Малиновская Оксана Васильевна Чудесный переплет. Часть 1

От автора

Уважаемый читатель!

В Ваших руках не просто книга, а кот в мешке. Чтобы извлечённый из мешка кот не показался вам косым, глухим и плешивым, внимательно прочитайте это предисловие. Если осилите — наверняка поймёте, стоит ли приобрести непонятную бестию или лучше потратить деньги в ближайшем заведении быстрого питания, дабы отомстить желудку за его регулярные домогательства.

Итак, язык книги — э–э–э… собственно, Вы с ним уже познакомились.

Жанр — современный приключенческий юмористический роман. Ближе к концу первой части (книги) почти реальные события начинают плавно переплетаться с мягкой, доброй сказкой для взрослых. Хотя, почему сказка? Кто знает, быть может, сказочный мир существует рядом с нами, но только мы о нём ничего не знаем, потому что далеко не каждому выпадает шанс к нему приобщиться.

Устав от мелькающих на экранах телевизоров ментов, бандитских разборок, скандалов, судебных процессов и прочей бяки, несущей отрицательную энергетику, я решила… написать эту книгу. Наша реальная жизнь сложа, и в ней действительно немало неприятного, так для чего концентрироваться на негативе?

В своей книге я показываю позитивную сторону жизни. Мои герои — обыкновенные современные люди и… не совсем люди. Объединяет их одно — твёрдая убеждённость в том, что добро, справедливость, порядочность, взаимовыручка и другие подобные человеческие качества должны всегда побеждать, чтобы сделать нашу жизнь лучше и светлее. Думаете, что это утопия? А не нужно думать, нужно взять и проверить на личном опыте, причём поставить эксперимент всем вместе и одновременно. Тогда точно получится.

Если Вы устали от житейских забот и проблем, если для восстановления душевных сил Вам не хватает положительных эмоций и… сказки, то эта книга для Вас. Она — своеобразный лекарь. Словно ласковое летнее солнышко, книга заряжает положительной энергетикой, и Вам остаётся лишь впитать её.

Удачи всем и… не болейте!

P. S. Если, прочитав книгу, Вы захотите обсудить ее героев или какие–либо проблемы, затронутые на ее страницах; если почувствуете острую необходимость высказаться — неважно как и в каких выражениях… э–э–э, только в приличных, разумеется, — жду Вас на форуме моего сайта. Доброе слово и аргументированная критика приветствуются.

www.omalinovskaya.ru

ПРОЛОГ

— Алёна, вы что, спите, что ли? — раздался у меня в ушах возмущённый голос шефа.

Вздрогнув, я очнулась и открыла глаза. Растерянно обведя глазами переговорную комнату, я столкнулась с удивлёнными, насмешливыми и сочувствующими взглядами коллег. Моё сердце ёкнуло от страха: мама дорогая… неужели я заснула на… заседании правления?! Хотя не мудрено. Но этот сон настолько реалистичный…

Мне приснилось, как где–то на далёком, искусственно зарыбленном подмосковном пруду я поймала на удочку… золотую рыбку из сказки Пушкина. В том, что это была именно она, не возникало никаких сомнений — настолько рыбка соответствовала картинке из детской книги, но, взяв её в руки и хорошенько разглядев, я вдруг с изумлением обнаружила, что сжимаю не махонькую, аккуратную морскую рыбёшку, на рисунке почему–то смахивающую не то на карпа, не то на карася, а здорового, толстого, скользкого сома в короне.

Некоторое время мы молча рассматривали друг друга, как вдруг сом резко дёрнулся, едва не выскользнув из моих рук, и, обнажив в улыбке широкую зубастую пасть, низким басом изрёк:

— Ну что уставилась–то? Думала, золотой рыбки не существует? А вот существует, Пушкин про меня писал. Так как, на сделку согласна? Ты меня отпускаешь, а я тебе — исполнение желаний.

— Да запросто, — спокойно ответила я, понимая, что это всего лишь сон, и, размахнувшись, бросила рыбу в воду.

Сом вильнул на прощание хвостом и, придерживая плавником на голове корону, скрылся под водой; и лишь разбегающиеся по воде круги ещё долго напоминали о том, что сейчас произошло…

Сделав вид, что чешу нос, я принюхалась к стойкому, противному запаху, который невозможно перепутать ни с чем и который почему–то шёл от моей руки, — запаху свежей рыбы. Бред какой–то… откуда он взялся?! «Может, селёдку за обедом ела?» — предположил внутренний голос. «Да не ела я никакую селёдку! — возмутилась я про себя. — И вообще рыбы как минимум неделю не касалась, тем более свежей!» — «Значит, ты действительно держала в руках золотую рыбку», — ухмыльнулся внутренний голос. «Ты в своём уме? — снова возмутилась я про себя. — В аквариуме, что ли, выловила? И потом, мне уже давно не пять лет, и я прекрасно знаю, что волшебства не существует». — «Если ты не знаешь о его существовании, то это означает лишь, что ты не знаешь о его существовании, но отнюдь не подтверждает факт его отсутствия. Объясни тогда запах рыбы», — вкрадчивым голоском промурлыкал внутренний голос, заранее празднуя победу. М-да… не поспоришь…

— Семён Игнатьевич, простите, мне что–то нездоровится. Можно я пойду? — извиняющимся голосом обратилась я к шефу и, дождавшись с его стороны чуть заметного кивка головой, медленно, пошатываясь, побрела к выходу.

Задумчиво оттирая руки под струёй горячей воды, я пыталась найти логическое объяснение необъяснимому и в конце концов изловчилась и пришла к заключению о… необходимости проконсультироваться с врачом… Кто знает, вдруг у меня что–то не то с обонянием…

Как же далека я тогда была от истины… И кто бы мог подумать, что меньше чем через месяц мне на личном опыте предстояло убедиться в прозорливости внутреннего голоса, а помогло мне в этом очень необычное для женщины хобби.

ГЛАВА 1. ЖЕНЩИНА НА РЫБАЛКЕ

Рыбалка… Многие считают её довольно странным увлечением, лишённым какой–либо логики: ну какой человек, дружащий с головой, будет часами торчать под палящим солнцем или проливным дождём с удочкой* в руках в ожидании поклёвки*, не замечая ни голода, ни холода, ни жажды, ни течения времени? Какая сила держит его? Сложно сказать какая, каждого — своя. Я размышляла на эту тему и для себя решила так: если, в соответствии с известным изречением Ломоносова, «математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит», то рыбной ловлей уже затем заниматься надо, что она нервы в порядок приводит.

Я пристрастилась к рыбалке, будучи ученицей начальных классов средней школы небольшого городка в Подмосковье. Дружной компанией мы бегали с самодельными бамбуковыми удочками на протекавшую недалеко от моего дома речку ловить плотву, уклейку и мелкого окуня — на большее мы тогда не покушались. Процесс привыкания к недевчачьему занятию проходил очень легко, через командное чувство — все бегали, и я бегала, а движущим и объединяющим нас фактором стала дружба. Время шло, появились другие интересы, но, в отличие от остальных, я не отказалась от рыбалки, с удивлением обнаружив, что, оказывается, она меня тоже интересовала.

Став взрослой женщиной, я осознала, что, помимо реализации охотничьего инстинкта, который почему–то гнездился в глубине моего подсознания, мой организм использовал это хобби в качестве немедикаментозного средства, снимающего напряжение и стресс. Удивительно? Возможно. Но не беспочвенно. Во–первых, все водоёмы и то, что к ним примыкает, — это природа, а природа сама по себе является прекрасным седативным средством; во–вторых, когда вы ждёте поклёвки и внимательно следите за поплавком*, ваш мозг полностью отключается, абстрагируется не только от внешних, но и от внутренних раздражителей, то есть абсолютно от всех мыслей. Если вы рыбачите за городом с палаткой в течение нескольких дней, то, вернувшись домой, с изумлением обнаруживаете, что окончательно, но не бесповоротно отупели, как после безмятежного двухнедельного отдыха где–нибудь на золотистых песчаных пляжах Варадеро. Зачастую именно этого требует от нас организм, чтобы отойти, морально отдохнуть от забот и проблем, регулярно возникающих в повседневной жизни.

Рыбалка и женщина — два понятия, абсолютно несовместимые в головах большинства мужского населения. Мужчины спокойно переваривают тот факт, что женщина может рыбачить вместе с мужем, поскольку вероятное и вполне логичное объяснение такому поведению, по их мнению, лежит на поверхности: жена не хочет отпускать мужа одного и от нечего делать берёт в руки удочку. Почему она едет с ним вместо того, чтобы пообщаться с подругами или посвятить свободное время своему хобби? Возможно, боится, что рыбалка — всего лишь повод для её мужа вырваться на свободу и снова почувствовать себя холостяком или попьянствовать с друзьями, а может, просто ревнует его к его увлечению и не хочет оставаться дома одна. В любом случае женщина, приехавшая на водоём с мужчиной, не представляет для рыбаков практически никакого интереса и воспринимается ими нормально.

А теперь представьте ситуацию, когда неподалёку от известного места лова припарковывается блестящая тёмно–синяя иномарка бизнес–класса, из которой выходит молодая, симпатичная, стройная женщина, и она — одна. Любопытство распирает, мужчины начинают пристально рассматривать новенькую, пытаясь по лицу прочитать ответ на свой немой вопрос: а что она тут делает, зачем приехала? Большие выразительные тёмно–зелёные глаза, умный, спокойный и несколько вызывающий взгляд; чёрные, слегка волнистые волосы до плеч, плотно сжатые аккуратные губы маленького рта и волевой подбородок — ну что она тут делает? Женщина излучает спокойствие, уверенность и… непокобелимость. М-да, ответа у них пока нет.

А тем временем она достаёт из багажника рыболовные принадлежности и снаряжение: водонепроницаемый плащ, чехол с удочками и спиннингами*, чемоданчик со снастями*, садок* — сетку для пойманной рыбы, подсак*, сумку с прикормкой* и наживкой*, а также обязательный атрибут любого настоящего рыбака — небольшой складной походный стульчик. С самым невозмутимым выражением лица дама занимает заранее присмотренное место несколько поодаль от продолжающих таращиться особей мужского пола.

Опустим подробности подготовки к процессу рыбной ловли и перейдём к самому интересному — женщина ловко забрасывает удочки. Казалось бы, теперь её действия не могут вызывать сомнений — дама действительно приехала ловить рыбу, но каждый раз обязательно находится мужчина, который усомнится в том, какую именно рыбу она приехала ловить, и, разумеется, попытается лично выяснить всё напрямую. Снова и снова женщине приходится терпеливо, спокойно, но достаточно твёрдо — иначе не сработает — объяснять, что объектом её ловли является отнюдь не двуногая рыба, а та, которая плавает в воде, с хвостом и плавниками. Ох, мужчины… я понимаю тех жён, которые ездят с вами потому, что сомневаются… нет, скорее, не сомневаются в ваших способностях.

Постепенно рыбаки свыкаются с мыслью о том, что женщина тоже может быть рыболовной маньячкой, и переключают восемьдесят процентов своего внимания на поплавки*, сигнализаторы* поклёвки* и прочее, при этом оставшиеся двадцать процентов на всякий случай зарезервировав для неё, для дамы. И чтобы не только не потерять эти двадцать процентов, а приобрести гораздо больше, женщина на рыбалке должна всегда оставаться женщиной. Самое любопытное заключается в том, что от этого выигрывают обе стороны.

Никогда не забуду свой первый и последний опыт подлёдной рыбной ловли. Дело было в марте. Помню, как во всём этом безумном зимнем обмундировании ощущала себя высаженным на Луне космонавтом, жестоко обманувшимся насчёт наличия на оной гораздо меньшей по сравнению с Землёй силы притяжения. Еле–еле дотащив ноги, обутые в огромные непромокаемые ботфорты, натянутые на родные зимние сапоги, до просверленной специально для меня во льду лунки, я долго не могла настроиться на рыбалку. В мыслях постоянно мелькали кадры из исторического кинофильма об Александре Невском и его знаменитом Ледовом побоище на Чудском озере, когда немецкие рыцари под тяжестью доспехов проломили лёд и пошли ко дну. М-да… Но рыцари–то были конные, следовательно, на одну лошадь я весила меньше, так что у меня оставался вполне реальный шанс.

Потом я никак не могла поймать ощущения некоего единения с природой, которое жизненно необходимо для полноты восприятия вкуса рыбалки и которое однозначно достигается летом… ну не хватало зелени, радующей душу, беззаботного щебетания птиц; звука еле слышно шелестящей на ветру листвы, запахов; муравьёв, вечно норовящих залезть в ведёрко с прикормкой; учуявших свободу и рвущихся к ней из коробочки червяков… Вокруг — только сверкающая, холодная и безрадостная белизна, скрюченные, прилипшие к лункам скафандры, да ближе к берегу — пучки голых палок, бывших летом зелёными кустами. И солнышка нет. Грустно.

В довершение всего нелицеприятного я с ужасом думала о том моменте, когда в силу естественных физиологических потребностей мне придётся плотно заняться исследованием окрестностей. Мама дорогая, я уже молчу про то, что понятия не имею, где найти зимой посередине затянутого льдом и запорошённого снегом озера летние кусты, — хоть брата Июня из сказки «Двенадцать месяцев» вызывай; не уверена, что под тяжестью экипировки хватит сил проволочить ноги хотя бы метров двадцать… но скажите мне, пожалуйста, как я самостоятельно выберусь из зимней рыболовной куртки, ватных штанов на молнии до груди, норкового полушубка, лыжного комбинезона и шерстяных рейтуз, напяленных на джинсы и свитер?! Меня во всё это втроём замуровывали!!! Труба… просто труба… Пожалуй, это был один из тех немногих случаев, когда я жалела о том, что в своё время не родилась мужчиной…

Погружённая во все эти безрадостные мысли и волнения, я не сразу заметила, как к скучковавшимся на небольшом пятачке рыбакам подошли двое — мужчина и женщина. Было очевидно, что женщина не просто сопровождает мужа, а является настоящей, можно сказать, профессиональной рыбачкой. Рядом с щуплым мужем, она мощной чёрной горой выделялась на фоне белого снега, казалось, её нисколько не напрягала и не смущала ни тяжесть специфической одежды, в два раза увеличивавшей в размере и без того тучное тело, ни рыболовного ящика, свисавшего с правого плеча, ни огромного бура для сверления лунок, крепко зажатого в левой руке. Её не лишённое приятности лицо выражало уверенность в собственных силах, казалось, ещё немного — и она, для полноты ощущений, посадит себе на плечи доходягу мужа. «Ну что ты делаешь, женщина? — с ужасом подумала я. — С тобой рядом мужчина, он должен всё тащить, а твоя задача — дотащить себя!»

Они выбрали место и стали располагаться, а дальше произошло то, что повергло меня в шок: женщина примостила на укутанном белым покрывалом снега льду бур весом в несколько килограммов и отточенными размашистыми движениями начала вращать ручку. Я обомлела. Мне самой не приходилось сверлить лунки, но я не раз наблюдала за работой своих друзей и других рыбаков и могу с полной уверенностью сказать: дело это крайне тяжёлое. Крепкие ребята задыхались от прилагаемых усилий, утирали выступавший на лбу пот… А она… «Ну что ты делаешь, тётка? — снова с горечью подумала я. — Ты — слабая женщина или слон с плантации?! Если ты сильная, то хотя бы притворись, что это не так, играй, дай своему мужику почувствовать себя человеком, а соседям–рыбакам — ощутить рядом с собой женщину!»

Как–то очень не по себе мне стало от всего увиденного, горько как–то и неприятно. Я не хочу, чтобы окружающие воспринимали меня так же, как её, то есть совсем не воспринимали: я — не рыбачка, я — женщина на рыбалке. Повторюсь, это была моя первая и последняя подлёдная рыбалка.

Если дама на рыбалке проявляет слабость — она всегда может рассчитывать на помощь мужчин–рыбаков. Её научат правильно привязывать крючок*, готовить оснастку* для ловли с кормушкой* и на живца*, и не только расскажут и научат, но и сами всё за неё сделают, женщине останется только забросить удочку… Не умеет? Тяжёлая кормушка? Боится крючком зацепить провода при забросе? Не проблема — и это за неё сделают! Если она изобразит на лице трогательную вселенскую скорбь и пожалуется на отсутствие поклёвок, ей непременно дадут «клёвую» наживку, и не абы какую, а особенную, собственного секретного приготовления, непременно уловистую. Без рыбы даму домой не отпустят, всегда поделятся хотя бы мелочью, чтобы не расстраивалась. Пустячок, а приятно.

Лично я люблю эксплуатировать мужчин опарышем* — гадким червячком — детёнышем мясной мухи. Сколько лет ловлю, но не могу преодолеть отвращения и взять его в голые руки, чтобы насадить на крючок, вот не могу, и хоть ты тресни! Как представлю, чьи они дети… Но как быть, если в тот день, когда ты наконец–то выбралась на рыбалку, противная рыба берёт только на него, откровенно игнорируя другие виды наживки? Одно из двух: пересилить себя или вернуться домой после многочасового ожидания, так и не увидев ни единой поклёвки. Хотя есть и третий вариант, которым я обычно и пользуюсь: снова на выручку приходят мужчины, с удовольствием насаживающие эту пакость на ваш крючок, только нужно не забывать озабоченно выискивать следы повреждений от острого жала крючка на длинных ногтях, а позднее смущённо и искренне благодарить их за спасение, своё и шикарного маникюра. В такие моменты я в очередной раз радуюсь тому, что в своё время родилась женщиной.

Итак, мужчины охотно помогают даме на рыбалке, и обе стороны в процессе взаимодействия получают удовольствие. Единственное, о чём необходимо помнить женщине, чтобы сохранить власть над рыбаком, — …случайно или намеренно его не обловить. В противном случае у мужчины просыпается специфическая рыболовная зависть, и вот он уже никого и ничего, кроме своей удочки, не замечает, не желает отвечать на ваши глупые вопросы, помогать в чём бы то ни было и вообще ведёт себя не по–джентельменски, внезапно разглядев под женскими очертаниями соперника — рыбака, мужчину. А я вам о чём твердила? О том, что женщина на рыбалке всегда должна оставаться женщиной.

Глава 2. Я ЕДУ В АСТРАХАНЬ!

Ну не технарь я…

Не помню, как и при каких обстоятельствах в один тёплый августовский день эта мысль пришла мне в голову, и вот уж совсем не понимаю, как она смогла там плотно обосноваться. Я никогда не выезжала на рыбалку далее ста пятидесяти километров от Москвы, а тут — рыболовная база под Астраханью. Безусловно, одним–двумя днями, как обычно, обойтись не удалось бы, поэтому пришлось использовать почти две недели честно заработанного отпуска и, как всегда, пришлось планировать поездку одной.

Астрахань… Этот южный город у каждого русского человека ассоциируется, во–первых, с непередаваемо вкусными и сочными августовскими арбузами, которые в немыслимых количествах ежегодно расползаются по всем уголкам нашей необъятной страны в длинных, до верху забитых фурах. Во–вторых, с чёрной икрой и рыбой ценных пород, поголовье которой в последние годы здорово проредили красавцы браконьеры… чтоб им до слёз икнулось… и не один раз… В-третьих, с потрясающей обычной и подводной рыбалкой на Волге, где всё ещё часто попадаются замечательные трофейные экземпляры. Именно третий пункт укрепил меня в желании поехать не на заграничные пляжи морей–океанов, а в нашу родную Астрахань.

Я не фанат поездок на машине на дальние расстояния, поэтому тысяча триста километров пути заставили меня призадуматься. Не то чтобы я была новичком за рулём и опасалась на какой–нибудь тьмутараканистой дороге попасть в ДТП, вовсе нет, но несколько разумных доводов против подобной авантюры меня серьёзно сдерживали.

Дело в том, что за рулём я хорошо умею только рулить и любая мало–мальская поломка выбивает меня из колеи. Никогда не забуду свою первую «девятку» и периодически возникающие неполадки в её электрике. Как–то, возвращаясь домой по пустынной дороге Дмитровского района и находясь всё ещё на приличном расстоянии от шоссе, я вдруг с ужасом обнаружила, что у машины в очередной раз перестали работать лампочки, сигнализирующие поворот. Что со мной было! Естественно, я сразу же припарковалась у обочины и включила аварийку. Как же ехать–то? Я теперь — потенциальная аварийная ситуация на колёсах! Очень расстроенная, я стала абсолютно серьёзно обдумывать, где мне раздобыть телефон какой–нибудь службы помощи на дороге, чтобы вызвать эвакуатор… Это сейчас мне смешно, а тогда… Вдруг из–за поворота появилась машина ДПС, а в ней — два ангела–спасителя в виде круглолицых, розовощёких сотрудников, по–моему, сержантов. Они припарковались впереди меня, вышли из машины и не спеша приблизились.

— Добрый день, — сказал тот, что повыше. — Какие–то проблемы?

Конечно, проблемы. Просто так, что ли, торчу в этой глуши с включённой аварийкой? Сразу спросить про эвакуатор, что ли, или сначала поплакаться? Пожалуй, поплачусь чисто по–женски, так, на всякий случай, точно не помешает.

— Да вот ехала, всё нормально было, а потом р–р–раз — и поворотники мигать перестали… уже не в первый раз подобное происходит, и что с ними делать — ума не приложу.

Я расстроенно взглянула сначала на одного, затем на другого гаишника, а потом обиженно поджала губы и перевела взгляд на машину, как будто упрекая её за то, что она так жестоко меня подвела. Уж я‑то о ней забочусь, намываю, чищу, кормлю только качественным бензином, по обочинам не скачу, все люки и канавы объезжаю, а она… неблагодарная… Попросить их, что ли, меня отбуксировать? Так ведь сдерут больше, чем за эвакуатор…

— Откройте капот, посмотрим, что там стряслось, — тот, что пониже, подмигнул и подошёл к капоту со стороны водителя.

Вау! Такого поворота событий я никак не ожидала, не скрою, была приятно удивлена и с радостью поспешила исполнить его указание. Хм… Проблемка: я капот ещё ни разу самостоятельно не открывала, а омывайку мне обычно сосед заливает… только бы не перепутать капото–открывалку с каким–нибудь рычагом ручного тормоза или как там его… А по–моему, это оно. Йес! Готово.

Гаишник поднял капот, открыл какую–то продолговатую чёрную коробку у лобового стекла и стал в ней копошиться.

— У меня тоже «девятка», и у неё тоже постоянные проблемы с электрикой, — он бросил на меня понимающий взгляд и продолжил чем–то там шерудить.

Будучи человеком любопытным от природы, я внимательно наблюдала за движениями его рук, пытаясь понять, что он делает. Как чинить лампочку заднего левого габарита, меня уже научили — хр–р–ряснуть хорошенько кулаком по обшивке багажника слева, напротив левой фары, и всё! Лампочка снова горит! Ну не чудо ли? Я и не предполагала, что ремонтировать машины так просто… и за что они только там в сервисах деньги дерут… Может, предложить ему молоток?

Добрый гаишник перехватил мой напряжённо–любопытный взгляд и пояснил: — При тряске вот у этой штуки, — он вытащил и продемонстрировал небольшую чёрную пластмассовую деталь с ножками, — отходят контакты, электрическая цепь размыкается, и поворотники перестают работать.

Мужчина осторожно вставил деталь на место.

— Вам нужно подвигать её немного и посильнее прижать, — он продемонстрировал, что и как я должна была делать. — Сейчас всё заработает, но это временное решение. Съездите в магазин автозапчастей и спросите…

Я не дала ему закончить фразу:

— Нет, пожалуйста, не объясняйте, только не это, всё равно ничего не запомню, лучше тупо вытащу эту штуку и покажу продавцу… Я всегда так делаю, — немного подумав, добавила я, вспомнив недавнюю замену дворников.

— Тоже вариант, — утвердительно мотнул головой добрый гаишник. — Ну вот и всё, — сказал он, закрыв капот, и вытащил из кармана носовой платок, чтобы вытереть испачканные руки, — давайте проверим.

Я кивнула, быстро заняла своё место на водительском сиденье, завела двигатель и щёлкнула нужным рычажком. Всё работало! Какое облегчение! «Ты моя радость, вылечили тебя, опять хлопаешь глазками», — подмигнула я машинке.

— Спасибо вам огромное! — искренне и сердечно улыбаясь, поблагодарила я мужчин, переводя попеременно взгляд с одного на другого. — Спасибо, что не бросили одну на дороге и остановились, спасибо, что починили машину… я очень, очень вам благодарна!

В ответ они смущённо и довольно улыбнулись, переминаясь с ноги на ногу, потом пожелали мне счастливого пути, и вскоре их машина уже скрывалась за поворотом, приветливо моргая на прощание аварийкой. Ещё раз большое женско–человеческое спасибо вам, ребята!

Наверное, кому–то это может показаться подозрительным, но все сотрудники ГАИ, ДПС — хоть убейте, не знаю, чем они отличаются, — с которыми мне пришлось столкнуться за несколько лет управления автомобилем, оказывались милыми, понимающими, заботливыми и бескорыстными. Возможно, я не оставляла им ни малейшего шанса вести себя иначе?

Я никогда не страдала от ощущения полной беспомощности, охватывавшего меня всякий раз при более тесном общении с техникой. Охватывает и охватывает. Ну и пусть. Никто не совершенен. И, честно говоря, я не считаю необходимым исправлять данный пробел в знаниях: нужно всегда помнить о том, что ты — женщина, и не пытаться стать мужчиной.

Один мой знакомый, по случаю научивший меня на третьем году владения автомобилем открывать багажник с брелка — и кто бы мог подумать, что такое возможно? — как–то ошарашенно заметил: «Алёна! Почему ты не прощёлкаешь все кнопочки, чтобы изучить функционал? Чего боишься? Поверь, ни в одной из них не заложена функция самоликвидации!» Ну и пусть. Не хочу. Всё равно боюсь. Что в салоне при покупке менеджер показал, тем и пользуюсь, мне хватает… Но что–то мне подсказывает, что без проделок матушки–природы дело не обошлось, поскольку из общения с женским полом знаю, что не одна я такая убогая.

Как–то раз во время обеденного перерыва на работе мы с коллегами пили кофе в уютном кафе неподалёку от офиса и болтали о всякой всячине. Постепенно разговор затронул автомобильную тему, и одна из девушек, юрист, со смехом поведала собравшимся о забавном случае, происшедшим с ней незадолго до нашей встречи. Между ней и её парнем состоялся примерно следующий разговор по мобильному телефону:

— Вадим! Вадим! У меня капот горит — что мне делать?!

— Быстро глуши двигатель, включай аварийку и — пулей из машины!!! Вышла? Молодец! Теперь по порядку… ну успокойся, успокойся! Где ты находишься?

— В пробке на Таганской площади!!!

— Огнетушитель есть? Пламя сильное?

— Да нет у меня огнетушителя!!! Да нет пламени–то… не вижу…

Непродолжительное молчание на другом конце линии.

— А с чего ты решила, что капот горит?

— Да он дымится весь! Дым идёт от всего капота!!!

Снова молчание…

— Оксана, дождь на улице был?

— Да, был.

— Едешь давно? В пробке давно торчишь?

— Ну да…

— Оксана… всё в порядке, не волнуйся: это не дым, а пар, испарение, ничего у тебя не горит. Быстрей садись в машину, пока тебя обозлённые водители не разорвали на части, и можешь спокойно ехать дальше…

Вот так мы, женщины, дружим с техникой, и вот почему я серьёзно задумалась над тем, стоит ли ехать в Астрахань одной на машине, точнее, это была первая причина моих сомнений.

Топографический кретинизм

Но была и вторая причина, и ещё неизвестно, которая из них превалировала. Дело в том, что я очень плохо ориентируюсь на неизвестной дороге, в общем, страдаю топографическим кретинизмом и ничего не могу с этим поделать… впрочем, особо и не пытаюсь.

Когда я изучаю карту автомобильных дорог, чтобы добраться до желаемого места, у меня редко возникают вопросы, как правило, всё понятно. Ага, так, здесь прямо вот до этого поворота, затем направо и до второго светофора, на нём налево, потом снова прямо, в туннель, на выезде из которого направо, — всё ясно! Да, на карте–то всё ясно, но когда дело доходит до практики… труба… Ну почему маршруты не состоят исключительно из прямых дорог, изредка поворачивающих направо?

Если на маршруте есть левые повороты, туннель или развязка, то всё, пиши пропало: наличие дороги, ведущей налево на карте, ещё не означает наличие разрешённого поворота в действительности; из туннелей часто бывает по несколько выездов, и нужно ещё как–то изловчиться, чтобы с нашими суперпонятными дорожными указателями, размещёнными суперкорректно, не проскочить необходимый или не свернуть раньше положенного. Что касается развязок, то это отдельная песня. Тот, кто их проектировал, явно бредил безопасностью дорожного движения — или просто бредил? — и предпринял все меры для того, чтобы водитель, мучительно решая в уме многогранную головоломку сначала с въездом, а потом с выездом, не уснул за рулём.

Если я нечаянно… впрочем, как обычно, поворачиваю не туда, куда необходимо, или проскакиваю нужный поворот, то дело для меня принимает самый скверный оборот, поскольку я сразу же теряю ориентацию, начинаю кружить, пытаясь вернуться к месту ошибочного манёвра, чтобы исправить ситуацию, но практически никогда это место не нахожу. У меня редко получается доехать до незнакомого места с первого раза, предварительно не покружив вокруг него в радиусе от одного до пятнадцати километров пару–тройку раз. М-да… два–три круга вокруг Астрахани, пожалуй, побольше пятнадцати километров будет… Если говорят, что кто–то на другой конец Москвы через Питер едет, то можете не сомневаться, что это про меня, это я заблудилась…

На всю жизнь запомню свою первую самостоятельную, без инструктора по вождению, поездку на работу. Я долго к ней морально готовилась, трижды предварительно проезжала маршрут с инструктором, чтобы выучить все хитроумные повороты и развороты, которые в конечном итоге должны были привести меня к желаемой цели — офисному центру у метро «Динамо». Время в пути со всеми пробками и светофорами — тридцать–сорок минут, что для Москвы — мизер.

Компания, в которой я работала, занимала целый этаж офисного здания, поделённый на несколько больших и маленьких комнат. В нашей размещалось десять человек, включая меня и нашего начальника, замечательного мужчину средних лет, умного и не лишённого чувства юмора. Накануне моего авантюрного предприятия я предупредила коллег и начальника о том, что на следующий день планирую приехать на работу на машине. Меня поздравляли, искренне желали удачи на дороге, вероятно вспоминая время, когда сами были новичками, испытывавшими вполне понятные страхи и сомнения. Понравилась реакция шефа, который хитро взглянул на меня и, улыбаясь одними только глазами, спросил:

— Алёна, по какой дороге ты поедешь? Ага. Понятно. Завтра я выберу для себя иной маршрут.

Все посмеялись над избитой, но очень уместной шуткой, поболтали ещё немного и возвратились к своим делам, все, кроме меня. Я никак не могла сосредоточиться и настроиться на работу, нервничала, испытывала непонятные приступы страха, переживала — в общем, ощущала себя как Наташа Ростова на первом балу. Если вы уверенно чувствуете себя за рулём, но при этом не знаете дорог — это одно, но если к незнанию дорог добавляется страх чайника…

Не буду подробно описывать дорогу в офис, то, как я, разумеется, заблудилась, скажу лишь, что через час после времени моего предполагаемого прибытия на работу раздался звонок мобильного телефона и в трубке зазвучал озабоченный голос шефа:

— Алёна, с тобой всё в порядке? Где ты?

Мне было ужасно стыдно: ну ладно бы я была полной бестолочью и тупындрой, но это не так! Я, занимающая довольно высокое положение в крупной компании, способная решать глобальные стратегические задачи… заблудилась по дороге на работу… Бред какой–то.

— Борис, извини, я… заблудилась, — я не узнала свой голос, напоминавший жалкое приглушённое блеяние.

Выяснив, где я нахожусь — мне пришлось припарковаться и посмотреть название улицы на ближайшем доме, — он быстро сориентировался и подробно и понятно рассказал, как выйти на проложенный мной ранее маршрут… Ещё дважды я заблудилась… В общем, когда наконец через два с половиной часа я появилась в дверях нашей комнаты, меня приветствовали стоя, следуя порочной практике многочисленных пленумов и съездов КПСС советских времён, «бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овации»…

В душе я надеялась, что всё это от неопытности, но время шло, а топографический кретинизм так и остался моей неизлечимой болезнью. Да и бог с ним! Всё изменилось с тех пор, когда я впервые узнала о существовании такого замечательного девайса, как навигатор.

Навигатор, чудо современной техники, — тебе пою я эту хвалебную песнь и на тебя одного уповаю! С ним моя дорожная жизнь перевернулась наконец на сто восемьдесят градусов и встала с головы на ноги… ну–у–у… не полностью, градусов десять наклона всё же осталось, поскольку я умудряюсь плутать даже с ним.

— Двести… метров… развернитесь, — вещает приятный женский голос из навигатора. — Сто… метров… развернитесь, — не унимается голос.

Да слышу, слышу я, сейчас… Ага–а–а-а! Врёшь ты всё! Смотри, знак «Поворот запрещён»! А если поворот налево запрещён, то и разворот тоже, вот. Приятно обнаружить, что кто–то разбирается в дорогах хуже тебя. Я торжествующе смотрю сверху вниз на навигатор:

— Что, съел? Дороги не знаешь? — И, подумав немного, добавляю: — Балда.

И тут боковым зрением замечаю, что проезжаю мимо разворота, о котором меня предупреждал девайс… разворот находился через пятьдесят метров после запрещённого поворота… М-да… Я украдкой бросаю насторожённый взгляд на навигатор, как будто страшусь услышать в ответ: «Сама балда».

Эх, хорошо, что он меня не слышит, да и соображает туго, поэтому не умеет обижаться. Я знаю, что, несмотря на все мои и его — а такое тоже случается — ошибки, он всё равно выведет меня на нужную дорогу и поможет добраться до места. Спасибо тебе, о мужчина, придумавший навигатор! Почему не женщина? Честно говоря, понятия не имею, кто его изобрёл, но абсолютно уверена, что изобрёл его мужчина, уставший наблюдать за мучениями жены, подруги или мамы.

Где–то я вычитала, что способность хорошо ориентироваться на местности более свойственна мужчинам, чем женщинам, и связано это с особенностью строения какого–то участка головного мозга, отвечающего за реализацию данной функции: у мужчин он лучше развит. Эта информация меня не обрадовала, но успокоила. Зачем идти против природы и пытаться освоить то, что тебе не дано? Лучше преуспеть в освоении того, что не представляет сложности в восприятии, — навигатора. Вот и освоила, и счастлива безмерно.

Итак, подведём итоги: во–первых, я не умею решать технические проблемы своего автомобиля и теряюсь при любом намёке на неисправность чего–либо… мне даже колесо заменить не под силу; во–вторых, я по жизни неизлечимо больна топографическим кретинизмом, отвратительно ориентируюсь на незнакомой дороге и даже с навигатором умудряюсь поплутать, прежде чем добираюсь до места назначения; в-третьих, я умная и рассудительная женщина. Логически вытекающее резюме? Мне нельзя ехать в Астрахань на машине. А поскольку дешёвые чартеры в Астрахань по известным причинам не летают, оставался единственный вариант — поезд.

Невероятное везенье

Итак, мне предстояло забронировать номер или домик на какой–нибудь рыболовной базе. По идее, в Интернете можно найти всё, поэтому недолго думая я поудобней уселась за домашним компьютером и запустила поиск. Странно, но результатом поиска стали лишь несколько сайтов, предлагающих контакты баз. При этом все варианты имели астраханские телефонные номера, и, чтобы забронировать жильё, необходимо было контактировать с базой напрямую, а также как–то изловчаться и перечислять по безналичному расчёту предоплату, без которой ни одна из них не работала. К сожалению, московские агентства не брали на себя нормальную роль посредника между продавцом и покупателем для облегчения взаимодействия. А как без гарантий перечислять немалые деньги непонятно куда, непонятно кому? Чтобы потом переживать о том, не кинули ли тебя какие–нибудь хитрые мошенники? А что, если платёж потеряется? Просто кошмар.

Я изменила критерии запроса в поиске, который на этот раз на удивление быстро вывел меня на домашнюю страничку рыболовной базы «Трофейная», расположенной непосредственно на Волге, немного не доезжая Астрахани. Вполне приличный вариант — подумала я, рассматривая фотографии и интерьер уютных двух– и четырёхместных рубленых домиков со всеми удобствами. Не ожидая ничего хорошего от инфраструктуры и сервиса русской рыболовной базы, рассчитанной на неприхотливых рыбаков–мужчин, которые, кроме рыбы, не замечают ничего, внутренне я была готова ко всему, но предлагаемые сайтом условия выглядели более чем достойно.

У меня не было каких–то особых предпочтений по размещению — это же не пляжный отдых где–нибудь в Испании, а основным требованиям жильё соответствовало: удобства внутри, да и стоимость домика легко вписывалась в мои представления о разумной цене. В придачу ко всему, номер контактного мобильного телефона, указанный на сайте, принадлежал московскому оператору связи. Последнее меня несказанно обрадовало: как я уже успела убедиться, не так–то просто отыскать туристическое агентство, предлагающее туры на рыболовные базы, — даже звучит дико, правда? Так что, недолго размышляя, я взяла мобильный телефон и набрала указанный на сайте номер.

— Алло, — почти сразу же ответил приятный мужской голос.

— Здравствуйте… Вадим? — спросила я, называя имя, позаимствованное из контактной информации.

— Да, я вас слушаю, здравствуйте.

— Меня зовут Алёна, — вежливо представилась я. — Я нашла в Интернете ваш сайт и хотела бы забронировать двухместный домик где–то после двадцатого августа дней на десять. Билетов у меня пока нет, но в железнодорожной кассе сказали, что с ними проблем не возникнет, так что всё зависит от вас. Так когда я смогу заехать?

— М-да, Алёна… Что–то вы поздно бронировать надумали: сейчас самый сезон и все домики на август и сентябрь ещё несколько месяцев назад выкуплены. Так что, боюсь, ничем помочь не смогу, — безапелляционным тоном отрезал Вадим.

У меня внутри всё оборвалось, я почувствовала себя такой беспомощной и безмерно несчастной.

— Значит, на других базах тоже бесполезно что–то искать? Я… опоздала? — упавшим голосом продолжала я, не желая попрощаться с мечтой и повесить трубку.

— Скорее всего, да. Хотя какой–нибудь четырёхместный вагончик с подселением и без удобств можете найти, — ответил мужчина, и на этот раз в его голосе прозвучало сочувствие.

К глазам подступили слёзы, ещё немного — и я расплачусь, как маленький ребёнок, которому беспечный Дед Мороз не донёс на Новый год обещанную и такую долгожданную игрушку. Так нельзя, это несправедливо! Я ждала эту поездку, настроилась, не раз нарисовала в воображении гигантскую рыбу, которую непременно поймаю, непередаваемый восторг, который при этом испытаю… И вот всё рухнуло… за одну противную минуту всё рухнуло…

Погружённая в грустные мысли, я приклеилась мобильным телефоном к уху, не в силах ни продолжить, ни закончить разговор, и лишь без остановки тяжко вздыхала.

— Алёна, вы меня слушаете? — прервал мои горькие размышления голос Вадима, который, казалось, уловил на другом конце линии внезапно изменившееся настроение и проникся сочувствием к моей беде. — Знаете, я тут подумал… в общем, есть у меня совершенно случайно четырёхместный домик — только сегодня человек позвонил и отказался от брони, сказал, что в командировку его срочно отправляют. А семья, разумеется, без него не поедет — рыбак–то он. Так что вы поговорите с мужем — если он готов оплатить весь домик целиком, то, пожалуйста, я вам его отдам. Если нет — у меня на листе ожидания полно желающих. Домик свободен с двадцать пятого августа.

Промелькнувшая было надежда улетучилась быстрее молнии, оставив меня в ещё более расстроенном и подавленном состоянии. Если брать четырёхместный домик плюс билеты на поезд, да потом ещё оплачивать питание, аренду катера с егерем… м-да… ничуть не дороже выйдет слетать на две недели в пятизвёздочный отель Египта или Турции на условиях «всё включено».

— Спасибо большое, но этот вариант отпадает, — глубоко вздохнув, бесконечно несчастным голосом ответила я. — Я одна еду, и, боюсь, такую сумму мне не потянуть.

— Одна?! А зачем вы туда едете? — раздался на другом конце линии удивлённый голос Вадима, который почти сразу же сменился на извиняющийся, как будто мужчина сообразил, что брякнул что–то не подумав: — Ой, простите, я не это хотел сказать. Я только хотел обратить ваше внимание на то, что на астраханских рыболовных базах вы и удобства–то не везде найдёте, не говоря уже о развлечениях, спа–салонах и бассейнах, да и вода в Волге довольно прохладная.

— Если бы я ехала валяться на тёплом песочке и пить мартини в барах, то подалась бы за границу, — снова вздохнув, грустно возразила я. — Но я так давно хотела попасть на настоящую, хорошую рыбалку… мне настолько надоело ловить ротанов да плотву… вы даже не представляете…

— Вы… любите ловить рыбу и готовы променять беззаботный отдых в хорошем заграничном отеле на удочку и тучу комаров? — казалось, Вадим не мог поверить услышанному.

— Готова… была… Понимаете, я — рыболовная маньячка, и даже багажник моей машины наполовину забит всем необходимым для рыбалки на случай, если удастся урвать несколько свободных часов. А уж дома сколько всего…

— Потрясающе, — раздался восхищённый возглас Вадима. — Просто потрясающе! Сколько дам приезжало на базу — и не сосчитать, но все за компанию с парнями или мужьями, а чтобы в одиночку целенаправленно ловить рыбу… У нас ещё ни разу не останавливалась одинокая женщина–рыбачка.

«И опять не остановится», — удручённо подумала я и снова тяжко вздохнула.

— А знаете что… — вдруг задумчиво протянул Вадим и, помолчав немного, продолжил голосом, определённо выдающим широкую, тёплую улыбку на его незнакомом, невидимом лице: — Пожалуй, мне удастся вам помочь. Я ведь и сам рыбак и прекрасно понимаю, что вы сейчас чувствуете. Столько планировали, мечтали — и на тебе. Если хотите, я отдам вам четырёхместный домик по цене двухместного, то есть вы заплатите ровно столько, сколько и планировали, идёт? Дешевле, к сожалению, не получится, сами понимаете — издержки.

Я ушам своим не поверила: только что мне казалось, что вредная судьба, как обычно, повернулась ко мне мягким местом, и вдруг — о чудо! — она передумала или переключила своё внимание на более достойный или, наоборот, недостойный объект. Мир в моих мыслях сразу же украсился пёстрыми цветочками, обвешался яркими гирляндами и включил до невозможности приятную мелодию, отмечая праздник жизни, центральной фигурой на котором была я, вся такая сияющая и умиротворённая, сидящая в лодке посередине Волги и таскающая на удочку одного за другим килограммовых лещей.

— Вы… вы это серьёзно? — едва сдерживая рвущийся наружу вопль радости, всё же с нескрываемым сомнением в голосе проговорила я, никак не желая поверить в удачу… до поры до времени.

А зачем спешить? Вдруг я от отчаяния неправильно истрактовала его слова? Сейчас обрадуюсь раньше времени, а он — р–р–раз и всё обрубит, всё, включая нарисованный услужливым воображением праздник жизни. Воспарить в предвкушении поездки, грохнуться с небес на землю из–за несбывшейся мечты; снова воспарить, причём гораздо выше, чем в первый раз, от промелькнувшей надежды и снова грохнуться от нового, эмоционально более сильного разочарования, если надежда окажется призрачной… Причём удариться значительно больнее, поскольку лететь–то на этот раз дольше, — нет, такого мне не перенести.

— Абсолютно серьёзно. Я — владелец базы и вправе распоряжаться скидками, — продолжая улыбаться, ответил Вадим, сразу же рассеяв все мои ненужные перестраховочные опасения.

И меня прорвало: с громогласным криком «Ур–р–р-а–а–а!», подобно необъезженной кобыле, пытающейся сбросить непрошеного седока, я стала скакать по квартире, выделывая ногами экзотические па и с трудом удерживая равновесие балансирующими руками. Выпустив лечебный пар — так ведь и рехнуться от радости не долго, — я снова поднесла чудом не грохнувшуюся на пол трубку к уху и услышала громкий хохот Вадима:

— Вы в порядке?

Понятное дело, мой торжествующий вопль и топот гарцующих ног не могли остаться неуслышанными.

— Алло, Вадим, — подождав, пока ускоренное биение окрылённого удачей сердца придёт в норму, и с трудом переведя дух, сказала я. — Всё в порядке… теперь в порядке, можно продолжать разговор.

— Алёна, вы и вправду рыболовная маньячка, — просмеялся в ответ Вадим.

— А я что говорила? — воодушевлённо продолжала я. — Когда и куда к вам можно подъехать, чтобы оплатить домик?

— Можете подъехать ко мне на работу, на юг Москвы, или давайте пересечёмся где–нибудь. Вы где территориально находитесь?

— Живу на севере, работаю в центре.

— В центре? Отлично, тогда предлагаю пересечься сегодня вечером в 20:00 у входа в метро на станции «Цветной бульвар». Я там неподалёку на встрече буду. Вам удобно?

— Просто замечательно! До встречи.

— Э–э–э… постойте, а как мы узнаем друг друга? Может, журнал какой–нибудь в руки взять?

Фу–у–у, как банально! И потом, журналы и газеты в руках только шпионы из старинных фильмов держат.

— Как узнаем, как узнаем… Да легко! Я же любительница рыбалки, так что в руках у меня будет подсак или банка с червяками — точно не промахнётесь, — сострила я и услышала в ответ звонкий смех Вадима, оценившего шутку.

— А если серьёзно, — продолжала я, — то там всего один вход–выход. Ваша мобилка у меня есть, запишите и вы мой номер на всякий пожарный. Если по неведомому стечению обстоятельств там окажется ещё с десяток дам, ожидающих кавалеров, то смело звоните и идите на звук песни Хелены и Араша «Pure love». Готовы записать номер?

— Да, пишу.

Я продиктовала знакомые цифры и попрощалась:

— Ну что же, до вечера и ещё раз огромное спасибо за то, что вы для меня сделали.

— До встречи, — с улыбкой ответил Вадим и закончил разговор.

Итак, главное дело сделано, осталось лишь внести оплату — и домик мой. Немного поразмыслив, я облачилась в подходящую случаю одежду и стартанула на работу, а через час уже сидела за компьютером в прохладном офисе, внимательно изучая содержимое домашней странички рыболовной базы «Трофейная». Теперь, когда вопрос с размещением был практически решён, она мне нравилась всё больше и больше. Да и как не нравиться? На ней было предусмотрено практически всё, для меня необходимое. С трудом оторвавшись от любительских фотографий, запечатлевших счастливых рыбаков с гигантскими щуками, сомами, судаками и сазанами в руках, я нехотя принялась за накопившиеся дела. Ну скажите, какая может быть работа, если ты мысленно уже там, на Волге, наслаждаясь прибрежными видами, мчишься в моторной лодке по сверкающей глади воды навстречу ветру, восходящему солнцу и настоящему рыбацкому счастью.

Остаток рабочего дня прошёл так, словно кто–то невидимый и ужасно вредный тащил его за хвост, пытаясь затормозить течение времени. Как ни странно, ему это удавалось. Я думала, что заработаю косоглазие, каждые десять минут поглядывая на часы. И вот наконец стрелки часов показали 19:30. Я быстро сложила в аккуратную стопку разбросанные по всему столу рабочие документы, выключила компьютер и, достав из сумочки маленькое зеркальце, поправила макияж. А теперь — вперёд!

В ожидании Вадима я стояла у входа в метро и нетерпеливо притопывала ногой, ловя на себе одобрительные взгляды проходивших мимо мужчин. Ещё бы: элегантный обтягивающий летний костюм с юбкой выше колен — в рамках приличия, разумеется, — и туфли на шпильке — моя любимая боевая униформа, оставляющая равнодушным разве что слепого. Хоть бы он пораньше пришёл и уж тем более не опоздал, иначе я с ума сойду от волнения. Пока деньги не заплатила, домик не мой, вот заплачу и успокоюсь.

— Алёна? — неожиданно раздался откуда–то сбоку отдалённо знакомый изумлённый голос.

— Вадим? — хитро прищурившись, ответила я вопросом на вопрос и повернулась к приближавшемуся светловолосому мужчине с допотопным кожаным портфелем в руке.

Вадим выглядел лет на сорок — сорок пять; он был невысокого роста и плотного телосложения. Застёгнутая на все пуговицы рубашка с трудом удерживала приобретённое согласно возрасту пивное брюшко. Понравилось лицо — простое, доброе и открытое, одним словом, располагающее.

— А где обещанный подсак? — всё тем же удивлённым голосом спросил Вадим, похоже не найдя нужных слов для начала разговора и откровенно рассматривая меня с головы до ног.

Я привыкла к подобной реакции: мой облик ни у кого не вязался с представлениями о женщине–рыбачке.

— Сдала в аренду соседской девчонке за бабочками поохотиться, — всё так же хитро щурясь, сострила я.

Мужчина рассмеялся и немного расслабился.

— Знаете, — с улыбкой продолжал он, — а я вас совершенно другой представлял.

— Правда? — наигранно удивилась я. — И какой же?

— Начнём с того, что у вас низкий голос, и я решил, что вы моя ровесница, уж извините, — он смущённо улыбнулся и развёл руками. — Потом, все рыбачки, которых я встречал, какие–то… ну–у–у… как бы это сказать… ничем не отличаются от рыбаков, если вы понимаете, о чём я.

Я утвердительно кивнула, ободряюще улыбаясь.

— А скажите, вам ногти на рыбалке не мешают? — внезапно спросил он, с сомнением покосившись на мои руки.

— Нисколечко! — ответила я. — Привыкла, знаете ли. И потом, они мне даже помогают ловить рыбу.

— Это как же? — полюбопытствовал Вадим.

— Очень просто: если у меня нет при себе подсачка*, то, подведя крупную рыбу к берегу, я вцепляюсь ей в хвост длинными, острыми ногтями и вытаскиваю её на берег. Сходов* не бывает, — откровенно веселясь, ответила я.

Услышав объяснение, Вадим громко рассмеялся и одарил меня умилённо–восхищённым взглядом.

— Алёна, вы просто прелесть! — восхищённо сказал он и мягким, доброжелательным голосом добавил: — Я рад, что смог оказаться вам полезным, и завидую рыбакам, которые будут находиться на базе во время вашего пребывания. Оставайтесь всегда такой же жизнерадостной и весёлой.

— Спасибо за тёплые слова, — искренне поблагодарила я мужчину. — Ну что же, если не возражаете, давайте покончим с формальностями. Честно говоря, у меня чуть позже встреча запланирована. Извините.

— Конечно, конечно, — заторопился Вадим и, пошарив немного в портфеле, вытащил необходимые для заключения сделки бумаги.

Я подписала всё, что требовалось, забрала свои экземпляры и вручила ему деньги.

— Да, совсем забыл, я заказал вам трансфер от вокзала до базы. Вы ведь не собираетесь добираться самостоятельно? — мужчина вопросительно посмотрел на меня.

— Разумеется, спасибо, — поблагодарила я, мысленно упрекнув себя за допущенную оплошность — забыла про трансфер.

— За доставку расплатитесь непосредственно с водителем, он будет ждать вас у вагона. Только никуда не уходите, а то разминётесь. Тариф — три тысячи рублей за машину в оба конца. Когда купите билет на поезд, сбросьте мне номер поезда и вагона. В любом случае мои координаты у вас есть, также спишите с сайта телефон базы и, в случае чего, не стесняйтесь, обращайтесь. Да, ещё: по питанию договоритесь на месте с управляющей, оплата по факту.

Какой милый… Так хотелось сделать для него что–то приятное, хорошее, и если не сделать, то хотя бы просто сказать.

— Спасибо вам огромное, Вадим, — от всего сердца поблагодарила я его, вложив в слова всю душу и теплоту. — Вы даже не представляете, что для меня сделали, насколько это важно для меня. Спасибо вам за понимание и… человеческое отношение. Если бы все мы поступали по совести и помогали друг другу, жить на этом свете стало бы значительно проще и приятнее.

Я улыбнулась и протянула покрасневшему от смущения Вадиму руку. Он осторожно взял её, крепко и в то же время аккуратно пожал, словно беспокоясь о сохранности, и, запинаясь немного, произнёс:

— Ну что же, хорошо вам съездить и, как говорится, ни чешуи, ни хвоста*!

— Спасибо! — благодарно улыбнулась я в ответ на знакомое пожелание удачной рыбалки и, повернувшись, заспешила к входу в метро, ещё долго ощущая на спине тёплый, улыбающийся взгляд Вадима…

С билетами на поезд, как и предполагалось, проблем не возникло, и через два дня я стала счастливой обладательницей места в купе. Господи, скорее бы уж! Сил больше нет терпеть…

Сборы

Я заворочалась в постели и приоткрыла глаза. Не люблю вставать сразу, предпочитаю немного поваляться, понежиться, поэтому и время на будильнике, как правило, выставляю таким образом, чтобы иметь минут десять–пятнадцать в запасе для так называемого окончательного пробуждения. Хорошо. Тепло, уютно. Я посмотрела в окно — сквозь не задёрнутые до конца занавески пробивался яркий солнечный свет. Йес! Солнышко! Жизнь удалась!

Как же мне ненавистна пасмурная погода… Я — «солнечный человечек», и моё настроение напрямую зависит от погоды, а точнее, от того, светит ли солнце, пусть слабенькое, периодически исчезающее за облаками, но светит. Просыпаясь утром, я сразу же бросаю взгляд за окошко — как там? Солнышко? Йес! И тут же ощущаю приятный прилив жизненных сил, энергии, как будто происходит автоматическое подключение к солнечной батарейке, подпитывающей разрядившийся организм. И вот уже плевать, что опять идти на работу, снова ругаться с начальником и срывать зло на подчинённых, готовить очередную бесполезную презентацию для представления на совете директоров… да плевать! Если есть солнце — я точно знаю, что всё смогу, успею и сделаю как нужно.

Странно, почему я так завишу от солнца? Я же Скорпион, водный знак, и по логике должна боготворить воду и всё, что с ней связано. Нет, мне, конечно же, совсем не безразлична вода, но только в виде водоёма, в котором можно искупаться или половить рыбу, а что касается дождя, сырости и промозглости — бррр — нет, это не по мне. Они вводят меня в депрессию, неотвратимую, затяжную. Возникает ощущение, что серость забивает все краски жизни, убивает стремления, желания, и хочется только одного — уйти в себя, спрятаться, как рак–отшельник в свою раковину или как скорпион — под камень, и умереть… М-да, что–то я погорячилась: точнее, хочется впасть в спячку до первого солнечного дня, до первой подзарядки. Солнце — это мой гаррипоттеровский патронус, непогода — мои дементоры.

Я сладко потянулась, улыбаясь новому дню, солнышку и хорошему настроению… красота…

— А–а–а-а-а!!!

Надеюсь, мой внезапный вопль не разбудил соседей.

— Боже мой!!! Что же я валяюсь, клюшка старая, мне же сегодня в Астрахань стартовать!!! На рыболовную базу!!! Ур–р–ра-а–а–а-а!!!

Как ошпаренная я вскочила с постели и начала метаться по комнате, пытаясь структурировать мысли и сообразить, с чего начать. Тапки, где мои тапки? — я снова подскочила к постели и впрыгнула в шлёпки. Так, теперь в душ, умываться, приводить себя в порядок и завтракать!

Ещё не до конца проснувшийся мозг начинал работать, выстраивая чёткий план действий. Я поспешила в ванную комнату, щёлкнув на ходу, точнее, на бегу выключателем радиоприёмника. Комната наполнилась ритмичной весёлой музыкой, усиливавшей и без того позитивный настрой. Я занималась утренним туалетом, пританцовывая на месте под знакомую зажигательную мелодию, пытаясь что–то там подмурлыкивать, время от времени прикусывая полирующую зубы зубную щётку. Теперь завтрак, только быстро. Чашка горячего чая, пара бутербродов с сыром — и я готова к сборам. Итак, у меня три часа, всего лишь несчастные три часа на все сборы — как же этого мало!

Я всегда завидовала мужчинам, которые умудряются собраться в несколько раз быстрее, чем мы, женщины, и при этом не забыть ничего важного. А у меня вечно катастрофы: то фен забуду, то пилочку для ногтей… И не смейтесь! Для женщины это — катастрофа и ничуть не меньше. Не так давно меня осенило, что можно составить список вещей в поездку и сохранить его на компьютере, а потом, в зависимости от вида поездки, добавлять необходимые или убирать ненужные пункты, что я и сделала. И почему мне раньше это в голову не пришло? Я всегда составляла подобные списки, но в рукописном виде, поэтому каждый раз сборы приходилось начинать с составления нового списка. А теперь — красота!

Открыв на компьютере нужный файл, я стала изучать его содержимое. Так, посмотрим… ага, в прошлый раз я по нему летала в Турцию, так что, кроме дежурного маленького складного спиннинга, который всегда беру с собой за границу, в списке ничего для рыбалки нет. О» кей, добавим необходимые рыболовные штучки из запасника — и я открыла последнюю страничку файла, озаглавленную красноречивым словом «помойка». Ну–у–у… так я её обозвала. Там содержится перечень вещей, которые добавляются или убираются в зависимости от цели поездки, а в основном списке — вещи, без которых не обойтись в любом путешествии. Вот так.

Итак, добавляем чехол со спиннингами и удочками, подсак, ящичек–чемоданчик с блёснами* и прочими искусственными приманками*, крючками, грузилами* и т. п.; садок, непромокаемый плащ, резиновые сапоги, разнообразные прикормки, складной стульчик и–и–и… и всё. Хватит. Мать моя женщина… как же всё это дотащить?! У меня же ещё целый чемодан обычных вещей… Эх–х–х, ну почему мне нельзя ехать на машинке…

Печально вздохнув, я подошла к окошку, выходящему во двор, и с тоской посмотрела на свою припаркованную красавицу. Кстати, нужно не забыть поставить машинку на охраняемую стоянку — вспомнила я и перетащила соответствующий пункт из «помойки» в основной список.

Я готова была прилепить скотчем к циферблату стрелки часов, которые, как мне показалось, двигались в ускоренном темпе. Нет, не может быть, чтобы прошло уже два часа, — ещё и половины вещей не упаковано! Я начинала нервничать, впрочем, как всегда перед поездкой.

Где эти поганые поплавки? Куда я их в последний раз с собой брала? — я снова носилась по комнате, перерывая все самые потайные уголки. А помада? Ну где эта пакость спряталась? Хм… а зачем мне на рыболовной базе помада? Как это зачем? Там же полно рыбаков! Повторюсь: женщина на рыбалке должна всегда оставаться женщиной — и точка…

Ну вот и всё. Машинка — на стоянке, вещи собраны и уложены, скоро должно подъехать такси, и — вперёд, на вокзал. Поскорее бы.

Я так люблю поезда дальнего следования… Поездка в купе почему–то всегда ассоциируется у меня с романтикой, приключениями, ожиданием чего–то неизвестного и непременно приятного. Каждый раз, впервые подходя к купе, указанному в билете, пребывая в некотором волнении и эмоциональном возбуждении, я открываю дверь в надежде обнаружить внутри приятную компанию из молодых интересных мужчин. Ну–у–у, или хотя бы одного интересного мужчину. И каждый раз с разочарованием констатирую тот факт, что мне опять повезло, как утопленнику: мне непременно попадаются в попутчики бабульки и дедульки. Господи, ну что же им дома–то не сидится? Торчали бы в своих огородах да дёргали сурепку…

На самом деле я очень уважительно отношусь к старшим поколениям. Но поймите меня правильно: я бы с гораздо большей пользой для своих нервов и психики провела время, обсуждая в течение суток проблемы взаимоотношений между мужчинами и женщинами, чем выслушивая убийственно подробные, пробивающие на икоту и зевоту народные методы излечивания радикулита и ночного недержания. Что ждёт меня на этот раз? Очередное разочарование? Ну да ладно, я привыкла. Главное, что ждёт меня впереди: незабываемая рыбалка и полноценный отдых.

Что это — телефон?

— Такси вызывали? — проворковал приятный женский голос. — Выходите, машина ждёт вас. Это «пежо» чёрного цвета, номер ХА 511А. Счастливого пути!

— Спасибо, уже иду, — поблагодарила я и, повесив трубку, поспешила к дверям.

Так, присядем на минутку… Вот и всё, пора в путь! Я начала лихорадочно сгребать вещи и размещать их на своей персоне. Так, чехол с удочками — через правое плечо, дамскую сумочку — через левое, ящичек–чемоданчик с блёснами и пакет с продуктами — в левую руку, чемодан с вещами и прочей ерундистикой — в правую. Готово. Запираем замки и — в лифт.

Водитель уже поджидал меня около машины, припаркованной у подъезда. Мужчина удивлённо уставился на чехол с удочками, но ничего не сказал. Молодец. Он правильно понимает свои должностные обязанности: его задача — доставить клиента по назначению, а не доставать глупыми расспросами. Ха, наверняка не часто ему приходилось возить женщин, увлечённых рыбалкой, представляю, как ему любопытно, но это не мои проблемы…

И вот мы уже мчимся к вокзалу, скорей бы, и только бы не засесть в пробках.

Вокзал и новые знакомства

Вокзал встретил меня толпами спешащих людей, привычной суетой и неразберихой.

Ёлки–палки, где хранятся эти тележки для перевозки багажа? М-да, проще дотащить всё самой, чем понять, где они гнездятся… И вот, нагруженная, как последний челночник, я уже на пути к платформе, у которой застыл в нетерпении мой поезд, отправляющийся в Астрахань. Времени достаточно, можно не спешить, но я не могу не спешить — сказывается предшествующая нервотрёпка и нетерпение. Ну вот, чуть не выронила ящичек с блёснами, и с замком там что–то не ладится — хлипкий какой–то стал, того и гляди сломается. Ладно, главное — до вагона добраться, а там — ерунда. В Астрахани меня встретят и привезут на базу. Встретит, как я понимаю, мужчина, так что осталось совсем чуть–чуть поднатужиться — доплестись до вагона. Какой там у меня вагон? А, десятый, красивое число, ровное такое… на удачу, точно на удачу.

