Дети и демоны

Утреннее солнце светило сквозь кроны, грело затылок и спину. Сразу стало легче идти и дышать. Ночью было холодно — зверски, до судорог в мышцах, будто сентябрь, а не июль на дворе. Или, может, Вит так ослаб после всего, что случилось с деревней и с ним.

С тех пор как он надел кольцо, прошло много времени, полночи и утро. Но он не рискнул уходить, пока небо не забелело. Знал, что к деревне псы не сунутся — чуют беду, сволочи, и боятся. Сидел под дубом, сжавшись в комок, сунув руки под мышки и натянув на колени меховую безрукавку, и все равно трясся крупной дрожью. На ходу ему полегчало, зато пальцы от холода занемели. А потом и солнышка дождался. Вот и ладно. Ноги у Вита длинные, впереди целый день. За один день с голоду помереть нельзя, а вечером он будет у входа. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Между стволами берез завиднелись густые заросли отравника. Вит обрадовался, будто поляне с грибами. Когда он выспрашивал у Айгена, как добираться до того входа — на всякий случай, мало ли, — Айген десять раз ответил, что Виту ходить туда не надо, и не будет надо, и не может быть надо, а на одиннадцатый фыркнул, махнул рукой и сказал: «Ну уж если, чего доброго, придется, двигай вдоль Бурого ручья, это самое простое. То есть не вдоль, там берег отравником зарос, а рядом. Вниз по течению. Ручей выведет».

Натянув рукава рубахи на кулаки и стараясь дышать пореже, Вит проломился сквозь отравник. Зубчатые листья закрывали небо, зеленая стена казалась непреодолимой, но толстые мохнатые стебли, если их придавить ногой, с хрустом ломались. Главное, чтобы по лицу не хлестнуло.

Точно, вот он, Бурый ручей, катит прозрачную воду по ржавым камешкам, посверкивает на солнце. Вит сначала напился — во рту, оказывается, пересохло, — потом сорвал травинку, бросил в ручей. Ага, туда.

Из зарослей он выбрался благополучно, не обжегся ни разу, и в груди не зачесалось. И под ногами появилось что-то вроде тропинки: пролысины в траве. Значит, люди ходили! А что редко ходили, так это понятно.

Вит прибавил шагу. Над головой у него то и дело перелетали стайки синичек, перезванивались, будто денежки пересыпают из горсти в горсть. Он не то чтобы повеселел, но как-то забылся на ходу и чуть было не запел в голос: «Кора-аблик поднял якоря…» И тут же осекся. Спятил, что ли — петь в Хозяйском Лесу.

Справа от тропы начался малинник. Спелые, налитые соком ягоды попадались редко, больше было зеленых и розовых, но Вит обрывал все, какие отделялись от стерженьков, и горстями запихивал в рот.

Впереди, совсем близко, что-то прошуршало. Хрустнула ветка.

Забыв дожевать малиновые зерна, Вит замер и прислушался. Все было тихо, только ветерок шелестел и птички как ни в чем не бывало продолжали петь. Но кто-то там все-таки есть! Волк или пес, или… еще кто-нибудь. А я, считай, голый, как демонская задница, всего оружия — нож в кармане.

Вит прочистил горло и громко, отчетливо произнес первый ключ. Он не было уверен, работает ли здесь первый или пришло уже время для других. «А чего ж не проверил, болван?» — поинтересовался ехидный голосок в голове.

— Не надо! — тоненько вскрикнули впереди. У Вита отлегло от сердца.

— А ты вылезай, нечего прятаться! — строго приказал он. — Ну?

— Куда вылезать?

— На тропинку.

— Куда?!

— К ручью, от тебя вправо.

В малиннике снова захрустело. Выбравшись первым, Вит посмотрел, как она продирается сквозь колючие стволики, и не сдержал ухмылки. Наконец девчонка встала перед ним. Глядит настороженно, руки тянут вниз подол безрукавки из пестрого кошкиного меха. Юбка бурая, рубашка тонкого полотна, в мелкую складочку. Ткачихи у пореченских — мастерицы. «Были», — уточнил поганый голосок.

— Ты кто?

— Яна. Из Поречного.

— Ваши тоже это… под землю?

— Да. Ночью. А ты кто?

— Вит с Южного Холма. Нас — в полночь. Я один остался.

— И я. Наверное. Я в лесу была.

— Ждала кого-нибудь?

— Нет, — Яна нахмурилась, и он смутился. — Травы собирала.

— А ваш Хозяин что же?

— Не знаю. Может, он не смог ничего сделать. А ваш?

— А нашего убили! — отрезал Вит. И отвернулся, потому что губы у него задергались и в носу стало горячо.

— Так это ваши сделали?! — голос у девчонки стал другой, низкий и резкий, будто молотком о железо ударили.

— Нет! Не знаю. Какая теперь разница.

Он врал. Половина Южного Холма слышала, все поняли, что случилось, а толку-то?! Леха-башмачник как раз напротив них жил, так что Вит еще и видел, как это было. Леха застал свою Вету с кузнецовым подмастерьем. Леха был хворый, его в детстве прокляли, а жена у него была стерва. И что она гуляет, все давно знали, кроме мужа. А может, и он давно знал, просто в этот раз конец пришел его терпению. Подмастерье убежал, а Леха стал орать на Ветку-стерву. Она тоже не молчала. Визжала как резаная, на всю деревню разобъяснила, почему Леха сам виноват. В ответ им собаки залаяли, тетка выбежала, стала Вету стыдить. И тут Леха, саданув калиткой о забор, вывалился на улицу, рухнул на колени и принялся орать запретные Слова. И раз проорал, и два, и про Ветку кричал, и про ее мужиков, и опять… Главное, трезвый был. Он вообще не пил. Вит и дядька ринулись за ним, дядька дал Лехе поленом по затылку, тот упал и замолчал. Да поздно было. Если бы сразу, до второго раза или хотя бы до третьего, тогда, может и обошлось бы.

Вит передернул плечами, вспомнив, как оно было. В сумерках не сразу и разглядишь, но вот этот шорох в ушах и дрожь земли… улица превратилась в зыбучий песок, закачалась и провалилась сама в себя, и рвалась гнилой тряпкой зеленая шкура травы… прямо под ногами у дядьки, и дома начали валиться и рушиться, и Вит, не помня себя, несся вдоль тележной колеи — трава между колеями, будто шов на тряпке, еще держалась, бежал на голос Айгена, который не его звал, а орал противоклятья…

Он перевел дыхание и взглянул на девчонку. Она не плакала, смотрела куда-то через его плечо, совсем спокойно, только тонкие пальцы, бурые от загара, вырывали клочья шерсти из безрукавки.

— Ваших никого не осталось? — спросил он.

— Не знаю. А ваших?

…Страшный вопль, заглушаемый землей; и кто-то визжит, еще не засыпанный, падает в провал — человек или лошадь? Нет, перед этим, еще до того, как он с разбегу перемахнул через трещину в земле, — в обычное время он и на краю-то побоялся бы встать, а тут как бежал, так и прыгнул, и оказался на островке, который прежде был пригорком по пути к лесу… вот тогда — он слышал, как батюшка Олег через две улицы кричит, вызывает людей из домов…

— Не знаю. Может, кто и ушел.

— Так мы ваших пойдем искать?

— Где их искать? И зачем, главное?!

— Все-таки с людьми… проще, если что.

— С людьми проще, если что, снова в беду вляпаться, — зло ответил Вит. — Здесь тебе не твой огород, а Хозяйский Лес.

— А ты, что ли, Хозяин?! — Наверное, она хотела спросить насмешливо, а получилось — с надеждой. — Слова знаешь, и вот… — она показала на кольцо.

Вит отвел глаза.

— Не совсем. Ученик.

Если честно, то и не совсем ученик. Айген никогда не называл его учеником, да и дядька никогда не отдал бы племянника в ученики к Хозяину. Но Айген его учил. А теперь у Вита и кольцо было. Лучше бы не было.

…Он допрыгнул, и островок накренился и зашатался, пригорок под ногами поплыл обратно к лугу, как тонущая лодка, оседая с каждой пядью, и Вит снова прыгнул, теперь вверх, изо всех сил оттолкнувшись, и вылетел на надежный берег. И упал ничком, рядом с Айгеном. Только Хозяин Южного Холма лежал наоборот, головой к трещине, и руки его вцепились в оборванный травянистый край земли, будто Айген пытался стянуть разрыв. Вит разглядел рану у него на лбу. Охотничьим топором, наверное, но сам топор свалился в пропасть.

Кому померещилось, что Хозяин может не отвращать, а кликать беду… или просто от злости, что у него-то земля под ногами не расползается… и верно: какая теперь разница. Кто бы ни был тот дурак, метнувший топор, Айгена он пережил ненадолго.

Трогать землю Словами Вит не решился. С собой у него был только дядькин ножик. Перед тем, как началось, Вит выскочил во двор в его безрукавке. Ножик оказался в кармане, маленький — лезвие с палец — и не больно острый. Могилу таким не выкопаешь, а сбрасывать учителя в глубокую трещину Вит не хотел. Нашел другую, узкую и короткую — она концом упиралась в корни дуба, и стенки ее уже начали осыпаться. Кольцо снялось неожиданно легко: Айген носил его на мизинце, Виту пришлось на средний. И тут-то, когда он сжал в ладонях холодную руку Айгена и растопыренные пальцы не сжались в ответ, — тупое удивленное внимание сменилось болью… Было бы время плакать. Он чуть не сломал нож, вырезая на стволе дуба крест и имя, а Хозяйский знак так и не получился — грубые куски коры мешали, и это почему-то было очень досадно.

— Так что же делать? — снова заговорила девчонка. — Может, землянку выроем?

Женский ум, что с нее взять.

— Где ты хочешь землянку рыть? — с ласковой яростью спросил он. — Здесь?! Вырыли нам уже… на две деревни.

Увидел ее глаза и пожалел о сказанном.

— Нельзя тут землю трогать, — продолжил он мягче. — То есть не знаю, можно или нет, но пробовать не хочу. Отсюда уходить надо.

— Куда?

— Туда, — он показал вдоль ручья. — Там, к западу, за Лесом, живет один… сам себе Хозяин. Он мощный очень. Захочет — поможет, и если кто живой из наших или ваших остался — найдет. Хозяева должны друг другу помогать, такой у нас закон.

— Как найдет? — недоверчиво спросила Яна.

— Он знает как.

— А если не захочет помочь?

— А хуже не будет, — успокоил ее Вит. — Ночь, псы… демоны… Это холм наш был спокойный, там Слова полной силы не имели, а тут Лес. Мы уже далеко в него зашли. Нелюдское место, поняла?

