Демиург (СИ)

Дмитрий Крафт Демиург

«Человек — Творец. Заглушаемое ранее стремление к творчеству посредством культа потребления и низменных страстей убедило нас в необходимости создания творческого курса для каждого советского гражданина. Творчество — это всегда открытие нового, и может идти в трёх направлениях: исследование космоса, открытие новых возможностей реального мира и раскрытие внутреннего мира человека. Космический, реальный и экзистенциальный пути».

Из речи народного представителя, профессора Карла Эстебана на Третьих педагогических чтениях им. А.Макаренко, 17 сентября 2041 года.

Василь терпеть не мог Адриану, она всегда приносила дурные вести.

— Знаешь, где сейчас твоя Татьянка? В стриптиз-клубе. Работает, на шесте семафорит бёдрами.

Василь схватил её под локоть, сильно дёрнул, а потом кричал и чуть было не приложил сильнее, но Адриана всё только ухмылялась, опустив хитрые глаза в пол. Потом он выбежал из общежития на запруженную автомобилями улицу. Поймать такси с руки было невозможно, ждать — невероятно, и он побежал пешком по тротуару. Метров через пятьсот его подхватил таксист и довёз до злачного места во мгновение ока.

Он выгреб последние деньги из бумажника, оставив всего ничего, и протиснулся мимо бугая-охранника с кирпичом вместо морды. Глаза никак не могли привыкнуть к дымной мгле клуба, рвано подсвеченную пошлыми цветными лампами. Василь набрёл на компанию двух лысых стервятников с противными улыбками, которых обслуживали противные девки. Один из них зашипел и схватился за бутылку виски, словно хотел её запустить в Василя, но до этого не дошло.

— Вот ты где! — вскричал он и перекричал долбящие басы. — Какого чёрта ты здесь делаешь?

Татьянка, исполнявшая на помосте сочные фигуры, перепугалась и побледнела. Её плотные формы, едва скрывавшиеся за откровенный кожаным нарядом, как-то сжались, потеряли харизму, захотели закутаться во что-нибудь шерстяное и приятное.

— Василь, подожди, ты не понимаешь! — она забилась в необходимой истерике, раскидав тёмные длинные волосы по сторонам. — Я тебе говорила, мне нужны деньги. Мы с тобой разговаривали… что ты делаешь, отпусти мою руку! Василь, не надо, это добром не… да что ты делаешь, твою мать!

Он тащил её одной рукой, а второй расталкивал набивающиеся в препятствия полупьяные тела, податливые, будто слегка перестоявшее желе. Сейчас он сам себе напоминал ледокол и недоумевал: откуда взялось столько сил? А может, поддавалась Татьянка. Может, она так и хотела, чтобы появился он и вытащил её из этого притона, спас её. Иначе, зачем ещё она оказалась здесь? Татьянка — хорошая девушка.

— Стой, паренёк, дальше ты не двинешься, — на этот раз, кирпичный охранник не стал пропускать его мимо себя, а на подмогу к нему уже двигались ещё двое.

Когда избиение студента окончилось, и Василь попытался прийти в себя, подняться на ноги, Татьянка села рядом, прям так, в чём была, и закурила.

— Зачем всё это, Василь, зачем, — сокрушалась она, — я бы поработала здесь полгода, ну, год от силы. Это же не панель, в самом деле. Скорую вызывать?

— Не надо, — он кряхтел, отплёвывался, но встал, — поехали домой. Ко мне.

— Нет, — сказала Татьянка, — не поеду. Я к себе поеду, устала. Да и бабуля переживает, думает, что я с парнями тут всякими таскаюсь.

— Знала бы она, что на самом деле ты тут делаешь! — сказал в сердцах Василь, но Татьянка только презрительно хмыкнула и, кинув бычок на тротуар, неспешно пошла вперёд, прицокивая десятисантиметровыми каблуками.

И вот тогда Василь ощутил то, зачем вообще тут появился. Боль, ревность, страсть, беспокойство, отчаяние — всё сплелось в едкий клубок, и он жёг, жёг изнутри, прожигая насквозь грудную клетку и модный лиловый пиджак, запачканный кровью. Можно было, наплевав на ноющие кости, встать, догнать, схватить за плечи, впиться разбитыми губами в её, мягкие и полные… но Василь решил, что хватит. Эксперимент окончен.

— Запуск процесса реинсталляции. Пожалуйста, не двигайтесь и расслабьтесь», — раздался бесполый голос машины.

Заиграл гимн, исполненный нежным пианино в паре со скрипкой, где им подыгрывала флейта.

— Спасибо за посещение, товарищ Равенов. Да здравствует Союз Советских Социалистических Республик!