Я уверенно продвигалась к нужному вагону, погружённая в свои мысли. А вот и он, мой вагон, моя проводница, профессиональной улыбкой встречающая пассажиров. Чем–то она напоминала фрекен Бок из книги Линдгрен «Малыш и Карлсон»: такая же большая, самоуверенно–самовлюблённая и туповатая, да и улыбка у неё неискренняя… Не хочешь улыбаться — зачем улыбаешься?

Ой, какой симпатичный мужчина стоит рядом с ней, коротая время, оставшееся до отправления поезда, прям мачо, самый настоящий мачо, обожаю таких, эх–х–х: высокий, мощный — кстати, я не люблю хилых мужчин, — широкоплечий и мускулистый, с аккуратными ягодицами, одним словом, «Давид» микеланджеловский… хотя нет, этот немного помощнее будет. Вот только странно, что блондин. По моим наблюдениям, такими физическими данными природа и тренажёрный зал чаще всего наделяют брюнетов. Лицо неглупое, интеллигентное и доброе — это несомненный плюс. Бррр… такой мужчина, а я тут как челночница… Куда бы запихать все эти кошёлки, чтобы не позориться? Впрочем, что я, собственно, так возбудилась? Мой артритно–радикулитный дедулька уже давно поджидает меня в купе, как обычно потирая в предвкушении сморщенные лапки.

Я подошла к проводнице и на мгновение замешкалась: куда положила билет? В суете сборов действуя подчас механически, точно помню, что взяла билет, но вот куда засунула… Вариантов — три: в один из карманов джинсов, в один из карманов джинсовой куртки и, наиболее вероятный, — во внутренний кармашек сумочки. Ну и где моя гадальная ромашка? О» кей, буду проверять поочерёдно… хм… вот только чем? Руки–то заняты, а на грязную платформу ничего ставить не хочется. Придётся как–то изловчиться…

Я переминалась с ноги на ногу, задумчиво изучая то левую руку с рыболовным ящичком и пакетом, то правую — с чемоданом и спиннингами. Не проблема, мой мозг и не такие головоломки решал. Так, если я засуну ящичек под мышку правой руки, а пакет положу на чемодан, то освободится кисть левой, и я смогу обшарить карманы одежды. Шансы — два к одному, так что начнём с этого варианта.

Я начала осторожно перемещать ящичек и пакет. В общем–то в самом процессе перемещения ничего сложного нет. Сложности начинаются позднее, когда нужно удерживать в определённом, несколько приподнятом положении правое плечо, через которое перекинут постоянно сползающий ремень тяжёлого чехла со спиннингами; при этом крепко зажимать под мышкой довольно большой и увесистый рыболовный ящичек, а в кисти руки сжимать чемодан на колёсиках, на котором водрузился пакет с продуктами; при всём при этом левой рукой шарить по многочисленным карманам — и справа, и слева, и сзади, отчаянно стараясь удержать всю выстроенную конструкцию на себе… и себя удержать в вертикальном положении…Уф–ф–ф.

— Позвольте вам помочь, — вдруг раздался приятный низкий мужской голос, который моментально вывел меня из мучительных умственных баталий, и ладно бы просто вывел: от неожиданности я резко дёрнулась, с трудом удерживаемая конструкция пошатнулась, пластмассовый ящичек с блёснами выскользнул из подмышки и с громким грохотом упал на бетонную поверхность платформы. О не–е–е-ет, только НЕ ЭТО! «Ну разумеется, ЭТО», — съехидничал внутренний голос. Всемирно известный Закон Подлости работает безупречно, и вот я уже в полном унынии наблюдала, как разлетаются и раскатываются по всей платформе мои рыболовные причиндалы, выпавшие из раскрывшегося ящичка…

— Ой, простите, я вас напугал, я… я… не хотел, честное слово, простите! — мачо расстроенно созерцал моё рассыпавшееся богатство, чувствуя себя бесконечно виноватым. — Я… я помогу, не волнуйтесь!

Бедный, он так расстроился. Да нет, я вовсе не считала его виноватым, сама балда, нервы нужно лечить. Собственно, за этим и еду в Астрахань. И вообще, отличный повод для знакомства.

— Ну что вы, я сама во всём виновата, нагрузилась, как на вечное поселение в низовьях Брахмапутры… — приветливо улыбаясь, сказала я. — Буду вам очень признательна за помощь. Отнесёте вещи в купе, пока я соберу свои украшения? — ласково попросила я и вопросительно заглянула в его большие карие глаза.

Ух ты–ы–ы, какие выразительные глаза и длинные пушистые ресницы! Вот почему мужчинам всегда так везёт с ресницами? Что за несправедливость? Тут столько туши изведёшь, пока сварганишь себе нечто подобное, в конечном итоге глаза открытыми с трудом удерживаешь, но такой красоты всё равно создать не удаётся. Одно расстройство, да и только.

— Ну конечно! О чём речь!

Он засуетился, стараясь исправить непростительную, с его точки зрения — но не с моей, — ошибку, и ловкими, быстрыми движениями рук перегрузил на себя всю мою поклажу, за исключением дамской сумочки. «Хм… мне кажется, у него на руках осталось ещё достаточно места и для меня», — мечтательно думала я, исподтишка разглядывая его атлетическую фигуру и практически вслепую шаря руками по платформе, рискуя уколоться об острые крючки.

— Э–э–э… один момент, а какое у вас место? — он уже занёс ногу над подножкой вагона и остановился.

Тьфу ты, с этой катастрофой я совсем забыла, что так и не успела отыскать билет. Виновато улыбаясь, я стала лихорадочно шарить по карманам, но ничего не обнаружила. Значит, в сумке, больше негде. Билет действительно оказался во внутреннем кармашке сумочки.

— Место семнадцать, — прочитала я вслух и протянула билет для проверки проводнице.

Мужчина обернулся и озадаченно посмотрел на меня, хотел что–то сказать, но явно передумал, ухмыльнулся и шагнул внутрь вагона.

Проводница внимательно изучила данные и вернула мне билет, бурча себе под нос:

— Вот ведь не боятся доверять посторонним людям свои вещи. А они вот возьмут и убегут вместе с ними…

— Ну что вы! — смешная, честное слово. — Какой же он чужой? Он же с нами едет, так что никуда не сбежит, а сбежит — поймаем… я в полиции работаю, — почему–то соврала я.

Зачем соврала? Хоть убейте, не знаю. Однако я однозначно заработала уважение тётеньки — это сразу ощутилось по внезапно изменившемуся выражению её лица, теперь светившемуся наигранной добротой, подобострастием и раболепием. Просто противно, честное слово. Я убрала билет в карман куртки и стала быстро собирать разбросанное содержимое ящичка и раскладывать по местам.

— А меня Матвей зовут, а вас? — раздался знакомый голос у меня над головой, на этот раз прозвучавший несколько игриво.

Тьфу ты, дьявол, опять напугал… «Да хватит тебе дёргаться, Алёна! Возьми себя в руки, наконец! — ругался внутренний голос. — Больная чучундра». — «Отстань. Сам дурак», — мысленно огрызнулась я.

Матвей присел на корточки рядом со мной и стал помогать собирать.

— Так как вас зовут? — повторил он вопрос.

— Алёна, — просто ответила я и, увидев, как он складывает воблеры*, торопливо добавила: — Нет–нет, воблеры — вот в эту ячейку, а в ту — колебалки*.

Я люблю, когда у меня в ящичке рыболовные штучки разложены по своим местам. Размещение должно подчиняться логике и гарантировать порядок. Логика экономит время на поиски, да и выглядит всё гораздо опрятнее и симпатичнее.

И вот уже собраны и аккуратно разложены по местам последние крючочки–поплавочки.

— Матвей, спасибо огромное за помощь, без вас я бы точно до отправления не успела, — низким волнующим голосом — так его мужчины характеризуют — промурлыкала я, улыбаясь Матвею.

Да конечно бы справилась, но ему–то зачем об этом знать? Подольститься к мужчине всегда полезно, они это очень любят. И потом, дорога дальняя, глядишь, ещё удастся пообщаться, да и вещи по прибытии я сама, что ли, из вагона выгружать буду? Корыстная? Нет. Мудрая женщина.

Я повернулась лицом к вагону и, не дожидаясь ответа, зашагала внутрь. О» кей. Семнадцатое место — это: в купе четыре места и, следовательно, у меня пятое купе; нечётное число означает нижнюю полку, как и просила, а поскольку в моём купе есть ещё девятнадцатое нижнее место, то моё — слева, по ходу поезда. Ура. Дуть в окошко не будет.

Я подошла к двери пятого купе и потянула за ручку. Тык-с, как там поживает мой дедулечка, не соскуч… Я совершенно неприлично застыла на месте с открытым ртом: на девятнадцатом месте, потягивая минеральную воду из пол–литровой пластиковой бутылки, сидел приятный светловолосый молодой мужчина и выжидающе смотрел на меня. Я не смогла подавить в себе ощущения, что моё появление не оказалось для него неожиданным. «А–а–а, ну да… разведка донесла», — ухмыльнулась я про себя и смело шагнула в купе. Мои вещи были аккуратно разложены на полке.

— Я так понимаю, мы с вами соседи? — улыбнулась я. — Ну что же, очень приятно. Меня Алёна зовут.

— Иван, — с достоинством ответил мужчина, вставая и протягивая руку.

Я пожала протянутую руку, отметив про себя крепкое, но адаптированное под женщину рукопожатие.

— Вы не представляете, насколько я рад вас видеть, — продолжил Иван с улыбкой, обнаружив приятный голос волевого человека, хотя и не достаточно низкий по моим критериям.

Я непонимающе вскинула брови, ожидая пояснений.

— Видите ли, я часто путешествую, и мне всегда в попутчики попадаются бабушки и дедушки. Поэтому я искренне рад видеть в попутчицах молодую интересную женщину.

Не удержавшись, я звонко рассмеялась. Теперь настала очередь Ивана удивляться.

Чтобы не мучить мужчину догадками, я быстро пояснила:

— Видите ли, у меня те же проблемы, поэтому я также искренне рада вас видеть.

Иван понимающе хмыкнул и отхлебнул из бутылки.

«Ну что же, разберёмся с пожитками», — решила я и, повернувшись к вещам, открыла чемодан, откуда извлекла приготовленные специально для поезда и уложенные сверху короткие джинсовые шорты, обтягивающую жёлтую футболку с глубоким вырезом и туалетные принадлежности. Пока вроде больше ничего не нужно: косметичка и тонкая брошюрка с кроссвордами находились в дамской сумочке. Я оглядела весь багаж, соображая над тем, куда бы это всё распихать…

— Можно я вам помогу? — раздался за спиной голос Ивана, прервав мои размышления.

— А? Да, конечно, спасибо, — я повернулась к мужчине и мило улыбнулась. — Можете удочки вон в тот отсек затолкать? — указала я на вместительный багажный отсек, расположенный над зеркальной дверью купе, и, наблюдая за его действиями, немного подумав, добавила: — Пожалуй, ящичек — туда же.

Чемодан с вещами последовал в отделение под спальной полкой, а сумка с едой в дорогу — под стол.

— Спасибо, — улыбнулась я мужчине и, взяв в руки приготовленные дорожные вещи, извиняющимся тоном добавила: — Вы не будете возражать, если я быстренько переоденусь?

— Да, разумеется, пожалуйста, — ответил Иван и, хитро прищурившись, поспешно покинул купе, бросив на ходу: — Полчаса вам хватит?

Я рассмеялась: юморист, это замечательно.

— Впритык, конечно, но постараюсь управиться.

— Йес! — торжествующе воскликнула я, обращаясь к своему отражению в зеркале, когда дверь за мужчиной задвинулась. Наконец–то мне в попутчики попался интересный мужчина детородного возраста! Рядом с ним можно и бабулек с дедульками потерпеть, если таковые заявятся на свободные места.

Я взглянула на пустующие верхние полки, и одна из них, находящаяся над моей, привлекла моё внимание: на пристенной полочке лежали чьи–то туалетные принадлежности, а на самой полке — красная фирменная олимпийка. «Ба–а–а, тут кто–то есть… Тьфу ты, красная олимпийка — скорее всего, женщина», — немного потухнув, рассудила я. А как хорошо всё начиналось… Я так надеялась, что внимание мужчины на протяжении всего путешествия будет приковано исключительно к моей персоне и удастся немного пофлиртовать… ну совсем немножечко, безобидно, но если он в сопровождении спутницы, то ни о каком флирте не может быть и речи. Эх–х–х, мне придётся постоянно себя контролировать, чтобы не ляпнуть чего–нибудь, что может спровоцировать ревность со стороны подруги, а это сложно, поскольку моя обычная манера общения с мужским полом — шутливо–флиртующая.

Я давно поняла, что с помощью лёгкого флирта можно решить многие вопросы и проблемы, причём гораздо успешнее, чем с привлечением административных ресурсов или с использованием иных принудительных средств и методов воздействия. Очень эффективная тактика даже на работе, поверьте. Одно маленькое но: применять её нужно грамотно и с умом, иначе очень рискуешь «попасть» на служебный роман или вдруг с ужасом прийти к выводу о необходимости срочно менять работу.

Я оказалась в весьма незавидной ситуации, когда впервые опробовала свою теорию на руководителях одной небольшой компании, в которой мне необходимо было закрепиться после внезапного банкротства фирмы и последовавшего за ним увольнения с предыдущего места работы. Глупая, я так старательно улыбалась и строила глазки по поводу и без повода, что по истечении нескольких месяцев вдруг с содроганием осознала, что на меня серьёзно претендуют сразу трое: один из владельцев компании, финансовый директор и мой непосредственный начальник. Поскольку служебный роман в мои планы никаким боком не входил, ничего не оставалось делать, как спешно подыскать новое место работы и уволиться.

Проанализировав ошибки, мой мозг разработал оптимальную модель поведения, которая в дальнейшем работала на ура. Я настолько комфортно и легко чувствовала себя в этой новой роли, что постепенно она прочно закрепилась в моей повседневной жизни. Так что наличие у попутчика подруги могло причинить некоторые неудобства.

Закончив переодеваться, я повесила вещи на вешалку сбоку от верхней полки и решила ещё раз внимательно рассмотреть принадлежности нежеланной незнакомки. Моё внимание привлекла вещь, на которую я раньше не обратила внимания и которая меня несколько оживила, — электробритва. «Ха… сомневаюсь, что его подруга настолько волосатая, что даже не пытается скрыть сей прискорбный факт», — чувствуя зародившуюся в сознании искрищу надежды, подумала я. Да и олимпийка слишком большого размера, явно на мужчину… Неужели ещё один кавалер? Красота! Кстати, а кавалер–то нестарый, иначе бы Иван уступил ему нижнюю полку.

Моё и без того хорошее настроение улучшалось с каждой минутой, и это настораживало: уж слишком удачно всё складывалось, не к добру это… Сейчас выяснится, что второй — ужасный зануда или какой–нибудь буйный алкоголик, который сразу же после отправления поезда напьётся до умопомрачения и разнесёт купе в пух и прах, а может, преследуемый кошмарами белой горячки, начнёт отбиваться от чертей и меня в окошко выбросить попытается… Я поёжилась, переваривая нарисованную «добрым» воображением неприятную картинку. И вообще, где он, собственно? Может, уже напился и теперь опорожняет желудок в туалете? Бе–е–е, гадость какая. Хоть бы он там уснул и проспал всю дорогу… Ой, что за чушь я несу? А вдруг второй туалет не будет работать?!

Моё воображение, как обычно, разыгралось не на шутку, пора тормозить. Я тряхнула головой, отгоняя глупые мысли. Вот балда! Ещё и человека–то в глаза не видела, а уже записала его в дебоширы–алкаши. Я рассмеялась. Но мозг определённо отказывался работать в нужном направлении, и на смену одним неприятным размышлениям пришли другие, ещё более противные. Так, всё понятно, знаю, что случится: на пустующее место придёт длинноногая красавица блондинка и на её фоне всю долгую дорогу я буду мучиться от обострения комплекса неполноценности… Хоть бы у неё нога оказалась деревянной или глаз стеклянным… Ну что ты будешь со мной делать! Опять я себе всякую ерунду накручивала, причём совершенно без повода.

— Алёна, хватит, заканчивай! Ты в отпуске! Расслабься и наслаждайся жизнью! — раздражённо отчитала я сама себя вслух. — Иди подыши воздухом и приди в себя.

Быстрыми, годами отточенными движениями поправив перед зеркалом дорожный макияж, я схватила дамскую сумочку и, немного повоевав с дверным замком, выпорхнула из купе, чуть не врезавшись в Ивана, стоявшего напротив, у окна, и инстинктивно в него вжавшегося при моём внезапном появлении.

— Ой, простите, — кокетливо улыбнулась я мужчине и, со стремительной грацией проследовав к выходу из вагона, бросила на ходу через плечо: — Ничего, что я так быстро управилась?

Улица встретила меня любимым солнышком, которое ещё не планировало прятаться за линией горизонта и щедро поливало землю и её обитателей мягким, тёплым сиянием. Переполненная положительными эмоциями, я зажмурила от наслаждения глаза и, чтобы завершить картинку полного блаженства, сделала глубокий вдох… и тут же поперхнулась. Тьфу ты, ну и запах… Что поделать, жизнь в большом городе, тем более таком, как Москва, имеет как свои плюсы, так и свои безусловные минусы. Один из таких минусов — сильная загазованность воздуха, особенно летом, в ясную безветренную погоду. Но ничего, завтра вечером я уже буду наслаждаться чистым сельским воздухом, не испорченным заводскими трубами и многокилометровыми дорожными пробками.

Я встала недалеко от проводницы и огляделась по сторонам. Мои глаза не отметили ничего необычного: нагруженные чемоданами и сумками люди, спешившие к своим вагонам; пассажиры, подобно мне коротавшие время, прогуливаясь рядом с поездом, ведя оживлённые и не очень беседы; носильщики, снующие по перрону в поисках заработка, да провожающие. Вдоль нашего вагона медленным размашистым шагом взад–вперёд бродил Матвей, кого–то осторожно уговаривая по телефону, постоянно прерываясь, не договорив фразы, чтобы выслушать, по всей видимости, возражения и упрёки очень нетерпеливого собеседника:

— Цыплёночек, я же тебе говорю…

— Нет, подожди, послушай меня внимательно…

— Нет, лучше включи аварийку и сдай назад — так будет лучше для всех и…

— Ну хорошо, хорошо, тогда возьми карту автодорог и…

— Да, конечно же я порю чушь, правильно, зачем она тебе…

— А навигатор сдох в самый неподходящий момент — в пробке, понимаю, тогда…

— Хорошо, разумеется, но…

— Ни в коем случае! Тогда лучше сделай так: поезжай прямо до первого съезда или развязки, поверни к ближайшим домам и припаркуйся, потом спроси у кого–нибудь точный адрес и перезвони мне, а я позабочусь о том, чтобы за тобой приехали и сопроводили домой, идёт?

— Нет, я не смогу сам за тобой приехать — у меня поезд через пять минут отходит…

— Извини, но за пять минут я точно не успею обернуться…

— Хорошо…

— Хорошо, я пришлю к тебе Вадика или Серёгу…

— Да, всё, жду звонка, пока, держись там.

Мужчина закончил разговор и убрал телефон в карман, удручённо вздохнув, а я, напротив, удовлетворённо про себя хмыкнула: наш человек! Это я про его собеседницу — вне всяких сомнений, женщину. Заметив меня, Матвей устремил взгляд куда–то к солнцу, театральным жестом возвёл руки к небесам и, обращаясь к кому–то там наверху, проникновенно спросил:

— Женщины! Ну кто же вас за руль–то пускает?

«А нечего так строить!» — так и порывалась возмутиться в ответ я, но сдержалась и промолчала, на всякий случай виновато улыбнувшись.

Матвей снова достал мобильный телефон и через несколько секунд погрузился в новый разговор.

Чтобы как–то развлечься, я начала рассматривать последних опаздывающих пассажиров и примерять их к своему вагону. Вот идёт приятный мужчина и не старый почти — можно и к нам в вагон… Мимо? Ну и ладно… Симпатичная девушка и одна — только бы не к нам: вдруг в моё купе попадёт… А–а–а-а! К нам… вот невезуха… Семейная пара, вид у них какой–то зловредный, лучше бы мимо… Мимо! Йес! Ну и славненько…

Вот ответьте, пожалуйста, на вопрос: почему Министерство путей сообщения и билетные кассиры не заботятся об интересах пассажиров? Как было бы здорово, если бы билеты выписывались с учётом возраста и семейного положения! Представляете, первый вагон — семейные 20–30 лет, второй вагон — холостые и незамужние 20–30 лет, третий — семейные 31–40 лет, четвёртый — холостые и незамужние 31–40 лет и так далее, и тому подобное… Понятное дело, велик риск злоупотреблений со стороны кассиров с целью получения дополнительного дохода, поскольку непременно найдутся ловкачи, которые попытаются скрыть некоторые даты и факты своей биографии, чтобы заполучить место в желаемом вагоне. Хм… И эта проблема решаема: мы напустим на них проводников, которые будут отлавливать таких умников и умниц при посадке и препровождать в предписанные согласно их возрасту и семейному положению вагоны. Только нужно не забыть предусмотреть для проводников стимулирующую мотивацию, например, поймал ловкача — премия, ещё одного — ещё премия! Как же будет замечательно! Люди получат возможность общаться по интересам, завязывать новые знакомства, а там, глядишь, и свадьбы посыплются…

Ну да, а почему бы и нет? Чем поезда хуже других мест знакомства? Один из моих приятелей — очень интеллигентный человек — вообще познакомился со своей будущей женой в кожно–венерологическом диспансере… Не подумайте чего плохого, просто оба стояли в очереди для сдачи крови на анализ для получения каких–то справок. Только это короткое, но существенное пояснение они обычно давали в самом конце повествования о своей встрече, предварительно насладившись немым изумлением на лицах собеседников, переваривавших шокирующую информацию о, мягко говоря, необычном месте знакомства.

Глава 3. В ПУТЬ!

Дедулька и Ко

— Просьба пассажирам занять свои места, поезд отправляется! Провожающим просьба покинуть вагон! — громким голосом объявила проводница и скрылась в вагоне, чтобы самолично выдворить засидевшихся провожающих.

«Ур–р–ра! В путь, в путь!» — возликовала я и, шагнув на подножку, в последний раз огляделась по сторонам: перрон практически опустел, лишь единичные пассажиры спешили внутрь своих вагонов, поторапливаемые проводниками, да Матвей продолжал расхаживать вдоль вагона, разговаривая по телефону.

Вдруг вдалеке я заметила невысокую, сутулую фигуру пожилого, бородатого человека с тяжёлым рюкзаком за плечами, почти бегом продвигавшегося вдоль вагонов. Он бы побежал, да мешала больная нога — старик заметно прихрамывал. Человек был одет в старенький, но опрятный тёмный костюм. Пиджак, из–под которого выглядывала светлая водолазка с высоким горлом, как положено, застёгнут на все пуговицы.

Но не столько старик привлекал к себе внимание, сколько его спутники: слева от него семенил чёрно–рыжий, довольно упитанный щенок, походивший не то на немецкую овчарку, не то на дворнягу. Щенок послушно бежал рядом сам по себе, без поводка, не доставляя старику никаких проблем и хлопот, чего нельзя было сказать о втором спутнике деда — поросёнке. Необузданный свинский отпрыск, в шлейке и на поводке, метался из стороны в сторону, норовя запутать поводком деда, и никак не хотел подчиняться его увещеваниям. Понимая, что время на уговоры прошло и, если не предпринять решительных мер, им ни за что не успеть на поезд, старик прикрикнул на поросёнка и, взяв поводок покороче, грубо потащил бестолковое животное за собой. Не желая сдаваться, поросёнок, слепо повинуясь каким–то своим свинским инстинктам, раздражённо похрюкивая и повизгивая, упорно потащил старика в противоположном направлении.

Дед уже поравнялся с концом десятого вагона, ещё минута — и он доберётся до нашей, пока ещё открытой, в отличие от соседних, двери. Не успела я об этом подумать, как состав дёрнулся и плавно тронулся с места. Я напряглась: если бы старик смог побежать и если бы противный поросёнок не тащил его в обратном направлении, то он бы наверняка успел, но в сложившейся ситуации у деда не было ни единого шанса.

Похоже, Матвей пришёл к такому же неутешительному выводу: он не спешил запрыгивать на подножку поезда, а медленно шёл рядом с вагоном по перрону, держась рукой за поручень двери, напряжённо наблюдая за тщетными усилиями старика доковылять до заветной открытой двери.

— Пассажиры, немедленно пройдите в вагон, мне нужно закрыть дверь! — прозвучал за моей спиной раздражённый голос проводницы.

— Подождите минутку, там пожилой человек опаздывает, он уже почти добежал, — попросил Матвей, не отрывая напряжённого взгляда от дедульки и его компании.

— Да вы что?! У меня инструкция! Поезд тронулся — входная дверь должна быть закрыта! — возмутилась проводница и попыталась рукой отодвинуть меня в сторону, чтобы добраться до двери и выполнить свои должностные обязанности.

У меня внутри всё закипело от злости. Ах, инструкция?! А как же человеческое отношение? Мы люди или звери?! Но даже звери иногда способны вести себя по–человечески, к сожалению, на большее им мозгов не хватает, а мы, люди, просто обязаны поступать по совести, и моя совесть подсказывала, что нужно помочь старику.

Я быстро посмотрела на Матвея. Не знаю почему, но мне показалось, что он думает о том же и разделяет моё мнение.

— Помоги ему, я подстрахую, — прошептала я мужчине.

Он посмотрел на меня оценивающим взглядом, как будто прикидывая, можно мне доверять или нет, потом хитро прищурился и еле заметно кивнул головой.

Я резко развернулась к проводнице, блокируя проход к двери, и зло прошипела:

— Инструкция, говорите?! А вот в соответствии с моей инструкцией Љ 25/3, пункт 4, параграф 2, я могу привлечь вас к административной ответственности за неоказание содействия правоохранительным органам при исполнении ИХ должностных обязанностей. Или вы забыли, где я работаю?

Проводница на миг опешила и отпрыгнула на шаг назад. На её лице отобразился сложнейший мыслительный процесс, явно дававшийся ей с трудом, в результате которого родился вопрос, который проводница и задала уже более спокойным, но очень подозрительным голосом:

— А что это за должностные обязанности?

— Моя первоочередная обязанность — помогать нашим тайным агентам, возвращающимся с выполнения особо опасного задания, — твёрдым, уверенным голосом отрапортовала я, глядя на неё в упор.

Мама дорогая, что я несу… Только ребёнок и поверит в эту глупость. Но это было первое, что пришло мне в голову.

Проводница перегнулась через меня, старательно вытянула шею — и что там вытягивать? короткая ведь, как не знаю что, — выглянула на улицу и удивлённо уставилась на старика, щенка и поросёнка.

— Это — тайный агент? Который из них? — недоверчиво спросила она и, подумав немного, ещё более недоверчиво добавила: — А откуда вы знаете, что это агент?

Правда, откуда? Эх, заливать так заливать! Я поманила пальцем проводницу, выглянула из вагона и указала на старика:

— Видите у него на правом локте заплатку? Это — секретный знак агента, по нему мы и узнаём наших, — таинственно прошептала я и быстро добавила жёстким голосом: — И если вы хоть одной живой душе об этом разболтаете, я привлеку вас теперь уже к уголовной ответственности за разглашение государственной тайны в соответствии с внутренней инструкцией Љ 523, пункт 1. Вам всё понятно?

Испуганная проводница громко сглотнула и утвердительно мотнула головой, потом осторожно попятилась назад и прижалась к двери, ведущей в соседний вагон.

Уф–ф–ф… это оказалось совсем не сложно, вот только не люблю я врать.

Пока я отвлекала проводницу, Матвей со всех ног припустил к старику, крича на ходу:

— Дедуля! Вы в Гену с Чебурашкой давно играли?

— Что, милок? — переспросил не расслышавший слов дедок, изо всех сил ковылявший к спасительной открытой двери.

— Помните, Чебурашка предлагал крокодилу Гене: «Гена, давай я чемодан понесу, а ты меня понесёшь»? — И, не дожидаясь ответа, практически добежав до старика, добавил: — Хватайте быстрее ваших животных на руки, а я вас подхвачу — иначе не успеете!

Дедок не стал долго размышлять над словами Матвея. Он схватил под мышку левой руки визжащего и яростно выворачивавшегося поросёнка, а под мышку правой — щенка, который словно понимал, что происходит, и, в отличие от свинского сопротивления поросёнка, казалось, пытался оказать содействие своему хозяину и буквально сам прыгнул к нему под руку. В тот же миг Матвей очутился рядом с дедом. Ни секунды не мешкая, он сгрёб его вместе со всей живностью в охапку и, как будто не замечая веса, быстро побежал обратно.

К этому моменту я как раз завершила укрощение проводницы и высунулась из вагона. Увидев сорвавшуюся с места пирамиду, состоявшую из бегущего Матвея, державшего, как невесту на руках, дедульку, который, в свою очередь, крепко сжимал под мышками крупного щенка и не менее крупного, вырывающегося, визжащего поросёнка, не говоря уже о набитом рюкзаке, свисавшем со спины старика и всё время норовившем шваркнуть Матвея по коленкам, — я чуть не вывалилась от смеха из вагона.

Смех смехом, но мой мозг работал на опережение: хорошо, Матвей подхватил старика и очень скоро добежит до двери, но поезд–то движется, пусть всё ещё медленно, но движется. Чтобы запрыгнуть на подножку — нам ещё повезло, что перрон высокий и подножка была вровень с ним по высоте, — Матвею необходима хотя бы одна свободная рука, чтобы ухватиться за поручень и совершить прыжок, но свободной руки не было. Что делать? Если прыгать на ходу, не страхуясь поручнем, легко можно оступиться и упасть или, что ещё страшнее, провалиться ногой в щель между составом и перроном. Помимо использования стоп–крана, с которым я решила повременить до самого последнего момента, мне на ум приходил лишь один выход.

— Матвей! — закричала я мужчине. — Когда поравняешься с дверью, не пытайся запрыгнуть, это очень рискованно, поскольку у тебя руки заняты, а тебе необходимо хвататься за поручень, чтобы не упасть!

— Я рискну! — крикнул в ответ запыхавшийся мужчина.

— Нет, не нужно, пожалуйста! Как поравняешься, забрасывай дедулю внутрь, а я подстрахую, чтобы он не упал, а потом прыгай сам, так точно получится! Давай быстрее, скоро перрон закончится!

Матвей ничего не ответил и лишь прибавил прыти, а через несколько секунд он уже бежал рядом с дверью, выбирая момент для прыжка. Состав двигался всё быстрее и быстрее, с каждым мгновением сокращая расстояние до конца перрона. Похоже, Матвей наконец осознал, что с дедулей на руках ему никак не запрыгнуть и что предложенный мной вариант, с учётом обстоятельств, был единственно правильным и выполнимым, поскольку вскоре раздался его запыхавшийся голос:

— Алёна, принимай! На счёт «три»!

Я быстро отскочила на несколько шагов назад, вынудив проводницу, с вытаращенными глазами созерцавшую наши действия и шокированную осознанием того, что мы собирались предпринять, вжаться в дверь, у которой она стояла.

— Раз, два, три! — на счёт «три» Матвей на бегу перевернул старика из горизонтального положения в вертикальное и со словами: «Держитесь, дедуля!» — с силой оттолкнул его от себя.

Испуганный старик, подобно пуле, выпущенной из ружья, влетел в тамбур вагона и, как заправский эквилибрист, приземлился чётко на обе ноги. Я уже была наготове. Заняв позицию у входа в проход, я согнула одну ногу в колене, отставила другую далеко назад и выставила обе руки вперёд, ладонями к старику, готовая противостоять законам физики, согласно которым по инерции дедок и его компания должны были либо впечататься в стену, либо влететь в проход, ведущий к купе, и снова впечататься, но уже в другую стену. Почувствовав касание тела старика, я стала сгибать руки в локтях, с одной стороны, давя на старика и замедляя инерцию, с другой — смягчая удар, и в самом конце приняла остатки давления на своё тело, крепко упёршись ногами в пол. Сработало! Остановка произошла относительно мягко как для дедули, так и для меня. Мне повезло, что он был таким маленьким и худеньким, вот если бы пришлось тормозить Матвея…

— Ну вы, дедуля, даёте, — немного отдышавшись, протянул Матвей, без проблем запрыгнувший на подножку сразу же за дедом. — Что же вы так поздно из дома выходите?

— Да не рассчитал, сынок, не рассчитал, думал, что успею, да заплутал в метро, — ответил тяжело дышавший старик, опустив на пол щенка и прислоняясь спиной к стене.

Испуганный поросёнок громко визжал и извивался под мышкой деда, которому ничего не оставалось, как поспешно опустить на пол и его, не выпуская из руки поводка.

— Вы на метро ехали? — изумился мужчина. — Да как же вас с животными пропустили?

— Я их в сумке пронёс, — довольно хихикнул дед, гордый своей сообразительностью.

— Ай, молодец! — похвалил его Матвей, и мы рассмеялись.

— Да что мы в тамбуре–то стоим? Пойдёмте в вагон. Какое у вас место? — обратилась я к старичку.

— Э–э–э… вагон десять, место двадцать, — прочитал он, достав из кармана старого, залатанного, но опрятного пиджака билет.

Я замерла на месте. Мать моя женщина… это же… наше купе! Выходит, весь этот зверинец будет размещаться в моём купе?! Нет, дедушку, разумеется, я не причисляла к зверинцу и ничего против него лично не имела, но вот его спутники… Мои размышления внезапно были прерваны истошным воплем проводницы, которая от начала и до конца молча наблюдала за водружением в вагон дедульки и его мохнато–щетинистой братвы, не в силах побороть напавший на неё от изумления столбняк. Теперь она прочухалась и громко возвестила о своём существовании.

— Это что же тут происходит, а? Что же вы творите, а? А если бы вы под поезд попали — кому отвечать?! Мне?! Хулиганы, я сейчас полицию вызову! — возмущённо орала фрекен Бок, всё сильнее и сильнее распаляясь.

Дед и Матвей неуверенно переминались с ноги на ногу, чувствуя себя виноватыми. Щенок спокойно сидел в сторонке, внимательно наблюдая за происходящим. Поросёнок, давно учуявший свободу, но не имевший возможности ею насладиться из–за шлейки, сдерживающей все его попытки вырваться, яростно дёргал поводок, требовательно визжа.

— Не нужно полиции, — спокойно обратилась я к фрекен Бок и смерила её уничтожающим взглядом. — Вы забыли, я уже здесь.

Проводница поперхнулась, откашлялась, потом пораскинула немного мозгами и сконцентрировала свой гнев исключительно на дедуле, который сразу же сжался в комок под напором агрессивной тётки.

— Вы что, не знаете, что животных нужно перевозить в багажном отделении или в специальных клетках? — грозно нависала фрекен Бок над вконец растерявшимся дедом.

— Да откуда же мне знать, дочка? — развёл руками дед. — Я, почитай, впервые скотинку на поезде везу.

— Как их зовут? — встряла в разговор я, с улыбкой на губах разглядывая поросёнка и щенка.

— Баксик и Бобрик, — улыбнулся в ответ старик.

В этот момент в дверях появился Иван и с изумлением на лице уставился на нашу компанию.

— Я тебе потом всё объясню, — обратился Матвей к Ивану.

Что это? Они знакомы? Вот это да! Я удивлённо перевела взгляд с Матвея на Ивана, пытаясь понять. А что тут, собственно, понимать? Если они знакомы, то та здоровая красная олимпийка и электробритва принадлежат Матвею! Теперь понятно, почему в купе не было второго попутчика, ведь он — Матвей, а Матвей всё время находился на улице. Йес! Мне положительно везёт сегодня на попутчиков!

— Незнание законов и инструкций не освобождает от ответственности! — продолжала громыхать проводница. — А почему они без намордника, а?

Дед на мгновение застыл, изумлённо вскинув брови, и тихо прошептал:

— А куды же им намордники цеплять… у них же, почитай, ещё и морды–то нету…

— Они же мне весь вагон загадят! — не унималась проводница.

— Ни–ни, и даже не боись, дочка, не загадят, я их из купе ни на секунду не выпущу, — быстро затараторил дедулька, стараясь звучать максимально убедительно.

Я ушам своим не поверила. Класс, просто класс… То есть получается, что вся эта четвероногая братия на протяжении долгого путешествия — а это почти сутки — будет радостно гадить в моём купе? Прелесть какая. М-да… в хлеву мне ещё никогда не доводилось путешествовать, и, честно говоря, подобная перспектива не внушала мне особого оптимизма.

И вдруг с интервалом в доли секунды произошло сразу несколько событий. Вагон внезапно сильно дёрнулся; чтобы не упасть, проводница отставила в сторону правую ногу; и без того напуганный поросёнок резко изменил траекторию направления прорыва и рванул в противоположную сторону. Дико визжа, свин пролетел между ног проводницы, не рассчитав тормозного пути, он не успел вовремя остановиться и с разгону врезался в стену головой. Контуженый поросёнок начал в панике метаться по всему тамбуру, всё больше и больше запутывая ногу фрекен Бок поводком.

Женщина раздражённо заверещала, начала топтаться на месте, трясти и взбрыкивать ногой как нервнобольная, стараясь избавиться от поводка, и в один прекрасный момент от души топнула ногой по хвосту невозмутимого щенка, сидевшего неподалёку и на удивление спокойно созерцавшего происходящее. От неожиданности и боли щенок громко взвизгнул и высоко подпрыгнул на месте. Он бы, наверное, стерпел обиду и проигнорировал непреднамеренное оскорбление со стороны фрекен Бок, но в тот самый момент, когда пёс снова приземлился на пол, перед его носом просвистела брыкавшаяся нога проводницы, и щенок, не сдержавшись, изо всех сил вцепился в неё зубами. Фрекен Бок взревела от страха и боли, как раненый бизон, настигнутый прайдом львиц; полуживой от страха визжащий поросёнок, по всей видимости, решил, что настал его смертный час, и из последних сил рванул в проход. С диким грохотом и воплем потерявшая равновесие проводница рухнула на пол. «Мама дорогая, сейчас что–то будет», — едва сдерживая хохот, подумала я, по стеночке пробралась в коридор вагона и юркнула внутрь, притворив за собой дверь.

Тут и там раздавался шум открывающихся дверей купе, из–за которых выглядывали взволнованные пассажиры. По вагону прошёл ропот испуганных голосов:

— Что, что происходит?

— Это был взрыв, вы не слышали?

— Кого–то убили?

— Вы тоже слышали вопли или мне лечиться пора?

М-да… Не хватало ещё весь вагон на уши поставить. Нужно что–то предпринять.

Я изобразила на лице озабоченный вид и громко сказала, обращаясь к высыпавшим пассажирам, которые всё же не решались отойти от своих купе и выглянуть в тамбур, в котором, как они подозревали, явно что–то происходило:

— Товарищи! Спокойствие! К нам в вагон ввалился пьяный бомж, и мы помогаем проводнице его вытурить, только пока безуспешно. Он такой грязный и вонючий, а ещё его тошнит, фу–у–у… — я с отвращением скривилась, передёрнула плечами и закончила фразу с самым невинным выражением лица: — Кто–нибудь хочет нам помочь?

Не успела я договорить, как послышался шум закрывающихся одна за другой дверей, и не прошло и нескольких мгновений, как коридор очистился от пассажиров и снова стал девственно необитаем. Я довольно ухмыльнулась и поспешила обратно в тамбур.

— Идите отсюда, да побыстрее, я всё улажу, — не успела я войти, как наткнулась на Матвея, выпроваживающего всех вон из тамбура.

Мы дружно ввалились в вагон и захлопнули за собой дверь, предоставив Матвею урегулировать конфликт.

— Ох, ссадють нас с вами с поезда, как пить дать ссадють, — сокрушался старик, скорбно глядя на своих зверей.

— Не волнуйтесь, Матвей что–нибудь придумает, — заверил его Иван. — У него дар очаровывать женщин, причём чем старше и страшнее женщина, тем эффективнее этот дар срабатывает.

Я усмехнулась про себя и с интересом прислушалась к тому, что происходило в тамбуре. Разобрать слова не представлялось возможным, но по интонациям было очевидно, что вначале проводница ругалась и сыпала угрозами, потом ворчала, затем причитала и плакалась и, наконец, захихикала. Миролюбивое окончание разговора не оставляло сомнений в том, что конфликт практически исчерпан.

— Какие смешные имена у зверей — Баксик и Бобрик, интересно, кто из них кто? — я вопросительно посмотрела на Ивана.

— Хм… Баксик — это точно поросёнок, — не задумываясь ответил он.

— Любопытно, почему? — заинтересовалась я.

— Очень просто. Дедок вырастит этого поросёнка в здорового кабана, забьёт, продаст на рынке и заработает деньги, отсюда и Баксик… можно было и Рубликом назвать, — улыбаясь, выдвинул свою версию Иван, практически не раздумывая.

Мы оба рассмеялись. Ну что же, звучит логично, только вот дед каким–то корыстным получился.

А дедуля тем временем разными ухищрениями пытался приманить всё же вырвавшегося и теперь носившегося по вагону поросёнка:

— Бобрик, Бобрик, да иди же сюды, ирод! Нас же с тобой сейчас с поезда сымут, и пойдём пешком, как горемыки какие.

Я снова рассмеялась.

— Ага, — ехидно сказала я, обращаясь к Ивану. — Неувязочка вышла: Баксик–то — щенок!

Я вопросительно посмотрела на мужчину. Интересно, как он выкрутится?

— Конечно, щенок, — невозмутимо ответил Иван, почёсывая подбородок, которому явно не хотелось чесаться. — Всё ещё проще: дедок откормит этого милого щенка в здоровенного кобеля, продаст в корейский ресторан и заработает баксы!

Мы переглянулись и снова расхохотались. Молодец! Люблю людей с хорошим чувством юмора — легко с ними очень и уютно.

А тем временем дверь в вагон распахнулась настежь, и на пороге появилась раскрасневшаяся от удовольствия, сияющая, словно полуночная звезда в безоблачную ночь, проводница, поддерживаемая под руку галантным Матвеем. Сопроводив даму до двери служебного купе, он ненавязчиво затолкнул её внутрь, шепча ей на ухо что–то, от чего она глупо захихикала, и, поцеловав напоследок охотно протянутую пухлую лапку, закрыл дверь купе, подводя тем самым жирную черту и объявляя конец сеанса.

— Уф–ф–ф… — закатил глаза Матвей, приблизившись к нам с Иваном. — Пришлось попотеть…

— Э–э–э… а–а–а… у–у–у… — я удивлённо уставилась на мужчину, не будучи уверенной в том, что поняла его правильно. Уж лучше бы неправильно.

— Уговоры на старое чучело плохо действовали, зато пятьдесят баксов тут же переменили ход сражения, и противник полностью и безоговорочно капитулировал, набиваясь при этом в плен, — с готовностью пояснил Матвей и, усмехнувшись, спросил: — А ты что подумала?

— Ну и слава богу, — облегчённо вздохнула я, проигнорировав его вопрос, чтобы не выглядеть идиоткой. — Пойдёмте быстрее к себе от греха подальше.

Старик уже сидел на нижней полке в купе и что–то перебирал в своём рюкзаке. Щенка не было видно — наверное, уснул под лавкой. Умаявшийся поросёнок, всё ещё находясь в депрессивном состоянии, развалился посередине купе на коврике и раздражённо похрюкивал, наверняка проклиная дорогу и двуногих, мечтая об уютном хлеве с мягким земляным полом, устланным свежим пахучим сеном.

— Давайте знакомиться? — предложила я, усаживаясь напротив старика. — Меня Алёна зовут, это — Иван, а ваш спаситель — Матвей.

— А я дед Силантий, — улыбнулся дедушка и поочерёдно пожал протянутые руки ребят.

— Дедуль, а зачем вы в Москву ездили? — поинтересовалась я.

— Дочку решил навестить, давно не видел, соскучился очень, — улыбнулся он. — Как замуж вышла, почитай, с тех пор и не виделись.

Старик помолчал немного, задумавшись, и с грустью в голосе продолжил:

— Почему дочки не остаются с родителями? Эх–х–х… был бы у меня парень — привёл бы молодую хозяйку в наш дом, и нам со старухой всё веселее было бы…

— Не расстраивайтесь, дед Силантий, — мягко сказала я и слегка коснулась его руки. — Будете в гости друг к другу приезжать, как сейчас, а потом внуки пойдут, станут каникулы у вас проводить.

Дед слабо улыбнулся, слегка приободрённый моими словами.

— А внуки начнут из рогаток в кошек палить да у соседа яблоки из сада тырить, так что не соскучитесь! — подхватил Матвей, и мы рассмеялись.

— Да нет соседей–то, — снова загрустил Силантий. — Почитай, одни мы с бабкой во всей деревне и остались…

Мы с ребятами переглянулись.

— Как же это получилось? — тихо спросил Иван.

— Да как получилось? Так и получилось, — печально протянул дед и развёл руками. — В Воронежской области мы живём. Деревня–то у нас большая была и старинная, старики говаривали — лет триста стояла. Только вот добираться к нам далече больно, на отшибе мы, до ближайшего города, почитай, километров сто будет, а дорог никаких… Так и живём, отрезанные от всех удобств цивилизации: до сих пор лучину жжём и печку дровами топим, из колодца воду носим да стираем на речке. Старики все померли давно, а молодёжь в город подалась. Так и остались мы со старухой одни–одинёшеньки… Да ещё дочка в Москву учиться поехала, отучилась, нашла работу, вскоре вышла замуж, да так домой и не вернулась… Мы с бабкой не в обиде, она молодая, ей жить по–человечески нужно, а мы уж как–нибудь свой век докоротаем…

Старик шумно вздохнул и погрузился в свои мысли.

Ну что же, понятно. Ничто не стоит на месте, «всё течёт, всё изменяется», и то, что когда–то казалось в порядке вещей, со временем перестало удовлетворять людей. Естественное человеческое стремление к лучшей жизни сыграло злую шутку со многими русскими деревнями. Сердце сжимается при виде полусгнивших, полуразвалившихся, грубо заколоченных досками изб, сохранивших жалкие остатки былого великолепия. А вы помните, как их строили? Как говорили в старину — «всем миром», то есть всей деревней, да и жители соседних помогали, поскольку родственники были повсюду.

Как гласит поговорка, «чужой кусок пирога слаще», вот и шли парни в близлежащие поселения в поисках суженой. Так мой дедушка познакомился со своей будущей женой — моей бабушкой: ходил в гости к родственникам в соседнюю деревню за несколько вёрст и на каком–то празднике приметил бойкую голубоглазую чернявую девчонку. Стали они встречаться — ходили за ручку по дороге вдоль деревни туда–обратно, туда–обратно, да сидели на лавочке под окнами дома девчушки. Сидят бочок к бочку, семечки лузгают, а мама девчонки из–за занавески выглядывает, контролирует. Потом свадьбу сыграли, и увёз дедушка бабушку в свою деревню. Поначалу с его родителями жили, а потом «всем миром» собственную избу поставили. Дедушка своим мастерством на всю округу славился — и столяр, и маляр, и печник, и плотник, много сил и умений вложил он в обустройство жилища, зато какая красотища получилась! Уровень жизни в деревнях примерно одинаковым был, а выделиться хотелось, так что поневоле приходилось умельцами становиться. Выдумывали мудрёные заборы с резными воротами; ставни и наличники расписывали, украшали причудливой резьбой, узор которой ни у кого не повторялся.

А сейчас что? Замки и дворцы–то стоят, да только глаз не радуют, а лишь озлобление у окружающих вызывают, поскольку нет больше соперничества между хозяевами в мастерстве и умении, а налицо лишь соперничество хозяйских кошельков. Грустно всё это…

— А что же вы кушаете? — прервав мои размышления, спросил Иван.

— К нам автомагазин раз в месяц приезжает — это ежели дороги позволяют, а как не позволяют, так и сидим, горемыки, на старых запасах кукуем. Почитай, всё сами делать научились: держим скотину и птицу, работаем на огороде, запасаемся на зиму… даже хлеб сами печём, — гордо улыбнулся старик. — Вот и Бобрика на племя прикупил, — кивнул старик на дремлющего на прикроватном коврике и наконец–то успокоившегося поросёнка. — Старый–то кабан совсем никудышный стал, немощный, пришла пора менять. А Бобрик породистый, хороший производитель будет.

Старик удовлетворённо крякнул.

— А щенка тоже на племя прикупили? — хохотнул Матвей и подмигнул нам.

— Да нет, не прикупил, — ответил дед, немного сникнув. — Я его дочке вёз в подарок. Моя Альма ощенилась на старости лет, всего одного щенка принесла, вот и решил я подарить его дочке. Привёз, а ейный муж в позу встал: не хочу, говорит, чтобы в квартире нашей с дорогим паркетом собака жила, она, дескать, весь этот дорогущий паркет шерстью завалит и когтями покоцает. Так и не взяли Баксика, вот и везу обратно домой.

Мы переглянулись — Матвей уже явно пожалел о том, что нечаянно затронул неприятную для Силантия тему.

— А давайте–ка я вас, ребятки, своим, домашним угощу, а? У меня тут припасено немного на дорожку, — вдруг засуетился старик и полез в потрёпанный рюкзак, откуда, порывшись немного, начал извлекать и раскладывать на столе разные вкусности, быстро наполнившие купе потрясающей гаммой ароматов. На стол поочерёдно легли солёное сало, копчёный окорок, варёные яйца, огурцы, помидоры и мёд — всё домашнее, натуральное, своё. Как же заманчиво пахло! Я и не предполагала, что так сильно проголодалась.

Реакция ребят на всё это великолепие — отдельная история, поскольку мужчины есть мужчины: жадными глазами они, казалось, уже уничтожали харчи, отдавая безоговорочное предпочтение салу и окороку. Добавив к праздничному столу буханку чёрного хлеба, старик быстро потёр руки, удовлетворённо крякнул и с радушием гостеприимного хозяина произнёс:

— Кушайте, ребятки, на здоровье, не стесняйтесь! Чем богаты, тем и рады.

Мы благодарно улыбнулись и потянулись к еде. До чего же всё–таки милый этот дедушка, необычайно добрый, простой и бесхитростный. Жаль, что такие люди не часто встречаются. А эта противная фрекен Бок хотела забыть его на перроне… Замечательные у меня попутчики, просто замечательные! Никогда ещё мне так не везло в поездке.

С улыбкой на губах я бессознательно рассматривала поросячий хвостик, дёргающийся под столом, — проснувшийся свинтус, похоже, что–то там нарыл. Я заглянула под стол и… остолбенела.

— Брысь, хрюн! — рявкнула я и поспешно выхватила из–под пятачка возбуждённого охотой поросёнка драгоценную коробку с червями.

Почему драгоценную? Мне сказали, что на Волге земляных червей днём с огнём не сыщешь, вот и прихватила с собой, пол–огорода у родителей перекопала, зато набрала самых больших и толстых. В коробке компостная земля, так что им там уютно, как дома. Куда бы их положить, чтобы свинтус не унюхал и снова до них не добрался? Поразмыслив немного, я встала на нижнюю полку и аккуратно поставила пластмассовую коробку наверх, в багажный отсек над дверью, рядом со своими спиннингами, предварительно приоткрыв немного крышку, чтобы обеспечить червям достаточный приток воздуха.

— Ай да дедуля, ай да закусон! — протянувший было к окороку руку Матвей внезапно передумал и, наклонившись под стол, запустил руку в свою сумку с продуктами. — Под потрясный закусон мы поставим выпивон, — скаламбурил он, торжественно водружая на стол бутылку дорогого виски, и рассмеялся, как счастливый ребёнок, предъявивший ошалевшим от неожиданности родителям дневник с пятёркой вместо обещанной привычной двойки.

— О–о–о! — протянули мы с Иваном, а дедок нацепил на нос очки и начал пристально разглядывать этикетку.

— Это что это такое–то, а, сынок? — спросил он немного погодя. — По–ненашему всё написано… Одеколон, что ли, какой?

Мы беззлобно прыснули со смеху, потешаясь над наивной неосведомлённостью старика, а старик, смекнув, что сморозил какую–то глупость, без колебаний присоединился к нам, разнообразив наш смешок звонким заливистым подхихикиванием, от звуков которого мы теперь уже расхохотались.

— Мы не пьём одеколон, дед Силантий. Это виски, что–то типа настойки на травах, — всё ещё смеясь, отозвался Иван. — Пили когда–нибудь?

— Какие такие «виски»? — сконфуженно произнёс старик. — Что за слово такое нерусское…

Мы переглянулись и улыбнулись.

— Так товар же не русский, а заграничный, вот и название нерусское, — терпеливо пояснил Иван. — Дед Силантий, вы лучше попробуйте, а не расспрашивайте, — широко улыбнулся Иван и протянул старику один из наполненных Матвеем маленьких стаканчиков.

— Ну что же, попробуем, что это за заграничная штука–дрюка, — сказал дедуля. Он поднёс стаканчик к носу, долго принюхивался, а потом залпом опрокинул содержимое в рот. — Ух–х–х, хорошо! — крякнул дед и причмокнул языком. — Только наше российское — оно завсегда лучше, — подмигнул нам старик и полез в рюкзак, из которого мигом вытащил небольшую плоскую коньячную бутылку, заполненную жидкостью цветом чуть темнее коньяка.

— Что это — коньяк? — с любопытством спросил Матвей.

— Коньяк, — хитро улыбаясь, подтвердил дед и пояснил: — Доморощенный коньяк.

— Самогон, что ли?

— Не угадал. Это водка, настоянная на дубовой коре, да ещё травки кое–какие целебные туда добавлены. Такого вы нигде не попробуете, мне рецепт по наследству достался, из поколения в поколение передавался, — улыбнулся дед и разлил настойку в чистые стаканчики. Разлил совсем понемногу, как лекарство.

— Дед Силантий, а ведь в дубовой коре много дубильных веществ, мы от неё… это… того… не задубеем? — улыбнулась я.

— Вот потому и наливаю по чуть–чуть, — соглашаясь, кивнул головой старик. — Это лекарство, и принимать его нужно с умом… хотя любой алкоголь надобно с умом принимать, иначе бед не оберёшься, — поучительно сказал Силантий.

Запрет вина — закон, считающийся с тем,

Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.

Когда соблюдены все эти оговорки,

Пить — признак мудрости, а не порок совсем, —

процитировала я внезапно пришедшие на память строчки.

— Правильно, дочка, — дедуля снова закивал головой в знак согласия. — Хороший был поэт, Омар Хайям, правильный.

— Вы знакомы с творчеством Хайяма? — изумлённо протянул Иван, чуть не поперхнувшийся от неожиданности настойкой.

— Я много с чем знаком, — хитро улыбнулся старик и подмигнул Ивану.

Мелкими глоточками мы выпили настойку, которая имела несколько терпковатый, но удивительно мягкий и приятный вкус. Мы пили и причмокивали от удовольствия, стараясь до конца прочувствовать весь букет любопытного напитка.

— Разве сравнится такая красота с вашей виской? — спросил довольный дед, удовлетворённый нашей реакцией на настойку.

— Нет, дедушка, не сравнится. Напиток просто волшебный, — расщедрился на похвалы Иван.

— Да уж, без волшебства тут не обошлось, — хитро прищурился старик и закрыл бутылку крышкой. — Приятные вы люди, ребятки, — сказал старик, обращаясь ко всем нам. — Многие говорят, что не та нынче молодёжь пошла, мол, раньше лучше люди были, добрее, честнее… Не согласен я. Дураков и подлецов в любые времена хватает, как среди молодёжи, так и среди стариков. А вы молодцы! Оставайтесь всегда такими, какие вы есть, и… держитесь друг друга. Уж больно мощная вы сила, когда все вместе, поверьте старику, чую я. Дарю вам эту настойку, только не забывайте, что напиток этот лекарственный, целебный, так что без нужды её не переводите. Настойка эта сил при любом бессилии придаёт и от болезней многих странных лечит.

Какой же замечательный он всё же человек! Мудрый и не такой уж простой, каким показался вначале. Меня уже совсем не беспокоило, где будет гадить его зверинец и удастся ли мне сегодня вообще заснуть под аккомпанемент хрюканья и тявканья, если зверушкам вдруг захочется порезвиться. Почему–то так захотелось сделать для Силантия что–то приятное.

— Спасибо вам, дедушка, на добром слове, — искренне поблагодарила я старика и, осенённая внезапной идеей, возбуждённо добавила: — А хотите, мы к вам как–нибудь в гости приедем, а?

— Точно! Приедем! По грибы вместе походим, на рыбалку, да и по хозяйству поможем, — в радостном возбуждении поддержал меня Матвей, а Иван быстро закивал головой в знак согласия.

Дедуля растерянно смотрел на нас, казалось, он не ожидал, что кому–то может показаться привлекательной идея навестить двух пожилых людей, проживающих в глуши и оторванных от цивилизованного мира.

— Вы правда, ребятки, не шутите? — расчувствовался Силантий. — У меня же там, почитай, никаких удобств нету.

— Так это же здорово! — с энтузиазмом воскликнул Иван. — Будем на сеновале спать, парное молочко пить, почувствуем себя робинзонами на необитаемом острове!

— Приезжайте, ребятки, обязательно приезжайте, — приглашал нас вдохновлённый дед. — Мы со старухой так рады будем! Будет вам и рыбалка, и молоко, и фрукты–овощи с грядки, и сеновал у меня есть, а какая русская баня! А воздух у нас какой, тишина и спокойствие! Отдохнёте так, как нигде и никогда не отдыхали.

Захваченные идеей, мы оживлённо обсуждали нашу предстоящую поездку в гости к деду Силантию. И пусть никто из нас не был готов назвать точной даты визита, все мы были глубоко убеждены в том, что обязательно выберемся к доброму, гостеприимному старику.

— Только как же нам вас предупредить о своём приезде? — внезапно спросил деда Иван и задумался. — Телеграмма до вас вряд ли дойдёт… а мобильная связь у вас работает?

Силантий ненадолго задумался и радостно объявил:

— Есть у нас связь! Мужики из соседнего села говорили, что есть! Недавно две вышки высоченные недалече поставили, говорят, для связи. Э–э–э… только вот мобильного телефона нет у меня, — добавил погрустневший дед.

— Не беда! — обрадованно воскликнула я и, схватив с полочки дамскую сумочку, быстро извлекла из неё старенькую, но крепкую трубку. — Дедушка, возьмите мой, дарю, — счастливая от мысли, что могу сделать для этого приятного человека хоть что–то хорошее, я протянула ему мобилку и, ещё немного покопавшись в сумке, добавила зарядное устройство. — Вы не переживайте и не стесняйтесь, берите, — быстро заговорила я, увидев, что испуганный Силантий собирается отказаться от подарка, — у меня ещё один есть, а этим я практически не пользуюсь и всё равно хотела подарить его кому–нибудь. Так мы сможем с вами связаться и вообще узнать, как у вас дела. Сейчас на балансе телефона рублей пятьсот, если будете много разговаривать, например, с дочкой, то не забывайте пополнять баланс. Вряд ли вы сможете сделать это самостоятельно, так что можете просить дочку, чтобы она периодически подкидывала на счёт денег, или звоните нам, и мы вам поможем.

Со счастливой улыбкой я смотрела на растроганного Силантия, сжимавшего в руках мобильный телефон и зарядку, на довольных ребят, молча поддерживающих и одобряющих каждое сказанное мной слово. Мне было настолько легко и радостно на душе, что безумно хотелось продлить эти счастливые минуты как можно дольше. Если его дочь не догадалась сделать отцу такой необходимый подарок, то это сделаю я… в память о своём любимом дедушке…

— Спасибо тебе, дочка, — каким–то надломленным голосом прошептал старик.

Мне показалось, что ещё немного — и он, окончательно расчувствовавшись, расплачется, и я поспешила ему на выручку:

— Ребята, объясните, пожалуйста, дедушке, как пользоваться телефоном… э–э–э… у меня с техникой нелады, так что лучше кому–нибудь из вас это сделать.

— Не вопрос! — быстро отреагировал Матвей, беря из рук подавленного деда телефон.

Быстро взглянув на трубку и прощёлкав функционал, он удовлетворённо кивнул, что–то там кумекая, и принялся подробно и доступно, как маленькому ребёнку, объяснять Силантию основные функции. Но старик, давно переставший надеяться исключительно на собственную память, поспешно достал из кармана пиджака небольшой блокнот и шариковую ручку и, как прилежный ученик, занялся подробным конспектированием. В завершение тренинга–экспромта Матвей забил в память телефона продиктованные нами телефонные номера, быстро добавил свой и вернул трубку деду.

— Ну вот и всё, — довольно улыбнулся он. — Теперь мы сможем поддерживать с вами связь и договориться о нашем визите… а то вдруг мы нагрянем без предупреждения, а вы на охоту на неделю в тайгу уйдёте.

— Матвей, там нет тайги, — рассмеялась я.

— Всё равно, — снова улыбнулся Матвей и, обращаясь к деду, попросил: — Нарисуйте нам, пожалуйста, карту, как к вам проехать на машине, только поподробнее.

— Это я мигом! — счастливо улыбнулся Силантий и, вырвав из блокнота чистый лист бумаги, принялся что–то на нём чертить, давая по ходу пояснения.

Я не слушала пояснений, предоставив это ребятам, уж точно более компетентным в вопросах топографии…

— А старуха–то моя как рада будет вашему приезду! Она у меня радушная хозяйка. Сейчас приеду, расскажу ей про вас, то–то она обрадуется! — мечтательно сказал Силантий, закончив с чертежом, и протянул аккуратно сложенный лист Матвею.

— А вы разве не под Воронежем живёте? — с улыбкой спросила я, вспоминая недавний рассказ Силантия про свою деревню.

Рассеянный дедулька, понятное дело, старенький ведь совсем.

— А как же, ясен пень, под Воронежем! — радостно ответил старик.