Почему-то теперь, объясняя этой бестолковой девице, что к чему, он сам почти перестал бояться. И в самом деле — если бы он сдуру в Лес сунулся, как некоторые, тогда бы да, тогда верная гибель. А он-то ведь понимает…

— А далеко он живет? Ну, этот… сам себе Хозяин?

— День, ночь и еще день. Может, меньше.

— Ночь?!

— Не трусь. Ночь переночуем в надежном месте. Там, ниже по ручью, вход есть.

— Куда вход?

— Куда надо, — важно сказал он. — Идешь со мной?

— Иду, если зовешь.

— Тогда пошли.

Он обошел ее и двинулся дальше по еле заметной тропинке. Услышал, что она идет за ним, и улыбнулся.

Солнышко пригревало все жарче. Синички смолкли, тихо стало в лесу, только кузнечики пели в траве да какая-то птичка посвистывала, будто звала Вита по имени. Лес был смешанный, перепутанный: под березами лежала хвоя и куски оранжевой сосновой коры, в колючих ветвях одиноких елей висели сухие березовые прутики. Радостно цвели в тонкой лесной траве иван-да-марьи, летние цветы.

От ручья прилетали стрекозы, пахло таволгой. Сладкий запах усиливал жару. Спина у Вита под безрукавкой стала совсем мокрой. Яниных шагов позади он почти не слышал, несколько раз оглядывался — девчонка не отставала, каждый раз улыбалась ему. Молча улыбалась, говорить не смела.

— Устала? — наконец спросил он с надеждой.

— Нет, ничего, — шепотом ответила она.

Как это так ничего, про себя возмутился он, я уже еле ноги тащу, а ей ничего… Но пригляделся и заметил, что лоб у нее вспотел, платок с шеи она стащила и несет в руке.

— Устала, — сказал Вит. — Ты не бойся, времени у нас много. До заката дойдем. Давай посидим в тенечке, передохнем. Вон там.

Потом тяжелее будет. На голодный желудок отдыхать — затея дурацкая, лучше бы идти, пока идется… однако ноги уже двигались с трудом, и в голове мутилось, а это было плохо.

Яна не стала спорить, сразу уселась на поваленную сосну. Перед сосной было кострище — маленькое, плоское черное пятно, вбитое в землю дождями; трава начала прорастать сквозь черноту. Но значит, и тут еще люди ходят?

Вит произнес запирающий ключ, обвел чертой кострище, сосну и их обоих — не в воздухе, а сучком по земле, засыпанной хвоей, чтобы видно было.

— Теперь можешь говорить.

Присел рядом, искоса посмотрел на Яну. Губы у нее бледные, чуть розовые, как давешняя малина. Волосы в тени вроде бы русые, а на свету вспыхивают рыжим. Веснушки, если и были, утонули в загаре. Но брови и длинные ресницы — не черные, а того же цвета, что волосы. Стало быть, все-таки рыжая.

— У меня хлеб есть.

— Хлеб?!

— Немного, два куска. И еще вот.

Она развернула платок: на нем лежали четыре крупных подберезовика.

— Ну ты сильна, — Вит и обрадовался, и немного обиделся. Он-то шел первым, и тоже, между прочим, думал о грибах — если с вечера не есть, поневоле задумаешься, — но ни одного не увидел, а она шла второй, и в сторону не отходила, и не отставала… Правду сказать, такая история с ним повторялась каждый раз, как шли по грибы. — Ты сама не Хозяйка, часом?

— Не, ты что! — она так замотала головой, что он засмеялся. — Женщины не бывают Хозяевами!

— Бывают, только редко, — ответил он. — Айген, ну, мой учитель, рассказывал про одну.

«Рассказывал» — это было преувеличение. На самом деле про ту женщину-Хозяйку Айген сказал ровно два слова: «Жуткая баба». Хотя вообще поговорить любил — хлебом не корми. Про того же Ника, самого себе Хозяина, что живет в доме с башнями у озера, мог рассказывать часами. Он тысячу историй знал. И правдашних, и придуманных. Вит будто наяву услышал голос Айгена… в темном доме, при одной лучинке, он глядел на камень в кольце и читал его отблески, алые брызги в темноте, они складывались в слова, а те — в песню… Не будет больше этого никогда. Проклятый Леха. Проклятый дурень с топором. Ну хватит, перестань…

— А ты можешь огонь добыть? — спросила Яна. Вит мотнул головой. Хватит, на самом деле. Огонь?..

— Запросто. Раз плюнуть. Хочешь их поджарить?

— Ага. Подожди, я веток соберу.

Слова Огня не из сложных и работают почти везде, если, конечно, вам не нужен особый огонь, который горит без дров и дыма. Но Вит старался вовсю — произнес полное, большое заклятье, неторопливо указал пальцем точку в воздухе. На один удар сердца испугался, что ничего не получился и он выйдет дураком… но воздух тут же послушно заструился, сжался в сияющую каплю, она упала вниз, на сложенные ветки, и оттуда поднялся дымок, мелькнул прозрачный язычок пламени. С кольцом получилось куда быстрей, чем с голой рукой. Яна ойкнула, Вит ухмыльнулся. Не видала ты чудес, красавица. Подожди, вот доберемся до входа…

Отобрав у нее платок, он расстелил его на травке и начал другие Слова. Договорив, рассудил, что много им не надо, поднял белую тряпицу, перевернул, сложил и мелко потряс. Три-четыре щепоти крупной соли были тут как тут. У, какие большие сделались глаза у рыжей! Она нагнулась к земле, разворошила траву, но, конечно, ничего не нашла. На Вита взглянула, однако, без должного восхищения, даже без улыбки. Уж эти деревенские суеверы! А с солью-то вкуснее будет.

Горячие кусочки хлеба на сосновой веточке и вправду были невероятно вкусными, жаль — мало. Вит заметил, что она, хотя каждому отделила по шесть кусочков, на его ветку нанизала те, что побольше. И лучшие ломтики грибов тоже норовила подсунуть ему. Это было приятно, но странно: дома за столом ему всегда наливали последнему.

А что, так и получается: я теперь старший. Для нее. Защитник и всякое такое.

— А у тебя родители?.. — Яна умолкла на полуслове. «А у тебя родители были?» — понял Вит.

— Не. Они давно умерли. Я у дядьки с тетей жил. А ты?

— У меня отец был.

И замолчала.

— А жених? — спросил Вит, чтобы она не начала плакать. Дядька у всех девчонок всегда спрашивал про женихов, они либо смешно смущались, либо сами начинали хихикать. Прежде чем он понял, что теперь и этот вопрос совсем не веселый, Яна молча помотала головой.

— А меня дядька сговорил за одну, — зачем-то соврал он. — Почти сговорил. А теперь вместо свадьбы… вот.

Тонкие рыжеватые брови над серыми глазами удивленно приподнялись:

— А Хозяевам разве можно жениться?

Вита обдало жаром, словно костер вспыхнул ярче.

— Так я же еще не… Дядька вообще не хотел, чтобы я Хозяином стал. У него своих детей не было, так он думал, я… Ему самому почти пятьдесят было, он уже кашлять начал…

Яна поглядела на него. По-прежнему без улыбки, но под этим взглядом он сразу вспомнил, что потерял шнурок, которым связывал волосы, и теперь они болтаются нечесаной вороной гривой, и что безрукавка дядькина не сидит на нем, а стоит вокруг него, будто короб, и даже что штаны у него на коленях грязные.

— А девушка у тебя была?

— Что?..

Яна сорвала желто-лиловый цветок ивана-да-марьи:

— Ну, ты гулять водил какую-нибудь девушку? Так, без свадьбы?

Тьфу! Вот за что не люблю девчонок: сидит такая, будто она ангелица с неба и никогда в жизни даже себя саму голой не видала, а потом ка-ак ляпнет…

— Это неважно, — пробурчал он, и еще добавил: — Тебе о таких вещах знать не следует.

Тут она, разумеется, захихикала. Раздумала, значит, реветь. А между прочим, ничего смешного.

Это было прошлым летом, когда он отпросился пожить у Айгена. Однажды вечером, запивая ужин пивом, которое им подарили за лечение, он набрался храбрости и спросил, правда ли, что за Хозяина не пойдет ни девка, ни баба. Айген усмехнулся в бороду и подтвердил, что да, не пойдет, разве если сыщется больная на голову. Вит спросил дальше: как же тогда быть, неужели никогда… ну, это… Айген долго хохотал, клонясь ко столу и утирая глаза мосластыми пальцами, а потом сказал:

— Хороший вопрос, парень. Главное, ко времени: что-то я сам о том же задумался. Я мог бы тебя спросить: а что общего между свадьбой и «этим», но как бы твои родичи не решили, что я тебя учу плохому. А потому буду учить тебя хорошему. Давай доедай, что в миске, остальное складывай в мешок. Завтра пойдем искать ответ.

Шли они долго. Сначала к западу, потом, не доходя до Бурого ручья, вдоль безымянного длинного холма — к северу, пока не начали попадаться грубо отесанные плиты, торчащие из травы. Вит приставал к Айгену с расспросами, но тот только посмеивался. Как дошли до камней, Айген запретил говорить.

Наконец спустились в сухой овражек, заросший орешником. Айген походил туда-сюда, посвистел, опробовал несколько простых ключей. Все Слова здесь имели силу, чаша с водой явилась в один миг, толстая ветка упала, будто срубленная мечом — только серебро мелькнуло в воздухе, потом прямо на земле соткалась шкура, вроде медвежьей, но желтая. Айген покивал задумчиво, размотал свой плащ, бросил поверх шкуры.

— Слушай и запоминай — пригодится.

А дальше вместо ключа произнес… такое, за что тетка хлестала Вита прутьями по чему попало. Ну, то слово, которое нельзя слышать ни бабам, ни девкам, ни малым детям.

И перед ними явилась голая девка. То есть, понятно, демоница, но выглядела она как девка. Если не считать того, что кожа у нее была цвета голубики и блестящая, масляная. А глаза зеленые, не такие, как у обычных людей, а в самом деле зеленые, как листья подо льдом. А волосы — пышные, длинные и красные, будто глина.

Вит замер на месте: и страшно, и стыдно, и невозможно не смотреть. Демоница, хотя и синяя, была настоящей раскрасавицей, лучше всех деревенских. (По крайней мере, Трина, Таська и старостина дочка, за которыми Вит однажды подглядывал на реке, ей в подметки не годились.) И шла к ним так спокойно, будто вовсе не голая. Подошла и молча опустилась на плащ. И улеглась животом кверху, и колени раздвинула. Айген ухмыльнулся, подмигнул Виту обоими глазами, взялся за пряжку ремня и… и тут Вит зажмурился и отбежал в сторону.

