Дальше фронта

Глава первая

После серии мощных взрывов, прогремевших в парадном кабинете варшавского генерал-губернатора, где в данный момент заседал Комитет национального спасения, в гигантском здании дворца Бельведер началась настоящая паника. В точном смысле, определенном словарем иностранных слов. «Психологическое состояние, вызванное угрожающим воздействием внешних условий. Неудержимое неконтролируемое стремление избежать опасной ситуации».

Иначе и быть не могло. Если бы здание занимала нормальная воинская часть, пусть не слишком многочисленная, но слаженная, имеющая четко поставленную боевую задачу, подобное и даже более угрожающее воздействие внешних условий вызвало бы реакцию, предусмотренную уставами и общим опытом службы. В случае гибели командира его обязанности принимает на себя следующий по званию и должности. После чего, оценив обстановку и имеющиеся потери, продолжает выполнение боевой задачи, доложив о случившемся в вышестоящий штаб.

Но почти тысяча вооруженных людей, скопившихся в Бельведере, слоняющихся по коридорам и залам, веселящихся, митингующих, едящих и пьющих, а также понемножку грабящих враз ставшее ничейным имущество, армией не была. Не была она также коллективом единомышленников, и даже толпой, объединенной пусть низменным, но общим для всех порывом. Обвешанные пистолетами, винтовками и автоматами повстанцы, в массе своей молодые, даже юные, собрались здесь скорее инстинктивно, по той самой логике мятежа и бунта, что заставляет уличный сброд сбиваться в стаи и мчаться туда, где предполагается центральный очаг беспорядков.

Лишь очень немногие вообще понимали, что они здесь делают. В какой-то мере правильную караульную службу несли от силы полсотни волонтеров. Вокруг зала заседаний и бывших губернаторских апартаментов толклись личные охранники «вождей» восстания. Какие-то самозваные комитеты и комиссии уже приступили к дележу свалившейся им в руки власти, а их единомышленники коротали время, ожидая, до чего договорятся лидеры, чтобы, помитинговав, решить, устраивает их расклад или нет. Все же остальные просто принимали участие в стихийном карнавальном действе, столь упоительном по сравнению с еще вчерашней скучно-монотонной жизнью.

А что еще нужно молодым, «национально-ориентированным» левакам, как не повеселиться от души, пострелять в воздух или по витринам и уличным фонарям, изрисовать штофную обивку кабинетов и дубовые панели коридоров бело-красными флагами, пламенными призывами: «Слушайте музыку революции!», «Москалей за Вислу, жидов в Вислу!», «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» и тому подобными графитти.

Слитные взрывы восьми мощных гранат, сопровождаемые тучей чугунных и керамических осколков, превратили роскошный зал в подобие ада кромешного. Из двух десятков членов объединенного Комитета вкупе с несколькими иностранными представителями и наблюдателями большинство умерло сразу, а немногие уцелевшие, раненные и контуженные, перемазанные своей и чужой кровью, уже никак не могли повлиять на развитие событий.

Вдобавок наложившиеся друг на друга взрывные волны по известному закону кумуляции многократно усилили разрушительный эффект, вышибли наружу, в циклопическую приемную, шестиметровые дубовые двери, водопадом обрушили оконные витражи тяжелого зеркального стекла, жертвой чего стало еще множество секретарей, охранников, телефонистов, просто праздношатающихся боевиков.

По коридорам и окрестным помещениям прокатился гул, гром, треск, звон и грохот, сопровождаемый воплями ужаса, бессвязными криками и мольбами о помощи раненых, контуженных, донельзя перепуганных людей. Ничто так не деморализует играющих в войну дилетантов, как первая встреча с настоящей кровью и смертью.

Чаще всего срабатывает простейший инстинкт – бежать! В одиночку или толпой. Неважно куда. Лишь бы не оставаться здесь, где так страшно. Вверх, вниз, вправо и влево по лестницам и бесконечным коридорам. Подальше от очага взрыва, во двор, на улицы. А навстречу мчались те, пусть и немногие, кого чувство долга или простое любопытство влекло к месту происшествия. Отчего общий беспорядок только возрастал. Разумеется, как бы сама собой вспыхнула не контролируемая и никем не направляемая стрельба из всех видов ручного оружия.

Кто-то из командиров, сохранивших самообладание, заорал, что дворец обстреливают гранатометы из парка напротив, и через несколько минут чуть не сотня автоматных и пулеметных стволов секли струями пуль ни в чем не повинные ветви каштанов и можжевеловые кусты.

Иные стреляли просто так, для самоуспокоения, вдоль коридоров и просто в потолок. Третьи же, отдыхавшие в отведенных им помещениях, проснувшиеся от взрывов и близкой стрельбы, оценили обстановку как начало штурма дворца русскими войсками, начали занимать оборону в местах расположения, баррикадировать коридоры и окна, более-менее прицельно палить во все, что движется в пределах досягаемости.

Именно на такое развитие событий поручик Уваров и рассчитывал, только действительность даже превзошла самые его смелые ожидания.

Внутри канализационного коллектора, главным люком выходящего в хозяйственный двор Бельведера, ждали команды два взвода «печенегов» последнего призыва. Почти пятьдесят парней в офицерских чинах, еще не имеющих опыта именно этой специфической разведывательно-диверсионной службы, но прошедших самый строгий отбор сначала по боевым качествам в своих частях и подразделениях, а потом психологический – в службе доктора Бубнова. И вооружены они были подходяще – дисковые автоматы «ППД» и специальные тяжелые дробовики ближнего боя «КС-29», ножи и двойной комплект оборонительных и наступательных гранат.

