Цвет из иных миров

К западу от Аркхема много высоких холмов и долин с густыми лесами, где никогда не гулял топор. В узких, темных лощинах на крутых склонах чудом удерживаются деревья, а в ручьях даже в летнюю пору не играют солнечные лучи. На более пологих склонах стоят старые фермы с приземистыми каменными и заросшими мхом постройками, хранящие вековечные тайны Новой Англии. Теперь дома опустели, широкие трубы растрескались и покосившиеся стены едва удерживают островерхие крыши. Старожилы перебрались в другие края, а чужакам здесь не по душе. Никто не прижился на фермах, ни франкоканадцы, ни итальянцы, ни поляки. Как ни старались, ничего у них не получилось. У всех с первых же дней пробуждалась фантазия, и, хотя жизнь текла своим чередом, воображение лишало покоя и навевало тревожные сны. Потому чужаки и спешили уехать, а ведь старый Эмми Пирс не рассказывал им ничего из того, что он помнит о старых временах. С годами Эмми стал совсем чудным, вроде как не в своем уме. Он единственный, кто знает всю правду о прошлом и не боится расспросов, но ему не позавидуешь. Ведь не боится он потому, что его дом стоит на отшибе рядом с полем и проезжими дорогами.

Когда-то по холмам и долинам вилась тропка, которая вела прямо к окаянной пустоши, но по ней давно перестали ходить, так как здесь проложили другую дорогу, обогнувшую ее с юга. Следы прежней виднеются, несмотря на наступающий лес, и она сохранится, даже когда большая часть низин уйдет под новое водохранилище. Почерневшие деревья вырубят, и проклятая пустошь погрузится в воду. Тайны тех странных дней останутся неразгаданными, вроде тайн старого океана или происхождения земли.

Когда я отправился по холмам и долинам наметить место для будущего водохранилища, меня предупредили, что это проклятый край. Я услыхал о пустоши в Аркхеме, а поскольку этот старинный городок весь пропитан легендами о ведьмах, то я подумал: видно, речь идет о чем-то таком, о чем бабушки шепчут своим внукам. Да и само выражение «окаянная пустошь» показалось мне неожиданным и каким-то театральным. Любопытно, как оно попало в предания благочестивых пуритан, подумал я тогда, но, увидев темную чересполосицу долин и склонов, перестал удивляться чему-либо, кроме древних тайн самого края. Я оказался в пустоши утром, но ее застилала густая тень. Деревья росли слишком близко друг к другу, и у них были слишком толстые стволы для здорового леса Новой Англии. Слишком тихо было под их кронами, а земля после долгих лет запустения размякла, опрела и покрылась мхом.

На открытых местах вдоль старой дороги притулились заброшенные фермы. На одних уцелели и дома, и все пристройки, на других – дом и один-два сарая, а иногда в глаза бросались лишь труба или погреб. Там царствовали сорняки и вереск, и в них чудилось что-то неуловимо дикое. Во всем ощущалось беспокойство и вместе с тем уныние, присутствие чего-то нереального, словно неведомая сила исказила перспективу или светотень. Неудивительно, что тут никто не задерживался, в таких местах нельзя жить. Местность напоминала пейзажи Сальватора Розы или гравюру, иллюстрирующую готический роман.

Но окрестности не шли ни в какое сравнение с самой окаянной пустошью. Я понял это, как только спустился в долину. Никакое иное название ей бы не подошло, да другую впадину так бы и не назвали. Можно подумать, что неизвестный поэт увидел выжженное пространство и отчеканил это определение. Должно быть, пожар уничтожил дома и посевы, но почему на пяти акрах земли с тех пор ничего не выросло и они зияли среди полей и лесов, как страшное серое пятно? Пустошь раскинулась к северу от старой дороги, заняв клочок земли и по другую сторону. Мне не хотелось к ней приближаться, но мой путь пролегал через долину, и я никак не мог ее обойти. Вокруг не росло ни травинки. Землю застилали груды серой пыли или пепла, почему-то не тронутые порывами ветра. Поодаль стояли чахлые, низкие деревья, а омертвевшие стволы или повалились, или, чернея, догнивали на корню. Я прибавил шагу, заметив раскиданные кирпичи от печной трубы и погреба и черную пасть заброшенного колодца. Его застоявшиеся пары переливались на солнце фантастическими оттенками. Даже темная лесная гряда по сравнению с пустошью казалась благополучной, и меня больше не изумлял боязливый шепот жителей Аркхема. Вблизи не было ни домов, ни развалин, наверное, край с давних пор считался глухим и уединенным. Возвращаясь в сумерках, я не решился вновь пересечь пустошь и добрался до города окольными дорогами. Темное, бескрайнее небо без единого облака усугубляло тревогу, и я почувствовал, как ледяной страх с каждой минутой все глубже проникает мне в душу.

Вечером я спросил стариков об окаянной пустоши и поинтересовался, что значит выражение «странные времена» и почему о них избегают говорить. Мне отвечали невнятно и сбивчиво, но все же я понял, что речь идет не о старом предании, а о событиях, случившихся всего сорок с лишним лет назад – в восьмидесятые годы. Мои собеседники многое забыли, их воспоминания противоречили одно другому, но можно было догадаться, что в «странные времена» в долине сгорела ферма, а жившая на ней семья то ли исчезла, то ли погибла в огне. Они не ручались за точность своих слов, но все как один просили меня не обращать внимания на бредовые россказни старого Эмми Пирса. Именно поэтому я наведался к нему следующим утром, узнав, что он живет один в полуразвалившейся хижине с густым, запущенным садом. Его жилище внушало страх своей ветхостью, от него исходил гниловатый запах, типичный для домов, простоявших слишком долго. Мне пришлось настойчиво стучать. Наконец вышел старик и неуверенно прошаркал к двери. Похоже, мое появление его совсем не обрадовало. Эмми выглядел бодрее, чем я ожидал, но его глаза были как-то странно потуплены, а неряшливая одежда и длинная седая борода красноречиво свидетельствовали о том, что он давно махнул на себя рукой и ни с кем не общается.

Я притворился, будто зашел по делу, надеясь, что он рано или поздно разговорится, рассказал ему о прогулке по окрестностям и задал несколько общих вопросов о здешних краях. Но он сразу сообразил, что к чему, да и вообще оказался неглупым и образованным. В отличие от местных жителей Эмми не возражал против того, что леса и фермы окажутся под водой, хотя, возможно, потому, что его дом стоял у дороги и ему ничто не угрожало. Казалось, он испытывал облегчение оттого, что мрачные долины, которые исходил вдоль и поперек за свою долгую жизнь, наконец исчезнут. Хорошо, что они уйдут под воду, сказал он, но лучше бы их затопило еще в те странные времена. Его сиплый голос перешел в шепот, он наклонился и погрозил кому-то указательным пальцем правой руки.

Так я впервые услышал эту историю. Он тихонько бормотал, а меня не однажды пробирал озноб, хотя день выдался по-летнему жарким. Мне часто приходилось прерывать старика и уточнять научные термины, которые он запомнил, прислушиваясь к разговорам ученых, и восстанавливать логику происходившего, так как он многое пропускал. Когда он закончил, я уже не удивлялся, что память его подводила, а другие и вовсе не желали говорить об окаянной пустоши. Я поспешил вернуться в отель до заката и первых звезд и наутро выехал в Бостон. Ноги моей здесь больше не будет, твердил я себе. Да пропади он пропадом, этот сумрачный край с его вымершей долиной, пеплом и проклятым колодцем. Черт с ними, с их темными тайнами, скоро от них ничего не останется, уйдут на дно, и слава богу. Но даже тогда меня не потянет ночью в окрестные долины, и уж во всяком случае я не отправлюсь туда при зловещем сиянии звезд. А если мне доведется еще раз побывать в Аркхеме, я ни за что не стану пить тамошнюю воду.