Далеко, однако, убежать побоялся, уши заткнуть постеснялся — глупо. Сел на траву неподалеку. И как только понял, что ему уже без разницы, какого она цвета и какова ее природа, за спиной раздался довольный голос Айгена:

— Твоя очередь. Запомнил Слова? Или за тебя говорить?

Вит не понял, сколько времени они провели тогда в овражке. Но вернулись в деревню к закату. В ушах у Вита звенело, ноги вязли, будто в снегу. Было ему радостно и спокойно, даже близкая ночь и Лес казалась нестрашными, и он наконец поверил, что вправду Хозяин. Ну хорошо — скоро будет Хозяином. Что бы там ни говорили дядька с теткой и батюшка Олег, как бы ни измывались пацаны — чего бояться тому, кто отымел демона? И снова отымеет, когда захочет и как захочет?

Про эту сговорчивую демоницу Айген ему все рассказал, все ключи, которым она повинуется. Обещал и других показать, у него их несколько было… Эх, зараза. Как же ты так, учитель? Все на свете мог, а от дурацкого топора не отбился?

И вот теперь он не знал, как отвечать на вопрос, была ли у него девушка. Сказать «нет» — обидно и неправда, сказать «да» — так ведь демоница не девушка, не человек вообще, рассказать как было… Нет. Рассказать девчонке, как это было, совсем нельзя. Не поймет.

— Жарко, — сказал он и стащил безрукавку, чтобы она не спросила, почему он покраснел.

— Пить хочется, — тихо ответила она. — Пойдем к ручью?

— Не надо. Хочешь, я тебя березовым соком напою?

— Так нет же теперь сока?

— Но я же Хозяин!

Он встал и подошел к березе по другую сторону тропы. Затылком он чувствовал, что Яна смотрит на него, и снова мысленно поблагодарил Айгена.

Взявшись ладонями за ствол, он произнес первые Слова. Выждал, считая в уме до ста, а потом коснулся пальцем белой коры и Словом же проткнул ее. Мутноватая капля заполнила ранку, поднялась над краями, потекла вниз. Пить хотелось ужасно, но Вит сделал шаг в сторону и пропустил девчонку первой.

Он смотрел, как она прижимается губами к дереву, как косая тень от ствола скользит по волосам, и там, где солнце, волосы светятся медом и медью, и в них блестят радужные искорки, будто на спинке жука…

Пила она недолго, почти сразу уступила ему. Ранка в березе была теплой и влажной, сок — сладким, и его становилось все больше.

Напившись, он вытер рот ладонью и поманил Яну: мол, хочешь еще? Она кивнула и снова обняла дерево, ее губы накрыли родничок на стволе. У Вита вдруг перехватило дыхание. Ох не вовремя вспомнил про демоницу… Он шагнул обратно за черту и сказал, ухмыляясь:

— Как будто из одной кружки пьем. Извини, надо было два надреза сделать.

Вредная насмешница поперхнулась и покраснела, как краснеют рыжие, — всем лицом. А вот неповадно будет всякие вопросы дурацкие задавать.

— Будешь еще пить?

— Нет. Останови его.

— Что? А-а. Сейчас.

Как останавливать сок, Вит не знал. Попробовал наугад, применив Слово, каким останавливают кровь из мелких ран у человека, — не получилось.

— Сам остановится, — буркнул он. — Пошли.

— Погоди.

Яна наскребла ногтями щепотку золы из кострища, втерла темнеющий порошок в надрез на стволе.

— Теперь пойдем.

Сок тут же перестал течь. А может, это все-таки заклятье подействовало?

Солнце клонилось к закату, да и сам лес стал темным — сплошной ельник, березы и сосны исчезли. Различать тропу на усыпанной хвоей земле было все труднее, под ногами росла нетоптанная кислица, глянцевые темные листья копытня. Спасибо, ручей никуда не делся.

Вит пару раз оборачивался, строго глядел на Яну, прикладывал палец к губам. В третий раз понял, что напоминать нет надобности. И так боится.

Бояться в Хозяйском Лесу тоже плохо, не лучше, чем наглеть. И глазами по сторонам шнырять — совершенно лишнее. Взгляд — он не Слово, но в сумерках, да еще неподалеку от входа зря не зыркай. А то как раз увидишь краем глаза что-нибудь, и оно тебя увидит. Вот между толстыми бугристыми корнями шевелятся иголки, будто муравейник, и в земле открывается блестящий глаз… Или — навстречу ползет что-то, похожее на змейку, только змейка не может так быстро катиться… поползло и исчезло. Зато лишайник на стволе впереди пришел в движение, и уже ясно, что это не просто лишайник, а отвратительное лицо улыбается губастым ртом… все, прошли, идем дальше, ничего не было. И тяжелые шаги позади, реже и куда тяжелее Яниных, тоже кажутся…

Деревья вокруг стали живыми. Стволы вздувались и опадали, что-то бежало по ним от ветвей к земле… только не смотреть, простите, господа хорошие, я ничего не видел, дайте пройти… хвоя шевелилась уже везде, и вблизи, и вдали, и вдруг ему будто плеснули за шиворот ледяной водой: между темными листьями высунулись белые пальцы, зашарили вслепую… Он удержал крик, но сердце заколотилось как бешеное. Ничего, ничего, идем.

…То ли и вправду нет ничего, просто сумерки, видно плохо, мухи стеклянные плавают в глазах? Вит и при свете-то вдаль видел неважно. Но, понятно, не мог спросить, видит ли Яна то же, что и он. Об этом говорить нельзя ни в коем случае. Айген объяснял, что если малые ужасти привидятся, нужно идти мимо как ни в чем не бывало. «А если не получится… если не получится, тогда просто зажмурься. Несколько шагов пройдешь, глаза откроешь, а оно уже сгинуло». Вит очень надеялся, что учитель не шутил. С него бы сталось.

Когда между деревьями замаячило вечернее небо, Вит сам себе не поверил. И не верил до тех пор, пока ели не сменились березовым подлеском и впереди не открылся луг. Ручей катился вниз, к пруду, а возле пруда над кустами поднималась старая яблоня — крона в ширину больше, чем в высоту. Все точно! Вит подмигнул через плечо Яне и припустил бегом. Теперь не страшно.

И они побежали через луг, уже не ища тропинки. Бежать получалось медленно, хоть и под горку, трава была выше колен, от нее поднималось душистое тепло. Вокруг мелькали белые солнышки поповника, синели колокольчики, справа проплыло огромное малиновое облако иван-чая… Вит с разбегу ухватился за толстую яблоневую ветку, пролетел под ней, подогнув ноги, и шлепнулся на землю: его разбирал смех.

— Всё! Здесь ночуем! Эй, ты чего?

Яна села на корточки, оперлась одной рукой, потом опустилась на землю. Ее трясло, и дышала она, будто всхлипывала. Вит только теперь понял, что рыжая девица, ни слезинки не проронившая всю дорогу, испугалась Леса всерьез. Больше, чем он сам.

— Эй, ну ты чего, правда? Я же говорил, не надо бояться. Все хорошо, мы дошли…

— Я п-подумала… они за нами погнались… когда ты побежал… — Губы у нее расползались в стороны, как у маленького ребенка.

— Кто — они? — спросил он, будто у ребенка, и с удивлением заметил, что сидит рядом и обнимает ее за плечи. — Кто погнался-то? Я ж объяснял тебе, там не было никого… это так просто, ужасти… они Хозяев не трогают… и вообще никого не трогают, если не бояться…

— А ты сам их боялся! — она всхлипывала у него на груди, цепляясь за пропахшую дядькиным куревом безрукавку. — Я видела!

— Я?! Не то чтобы боялся… Конечно, если они вот эдак, в сумерках, выползают, мало приятного, тут ты права. Особенно если один идешь. Но настоящего вреда от них нет… Ну, успокойся. Сейчас ужинать будем.

Он осторожно вытер Яне лицо ее собственным платком. Захотелось поцеловать ее в красную от слез щеку, но как-то упустил нужный миг. Отдал ей платок и встал. Прошелся под яблоней туда и сюда, размял пальцы, оглядел ясный, не затянутый ряской пруд, отражающий заросли рогоза у дальнего берега. Опробовал первый ключ — и всей кожей почувствовал, как вздрогнул мир вокруг, и земля под ногами, и ветка над головой, и вода в пруду. Хороший вход.

Для начала что-нибудь простое, но со смыслом. Огонь ей уже показывал, родник тоже… А вот!

Яна забыла и плакать, и смущаться, что плакала. Потрогала кончиками пальцев желтую шкуру на траве, подняла глаза на Вита.

— Садись, а то простынешь, — спокойно сказал Вит. — Теперь займемся ужином… Нет, ты сиди! Здесь я угощаю. Только, я тебя прошу, не бойся ничего. Что бы ты ни увидела. Договорились?

Дождался ее кивка и принялся плести Слова. Знал он их хорошо, нарочно разучивал с Айгеном, но сам применял в первый раз. Закончил и принялся за другие — тем, чтобы подействовать, нужно было время.

В кустах зашуршало, шорох становился все громче. Вит, не прекращая говорить, ободряюще поглядывал на Яну. Но она все равно подпрыгнула и зажала рот руками, когда шорох сменился хрустом, и ветка ивняка подломилась, выпуская медведя. Огромный зверь встал на дыбки, в передних лапах у него был поднос.

Мишка подошел ближе, прямо как переодетый человек — так мягко косолапил, что и кубки не покачнулись. Приглядевшись, Вит даже сам поразился: совсем настоящий, и шерсть бурая, густая, и нос мокрый, с дырками, слышно, как сопит, и когти на лапах… Медведь опустил поднос перед замершей девочкой и на четвереньках удалился. Та только проводила ошеломленным взглядом бурый зад со смешным коротким хвостом.

— Та-ак, что тут у нас? — как ни в чем не бывало спросил Вит. Наклонился, упираясь локтями в колени. Тут были две большие тарелки с золотистыми печеными рыбинами в ломтиках картошки, хрустальная миска с каким-то месивом, две толстых румяных пышки, с кулак каждая, хрустальная же бутыль и два пустых кубка. — Ладно, для начала сойдет. А теперь оглянись, посмотри, где мы спать будем.

Пока он разглядывал поднос, за спиной у Яны соткалась кровать под белым вышитым шатром. Обычная такая кровать, ножки резные, столбики золоченые, шестерых уложить можно. Хоть вдоль, хоть поперек.

Да, таких фокусов Хозяева по деревням не показывают. И хорошо, что не показывают.

— Вот видишь? Места надо знать, тогда и в Хозяйском Лесу не пропадешь.

— А это все… настоящее? — шепотом спросила Яна. Вит усмехнулся.

— Еду есть можно, если ты об этом.

— А медведь?

— Медведь нас не обидит. Считай, его уже нет. Понадобится — снова вызову.

— Не надо.