Команда у них была – ожидать приказа, но, если таковой не поступит до восьми часов утра, покинуть свое убежище и атаковать Бельведер, уничтожая всех, кто встретится на пути и окажет сопротивление. После чего закрепиться и ждать подхода участвующих в «Большой рекогносцировке» штурмовых групп. В случае неудачи уходить обратно в подземелья городской канализации, где работать по первоначальному плану. То есть взять под контроль всю сеть каналов центра города, не допустить их использования повстанцами и до последней возможности наносить удары из-под земли в спину неприятелю.

Задача, вполне достойная офицеров Гвардии, знающих, ради чего стоит сражаться и умирать.

Оставленный Уваровым за командира поручик Рощин машинально взглянул на часы, когда внутри дворца загрохотало. Семь десять. До условного времени еще пятьдесят минут, но это уже несущественно. Или командир начал бой по своей инициативе, или попал в ловушку. В любом случае пришло время действовать. На всякий случай он включил рацию, настроенную на волну Уварова. Без особой надежды, однако через несколько минут поручик ответил почти спокойным голосом:

– У нас в порядке. Потерь нет. Выступайте. Атакуй через галерею напротив люка. Здесь сейчас классный бардак, не давай им опомниться. Одним взводом занять главный вестибюль первого этажа, блокировать входы-выходы, вторым прорваться в центральный коридор второго, очистить и закрепиться. Мы сейчас на третьем, в правом крыле. Туда не суйтесь. Свой КП с рацией разверни в помещении, ближайшем к вентиляционной будке. Из нее, имей в виду, есть проходы во внутристенные трубы… Возможность скрытого маневра. Мы будем продвигаться к вам навстречу. Не подстрелите. Связь по возможности.

Он, подпоручик Константинов и прапорщик Ресовский, офицер запаса, но опытнейший московский диггер, выбрались из вентиляции в дальнем и совершенно безлюдном углу дворца. Осмотрелись, на всякий случай поднялись до средней площадки широкой винтовой чугунной лестницы. Судя по схеме, ведущей на чердак и комнаты четвертого, служебно-хозяйственного этажа. Здесь не было обширных залов и широких, как проспекты, галерей, только анфилады комнат, сравнительно небольших, с низкими потолками, и путаница бесчисленных переходов, коридоров, коридорчиков и тупиков. Очень похоже на антресоли[1] питерского Зимнего дворца.

Константинов по собственной инициативе углубился в этот лабиринт. Интересного обнаружил довольно много, но тактического значения территория не имела. Хотя мятежников там не оказалось, использовать этаж для глубокого обхода в тыл противника не представлялось возможным. Слишком запутанная планировка, и вполне можно выйти совсем не туда. Дольше разбираться, нежели рвануть напрямик, по третьему.

Наскоро оценили обстановку и собственные ресурсы. Запас автоматных патронов у них с Константиновым оставался в неприкосновенности, и у Ресовского имелись четыре полные пистолетные обоймы. Гранат тоже четыре.

Звуки стрельбы, многократно отражающиеся от потолков, стен и лестниц, отчего определить их точную локализацию было затруднительно, почти утихли, только где-то очень далеко, в противоположном крыле дворца, или уже на улице, короткими очередями бил ручной пулемет, ему аккомпанировали несколько автоматов. Похоже, защитники начали приходить в себя и выяснять, что же творится на самом деле.

– А ну-ка, Дмитрий, давай к окошку во двор. Смотри, как наши пойдут, свистни, тогда и мы двинем. Задача ближайшая – запастись оружием посерьезнее, задача последующая – соединиться с «главными силами». А ты, Тимофей, будешь нашим стратегическим резервом. Забирай гранаты и лезь обратно в трубу…

– Зачем, командир, я с вами лучше.

– Что лучше, что хуже – это мне знать положено. Твое дело – исполнять. Ползи по трубам со всей возможной скоростью в том же направлении, поглядывай, что снаружи творится. Увидишь скопление боевиков в подходящем помещении – бросай гранату, но так, чтобы тебя не обнаружили. Доберешься до вестибюля – затаись и жди. Мало ли, как оно сложится. Может, ты нашей последней надеждой окажешься…

Уваров считал, что шансов у них достаточно. Продержаться час, ну, может, два, а там войсковые группы начнут наносить удары по всем выявленным точкам скопления и дислокации противника, и мятежникам станет не до Бельведера. За ними, в свой черед, в дело включатся и регулярные формирования армии.

Насколько он успел понять обстановку в городе, гвардейская дивизия с бронетехникой, да еще поддержанная изнутри, наведет порядок в городе за трое, много – четверо суток.

Для него, боевого офицера, отслужившего, не вылезая из стычек по ту и эту стороны туркестанской границы, по меркам возраста, порядочно – четыре года, собственное положение сложным или каким-то особенно опасным не казалось. И не такое видели.

Вдесятером сутки отстреливаться от сотни басмачей из занесенного песками мазара[2] при температуре сорок пять по Цельсию в тени – не в пример хуже, чем слегка повоевать внутри роскошного дворца с отличными климатическими условиями и полной свободой маневра.

Да и сам по себе неприятель, насколько он успел с ним познакомиться, отнюдь не внушал того уважения, как воинственные до потери чувства самосохранения уйгуры, таджики и урянхайцы.

Напарник у него тоже был надежный, подпоручик Константинов. Человек-мутант, как он назвал его про себя при первом знакомстве. Появляются время от времени на свете такие люди непонятным божьим попущением. Вроде бы совершенно нормальный парень с обычной человеческой (точнее, офицерской) биографией: кадетский корпус, не самое престижное провинциальное училище, служба после производства там, куда не пошлют ни одного офицера, имеющего за спиной лапу даже с минимальным количеством волос.

И почти сразу же – слава, пусть временами и скандальная. Редкостный случай, когда живой человек становится персонажем армейских анекдотов, причем уважительных.