Все началось с метеорита, сказал старый Эмми. В наших местах давным-давно, наверное, со времен охоты на ведьм, ни о каких диковинных легендах и слуха не было. В лесные чащи на западе ходили спокойно, а если и боялись чего-либо, то уж не их, а маленького острова в Мискатонике, где дьявол вершил суд возле старого каменного алтаря, который был там еще до индейцев. Ни леса, ни темень в них никого не пугали. Но как-то днем на небо выплыло большое облако, послышались взрывы, а над долиной поднялся столб дыма. К вечеру весь Аркхем знал, что с неба на ферму Нейхема Гарднера упала огромная скала, прямо за колодцем. В ту пору на месте окаянной пустоши стоял чистый белый дом Нейхема Гарднера, и его окружал цветущий сад.

Нейхем отправился в город рассказать о камне и по дороге завернул к Эмми, которому было сорок лет, поэтому любую странность он запоминал на всю жизнь. На другое утро из Мискатоникского университета приехали три профессора, и Эмми с женой отправились вместе с ними на ферму Нейхема поглядеть на посланца небес, наличие которого пришлось признать даже профессорам. Он лежал на выжженной земле возле колодца, и ученых удивило, что Нейхем назвал камень огромным. Он уменьшился за день, пояснил озадаченный фермер, и указал на выемку в земле и примятую траву у колодца. Ему резонно возразили, что камни не уменьшаются. От метеорита исходил ровный жар, и, по словам Нейхема, ночью он чуть заметно светился. Профессора постучали по нему молотками. Камень оказался непривычно мягким, и они не стали его раскалывать, а отрезали кусок. Он жег руки и никак не остывал, тогда его положили в ведро и повезли в лабораторию. На обратном пути ученые остановились у Эмми. Миссис Пирс обратила внимание, что кусок сплющился и прожег днище, но профессора уже не проявили прежнего скептицизма.

Через день – все это случилось в июне 1882 года – профессора не на шутку встревожились. Заехав по дороге к Эмми, они сообщили ему, что обломок начал выкидывать странные номера и под конец исчез вместе со стеклянной колбой. Ученые упомянули о его чувствительности к кремнию. Опыты повергли их в замешательство. Сначала его разогрели на углях, но он даже не выделил газ. Соединение с раствором борной дало отрицательный результат. Он не реагировал на перепады температуры, в том числе и в кислородно-водородной трубке с гремучим газом. Обломок легко ковался и светился в темноте, но по-прежнему не желал остывать. Вскоре это вызвало в университете настоящий переполох. Спектроскоп выявил в нем полосы необычайных тонов, не похожих ни на один из оттенков цветовой гаммы. Ученые робко заговорили о новых элементах, причудливой оптике и прочих особенностях камня и признали, что столкнулись с неизвестным феноменом.

В ходе опытов обломок соединяли с разными реагентами. Ни вода, ни хлористая кислота на него не подействовали. От азотной кислоты и царской водки он зашипел и стал разбрызгивать плевки. Эмми с трудом припомнил названия, но узнал некоторые растворы, когда я перечислил их в привычном порядке. Там были нашатырный спирт и едкий натр, спирт и эфир, тошнотворный карбон дисульфид и дюжина других. Хотя за это время он стал гораздо легче и немного остыл, его составляющие не изменились, значит, по сути, ничего не изменилось. Несомненно, это был металл, обладавший магнетическими свойствами. После погружения в жидкие растворы на нем обозначились таинственные отпечатки, похожие на те, что раньше обнаруживали на железных метеоритах. Когда обломок еще похолодел, решили переложить его в стеклянную колбу. О результатах профессора уже сказали, добавив, что утром на деревянной полке остался обгорелый след. Все это они рассказали Эмми, задержавшись у его двери. Он вновь поехал с ними посмотреть на каменного посланца звезд, но на сей раз не взял с собой жену. Метеорит ощутимо уменьшился, и даже здравомыслящие ученые не могли усомниться в истинности этого. Возле колодца у сжавшейся коричневой глыбы образовалось пустое пространство со впадинами, а сам он занимал пять футов вместо семи. Он по-прежнему был горячим. Профессора достали молоток и долото и откололи еще один кусок, покрупнее. Теперь им удалось продолбить метеорит довольно глубоко, и они обнаружили, что структура камня неоднородна.

В него был впаян цветной шар, похожий по оттенку на один из составляющих цветов метеора. Впрочем, цвет – это условное обозначение, и это слово возникло лишь из-за невозможности подобрать какое-то другое. Глобула была гладкой, хрупкой, что выяснилось при постукивании. Один из профессоров довольно сильно ударил по ней молотком, и она с хлопком взорвалась. Ничего не осталось, даже маленького осколка. Они увидели пустое пространство около трех дюймов в диаметре. Все подумали, что в сердцевине могут быть скрыты и другие глобулы, которые выявятся по мере уменьшения камня.

Вскоре профессора уехали, забрав с собой обломок. В лаборатории быстро выяснилось, что его состав столь же загадочен, как и состав его предшественника. Он был пластичен, горяч, неярко светился, немного остывал при соприкосновении с крепкими кислотами, обладал неизвестной в природе цветовой гаммой и растворялся в воздухе, выделяя кремниевую смесь. По окончании опытов ученые не смогли его классифицировать. Ничего подобного на земле не встречалось, это был осколок мира, наделенный непонятными свойствами и подчинявшийся чуждым законам.

В ту ночь в округе бушевала гроза. Когда на следующий день профессора в очередной раз приехали на ферму к Нейхему, их ждало горькое разочарование. Должно быть, магнитный камень обладал электрическими свойствами. По выражению Нейхема, он только и делал, что «притягивал свет». За час фермер насчитал шесть вспышек, но, когда гроза закончилась, от камня осталась только яма возле старого колодца. Раскопки ни к чему не привели, и ученые подтвердили факт исчезновения метеорита. Им ничего не оставалось, как вернуться в лабораторию и наблюдать за тающим день ото дня обломком, который они держали в свинцовом ящике. Он просуществовал неделю, но ничего нового они не узнали.

Через некоторое время ученые уже и сами не верили своим глазам. Они сомневались, что видели частицу бездонной небесной пропасти, странного, таинственного вестника иных миров и другой реальности.

Естественно, что в аркхемских газетах появилось много статей и заметок на эту тему. Упавший метеорит быстро стал сенсацией, и к Нейхему Гарднеру и его семье зачастили репортеры. Статью о метеорите напечатала и одна бостонская газета. Нейхем сделался местной достопримечательностью. По словам Эмми, это был худощавый приветливый человек лет пятидесяти, мирно живший в своем доме с женой и тремя сыновьями. Он и Эмми знали друг друга с давних пор, дружили семьями, и Эмми даже спустя полвека отзывался о нем с неизменной теплотой. Кажется, Нейхему немного льстило, что его ферма привлекла такое внимание. Летом он частенько говорил о метеорите, хотя свободных минут у него было мало. В июле и августе он целыми днями косил и заготавливал на зиму сено на десятиакровой пашне вдоль Чепменс-Брук, и от его дребезжащей повозки на дороге осталась глубокая колея. Работа утомляла его сильней, чем в прошлые годы, и он решил, что понемногу начинает сказываться возраст.

