Детектив из села Бубновый Туз

Глава 1 КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ ВАСИЛИЯ ПОДЕЛЬНИКОВА, ЖИТЕЛЯ СЕЛА БУБНОВЫЙ ТУЗ

Сначала о селе, где родился и вырос герой нашей повести. Вернее, о его странном названии. Согласитесь, что для населённого пункта, расположенного где-то в Среднем Поволжье, оно, мягко говоря, не стандартно. Однако объясняется это просто. Ещё во времена правления Петра Великого за особые заслуги перед отечеством некоторые лица, не только из дворянского сословия, но и самые обыкновенные, получали в награду вместе с дворянским титулом какую-нибудь деревеньку. Получил такую деревню с тремястами душ и лихой рубака-драгун Николай Платонович Подельников, который во времена затишья, т. е. между военными кампаниями, был отчаянным гулякой и картёжником. Эта деревня называлась Кленовый Лист. Новоиспечённый помещик навещал её неожиданным наездом из двух столиц всего лишь раза три. Четвёртый его приезд стал роковым для деревни и крепостной девки Анюты, с которой драгун переспал несколько раз между игрой в карты. Николай Платонович проиграл все наличное, находившееся при нём, а заодно и селение вместе с его тремястами душами и ещё одной, уже зачатой в утробе Анюты, бывшему с ним приятелю. Прямо с крыльца, он прыгнул в седло своего боевого скакуна и выкрикнул:

— Если бы не бубновый туз, то быть бы мне до конца дней своих помещиком!

А когда конь опустил свои передние копыта на землю, драгун лихо заломил шапку и добавил:

— Прощай, моё село Бубновый Туз и ты, дама Треф!

Дамой Треф он называл крепостную Анюту.

Пришпорив коня, азартный игрок налегке умчался в неизвестном направлении, навсегда оставив после себя потомкам от крепостной Анюты фамилию Подельниковы, а деревне прилепившееся и никаким указом несмываемое название — Бубновый Туз.

После революции большевики из идейных соображений переименовали село в Интернационал, но жители в своих автобиографических справках, в графе «место рождения», продолжали писать: Бубновый Туз. Потом власти махнули на это рукой и только во время коллективизации вновь задумались над названием. После некоторых раздумий назвали созданный колхоз «У заставы Ильича». Отчего в сводках в райком или в область всегда получалось что-то среднее между коммунистической идеологией и карточной игрой: «Труженики колхоза „У заставы Ильича“ из села Бубновый Туз в социалистическом соревновании по всем показателям побивают своих соседей из „Красного будёновца“.

А при въезде в село многие десятилетия красовался лозунг такого содержания: «Колхоз „У заставы Ильича“ села Бубновый Туз достойно завершил пятилетку!» Не уточнялось, какую. Их было много за семьдесят лет Советской власти. А лозунг был универсальный. Его не меняли, только подкрашивали время от времени. Он перестал существовать лишь пару недель назад, когда «Волга» главы администрации района забуксовала в глубокой колее шоссе. Находчивый водитель положил выцветший щит с лозунгом под заднее колесо.

Ну, а теперь пришло самое время рассказать вам о главном нашем герое — Василие Подельникове, частном детективе села Бубновый Туз. Он замаскировался в овражке у небольшого стожка сена в буйно разросшемся ивняке, чтобы добыть неопровержимые доказательства против двадцативосьмилетней красавицы Ксеоноры, по-русски Ксении, в измене своему пятидесятисемилетнему мужу, занимающему пост председателя акционерного общества «Гвоздика и Арбуз». О клиентах частного сыщика разговор особый и интересный. Но вначале о личности нашего героя, который сыграл немаловажную роль в победе демократии в вышеуказанном селении Бубновый Туз.

Василий — высокий, худой, нескладный мужчина лет тридцати пяти от роду, с низким лбом и быстро бегающими голубыми глазками, утонувшими в глубине глазниц. Портрет его дополнял сильно искривлённый нос, по-видимому, переломанный когда-то, и большой кадык на тонкой шее.

Родился он в самом начале застойного правления Леонида Ильича Брежнева, зачатый неизвестно где и от кого своей матерью Клавдией Петровной, а потому и фамилию ему дали ту же, какая была у его пра-пра… деда. По уличному же звали Васькой Нагуленным.

В детстве он ничем не отличался от других деревенских ребятишек, вечно сопливых, босоногих, с цыпками на руках. А подростком увлёкся чтением детективов, особенно о подвигах Шерлока Холмса. Выучил назубок все раскрытые им преступления, раздобыл увеличительное стекло и стал развивать свои дедуктивные способности. Первым объектом исследования стала учительница по литературе Вера Самойловна, молоденькая и очень привлекательная. Юный сыщик сидел за первой партой, рядом с учительским столом. На носке ботинка он приладил осколок зеркальца и через некоторое время уже знал кое-какие интимные подробности о Вере Самойловне. И, конечно, поделился добытыми сведениями с друзьями. Теперь на уроках литературы класс возбуждённо гудел, обсуждая новые факты, передавая их шёпотом друг другу.

