шума.

Как только за ними закрылась дверь, Джилл глубоко вдохнула, шумно выдохнула.

— Здесь все и началось. Турне завершено. Крут замкнулся.

Зак огляделся в темноте.

— Судя по запаху, сегодня здесь играла «Звездная Земля».

Джилл хихикнула.

— Они по-прежнему лопают соевые бобы. Зак, а нельзя зажечь свет?

— М-м-м-м. Окон нет, да вот дверь прилегает неплотно. Я бы обошелся без света, крошка.

— А как насчет свечи?

— Годится. Давай-ка разберемся… «звездники» наверняка хоть одну оставили… даже две. — Он щелкнул зажигалкой, зажег обе свечи. Комната сразу расширилась и после месяца разлуки показалась им близкой и родной. Словно они пришли домой. А вот и то место, где упал Уэсли Джордж.

— Если твой дух здесь, Уэсли, можешь спать спокойно, дружище, — ровным голосом произнес Зак. — Мы тебя не подвели. И сами готовы вступить в мир правды. Тебя они убили, но остановить нас не смогли.

— Спасибо тебе, Уэсли, — после паузы добавила Джилл, повернулась к Заку. — Ты знаешь, у меня такое ощущение, что мне антилжин уже и не нужен.

— Я знаю, крошка, знаю. Мы с каждым днем все честнее друг с другом, так что лжи в нас почти и не осталось. Наверное, я знаю тебя лучше, чем любого другого человека, не говоря уже о женщинах. Но решение мы приняли. И я не уверен, хватит ли у меня духу отказаться от антилжина.

— Я тебя понимаю. Пошли… Уэсли ждет.

Вместе, рука в руке, по прожженному сигаретами ковру, они направились к тому месту, где лежал когда-то Уэсли Джордж. Их шаги шепотом шелестели в комнате со звуконепроницаемыми стенами, затем стих и шепот.

— В ту ночь дверь была открыта, — выдохнула Джилл.

— Да, — согласился Зак..

Повернул рукоятку, распахнул дверь и вскрикнул от удивления и испуга. В десяти футах на сцене сидел мужчина, скрестив ноги перед собой. Зак сразу узнал его в слабом отблеске свечей.

Финнигэн! — облегченно воскликнул он. — Господи, как же ты меня напутал. Я же собственными глазами видел, как ты уехал час тому назад.

— Не уехал, — ответил Владелец клуба. Среднего роста, широкоплечий, с обширной лысиной в обрамлении вьющихся волос. — Тебе показалось.

— Похоже на то. Извини, что залезли в твою берлогу. У нас тут есть одно дельце. Потом, мы бы тебе сказали…

— Это точно.

За спиной Зака послышался шум, он быстро обернулся к Джилл.

Шумела не Джилл. Зак услышал звук открывающейся входной двери. Переступив порог, Сциллер поднял «кольт» с глушителем на стволе. Зак вновь посмотрел на Финнигэна. В правой руке владелец клуба держал «магнум-357»[12].

Я слишком устал, подумал Зак. Чертовски устал. И потерял бдительность.

— Извини, Джилл, — вырвалось у него. Он не отрывал взгляда от Финнигэна.

— Я — агент Конфедерации, имеющий право действовать как в американском, так и в канадском секторе, — размеренно, четко выговаривая каждое слово, произнес Финнигэн. — Последние годы я занимаюсь наркотиками.

— Естественно, — г согласился Зак. — Для нарка[13] лучшее прикрытие — назваться музыкантом.

— Совершенно верно, — самодовольно усмехнулся Финнигэн. — Мне всегда претило мотаться из города в город. Галифакс — один из центров контрабанды. Почему бы не осесть здесь, чтобы товар сам приплыл тебе в руки? Да при этом еще можно и побаловаться пивком…

Сциллер одной рукой копался в рюкзаке Джилл, оставленном у двери, держа на мушке их обоих.

— Так как же ты оказался в одной постели со Сциллером? — пожелал знать Зак.

Сциллер же довольно заулыбался, борода его встопорщилась, словно хвост петуха.

— Джордж меня раскрыл, — ответил Финнигэн. — Он знал меня по старым делам. Предупредить вас он просто не успел. После того, как Сциллер замочил его, но… не нашел товар… он сразу пришел ко мне.

— У Финнигэна организация получше, — Сциллер хохотнул. — Больше людей, денег, связей.

— И Сциллер понимал, что антилжин выводит из игры и нашу контору. Он смекнул, что в данной ситуации наши интересы совпадают. Кому нужен нарк в мире правды? Что ему там делать?