— Стоп, — немного нахмурилась я, не понимая, что к чему. — И вы сейчас домой едете, в Воронеж?

— Конечно, в Воронеж, куды же ещё? — всё так же радостно ответил Силантий, не подозревая, к чему я клоню.

Я заметила, как внезапно переменились лица ребят, только что оживлённо щебетавших: они выглядели растерянными и немного испуганными.

— Что, что такое? — непонимающе спросил дедулька, почувствовав резкую перемену микроклимата в нашей ещё минуту назад душевной и по–домашнему тёплой компании.

— Дедушка, этот поезд идёт в Астрахань и, к сожалению, не через Воронеж, — рубанула я правдой и тут же пожалела о том, что сделала это так прямо, без предварительной подготовки.

Старик внезапно изменился в лице и растерянно уставился на нас, неосознанно теребя в руках блокнот и ручку, которые собирался положить в карман.

— Как же это так, ребятки? — упавшим голосом прошептал он. — Или я чего перепутал, старый кобыляк? Я же билет заранее брал, и старуха моя знает, когда я воротиться должон… переживать ведь будет… Да и как мне теперь домой попасть?

— Покажите ваш билет, — вдруг попросил Иван. — Он ведь при вас? Я не видел, чтобы вы отдавали его проводнице.

— Тута он, — засуетился дедок и вытащил из кармана пиджака аккуратно сложенный вдвое железнодорожный билет.

Мы напряжённо следили за Иваном, внимательно изучавшим билет, не представляя, что можно придумать и как помочь несчастному старику. Но так хотелось!

— Смотрите, — наконец сказал Иван, внезапно просияв.

Мы с Матвеем выжидающе переглянулись: улыбается — это хороший знак, может, есть идея?

— Вагон и место у вас действительно те, а вот номер поезда не совпадает. Ваш поезд уходил через пятнадцать минут после нашего. По всей видимости, вы перепутали перроны. Если мне не изменяет память, через час с небольшим после отправления бывает первая остановка и станция эта достаточно крупная, то есть на ней останавливаются абсолютно все поезда. Ваш поезд обычный, пассажирский, а наш — фирменный, так что мы в любом случае прибудем туда первыми. Вы просто сойдёте на этой станции и пересядете на свой поезд, — закончил пояснения Иван, довольно улыбаясь.

— Умница ты наша! — в порыве чувств я быстро обняла Ивана и чмокнула в щёку и, выскакивая из купе, бросила на ходу: — Побегу спрошу проводницу, когда остановка!

Иван оказался прав: через несколько минут намечалась та самая остановка, о которой он говорил, продолжительностью в десять минут. Мы засуетились, точнее, Силантий засуетился, спешно убирая в рюкзак телефон, зарядку, подготавливая поводок…

— Ребята, — вдруг растерянно прошептала я, окидывая взглядом опустошённый стол. — Мы уничтожили все припасы деда Силантия, чем же ему теперь в дороге питаться?

— Да не волнуйся, дочка, — улыбнулся старик, копошась в рюкзаке. — Мне много не нужно, по сусекам чего–нибудь да наскребу. Это вы молодые, вам ещё расти и расти, так что питаться нужно хорошо.

— Э, нет, так дело не пойдёт, — вмешался в разговор Иван. — Вы нас угощали, теперь наша очередь о вас позаботиться, а то помрёте с голоду — к кому нам тогда в гости ехать? Организуем дедушке что–нибудь вкусненькое?

Вопрос Ивана прозвучал как призыв, и мы с Матвеем с бешеным энтузиазмом закопались в продуктовых сумках, извлекая на стол дорожные припасы.

— Вот, возьмите, — сказала я, выложив пару яиц, пару варёных картошек в мундире и большой свёрток в фольге. — Это — курица, — пояснила я, указывая на свёрток, и, увидев раскрывающийся рот Силантия, немного смутившись, быстро добавила: — Вы не волнуйтесь, я не сама её готовила, она из кулинарии, так что точно не отравитесь.

Матвей тем временем достал огурцы, помидоры, чёрный хлеб и солидный кусок колбасы — воистину джентльменский набор.

Поняв, что ему всё равно не отбрыкаться от предлагаемой нами еды, Силантий сдался, но не до конца: взяв со стола огурец, помидорку, яйца и отрезав кусок колбасы и хлеба, он тщательно завернул продукты в целлофановый пакет и, убирая свёрток в рюкзак, твёрдым голосом сказал:

— Ребятки, вы уж извините, но я не могу оставить вас без еды — вам ещё ехать и ехать. А мне, старику, много ли нужно? Этого за глаза хватит… ещё и старуху свою угощу.

— Вот, возьмите и это, — Матвей быстро засунул деду в рюкзак начатую бутылку виски. — Тоже угостите свою старуху. Только много не наливайте, а то спать не даст.

Старик улыбнулся:

— Эх, ребятки, жалко мне с вами расставаться, хорошие вы люди.

— А мы и не расстаёмся, обязательно встретимся! Обязательно! Даже и не сомневайтесь! — зашумели мы, перебивая друг друга.

Тем временем поезд начал притормаживать, подъезжая к вокзалу. Служебным голосом проводница объявила название станции и продолжительность стоянки.

— Мы вас проводим, — за всех сказал Иван, не сомневаясь, что мы его поддержим.

Матвей взял рюкзак старика, а старик пристегнул поводок к шлейке заволновавшегося Бобрика. Баксик, едва открылась дверь купе, пулей выскочил в коридор и пустился к выходу из вагона. Дружной толпой мы вывалили на перрон под звуки возобновившегося хрюканья поросёнка. Проводница, стоявшая, как часовой на посту, у дверей вагона, провожала нас насторожённым взглядом, тщетно пытаясь сообразить, что происходит.

— Я сейчас, — быстро сказал Матвей и побежал в направлении здания вокзала.

Через пару минут он снова появился и торжествующе объявил, обращаясь к деду:

— Всё пучком: ваш поезд прибывает через двадцать минут.

— Слава тебе господи! Получилось! — обрадованно воскликнул старик.

— До свидания, дед Силантий, — прощались мы со стариком.

— И вот ещё что… — спохватился Матвей и, порывшись в кармане джинсов, вытащил оттуда зелёную бумажку, которую тут же запихнул в карман пиджака деда, не предоставляя нам с Иваном никакой возможности хорошенько её рассмотреть… впрочем, нам и так всё было понятно. — Когда будете садиться в свой вагон — сразу же дайте это проводнице, как только она раскроет рот по поводу ваших спутников. Там за вас заступиться некому будет.

Дед Силантий снова расчувствовался и, обнимая нас поочерёдно, всё приговаривал:

— Спасибо вам, ребятки, за всё… спасибо… храни вас Господь!

— Удачи вам, дедушка! И всего самого наилучшего!

Я огляделась по сторонам в поисках Баксика. Искать не пришлось: щенок спокойно сидел чуть поодаль от деда и внимательно следил за нашим прощанием. Какой же он всё–таки умница! Такого смышлёного пса я, заядлая собачница, ещё никогда в жизни не встречала, да и не встречу, точно не встречу.

Я присела на корточки и ласково потрепала щенка по голове:

— Прощай, малыш.

Баксик взволнованно тявкнул и, подпрыгнув, аккуратно лизнул меня в нос.

— Поезд отправляется, просьба пассажирам занять свои места. Провожающим просьба покинуть вагон, — заученно протрубила проводница и метнула в нашу сторону угрожающий взгляд.

Ещё раз по очереди обнявшись с Силантием, мы поднялись по ступенькам, маша ему на прощание руками. Маневрируя пышным телом, поднимающаяся вслед за нами фрекен Бок оттеснила нас внутрь и, подняв подножку, закрыла дверь. Нам ничего не оставалось, как вернуться в своё купе. Поезд дёрнулся и медленно двинулся в путь, постепенно набирая скорость…

Неожиданное приобретение

Высунувшись в приоткрытое окно купе, мы ещё долго махали на прощание оставшемуся на перроне Силантию, пока старик совсем не скрылся из виду.

— Какой же замечательный дедуля, — усаживаясь с ногами на свою полку, задумчиво протянула я, снова вспомнив своего дедушку, которого мне так не хватало.

И словно в подтверждение моих слов из–под полки раздался громкий и уверенный «тяв», от которого я подпрыгнула на месте, а ребята медленно осели на полку, почему–то вытаращив на меня от изумления глаза, как будто это я тявкнула. Матвей осторожно, словно боясь спугнуть галлюцинацию, присел на корточки, вытащил из–под полки упирающегося Баксика, да так и остался сидеть на корточках, держа щенка под мышки и не сводя с него удивлённого взгляда. Потом какое–то время мы вчетвером молча вглядывались в глаза друг другу, словно вопрошая: «Ну и что тут, собственно, происходит?»

Первой очнулась я и, осторожно взяв из рук Матвея и пристроив у себя на коленях маленького партизана, обратилась к нему с упрёком, укоризненно качая головой:

— Ай–я–яй, малыш… Что же ты натворил? Зачем удрал от дедушки? И что нам теперь с тобой делать?

Вопросы посыпались сами собой, один за другим, хотя я и отдавала себе отчёт в том, что не получу на них ни одного ответа. Щенок внимательно меня слушал, не издавая ни звука, лишь время от времени наклоняя голову то вправо, то влево, буравя меня своими чёрными глазками–бусинками. Казалось, он понимал значение каждого сказанного мной слова, но по каким–то неведомым причинам откладывал ответы на потом. Может, он предоставлял мне возможность выговориться или, проявляя такт и воспитанность, не хотел перебивать взрослых? Я бы не удивилась.

— И что делать будем? — неуверенным голосом протянул Иван.

— В Му — Му играть, — хохотнул Матвей, но, поймав на себе мой грозный взгляд, смутился и быстро поправился: — Давайте вернём его Силантию.

Даже не задумавшись о том, как мы сможем эту затею реализовать, я машинально достала мобильный телефон и набрала знакомый номер, в недавнем прошлом — мой, а теперь — деда Силантия. Ответа не последовало. Сбросив вызов, я повторила набор. На этот раз соединение установилось, и я услышала в трубке знакомый, почему–то торжественный голос:

— Алло, Силантий на проводе!

Не сдержав улыбки, я проговорила:

— Дедушка, это я, Алёна.

— Ой, Алёнушка, дочка! — обрадованно затараторил дед. — Что звонишь? Связь проверяешь или решила убедиться, что я усвоил урок Матвея и жмакну нужную кнопочку?

— Да нет, дедушка, если бы… — вздохнула я. — Не ищите Баксика, он у нас.

— Как это у вас? — удивился Силантий. — Тута он бегает, по нужде, наверное, отошёл.

— Да нет же, — настаивала я, расстроенная тем, что старик ещё ничего не знает и именно мне приходится сообщать ему о беде. — В данный момент он сидит у меня на коленях и радуется жизни.

— А как же он к тебе попал? — удивлённо спросил Силантий и, озарённый внезапной догадкой, ответил на свой же вопрос: — Ах он кобыляк эдакий… видать, проскочил в вагон, пока мы прощались. М-да… ну и дела…

Не такой реакции я ожидала от деда, полагая, что он сильно расстроится, начнёт причитать, сокрушаться и мне придётся его утешать, а тут… у меня сложилось впечатление, что потеря Баксика не особо–то его и огорчила. Странно.

— Дедушка, как нам с вами встретиться, чтобы вернуть щенка? — спросила я и сама удивилась глупости, которую сморозила. Ну и как мы встретимся, если он в одну сторону едет, мы — в другую, а после Астрахани — сразу в Москву… Если и сможем пересечься, то только выполняя обещание приехать в гости… следующим летом.

— Да не получится у нас встретиться–то, — повторил вслух мои мысли Силантий. — Так что он таперича ваш. Знаю, что вы его не обидите и сумеете о нём позаботиться.

— А как же вы без собаки–то?

— Так у меня же Альма есть, а ещё одна собака мне ни к чему. А этого я всё едино пристроить хотел.

Старик помолчал немного и ласково сказал:

— Ты не сомневайся, дочка… Он только с виду неказистый, но вспомни сказку про Конька — Горбунка…

— Хорошо, дедушка, — улыбнулась я. — Не волнуйтесь, мы его не бросим. Что же, до свидания ещё раз и до встречи следующим летом.

— Счастливо, дочка, — улыбаясь, ответил Силантий, но прежде, чем я успела закончить вызов, в трубке раздался его торопливый, взволнованный голос: — Алёнушка, слышь, Алёнушка!

— Да, дедушка.

— Вот что ещё хочу тебе сказать…

А дальше прозвучала странная речь, странная по нескольким причинам. Меня удивило всё: что говорил старик, как он изъяснялся, а также интонации, которые он при этом использовал. Я услышала не мягкого, старого, полуграмотного дедулю, а уверенного в себе, небезосновательно убеждённого в собственной правоте, мудрого, умного и рассудительного мужчину.

— Знаешь, на самом деле жизнь — очень любопытная штука. Не всё белое в ней на самом деле белое и не всё чёрное — чёрное. Не всё поддаётся логическому объяснению, но не нужно бояться отсутствия логики, зачастую стоит доверять своей интуиции, внутреннему голосу. Большинство людей зашорены и видят только одну сторону жизни, и лишь немногим дано ощутить всё её многообразие в полной мере. Я вижу в тебе огромный потенциал, но сможешь ли ты его реализовать? Искренне надеюсь, что сможешь. Держись своих друзей и… Баксика, верь в успех и твёрдо двигайся к намеченной цели. Если будешь умничкой — чудо тебе поможет. Счастливо оставаться, Алёнушка, до встречи!

Я тупо уставилась на трубку, из динамика которой раздались короткие гудки. Вот это да. Вот это речь. Ещё бы понять, что всё это значит. Отчасти смахивает на агитационный манифест или на бред сумасшедшего, но, если вдуматься, приходишь к выводу, что старик не просто много чего знает, но знает что–то, касающееся меня, о чём я сама пока не имею ни малейшего представления. Хм… нужно будет хорошенько обмозговать его слова, но не сейчас. Как сказала бы Скарлетт О» Хара: «Подумаю об этом завтра», а сейчас — Баксик.

Из моего разговора с Силантием ребята обо всём догадались и ни о чём расспрашивать не стали. Если их и заинтересовала моя реакция в конце беседы, то, похоже, они тактично предоставили мне возможность поведать о последних словах старика самой, если сочту нужным. Но я не сочла.

— Так что решим? — спросила я и вопросительно посмотрела на мужчин.

— Думаешь, нам стоит его оставить? — с сомнением в голосе сказал Матвей.

— А куда же его девать? — удивилась я. — Не выбросить же на улицу, в самом деле.

Я задумчиво посмотрела в глаза щенку и почесала его за ушком. Баксик слабо, но настойчиво запищал, казалось, он силился умоляюще произнести: «Ну же, ну! Давай, ну решайся же! Давай, давай, давай!» Ещё немного — и, как девчонка из группы поддержки, он схватит в лапы махалки и начнёт скакать по купе, подстрекая меня к принятию выгодного для себя решения.

— Ты хоть понимаешь, что произошло, чудо моё в перьях? — сочувственно произнесла я, обращаясь к Баксику. — Ты только что лишился хозяина. Если мы и выберемся к Силантию, то только к следующему лету, а это через год. К тому времени он перестанет быть для тебя хозяином, да и где же ты будешь куковать целый год?

Я снова задумчиво посмотрела в глаза щенку, который запищал ещё жалобней, ещё настойчивей.

— М-да… Никогда не имел дела с собаками, да и, честно говоря, не собирался заводить: мне кошки больше по душе. И потом, я занятой человек, а за щенком уход нужен, как за малым ребёнком, так что я пас, — извиняющимся тоном пробормотал Иван и начал грызть ноготь, выжидающе глядя на меня.

— Я тоже пас, — пробормотал Матвей, глядя за окошко на пробегающие мимо деревья. — Я тоже кошек люблю… и женщин.

Он повернулся и уставился на меня немигающим взглядом.

Теперь уже три пары выжидающих глаз были устремлены на меня. Замечательно, просто замечательно. Почему я всегда оказываюсь крайней? Я тоже занятой, одинокий человек, и вообще, в моих планах на ближайшие несколько лет собаки не значатся. Кроме того, единственная порода, которая мне интересна, — немецкая овчарка, а этот щенок, рождённый в глуши заброшенной воронежской деревни, хоть и поразительно похож именно на овчарку, наверняка беспородный, пусть и очень милый.

Как будто прочитав мои мысли, Баксик жалобно заскулил и отвернулся. У меня нещадно сжалось сердце. В тот же миг я почувствовала страшные угрызения совести и раскаяние за недостойные мысли. Как я могла так подумать? Кто дал мне такое право? Я, что ли, породистая?! Вот так и у людей: зачастую мы оцениваем человека не за его личностные качества, ум, способности, а прежде всего внимательно изучаем его родословную или послужной список… А ведь жизнь снова и снова доказывает, что беспородные значительно перспективнее титулованных, поскольку первым всего приходится добиваться самостоятельно, без поддержки могущественных родственников и никчёмных регалий, к сожалению имеющих в нашем обществе значительный и неоспоримый вес.

Так и у собак: немецко–подзаборные овчарки и двор–шнауцеры дадут фору своим чистокровным собратьям, никогда не испытавшим на собственной шкуре, что значит добывать пропитание и в принципе выживать на улице. Борьба за существование делает их более умными, сообразительными, выносливыми и стойкими, ведь им не на кого рассчитывать — только на себя. Выживает сильнейший, и этот сильнейший действительно является таковым.

— Есть ещё вариант, — рассудительный голос Ивана вывел меня из размышлений. — Можно подыскать ему нового хозяина на одной из станций, или на базе, или уже дома, в Москве.

Как мать, почувствовавшая угрозу для своего малыша, я инстинктивно крепко прижала Баксика к груди, стараясь оградить его от неприятностей.

— Ты что? Да как ты можешь такое говорить?! — захлёбываясь от возмущения, напала я на Ивана. — Он уже дважды за несколько месяцев жизни лишился хозяина! Сначала его не захотела дочь Силантия, потом его забыл сам Силантий… Разве ты не понимаешь, что мы — это всё, что у него осталось! Он больше никого в этом мире не знает!

— Мы забыли про проводницу. Она с ним очень близко знакома, — тихо пробормотал себе под нос Матвей, злорадно ухмыляясь воспоминаниям.

Я проигнорировала его неуместную шутку: как можно хохмить, когда решается судьба беспомощного живого существа, которое не в состоянии ни защитить себя, ни принять самостоятельное решение? Всё, что это существо может сделать, — выслушать приговор двуногих и безропотно повиноваться. Ужасно, когда твою судьбу за тебя определяют другие, но вдвойне ужасно ощутить себя человеком, от которого зависит чья–то судьба.

— Алён, давай смотреть на вещи реалистично, — попытался урезонить меня Иван. — Ни я, ни Матвей не готовы взять на себя ответственность за щенка. Вот ты готова приютить зверя?

Я снова посмотрела на Баксика, сразу же замершего в моих руках и уставившегося на меня немигающим взглядом. «Всё, сдаюсь», — подумала я, и в тот же миг с громким радостным лаем щенок вырвался из моих рук, соскочил на пол и ракетой пролетел круг почёта по купе: с пола на полку ребят, с неё — по их ногам — на стол, а со стола — снова ко мне на колени, после чего победоносно гавкнул и лизнул меня в нос.

Удивление на лицах ребят сменилось на широкую улыбку, Иван заговорщицки подмигнул мне и спросил, кивая на Баксика:

— Он угадал?

Я глубоко вздохнула и вместо ответа расплылась в счастливой улыбке.

— Только как я его на базу привезу, что скажу? — задумчиво проговорила я, прервав обрушившийся на меня поток похвал и бурных восклицаний ребят, сопровождаемых радостным тявканьем щенка.

— Брось, ты же не в пятизвёздочный отель едешь. Если не разрешат поселить его в домике, то поживёт рядом с домиком на улице, попросишь соорудить ему будку, — резонно заметил Иван.

— Возможно. Территория большая и окружена забором, так что вполне может и на улице пожить. Сейчас лето, не замёрзнет. Главное, чтобы там не было своих собак и кошек, иначе дело — дрянь, — размышляла я вслух.

— Да всё будет нормально, не переживай, — успокаивал меня Матвей.

— Да я не переживаю, просто вспомнила одну историю… Была у моих родителей как–то собака, ризеншнауцер, Алькой звали. Я её щенком на Птичьем рынке купила и домой к родителям привезла, а у них уже была взрослая кошка Мусильда, лет шесть ей тогда было. И о чём я только думала… Не успела я поставить щенка в доме на пол, как Мусильда, страшно шипя, бросилась на него, и еле–еле мы тогда бедную Альку у неё отбили. Потом решали на семейном совете, как быть, — то ли щенка отдавать, то ли кошку. Хорошо, что не приняли поспешного решения, захотели сначала попробовать их подружить. У родителей свой частный дом, поэтому задача облегчалась: то мы кошку на улицу выгоняли — а дело летом было, так что она особо не сопротивлялась, — то со щенком в саду гуляли, запирая Мусильду дома, но вместе их никогда не оставляли. Любопытно было наблюдать, как кошка, возвращаясь домой, начинала всё обнюхивать и недовольно шипеть. Умницей она была — мы её когда–то котёнком на улице подобрали, да так и оставили. Кошка крыс, мышей ловила и на кухню приносила то ли показать, какая она добытчица, то ли предлагала их приготовить.

В общем, в один прекрасный день решили мы кошке и щенку очную ставку устроить: принесли обоих в дом и опустили на пол неподалёку друг от друга, сами рядом стоим на случай, если щенка спасать придётся. Кошка зашипела, изогнулась дугой, но не бросилась на собаку, как в первый раз, а Алька, глупый щенок, сразу же завиляла купированным хвостиком и, играя, прыгнула к Мусильде. Мы замерли. Но кошка снова не бросилась на щенка, а, всё так же шипя, отбежала в сторону, Алька снова к ней, кошка от неё. Нашему счастью не было предела: мы поняли, что наступил переломный момент и велика вероятность того, что кошка всё же примет щенка. Так оно и получилось: какое–то время кошка ещё чуждалась собаки, но потом приняла её, как своего котёнка, и не только не обижала Альку, а стала ей самой настоящей матерью и телохранителем.

Пока Алька росла, кошка позволяла ей с собой играть, причём её пушистый хвост в то время значительно поредел, поскольку, играя, щенок постоянно выщипывал из него шерсть. Мусильда никогда не огрызалась и всё стоически сносила. Когда Алька выросла, кошка всё время сопровождала нас на прогулке, то есть мы с собакой шли впереди, а Мусильда бежала метрах в десяти сзади. И не дай бог появиться поблизости какой–нибудь собаке! Мусильда тут же с шипением бросалась на эту собаку, на всякий случай защищая Альку. Когда по улице гуляла наша кошка, соседские собаки сидели за глухими заборами и морды на улицу не высовывали. Вот такая история. Так что боюсь немного, что Баксика моего на базе могут не принять.

— Не грузись раньше времени, — назидательным тоном сказал Матвей. — Там видно будет. А в Москве мы тебе поможем зверя на ноги поставить. Обеспечение сухим кормом — с меня.

— Ф–ф–фу… ни за что, — отчеканила я, скривившись. — Никакой химии, только натуральные продукты. Посмотрела бы я, что случится с твоими бицепсами, да и не только с ними, сядь ты на годик на диету из какого–нибудь «дофигака». У Баськи — нынешней кошки моей мамы — одно время жутко лезла шерсть, и мы долго не могли найти причину. По каким только ветеринарам ни возили, каких лекарств ни перепробовали — никак не могли вылечить бедолагу, пока один из врачей не посоветовал давать витамины. Стали давать — и сразу всё наладилось. Вот и верь рекламам со всеми их сбалансированными кормами.

Я немного помедлила и, хитро прищурившись, обратилась к Матвею:

— А вот ты хочешь полысеть?

Матвей испуганно вытаращил на меня глаза, машинально пригладил на голове шикарные, густые волосы и быстро отреагировал:

— Договорились! Буду снабжать сырым мясом!

Мы весело рассмеялись. Я погладила Баксика и стала внимательно его рассматривать, как если бы видела впервые. И чем дольше рассматривала, тем больше удивлялась своим выводам. Наконец я решила поделиться соображениями с ребятами:

— Мальчишки, а Силантий не упоминал, случайно, какой породы его Альма? Что–то я не припоминаю.

— Вроде нет, а что? Да какая там может быть порода, в его глуши–то, наверняка дворняга или, на худой конец, помесь с волком, — отозвался Матвей.

— Да что–то я сомневаюсь, что Баксик — дворняга, — задумчиво проговорила я, осматривая голову щенка.

— Почему ты так думаешь? — полюбопытствовал Иван.

— Через мои руки три овчарки прошли, двух я щенками брала, да и на площадке собачьей с ними занималась, по выставкам ездила, так что кое–что в этой породе смыслю, — начала я развивать свою теорию. — Понятно, что щенки овчарки очень похожи на щенков дворняг, но только для тех, кто в них ничего не смыслит. Этот щенок очень крепкий, костяк у него мощный, лапы мощные, задние — достаточно длинные. У Баксика форма черепа и форма носа очень похожи на овчарочьи, более того, их строение указывает на хорошую родословную, про такую голову говорят одним веским словом — породистая. Даже у овчарок с родословными, как и у людей, далеко не у всех отличные внешние данные, а у этого товарища — всё отлично.

Дальше: у щенка чёрно–рыжий симметричный окрас, соответствующий окрасу овчарки, без малейших отклонений от рисунка и белых подпалин. Даже у породистых щенков случаются белые подпалины или белые пальцы на лапах. Со временем белизна пропадает, хотя может и остаться. Обратите внимание на цвет глаз — чёрный, и это также признак породы, у дворняг, как правило, рыжий или светло–коричневый. У дворняг всегда есть отклонения в окрасе, рисунке, несимметричность, пятна. Дальше: видите вот эти два маленьких чёрных пятнышка на щеках с длинными волосками, напоминающими кошачьи усы? Это так называемые родинки, они — признак породы.

Ушки у Бакса пока наполовину висят, но они большие и довольно толстые, одно свисает чуть меньше другого, когда щенок бежит — оно почти встаёт, я заметила. Это означает, что уши понемногу встают, и скоро оба будут стоять, как у взрослой овчарки. Я осмотрела пасть щенка — тёмные дёсны, розовый язык, нормальные зубы, хороший прикус… Про его сообразительность я вообще молчу — даже среди взрослых овчарок мне не встречались подобные умницы, а ведь овчарки в первой пятёрке среди всех пород по мозгам, недаром их активно используют в служебно–розыскной работе. В общем, если бы я не знала, откуда взялся Бакс, то решила бы, что он — чистокровная овчарка, причём с очень хорошими экстерьерными данными. От роду ему месяца два–три, не больше.

— Странно всё это… — задумчиво сказал Иван. — Хотя кто его знает… В общем, ты ведь и так решила принять его таким, какой он есть, так что если вдруг из этого гадкого, но милого утёнка вырастет немецкая овчарка — ты ведь не особо расстроишься?

— Главное, чтобы лебедь не вырос, — хохотнул Матвей, и мы весело рассмеялись.

— Зачатков перьев не наблюдается, а вот зубки — будь здоров, так что не вырастет, — резонно заметила я. — Ладно, всё это лирика, а вот чем мы его в дороге кормить будем? Наша еда ему не подойдёт.

— Может, он мясо сырое будет? — неуверенно предположил Иван.

— А давайте я ему кошку поймаю или крысу какую–нибудь, — захохотал Матвей.

Мы снова рассмеялись.

— Хм… — задумчиво произнесла я, с трудом подавляя смех и стараясь придать своему лицу и голосу максимум серьёзности. — А вот это неплохая идея, особенно в части крысы… Матвей, если Баксик не станет есть крысу, я обязуюсь сама её съесть, чтобы твои труды не пропали даром: уж очень мне хочется посмотреть, как ты будешь её ловить.

И мы в который раз громко захохотали.

— Ладно, коллеги, смех смехом, а ребёнку нужно есть, причём, учитывая его возраст, не менее пяти раз в день, — с умным видом я дала понять, что пора заканчивать шутить и нужно что–то решать. — У меня есть немного продуктов, которые ему подойдут, но это на один раз.

— А что он всё–таки ест–то? — спросил Иван, вопросительно посмотрев на меня. — Я никогда не держал собак.

— Творог, молоко, яйца точно будет есть: ему и по возрасту положены эти продукты, да и вряд ли у дедульки могло найтись что–то другое, — ответила я не задумываясь.

— Хорошо, через двадцать минут будет станция, там и поищем ему что–нибудь у уличных торговцев, — сказал Матвей.

Я засомневалась. Это — не те продукты, которыми обычно досаждают продавцы, осаждающие проходящие поезда, хотя кто знает, может, и повезёт. Вообще–то, варёные яйца, скорее всего, найдём… Короче, зачем паниковать раньше времени? Приедем — разберёмся на месте, если не найдём ничего подходящего на перроне, всегда можно пойти в вагон–ресторан и спросить там, уж там–то точно всё будет. Я успокоилась.

— Держись, малыш, взрослые дяди и тёти не дадут тебе помереть голодной смертью, в крайнем случае дядя Матвей поймает для тебя крысу, — я с улыбкой взглянула на Матвея, наклонилась и погладила Баксика по голове.

Щенок замотал головой, смешно зарычал и брезгливо тявкнул. Мы рассмеялись.

— Что, не хочешь крысу? Ладно, сами съедим, — Матвей умилённо посмотрел на щенка и снова прыснул со смеху.

Мы с Иваном не смогли его не поддержать…

Остановка поезда

Я и Матвей стояли около ступенек вагона, оживлённо обсуждая какую–то глобальную проблему. Боже, как же легко мне было общаться с ними обоими, это такая редкость! Как правило, приходится подстраиваться под человека, переходить на понятный ему язык и говорить о понятных или интересных ему вещах, а тут… я могла быть просто сама собой, и не нужно было изображать заинтересованность проблемами, которые меня абсолютно не интересовали, да поддакивать с умным видом, чтобы поддержать разговор. Беседа протекала спонтанно, легко и непринуждённо, нам было интересно общаться о всякой всячине, мы понимали друг друга с полуслова, хохмили, прикалывались, иными словами, реально наслаждались общением.

— Пассажиры, просьба пройти в вагон! — вдруг раздался зычный голос нашей проводницы. — Поезд отправляется!

Мы с Матвеем, прервавшись на полуслове, удивлённо посмотрели на вокзальные часы, потом друг на друга, а затем перевели взгляды на проводницу.

— Как отправляется? — первой очнулась я. — По расписанию стоянка пятнадцать минут, а мы простояли всего пять, значит, ещё десять осталось? У меня никогда не было проблем с математикой.

— Мы выбились из графика, опаздываем, поэтому стоянку сократили, — нехотя пояснила проводница. — Разве вы не слышали объявление?

Да конечно же не слышали! Меня всегда злили эти вокзальные объявления: то ли доисторические громкоговорители настолько искажали слова, то ли тётеньки–объявляльщицы произносили фразы, набив рот плюшками, — не знаю, но точно знаю, что никогда не могла разобрать ни слова. У меня внутри всё оборвалось. А как же Иван, убежавший с розовощёкой продавщицей за домашним творогом для Баксика?! Она сказала, что живёт рядом со станцией… Иван не знает, что стоянку сократили, и думает, что у него в запасе ещё целых десять минут!!! Я с ужасом снова взглянула на Матвея, читая на его лице отражение своих мыслей.

Послушные пассажиры быстро поднимались по ступенькам и проходили в вагон. Остались только мы.

— Пассажиры, проходим, проходим, не задерживаем отправление, — настойчиво проговорила проводница и поднялась сама.

Что делать? Что же делать? Объяснять, что Иван опаздывает, бесполезно, состав не будет его ждать — это не чартерный самолёт. Иван без паспорта, без достаточного количества денег… брр, даже не хочу об этом думать.

Матвей быстро вскочил на подножку и побежал внутрь вагона.

— Я за деньгами и паспортами, догоним на такси, встретимся на следующей стоянке, — на ходу прокричал он и скрылся из глаз.

Логично, я бы тоже так поступила, но неправильно всё это, нет, неправильно, должен быть ещё какой–то вариант. Я медленно поднялась по ступенькам. Проводница опустила и зафиксировала железную подножку, закрывающую ступени. Всё, это конец. Я выглянула наружу, беспомощно всматриваясь в фигуры и лица снующих по перрону людей, выискивая знакомые очертания и черты Ивана. Нет. Его нет. Труба. А что, если… Хм, интересная мысль… а почему бы, собственно, не попробовать? Что я теряю? В худшем случае мне обеспечена пара сотен долларов штрафа или полицейский протокол… М-да, вот последнего не надо. Не хочу протокол? Значит, не нужно до этого доводить. Действуй, Алёна!

Мои друзья в один голос утверждали, что, избрав карьеру бизнес–леди, я убила в себе талант великой актрисы. Так и не так. Помню, как, получив на руки аттестат зрелости и собрав документы и справки, необходимые для поступления в вуз, я серьёзно задумалась над двумя опциями: стать одной из многочисленных успешных бизнес–дам в пестрящей возможностями Москве или оказаться неоспоримой звездой подмостков местного Дома культуры где–нибудь в Ухрюпо–на–Лягушинске — и, недолго размышляя, сделала выбор в пользу первого варианта. Честно говоря, потом никогда об этом не жалела: сколько их, талантливых, красивых, окрылённых мечтой и искренне уверенных в своих силах и возможностях, ежегодно покидает стены актёрских факультетов, чтобы никогда не стать известными. А актёрам нужна известность, слава, поклонники, в этом — их жизнь, их предназначение. Но только единицам улыбается удача — а без неё никак, — и нет никакой уверенности в том, что удача улыбнётся именно тебе, одной из десятков, а может, сотен тысяч.

Мне никогда не везло в азартных играх, а это — чистой воды лотерея, значит, не для меня. С другой стороны, жизнь — это ежедневная игра, и мои актёрские способности не раз нашли применение и выручили меня в повседневной жизни. Так что я не прогадала. Вот и сейчас настал мой звёздный час, и я должна играть, играть убедительно, чтобы выручить одного хорошего человека, своего знакомого… нет, почему знакомого, своего друга!

Поезд тронулся. Я развернулась и сорвалась с места, застав врасплох стоящую рядом, ничего не подозревающую проводницу, по инструкции подающую сигнал зелёным флажком. От испуга она отпрыгнула назад и со всей силы впечаталась боком в стену.

— Да вы что, с ума, что ли, сошли?! — возмущённо заорала она, от неожиданности выронив флажок, одной рукой хватаясь за сердце, а другой — принимаясь потирать ушибленное бедро.

— Извините! — я приостановилась… а почему, собственно, не начать представление прямо сейчас?

План действий созрел мгновенно.

— Там! Там! Там… там человек под наш поезд попал!!! — не своим голосом закричала я, заламывая руки. — Я видела… он, похоже, пьяный… молодой ещё… совсем… и под поезд… под наш поезд…

Мой голос срывался от переживаемой трагедии, широко раскрытые безумные глаза быстро наполнялись слезами, лицо перекосилось от глубокого эмоционального потрясения. Ошарашенная проводница замерла на месте и только хлопала глазами и губами, как будто в рыбу играла. Я сделала вид, что силюсь взять себя в руки, мне это не удаётся, но я снова пытаюсь… И вдруг я грозно и громко заорала на неё, отчеканивая каждое слово, при этом утирая рукой льющиеся из глаз в три ручья самые натуральные слёзы:

— Да что же вы ждёте–то у моря погоды?! Я говорю, там человек под поезд бросился! Тормозите немедленно поезд!!! Или в тюрьму захотели?!

Слово «тюрьма» подействовало на фрекен Бок магическим образом: может, вспомнила, что я работаю в полиции, а может, сидел кто из родственников. В общем, столбняк прошёл, и женщина со всех ног понеслась в служебное купе за красным флажком. А я для подстраховки побежала за красной олимпийкой Матвея, чуть не сбив его самого по дороге — деньги и паспорта в обеих руках, он всё это время с вытаращенными глазами неотрывно наблюдал за моим бенефисом.

— Тсс, ни о чём не спрашивай, звони Ваньке — вдруг у него мобилка с собой, пусть пулей летит сюда, а я задержу отправление.

Я влетела в наше купе, схватила с верхней полки олимпийку и понеслась обратно. Матвей уже набирал Ивана, отлично. Поравнявшись со служебным купе, я чуть не столкнулась с проводницей, разматывавшей на ходу красный флажок. Немного поясню: при отправлении поезда все проводники обязаны убедиться, что у них всё в порядке и ничто не мешает отправлению, — в этом случае они выставляют зелёный флажок, и это означает для машиниста, что можно трогать. Если же по какой–то причине двигаться нельзя, то проводник обязан выставить красный флажок, и машинист не имеет права трогаться до тех пор, пока флажок не сменится на зелёный.

Мы вместе подбежали к проёму двери и начали лихорадочно размахивать, я — красной олимпийкой, а фрекен Бок — красным флажком.

— Стойте, стойте!!! — орала я, развернувшись в сторону головного вагона, держась за поручень одной рукой и свесившись практически полностью наружу.

— Стойте!!! — вторила мне испуганная проводница, размахивая флажком.

«Хм… а стоп–кран не проще задействовать?» — полюбопытствовал внутренний голос.

— А может, стоп–кран дёрнуть? — срывающимся от волнения голосом прокричала я проводнице.

Та ещё больше испугалась и отрицательно замотала головой:

— Нет, нет, что вы! Все пассажиры с полок попадают! Мне за это голову оторвут!

Ну ладно, поскольку ты не отказываешься сотрудничать, не буду лишний раз тебя подставлять. И мы закричали и замахали с удвоенной энергией, пытаясь привлечь к себе внимание. Поезд двигался очень медленно, он ещё даже не достиг конца платформы, поэтому многие проводники не успели закрыть двери и теперь удивлённо таращились на нас со всех сторон. Но у нас в руках были красные сигналы, и проводники в соответствии с инструкцией обязаны были нас поддержать, поэтому не прошло и нескольких секунд, как все остальные выставили красные флажки.

Тормозящий поезд заскрежетал колёсами и медленно остановился. Йес! Ай дид ыт, то есть я сделала это! Оставался сущий пустяк — не загреметь в полицию за хулиганство. Где же я возьму этого пьяного, который свалился под поезд? Думай, Алёна, думай.

А думать особенно и не пришлось: половина поезда наблюдала за нашим с фрекен Бок цирковым представлением, поэтому, как только поезд остановился, проводники и практически все пассажиры без промедления высыпали на платформу. Люди взволнованно шумели, переговаривались, засыпали друг друга вопросами, не зная, что произошло и чего ожидать; где–то недалеко в толпе я услышала слово «пожар» и поняла, что нужно немедленно что–то предпринять, пока не началась паника.

— Да никакой не пожар, пьяный мужчина, возможно, попал под поезд. Он пытался пролезть под вагоном, а поезд тронулся, — растерянно пробормотала я, обращаясь к стоящей неподалёку группе пассажиров.

Этого было достаточно: новость в мгновение ока облетела весь перрон, обрастая душещипательными подробностями. Толпа человек в двадцать, включая проводников соседних вагонов, немедленно обступила меня, засыпая вопросами. Больше всех старалась низенькая, коренастая бабулька в цветастом платке, покрывавшем седую голову, с цепкими, внимательными глазами и большой родинкой на крючковатом носу.

— А под какой вагон он сиганул?

— Он был пьяный?

— Красивый?

— Сколько ему лет?

— А его насмерть задавило?

— А кольцо обручальное у него было?

— А он что–нибудь сказал перед смертью, записку оставил?

И так далее, и тому подобное… Они меня сейчас доконают своими вопросами. Утка запущена — пора делать ноги. Я оглядела толпу в поисках Матвея. Он стоял неподалёку, в первом ряду жаждущих информации людей, внимательно за мной наблюдая и как будто ожидая моей команды. Я умоляюще на него посмотрела и… покачнулась, театрально закатив глаза, прикрыла лицо правой рукой, а левую отвела в сторону, словно страхуясь воздухом, всем своим видом показывая, что мне плохо, и если меня сейчас не поймают, то я упаду прям тут, на жёсткий бетон, и пусть потом кому–то будет стыдно. В тот же миг Матвей подскочил ко мне и быстро, но очень нежно подхватил меня на руки. Уф–ф–ф… сработало. Я обмякла в его руках, делая вид, что лишилась чувств.

— Дайте пройти, человеку плохо, — грозно бормотал Матвей, мощными плечами расчищая себе дорогу к вагону. — Вам бы такое увидеть и пережить. А вы тут со своими расспросами.

Молодец Матвей, отлично подыгрывает!

— Иван? — не шевеля губами, еле слышно спросила я.

— На подходе, — так же беззвучно ответил Матвей.

Гуд! Люди послушно расступались, перешёптываясь. Мужчина беспрепятственно добрался сначала до вагона, затем до нашего купе и уложил меня на полку. Выглянув за дверь и убедившись, что горизонт чист, он повернулся, сел рядом и, едва сдерживая смех, восхищённо произнёс:

— Алён, ты просто прелесть! У меня слов нет…

Я смотрела на него и счастливо улыбалась: действительно, всё так здорово получилось, всё, как задумано. Мы не отрывали глаз друг от друга. Пауза затягивалась… Матвей неуверенно протянул руку и провёл пальцами по моей щеке, потом задержался указательным пальцем на моих губах и снова вернулся к щеке, приложил к ней ладонь и замер. Я понимала, что последует дальше, и также осознавала, что хотела этого… В носу предательски защекотало, потом всё сильнее и сильнее. «Самое время, только чихнуть мне сейчас и не хватало», — со злостью подумала я, держа под контролем мимику и продолжая всё так же счастливо улыбаться. «Алёна, ну сделай же что–нибудь, нельзя сейчас чихать!» — паниковал внутренний голос. А что сделаешь–то? Попросить подождать, пока я чихну, а потом прокрутить эпизод с самого начала?

Тем временем Матвей начал медленно склоняться к моему лицу, а в носу щекотало всё сильнее, а он всё склонялся, а эта зараза всё щекотала и щекотала, а он уже почти приблизился к моему лицу — и тут… я не сдержалась и громко чихнула, успев, слава тебе господи, в самый последний момент быстро зажать нос и рот рукой, едва не двинув мужчину по носу. Матвей дёрнулся и, как будто очнувшись от гипноза, сразу же выпрямился. Ну разумеется! Какая уж тут романтика… Вот я бестолочь…

— Я… это… пойду посмотрю, что там происходит, — смущённо промямлил Матвей, стараясь не встречаться со мной взглядом, и выскочил из купе.

А я продолжала лежать, теперь уже расстроенная и несчастная. Ну вот так всегда… такая романтическая ситуация бывает только раз в жизни, всё как в кино, только камеры не хватает, и… на тебе. А какой потрясающий поцелуй мог бы получиться… Я больно ущипнула себя за нос: из–за него всё, противного. Вот почему ты сейчас не чешешься, а, почему? Ух–х–х, зла не хватает…

В проёме двери показался Иван с пакетом творога в руках.

— Ой, Ванечка, ты успел! — мгновенно забыв про все свои огорчения, я вскочила с полки и бросилась его обнимать. — Как же мы с Матвеем переживали за тебя!

Искренне радуясь его появлению, я широко улыбалась, с наслаждением рассматривая каждую деталь уже ставшего родным лица.

Иван стоял, хлопая глазами, казалось, он не понимал, что происходит.

— Алён, а что произошло? — он наконец раскрыл рот и уже не мог остановиться: — Матвей позвонил, сказал, что стоянку сократили и чтобы я быстро бежал назад. Я прибежал — поезд стоит, на платформе полно народу, все обсуждают сбитого мужика. Мы что, кого–то сбили? Кого? Как сбили? Когда успели?

Так вот оно что! Иван ничегошеньки не знает!

— Да погоди ты, потом расскажу, пошли послушаем, что там говорят, — я заговорщицки подмигнула Ивану и потащила его к выходу. — Да брось ты свой творог! И ещё: если проводница спросит, где был, скажи, что спал и только что проснулся… доверься мне, не спрашивай ни о чём, потом всё объясню.

Я вышла из вагона и поспешила оценить обстановку на перроне. Тут и там кучковались пассажиры и просто прохожие, привлечённые быстро распространившимися по всему вокзалу слухами, оживлённо обсуждая последние события. Паники не ощущалось, всё было спокойно. Я выдохнула: моя авантюра удалась, ещё немного — и, я уверена, мы снова тронемся в путь.

Недалеко от нашего вагона обосновалась самая большая группа людей, плотным кольцом обступившая кого–то в центре, кого–то, невидимого со стороны. Любопытно. Я протиснулась сквозь толпу и увидела молоденького полицейского, опрашивающего свидетелей и составлявшего, по всей видимости, протокол. Полицейский выглядел удручённым. Ближе всего к блюстителю порядка стояла не безызвестная мне бабулька в цветастом платке, бойко отвечавшая на все его вопросы. Несомненно, это был её звёздный час. Казалось, каждой частичкой своего тела она впитывала внимание окружавших её людей и ненасытно им наслаждалась. Несколько человек вплотную примыкали к бабушке, ловя каждое её слово и неизменно поддакивая всей той чуши, которую она несла. Ага, соратники.

Я спряталась за спиной широкоплечего мужчины, стоявшего в первом кольце своеобразного оцепления, — очень не хотелось попасться на глаза старушке — и прислушалась.

— Ну я же говорю, видела, как тебя сейчас, сынок, подбежал вон к тому вагону, — бабка развернулась и через толпу указала коротким сморщенным пальцем куда–то ближе к концу поезда. — Потом перекрестился — у него ещё кольцо обручальное на пальце сверкнуло, — сказал: «Прощай, моя любовь!» — и сиганул под колёса.

Полицейский торопливо что–то записал, потом с сомнением посмотрел на старушку и осторожно спросил:

— Хм… но это же через несколько вагонов от вашего, как же вы всё разглядели и услышали?

Бабулька, не моргнув глазом и ни секунды не медля, бойко ответила:

— Сынок, ты не смотри, что я старая: у меня здоровья на всех хватит и ещё останется. — И она многозначительно закивала головой в подтверждение своих слов.

Бабка врала так убедительно, что я на долю секунды засомневалась: может быть, всё действительно так и произошло? Я встряхнулась. Брр… Ерунда, не было ничего. Поразительно, но окружавшие старушку соратники кивнули головами вместе с ней, как если бы сами стали свидетелями несчастного случая. Моему удивлению не было предела: вот это да! До чего же некоторые люди жаждут славы, известности или мечтают хотя бы приобщиться к ним, готовые пуститься во все тяжкие ради достижения призрачной цели… Возможно, они — несостоявшиеся и нереализовавшиеся актёры?

Бабулька продолжала уверенно отвечать на вопросы:

— Да, сама слышала: звук такой был странный, как будто кочан капусты тесаком рубанули, а потом голова покатилась, покатилась и… в колёсах запуталась.

Полицейский прекратил писать и удивлённо посмотрел на старушку:

— Бабуля, да как же вы могли видеть, что под колёсами происходило?

Нисколько не смутившись, бабка уверенно продолжала:

— Сынок, у меня глаз — алмаз, я до сих пор без очков телевизионную программу читаю. — И она взглядом обратилась за поддержкой к соратникам, которые немедленно закивали головами, как если бы каждый день становились свидетелями того, как бабка осиливает программку без очков, а старушка продолжала: — И потом, я же чувствовала, что вот–вот что–то произойдёт, поэтому высунулась из окошка по пояс… чуть не вывалилась. — Бабка кивнула на грязный подол юбки: — Вон, гляди, весь подол замарала, хорошо хоть, не порвала…

Соратники бабульки послушно закивали головами в подтверждение её слов. Бабка торжествующе глядела на полицейского, а он, бедолага, тяжело вздохнул и продолжил записывать. Вскоре он снова оторвался от протокола и поднял глаза на свидетельницу:

— Хорошо, допустим, мужчину переехал поезд, но куда же тогда делся труп? Мы всё вокруг осмотрели и ничего не нашли, — блюститель порядка внимательно изучал бабкину реакцию.

Ни один мускул не дрогнул на лице свидетельницы, когда она ответила:

— Так скорая ведь сразу подъехала — они тут неподалёку были, я сама с ними разговаривала.

Соратники привычно закивали головами. Ай, молодец бабулька! Врёт и не краснеет, какая игра! «Верю»! Нет, это далеко не мой звёздный час, а, несомненно, её, но я охотно отдавала ей пальму первенства.

— Странно, — задумчиво произнёс полицейский. — Они не могли забрать труп без осмотра и согласия полиции, а меня на тот момент, выходит, здесь ещё не было.

Ха! Ну что теперь, бабуля, скажешь, как выкрутишься?

Бабулька и бровью не повела, только подбоченилась и грозно насела на сразу же съёжившегося блюстителя порядка:

— А чего это они будут вас дожидаться?! У них на руках человек умереть может, а им ждать, пока вы явиться соизволите?! Они его спасать повезли, говорили, на операцию!

Пауза. Полицейский изумлённо уставился на бабку широко распахнутыми глазами и открыл рот, потом молча пошлёпал губами, шумно сглотнул и, наконец, шёпотом спросил:

— На какую операцию? Вы же сами сказали, что видели, как потерпевшему голову отрезало и она покатилась… вот тут у меня и в протоколе записано… — он начал лихорадочно перебирать исписанные страницы, выискивая нужную.

— Кто сказал?! Я–а–а сказала?! Ты что, белены объелся?! — казалось, разъярённая бабка сейчас набросится на мужчину с кулаками. — Да я бы такую глупость ни в жисть не сморозила!!! Тебе уши лечить нужно, милок! Я сказала, что ему ногу отрезало, а не голову!

Бабка продолжала бушевать, потрясая кулаками и топая ногами. Полицейский растерянно огляделся по сторонам, глазами ища поддержки окружающих, и… не нашёл: толпа зевак с нескрываемым удовольствием следила за развитием событий, но предпочитала сохранять нейтралитет. Лишь соратники бабульки поспешно закивали головами, как всегда соглашаясь со своим безоговорочным лидером. Полицейский обречённо махнул рукой и снова погрузился в протокол.

Во время этого занимательного представления мой взгляд неоднократно останавливался на ничем не примечательном, невысокого роста, седовласом мужчине в серых форменных брюках, белой рубашке, потёртой чёрной кожаной куртке и серой бейсболке, стоявшем по правую руку от блюстителя порядка. С каждым новым ответом бабульки его лицо становилось всё мрачнее и мрачнее, плечи сутулились всё больше и больше, казалось, ещё немного — и мужчина постареет лет на десять; создавалось впечатление, что он как минимум близкий родственник убито–покалеченного. Интересно, кто он? Почему так близко к сердцу принимает происходящее? Для всех остальных — это всего лишь небольшое приключение, развлечение во время поездки и только. Возможно, если бы труп действительно был обнаружен, реакция окружающих была бы иной, но сейчас… Что–то тут не так…

Я медленно пробралась к мужчине, стараясь не попасться на глаза бабушке–звезде, и легонько прикоснулась к его плечу.

— Здравствуйте, у вас всё в порядке? — осторожным, сочувственным голосом спросила я.

Человек мельком взглянул на меня и сразу же опустил взгляд. Он выглядел бесконечно расстроенным.

— Да какой уж там… — мужчина глубоко вздохнул, сокрушённо качая головой. — Сколько лет езжу — первый труп на моей совести…

Что… что он сказал? Меня словно молния ударила и пронзила насквозь — от макушки и до кончиков пальцев ног, но при этом она не ушла в землю, а застряла внутри моего тела — острая, раскалённая и жгучая, — заставляя всё тело дрожать не то от жары, не то от холода, не то от боли… Этот мужчина — машинист нашего поезда… Я смотрела на него глазами, широко открытыми от ужаса осознания последствий моей, казалось бы, невинной выходки, снова и снова складывая в уме два и два в надежде получить запланированные четыре, но всякий раз получая пять. Нет, не может быть, я всё спланировала, всё продумала и предусмотрела. «А всё ли?» — укоризненно спросил внутренний голос. Всё… кроме бабки… Теперь ни в чём не повинный машинист будет считать, что покалечил или, что ещё хуже, убил человека. И как ему с этим жить?! Страшный грех целиком лежит на мне, а не на бабке… Я расстроенно закусила губу: нет, это неправильно, так быть не должно, и точка. Я не имела никакого морального права так его подставлять, и даже помощь другу не может являться достаточным аргументом в мою защиту. Я обязана всё исправить… Легко сказать, но как это сделать?

Я ходила по платформе взад–вперёд, отчаянно напрягая мозг, пытаясь найти решение проблемы. Нет, не может быть, всё было продумано, и мои действия не могли никому нанести вреда. Проводница действовала по инструкции и на основании моих якобы свидетельских показаний, так что ей за остановку поезда ничто не грозило. Пострадавшего найти не могли, поскольку реально некому было пострадать, так что машинисту тоже ничего не могло угрожать. Единственным человеком, которому при плохом раскладе грозили неприятности, была я: меня могли привлечь к административной ответственности за хулиганство или за что–то в этом роде. Но я предполагала сказать, что видела, как человек пролезал под вагоном в момент, когда поезд тронулся. Это — ненормальная с точки зрения здравого смысла, но вполне обычная ситуация на периферийных железнодорожных вокзалах, когда люди пытаются срезать путь, не прибегая к надземному переходу, и никто бы не усомнился в правдивости моих слов. Далее должен был последовать осмотр места возможного наезда, никого и ничего бы не нашли и пришли бы к выводу, что человеку повезло и он успел проскочить. Всё. Пошумели–пошумели бы, потеряли десять–пятнадцать таких необходимых мне минут и продолжили бы движение. Потом нагнали бы отставание за счёт сокращения стоянок. Но кто мог предположить, что вмешается эта бабка — нереализовавшаяся звезда?

Тем временем полицейский закончил опрос свидетелей и составление протокола и стал собирать подписи. Угрюмый машинист расписался, даже не ознакомившись с содержанием протокола; перебросившись несколькими фразами с блюстителем порядка, он молча кивнул и, ссутулившись, тяжёлой поступью зашагал к своей кабине. Я провожала его взглядом, отчаянно ломая голову над тем, что бы предпринять для спасения совести ни в чём не повинного человека, но никак не могла ничего придумать: в любом случае мне пришлось бы выдать себя, а сказать правду после всей лапши, навешанной бабкой…

Вы никогда не оказывались в подобной ситуации, когда и признаться нельзя, и не признаваться тоже нельзя? Признавшись, вы подставляете себя и старенькую бабку, которой не поздоровится за дачу ложных показаний, при этом зарабатываете большие проблемы; скрыв правду, вы серьёзно подставляете другого, причём невиновного человека, обрекая себя на пожизненные мучения от угрызений совести. Третьего не дано… И что выбрать? Знаю, что многие предпочтут второй вариант, легко выбросив из памяти машиниста… но не я. Честь для меня не пустое, а наполненное конкретным смыслом слово. Вокруг полно лжи, жестокости и аморальщины, и мне плевать, что зачастую именно те люди, которым не чуждо перечисленное выше, добиваются успеха. Я не из их числа, не хочу и не буду строить своё благополучие на слезах и костях других. Такое поведение бесчестно, оно недостойно человека, недостойно меня…

Судорожно вдохнув и выдохнув, исполненная решимости, я крепко сжала руки в кулаки и зашагала вслед за машинистом, твёрдо решив признаться ему во всём, а он уж пусть решает, сдавать или не сдавать меня и бабку полицейскому. Вдруг моё лицо упёрлось в чью–то могучую грудь, невесть откуда материализовавшуюся на пути, чьи–то крепкие руки обняли меня за плечи.

— Не дури, Алён, — услышала я над головой знакомый низкий голос.

Я подняла на Матвея глаза, красноречиво выдающие чувства, терзающие мою душу: отчаяние, угрызения совести и уверенность в правильности принятого решения.

— Я не могу не сделать этого, Матвей, пойми…

— Всё понимаю и полностью тебя поддерживаю, но… — Матвей изучающе рассматривал меня, подбирая правильные слова, — позволь мне сделать это вместо тебя. Скажу, что это я всё подстроил.

Я ушам своим не поверила… Он готов взять на себя мою вину?! Словами не передать, что я тогда почувствовала, и одну важную вещь поняла наверняка: у меня наконец–то появился верный друг, на которого можно положиться, который не бросит в беде и не предаст… А раз так, как я могу предать его?!

— Спасибо, Матвей, очень ценю твою заботу, — искренним, взволнованным голосом прошептала я и, пристав на цыпочки, нежно коснулась губами его щеки. — Но это исключено. Я виновата, и только я должна отвечать. Вопрос решён. Иду я. Точка.

Какое–то время мужчина смотрел на меня, о чём–то размышляя.

— Уважаю твоё решение, и всё же… можно исправить ситуацию и избежать непростительной ошибки, — загадочным голосом произнёс Матвей, хитро прищурившись.

Я вопросительно посмотрела на мужчину, не понимая, к чему он клонит.

— Если расскажешь сейчас, машинист наверняка позовёт полицейского, тебя точно снимут с поезда, и… одним словом, отпуск — коту под хвост, да и бабке не поздоровится. Согласен, что нужно ему всё рассказать, но предлагаю сделать это немного позже, когда доедешь до своей станции и сойдёшь с поезда. К тому времени и машинист немного отойдёт, и ты уже будешь на месте, да и бабка окажется вне досягаемости. Даже если он сдаст тебя полиции, местные воспримут происшедшее гораздо спокойнее, поскольку не были свидетелями всего этого бардака. Вероятность того, что тебя быстро отпустят даже без штрафа, очень велика — и ты сможешь спокойно уехать на базу.

Я нахмурила лоб, тщательно взвешивая все за и против предложенного Матвеем варианта решения проблемы. Да, в течение полусуток мне и машинисту придётся несладко, но это всего лишь чуть больше десятка часов… И Матвей прав: скажи я сейчас — меня точно снимут с поезда, да и бабульке не поздоровится… Понятно, что машинисту было бы гораздо приятнее узнать правду сейчас, но он в любом случае уже пострадал, так что несколько часов неведения реально не улучшат и не ухудшат ситуацию. Я глубоко вздохнула и слабо улыбнулась Матвею: на душе стало значительно легче.

— Ты прав, Матвей, так и сделаю, — робко сказала я и прижалась всем телом к его широкой груди, словно ища защиты.

— Хороший ты человечек, Алёнушка, — сжимая меня в крепких объятиях, ласково сказал Матвей и чмокнул меня в макушку.

Толпа постепенно редела. Увидев, что машинист возвращается на своё рабочее место, проводники спешно принялись разгонять пассажиров по вагонам, понимая, что составу скоро дадут зелёный свет. Вокруг полицейского остались стоять лишь бабка–звезда да несколько её соратников, не спешащих покинуть место событий раньше своего лидера, чтобы не пропустить чего–нибудь интересного, а возможно, самого важного.

— Подпишите, пожалуйста, вот здесь, — попросил блюститель порядка бабку, указывая ручкой на конкретное место внизу исписанного мелким почерком листа.

— Сейчас, милок, сейчас, — заторопилась бабулька и поспешно достала из кармана видавшие виды очки в роговой оправе.

Полицейский удивлённо на неё взглянул, но не сказал ничего, а лишь в очередной раз тяжко вздохнул.

— Чего писать–то, милок? — с готовностью поинтересовалась старушка.

— Пишите разборчиво свою фамилию, имя и отчество, а потом поставьте дату и распишитесь, — безразличным голосом ответил он.

— Коновалова Федосья Дмитриевна, — коряво нацарапала бабулька, проговаривая каждое слово вслух. — Сынок, а в газетах про меня напишут? Может, премию какую выдадут? — с нескрываемой надеждой в голосе спросила старушка и заискивающе заглянула в глаза блюстителю порядка.

— Не знаю, Федосья Дмитриевна, не знаю, — уклончиво ответил тот и добавил: — Напишите, пожалуйста, свой домашний телефон на всякий случай, вдруг необходимо будет что–то уточнить.

— Конечно, сынок, конечно, — с готовностью отозвалась бабулька и нацарапала номер телефона. — Если что потребуется — звони, не стесняйся: всегда готова помочь родным органам.

Полицейский внимательно изучил бабулькины каракули и, удовлетворившись, убрал протокол в портфель.

— Спасибо за помощь следствию и счастливо оставаться, всего наилучшего, — отчеканил он и, развернувшись, зашагал в сторону вокзала.

Старушка проводила его задумчивым взглядом и не спеша засеменила в сторону своего вагона. Разочарованные соратники, поняв, что всё интересное уже позади, также медленно побрели восвояси.

— Пошли и мы? — улыбнулся Матвей и помог мне подняться по ступенькам вагона.

Иван уже ждал нас в купе в предвкушении обещанных объяснений. Мы не стали его томить и, перебивая друг друга, быстро рассказали о том, что произошло в его отсутствие. Только конец повествования Матвей излагал в одиночку, а я вдруг как–то сразу сникла и напряглась — сцена с машинистом снова встала перед глазами и оживила в памяти тяжёлые воспоминания. Иван слушал молча, не перебивая, тщательно обдумывая услышанное, резкая перемена моего настроения не ускользнула от его проницательного взгляда.

Когда мы закончили, он некоторое время продолжал молчать, потом вдруг лучезарно улыбнулся и, обращаясь ко мне, сказал:

— Алёна, я очень благодарен тебе за то, что ты сделала для меня, почти незнакомого человека. Очень приятно, честное слово. Я понимаю, как нелегко тебе это далось, учитывая внезапные осложнения, — Иван однозначно намекнул на вмешательство бабки–звезды, — извини, что из–за меня тебе пришлось взять на себя такой грех. Я готов разделить с тобой ответственность за случившееся и предлагаю пойти завтра вместе извиняться перед машинистом.

Иван взял меня за руки, крепко сжал их, словно собирался согреть своим теплом, но в его действиях не ощущалось никакой напыщенности или театральности — таким образом он пытался отдать мне дань уважения и выразить переполнявшие его чувства.

— Я так рад, что судьба свела меня с достойным человеком, — тепло сказал он, практически повторяя слова Матвея, и ещё крепче сжал мои ладони.