Вера Самойловна сначала недоумевала, почему всегда тихий шестой класс вдруг стал неуправляем. Стала прислушиваться к шёпоту, уловила однажды: «Сегодня опять в розовых, с гипюром…» — и побледнела… Усекла и склонившегося под парту Подельникова, колдующего с собственным ботинком. Лицо её стало багровым. Она подошла к ученику, за ухо вытащила его из-под парты и так же за ухо, не обращая внимания на вопли Василия, выдворила его из класса.

Ухо потом долго болело. Сидеть Василию пришлось только на задней парте. Пацаны смеялись над незадачливым сыщиком. Но занятия по сыскному делу он не бросил, а вскоре случай подкинул настоящее криминальное дело. У тёти Нины, проживающей по соседству с Подельниковым, пропала коза Сонька. Все село и все прилегающие к нему овраги и овражки обошла тётя Нина, но так и не нашла свою Соньку.

— Как сквозь землю провалилась! — горестно сетовала она Клавдии Петровне Подельниковой.

Василий это слышал и предпринял поиски козы Соньки в частном порядке. После месяца упорных трудов все же отыскал пропавшую козу. Дедуктивным чутьём проснувшегося в нём сыщика почувствовал. Зашёл, будто за спичками, к другому своему соседу — дяде Грише, а у порога — ссохшаяся шкура вместо половичка. «Сонька, — мелькнуло в голове у Василия, — вернее, то, что от неё осталось».

Сыщик дяде Грише, конечно же, ничего не сказал, взял спички и ушёл. Но тёте Нине сдал отчёт о проделанной работе на шести ученических тетрадных листках в клеточку, о всех своих поисках и, в конечном итоге, о найденной шкуре её козы Соньки у соседа дяди Гриши. Та с этим отчётом сразу же побежала к участковому и уже вместе с ним — к соседу. Пришлось дяде Грише большой штраф уплатить, чтоб суда избежать. А новоиспечённого Шерлока Холмса как-то поймал за селом в овражке без свидетелей и отделал так, что тот с месяц отлёживался на печке.

Но, отлежавшись, в сыскном деле Василий стал ещё злее и находчивее. С того самого дня, когда он слез с печки, и началась настоящая сыскная работа.

Он начал следить за всеми жителями села, насколько хватало сил и времени. «Компромат» потом рассылал адресатам анонимно: обманутому мужу — с кем и где грешит жена, милиции — кто и что ворует в колхозе. Хотя и работал Василий инкогнито, все в селе знали о его сыскной деятельности, а потому, когда он проходил по улице, все двери в домах закрывались наглухо, занавески на окнах зашторивались. Его боялись как чумы.

Но зато, когда Подельникова призвали в армию, правление колхоза решило сделать этот день нерабочим. Все односельчане пели, плясали и дали призывнику на дорогу наказ, чтобы он никогда не возвращался в родное село.

В армии Василий охранял заключённых, а потому, прислушиваясь и приглядываясь к их повадкам, ещё больше поднаторел в сыскном деле. Добросовестно отслужив в армии, выполнил наказ односельчан и не вернулся в Бубновый Туз. Поступил в ряды советской милиции и прослужил в ней несколько лет. Всё шло хорошо. Принципиальность и непреклонность Василия помогали ему в работе. Начальник подразделения ценил его за неподкупность и ставил в пример:

— Вот Подельников — взяток не берет, угроз он не боится, ни перед какими слезами даже дряхлой старухи не склонит головы и оштрафует её за переход улицы в неположенном месте!

И быть бы ему вечным милиционером, если бы не эта неутомимая жажда к сыскному делу и раскрытию преступлений глобального масштаба.

В стране полным ходом шла горбачевская перестройка. То тут, то там вскрывались застарелые язвы общества, всем хотелось стать обличителями, клеймить старое, отжившее. Всюду пахло демократией. А Василий с рождения демократ в душе, всегда борьбу за справедливость считал своим долгом. Стоял он как-то на посту у обкомовских дверей и заметил, как в два правительственных ЗИЛа складывают ящики с динамитом, замаскированные под чёрную и красную икру. То, что это был динамит, он знал точно. Потому что не бывает же икры в таком количестве! Подумал про себя: «Готовят диверсию!» и тут же, как только ЗИЛы отъехали, оседлал свой служебный милицейский мотоцикл и решил проследить, кому подложат эти ящики с динамитом, замаскированные под икру.

