Дети морского царя

Пролог

Горы в Далмации подступают почти к самому побережью Адриатического моря. Всего лишь в миле от берега возвышается большой холм, на склонах которого над рекой Крка стоит город Шибеник, к востоку же от Шибеника виднеются горы, их вершины теряются в облаках. Близ города река широко разливается, образуя большое озеро, и бежит далее на запад, к морю, здесь течение ее вновь становится стремительным и бурным, Крка мчится, преодолевая скалистые пороги, и низвергается со скал шумными пенистыми водопадами.

Во времена Карла Роберта Анжуйского, правителя объединенного королевства хорватов и венгров, над берегами Крки шумели темные дремучие леса. Непроходимые лесные заросли плотной стеной окружали и озеро, лишь чуть-чуть отступая от его берегов на севере, у места впадения в озеро Крки. На этом берегу люди отвоевали у леса клочок земли, и на нем обоснавалась небольшая крестьянская община, по-здешнему «задруга». Выше по течению Крки, там, где в нее впадает приток Чикала, стоит городок Скралин. Маленькие домишки жителей Скрадина боязливо жмутся к высоким стенам величественного замка, который принадлежит здешнему князю, скрадинскому жупану.

Но даже мощные крепостные стены не дают надежного укрытия от неведомых темных сил природы. Волчий вой слышится по ночам, средь бела дня лают в лесу шакалы, иной раз случается, что кабаны или олени разоряют крестьянские поля, а то вдруг мелькнут в лесных зарослях огромные рога лося или могучая голова зубра. Но страшны не дикие звери. Гораздо страшней неведомые существа, что обитают в округе повсюду. По лесу бродит леший, в глубоких водах озера затаился водяной, а еще здесь встречали вилию — страшнее ее ничего нет на свете, и говорят о ней крестьяне с опаской, шепотом.

Иван Шубич, скрадинский жупан, не слишком большое значение придавал всем этим россказням: мало ли о чей болтают крепостные. Шубич был сильный и храбрый человек, хорватский бан Павел Шубич приходился ему родней, не без его помощи скрадинский жупан повидал свет, узнал многое из того, что лежало за пределами маленького мирка скрадинского замка и его ближайших окрестностей. Иван Шубич много лет провел на чужбине в сражениях и путешествиях, которые закалили его тело и укрепили дух.

Старший сын жупана Михайло также не ведал страха перед лесными призраками, духами и домовыми. Легенды, которые ему довелось слышать когда-то в детстве, Михайло давно забыл, ибо рано покинул отчий дом и уехал в Шибеник, где учился в аббатстве. Он побывал, кроме того, в шумных и многолюдных портовых городах Сплите и Задаре, был и за морем, в Италии. Юноша желал достичь богатства и славы, однообразная жизнь в замке, какой она запомнилась ему в детские годы, внушала ему отвращение. Став взрослым, Михайло по просьбе отца был принят в свиту бана Павла Шубича.

Но и покинув отчий дом, Михаила по-прежнему горячо любил родные места и нередко приезжал в Скрадин. Земляки любили юношу за веселый нрав и сердечную доброту, а еще за то, что был он горазд на выдумку, знал толк в удалых шутках и красивых песнях и охотно рассказывал занятные истории про жизнь людей в дальних странах.

Однажды в начале лета Михайло ранним утром выехал верхом на коне из ворот замка и поскакал на охоту. С ним отправились еще шестеро юношей, состоявшие в свите и страже бана, они, как и Михайло, заранее приехали из Шибеника в Скрадин, чтобы все здесь приготовить к предстоящему прибытию в городок хорватского бана. В те дни Далматинской Хорватии удалось добиться заключения мира с заклятыми врагами хорватов — венецианцами, стихла до поры до времени и вражда, раздиравшая хорватскую родовую знать, а последнему разбойнику с большой дороги в этих краях отрубили голову несколько лет тому назад. И все-таки лишь немногиe мужчины отваживались далеко уходить в леса, о женщинах же и говорить не приходится, те сидели дома, никуда из городка не отлучаясь. Из жителей Скрадина на охоту поехали только брат Михайло — младший сын жупана Лука и двое вольных крестьян, которых охотники взяли с собой как проводников и слуг. Да еще свора собак бежала следом.