Товарищ Равенов увидел знакомое тёмное дерево над головой. Лаборатория была отделана старым дубом и сандалом почти полностью, исключая только комнату дезинфекции и уборную. Заботливый соавтор Василя, тридцатилетний специалист из Германской ССР, зачем-то напяливший белый халат, принёс ему тонизирующей воды с глюкозой, но Василь извинительно мотнул головой.

— Давай уже простого чаю, Готфрид, — сказал он и принялся смотреть на результаты пост-экспериментального анализа.

Готфрид неодобрительно скривил рот, но чай доставил.

— Просто мой дедушка, покойный Виталий Ярославович, очень любил попить со мной чайку, — пояснял Василь внимающему немцу истоки своих прихотей, — он жил в агрорайоне на Волге, старом, из довоенных, неподалёку от Сталинграда. И сам он был такой же старый, застал и Евразийский конфликт, и войну Семи Этапов, и Возрождение, и ходил в шерстяном пальто и с тросточкой, представляешь? Так вот, на кухне у него стоял самовар. Знаешь, что это?

Готфрид отрицательно покачал головой, сверяя лакмусовые оттенки сквозь спец. очки. Он так напоминал древнего исследователя из лаборатории двадцатого века, что Василь, испытывавший слабость ко всякой старинке, залюбовался.

— Это устройство для кипячения воды, хотя нашему народу он когда-то казался сакральным предметом. Вокруг него собирались целыми семьями, и пили много чая.

— Василь, расскажи лучше, как всё прошло, — прервал его Готфрид, — как сценарий? Удался?

— Да, — он принялся осторожно снимать с себя присоски, скрепы, скобы и всё то, что обычно сопровождает погружение во внутренний мир, — ты был прав, вольный сценарий всегда наполняется личным опытом. Все эти люди, которые были там — я знаю их. Они есть на самом деле. Несомненно, здесь наблюдается широкая работа подсознания. Модулятор, работающий в режиме вольного, а не жёсткого сценария, предлагает только формы — содержание предоставляет накопленный тобою жизненный опыт. Например, в нашем сюжете есть подружка героини, выполняющая функцию затравки и скрытого внедрения внутреннего конфликта, помнишь? Ну так вот, я увидел Адриану.

— Адриану? Из цеха визуалистики? — было видно, что немец сладостно удивлён, ошарашен, как будто ему объявили о вручении ордена Красной Звезды 1-й степени.

— И нашу постоянную затычку в каждой бочке, — Василь кивнул, — она всё время норовит мне сказать что-нибудь эдакое, дабы я попереживал. Говорит, для моей же пользы, «духом укрепляешься», мол. А ещё я видел, как Татьянка курила.

Готфрид, посмотрев на него, не смог не расхохотаться. Василь тоже улыбался. Что может быть смешнее и глупее курящей девушки в 2091-ом году, когда уже полвека курильщиков показывают только в юмористических проектах.

— Ладно, допивай свой чай и пишем отчёт, идёт? — Готфрид, как всегда, пёкся о порядке, сохраняя генетические привычки своих далёких предков.

«Хотя — не настолько уж и далёких», — подумал Василь. Объединение мира под эгидой СССР произошло не так уж давно, по историческим меркам, и не полностью, по меркам исключительным. Пока в окончательно перекусавшихся Штатах не началась братоубийственная бойня, возродившая настроения Карибского кризиса полуторавековой давности из-за сохраняющегося ядерного оружия, некоторые обособленцы, типа Британского Содружества, отказывались интегрироваться не то, что в Союз, но даже в Мировое Объединение.

Прибор-анализатор издал птичью трель и настроился на экспериментатора.

— Я Василь Равенов, советский гражданин, демиург первого разряда, автор экзистенциального проекта «Сто лет назад». Сегодня… 18-ое августа 2091-го года. В соавторстве с Готфридом Браунингом я разрабатываю сценарий для погружения в быт территориального формирования под названием «Россия» начала века. Шесть минут назад закончилась вторая практическая проверка в стадии непосредственной апробации. Сейчас перескажу свои внутренние ощущения от пережитого.

Он устроился поудобнее, глубоко вздохнул и начал:

— Потребление, потребление, потребление. Всё вокруг выстроено на то, чтобы потреблять. Даже в момент сильной душевной тревоги, когда стоит задача максимально быстро преодолеть расстояние, мне пришлось несколько минут затратить на поиск и одевание брюк, рубашки, пиджака, носков… вместо того, что одним движением облачиться в универсальный костюм. Невероятное множество разновидностей автомобилей, и это связано не с несовершенством технологий, а со стремлением людей к товарному многообразию. При этом, ни о каком бесплатно предоставляемом транспорте, как сейчас, не может быть и речи — функционирует товарно-денежная система.