Затем настала пора сбора урожая. Груши и яблоки неторопливо наливались соками, и Нейхем мог поклясться, что такого изобилия в его садах еще не наблюдалось. Плоды выросли на удивление крупными и наливными, а так как для них не хватало бочек, то ему пришлось заказать новые. Но когда все созрело, на него обрушилась первая беда. Во всем этом красочном великолепии не нашлось ни одного съедобного плода. Яблоки и груши горчили до тошноты, и Гарднеры с отвращением выплевывали полупрожеванные куски. Помидоры и лимоны оказались ничуть не лучше. Нейхему стало ясно, что метеор отравил почву, но, слава богу, его пашни были далеко от дома, на холмах.

Зима нагрянула рано и обрушила на округу сильные морозы. Эмми виделся с Нейхемом реже обычного, но заметил, что тот выглядел огорченным. Его близкие тоже как будто притихли. Они стали реже ходить в церковь и на собрания в местном клубе. Никто не мог понять причину их глубокой меланхолии, но Гарднеров словно подменили. Они стали жаловаться на здоровье и смутное беспокойство. Нейхем объяснил их волнение тем, что на снегу появились непонятные следы. Это были обычные следы зайцев, белок и лисиц, но теперь они как-то странно переставляли лапы, заявил он. Эмми выслушал приятеля без особого интереса и решил, что ему в последнее время мерещится всякий вздор. Но однажды, проезжая ночью мимо фермы, он увидел зайца. Светила луна, и Эмми разглядел, что прыжки перебегавшего дорогу зайца на диво широкие. И Эмми, и его коню это не понравилось, а конь к тому же чуть не пустился прочь во весь опор, но Эмми, к счастью, его удержал. С тех пор он с большим доверием стал относиться к рассказам Нейхема и задумался, отчего собаки Гарднеров по утрам трясутся от каждого шороха и будто разучились лаять.

В феврале мальчишки Макгрегоров из Мидоу-хилл отправились поохотиться на сурков и невдалеке от фермы Гарднеров подстрелили странного зверька. Его пропорции немного изменились, хотя описать это невозможно, а на мордочке застыло выражение, какого никто никогда у сурков не видел! Мальчишки перепугались и бросили его, так что все узнали об этом только из их рассказов. Однако то, что лошади ускоряют шаг возле дома Нейхема, заметили многие, и это стало пищей для местных легенд.

Люди божились, что на ферме Нейхема снег тает быстрее, чем в других местах, а в начале марта в лавке Поттера разгорелся жаркий спор. Стивен Раис проезжал утром мимо фермы Гарднеров и заметил вдоль дороги под деревьями громадные вонючие кочаны невиданного цвета. Они были чудовищного вида, и его лошадь захрапела от вони, которую нельзя описать словами. Днем несколько человек отправились поглядеть на чудо природы и решили, что на здоровой земле такое не вырастет. Пошли разговоры о неудачном урожае прошлого года, и вскоре слух об отравленной почве облетел всю округу. Никто не сомневался, что яд просочился в почву от метеорита. Фермеры припомнили, что камень показался очень странным ученым из города, и обратились к ним за разъяснениями.

Профессора вновь посетили Нейхема, но, изначально не любя сказки и предания, были весьма консервативны в своих оценках. Они согласились, что кочаны ни на что не похожи, но у них всегда причудливая форма, хотя не исключено, что в землю проникли какие-то частицы метеорита, но их скоро вымоют весенние дожди. Что же до следов и перепуганных лошадей, то это всего лишь местные небылицы, и не более того. Да и чему удивляться? Метеориты не каждый день падают в сельской глуши. Однако серьезные люди не верят в предрассудки и не прислушиваются к глупым россказням. Тем дело и закончилось, ученые пожали плечами и уехали, поэтому в странное время их не было рядом. Лишь один из них, когда полтора года спустя ему дали в полиции для анализа две колбы с пылью, вспомнил, что цвет кочанов был очень близок неземной окраске обломка камня, исследованного в лаборатории, а также хрупкой глобулы. У пыли был тот же цвет, однако со временем он поблек.

Почки на деревьях Нейхема набухли раньше времени, и по ночам их ветки зловеще шелестели на ветру. Теддиус, средний сын Нейхема, парень лет пятнадцати, утверждал, что они раскачиваются и в безветренную погоду, но от его слов поспешили отмахнуться. Тревога словно витала в воздухе. Гарднеры приобрели привычку прислушиваться к чему-то, что сами не могли определить, к какому-то неуловимому источнику мучивших их предчувствий. В это время их сознание отключалось и они погружались в странный полусон. К сожалению, с каждой неделей это случалось все чаще, и в округе стали откровенно поговаривать о том, что Гарднеры рехнулись. Когда расцвела камнеломка, она не составила исключения, и цветы у нее были пусть иного оттенка, чем у кочанов, но очень похожего и, главное, никому не известного. Нейхем отвез несколько цветов в Аркхем и показал редактору «Газетт», но этот солидный господин лишь посмеялся над сельским простаком и опубликовал шутливую статью о невежестве и суевериях. Что говорить, Нейхем совершил ошибку, рассказав флегматичному горожанину о бабочках-траурницах, полюбивших камнеломки.

В апреле на окрестных фермеров что-то нашло, и они перестали ездить по дороге, что шла рядом с фермой Нейхема, отчего она вскоре пришла в негодность. Дело было в растительности: плодовые деревья расцвели ярко и пышно, сверкая фантастическими красками, а во дворе сквозь каменистую почву пробились редкостные травы, известные, верно, только ботаникам, которые могли бы установить связь между ними и местной флорой. Вокруг не было ни дерева, ни куста нормального цвета, кроме зеленой травы и листьев на деревьях, а все остальное стало больного, лихорадочного оттенка, неизвестного на земле. «Голландские брыжжи» источали угрозу, а в разросшихся кровянках угадывалось что-то вызывающее и порочное. Эмми и Гарднеры решили, что цветом большинство деревьев похоже на глобулу из метеорита. Нейхем раскопал и засеял десятиакровое пастбище и поле за холмом, но не стал трогать землю вокруг дома. Взрыхлять и окучивать ее не имело смысла, и он надеялся лишь, что дикая летняя поросль высосет из нее весь яд. Теперь он был готов почти ко всему и не мог избавиться от ощущения, будто кто-то прячется неподалеку и ждет, чтобы его услышали. Конечно, на него подействовала изоляция, но еще больше отверженность повлияла на его жену. Сыновья держались спокойнее, все-таки они каждый день ходили в школу, но и они не остались равнодушны к злобным слухам. Больше других страдал Теддиус, да он и был самым впечатлительным.

В мае на ферме появились насекомые, и от непрестанного жужжания и гудения Гарднеров одолела бессонница. Нашествие мошкары превратилось в ночной кошмар. Мухи и комары тоже заметно изменились и летали не так, как прежде. Гарднеры боязливо озирались по сторонам и за чем-то следили, но за чем именно – и сами не могли сказать. Они признали, что Теддиус был прав, говоря о деревьях. Миссис Гарднер тоже увидела из окна качающиеся ветки, когда ей не спалось и она глядела, как набухшие кленовые ветви шевелились в лунном свете, хотя ночь выдалась безветренной. Должно быть, в них бродили соки. Теперь все стало странным. Однако следующее открытие принадлежало не Гарднерам, ибо их внимание притупилось и они проглядели очередную странность, бросившуюся в глаза заезжему робкому коммивояжеру из Болтона, который не имел ни малейшего понятия о местных легендах. В Аркхеме он рассказал об увиденном, и когда «Газетт» напечатала короткую заметку, фермеры и сам Нейхем обратили внимание на ночную темь. Коммивояжер добрался до долины поздней беззвездной ночью, но за несколько миль от фермы мгла начала рассеиваться, и это его удивило. Дом и сад неярко, но отчетливо светились. Казалось, что свет исходил от деревьев, травы, листьев и цветов, а в какую-то минуту что-то сверкнуло во дворе рядом с амбаром.

