Дахака (СИ)

Пролог

Сноп искр взмыл в воздух. Язычки пламени ярко мерцали в сумраке ночи. Они разгоняли тьму. Блики большого костра играли на юном лице. Черные глаза из-под пышных ресниц немигающе смотрели на то, как сухие ветви медленно поглощает огонь. Вокруг царил аромат мирры и ладана. Он привносил в душу благодать и покой, а затем плавно возносился к небу, на котором горели мириады многочисленных звезд.

Ночь выдалась ясной и лунной. Округа заливалась серебристым светом. Прохладный ветер дул с севера, но тепло от пламени приятно согревало кожу. Треск горящих сучьев заглушал прочие звуки. Уханье совы. Отдаленный рык синха[1]. Крик обезьяны. Трель кузнечиков. Все это тонуло в шуме играющего пламени. Даже шум неспешных шагов крупной фигуры, размытой мраком, едва пробивался сквозь этот убаюкивающий рокот. Аромат благовоний усилился. Неизвестный остановился по ту сторону костра. Прямо напротив нее, продолжавшей смотреть невидящим взором сквозь желтый огонь.

Словно издалека до слуха ее донесся грубый и торжественный голос:

— Перед лицом бога нашего, Индры[2], я спрашиваю тебя — какое имя ты выберешь себе?!

Она промолчала. Немигающий взгляд черных глаз все так же отрешенно смотрел перед собой. На пламя костра. Его язычки медленно пожирали ветки хвороста. Однако мысленный взор ее видел совсем иное…

Сухие стебли вспыхнули в один миг. Огонь, изначально ничтожный, быстро превратился из маленького котенка в свирепого синха. Он набросился на нее. С такой же жадностью и голодом, как терзает свою жертву хищник. Желтые языки, словно множество змей, обхватили сначала ступни. Потом поднялись вверх по ногам. Занялись светлые одежды… темные волосы на голове, покрытые серебристым налетом седины… и вот она уже не видит ничего. Ничего, кроме желтой завесы, от которой пышет жаром. А отблеск от пламени отражается в прозрачных слезах, каскадом стекающих по лицу. Совсем скоро ее руки обхватят медную урну. И холод от нее не сможет разогнать даже самое горячее пламя этого мира…

— Какое имя ты выберешь?! — вновь раздался торжественный голос.

Тонкие губы разомкнулись, и она уверенно произнесла:

— «Поклоняющаяся».

— Да будет так! Отныне ты — Арчита. Поклоняющаяся Индре! Встань, жрица.

Та повиновалась. Тело ее по-прежнему было здесь. Глаза смотрели на огонь. Но разум был далеко. Он словно освободился от телесной оболочки и улетел назад. В прошлое. Увидел то, что хотелось забыть. Не вспоминать. Чтобы этого никогда не происходило. Но минувшее уже не изменить. Изменить можно лишь будущее. И она намерена это сделать. Иначе не пришла бы сюда.

«Поколняющаяся… я поклоняющаяся… но только не Индре. Я поклняющаяся Богине-матери… Богине-матери и ему. И больше никому».

— Обряд завершен! — громогласно объявила фигура напротив. — Индра приветствует новую жрицу!

***

Бледная рука провела по шершавой поверхности камня. Мелкие крупицы горной породы с тихим хрустом осыпались на пол пещеры. Отзвук падения слабым эхом разлетелся по гроту, отражаясь от серых стен.

Внутри царили сумрак и прохлада. Вход был достаточно широк, однако солнечный свет с трудом добирался до того места, где они стояли.

Три человека. Двое — в просторных фиолетовых одеждах, местами украшенных серебряными нитками. Богатая ткань прикрывала слегка полноватые тела. На плечах покоились теплые накидки из овечьей шерсти. Головы гладко выбриты. Мужчины с опаской смотрели на груду камней, загородившую дальнейший путь вглубь пещеры.

Третий же, наоборот, изучал преграду с неподдельным интересом. Он снова и снова проводил тонкими бледными пальцами по шершавой поверхности. Рот, обрамленный пухлыми губами, слегка приоткрылся. Из него вырывалось громкое дыхание. Однако оно не превращалось в пар. Ведь возле этой стены было тепло. Неестественно тепло. Но, похоже, его это волновало в последнюю очередь. Подобно бездне, глубокий взгляд синих глаз пожирал представшую перед ним преграду. На такой же, как у спутников, гладковыбритой голове выступила легкая испарина. Мышцы обнаженного по пояс тела напряглись, делая его фигуру еще внушительней. Еще статней. Пурпурное одеяние с широким подолом едва не доставало каменистого пола, раскачиваясь при каждом движении.