От волнения я потеряла дар речи. Мне было безумно приятно потому, что я смогла помочь хорошему человеку, и вдвойне безумно приятно оттого, что ребята оценили мой поступок и поддержали в намерении исправить ситуацию, поведав правду машинисту… Что сказали бы многие из моих знакомых? Стыдно признаться, но что–то наподобие: «Забей, выбрось из головы машиниста, со временем он всё забудет. Ведь на самом деле он никого не переезжал, так что извиняться не за что. Главное, ты смогла выкрутиться»… И лишь эти малознакомые парни без объяснений понимали, что для меня значило чувство вины незаслуженно подставленного человека; они разделяли мои взгляды и убеждения и на моём месте наверняка приняли бы такое же решение.

— Мальчишки… — к моим глазам, как всегда в самый неподходящий момент, подступили слёзы, — вы даже не представляете, как я вас люблю… братики вы мои милые…

Мы стояли посередине купе, обнявшись, как близкие люди перед длительной разлукой, возможно — разлукой навсегда. Странно, но их крепкое, тёплое, заряженное положительной энергетикой объятье вселяло в меня веру в будущее, какую–то необъяснимую надежду и уверенность в том, что я больше не одинока…

Проверка на «вшивость»

А поезд стучал и стучал колёсами, наматывая километры, с каждым часом приближая нас к заветной цели — Астрахани.

Обсудив каждую деталь наших приключений, связанных с остановкой поезда, вдоволь нашутившись и насмеявшись, мы плотно поужинали и перешли к следующей стадии общения — …знакомству. Это звучит смешно, но, весь день переживая одно приключение за другим, практически породнившись, мы так и не успели толком познакомиться. Всё, что мы знали друг о друге, — это имена, в каком городе живём, куда едем и когда возвращаемся назад. Я рассказала, что схожу не доезжая пары часов до конечной остановки и оттуда на машине добираюсь до рыболовной базы. Ребята ехали до самого конца, где на вокзале их встречал старый приятель Матвея и также вёз на рыболовную базу, владельцем которой он являлся. По самому что ни на есть волшебному стечению обстоятельств обратно мы возвращались одним и тем же поездом, только вагоны на этот раз оказались разными. На этом всё…

Матвей предложил выпить и, не дожидаясь нашего согласия, достал новую бутылку виски.

«Уж не любитель ли он поквасить?» — подумала я, внимательно наблюдая за тем, с какой любовью он протирает извлечённую из сумки бутылку. М-да… Хм… Ну что же, прекрасная возможность проверить ребят на «вшивость».

Честно говоря, я не люблю выпивать в незнакомой или малознакомой компании и стараюсь избегать подобных ситуаций, но сейчас у меня не было иного выбора: я еду с мужчинами в одном купе, и волей–неволей мне придётся либо наблюдать, как выпивают они, либо поддержать их компанию. Если бы я чувствовала с их стороны хоть малейшую угрозу, то не только бы отказалась от спиртного, но уже давно бы договорилась с проводницей и перебралась в другое, более безопасное купе. Но долгие годы общения со своей интуицией научили меня доверять ей полностью и безоговорочно. Я чувствовала, что ребята безопасны, более того, мне было с ними очень комфортно. Конечно, всегда остаётся вероятность того, что для корректной оценки ситуации подсознанию не хватит имеющейся в его распоряжении информации и интуиция даст сбой, но пока такого никогда не случалось: даже самые незначительные её сомнения я бы непременно почувствовала.

В моём арсенале имеется большое количество различных проверок, к которым я прибегаю в различных ситуациях. Для проверки коллег по работе использую одни, потенциальных партнёров по бизнесу — другие; есть проверки для тех, кого хотела бы видеть в качестве своих друзей, а также специальные проверки для мужчин, и среди этих последних есть проверки на «вшивость» — для тех мужчин, с которыми я бы хотела познакомиться поближе, или для тех, кого рассматривала в качестве потенциальных бойфрендов, а возможно, и больше. Это проверки алкоголем и ревностью.

Если бы в своё время повариха нашей университетской столовой проверила своего жениха по этим основным параметрам, то она бы никогда не вышла за него замуж и ей не приходилось бы ходить на работе с постоянно опущенной головой в безуспешной попытке скрыть от коллег и посетителей иссиня–чёрные знаки внимания любимого, с завидным постоянством появлявшиеся под её левым глазом. Синяки — это либо спиртное, либо ревность, tertium non datur — «третьего не дано», разумеется, при условии, что вы выходили замуж за среднестатистического вменяемого человека.

Итак, проверка алкоголем.

Есть люди, с удовольствием употребляющие алкогольные напитки, встречаются те, кто употребляет их в очень ограниченных количествах, и попадаются те, кто вовсе не берёт в рот спиртного. Я не собираюсь читать очередную лекцию о вреде алкоголя, поскольку считаю, что гробить или не гробить собственное здоровье — личное дело каждого. Но одно дело — собственное здоровье, карьера, а другое — благополучие и здоровье окружающих и, прежде всего, близких тебе людей. Вот на это не имеет права никто.

Каждый человек, хоть изредка пригубляющий спиртное, обязан знать две вещи: собственную норму — то есть момент, когда пора сказать себе «стоп», — и то, в кого он превращается, будучи пьяным. Если, поэкспериментировав, вы пришли к неутешительному для себя выводу о том, что не умеете тормозить или не понимаете, когда это необходимо делать; либо если в пьяном виде вы превращаетесь в монстра — и далеко не в Эдварда Каллена, — то вам не только изредка пригублять самый слабый алкоголь, но и нюхать его строго противопоказано.

Как–то в десятом классе мои одноклассники–мальчишки отправились в близлежащий лес в поход с ночёвкой и, разумеется, прихватили с собой «горючее» — а как же без него, взрослые ведь уже! Всё шло замечательно до тех пор, пока один паренёк, скромник и тихоня, не напился до посинения — причём никто так и не понял, когда он успел это сделать, — и не начал с топором гоняться за друзьями. А мальчонка был здоровяком и, как выяснилось, давно и успешно занимался карате, о чём остальные и не подозревали… Наутро протрезвевший паренёк обнаружил себя связанным по рукам и ногам и долго отказывался поверить душещипательным рассказам друзей, не спешащих освобождать его от пут — настолько сильно он их ночью перепугал.

К чему я веду? Милые незамужние дамы, ваш на первый влюблённый взгляд идеальный избранник не всегда останется таковым. Со временем влюблённость пройдёт, мужчина перестанет контролировать своё поведение в вашем присутствии, и вот тут–то вылезут на поверхность прелюбопытнейшие детали его истинной сущности. «Когда я выходила за него замуж, он был само совершенство, а через несколько лет супружеской жизни стал другим человеком и превратился в настоящую скотину!» — как часто мы слышим нечто подобное из уст женщин… впрочем, и из уст мужчин тоже. Нет, а что вы хотите? Чтобы ваш влюблённый избранник напился на первом свидании до поросячьего визга и принялся гонять вас по ресторану, размахивая ножом? Хотя это не такой уж и плохой вариант: в этом случае вам не пришлось бы терять год–другой на то, чтобы понять, что он на самом деле из себя представляет, поскольку вы сразу же прекратили бы с ним всякие отношения… если, конечно, с головой дружите. Скажите, многим ли из вас приходило в голову незадолго до помолвки специально подпоить своего суженого в весёлой компании общих друзей разок–другой, чтобы проверить, останется ли он в невменяемом состоянии по–прежнему Иваном–царевичем или превратится в Лихо одноглазое? Жестоко? Глупо? Тогда морально готовьтесь к варианту с поварихой из университетской столовой.

Значительно сложнее обстоит дело с проверкой мужчин, которые совсем не пьют. Если человек так и останется всю жизнь непьющим — замечательно! Но кто может гарантировать, что через несколько лет совместной жизни под влиянием друзей или каких–то жизненных обстоятельств мужчина постепенно не втянется, причём основательно? В этом случае есть единственная возможность спрогнозировать, в кого он, скорее всего, со временем превратится, — понаблюдать за отношениями между его родителями в повседневной жизни и во время шумных празднований, а точнее, ловить и подмечать мелкие детали, поскольку родители, разумеется, также будут сдерживать свои эмоции в вашем присутствии. Но рано или поздно эти детали — если они есть — дадут о себе знать. Скорее всего, ваш будущий муж со временем станет копировать поведение отца и попытается спроецировать его на свою собственную семью. Впрочем, к мужчинам, употребляющим алкоголь, последнее также применимо…

Я собиралась записать ребят в свои друзья, а Матвей меня и как мужчина интересовал, поэтому необходимо было проверить их алкоголем: я не могу до конца доверять людям, если не понимаю наверняка, чего от них можно ожидать. Что для этого требуется? В сложившейся ситуации — только подливать и следить, чтобы пили до тех пор, пока не пойму, что картина ясна… В этот раз мои обязанности безо всяких уловок и ухищрений с моей стороны охотно взял на себя Матвей.

Ах да, один важный момент: для проверяющего также важно не увлечься и не наклюкаться самому, так что прежде всего ему необходимо знать собственную норму и уметь контролировать количество потребляемого спиртного, иначе он очень рискует попасть впросак…

— Мы с Вано с пелёнок дружим, — рассказывал Матвей, наполняя наши стаканы.

Ребята пили виски с содовой, а я — мартини с соком.

— А если выражаться более точно — наша дружба была предопределена ещё задолго до нашего рождения, — поправил друга Иван, потягивая виски.

— Можно и так сказать, — согласился Матвей. — Чудная история. Наши отцы с детства были друзьями, а наши матери — подругами. Отцы родом из Запорожской области, а матери — из Владимирской. И те, и другие ещё в советские времена приехали на пару в Москву поступать в институт, отцы — в приборостроительный, а матери — в институт торговли, поступили и поселились в общежитиях. Так случилось, что мой отец первым познакомился с моей мамой и пригласил её в кино, а она, страшась идти на первое свидание с незнакомым парнем, сказала, что придёт с подружкой. Разумеется, по такому случаю и мой отец пришёл с другом — так познакомились мама и папа Ивана. Стали они все вместе дружить, потом свадьбы почти в одно время сыграли, а потом и мы с Иваном родились с разницей в три месяца. Вот так и идём по жизни все вместе, даже живём в соседних домах.

— Здорово, — искренне восхитилась я и, грустно улыбнувшись, добавила: — А у меня нет такой красивой истории.

— Ещё будет! — жизнеутверждающе брякнул поддатый Матвей и шлёпнул меня по плечу, да так, что я чуть не расплескала выпивку в своём стакане.

Интересно, как это «будет», если всё уже в прошлом? Разве что когда–нибудь изобретут машину времени…

— Мы с Вано тоже в торговлю подались по экономической части и сейчас трудимся в одной фирме, — продолжал Матвей, — не женаты и пока не планируем… точнее, не прочь бы, да всё никак подружек не найдём, — закончил Матвей и, перемигнувшись с Иваном, рассмеялся. — А ты чем на жизнь зарабатываешь? Аль есть кому о тебе позаботиться?

— Заботиться обо мне некому, — улыбнулась я. — Так что всё сама. По первому образованию я преподаватель английского и немецкого языков, а второе — бизнес–образование по специализации «Стратегическое управление», занимаюсь бизнес–процессами.

— Языки? Класс! — восхитился Матвей. — И ты что, прям так свободно на них общаешься?

— Прям так свободно и общаюсь. В инофирме работаю. По–английски абсолютно свободно говорю на любые темы, по–немецки похуже — это второй язык.

— Иван тоже в английском сечёт, — кивнул Матвей на Ивана и с сожалением добавил: — А я вот в языках — тундра беспросветная, общаюсь исключительно языком жестов при помощи какой–то матери.

— Язык жестов — это круто, — ухмыльнулась я, погрузившись в воспоминания, и, внезапно рассмеявшись, предложила: — А хотите я вам одну забавную историю про язык жестов расскажу?

— Валяй! — с готовностью отозвался Матвей, и ребята приготовились слушать.

— Помню, влетела я как–то с языком жестов, как выразился Матвей, к какой–то матери, — начала я, посмеиваясь. — Я тогда на четвёртом курсе училась и немецкий язык только второй год изучала, поэтому знания мои оставляли желать лучшего, да и не любила я его особо–то. Наш университет регулярно устраивал встречи с иностранными туристами — носителями языка, преимущественно студентами и школьниками, для разговорной практики. Приехала я как–то на такую встречу в банкетном зале одной гостиницы вместе со своей одногруппницей Верой. Среди приглашённых — человек сто американцев и канадцев и всего человек десять — немцы. Ходим мы с Верой по залу и подыскиваем свободных иностранцев для общения, разумеется, хотим пообщаться с англоязычными. Смотрим, сидят за столиком двое парней, причём один из них — темнокожий. Вот, думаем, точно американцы. Подходим, здороваемся, присаживаемся, начинаем задавать по–английски элементарные вопросы, наподобие: «Как зовут?», «Откуда приехали?», а они вежливо так называют нам немецкие имена и поясняют, что прилетели из Германии, причём поясняют по–немецки, добавляя при этом, что по–английски не разговаривают совсем, но немного понимают по–русски.

У нас с подружкой так языки к нёбу и прилипли: это же надо, среди сотни американцев и канадцев нарваться на кучку немцев! Что делать? Уйти и поискать англоговорящих? Нет, так нельзя, нельзя обижать гостей, и нам вряд ли удастся убедить их в том, что мы предпочитаем не американцев, а английский язык, поскольку на немецком мы не разговариваем, а пока только жалко вякаем. И мы, не подавая виду, что жестоко разочарованы, мужественно продолжили общение… на немецком. Я беседую со светлокожим парнем, а Вера — с темнокожим. Наши мозги кипели от напряжения, поскольку если ребят мы ещё хоть как–то понимали, то изложить грамотно и понятно свои мысли оказались — и это не удивительно — не в состоянии. Чтобы сформулировать фразу, мы привлекали немецкие и русские слова, а также жесты, поскольку по–английски немцы не понимали совсем.

Когда встреча подошла к концу, я и Вера про себя облегчённо вздохнули, и я на радостях, проявляя обычную русскую вежливость и гостеприимство, решила поднапрячься, осилить и выдать своему собеседнику, возвращающемуся на другой день домой, в Германию, нашу принятую фразу, что–то наподобие: «Будешь в следующий раз в Москве — приезжай в гости». Я жестами изображала полёт на самолёте, «в гости» и ещё что–то, влепила несколько немецких и русских слов, стараясь точно передать смысл, но когда, довольная собой, закончила, то… нет, не такой реакции я ожидала в ответ на невинное, ни к чему не обязывающее приглашение.

Мой собеседник сразу же как–то весь напрягся, задёргался, сник и отодвинулся подальше; его глазки забегали, выдавая волнение, и спотыкающимся голосом парень, в ответ на моё стандартное приглашение, промямлил, что он ещё совсем юный и его родители запрещают ему тесное общение с женщинами, поэтому поехать со мной он не может, хотя, конечно, очень бы хотел, благодарен за приглашение и всё такое… Теперь уже у меня отвисла и задрожала от ужаса челюсть и округлились глаза: похоже, я так сформулировала фразу, что юноша принял меня за легкомысленную девушку, пригласившую его к себе домой малость порезвиться… это я‑то, сама честность и порядочность! Но самым страшным было даже не то, что он меня неправильно понял, а то, что со своим знанием немецкого я не могла объяснить ему его ошибку и пояснить, что конкретно имела в виду… Такого стыда вперемежку с беспомощностью я не испытывала никогда в жизни…

— Какой болван, — кратко резюмировал Матвей, хитро улыбаясь.

— Да не он болван, а я, — парировала я. — Это мне не удалось…

— Да я не об этом, — прервал меня Матвей. — Болван, что не метнулся пулей на улицу такси ловить, пока ты не передумала.

Я растерянно взглянула на Матвея, потом на Ивана…

— Действительно болван, — прыская со смеху, подтвердил Иван, и купе наполнилось нашим звонким смехом.

Матвей освежил стаканы, и мы дружно выпили за здоровье далёкого, скромного немецкого друга, не осмелившегося разинуть свой немецкий роток на русский кусок, тем самым предоставляя возможность русским мужчинам улучшать демографическую ситуацию на своей территории.

— Алён, а переводами ты занималась? — с интересом спросил Иван, откинувшись в угол купе на подушку и медленно потягивая виски.

— Было дело.

— А расскажи что–нибудь смешное из твоей переводческой практики.

— Был в моей жизни ещё один забавный случай. Он никак не связан с переводческой деятельностью, поскольку события происходили на Кипре во время законного отпуска, но напрямую связан с проблемами перевода.

Я на миг задумалась, улыбаясь воспоминаниям, и, едва сдерживая всё сильнее и сильнее щекочущую воображение смешинку, начала рассказ.

— Итак, загораю я на городском пляже и читаю инструкцию к недавно приобретённой видеокамере. На дворе — октябрь месяц, на пляже практически никого нет, поскольку сезон давно закончился, хотя в том году — по словам местных жителей — погода в октябре стояла на удивление жаркая и солнечная. Откуда ни возьмись возникает передо мной фигура мужчины лет сорока. Ведёт он себя довольно робко: осторожно приближается, просит по–английски разрешения присесть рядом.

Посмотрела я на местного мачо изучающе — вид у него какой–то пришибленный, скромный и безобидный, лицо симпатичное, но один глаз прилично косит. Вообще–то, не люблю я знакомиться подобным образом, поскольку бродят по пляжу и пристают к туристкам по большей части любители секса, как бесплатного, так и оплачиваемого, причём не ими, а… женщинами, что в моей молодой симпатичной русской головке вообще никак не укладывается. Но робко рассчитывавший на моё внимание кавалер не подходил под упомянутую категорию любителей новых ощущений, да ещё это косоглазие…

В общем, жалко мне его стало, подумала, что не клюют на него женщины из–за его противоречивого взгляда, и решила морально поддержать мужчину, то есть позволить с собой познакомиться и поболтать немного. Завязалась неспешная беседа. Мужчина, киприот, довольно хорошо говорил по–английски, да и с мозгами у него всё было в порядке, поэтому общение проходило легко и интересно. В какой–то момент я решила пожаловаться на то, что в море нет практически никакой живности, кроме морских ежей, поэтому с маской плавать неинтересно. Начала я фразу, а закончить не могу — ума не приложу, как будет по–английски «морской ёж». Хотела я его на обычного ежа заменить и прибавить слово «морской», чтобы человек понял, какое именно существо имею в виду, и опять замолкаю в растерянности — забыла, как по–английски будет обычный лесной «ёж». Но я же переводчик! Обязана найти выход.

Про себя рассуждаю так: ёж с иголками, поэтому если назову морского ежа «штукой с иголками», которая живёт в море, — он поймёт. Но то ли мне солнцем голову напекло, то ли длительный отдых сказался на мозговой активности, только вместо английского «ни–идл» (игла) я почему–то сказала «и-игл» (орёл), прибавив к нему «морской». До сих пор не пойму, как я могла перепутать эти два слова. Скорее всего, потому, что «и-игл» созвучно русскому слову «игла». Вот так и получилось, что, будучи в полной уверенности, что подразумеваю «морскую иглу», то есть «морского ежа», я на самом деле увлечённо обсуждала с мужчиной некоего «морского орла». Между нами произошёл примерно следующий разговор, который каждый воспринимал по–своему.

— Не нравится мне ваше море, — говорю я. — Оно, конечно, чистое и тёплое, но я люблю с маской плавать, а посмотреть здесь нечего. Дно песчаное, ни ракушек, ни красивых камешков. Вон там, сбоку, — груда камней, поддерживающих песчаную насыпь. Я там плавала, думала, что рыбок посмотрю, но нашла лишь несколько крабиков маленьких да целую кучу морских орлов.

— Морских орлов? — с неподдельным интересом переспросил киприот.

— Ну да, — спокойно подтвердила я. — Их там целая колония. Я очень боялась на них наступить — на каждом из них множество длинных орлов торчит в разные стороны (я хотела сказать, что у каждого из них множество длинных иголок торчит в разные стороны).

— У них что, брачный период? — киприот начал на меня косо посматривать, при этом его природное косоглазие заметно уменьшилось.

— Почему брачный период? — настала моя очередь удивляться.

Почему, интересно, он пришёл к такому выводу? Неужели я ошиблась и киприот, подобно большинству мужчин, начинает подбивать ко мне клинья?

Он ничего не ответил и, подумав немного, осторожно спросил:

— А что орлы делают под водой? И чем они дышат?

— Как это «что»? Живут они там, потому что морские. Чем дышат? А кто их знает, наверное, как рыбы — жабрами.

Хм… чудной он какой–то. Он что, никогда не слышал про морских ежей и никогда их не видел? Он, большую часть жизни проживший у моря? Быть такого не может.

— Сколько плавал — никогда не видел в море орлов. Обычно они живут в горах и летают высоко–высоко, — каким–то подавленным голосом сказал мужчина.

М-да… похоже, я поспешила решить, что с мозгами у него всё в порядке. Как морские ежи могут жить в горах, да ещё и летать?! Разве что какому–нибудь идиоту придёт в голову подбросить морского ежа в воздух — о да–а–а, тогда он точно полетит. М-да, хотела бы я понаблюдать за подобными манипуляциями. Возможно, мужчина путает морского ежа с обыкновенным — тот теоретически может жить в горах, но вот летать по собственной инициативе однозначно не умеет.

— Да как же они могут жить в горах и летать, когда они морские? — изумлённо воскликнула я. — Орлы по дну ползают, по камням, по кораллам! Я даже не слышала о том, чтобы они плавали, не то чтобы летать. Да и как они смогут взлететь, если у них нет крыльев?

М-да… Я, конечно, не претендую на глубокие знания особенностей и повадок обитателей морских глубин, но никто не убедит меня в том, что морские ежи способны жить в горах и летать.

— Да как же нет крыльев? — обескураженно возразил киприот. — Есть — и ещё какие мощные!

Тык-с, похоже, пора мне домой собираться: у мужичка явно не всё в порядке с головой, причём очень смахивает на то, что именно сейчас у него начинается очередное осеннее обострение. Ещё немного — и он, пожалуй, начнёт убеждать меня в том, что морские ежи в иголках прячут пёрышки и время от времени каркают.

В общем, сославшись на какое–то срочное дело, я спешно собралась и, наскоро распрощавшись с озадаченным киприотом, убежала в свой отель. Отчего–то он не попытался меня остановить или продолжить наше знакомство, например пригласив меня вечером в какой–нибудь бар.

Встретившись вечером за ужином с одной своей русской знакомой, я с увлечением поведала ей в мельчайших подробностях о придурке киприоте и его парящих под облаками морских ежах, не переставая смеяться и потешаться над глупостью мужчины. Странно, но почему–то я не дождалась от женщины ожидаемой бурной реакции на свой рассказ. Внимательно выслушав меня до конца со смеющимися глазами и вежливой улыбкой на губах, она, так же как и я, профессионально владеющая английским языком, неожиданно спросила:

— Прости, пожалуйста, повтори ещё раз, как ты выкрутилась с «морским ежом» и назвала его в конце концов?

— «Си-и и-игл», — нетерпеливо ответила я и пояснила: — «Си-и» — морской, а «и-игл» — игол…

Я не закончила фразу, застыв с открытым ртом, чувствуя, как у меня внутри всё начинает опускаться от ужаса. Мать моя женщина… только сейчас я поняла, что говорила с киприотом не об иголке, а об орле, причём не о простом орле, а, получается, о морском. Вот тут–то и последовала долгожданная, запоздалая реакция со стороны моей знакомой, которая смеялась до слёз, не в силах остановиться. Надеюсь никогда в жизни не испытать больше подобного стыда. Странно, что киприот не сбежал от меня первым. Больше я на тот пляж не ходила, предпочитая потратить лишних десять минут на то, чтобы избежать позорной встречи с мужчиной, который наверняка решил, что у меня не все дома.

Вдоволь нахохотавшись, ребята снова наполнили стаканы, и мы выпили за двоечников, которые не дают нашей жизни течь в скучном прямолинейном русле и разнообразят её самыми неожиданными и непредсказуемыми поворотами.

— Ещё давай, — с мольбой в голосе попросил Матвей, поудобней устраиваясь на полке, морально подготавливаясь к новой порции лечебного юмора.

— Ну слушай. Только случился этот забавный эпизод не со мной, а с моей коллегой по работе, Ириной. Работала она в молодости гидом–переводчиком, ездила по разным музеям и галереям с группами англоговорящих туристов и последовательно переводила с русского на английский рассказы наших музейных работников. Понятное дело, даже самый лучший переводчик не может знать всего, поэтому зачастую, не зная точного эквивалента слову, мы заменяем его синонимом или поясняем значение другими словами — это нормально.

Но не всегда есть возможность выкрутиться подобным образом. Например, иногда слово «берёза» — если не знаешь, как это звучит по–английски, — можно заменить знакомым словом «дерево», если подобная замена не принципиальна при передаче содержания. Но если вам необходимо перевести, что данный конкретный старинный сундук выполнен из берёзы, то в этом случае замена невозможна. В подобной затруднительной ситуации и оказалась моя знакомая: служащая музея поясняла, что некий ценный туалетный столик 18‑го века был изготовлен из редкого материала — самшита, а переводчица, впервые в жизни слышавшая это слово по–русски, хоть убейте, не знала, как оно переводится на английский. А говорить что–то нужно было, и, уповая на удачу и понадеявшись, что такое сложное слово, скорее всего, по–английски звучит примерно так же, она ляпнула: «Ит из мэйд оф самшит…»

Истеричный хохот Ивана потряс стены нашего купе, испуганный Баксик нырнул под мою полку и затих.

— А что, что тут смешного–то? А? Что это значит–то, а? — приставал к нам ничего не понявший Матвей, искренне расстроенный своими никудышными познаниями в английском языке.

— Произносимое на русском «самшит» для англичан созвучно с «some shit», — захлёбываясь от смеха, начал пояснять Иван. — Уж что такое «шит», ты наверняка знаешь…

— Конечно, знаю… «дерьмо» это… И что?

— Блин, Мот, не тупи, даже с твоими знаниями английского можно понять. Переведи всю фразу про столик с учётом «дерьма».

— Он… сделан из… какого–то дерь… — напрягшись, начал выдавливать из себя Матвей и, не закончив фразы, завалился спиной на Ивана, конвульсивно дёргаясь от раздиравшего его смеха.

Купе потрясли новые взрывы хохота — теперь уже и я присоединилась к Ивану, вновь захохотавшему, на этот раз — над гоготавшим Матвеем.

Немного успокоившись, Матвей быстро освежил стаканы, и мы выпили за сложную и опасную работу переводчиков, ежедневно рискующих как минимум стать всенародным посмешищем и как максимум — нечаянно развязать третью мировую войну…

Вагон раскачивался в такт стуку колёс, за окном совсем стемнело, а мы всё болтали и пили, болтали и пили. Постепенно я перестала участвовать в разговоре, молча, с улыбкой на губах, кивала, краем уха улавливая, о чём щебетали разгорячённые алкоголем парни, и постепенно погружалась в невесёлые мысли.

Как у них всё здорово выходит — закадычные друзья, всегда и везде вместе, радости и невзгоды — пополам, прям как в песне… Как–то так получилось, что я росла довольно сдержанным и независимым ребёнком, вся в себе. У меня не было старших братьев и сестёр, и не с кем было поделиться своими переживаниями, радостями или печалями, спросить совета. Не знаю почему, но я не умела довериться родителям, впрочем, и никому не умела довериться, поэтому научилась и привыкла надеяться только на себя. «Волк–одиночка» — так меня однажды охарактеризовала учительница. Я никогда не умела заводить друзей и подруг, знакомые — были, конечно, но не друзья, а после расставания с Женей я и вовсе перестала общаться практически со всеми…

Необходимость принимать решения самостоятельно вынудила меня много заниматься собственным развитием, учиться наблюдать и анализировать, аккумулировать информацию, которая могла бы в будущем пригодиться. Я шла по жизни одна и не терпела какого бы то ни было вмешательства извне… отчасти потому, что не могла найти того или тех, кому поверила бы как себе. А так иногда хотелось бы… Возможно, я задавала для потенциальных друзей слишком высокую планку по уму, характеру, личностным качествам, но как быть, если иначе не получалось? Уж слишком глубоко и прочно я засела в своей раковине…

Единственным верным другом, никогда меня не подводившим и которому я безоговорочно доверяла, была интуиция и как её составляющая — внутренний голос. Как часто, используя термин «интуиция» по отношению к какому–то человеку, мы подразумеваем наличие у последнего некоего дара предугадывать события, предвидеть единственно правильное решение. Что же это на самом деле? Значительная часть выводов и умозаключений делается человеком при его непосредственном осознанном участии: то есть он размышляет, скажем, над задачей, анализирует её, рассматривает варианты решения и приходит к какому–то заключению, которое и озвучивает. Это — стандартная, понятная ситуация. Что касается интуиции, то механизм её проявления значительно туманнее. Интуиция — это знания и незнания, находящиеся в пассиве, зарытые в глубине нашего мозга, в нужный момент извлекаемые, обрабатываемые и выдаваемые нам в виде готового решения нашим подсознанием, при этом непосредственно в момент принятия или озвучивания решения мы абсолютно не можем объяснить логики, приведшей к его принятию. Э–э–э… смахивает на «непереводимый итальянский фольклор»? Тогда простой для восприятия пример: вы собираете в лесу грибы и в какой–то момент начинаете ощущать лёгкое непонятное беспокойство, которое со временем усиливается, внезапно вы осознаёте, что пора домой.

Если проанализировать причины, натолкнувшие вас на мысль о том, что пора собираться домой, то обнаружится: вы довольно сильно углубились в лес и не представляете, где шоссе, а шума машин уже не слышно; солнце окончательно ушло за тучи, и вы не можете больше по нему ориентироваться, а другие способы ориентирования на местности вам не знакомы; судя по часам, до наступления темноты осталось не более двух часов. Все эти факты собрал и проанализировал за вас на уровне подсознания ваш мозг и, повинуясь инстинкту самосохранения, начал настойчиво подталкивать вас к принятию соответствующего решения. Другими словами, в основе интуиции лежат прежде всего обширные знания плюс некоторые особые мыслительные способности нашего мозга. Ничего сверхъестественного в ней нет, она объяснима.

Интуицию часто путают со способностью предчувствовать, предугадывать события. Вот это действительно дар, и далеко не каждый человек им обладает. Одно дело, когда вы можете предвосхищать события на основе знаний или незнаний, обработанных вашим подсознанием, другое — когда ваше подсознание не работает, но включается некое шестое чувство, которое безошибочно указывает на реализацию какого–то риска, всегда приводящую к серьёзным последствиям. Как правило, это шестое чувство срабатывает в отношении близких вам людей. Никогда не забуду, как спокойным летним вечером, возвращаясь в пригороде Москвы с озера на дачу пешком, я поравнялась с высоким забором, окружавшим один из домов дачного посёлка, и в тот же миг услышала громкий, пронзительный вой собаки. Если вы когда–нибудь имели дело с собаками, то поймёте, что я имею в виду, говоря, что лай и вой бывают разными: они — индикаторы настроения собаки, заменители слов и мимики. В них можно услышать и радость, и боль, и нетерпение, и агрессию, и многое–многое другое — иными словами, практически весь спектр эмоций, подвластных человеку.

Вой, который слышала я, был скорбным, рвущим душу, пронизанным отчаянием от безысходности и неотвратимости того, что произошло или вскоре должно было произойти. У меня всё тело покрылось мурашками, возникло ощущение, что собака пыталась сказать мне о какой–то очень серьёзной беде. Я не находила себе места от охватившего меня гнетущего беспокойства, мысленно перебирая в памяти всех родных и близких. Где они сейчас, что делают? Может ли кто–нибудь из них оказаться в ситуации, в которой подвергнет свою жизнь серьёзной опасности? Очень тяжело чувствовать, что что–то случилось или вот–вот случится, и не знать, что именно и с кем из дорогих твоему сердцу людей… На другой день я узнала, что умерла моя бабушка…

В следующий раз подобное повторилось двумя годами позже по дороге с загородной дачи в Москву. Я не могла понять, почему ощущала беспокойство и волнение, почему не находила себе места. Пришлось припарковаться у обочины и успокоиться, поскольку в таком состоянии я запросто могла спровоцировать аварию. У меня не было сомнений в том, что надвигалось или случилось что–то нехорошее, но насколько нехорошее — не могла определить. По правде говоря, мне в голову даже пришла мысль о том, что это что–то должно было случиться со мной. Вскоре тревожное ощущение прошло так же внезапно, как и появилось, и я догадалась, что всё самое плохое позади. Позднее выяснилось, что именно во время моего беспокойства у дедушки случился инсульт. Слава Богу, он был не один, и, слава Богу, бригада скорой помощи приехала быстро, и дедушку удалось спасти…

— Алёнк, ты заснула, что ли? — зазвучал в моих ушах настойчивый голос Матвея, выводя меня из размышлений.

— А? Да нет, не сплю, просто задумалась, — улыбнулась я и отхлебнула из стакана маленький глоток.

— Если не спишь, тогда рассуди наш спор как женщина — кто прав, я или Иван? — потребовал пьяненький Матвей.

Эка его развезло… А Иван в полном порядке, молодец.

— Извини, я прослушала, о чём спор?

— Мы сошлись во мнении, что на первом свидании женщину нужно удивить, чем–то огорошить. Только Иван говорит, что не всем можно горошить, нужно хорошо обдумать тактику поведения, а я говорю, что плевать, что говорить, лишь бы её шокировать. Тогда она тобой заинтересуется, поскольку ты покажешься ей неординарной личностью.

Ба–а–а… последняя стадия… на баб перешли…

— Помню, был у меня подобный опыт, — с ноткой сарказма в голосе начала я рассказ вместо однозначного ответа. — Познакомилась я как–то на первом курсе — мне тогда семнадцать было, совсем ещё девочка — со студентом последнего курса ветеринарной академии. Пригласил он меня на свидание, и я согласилась. Не то чтобы он мне особо понравился, но подумала и решила сходить, развеяться. А парень хоть и хороший был, но простоватый, из села, да ещё и профессия будущая на него, похоже, свой специфический отпечаток наложила. Короче, уж не знаю, хотел ли он меня, как ты говоришь, шокировать или просто не умел с девушками общаться, да только началось всё с того, что вместо цветов подарил он мне при встрече прополис — страшный буро–зелёный липковатый шар величиной с куриное яйцо, напоминавший состарившуюся и умершую естественной смертью оконную замазку, а когда я, превозмогая брезгливость, взяла непонятную штуку двумя пальчиками и поинтересовалась, что это такое, — спокойно пояснил, что это — пчелиные какашки, которые нужно отщипывать маленькими кусочками, растворять в воде или спирте и пить. Они, мол, от целого вороха жутких болезней помогают.

Не скрою, я действительно была шокирована. Будучи здоровой как конь от природы и ещё не успев к своим семнадцати годам обзавестись упомянутым ворохом жутких болезней, на излечение от которых понадобится такой громадный кусок прополиса, я недоумевала, по каким таким внешним признакам он определил, что мне совсем хана, и, расчувствовавшись, приволок в подарок запас пчелиного дерьма на всю мою оставшуюся жизнь? Видать, совсем хреново я выглядела… Дальше: это какими же такими болезнями нужно болеть, чтобы в принципе покуситься на дерьмо, пусть даже и пчелиное? В общем, огорошил он меня — дальше некуда. Я, разумеется, виду не подала и сердечно поблагодарила парня за столь ценный и актуальный для меня подарок, а сама долго ещё потом приходила в себя. В течение часа после торжественной презентации прополиса мы пытались наладить общение, но разговор не клеился — мне никак не удавалось нащупать пересекающихся тем, которые дали бы пищу для обсуждения обоим. И вдруг без всякой предварительной подготовки парень перешёл на рассказ о своей работе. Я встрепенулась — круто! — теперь точно удастся его разговорить, да и любопытно послушать, как он кошечек и собачек на практике лечит, уколы им делает…

А он, подсев на любимую волну, вместо кошечек и собачек начал увлечённо и в подробностях объяснять мне, невинной девочке, чем отличается хряк от борова и как производятся некие манипуляции с хряком, чтобы превратить его в борова, и почему у хряка мясо дурно пахнет… как и у козла–производителя, хотя я не просила его об этом рассказывать! Хочу спокойно есть мясо и не думать о том, кого поглощаю — евнуха или бабника, и уж тем более не хочу слушать о том, как этими евнухами становятся!

Недолго продлилось наше свидание — я вдруг вспомнила, что к семинару не подготовилась, и засобиралась домой. Заметив краем глаза, что парень замыслил попытаться поцеловать меня на прощание, я с содроганием представила, как он шарахает перед свиданием рюмашку–другую разведённых пчелиных какашек… В общем, я тут же вспомнила, что ещё и утюг забыла выключить, и опрометью бросилась наутёк. Когда через несколько дней как ни в чём не бывало он снова позвал меня на свидание, я отказалась. Возвращаясь к вашему спору, я, пожалуй, поддержу Ивана.

Иван уже давно дико хохотал, завалившись в угол.

— А чем отличается хряк от борова? — задумчиво спросил Матвей непонятно кого.

— Один — производитель, а другой — кастрированный, — закатываясь от смеха, пояснил Иван.

— Какой идиот, нашёл о чём девушке рассказывать, — сокрушённо вздохнул Матвей и вытряхнул себе в стакан остатки виски.

Ага, бутылка пуста. Пожалуй, пора подводить итоги эксперимента по воздействию алкоголя на моих, я надеюсь, новых друзей.

Иван. Пил умеренно, выглядит пристойно, способность соображать и рассуждать логически не утратил, на провокации не реагирует и агрессию не проявляет, свою норму знает и количество потребления алкоголя явно контролирует. В общем, всё тот же спокойный и рассудительный Иван, как и прежде. Безоговорочный зачёт.

Матвей. Пил значительно больше Ивана, как мне показалось, две трети бутылки — на его совести. Выглядит косеньким, координация движений нарушена, но не критично. Чуть заторможенная реакция, но соображает приемлемо. Стал менее разговорчив, меньше шутит, но при этом проявляет склонность к философствованию и откровениям. На мои намеренные подколки и провокации реагирует нормально — не раздражается, агрессии также не проявляет. Пару раз порывался пойти познакомиться с хорошенькой проводницей, но, вспоминая не без нашей помощи, что это — фрекен Бок, тотчас замолкал, глупо улыбаясь. Норму либо не чувствует, либо решил сегодня расслабиться. Пить ему больше нельзя: ещё немного — и, боюсь, свалится под стол… хотя с точки зрения проверки это не критично: этим он не нанесёт вреда окружающим, разве что собственному лбу. В общем, тоже зачёт, но на бойфренда ввиду чрезмерной падкости на женщин он, к сожалению, не тянет.

Пожалуй, я пошла бы с ними в разведку, но больше половины бутылки крепкого напитка пить Матвею не позволила бы — выболтает, на фиг, всю военную тайну или увяжется за первой же женской юбкой, на ком бы она ни сидела.

Тем временем Матвей крутил в руках новую, непочатую бутылку виски. Так, пора с пьянкой заканчивать — мне жалко его лоб.

— Мот, харэ квасить, — строго сказал Иван, словно прочитав мои мысли, и укоризненно посмотрел на друга.

— Да брось ты, «хорошо сидим», — глупо улыбаясь, пробормотал Матвей, борясь с крышкой.

— А не пора ли нам спать? — сладко зевнула я и демонстративно потянулась. — Умираю — спать хочу.

— Алёнк, ты ложись, а мы с Вано ещё чуток посидим. Мы тебе мешать не будем, — ласково пробемекал Матвей, справившись наконец с крышкой.

— Ну, как хотите, — пожала плечами я и, прихватив с полки туалетные принадлежности, вышла из купе.

Вернувшись назад, я застала Матвея с безграничным энтузиазмом доказывающим задремавшему в углу Ивану, что летающие тарелки существуют. Если он выпьет ещё немного, то, боюсь, для пущей убедительности сам начнёт изображать из себя инопланетянина… хорошо ещё, если только в нашем купе, а вдруг ему захочется попорхать по коридору и засвидетельствовать своё инопланетное почтение проводнице или другим пассажирам? И потом, я не знаю, каким он себе этого инопланетянина представляет… вдруг голым? Так, всё, пора с этим кончать. Если женщина сказала: «Хватит пить», значит, так тому и быть, и лучше не спорить, а сразу сдаться, поскольку выигравшая сторона априори очевидна. Только действовать нужно не нахрапом, а со свойственной женщине мудростью.

— Мальчики, вы не могли бы выключить свет? Я не могу спать при свете, — невинно хлопая глазками, сказала я, укладываясь в постель на спину и натягивая на себе простыню.

— Конечно, — Иван тут же выключил везде свет, оставив включённым лишь ночник над своей полкой.

Полежав немного на спине с закрытыми глазами, я со вздохом повернулась на другой бок, стараясь сделать как можно больше движений, чтобы моя передислокация не осталась незамеченной. Через некоторое время я так же шумно перевернулась на живот, повернувшись лицом к ребятам, и сквозь неплотно сомкнутые веки с удовлетворением узрела, что старания не напрасны. Вот и славненько. Второй тайм.

— Мальчики, вы не могли бы немного потише разговаривать? Никак не могу уснуть… И свет мешает, и разговоры… Если я сейчас сон перебью, то потом полночи не смогу уснуть, а наутро злая проснусь и начну на всех кидаться вместо Баксика, — извиняющимся тоном сказала я и, тяжко вздыхая, повернулась на другой бок, водружая на голову подушку. А подушка–то неплотно прилегает, и ухо навострено.

— Мот, давай заканчивать, мы человеку спать мешаем, — тихо сказал другу Иван.

Умничка, Ванечка, правильно реагируешь.

— Да уснёт она, не сцы, — шлёпнул друга по плечу Матвей.

Я те ща дам «не сцы»! Сказано — спать, значит — спать!

Сильно вздрогнув, я перевернулась на живот, демонстративно поправив на голове подушку.

— Вано, а чё она дёргается–то? — промычал Матвей.

— Да спать мы ей не даём — будим, ёрш твою медь! — зло прошипел Иван.

Ага! Тык-с, поклёвка уверенная, ещё чуток поднажать.

Я снова дёрнулась и, слабо застонав, шумно перевернулась на бок, рукой впечатав подушку в ухо, словно мне никак не удавалось создать достаточной тишины для того, чтобы уснуть.

— Нутром чую, что она не утром, а сейчас на нас вместо Баксика кидаться начнёт, — глупо захихикал Матвей.

— И что ты хихикаешь, придур идиотский? — снова зашипел Иван. — Всё, спать. Отдай сюда пузырь.

До моего навострённого уха донеслись слабые звуки борьбы, впрочем довольно скоротечной и явно закончившейся в пользу Ивана.

— Вот чего ты буянишь? Знаешь же, что я редко перебираю, а сегодня просто душа просила, вот и позволил себе лишнего, — обиженно промямлил Матвей.

Опа! Ценная информация и обнадёживающая.

— Дуй давай в тубзик и — на полку, — скомандовал Иван. — Может, внизу ляжешь? Не дай бог, на Алёну ночью рухнешь.

— Не сцы, не рухну, — смешно икнул Матвей, и я услышала звук открывающейся двери купе.

Не прошло и нескольких минут, как последний светильник погас и ребята, как сказал бы Карлсон, «свив себе уютное гнёздышко» на полках, затихли, уносясь в далёкую и прекрасную страну снов под равномерное, убаюкивающее постукивание колёс вагона.

С чувством выполненного долга я вернула подушку под голову, хорошенько её взбила и, с удовольствием настроившись на крепкий, сладкий сон, теперь уже ничуть не притворяясь и не играя, поуютнее пристроила на ней голову и сомкнула веки…

Аккомпанемент

С верхней полки раздался громкий размеренный храп, заглушающий стук колёс. О нет, только не это! В общем–то я спокойно отношусь к мужскому храпу, поскольку сплю очень крепко до самого утра и просыпаюсь лишь от звонка будильника. Но это работает только в том случае, когда я засыпаю раньше, чем начинается храп. Обычно так и бывает, но… «Вот дьявол, я сейчас ему в рот огурец засуну», — недобро подумала я и заворочалась на полке, пытаясь спрятаться куда–нибудь от раздражающего звука. Не вышло. Похоже, придётся разбудить Матвея, чтобы он перевернулся на другой бок, говорят, помогает.

Я поднялась с постели, нащупала ногами тапки, встала и посмотрела на мужчину. Матвей крепко спал, полуоткрыв рот, сложив вместе ладони рук и примостив их под левую щёку; согнутые колени ног почти касались локтей. Как трогательно… такая махина — и свернулась клубочком. Только бы он с полки не свалился, а то точно меня пришибёт. А он очень симпатичный, немного грубоватый, но как–то по–доброму грубоватый.

Я протянула руку и осторожно потрясла мужчину за плечо:

— Матвей, проснись, Матвей!

Никакой реакции.

— Матвей! — чуть громче позвала я и потрясла его сильнее.

Вдруг Матвей резко сел — инстинктивно я даже несколько отпрянула назад — и ничего не понимающими сонными глазами окинул купе. Его взгляд остановился на мне.

— Алек, я понял твой намёк, ща спущусь, — как в бреду пробормотал он и, следуя скорее автоматическим рефлексам, чем действуя осознанно, стал спускаться.

Вот балда–то пьяная! От неожиданности я на мгновение потеряла дар речи, но быстро справилась с замешательством, и продлившийся не более пары секунд ступор сменился на с трудом сдерживаемое желание прыснуть со смеху.

Я удержала его рукой на полке:

— Матвей! Подожди! — Меня душил смех, но, похоже, мужчина этого не замечал, поскольку темнота надёжно скрывала выражение моего лица. — Матвей, повернись, пожалуйста, на другой бок: ты храпишь, как ядерный реактор.

— А? Да… конечно, — похоже, он так и не проснулся. Мужчина послушно улёгся на место, повернулся на другой бок и моментально уснул.

Ну слава богу! Облегчённо вздохнув, я легла, поудобнее пристроила голову на подушке, закуталась в простыню — люблю, когда только один нос выглядывает, — и закрыла глаза. Как же я устала… Мозг, не замолкая, уже не требовал, а кричал о необходимости хорошенько выспаться. Я уже погрузилась в сладкую полудрёму, как вдруг со второй полки раздался молодецкий храп: по всей видимости, Матвей снова перевернулся на другой бок. О не–е–е-ет! Опять! Мне кажется, теперь он храпит в два раза громче. Ну что ты будешь делать, не могу же я его всю ночь переворачивать.

Раздражённая, я повернулась лицом к стене, засунула голову под подушку и прижала её поплотнее к уху рукой. Эх, придётся засыпать так… Пару десятков раз я перевернулась с одного бока на другой, кого только ни считала в уме — одних баранов стада три пересчитала, не меньше; рисовала в воображении море и пенные волны, мягко накатывающие на берег, но сон всё никак не шёл. В конце концов я совсем обессилела бороться с бессонницей и…

Атака

…вдруг явственно ощутила, что под моим телом больше нет твёрдой поверхности, я словно парю в безвоздушном пространстве и мне… мокро.

Холодея от страха, я беспомощно озиралась по сторонам, изо всех сил стараясь высмотреть воспалёнными от знойного солнца и водных бликов глазами хоть что–нибудь, что помогло бы мне выжить, но ничего не находила. Вокруг — только безбрежные просторы Красного моря, внизу — бездонная синева необыкновенно прозрачной воды, величественные коралловые рифы со своей слепящей красками жизнью, а у поверхности — трёхметровая акула, нарезавшая круги вокруг меня, выбирая момент для атаки. Как ни старалась, я не могла полностью подавить чувство паники, охватывавшее меня с новой силой всякий раз, когда акула сжимала радиус круга.

Господи, что я тут делаю? Как сюда попала? Это невозможно! Помню наверняка, что не попадала в авиакатастрофу и не тонула вместе с судном, не отставала от яхты во время экскурсии на коралловые рифы и уж точно не могла НАСТОЛЬКО далеко отплыть от берега, да и вообще не припоминаю, чтобы собиралась в Египет. Ещё пару минут назад я находилась в поезде, мчащемся в Астрахань, а уж никак не в Египет! Это невозможно. Чушь полная. Абсурд. Может, наш поезд каким–то таинственным образом пересёк границу параллельного мира? Или горе–учёные провели испытания агрегата по перемещению во времени и пространстве, в зону действия которого мы по нелепой случайности и угодили? Господи, но почему я и почему именно в тропическое море, почему не в безобидное Чёрное? А где ребята? От отчаяния и жалости к самой себе мне хотелось разреветься, как маленькому ребёнку. Вот сейчас зареву — и прибежит озабоченная мама, утешит меня, успокоит… Но как она прогонит акулу?! Всё, хватит нюни распускать! Нет времени на никчёмные сантименты.

И всё же факт оставался фактом: я в купальнике барахталась в Красном море — его подводный мир не спутаешь ни с каким другим — вдали от берега и на меня охотилась огромная акула… пока одна. Крепко сжав волю в кулак, я стала разжигать в себе злобу и ярость, обращённые на саму себя, — это то, что мне всегда помогает справиться с паникой. Как правило, злость быстро сменяется хладнокровием и решительностью, которые включают работу мозга. Способность мыслить — единственное, на что можно рассчитывать в критической ситуации и что может дать хотя бы минимальный шанс на спасение. Паникующий человек не способен правильно оценить степень опасности и просчитать варианты спасения и, как правило, поддаётся «стадному» инстинкту, если попадает в критическую ситуацию не один. Хорошо, если «стадо» совершенно случайно действует правильно, но чаще всего всё происходит с точностью до наоборот.

Если паникующий человек один, он непременно совершит какую–нибудь глупость, которая даже в голову бы ему не пришла, сумей он взять себя в руки и максимально спокойно обдумать создавшееся положение. Почему при пожаре первым делом люди кидаются к окнам, прячутся в ванных комнатах и под кроватью или пытаются выбраться из горящего помещения? Разве они никогда не слышали о том, что не столько опасен огонь, сколько продукты горения, и первое, что необходимо сделать при обнаружении огня, — защитить органы дыхания с помощью любой мокрой тряпки? Конечно, слышали и знают, но паника блокирует любую способность соображать, и этим она смертельно опасна.

А что такое паника? Это реализация побочного эффекта инстинкта самосохранения. Боюсь, при продумывании и дальнейшем запуске механизма работы вышеназванного инстинкта не были спрогнозированы и учтены все серьёзные риски и последствия их реализации, в результате чего человечество получило панику. Извини, природа–мать… мать… мать, но за столько лет существования человеческой расы можно было потрудиться и скорректировать ошибку с помощью эволюционных изменений. Непростительная халатность и некомпетентность с твоей стороны. Но всё это вовсе не означает, что мы не можем и не должны бороться с паническим состоянием, наоборот, мы просто обязаны с ним справиться, чтобы выжить. Так что прочь, паника, и привет, спасительная злость!

Разозлиться оказалось на удивление легко: достаточно было задать себе риторический вопрос о том, как умная женщина могла допустить ситуацию, в которой подвергала свою жизнь не просто опасности, а смертельной опасности; о чём и каким местом она, идиотка, думала? Взяв себя в руки, я сосредоточилась на проблеме и стала размышлять, не отрывая бдительного взгляда от острого плавника, мягко разрезавшего поверхность воды.

Первое, что необходимо было обеспечить, — как можно дольше продержаться на плаву. Как бы я здесь ни очутилась, пусть даже ничего не помню, у этой идиотской ситуации непременно должна быть предыстория, то есть кто–то наверняка знает, что я пропала и нахожусь в открытом море. Значит, меня будут искать, не знаю, с воздуха или с воды, но точно будут искать. Я — великолепный пловец, да и плотность воды Красного моря позволяет удерживаться на поверхности сколько угодно долго, не прилагая практически никаких усилий, поэтому на этот счёт волноваться не следовало. Только бы меня нашли до наступления сумерек… Если не успеют и активизируются ночные хищники… нет, лучше не думать об этом, иначе я не смогу справиться с паникой, а мне необходима холодная рассудительность.

Второе и самое серьёзное — акула. Сколько себя помню, я всегда до смерти боялась акул, и появился этот безумный страх после просмотра классического заграничного фильма ужасов, одним из первых появившегося в России после падения «железного занавеса», — «Челюсти». Это фильм о гигантских акулах–убийцах, пожирающих людей. С тех пор моему спокойному купанию пришёл конец: плавая, я всегда высматривала на поверхности воды акулий плавник, даже в водоёмах с пресной водой и морях, где акулы в принципе не водятся или настолько малы, что могут представлять опасность максимум для мелкой рыбёшки. И вот давний страх реализовался: передо мной — акула, и акула немаленькая.

Я набрала в лёгкие побольше воздуха и опустила голову под воду: мне жизненно необходимо определить разновидность данной акулы, чтобы понять, насколько она опасна. Из разных умных передач про акул я знала, что реальную смертельную опасность для человека представляют лишь три вида: большая белая, тигровая и бычья, остальные не нападают на людей. Ещё бы вспомнить их отличия и места обитания… Я напрягла память: нет, мест обитания точно не вспомню, по–моему, тропические моря, а вот отличия — пожалуй. Это точно не белая и не тигровая: первая значительно крупнее и светлее, а вторая — также значительно крупнее, при этом она широкая и пятнистая. А как выглядит бычья? Ничего про неё не помню, помню лишь, что плавниками как–то отличается, но что там не так с этими плавниками… И всё же мне почему–то кажется, что это не она.

Вот мне уже и легче, поскольку передо мной не акула–убийца, и теперь понятно, почему она до сих пор меня не атаковала. Ей просто любопытно. Чтоб тебя… И всё же риск остаётся, и риск серьёзный: любопытствуя, она может меня укусить. Даже если акула не захочет повторить попытку, поняв, что ошиблась и я не являюсь её излюбленной едой, она оставит на моём теле серьёзные раны, а запах крови непременно привлечёт других хищников, и тогда гибель неизбежна, да и от обычной потери крови умереть ещё проще…

Мозг работал быстро и чётко, и, как ни дико это прозвучит, я пришла к неутешительному для себя выводу о том, что для сохранения жизни мне придётся… бороться с акулой. Считается, что акулы пугливы и, как правило, отступают, если встречают достойное сопротивление со стороны потенциальной жертвы. Их слабые места — глаза и нос, но как до них добраться?! Подпустить акулу на расстояние вытянутой руки и, размахнувшись, со всей силы двинуть её кулаком в глаз?! Смешно до истерики, только вот мне совсем не до смеха. Боюсь, о том, чтобы сражаться с акулой, не могло быть и речи, поскольку у меня при себе не было ничего. Хоть бы палку какую–нибудь, а?

И всё же я могла постараться не допустить, чтобы она меня укусила, или, если очень повезёт, спугнуть её. Это возможно. Из тех же умных передач про акул я помнила, что в момент нападения акула широко раскрывает пасть и на пару секунд лишается возможности видеть свою жертву. Я обязана не пропустить этот момент и постараться оттолкнуть от себя акулью морду, ну хотя бы просто придержать её и не дать себя укусить или поцарапать, а если получится — ткнуть пальцем в глаз. У меня крепкие, длинные ногти — а вдруг получится? Я не смогла не расхохотаться, представляя эту картину: я тычу акуле пальцем в глаз. Только невесело прозвучал этот смех, смех отчаяния и безысходности. Наверное, так смеются умалишённые, пожизненно заключённые в стенах сумасшедшего дома. И всё же я обязана попытаться противостоять акуле, пусть даже у меня есть всего один шанс из ста на спасение.

Я могу это сделать. Я должна это сделать. Если хочу жить. А я очень хочу жить.

Тем временем акула сменила тактику: теперь она не кружила вокруг меня, а овалила, то есть плавала не по кругу, как водится, а описывала овал, то приближаясь ко мне, то снова отдаляясь. Ну что за игру ты ведёшь, что ещё затеяла? Раз за разом рассматривая акулу, я всё больше убеждалась в том, что ошиблась; разрозненные кадры передачи про жизнь акул наконец слились в единую отчётливую картинку, и леденящая сердце правда едва не спровоцировала у меня нервный припадок: вокруг меня плавала бычья акула — и отнюдь не из праздного любопытства. Она охотилась. На меня.

Мои нервы на пределе, сосредоточенность достигла верхней границы, я жду атаки и уверена, что она последует, причём очень скоро. Я набираю воздуха и ухожу под воду всякий раз, когда акула приближается, слежу под водой за её движениями и жду… жду… жду… Любимое солнышко нещадно пекло голову и лицо — за что же ты меня так? — соль разъедала глаза, но я должна, должна… У меня раскалывается голова, воспалённые глаза с трудом открываются, все мышцы буквально одеревенели от постоянного напряжения. Боже, сколько это может продолжаться? Хватит ли у меня сил? Но я должна, должна!!! Я — борец!!! Я — человек и не сдохну, как последняя собака, от зубов какой–то рыбёшки!!!

И вот он настал — тот самый момент атаки, которого я давно ждала и одновременно очень боялась. Акула отдалилась от меня, как обычно, но не стала поворачивать на овал, а резко развернулась и, немного углубившись, с бешеной скоростью поплыла по направлению ко мне, словно шла на таран. В течение нескольких секунд, пока акула подплывала, в памяти промелькнула вся моя жизнь, с её радостями и печалями, достижениями и провалами; лицами родных и близких, тех, кого я не хотела и не имела права потерять, тех, для кого моя смерть выльется в глубокую трагедию… Не–е–ет!!!

Секунды приближения хищника показались вечностью. Я в последний раз глубоко вдохнула и погрузилась под воду, в прозрачной воде глаза немедленно нащупали акулу. Мозг работает чётко, плавные движения ладоней удерживают напрягшееся тело под водой. Я жду. Только испуганное сердце бешено колотится, пытаясь вырваться наружу и убежать, уплыть, спрятаться от неминуемой гибели; кровь жарит голову, да лицо полыхает адским огнём. Но я буду готова дать отпор, когда эта бестия откроет свою мерзкую пасть.

Расстояние между мной и хищником стремительно сокращается, остались каких–то пара метров, я из последних сил сосредотачиваюсь, замираю, акула широко открывает пасть, усыпанную многочисленными рядами больших острых зубов, и… густым пьяным басом орёт: «Р–р–р-рота, подъё–о–о-ом!!!» Я конвульсивно дёргаюсь и… просыпаюсь.

Я сидела в купе на своей полке и бестолково озиралась по сторонам. Не было ни акулы, ни моря, ни понимания того, что со мной произошло и жива я вообще или нет. Да нет, похоже, что жива: пухленький тёплый комочек, жалобно повизгивая и прижимая к голове уши, карабкался по моим ногам. Машинально схватив Баксика, я крепко прижала его к груди. Было темно, лишь слабый свет уличных фонарей проникал сквозь зашторенные окна. Поезд стоял на какой–то станции. Мои руки и ноги дрожали, мокрая от пота футболка прилипла к телу. Господи, неужели это был всего лишь сон? Настолько реалистичный?! Ну конечно, сон: я в купе, точно в купе, вон, напротив, спит Иван, а наверху храпит Матвей… Я в поезде и еду в Астрахань на рыбалку… брр… Меня передёрнуло от воспоминаний об акуле. Хорошо, что в Волге не водятся акулы. М-да, ну и дела. Пожалуй, вместо рыбалки мне стоило задуматься о более традиционных методах лечения нервной системы.

Я начала потихоньку приходить в себя и успокаиваться. Баксик упёрся в меня всеми четырьмя лапами, стараясь вырваться из удушающих объятий и заглянуть в лицо.

— Малыш, я тебя испугала? Извини, пожалуйста, — виновато прошептала я и ослабила объятья.

Довольный Баксик добрался–таки до моего лица и лизнул меня в нос. Я улыбнулась и в ответ чмокнула в нос его.

— Писать пойдём? — подмигнула я псу и опустила его на пол.

Щенок обрадованно запищал и завертелся волчком от нетерпения. Кошмар, мне показалось, что он кивнул. Ах, ну да… акулы орут, собаки кивают головой… короче, крыша, не уезжай, я всё прощу! Нужно пройтись немного и подышать воздухом.

Поднявшись с постели, я влезла в кроссовки, машинально взяла на руки Баксика — ох! и тяжёлый же он, — тут же быстро снова опустила его на пол и осторожно, стараясь не разбудить ребят, открыла дверь. Как же хорошо было в коридоре! Дневной зной уже давно спал, открытая дверь вагона и форточки в окнах коридора создавали приятное движение прохладного воздуха, наполненного ароматами ночной летней флоры. Я сделала глубокий вдох и в сопровождении щенка направилась к выходу из вагона. Дверь, как и положено на каждой остановке, была открыта, проводницы не наблюдалось — вероятно, отлучилась по своим делам или подрёмывала в служебном купе, дожидаясь сигнала к отправлению. Я выглянула на улицу — в общем, ничего примечательного: типичное зелёное здание провинциального вокзала с большими круглыми часами над входом, с обеих сторон окружённое деревьями и кустарниками; растрескавшийся, давно ожидающий ремонта перрон, тускло светящие немногочисленные фонари да пара людей — то ли сотрудников вокзала, то ли пассажиров, караулящих свой поезд. Вот, собственно, и весь пейзаж.

— Ну, давай, гуляй, оправься, только далеко не уходи, — наказала я Баксику и спустилась на перрон.

Пёс рванул к ближайшим кустам и затих на целую минуту.

— Р–р–р-рота, подъё–о–о-ом!!! — раздался откуда–то слева слегка знакомый пьяный бас.

Я невольно вздрогнула и внутренне напряглась, мгновенно вспомнив раскрытую акулью пасть.

Баксик громко и зло зарычал откуда–то из кустов.

— Баксик, фу! Тихо! Иди ко мне, — я озабоченно вглядывалась в темноту слева, туда, откуда раздался голос, словно страшилась обнаружить там акулу.

На лавочке под деревьями расположился на ночь какой–то неряшливого вида мужичок, который, прокричав команду, тотчас завалился на бок и моментально заснул. С невероятным облегчением я рассмеялась. Это сейчас мне смешно при воспоминании об акульей голове, командующей подъём, а тогда, во сне… Брр, лучше не вспоминать.