До поры до времени болезнь как будто щадила траву, и коровы мирно паслись около дома, но к концу мая у них испортилось молоко. Нейхем перегнал стадо на взгорье, и все пришло в норму. Но вскоре после этого травы и листья постигла общая участь – их зелень выцвела, они посерели и сделались чахлыми и ломкими. Из посторонних на ферме бывал только Эмми, да и то все реже и реже. Когда в школе закончились занятия, Гарднеры оказались отрезанными от мира. Иногда они поручали Эмми купить им что-нибудь в городе. Их душевный надлом и общая слабость стали очевидны, и никто не удивился, узнав, что миссис Гарднер сошла с ума.

Это случилось в июне, незадолго до первой годовщины падения метеорита. Бедная женщина кричала и билась в истерике, уверяя, что воздух дрожит и светится. В ее речи не было ни одного существительного, лишь глаголы и местоимения. Что-то двигалось, менялось, светилось, и в ушах у нее звучали сигналы, которые не были похожи на обычные звуки. Что-то у нее забрали, что-то из нее вытянули… что-то к ней привязали, чего не надо было. Нейхем не стал отправлять ее в психиатрическую лечебницу, позволив ей бродить по дому, пока она не представляла угрозу для близких. Даже когда она начала буйствовать, он не предпринял никаких шагов. Но когда она принялась пугать сыновей и Теддиус чуть не потерял сознание, увидев, как она строит ему дикие гримасы, Нейхем запер ее на чердаке. К июлю она разучилась говорить и стала ползать на четвереньках, а на исходе месяца муж заметил, что в темноте от нее исходит свечение. Теперь он понял, что мутация коснулась и ее.

Незадолго до этого беда стряслась с лошадьми. Что-то разбудило их среди ночи, отчего они громко заржали и принялись бить копытами. Успокоить их оказалось невозможно, и, едва Нейхем отпер двери, они понеслись прочь, как испуганные олени. Понадобилась неделя, чтобы отыскать и вернуть всю четверку, но они стали совершенно неуправляемыми, и Нейхем был вынужден их пристрелить ради их же блага. Он одолжил лошадь у Эмми для перевозки сена, однако она не желала приближаться к амбару. Лошадь упиралась, била копытами, выла, как собака, так что в конце концов Нейхем отвел ее во двор и сам с сыновьями принялся тянуть тяжелые телеги к сеновалу. Растения покрывались пепельным налетом и ломались при каждом прикосновении. Даже цветы с их диковинными лепестками приобрели сероватый оттенок. Фрукты сморщились, и на них нельзя было смотреть без отвращения, не то что есть. У астр и золотарников были больные и серые цветы, а розы, циннии и алтеи внушали такой страх, что Зенас, старший сын Нейхема, немедленно их срезал. Раздувшиеся насекомые к середине лета сдохли. Даже пчелы покинули свои ульи и улетели в лес.

К сентябрю от растений осталась лишь груда пепла. Гарднер боялся, что деревья тоже засохнут и отомрут, не успев высосать отраву из почвы. Его жена целыми днями истошно кричала, не давая ему и сыновьям ни минуты покоя. Теперь они сами остерегались соседей, и когда в школе возобновились занятия, мальчики остались дома. В один из своих нечастых визитов Эмми заметил, что вода в колодце испортилась. У нее изменился вкус, не то чтобы она стала гнилой или соленой, но для питья совершенно не годилась. Эмми посоветовал приятелю выкопать новый колодец в другом месте и пользоваться им до тех пор, пока земля не обезвредится. Однако Нейхем пропустил его слова мимо ушей, очевидно, смирившись с тем, что вокруг него все гибнет и рушится. Он и мальчики продолжали черпать воду из отравленного источника, не думая о последствиях. Столь же безразлично относились они и к еде, питаясь оставшимися в амбаре скудными запасами, и монотонно благодарили Господа за каждый прожитый день, хотя эти дни протекали бесцельно и однообразно. Ими овладела апатия, как будто они уже наполовину перебрались в иной мир и шаг за шагом продвигались к неотвратимому концу.

Теддиус обезумел в сентябре, выйдя из дома к колодцу. Он вышел с ведром, а вернулся без ведра, крича и размахивая руками. Порой он начинал дурацки хихикать или бормотал что-то «о плавающих в глубине полосах света». Два сумасшедших в доме – тяжкое испытание, однако Нейхем держался стойко. Неделю его сын оставался на свободе, пока не начал спотыкаться и падать. Тогда отец был просто вынужден запереть его наверху, через коридор от матери. То, как они кричали за запертыми дверями, было очень страшно. Больше всех пугался маленький Мервин, которому казалось, что они говорят на каком-то жутком, неземном языке. Когда заболел старший брат, мальчик стал очень впечатлительным и беспокойным.

Примерно в то же время на ферме подохли птицы и начался падеж скота. Куры окрасились в серый цвет и быстро испустили дух, а их мясо было сухим и дурно пахло. Свинья страшно разжирела, а затем, непонятно почему, превратилась в настоящее чудовище. Ее мясо, конечно же, оказалось несъедобным, и Нейхем впал в отчаяние.

Сельские ветеринары как огня боялись фермы Гарднеров, да и врачи из Аркхема не желали к нему ехать. Подобно птицам, свинья покрылась серым налетом, и хрупкие кости ломались у нее на ходу. Перед тем как сдохнуть, она развалилась на части и у нее изменились глаза и мускулы. Это было необъяснимо, ведь она не ела ничего растущего на ферме. Чуть позже та же беда обрушилась на коров. Они ссыхались на глазах, и признаки распада всегда были одинаковы – естественная окраска сменялась пепельной, а костяк истончался и дробился. Нейхем по-прежнему не понимал, как в них проникла эта отрава, – и свиней и коров держали в большом сарае, а корма привозили с дальнего пастбища на холмах. Занести смертоносный вирус было просто неоткуда, а значит, болезнь развивалась естественным путем. Но ни одна известная болезнь не вызывала подобных симптомов. К августу – ко времени сбора урожая – на ферме вымерла вся живность, а три собаки убежали как-то ночью, и больше о них не слышали. Пять кошек удрали еще раньше, но Гарднеров это не слишком встревожило. Мышей на ферме не осталось, а без миссис Гарднер кошкам здесь стало невмоготу. Она единственная заботилась о них и любовалась их грациозными движениями. Девятнадцатого октября Нейхем с трудом добрел до дома Эмми и сообщил ему ужасную новость. Теддиус умер в комнате наверху, и обстоятельства его кончины были столь чудовищны, что отец не рискнул поведать о них даже близкому другу. Нейхем выкопал могилу на огороженном семейном кладбище за фермой и похоронил жалкие останки. Болезнь, погубившая его сына, не могла прийти извне – никто не дотрагивался до маленького оконца и запертой двери, – но она протекала почти так же, как у скота в сарае. Эмми и его жена постарались утешить убитого горем отца, но сами были не в силах унять нервную дрожь. Казалось, что Гарднеры притягивали к себе разрушение и смерть. Все, с чем они соприкасались, гибло в страшных мучениях. Их дом словно овевало дыхание иных, безымянных миров. Эмми без всякой охоты проводил Нейхема и помог ему успокоить истерически рыдавшего Мервина. Зенас вел себя иначе. В последнее время он ничего не делал, всматривался куда-то вдаль и безропотно повиновался отцу. Эмми подумал, что судьба решила его пощадить. Мервин снова и снова заходился в громком плаче, и в ответ сверху доносился чуть слышный жалобный вой. Когда Эмми удивленно посмотрел на Нейхема, тот объяснил, что его жена очень ослабела. Надвигалась ночь, и Эмми поспешил распрощаться с хозяином. Даже многолетняя дружба не могла удержать его на земле, где в темноте светились растения, а деревья независимо от ветра то раскачивались, то вдруг замирали. К счастью, Эмми был человеком уравновешенным и не любил фантазировать. Сопоставь он факты, проанализируй все до конца и дай волю воображению, его бы захлестнуло безумие. Но и для него пережитое не прошло бесследно. Он не стал маньяком, но все же утратил прежнее здравомыслие. Он возвращался в сумерках, и в его ушах звучали голоса сошедшей с ума женщины и крики нервного мальчика.