«Кто ездил на танке по азимуту через Урумчи? Подпоручик Константинов».

«Надпись на стене мечети в Бендер-шахе: „Русский солдат, что скажешь своей матери, когда вернешься домой?“ „Здравствуй, мама!“, подпись – подпоручик Константинов».

И так далее.

При этом биология. Многие специалисты считали, что у подпоручика мышцы не человека, а животного из породы кошачьих. Вчетверо большая удельная мощность на квадратный сантиметр сечения и как минимум вдвое более быстрая скорость прохождения нервного сигнала. По крайней мере, некоторые штуки, которые проделывал Константинов, находились явно за пределами нормы, как ее понимал Уваров, сам не последний спортсмен и боец.

Наверное, этим самым подпоручик внушал начальству опасение, а то и страх. Исключительный случай, но даже чин поручика, который в срок дается автоматически (сложности начинаются позже, как у самого Уварова), ему по необъясненным причинам задержали на полтора года. Зато с восторгом вытолкнули по первому же циркуляру о наборе в «Печенеги».

Там он сразу пришелся ко двору, и знающие люди сулили ему карьеру если не выдающуюся, то весьма приличную.

Раздался условленный, тихий, но пронзительный, на грани ультразвука, свист Константинова из глубокой оконной ниши, означавший, что взводы Рощина выбрались из люка, должным образом перегруппировались и пошли на штурм дворца.

По счастью, предрассветные сумерки еще не стали достаточно прозрачными, да и эту часть хозяйственного двора никто из боевиков не контролировал.

Стремительные серые тени рассыпались вдоль высокого цоколя. Техника бесшумного выдавливания стекол и вскрытия рам давно отработана, вторые номера парных расчетов перебросили ранцы и контейнеры с боеприпасами первым, проникшим в здание, и вот уже сверху не видно никого. И стрельбы с места вторжения не слышно, значит, самый опасный этап операции проведен успешно.

Дай им бог удачи.

Ресовский тоже исчез в проеме вентиляционного хода.

– Значит, Митя, и наша очередь! – Уваров привычно огляделся, все ли вокруг в порядке, оттянул рычаг взвода. Единственный, пожалуй, минус дегтяревского автомата, что стреляет он только с открытого затвора и предохранитель не слишком надежный. Ударишься невзначай прикладом, и вполне возможна несанкционированная очередь. Зато для ближнего боя ничего лучшего, чем этот древний автомат с диском на семьдесят два патрона, до сих пор не придумано.

– Командир, слушай меня, – приподнял ладонь над плечом подпоручик. – Пошуметь мы еще успеем. Давай я впереди, ты – шагов на двадцать сзади. У меня – вот, – он подкинул на ладони ручной работы узбекский метательный нож. – И вот, – откуда-то из-под куртки извлек явно неуставного вида пистолет с коротким и толстым ребристым глушителем. – Идем тихо, сколько можем. Как только увидим людей с нужным нам оружием – мочим втихаря, снабжаемся, начинаем думать, что дальше делать. Ты как хочешь, а я без пулеметов в хороший бой лезть несогласный.

Уварову возразить было нечего. Правда, его собственный план был несколько иной, но составлялся он до того, как Константинов проявил инициативу. Вот только откуда у него лишний пистолет? Казенного оружия всем хватало, бери – не хочу, а тут младший офицер таскает при себе «пушку» очень несерийного образца. Уваров, к примеру, такой модели и в справочниках не видел даже.

– Это у тебя что? Откуда? – даже в столь нестандартной обстановке Уваров не хотел оставлять вопрос непроясненным.

– Был в патруле, на улице подобрал, – ухмыльнулся Константинов. – Проверил, работает нормально, а марки не знаю, тут что-то иероглифами наштамповано… А патроны «9 Пар» вполне подходят…

Ладно, не время и не место разбираться, не его это забота. Живыми вернемся, можно будет Леухину новинку показать.

– Ну, тогда вперед, Митя!

Этаж до первой ведущей вниз широкой лестницы они прошли свободно, за пару минут, считая время, потребное на беглый осмотр выходящих в коридор помещений. Не встретилось им по пути никого, и ничего для себя подходящего они не обнаружили.

В принципе, так Уваров и предполагал, сейчас все наличные силы мятежников должны были сосредоточиться внизу, готовясь к обороне, или к вылазке, зависимо от того, как их руководство оценивает обстановку.

На самом же деле прошло слишком мало времени, чтобы гарнизон дворца успел толком самоорганизоваться и выработать хоть какую-то тактику. По-прежнему не было единого командования и системы связи. Это для Уварова время тянулось удивительно медленно, а фактически взрыв прогремел лишь двадцать минут назад.

Но вот наконец внизу снова началось. Дружно замолотили родные автоматы, оглушительно, несмотря на расстояние, забухали дробовики «КС». Проникшие во дворец «печенеги» столкнулись с дозорами и группами праздношатающихся повстанцев, используя элемент внезапности, открыли шквальный огонь на уничтожение. Добрую половину первого этажа очистили сразу, рванулись по парадным лестницам вверх. Почти немедленно возникла ситуация классического «слоеного пирога», как бывает, когда штурмовые тройки и пятерки проникают в здания с большим, но разбросанным по многим, не связанным друг с другом позициям, гарнизоном.

Такой бой способен затянуться на неопределенное время с непредсказуемым результатом, особенно если ни атакующие, ни обороняющиеся не имеют достоверной информации и поддержки извне. Тут уж как повезет – у кого раньше кончатся люди и боеприпасы, тот и проиграл. Ну, само собой, моральный дух и четкость руководства тоже имеют значение.