Раздался треск кустов, и на перрон выскочил Баксик. Он притормозил, внимательно посмотрел на меня своими умными бусинками–глазками, повернулся в сторону пьяного, грозно зарычал, как будто предупреждая его о чём–то, потом быстро подбежал ко мне и сел рядышком, прижавшись тельцем к моим ногам, тёплый такой, мягкий, мур–р–р. А всё же ночь холодная. Я поёжилась и взглянула на вокзальные часы — стрелки показывали три с копейками. После этого кошмарного сна я чувствовала себя абсолютно разбитой. Что же, попробую снова заснуть. Мне нужно отдохнуть, очень нужно.

— Баксик, домой! — И я шагнула в тамбур вагона, стараясь сосредоточиться на каких–нибудь приятных воспоминаниях, которые помогли бы мне расслабиться и забыться до самого утра.

Мой новый сыночек засеменил рядышком.

Совестливый, однако

Я проснулась от сильного толчка вагона и открыла глаза. Солнечный свет заливал купе, согревая душу одним только своим присутствием. Ур–р–ра!!! Солнышко!!! Интересно, сколько сейчас времени? Чувствовала я себя великолепно, а это означало, что проспала довольно долго. И всё же так хотелось ещё чуть–чуть поваляться, понежиться в нагретой телом кровати… стоп… какая кровать? Это же поезд!

Я приподнялась на постели, руками отгораживаясь от набросившегося на меня с радостным гавом щенка, и уселась, скрестив ноги по–турецки. Ребята давно встали, но вели себя тихо, стараясь меня не потревожить и дать отоспаться как следует. Иван склонился над столом, читая книгу. Матвей сидел рядом с ним и, как мне показалось, силился что–то вспомнить. Он выглядел помятым, несчастным и каким–то подавленным, по всей видимости, вчерашний перебор со спиртным давал о себе знать. Жалко его.

— Доброе утро, Спящая красавица! — первым поприветствовал меня Иван, закрывая и откладывая в сторону книгу.

— Всем доброе утро! Матвей, ты в порядке? Аспирин дать? — улыбнулась я, заглядывая в измученные глаза мужчины.

Матвей вздрогнул, смущённо отвёл взгляд в сторону, не проронив ни звука, и заметно занервничал. Создавалось впечатление, что бедолагу что–то гложет, он хочет меня о чём–то спросить, но почему–то не решается. Меня это несколько обеспокоило.

— Матвей, что случилось?

Иван бросал любопытно–ехидные взгляды то на меня, то на друга. Кошмар какой–то, что произошло, пока я спала?

Иван толкнул друга локтем в бок.

— Да скажи ты, скажи, чего молчишь–то? — хихикнул он.

Матвей дал ему локтем сдачи, густо покраснел и замямлил:

— Алён… это… ну–у–у… — Собравшись с духом, он выдохнул, потом набрал в лёгкие побольше воздуха, как будто намеревался нырнуть в Марианскую впадину, и выпалил на одном дыхании: — Алён скажи только честно я себя вчера вечером прилично вёл а то я как выпью так сразу становлюсь… такой… э–э–э… ну–у–у… такой… с женщинами… — В конце Матвей резко сбавил обороты и забемекал, глядя куда–то за окошко.

Нет, для Марианской впадины дыхалка явно слабовата.

— Любвеобильный, — с хитрой улыбкой я закончила фразу за него.

Матвей бросил на меня испуганный взгляд, снова покраснел, опустил глаза и прикрыл лицо руками: всё говорило за то, что я подтвердила его самые страшные опасения. Вот странный, можно подумать, это слово не вытекало логически из предшествующего контекста. Я с любопытством рассматривала Матвея, сложившаяся ситуация меня смешила.

— Так и думал… я к тебе спьяну приставал, — удручённый голос прозвучал настолько тихо и нечленораздельно, что я сразу и не поняла, кто был его хозяином.

Иван с нескрываемым интересом следил за развитием интриги, едва сдерживая смех, готовый прорваться в любое мгновение.

— Мот, перестань позориться, давайте лучше завтракать, — подавив смех, сказал он и потянулся к сумке с продуктами, лежавшей под столом.

Доселе внимательно следивший за мной и Матвеем Баксик быстро вскочил, прыгнул к той же сумке и засунул в неё морду.

«Детский сад какой–то, ну честное слово!» — вздохнула я про себя и посмотрела на Матвея долгим, изучающим взглядом. Мудрая женщина постоянно контролирует ситуацию, чувствует, с какой стороны дует ветер. Она всегда готова грамотно, аккуратно и совершенно незаметно для окружающих — по крайней мере, мужчин — при необходимости изменить направление его движения, не причинив при этом никому вреда. Эти действия не только обеспечивают её собственную безопасность, но и страхуют других от совершения глупых ошибок, за которые им потом придётся как минимум краснеть.

Усмехнувшись про себя, я взяла с пристенной полки дамскую сумочку, порылась в ней немного и извлекла маленькое карманное зеркальце, потом легонько потрясла Матвея за плечо — это уже начинает входить в привычку, — дождалась, пока он посмотрит на меня, и протянула ему зеркальце:

— Посмотри на себя, пожалуйста, что ты видишь?

Ничего не понимая, но определённо ожидая чего–то нехорошего, мужчина поднёс зеркальце к лицу и стал внимательно рассматривать своё отражение. Вскоре его лицо приняло осмысленное выражение, и, тяжело вздохнув, он ответил:

— Я вижу подлеца и грязную скотину.

— Ш–ш–ш… с нами дамы и дети, — улыбнулась я. — Не кого, а что ты видишь? — не унималась я.

— Ну и что ещё я должен там увидеть? — недоуменно произнёс он.

— Фингал под левым глазом видишь? — серьёзным голосом спросила я, и лишь яркий, искрящийся блеск в моих смеющихся глазах выдавал какой–то подвох.

Иван на пару с Баксиком рылся в сумке с продуктами, всё внимательнее прислушиваясь к нашему разговору.

Матвей вновь поднёс зеркальце к лицу, пристально и под разными углами рассмотрел левый глаз, потом плюнул на указательный палец и потёр нижнее веко: — Нет… я ничего не замечаю… там ничего нет…

Он выглядел потерянным и бесконечно несчастным.

— Вот видишь, а это значит, что ты ко мне не приставал, — широко и искренне улыбаясь, резюмировала я.

Пауза. Немая сцена. Рука Ивана на мгновение замерла в сумке с продуктами… и вдруг из–под стола раздался взрыв истерического хохота. Бедный Ванечка, он так долго сдерживался. Баксик испуганно взвизгнул, сломя голову бросился в самый дальний угол под полкой и затаился. Ивана трясло от смеха, внезапно он опрометчиво дёрнул головой и со всего маха ударился затылком о крышку стола. Теперь уже и я не смогла сдержаться и расхохоталась. С одной стороны, я чувствовала себя неловко: человеку больно, а я смеюсь; с другой — это действительно выглядело очень смешно, и смех и грех, как говорится.

— Алёна, десять баллов! — продолжая хохотать, Иван высунул голову из–под стола, потирая ушибленное место рукой.

Его лицо перекосило от смеха и боли одновременно. Матвей озадаченно переводил взгляд с меня на друга и обратно, и не прошло и нескольких секунд, как его лицо просветлело, как будто смысл происходящего только что дошёл и до него; сначала неуверенно, а потом всё сильнее и громче он облегчённо расхохотался. Хм… Иван смеялся над моей шуткой, я — над реакцией Ивана и последовавшим за ней знакомством со столом, а вот над чем именно смеялся Матвей? Впрочем, какая разница? Главное, что обстановка разрядилась, нам было весело, хорошо и комфортно…

Дезертиры

Успокоившись, Иван продолжил потрошить продуктовый пакет, извлекая из него разные вкусности. Умывшись и приведя свою внешность в должный вид, я присоединилась к нему, помогая накрывать на стол. Пришедший в хорошее расположение духа Матвей стоял перед зеркальной дверью и причёсывался. Вдруг вагон сильно качнуло, и боковым зрением я ухватила, как что–то длинное, тонкое шлёпнулось Матвею на голову. Похоже, Иван также обратил внимание на непонятное движение и вместе со мной уставился на голову мужчины, пытаясь идентифицировать неопознанную летающую штуковину на его макушке.

— Мот, ты запустил в купе птичку? — улыбнулся он, не отрывая глаз от непонятной штуки.

Матвей, рассматривая себя в зеркало, запустил руку в волосы и застыл на месте, открыв рот и вытаращив от изумления глаза. Через пару секунд он представил нашему взору жирнющего земляного червяка, снятого с макушки.

— Что за хрень? — возмущённо выдохнул он, брезгливо сморщившись.

— Мот, ты мылся давно? — загоготал Иван и плюхнулся на полку, не в силах держаться на ногах от нового удушающего приступа смеха.

А мне было не до смеха: у меня перехватило дыхание и широко открылись от шока глаза. Я застыла на месте, как бандерлог, загипнотизированный Каа, тупо уставившись на ладонь Матвея, на которой копошилась, пытаясь улизнуть, длинная фиолетово–красная козявка; ладони моих рук непроизвольно сжались в кулаки.

— Это мой червяк, — чётко проговаривая каждое слово, незнакомым могильным голосом выдавила из себя я, не сводя глаз с червяка.

При звуке моего голоса Иван внезапно прекратил смеяться и отодвинулся подальше, забившись в угол купе; Матвей осторожно начал сдавать назад, пока не упёрся спиной в дверь. Прикованная взглядом к червяку, я не доставила себе труда задуматься о несколько странном поведении с их стороны.

— Алёна… э–э–э… расслабься, — мягким, успокаивающим голосом, способным утихомирить даже душевнобольного, пробормотал Матвей и осторожно, избегая резких движений, протягивая мне ладонь с червяком, добавил: — Разумеется, можешь взять его себе, он твой… я и не собирался на него претендовать… Поймаешь на него большущего леща…

Его слова вывели меня из состояния ступора. Что такое он несёт? Что за чушь? Я удивлённо взглянула на него, потом на Ивана и растерялась от одинакового выражения их лиц: крайне сосредоточенного, взволнованного и немного испуганного. В воздухе повисла вполне осязаемая напряжённость. Оба время от времени бросали косые взгляды в сторону моей правой руки. Да что происходит? «А ты взгляни на свой кулак», — злорадно захохотал внутренний голос. Ничего не понимая, я опустила глаза и обнаружила, что крепко сжимаю в руке направленный остриём к ребятам большой кухонный нож, которым минуту назад нарезала хлеб для завтрака. Мозг сработал быстро, и уже через пару секунд, отшвырнув от себя подальше нож, я шлёпнулась на полку, покатываясь со смеху. Не понимавшие причин новой внезапной перемены моего настроения, ребята опасливо подхихикивали, внимательно за мной наблюдая: а вдруг я что–нибудь отчебучу?

От души насмеявшись и не желая больше держать их в неведении, я с упрёком обратилась к Матвею:

— Матвей, ты что, действительно решил, что я покушаюсь на твою законную добычу, на червяка? И готова перерезать тебе горло, если не поделишься?

Понимая, что сваляли дурака, и искренне радуясь тому, что их опасения не подтвердились и смирительная рубашка не потребуется, мужчины облегчённо рассмеялись.

— Да ты себя не видела, — немного погодя начал оправдываться Иван. — Нож сжала, на нас наставила, отдайте, говоришь, моего червя, а не то почикаю!

Мы снова захохотали.

— М-да… я, конечно, рыболовная маньячка, но не до такой же степени, — улыбнулась я. — Нож у меня в руке случайно оказался — я же хлеб резала, а говоря, что это мой червяк, я подразумевала, что это действительно мой червяк, ну или был таковым ещё совсем недавно, и я прекрасно знаю, откуда и по какой причине он спланировал тебе, Матвей, на голову.

Я встала на нижнюю полку и, для подстраховки держась одной рукой за плечо Матвея, другой пошарила немного и извлекла из верхнего багажного отсека теперь уже пустую коробку из–под червей.

— Вот, смотрите, — я просунула палец в довольно широкую щель между коробкой и крышкой и с печальным вздохом констатировала: — Я их наверх от хрюна спрятала — он на них покушался, только перестаралась малёк — слишком широкую щель оставила, через неё они и удрали, дезертиры несчастные… все двести штук…

— Не переживай, — постарался утешить меня Иван. — Я тебе своих отсыплю.

— Спасибо, — смущённо улыбнулась я. — Жалко только, мои отборные были, калиброванные, я пол–огорода у родителей перекопала.

— А этого–то куда? — вдруг спросил Матвей, всё ещё продолжавший держать на ладони «последнего из могикан».

— Отправим его в штрафбат, — засмеялась я и, взяв извивающегося красавца за хвост, торжественно опустила его на место, в коробку, и на этот раз плотно закрыла крышку.

— Послушайте, — задумчиво произнёс Иван. — Червяки сбежали — это факт. Да, но двести штук… не могли же они бесследно исчезнуть?

Мы переглянулись. Точно! Они где–то в купе ползают, так что велика вероятность того, что их можно ещё отыскать и водворить на место.

— Мот, проверь свою постель: если они совершали марш–бросок, то наверняка передвигались короткими перебежками через твою полку, — захохотал Иван.

Мы стали внимательно осматривать сначала постели, потом пол, перетряхивая всё, во что могли спрятаться червяки, заглядывая в каждый потаённый уголок купе. Баксик, получивший наконец возможность оказаться полезным и продемонстрировать свои розыскные способности, сосредоточенно и скрупулёзно обнюхивал всё вокруг, в конечном итоге всякий раз останавливаясь у закрытой двери купе. Наши поиски оказались безрезультатными: две сотни червяков просто испарились!

— Мальчишки, постойте, — замерла я, осенённая догадкой, подкинутой щенком. — А никто из вас дверь открытой не держал?

— Я открывал, — тут же отозвался Иван. — Проснулся незадолго до вас от духоты и решил немного проветрить помещение.

— Ёлки, ведь и я небольшую щёлочку оставляла, чтобы дверью не хлопать и вас не будить, когда ночью Баксика на стоянке выгуливала, — сразу же вспомнила я.

Мы понимающе переглянулись — теперь всё ясно: червяки удрали в коридор.

— Пойду–ка я посмотрю, может, они далеко не уползли, и получится хотя бы часть из них отловить, — с надеждой в голосе сказала я и взялась за ручку двери.

Но в тот же самый момент вагон прорезал истерический визг проводницы, за которым последовали брань и исполненная отчаяния тирада:

— Да что же это такое, а? Когда же это закончится, а? Что это за рейс такой, в конце–то концов?! Сначала поросёнок, потом собака, а теперь эти мерзкие ползучие червяки! Кто следующий? Гидра пресноводная или бенгальский тигр?!

Я быстро отдёрнула руку и, зажав ею рот, чтобы проводница, не дай бог, не услышала, рассмеялась, присоединившись к приглушённому хохоту ребят.

— Интуиция мне подсказывает, что предъявлять свои права на червяков не стоит, — давясь от смеха, прошептала я.

Ребята согласно закивали головами, продолжая смеяться. Сгорая от любопытства, я осторожно приоткрыла дверь и, не глядя задвинув рукой любопытную морду Баксика назад в купе, высунула нос наружу: по бежевой узорчатой ковровой дорожке, рассредоточившись по всей длине и ширине коридора, окрылённые недавним успехом, ползли червяки, направляясь к выходу. Между ними, грязно ругаясь и брезгливо морщась, на цыпочках скакала фрекен Бок с совком и веником в руках, собирая маленьких дезертиров. Я осторожно прикрыла дверь, почувствовав приближение нового взрыва хохота.

— Камрады, давайте кушать! Или я начну ругаться так же, как она, — умоляющим голосом произнёс Матвей, подкрепляя свои слова громким урчанием голодного желудка.

Протерев руки влажными салфетками — что–то совсем не прельщало идти мыть руки по коридору, в котором свирепствовала фрекен Бок, — мы быстро закончили приготовления к завтраку, разложив на столе варёные яйца, нарезанные тонкими ломтиками белый хлеб и сыр, масло и сводящую с ума аппетитным ароматом копчёную колбасу. Для завтрака вполне достаточно. Баксик, следя за каждым движением наших рук голодными глазами, шумно втянул носом воздух, беря под прицел колбасу.

— Это тебе, малыш, — улыбнувшись, я положила на одноразовую тарелку под столом две большие паровые котлеты, припрятанные специально для щенка.

Баксик радостно взвизгнул; громко чавкая, вмиг уничтожил предложенное угощение, облизнулся и выжидающе посмотрел на меня.

— Ах ты, маленький обжора! — рассмеялась я. — Пока хватит с тебя, попозже ещё получишь, — заверила я щенка и налила во вторую импровизированную собачью миску свежей воды. Баксик послушно попил и улёгся на коврике дремать.

— Когда же замолчит этот «старый плавучий чемодан»? — вдруг возмущённо воскликнул Матвей, прислушиваясь к непрекращающимся стенаниям проводницы, перешедшим в новую фазу — злобное бормотанье.

— Не поминай всуе тётушку Тортилу, — улыбнулась я.

— А почему «плавучий»? — с самым серьёзным видом спросил Иван.

— Думаешь, она не умеет? — схохмил Матвей.

— Может, проверим? — Иван со смехом кивнул за окошко: поезд медленно двигался по длинному мосту, проложенному через довольно широкую реку.

— Так, хватит хохмить, — оборвала я ребят, постаравшись придать интонации хотя бы самый малюсенький намёк на серьёзность. — Давайте поедим, наконец. Какой камикадзе пойдёт к фрекен Бок за чаем? — часто хлопая ресницами, самым невинным голоском поинтересовалась я, толсто намекая, что моя кандидатура в списке волонтёров не значится.

— Матвей, — безапелляционным тоном выпалил Иван и поспешил пояснить открывшему было рот Матвею: — Мот, дуй давай, не артачься — у тебя лучше всех получается женщин укрощать.

Матвей польщённо хмыкнул и, поиграв на публику перед зеркалом бицепсами, вышел из купе. Вскоре после его ухода «плач Ярославны» затих, и, прислушавшись, мы с Иваном услышали низкий, вкрадчивый голос Матвея, увещевавший проводницу, которая сначала рычала, потом ворчала и, наконец, не устояв перед обаянием шикарного мужчины, залилась противным, откровенно кокетливым смешком.

Через несколько минут Матвей появился в дверях, держа в резных серебристых подстаканниках три стакана крепкого горячего чая.

— Мужчина, вы прелесть, — искренне восхитилась я, помогая поставить стаканы на стол. — Ну что, приступим?

Подобно выброшенному на необитаемый остров несчастному, впервые за неделю голодания случайно наткнувшемуся на дерево спелых манго, мы набросились на еду, с наслаждением ощущая, как пошатнувшееся умиротворение в наших желудках постепенно начинает восстанавливаться.

— Тьфу–у–у, что это? — скривился Иван, отодвигая от себя стакан с чаем, из которого он только что отхлебнул. — Порнуха какая–то…

— А что такое? — полюбопытствовала я, понюхала свой чай и осторожно отхлебнула глоток. — М-да, какой–то он не такой.

— Не то слово «не такой», — продолжал кривиться Иван. — По–моему, она вместо чайной заварки веник заварила или пару червяков для восполнения белкового дефицита в него подкинула.

Что–то мне всё меньше и меньше хотелось пить этот чай.

— Как сказал бы мой любимый Карлсон, это не чай, а «отрава лисий яд», — улыбнулась я, решительным жестом отодвигая свой стакан.

— Может, она в него плюнула, чтобы отомстить за вчерашнее? — Претендуя на серьёзность, Матвей задумчиво потёр лоб и неожиданно рассмеялся: — Делаем ставки на то, ядовитая у неё слюна или нет. Иван, ты пил? Вот сейчас и проверим.

Мы снова начали смеяться. Любопытно, какими порой несерьёзными бывают достаточно серьёзные люди. Теперь я понимаю значение поговорки: «Покажи пальчик — и рассмеётся». Всю дорогу мы хохотали по поводу и без повода, веселились просто потому, что нам было морально тепло, хорошо и… весело; отдыхали душой и набирались положительных эмоций, заряжая наши подсевшие за рабочий год внутренние аккумуляторы.

— Всё, хватит прикалываться, — немного успокоившись от смеха, сказала я. — Честно говоря, после всего сказанного у меня напрочь отбило охоту пить этот чай. Матвей, — обратилась я к мужчине и извиняющимся голосом попросила: — Вылей, пожалуйста, эти помои в туалет и принеси обычного кипятка. У меня есть хороший чай в пакетиках. Он точно нигде не валялся, и никто на него не плевал, зуб даю.

Матвей послушно исчез за дверью купе, и вскоре мы уже наслаждались ароматным цветочным чаем, заваренным из пакетиков. Пили молча… придраться было не к чему…

Пора прощаться?

Я запихнула вещи в чемодан и огляделась по сторонам: ничего не забыла? Да вроде нет. Ребята также закончили сборы, оставив напоследок лишь самое необходимое: туалетные принадлежности на пристенных полочках, уличную одежду на вешалках да кое–что из еды и питья на столике. Им тоже скоро выходить, Астрахань — через пару часов после моей станции.

Мы сидели друг напротив друга. Матвей задумчиво теребил в руках полотенце, Иван рассматривал ногти, бурча под нос какую–то грустную мелодию, а я, ничего не видящими от охватившего меня уныния глазами, смотрела на пробегавшие за окошком дома и деревья. Повисло какое–то напряжённое безмолвие. Мы столько всего ещё не обсудили, но продолжать разговор не могли… Каждый думал о чём–то своём, и это «своё» однозначно было безрадостным. Даже щенок притих, лежал одиноко на коврике и время от времени шумно вздыхал, поглядывая то на меня, то на ребят.

Ну, вот и всё, конец нашего совместного путешествия и конец нашей шумной и весёлой компании. Как же грустно… На глаза наворачивались слёзы, я из последних сил сдерживалась, чтобы не расплакаться. Эх, ну почему так всегда получается: не успеет в твоей тусклой жизни появиться яркая звёздочка, как ей пора гаснуть… Почему всё хорошее быстро заканчивается, а плохое как прицепится, так и тащится за тобой, и тащится, и сколько бы ты от него ни отбрыкивалась — ничего не получается, приходится терпеливо ждать, пока оно само со временем не отвалится, изрядно потрепав твои нервы…

Я нагнулась, с трудом оторвала щенка от пола, усадила к себе на колени и прижала к груди, задумчиво и с горечью глядя в его глаза, внимательно меня рассматривающие. «Баксик, я не хочу их терять, понимаешь, не хочу! Они мне как родные стали, как часть семьи или меня самой», — мысленно прошептала я псу. Баксик жалобно заскулил, не отрывая своих умных глаз от несчастных моих. «Но я ничего не могу поделать, мальчикам — налево, девочкам — направо, такова жизнь», — продолжала я свой немой монолог. Щенок тявкнул и лизнул меня в нос. Я с нежностью улыбнулась. Какие же всё–таки замечательные создания — собаки: они не умеют врать и всегда искренни, понимают настроение и как могут поддерживают, любят, не требуя ничего взамен… а ещё они мягкие и пушистые.

Поезд тормозил, прибывая к перрону вокзала. Вот уже видны первые встречающие, с волнением высматривающие через окошки купе своих; а вон — возбуждённые новенькие с чемоданами, пришедшие на смену тем, кто выходит… Может, и моё место кто–нибудь займёт…

— Станция энская, стоянка десять минут, — где–то вдалеке раздался монотонный голос проводницы.

У меня внутри всё оборвалось. Вот и конец. Не знаю почему, но я до самого конца на что–то надеялась, мне казалось, вот–вот что–то произойдёт, случится какое–нибудь чудо, и мы не расстанемся… Но чудес не бывает, и вот, сгибаясь под тяжестью крепко прижатого к груди притихшего Баксика, я иду к выходу, сопровождаемая потухшими ребятами, нагруженными моими вещами. Быстрее бы, а то расплачусь.

— Спасибо и до свиданья, — срывающимся от давящих слёз голосом прошептала я стоящей у вагона проводнице и поспешила отвернуться, быстро отходя в сторону от вагона.

Я изо всех сил старалась взять себя в руки: не хочу, чтобы ребята запомнили меня такой — слабой и плаксивой. И потом, мы же не навсегда расстаёмся — все живём в Москве, телефонами и адресами электронной почты обменялись, так что встретимся, обязательно встретимся! Не унывать!

Остановившись, я с улыбкой на губах повернулась к ребятам… только вот грустные глаза никак не смогла заставить улыбнуться.

— Не умею прощаться, да и не хочу. Спасибо за тёплую компанию, мне с вами было очень хорошо, действительно хорошо, — я едва удерживала голос от дрожания. — Ну что же, отличного вам отдыха и ни чешуи, ни хвоста! Звоните, пишите — и до скорой встречи в Москве! — с трудом закончила я и глубоко вздохнула.

Казалось, мужчины испытывали абсолютно те же эмоции, что и я, только скрывали их более успешно. Что поделать, я — женщина, а они — мужчины, и этим всё сказано…

— Алён, ты… это… давай, не пропадай, и вообще — береги себя, — ласковый и сердечный тон Матвея словно острым ножом прошёлся по сердцу.

Нет, ну только не это, иначе я точно не сдержусь и разревусь.

Матвей приблизился и осторожно обнял нас с Баксиком, на секунду крепко прижав к себе, потом взял меня за плечи и с наигранной угрозой в голосе сказал:

— Даже и не думай, ты от меня так просто не отделаешься.

Улыбаясь, он вернулся на своё место, предоставив плацдарм для прощания Ивану.

— Пока, Алён, звони, не забывай, — Иван нагнулся и чмокнул меня в щёку, в то время как щенок пытался его лизнуть. — Как доберёшься до базы — звони, чтобы мы не волновались, да и потом не забывай делиться впечатлениями от рыбалки, хорошо?

Он с вопросительной улыбкой посмотрел на меня, почесав Баксика за ушком.

— Угу… — только и смогла выдавить из себя я и глубоко вздохнула.

Я только сейчас обратила внимание на то, что щенок уже давно проявляет беспокойство и пытается высвободиться из моих рук. Вот я балда! Как можно про такое забыть со всеми этими прощаньями–расставаньями? Бедный, и давно ты мучаешься и терпишь? И вообще, зачем я его на руках держу, такого кабанчика…

Я озабоченно огляделась по сторонам в поисках каких–нибудь кустов или газона. Недалеко от нас незнакомый умелый садовник разбил великолепную клумбу, но не из цветов, как водится, а преимущественно из летних садовых растений с любопытными листьями разных форм и расцветок. Под густой шапкой зелени совсем не просматривалась земля. Ни мгновения не сомневаясь, я быстрыми шагами подошла к клумбе и опустила Баксика под высокий и широкий лист, напоминавший лопух.

— Давай, делай быстренько своё дело, а я на стрёме постою, — я заговорщицки подмигнула щенку и отвернулась, но почти в тот же самый момент почувствовала, как что–то больно ущипнуло меня за ногу, приподняло её от платформы и куда–то потянуло. Я машинально дёрнула ногой, едва удержав равновесие, и посмотрела вниз: Баксик, вцепившись зубами в джинсы, пыхтя от прилагаемых неимоверных усилий, тянул меня назад в сторону ребят. Я бросила изумлённый взгляд на ребят, потом перевела его на Баксика и уступила его желанию, осторожно, чтобы не ударить щенка, передвигаясь в направлении, им задаваемом.

— Куда ты меня тащишь, малыш, а как же в туалет? — я всё же попыталась образумить щенка.

А Баксик упрямо тащил и тащил меня к ребятам, которые наблюдали за нами вытаращив глаза, едва сдерживаясь от смеха. Подтащив меня к вещам, пёс отпустил мою штанину, в два прыжка подскочил к Матвею, схватил теперь уже его брючину и стал тащить её ко мне.

— Бакс, хор–р–рош! Они пятьсот баксов стоят! — возмутился Матвей, но повиновался, послушно двигаясь за щенком. Может, просто за штаны волновался?

В придачу к вытаращенным глазам мы, как по команде, открыли рты и замерли в немом оцепенении, когда Баксик, поставив Матвея рядом со мной, проделал ту же самую процедуру с Иваном, потом сел напротив нас и начал требовательно тявкать.

— Ребята, — первым очухался Иван, — хоть убейте, но он однозначно пытается нас соединить и не хочет, чтобы мы разлучались!

Последние слова Иван произнёс чётко, с небольшими паузами и как будто тщательно обдумывая и взвешивая значение каждого. Мы ошалело смотрели на щенка. Похоже, Иван прав. Баксик продолжал настойчиво тявкать, казалось, он пытался подтолкнуть нас к дальнейшему разговору.

— Матвей, — вдруг задумчиво произнёс Иван, пытаясь отгрызть заусенец на указательном пальце. — Слушай, а твой приятель, на чью базу мы едем, очень обидится, если мы не доедем?

Он вопросительно посмотрел на Матвея, который начал быстро что–то обдумывать, перетасовывать и состыковывать в уме — и наконец отрицательно покачал головой:

— Не-а, вообще не обидится, если я скажу, что обстоятельства изменились, и пообещаю приехать в другой раз, только позвонить ему нужно будет и предупредить, чтобы не встречал. У него на базе всё забито, и он собирался разместить нас в своём служебном домике, так что в убытки мы его не вгоним. Предлагаешь ехать с Алёной?

Матвея явно заинтересовал нарисовавшийся на горизонте поворот событий, и он спешил его обсудить. Какое–то время мужчины сосредоточенно смотрели друг на друга, как будто пытаясь прочитать мысли собеседника.

— А жить где будем? — продолжил вслух свои мысли Матвей.

— Алёна говорила, что на территории базы есть место для палаток, а палатку арендуем там же. Летний душ и туалет на территории есть, а что ещё нужно? Но это на случай, если на базе не окажется свободного домика, — улыбнулся Иван.

Я стояла, застыв, как изваяние, с округлившимися от всего увиденного и услышанного глазами, не в состоянии справиться с потоком мыслей, атаковавших мой неподготовленный мозг. Что происходит? Кто я? Это что, паника? «Алёна, возьми себя немедленно в руки!» — прикрикнул на меня внутренний голос. О, уже лучше, кажется, я начинаю мыслить структурированно… А–а–а-а-а!!! Балда!!! Тупындра бестолковая!!! Ну как мне это самой в голову не пришло раньше?! Ну почему я не догадалась сама предложить этот вариант ребятам?!

Я лихорадочно соображала: «Ребята! Да что вы обсуждаете? У меня же целый домик оплачен, большой четырёхместный домик с двумя спальнями и со всеми удобствами! Мне он всё равно целиком не нужен! Я займу одну комнату, а вы вторую — и все дела, вопрос решён! На самом деле владелец базы — милый человек — сжалился надо мной и запросил только половину стоимости, теперь у меня появится возможность отплатить ему добром за добро — вы оплатите вторую половину. Расценки у него хорошие, так что не прогадаете, и не нужно будет в палатке ютиться».

Моё лицо горело и сияло одновременно, словно гирлянда на новогодней ёлке, от нахлынувшего радостного возбуждения и волнения. Ура! У меня есть шанс не допустить расставания! Я умоляюще–вопросительно переводила взгляд с Матвея на Ивана и обратно, стараясь уловить в выражении их лиц хотя бы зачатки положительного решения.

— Так что мы, собственно, стоим тут, как два олуха? — удивлённо спросил Матвей Ивана.

— Матвей! Иван! БЫСТРО!!! — прокричали ребята синхронно друг другу и пулей понеслись к вагону.

— Мальчики, у вас всего шесть минут! — быстро взглянув на часы, срывающимся от волнения голосом прокричала вдогонку я, спешно продумывая варианты помощи на случай, если мужчины не успеют появиться до отправления поезда. Очень надеюсь, что им не придётся прыгать на ходу… А что тут, собственно, думать? Стоп–кран на месте. Понятное дело, мы окончательно доведём до инфаркта проводницу, но уверена, что оплаченное в этом случае ребятами санаторно–курортное лечение быстро её успокоит и вполне удовлетворит.

Я оценивающим взглядом присмотрелась к проводнице. М-да… фрекен Бок с самого начала прощания исподтишка за нами следила и пусть ничего не слышала — хотя кто её знает, — но понимала, что прощание приняло непонятный и какой–то неправильный оборот и что что–то ещё вот–вот должно было произойти. А неизвестное всегда пугает. Она явно насторожилась, силясь понять, что происходит, но безуспешно, а шестое чувство предательски ей намекало, что, возможно, что–то нехорошее. Озабоченность, тревога и подозрительность чувствовались в боевой стойке, которую она приняла у входа в вагон. Женщина без конца поглядывала в сторону прохода, ожидая появления ребят. Интересно, о чём она думала, чего опасалась, что собиралась защищать? Она что, боится, что ребята умыкнут электровозный гудок? Так он в кабине машиниста. Скрутят ценную ручку стоп–крана и пустят её на рыболовные грузила? Ага, спят и видят. А скорее всего, она в принципе ожидала от нашей компании чего угодно, потому и перестраховывалась.

Я нервно переминалась с ноги на ногу, просчитывая в уме, каким образом буду прорываться через блокпост фрекен Бок, если придётся задействовать крайний вариант и дёрнуть стоп–кран. Это — невероятно сложная задача: после того как прошлым вечером я остановила поезд, она, без сомнений, будет начеку. Но ничего, прорвёмся, если не силой мышц, то уж силой ума наверняка.

Прошло не более минуты с момента спринтерского старта ребят, и времени в запасе ещё оставалось достаточно. Я ощутила лёгкое волнение, концентрация на предполагаемом возможном противнике занимала всё моё внимание и мешала определить причину беспокойства. Тряхнув головой и постаравшись отвлечься, я огляделась и остановила взгляд на Баксике. Щенок нервно попискивал, уткнувшись носом в мою кроссовку.

— Малыш, в чём дело? — ласковым голосом пропела я и присела на корточки рядом со щенком.

Нежность, теплота, забота, благодарность — это лишь малая часть эмоций, которые я испытывала по отношению к этому маленькому, пушистому, героическому комочку. Баксик немедленно перестал пищать, посмотрел на меня внимательно своими умными чёрными бусинками–глазками, перевёл взгляд в сторону клумбы и требовательно гавкнул. Кошмар, я совсем забыла, что щенок так и не успел сходить в туалет, спеша помочь троим взрослым человеческим бестолочам найти лежащее на поверхности элементарное решение проблемы, всех волновавшей.

— Ой, малыш, прости! — я погладила щенка по голове. — Беги, конечно! Сам сможешь или тебя отнести?

Не дослушав меня до конца, пёс резко сорвался с места и рванул к клумбе — только уши подпрыгивали и шлёпали его по голове в такт прыжкам. Баксик в несколько прыжков достиг клумбы и на финальном приземлился и исчез под знакомым лопухом. Он долго не появлялся, потом зелень зашевелилась, и из–под неё показалась довольная морда щенка, а потом и всё его тело, переваливающееся на толстых лапках. Баксик подбежал ко мне, уселся у левой ноги и стал вместе со мной терпеливо ожидать появления ребят. Какой же он умница! Интеллекта побольше, чем у некоторых двуногих. Я восхищённо посмотрела на щенка и перевела взгляд на часы. До отправления поезда оставалось всего две минуты.

Наконец в тамбуре показались взмыленные, нагруженные вещами по самые уши Матвей и Иван и, счастливо улыбаясь, несколькими секундами позже присоединились ко мне. Слава богу, успели! При их появлении фрекен Бок снова напряглась, цепкий взгляд её подозрительных, сузившихся глазок скользил, спотыкаясь, по довольным лицам ребят, постепенно перемещаясь к карманам и сумкам. Казалось, она никак не могла осознать тот факт, что люди могут сойти с поезда раньше указанного в билете пункта назначения просто так, не замышляя при этом никакого жульства или хулиганства.

— А вы постельное бельё сдали? — вдруг обратилась она к ребятам и выжидающе на них посмотрела.

— Конечно, сдали, — удивлённо и несколько обиженно ответил Иван. — В ваше служебное купе положили — можете проверить.

Вот нахалка! Да как она может оскорблять людей такими недостойными подозрениями?! Ребята что, на бомжей похожи? Если у неё регулярно таскают бельё, то пусть последует примеру многих известных людей, например Марка Твена, у которого в своё время пропадали редкие книги из личной библиотеки — давал почитать знакомым, а они иногда забывали или «забывали» их возвращать. Тогда писатель заказал печать со словами: «Эта книга украдена из личной библиотеки Марка Твена» или что–то вроде того — и проштамповал все свои книги. С тех пор проблема невозврата для него перестала существовать.

Может, подкинуть идею фрекен Бок? Пусть на всём постельном белье чёрным жирным маркером крупными печатными буквами напишет: «Эта простыня (наволочка) была украдена у фрекен Бок из вагона Љ 10. Сладких вам сновидений!» Представляю, какими «сладкими» окажутся сновидения человека, который ляжет на них спать и непременно увидит ночью следующий сон: нависающая над ним, словно приведение, фрекен Бок злобно прищуривается, вытягивает вперёд дрожащий указательный палец, норовя ткнуть им в глаз, и грозно вопрошает: «А ты сдал постельное бельё?!«… Поутру первым и единственным желанием несчастного будет избавиться от злосчастных постельных принадлежностей как можно быстрее… А где же, собственно, сама проводница? Понятное дело, побежала проверять сданное бельё… или чайные ложки пересчитывать.

Мои размышления прервал монотонный голос фрекен Бок, как ни в чём не бывало появившейся на перроне:

— Граждане пассажиры! Просьба пройти на свои места, поезд отправляется.

Я непроизвольно вздрогнула и помертвела от страха: со всеми этими прощаниями–расставаниями и дальнейшими переживаниями по поводу ребят я совершенно забыла про машиниста! Ну как же так можно, а?!

Крикнув на бегу: «Ребята, держите Баксика, я сейчас!» — я изо всех сил рванула к кабине машиниста, на всякий случай выхватив из рук ничего не понимающего Матвея красную олимпийку.

«Быстрее, быстрее, только бы успеть!» — молила я про себя, развивая не свойственную себе спринтерскую скорость. Как же зовут машиниста? Вот тупындра, даже не поинтересовалась!

— Машинист, машини–и–и-ист! — тяжело дыша, громко прокричала я, подбегая к кабине электровоза.

В окне показалась голова уже знакомого мне мужчины в серой бейсболке.

— Что опять случилось? — с беспокойством в голосе спросил он и озабоченно посмотрел на меня.

— Нет–нет, ничего не случилось, не волнуйтесь, — заверила я машиниста и замялась, не зная, как начать.

Пауза, во время которой машинист вопросительно смотрел на меня, затягивалась. «Сейчас ведь уедет, и ты никогда себе этого не простишь, так что не мешкай, вперёд, действуй! Сама кашу заварила — сама и расхлёбывай», — подталкивал меня внутренний голос. Легко сказать… Я шумно вздохнула и, глядя в глаза мужчине, решительным голосом заговорила, останавливаясь лишь затем, чтобы перевести дух.

— Помните, вчера вечером вы переехали человека на станции? Так вот, я хочу, чтобы вы знали: ничего не было. Понимаете? Ни–че–го. Не было никакого человека, который пролезал под вагоном. Из–за сокращённой стоянки мой друг опаздывал на поезд, и я решила задержать отправление, чтобы дать ему время вернуться, вот и придумала всю эту историю.

Я вспомнила про бабку. На самом деле большая часть вины за дальнейшее развитие событий лежала именно на ней, но затеяла всё я, так что и ответственность нести тоже мне. Это справедливо.

— Вы можете ругать меня последними словами и будете правы — моему проступку нет оправдания. Я не имела никакого морального права вешать на вас чувство вины за то, чего вы не совершали. Простите меня, пожалуйста, если… сможете.

На последних словах мой голос дрогнул.

— Я правда не хотела, — сквозь проступающие слёзы еле слышно прошептала я и потупила взгляд, как провинившаяся школьница.

Наступило молчание. Я исподлобья взглянула на мужчину — машинист медленно снял с головы бейсболку и начал неосознанно мять её в руках, невидящими глазами уставившись куда–то вдаль. Я смотрела на него, терпеливо ожидая заслуженной расплаты: вот сейчас он начнёт ругаться, орать, возможно даже вызовет полицию… Но реакция машиниста на запоздалое признание, а также осознание того, что значили для него эти слова, приковали меня к месту, заставили разрыдаться от внезапно нахлынувших горя, вины, счастья и неописуемой радости одновременно: так и не повернув головы, продолжая мять в руках бейсболку, мужчина тихо, отчётливо и с чувством произнёс:

— Спасибо тебе, дочка.

Его голова исчезла внутри кабины, а через пару секунд раздался оглушительный гудок — и состав плавно тронулся с места.

Я провожала взглядом кабину машиниста, давая волю слезам, выплёскивая из себя остатки пережитого стресса. На душе постепенно становилось легко и спокойно, как будто я избавилась от груза, тянувшего меня ко дну. Не существует людей, которые не совершают в жизни ошибок, но далеко не каждый находит в себе достаточно мужества, чтобы их признать и исправить. И это печально. Выплакавшись, я осторожно утёрла с лица слёзы и, чувствуя себя обновлённой, бодро зашагала назад к заждавшимся ребятам.

— Алёна, где ты бродишь? — набросился на меня Матвей, лишь только я приблизилась.

Как будто дублируя вопрос, тявкнул Баксик, уютно примостившийся у него на руках.

— С машинистом прощалась, — просто ответила я, многозначительно улыбнувшись.

Ребята поняли меня с полуслова и ни о чём не стали расспрашивать, лишь одобрительно кивнули головами. Спасибо вам, мальчики, за понимание!

Ещё чуть–чуть — и мы на базе!

В радостном возбуждении мы стояли около кучи вещей и взахлёб обсуждали планы предстоящего совместного пребывания на базе. Счастливый Баксик лихорадочно наматывал круги вокруг нас, время от времени издавая победный гав. Со стороны могло показаться, что наша компания, включая пса, только что собралась на перроне после десятилетней разлуки, и не существовало на свете силы, способной оторвать нас в тот момент друг от друга.

— Вы, случайно, не Алёна? — обратился ко мне коренастый лысый мужчина в потёртых джинсах и тёмной, вылинявшей на солнце футболке, появившись словно из–под земли.

— Она самая, — удивлённо протянула я и вопросительно посмотрела на мужчину, не понимая, откуда он может меня знать.

— Я — Алик, ваш водитель. Извините, задержался немного в дороге. Ну что, грузимся?

Ах да! После того как я сошла с поезда, произошло столько событий, что трансфер совершенно вылетел у меня из головы. Можно подумать, я собиралась топать до базы пешком. Хотя с такой замечательной компанией было бы абсолютно реально и до края света незаметно догулять и, лишь столкнувшись нос к носу с тремя слонами на гигантской черепахе, удивлённо уставиться на них и как бы невзначай поинтересоваться у своих спутников: «Э–э–э… а мы, собственно, где?»

— Отлично, Алик! Рада вас видеть. Едем! — с энтузиазмом воскликнула я и наклонилась к вещам, потом вдруг замерла на мгновение и снова выпрямилась, добавив несколько извиняющимся тоном: — Только знаете, я не одна еду, нас трое… Нет, четверо, ещё щенок, — поспешно добавила я, услышав возмущённый гав Баксика.

Водитель неспешно окинул удивлённым взглядом нашу компанию, а также груду сваленных на платформе вещей и отрицательно покачал головой:

— Не–е–ет, мы так не договаривались. Я должен только вас отвезти, а про попутчиков ни слова не было сказано. У меня пикап, а не автобус.

— Командир, не дрейфь, — широко улыбаясь, сказал Матвей, по–дружески хлопнув Алика по плечу и едва не вогнав его в бетон, — всё решаемо. Платим двойной тариф, так что, даже если твой конь надорвётся и по дороге потеряет подкову, хватит денег поставить ему новую со стразами от Сваровски. Так что, грузимся?

Водитель недовольно пробурчал что–то себе под нос, но спорить не стал и быстрым шагом направился к автомобилю, припаркованному на небольшой стихийной стоянке рядом с перроном. С Баксиком у левой ноги, в сопровождении нагруженных до ушей багажом ребят, я поспешила вслед за Аликом и вскоре уже сидела на заднем сиденье старенького пикапа, с ироничной улыбкой наблюдая за погрузкой. Удивительно, как быстро и без особых проблем машина становится резиновой и растягивается до необходимых размеров под воздействием магической фразы «двойной тариф».

Вскоре все наши вещи были аккуратно утрамбованы в багажнике, небольшая часть, в нём не прижившаяся, перекочевала в ноги и на заднее сиденье авто, разделяя меня с Баксиком на руках и Ивана; Матвей уселся на переднем пассажирском сиденье рядом с водителем, и тяжелогружёная машина, подгоняемая Аликом, поскрипывая, тронулась в путь. Через десять минут плутаний по неоживлённым дорогам провинциального городка с редкими светофорами мы выехали на довольно широкое шоссе, ведущее к конечному пункту нашего назначения — неизвестной, далёкой, но уже такой родной и любимой рыболовной базе «Трофейная».

Чем дальше мы удалялись от города, тем более сельским становился окружающий пейзаж: элитные кирпичные коттеджи, владельцы которых, казалось, пытались конкурировать с архитекторами древних замков, сменились скромными добротными деревянными домами, напоминавшими навсегда запечатлевшиеся в моей памяти картинки из далёкого детства. На разбросанных вдоль дороги огородах, не разгибая спины, работали местные жители, снимая богатые урожаи овощей и фруктов для зимних заготовок. Тут и там мелькали жующие морды домашних животных, мирно пасшихся на обширных, поросших кустарником лугах по обе стороны от дороги. Асфальтированное шоссе, изрезанное трещинами и выбоинами, бежало вперёд и вперёд, огибая посёлки, пробегая по лугам, пересекая по мостам широкие водоёмы, то снизу вверх, то сверху вниз преодолевая многочисленные пригорки…

— Сколько нам ещё ехать? — спросила я водителя, с любопытством разглядывая очередной населённый пункт и внезапно задержав взгляд на огромной куче арбузов, наваленной рядом с дорогой. — Ой, а зачем там арбузы лежат?

— С полчаса, не больше, — отозвался Алик, не отрываясь от дороги. — Арбузы? Так бахча рядом, вот и продают.

— Ой, остановитесь, пожалуйста, около кучи! — умоляюще воскликнула я, прилипая к окошку, не в силах оторваться от созерцания подобной красоты. — Так арбузика хочется, настоящего, свеженького, просто сил никаких нет! Да и разомнёмся немного — ноги совсем затекли.

Алик понимающе хмыкнул и припарковал машину недалеко от арбузов. Мы не выбрались, а выскочили из машины, наши соскучившиеся по движению тела с готовностью отдались возможности размяться и провести экспресс–диагностику состояния мышц и суставов. Счастливый Баксик немедля рванул к ближайшим кустам: всё же умница он, понимает, что можно и что нельзя, где можно и где нельзя.

Нас приветствовала приятная девушка, одетая в лёгкий сарафан, не столько скрывающий, сколько подчёркивающий пышные формы хозяйки; из–под белого хлопкового платка свисали до пояса толстые русые косы, перетянутые простыми чёрными резинками. Девушка скромно улыбнулась и предложила помощь в выборе арбузов.

— Спасибо, мадемуазель, мы сами справимся. Не пристало такой красавице таскать эдакую тяжесть, — галантно ответил Матвей, изрядно объев девушку голодными глазами, и пропал за кучей.

Я готова была скупить все арбузы — настолько их люблю, но, прекрасно понимая, что всего не съесть и за месяц, согласилась с выбором Матвея — десять прекрасных огромных ягод. Довольные, мы отправились к машине. Ребята и водитель перетаскивали арбузы, а я подхватила на руки Баксика и заняла своё место. Алик глубоко вздохнул, прикидывая, куда запихнуть многокилограммовые ягоды, и, не найдя другого варианта, предложил разместить их в салоне. Часть положили в ноги Матвея, часть — в ноги к нам с Иваном и парочку определили на заднее сиденье. Бедная машинка осела ещё больше, но, как и предполагалось, пожаловаться на дополнительные неудобства не посмела. Алик и Иван заняли свои места, ждали лишь Матвея, который замешкался у арбузной кучи, ведя неторопливую беседу с девушкой–продавщицей.

— Матвей, давай быстрей! — поторопила я мужчину.

— Сейчас, сейчас, ещё минутку, — откликнулся он, что–то записывая на клочке бумаги.

— Вот олух, уже девчонку склеил, — ухмыльнулся Иван, внимательно наблюдая за действиями Матвея, который тем временем протянул девушке бумажку, нагнулся и что–то прошептал растерявшейся симпатяге на ушко. Девушка взяла листок, густо покраснела и что–то прошептала в ответ. Матвей улыбнулся и, послав ей на прощание воздушный поцелуй, заспешил к машине.

— Мот, ты успокоишься когда–нибудь? — с улыбкой упрекнул друга Иван, когда Матвей сел в машину. — Сколько можно волочиться за девчонками? Мы же на рыбалку приехали.

— И что с того? — невозмутимо ответил Матвей. — Кто сказал, что рыбалка и секс несовместимы? И потом, по части рыбалки — ты у нас главный любитель, а я больше по другой части… то есть я хотел сказать, что мне жену искать нужно.

Алик неодобрительно посмотрел на Матвея и серьёзно сказал:

— Вы тут поаккуратнее себя ведите, не следите… мало ли чего. Эта девушка несовершеннолетняя, а отец её следователем работает.

— Да что же мне так не везёт–то, — испуганно промямлил Матвей, в то время как мы с Иваном прыснули со смеху. — Нет, с лолитами я не дружу, да и «кузнец нам не нужен»… отобрать, что ли, у неё бумажку с номером телефона?

Мы рассмеялись. Эх, ещё каких–нибудь двадцать–тридцать минут — и мы будем на месте. Трогаем!

Бедная перегруженная машина с усилием сдвинулась с места, но, повинуясь мощному двигателю, вскоре уже резво бежала по дороге, отсчитывая оставшиеся до базы километры. Впереди показался крутой подъём, и водитель прибавил газа. Машина довольно быстро для такой загрузки забралась в гору и вдруг совершенно неожиданно резко затормозила — не без помощи Алика, разумеется, — практически на самом верху.

— Коровы, чтоб вас… — сквозь зубы выругался водитель, кивая головой в направлении дороги.

— Не понял, — удивлённо произнёс Иван, разглядывая двух пятнистых коров, не спеша переходивших проезжую часть недалеко от нас и даже не повернувших головы на звук приближающегося автомобиля. — Мы в Индии? Или в Астрахани корова тоже считается священным животным, которому позволено гулять где вздумается?

— И не говорите, одна беда с ними, — раздражённо проговорил водитель. — Бродят, заразы, где попало, сколько аварий из–за них произошло!

Мы с ребятами переглянулись и снова посмотрели на вальяжных коров, одна из которых остановилась посередине нашей полосы и, после нескольких неудачных попыток добить до уха хвостом, начала дрыгать ногой, пытаясь согнать с уха копытом слепней. Это выглядело бы забавным, если бы беспардонное животное не избрало местом проведения подозрительных акробатических экспериментов проезжую часть. Водитель нетерпеливо надавил на клаксон, но корова не обратила на резкий звук никакого внимания, продолжая свои ни к чему не приводящие попытки. Только её спутница, всё это время стоявшая рядом, смерила авто оценивающим взглядом и потихоньку направилась дальше, пересекая дорогу.

— Можно я дам ей пинка для скорости? — хохотнул Матвей и, открыв дверцу, вылез из машины, разминая затёкшие члены.

Хлопая в ладоши и улюлюкая, он рысцой побежал по направлению к корове, которая, безошибочно угадав серьёзность намерений мужчины, бросила в его сторону полный презрения взгляд и, издав возмущённый рёв обиженного до глубины души животного, задрав хвост, рванула вслед за своей напарницей. Мы рассмеялись.

— Смех смехом, — продолжал водитель, снова трогая машину после того, как Матвей занял своё место на переднем сиденье, — а месяц назад старенькая «Шкода» ночью на полной скорости влетела в корову. Дорога–то неосвещённая, да и под горку шла, так что, когда водитель корову заметил, ничего уже сделать нельзя было. Нет, он, конечно, затормозил, да поздно — от машины осталась гора искорёженного металла, а водитель, бедолага, скончался на месте. Корове тоже не поздоровилось — сдохла, а её хозяин, паразит, так и не объявился. Понятно, почему не объявился: кому же охота за свою скотину отвечать? У нас не так давно местные власти закон выпустили, запрещающий хозяевам выпускать скотину на улицу после захода солнца, и предусмотрели ответственность за нарушение правила. Так что владельцу проще откреститься от своего животного, чем штраф платить или, не дай бог, в тюрьму садиться.

— Ну и ну–у–у… — протянул Матвей. — А зачем эти хозяева вообще коров на улицу одних выпускают?

— А что, с нянькой их пускать, что ли? — засмеялся водитель. — Это нормально, все так делают. Животные сами себе корм находят, и расходы на кормёжку снижаются. В жару трава сохнет и плохо растёт, за хорошей к реке подаваться нужно, так что мороки много. А так животные сами к реке ходят, некоторые сутками дома не показываются, потом заявляются. Да, кстати, — вдруг вспомнил мужчина, — вы когда на катере ходить будете, по сторонам тоже глядите: эти бестии на другой берег частенько плавают, так что влететь можете.

— Понятно, — многозначительно сказал Матвей и со смехом добавил: — Теперь знаю, на кого и где поохотиться можно будет, когда шашлычка захочется.

Я прыснула со смеху, как только проснувшееся воображение нарисовало перед глазами очередную комичную картинку: звёздная ночь, звенящая тишина, берег Волги. Недалеко от воды горит костёр, рядом с костром — мангал, у которого колдует Иван, время от времени бросающий озабоченный голодный взгляд в сторону реки. В высоких камышах по грудь в воде, экипированный по полной программе и с огромным маскировочным пучком соломы на голове, неподвижно застыл Матвей с охотничьим ружьём на изготовку. Кого он пасёт? Я смотрю в направлении, обозначенном стволом ружья, и в пятнадцати метрах правее от мужчины, у камышей, замечаю любопытную картину. На серебрящейся от яркого света луны и звёзд глади воды стадо из пяти бурёнок, счастливо помукивая, подобно ничего не подозревающим уточкам, пасётся на водорослевой плантации, то ныряя и взбрыкивая задними копытами к звёздам, то вновь появляясь на поверхности с пучком водорослей или рыбиной во рту.

Раздаётся выстрел — и одна бурёнка с громким всплеском переворачивается на спину и неподвижно застывает в воде, всеми четырьмя копытами кверху. В стаде возникает переполох: коровы громко кряка… тьфу ты, мычат и бьют копытами по воде, как будто пытаются взлететь, потом с места втыкают четвёртую передачу и быстрее моторной лодки клином стартуют на другой берег. Матвей опускает ружьё и удовлетворённо хмыкает, щёлкая в воздухе пальцами. Непонятно откуда взявшийся Баксик шумно раздвигает грудью камыши и с громким плюхом шлёпается в воду, обдавая брызгами Матвея. Пёс спешит к добыче, пока не утонула. Подплыв к бурёнке, он вцепляется ей в торчащую ляжку и — откуда только силы взялись — быстро буксирует тушку к берегу, где его уже поджидает потирающий руки довольный Иван. «О! Так мы ещё и уху сварганим!» — радостно восклицает Иван, с усилием разжимая корове зубы и вытаскивая из её рта килограммовую щуку…

— А на рынке мясо не проще достать? — иронично заметил Иван, прервав мои фантазии, которые, подобно Карлсону, мгновенно растворились в пространстве, но обещали вернуться.

— А как же охотничий инстинкт? — невозмутимо ответил Матвей и, брезгливо сморщившись, добавил: — И потом, а вдруг нарвёшься на мясо сбитой накануне ночью тёлки? А тут верняк, свежак.

— Ну–ну, — усмехнулся Иван, — свежевать сам будешь.

— Ага, вот ещё, — фыркнул Матвей. — Я пищу добываю, а тебе обрабатывать! Так будет честно.

Он поудобнее устроился в кресле и, улыбаясь каким–то своим мыслям, задумчиво произнёс:

— Эх–х–х, люблю я печёнку жареную, свеженькую.

Баксик, всё это время внимательно слушавший разговор мужчин, пригревшись у меня на коленях, вдруг резво вскочил, едва не свалившись на арбузы, и требовательно тявкнул.

Я посмотрела на него и ласково улыбнулась:

— Ну вот, а про ребёнка забыли, да? Милый, конечно же и тебе перепадёт — ты получишь самый лакомый кусочек, обещаю.

Баксик благодарно пискнул и лизнул меня в нос. Водитель с возрастающим беспокойством подозрительно косился то на сидящего рядом Матвея, то, в зеркало заднего вида, на Ивана, наконец, не выдержав, он осторожно поинтересовался:

— Мужики, вы… это… серьёзно, что ли?

Мы удивлённо переглянулись, как будто Алик спросил, не подбросить ли нас до Гваделупы вместо рыболовной базы, и, как по команде, расхохотались.

— Да что вы! — сквозь смех, стараясь говорить как можно мягче и убедительнее, заверила я водителя. — Ребята шутят! Поймите правильно, сутки в душном вагоне… вот и резвятся.

Мужчина ещё раз окинул теперь уже всех нас подозрительным взглядом, но ничего не сказал.

— Ну вот и прибыли, — наконец произнёс Алик то, что мы давно жаждали услышать, съезжая с широкого асфальтированного шоссе влево, на узкую, грунтовую, страшно разбитую дорогу.

Откровенно говоря, «дорогой» это творение природы язык не поворачивался назвать: через огромный луг, поросший короткой, пожухлой, выжженной солнцем и объеденной домашними животными травой, над которой мелкими и крупными островками возвышались кусты, проходила разбитая колея, густо усеянная высохшими шматками грязи. Водитель двигался с осторожностью, стараясь не повредить днище автомобиля. Представляю, что здесь творится во время дождя…

Как будто прочитав мои мысли, напряжённо всматривающийся в условно проезжую часть Алик, выбиравший места для объезда наиболее опасных участков дороги, сказал:

— Подъезд отвратительный, хоть бы заасфальтировали, наконец. Несколько дней назад ливень шёл, а мне людей с базы вывозить на поезд. Засел в глине по самые… э–э–э… уши. Хорошо, что трактор быстро найти удалось, а то опоздали бы люди на поезд.

Колея тянулась до самой базы — я сразу поняла, что это она, увидев метрах в трёхстах впереди высокий сплошной металлический забор с распахнутыми настежь двухстворчатыми воротами, предназначенными для въезда автотранспорта. Слева от территории базы, примыкая непосредственно к ней, в два ряда возвышались жилые дома довольно большого по местным меркам посёлка, окончания которого я так и не смогла разглядеть за высокими деревьями с густыми кронами, часто высаженными на всём протяжении единственной улицы посёлка и вокруг него. Справа от базы — всё тот же луг, постепенно переходящий в подобие жидкого леска из кустообразных деревьев.

Глава 4. ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА РЫБОЛОВНОЙ БАЗЕ

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. Во попала…

Наша машина въехала в открытые ворота и почти сразу же остановилась слева от въезда, у одноэтажного здания из белого кирпича, нехитрым дизайном напоминавшего административное. Мы вышли, ребята и Алик начали вытаскивать вещи, складывая их на зелёной лужайке неподалёку, а я, выпустив Баксика на травку, с любопытством огляделась вокруг.

Территория базы была довольно обширной — соток сорок–пятьдесят, не меньше. Здание, у которого мы остановились, судя по табличке над входной дверью, было столовой. К столовой примыкал добротный двухэтажный деревянный дом, предназначенный для круглогодичного проживания и явно не для постояльцев. От ворот мимо столовой и дома вилась широкая дорожка, вымощенная обыкновенным кирпичом и заканчивающаяся где–то там, впереди, на небольшом пригорке, окаймлённом высокими деревьями, тень от листвы которых покрывала не менее четверти территории базы. Я нутром почувствовала, что там, за пригорком, — река. Слева, перед самым пригорком, навеки застыл старый вагончик. В нём, как выяснилось позже, размещались егеря, дежурившие или отдыхавшие после рабочей смены. Напротив вагончика, через дорожку, находился сарай, в котором хранились канистры с горючим, различные запчасти для лодок и многочисленный хозяйственный инвентарь.

Справа от меня, чуть дальше от въездных ворот, вдоль забора выстроились в ряд летний душ, туалет и летняя кухня под крытым шифером навесом. В глубине участка, отделённые от вспомогательных сооружений широкой и длинной полосой голой земли, предназначенной для любителей палаточного отдыха, высились, собственно, жилые домики. Восемь бревенчатых избушек, установленных без фундамента на толстых метровых кирпичных сваях–опорах, образовывали круг, в центре которого была возведена довольно вместительная крытая беседка с длинным деревянным столом посередине и лавками по обеим его сторонам. Всё пространство вокруг беседки и до самых крылец домиков щедрым слоем покрывал крупный желтоватый гравий.

Между двумя дальними домиками, ближе всего расположенными к воде, начиналась вторая мощённая кирпичом дорожка, также заканчивающаяся на пригорке у реки. Слева и справа от дорожки, в десятке метров от домиков, стояли ещё две беседки — не такие фундаментальные, как центральная, но также довольно вместительные и уютные. Почти у самого пригорка, справа от дорожки, красовалась огромная русская баня, которая, казалось, могла вместить всех постояльцев базы вместе с обслуживающим персоналом одновременно. Всё свободное пространство базы было покрыто ухоженной, коротко подстриженной зелёной травой.

Охваченная радостным возбуждением, подобно невесте, спешащей в загс к сдавшемуся наконец жениху — быстрей, пока не передумал, — даже не заглянув в домик, куда ребята уже перетаскивали наши вещи, я рванула по дорожке к серебрящейся за пригорком узкой полоске–ниточке. Я не замечала никого и ничего вокруг, лишь её, заветную полоску, таящую в себе то, о чём я так давно мечтала, — стаи огромных рыбёшек, с нетерпением ожидавших моего приезда.