Через три дня Нейхем прибежал к Пирсам и, не застав хозяина, рассказал его жене еще одну страшную новость. Он запинался от волнения и с трудом подбирал слова. На сей раз жертвой неведомой силы стал маленький Мервин. Он исчез. Отправился куда-то ночью с фонарем и ведром и… пропал. До этого он сутками плакал навзрыд и не понимал, что творится вокруг. Нейхем проснулся от его отчаянного вопля, подошел к двери, но мальчик как сквозь землю провалился. Ни следов на дорожке, ни отсвета от фонаря. Отец решил, что фонарь и ведро исчезли вместе с ним, но наутро после бесплодных поисков в окрестных лесах он заметил у колодца сплющенный кусок железа. Присмотревшись, он различил в нем согнутую ручку, обручи и остов фонаря. Истинная правда, а хуже всякого наваждения. Миссис Пирс обомлела от ужаса, а вернувшийся Эмми, выслушав рассказ, впервые растерялся. Мервин пропал, и советоваться с другими соседями не имело смысла: они уже давно остерегались Гарднеров. Ехать в Аркхем ему тем более не стоило, горожане подняли бы его на смех. Тед ушел, и вот настал черед Мервина. Что-то подкрадывалось и ждало, когда его увидят и услышат. Скоро уйдет и Нейхем. Он попросил Эмми позаботиться о его жене и Зенасе, если те его переживут. Наверное, это наказание, но за что? Ведь он всю жизнь, как мог, следовал Божьим заповедям.

После этого Эмми две недели не виделся с Нейхемом, а потом забеспокоился и, приготовившись к худшему, преодолел свой страх. Из высокой трубы не вился дымок. От одного вида фермы невольно пробирала дрожь – вокруг дома на серой ломкой траве лежали такие же серые пожухлые листья, со старых стен свисали расслоившиеся виноградные лозы, а черные сухие ветви упрямо тянулись к тусклому ноябрьскому небу. Нейхем был жив, хотя совсем обессилел и лежал на кушетке в низенькой кухне. Сознание не покидало его, и он указывал Зенасу, что надо делать. В доме не топили, и когда Эмми зябко поежился, хозяин охрипшим голосом позвал Зенаса и попросил принести побольше дров. Дрова в самом деле были нужны, потому что камин был не зажжен и пуст. Порывы ледяного ветра из трубы поднимали лишь горстку пепла. Нейхем спросил, не согрелся ли он, и Эмми все понял. Самый крепкий стержень сломался, и от новых бед несчастного фермера защитило безумие.

Эмми стал осторожно расспрашивать, куда подевался Зенас, но из ответов Нейхема ничего не понял, так как он только твердил: «В колодце… он живет в колодце…»

Гость внезапно вспомнил о сумасшедшей жене и переменил тему.

– Нэбби? Ну как же, она здесь, – удивленно откликнулся бедный Нейхем.

Дальнейшие расспросы были бесполезны. Оставив друга, который продолжал шептать какую-то бессмыслицу, он взял висевшие на гвозде ключи и поднялся наверх по шаткой скрипучей лестнице. Коридор показался ему очень узким. Ниоткуда не доносилось ни звука. Он увидел запертую дверь и стал пробовать ключи из связки. Первые два не подошли, но третий, щелкнув, повернулся, и Эмми распахнул низкую белую дверь.

Его окутала густая тьма, так как маленькое окошко с деревянной решеткой не пропускало свет. Он на ощупь двинулся по широким половицам, но чуть не задохнулся от невыносимой вони и бросился в соседнюю комнату, где смог немного отдышаться. Вернувшись, он увидел в углу что-то черное, присмотрелся и вскрикнул. Ему представилось, что окно заволокло липкое, влажное облако. Эта мерзкая волна ворвалась в комнату, подхватила Эмми и отнесла в сторону. У него зарябило в глазах от причудливых красок, и если бы он не оцепенел от ужаса, то подумал бы о глобуле метеорита, расколотого учеными, и предсмертной мутации растений. Но Эмми не мог оторвать глаз от напавшего на него чудовища. Подобно Теддиусу и погибшим животным, оно разваливалось на части, но двигалось и пыталось бороться. От ужаса Эмми едва не лишился чувств.

Больше никаких подробностей он мне не сообщил, но, судя по его сбивчивому рассказу, очертание в углу не изменилось и осталось на прежнем месте. Я не решился его расспрашивать – есть вещи, о которых невозможно говорить. К тому же поступки, продиктованные гуманными чувствами, нередко караются законом. По-моему, в комнате наверху никого не было и Эмми обознался в темноте. Держать взаперти людей, способных передвигаться, – тяжкое преступление, и совершивший его обречен на вечные муки. Эмми собрался с силами, вышел в коридор и запер на ключ комнату с ее проклятой тайной.

Ему нужно было помочь Нейхему, накормить его, а потом отвезти к кому-нибудь из соседей, способных позаботиться о больном.

Эмми стал спускаться по лестнице и услыхал глухой гул. Он подумал, что на этой странной ноте оборвался его собственный крик, и вспомнил, как в комнате взметнулась липкая волна. На кого же так подействовало его появление? Смутный страх заставил его ускорить шаги. Сверху до Эмми снова донеслись непонятные звуки. Похоже, что кто-то начал с грохотом передвигать мебель. В этом стуке угадывалось нечто отвратительное, словно тяжелый предмет с силой отдирали от липкого пола или вытаскивали из грязи. От волнения у Эмми наконец разыгралось воображение и стали возникать ассоциации. Он опять подумал обо всем увиденном в комнате. Господи, неужели он только что столкнулся с призраками? Эмми застыл на месте, боясь вернуться наверх. В его сознании промелькнули события последнего получаса. Звуки, жуткие предчувствия, тьма, крутизна узких ступеней и сулящий избавление тусклый свет из деревянной пристройки.

Его лошадь громко заржала во дворе и зацокала копытами, а потом помчалась во весь опор. Что могло ее так напугать? – задал он себе вопрос. Он уловил новый звук, похожий на всплеск воды, и подумал, что в колодец упал большой камень. Эмми не привязывал Геро, и повозка, покатившись по плитам, наверное, задела о стену колодца. Старая деревянная постройка вновь неярко засветилась. Какой же ветхий дом у Нейхема! Очевидно, его начали строить еще до 1670 года, а двускатную крышу возвели не позднее 1730-го.

Внизу кто-то принялся царапать пол. Эмми сжал в руках деревянную палку, подобранную в мансарде, и направился на кухню. Но остановился на полпути, потому что навстречу ему двигался Нейхем, или, точнее, оболочка прежнего Нейхема. Эмми не мог сказать, идет ли он сам или его ведут какие-то силы. Смерть уже основательно поработала над хозяином дома. Он сделался пепельно-серым, а от хрупкого тела на ходу отлетали усохшие части. Эмми не рискнул к нему приблизиться и с оторопью посмотрел на искаженную маску, некогда бывшую человеческим лицом.