С боем прорвавшись к командному пункту Рощина, Уваров с Константиновым, переводя дух и торопливо затягиваясь папиросным дымом, выслушали доклад поручика. Судя по всему, основная часть задачи выполнена. Потери мятежников никто не считал, но выходило, что счет должен идти на сотни, исходя хотя бы из расхода боеприпасов, которых оставалось очень мало. Собственные потери – трое убитых и одиннадцать раненых. По счастью, в основном легко.

– Будем отходить, – принял решение Уваров. – Дворец целиком нам не взять и не удержать. Да и на кой он, собственно говоря, нужен? Приказ был – пошуметь как следует. Сделали. Захватить или уничтожить хотя бы часть высшего руководства – по полной программе. Дождаться подхода других штурмовых групп и передать им объект – вот тут извините. Не видно нигде этих групп, и рация не достает… Даже звуков нормального боя из города не слышно. Зато имеется указание – если силы противника окажутся превосходящими – отступить, нанеся на карту рубежи и огневые средства врага. Сделано. Так что мы «пред комбатом и господом богом чисты». Согласны со мной, господа офицеры? – для порядка осведомился он у Рощина и Константинова, чтобы в случае чего иметь возможность сослаться на решение «военного совета».

– А чего же, все правильно изложено, – согласно кивнули оба офицера.

– Тогда передать по отделениям – изобразив подготовку к очередной атаке, начинать отход перекатами, сюда. У кого нет возможности – самостоятельно прорываться к коллектору. Вот только где наш Ресовский? Так глубоко завинтился по своим трубам, что дорогу потерял? И связи с ним нет…

Словно в лучших традициях беллетристики позапрошлого века, в ответ на почти риторический вопрос Уварова из-под потолка донесся скрип отгибаемой решетки, посыпался мусор и раздался голос диггера:

– Здесь Ресовский. Гранаты раскидал, две обоймы расстрелял в направлении массового скопления противника, чем оказал посильную помощь нескольким попавшим в окружение бойцам, и вернулся в расположение согласно приказу.

Он свесил из зияющей на четырехметровой высоте дыры перемазанное пылью и паутиной до полной неузнаваемости лицо.

– Так прыгай вниз, и пойдем…

– Прыгнуть недолго, только обратно потом забираться трудно будет. Лучше пусть вас ребята подсадят, а я руку подам…

– Зачем еще? – не понял Уваров.

– У нас ведь проблемы со связью, кажется? Тут акустика хорошая, весь ваш разговор как по телефону слышал, пока подползал. Так вот, я по пути одну пустую комнатку обнаружил, а там телефонов штук десять, если не больше. Губернаторский пункт связи, наверное. Так, может, сбегаем, попробуем хоть в какой-нибудь наш штаб дозвониться?

– Идея! Ты тут с одним отделением прикрывай позицию до последнего, – приказал он Рощину, – бойцов по мере подхода – вниз. Отправишь последнего, отходи сам. Нас не жди. Успеем – успеем, нет – будем добираться самостоятельно. В коллекторе оставишь дозор, остальным оттянуться по той трубе, откуда пришли, метров на сто. Ждете нас час. Потом – отходить на главную базу. Все тоннели, кроме эвакуационного, заминировать. Вопросы есть? Тогда давай…

– А я? – Константинов выглядел обиженным, что его не берут с собой на очередное интересное дело.

– Ты с Рощиным. Возглавишь последний заслон. Чтобы все ушли, и ни одна сволочь не поняла – куда. Растяжек тут понавешай, и все такое. Не мне тебя учить…

– Это уж точно.

К стене подвинули тяжелую кадку с громадным фикусом, на нее запрыгнул Рощин, который был на голову выше Константинова, а с его плеч Уваров дотянулся до края люка. Рывком втянул тело в проем.

– Ну, веди нас, Вергилий!

До комнаты связи ползти было не слишком далеко, но по времени это заняло больше, чем Уваров рассчитывал. А Ресовский вовремя не сообразил, что навыки перемещения по лазам и трубам у них с поручиком несравнимые. Да еще время от времени Валерий отвлекался, наблюдая через вентиляционные решетки отдельные фрагменты жизни разворошенного муравейника.

То есть получалось так, что точку возврата они прошли раньше, чем достигли искомой цели, и в установленный ими самими срок вернуться к своему отряду уже не успевают.

Зато комната с телефонами, по счастью, была по-прежнему пуста. Да и кому сейчас она могла потребоваться? Большинство мятежников просто не подозревало о ее существовании, а если бы кто и знал, так достаточно других забот, когда неведомый враг атакует из-за каждого угла, гремят выстрелы и взрывы, и совершенно непонятно, чем все закончится.

Решетку выломали. Ресовский, повозившись, закрепил веревку, и они по очереди скользнули вниз. Тимофей первым делом заклинил изнутри входную дверь и занял позицию возле смотрящего на площадь перед дворцом окна.

Утренний туман плыл среди деревьев, делая раннее октябрьское утро еще более серым и мрачным. В нескольких точках горизонта из-за крыш домов поднимались столбы более темного, чем туман, дыма. Видимость была плохая, однако позволяла убедиться, что ничего угрожающего или представляющего интерес для разведчика в пределах площади и прилегающих улиц не происходит.

Обыватели уже привыкли при малейшей опасности извне, выражающейся в стрельбе и перемещениях вооруженных лиц любой принадлежности, запирать попрочнее двери и ставни, скрываясь в комнатах, выходящих во внутренние дворы и тихие переулки. Каких-либо перемещений отрядов мятежников в сторону дворца тоже не наблюдалось, зато Уваров заметил, что из Бельведера, небольшими группами и в одиночку, отток происходит.

Самые здравомыслящие, пожалуй. Которым хватило ума сообразить, что рано или поздно дворец непременно станет зоной полномасштабных боев, даже если нынешнее вторжение штурмовой группы русских удастся успешно отразить.