Хороша была охотничья ватага. Михайло был одет по последней моде западных стран. На нем были зеленый камзол и штаны, ярко-желтая рубаха, плащ на шелковой подкладке, сапоги кордовской кожи и такие же перчатки. Русые кудри, выбивавшиеся из-под бархатного берета, обрамляли чистое безусое лицо. Если лошадь баловала, на поясе у Михайлы весело позвякивал охотничий нож, но в седле Михайло сидел как влитый. Мало в чем уступали ему и другие охотники, с длинными сверкавшими на солнце пиками и копьями за спиной. На Луке был короткий плащ, куртка до колен и клетчатые штаны, совсем как у крестьян, разве что костюм его был сшит из дорогой материи и отделан красивой вышивкой на рукавах, да островерхая шапка была оторочена соболем, а не простым заячьим мехом. Младший брат Михайлы и крестьяне захватили с собой небольшие изогнутые луки, зато ножи у всех троих были такие огромные, что с ними и на медведя не страшно было бы пойти.

Копыта звонко процокали по мощеной дороге, затем глухо застучали по лесной тропе. В отличие от западноевропейской знати, хорватские князья, как правило, не обижали своих подданных — если бы Михайло вдруг вздумал поскакать напрямик через крестьянские поля, топча нежные зеленые всходы, то пришлось бы ему держать ответ перед отцом за такое бесчинство. Однако, проезжая мимо пастбищ, где паслись телята, парень все-таки не утерпел и ради шутки протрубил в охотничий рог — испугавшиеся телята бросились наутек, да недалеко убежали, выгоны были огорожены плетнем.

Но вот охотники уже в лесу, и охота началась. Леса близ Скрадина были лиственные, в вышине переплетались ветви дубов и буков, под тенистым лесным пологом слышался тихий шелест листвы, сквозь высокие сумрачные своды пробивались кое-где золотистые блики солнечного света. Пение птиц раздавалось где-то вдалеке и не нарушало глубокой тишины. В теплом воздухе стояло пряное и терпкое благоухание лесных трав, столь не похожее на привычные запахи хлевов и человеческого жилья.

Взяв след, собаки бросились в чащу. Не прошло и нескольких часов, как охотники убили оленя, волка и двух барсуков. Дикую свинью они упустили, но все равно охота удалась, все были довольны. Выйдя на берег озера, они подняли лебединую стаю и выстрелами из луков подбили трех лебедей. Наконец, было решено возвращаться в замок.

Но Провидение распорядилось иначе.

В какой-нибудь сотне ярдов от охотников на берегу показался крупный олень. Лучи клонившегося к закату солнца словно облили его золотом, оттененным на боках темно-синим — олень был белым как снег.

Великолепный олень-самец, его огромные высокие рога казались ветвями невиданного чудесного дерева.

— Пресвятая Дева! — воскликнул Михайло. Две стрелы пролетели мимо, даже не задев оленя. А он спокойно стоял, не двигаясь с места, и как будто ждал, пока охотники снова вскочат в седло. Лишь тогда олень побежал прочь. И он не бросился через кустарник, где лошади непременно застряли бы, нет, он повернул прямиком на лесную дорогу и помчался по ней вперед. В сгущавшихся сумерках олень казался призрачной белой тенью. Охотники с криками «ату» пустились следом, а олень кружил, мчался вперед и вдруг сворачивал в сторону, то влево, то вправо, то назад, он бежал и бежал, охотники не отставали, позабыв обо всем на свете и не замечая времени. Уже и лошади покрылись пеной, и собаки выбились из сил и тяжко дышали, как тут олень снова вывел своих преследователей к озеру и вдруг бесследно исчез, словно никогда его и не было.

В темных водах озера отражался угрюмый и мрачный лес. Солнце уже село, и только в западной стороне неба виднелись охристо-желтые штрихи заката, на востоке же сгустилась лиловая мгла. Быстро темнело, в вышине зажглась первая мерцающая звезда. На воду пал туман, в темном небе замелькали летучие мыши. Холодало. И нигде не раздавалось ни звука.

Вдруг впереди мелькнуло какое-то крылатое существо, словно полоса тумана, мелькнуло и продало.

Михайло чертыхнулся сквозь зубы. Лука перекрестился, второй раз, третий… Крестьяне соскочили с лошадей и, опустившись на колени, принялись шептать молитвы.

— Нас заманили, — тихо сказал затем старший крестьянин, Шишко. — Но кто заманил? Зачем?

— Поедемте скорей прочь отсюда, ради всего святого, — стал умолять Дража, второй крестьянин.

— Обождем, — ответил Михайло. Он уже снова был спокоен, как всегда. — Лошадям надо дать отдых. Иначе мы их загоним, сам знаешь.

— Ты что, хочешь заночевать здесь? — робко спросил Лука.