– Что же это было, Нейхем? Что это было? – прошептал он. Опухшие, растрескавшиеся губы зашевелились:

– Ничего… ничего… цвет… он горит… холодный и влажный… но он горит… он живет в колодце… Я видел его… Он вроде дыма… совсем как цветы прошлой весной… колодец светился по ночам… Тед, и Мервин, и Зенас… все живое… изо всего высасывает жизнь… В этом камне… должно быть… он возник из этого камня… и распространился повсюду… не знаю, что ему надо… Эта круглая штука, ученые выломали ее из камня… и раскололи… она была такого же цвета… совсем такого, как у цветов и деревьев… их должно быть больше… семена… семена… они растут… Я впервые увидел на этой неделе… наверное… сильно подействовало на Зенаса… Он был крепким парнем, полным жизни… свет сводит нас с ума… а потом подчиняет… сжигает нас… вода в колодце… ты был прав, сказав о ней… дурная вода… Зенас пошел к колодцу и не вернулся… не смог вернуться… засасывает нас… уносит… знаешь, что-то возникает, но пользы от этого нет… я снова видел его после того, как унесло Зенаса… Где Нэбби, Эмми?.. Я ничего не понимаю… Не знаю, когда я ее кормил… она погибнет, если мы будем неосторожны… просто цвет… у нее по вечерам лицо бывает такого же цвета… он горит… Высасывает жизнь… Он из другого мира… Там все не похоже на здешнее… мне сказал один из профессоров… и он был прав… Посмотри, Эмми… теперь он горит сильнее… высасывает жизнь.

Это были последние слова Нейхема. Он сдался, покорившись непонятной силе. Эмми накрыл умершего красной клетчатой скатертью и вышел в поле через черный ход. Он поднялся на холм, миновал пашню в десять акров и двинулся по северной дороге через леса. Эмми побоялся пройти мимо колодца, от которого понеслась вскачь его лошадь. Перед уходом он поглядел в окно и увидел, что все камни остались целы. Значит, накренившаяся повозка ничего не разрушила и плеск был вызван иной причиной. Что-то упало в колодец после того, как он погубил бедного Нейхема.

Лошадь с повозкой опередила Эмми, и он с облегчением вздохнул, заметив ее во дворе. Жена не понимала, что случилось, и в панике металась по дому. Он успокоил ее, но не стал ничего объяснять и тут же отправился в Аркхем. Эмми доложил полиции, что в семье Гарднеров больше никого не осталось. Вкратце, без подробностей, рассказал о смерти Нейхема и Нэбби, – о судьбе Теддиуса в городе уже знали. Упомянул, что хозяева фермы, по всей вероятности, умерли от странной болезни, чуть раньше уже уничтожившей скот. Не забыл сообщить и о том, что Мервин и Зенас бесследно исчезли. Полицейские задали Эмми еще несколько вопросов, уточнили детали и попросили поехать на ферму вместе с ними, судебным следователем, медицинским экспертом и ветеринаром. Ему очень не хотелось туда возвращаться, он опасался, что не успеет выбраться до темноты из этого проклятого места, но полицейские были готовы ему содействовать, и в конце концов он согласился.

Шесть человек разместились в открытом экипаже и последовали за повозкой Эмми. Они прибыли на страшную ферму где-то около четырех часов дня. Полицейские постоянно имели дело с поджогами, убийствами и другими темными сторонами жизни, но, осмотрев комнаты наверху и приподняв красную скатерть, долго не могли оправиться от шока.

Ферма, засыпанная серым пеплом, внушала ужас, но раскрошившиеся трупы превосходили любую фантазию. Даже медицинский эксперт признал, что их незачем исследовать. Конечно, он должен был взять образцы на пробу. Тут-то и выяснилось, что неведомую болезнь давно успели обнаружить. В лаборатории колледжа провели опыты с оставшейся в колбах пылью, сравнили ее с частицами тканей и получили удивительные результаты. Под спектроскопом серая масса окрасилась в необычные тона, и многие полосы совпали по цвету с полученными в прошлом году от обломков метеорита. И хотя через месяц от этих обломков не осталось и следов, в составе пыли нашли фосфаты алкалина и углекислую соль.

Эмми не сказал бы ни слова о колодце, зная, что они рискнут его обследовать. Солнце уже клонилось к закату, и он мечтал поскорее удрать, однако не удержался и окинул тревожным взглядом массивное каменное кольцо. Один из полицейских спросил его, и Эмми признался, что Нейхем боялся кого-то на дне колодца и даже не стал искать Мервина и Зенаса. Тогда полицейские твердо решили спуститься вниз и принялись вычерпывать воду. Эмми ждал и вздрагивал каждый раз, когда из глубины поднималось ведро с очередной порцией застоявшейся, вонючей воды. Ее выплескивали поодаль на пересохшую землю. Горожане брезгливо воротили носы, а когда воду вычерпали до самого дна, то вонь стала невыносимой. Воды оказалось совсем немного, и они справились с работой быстрее, чем думали. Не стоит подробно описывать, что они там нашли. На дне лежали раздробленные скелеты Мервина и Зенаса, сгнившие трупы олененка и большой собаки да еще кости мелких животных. Тина вздымалась и пузырилась, а опустившийся на веревке человек, ткнув в дно шест, не смог добраться до твердого слоя. Сумерки сгущались, работа продолжалась при принесенных из дома фонарях. Когда в колодце искать стало нечего, все пошли в дом и расселись в старой гостиной, пока полумесяц высвечивал своими лучами серые пятна пустоши. Мужчины пребывали в замешательстве и откровенно говорили, что не в силах разобраться в случившемся и связать воедино мутацию растений, поразившую людей и домашний скот, неизвестную болезнь и гибель Мервина и Зенаса в отравленном колодце. Конечно, до них доходили слухи, но они в них не верили и считали их досужей болтовней сельских невежд, уж больно все они противоречили законам природы. Несомненно, метеорит отравил почву, но ни люди, ни скот не ели ничего растущего на ферме, значит, страшная болезнь вызвана чем-то другим. Может быть, яд проник в воду? Не исключено. Ее нужно как следует проанализировать. Но какой приступ безумия заставил мальчиков прыгнуть в колодец? Обломки скелетов показали, что к ним тоже подкралась серая смерть. Почему все живое на ферме сделалось серым и ломким?

Судебный следователь сидел у окна, выходившего во двор, и первым заметил, как в колодце запульсировал свет. Уже настала ночь, и на выжженную землю ложились блики от тусклого полумесяца, но эти переливы были ярче и отчетливее их. Они, как рентгеновские лучи, прорезали густую мглу и озаряли пересохшие выемки, а их цвета невольно останавливали внимание. Мужчины столпились у окна, и Эмми с отчаянием вспомнил, что ему хорошо знаком этот странный отблеск из разложившихся и гниющих глубин. Он видел его не раз, но страх мешал ему сосредоточиться и сделать нужный вывод. Он видел его в омерзительной хрупкой глобуле метеорита два года назад, видел весной в ненормальных растениях и, как ему подумалось, видел сегодня утром из окна комнаты наверху, когда его подхватил липкий поток. Стоп, стоп. Уж не эта ли вспышка убила бедного Нейхема? Ведь он сказал под конец, что такой же цвет был у глобулы и растений. А потом лошадь рванулась и помчалась прочь со двора, а из колодца послышался плеск. И вот теперь из колодца вновь поднимался бледный, с дьявольскими переливами луч.