Мощённая кирпичом дорожка взбежала на высокий берег реки и оборвалась у деревянного мостика, сколоченного из двух длинных досок, соединявшего берег с крепким дощатым причалом, рассчитанным на шесть лодок. Три лодки уже доставили своих пассажиров–рыбаков и теперь мирно отдыхали на приколе, лениво покачиваясь на волнах от проходивших неподалёку катеров, а оставшиеся три всё ещё бороздили где–то необъятные просторы Волги и её многочисленных притоков в погоне за рыбными трофеями.

— Здравствуй, матушка-Волга! — сбежав по мостику на причал, вдохновенно прошептала я воде, предварительно убедившись, что поблизости никого нет. — Я так рада встрече с тобой, ты даже не представляешь насколько… Пожалуйста, оправдай мои надежды! Сделай мой отдых незабываемым! Я так хочу поймать большую рыбу!

Я замолчала, увидев, как приближающийся катер сбавляет ход и начинает причаливать к пристани. Несколько манёвров — и он аккуратно швартуется рядом с тремя другими собратьями, а уставшие, но довольные рыбаки начинают выгружать снаряжение и, самое главное, улов. С замирающим сердцем я разглядывала рыбу в небрежно выброшенном на помост садке. Чего тут только не было: щуки, сомы, краснопёрка, вобла, окунь — и всё это гигантских, по сравнению с моим личным опытом, размеров! У меня от нетерпения руки зачесались — так захотелось сорваться за удочкой…

— Хороший улов, — похвалила я рыбаков.

— Да это ерунда, клёва почти не было. Вот вчера мы отловились так отловились — пятнадцать килограммов только щук и сомов! — похвастался один из рыбаков.

Моё сердце радостно затрепетало — ура! — наконец–то будет и на моей улице праздник! Проводив взглядом рыбаков, вдохновлённая и решительно настроенная, я решила пройтись по берегу и обозреть окрестности — нужно было подыскать место для лова на случай, если всё же удастся сегодня половить. Впрочем, можно и с причала попробовать… только вот лодки… Хотя что мне мешает забраться в одну из них и половить с неё? Тоже вариант.

Я взбежала по мостику обратно на пригорок и пошла в сторону, противоположную селу, мимо бани, примечая всё на своём пути, словно следопыт, вышедший на охоту.

Вот специальный мостик, уходящий далеко в воду, я его ещё с причала заприметила, можно попробовать отсюда половить. Дальше пригорок пересекает забор, ограничивающий территорию базы, но он не сплошной, так что всё, что находится за пределами базы, просматривается очень хорошо. В заборе — маленькая калитка, и она не запирается — то что нужно. Я выскользнула за территорию базы, спустилась к самой воде и зашагала по едва заметной тропинке вдоль берега, густо поросшего камышом. Где камыш, там и рыба. Белая рыба точно будет, окунь, скорее всего, тоже, так как он охотится за белой рыбой, возможно, и щука тут есть, если не выловили всю.

Я шагала всё дальше и дальше, увлёкшись исследованием незнакомых окрестностей. Неожиданно боковым зрением я уловила какое–то движение в траве рядом с камышами, буквально в паре метров впереди себя. Присмотревшись повнимательней, я обнаружила то, от чего моё сердце сжалось в смертельном испуге, а волосы на голове зашевелились, — змею, спокойно шарящую по камышам, по всей видимости, в поисках пропитания.

Впившись в неё немигающими, всё шире и шире раскрывающимися глазами, я постепенно осознавала, что передо мной не привычный уж с жёлтыми пятнышками на голове, которого я, по правде говоря, видела всего лишь раз в жизни лет пять тому назад. Меня тогда полдня с берёзы снять пытались, поскольку слезать самостоятельно я наотрез отказывалась до тех пор, пока несчастного безобидного ужика не отловят и в дохлом виде мне не представят. Сейчас передо мной была самая настоящая ядовитая змея — чёрная гадюка! Не помня себя от ужаса, я развернулась на сто восемьдесят градусов и стрелой понеслась обратно на базу, крича что есть сил:

— Змея! Змея! Змея–я–я-я!

— Вы что орёте? — выбежал мне навстречу всполошившийся мужчина — не то рыбак, не то егерь.

— Там… там… змея!!! — снова заорала я, остановившись как вкопанная. Мои руки тряслись, лицо подёргивалось, словно от нервного тика, глаза лихорадочно блестели.

Мужчина смерил меня удивлённым взглядом и спокойно спросил:

— И что?

— Как «что»?! — не поняла его я. — Я же говорю вам, там ядовитая змея!!!

— И что с того? — повторил свой вопрос мужчина. — Это же Волга, тут полно змей, в том числе ядовитых. Вы что, не знали, куда ехали?

Я судорожно сглотнула. Нет, почему же, я знала, куда ехала, но мне и в голову не могло прийти, что здесь будут змеи! Змеи должны жить там, где нет людей, а не с людьми вместе!

— Да вы не волнуйтесь так, — более мягко сказал мужчина, оценив моё состояние и чувства. — Они не опасны… если только вам не придёт в голову на них наступить или потаскать за хвост. На моей памяти здесь никого и ни разу не кусала змея, так что расслабьтесь. Просто не бродите без сапог по высокой траве и камышам и внимательно смотрите себе под ноги. Кстати, под баней живёт семья гадюк, так что аккуратнее там ходите.

— Угу, — рассеянно пробормотала я и, ссутулившись, пошла к домику по кирпичной тропинке, испуганно шаря глазами по сторонам. Мне страшно захотелось побыть одной и обдумать сложившуюся ситуацию. Я свернула в беседку и, тщательно исследовав каждый сантиметр пола, забралась на деревянную скамью с ногами… на всякий пожарный.

Ядовитые змеи… кругом… гадюки под баней, то есть на территории самой базы… Мама дорогая! Нет, мы так не договаривались: не хочу я змей, я их боюсь до неприличия! Не хочу я постоянно озираться по сторонам, боясь наступить на гадюку! И ещё: до ближайшего города сотня с лишним километров, так что на наличие городской центральной канализации рассчитывать не приходится, — теперь мне не успокоиться, пока не разведаю, где заканчиваются канализационные трубы. А что, если они выходят на поверхность? Я же туалетом воспользоваться не смогу, опасаясь, что в самый ответственный момент в унитазе появится ненароком заблудившаяся в трубах гадюка и радостно тяпнет меня за задницу!

Мне всегда казалось, что противные пресмыкающиеся водятся в лесах, горах и пустынях, но чтобы в обычном посёлке на берегу реки?! Ну почему меня не предупредили, что в Астрахани водятся змеи?! «А ты интересовалась?» — ухмыльнулся внутренний голос. Да мне и в голову не могла прийти подобная мысль! «Тогда нечего на зеркало пенять…» — съязвил мой оппонент. А я и не пеняю! Просто если бы знала, то ни за что бы сюда не приехала. «Ой ли?» — продолжал язвить внутренний голос. Ну–у–у… в этом году точно не приехала бы, шокированная неприятным открытием, но к следующему лету, наверное, успела бы морально подготовиться.

А сейчас я просто в панике и боюсь свободно передвигаться по улице… вот запрусь в домике и просижу в нём безвылазно до самого отъезда! «Не удержишься», — ехидно заметил голос. М-да, удержаться действительно нереально: я всё ещё находилась под впечатлением сегодняшнего улова вернувшихся на базу рыбаков… Тогда дайте мне ружьё, и я буду отстреливаться: увидела змею — бац! Увидела вторую — снова бац! Закончились патроны — прикладом хрясь! И не буду я разбираться, есть у этого ползучего шнурка жёлтые ужиные пятнышки на голове или нет. Только с ружьём в руках я почувствую себя в относительной безопасности.

Я тоскливо огляделась по сторонам и снова обратила внимание на кирпичные столбики под домиками. Теперь понятно, почему избы подняты на метр над землёй: наверняка чтобы змеи в фундаменте себе лежбище не устроили или чтобы дырку в бревне не прогрызли и внутрь не пробрались, а половодье — это так, отмазка. Кстати, а почему хозяева не догадались поставить хотя бы одну избушку на берегу, непосредственно в воде, как на Мальдивах? Всё равно ведь на столбиках стоит. Тогда бы я смогла ловить рыбу, не выходя на улицу, сидела бы себе на подоконнике, свесив ножки, и ловила… или прыгала бы сразу в моторную лодку, не касаясь земли… Нужно подкинуть руководству идею.

«Половодьем снесёт», — нравоучительно заметил внутренний голос. «Да что ты всё перечишь? — мысленно возмутилась я, упрямо настаивая на своём из духа противоречия. — Не снесёт. На Мальдивах ведь не сносит!» — «А где ты там весеннее половодье нашла?» — снова съязвил мой оппонент. Ух, как же я тебя иногда ненавижу! «Там штормы бывают, и теоретически цунами может обрушиться, — продолжала настаивать я на своём, разозлившись. — И вообще, хватит меня поучать, дай порасстраиваться спокойно!»

— Алёнка, ну где ты бродишь? — голос Ивана вывел меня из размышлений. — Мы уже все вещи перенесли, ищем тебя, ищем… иди выбирай комнату.

— Да какая разница, — почти огрызнулась я. — Я всё на фотках в Интернете видела — они одинаковые, так что берите, какую хотите.

— Ты в порядке? — насторожённо спросил Иван, присаживаясь рядом со мной. — Что–то голос у тебя какой–то потухший, прежнего энтузиазма не наблюдается.

— Да нормально всё… — уклончиво ответила я и, вздохнув, пояснила: — Просто я только что убедилась на личном опыте, что тут полно гадюк, а я на это совсем не рассчитывала…

— Глупенькая, — ласково попытался утешить меня Иван, — они совсем не опасные, только обходи их стороной — и всё.

— Знаю, научили уже добрые люди… только мне от этого не легче — я их с детства боюсь до смерти… только не спрашивай почему — боюсь, и точка.

— Ладно, пошли распаковываться, — улыбнулся Иван и, поднимаясь, взял меня за руку. — Обещаю, мы с Матвеем позаботимся о твоей безопасности.

— Пошли, — обречённо вздохнула я и поднялась…

Разобрав вещи, мы обошли территорию базы, познакомились с руководством и обслуживающим персоналом, договорились насчёт питания и Баксика. Со щенком не возникло никаких проблем — разрешили держать где угодно и питанием обещали обеспечить.

Не успела я оглянуться, как день начал клониться к закату. Мы сидели в домике, занимаясь своим делами, а точнее, изнывая от безделья.

— Пойду попробую с причала половить, — сказала я, вытаскивая из чехла удочку. — А то руки прям чешутся.

— Давай, — отозвался Иван, доставая из спортивной сумки книгу.

— А я пойду по селу прогуляюсь, налажу контакты с местными жителями, так сказать, — ухмыльнулся Матвей и потянулся к полке за электробритвой.

— Ну–ну, — саркастически ухмыльнулся Иван и уткнулся носом в книгу, помолчал немного и, не отрываясь от книги, добавил: — Презервативы не забудь.

— Да пошёл ты в баню, — хохотнул Матвей, ныряя в ванную комнату.

«С гадюками», — чуть было не сорвалось у меня с языка.

Молча улыбаясь, я подготовила удочку, вытащила из холодильника баночку с червями, сняла с гвоздя на стене садок для рыбы и, хлопнув дверью, зашагала к причалу. Гонявший неподалёку пчёл Баксик тут же присоединился ко мне и весело запрыгал вокруг, путаясь под ногами.

Я ловила до темноты, а точнее, до тех пор, пока меня окончательно не съели комары. Поскольку за репеллентами лень было возвращаться, я мужественно терпела до последнего, а когда терпение лопнуло — точнее, когда большую часть времени я начала проводить не с удочкой в руках, а шлёпая по всему телу комаров, — быстро собралась и пулей полетела домой. Несмотря на то что тело чесалось как ненормальное, моё лицо светилось от счастья — начало рыбалке положено. И пусть клевала всего лишь обычная средняя краснопёрка, но зато как шустро клевала! Я понимала, что это лишь начало, и с нетерпением ждала утра — первого дня настоящей знаменитой астраханской рыбалки, ради которой истинные любители отмахивают многие сотни и даже тысячи километров.

ДЕНЬ ВТОРОЙ. Настоящая рыбалка

Я проснулась задолго до сигнала мобильного телефона, который часто использовался мной в качестве будильника. До рассвета ещё было далеко, но, как ни старалась, уснуть я уже не смогла. Да и как можно уснуть, когда сегодня — твой первый день настоящей рыбалки! Только преданный ей, любимой, всем сердцем и душой человек может понять переживания и волнения собрата, получившего шанс осуществить свою давнюю навязчивую мечту — поймать по–настоящему большую рыбу. Не проще и не дешевле ли купить её в магазине? Нет. Поймать большую рыбу — это, во–первых, суметь её приманить. Во–вторых, необходимо везенье, чтобы эта рыба клюнула; в-третьих, необходимо умение, чтобы вовремя подсечь* рыбу, и, наконец, в-четвёртых, необходимо терпенье и мастерство, чтобы добычу вытащить на берег. Всё это сложно, но необычайно увлекательно. Рыбалка возбуждает первобытные инстинкты охотника, с техническим и экономическим прогрессом утратившие свою актуальность.

Я поднялась с постели и прислушалась — ребята всё ещё спали. Ну и пусть спят, имеют на это полное право. С надеждой выглянув в окно, я сразу же нахмурилась, наглядно демонстрируя всё, что имела сказать природе, — небо заволокли тучи. Вот почему непогода настигает тебя в самый неподходящий момент? Ещё вчера ярко светило солнце, наполняя душу светом и радостными эмоциями, а сегодня… Хотя, может, оно и к лучшему? Среди рыбаков бытует мнение, что то, что хорошо для рыбака, — плохо для рыбы, и наоборот. Вдруг в ненастную погоду рыба станет более активной? Вот и проверим.

Наскоро умывшись и накрасив ресницы, я оделась и ещё раз оглядела приготовленные с вечера рыболовные снасти — всё в полном порядке. Остаётся дождаться пробуждения ребят, позавтракать и — в путь! Как же медленно ползут минуты, отсчитывающие время, оставшееся до поездки… Может, пойти пока половить с причала?

Схватив в руки удочку и банку с червями, я вышла из домика и быстрым шагом направилась к реке. Бррр, прохладно, нужно будет не забыть захватить кофту и непромокаемый плащ. Проснувшийся вместе со мной и теперь сопровождавший меня Баксик как будто понимал, что необходимо вести себя тихо, чтобы не прервать сон отдыхающих, поэтому вёл себя очень спокойно, семеня лапами у моей левой ноги.

— Малыш, потерпи, когда пойдём завтракать — я тебя накормлю, — пообещала я щенку, ласково потрепав его на ходу по холке.

Баксик не издал ни звука в ответ, а лишь радостно завилял хвостиком и доверчиво посмотрел на меня своими чёрными бусинками–глазками.

— Доброе утро, матушка-Волга! — торжественно прошептала я реке, едва взойдя на причал. — Сегодня мы едем ловить большую рыбу. Родная моя, пожалуйста, помоги! Я так хочу её поймать, если бы ты только знала… Я так давно ждала этой возможности и наконец получила… Пожалуйста, не подкачай!

Я произнесла эти слова, как заклинание, торжественно и проникновенно. Со стороны могло показаться, что я общалась с живым существом, а не с потоком воды, неспешно ползущим прочь от меня к знаменитым Каспийским раскатам.

— И что же ты хочешь поймать? — вдруг отчётливо раздался откуда–то издалека, со стороны воды, низкий мужской голос.

Я вздрогнула, чуть не выронив из рук от неожиданности удочку, и недоуменно огляделась по сторонам — никого. При этом Баксик почему–то радостно затявкал, приглушённо затявкал, изо всех сил сдерживаясь, чтобы сильно не нашуметь. Мне это чудится? Я ещё не до конца проснулась или совсем сбрендила на почве рыбалки? Ну его на фиг, пойду–ка лучше обратно в домик и попробую снова заснуть.

Развернувшись, я почти бегом, не оглядываясь, направилась назад к домику, так ни разу и не забросив удочку. Взбежав по знакомым ступенькам, я распахнула дверь и обернулась назад, но Баксик почему–то за мной не последовал, а уселся рядом со ступеньками на землю, внимательно меня разглядывая.

— Ну что же ты? Давай, заходи! Постой… погулять хочешь? Хорошо, гуляй! — согласно кивнула головой я и закрыла за собой дверь.

Быстро раздевшись, я снова забралась в порядком подостывшую постель и моментально заснула.

Меня разбудил будильник, установленный на 5:30. Вот теперь — порядок, поспала в общей сложности достаточно, так что потусторонние голоса беспокоить не будут. Ребята тоже недавно встали и теперь воевали за ванную комнату — ха, а мне туда уже не нужно. Проверив, не посыпалась ли во сне тушь с ресниц, и оставшись довольной результатом, я оделась и, со смехом поприветствовав на ходу толкающихся у двери в ванную мальчишек, вышла на улицу. «Ёлки зелёные, а небо ещё сильнее затянуло… Кто его знает, может, дождь и не начнётся, просто пасмурным день окажется, но всё равно противно», — с грустью подумала я. Я огляделась по сторонам — жизнь на базе уже давно началась. В большинстве домиков горел свет, кто–то уже выносил и складывал в аккуратные кучки снасти, кто–то перетаскивал снасти в лодки, кто–то шёл завтракать. Егеря столпились у сарая, где сын управляющей, Алексей, разливал в канистры горючее. Послышался рёв мотора первой отчаливающей лодки.

Отдыхая в отеле на берегу моря, вы вряд ли встретите кого–то на улице в 6:00 утра — разве что одинокого полусонного бегуна, честно выполняющего данное себе перед отпуском обещание, — и точно не уснёте раньше 24:00, поскольку именно вечером начинается самый настоящий отдых, заканчивающийся для некоторых под утро. Рыболовная база — это другой мир. Здесь встают с восходом солнца, чтобы, наспех позавтракав, отправиться за рыбой и не пропустить утренний клёв, поскольку у рыбы своё собственное расписание, под которое рыбаки и подстраиваются. Все вечерние развлечения на базе — это гигантская плазма на стене в столовой, там же — бильярд, баня да неспешные рыбацкие разговоры в беседках под рюмочку чая и шипенье жарящегося на мангале шашлыка. Спать ложатся рано, чтобы хорошенько выспаться к утреннему клёву. И так каждый день. Скучно? Для нерыбака — вероятно, но настоящий любитель с нетерпением ждёт окончания дня, чтобы с утра, в радостном возбуждении, вновь рвануть навстречу неизвестности с тайной надеждой побороться с рыбиной, достойной марлина старика Сантьяго из известного произведения Хемингуэя.

Я зашла в наполовину заполненную рыбаками столовую и, громко со всеми поздоровавшись, заняла свободный столик на четверых в самом дальнем углу большого зала, ловя на себе любопытно–оценивающие взгляды коллег. Помимо меня в помещении были ещё две женщины, но по их сонно–удручённым выражениям лиц нетрудно было догадаться, что они не рыбачки, а лишь честно исполняющие обязанности сосланных в изгнание жён декабристов.

— Доброе утро. Меня зовут Прасковья Пантелеевна, — услышала я сбоку от себя приятный незнакомый женский голос, напомнивший мне бабушку. — Вас сколько человек?

Я повернулась на звук голоса и увидела полную пожилую миловидную женщину в пёстром сарафане и белоснежном переднике с рюшками. Её заплетённые в толстую косу русые волосы были заколоты на голове по–украински, в виде короны. От неё веяло домом и каким–то умиротворением, а ещё она излучала невероятную по силе положительную энергетику, которая ощущалась в каждом её слове, в каждом жесте и движении. Женщина приветливо улыбалась. «Русско–украинская красавица, да и только», — с теплотой подумала я.

— Здравствуйте, Прасковья Пантелеевна, приятно познакомиться, — приветливо улыбнулась я в ответ. — Меня зовут Алёна, и нас трое… нет, четверо. Так получилось, что по дороге сюда я подобрала щенка. Вы не поможете мне с едой для него? Я заплачу.

Женщина по–матерински ласково посмотрела на меня и отмахнулась:

— Скажете тоже, заплачу… Неужели я не найду еды для бедного приёмыша? У нас столько всего остаётся, да и рыба свежая каждый день — рыбаки увлекутся, наловят столько, что потом девать некуда, вот и несут на кухню. Не волнуйтесь, ловите себе на здоровье, а я о нём позабочусь.

— Спасибо вам большое, — благодарно улыбнулась я, растроганная добротой женщины. — Только ему нельзя свежую речную рыбу, её отварить сначала нужно.

— Да знаю я всё, не переживайте, отдыхайте как следует и чувствуйте себя как дома, — расплылась в добродушной улыбке женщина и исчезла за дверью, ведущей, по всей видимости, на кухню.

На душе как–то сразу потеплело. Бывают дни, когда кажется, что всё плохо: жизнь кипит, а ты ощущаешь себя каким–то изгоем, до которого ей, эгоистичной жизни, нет никакого дела. Твоей душе тяжело настолько, что хочется выть, а ей плевать, ты готова свести с ней счёты, а ей по барабану… Но находятся люди, подобные бабушке Прасковье, энергетика которых заполняет пустоту в душе и помогает настроиться на позитивный лад. Лекарь души, да и только. Хм… и что это я о грустном вдруг вспомнила? У меня же всё отлично, еду за гигантской селёдкой! — встрепенулась я.

Только вот немного покоробило меня от слов бабы Паши про рыбу, которую девать некуда. Что значит некуда? Почему? Зачем брать рыбу, если не знаешь, что с ней делать? Для меня это больная тема… Да, я обожаю рыбалку и не в силах отказать себе в любимом занятии, несмотря на тягостный моральный аспект вопроса — смерть рыбы от собственных рук. Неважно, сама она заснула или нет, — я её поймала, и по моей вине эта рыба погибла. Одно дело, когда покупаешь в магазине мясной или рыбий трупик — в душе ничто не ёкает, но совсем другое, когда трупиком живое существо становится не без твоего непосредственного участия. Вы даже представить себе не можете, насколько внутренне сложно мириться с этим омерзительным фактом. Хорошо ещё, что рыба молчит, иначе… иначе я бы давно бросила рыбалку. Пытаясь совладать со своей совестью, я тешу себя мыслью о том, что гублю несчастную не ради развлечения, а для того, чтобы съесть, то есть ради пропитания, и неукоснительно придерживаюсь следующих правил:

1. Никогда не использую запрещённые методы лова и при поимке стараюсь минимально травмировать рыбу.

2. Никогда не беру рыбу, которой не смогу найти применение, то есть лишнюю, жизнеспособную — отпускаю.

3. Никогда не выбрасываю уснувшую рыбу.

Больно смотреть, как некоторые рыбаки по окончании лова начинают сортировать добычу, что–то забирая с собой, а что–то — как правило, мелочь — выбрасывая. Вопрос на засыпку: почему сразу не отпустил, если брать домой не намеревался, и зачем дождался, пока уснёт?

Помню, как–то один рыбак на моих глазах выбросил в водоём дохлую рыбу, мотивируя свой поступок тем, что она уже несвежая. Я тогда чуть не поперхнулась от возмущения, язык так и чесался спросить: «А в магазине ты покупаешь «свежую» охлаждённую рыбу, безвременно усопшую неделю назад? Она, по–твоему, свежая? Или ты считаешь, что, к примеру, финский лосось, минуя сложную логистическую цепочку из складов, грузоперевозчиков, таможен и оптовиков, своим ходом до Москвы–реки доплыл, где был успешно выловлен и прямиком доставлен на прилавок магазина, на котором радостно и уснул за пять минут до твоего прихода?» Отнюдь. Про полугодовалую заморозку вообще не хочу вспоминать… В наше время существует столько разнообразных приспособлений для того, чтобы сохранить улов свежим сколь угодно долго, — это на тот случай, если вы поленитесь сразу же обработать рыбу народными способами, которых также немало. Так что если уж губите собственноручно живое существо, то, будьте любезны, позаботьтесь о том, чтобы его кончина оказалась не напрасной…

Появилась Прасковья с подносом, уставленным тарелками с едой, расставила всё на столе и скрылась за дверью кухни, потом появилась снова с полным подносом и расставила остальное.

— Приятного аппетита, — добродушно сказала она. — Пакетики с заваркой и сахаром — на столе, кипяток — в чайнике или в кулере у барной стойки.

— Спасибо, — поблагодарила я женщину и оглядела яства. М-да… это называется завтрак? После такого завтрака ни обеда, ни ужина не потребуется. Нам предлагали сосиски с гречкой, салат из огурцов и помидоров, яичницу из двух яиц и сладкую свежевыпеченную булочку с корицей. У меня слюнки потекли от ароматов…

— Вот это красотища! — услышала я восхищённое восклицание незаметно подошедшего Ивана.

— Может, поедим и на боковую? — хитро прищурившись, предложил усаживающийся на стул Матвей, громко сглатывая.

— Я тебе дам «на боковую»! Всем на охоту! — нарочито грозно прикрикнула я и рассмеялась, не в силах скрывать хорошего настроения.

Мы надолго замолчали, глотая пищу, — вкуснота неописуемая. Я ограничилась лишь сосисками и яичницей, остальное просто не поместилось бы в моём желудке, даже если пришлось бы еду силой в него запихивать. Ребята съели всё — мужчины, одно слово. Матвей завернул оставшиеся от завтрака булочки в салфетку, чтобы было с чем попить чай на рыбалке.

— Всё понравилось? — добродушно спросила подошедшая Прасковья.

— Ой, спасибо! Красота! Всё отлично! — наперебой от всего сердца и набитого желудка благодарили мы добрую старушку.

— Ну вот и славно, на здоровье, — довольно улыбнулась она и протянула мне две железные миски, пустую и с едой: — Эта — под воду щенку, а это — гречка с молоком, думаю, ему понравится.

— Конечно, понравится, большое вам спасибо, — поблагодарила я старушку, принимая миски. — Пожалуйста, в обед его тоже покормите. Мы все на рыбалку едем, и не знаю, когда вернёмся, но точно после обеда.

— Не волнуйтесь, обязательно покормлю, — снова добродушно улыбнулась старушка и скрылась за дверью кухни.

Сытые и довольные, мы отправились грузить вещи в указанную сопровождающим нас егерем Алексеем лодку… точнее, вещи таскали ребята, а я разыскала и принялась кормить Баксика.

— Малыш, мы едем на рыбалку и вернёмся не скоро, — инструктировала я щенка, пока он шумно чавкал, торопливо уничтожая еду, — веди себя прилично, за территорию базы не ходи, сельских кур не гоняй и к воде не приближайся — там могут быть змеи. В обед тебя покормит бабушка Прасковья, не вздумай её тяпнуть, а то голодным останешься. В миске — питьевая вода, из реки не пей — козлёночком не станешь, но какого–нибудь солитёра подцепить можешь. Охраняй дом, а мы вернёмся и рыбки свежей тебе привезём. Всё понятно?

Щенок оторвал голову от миски, громко тявкнул, как бы подтверждая, что всё понял, и вновь утонул мордой во вкусном молоке. Я умилённо погладила его по голове, заскочила в домик, чтобы хорошенько утеплиться, и, закрыв дверь на допотопный висячий замок, поспешно зашагала к лодке, к поджидающим меня мужчинам…

Лодка шла долго. Холодный ветер пронизывал меня насквозь, начал накрапывать дождик. Хорошо, что я перед выходом надела кофту и прихватила прорезиненный плащ, иначе так и до простуды недалеко. Просто удивительно: вчера, по ощущениям, было не меньше тридцати градусов, нещадно палило солнце, а сегодня — холод, промозглость и вот теперь ещё этот противный дождь…

— Прибыли, — раздался громкий голос егеря, осторожно подруливающего к берегу. — Здесь, метрах в пятнадцати от берега, начинается яма шириной метров двадцать и глубиной около сорока.

— Здорово! И что в ней ловится? — с любопытством спросила я.

— Можно поймать трофейного сазана и сома, хорошо берёт крупный карась, ближе к берегу, у камышей, — травяная щука. Я уже две недели эту яму кукурузой подкармливаю специально для сазанятников, только вчера целое ведро высыпал. Так что немного удачи — и золотая рыбка наша, — улыбнулся Алексей, привязывая лодку к стволу наклонившегося над водой дерева.

Вместе со всеми я выбралась из лодки, поднялась по скользкой тропинке вверх на небольшую утоптанную полянку и огляделась: мы находились на узком длинном островке суши шириной метров пятнадцать, не больше; вокруг полянки, утопая в высоченной траве, росли редкие деревья и густой кустарник. Егерь быстро собрал небольшую палатку, в которую поместил всё, что требовалось спрятать от дождя, а мы начали готовить снасти.

— Может, кофейку дерябнуть? — зевая, спросил Матвей.

— Давайте, — согласился Иван, доставая из рюкзака термос, заблаговременно наполненный крепким, горячим кофе в столовой.

— Я попозже, — отмахнулась я, сосредоточенная на оснастке* спиннингов. Не люблю отрываться, вот заброшу удочки, тогда можно и расслабиться в ожидании поклёвки.

А дождь становился всё сильнее и сильнее, как будто пытался напугать нас и прогнать обратно на базу. И чем мы ему насолили? Неужели составили в чём–то конкуренцию? Сомневаюсь. Просто он по жизни какой–то зловредный, так и норовит напакостить и испортить настроение. Главное — не поддаться на его провокацию и сохранить боевой настрой, но это возможно только в том случае, если будет клёв, а если клёва не будет — всё, пиши пропало…

— Попробую с лодки половить, — сказала я ребятам и, прихватив рыболовные принадлежности, спустилась к воде.

Быстро забросив две донные* удочки и одну поплавочную, я уселась на сиденье в лодке и морально приготовилась терпеливо ждать поклёвки. Но время шло, а рыба не клевала, наверное, погода всё же оказала на неё своё негативное воздействие… Закон Подлости, как всегда, на высоте… И вдруг… Опа! А ведь это поклёвка, не жалкий разовый рывочек поплавка, вызванный движением плавника проплывающей мимо рыбы, брезгливо отталкивающей наживку, а самая что ни на есть поклёвка: рыбу явно заинтересовала предлагаемая мной еда и она её нюхает… я так думаю… а может, облизывает или смакует губами?

Взволнованная, я и не заметила, как начала думать вслух:

— Ну, давай, красавица, давай, жуй — это о–о–о-очень вкусно, честное слово, сама бы съела, да для тебя оставила! М-да, похоже, погорячилась: там, на крючке, пучок опарыша*, а его я бы не съела и под страхом смертной казни, но тебе, рыба, об этом совершенно необязательно знать. Кто же клюёт — карась, лещ? А вдруг нечаянно клюнул сам сазан?! Господи, неужели Ты услышал мои молитвы! Ну помоги его обхитрить! Ну пожалуйста, что Тебе стоит! Всего лишь какой–то сазанчик, а я, а мне, ну Ты же знаешь, как долго я мечтала поймать настоящую большую рыбу! Как же мне надоела мелочь пузатая…

Я старалась дышать через раз, глаза напряжённо всматривались в поплавок, пытаясь предугадать его последующие движения; дрожащие от возбуждения руки занесены над удочкой, готовые в любой… нет, в нужный момент рвануть удилище и подсечь* рыбу. Ещё немного — и можно будет подсекать…

Тырк… тырк, тырк… тырк… — поплавок легонько дёрнулся несколько раз и затих… совсем затих… О нет! Только не затихай, дёргайся, ну дёргайся же! А он бы и рад попрыгать — грустно торчать весь день без движения, да и нога уже затекла, но не в его силах что–либо изменить — марионетка, он всего лишь послушная марионетка в руках, то есть в губах, рыбы.

Расстроенная, я снова уселась на сиденье и угрюмо подпёрла голову рукой — ни дать ни взять «Алёнушка» Васнецова, только вместо сарафанчика — прорезиненный плащ маскировочной расцветки.

— Алён, как дела? — услышала я за спиной голос Алексея.

— Не ахти дела, не клюёт совсем, — удручённо ответила я, не отрывая глаз от удочек.

— Не переживай, клюнет, ещё не вечер, — попытался успокоить меня добрый егерь. — У ребят пока тоже ничего. А я наловил малёк, ещё немного — и можно будет уху варить.

— Даже мелочовки нет, ничего не понимаю, — возмутилась я.

— Попробуй со дна половить.

— Это как?

— Убери поплавок, поставь грузило граммов на пятнадцать и на поводке — пару крючков. Забрасываешь, ждёшь, пока дна достанет, и натягиваешь леску, но не сильно, чтобы только чуть–чуть натянута была. Удилище у тебя чувствительное, так что когда клюнет — ты рукой вибрацию почувствуешь и сразу же подсекай. И ещё: попробуй также кукурузу и червя. Крупняк вряд ли попадётся, но с ладошку надёргаешь.

— Да хоть бы уж с ладошку… а то мёрзнешь тут зазря, — со вздохом сказала я и принялась готовить новую оснастку.

Удивительно, но совет егеря сработал, и вскоре в моём садке уже плескалось несколько крупных по моим меркам краснопёрок, пара карасей граммов по четыреста — а это уже кое–что — и несколько густерок с ладошку или чуть больше. Ну что же, всё вместе потянет для начала уже на о–го–го, а моя большая рыба от меня никуда не уйдёт, ведь рыбалка ещё только начинается! — старалась утешить себя я.

Егерь отобрал крупную рыбу из наших садков и, каким–то чудом изловчившись развести костёр под непрекращающимся дождём, принялся готовить настоящую уху. По его словам, воду для готовки необходимо брать только из реки, иначе вкус похлёбки будет не тот; в ухе должно присутствовать не менее трёх видов рыбы, а остальное — как обычно — лук, морковь, перец горошком и лавровый лист. Да, чуть не забыла самое главное: перед окончанием варки в похлёбку необходимо влить граммов пятьдесят водки, без которой уха — не уха.

— А нас от этой воды не пронесёт? — полюбопытствовал Иван, с сомнением косясь на котелок с речной водой. — Может, лучше из бутыли возьмём?

— А что ты переживаешь? Кустов вокруг навалом, — рассмеялся Алексей, потроша моего карася.

— А вдруг я акулу тащить буду, а у меня живот прихватит? Она не будет дожидаться, пока я из кустов выползу, — отшутился Иван.

— Не боись, ничего с твоим животом не сделается, — улыбнулся Алексей и, покачав головой, сокрушённо добавил: — Эх, городские, городские…

— Алён, иди уху хлебать! — услышала я голос Алексея.

— Сейчас иду, только удочки прихвачу с собой, — крикнула в ответ я и, вытащив из воды два спиннинга, вскарабкалась по тропе на полянку.

Я снова забросила спиннинги и установила удилища на предварительно воткнутые в рыхлую землю «ноги»*, затем прицепила к леске свои допотопные колокольчики*, ещё раз проверила оснастку и присела на складной стульчик у импровизированного походного стола. Тем временем Алексей уже вытащил из супа всю рыбу и выложил её большой горкой на керамическое блюдо, предоставив Ивану разливать по железным мискам жижу. Боже, какой аромат витал в воздухе, вызывая неудержимое слюноотделение!

Кое–как примостив горячие миски на коленях, мы осторожно попробовали содержимое — уха удалась на славу. Сложно сказать, была ли она действительно настолько вкусной, или мы до такой степени оголодали на холоде да на свежем воздухе, но только набросились мы на неё как голодные собаки и остановились только тогда, когда увидели дно котелка. А нас ещё ждала рыба, заботливо прикрытая егерем от дождя тазиком…

Вдоволь наевшись и побросав остатки еды в котелок — сельским кошкам и собакам, — мы сидели у потухающего костра, не в силах пошевелиться от внезапно навалившейся сонливости и лени, наблюдая за поставленным на угли чайником. Наконец вода закипела, и Матвей начал разливать кипяток по протянутым нами железным кружкам, как вдруг раздался резкий настойчивый звон колокольчика и послышался громкий шлепок последнего о землю. Четыре пары глаз молниеносно устремились на мои удочки…

— Алёна! Хватай быстрее левую! Сейчас упрёт! — заорал не своим голосом егерь, вскакивая на ноги.

Опрокинув от неожиданности кружку с кипятком на Ивана, с вытаращенными не то от страха, не то от возбуждения глазами я бросилась к одной из удочек, стремительно скользившей по «ноге» в направлении реки. Если бы не рогатка «ноги», в которой застряла катушка*, тем самым замедлив продвижение удилища, то мой спиннинг уже давно усвистел бы в воду. Но рогатка лишь на несколько секунд задержала неотвратимое. Мощная рыба, сидевшая на крючке, уходила в яму, волоча за собой не только спиннинг, но и плотно закреплённую «ногу», быстро и легко выдиравшуюся из податливой земли.

— А–а–а-а-а! — почему–то дико заорала я и, действуя скорее инстинктивно, чем осознанно, изо всех сил оттолкнулась от земли и, как голкипер на мяч, прыгнула за удочкой, пытаясь поймать ускользавшую ручку.

Мне удалось вцепиться в ручку мёртвой хваткой в самый последний момент. То ли под действием инерции, то ли рыба оказалась настолько сильной, но я вдруг почувствовала, что тащусь по скользкой, мокрой траве вслед за удочкой. Если бы кто–то из ребят не подоспел вовремя и не схватил меня за ноги — я бы как пить дать рухнула с обрывистого берега вниз, поскольку никакая сила на свете и никакие увещевания не смогли бы заставить меня разжать руки.

— Фрикцион*! Отпусти фрикцион! Леску порвёт! — орал Алексей, прыгая вокруг меня, как рефери вокруг поверженного боксёра.

— Каким местом отпустить — зубами? — пыхтела я в ответ, не выпуская из рук удилища. — Эй, кто там меня держит? Осторожней! Ноги оторвёшь!

— Хочешь, чтобы я тебя отпустил? — пропыхтел в ответ Матвей.

Я бросила взгляд с обрыва — кувыркаться метра четыре — и шустро отозвалась:

— Не-а, я передумала… потерплю, чего уж там…

Алексей упал на колени и ловкими движениями пальцев ослабил натяжение лески, которая сразу же начала разматываться вслед за уходящей рыбой.

— Уф–ф–ф… — с заметным облегчением вздохнули все мы, когда я наконец смогла подняться с земли и встать на родные ноги.

— Сколько метров лески? — озабоченно спросил Иван.

— Примерно сто, — ответила я, так же озабоченно наблюдая за всё разматывающейся и разматывающейся леской. Когда–нибудь она закончится, и тогда монстр, сидящий на крючке, порвёт леску и уйдёт… и это после такого потрясающего начала!

— Господи, кто же там сидит? — испуганно бормотала я, с трудом удерживая спиннинг.

— Не волнуйся, не аквалангист, — хохотнул Матвей, наслаждаясь охватившим всех, и его в том числе, азартом.

— А ты почём знаешь? — усмехнулся Иван. — А вдруг он трусами за крючок зацепился, как в «Бриллиантовой руке»?

— Слушай внимательно и запоминай, — быстро заговорил егерь, положив конец никчёмной болтовне ребят. — Там явно сильный зверь сидит, и вытащить его удастся только в том случае, если ты сможешь вымотать его хорошенько, тогда он позволит постепенно подтащить себя к берегу, а уж там я его встречу. Дай рыбе немного уйти, потом подкрути фрикцион и постарайся подтащить её немного, постепенно подматывая леску. Как только почувствуешь, что рыба слишком сильно упирается, — снова ослабь немного натяжение, потом снова затяни и так далее. Не знаю, сколько борьба может продлиться, но в конечном итоге рыба вымотается, и ты сможешь подвести её к берегу. Только так. Нет, конечно, если хочешь — я сам её вытащу.

— Нет! — испуганно завопила я, округляя глаза, и ещё крепче вцепилась в спиннинг, всем своим видом показывая — только через мой труп.

— Тогда действуй, — понимающе улыбнулся Алексей.

Мужчины забыли про свои удочки и окружили меня, активно помогая советами и на всякий случай подстраховывая, чтобы рыба не скинула меня с обрыва.

И схватка началась.

Вываживание… чтоб ему пусто было… Представьте, что вы сделали подсечку и… есть! — рука ощущает сильное сопротивление со стороны крючка, а если быть более точной — со стороны того, что вы этим крючком подцепили. Сразу предупреждаю, что не стоит ликовать раньше времени и рисовать в воображении аппетитный шашлык или уху, поскольку подцепить можно всё, что угодно, начиная с действительно рыбы и заканчивая крупногабаритной корягой.

Для начала убедитесь, что то, что сидит на крючке, подаёт серьёзные признаки жизни, если не хотите на посмешище любопытным рыбакам — а они обязательно соберутся поглазеть на процесс и выдать порцию советов — полдня с умным видом водить по всему водоёму, словно пса на поводке, вышеупомянутый кусок бревна. Севшая на крючок рыба крайне редко ведёт себя спокойно, хотя и такое иногда случается. Как правило, она начинает рваться и метаться — сами–то попробуйте себе губу крючком проткнуть да за этот крючок ещё и потянуть, — леска натягивается, передавая колебания, и вы рукой ощущаете, что села рыба.

А рыба, как и человек, встречается разная — маленькая и большая, толстая и худая. Представьте, что вы подсекли большую и толстую рыбу — в ней же силищи, как в большом и толстом мужике! А теперь представьте, что этот большой и толстый мужик–рыба, вдобавок ко всему, ещё и раненый — ведь у него в губе крючок торчит, а к крючку леска узелком привязана, а леска на удочке, которую вы в руках держите и на себя со всей дури тащите… Смотрите вы на согнувшийся пополам спиннинг выпученными глазами и не знаете, что делать.

Первое, что приходит вам в голову, лишь только вы почувствуете сильное натяжение лески и оцените возбуждающие размеры мужика–рыбы, — как можно быстрей и изо всех сил тащить его к себе, пока не отцепился и не удрал. В этом–то и заключается основная, весьма распространённая ошибка женщины–рыбачки: чем сильнее она неподготовленного мужи… тьфу ты, неподготовленную рыбу к себе тащит, тем сильнее бедолага сопротивляется. Почему? Во–первых, потому, что ей банально больно; во–вторых, потому, что она легко просчитала серьёзность ваших намерений. В этом случае риск схода* значительно увеличивается.

Чтобы не допустить фатальной ошибки, необходимо набраться терпения. Но как противостоять упрямому мозгу, посылающему рукам прямо противоположные импульсы: «Держи крепче удочку! Тащи как можно быстрее и хватай, а то проворонишь, сойдёт!» Переборите свои стереотипы, ослабьте леску–поводок и дайте красавцу немного погулять, глотнуть любимой свободы и подлечить рану — вот увидите, он сразу же перестанет сопротивляться. Наивный, он полагает, что выиграл схватку, но всё ещё только начинается: стоит ему перестать брыкаться, как вы снова натягиваете и теперь уже аккуратно подматываете леску, чуть–чуть приблизив к себе несчастную жертву.

Мужик… или рыба? — тьфу ты, сама уже не пойму, кто именно, — в общем, потенциальная жертва, почувствовав натяжение, опять начинает бешено сопротивляться, а вы тут как тут — снова ослабляете поводок–леску, чтобы в нужный момент снова подмотать. Обманный шаг назад и давно запланированные два вперёд, опять шаг назад и снова два вперёд — так, шаг за шагом, и происходит сложнейший стратегический процесс вываживания, который, кстати говоря, не всегда заканчивается победой рыбака, но шансы на неё увеличивает в разы…

Пять минут… десять… пятнадцать… Меня уже не радовала потенциальная добыча — уж слишком тяжело она доставалась. Упрямая рыба всё никак не хотела сдаваться, с остервенением сражаясь за свою свободу. Я взмокла от пота, мои руки дрожали от прилагаемых усилий, мышцы всего тела ломило, но я упорно пыталась постепенно подвести гиганта к берегу. «Только бы леска выдержала и катушка не сломалась… Господи! Помоги мне, пожалуйста! — молила я про себя. — Господи! Ну что за мамонт там сидит? Мне бы что–нибудь попроще, поменьше…» — «А кто хотел поймать большую рыбу? Кто умолял Господа помочь? Ты бы уж определилась, наконец, чего хочешь», — ехидно отозвался внутренний голос. «Ты прекрасно знаешь, что я понимаю под «большой рыбой»: три–четыре килограмма — и достаточно! Я ещё не успела разбаловаться. И потом, мне не улыбается, как старику Сантьяго, три дня за этой бешеной селёдкой по всей Волге гоняться, чтобы её в итоге акулы слопали!» — «Окстись, какие акулы?! И вообще, нужно было сразу конкретизировать свои потребности, тогда бы и проблемы не возникло», — поучал голос. «Слушай, отстань, и без тебя тошно… Но я всё равно вытащу этого мамонта, даже если мне придётся нырнуть за ним в яму», — начала злиться я, упрямо подматывая леску.

Мне на память пришла рыбацкая байка о том, как заядлые карпятники, экипированные по последнему слову техники и науки, сидели как–то на карпа на искусственно зарыбленном водоёме. Недалеко от них, у самой плотины, приютилась одинокая женщина–рыбачка, которая, ловко орудуя простенькой поплавочной удочкой, таскала одну за другой мелких плотвичек и выглядела абсолютно счастливой и умиротворённой. И вдруг, на фоне общего карпового бесклёвья, именно на её нехитрые снасти клюнул карп, да не просто карп, а матёрый по меркам того водоёма, килограмма на три, и давай он эту перепуганную женщину таскать за собой по всему берегу. Бегает она вслед за натягивающейся то в одну, то в другую сторону леской и сквозь слёзы причитает: «Ну кто тебя просил клевать, а? Я же плотвичку ловила!» От души посмеялись над ней рыбаки, но карпа помогли выудить…

И вдруг — о чудо! — сила, с которой рыба натягивала леску, резко ослабла, и пусть с трудом, медленно, но верно я начала подтаскивать добычу к берегу.

— Ай, молодца, Алёнушка! — похвалил меня Алексей, и его глаза заблестели в предвкушении. — Продолжай потихоньку тащить, но если рванёт — тут же ослабляй фрикцион, не испорть всё в самый последний момент, как это часто случается у женщин. Терпение, и только терпение, и никакой спешки. Осталось совсем чуть–чуть — и она у тебя в кармане.

— А поместится? — усмехнулся Иван.

— Впихнём, — усмехнулся в ответ Алексей. — Пошли лучше вниз, подстрахуем, чтобы в камышах не сошла.

И все трое стали осторожно спускаться с обрыва к воде. Узкая полоска берега шириной не более метра была пологой. Возле берега было неглубоко, но вся отмель поросла негустым камышом, и этот факт мог вызвать серьёзные осложнения: очень часто, попадая в камыши, рыба либо запутывает и рвёт леску, либо умудряется сойти с крючка. Столько времени бороться с рыбой, дотащить до берега и потерять из–за какой–то травы — так недалеко и до инфаркта. Ребята разулись и закатали повыше штаны, чтобы в случае необходимости кинуться спасать мою добычу.

И вот она показалась… Я уже давно вглядывалась в воду, стараясь разглядеть своего незнакомого, но уже ставшего родным партнёра по армрестлингу. У поверхности показалась часть огромной головы, и я тут же высоко над своей головой подняла спиннинг, чтобы заставить рыбу глотнуть воздуха — после этого она обычно перестаёт сопротивляться. Но моя и так уже не сопротивлялась, послушно следуя за наматывающейся леской, словно телок на верёвочке. «Кто же это? Точно не сом, не его морда, чем–то напоминает карася или сазана…» — волновалась я.

Похоже, мужчины тоже увидели рыбу — они замерли, внимательно всматриваясь в воду.

— Алёнка, похоже, ты влипла по полной. Кранты, — вдруг очень серьёзно сказал Матвей.

— Что? Что такое?! — фальшивым фальцетом пропела я и чуть не выронила спиннинг — так задрожали от нервов мои руки. Прерывисто дыша, я лихорадочно шарила глазами вокруг рыбы, стараясь увидеть, откуда исходит угроза, но ничего не обнаруживала. «Что случилось?! Рыба сходит?! Матвей видит что–то, чего не видно мне?!» — отчаянно голосила я про себя. Я и так всё это время находилась в диком напряжении, боясь потерять добычу, а теперь, когда борьба, как мне показалось, закончилась и я могла с переполненным от счастья сердцем созерцать кусок моего милого монстра, вдруг по какой–нибудь глупой случайности потерять его?! Повешусь. Прям на торчащей из воды коряге и повешусь. И пусть только хоть кто–нибудь попробует меня остановить.

— Ты за хвост забагрила японскую Годзиллу, так что жди ноты протеста от японцев и осложнения взаимоотношений между нашими государствами, — прыснул со смеху Матвей, довольный, что так легко обвёл меня вокруг пальца.

— Я ТЕБЯ УБЬЮ! — взревела я, и, если бы на крючке не сидела рыба, я бы без раздумий спрыгнула вниз и от всей души накостыляла ему спиннингом.

— Баран ты, Мот, — поддержал меня Иван и отвесил другу подзатыльник. — Выбирай время для шуток. Я и сам подумал, что рыба сходит, и хотел было за ней в воду метнуться. А Алёнку, наверное, вообще чуть кондратий от страха не хватил.

— Извини, Алён, — виновато проблеял Матвей, искренне раскаиваясь. — Я не подумал.

Сосредоточенная на рыбе, я ничего не ответила. Вот дотащу — тогда решу, простить его или огреть чем–нибудь хорошенько по дурной голове, чтобы активизировать мозговые извилины.

— Мужики, внимание! — вдруг прикрикнул Алексей. — Похоже, рыбёха на мель садится! Вперёд, вытаскиваем! Быстрее!

И мужчины со всех ног, перегоняя друг друга, рванули в воду. Я тоже обратила внимание на то, что тащить стало опять тяжелее, а потом и вовсе леска перестала наматываться, и сработал фрикцион. Громадный, килограммов на десять, сазан — а теперь в этом не было никаких сомнений — спокойно лежал на дне у самых камышей, подставляя бок дождю. Удивительно, но он больше не сопротивлялся, покорившись своей неизбежной судьбе… ну и дурак… до последнего вздоха нужно биться!

Пробравшись через камыши, ребята подбежали к рыбе, на ходу подматывая штанины повыше, и с трёх сторон в неё вцепились. Одурманенная фонтанирующим счастьем, я бросила спиннинг и спринтанула за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть сногсшибательный вынос — или внос? — тела: Матвей и Иван тащили кабанчика за жабры, а Алексей — за всё время норовивший выскользнуть из рук хвост, но внезапно резко остановилась, заскользила по мокрой траве и, едва не грохнувшись, развернулась и стремительно понеслась назад.

Охваченная лихорадочным возбуждением, я хаотично перемещалась по вершине обрыва, словно отбившаяся от стада молекула, не зная, то ли мне в буквальном смысле слова кинуться вниз и лично поучаствовать в торжественном вносе трофея, то ли метнуться за фотоаппаратом, чтобы навечно запечатлеть на многочисленных кадрах каждый шаг тяжело продвигавшейся вверх по обрыву сазаньей процессии. Справедливости ради нужно отметить, что был ещё и третий вариант — стоять и более–менее терпеливо дожидаться, пока рыбину затащат наверх и положат к моим ногам, словно несметные сокровища к ногам покорителя Чингисхана. И пока я разрывалась между первым и вторым вариантами — самореализовался третий: рыба легла у моих ног.

Вот и славно — можно, не ломая голову, бежать за фотоаппаратом… вот только рассмотрю своего красавца хорошенько… ну всего одну минуточку… или две… короче, куда спешить? Сазан обратно не нырнёт, так что отведу душеньку как следует, и когда вновь обрету душевное равновесие — устрою незабываемую фотосессию, перед которой склонят головы все самые известные высокооплачиваемые фотомодели. Вам смешно? Не спешите. Они — всего лишь добротные актрисы, великолепно передающие чувства и эмоции, которых добиваются от них фотограф и заказчик. Но что может быть прекраснее запечатлённых на плёнку натуральных, искренних переживаний, в данном случае — чувства безмерного счастья ввиду наконец–то сбывшейся мечты? Понятно, что счастье недолговечно и через пару дней я успокоюсь и спущусь с эйфорических высот на землю, чтобы снова наметить цель, которая сможет сделать меня счастливой в ближайшем будущем.

Так уж устроена наша жизнь: нельзя быть вечно счастливой, иначе теряется смысл жизни — вырывать у неё редкие, но, безусловно, незабываемые минуты истинного счастья и наслаждения, ради которых хочется жить, дерзать, бороться. Именно такие мгновения запоминаются навсегда и всплывают в памяти в старости, когда уже нет сил и возможности чего–то желать и добиваться и остаётся лишь предаваться сладким воспоминаниям безвозвратно упорхнувшей молодости…

Мой сазан оказался первой гигантской ласточкой, возвестившей о начале клёва. Наши колокольчики и сигнализаторы поклёвки звенели и пищали не замолкая, но, хотя горка выловленной рыбы росла не переставая, мой монстр так и остался до самого конца лова безусловным лидером, как минимум в два с половиной раза превышая по весу самую крупную рыбу из нашего общего улова.

Дождь прекратился полностью, небо прояснилось, как будто и не было затянуто с самого утра серой мглой; а вскоре, как по мановению волшебной палочки, выглянуло ласковое солнце, пронизывая землю тёплыми лучами, заряженными позитивной энергией.

Лодка подошла к берегу базы и осторожно причалила. Возбуждённые и переполненные впечатлениями от удачной рыбалки, подогретые солнышком, мы сошли на мостик и начали разгружаться. На причал потихоньку подходили рыбаки, сгорая от нетерпения взглянуть на наш улов. Ах, как же мне хотелось вытащить свой трофей самой перед вытянутыми физиономиями окружающих! Но, учитывая вес сазана и не желая расстаться с ногтями, я не без сожаления уступила это право Матвею. Увидев моего сазана, рыбаки начали восхищённо перешёптываться и одобрительно причмокивать:

— Вот это зверь!

— Ну и ну!

— Ай да рыбёха!

— На спиннинг или из подводного ружья?

— Кто счастливчик?

…

Меня так и распирало от гордости, и я приложила максимум усилий, чтобы не выйти вперёд, лупя себя кулаками в грудь, как Тарзан, и крича на всю базу, чтобы даже кухарки услышали: «Да! Это я его поймала! Это моя первая трофейная рыба!»

— Это Алёна его поймала, причём на донку, — улыбаясь, сказал Иван, выбрасывая на причал наши вещи.

— Она?! — изумлённо воскликнул пожилой рыбак, глядя на Ивана и бесцеремонно тыча в меня пальцем.

«Хам… просто хам трамвайный», — разозлённо подумала я, едва сдержавшись и не высказав всё, что о нём думала. Остановило лишь то, что приличной женщине «непереводимым итальянским фольклором» выражаться не пристало.

— Ну да, — всё так же улыбаясь, ответил Иван, быстро скользнув по мне проницательным взглядом. — Алёна у нас умница и профессионал, даст фору любому из нас. Если бы вы видели, как она его полчаса водила!

«Ванечка, я тебя люблю!» — благодарно подумала я, почти возвращаясь к жизни.

— Мадмуазель, позвольте вашу ручку, — восхищённо произнёс всё тот же пожилой рыбак, церемонно кланяясь и протягивая свою противную клешню. Ну–у–у… на самом деле она не была настолько уж противной, но учитывая его поведение…

«А вот хрен тебе, а не мою ручку… целуй дверную», — мстительно подумала я, но, вовремя взяв себя в руки, с достоинством выполнила его просьбу. «Только бы не обслюнявил от счастья, старый козёл», — брезгливо подумала я, улыбаясь одними губами рыбаку, припавшему к моей руке.

Не судите меня строго и не считайте беспринципной: эмоции — эмоциями, но нужно всегда держать себя в руках и делать скидку на обстоятельства. Мало ли почему он сначала так себя повёл. Во–первых, я — женщина, и если мне удалось его обловить, то он сейчас наверняка умирает от досады, раздражения и унижения. Во–вторых, его первая реакция могла быть непроизвольной — и опять же по причине того, что я — женщина. В-третьих… может, у него вообще критические дни… В общем, кто прошлое помянет — тому глаз вон. «А кто забудет — тому оба», — съехидничал внутренний голос. «Отстань, мне с этим мужиком ещё долго соседничать, не могу же я из–за всякой ерунды со всеми перессориться», — поучала я своего постоянного оппонента.

— И как вы ловите рыбу с таким маникюром? — ошалело прошептал старичок, с удивлением рассматривая ногти на моих пальцах.

— Нормально ловлю, — ухмыльнулась я в ответ и осторожно высвободила руку. — Начинаю работать спиннингом, а маникюр так и играет в солнечных лучах, переливается, рыба видит блеск, сгорая от любопытства, подплывает поближе к лодке, высовывает из воды глупую голову… а тут Иван с Матвеем наготове с вёслами. Вот так сазана и взяли.

Собравшиеся дружно захохотали, а потом наперебой зашумели:

— Ай, молодец, Алёна!

— Вот это женщина! Мне бы такую жену, вместе бы на рыбалку ездили… а вы замужем?

— М-да… такого красавца нечасто увидишь…

— Поздравляю с рекордным трофеем!

Мне было очень приятно… вы даже не представляете насколько. Сегодня я — королева дня, а раз так, то с меня королевская милость.

— Коллеги! — громко обратилась я к собравшимся, счастливо улыбаясь. — Мы решили устроить праздник и пустить моего кабанчика на шашлык — Алексей сказал, что из сазана он просто замечательный получается. Так что ждём вас всех вечером в центральной беседке. Мяса — килограммов десять, так что хватит всем.

Рыбаки одобрительно зашумели и, заверив, что обязательно придут, начали потихоньку расходиться.

— Лёш, и ты приходи, и ребят ваших приводи, да девчонок с кухни, — обратилась я к Алексею, скромно стоявшему в сторонке. — Если бы не ты — упустила бы я монстра как пить дать. Спасибо тебе большое за помощь.

— Да что там, ерунда, — смущённо ответил Алексей, расплываясь в довольной улыбке. — Грех не помочь человеку, который ставит перед собой цель и изо всех сил стремится её достичь. А ты действительно молодец.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Значит, ждём.

Тем временем ребята, полностью разгрузив лодку, навьючивали на себя наши вещи и рыболовные принадлежности.

— Сазан твой на вечер пристроен, — сказал, размышляя, Иван. — А что с остальной рыбой делать будем?

— Как «что»? Филе сделаем и в морозилку положим — я видела две здоровенные в подсобке кухни. Их специально для рыбаков поставили. А потом всё в Москву заберём, я из дома несколько охлаждающих пакетов прихватила.

— Разумно. Мот, отнесём вещи и займёмся разделкой рыбы, пощадим Алёнкины ногти.

— Спасибо, — благодарно улыбнулась я Ивану, демонстративно сдувая несуществующую пыль с ногтей. — А я в свою очередь обещаю вас развлекать, пока вы будете воевать с рыбёшкой.

— Неужели стриптиз устроишь? — хохотнул Матвей, пристраивая на плече последний чехол со спиннингами.

— Обойдёшься, — отрезала я и высунула язык. — Очень мне нужно, чтобы вы себе пальцы поотрубали. Бегай потом с вами по больницам вместо рыбалки. Так что хватит с вас и анекдотов.

— Ну вот, опять пролёт, — с наигранной грустью констатировал Матвей.

— Топай уже, озабоченный ты наш, — рассмеялся Иван и подтолкнул замешкавшегося друга плечом.

— Озаботишься тут, — бурчал себе под нос Матвей, медленно взбираясь по мостику на пригорок. — Куда ни плюнь — в мужика попадёшь, одиноких симпатичных женщин в радиусе ста километров не увидишь… Как будто антиженское цунами по побережью прошлось…

Дружно хохоча, мы один за другим взобрались на пригорок и направились к домику по кирпичной дорожке. Из–за угла столовой, радостно тявкая, вылетел Баксик и стремительно понёсся нам навстречу. Его висячие ушки смешно подпрыгивали и шлёпали его по голове в такт прыжкам. Какие же всё–таки щенки забавные!

— Малыш! Привет! — я нагнулась и потрепала по голове затормозившего о мои ноги щенка. — Как у тебя дела? Всё в порядке?

— Сколько кур придушил? — внёс свою лепту Матвей, с умилением разглядывая Баксика.

Счастливый щенок не знал, как лучше продемонстрировать переполнявшую его радость, и, будучи смышлёной собакой, пробовал всё, что приходило ему в голову: он легонько прикусывал нас за ноги, прыгал, тёрся о ноги, как последняя кошка, гавкал и пищал, крутился юлой…

— Всё, всё, хватит, — ласково сказала я щенку, когда он, не представляя, чем ещё нас порадовать, бросился под ноги Ивана и тот, споткнувшись, едва удержался на ногах. — Мы тоже очень рады тебя видеть, пошли домой.

Щенок послушно успокоился и с готовностью побежал рядом с нами, махая хвостом, который ни за что не соглашался подчиниться хозяину и вести себя подобающим послушной собаке образом…

Браслет

Поскольку мне не предстояло возиться с рыбой, я не спеша разобрала вещи и приняла душ, почувствовав себя наконец абсолютно счастливой. «Пойду постою с ребятами за компанию, обещала ведь», — подумала я и, проверив перед зеркалом макияж, стремительно сбежала по ступенькам домика, взяв курс на причал. По пути ко мне присоединился Баксик, и мы вместе подошли к месту разделки рыбы — длинному деревянному столу, обитому для удобства дезинфекции каким–то пластиком. Стол находился под деревом рядом с коптильней, метрах в пяти слева от вагончика егерей. С головы до ног покрытые чешуёй, ребята уже давно кромсали рыбу.

— Ну как дела? — улыбнулась я, подходя к ним.

— Порядок, — не отрывая глаз от разделываемой рыбины, ответил Иван.

— Много ещё осталось? — с сочувствием спросила я, ища глазами непотрошёную рыбу.

— Только твой монстр остался, — кивнул через плечо Матвей.

Я обошла стол и увидела на траве сазана. «Эх–х–х, прощай, красавец! Встретимся мы с тобой теперь только вечером за шашлыком… в последний раз», — с грустью подумала я, разглядывая рыбину. Баксик тоже приблизился к сазану и начал его обнюхивать: начав с головы, он через брюхо дошёл до хвоста, потом снова вернулся к брюху и надолго застыл. Я с интересом наблюдала за реакцией щенка и делала ставки на то, куснёт он рыбу за брюхо или нет. Вдруг щенок ударил рыбу лапой по брюху и грозно зарычал, затем отскочил в сторону и не менее грозно залаял, потом снова подскочил к рыбе и снова ударил её лапой по брюху, на этот раз содрав с него приличную порцию чешуи.