— Да нет, подождем час или два, а там месяц взойдет, легче будет найти дорогу домой, — сказал Михайло.

Один из охотников окинул взглядом озеро, темная поверхность которого поблескивала тусклым серебром, и черную зубчатую стену леса на дальнем берегу.

— Нехорошее здесь место для крещеных людей, — сказал он. — Древние языческие боги гуляют тут на воле и хозяйничают как у себя дома. Ox, видно, не за оленем мы гнались, а за самим ветром. И скрылся этот олень туда, куда ветер улетел, вот что я думаю.

— И это говорит горожанин! — Михайло насмешливо улыбнулся. — Видение это было и больше ничего. Неудивительно, ведь мы весь день в седле, вымотались изрядно. — Михайло пристально поглядел на своих спутников, чьи лица смутно белели в темноте. — Нет на земле никаких нехороших мест для христиан, если вера их истинная, — сказал он. — Давайте вознесем молитву нашим святым, попросим у них защиты. И тогда не страшны нам дьявольские козни и вся прочая нечисть.

Немного приободрившись, все, кто еще не спешился, сошли с коней. Все вместе охотники дружно помолились, затем расседлали лошадей и принялись растирать им бока суконными попонами. На мглистом небе одна за другой загорались звезды.

Звонкий смех Михайлы нарушил тишину.

— Вот видите, нечего нам бояться!

— Не надо, не надо бояться! — раздался вдруг мелодичный девичий голос.

— Ведь это ты, возлюбленный мой?

Михайло резко обернулся.

И сам он, и его спутники темными тенями угадывались в густых сумерках — она же была видна ясно как днем. Она стояла у самой воды в прибрежных тростниках. Нагое тело и распущенные длинные волосы были призрачно-белыми, огромные глаза блестели необычайно ярко. Она тихо шла навстречу Михайле, вытянув вперед руки.

— Иисус, Дева Мария, спасите нас и помилуйте… — чуть слышно пробормотал Дража, стоявший позади Михайло. — Это вилия!

— Михайло! — ясным голосом позвала она. — Прости меня! Я очень, очень стараюсь все вспомнить, поверь, Михаила!

Чудом он не поддался и не пошел к ней навстречу, а остался стоять на окутанном туманной мглой берегу.

— Кто ты? — через силу произнес он, с трудом одолев страшную дрожь в груди. — Что тебе от меня нужно?

— Это вилия, — невнятно прошептал Шишко, — призрак, демон. Гони ее прочь, парень, — добавил он окреошим голосом, — не то она всех нас утащит в свое подводное царство, в ад!

Михайло сотворил крестное знамение и упал на колени.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа… — Но не успел он вымолвите «сгинь, пропади, нечистая сила», как вилия уже очутилась совсем рядом, так близко, что он ясно увидел прелестные черты ее лица.

— Михайло! — жалобно заговорила она. — Ты ли это? Прости, Михайло, если я тебя обидела…

— Нада! — воскликнул он.

— Нада? Значит, меня так звали? — Она, словно удивившись чему-то, подняла брови. — Да, пожалуй, Нада… Наверное, я была, Надой… А ты — Михайло, и тогда, раньше, ты был Михайло, да-да, конечно… — Она улыбнулась. — Правда, это был ты. И я привела тебя сюда, ведь так, любимый?

Юноша отпрянул и с криком бросился прочь. Его спутники тоже побежали кто куда, теряя друг друга в темноте. Лошади в испуге били копытами.

Все стихло. Вилия Нада осталась на берегу одна. Все новые и новые звезды загорались в небе. Последние отблески заката угасли, но небо в западной стороне все еще чуть светлело. Этот неверный свет отражался в водах озера, и блики на его темной поверхности бросали слабый отблеск на вилию, но вскоре она растаяла в темноте, превратилась в тонкую светлую полосу, подобную следу, что остается на щеке от слез.

— Михайло, прошу тебя… — прошептала она. И вдруг звонко засмеялась, словно обо всем забыв, и скрылась в лесу.

Охотники поодиночке добрались домой. Все были живы и невредимы. Шишко и Дража рассказали односельчанам о том, что приключилось с ними в лесу, и крестьяне стали еще более осторожными и осмотрительными.

Михайло очень неохотно говорил о случившемся. Вскоре все заметили, что он уже не тот веселый парень, каким был прежде. Теперь Михайло что ни день уединялся с капелланом замка и позднее, вернувшись в Шибеник, часто посещал духовника. Спустя год Михайло ушел в монастырь, чем был немало огорчен жупан, его отец.