— Хорошо, как скажешь. Чего еще хочешь? Скатерть нужна?.. Я тоже думаю, что нужна.

Скатерть была его гордостью. Не очень большая, алая, с черно-золотыми птицами и цветами, с длинными бисерными кистями, которые красиво поблескивали в траве. И ровная, где бы ни лежала. Яна подвинулась к самому краю шкуры, но он, улыбнувшись ей — сиди, мол, спокойно, — сдернул с кровати одну из многочисленных подушек, зеленую в желтые цветы, и уселся на нее.

— Давай так: сначала по вину, потом по рыбке, а разговоры потом.

Он выдернул из бутыли граненую пробку. Горлышко с тихим звоном ударилось о край кубка.

Вино было золотое, не пенное, но с мелкими пузырьками. Не сладкое, но и не кислое, вроде бы не пьяное, но веселое. Айген, счастливого ему пути, всегда такое вызывал, когда они вместе ходили по Лесам. Во всем огромном рыбьем боку попалось две-три косточки, поджаристая шкурка была соленой, мякоть — белой. Что намешано в миске, так, с ходу, и не поймешь: огурцы или другие какие-то овощи, зеленые, желтые и алые, пряные травки и розовые душистые кусочки вроде мяса, хрустящие на зубах. Вит забыл обо всем, выпал из мира. А когда поднял глаза на Яну, она улыбнулась. Наконец-то. И ее тарелка тоже была пуста.

— Ну что? Все хорошо?

— Да. Спасибо тебе.

Ни радости, ни благодарности в тихом голосе не было слышно.

— Я же говорил, прорвемся, а ты не верила.

Айген всегда повторял, что нерешительность губит Хозяина. А потом добавлял: и не только Хозяина. Известно же: угостил девчонку, накормил-напоил — можешь поцеловать. Но когда она сидит такая тихая, будто вот-вот заплачет… она об отце горюет, а я с поцелуями полезу? И сам, между прочим, только что похоронил Айгена, дядьку с теткой… Дрон, кузнецов младший, сказал бы с ухмылкой, что до ста лет все равно никому не дожить и что девки нарочно прикидываются грустными, чтобы их утешали. И еще уточнил бы, как именно следует утешать… Эх, и где сейчас сам-то Дрон? Нет, не буду я ничего такого делать. И вообще, нам еще завтра идти.

…А потом что? Допустим, дойдем мы до этого Ника, о котором сам Айген говорил, что он хоть и великий Хозяин, сильнее всех здешних, но со свистом в голове. Допустим, не прогонит он нас обратно в Лес. А дальше-то что?! А вдруг ему Яна самому понравится? Скажет: оставайся при мне, красотка, а ты, малый, катись куда покатит… Ладно, с ожесточением сказал он себе. Зато жива будет.

— Ты что? Случилось что-то?

Виту и тетя говорила, что у него все мысли на лице нарисованы.

— Огонь надо развести, — озабоченно сказал он. — Сиди-сиди, отдыхай еще, а я займусь. Давай еще попить сделаю… без медведя, не бойся!

Вит небрежно хлопнул по бутыли, звякнув кольцом о хрусталь, и дважды прищелкнул пальцами.

— Сейчас будет.

— Что будет?

— Ничего страшного. Сама приползет.

Яна смотрела, как по траве сам собой, будто камешек по льду, скользит поднос с новой бутылью. Нахмурила красивые брови.

— Непонятно. Рыба из пруда, вино — из яблок. А остальное? Вот это? — она показала на миску с остатками овощей.

— Из пруда? — Вит усмехнулся. — А ты прикинь, если бы тебе сказали поджарить рыбки, сколько бы времени ты ее чистила да жарила?

— Но… Значит, тут где-то есть печь, и рыба в ней уже сидела, горячая? Нас дожидалась? А если бы мы не пришли?

Вит покрутил головой. Вот девчонка! Все-то ей объясни на пальцах.

— Понимаешь, — рассудительно сказал он, — это вход. Мощный вход. Мир, он не везде одинаков. Некоторые Слова везде действуют, и без ключей даже, и без колец. Лучше их не говорить вообще. А возьмем, к примеру, Хозяйский Лес — там Слова сильнее, но точно не известно, какое как подействует и получится ли противоклятие. Потому и сказано: нам не дано предугадать, как Слово наше отзовется.

— Знаю.

— Умница. Так вот, в каждом Хозяйском Лесу есть входы.

— Куда входы?

— Господи! Никуда. Просто так называются. Там, где вход, Слова действуют как надо. Что захочешь, то и получишь. А которые не надо — не действуют. Только добраться до входа трудно.

— А почему…

— Погоди, дай я с огнем закончу. Сделаю кольцо во-от такое, — он очертил пальцем круг, охватывая и яблоню, и пруд. — И те кустики захвачу.

— А трава не загорится?

— Не должна, — серьезно ответил Вит. — Смотри!

Здесь, у самого входа, да еще после еды и вина, он почувствовал себя абсолютно всемогущим. Даже и мысли такой не было, что огненное кольцо может у него не получиться. И вправду: желтые язычки пламени заплясали в сумеречном воздухе, над самой травой, держась друг за друга и более ни за что, отразились в Яниных глазах. Огненная лента вытянулась, изогнулась дугой, стянулась в петлю, конец сросся с началом.

— Вот. Они всю ночь будут гореть. Никто нас не тронет.

— Ой. А что горит?

— Воздух.

Яна недоверчиво покачала головой.

— Ну ладно, не знаю что. Это волшебный огонь. Он не очень горячий. (Вит быстрым движением захватил в горсть один огонек, тут же тряхнул рукой и подул на ладонь.) Нет, вообще-то горячий. Но не такой, как настоящий. Главное, псы не сунутся. Что ты спросить хотела?

— Почему здесь никто не живет? Если тут все можно получить вот так, запросто?

— Ну ты спросила. — Вит мотнул головой, отмахивая волосы с лица. — Кто же тут будет жить? Сюда через Лес надо добираться, а это — ты сама видела, как. Кто сюда сунется?!

— Другие Хозяева?

— Это да, мы такие. Но Хозяева в одном месте редко живут. Когда все есть — это, конечно, хорошо, но ты представь — каждый день одно и то же… и рядом никого… (Он осторожно пододвинулся к ней вместе с подушкой.) И поговорить не с кем… даже Хозяину грустно станет…

Она будто не слышала.

— Сеном пахнет. Ты не чуешь?

— Сеном? Да нет, тебе кажется. Это цветами, с луга. — Но теперь он тоже почувствовал упоительный запах скошенной травы.

— А тут точно никто не живет?

— Точно. Из людей никого. Демоны — есть, конечно. Которые ключам повинуются.

— А раньше ведь жили.

— Почему ты так думаешь?

Яна посмотрела на него, как на недоумка.

— Яблони кто-то сажал. Пруд этот — выкопанный. И там, где мы бежали, иван-чай растет.

— И что?

— Он на пожарищах растет.

Виту стало страшновато. Но не очень. Устал он бояться за последние сутки, да и чего бояться у входа, в огненном кольце?

— Ну, может быть. Айген говорил, входы иногда перемещаются. Может, раньше здесь обычное место было. И Леса не было… — Он зевнул. — Давай-ка спать. Завтра вставать рано.

Раздеваться Яна не стала, только стащила с ног башмачки. Они лежали на огромной мягкой кровати, как на стогу. Дурак, и зачем такую большую кровать вызвал?! Хоть крестом руки раскинь — и то ее случайно не коснешься…

Вит посмотрел в щель между занавесями: черная масса яблоневых листьев, два яблока, будто две луны… Поднял палец, указал точку — в черной кроне вспыхнула белая звездочка. Потом еще одна, синеватая. И еще одна…

— Красиво.

— Нравится? Я потом их погашу, чтобы спать не мешали.

— Нет, оставь пока.

— Ладно.

— Вит?

— М-м?

— А правда, что раньше весь мир был, как эти… входы? Что везде можно было колдовать?

— Сказки, — лениво ответил Вит. — Все наоборот: сначала никаких входов не было, а потом они появились. И входы, и Леса вокруг них. Кто-то из Хозяев зарвался, призвал демонов, а прогнать не смог. Так они в нашем мире и остались.

— А еще говорят, что в Лесах живут духи мертвых… что это их владения. Это правда?

— Враки, суеверия. Нет тут никаких духов, только демоны. Жалко, яблоки еще кислые. Хочешь яблочко?

Яна уже спала. Пошевелилась, пряча локоть под атласное одеяло.

Вит отодвинул полог, выглянул наружу: огненное кольцо отражалось в черной воде, за ним ничего не было видно. Поразмыслив, он поднял с земли шкуру. Мех промок от росы, пришлось бросить и вызвать новую. Самому же надо чем-то укрыться, ночь холодная.

Полог над его головой светился солнцем, по нему плясали тени яблоневых листьев, покачивалось круглое теневое яблоко. А второе где? Упало, что ли?..

Вит повернул голову и уткнулся носом в девичью косу. Ореховые пряди не растрепались, поблескивали, туго сплетенные. Коса тоже спала, замерла на подушке, как неживая.

Ох, если кто-нибудь разболтает Дрону, что я всю ночь проспал — вправду ПРОСПАЛ! — в одной постели с девчонкой…

Он сел рывком, помотал головой. Некому разбалтывать, и самого Дрона нет. Пора собираться, солнышко ждать не будет.

На самом деле солнце только чуть поднялось над дальним лесом. Над прудом клубился белый пар. Вит погасил ненужное кольцо — оно еще горело, нисколько не выдохлось. И совсем близко к тому месту, где оно горело, прямо за кустами, на влажной земле у пруда отпечаталось несколько следов. Песьих, не волчьих. Но таких же больших.

Вит представил, как они сидели ночью вдоль кольца, — тупые морды, маленькие глазки, в которых пляшет огонь, клыки под черными губищами, густая шерсть песочного цвета… Бр-р! Айген говорил: если успеешь до ночи добраться к входу, ничего не случится. Он только не уточнял, что случится, если не успеешь.

Яна протерла пальцами глаза. Взглянула удивленно.

— Привет, — сказал он. Будто извинялся — за белый полог над головой вместо знакомого потолка, за то, что рядом он, а не ее отец или какая-нибудь подружка. — Нам идти надо.

— Далеко еще?

— Не знаю точно. Но до вечера дойдем, даже раньше. Через ту рощу есть тропинка, вон, видишь дуб? Где-то под ним. А дальше сразу будет озеро, и на его берегу живет этот Ник.

Есть им обоим не хотелось, но Вит вызвал четыре пышки. Мало ли, на всякий случай.

Тропинка нашлась. Опять еле видная, зато здесь ее размечали Хозяйские знаки, вырезанные на стволах. Значит, верно идем, и вправду близко.