Многие, как заметил поручик, разбегаются не налегке. Оружие не в счет, но объемистые рюкзаки, ранцы и узлы в руках и за плечами уходящих свидетельствовали о том, что в жилых и служебных помещениях дворца нашлось достаточно пригодных в хозяйстве и на продажу предметов. Да и то, ценности и антиквариат накапливались в Бельведере две полных сотни лет.

Но гораздо печальнее было то, что не наблюдалось никаких признаков активности регулярных войск и предназначенных к рекогносцировке штурмовых отрядов. Стрельба звучала из многих точек города, но нигде не достигала достаточного для оптимизма накала.

«Что-то не сложилось? – подумал поручик, – или наши с первых минут уперлись в хорошо подготовленную оборону? Странно, в общем». Но сейчас было не до большой стратегии, следовало думать о себе и судьбе вверенного подразделения.

Он просмотрел ряды установленных на длинном полированном столе разноцветных телефонов и факсов. В бюрократических тонкостях Уваров разбирался слабо и не совсем понимал, зачем их так много. Вполне хватило бы двух-трех, подсоединенных к автоматическому или даже ручному коммутатору. Но, очевидно, какая-то цель и обоснование этому были. Зря ведь обычно ничего не делается.

И как прикажете со всем этим разбираться, если никакого справочника поблизости не видно? Снимать трубки наугад? Или идти от логики? К примеру, изображенные на дисках золоченые орлы, скорее всего, обозначают связь с правительственными организациями, может быть, даже в самой столице. Ну так и проверим.

Он наугад снял трубку самого на вид дорогого и солидного аппарата цвета слоновой кости. В трубке загудело. После четвертого вызова, протяжного и мелодичного, когда Уваров уже начал терять надежду на успех своего предприятия, в телефоне щелкнуло, и он услышал несколько встревоженный мужской голос:

– Рубин слушает. Кто у аппарата? Откуда вы звоните?.

Ни малейшего акцента Уваров не уловил, и возникла надежда, что план его начинает удаваться. Терять ему было нечего, и врать не имело смысла. Враги, если они засели на телефонной станции, и так узнают, с какого аппарата идет сигнал, а военных тайн он все равно выдавать не собирался.

Поручик назвал себя и, не вдаваясь в подробности, сообщил, что его отряд проник в Бельведер, ведет бой, связи со своими войсками не имеет и использует последнюю представившуюся возможность.

– А вы-то кто и где располагаетесь?

Собеседник немного помедлил и ответил, что на проводе приемная управления делами правительства России. Петроград. Мариинский дворец. Старший референт Огарков.

– Слушай, старшой, времени у меня совсем мало, воевать надо. Можешь меня переключить на любой военный коммутатор, а то здесь аппаратов чертова уйма, телефонной книги нет, перебирать все подряд – жизни не хватит.

Собеседник на той стороне коротко хмыкнул, похоже, оценил неумышленную остроту поручика.

– Чем же тебе помочь? Давай попробуем. На аппаратах номера написаны?

– Написаны, а что толку? О! – вдруг сообразил Уваров, – у тебя же там, наверное, все справочники есть! Ну-ка, ищи, какие выходят на штаб Варшавского округа, или Киевского, или Белорусского. А лучше бы – сразу Московского, или штаб Гвардии…

– Зачем тебе Гвардия, ты что, гвардеец? – поинтересовался невидимый собеседник, возя, наверное, одновременно пальцем по страницам справочника, а, скорее всего, щелкая клавишами электронной записной книжки.

– Ну! – машинально ответил поручик, слишком поздно сообразив, что не стоило бы афишировать участие гвардейских частей в событиях. Но – вылетело, так вылетело. И референт, очевидно, парень, в политике разбирающийся, должен все понять правильно.

– Вот, нашел. Есть там у тебя аппарат с номером «343»?

– Сейчас. Ага, вот он такой…

– Так это и есть связь с округами и центральными управлениями Военного министерства. Гвардии в списке нету, тут уж извини. Записывай коды. Удачи тебе, поручик. Что-то не получится, снова на меня выходи, я здесь буду, и кое с кем свяжусь пока, доложу о твоем звонке. У меня тоже служба. Когда выберешься, дозвонись до меня по такому вот номеру, интересно, чем твои дела закончатся. А я, может, тебе и еще пригожусь…

Что ж, хорошие люди везде встречаются, Уварову на них и раньше везло.

Удивительные все же люди – мятежники. Городские узлы и линии телефонной связи под контроль взяли, а губернаторскую АТС – нет. Вернее, под контролем она все-таки была, раз продолжала работать, и сидели сейчас где-нибудь поблизости техники, обеспечивающие функционирование аппаратуры, только вначале руководители повстанческого штаба намеревались использовать (и наверняка использовали) узел в своих целях, а последние два часа задумываться о том, чтобы как-то контролировать работу АТС, просто было некому.

Впрочем, это тоже большой вопрос. Вполне может найтись инициативный и ответственный человек, который заинтересуется, а кто это вдруг начал названивать по российским линиям. И примет соответствующие меры – то ли отключит станцию, то ли направит сюда людей для проверки. Последнее, впрочем, очень маловероятно, а вот первое – вполне.

Поэтому следовало спешить.

Уваров сравнительно быстро вышел на Минск, в категорической форме, тоном большого начальника потребовал у оперативного дежурного соединить его со штабом спецопераций в Белостоке, а уже через него, располагая нужными позывными, добрался и до группы Стрельникова. Круг получился большой, но система армейских коммутаторов работала четко и слышимость была весьма сносная. Хотя, конечно, забавно – разговариваешь через пятьсот с лишним километров телефонных проводов с людьми, находящимися почти в пределах прямой видимости.