Наверное, это от усталости, сказал себе Зак. У меня галлюцинации. Вроде бы Финнигэн подмигивал ему. Зак искоса глянул на Джилл, не заметила ли та чего, но Джилл не отрывала глаз от Сциллера, который также смотрел только на нее. Зак вновь взглянул на Финнигэна, который вновь ему подмигнул, а затем взмахом левой руки предложил подойти поближе. Зак не шевельнулся: он предпочитал умереть на том самом месте, где умер Уэсли Джордж.

— Он решил рискнуть, полагая, что я помогу ему в уничтожении этого наркотика. Что ж, нам не удалось разделаться с вами в Квебеке, Оттаве и Торонто, потом мы потеряли вас в Портленде, но уже теперь вам никуда не деться.

— Вы все равно проиграли. — Джилл перевела взгляд на Финнигэна. — Уже поздно. Нас вы можете убить, но антилжин вам уже не уничтожить.

— Газетные заголовки забываются, — уверенно заявил Сциллер. Даже если они маячили перед глазами целый месяц. Это ерунда.

— Как бы не так. — Зак все не мог понять, что означают жесты Финнигэна. — Мы разослали видеокассеты и антилжин по тридцати адресам.

— Дилетанты, — пренебрежительно бросил Сциллер. — На что вы рассчитывали? — Он покачал головой. — Если хочется переправить большую партию товара с минимальным риском, кто может тебе в этом помочь? — Он выдержал театральную паузу. — Естественно, почта, дурачки вы наши.

— Нет, — одновременно вырвалось у Зака и Джилл.

— Да, — отрезал Финнигэн, и оба тут же повернулись к нему.

— «Жучок» можно поставить в любом помещении, детки. А уж в этой комнате «жучки» стояли всегда. Смотрите сами.

Он поднял бандероль для видеокассеты с взломанными печатями, оба непроизвольно шагнули вперед, вышли на сцену и тут случилось невероятное.

Причина, наверное, заключалась в том, что за последний месяц уровень правдивости в них неуклонно повышался. Подсознательно они стремились к этому, чтобы смягчить удар от первой в их жизни дозы антилжина. Проповедник из Теннесси еще раньше указал в одном из своих выступлений, что все люди — потенциальные телепаты. Но для того, чтобы обрести способность передавать или получать мысли, надо очистить от дерьма коммуникационный центр. А зовется этот центр, как говорил он, подсознанием. Зак и Джилл почистили его основательно, опять же они очень любили друг друга и прожили целый месяц под угрозой смерти, а потому уже начали понимать друг друга без слов.

Как бы то ни было, лишь на долю мгновения соприкоснулись их руки, и Джилл, которая не видела ни подмигивания Финнигэна, ни его жестов, поняла, что сейчас произойдет и что она должна сделать. А Заку стало ясно, что он может не беспокоиться о Джилл, она сделает все, как надо. Сциллер приблизился к ним, они не успевали даже переглянуться. Улыбнувшись, подмигнули Финнигэну, после чего Зак метнулся налево, Джилл — направо, Сциллер рванулся к сцене, выставив перед собой «кольт», не понимая, почему Финнигэн не стреляет, и тут же прогремел выстрел: Финнигэн глушителем не запасся.

У «магнума-357» страшная убойная сила. Если пуля с полым наконечником попадает в ногу, гидростатический удар столь велик, что кровь рвет сосуды в мозгу. Сциллер получил пулю в солнечное сплетение. Его отбросило в комнату отдыха, где он и рухнул на пол.

Грохот выстрела прокатился по музыкальному залу.

— Я же не просто нарк, который не видит ничего, кроме своей работы, — усмехнулся Финнигэн. — Может, вы это заметили.

— Да, — ответила за обоих Джилл. — Несколько секунд тому назад. Чтобы организовать столь убедительные псевдопокушения, у вас действительно должны быть большие возможности. Правда, с тем таксистом вы сильно рискнули.

— К таксисту мы не имели ни малейшего отношения. Он и впрямь спятил. Такое случается.

— Я тебе верю, — ответила Джилл, опять за двоих.

— Выстрел небось услышали, — заметил Зак.

— Только те, кому положено, — заверил его финнигэн. — Только те, кому положено.

Зак кивнул.

— Есть вопрос.

— Валяй.

— Почему ты не убрал оружие?

— Потому что его не убрали вы, — резонно ответил конфедеральный агент.

Действительно, Зак держал руку с пистолетом за спиной. Правда, Джилл так и не достала свой, заткнутый за голенище.

— Мы не раскусили тебя, Эд, — бросила она. — Вот и все. Ты это понимаешь, не так ли?

— Конечно. Я предлагаю забыть прошлое, поехать ко мне, съесть яичницу с ветчиной. Я спою вам песню о плохом Билле и девушке-эскимоске. Думаю…

— Не отвлекайся от главного, Финнигэн, — оборвал его Зак. — Говори. Ты действительно начальник?