И снова грело солнце, синички перезванивались в березовых кронах, сороки хохотали притворным смехом. Яна молчала, как велено, и у Вита на душе было смутно. Ник ушел от людей, поселился один у своего входа, с какого ляду он станет им помогать? Ведь Айген, если подумать, не говорил, следует ли Ник законам Хозяев или собственным законом живет… Может, надо было не валять дурака, а остаться жить там, у пруда? Снова поесть, попить, искупаться (я бы честно отвернулся). А там снова вечер, и уж тогда-то…

Но Вит, правду сказать, знал не так уж много Слов. Он умел читать, и обычные буквы, и Хозяйские, Айген давал ему книжечку, куда сам записывал Слова и что они делают. Вит учил, конечно, самое интересное: еду, питье, боевые заклятия и противоклятия (жаль, серьезные приемы попробовать не на ком было, Айген с ним драться отказывался, зато и пацаны к нему вязаться перестали). Как свалить дерево, построить дом, сделать одежду — настоящую, не призрачную — всего этого он не знал. То есть можно было попробовать, но такие пробы у входа могли дорого обойтись. Лечить тоже толком не умел, у Айгена подсмотрел кое-что, но так, не всерьез. Он знал, что кольца помогают Хозяину, сами подсказывают Слова, только не знал, как они это делают. Нет, до зимы нам здесь не прожить. А если другой Хозяин сюда забредет и захочет нас выгнать? А если сам Ник заявится, чтобы выяснить, кто это обосновался с ним по соседству? Лучше уж честно к нему пойти…

— Хо, какие люди в нашем Лесу!

Сердце у Вита ушло в пятки. Яна молча метнулась к нему за спину.

Позади них на тропинке стояли трое. Все молодые, чисто одетые, и у всех на пальцах кольца. То есть не по одному кольцу на человека, у каждого — несколько. Четвертый подходил слева.

— Грибы ищете, ребятки? — сказал средний, с самым нарядным кольцом — камень лиловый, а в нем золотой вихрь. — А мы-то гадаем, кто это костерочек запалил за лесочком…

Веселое лицо, нос картошкой, а глаза круглые, серые и будто стеклянные. Вита сразу начало трясти. Точно так на него смотрели все, кто сперва над ним глумился, а потом бил. Но ведь это было раньше, до того, как… Тонким, не своим голосом он начал выкрикивать ключ.

— Не, это без надобности, — так же весело сказал главарь. — Туточки все ключи на нас замкнуты. Колечко у тебя хорошее. И девочка хорошая. А сам ты… ну, на что-нибудь сгодишься, верно?

Двое других заржали. За плечом у него вскрикнула Яна — ее держал тот, четвертый; и у него на лапе, поросшей черным волосом, тоже блеснуло кольцо. Вит метнулся к ней, но не успел даже кулак поднять — его ухватили за локти двое.

— Хорошее колечко, — повторил главарь. Мягко взял Вита за запястье, поднес его стиснутый кулак к глазам, разглядывая камень. — Где-то его видел… А, так это ж того придурка, что шутки шутить любит!

Главарь зачем-то потер лоб.

— Сынок его, что ли? — спросили сзади.

— Похож! Тоже патлатый, и нос как… — Главарь щелкнул Вита ногтем по носу. Тип, который держал Яну — толстый, усатый, голова повязана пестрым платком — хрюкнул, перехватил ее правой рукой за левую, а свободной пятерней за живот. — Давай кольцо, сынок.

У Вита от боли на глазах выступили слезы. И кулак он разжал только для того, чтобы сложить кукиш, которым и повертел перед главарем. Плевать, может, убьют быстрее…

Убивать его Дикий Хозяин не стал и рукам волю не дал, просто ударил из всех колец под дых. Но боль была такая, что он провалился в беспамятство. Очнулся, дернулся — его по-прежнему держали, но теперь только один. Дикий Хозяин все еще стоял перед ним, разглядывал с любопытством. За спиной у него слышались возня и сопение. «Да кончай ты его! — пробормотал, кажется, усатый. — Сил нет терпеть». — «А ты не терпи, че терпеть-то», — посоветовал второй голос. Главарь повернулся…

Вит сделал то, что пару раз выручало его в деревне, пока Айген не научил его прямому удару: сначала расслабил спину, а потом резко выгнулся, ударив затылком в лицо тому, кто его держал. И как только освободил локти, выхватил ножик.

Маленькое лезвие скользнуло главарю по руке, но и его удары прошли мимо Вита. Он ринулся вперед, чтобы воткнуть нож в шею кому-нибудь из тех двоих, и увидел, что они оба сидят на земле, будто только что упали, а Яна бежит по тропинке.

Одному он наступил на руку, другого ударил ножом, и вправду, кажется, попав в шею. Бегать он умел хорошо. Впрочем, Хозяева за ними не гнались.

Они прыгали через стволы, подныривали под ветки, оскальзывались на траве. Вит уже не высматривал ни тропинки, ни Хозяйских знаков — да кто теперь знает, куда ведет эта тропинка, вряд ли к Нику! Они просто бежали вперед, и Вит почти поверил, вопреки всякому вероятию, что им удастся уйти, когда Яна вскрикнула и упала.

Это был капкан. Под землей открылись два камня, крепко стиснувшие ногу. Вит рванул один камень на себя — он отошел неожиданно легко, но ступня в башмачке была буквально расплющена. Смотреть невозможно.

У Яны с каждым вздохом вырывался стон, лицо ее выцвело под загаром. Кожа башмачка пропитывалась кровью, и Вит, вспомнив уроки Айгена, схватил Янин платок и, вздернув подол юбки, затянул узлом над коленом, сколько сил хватило. А потом попытался поднять ее на руки. Поднять поднял, но нести не смог, сел на землю.

— Брось. — Голос у Яны был не ее, хриплый, страшный, как у роженицы. — Уходи сам.

— Не дождешься. — Вит вывернулся из-под нее и присел на корточки. — Давай руки.

Она не пошевелилась.

— Нет. Они догонят.

— Хрена они догонят! (Пусть она десять раз права…) Руки давай, девица непослушная!

Ему еще пришлось самому хватать ее за запястья, спасибо, не уворачивалась. Взвалить девчонку на спину у него получилось — небось не тяжелее мешка с картошкой. Правда: гораздо легче.

Следующее за этим время он помнил плохо. Шаг, шаг, еще шаг, жжение в груди, зелень в глазах, вкус крови во рту, горячая тяжесть на спине, мучительные стоны, лес, лес, лес. Если бы в просвете между ветвями не блеснуло, он бы просто лег и умер, а что еще делать, когда и силы, и дыхание совсем кончаются? Но озеро было близко, и пришлось идти.

На самом деле оказалось не близко. А хуже всего, что прямо перед ними. И направо, и налево простиралась сверкающая под полуденным солнцем вода (Вит с перепугу даже принял озеро за реку), а на противоположном берегу, где лес отступал к горизонту — развалины, ряд столбов, торчащих из воды… и две серые башенки с красными крышами, стекло поблескивает в окошке. Если не там живет Ник, сам себе Хозяин, так уж я ничего не понимаю… Только бы добраться прежде, чем те нагонят.

Справа озеро показалось покороче, и Вит с ношей на спине заковылял в обход. Гадский берег не был таким сухим, как тот, вчерашний луг у пруда: ноги скользили в грязи, все время подворачивались какие-то колдобины, ямы. Один раз он упал на колено, и Яна вскрикнула от боли, будто заново раненная. Потом впереди встали заросли ивняка, пришлось обходить — не могут же эти поганые кусты тянуться по склону до самого леса, будь оно все проклято…

— Эй, малый! — крикнули сзади. — Эй!

Он обернулся всем телом. Из лесу выходили главарь и один из его дружков. Двое, а не четверо, хотя Вит не был уверен: в глазах у него мутилось, и мошки вились над мокрым от пота лицом.

— Не торопись! Нас обожди!

Все правильно. Как бы он ни спешил, вряд ли пойдет быстрее молодых мужиков с пустыми руками. Им и бежать нет надобности. Пешком нагонят.

— Брось меня тут!

Она даже руку попыталась вырвать, откуда силы взялись!

— Леж-жать, женщина!.. — Он стиснул ее запястье так, что кольцо вдавилось в пальцы. — Не бойся ничего, скоро доберемся.

Вит ломанулся вперед на подгибающихся ногах. Даже бегом получилось. Ну, почти бегом. Потом все равно пришлось замедлить ход. Он судорожно втянул носом воздух. Пахло илом и свежей водой. Как в детстве на речке. Интересно, а с речкой нашей что стало?..

— …Жаль, что тут лодки нет. На лодке мы бы мигом. Если бы мы на берегу, а тут лодка, мы бы поплыли… — он сам не заметил, как начал шептать вслух всякую чушь, и не остановил себя. Все равно ключи на них замкнуты, а Яна будто бы слушала его, по крайней мере, перестала стонать. — Или, знаешь, кораблик… Янка, ты когда-нибудь кораблик видела?.. Я не видел. У них парус бывает… Большое такое полотно, которое ветер ловит… А если ветра нет, то, как на лодке, веслами гребут. Конечно, не один человек, много людей нужно, потому что…

Он осекся. Идти не перестал только потому, что боялся упасть. Мир вокруг него содрогнулся, как будто хватил стакан самогона, и в глазах прояснилось. Этого не могло быть, потому что ключа он не произносил, да и не действуют они. Но и ошибиться он не мог.

Вит оглянулся: Дикие Хозяева стали вдвое ближе, он мог видеть кровавое пятно на рукаве главного, его многообещающую ухмылку.

— Хочу лодку! — в отчаянии заорал он. Не Словами, простой речью, Слов подходящих он все равно не знал. — Нет — хочу лететь! Чтобы мы оба, я и она! Прямо сейчас! Туда! К дому!

Он не то что не успел удивиться собственным наглости и безумию — договорить не успел. От мокрой земли перед ним отделилось сквозистое покрывало, он шагнул вперед, наступив на него, и тут же рухнул ничком: покрывало дернули вверх за четыре угла, оно подняло их в воздух и потащило, как рыбу сеть.

Потом он жалел, что не оглянулся, не увидел рожи Диких Хозяев. Не до того ему было. Они пролетели, наверное, полпути над озером, когда он осмелился разжать Янины руки.

— Тебе не… — еле слышно заговорила она. Он зашипел: нашла время! Не хватало нам теперь, после всего, ухнуть в глубокую воду! Она так и не слезла с его спины. Еще и держалась изо всех сил за ворот безрукавки.