Здесь он и узнал, что войсковая операция была отменена буквально в последний момент, сообщить о чем ему, Уварову, не удалось по причине непрохождения радиосигнала. Оно и понятно, в тот момент группа продвигалась на приличной глубине, а батальонные радиостанции пока что не способны работать сквозь бетон и камень.

О причине изменения планов дежурный капитан ничего не мог пояснить, просто продублировал сильно опоздавший приказ и от себя посоветовал сматываться побыстрее, указав квадраты, где, по данным разведки, берег Вислы повстанцами не контролировался.

И на том спасибо.

В зловонные канализационные каналы Уварову возвращаться страх как не хотелось, тем более что, по его расчетам, воздуха в баллонах изолирующих противогазов оставалось едва на полчаса. И если даже ребята и будут их ждать, вместе со спецкостюмами, внутри коллектора, большую часть пути придется дышать исключительно смесью аммиака с сероводородом. А вдобавок район, куда выводили сточные трубы, не значился в перечне безопасных. Если отряд в сорок штыков еще имел шанс прорваться с боем, то еще двоим, да еще по горячим следам товарищей, это вряд ли удастся. Как раз попадешь в самую заваруху.

Зато был другой вариант, при здравом размышлении и некотором везении – куда более простой и безопасный. Опыт же работы под польского повстанца у него имелся, знание языка – тоже, и попытка пробиться к своим поверху казалась вполне реализуемой.

Вдобавок она позволила бы принести самые свежие разведданные об обстановке, раз уж не случилось общей «Большой рекогносцировки».

Посоветовавшись с Ресовским, поручик принял решение. По старой армейской привычке – не оставлять врагу исправной боевой техники, они аккуратно вывели узел из строя. Не крушили все вокруг, а в самых неприметных и неудобных для работы местах перерубили телефонные и питающие кабели, срезали и привели в полный беспорядок жгуты разноцветных проводов внутри коммутационных коробок. Теперь тут даже специалистам по обслуживанию именно этого узла работы хватит надолго, а простому связисту без схем и соответствующего оборудования вообще не разобраться.

По одной из многочисленных боковых лестниц спустились на первый этаж в удаленном от недавнего поля боя крыле дворца. Легкость и относительная безопасность передвижения, безлюдье комнат и коридоров, по которым они шли, наводили на мысль, что при более тщательной подготовке к операции, правильном распределении сил и продуманной тактике, теми же силами, что были в его распоряжении, поручик свободно мог бы захватить и сколь угодно долго удерживать большую часть дворца практически без потерь.

Достаточно было еще до рассвета, по-тихому, в случае необходимости работая только ножами, просочиться сквозь пустынные коридоры и боковые лестницы до его обитаемой части. После чего, прикрыв свои опорные точки баррикадами из мебели, сейфов и прочих подручных средств, наносить внезапные точечные удары по скоплениям противника. Обходными путями, в том числе и через вентиляционные ходы, все время сжимая мешок.

Хорошо могло получиться, имей Уваров конкретный приказ и хотя бы сутки времени на подготовку. И тут же поручик себя одернул. Нечего тешиться беспочвенными мечтаниями. В таких делах спланировать наперед ничего нельзя по определению. Никто не может предвидеть, в какую сторону побегут и какие позиции станут занимать муравьи в разворошенном муравейнике. А не взорвал бы он совершенно случайно вражеский штаб, неизвестно, как развернулись бы события.

В том, что им с Ресовским до поры удается беспрепятственно тут маневрировать, нет ничего странного. Дворец столь обширен, что относительно небольшой постоянный гарнизон, вместе с только начавшими перебираться сюда органами «новой власти», просто не успел занять и освоить все его этажи с многими сотнями помещений. А сейчас тем более – до сих пор ни разбежавшимся, ни убитым и ни раненым мятежникам, за исключением самых отчаянных мародеров, нет никакого резона углубляться в лабиринт, где в любой момент можно схлопотать шальную или прицельную пулю.

Стрельба в центре здания давным-давно стихла, что означало – штурмовым группам удалось благополучно покинуть Бельведер. Через одно из выходящих во внутренний двор окон поручик рассмотрел, что крышка люка коллектора аккуратно задвинута.

Что ж, все правильно. Условленное время вышло, и ребята точно выполнили приказ. Конечно, если бы Уварову все же пришлось отходить прежним путем, тем более с боем, заминка перед закрытым люком могла бы дорого им с Ресовским обойтись. Зато теперь неприятель далеко не сразу сообразит, каким путем воспользовались российские штурмовики.

Способ обеспечения собственной амбаркации[3] подвернулся случайно, но очень вовремя.

Угловую ротонду одного из поперечных крыльев дворца, со следами пуль и гранатных осколков на стенах и мебели, не так давно занимал пост мятежников. Позиция здесь была хорошая, позволявшая держать под контролем как подходы к ограде дворцового сада со стороны площади, так и мостики через каскад прудов, уютный внутренний дворик с мраморными статуями и несколько ведущих к нему аллей.

В случае попытки штурма извне это направление преодолеть атакующим было бы непросто. Но позицию взяли с тыла. Причем, судя по всему, походя. Одна из групп «печенегов», продвигаясь своим маршрутом, выскочила на эту заставу, сориентировалась быстрее неприятеля, навскидку посекла мятежников точным автоматным огнем, забросала гранатами и пошла себе дальше.

На поле боя, вымощенном дорогим узорчатым паркетом, по которому полагается ходить, надев поверх обуви войлочные чуни, а сейчас закопченном и грязном, с выбитыми и расколотыми плашками, усыпанном гильзами, битым стеклом, забрызганном кровью, валялись в разных позах восемь человек, одетых разнообразно, но достаточно практично для городской партизанской войны.