— Прелестно, — прошептал он, вновь проводя ладонью по камню, — просто восхитительно

— Господин? — переспросил один из спутников.

— Я чувствую, — громче ответил он, — там, по ту сторону. Есть все, о чем только можно пожелать, — он обернулся через плечо и вгляделся во взволнованные лица мужчин, — а вы ведь знаете. Мое чутье никогда не подводило. Если в этой пещере мы нашли столько лазурита… то сколько же его за этим завалом? И представить нельзя!

Те двое молча переглянулись. Тревога в их глазах нарастала. Тот же, кого они назвали господином, вновь повернулся к груде камней, преграждающей путь.

— Необходимо расчистить завал, — потребовал он, — разработать рудник. Тогда богатства рекой потекут в мои земли. Сюда придет слава и процветание!

— Господин…

— О, почтенные жрецы, — резко перебил он, — убежден, вы разделяете мою радость и предвкушение от того, что ждет нас за этой стеной. Уверен, вы не пожалеете. Ведь моя щедрость и благодать не знают границ.

— Господин, — один из жрецов кашлянул и сцепил руки перед собой. Они слегка подрагивали. — Прости, но мы не можем дать разрешения.

Тот резко обернулся и пронзил говорившего острым взглядом. Служитель богов побледнел, однако взора не отвел. Видимо, страх перед тем, что от него требовали сделать, оказался сильнее трепета перед господином.

— Разве вы не видите? — он отошел от стены и развел руками. — Разве вам до сих пор не понятно? Это путь к богатству и процветанию! Все, что нужно сделать…

— Мы видим предостережение, господин, — встрял второй жрец, — эту стену нельзя трогать.

— На ней послание богов, — добавил первый и указал холеным пальцем на преграду, — взгляни, господин! Камни упали не просто так. Это знак! Знак всевышних!

Он обернулся и еще раз осмотрел груду камней. Да, с определенного угла она действительно напоминала… нечто. Человек, обладающий богатым воображением, легко мог представить себе, как вперемешку наваленные куски породы образуют лик жуткого рогатого создания. А из разинутой пасти, полной огромных острых зубов, вырывается обжигающий пламя…

Господин моргнул и усмехнулся. Да, у его жрецов богатое воображение. Оно и должно быть таковым. Ведь они служители богов. Сам же он перестал верить во всевышних уже давно. С тех пор, как произошло это…

Грохот обвалившихся камней… истошный крик и плач ребенка… тишина…

От воспоминаний руки инстинктивно сжались в кулаки. Губы сошлись в волевую линию. Он тряхнул головой, отбрасывая картину прошлого.

«Чушь и вздор! Нет никаких знаков и предостережений. И самих всевышних тоже нет. Это всего лишь груда камней, которая преграждает мне путь к богатству и славе! И мне было бы плевать на решение этих испуганных и суеверных толстяков! Если их страшит кара небесная, пусть трясутся, сколько хотят. Но местные крестьяне слишком податливы в вопросах веры. Они этим жрецам буквально смотрят в рот… а должны смотреть на меня! Должны восхвалять меня! А не выдуманных идолов! И без разрешения этих ряженых святош рабочих сюда не загонишь. Даже под страхом смерти».

Он вновь развернулся к своим спутникам. Руки по-прежнему были сжаты в кулаки. Взгляд синих глаз стал холодным и угрожающим. Жрецы ощущали на своей коже эту угрозу, будто волнами исходившую от своего господина. Но страх и ужас перед знаком богов готов был пересилить все что угодно.

— Вы дадите разрешение на разработку лазуритового рудника, — тоном, не терпящим возражений, молвил господин. Его голос эхом отражался от каменных стен. — И скажете жителям, что боги благословили меня и мои деяния. Что я приведу народ к процветанию и величию.

— Господин, одумайся! — взвизгнул второй жрец.

— Узри же знамение всевышних! — подпрыгнул первый. — Неужели ты не чувствуешь? Хумпан[3] предостерегает нас! Жар идет от этой стены…

— Хватит! — оборвал их он. Ладонь, сжатая в кулак, рассекла воздух, словно кнут. — Вы дадите мне это проклятое разрешение! Если я тем самым нанесу оскорбление богам — пусть они покарают меня!

— Они покарают каждого, кто решится нарушить священный запрет и проникнуть по ту сторону! — закричал первый служитель богов.