Вит очень хорошо ее понимал. Летучее покрывало было прозрачным, если не как воздух, то как травяной настой, когда его льют из чашки в чашку — точно. И еще оно было холодным и жестким. Он смотрел то вперед, на приближающийся берег и серые башни под треугольными крышами, то вниз, в такую близкую воду, прозрачную, зеленоватую, с «елочками» водорослей, и старался на всякий случай даже ничего не думать…

А потом оказалось, что они лежат на ровной и твердой земле. Вернее, на площадке, вымощенной камнями — одинаковыми, гладко обтесанными, теплыми на ощупь. Или, может, на одном камне, разделенном на маленькие кусочки очень ровными трещинами. Вокруг цвело что-то пестрое, сладко пахнущее. Вит поднял голову и увидел, что с каменных ступенек впереди сбегает человек, одетый в синее. Рослый, нестарый, с русой бородой, ровно подстриженной. Он что-то спросил, Вит не разобрал что — расслышал, но не понял. Суть в том, что говоривший улыбался. Не так, как главарь, а по-настоящему.

— Вот, — ответил он. — Это Яна. У нее нога попала в капкан. Вылечите, господин Хозяин, я отработаю. Пожалуйста.

Человек перестал улыбаться и щелкнул пальцами. На руке его было кольцо.

Это была еще даже не комната. Это были… наверное, сени. Хотя в замке они должны называться иначе. После жары снаружи тут было сумеречно и прохладно. И очень тихо, прямо в ушах звенит. Окон в комнатке не имелось, свет шел от желтоватого потолка. Вит потрогал темную стену. Деревянная, лаком покрыта. У стены стояло что-то вроде скамьи, только мягкое на вид. Коснулся пальцем — как живая кожа. Теплая скамья, и даже чуть шевельнулась… или кажется? Ну ее, может, и вправду живая, кто знает, что у нее на уме. Вит отряхнул зад и осторожно сел на пол, в стороне от пушистого ковра.

Пол каменный, но не холодный, будто его недавно нагревало солнце. Камень полированный, бело-розоватый, нежный. Полы мраморные, скатерти браные, вспомнил он сказку. Неплохо живет Ник. И непохоже, что это демонские иллюзии. Должно быть, демоны построили ему настоящий дом. Вит попытался представить, сколько Слов надо было сказать, чтобы получился такой домище, но голова отказывалась об этом думать. Как и о том, что случится дальше.

С тех пор, как Яну увез по ровной дорожке живой катучий стол, а Ник привел Вита сюда и исчез, прошло, должно быть, немало времени. Вит не знал, сколько точно: он как-то внезапно устал. Словно его оттрепала лихорадка. Вспоминать, соображать и загадывать наперед не было сил, и шевелиться было лень. Можно бы уснуть, если б не знобило. Он вытянул ноги, закрыл воспаленные глаза, прижал ладони к теплому камню. И почувствовал, что его ищет чей-то взгляд.

Ощущение было сильным и назойливым. Он с трудом встал и увидел зеркало. Громадное, в полный человеческий рост, и он мог поклясться чем угодно — только что никакого зеркала не было, а была такая же деревянная стена, как справа и слева.

Зеркало отразило его. Четко и ясно, до последней нитки на обтрепанных штанах… м-да. Тощий долговязый парень в зеркале криво улыбнулся, затем выпятил губу. Хорош, что там говорить. Сказочный герой, как вылитый. Ни усов, ни бороды, лицо худое, все в нос ушло. Грязь на щеке, нечесаные волосы черными сосульками свисают до плеч… до плеч дядькиной безрукавки, чтобы быть точным. Которые вдвое шире его собственных. А зато штаны не прикрывают голых щиколоток, и башмак порвался. И рука — длиннопалая, тонкая, как у девчонки. Айгеново кольцо даже среднему пальцу велико. Зеленый камень с широкой верхней гранью сверкнул из-под замызганного рукава, будто краденый.

Краденый и есть, если вдуматься.

Вит зачем-то приложил кольцо камнем к зеркалу.

И, пошатнувшись, чуть снова не сел задницей на пол.

— А-айген?..

Вместо его отражения в зеркале появился учитель. Не такой, каким был перед смертью, дико взлохмаченный и в растерзанной рубахе. Скорее такой, каким его Вит впервые увидел.

Было ему тогда лет восемь, и он сидел в поле у деревни. Трава там росла высокая, легко можно было спрятаться от всех, а если начнут ругать — легко отпереться: а что, я же все время тут был, рядом, ну, может, уснул на чуть-чуть… Незнакомец шел по дороге из леса. Быстро, будто совсем не устал, а пустился в путь только что. И был он весь черный и белый. Черные штаны, белая рубашка, черная куртка висит на плече. Волосы черно-белые, и кудрявая борода такая же. Брови и глаза — четырьмя угольными прочерками. И даже улыбка черно-белая: зубы сверкают, но двух передних, через один, нету. Он шел и улыбался. Потом поравнялся с Витом и сказал:

— Вылезай.

Прежний Хозяин как раз той весной ушел и не вернулся, и Айген остался в Южном Холме.

…И теперь он глянул на Вита из зеркала, как будто ничего не случилось. Вит даже обернулся — но Айгена, конечно, рядом не было. Неподвижная картинка, образ… или все-таки?.. Он осторожно коснулся зеркала, и картинка задвигалась. Айген ухмыльнулся в шесть зубов без двух, пригладил волосы, знакомо помахал рукой, выставив ладонь вперед… и исчез. И в зеркало медленно вернулось отражение Вита, сперва прозрачное, будто в простом стекле, потом цветное и четкое.

— Вот в чем дело, — произнес голос за спиной. Ник в зеркале не отражался. — А то я понять не мог: с девицей все ясно — Михеева дочь, а ты откуда взялся, такой красивый? Ты, стало быть, от Айгена. Он погиб, верно?

— С кем все ясно? — спросил Вит. Ник сокрушенно вздохнул. Пересыпал с ладони на ладонь звякнувшие кольца. Взял одно, повертел в пальцах. Знакомое кольцо, только что виденное — камень лиловый с золотом…

— Ошиблись эти ребята, когда за вами погнались. И хуже ошиблись, когда полезли в мою систему… Твоя подружка — дочь Михея. Она тебе не сказала, что ли?

— Какого Михея?

— У вас разве их несколько было? — кротко спросил Ник. — Михея, Хозяина Поречья. Слыхал о таком?

— Ага. А…

Вит попытался что-то еще сказать, но только моргнул и закрыл рот. Михей, пореченский Хозяин. Он же не рыжий был, мелькнула дурацкая мысль.

— Не обижайся на девочку. Сам понимаешь, не тот был случай, чтобы хвастать родством с Хозяином. Да и в любом случае навряд ли она этим родством гордилась бы. Она и жила не с ним, а с материной родней. Это и понятно, если вспомнить, как ее мать погибла… Знаешь эту историю? Хотя откуда, ты же сам тогда в пеленках был. Ну и обойдешься без этого знания.

На самом деле Вит знал. Про то, как Михей женился и что случилось потом, и в Южном Холме шептались. Он только не слыхал, что у этой женщины была от Михея дочка.

— Айген, значит, погиб. А Михей время потратил, чтобы ее выкинуть из деревни, вот обе деревни и провалились… А тебе она что сказала?

Вит промолчал. Травы она собирала, видите ли. Без мешка, без серпа или ножика, зато в теплой безрукавке, с запасом хлеба, в хороших башмачках… ночью в Хозяйском Лесу, куда нормальные люди отродясь не ходили ни за какими травами-ягодами. Он представил, как ее тащит по воздуху невидимая сеть в ночной темноте, как ослабевает и опускается, не донеся до входа, до домика Ника. Вспомнил двух Диких, лежащих на земле, — тогда он и не успел задуматься, как это так вышло, что Яна от них вырвалась…

— Ладно, — сказал Ник. — С ней все будет хорошо, хромой не останется. Теперь ты. Что сперва — есть, мыться или рассказывать?

Вит смутился при слове «мыться» и ответил: «Рассказывать». Ник повелительным взмахом руки подогнал живую скамью к зеркалу, велел садиться.

Самый сильный из здешних Хозяев оказался молодым, младше Айгена. В бороде ни сединки, и руки молодые, ровные. На вид не добрый и не злой, а как будто рассеянный. То говорит коротко и чуть насмешливо, а то бормочет всякую чушь, не заботясь о том, поймут ли его и что подумают.

Сам себе Хозяин легонько ткнул пальцами в зеркало, постучал по нему, перебирая мелькающие белые знаки, и за стеклом явилось нечто вроде замшелой стены — зеленое, желтое, там блестящая синяя жилка, здесь горсточка бурых кубиков, и с замиранием сердца Вит понял, что это…

— Карта?!

— Карта… Вид сверху, скажем так. Вот мы. (Белый палец ткнул в длинное, похожее на рыбу озеро, на одном берегу — лес, другой — серый и черный, прорастающий зелеными лишаями, и кудрявый квадрат сада, что-то блестящее, белое или серебряное, темный прямоугольник замка и красные ограненные камешки, в которых Вит признал крыши башенок.) Вот тут, как я понял, вы ночевали. (Кружочек пруда, а это темно-зеленое облачко, может, та самая яблоня?) А вот тут…

Ник заставил карту под стеклом сдвинуться влево. Откашлялся, обвел пальцем круг.

— Здесь, говоря коротко, был Южный Холм. Эту картинку я вчера получил.

Вит молча разглядывал пятно на зеленом бархате — то ли растрепанный цветок, то ли криво намалеванная звезда серо-песочного цвета. Земля у нас неважная, дядька всегда говорил…

— А вот что было.

Карта мигнула — мерзкое пятно исчезло, и под ним оказались ниточка дороги, квадратные бусинки домиков между струнками улиц… вот церковь, а это, значит, наш двор.

— Вот Поречье, вот вы, — с опозданием пояснил Ник. Карта дернулась вправо, влево, Вит невольно протянул руку, чтобы удержать ее, но не решился. — Людей ваших пытался искать — пока никого не нашел, только вы вот объявились. Главное, вокруг все чисто! Ничего нигде… Ни ветерка в вашу сторону… Так что случилось-то?

Вит все рассказал ему. И про Леху с его женой-стервой, и про смерть Айгена, и как он встретил Яну в Хозяйском Лесу, и про ночевку, и про Диких Хозяев. Ник слушал молча, головой покачивал непонятно, то ли в одобрение, то ли в осуждение. Вопросов никаких не задавал, пока не дошло до полета над озером.

— …И сказал на простом языке: хочу лететь. Не знаю зачем, правда не знаю. Я испугался очень… за нее.

— Ты перед этим говорил что-нибудь?

— Ну так, болтал всякую ерунду… для нее, чтобы успокоить.

— Какую ерунду? Вспомнить можешь?

— Говорил… хорошо бы, чтобы лодка здесь была… потом рассказывал ей, что такое корабль… про паруса…

— А еще точнее? Слово в слово?