— Мой герой — студент, вынужденный искать деньги, чтобы оплатить обучение. Кроме того, хоть это и звучит невероятно, но он изучает то, что не хочет. У героя явно выраженные художественные наклонности, возможно, театральные, однако, он изучает что-то из разряда псевдо-экономических наук, считая, что это обеспечит ему хороший заработок и почему-то счастье. Насколько известно, это есть не что иное, как прямая, рабская зависимость человека от рынка. Он не проходит ежедневное медицинское обследование, потому что не может себе этого позволить. Внутренний мир героя дико неустойчив, он подвержен различным страстям, которые губят его талант, ещё толком не пробудившийся. В целом, развитие персонажа соответствует двенадцатилетнему ребёнку нашего общества.

— Что касается гуманистических ценностей, здесь всё гораздо хуже. Персонаж, незнакомый с состоянием подлинной любви, не имеет представления так же и о настоящей дружбе. Атомизация общества, эгоистическое обособление индивида особенно сильно чувствуется, когда персонаж вынужден решать ряд накопившихся проблем.

— В целом, можно констатировать: сценарий с вольным наполнением подходит для совершеннолетних советских граждан, воспитанных в системе советского образования, включающей этапы воинской и психологической подготовки. Погружение вглубь капиталистического социума начала 21-го века позволит каждому индивиду сполна ощутить и, самое главное, прочувствовать упадок и деградацию общества того времени. Это разительно отличается от устаревшего способа изучения истории по книгам, фильмам и другим источникам, не требующим непосредственного вживания.

Он замолчал, переводя дух, собираясь с мыслями. Если бы Готфрид сейчас наблюдал за ним, то, в силу природной внимательности, наверняка б заметил, что Василь мнётся, думает, продолжать ему или нет. Наконец, после полуминутной паузы, он промолвил:

— И ещё. Это неожиданно, но прохождение сценария активизирует те чувства и состояния, которые в наше время либо полностью исключены, либо слишком редки, чтобы из них можно было извлечь какой-либо опыт. Акцентирую внимание снова: человек, участвующий в прохождении, должен быть сильной, состоявшейся личностью. В этом случае, «Сто лет назад» поможет ему самоидентифицировать себя с таких сторон, с каких, возможно, он никогда бы не смог. Учитывая, что самопознание является одним из столпов современной педагогики, наш проект носит мощную научно-практическую окраску. На этом всё, конец связи.

Василь отдыхал. В трудобъединении «Новый взгляд» он работал пятый год, и каждую из временных эпох помечали старомодные дипломы на стенах и современные изящные скульптуры различного происхождения. Ему принадлежала идея создать для модулятора, новейшей технологии, помещающей человека в виртуальный мир, сценарий. Ранее машина использовалась в прикладных целях и очень примитивно. Загонят тебя в урок, где нужно тысячу раз выстрелить из ручной пушки по тысячу раз пробегающему врагу, и всё. На последнем курсе обучения в Экзистенциальном университете Рима, с командой студентов Василь написал для модулятора сценарий по «Капитанской дочке» Пушкина, и первым побывал в роли Петра Гринёва. Это стало его выпускной работой, вызвавшей ажиотаж во всём СССР. Извечная диалектическая пара «физики-лирики» наконец пришла в равновесие, удовлетворившись новым прорывом в искусстве. Симпозиумы, конференции, открытые встречи… полгода Равенов не мог приступить к дальнейшей работе, но когда приступил, пользовался уже не университетским оборудованием (которое, хоть и свежее, но всё-таки учебное), а средствами производства трудобъединения «Новый взгляд», крупнейшего в мире. Теперь он степенно разглядывал собственные регалии в золочёных рамках, позволив креслу проводить над ним шаманский обряд массажа с вправлением позвонков и коррекции осанки.

Лучшие из лучших работ, собравшие миллионы восторженных отзывов от Анкориджа до Касабланки. «Ромео и Джульетта», два варианта прохождения сценария (для мужчин и женщин), награда за лучшую разработку для познания силы любви и смертельности страсти. «Любовь к жизни» по Лондону, с медалью за первое место среди тренажёров по выживанию. «Война и мир», более 800 сценариев и столь же много наград.

И вот, теперь — сценарий с вольным наполнением. Прорыв.

— Ты что, всё отдыхаешь? — Готфрид наконец оторвался от своих дел. — Предлагаю сходить на обед с дневной релаксацией и крепко поработать.

— Поддерживаю вас, товарищ Браунинг, — с наигранным грузинским акцентом ответил Василь, — проедем в зал релаксации на пневматическом лифте.

Перед тем, как разойтись по кабинкам восстановления, Готфрид открыл ему ещё одну тайну:

— Чуть не забыл! Пока ты там в прошлое окунался, по Главкканалу дали сообщение: экипаж «Борея» успешно вернулся, преодолел Пояс астероидов и стыковался со станцией «Мир-3». Оказывается, на Юпитере уже три месяца живёт наша колония и развевается красное знамя! Василь, ты чего… Василь?!