Финнигэн надул щеки.

— Еще какой! В законодательстве Конфедерации много дыр. Так что я Большой человек. Разумеется, для наших целей. Да, боссы у меня есть, в том числе президент и премьер-министр. Я веду такую умную политику, что никто из них меня не опасается. А премьер-министр даже благоволит ко мне. Мне важно, чтобы вы знали, каким я пользуюсь влиянием. Это поможет вам поверить и остальному.

Затянувшуюся паузу прервал Зак:

— Мы тебя слушаем.

Финнигэн оглядел темный музыкальный зал, столики, стойки с погашенными «юпитерами», сцену, заставленную усилителями, микшерами, динамиками, рояль, светящуюся красным табличку над дверью с надписью: «ВЫХОД». Глубоко вдохнув, заговорил:

— Вы когда-нибудь задумывались, почему человек берется за такую работу, как моя? Он берется за нее, потому что кто-то должен ее делать, а он видит, что выполняет ее некий мясник, изображающий Джеймса Бонда, которому абсолютно безразличны судьбы конкретных людей. Вам это понятно? Я ненавидел эту работу точно так же, как ненавидел его, но я осознавал, что в этом мире без нее не обойтись. Кто-то просто обязан ее выполнять, и я решил, что лучше меня с этим никому не справиться. Поэтому я заставил Джеймса Бонда выйти на пенсию и занял его место. Работа эта грязная, и сохранить руки в чистоте мне не удалось, но кто-то же должен был все это делать! Кое о чем мне не хочется вспоминать, но много я сделал и хорошего, а главное, я прилагал все силы, чтобы быстрее пришли времена, когда моя нынешняя работа останется невостребованной. Десять лет я нес эту ношу безо всякой надежды на то, что не придется скидывать ее на плечи другого. На Рождество я выхожу в отставку. Обрету свободу, полную свободу! Я так счастлив, что могу пойти на кладбище, вырыть старину Уэса и расцеловать его в истлевшие губы. Я буду так счастлив, что сейчас просто обязан уговорить вас не убивать меня.

Моя работа завершена; никто не знает об этом, кроме вас и меня, но с наркотиками покончено. И чтобы отблагодарить вас и Уэса, я намерен использовать данные мне власть и влияние и оберегать вас от смерти, пока антилжин не покорит мир.

— Как же?

— Мне понравилась ваша идея, поэтому бандероли на самом деле дошли до адресатов. Но сначала я стер видеозапись, оставив только звуковой ряд.

Вас услышат, но не увидят. Разумеется, компьютер быстро в этом разберется, все получатели — ваши друзья, но какое-то время мы выгадаем.

— Для чего?

— Время, чтобы уйти в подполье. Почему бы вам на шесть месяцев не стать писателем и его женой где-нибудь в Колорадо? Перекрасим Зака в блондина. Этот цвет ему к лицу.

— Финнигэн, — в голосе Зака звучала бесконечная усталость, — все это очень интересно, но ты должен понимать, в каком мы положении. Или ты доказываешь, что сказанное тобой не просто слова, или нам придется стрелять.

— Так чего вы тянете время? — взорвался Финнигэн. — У вас же есть товар! Дайте мне попробовать.

Зак и Джилл задумались.

— И как же мы это сделаем? — спросила наконец Джилл.

— Направьте на меня пистолеты. Зак и Джилл вытаращились на него.

— Скорее, черт побери. Пока только оружие может заставить нас доверять друг другу. Так уж устроен этот мир: дуло к виску, если ты опасаешься обмана или предательства. Направьте на меня пистолеты, и не пройдет и часа, как мы двинемся к новой, правдивой жизни. Скорее! — проревел он.

С неохотой Зак и Джилл подняли оружие. Второй рукой Джилл достала из кармана брюк пузырек с навернутой пробкой. Медленно, осторожно двинулась на Финнигэна. Когда их разделяло три фута, она увидела, как ширится улыбка Финнигэна, услышала смешок Зака, потом начала смеяться сама. Действительно смешно, три человека, смотрящих друг на друга в прорезь прицела. И тут же, как по команде, все трое отбросили оружие и захохотали во весь голос. Держась за бока, они смеялись и смеялись, пока не повалились на пол. Продолжали смеяться и лежа, потом сидя, молотя кулаками по полу.

Потом приходили в себя, жадно ловя ртами воздух. И наконец Джилл отвернула пробку и перевернула пузырек вверх дном над вытянутыми пальцами всех троих. Каждый облизал свой палец, и с этого момента все пошло путем. Безо всякого преувеличения.

Начало одного обычно есть конец чего-то другого. Так было, есть и будет[14].

Satan's Children © 1984 Spider Robinson.