— Ну… что у корабля парус, что он ветер ловит… а если паруса нет, то гребут веслами, и не в одиночку, а много…

Ник засмеялся.

— Достаточно. Везучий ты, Вит с Южного Холма.

Последние слова он произнес с уважением, будто везение было личной Витовой заслугой.

— Я произнес ключ? — тихо спросил Вит. Он, собственно, уже и сам понял. Это бывает, что слова обыденной речи совпадают с Хозяйскими, почему все и боятся в Лесах разговаривать. — Ваш ключ, собственный, который их ключи перебил. Случайно. А какое Слово…

Он осекся: вопрос был невероятно наглым. Но Ник не рассердился.

— Слово простое: «рибут». Знал его?

— Нет, — ответил Вит, а про себя подумал: теперь знаю. Какое полезное Слово, однако. Может, и не только здесь работает… И чтобы Ник не догадался, о чем он думает, скромно добавил: — Я вообще-то мало Слов знаю. Я у Айгена не доучился.

— Слова — мусор, — равнодушно, как об известном, сказал Ник. — И обычные, и так называемые Хозяйские… собака лает, ветер носит. Все это неважно.

Вит покосился на него. Да, опять прав был Айген: великий Хозяин Ник, но в голове у него тараканы шуршат. Вредно одному жить.

— А что важно?

— Действительно хочешь знать?

Странный вопрос, и задан странно, словно с угрозой. Вит честно задумался: действительно ли он хочет знать, что важнее Слов? Хотя бы по мнению сумасшедшего? Батюшка Олег говорил, что важнее Слов Божья благодать и что Слова могут нести людям как добро, так и зло (теперь, после встречи с Дикими, Вит решил, что в нудных речах священника был смысл). Дядька говорил, что Хозяйское ремесло — баловство и искушение, а нужно заниматься делом, а не бездельем, трудиться и себя не жалеть. И добавлял: «Тогда не пропадешь»… ха. И где теперь они все: Айген-учитель, отец Олег, дядька с теткой?

— Хочу.

— Хочешь… ну, в конце концов, почему бы и нет? Не дурак, не трус. Упрямый, живучий. Родни нет…

Ник вздохнул. Потом поднял руку к карте и большим пальцем стер свое озеро. Словно лужицу со стола. Убрал руку — исчезло озеро, на его месте был зеленый луг. А Ник столь же небрежно подцепил указательным пальцем Бурый ручей, выгнул излучину к югу, оттеснив лес…

— Эй! Вы чего?! Там, может, еще кто-то…

В этот миг Вит был уверен, что Ник изменяет не карту, а настоящий мир. Глупо, конечно. Ник расхохотался.

— Не бойся, не трону больше ничего. Это только в зеркале. Вот смотри, Вит с Южного Холма: для этой картинки я — Господь Бог, всемогущий повелитель, да кто угодно. Озера копаю… реки поворачиваю… селения стираю с лица земли… эй, не хмурься, это я к примеру сказал. Сдуру. Извини. Или, скажем, могу себе выстроить дом. (Карта исчезла, на ее месте возник замок Ника, такой же, как на самом деле, только новее.) Двадцать комнат, пол с подогревом, потолок с подсветом, купальня мраморная, в купальне девушки на любой вкус… Пока все ясно?

— Все ясно. — Упоминание о девушках Виту не понравилось еще сильнее, чем стертая коротким движением белого пальца деревня. — Но это же невзаправду. Только на картинке.

— Верно. Теперь идем дальше. Допустим, начали люди играть с такими картинками. Все люди, или многие, не суть. И через какое-то время закономерным образом появилась мысль: как бы так сделать, чтобы весь мир стал… картинкой? Чтобы если, например, идешь ты по лесу, утомился, сказал нужные слова — тут тебе и еда, и ночлег. Или разонравилось тебе твое жилье — ткнул пальцем и все переделал. Или потерял сапог — позови его: «Эй, левый сапог!» — и прилетит. Или, там, не заладилось с девицей — срисуй с нее портрет, да чтоб вышла на нем еще лучше, чем в жизни, оживи его и будь счастлив. Вот как бы это сделать?.. Это был тебе вопрос, между прочим.

Вит переморгнул. Заложил волосы за уши.

— Сделать? Вы про входы говорите?

— Пусть будет — про входы.

— Ну… Говорят, что были такие Хозяева, призывали демонов, а прогнать не могли… Значит, это правда?

Ник усмехнулся в бороду.

— Пожалуй, что правда. Как ни смешно — пожалуй, что так. Ну, и как вызывают демонов? Тех, изначальных? Ты знаешь?

Главное, так серьезно спросил, будто и вправду надеется услышать «да».

— Не знаю, — сердито ответил Вит. — А вы, что ли, знаете?

— И я не знаю, — печально признался безумный Хозяин. — В этом и беда. Как — не знаю. Но показать могу.

Он легко поднялся, выпрямился во весь свой немалый рост.

— Пошли?

Вот, значит, что серебрилось на карте. Полянку в саду среди деревьев всю покрывали огромные стеклянные листья, как у водяной лилии, только больше, с золотыми прожилками — крупными, мелкими, еще мельче, еле различимыми. Как на живом листе. А под ними еще листья, черные. Вит рассматривал их внимательно, но без особого удивления. С Айгеном он и не такие штуки видал.

— И что? — спросил он Ника. — Из них демоны являются? (Тут он заметил еще одну штуку.) Это… для них тропинки?

— Тропинки для меня. — Ник шагнул на железную пупырчатую ленту, натянутую над листьями. — И для тебя. Иди сюда, не бойся.

А я и не боюсь, ответил про себя Вит, звучно топая по железу. Подумаешь, невидаль — демоны… не скормит же он меня им… или скормит?

Сверкающий лист отъехал в сторону, открылся провал в земле. Вит сделал над собой усилие, чтобы не шарахнуться. Повинуясь жесту Ника, оттуда поднялось нечто круглое, вроде огромного котла. А в котле…

Оно кипело, как жидкость, но совсем не блестело под ярким солнцем. Возможно, это был песок. Или порошок. Он был живой, тек сам по себе, как земля под ногами у Вита в ночь погибели. И когда Ник зачерпнул полную горсть и протянул ему, стало видно, что порошок вовсе не серый, а состоит из цветных пылинок: красных, синих, желтых, черных…

Не успел Вит открыть рот, чтобы спросить сам не зная что, как заговорил Ник. Три Слова — и на ладони у него копченая свинина, как настоящая, даже запахом повеяло. Еще два Слова — и вместо окорока стал нож с оленьим копытом вместо рукояти. Новые Слова — и нож превратился… неизвестно во что. В коробочку, украшенную серебряными знаками и горящими светляками, а рядом с ней две улиточные ракушки, примерно так. Ник посмотрел Виту в лицо, кивнул каким-то своим мыслям, уронил коробочку и ракушки обратно в котел. И не стало ничего, кроме кипения пылинок.

— А в каждое маковое зернышко вбито по три золотых гвоздика, — непонятно к чему пробормотал Ник. — Тебе никто не говорил, что истинные демоны подобны не человеку, а блохе? И даже меньше — едва глазом видны и могут жить на острие иголки? — И, не дождавшись ответа: — Ладно, идем назад.

По садовым тропинкам шли молча. Виту было странно, что солнце светит как раньше, и ветерок качает красные цветы. Вопрос у него созрел не прежде, чем они вернулись к зеркалу.

— Так это что же? Значит, у каждого входа есть такой котел?

— Молодец.

— А в котлах варится… это самое. Демонская субстанция? И вылезает наружу?

— Совершенно верно. Как каша из горшка, помнишь сказку? И течет во все стороны. Возле входа ее много, а дальше — это уж как кому повезет. Они-то, демоны малые, и слушаются Слов. Могут дрова носить, могут деревья рубить, могут похлебку варить… могут сами стать похлебкой, но такого супчика лучше много не хлебать. Да тебе Айген, наверное, говорил?

— Говорил. Есть Слова, чтобы призвать истинную пищу, а есть — чтобы создать морок. Морок является сразу, но наесться им нельзя, а если много съесть — будешь проклят, долго не проживешь.

— Все так. А истинную пищу, — слово «истинную» Ник ядовито подчеркнул, — наши маленькие работнички делают не из себя самих, а из того, что найдут на земле и под землей. Были бы черви, а мясо слепится.

Вит не сразу понял, но когда понял — ощутил, что пустой желудок скручивается, как тряпка в руках у поломойки. Запеченные карпы… картошка… непонятные овощи… лучше бы все это были мороки, пусть даже проклятые! Голых розовых червей и белых личинок он с детства не любил. Он, наверное, позеленел с лица, потому что Ник даже прекратил ухмыляться и привстал — не иначе, чтобы наколдовать плошку или бадью. Но не пришлось, потому что в дальней стене раскрылась дверь.

— Вит!

В сени выбежала Яна. Сама выбежала, на своих ногах. Бледная, но не прежней бледностью, а так — будто с голоду. На ней была зеленая мужская рубаха ниже колен, коса растрепалась, рыжеватые волосы летели у щек.

— Это ты? — глупо спросил Вит. — Как твоя… ножка?

Слово «нога» вдруг показалось ему грубым и непристойным. Но вообще-то «ножка» не лучше.

— Вот.

Яна вытянула вперед босую ступню, и Вит сперва подумал, что она перевязана тонкой светлой ленточкой. Но потом увидел, что это полоски незагорелой кожи. Там, где были раны. Он вспомнил расплющенный кожаный мешочек, набрякший кровью, в который превратился башмачок после каменного капкана, и поднял глаза на Ника.

— Кому было сказано лежать? — строго спросил тот. — Кто позволил вставать?

— Никто, — дерзко ответила Яна. — Я уже вылечилась. Спасибо, господин Хозяин.

Она поклонилась в пояс, Вит, вскочив, повторил поклон.

— Оставьте, — сказал Ник. — Мне в радость, Марьяна Михеева. Хозяева помогают друг другу.

Губы Яны дернулись, будто ее ударили.

— Я не Хозяйка.

Ник снова вздохнул.

— Это неважно. Иди ляг, девочка. Вам сегодня досталось.

— Мы увидимся, — сказала она Виту. Встав на цыпочки, обняла и поцеловала. Прямо в губы. А потом повернулась и вышла.

Через некоторое время до Вита дошло, что голос Ника говорит.

— …тоже они. Мелкие частицы и сквозь землю просачиваются, и в воздухе носятся, что им стоит проникнуть в человеческое тело? В сосуды, в кости, в мышцы… Раны и переломы — для них сравнительно простой случай. Айген при тебе деревенских лечил? Эгей, слышишь меня?