— Нет, всё в порядке, просто качнуло, — он тяжело сглотнул, — видимо, переутомился на модуляторе.

Потом они работали до поздней ночи, сверяя результаты эксперимента с прогнозами и заполняя бесконечные формы программной отчётности. Готфрид непрерывно считал, каждый час прерываясь на физкульт-минутку. Василь для перезагрузки мозга рисовал в стиле социалистического абстракционизма — старый жанр, но ему нравился.

Готфрид не спрашивал его ни о чём, он лишь вслед за напарником прихлёбывал горький чай и думал о том, как сейчас пойдёт на восстановительные процедуры и отправится спать. Василь начал говорить сам.

— Татьянка серьёзно увлекалась искусством танца, с малых лет, — он вольготно расположился в кресле, отчего оно долго жужжало, пытаясь подобрать оптимальный режим для столь необычной посадки, и в итоге Василь отключил авто-настройку, — когда она танцевала, я… я ходил на каждое её выступление, не пропустил ни одного концерта. Мне казалось, что это не она танцует, а нечто мифическое происходит. Похоже, сначала я всё-таки влюбился в её танец.

Готфрид застыл с чашкой у рта. Впервые Равенов делился с ним историями из глубины сердца. Это было необычно и захватывающе.

— Я помню, как мы стояли с ней на площади Генералиссимуса, вычищенной добела, сверкавшей, как белое золото, но мы не жмурились, мы смотрели на Родину-мать. Тогда я был уверен, что мы вместе поступим на экзистенциальный, полетим учиться в Рим, станем демиургами и, может быть, создадим то, что теперь создали мы с тобой, Готфрид. А потом, за год до выпуска, у неё вдруг круто поменялись интересы, и Распределитель посоветовал ей выбрать космический университет. Татьянка выбрала Москву.

Немец сложил инструменты в короб, отключил оборудование и запустил процесс отката на станке, но уходить не спешил.

— Не так уж и далеко.

— Дело не в километрах, Готфрид. Дело в… близости душ, что ли. Я могу себе позволить такое высказывание, я же демиург, — он усмехнулся, — одно время, я себя за это ненавидел, даже хотел уйти добровольцем в Международный контингент, наводить порядок в Штатах. Глядишь, схлопотал бы снаряд от фанатичного янки. В общем, с Татьянкой мы становились всё дальше и дальше, когда ещё учились на Земле. Всё-таки нельзя идти по разным дорогам рядом, нельзя. А потом мне, как гром посреди ясного неба: «Василь, я лечу на Юпитер». Вот выбрала бы Реальный университет, работала бы технологом в «Пролетарии», и сидела бы в Токио, я бы каждую неделю туда летал!

— Так вот почему ты там чуть не грохнулся в обморок, — сказал Готфрид, — теперь мне ясно. Пошли спать, Василь. Нам завтра ещё целые сутки ударно трудиться. Я понимаю, рабочий день по всему Союзу не более пяти часов в сутки, но ты ведь не против постахановничать?

— А то! — Равенов скинул задумчивую хмурость и засиял. — Мы же граждане Советского Союза — что нам, кабанам…

Утром Василь чуть было не пожалел о своём вечернем решении. Голова гудела, как допотопный поезд, которыми, насколько известно, гордилась страна его предков, пока Декретом 37-го года не ввели обязательное использование монорельсовых сверх-экспрессов. Личный контроллёр, вживлённый таблеткой в его левую ладонь, порекомендовал прохождение утренних процедур и зарядку. Василь согласился, но прежде потребовал вывести на сетчатку глаз почту и ленту событий.

— Сегодня 19-ое августа, среда. Исторический день. Ровно сто лет тому назад, группа управленцев из Коммунистической партии прото-Союза организовала ГКЧП. Согласно нынешнему историческому дискурсу, это была попытка спасения коллапсирующего первого советского государства. В ходе данной попытки, на улицы Москвы прибыли воинские формирования…

«Аа, путч! — Василь промотал текст. — Конечно знаю, все в школе учились. Просто забыл. Чем там дело-то закончилось? Не получилось. Ясно».

Василь вернулся к просмотру почты. В уголке притаилось странной формы письмецо. Когда он развернул его, странная форма оказалась человеком, впервые за последние три года написавшим ему. «Милый, прости, что улетела, не попрощавшись. Я скоро буду у тебя. Сообщу, целую». И подпись: «Татьянка».

Василь активировал начало утренних процедур. Занавесь метнулась в сторону, открыв перед демиургом Рим. Этим утром над древним городом вставало особенно красное солнце.