Сознание Эмми словно пробудилось от долгого сна, и сейчас, в столь напряженный момент, он сопоставлял детали и разгадывал тайну. Его удивило, что влажное облако на утреннем небе и полоса, сверкнувшая в испарениях ночного тумана, производили сходное впечатление. «Да, тут все не так, все не по природе», – подумал он, и в его памяти всплыли слова умирающего Нейхема:

«Он из другого мира, там все не похоже на здешнее. Мне сказал один из профессоров, и он был прав».

Три лошади, привязанные к высохшим деревьям у дороги, громко заржали и забили копытами. Возница направился к двери, но Эмми положил ему руку на плечо.

– Не ходите, – прошептал он. – Мы еще многого не знаем. Нейхем говорил, что какой-то странный цвет в колодце высасывает из всего жизнь. Он возник из круглого шарика, сказал Нейхем. Один такой мы видели в июне, когда камень упал на землю. Высасывает и сжигает, а с виду просто цветное облако вроде этого света. Его нелегко разглядеть, а уж что он собой представляет – и вовсе неизвестно. Нейхем думал, будто он поглощает людей, животных, растения и так набирается сил. Он заметил его на прошлой неделе. Должно быть, это обитает высоко в небе. Ученые говорили, камень упал с неба. Он не из нашей вселенной.

Мужчины не знали, на что решиться, а свет из колодца становился все ярче, и лошади совсем ошалели. Из-за их топота и ржания продолжала нарастать тревога. Старый проклятый дом, четыре чудовищных трупа, два здесь и два в колодце, из грязных глубин которого струился непонятный свет с жуткими переливами красок. Эмми инстинктивно удержал возницу, забыв, что он сам сумел спастись, когда в комнате наверху его закружил влажный разноцветный поток, но, может быть, он был прав. Никто не узнает, что случилось ночью во дворе, и хотя до сих пор космическое проклятие не коснулось ни одного человека в твердой памяти, нельзя было предвидеть, на что оно окажется способно, когда стало сильнее и открыто «заявило» о своих намерениях. Луна все еще светила сквозь тучи.

Один из полицейских у окна вскрикнул, и остальные, увидев, куда он смотрит, тоже поглядели наверх. Любые слова были напрасны. То, что прежде казалось нелепой фантазией и вызывало возражения, отныне сделалось бесспорным. Поэтому они дали клятву никогда не рассказывать в Аркхеме о странном времени. Ветер поднялся чуть позже, а в ту минуту не шевелились ни сухие верхушки изгородей, ни бахрома на экипаже. Однако обнаженные ветви деревьев нарушали царивший в воздухе покой – они изгибались и корчились, как припадочные, пытались дотянуться до облаков и хватали ночную мглу, словно некая неведомая сила дергала их из-под черных корней.

На несколько секунд все затаили дыхание. Потом месяц затянула черная туча, и переплетенные ветви мгновенно поблекли. Все закричали в ужасе, но это еще не был конец. В темноте появились тысячи неярко светящихся точек, которые плотно окружали каждую ветку, как огни Святого Эльма или пламя, сходящее на головы апостолов в день Святой Троицы. Чудовищное созвездие, вроде кишащей массы светлячков, облепивших падаль и заплясавших на ней сарабанду, было того дьявольского цвета, который Эмми уже видел. Лучи из колодца разгорались все ярче и ярче, и семеро мужчин сбились в тесную кучку. Они в полной мере ощутили собственное бессилие и обреченность. Происходящее не укладывалось в их сознании. Это уже было не сияние, а мощное извержение: поток неведомого цвета вырвался из колодца и направился в небо.

Ветеринар дрожал и двинулся к двери, чтобы подпереть ее тяжелой доской. Эмми дрожал не меньше, и ему изменил голос, когда он захотел привлечь внимание остальных к засверкавшим деревьям. Ржание и цокот конских копыт сделались нестерпимыми, но никто не посмел бы выйти из дома ни за какие блага. За несколько мгновений сияние на деревьях усилилось во много раз, а их непокорные ветки приняли почти вертикальное положение. Деревянные планки колодца тоже заблестели, и полицейский кивнул на сараи и ульи рядом с каменной стеной на западной стороне. Они тоже уже начали светиться, хотя повозки приезжих все еще темнели рядом. На дороге неожиданно раздался отчаянный грохот. Эмми погасил лампу, и все увидели, что обезумевшие кони оборвали привязь и умчались прочь вместе с повозкой.

От шока у приезжих развязались языки, и они испуганно зашептались.

– Он поглощает все созданное природой, – пробормотал медицинский эксперт.

Ему никто не ответил, но полицейский, спускавшийся в колодец, дал понять, что его длинный шест, очевидно, взболтал какой-то слой, который не надо было трогать.

– Это был настоящий кошмар, – признался он. – Там нет дна. Одна тина и пузыри. Такое ощущение, будто под ними кто-то прячется.

Лошадь Эмми по-прежнему отчаянно ржала и била копытами, ее гиканье разносилось по дороге, заглушая остальные звуки. Когда ее хозяин напряг голос и выдавил из себя несколько слов, его никто не услышал.

– Он возник из этого камня… вырос внизу и поглощает все живое… Это его пища. Мервин, Тед, Зенас и Нэбби, а последним был Нейхем… Пили виду из этого колодца… потому на них так сильно подействовало. Он из иной вселенной… там другие законы… и теперь он возвращается туда…

В этот момент колонна неведомого цвета ярко зажглась и приняла фантастические очертания. Впоследствии каждый из наблюдавших описывал ее по-разному. Привязанная Геро издала дикий, пронзительный звук, какого никто никогда не слышал от лошади. Мужчины зажали уши, а Эмми с отвращением отпрянул от окна. Когда он нашел в себе силы снова посмотреть, несчастная лошадь распростерлась на земле между обломками повозки. На следующий день Геро закопали, но сейчас у ее хозяина не было времени горевать. Не успел он перевести дух, как полицейский вновь обвел комнату выразительным взглядом, и все обратили внимание на засветившийся пол. В доме не осталось ни одного безопасного уголка. Сначала засверкали половицы и тряпичный ковер, потом оконные рамы, шкафы и камин и, наконец, дверь. Всем стало ясно, что дом доживает последние часы и из него нужно немедленно бежать.

Эмми повел всех через черный ход на дорожку, петлявшую между полями и лугами. Люди шли как сомнамбулы, то и дело оступаясь, и оглянулись, лишь поднявшись на пригорок. Их обрадовало, что путь пролегал вдали от колодца, но все же в первые минуты они натерпелись страха, проходя мимо ярко светящихся сараев и почерневших зловещих деревьев с поднятыми вверх ветвями, которые, слава Богу, качались высоко в небе. Когда они пересекли мост над Чепменс-Брук и вышли к лугам, месяц скрылся за черными тучами и вокруг не было видно ни зги.

Они опять обернулись, посмотрели на долину и не поверили своим глазам. Оставшаяся позади ферма переливалась фантастическими цветами, все сверкало – деревья, здания и островки еще не посеревшей травы, языки грязного пламени уже лизали крыши дома, сарая, хлева. Все было охвачено мертвенным заревом. Такую картину мог бы написать Фюссли. Буйный, светоносный хаос разрушал ферму, сгоравшую в его адском огне. Радужная отрава из колодца бурлила, переплескивалась, вытягивалась, уменьшалась и вздувалась зловещими пузырями. От ее космического многоцветья рябило в глазах и захватывало дух.