— Лечил, — отозвался Вит. Непослушные губы наконец-то перестали улыбаться, но лицо горело. — И ломаных, и роженицам помогал.

— Айген на это дело был талантлив. На таком приличном расстоянии от входов умел использовать, что есть. Мне, если начистоту, до него далеко, но тут все проще дается. Самому мне, думаешь, сколько лет?

Сбитый с толку неуместным вопросом, Вит глянул на него — на тонкие морщинки у глаз, на густую русую бороду.

— Тридцать?

— Да нет, побольше.

— Ну, сорок?

— Семьдесят два.

Нет, все-таки сумасшедший.

— Думаешь, столько не живут, — сказал за него Ник. — Ну да, теперь за пятьдесят редко кто переваливает. Если я тебе скажу, что не так давно смерть в семьдесят лет для здорового мужчины считалась безвременной, а многие доживали до ста, — ты окончательно убедишься, что я ненормальный?

— Нет, но… так не может быть!

— Почему не может?

— Ну… как почему? Потому что срок человеку положен, — без всякого огорчения сказал Вит. Смерти он не боялся. То есть опасностей всяких боялся, конечно, а вот конца жизни, который наступит в срок… Зимой Виту исполнилось пятнадцать, и, как ему представлялось, жизнь он прожил долгую, почти бесконечную. То, что ему назначено прожить еще две таких жизни, а не, скажем, четыре, его не печалило.

Ник цокнул языком: дескать, не ожидал, дружище, что ты такой дурень.

— Все может быть. Все. Старость, что для вещи, что для живой твари — это поломки. Не такие заметные, как удар мечом, а простое ветшание: там щепочка, здесь ниточка… Когда поломки чинят своевременно, то и дом стоит долго — как, например, вот этот, он ведь от старых времен остался, — и человеку помирать ни к чему. Но это если наши демоны… хм… послушны и хорошо обучены. А если нет… В деревнях это, кажется, называется «проклятье»? Сбой программы плюс несколько злых или неосторожных слов. Беда в том, что они питаются не только солнечным светом. В земле, в человеческом теле темно, там они другие источники ищут. В крови им хорошо, и не всегда они туда проникают, чтобы лечить…

Вит молчал, пораженный ужасом. До него медленно доходило, о чем была сумасшедшая речь Ника. Леха, тот самый, что погубил их деревни… зябнущий даже в жару, бледный, как покойник, губы и веки сизые… проклятый с детства, говорила баба Лиза, теткина старшая сестра, и еще добавляла, что «его червь изнутри ест». Не червь, значит, а цветная пыль в крови. Могла бы лечить, а она ест его изнутри. А что же Айген ничего не сделал?..

…Ник смотрел на него как-то очень знакомо. Точно так же, бывало, смотрел дядька, перед тем как вздохнуть: «Сыновей Бог не дал». А дал, разумелось, племянника — хилого нескладеху, бестолочь и наглеца, который бегает за деревенским Хозяином и бубнит ихние Слова окаянные вместо того, чтобы делом заниматься…

— Что вы от меня хотите? — спросил он. Вышло, мягко сказать, невежливо, но Ник опять ухмыльнулся.

— В ученики взять хочу. Только не Слова с тобой зазубривать, как со скворцом, а приставить тебя к настоящему делу. Я пытаюсь разобраться с этими… котлами, будем так их называть. Пока не сломались последние — они сами себя чинят, без моего участия, но все же ломаются один за другим… Однако если понять, как сделать новый котел, тогда… что тогда, Вит с Южного Холма?

— Тогда можно будет наделать много котлов, — медленно сказал Вит, — понаставить их везде… и везде будет сплошной вход.

— Как раньше.

— Как раньше? А почему… А кто знает, как они работают?!

— Кто знал, тех давно на свете нет. Я тебе не скажу, как это вышло. Было это давно, еще до меня. Но, надо думать, настал такой момент, когда их некому стало чинить.

— Всех Хозяев переубивали?

— Вряд ли. Скорее сами перемерли и учеников не оставили. Если считать Хозяевами тех, кто знает, как устроены вещи, а не тех, кто умеет тыкать пальцем и приказывать демонам. Видимо, эти котлы слишком долго были исправными. Понимаешь, о чем я?

— Нет.

— Ладно… Словом, когда они начали ломаться, оказалось, что никто не знает, как их починить. Насколько просто даже ребенку управлять демонами, если ребенок вызубрит ключи, — настолько сложно понять, откуда берется демон, как он слышит слова, не имея ушей… как воет без голоса, летает без крыльев и рвет без зубов… Тяжело хлеб испечь, а съесть и дурак справится. В какой-то момент не стало тех, кто понимал суть. Остались дети и демоны.

Дети и демоны. По всей земле кипят котлы, окруженные страшными Лесами, куда простому человеку хода нет. А из котлов ползет живая разумная пыль, способная обернуться и закаленной сталью, и куском хлеба; катится по траве и снегу, летит по ветру, течет вместе с рекой… И слушается приказов на давно забытом наречии, и принимает за приказы простые глупые слова, случайно сорвавшиеся с языка. Скажи десять раз «чтоб мне сдохнуть»…

Ник, молодой мужик семидесяти двух лет отроду, опять будто забыл, о чем говорил. Сидел и возил пальцем по зеркалу, укладывая ручей в красивый узор.

Войдешь в любую деревню, примешься знакомиться — встретишь трех или четверых Ников, обычное имя в обыденном языке. В Словах же «ник» означало ложное, условное имя человека, произносимое, если не известно настоящее.

— А дальше? — сипло спросил Вит. — Господин Ник! Дальше что было?

— А дальше было хуже, — сказал Ник, не отрывая взгляда от зеркала. — Рушились здания, оседала земля, болезни поражали людей… ну да это тебе рассказывали и дома, и в церкви… так вот, все это правда. И дети ссорились между собой, выводили из строя ключи, множили полчища демонов, переставших подчиняться. Слова нужные помаленьку забывались. Если один учит другого со слуха, читать мало кто умеет, притом и учат не скукоту всякую, а насчет баб, да пожрать, да подраться… А в то же время демонов на земле, в воде и воздухе становилось все меньше, слушались они все хуже. Ну, кроме тех мест, откуда они все еще расселялись по свету. Тут они могут все. И мы с тобой можем все, как наши пращуры. А возьми чуть в сторону — их едва хватает на то, чтобы разжечь костерок.

— Или две деревни закопать к чертовой маме, — мрачно добавил Вит.

— А вот этого я сам не понимаю. И сейчас, после твоего рассказа, — не понимаю. Скопом они в вашу сторону двинулись, что ли? Это бывает, когда их Дикие приманивают. Надо было пометить…

— Бывает, — протянул Вит. — Одни лечат, другие проклинают. Можно спросить?

— Спрашивай.

— Почему вы решили новые котлы делать, а не уничтожать те, которые остались?

— Что-что? — Ник поднял брови.

— Известно что! Кучу хвороста на эти ваши листья, Слово Огня — и больше не будут они никуда ползти. Ни проклятых не будет, ни Диких Хозяев.

— Ни просто Хозяев, — закончил Ник. — Будем жить честным трудом, землю пахать. Только, если уж кто заболеет или ногу кому раздавит, лечиться придется у бабок.

— Яне ногу раздавили Дикие, это их был капкан, — пробурчал Вит. Мысль о том, что он так и не станет Хозяином, показалась ему нестерпимой. Веселый ужин под яблоневой кроной, огоньки в ветвях — только представить, что это больше не повторится, все будет как у людей, пашня да хлев, щи да квас… Но ведь не будет и проклятых, все будут жить до семидесяти. И Диких Хозяев можно будет повыловить, и в Лес ходить не бояться. А Яна ненавидит своего отца за то, что случилось с ее мамой, как еще знать, что она скажет, если Вит согласится пойти к Нику в ученики? Но ведь она и так знала, что я ученик Хозяина, и все равно поцеловала меня? Или она нарочно, чтобы Ника отвадить, если он вдруг…

— Люди ломают ноги не только в капканах Диких, — без выражения ответил Ник. — И еще люди болеют разными болезнями, которые можно бы лечить — будь у нас побольше демонов и побольше знаний. К сожалению, этого никто не понимает, даже из наших. Или не хочет понять. Не в обиду будь сказано, и Айген твой… Зачем возиться с этим демонским во всех смыслах котлом? — все равно не разберешься, хоть сто лет думай. Проще и полезней заучить с полсотни команд и бродить по градам и весям в качестве Хозяина. Демонов на наш век хватит, даже если все котлы остановятся сегодня, — живут они долго, паршивцы маленькие, не вечно, но долго. Еще лет пятьдесят, а то и дольше мир останется волшебным, хотя бы местами. А слово-то какое — Хозяин! Кого от гнойной горячки вылечить, кому перелом срастить, кому лес свести или половодье остановить… Девки виртуальные, опять же — реальные с их братом не живут, боятся, и правильно делают, ну так эти еще слаще…

Ник говорил раздраженно, почти кричал. Куда подевались его усмешечка, спокойствие вселенского Хозяина. И слова стал говорить вовсе непонятные. Вит не понял, какие именно девки, но, в общем, догадаться было нехитро.

— Ну и что такого? — спросил он с вызовом. — Не всем же в хоромах жить. Воду с полей убирать кто-то должен. И больных лечить.

— Да должен, должен. Только воду с полей они убирают иной раз вместе с полями, да еще и пещеры подземные почему-то открываются. А лечат не от тех хворей, от которых человек умирает.

— У Айгена так не бывало.

— Значит, ему везло.

— Вы сами сказали, что лекарь он был хороший!

— Я и хотел сказать, что ему везло, — ответил Ник. — Собственно, и не надеялся…

Он не договорил, на что не надеялся.

Однажды батюшка Олег, беседуя с Витом (небось, по дядькиному наущению), спросил: что ты будешь делать, если исчезнут Хозяйские Леса и Слова потеряют силу? Вит тогда разозлился: что толку рассуждать о всяких ужасах, которые не случатся, пока стоит мир? А что я буду делать, если солнце погаснет и земля провалится?

Уничтожить котлы, наверное, можно, коли многие из них и сами сломались. А вот новых сделать не получится. И разве это не трусость — уничтожать их? Трусость. И подлость. Вроде того топорика, что метнули Айгену в лоб.

А кроме того — он, Вит с Южного Холма, совершенно не любил пахать землю, сажать и копать картошку.

— Стало быть, они питаются от солнца, — сказал он. — Ага. Ну а делаются они из чего? Демоны — на чем они растут там, в котле? Это-то вы знаете? Если бы из земли, замок давно провалился бы…

Ник еле заметно улыбнулся. По крайней мере, глаза сощурились и усы с бородой зашевелились. Но голос его был серьезным и усталым.

— Иди все-таки поешь, Хозяин. И рожу умой.