Знаками отличия служили уже знакомые Уварову бело-красные нарукавные повязки, а в качестве новинки – крупные, заводским способом изготовленные кокарды с красными буквами «NSZ»[4] поперек груди белого орла.

У низких подоконников – два опрокинутых пулемета «МГ-34» на треногах, несколько круглых ребристых коробок с лентами, иное оружие и снаряжение. Не удалось парням пострелять по русским, те оказались проворнее.

Один из пулеметов на вид был в полном порядке, и Уваров решил усилить им свою огневую мощь, а также снять с убитых для дальнейшего использования кокарды и повязки. Здесь обнаружилось, что один из боевиков еще дышит, хотя и без сознания. Ран у него было две: пулевая – в правую сторону спины, пониже лопатки, и осколочное в бедро. Совсем хорошо. Не для него, а для мгновенно возникшего плана.

Раненого перевязали, ввели противошок, не из абстрактного гуманизма, а чтобы пожил подольше.

Из обоих пулеметов и кожаных курток мятежников соорудили носилки, продев стволы пулеметов в рукава, уложили на них боевика и смело, теперь уже ничего не опасаясь, понесли прямо к центральному входу.

Роль себе Уваров избрал прежнюю, добровольца из Канады, магистра-историка, что позволяло не беспокоиться об акценте. Ресовский же, не знавший польского, но практически свободно владевший английским, усвоенным во время многочисленных экспедиций в разные экзотические уголки Индии и обеих Америк, должен был изображать его приятеля, безыдейного искателя приключений.

Неся импровизированные носилки на плечах, с трофейными автоматами поперек груди, они беспрепятственно проникли на подконтрольную мятежникам территорию. У многих из попадавшихся на пути боевиков тоже виднелись свежие повязки. Одни выглядели возбужденными, другие, наоборот, подавленными и погруженными в себя, но и те, и другие абсолютно не интересовались ни личностями, ни лингвистическими способностями наших героев.

Напрасно Валерий расспрашивал, имеется ли в здании хоть какой-нибудь пункт серьезной медицинской помощи. Чаще всего спрашиваемые пожимали плечами и тут же начинали задавать не имеющие отношения к делу вопросы – из какого отряда, откуда идут, что видели и с кем сражались. На что получали обтекаемые и не несущие значащей информации ответы типа: идем с позиции, видели «дьябла и его дупку»[5], сражались с русскими, судя по сплошному мату, а там кто его знает. Навалили москалей без счета, а остальные разбежались. Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы не приставали. И никто ни разу не взялся уточнять, к какому все же подразделению они относятся и кто у них командир.

Кадрового офицера Уварова все это радовало. С противником такого уровня организации воевать можно, только бы начальство не мешало.

Лишь единожды, уже на последней трети пути, попался им сильно бдительный и вдумчивый пан. Вызывалось это, скорее всего, его возрастом, лет за сорок, и, возможно, некоторой приближенностью к властным структурам, бывшим или нынешним. То ли идейной, то ли чисто топографической, в том смысле, что находился он всего в нескольких десятках метров от главного узла обороны здания, никуда не спешил, удобно устроившись на диване в окружении нескольких бойцов по-младше, избыточно вооруженных.

Очевидно было, что непосредственно в боевых действиях они еще не участвовали, пересидев самые опасные и беспорядочные минуты в укромном месте. А теперь, к примеру, этот пан наваривает себе некоторый политический капитал, пользуясь выгодами нынешнего положения. Враг отброшен, прежнего руководства больше не существует, вот и шанс перехватить моментально оказавшуюся бесхозной власть. Хотя бы в масштабах Бельведера и ближайших окрестностей. Кто взял, тот и прав.

По известному принципу Уваров обратился к нему первый, беря инициативу на себя.

Они с Ресовским опустили носилки на пол, синхронным движением утерли пот со лба. Раненый-то у них был настоящий и весил порядочно.

– Так что, паны, так есть здесь хоть какая-то врачебная служба? Товарищу плохо, пуля внутри застряла, умрет без операции, – осведомился поручик, будто невзначай сдвигая локтем автомат в удобное для стрельбы положение. – Или у вас только стрелять умеют, а чтобы лечить – так уже и нет?

– У вас, у нас, что это ты разделяешь? Сам-то откуда, что здесь делаешь?

– За свободу воюю. И привык, что все с умом должно делаться. Мы бьемся, командиры должны заботиться. Не видишь, человек умирает, а ты болтовню развел. Есть врачи – говори, нет – в городскую больницу повезем. Хоть машина-то здесь найдется?

– Что-то, парень, не больно чисто ты по-нашему говоришь. И сильно крутым себя считаешь, так, нет? Какого отряда? Кто старший?

Прежний опыт показывал, что с ясновельможным паньством лучше всего удаются разговоры с позиции силы и шляхетской неподлеглости[6]. Пан тот, кто в шляпе, как гласит старая поговорка, в данном же случае – еще и с автоматом.

– А ты кто такой, чтоб меня спрашивать? Может, лучше я тебя спрошу? Почему это мы все в крови и грязи, патроны кончаются, и стволы повыгорали, а вы чистенькие, копоти пороховой ни на руках, ни на щеках нету, а нам вопросы задаете?

Подбавив в голос злой истеричности, он двинул головой в сторону Ресовского, и тот, криво улыбаясь, уже довернул ствол в нужном направлении.

– А ну, быстро, вот ты и ты, – поручик тоже положил палец на спуск «дегтярева», ткнул дырчатым пламегасителем в парней покрепче и, на вид, поопаснее других (таких первыми и нейтрализовывать), – подняли носилки, и бегом, на улицу! До первой же машины. И мы Яцека в госпиталь повезем. А ты, папаша, другой раз не зли попусту людей. Мы, кто с ночи здесь воюет, нервными стали! Невзначай и стрельнем, под горячую руку. Все равно никто разбираться не будет. Все понял?