— Бакс, перестань, это не игрушка! — попыталась я вразумить щенка, но щенок снова и снова атаковал брюхо сазана, злобно рыча и гавкая.

— Что это с ним? — удивились ребята, застыв с ножами в руках.

— Понятия не имею, — растерянно ответила я, присматриваясь к Баксику. — Судя по интонациям, он не играет, а очень злится. С чего бы это ему злиться на рыбье брюхо?

— Может, у неё в желудке непереваренные останки мамы Бакса? — хохотнул Матвей.

Мы рассмеялись.

— Это сомы едят что попало и кого попало, невзирая на регалии, сазаны — нет, — с умным видом пояснила я и нагнулась, чтобы взять на руки разбушевавшегося щенка. — Иди–ка ко мне, парень, бедному сазану и без тебя уже досталось.

Но Баксик вывернулся и удрал из моих рук, продолжив снова и снова атаковать рыбу.

— Давай–ка его сюда от греха подальше, — сказал Матвей и не без труда водрузил сазана на разделочный стол.

Не оставляя попыток добраться до рыбины, Баксик начал прыгать, стараясь забраться на стол.

— Баксик, фу! — не выдержав, грозно скомандовала я.

Замерев на месте, щенок внимательно посмотрел на меня долгим немигающим взглядом, а потом громко и протяжно завыл. Его вой был исполнен такой горечи и отчаяния, что у меня мурашки по телу побежали.

— Господи, да что это с ним? — вконец растерялась я.

— Не обращай внимания, — сказал Иван и принялся помогать Матвею разделывать сазана.

Наконец ребята срезали мясо с костей и сложили все отходы в алюминиевый тазик на столе. Остался последний штрих — порезать филе на порционные куски, и можно нести на кухню мариновать.

— Алён, отнеси, пожалуйста, тазик с требухой на причал. Алексей просил там оставить. Он попозже отвезёт всё на лодке на другой берег и сбросит в камыши, чтобы к базе змей и прочую заразу не привлекать.

— Конечно, — с готовностью отозвалась я и, подхватив тазик, направилась к причалу.

Баксик, во время разделки рыбы на филе пришедший в себя и с тех пор не издавший ни единого звука, тотчас последовал за мной, не спуская глаз с тазика. Не успела я опустить свою ношу на дощатый пол, как щенок, рыча, набросился на требуху и принялся яростно раскидывать её в разные стороны, работая лапами и зубами.

— Баксик, фу–у–у!!! — не своим голосом заорала я, с ужасом созерцая разлетающиеся рыбьи запчасти.

Возобновившееся неадекватное поведение послушного и умного щенка совершенно сбило меня с толку: я не понимала, что с ним происходит, и, как результат, не понимала, что предпринять для того, чтобы выправить ситуацию.

— Что ты делаешь?! Прекрати немедленно!!! — кричала я, прекрасно понимая, что мои приказы уходят в никуда.

Я схватила щенка под живот, пытаясь оттащить от тазика, но пёс продолжал выполнять лапами в воздухе смешные загребающие движения, как будто всё ещё драл требуху, изворачивался, пока наконец, изловчившись, не вырвался на свободу, чтобы тотчас зарыться мордой в отходах. Я нагнулась, чтобы вновь попытаться оторвать его от этой гадости — чешуя, плавники и кишки и так уже равномерным слоем покрывали причал в радиусе нескольких метров, — щенок вдруг вытащил из тазика измазанную морду и, глядя мне в глаза, требовательно залаял, как будто пытался привлечь к чему–то моё внимание.

— Ты нарыл для меня лакомый кусочек? — со вздохом спросила я щенка только для того, чтобы как–то отреагировать.

Баксик радостно тявкнул и заскулил, явно давая понять, что мои предположения верны. Ну что ты будешь с ним делать, ребёнок ведь ещё, бестолковый… но он так старался…

— Что же, давай посмотрим, — снова вздохнула я и нагнулась ещё ниже, чтобы хорошо рассмотреть, что же это там за вкуснятина такая, ради добычи которой Баксик не задумываясь разметал по причалу кучу помоев и обмотался кишками от кончиков ушей до кончиков лап.

Моё внимание привлекло что–то круглое, похожее на блестящую железку–обод, покрытую сопливой слизью и утонувшую в кишках. «Тьфу ты, ёлки… Я превращаюсь в ассенизатора…» — брезгливо поморщилась я, зажимая пальцами нос. «И что это? Кусок оснастки, что ли?» — размышляла я про себя, не решаясь достать предмет из густой вонючей каши.

— Малыш, можешь сам достать эту штуку? — неожиданно для себя попросила я щенка.

Баксик недовольно замотал головой и тявкнул так, что сомнений не оставалось: он отказывался выполнить мою просьбу.

— Ребята! — крикнула я, распрямившись. — Тут Баксик какую–то хрень в рыбе нашёл, можете мне помочь её вытащить? Иначе я до скончания века кишки из–под ногтей не выковыряю.

Ребята и сами собирались взглянуть, что происходит на причале, заинтригованные поведением пса. Наскоро вытерев тряпкой руки, они дружно зашагали ко мне. Не успели они взойти на мостик, ведущий к пристани, как Баксик сердито зарычал и бросился им наперерез, преграждая проход.

— Бакс, это уже не смешно, — серьёзным тоном сказал Иван, отодвигая упирающегося пса с дороги ногой.

— Может, его лиса бешеная укусила? — предположил Матвей, на всякий случай обходя щенка стороной.

— А кто его знает.

Ребята подошли к тазику и вместе со мной нагнулись, рассматривая непонятную штуковину.

— Что это может быть? — спросила я ребят.

— А что гадать–то? Сейчас проверим, — деловитым тоном ответил Матвей и потянулся рукой к предмету.

В тот же самый момент щенок оскалил зубы и, свирепо рыча, сделал предупредительный выпад к его руке, не оставляя сомнений в серьёзности своих намерений.

— Убери! — я ударила Матвея по руке, отбросив её в сторону.

— Ты совсем охре… — начал было зло Матвей, обращаясь к щенку.

— Постой! — прервала его я.

В моей голове роились разрозненные предположения, вот–вот готовые состыковаться и выстроиться в логическую цепочку. И я решила проверить одну догадку.

— Вань, сделай, пожалуйста, вид, что тоже хочешь взять эту штуку, — сосредоточенно размышляя, попросила я Ивана и, увидев его округлившиеся глаза, пояснила: — Не бойся, только сделай движение в сторону железки, я хочу кое–что проверить.

— Твои проверки могут стоить мне руки, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — резонно заметил Иван, но послушался и осторожно вытянул руку.

Баксик предупреждающе оскалил зубы. Иван тотчас отдёрнул руку, и оба мужчины вопросительно посмотрели на меня. Я приложила палец к губам, предвосхищая вероятные вопросы и комментарии, потом победоносно улыбнулась и спокойно обратилась к щенку:

— Баксик, ты хочешь, чтобы я сама взяла эту штуку?

Щенок радостно затявкал и утвердительно замотал головой.

— Чтоб я сдох… — изумлённо пробормотал Матвей, переводя взгляд с меня на Баксика и обратно.

— Брось, поживи ещё, — усмехнулся Иван, сосредоточенно анализируя наш с Баксом диалог.

Я медленно присела на корточки и протянула руку к таинственному предмету, порядком всех нас заинтриговавшему. Как и предполагалось, щенок не только не огрызнулся, но, наоборот, нетерпеливо запищал, переминаясь с лапы на лапу, всем своим видом крича: «Ну давай же, давай! Что ты мешкаешь? Возьми это!» Превозмогая брезгливость, я двумя пальцами взялась за штуковину и вытащила её на белый свет. В тот же миг Баксик радостно тявкнул, подпрыгнул на месте и, хлопая ушами, пулей пролетел по причалу, совершая подобие круга почёта. Он ластился ко мне как кошка, пытался лизнуть в нос и всячески старался выразить охватившую его бурную радость.

— Ну и что это за хрень? — спросил Матвей, на пару с Иваном уставившись на железяку.

— Сейчас отмою, и увидим, — ответила я и, опустившись на колени у края причала, начала отмывать предмет.

Сначала это была лишь небольшая, скользкая, облепленная рыбьими кишками железяка, состоящая из нескольких пластин; постепенно она стала приобретать более чёткие очертания, и вскоре пред нашими ошарашенными взорами предстал… широкий золотой браслет, усыпанный крупным морским чёрным и белым жемчугом вперемежку с разноцветными драгоценными камнями. Мы дружно выдохнули.

— Э–э–э… ты говорила, что сазан не ест кого попало? — выдавил из себя Иван, не отрывая глаз от браслета.

— Э–э–э… мне так рыбаки говорили, — сдавленным шёпотом ответила я и с сомнением в голосе задала встречный вопрос: — Ты думаешь, он кого–то съел?

Спросила и сама удивилась собственной беспросветной глупости — это же чушь полная! Во–первых, сазаны не закусывают людьми, во–вторых, у моего трофея рот маленький, и человек в него точно не пролезет, а разгрызть его, как крокодил, сазан не может; в-третьих, э–э–э… у меня совсем крыша поехала, если я в принципе размышляю на эту тему.

— Не знаю, что и думать… — развёл руками Иван.

— Пойду–ка отмою его хорошенько, — пробормотала я себе под нос и побрела к домику, по дороге продолжая изучать необычную добычу.

Баксик скакал рядом со мной, то забегая вперёд, серьёзно рискуя попасть мне под ноги, то ускоряясь в противоположном направлении, всем своим видом и поведением давая понять, что его распирает от счастья исполненного долга.

Я долго тщательно тёрла браслет мягкой тряпкой, смоченной в растворе пахучего стирального порошка, тщетно силясь уничтожить запах рыбы, да так и пришлось признать полное поражение после десятиминутной борьбы. Очищенный от требухи и слизи браслет и без солнца засверкал, словно подсвеченный скрытыми огоньками. Эксклюзивная вещь, однозначно не штамповка. Вне всяких сомнений, украшение было выполнено из чистого золота — уж в этом–то я разбиралась. Насчёт подлинности идеально ровного прохладного морского жемчуга у меня также не возникло сомнений, а вот насчёт драгоценных камней… Проблема в том, что в камнях я ничего не смыслила и легко могла принять, например, отшлифованный осколок бутылочного стекла за изумруд. Хотя, если поразмыслить, какому вменяемому ювелиру придёт в голову сочетать в несомненно дорогом украшении золото, натуральный жемчуг и ничего не стоящие стекляшки?

Браслет состоял из семи прямоугольных золотых пластинок шириной около сантиметра и длиной около трёх сантиметров, шесть из которых были усыпаны жемчугом и камнями, на седьмой же не было ничего, кроме миниатюрного замочка сбоку, соединяющего седьмую и первую пластины. На каждой из шести пластин было по одной жемчужине — либо белой, либо чёрной — и по несколько хаотично расположенных камней — бесцветных, тёмно–зелёных, огненно–красных, светло–бутылочных, коричневых, небесно–голубых и фиолетовых; в общей сложности шесть жемчужин и восемнадцать камней. Браслет не выглядел грубым, но и изящным его вряд ли можно было назвать, создавалось впечатление, что, несмотря на обилие камней, он скорее предназначался для мужчины, чем для женщины. И без примерки казалось очевидным, что украшение мне велико, но этот факт меня ничуть не смущал: убрать пластинку без камней — и станет в самый раз.

Я обернула браслет вокруг запястья левой руки и едва успела коснуться пальцами застёжки, как не только физически ощутила, но и увидела, холодея от страха, как неодушевлённое украшение начинает на глазах оживать и заметно шевелиться: его крайние пластины потянулись друг к другу с явным намерением воссоединиться. Громко вскрикнув, я отскочила к двери, остервенело тряся рукой, пытаясь сбросить с неё непонятную шевелящуюся штуковину. Соскользнувший с запястья браслет глухо ударился о бревенчатую стену ванной комнаты и, упав на пол, неподвижно застыл. Не смея двинуться с места и едва переводя дух от страха, словно опасаясь, что браслет может увидеть меня и услышать, я стояла, вжавшись спиной в дверь, и расширившимися от ужаса глазами пялилась на украшение, морально подготавливаясь к его новым пугающим выходкам.

Время шло. Браслет лежал там же, где упал, не подавая никаких признаков «жизни». Постепенно успокоившись, я потянулась к раковине и осторожно вытащила из подставки зубную щётку. Сделав несколько мелких шажков, я медленно наклонилась и подвигала браслет щёткой. Изменив под её воздействием положение на полу, украшение снова застыло на месте, как и положено неодушевлённому предмету. Тогда я подцепила браслет зубной щёткой и подняла в воздух — снова никакой реакции, болтается себе, раскачивается из стороны в сторону, как обыкновенная цепочка, и ничего более. Решив идти до последнего — а будь что будет, — собрав всю свою волю в кулак и крепко стиснув зубы, с замирающим сердцем я взяла украшение посередине двумя пальцами, медленно занесла его над запястьем и начала опускать, давая возможность концам скользить вниз с обеих сторон руки. Мне не пришлось долго ждать: как будто почувствовав мои намерения, браслет плавно вокруг запястья обвился, не обращая внимания на тотчас вставшие дыбом от страха волосы на руке, и со звонким щелчком замочек защёлкнулся.

Замерев от ужаса, я не спускала с него глаз, стараясь предугадать его дальнейшие действия, если таковые последуют, чтобы молниеносно разработать план контратаки, но браслет не проявлял никакой активности, плотно, но комфортно разместившись на моём запястье. Возможно, оттого, что я не почувствовала со стороны украшения никакой угрозы, отчасти потому, что от браслета по моей руке разливалось непонятное умиротворяющее тепло, но я заметно расслабилась и начала успокаиваться. Справившись со страхом, я поднесла руку поближе к глазам и рассмотрела необычное украшение. Браслет как браслет, вот только я точно помню, что раньше он был длиннее, а сейчас словно укоротился, как будто сам подогнался под необходимый размер. Хм… а это ещё интереснее: я точно помню, что изначально его дизайн выглядел мужским, а сейчас он очень даже женский, вне всяких сомнений более утончённый, и резьба появилась. Чудеса, да и только.

Я осторожно расстегнула застёжку, и браслет послушно сполз в подставленную руку, сполз, как нормальный неодушевлённый предмет. Я снова начала надевать его на руку, и снова украшение, точно живое, послушно обвилось вокруг моего запястья и самостоятельно на нём зафиксировалось. Уф–ф–ф… с ума сойти можно… Как объяснить все эти чудеса — ума не приложу… Хотя… Возможно, на концах браслета вмонтированы сильные магниты или моторчики какие–нибудь механические — что–то же должно им управлять и заставлять замочек защёлкиваться. Хм… Ну, может быть. С натяжкой объяснение притяжению концов пройдёт, но как объяснить тот факт, что браслет укоротился и изменил дизайн? М-да, волшебство, да и только, другого объяснения нет. В любом случае я чувствую, что от браслета не идёт никакой отрицательной энергетики, скорее, наоборот, а посему он безопасен и носить его можно, только нужно будет посоветоваться с ребятами.

Шашлык

Вечерний шашлык удался на славу. Застолье организовали в центральной беседке, в паре метров от которой установили мангал. Сотрудники базы приняли на себя все хлопоты, связанные с приготовлением шашлыка, и обеспечили присутствующих свежими овощами, дынями, арбузами и необходимой посудой из столовой. Около двадцати человек разместились за длинным деревянным столом, по такому случаю накрытым широкой белой бумажной скатертью. Каждый из гостей внёс свою лепту в сервировку стола: кто–то выложил банку маринованных грибов, кто–то — солёных огурцов, кто–то принёс хлеб, соус, оливки, маслины, квашеную капусту, зелень, фрукты; откуда–то взялась водка, несколько пластиковых бутылок с пивом… в общем, с миру по нитки — и стол приобрёл вполне праздничный вид. К моменту, когда егерь Алексей одну за другой поставил на стол несколько мисок с шипящими, покрытыми хрустящей корочкой кусочками сазана, только что снятыми с шампуров, рыболовное братство уже давно гуляло, восхваляя организаторов пиршества.

С появлением шашлыка началась официальная часть застолья, во время которой присутствующие под громкий звон одновременно чокающихся стаканов чествовали виновницу торжества, удачливую рыбачку, то есть меня. Иван, Матвей и Алексей охотно рассказали внимательно слушавшим рыбакам — почти без прикрас — про мою схватку с рыбой и ответили на многочисленные вопросы. Я скромно благодарила за поздравления, с удовольствием поглощая потрясающе вкусную рыбу. Постепенно хвалебные речи перетекли в локальные беседы на тему рыбалки внутри спонтанно образовавшихся групп людей.

Я с улыбкой наблюдала за гостями, ухватывая лишь верхи обсуждений, поскольку на этот раз мои далёкие от рыбацких тем мысли волчком вертелись вокруг браслета. Вы даже не представляете, насколько сильно чесался язык поведать всему свету о необычной находке, ведь без этого история с сазаном — лишь одна из многочисленных историй рыбаков о поимке трофейной рыбы, только и всего! И плевать, что никто не поверит.

Не в силах больше сдерживаться, я громко откашлялась, привлекая к себе внимание, и, дождавшись, пока взоры присутствующих обратятся на меня, громко сказала:

— Знаете, а ведь мы не всё вам про сазана рассказали…

— А я так и думал, что что–то тут не чисто… — едко заметил знакомый мне пожилой рыбак, произведший на меня не самое приятное впечатление при знакомстве на причале и теперь явно намекавший на какую–то махинацию с моей стороны при поимке сазана. И правильно этот хрыч мне сразу не понравился.

— Я не об этом, — сухо прервала его я, даже не взглянув в его сторону. — Дело в том, что вместе с рыбой я заполучила ещё один замечательный трофей — вот этот браслет. Представляете, он оказался в желудке сазана.

Я протянула вперёд руку и закатала рукав кофты, представив недоуменным взглядам гостей свою главную потрясающую добычу. Люди повскакивали со своих мест и плотным кольцом обступили меня, рассматривая украшение. Возгласы удивления, восхищения, недоверия вперемежку с вопросами сыпались со всех сторон:

— Да как он мог там оказаться?

— Быть не может!

— Вот это трофей так трофей!

— Да пропустите вы, дайте поближе рассмотреть!

— Ух ты!

— А это золото, что ли?!

…

Вот теперь я действительно наслаждалась произведённым эффектом. Ещё бы найти того, кто разбирается в камнях…

— Впервые слышу, чтобы в наших краях в сазане что–то находили. Один рыбак как–то в щуке кольцо нашёл, лет десять тому назад, но чтобы браслет, да в сазане… — сказала управляющая базы, с неподдельным изумлением на лице изучая камешки на браслете.

— Наталья Фёдоровна, а вы, случайно, не разбираетесь в драгоценностях, не сможете определить, что это за камни? — с надеждой спросила я управляющую, перехватив её взгляд.

— Я разбираюсь, — раздался из толпы женский голос, и, протиснувшись сквозь живое ограждение из мужчин, ко мне приблизилась женщина лет тридцати пяти — я видела её раньше в отчаливающей лодке с мужем–рыбаком. — Я работаю в ювелирном бизнесе. Можно взглянуть?

— Только, пожалуйста, на моей руке — у него что–то с замком, не хочу снимать, — соврала я, вздрагивая при одной мысли о том, что здесь начнётся, если браслет вдруг попытается «ожить» на её руке так же, как незадолго до этого — на моей. — Подскажите, пожалуйста, какие это камни, а то я, кроме жемчуга, ничего не знаю.

Все вокруг затихли, наблюдая за тем, как внимательно осматривает сам браслет и камни женщина, мимика лица которой выдавала серьёзный внутренний монолог или диалог. То поднимая мою руку повыше, чтобы поймать свет от ламп под нужным углом; то приближая её к глазам, вертя в разных направлениях, — женщина отнеслась к моей просьбе со всей ответственностью и минуты через три исследований наконец опустила мою истерзанную руку, не сказав ни слова.

— Марусь, да не томи коллектив! — взмолился полноватый, добродушного вида мужчина, стоявший рядом с ней. — Каков вердикт?

— Вам повезло, Алёна, — спокойно ответила Маруся, с улыбкой взглянув на мужчину. — Это золотой браслет, но камни в нём, к сожалению, не очень ценные, даже затрудняюсь припомнить их названия, поскольку работаю только с драгоценными. В любом случае на три тысячи долларов он потянет, так что позвольте вас поздравить с замечательной находкой.

Толпа оживлённо зашумела: подумать только, найти браслет стоимостью три тысячи долларов, да ещё в рыбе!

— Марусь, — задумчиво обратился к женщине всё тот же полноватый мужчина. — А разве бесцветные не бриллианты? Уж очень похожи…

— Ну что ты, дорогой, — рассмеялась Маруся, отмахиваясь от мужа. — Где ты видел такие огромные бриллианты? Это фианиты, хотя и очень качественные.

— Как жаль, — со вздохом сказала я, заметно погрустнев. — А я‑то надеялась — вдруг бриллианты…

— Пойдёмте ко мне, и я покажу вам, как выглядит настоящий бриллиант, и объясню различия на примере ваших фианитов, чтобы в следующий раз вы и сами смогли определить эти два камня.

— С удовольствием, — охотно откликнулась я, и под возобновившуюся неспешную беседу уже потерявших интерес к браслету рыбаков мы с Марусей вышли из беседки…

— Сядьте, — приказным тоном сказала Маруся, лишь только за нами захлопнулась дверь и в прихожей зажёгся свет.

Меня неприятно удивила резкая перемена в её ко мне отношении. Не желая делать поспешных выводов, я молча села за стол и вопросительно посмотрела на Марусю, присевшую напротив.

— Я не пойму, вы вообще в своём уме или действительно не понимаете, с чем имеете дело? — резко спросила она, нервно постукивая пальцами по столу.

— Э–э–э… не понимаю, — честно и искренне ответила я.

Пронзив меня насквозь изучающим взглядом, женщина, по всей видимости, пришла к выводу, что я на самом деле не понимала, что творю, и суровое выражение её лица заметно смягчилось.

— Где вы взяли эту вещь? — спросила она.

— Я же сказала, нашла в желудке моего сазана, когда потрошили, — растерянно ответила я. — Я не вру — зачем мне это нужно? Хотите — понюхайте, он до сих пор рыбой воняет, что ни делала, как ни тёрла — не смогла от запаха избавиться.

— Пусть так. Вероятно, вы действительно не понимаете, чем владеете. Я работаю со всеми известными зарубежными ювелирными домами и очень сомневаюсь, что этот браслет принадлежит к какому–то из них. При этом он уникален, эксклюзивен и стоит бешеных денег.

— Насколько бешеных? — с нескрываемым любопытством поинтересовалась я. Честно говоря, я никогда не была меркантильной, так, просто, обычное любопытство.

— Если не брать во внимание его эксклюзивность, то только стоимость золота, жемчуга и драгоценных — да–да, драгоценных — камней составит около сотни тысяч долларов.

— Да ну–у–у… — выдохнула я и с уважением посмотрела на свой браслет.

— Вот вам и «да ну».

— Так что же это всё–таки за камни? — снова полюбопытствовала я.

— Вот, смотрите, — женщина взяла мою руку в свои, — бесцветные — действительно бриллиант, тёмно–зелёные — изумруд, светло–бутылочные — гелиодор, коричневые — берилл, небесно–голубые — аквамарин, фиолетовые — аметист, красные — рубин. Половину из этих камней вы никогда не встретите в обычном ювелирном магазине. Все камни очень чистые, крупные и необычной огранки — не нужно специальных инструментов, чтобы всё это увидеть. Вы можете его снять? Я хочу проверить наличие пробийного клейма и клейма производителя, а они, как правило, на внутренней поверхности.

Помявшись, я расстегнула застёжку и протянула ей браслет, решив про себя, что пресеку любую попытку с её стороны надеть его на руку. Маруся внимательно изучила каждую пластинку и на последней — той, что без камней, — обнаружила что–то, что её, безусловно, заинтересовало.

— Ага, а вот и клеймо! — торжествующе сказала она и заёрзала на стуле от нетерпения. — Только не разобрать рисунка. Нужна лупа.

Женщина быстро вскочила с места и скрылась за дверью, ведущей в комнату. Через минуту она снова появилась в прихожей, на ходу доставая из пластикового футляра небольшую лупу.

— А вот и она, моя любимица, — ласково сказала женщина, с любовью протирая увеличительное стекло, и немного смущённо добавила: — Никуда без неё.

— Прекрасно вас понимаю, — ободряюще улыбнулась я. — Сама без удочки никуда.

Маруся начала изучать оттиск, а спустя некоторое время, отложив лупу в сторону, вынесла заключение, задумчиво хмуря брови:

— На браслете нет никаких проб, нет и клейма, которое могло бы помочь определить производителя, есть лишь оттиск дельфина… в короне… Хм… я понятия не имею, кому может принадлежать подобное клеймо. Цвет золота, чистота, размер и огранка камней, а также рука мастера наводят меня на мысль о том, что изделию не одна сотня лет, и если я права — это многое объясняет. Вещь может иметь историческую ценность. Если украшение не находится в розыске, его можно будет оценить и продать с аукциона, тогда вы легко заработаете на хорошую квартиру в центре Москвы с видом на Кремль. Это на тот случай, если захотите избавиться от браслета…

«А если я скажу, что он, в придачу ко всему, ещё и живой, то на вырученные деньги смогу купить собственную психушку», — с иронией подумала я.

— Не советую вам трясти им направо и налево, — продолжала Маруся, — тем более там, где на месячную зарплату люди не смогут купить даже золотой пылинки с вашего украшения. Теперь вы понимаете, почему я ничего не сказала при всех?

— Понятно, — задумчиво сказала я. — И спасибо вам большое за всё. Просто полный идиотизм с моей стороны… но мне и в голову не могло прийти…

Я беспомощно развела руками, не в силах выразить словами всё, о чём думала.

— Не за что, — добродушно улыбнулась Маруся. — Честно говоря, я было подумала, что вам просто не терпится похвастаться новым подарком богатого любовника.

— Вы смеётесь? — прыснула со смеху я. — Где же его взять, такого щедрого любовника… На самом деле я действительно не представляла себе, чем по воле судьбы завладела.

— Я дам вам на всякий случай свою визитку. Если захотите продать браслет — помогу с профессиональной оценкой и с аукционом, чтобы вы смогли получить наилучшую цену, — сказала Маруся и, скрывшись за дверью, ведущей в комнату, вскоре снова появилась с белой карточкой в руке.

— Ещё раз огромное вам спасибо, — сердечно поблагодарила я женщину, убирая визитку в карман джинсов. — Ну что, ликбез окончен, можно возвращаться? А то мужчины нас, наверное, совсем потеряли…

— И как, разобрались? — поинтересовался муж Маруси, лишь только мы приблизились к столу.

— О да–а–а, — глубокомысленно протянула я, машинально натягивая рукав кофты на и без того спрятанный от посторонних глаз браслет. — По бриллиантам и фианитам я теперь спец.

— Вот и славно, — добродушно сказал мужчина и возобновил прерванный разговор с одним из егерей.

Я пробралась на своё место рядом с ребятами, но засиживаться не собиралась.

— Как успехи, юный оценщик? — подмигнул мне Иван.

— Даже более чем, — загадочно ответила я и положила в рот маслину. — Вы ещё спать не хотите? Я бы пошла, да и поболтать с вами немного перед сном хотелось бы.

— Мот, ты как? — Иван вопросительно посмотрел на друга.

— Можно, — согласился Матвей, и, попрощавшись со всеми, мы выбрались из–за стола и направились домой.

— Ребятки, вы утром рано на рыбалку отчаливаете? Накрывать на стол когда? — раздался за нашей спиной голос Прасковьи Пантелеевны.

— Тёть Паш, мы завтра спим, — поворачиваясь лицом к привставшей из–за стола женщине, ответил за всех нас Матвей. — Промёрзли сегодня как цуцики, завтра поедем на пляж на солнышке отогреваться, так что раньше десяти нас на завтрак не ждите.

— И правильно, — рассудительным тоном сказала женщина. — Рыба подождёт. Вы сегодня заработали отдых, так что спите, детки, отдыхайте…

— Хорошо посидели, — удовлетворённо констатировал Матвей, разуваясь в прихожей. — Чур, я первый в туалет.

— Валяй, лучше сейчас, — сказала я и таинственно добавила: — Иначе то, о чём я собираюсь вам поведать, может спровоцировать несанкционированное опорожнение… э–э–э… чего именно — тебе лучше знать.

Заинтригованные, ребята застыли на месте, вопросительно глядя на меня. Эх, люблю я, когда они так смотрят, так и хочется время потянуть, помучить их, как можно дольше оставляя в неведении. Я смотрела на них невинными глазками и молчала.

— Да колись же, давай, не томи общественность, я как–нибудь потерплю, — нетерпеливо сказал Матвей, опускаясь на стул.

— Тогда держитесь, — начала я, окидывая мужчин торжествующим взглядом. — Маруся сказала, что камни в браслете драгоценные: бриллианты, рубины, изумруды, ещё что–то там, — в общем, тянет эта красота на сотню тысяч в долларовом исчислении.

Я замолчала, с нескрываемым удовольствием считывая с лиц ребят эффект от произнесённых слов. А посмотреть было на что: мужчины напоминали отрытые археологами прекрасно сохранившиеся мумии, живые оригиналы которых в своё время накрыло и мгновенно убило на месте взглядом Василиска. Причём накрыло их в тот самый миг, когда они нечаянно наткнулись на лягушку, подобно стриптизёрше на сцене лихо сбрасывающую с себя кожу и на глазах превращающуюся в прекрасную человеческую царевну.

— А ещё она сказала, — довольная, продолжала я, — что браслет старинный и при продаже с аукциона может потянуть на квартиру с видом на Кремль.

— Ох, ничего же себе, — присвистнул Матвей.

— И где теперь его хранить? На базе сейф есть? — озабоченно спросил Иван, но вопросы его прозвучали риторически.

— На себе хранить, — спокойно ответил Матвей. — Спасибо Марусе за то, что не разболтала. Так что если будем держать язык за зубами — никто на него не позарится.

— Точно! — обрадованно подхватил Иван. — Просто будешь постоянно носить его на руке.

— На рыбалку в браслете за сотню тысяч долларов?! — я вытаращила глаза на ребят. — Меня рыба засмеёт!

— Э–э–э… м-да… — протянул Иван, задумавшись. — Фиг с ней, с рыбой–то, а вот потерять ты его действительно можешь: начнёшь удочку забрасывать — и соскользнёт с руки, придётся потом аквалангистов вызывать, чтобы его из ила выудить.

Мы посмотрели друг на друга, не зная, на чём порешить: оставлять дома — опасливо, с собой брать — тоже не самый лучший вариант.

— В общем, так, — подвела черту я. — Поскольку его подлинной стоимости никто не знает, а Маруся никому не скажет, буду вести себя как ни в чём не бывало — и на себе носить, и дома оставлять… только нужно придумать, куда его в этом случае прятать. На рыбалке на левую, нерабочую руку стану его надевать, чтобы не соскользнул. Дома браслет будет охранять Баксик, правда, малыш?

Последнюю фразу я адресовала щенку, тихо сидевшему на полу перед нами и внимавшему каждому нашему слову. Баксик встрепенулся и громко тявкнул, словно подтверждая готовность взять на себя охрану ценного украшения.

— Вот и славно, — тепло улыбнулась я и потрепала щенка по голове.

— А теперь самое интересное, — заговорщицким тоном сказала я, когда, казалось, все обсуждения подошли к логическому завершению и Матвей уже нацелился взглядом на дверь в ванную комнату. — Не буду ничего говорить, просто смотрите.

Поставив руку локтем на стол, я закатала рукав и, осторожно расстегнув застёжку, поймала соскальзывающий браслет на лету.

— Первое интересное, — сказала я и показала пальцем на крохотный оттиск. — Это дельфин в короне, мы с Марусей рассмотрели его в лупу. Второе интересное и, пожалуй, самое интересное и необъяснимое, — сказала я и обернула браслет вокруг запястья.

Как и ожидала, концы украшения немедленно потянулись друг к другу, проделывая оставшуюся часть работы за меня, плотно обвили запястье, и замок сам собой защёлкнулся. Я победоносно посмотрела на ребят и снова с удовольствием обнаружила на их месте две ошалевшие мумии. Довольно улыбаясь, я снова сняла браслет, потом снова накинула его на руку — и фокус повторился.

— Ещё? — хитро прищурившись, спросила я.

— Достаточно, — в унисон прошептали шокированные ребята, не отрывая потрясённых взглядов от украшения.

— Что это было? — опасливо спросил Иван.

— Вот бы узнать, — довольно ответила я и добавила: — Мало того что он оживает… Вы, наверное, не помните, как выглядел браслет, когда мы его только нашли, но до тех пор, пока я не надела его впервые на руку, он был другим — откровенно мужской вариант и намного длиннее. Я полагала, что придётся убирать одну пластину. Попав ко мне на руку, браслет не только на глазах видоизменился — стал более женственным, резьба на нём появилась, но ещё и укоротился. После трансформации в нём так и осталось семь звеньев, но, похоже, они стали короче, поскольку теперь браслет как будто подогнан под мою руку.

Так и застыв с вытаращенными глазами, Иван напряжённо о чём–то размышлял, начёсывая уже порядком покрасневший подбородок. Матвей отсутствующим взглядом блуждал по помещению, словно передвигающийся в темноте от стенки до стенки пьяный. М-да… задала я ребятам задачку… Ничего, пусть попотеют — возможно, вместе мы всё же найдём всему этому логическое объяснение, без которого я уснуть спокойно не смогу: как можно спать в одной комнате с «живым» неодушевлённым предметом, не представляя, чего ещё от него можно ожидать?

— Жду ваших соображений насчёт увиденного, — улыбаясь, сказала я.

— У меня только одно соображение, — угрюмо начал Матвей и, помолчав немного, сокрушённо закончил: — Пить надо меньше.

— Иван?

— У меня тоже только одно соображение… это волшебство, — сказал Иван и растерянно посмотрел на нас, очевидно сам не понимая, как мог сказать такое.

— И тебе тоже, — угрюмо пробурчал Матвей, косясь на Ивана.

— Что мне тоже? — не понял Иван.

— И тебе тоже пить нужно меньше, — так же угрюмо пробурчал Матвей и совсем сник.

— Я что, тоже перебираю со спиртным? — прыснула со смеху я. — Простите, но я сегодня вообще ни капли не выпила. Дыхнуть?

— Тогда, может, сазан был галлюциногенный? — не унимался Матвей.

— О да–а–а… — поддержала я его шутку, едва сдерживаясь от смеха. — Наверняка наркомана слопал.

— Тогда твоя версия?

— Без понятия, — откровенно призналась я. — Если притяжение ещё и можно было бы с натяжкой объяснить действием каких–нибудь магнитов, то появление резьбы и укорачивание… Разве что завял и усох.

Ребята вскинули на меня удивлённые глаза, и, как по команде, мы весело расхохотались.

— Нашла петрушку, — хохотал Матвей, откровенно потешаясь над моей идеей.

— В общем, так, — твёрдо сказал Иван, снова становясь серьёзным. — Предлагаю перестать ломать мозги и на этом закончить, потом подумаем.

— Дело говоришь, — охотно согласился Матвей и юркнул в ванную комнату.

По правде говоря, я не чувствовала никакой угрозы — по крайней мере, для себя лично — от браслета, но его живучесть меня немного смущала. Поразмыслив, я взяла с полки банку с растворимым кофе и пересыпала содержимое в пакет; потом сняла с руки браслет, положила его в небольшой чистый целлофановый пакетик и аккуратно опустила на дно банки, а банку закрутила крышкой. Теперь пусть попробует выбраться… хотя если он умудряется оживать, то может найти способ и выбраться. Бррр, лучше не думать об этом, иначе такого понапридумываю, что единственным способом обезопаситься от украшения сочту не что иное, как снова затолкать его в рот проплывающей мимо и ничего не подозревающей громадной рыбине…

Этой ночью я долго не могла уснуть — снова калейдоскоп мыслей, рисующих в воображении сменяющие одна другую картинки. Вначале это был браслет, превращающийся в прекрасного Ивана–царевича, слепящего голливудской улыбкой; затем сазан, подобно сказочному киту, проглотившему целую флотилию кораблей, заглатывающий в Карибском море царскую яхту с прекрасным принцем на борту… на руке принца, разумеется, мой браслет; потом ещё какая–то белиберда… Понятия не имею, как я умудрилась заснуть, но точно помню, что во сне, до самого утра, наслаждалась просмотром многосерийного приключенческого фильма о похождениях бравого волшебного браслета…

ДЕНЬ ТРЕТИЙ. Знакомство с Машенькой и… не только с ней

Я проснулась от странного ощущения, что на меня кто–то пристально смотрит. Быстро скользнув полусонным взглядом по сторонам, я упёрлась в… Баксика, скромно сидящего у изголовья кровати в ожидании моего пробуждения и тихонько жалобно поскуливающего, переминаясь с лапы на лапу.

— Привет, малыш, — ласково сказала я и почесала за ушком мигом подскочившего ко мне щенка.

Счастливый Баксик уткнулся мордой мне в лицо и принялся поспешно — пока не прогнали — его вылизывать своим тёплым, шершавым языком.

— Говоришь, умываться пора? — засмеялась я, отворачивая лицо в сторону — точно дырку пролижет. — Сейчас я тебя выпущу, — сказала я и, спустив ноги с кровати, влезла в тапочки.

Баксик, радостно тявкая, опрометью бросился к закрытой двери и застыл рядом с ней в позе спринтера, готового по сигналу сорваться с места.

Быстро набросив халат, я открыла дверь в кухню–прихожую, потом — на улицу. С радостным визгом–рёвом щенок слетел по ступенькам и скрылся за домиком. Проводив его взглядом, я огляделась по сторонам — красота! Солнце уже давно встало, но до полуденного пекла было ещё далеко — самая комфортная погода. Ни ветра, ни облаков, воздух уже прогрелся, но ещё не настолько, чтобы загнать измученных зноем людей и животных — кого в помещение под кондиционер, а кого и в прохладную воду реки. Вокруг не наблюдалось ни души, похоже, все рыбаки давно покинули базу и в данный момент сидели в заякоренных лодках где–нибудь у камышей, терпеливо ожидая поклёвку. Из села доносилось недовольное кудахтанье потревоженных кур и пронзительные крики голосистых петухов; где–то мычала корова, явно чего–то требуя от нерасторопного хозяина. Кра–со–та. И этим всё сказано.

В отличие от тех, кому в такую потрясающую погоду нужно было работать, нам повезло: сегодня мы проведём целый день в безмятежном отдыхе на пляже, периодически регулируя тепловой баланс организма в чистой, проточной воде красавицы Волги. Хотя… кто сказал, что на пляже или рядом с ним нельзя будет половить рыбу хотя бы на обычную поплавочную удочку? Это же Волга!

Появившись из–за угла, тяжело двигая непомерными бёдрами, ко мне подошла пышнотелая женщина — по–моему, горничная. Мне показалось, что она ждала появления кого–нибудь из нашего домика. Скрестив руки на груди и рассерженно сдвинув брови — и когда это она с утра успела разозлиться? — женщина заговорила тонким писклявым голосом, никак не вязавшимся с её внешним видом, кивнув в сторону появившегося из–за угла Баксика.

— Ваша Жучка… — начала было она…

— Жучок, — я осторожно поправила её, приветливо улыбнувшись. — Зачем в такое замечательное утро портить друг другу настроение?

— Какая разница? — возмущённо продолжала женщина. — Ваш щенок не дал мне убраться в домике! Сначала он не хотел пускать меня на порог — рычал и пытался укусить за ногу. Ладно, я всё же зашла. Но щенок не дал мне даже пол помыть — вцепился зубами в тряпку и чуть её в клочья не порвал! Или избавьте меня от его присутствия, или я отказываюсь у вас убираться!

— Простите, пожалуйста, мы забыли проинформировать его о том, что вас можно впускать, — я попыталась обратить разговор в шутку, но, увидев, что от моей шутки лицо горничной начинает покрываться багровыми пятнами, быстро добавила: — Ещё раз простите, он больше вас не тронет, обещаю.

Бурча себе под нос что–то непотребное, тётка удалилась.

— Малыш, ну что ты, в самом деле, — укоризненно качая головой, обратилась я к подбежавшему щенку. — Почему не дал тёте убраться? Ты что, косточку где–то в углу заныкал и боялся, что горничная её стащит? Так не бойся: та косточка уже наверняка давно протухла, и если тётка её и съест — ей же хуже, как пить дать отравится.

Щенок радостно тявкнул, словно предвкушал, как будет от боли кататься по полу, держась за живот, вор, лишивший его вкусненького.

— Не трогай, пожалуйста, больше эту тётю, — нравоучительным тоном продолжала я воспитание щенка. — Если она перестанет у нас убираться, мы зарастём грязью, а ты нацепляешь блох. Всё понял?

Щенок снова радостно тявкнул, на этот раз будто соглашаясь со мной.

— Вот и умница, беги, гуляй, — я потрепала щенка по голове и какое–то время ещё постояла на крыльце, с умилением наблюдая за тем, как он гоняет по двору бабочку.

В приподнятом настроении я шмыгнула в ванную комнату. Пока ребята спят, можно будет, не торопясь, привести себя в порядок и подготовиться к поездке. Я подошла к умывальнику и взяла в руки зубную щётку… браслет! — немедленно пронеслась в моём сознании ассоциация. Ах да… Я положила щётку на место и не спеша подошла к кухонной полке, на которую вчера вечером поставила банку с браслетом. Внешне ничто не изменилось — банка стояла на том же самом месте картинкой с дымящейся чашкой кофе ко мне, как я её и поставила. Взяв банку в руки, я медленно, словно опасаясь, что украшение вцепится мне в нос, открутила крышку и с опаской заглянула внутрь. Завёрнутый в целлофановый пакет браслет спокойно лежал на дне, признаков борьбы и попыток выбраться наружу не наблюдалось и не ощущалось. Нормальное такое неодушевлённое украшение, не более. Как мне вообще могло прийти в голову, что он ночью «оживёт» и попытается выбраться? Бредятина несусветная.

С лёгкой душой водрузив банку с браслетом обратно на полку, я снова вернулась в ванную, теперь уже не утруждая себя мыслями ни о чём в предвкушении удовольствия от ободряющего утреннего туалета…

Договорившись за завтраком с дежурным егерем Алексеем, нашим знакомым, что он подбросит нас на лодке до пляжа, а вечером по звонку привезёт обратно; нагруженные сумками и шезлонгами, с большим розовым пляжным зонтом, всё время норовившим приземлиться кому–нибудь на голову, около одиннадцати часов мы спустились на причал.

— Ты всё же решила его надеть? — кивнул на браслет, красовавшийся на моей руке, Иван, принимая и размещая в лодке передаваемые Матвеем вещи.

— Ага, — смутилась я. — Не смогла набраться смелости и оставить его на целый день в домике под охраной одного только Баксика, гоняющегося по всей базе за кротами и бабочками.

— Может, оно и к лучшему, дёргаться не будешь… да и мы вместе с тобой, — резонно заметил Иван, укладывая сбоку мои удочки. — Зачем ты удочки берёшь? Мы же купаться собрались.

— А вдруг мне половить захочется? Я ж от тоски помру.

— Ну что, готовы? — спросил Алексей, спускаясь в лодку и занимая своё место рулевого.

— Вперёд, командир! — скомандовал Матвей, помогая мне сойти в лодку и запрыгивая вслед за мной.

— Щенка не берёте? — спросил Алесей, стартуя двигатель.

— Оставляем на хозяйстве, — рассмеялась я, поудобней устраиваясь в пассажирском кресле рядом с Алексеем.

Взревел мотор, лодка медленно сдала задом и, вырулив, понеслась вперёд, рассекая воду высоко задранным носом.

Мимо проносились сельские дома, каждый из которых имел собственный выход к воде; рыболовные базы, поля, где неспешно бродили и жевали сочную траву коровы. Тут и там на пути попадались местные жители, проверявшие расставленные с вечера ловушки для рыбы.

Не прошло и пятнадцати минут, как Алексей сбавил скорость и начал причаливать к берегу. Поняв, что прибыли в место назначения, мы начали осматриваться. Река в месте планируемой стоянки соединялась с широким притоком, образуя подобие т-образного перекрёстка. Место стыка представляло собой относительно мелкую, размытую течением косу из плотно спрессованного песка без единого камушка, плавно переходящую в пологий песчаный берег, который действительно напоминал пляж, но не искусственный, устроенный человеческими стараниями, а самый настоящий, задуманный и реализованный матушкой–природой.

Пляж был небольшим, около десяти метров в длину и пяти — в ширину, и располагался в ложбине между двумя высокими пригорками, окаймлявшими его сзади и справа и соединявшимися наверху достаточно широкой площадкой, покрытой травой, кустарником и редкими деревьями, постепенно переходящими в негустой лесок. Слева от пляжа берег был обрывистым, но достаточно низким для того, чтобы можно было найти ему применение в качестве причала для швартовки небольших лодок и высадки пассажиров. Восемь метров швартовочного берега — и теперь уже другая река, составлявшая вторую, перпендикулярную, часть Т-образного водного перекрёстка. Пригорок, прилегающий к пляжу справа, отвоевал приличный кусок у реки, врезавшись в неё на несколько метров, и заканчивался крутым обрывом, возвышавшимся над водой не менее чем на четыре метра. У самого края обрыва, словно упрочивая власть суши над водой, возвышалась древняя ива, простиравшая к побеждённой густые, длинные ветви–плети.

На верхней, пологой части берега, среди редких деревьев, возвышалась туристическая палатка–шатёр. Нравятся мне такие шатры — в них предусмотрены не только спальные отделения, но и просторный тамбур, позволяющий наслаждаться походным отдыхом в любую погоду. Рядом с шатром, за небольшим складным столиком, вольготно развалившись в мягких брезентовых креслах, семья из трёх человек наслаждалась поздним завтраком. Из–за шатра выглядывала часть тёмно–зелёного внедорожника с регионом 33 на номерных знаках.

— Гляньте, соседи, владимирцы! — удивлённо воскликнул Иван. — Судя по всему, надолго здесь обосновались. Вот молодцы! Не то что мы — в домике живём, как пижоны несчастные.

— Зато змей и лягушек из постели не выковыриваем, — нравоучительным тоном заметила я.

Тем временем лодка пристала к берегу немного левее от пляжа — там, где позволяла глубина. Быстро перетаскав вещи на песок, мы распрощались с Алексеем и принялись обустраиваться. Поскольку верхнюю часть берега заняли туристы, а, кроме них и нас, вокруг больше никого не просматривалось, мы решили расположиться непосредственно на пляже. Глубоко воткнутый в песчаную землю зонт от солнца, три пластиковых шезлонга с полотенцами, рядом с ними — сумка с напитками — вот, собственно, и всё наше обустройство. Оставшиеся сумки и удочки до поры до времени перекочевали подальше от воды и солнца в тень, под ближайшие кусты. Раздевшись и напялив на носы очки от солнца, мы обмякли в шезлонгах, в первый раз с момента приезда предоставив возможность солнечным лучам от души поупражняться в живописи с нашими бледными телами–холстами… точнее, с телами ребят, поскольку своё я, как обычно, спрятала под солнцезащитный зонтик.

— Чем займёмся? — спросил Иван, потягивая воду из пластиковой бутылки и провожая взглядом летящую по воде моторную лодку с рыбаками.

— Пойду половлю немного, пока жары нет, — сказала я. — Егерь сказал, что у той коряги, — я указала рукой на торчащий из воды слева, у самого берега, обрубок ветвистого дерева, ветвями уходящего в глубину, — трёхметровая яма, в которую отдыхающие обычно пищевые отходы выбрасывают, так что рыба там стоит постоянно.

— Сразу рыбачить? — удивлённо протянул Иван. — Не, я — пас. Может, ближе к вечеру.

— А я и не приглашаю, — фыркнула я и показала ему язык. — Мне больше достанется.

— Не обольщайся, котёл–то общий, — улыбнулся Матвей и встал, сладко потягиваясь. — Короче, пошёл я знакомиться с соседями, может, удастся раскрутить их на футбол или волейбол.

— Правильно мыслишь, — согласился Иван, глядя в спину удаляющемуся Матвею, и, порывшись в сумке, вытащил книгу. — А я пока почитаю.

Расчехлив удочку и отсыпав в пластиковый стакан консервированной кукурузы, я надела белую футболку и зашагала в сторону ямы, на ходу нахлобучивая на голову широкополую соломенную шляпу.

— Ты поаккуратнее там, — отрываясь от книги, сказал мне вслед Иван. — На запах еды не только рыба идёт, но и змеи.

Я застыла на месте и резко повернулась к мужчине. Увидев, как мой рот начал открываться, а взлетевшие вверх брови показались над стёклами очков, Иван рассмеялся и торопливо добавил:

— Да не волнуйся ты так! Просто, выбирая место, не наступи змее на хвост — и всё. Завидев тебя, они сами расползутся кто куда от страха.

— Я что, такая страшная?

— Для змеи любой человек — страшила, — смеясь, ответил мужчина. — И ещё. Они умеют плавать, но только по поверхности, высоко подняв над водой голову, так что если увидишь — не удивляйся и не пугайся, стой спокойно и не дёргайся, и змея проплывёт мимо. Если близко от тебя проплывать будет — лучше спокойно выйди на берег и пережди, запомни: спо–кой–но. Начнёшь орать благим матом и топать по воде, как слонёнок, — испугаешь её, она от страха потеряет ориентацию в пространстве и вместо того, чтобы удрать, — метнётся к тебе.

— Это ты сейчас шутил или серьёзно говорил про… про потерю ориентации? — медленно проговаривая каждое слово, с сомнением в голосе спросила я.

Вместо ответа Иван громко расхохотался, потирая руки от удовольствия, — сделал он меня.

— Ты развлекаешься, а мне что–то сразу расхотелось и рыбу ловить, и купаться, — обиженно надула губы я, насторожённо озираясь по сторонам.

— Алён, ты же умный человек, — терпеливо старался образумить меня Иван. — Вон палаточники вообще тут и днюют, и ночуют — и ничего! Ходят себе довольные и непокусанные. Проконсультируйся с ними для самоуспокоения.

Я тяжко вздохнула. Иван прав. Пора перестать накручивать себя и становиться посмешищем для других: если все как один утверждают, что эти мерзкие пресмыкающиеся практически безопасны, то какой смысл убеждать себя в обратном и отравлять отдых? Всё, что от меня требуется, — смотреть под ноги и соблюдать осторожность, вполне реализуемо. Точка.

На душе мгновенно полегчало, и, разогнав по углам дурные мысли, вскоре я уже стояла по щиколотки в воде у ямы, увлечённо таская одну за другой жирную краснопёрку и периодически поглядывая во все стороны… на всякий пожарный…

— Я всё разузнал, — какое–то время спустя раздался за моей спиной довольный голос Матвея.

Я обернулась — Матвей сбегал по тропинке вниз к шезлонгам.

— Иди сюда, «рыбачка Соня», поделюсь информацией. И брось ты эту яму — твою «большую рыбу» из неё сегодня ночью выудили.

— Ты о чём? — спросила я, подходя к ребятам.

— Они, — и Матвей движением головы указал на палаточников, — взяли здесь ночью сомика килограмма на два. В общем, так. Ребята действительно из Владимира — Лена и Вадим, с ними сынишка лет тринадцати — тоже Вадим. Приехали они вчера днём и пробудут здесь две недели. Через пару дней прибудут их друзья, которые десять лет назад впервые привезли их на это место. Все рыбаки, так что не скучают. Представляете, ребята уже в течение десяти лет каждый летний отпуск приезжают сюда.

— И что в этом хорошего? — скептически заметила я. — Неужели не хочется посмотреть новые места, набраться новых впечатлений?

— А разве впечатления бывают старыми? — хитро глядя на меня, спросил Иван.

— Не подкалывай, ты понял, о чём я, — беззлобно ответила я и легонько ущипнула его за руку.

— В новых и старых местах есть как свои неоспоримые плюсы, так и минусы, — философски заметил Иван, ойкнув и отдёрнув руку. — В погоне за новыми впечатлениями ты можешь получить испорченный отпуск, а если точно знаешь, чего хочешь, то лучше ехать туда, где со стопроцентной уверенностью это получишь, то есть в проверенное место.

— Твоя правда, — согласился Матвей и, встрепенувшись, продолжил: — Короче, договорился я с ними на волейбол — это сейчас, потом искупнёмся, перекусим, а ближе к вечеру ребята приглашают нас на запечённую на углях рыбу — они ночью отлично отловились, самим не съесть.

Матвей шумно сглотнул слюну.

— Волейбол — это без меня, — сокрушённо вздохнула я и посмотрела на свои ногти. — У меня ногти.

— Наплюй, — махнул рукой Матвей, широко улыбаясь.

— Если бы это помогло их сохранить — давно обплевала бы, — сыронизировала я. — Да ты не переживай за меня, играйте сколько влезет, а я ещё половлю — клюёт как ненормальная. Потом вместе искупаемся.

Время летело незаметно. Я продолжала ловить рыбу, но уже давно не складывала её в садок, а, рассмотрев, снова отпускала в реку. Клёв не прекратился даже с наступлением жары. Хм… либо эта яма настолько прикормлена, что к ней подтягивается рыба со всей Волги, либо… я ловлю одну и ту же рыбу по десятому кругу.

Сверху доносились звуки ударов по мячу, радостные и, наоборот, разочарованные возгласы, крики и звонкий смех. Мы уже успели искупаться с новыми знакомыми и, недолго размышляя, вернулись к прежним занятиям: я — к рыбалке, остальные — к игре в волейбол. Жизнь кипела. Откуда–то издалека до меня донёсся новый незнакомый звук, который всё усиливался и усиливался, как будто приближаясь. Наконец он приблизился настолько, что моё сознание смогло его идентифицировать — работающий автомобильный двигатель, вот только как–то слишком громко и шумно он работал. Через пару минут на пригорке показалась белая иномарка, а за ней ещё одна, серая. Ага, теперь понятно, почему звук двигателя показался мне странным: машин–то две. Вероятно увидев, что на пригорке они далеко не одни, водители медленно сдали назад и припарковались где–то не доезжая поляны — снизу не видно было, где именно.

До меня донеслись звуки хлопающих дверей и весёлые голоса вновь прибывших — женский и несколько мужских. Судя по долетавшим до моих ушей обрывочным фразам и указаниям, произносимым чаще всего женским голосом, шумная компания, как и десятки других, ей подобных, выгнанная за черту города раздражающим зноем, планировала организовать пикник на природе, у воды, и теперь занималась обустройством приглянувшегося свободного участка суши. Кто–то включил музыку, а спустя некоторое время из–за пригорка показался тонкий столбик дыма, возвестивший о начале приготовлений к ключевой фазе мероприятия — жарке шашлыка.

Регулярно повторяющийся звон бокалов и периодические взрывы хохота по ту сторону пригорка свидетельствовали о том, что гулянка у соседей шла полным ходом и не только не затихала, а набирала обороты. Ну что же, каждый человек имеет полное право немного расслабиться.

Наигравшись в волейбол, Иван и Матвей охладились в воде, вдоволь наплескавшись и надурачившись, и теперь, уставшие, умиротворённые, лежали на тёплом песке, грея, как они выразились, стариковские косточки. Я, как обычно спрятавшись от солнечных лучей под зонтом и прикрыв глаза, подрёмывала в шезлонге, наслаждаясь многообразием звуков лета, невольно улавливаемых чутким слухом…

— Пливет! — вдруг громко прозвенел детский голосок, и мы, как по команде, открыли глаза. — Концяй спать!

Я быстро села, а ребята вскочили на ноги.

Перед нами стояла немного пухлая — как многие дети в этом возрасте — очаровательная девчушка лет трёх–четырёх в белых трусиках. Белокурые кудряшки девочки доходили до плеч; длинная чёлка, забранная на макушке в хвост огромным красным бантом, открывала взору широкий, умный лоб.

— Меня Масэнька зовут, а тебя? — приветливо прошепелявила девочка и ткнула указательным пальцем Матвею в живот.

Мы улыбнулись.

— Я — дядя Матвей, — не менее приветливым и несколько адаптированным для общения с маленьким ребёнком голосом ответил Матвей.

— А поцему «дядя»? Давай плосто Матвей! — И она широко улыбнулась, обнаруживая на щеках две милые ямочки, а во рту — два ряда редких, маленьких, острых зубок.

— Хорошо, пусть будет просто Матвей, — охотно согласился мужчина.

— А ты кто? — девочка ткнула пальцем в живот Ивана.

— Я — Иван, — копируя интонацию Матвея, представился он.

— Алёна, — не дожидаясь, пока в меня ткнут пальцем, поспешно представилась я.

— Ой! Ты — Алёнуска, а он — блатец Ивануска? — в радостном возбуждении прошептала Машенька. — Вот здолово!

Она запрыгала на месте и захлопала в ладоши. Мы невольно рассмеялись. Наивная детская простота… такая обезоруживающая.

— Ты, значит, Машенька, — констатировал факт Иван и, театрально задумавшись на несколько секунд, спросил: — А где же твои медведи?

— Нет у меня ведмедей, — огорчённо развела ручками девочка. Вдруг её лицо озарилось какой–то внезапно пришедшей в голову догадкой, и она деловито закончила: — Хотя постой… сколо у меня появится настоясяя ведмедица!

Её глаза просияли. Мы с нескрываемым любопытством уставились на Машеньку.

— А где ты её возьмёшь — в лесу поймаешь или в зоопарке купишь? — спросил Матвей.

— Да сто ты, глупый какой! — возмутилась Машенька. — Мой папа цясто лугает маму за то, сто она у него блитву таскает, ииктлицескую. Она ею ноги блеет, потому сто у неё на ногах солстка ластёт, а лас солстка ластёт, то она сколо в ведмедицу плевлатится… мне её залко.

На последних словах личико девочки погрустнело. Гладь воды отразила наш истерический хохот, заставив рыбаков на противоположном берегу повернуть головы в нашем направлении. Мы с трудом остановились и перевели дух. Я быстро скользнула взглядом по своим ногам: «Уф-ф, всё в порядке. Хорошо, что перед отъездом успела эпиляцию сделать», — облегчённо вздохнула я про себя, уверенная, что, в отличие от Машенькиной мамы, сумею избежать позора.

— Машенька, не переживай, не превратится твоя мама в медведицу: посмотри на мою грудь, а теперь на грудь Матвея, видишь — у нас тоже шёрстка растёт, но поверь взрослым, умным дядям: мы никогда не превратимся в медведей! — умилённо улыбаясь, заверил девочку Иван.

— Ну ты–то тоцьно в ведмедя не плевлатисся, — задумчиво протянула девочка.

— Это почему же? — удивился такому предпочтению Иван.

— Ну сто ты как маленький! Не понимаес, сто ли? — возмущённо развела руками Машенька. — Ты зэ И–ва–ну-ска! Ты мозес только в козлёноцька плевлатиться.

— Иван, коз–з–зёл безрогий… или рогатый! — загоготал Матвей и как подкошенный рухнул на песок.

Наш дружный хохот снова разрезал спокойную тишину волжских просторов, на этот раз точно докатившись до Астрахани: Матвей хохотал лёжа на спине, перекатываясь с боку на бок и держась за живот обеими руками, Иван и я — согнувшись в три погибели и едва удерживаясь на полусогнутых ногах, и только Машенька, слегка улыбаясь, внимательно разглядывала нас и терпеливо дожидалась, когда же мы, наконец, успокоимся.

— Ну сто ты такое говолис! — возмущённо упрекнула Матвея девочка, когда мы немного поутихли. — Не козёл безлогий, а козлик, ма–а–ахонький такой, и лоски у него пока ма–а–ахонькие. А вот когда он подластёт немноско, то станет здоло–о–овый козёл и лоски его плевлатятся в больсу–у–у-сие лога!

— И ветви–и–истые… — задыхаясь и почти плача от смеха, выдавил из себя полуживой, барахтавшийся на песке Матвей.

Я и Иван упали рядом… упали… и этим всё сказано.

Мы лежали на песке, пригретые тёплым солнышком, медленно приходя в себя. Вставать совершенно не хотелось, хотелось просто лежать, ни о чём не думая, и впитывать в себя лето, великолепную погоду, энергию солнца и прекрасное настроение. Опять мы, взрослые люди, хохотали над всякой ерундой, как малые дети, не в силах остановиться. Про такие ситуации говорят: «смешинка в рот попала», но наша смешинка имела вполне человеческие очертания, сидела рядом с нами у воды и старательно лепила куличики из мокрого песка, терпеливо ожидая, пока мы просмеёмся. Такой милый ребёнок и очень смышлёный, я бы даже сказала, не по годам смышлёный.

— Вы плоснулись? Тогда давайте иглать в догони… — начала было Машенька, но Матвей перебил девочку и закончил фразу за неё:

— …меня кирпич, чур, вожу, а потом не играю.

Матвей счастливо расхохотался, как шаловливый ребёнок, который наконец–то вырвался на свободу из–под надзора строгих родителей и вовсю наслаждался представившейся возможностью похулиганить. Машенька застыла над куличом и с интересом посмотрела на мужчину, пытаясь понять смысл услышанного. Иван хмыкнул, но сдержался.

— Матвей, — я укоризненно зыркнула на него и, подавив готовый в любой момент прорваться смех, нравоучительно заметила: — Перестань учить ребёнка глупостям, тем более девочку.

— Э–э–э… мы всегда так в детстве шутили, — извиняющимся тоном промямлил мужчина и виновато посмотрел на меня.

— Мало ли что было в нашем детстве. Нужно передавать подрастающим поколениям только позитивные знания, а всяким гадостям они и без нас научатся, — нравоучительным тоном отчитала я Матвея, нахмурив брови, тем самым подчёркивая серьёзность сказанного.