И проследил, конечно же, все, до последней баночки. После чего вернулся в своё родное отделение милиции и доложил обо всём увиденном вышестоящему начальству, за что утром же следующего дня и был уволен из рядов милиции, как самовольно покинувший ответственный пост. Зачитанный приказ об увольнении из МВД Василий перенёс стоически, покорно отдал удостоверение, а потом, приложив правую ладонь к левому нагрудному карману, торжественно сказал:

— А вот партийного билета я вам не отдам!

На что кадровик МВД, седеющий подполковник, улыбнулся и ответил:

— Болван ты, Вася! В Центральном-то Комитете боссы свои билеты в нужники побросали или принародно сожгли, чтобы в других демократических партиях высокие посты занять. А ты: «Не отдам!» Ну и сохрани его для своих внуков. Пусть потом посмотрят как на экспонат. В милиции же, при демократии, люди поумнее тебя должны быть. Те, которые могут и взять, и дать, и с преступным миром в одной связке поиграть. Да что тебе, дубовому человеку, объяснять! — сказал под конец он без улыбки и выдал Василию трудовую книжку.

Пришлось Василию с женой Маней (детей у них не было) вернуться в родное село. Клавдия Петровна умерла, оставив сыну в наследство старую, скособочившуюся на левый бок избу да пятнадцать соток приусадебного участка за ней.

Колхоза в Бубновом Тузе уже не было. При новой демократической власти его реорганизовали в акционерное общество «Гвоздика и Арбуз». Руководил этим обществом неизменный до этого председатель колхоза Иван Парфенович Свешников, мужчина предпенсионных лет, с тройным подбородком и белесыми глазками под кустистыми широкими бровями. У него был бульдожий оскал, даже когда не злился, и такая же мёртвая хватка в делах. Акционерное общество «Гвоздика и Арбуз», благодаря деятельности этого человека, процветало, а потому в сейфе Ивана Парфеновича можно было увидеть пачки не только российских денег, но и зелёненькие американские доллары. Насколько росло благосостояние Ивана Парфеновича и его окружения, настолько же падала планка доходов рядовых членов общества. Но никто не роптал на такое неравенство, боясь, что бульдог может проглотить любого из них.

Как только Иван Парфенович прослышал о возвращении «великого сыщика», то сразу прислал за ним посыльного. Василий не заставил себя долго ждать. Иван Парфенович тут же, без всяких предисловий, предложил работать на него, в качестве частного детектива. В основную задачу Подельникова входило слежение за его, пятой по счёту, молодой женой Ксеонорой. Иван Парфенович опасался, что ища утех на стороне, она принесёт ему от какого-нибудь кобеля наследника, потом разведётся и по нынешним несовершенным законам отхватит большую часть его капитала. Потому-то и нужно доказать неопровержимыми фактами, что она шлюха, а потом уже выгнать её, на основании всех тех же несовершенных законов.

— Она уйдёт из моего особняка в том же синем сатиновом халате доярки, в котором пришла! — потирая руки и оскалясь по-бульдожьи, добавил он.

Нанятому сыщику шеф акционерного общества назначил зарплату, такую же, как личному шофёру. Подельников остался доволен: наконец-то его талант кому-то понадобился. Но радость не выказал. Решил сразу приступать к делу. Спросил Ивана Парфеновича на прощанье:

— Почему это ваше АО так странно называется?

— Тебе-то, дурак, зачем это знать? — хитро засмеялся Иван Парфенович.

— Так ведь я давно дома не был, должен в курс дела поскорее войти, узнать, что тут творится.

— Беру свои слова назад, Вася! Не такой уж ты и дурак, как снаружи кажешься. Так и быть, отвечу тебе честно. Ты думаешь, что коммунисты совсем ушли? — невзрачные глаза его засияли огнём. — На-ка вот, выкуси, если думаешь, что они ушли! — он почти ткнул в кривой нос Василия свою фигу. — Коммунисты сейчас так же, как после февраля в семнадцатом, в подполье ушли, чтобы выжить, снова набрать силу, как во времена Сталина, и одним махом покончить со всеми партиями!

Тут он замолчал, подошёл к стоявшему в углу холодильнику и вынул баночку пива. Щелчок — и пиво забулькало в его горле. Подельников сглотнул слюну, кадык его заходил, как поршень. Но Иван Парфенович и не думал угощать работника. Оторвавшись от пива, крякнул, пухлой ладонью вытер губы и с увлечением продолжил:

— Я ведь от пяток до корней волос коммунистическим духом пропитан. А потому, пока демократы и разные элдепеэровцы разглагольствуют и в мальчишеские игры в центре и у нас в глубинке играют, я тоже под них подладился. Часть колхозной земли своему брательнику под ферму отдал. Теперь он фермер. Но чтобы на меня бочку не катили, я ещё одному приезжему горлопану землю дал. Не по душе это мне все, потому что я был коммунистом, коммунистом и останусь. Хоть и скрытый пока. Вот отсюда и гвоздика.