И столько было в голосе Уварова сдерживаемой бесшабашной злости (а ведь и было с чего нервничать, надо только уметь вовремя сменить вектор тревоги и злобы), что поляк стушевался.

– Ну, ладно, только вы спокойнее, спокойнее, ребята. Своим бы ссориться не надо. Извините, если не совсем так сказал. Однако ведь и обстановка здесь, сами понимаете… А медслужбы здесь никакой нет, никто ведь к такому не готовился. Вот и устраиваются кто как может. Друг другу помощь оказывают, «Скорую» вызывают, до больниц своим ходом добираются. Ну и вы давайте, тут до госпиталя всего ничего.

План эвакуации, придуманный Уваровым, действительно оказался идеальным. И из дворца вышли без дополнительных проблем, фургончик подходящий реквизировали, и через весь город проехали, собрав попутно ценную информацию. Патрули мятежников останавливали их всего два раза, и, заглянув в салон, тут же отпускали, попутно подсказывая, где ближайшее от этого места лечебное учреждение и как туда удобнее проехать. Самое забавное – никто не поинтересовался, где именно был ранен их товарищ. Впрочем, спорадические перестрелки вспыхивали то и дело в самых разных районах города, и приходилось старательно объезжать эти очаги, фиксируя их расположение на клочках бумаги.

Последний рывок через условную линию разделения «мятежной» и «правительственной» территорий, и, бросив руль и закуривая, Уваров с удовлетворением сообщил Ресовскому, что они в очередной раз натянули костлявой нос. И могут рассчитывать на очередные ордена и звездочки на погоны.

– Мне ваши звездочки – сугубо без разницы. В мои годы приличнее быть прапорщиком запаса, чем пожилым подпоручиком. А твои – обмоем с удовольствием.

– Мы и без этого обмоем. Немедленно после представления по начальству.

Стрельникова удалось разыскать довольно быстро. Получив сообщение от оперативного дежурного, полковник сам немедленно явился на КП «печенегов» и отдал приказ по всем подразделениям и службам – при выходе группы из вражеского тыла доставить к нему Уварова немедленно. О том, что может случиться и иначе, он старался не думать.

Оптимизм полковника не обманул, Уваров появился даже раньше своего отряда, причем доставил «языка» (пусть и полумертвого) и ценную информацию. В принципе, так и должно быть всегда, кадровый «печенег» просто обязан возвращаться с выполненным заданием, и обязательно живым.

Часа полтора поручик подробно докладывал о проделанной работе, по памяти и наброскам в полевой книжке наносил на карту текущую обстановку.

А тут вдобавок поступило сообщение, что отряд, возглавляемый поручиком Рощиным, вышел в расположение почти в полном составе. Теперь снимался последний сомнительный вопрос, а отчего это вдруг Уваров вернулся из рейда, оставив в тылу врага свое подразделение.

Вслух его, конечно, Стрельников не задавал, просто принял к сведению версию поручика (подтвержденную Ресовским), но, если бы группа не вернулась или возвратилась с тяжелыми потерями, вопрос непременно возник бы, не у него, так у вышестоящего начальства, потому как потеря двух офицерских взводов – это вам не шуточки.

За полегший в атаке стрелковый батальон не спросили бы, а уж тут – извольте бриться! Тем более что командир вот он – цел и невредим. Лучшего козла отпущения не сыскать. И никому не будет дела, что там случилось на самом деле, соответствовала поставленная задача возможностям группы или нет и почему не состоялась назначенная рекогносцировка.

В итоге Стрельников поблагодарил Уварова за службу, заверил, что без достойной награды он и его люди не останутся, и отпустил, чтобы тот побыстрее встретился со своим отрядом и прилично, но в меру отметил возвращение и общий успех дела. Достал из сейфа бутылку армянского коньяка и щедро отмерил поручику сто грамм, сам ограничившись пятьюдесятью.

На заданный после этого в лоб вопрос (после совместного распития субординация как бы на время отодвигалась за кадр) – а по какой такой причине все же была отменена рекогносцировка, успех которой был бы очевиден всем, хотя бы исходя из того, что видел и что сумел сделать сам Уваров с не таким уж мощным отрядом, последовал ответ на грани искренности.

– Мы с тобой люди военные – так? – С этим утверждением Уваров спорить не собирался.

– Они там, – полковник значительно поднял палец, – политики. Насчет того, что это такое, хорошо описано у Салтыкова-Щедрина. Я недавно по твоей подсказке перечитал – понравилось.

Политики в последний момент решили, что рекогносцировка пока не нужна. Нам осталось подчиниться. От себя скажу так – но не для передачи – наверху, похоже, просто не решили, что делать в случае успеха, если бы он обозначился. Ты газет не читаешь, и правильно делаешь, а мне приходится.

Ты ж имей в виду, мы – люди княжеские, находимся здесь как бы и незаконно. И сам Олег Константинович государственной властью не располагает. Формально все решает Питер. А там – змеиное гнездо. Кто-то, на мой взгляд, боится, что мы можем выиграть кампанию слишком быстро и они не успеют порешать свои собственные шкурные дела. А другие, напротив, опасаются, что молниеносного успеха не случится… Вот, наверное, пока побеждают первые… Ты меня понял?

Понимать тут особенно было нечего, примерно в таком ключе они с инженером Леухиным рассуждали ровно неделю назад, разве что противно стало до невозможности.

– Трое моих офицеров погибли – и за что? Думали – за общее дело, а получается?

– Не твое дело – рассуждать. Война другой и не бывает. Только это не всегда заметно. Живой вернулся – и радуйся. До следующего раза. Все понял? Тогда свободен. Иди к своим ребятам. До утра беспокоить не буду…