— Кара ляжет на плечи всех нас! — вторил ему другой.

С каждой секундой люди в пещере распалялись все больше. Словно таинственное тепло, исходящее из-под груды камней, влияло на них. Заставляло нервничать и подливало масла в огонь. Куски горной породы играли роль немых слушателей разгоревшегося спора.

— Я всегда был благосклонен к вам! — взревел господин. — Моя щедрость не знала границ! И так вы решили отплатить мне за годы покровительства?!

— Нам покровительствуют лишь боги! — с жаром возразил первый жрец.

— Боги?! Разве боги пожаловали вам жреческий сан?!

— Мы не допустим, чтобы кто-то пошел против воли всевышних! — поддакнул второй.

— Это немыслимо! Ваш разум одурманен суеверным страхом!

— Воля богов определена! — выкрикнули одновременно их служители и, не дожидаясь ответа господина, спешно двинулись к выходу.

— Жалкие трусы! Глупцы! — орал им вслед он. — Остановитесь! Не дайте себе пожалеть о принятом решении!

Но те не слушали. Жрецы спешили покинуть пещеру как можно скорее. Как только они отошли от стены на пару десятков шагов, из их ртов повалил пар. По утрам здесь бывало холодно. И тем сильнее в них крепла уверенность, что нельзя разбирать каменный завал.

— Помоги ему Киририша[4], он обезумел! — зашептал первый.

— С тех пор, как боги забрали у него сына, он сам не свой, — также шепотом ответил спутник, — горе застилает ему взор.

— Боюсь, не только горе, — сокрушенно покачал головой жрец.

Они торопливо покидали пещеру. Их сердца бились учащенно. И только когда люди вышли на солнечный свет, подставляя лица свежему ветру, они немного успокоились. Не оборачиваясь, жрецы отправились обратно в селение. Скоро их фигуры скрылись меж стволов хвойных деревьев, обступивших вход в грот со всех сторон. Порывы воздуха завывали среди макушек, заставляя ветви раскачиваться в причудливом танце и отбрасывать длинные тени…

Он остался один. Господин слышал, как снаружи завывает ветер. Слышал свое громкое и учащенное дыхание. А взгляд синих глаз, полный ярости, слепо устремлялся в спины жрецам даже тогда, когда те скрылись из виду. Ладони непроизвольно сжимались и разжимались в кулаки. Бледное лицо изуродовала гримаса ярости на пухлых губах.

— Трусливые прихвостни, — процедил он сквозь зубы, — жалкие… трусливые… ничтожные… прихвостни. Как они смеют перечить мне? Неужели я был недостаточно щедр и великодушен? Они решили укусить руку, которая их кормит? Тогда мне придется поступить с ними так, как поступают с бешеными псами! Пусть узнают, что мой праведный гнев не менее безграничен, чем мое великодушие и щедрость!

Высказав яростную тираду в пустоту, он вновь обернулся к завалу. Подошвы кожаных сандалий шаркнули по каменистой земле. Груда валунов продолжала безмолвно наблюдать за ним, источая приятное тепло. Господин провел ладонью по горной породе.

— Я найду решение, — поклялся вслух он, — если не сейчас, так позже. Ведь я умен и прозорлив, не правда ли?

Ответом ему была тишина. Только ветер выл снаружи.

— Правильно, — сам себе ответил господин и отвел руку, — правильно. Я еще вернусь. За богатством, славой и процветанием. Мое чутье никогда не обманывало меня. Не обманывает и сейчас. Я еще вернусь.

Отступив на шаг, он развернулся и спешно направился к выходу. Внутри все клокотало от ярости и нетерпения. Но эти чувства притупляла решимость. Решимость добиться своего во что бы то ни стало.

Груда камней безмолвно смотрела ему вслед. И со стороны могло почудиться, что те выстроились в подобие усмешки…

[1] Синха — лев / тигр на древнеиндийском.

[2] Индра — наиболее популярный по количеству упоминаний бог «Ригведы» (собрание религиозных гимнов, первый известный литературный памятник индийской культуры на ведийском языке). Индра — царь богов и повелитель небесного царства в ведизме и индуизме. Божество света, молнии, дождя, речных потоков и войны.

[3] Хумпан — с середины II тыс. до н. э. в эламской мифологии бог неба, «повелитель неба». Соответствовал шумерскому верховному богу Ану и вавилонскому Мардуку.

[4] Киририша — в эламской мифологии богиня-мать. Супруга верховного бога Хумпана.