— А арбуз, арбуз-то с зелёными полосками? — не выдержал Подельников.

— Хоть ты и детектив, Василий, но политической хитрости в тебе нет! Если арбуз разрезать пополам, то какого он будет цвета?

— Если созревший, то красный!

— То-то и оно, что красный! — возликовал Иван Парфенович. — Конспирация — дело тонкое. Понял?! — И не дав собеседнику ответить, заключил: — Значит, так. Гляди у меня за Ксенькой в оба. За каждым её шагом от меня на сторону следи. И чтобы, при всём этом, были неопровержимые доказательства против неё.

— За Ксеонорой Федоровной, — поправил Василий Ивана Парфеновича.

— Какая она к чёрту Ксеонора?! — взорвался тот. — Съездила в Испанию. Я, дурак, ей путёвку туда выхлопотал! Оттуда-то она и приехала Ксеонорой. Другого имени и слышать не хотела. А по ночам, во сне, часто выкрикивала: «Тореодор! Миленький!» Тьфу! Развратница! Она мне через этого тореодора и племенного быка Кузьку испортила. Напялит на себя красную юбку и — на ферму. А там, об этом мне уже потом скотник Федька рассказывал, перед привязанным на цепь быком и крутит задом. Как говорил Федька, до истерики доводила Кузьку. И как-то сорвался он с цепи и к центру села направился. А тогда ещё на шесте перед правлением красный флаг висел. Кузька-то, выйдя на площадь, и увидел это серпастое полотнище, не раздумывая, попёр на него, пригнув к земле свою рогатую голову. Даже на дыбы становился, что с быками случается редко. И казалось, залезть хотел по гладкому шесту, будто мужик на ярмарке за сапогами. Свалил он шест и полотнище красное вмял своими копытами в пыль. После этого он и бурёнок не стал к себе подпускать. Мычит как оглашённый. И получается у него прямо-таки по-человечески: «Свободу-у-у!»

Ксенька тоже как белены объелась. На каждого вновь появившегося в селе мужика, как голодная собака, кидается. А если я её учить начинаю, так она мне рот теперешней демократией затыкает: «Дурак ты, — говорит, — старый, а потому и в сексе ничего не понимаешь! Вот когда я на Западе была, там демократия так демократия! Любая девушка, к примеру, прямо на улице у дверей дома стоит, ласково улыбается и проходящих мужиков к себе в дом заманивает. А что у нас?! Анютка всего-то один только разочек соседа завлекла, так муж её за это краткое любовное увлечение второй год как Сидорову козу лупит. Темнота!» Стучит кулаком мне по лбу и отворачивается. Теперь я решил окончательно развестись с ней. Но без обличительных, неопровержимых фактов против неё, этого сделать нельзя. Наш-то районный суд за хорошую взятку и разведёт, и без всего из моего особняка отправит, но ведь есть сейчас ещё и Конституционный Суд. А тот суд не подкупишь. Некоторые фракции, чтобы попасть в Государственную думу, с какими деньжищами туда прут! И то ни в какую. Не конституционно — и все тут. А по новой конституции она мне жена, и без неопровержимых доказательств её в одном сатиновом халате из дома не вытуришь. — Тут Иван Парфенович сделал ещё перерыв, достал новую банку пива. Щёлк! Буль-буль-буль! И опять кадык Василия заходил поршнем. Не было уже сил слушать шефа. А он, как назло, разговорился, не остановишь.

— Недавно Стёпка Криушин приехал в село погостить. Говорят, три года по загранкам плавал без выхода на берег. Потому, как наших в портах-то и с кораблей не выпускают. Сначала боялись, что мы им коммунизм завезём, а теперь боятся. — российскую демократию. А я думаю, ещё причина была. Увидишь сам Стёпку, поймёшь. Кобель он ещё тот! Целыми днями по улицам Бубнового Туза с оттопыренной ширинкой ходит, на баб, будто голодный зверь, глядит. Вот за ним-то и за Ксеонорой ты, Василий, и проследи. Нутром чую, что вот-вот между ними связь начнётся. Неопровержимые факты мне раздобудь. Сначала с этим делом закончим, а потом уже с некоторыми членами нашего общества разбираться будем. Не то впились в меня, как пиявки, и деньги, которые зарабатываю, из моих закромов высосать хотят.

В эту минуту зазвонил телефон, и Иван Парфенович грозно крикнул:

— Свободен! Иди работай!