Затем без всякого сигнала страшный поток устремился в небо, как ракета или метеор, и скрылся в круглой дыре между облаками. Он не оставил за собой не только хвоста, но даже слабой искорки. Мужчины изумленно наблюдали, не в силах крикнуть или вздохнуть. Они запомнили этот полет на всю жизнь. Эмми не отрывал взора от созвездия Большого Креста, за которым на Млечном Пути растворился таинственный фейерверк. Но треск в долине заставил его обернуться. Это был именно треск расколовшегося дерева, а вовсе не взрыв, как потом уверяли остальные, но от него, совсем как от взрыва, над фермой взвилась россыпь сверкающих искр. В гигантском калейдоскопе плясали причудливые гирлянды, сменявшиеся блестящими ромбами и кругами. Потом они слились в ослепительное цветное облако, которое взмыло ввысь вслед за первым потоком света. На мгновение в ночном воздухе повеяло сыростью. Ферму вновь окутала густая мгла. Все застыли на месте, боясь сделать хоть шаг. Задул сильный ветер. Казалось, его ледяные, сбивающие с ног порывы исходили из межзвездных сфер. Он обрушился на оставшиеся посевы, с воем хлестал травы и ломал искривленные ветки. Эмми и его спутники дрожали от холода и страха, но ждать, когда из-за облаков появится луна и осветит разрушенную ферму, не имело смысла.

Слишком напуганные, чтобы строить теории, все семеро поспешили в Аркхем по северной дороге. Эмми чувствовал себя хуже других и попросил своих спутников проводить его, а уж потом идти дальше. Ему не хотелось расставаться с ними на полдороге и одному одолевать обезображенный лес. На его долю выпало много лишних испытаний, от которых шестеро горожан, к счастью, были избавлены. Он не подозревал, что страх поработит его на долгие годы, и позднее никогда не говорил об этом. Пока остальные смотрели на дорогу, Эмми опять обернулся и окинул взглядом окаянную пустошь и темную долину – последний приют его несчастного друга. Он заметил, как от выжженного пятна словно поднялось еще что-то, но, еле вспыхнув, упало в колодец, из которого взлетело на небо бесформенное чудище. Это был просто цвет – не земной и не небесный. Эмми узнал его и понял, что жалкий остаток исчез на дне колодца. Выходит, он ошибся и отрава еще не раз напомнит о себе. С тех пор он не знал покоя.

Эмми больше ни разу не приблизился к гиблому месту. Прошло сорок четыре года, и уже мало кто помнил об ужасах на ферме Гарднеров, а он радовался, что скоро ее затопит водохранилище. Я тоже, наверное, испытаю облегчение. Признаюсь, мне не понравилось, когда солнечные лучи изменили свой цвет, упав на заброшенный колодец. Надеюсь, воды в нем не прибавилось, но даже если прибавилось, я все равно не буду ее пить. Вряд ли мне доведется еще раз побывать в Аркхеме. Трое спутников Эмми на другое утро вновь приехали на ферму. Им хотелось осмотреть руины при ярком дневном свете, но они не нашли даже руин. Только кирпичи от трубы, камни от погреба, обломки железа и камней да обруч от страшного колодца. Они оттащили подальше и закопали лошадь Эмми и вернули ему повозку. Жизнь навсегда покинула эти пять акров земли, они засыпаны серой пылью и похожи на пятно, выеденное кислотой. Мимо них проезжают лишь редкие смельчаки. Они-то и окрестили бывшую ферму «окаянной пустошью».

О ней ходят легенды одна чуднее другой. Возможно, в округе сочинили бы истории и похлеще, но химики из университета почему-то не взяли для анализа ни воду из заброшенного колодца, ни сгустки пыли, так и не развеянные ветром. Да и ботаникам не помешало бы исследовать образчики уцелевшей по краям флоры. Они могли бы подтвердить или опровергнуть слухи, будто пустошь каждый год увеличивается на дюйм. Говорят, травы и кусты вокруг от весны к весне меняют свой цвет, а зимой на снегу появляются непонятные следы. Впрочем, снега тут выпадает немного. Настала пора машин, и в притихшей долине уныло пасутся последние лошади, а охотники не подпускают своих собак к грудам пыли.

Говорят, здешние условия разрушают психику, и немало местных жителей сошло с ума вслед за Гарднерами. Все они лишались воли и отказывались уезжать. Узнав об этом, их здравомыслящие соседи спешно покинули гиблый край, и лишь чужаки время от времени селятся в старых полуразрушенных хижинах. Но никто не пустил здесь корни. Трудно судить, какая сила влекла их в окаянную пустошь. Может быть, на них действуют местные легенды с их мрачными чарами, а может быть, что-то еще. Как бы то ни было, их иллюзиям быстро наступает конец. По ночам их мучают кошмары, днем они стараются успокоиться и бороться с наваждениями, но в этом забытом Богом, нелепом уголке их протесты тоже кажутся дикой выходкой. Да иначе и быть не может. Стоит поглядеть на это царство тьмы, и в голове начинают роиться диковинные фантазии. Путешественников охватывает оторопь при виде глубоких ущелий, да и художники рисуют темные леса со старыми деревьями, дрожа от страха. Я и сам проявил любопытство, и мне хватило впечатлений еще до встречи с Эмми, во время той первой прогулки по долине. Я уже говорил, что, когда померк свет, меня испугало бескрайнее небо без единого облака.

Не спрашивайте, что я об этом думаю. Ничего я не знаю, вот и все. Ответ может дать только Эмми. Жители Аркхема не будут говорить о странном времени, а три профессора, видевшие метеорит и его цветную глобулу, давно умерли. В сердцевине камня были и другие глобулы. Одна из них, очевидно, впитала в себя соки земли и исчезла, а вторую не успели вовремя обнаружить. Не сомневаюсь, что она осталась на дне колодца, а иначе лучи не меняли бы свой цвет, падая на его отравленные края. Если в народе говорят, что пустошь с каждым годом увеличивается на дюйм, то, наверное, яд еще бродит в почве. Дьявольский свет затаился и ждет своего часа, но что-то сдерживает его и не дает развернуться, а иначе сотни миль превратились бы в такую же серую пустошь. Может быть, его крепко сдавили корни деревьев с тянущимися вверх ветвями? В Аркхеме я слышал новую быль о том, как могучие дубы светятся и движутся по ночам.

Одному Богу известно, в чем тут причина. Похоже, Эмми рассказал о каком-то газе, неподвластном законам нашего космоса. Телескопы и фотокамеры обсерваторий не способны уловить лучи из иных миров, и мы не знаем, какие солнца сияют за пределами вселенной. Астрономы вычислили и определили траектории небесных тел и признали, что земные меры не подходят для гигантских далеких планет. Источник страшного сияния по-прежнему не разгадан. Это просто был некий цвет из пространства – пугающий вестник бесформенных сфер за пределами земного мира. Когда эти черные, сверхкосмические бездны возникают перед нашим мысленным взором, у нас холодеет кровь в жилах и замирает сердце.

Я глубоко сомневаюсь, что Эмми лгал и хотел ввести меня в заблуждение. Не думаю также, что его рассказ – причуда расстроенного ума, о чем меня предупреждали в Аркхеме. Метеор принес много горя в мирные края. Не только люди, но и долины, и холмы пережили настоящую катастрофу и до сих пор не оправились от нее. Я буду рад, когда выроют водохранилище. Надеюсь, с Эмми ничего не случится, ведь он не раз видел радужное сияние и знает, что оно сулит мучительную смерть. Почему он не решился уехать и точно ли запомнил слова умирающего Нейхема: «Не могу отсюда уйти, знаешь, что-то тянет, но пользы от этого нет…»? Эмми – добрый старик, и когда гидрологи приступят к работе, я обязательно напишу главному инженеру, чтобы он не спускал с него глаз. Неужели он превратится в серое, сгорбленное чудовище с ломкими костями и будет являться мне в кошмарных снах? Одна мысль об этом внушает мне беспокойство и не дает спать.