— Всё, молчу, молчу, — смиренно, полушутливо–полусерьёзно произнёс Матвей и, усевшись рядом с ребёнком, принялся помогать девочке лепить куличики, размером и формой скорее походившие на ручные гранаты.

— А лазве килпици бегают? — с любопытством спросила Машенька, развивая тему, неосторожно затронутую Матвеем. — У них есть носки?

— Нет, Машенька, нет у них ножек, — я мстительно уставилась на мужчину, подбрасывая в руке подобранный с песка увесистый камень, как будто прикидывая, в какое место им лучше шваркнуть Матвея, который, в свою очередь, метнув на меня испуганный взгляд, немедленно вжал голову в плечи, продолжая сосредоточенно штамповать песочные гранаты. — А если бы были, то они непременно догнали бы Матвея и отшлёпали по попе ремнём.

Мужчина приостановил работу и хитро, исподлобья взглянул на меня:

— Алён, а может, лучше ты меня отшлё…

— Матвей! — теперь уже действительно грозным голосом прервала его я, не дав договорить очередную глупость, не предназначенную для ушей ребёнка.

— Молчу, молчу, — хохотнул Матвей и быстро возобновил работу.

Я окинула взглядом ровные ряды песочных боеприпасов — сколько же он наштамповал гранат! Если бы все они вдруг превратились в настоящие, то их запаса с лихвой хватило бы на отражение танковых атак взводом пехоты в течение суток.

Не дав ребёнку озадачиться новыми вопросами, я мягко улыбнулась и спросила девочку:

— Так во что ты хотела предложить поиграть? Кого мы будем догонять?

К счастью, ребёнок с готовностью переключился на мои вопросы.

— Мы будем иглать в «догони змейку»! — радостно сообщила Машенька, и её глазки заблестели в предвкушении весёлого развлечения.

Трое взрослых людей выжидающе уставились на девочку: в такую игру никто из нас в детстве не играл, наверное, что–то новенькое.

— А в чём заключается игра? Кто будет змейкой и что эта змейка должна делать? — с любопытством спросил Иван.

— Вот непонимайка какая, — вздохнула Машенька. — И сто мне с тобой делать? Плосто ума не плилозу, — сокрушалась девочка, смешно копируя поведение и интонации взрослых.

Мы улыбались, ожидая пояснений.

— Ты не мозес быть змейкой, потому сто у тебя поднималки нет, — терпеливо пояснила девочка.

Мы напряглись и поспешили поудобнее устроиться на песке, готовые к очередному перлу забавного ребёнка.

— Какой такой «поднималки»? — осторожно спросил Матвей.

— Ну такой… поднималки… фостика, — неуверенно ответила девочка и от души шваркнула по берегу свежеслепленным куличиком, немедленно превратив его в лепёшку.

Я бросила предупреждающий взгляд на поперхнувшихся от подступающего смеха ребят и поспешила скорректировать направление разговора:

— А у кого есть хвостик?

— У змеи, — спокойно ответила Машенька, не отрывая взгляда от очередного кулинарно–архитектурного шедевра, который тщательно вылепливали её маленькие ручки.

Я тупо уставилась на Машеньку, потом растерянно перевела взгляд с девочки на ребят, подобно мне застывших в лёгком замешательстве. Может, мне это послышалось или я неправильно истрактовала слова ребёнка?

— Мы будем догонять змею, — рассеяв последние наши сомнения, уверенно продолжала Машенька. — Их тут мно–о–ого–племного! Тот, кто пелвый догонит змейку и поднимет её за фостик, — победитель, и он полуцит в нагладу вот этот вкусный пилозок, — девочка с любовью скульптора, созерцающего своё творение, рассматривала и поправляла очередной свежевылепленный песочный кулич, как будто сомневаясь, стоит ли выставлять эдакую красоту в качестве приза за столь лёгкую победу.

У меня всё внутри похолодело от ужаса, я смотрела на девочку, вытаращив глаза, не в состоянии выдавить из себя ни слова.

— И давно ты играешь в эту игру? — осторожно, чтобы ребёнок ничего не заподозрил, спросил Иван.

— Давно. Вот только никак не могу поймать, — расстроенно сообщила Машенька и развела руками. — Слиском быстло они бегают. Мозет, у них есть потайные носки или клылыски?

— Да нет, малыш, — пришла в себя я. — Нет у них ни ножек, ни крылышек, но ползают они действительно быстро. Скажи, а тебе мама с папой ничего про змей не рассказывали? — напряжённо размышляя, спросила я.

— Ни–це–го, — с готовностью отчеканила девочка, принимаясь за новый кулич.

Я уже давно ощущала нарастание непонятного раздражения, постепенно трансформировавшегося в злость. Теперь я поняла, кто являлся причиной внезапно испортившегося настроения и на кого эта злость направлена — вне всяких сомнений, на родителей ребёнка. Вот где этих кур носит, а? Мы уже минут пятнадцать болтаем, а родители даже не соизволили нарисоваться на горизонте и поинтересоваться, где бродит и чем занимается их чадо! Мало того что они предоставили маленькую девочку саму себе в незнакомом месте, у опасной холодной реки с сильным течением, что само по себе уже может приравниваться к совершению преступления, но они даже не потрудились рассказать девочке об опасности, которую представляют для людей змеи, а ведь тут гадюки встречаются буквально на каждом шагу! В один прекрасный день Машенька поймает желанную змею за хвост, и не трудно догадаться, чем всё это закончится…

Прервав мои размышления, в разговор вступил Иван. Он старался говорить мягко, спокойно, тщательно подбирал слова, чтобы не вызвать у ребёнка неадекватной реакции:

— Малышка, а ты знаешь, что со змейками играть нельзя, потому что они живые? С куклами — можно, с камушками, куличиками и даже с водичкой — да, а вот со змейками — нельзя.

Зря он так: его слова провоцируют девочку к вопросам, и действительно, они не заставили себя долго ждать.

— А поцему нельзя иглать с зывыми иглусками? Я зэ иглаю с котёнком Мулзиком, сенком Алсом, — спросила любопытная, как все дети, Машенька.

— Э–э–э… понимаешь, — пустился в пространные объяснения Иван, — эти зверушки неопасные и не могут тебя серьёзно обидеть, так, поцарапают немного, и всё. А вот змея может тебя укусить и сделать очень–очень больно. Змеи бывают ядовитые и неядовитые. Здесь, у воды, и даже на этом самом пляже водится очень много ядовитых гадюк, и, если хоть одна тебя укусит, ты умрёшь и больше никогда не увидишь маму и папу.

— Но меня Алс тозе иногда кусает, а мне совсем не стласно. А маму с папой я всегда буду видеть, они мне сами сказали, и я им велю! — торжествующе сказала девочка и с вызовом посмотрела в глаза Ивана.

Мужчина растерянно огляделся по сторонам, ища глазами нашей поддержки и как бы вопрошая: ну как объяснить неразумному ребёнку, что такое настоящая опасность, смерть? Как за одну минуту научить принимать взвешенные, взрослые решения? Это невозможно! И всё же бездействовать тоже нельзя.

А что, если попробовать перенаправить намерения девочки в другое, безопасное русло, действуя с позиции детской логики?

— Малышка, — пришла на помощь Ивану я, озарённая внезапной идеей. — А давай немного изменим правила твоей игры? Не возражаешь? Мы с Иваном и Матвеем уже старенькие, и нам тяжело гоняться за змейками, давай лучше будем от них прятаться.

Все трое внимательно смотрели на меня в ожидании дальнейших разъяснений: ребята — несколько подозрительно, девочка — с нескрываемым интересом.

— Машенька, ты любишь играть в шпионов? — таинственным полушёпотом спросила я ребёнка и, с удовлетворением отметив про себя, как тотчас заблестели глазки девочки, приободрённая, продолжала: — Люди, — и я обвела рукой присутствующих, — будут играть против всех змей, которые живут у реки, в кустиках, в траве и в лесу. Мы станем настоящими шпионами, выполняющими важное–преважное шпионское задание, спасая мир от страшилок, которые хотят всех изжарить в печке и съесть, а змеи станут нашими врагами, которые служат страшилкам и не хотят, чтобы мы выполнили это задание. Змеи умеют стрелять глазами, как из ружья, и наша задача состоит в том, чтобы не приближаться к ним, а, наоборот, держаться от них подальше. Кто подошёл к змейке — тот, считай, убит и выбывает из игры. Ну что, девочки и мальчики, согласны играть в новую игру?

— Согласны, согласны! — в один голос закричали ребята и девочка.

Машенька скакала на одной ножке, громко хлопая в ладоши. На её личике отразился восторг от просматриваемых сцен победоносных сражений со страшилками, спасения плачущих деток, густо обмазанных сметаной, усаженных на огромные противни и ожидающих своей очереди на запекание в печке, и многих других ярких картинок, нарисованных живым детским воображением.

Я внимательно изучала выражение лица ребёнка, пытаясь представить себя на её месте. Интересно, о чём бы думала я? Хм… Для начала мне пришлось бы с помощью серьёзного аутотренинга абстрагироваться от сюжетов фильмов с главным, непревзойдённым и незаменимым спасителем мира — Брюсом Уиллисом. Учитывая возраст Машеньки, вероятно, я вообразила бы себя юной прекрасной принцессой в изящном белом платье и в короне, усыпанной сверкающими драгоценными камнями. Хм… Для защиты от столь свирепых врагов, как страшилки и змеи, разумнее всего, с точки зрения взрослого человека, вложить в руки принцессы автомат и привязать к поясу с десяток ручных гранат. «Ага, ещё в танк её посади или за штурвал тяжёлого бомбардировщика», — съязвил внутренний голос. И правда, что это я… Облик принцессы никак не вяжется с современным вооружением, так что единственная приемлемая и не самая неудачная альтернатива — волшебная палочка.

И вот, как мечом орудуя волшебной палочкой, я уже крошу направо и налево полчища злобных одноглазых страшилок, расчищая путь к ослепляющему великолепием дворцу, выполненному в сказочном стиле неизвестными сказочными архитекторами и мастерами. Моя задача — проникнуть на тайное заседание «большой восьмёрки» страшилок, планирующих заговор против небольшого безобидного царства, принцессой которого являюсь я. Но какая–то противная страшилка упорно тянет меня за подол платья, не давая продвигаться дальше, и волшебная палочка на неё почему–то не действует…

— Алёна, Алёна, плоснись как истукан! — твердила девочка и настойчиво тянула меня за руку. — Тебя узэ змейка подстлелила, сто ли?

Я тряхнула головой и рассмеялась — ничего не могу поделать со своим воображением. Стоит лишь на долю секунды ослабить контроль и дать ему разыграться, как оно с нетерпеливой готовностью подхватывает меня под руки и, подобно ковру–самолёту, уносит в безграничный, необычайно притягательный мир фантазий, сказок и приключений.

— Детка, правильно говорить: не стой как истукан, — улыбнулась я. — На самом деле я обдумывала правила нашей игры и предстоящий разговор со змейками, с ними же нужно договориться, ведь так? И вот что я надумала: наша игра будет долгой и не прекратится, когда мы все разойдёмся по домам. Машенька, у тебя самая–самая главная задача в нашей игре. Ты должна будешь вовлечь в неё всех своих друзей и объяснить им правила. Змей ведь много, а нас всего четверо, силы неравные, поэтому нам нужны помощники, иначе мы не сможем победить. Повторюсь, наша цель — не попадаться змейкам на глаза и при их появлении немедленно убегать подальше.

Важно помнить о том, что змеи не станут выслеживать нас в одиночку, а, скорее всего, будут работать парами, поэтому, убегая от одной, необходимо очень внимательно смотреть под ноги, чтобы не наткнуться и, чего доброго, не наступить на её подружку, иначе эта другая хитрюга нас подстрелит. В следующий раз, когда мы снова встретимся на этом пляже, я поговорю со змеями и выясню, удалось ли им подстрелить кого–нибудь из наших. Мы, люди, должны работать как одна слаженная команда, предупреждая друг друга о появлении наших врагов и избегая их, только тогда нам удастся выполнить шпионское задание и спасти мир. Всем всё понятно? Ну что, я пошла договариваться со змеями? — я закончила пламенную речь и выжидающе посмотрела на братьев и сестру по оружию.

Ребята одобрительно зашумели, а Машенька снова запрыгала на месте, захлопала в ладоши и возбуждённо прокричала:

— Иди, Алёнуска! Иди! Договолись с ними как следует и стобы они не зульницяли, а то мы с ними иглать не будем!

Я улыбнулась и быстро зашагала прочь от пляжа по протоптанной ногами многочисленных отдыхающих тропинке, вьющейся вдоль берега. Главное — спрятаться от глаз ребёнка за ближайшими пышными кустами, отсидеться немного, а потом с чувством выполненного долга можно вернуться назад. Но, немного подумав, я изменила решение в пользу небольшой прогулки по окрестностям. Ничего, подождут — скажу, что переговоры оказались трудными и вообще затянулись ввиду опоздания переводчика со змеиного языка. М-да, нужно было надеть футболку, солнце так и жарит.

Дорожка петляла мимо низкорослых кустиков и кустообразных деревьев, пробегала по невысоким пригоркам, покрытым пожухшей от лучей безжалостного солнышка травой и разноцветными мелкими цветами, то спускаясь к воде, то удаляясь от неё на значительное расстояние. Как жаль, что в окрестностях нашей базы нет настоящих лесов средней полосы, в основном — одни кусты. Может, под Астраханью их вообще нет? А как бы хотелось спрятаться от зноя под кронами деревьев густого леса, ощутить умиротворяющую тишину, прохладу и непередаваемый хвойно–лиственный, с примесью сырости, цветов, грибов и неразгаданной формулы лета, запах; пособирать грибы и ягоды… А тут, кроме гадюк, ужей и лягушек, ничего и не наберёшь. Хотя нет: управляющая базой говорила, что несколько лет назад недалеко от базы волки напали на семью из трёх человек и загрызли одного из них — мужчину, пытавшегося защитить жену и ребёнка. Бррр, только волков с медведями мне для полного счастья и не доставало.

Я скользнула насторожённым взглядом по сторонам и, мгновенно приняв решение, словно солдат на плацу, на ходу развернулась и зашагала обратно, с неудовольствием заметив на тропинке высокую, атлетически сложённую особь мужского рода в синих плавках, оказывается следовавшую за мной, а теперь, по моей глупой милости, навстречу мне. «Мама дорогая! Только маньяков нам не хватало!» — испуганно заверещал внутренний голос. «Ты считаешь, он может оказаться маньяком?» — испуганно подумала я. «Я?! Да нет, вроде не похож», — пошёл на попятную внутренний голос. «Так какого дьявола ты меня пугаешь?!» — возмущённо подумала я. Похоже, все испытанные эмоции последовательно отразились на моём лице, поскольку незнакомый мужчина метров за десять до меня ободряюще, приветливо улыбнулся и сошёл с тропинки в сторону, уступая дорогу. Он старался двигаться плавно и без резких движений, чтобы ненароком не довести меня страхом до инфаркта.

Силясь не подавать виду, что испугалась — вот наивная: вылупленные от страха, как у жабы, глаза никуда не спрячешь, — с высоко поднятой головой я твёрдым шагом приближалась к мужчине, пытаясь изобразить на лице подобие улыбки. Но заклинившие, сведённые от напряжения челюсти не давали рту как следует раскрыться, и в результате получилось нечто среднее между улыбкой людоеда и покалеченного Гуинплена из известной книги Гюго. Приблизившись ко мне на расстояние вытянутой руки, мужчина улыбнулся ещё лучезарнее, а я, полностью сконцентрированная на потенциально опасном объекте и не выпуская его ни на мгновение из поля зрения, совершенно потеряла бдительность и со всего маху наскочила голой ступнёй на огромную колючку, пригревшуюся на тропе.

— А–а–а-а! — вскричала я и высоко подпрыгнула на месте, задрав кверху уколотую ногу, словно решила на досуге пуститься в пляс.

Стараясь удержать равновесие, чтобы самым позорным образом не распластаться перед незнакомцем, я раскинула в стороны руки, продолжая подпрыгивать на одной ноге, с досадой думая о том, что похожу на цаплю при неудачном взлёте. Ещё чуток — и цапля клюнет носом. Мужчина быстро подскочил ко мне и остановился, протянув руки для помощи, но не решаясь прикоснуться.

— Обопритесь на меня, я помогу, — сказал он, озабоченно разглядывая торчащую из ступни колючку, и, не дожидаясь возражений или прочих глупостей с моей стороны, он аккуратно взял меня за ладони и легко опустил на траву у тропинки.

Я послушно уселась и, согнув ногу в колене, подтянула поближе раненую ступню. Здорово же мне досталось: несколько шипов глубоко и до крови впились в кожу, вызывая довольно сильную перманентную боль. Я вздрогнула и, сморщившись, отвернулась — не могу смотреть на кровь.

— Как же вас угораздило–то? — пробормотал он, присаживаясь на корточки напротив и беря в руки ступню моей ноги. — Не шевелитесь, я постараюсь осторожно вытащить шипы, чтобы не обломить концы.

Мне уже было плевать на всё, в том числе и на то, что потенциальный маньяк собирался что–то делать с моей ногой, лишь бы побыстрей избавиться от боли.

— У вас замечательный браслет, — спокойно сказал мужчина, переводя взгляд на мою руку. — Откуда он у вас?

— На распродаже по случаю купила, — не моргнув глазом, соврала я, цепенея от нового приступа страха и паники. — Это стразы, но все говорят, что не отличить от настоящих камней.

Дура! Идиотка! Ну зачем я его нацепила?! А что, если парень разбирается в золоте и камнях?! Уверена, что разбирается, иначе зачем спрашивать? Я лихорадочно зашарила глазами вокруг себя в поисках булыжника, но, естественно, ничего подходящего не обнаружила. Влипла Каштанка! Если он не маньяк, значит, грабитель, и не случайно я его на тропинке встретила — он давно за мной шёл в ожидании подходящего момента… И вот он, этот момент… Капец мне настал… Я нервно сглотнула и сжалась, готовясь к самому худшему.

— Вы слишком напряжены, пожалуйста, расслабьтесь, — спокойно сказал мужчина, колдуя над моей ступнёй.

Да как же я расслаблюсь, когда у меня под рукой нет ничего, чем тебя можно было бы шарахнуть по башке, в случае чего, и удрать? Ой… А как же я удеру с колючками в ноге? «Прицелься хорошенько больной ногой — она на удачной позиции — и двинь его между ног по бибикам, а потом дуй что есть мочи и ори «Караул!». В твоём незавидном положении колючек не почувствуешь, уж поверь мне», — со знанием дела посоветовал внутренний голос. «Шёл бы ты лесом со своими советами, а?» — раздражённо подумала я и назло ему расслабила ногу. Справиться с грабителем я всё равно не смогу, удрать — тоже… может, перестать паниковать и попробовать трезво оценить степень угрозы?

Пользуясь тем, что незнакомец не отрывал глаз от моей ступни, лишь изредка бросая на меня озабоченный взгляд, я стала без зазрения совести разглядывать его с головы до ног… да о какой совести вообще может идти речь, когда, возможно, на кону моя жизнь?! И чем больше разглядывала, тем больше удивлялась сама себе: не пойму, с чего я решила, что он — маньяк или грабитель? Подумаешь, спросил про браслет… а про что ещё спрашивать, если на мне, кроме браслета, только купальник?

Незнакомец с виду — обыкновенный молодой, не лишённый приятности мужчина, высоковатый — под метр девяносто, комплекцией и спортивной фигурой походящий на Матвея. Он очень пропорционально сложён — это я ещё раньше заметила, — идеальная по моим меркам фигура и широченные плечи, от вида которых захватывает дух. Всё смуглое тело — сплошные упругие мышцы, но, в отличие от мышц бодибилдеров, выглядят они естественно. Если и существовал когда–либо на Руси Илья Муромец, то, по моим представлениям, он был именно таким. Овальное лицо, чуть крупноватый ровный нос, выступающие скулы и мужественный упрямый подбородок, пухлые губы большого рта; не скажу, что большие — нормальные серьёзные зелёные глаза с необычным разрезом, указывающим на присутствие в родословной мужчины изрядной порции не исконно русской крови; высокий, умный лоб, коротко подстриженные чёрные волосы… «А кобелёк–то породистый», — ехидно заметил внутренний голос. «Заткнись, — раздражённо подумала я и про себя добавила: — Всю гадость, которую мог, ты уже высказал». Волосы на руках, груди и ногах — ммм… таю от вида волосатых мужчин… э–э–э… разумеется, умеренно волосатых, а не конкурентов Кинг — Конга. Если я когда–нибудь всё же выйду замуж и у моего любимого по какой–то нелепой ошибке природы не окажется на груди растительности — без устали буду брить его до тех пор, пока волосы не проклюнутся.

Лицо мужчины нельзя было назвать красивым — это если сравнивать его с собратьями из модных журналов, по всей видимости рассчитанных на охи и вздохи пятнадцатилетних глупышек. Этот мужчина был дьявольски притягателен настоящей мужской красотой, красотой мачо. В каждой самой мелкой чёрточке его лица, в каждом изгибе и движении любой части тела чувствовались бешеная энергия, сила и мощь самца–лидера, настоящие, не напускные, идущие изнутри и базирующиеся на прочной гранитной основе. Они притягивали, завораживали и сексуально волновали, можно сказать, гипнотизировали, заставляя слепо повиноваться каждому его слову и желанию и, что самое странное, ощущать безмерное счастье и наслаждение от подобного повиновения. Подобные типажи, к сожалению, редкость. Простите за откровенность, но такого мужчину, забыв про всякие приличия, даже самой непокобелимой женщине хочется тут же заманить домой на чашку чая всеми правдами и неправдами… и уже больше не отпускать никогда… Мой типаж, очень редкий, но точно мой…

— Боюсь, один шип всё же сломался, — разочарованно сказал незнакомец по окончании длительных манипуляций с моей ногой, которые я пропустила, пользуясь ситуацией, нагло его разглядывая и размышляя. — Попробуйте встать на ногу.

С его помощью я поднялась сначала на здоровую ногу, а затем осторожно перенесла часть веса на больную.

— Ой! — непроизвольно вскрикнула я и отдёрнула ногу, мгновенно ощутив, как в неё словно игла воткнулась: треклятый шип торчал глубоко в ступне недалеко от пальцев, и если я и смогу передвигаться, то лишь опираясь на пятку, следовательно, у меня все шансы доковылять до лагеря к следующему утру.

— М-да, к несчастью, так оно и есть, — с нескрываемым сожалением в голосе протянул мужчина, вновь страхуя меня за ладони рук, и, приятно улыбнувшись, добавил: — Ну что же, предлагаю свою помощь по буксировке вас к месту якорной стоянки, поскольку вашу брешь можно будет залатать только там.

— Надеюсь, стоянка будет моя? — немного кривясь от только что испытанной острой боли, не столько спросила, сколько констатировала неоспоримый факт я и с готовностью вцепилась обеими руками в его руку.

— Разумеется, — широко улыбнулся мужчина и аккуратно отцепил мои руки.

Не успела я понять, что к чему, как почувствовала, как сильные руки легко подняли меня в воздух и прижали к обнажённой груди. Не сказав больше ни слова, он твёрдым, уверенным шагом пошёл по дорожке в направлении пляжа. От неожиданности я потеряла дар речи — ну не привыкла я, чтобы решали за меня, но вместо того, чтобы, опомнившись, начать громко возмущаться и спорить, я почему–то промолчала и повиновалась. Возможно, потому, что его действия показались мне логичными. В общем, я быстро захлопнула раскрывшийся было рот и скрестила руки на груди, не представляя, куда их пристроить. Беспокоило одно: мне было очень неудобно и тело моё напряглось, тщетно пытаясь устроиться поудобнее. Одно дело — когда ты без сознания: в этом случае тело расслаблено, руки и ноги свисают плетьми, голова где–то там болтается и вообще тебе абсолютно по барабану, что происходит и как ты выглядишь. Но я‑то пока жива и в полном сознании и не могу распластаться в его руках, как дохлая ворона! Чтобы расслабиться, мне необходима дополнительная точка опоры… в виде его затылка, например… Я осторожно повернула голову и покосилась на его затылок, заранее переживая, что он истрактует мой взгляд превратно. Но он никак не отреагировал, продолжая внимательно осматривать дорогу впереди, время от времени поглядывая по сторонам.

— Ничего, если я обхвачу вас рукой? — смущённо спросила я незнакомца, набравшись храбрости, и торопливо добавила, пытаясь оправдать неприличное желание: — Очень неудобно сидеть, боюсь, спина отвалится.

— Разумеется, — улыбнулся в ответ мужчина и, посмотрев на меня сверху вниз, ласково добавил: — Мне будет только приятно.

Вконец смущённая, я осторожно, но крепко обхватила его затылок рукой и немного расслабила позвоночник. Вот теперь стало легче. Может, лучше залезть ему на спину? И мне было бы удобнее сидеть, да и ему наверняка удобнее было бы передвигаться… Хотя… что я такое несу… порнуха какая–то получится — мы же полуголые. Представляю, как округлятся глаза ребят при нашем появлении, даже если буду приговаривать, как Лиса из сказки: «Битый небитого везёт», — всё равно не поймут, навеки опорочу своё честное имя. И всё же любопытно, почему я не стала ему перечить? Скажу больше, мне было приятно, что кто–то принял за меня решение… «А может, дело не в этом?» — осторожно предположил внутренний голос. Я задумалась… И куда только делись все мои страхи и опасения? Странно, но соприкосновение обнажённых тел не вызывало во мне никаких эротических ассоциаций, почему–то я ощущала себя маленькой девочкой на руках у любимого папы, такого надёжного и сильного; в его руках я чувствовала себя очень умиротворённо и… уютно. Хотелось бесконечно долго прижиматься к этому тёплому, мускулистому телу, вселяющему спокойствие и чувство безопасности…

А вот и пляж, ребята, Машенька. Погружённая в осмысление ощущений, я и не заметила, как мы пришли.

— Опа–на… — присвистнул Матвей при виде нас.

Мужчины переводили взгляды с меня на моего спутника и обратно, хитро улыбаясь.

— Алёнуска, Алёнуска! — бросилась мне навстречу Машенька. — Ну где зэ ты плопадала?! Я узэ все глаза лазглядела! Договолилась со змейками? Иглаем?

— Э–э–э… да, — растерянно промямлила я, постепенно вспоминая цель своего похода, которая совершенно вылетела у меня из головы под влиянием последних событий.

Мужчина приблизился к ребятам и остановился, продолжая держать меня на руках.

— Судя по всему, переговоры прошли о–о–очень успешно, — язвительно протянул Матвей, обращаясь ко мне, и, переведя взгляд на мужчину, шутливо, но беззлобно добавил: — И, судя по всему, мы имеем честь лицезреть Чингачгука Большого Змея, предводителя местных гадюк.

— Не совсем гадюк, но что–то типа того, — спокойно улыбнулся в ответ мужчина.

Возникла пауза, во время которой ребята внимательно изучали мужчину, периодически бросая вопрошающе–хитрые взгляды на меня, ожидая объяснений, а мой спутник, нисколько не смутившись, улыбаясь, в свою очередь, рассматривал их. Притихшая и онемевшая, я замерла на груди мужчины, боясь, что при малейшем движении или звуке меня от неё отлучат, как подросшего младенца. Машенька, понимая, что что–то происходит, но не понимая, что именно, с интересом вглядывалась в выражения лиц всех присутствующих и молча выжидала, теребя пальчиками кудряшки на голове.

— Меня зовут Телар, — спокойно и с достоинством произнёс мужчина, прервав затянувшееся молчание. — И можно на «ты».

— А меня — Алёна, и тоже можно на «ты», — мгновенно отреагировала я, быстро взглянула ему в глаза и так же быстро отвела взгляд в сторону, боковым зрением захватив моментально вытянувшиеся лица ребят.

Ой… капец какой–то: я и мой случайный тело–носитель только сейчас представились друг другу! Вконец смущённая, я покраснела так, как не краснела со школьных времён, когда в первом классе сосед по парте уличил меня в том, что я умыкнула из его пенала вкусную конфету, которая не давала мне покоя и разрывала душу в течение трёх уроков, предшествующих гнусному проступку.

— Опа–на… — теперь уже присвистнул Иван и обменялся с Матвеем многозначительным и красноречивым взглядом. — Иван. Извини, руку не жму — у тебя ценный груз.

— Матвей. А я‑то всегда наивно считал, что по всем правилам светского этикета с девушкой полагается знакомиться и переходить на «ты» до того, как появляешься с ней в обнимку голым из кустов, а, Алён? — рассмеялся Матвей и ткнул друга локтем в бок, требуя поддержки.

— Что случилось? — проигнорировав подколку Матвея, серьёзно спросил проницательный Иван, заподозрив неладное.

— Да ничего страшного, — всё ещё не оправившись от смущения, начала оправдываться я. — В ногу шип вогнала, и если бы не встретила по дороге Телара, то и не знаю, как бы доковыляла обратно.

— Э–э–э… — начал Иван, подбирая нужные слова, и, улыбнувшись каким–то своим мыслям, закончил фразу: — А драгоценную ношу, наверное, можно уже положить, ежели самостоятельно стоять она не в состоянии.

Странно, мне показалось, что в словах и интонациях ребят проскальзывали ревнивые нотки. Вот тебе и раз! Любопытно, это — мужская или братская ревность?

— Я не привык, чтобы красивые женщины лежали у моих ног, — улыбнувшись в ответ, просто и без тени иронии ответил Телар, продолжая крепко прижимать меня к себе, словно удачливый охотник, не желающий расставаться с редким трофеем.

— А я бы на твоём месте вот не стал бы выпендриваться… и можно и не у ног, — тихо пробурчал себе под нос Матвей, таща шезлонг, и, установив его перед мужчиной, теперь уже во всеуслышание предложил: — Тады сажай!

— А ну сазай на стул мою Алёнуску! — вдруг раздался грозный голосок Машеньки, которая почему–то решила, что мне угрожает опасность в виде Телара. Она подскочила к мужчине и изо всех сил грохнула его по ноге крепко сжатым кулачком.

Я с любопытством наблюдала за всем происходившим и… молчала, чувствуя себя абсолютной идиоткой… или Баксиком в момент, когда решалась его судьба. Странно, но происходившее хоть и смущало меня, но при этом доставляло явное удовольствие. Хм… не замечала за собой раньше мазохистских наклонностей.

Нехотя Телар нагнулся и осторожно усадил меня в шезлонг, к которому тут же подскочила девочка, волоча за собой длинное полотенце, которое плавно перекочевало на мои ноги. Отлучение от одурманивающей груди подействовало на меня как чудодейственная пилюля на больного: необычное оцепенение спало, мозг прояснился, былая уверенность в себе вернулась из краткосрочной командировки и водворилась на место.

— Спасибо тебе огромное за помощь, ты мой спаситель, — сказала я, обращаясь к Телару, вложив в мимику, интонацию и улыбку, сопровождавшие эти простые слова, всё, на что способна женщина, желающая заинтересовать мужчину.

— Пока не за что, — ласково улыбнулся Телар и, встав на колени рядом с моими ногами, обратился ко всем нам: — У кого–нибудь есть иголка?

Разумеется, ответа не последовало: кому придёт в голову брать с собой на пляж иголку? Может, ещё и спицы вязальные со швейной машинкой прихватить?

— Стар, — повелительным голосом произнёс мужчина, повернувшись в сторону ближайших кустов.

Через несколько мгновений, как по мановению волшебной палочки, из–за них появился и направился к нам невысокий коренастый седовласый мужчина лет 45–50. Из одежды на нём, впрочем, как и на всех остальных мужчинах, отдыхавших на пляже, были лишь плавки. В одной руке он держал небольшой пузырёк с бесцветной жидкостью, по всей видимости предназначенной для дезинфекции; на ладони другой — развёрнутую белоснежную салфетку, на которой лежала длинная, тонкая иголка, ватный тампон и пластырь. Поздоровавшись, мужчина приблизился к Телару и разложил перед ним на краю шезлонга всё принесённое на салфетке, после чего развернулся на сто восемьдесят градусов и вскоре исчез из виду за теми же кустами, из–за которых появился.

Удивлённые, мы молча проводили взглядами незнакомца к Телару и обратно, в кусты. Чудеса, да и только! Мы ждали объяснений Телара, но он, казалось, не счёл необходимым их предоставлять; пропитав ватный тампон жидкостью, мгновенно распространившей повсюду запах спирта, он продезинфицировал иглу, затем осторожно взял в руку мою больную ступню и аккуратно протёр рану.

— А где нитка? — с любопытством спросила Машенька, высовываясь из–за плеча мужчины и с интересом наблюдая за приготовлениями к проведению нехитрой операции.

— А зачем нам нитка? — в свою очередь спросил Телар, рассматривая место, куда вошёл шип.

— Какой ты непонятливый! — искренне удивилась девочка. — Носку стопать, конесно. Я видела, как бабуска носки стопает, и сама умею, хоцес — показу?

Подстёгиваемая инстинктом самосохранения, я непроизвольно дёрнула ногой, пытаясь восстановить над ней полный и безоговорочный контроль.

— Не дёргайся, пожалуйста, или будет больно, — повелительным тоном сказал Телар, крепко удерживая в руке мою ступню.

Вздохнув, я повиновалась и не стала сопротивляться, с опаской косясь на ребёнка. Хм… я уже в который раз безоговорочно подчиняюсь этому мужчине. Что происходит? С каких это пор за меня кто–то что–то решает? И вообще, я и сама, без посторонней помощи, могла бы вытащить занозу… Где шастает мой дух противоречия?

«А ты сама не понимаешь?» — ехидно отозвался внутренний голос. Хм… пока нет. Поясни. «Ладно уж, а то до тебя — как до жирафа доходит, пока дойдёт — твой прынц либо помрёт естественной смертью, либо успеет обзавестись внуками». Слушай, кончай хамить, лучше помоги разобраться! «Хорошо, хорошо, давай разбираться вместе. Ты считаешь, что уже несколько раз с момента вашего знакомства он в какой–то степени заставлял тебя повиноваться, принимая за тебя решения, так?» Так, и что? «Тебя удивляет, почему ты с такой лёгкостью и желанием подчинилась ему, так?» Так, и почему? «Тогда ответь себе на следующий вопрос: было ли в его словах или действиях что–то, с твоей точки зрения, нелогичное, неправильное, грубое или унижающее твоё достоинство?» Хм… дай подумать… пожалуй, нет! На мой взгляд, он всё делал правильно. «Вот ты и ответила на свой вопрос», — довольно ухмыльнулся внутренний голос.

А ведь и правда: я решаю всё всегда сама просто потому, что не умею доверяться кому попало, лишь бы снять с себя ответственность, но с радостью готова подчиниться тому, кому буду доверять как себе. Добровольно отдать власть мужчине лишь на том простом основании, что он мужчина? Нонсенс! И ещё раз нонсенс! А если мой муж или друг окажется вором? Что, идти с ним вместе карманы чистить или на стрёме под окошком стоять, пока он квартиру будет обворовывать?

Я готова подчиниться лишь сильному мужчине, как минимум равному мне, а лучше сильнее меня. Вот только под «силой» я понимаю вовсе не физические достоинства — хотя и они играют далеко не последнюю роль, — иначе можно было бы смело отлавливать тяжелоатлета и жить себе с ним припеваючи. Мой мужчина должен быть очень умным, честным, последовательным; должен хотеть и уметь принимать грамотные, взвешенные, правильные решения и не бояться ответственности. Только под опекой такого мужчины я смогу расслабиться и почувствую себя в безопасности, с удовольствием предоставив ему полную свободу в принятии решений, поскольку буду абсолютно уверена в том, что он способен принимать правильные решения, не идущие вразрез с моими представлениями о правильности.

«Вот ты и на второй вопрос ответила», — снова ухмыльнулся внутренний голос. Какой вопрос? Я ни о чём больше не спрашивала. «М-да? А я думал, что ты спросила насчёт принца…» А что там с принцем? «Вот тундра… Не буду ничего раскладывать по полочкам, сама дойдёшь, скажу лишь одно: по–моему, этот мужик как раз для тебя, не упусти».

Что–то больно укусило меня в руку, и, машинально хлопнув по предполагаемому врагу ладонью, я очнулась от мыслей и вновь очутилась в реальности, услышав мягкий голос Телара, отговаривавшего Машеньку от опасной для меня затеи.

— Нет, малыш, ножку мы сегодня штопать не будем, а лишь вытащим из неё занозу. Я ценю твоё желание помочь, но сегодня операцию буду проводить я, а ты будешь моей медсестрой. Договорились? Без тебя я не справлюсь. Возьми эту ватку и крепко держи — мне она скоро понадобится.

Воодушевлённая оказанным доверием и редкой удачей поучаствовать во взрослой игре, девочка быстро схватила протянутый Теларом ватный тампон и с самым серьёзным, пронизанным духом осознаваемой ответственности видом заняла свой пост по правую руку от мужчины.

Я улыбнулась своим мыслям — а он умеет обходиться с детьми и, похоже, любит их… Только мне–то что с того?! Внезапно разозлившись, я тряхнула головой, чтобы разогнать назойливые картинки, грозящие перерасти в очередную бурную фантазию, и сосредоточилась на ступне, морально готовясь к боли. Но её так и не последовало: протерев ранку заново смоченным спиртом ватным тампоном, заботливо приготовленным Машенькой, Телар уже заклеивал небольшую красную точечку–ранку пластырем.

— Ну вот и всё, — деловитым тоном сказал Телар, нежно разглаживая приклеенный пластырь. — Жить будешь.

Он помог мне приподняться, и я осторожно наступила на больную ногу, готовая сразу же отдёрнуть её при первых проявлениях острой боли, но боли не последовало — нога была практически здорова.

— Ты кудесник, — ласково улыбнулась я Телару, снова усаживаясь с его помощью в шезлонг.

— Почти, — лукаво улыбнулся в ответ мужчина и, завернув нехитрые операционные принадлежности в салфетку, сказал, обращаясь ко всем нам: — Мне пора. Надеюсь, ещё увидимся. Очень приятно было со всеми познакомиться, всего доброго.

Мужчины тепло попрощались за руку, и Телар зашагал прочь по тропинке.

— Да, спасибо тебе за нашу сестрёнку, — крикнул ему вслед Матвей.

Телар резко остановился и обернулся:

— Так Алёна ваша сестра?

— Она нам как сестра, — хитро прищурившись и внимательно изучая внезапно оживившееся лицо мужчины, ответил Иван.

— А, ну да, — несколько потухшим голосом сказал Телар и, ещё раз на прощание улыбнувшись, быстро зашагал по тропинке и вскоре скрылся из глаз.

Я упёрлась руками в бока и окинула ребят грозным взглядом.

— А это ничего, что я тут сижу? Не мешаю? — нахмурила брови я. — Что это вы меня при мне обсуждаете? Я сама, что ли, не в состоянии рот открыть?

— Не бузи, малыш: мужчины выясняют отношения, — широко улыбнулся Матвей и по–дружески обнял меня за плечи.

— А что, собственно, выяснять? — я удивлённо посмотрела на ребят и стряхнула с плеч руки Матвея.

— Похоже, он на тебя серьёзно запал, — не без иронии в голосе констатировал Иван.

— Балда ты, — не переставая хмурить брови, отбрила я Ивана и, услышав, как Матвей довольно хмыкнул, резко повернулась к нему и пробурчала: — И ты балда.

С чувством выполненного долга я моментально расслабилась и, развалившись в шезлонге, закрыла глаза. Не успела я погрузиться в анализ разговора Телара и ребят, как на мою ногу с громким шлепком приземлилось что–то мягкое, довольно тяжёлое, мокрое и холодное. От неожиданности я громко вскрикнула и подскочила на месте, словно ужаленная, в панике тряся в воздухе ногой, подвергшейся неожиданной атаке, стараясь это что–то стряхнуть.

— Сиди и не двигайся, я тебе носку гипсить буду, стобы не болела, — деловитым голосом проговорила Машенька и, потирая грязные руки одну об другую, отправилась за новой порцией мокрого песка.

— Ой, нет, Маш, не нужно! У меня уже всё зажило! — испуганно вскрикнула я и вскочила на ноги, отряхивая заляпанную песком ногу и наглядно демонстрируя полную управляемость нижними конечностями, но, увидев, как сразу же расстроенно надулись губки девочки, быстро добавила: — Ты можешь наложить гипс на ножку… нет, на обе ножки Матвея, он сегодня жаловался, что они у него болят. Правда, Матвей?

— Валяй, — добродушно улыбнулся Матвей и с готовностью уселся на мокрый песок у воды, вытянув ноги.

Довольная девчушка, заполучившая таки подопытного кролика для своих сомнительных медицинских экспериментов, пыхтя от прилагаемых усилий, принялась сооружать над ногами мужчины нечто среднее между двумя египетскими пирамидами и братскими могилами.

— Маша, Маша! — вдруг раздался со стороны пригорка звонкий женский голос, и мы, как по команде, повернули головы в его направлении.

На самом верху, широко расставив ноги, чтобы удержать равновесие и не упасть, заметно раскачиваясь из стороны в сторону, стояла молодая светловолосая женщина в бирюзовом купальнике и тщетно пыталась сфокусироваться на девочке. Я бы сочла её довольно привлекательной, если бы не одно обстоятельство, которое сразу же обезобразило её в моих глазах: нарушенная координация движений и блуждающий взгляд мутных глаз однозначно указывали на то, что женщина находилась в состоянии сильного алкогольного опьянения.

— М–м–маша… кушать! — снова закричала женщина, с трудом выговаривая слова, и предприняла героическую попытку спуститься с невысокого холма вниз, но первый же её шаг, после которого она лишь чудом осталась стоять на ногах и не покатилась кубарем к воде, продемонстрировал полную несостоятельность её планов. Едва снова поймав равновесие, женщина ухватилась за торчащий рядом куст, да так и осталась стоять на месте, на пару с этим кустом раскачиваясь.

— Мамулецька, любименькая, стой там и не севелись, я узэ иду! — испуганно закричала девочка, просиявшая было при появлении матери, и бегом пустилась к ней.

— М-да… «так вот ты какой, северный олень…» — присвистнул Иван, с нескрываемой неприязнью разглядывая женщину.

Меня передёрнуло от омерзения при виде в стельку пьяного человекообразного существа, которое оказалось матерью девчушки; одновременно сердце сжалось от охватившего меня чувства жалости и сострадания по отношению к ребёнку. Я посмотрела на ребят — судя по лицам, они испытывали схожие эмоции. Начнём с того, что ни мужчине, ни тем более женщине непозволительно напиваться до невменяемого состояния, да ещё средь бела дня, да ещё в присутствии маленького ребёнка, — мы же разумные существа.

Понимаю, что ситуации бывают разные и многие из нас хоть раз в жизни, но теряли контроль над собой в силу различных обстоятельств, которые отчасти могут послужить оправданием потери чувства меры при употреблении алкоголя. Чаще всего эти обстоятельства связаны с сильнейшим эмоциональным потрясением, с которым человек не в состоянии справиться самостоятельно, не прибегая к помощи других людей или лекарств… или псевдолекарств. Но по ту сторону пригорка шла банальная весёлая пьянка! Заранее готова согласиться с возражениями и утверждениями, что каждый человек имеет право немножко расслабиться. Имеет. И именно немножко расслабиться, а не напиться, тем более когда речь идёт о матери, на попечении которой находится неразумный малолетний ребёнок. Теперь понятно, почему в течение продолжительного времени девочка была предоставлена сама себе: её глупая курица–мать напрочь пропила последние мозги.

Тем временем Машенька добралась до женщины и нежно обвила маленькими ручками её бёдра, прижавшись щекой к животу. Она задрала вверх головку и стала ласково щебетать что–то своей «любименькой мамулецьке», которую откровенно штормило и которая лишь мычала в ответ, будучи не в состоянии составить фразу и произнести её членораздельно.

Меня снова передёрнуло от отвращения. Наверное, отрицательные эмоции отразились у меня на лице — я почувствовала прикосновение чьей–то тёплой руки, мягко опустившейся на плечо.

— И при всём при этом Машенька её любит и всегда будет любить, — задумчиво произнёс Иван.

— Ты читаешь мои мысли, — удручённо сказала я, провожая взглядом девочку и её маму, почти скрывшихся за холмом.

— Это несложно, — улыбнулся Иван и легонько потряс меня за плечо: — Кончай кукситься… А давайте наперегонки на другой берег, а?

Обрадованные возможности отвлечься от неприятных мыслей и поправить подпорченное настроение, с дружным криком «Йес!» и улюлюканьем, подобно первобытным людям, загоняющим в сети из лиан древнего ихтиозавра, мы рванули к воде, а затем по воде до глубины. Брызги воды, подобно сверкающему салюту, разлетались во все стороны, ноги вязли в мокром песке и в иле, а мы бежали изо всех сил, стремясь первыми нырнуть и первыми добраться до противоположного берега.

Достигнув приемлемой глубины, мы нырнули, а затем поплыли, яростно лупя по воде руками и ногами, время от времени бросая косые взгляды в сторону соперников, чтобы при необходимости своевременно скорректировать скорость. Силы оказались откровенно неравными: Матвей, вынужденный спешно децементировать тщательно замурованные Машенькой ноги и потому самым последним из нас ступивший в воду, теперь находился на три корпуса впереди меня, за мной, отставая на два корпуса, плыл Иван.

В школе я занималась плаванием и сумела достичь в нём значительных успехов, но мастерство Матвея не оставляло никаких сомнений в том, что он — профессионал и на порядок превзошёл остальных по всем показателям. Если бы дистанция была более длинной, вне всяких сомнений, наше отставание оказалось бы более существенным. Иван плавал хорошо, но по–дилетантски, поэтому мне не составило труда его перегнать. Любопытно, на что рассчитывал Иван, предложив соревнование? Он же наверняка в курсе, насколько хорош Матвей, правда, он понятия не имел, что и я отлично плаваю. Впрочем, какая разница? Скорее всего, Иван просто хотел сменить внезапный негатив на позитив и предложил первое, что пришло ему в голову.

Взбодрённые и очень довольные, один за другим мы вылезли на противоположный берег и без сил упали на шелковистую густую траву, активно разросшуюся в непосредственной близости от живительной влаги.

— А вон Машенька и её бандерлоги, — кивнул в сторону пляжа Иван, лёжа на животе рассматривая место нашей стоянки на другом берегу.

Я перевернулась на живот и внимательно присмотрелась к компании, расположившейся по другую сторону холма. Противоположная сторона холма была не такой крутой, как наша, и постепенно переходила в довольно широкое плато, свободно вместившее две иномарки и вышеупомянутую компанию. Гулянка шла полным ходом. Из распахнутых настежь дверей одного из автомобилей доносилась негромкая фоновая музыка. На ровной площадке, ближе к воде, устроился походный столик, заставленный пластиковыми тарелками с разнообразной закуской и бутылками с водкой, пивом и, по всей видимости, минеральной водой. В паре метров от столика на шампурах небольшого переносного мангала жарилось мясо, источавшее умопомрачительный аромат, достигавший даже нас и вызывавший обильное слюноотделение и урчание в животе. Я невольно сглотнула.

Помимо девочки и её мамы я насчитала ещё четыре человека — все мужчины. Если бы не воспоминания, с завидным постоянством освежавшие в памяти образ пьяной мамаши, то эта компания ничем не выделялась бы среди прочих, устраивающих пикник у реки в знойный летний день. Разгорячённые алкоголем взрослые, не выпуская стаканов из рук, приплясывали вокруг стола, громко разговаривая и оживлённо жестикулируя, временами разражаясь пьяным хохотом, неприятно бившим по ушам. Машенька бродила по колено в воде и полоскала какую–то зелёную резиновую или пластмассовую игрушку, походившую то ли на котёнка, то ли на мишку. Вот интересно, какому дальтонику первому пришла в голову идея раскрашивать игрушечных животных в цвета, в которых в жизни вы этих животных никогда не увидите? Как потом бедные мамы объясняют детишкам, что зелёным медведь может стать только в одном случае — если он случайно забредёт на стройку и опрокинет себе на голову ведро с зелёной краской?

— Чем займёмся? — немного отдышавшись, прервал мои размышления Матвей, распластавшийся на траве, как морская звезда, но, в отличие от звезды, явно наслаждавшийся прикосновениями обжигающих солнечных лучей.

— Может, в нарды на победителя? — Иван вопросительно посмотрел на Матвея. — А то мозги совсем засохли. Или снова в волейбол?

— В волейбол, — тоном, не допускающим возражений, ответил Матвей и сладко потянулся.

— Вы играйте, а я рыбу половлю, — сказала я, покусывая сорванную сочную травинку.

— Маньячка ты наша, — рассмеялся Матвей.

— Может, я золотую рыбку хочу поймать, чтобы стребовать с неё три желания, — улыбнулась я.

— А ты их озвучь, возможно, мы сможем помочь их реализовать, и не нужно будет рыбу мучить в поисках золотой. И потом, золотая рыбка только сетью ловится, а ты против всяких браконьерских атрибутов. Итак, принимаем заказы на желания, — улыбнулся Иван и тепло посмотрел мне в глаза.

— Спасибо, но они в принципе нереализуемые, так что без помощи сказочной Рыбки, увы, не обойтись, — со вздохом рассеянно ответила я и, тряхнув головой, чтобы отогнать полезшие было гадкие мысли и воспоминания, нарочито бодрым голосом предложила: — Ну что? Плывём обратно? Вы — играть, а я — с удочкой маньячить?

И мы не спеша поплыли обратно. Только сейчас я заметила, какое же здесь сильное боковое течение, чуть замедлишься — и тебя тут же относит в сторону. Пришлось ускориться и несколько изменить вектор движения, чтобы достичь берега в нужном месте, а не в близлежащих камышах.

Ты будешь жи–и–ить!!!

Добравшись до берега, я надела белую футболку, прикрыла голову широкополой соломенной шляпой, потом быстро собрала необходимые рыболовные принадлежности и, пройдя вдоль берега несколько метров в сторону вдающегося в реку обрыва, расположилась по щиколотки в воде в знакомом месте — напротив торчащей из воды здоровенной коряги.

Время шло. Вдоволь наловившись, я выпустила всю пойманную рыбу обратно в реку и, хорошо вымыв руки с мылом — просто беда с этим противным рыбным запахом, — в одном купальнике уютно устроилась в шезлонге, разместив его непосредственно в воде, с удовольствием приготовившись принимать воздушные ванны.

Как же здорово, когда можно развалиться в шезлонге на пляже, спустив ноги в прохладную воду, и, попивая лёгкие напитки, показывать язык жаркому солнышку, спрятавшись от него под зонтом. Я очень люблю тебя, солнышко, но это не означает, что мне по душе на тебе жариться, как картошка, до золотистой корочки. И пусть мальчишки резвятся в свой волейбол — им это полезно, брюшко дольше не появится, — мне время от времени хочется, как искусно выразился Карлсон, позаниматься «дуракавалянием».

Смотреть на воду почти так же приятно и нескучно, как на огонь, если только с этой водой что–то происходит, то есть она движется. Вон течением понесло дохлую рыбку… Бедная… И никто не знает, в чём причина её смерти. Возможно, зубы хищника, а может, и рука человека. Вон пустая пластиковая бутылка. Быстро она плывёт, подгоняемая тандемом из течения и ветерка. Как попала она в воду? Возможно, её унесло порывом ветра или какой–то бескультурный человек, не утруждающий себя мыслями о том, что гадить нужно и можно лишь в специально отведённых для этого местах, зашвырнул её в реку… А это что за толстый чёрный шнурок стремительно скользит с противоположного берега прям на меня? Бррр… разумеется, змеюка. Хорошо ещё, что местные змеи под водой не плавают. Ну и как мне быть? С ногами в шезлонг забраться или отойти в сторону и подождать, пока она выберется на берег и уползёт? Пожалуй, лучше отойти — вдруг она надумает на меня прыгнуть. Только не говорите, что змеи с воды не прыгают: моя наверняка прыгнет.

Я резво поднялась на ноги и отошла подальше от места предполагаемой высадки на берег противной змеи, внимательно следя за её перемещениями, чтобы, в случае чего, задать стрекача. Тем временем чёрная пакость проплыла мимо чего–то красного и очень знакомого. Я присмотрелась повнимательней: так и есть — какая–то Маша–растеряша упустила бант, с которым развлекалось теперь течение. Странно, почему он не намок и не утонул? Наверняка синтетика. В отличие от пластиковой бутылки бант слишком медленно передвигался, как будто его что–то сдерживало. А что, если… ну конечно! Бант на кукле! Мне кажется, я даже её волосы вижу… А вдруг кукла в хорошем состоянии? Вот был бы замечательный подарок для Машеньки…

Любопытство взяло верх, и, отметив для себя траекторию движения змеи, я зашла в воду и, периодически косясь на потенциального врага, быстро зашагала вперёд, спеша разглядеть бант и куклу до того, как их унесёт течением… Так я и знала! Кукла! Белокурые курчавые волосы, подобно водорослям, растекались по поверхности воды, то сбиваясь в кучу, то мелкими прядями вновь распространяясь вокруг банта.

Вода уже достигла пояса, когда я приняла решение достать куклу. Оттолкнувшись от дна, я легла животом на воду и поплыла. Плыть пришлось почти по течению, так что секунд через двадцать, довольная, я ухватила куклу за волосы, и… в тот же миг моя рука разжалась, словно от соприкосновения с раскалённой поверхностью, все мышцы внезапно одеревенели, намертво скованные ужасом, проникшим в каждую молекулу каждой клетки тела и надёжно там закрепившимся. Я не могла дышать, не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой и начала постепенно погружаться в воду, напрочь забыв, как плавать. Вы спросите, что произошло? Страшное: в тот самый момент, когда я схватила куклу за волосы, я поняла, что это вовсе не кукла, а… ребёнок.

Залившаяся в мой раскрытый, дрожащий рот вода отрезвила сознание, и, в истерике заколотив руками и ногами по воде, я заорала, как смертельно раненное животное. Я орала от страха, от охватившего меня панического ужаса при мысли о том, что скрывается под большим красным бантом, так похожим на Машенькин… Машенькин… Машенькин?! Раздираемая смутными тревожными предчувствиями, не помня себя от переживаемого шока, я с содроганием подплыла к… банту и, неимоверным усилием воли заставив себя снова взяться за волосы, перевернула ребёнка личиком вверх…

Я уже не слышала ещё более страшного, нечеловеческого крика, способного порвать голосовые связки, вырвавшегося из моего горла; не видела людей, несущихся с пригорка вниз, спотыкаясь и падая на бегу… Не замечая ничего и никого вокруг, я видела лишь обескровленное личико Машеньки, навечно застывшее с полуоткрытыми стеклянными глазами и ротиком, раскрывшимся как будто для того, чтобы задать очередной смешной вопрос. Её скрючившиеся у груди ручки были крепко сжаты в кулачки, словно она храбро сражалась с кем–то, но… не смогла… проиграла…

Девочка… моя маленькая несмышлёная девочка, неужели я никогда… неужели никто больше и никогда не проведёт рукой по твоим мягким непослушным кучеряшкам, не услышит заливистый смех, не увидит, как забавно преображается от восторга твоё милое личико, загораются миллионами шаловливых искорок глазки…

НЕ–Е–Е-Е–Е–Е-ЕТ!!! Ты моя!!! Моя… дочка… и только моя!!! Я — мать… я… я… я не позволю мерзкой, поганой смерти отнять тебя у меня!!! Пусть лучше возьмёт меня, НО НЕ ТЕБЯ–Я–Я-Я-Я!!!

Борясь с течением, я изо всех сил гребла к берегу, волоча за собой потяжелевшее тельце, как можно выше подняв голову ребёнка над водой. Мои глаза рыдали, тело трясло, словно от постоянного воздействия электрошоком, а в рот постоянно заливалась вода, но… ничего этого я не замечала: моё тело существовало само по себе, отдельно от сознания, целиком и полностью сконцентрированного на девочке.

Обещаю, что ни одна мерзкая капля не попадёт больше в твой ротик, не проникнет в лёгкие… Вода, Я НЕ–НА–ВИ-ЖУ ТЕБЯ!!! БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА!!! Ты будешь жить… моя девочка… это твоя… мама… тебе обещает… ТЫ БУДЕШЬ ЖИ–И–ИТЬ!!!

Мои ноги коснулись дна, и почти сразу же боковое зрение засекло каких–то людей не людей — одним словом, существ, со всех сторон тянущих руки к моей Машеньке.

— ПРОЧЬ, МЕРЗКИЕ ТВАРИ!!! ВЫ НЕ ЗАБЕРЁТЕ ЕЁ У МЕНЯ!!! КАТИТЕСЬ В СВОЙ АД И ЗАБУДЬТЕ ОБРАТНУЮ ДОРОГУ!!! — не своим голосом прорычала я и сгребла девочку в охапку, ощутив внезапный прилив нечеловеческих сил и энергии.

Подобно дикому свирепому зверю, загнанному охотниками в ловушку и понимающему, что терять ему больше нечего, я рванула напролом, прочь из воды и прочь от существ… — куда? — сама не знаю. Я знала лишь одно: умру, но спасу своего ребёнка. Точка.

А мерзкие твари, потрясённые вначале видом утонувшей девчушки, потом моей неадекватной реакцией на их естественное желание помочь, продвигались рядом, при этом страшась приблизиться.

— Алён, отдай девочку! Ей помощь нужна! — умоляла одна из тварей голосом Ивана.

Врёшь, не проведёшь! Я же сказала, что не отдам её тебе, поганая смерть!!!

— Отдай девочку, слышишь? Ты в шоке! Отдай, говорю, а то сам отниму! — угрожала другая тварь голосом Матвея.

А вот это ты зря сказала, тварь…

— ВО–О–О-О–О–ОН!!! ПОШЛИ ВО–О–О-ОН!!! НЕ ПОДХОДИ–И–И-И!!! УБЬЮ–Ю–Ю-Ю!!! — словно умалишённая заорала я и вдруг бешено расхохоталась.

Наполненный яростью смех леденил душу двигавшихся в некотором удалении людей, растерянно созерцавших моё откровенное помешательство. А драгоценное время всё уходило и уходило, сокращая шансы на спасение девочки…

— Стоять! — вдруг услышала я над собой громкий и жёсткий, словно удар хлыста, голос одной из тварей… какой–то знакомой твари.

Не–е–е-ет… это не тварь… это голос Телара.

Как вкопанная замерев на месте, я подняла безумный взгляд на мужчину, внезапно преградившего мне дорогу своим могучим торсом.

— Девочку ещё можно вернуть к жизни, но мы теряем время. Я знаю, что ты можешь её спасти и сумеешь, и готов помочь. Скажи, что нужно делать? — точно рентгеновским лучом пронизывая меня насквозь проницательным взглядом, твёрдо сказал Телар, внимательно следя за моей реакцией.

Похоже, в выражении моего лица он прочёл проблески сознания и, не теряя больше ни секунды, со словами: «Я уложу её на землю, чтобы ты могла сделать искусственное дыхание» — вытащил Машеньку из моих слабеющих рук и быстро уложил на песок.

— Работаем, быстро, — словно доктор, сказал Телар. Его слова предназначались для моих ушей, но скорее для отвода глаз: мужчина быстро запрокинул голову ребёнка и заглянул в рот, раздвинув губы пальцами. — Всё чисто, — удовлетворённо заметил он и со словами: «А теперь освободим лёгкие от воды» — взял девочку за щиколотки и поднял в воздух вверх тормашками.

Медленно возвращаясь в сознание, я подскочила к Машеньке и, придерживая её за спинку одной рукой, ладонью второй принялась легонько нажимать ей на животик, помогая лёгким избавиться от воды, которая тонкой струйкой сразу же начала вытекать изо рта ребёнка.

— Отлично, ты молодец, — похвалил Телар, укладывая девочку обратно на песок, как только лёгкие девочки очистились. — Теперь — искусственное дыха…

— Я сама, — твёрдым голосом прервала я его. — А ты — сердце.

Коротко кивнув, Телар упал на колени рядом с тельцем и пальцами — чтобы не повредить хрупкую грудную клетку ребёнка — принялся делать массаж сердца: несколько нажатий — и мой выдох в полуоткрытый ротик, несколько нажатий — и опять выдох…

— Ну, давай же, дыши… пожалуйста, дыши… — задыхаясь от блокирующих дыхание слёз, умоляла я безжизненное тельце.

Я всматривалась в приоткрытые застывшие глаза девочки и чувствовала, как отчаяние с новой силой начинает овладевать моим сознанием, ещё немного — и очередной взрыв горя разорвёт душу на части и помутит рассудок. Так не должно быть, это несправедливо — девочка ещё так мала, ей бы жить да жить! — кричало подсознание, с неимоверной энергией сопротивляясь жестокой реальности.

А лёгкий ветерок беззаботно гулял по верхушкам деревьев, плавно спускался до самой земли, равнодушно обдавая тёплым дыханием столпившихся людей, в напряжённом ожидании замерших вокруг Машеньки в надежде на чудо. Они напоминали театр пантомимы: переживаемая совместно трагедия превратила лица молодых, пышущих здоровьем и жизнью людей в похожие серые маски горя, отчаяния и жалости, словно на их глазах умирал очень близкий каждому из них человек.

Гибель человека — всегда трагедия, но гибель ребёнка… не подобрать подходящих слов, чтобы описать глубину переживаемых эмоций, масштаб катастрофы. Дети гибнут каждый день, но они — абстрактные дети, их словно не существовало в реальности, потому что вы никогда не были знакомы с ними лично и теперь уже не познакомитесь, поэтому весть о том, что где–то далеко погиб какой–то неизвестный ребёнок, воспринимается вами, несомненно, с сожалением и всё же не может быть до конца осознана и прочувствована вашим сердцем. Возможно, это своеобразная защитная реакция нашего организма — не принимать слишком близко к сердцу многочисленные человеческие трагедии, иначе какое самое крепкое и тренированное сердце смогло бы их пережить.

Но не абстрактный, а реальный ребёнок, ещё полчаса назад умилявший вас своей непосредственностью, топавший маленькой ножкой, хлопавший в мягкие ладошки, приводивший вас в восторг румянцем и очаровательными ямочками на щёчках; ребёнок, каждым своим жестом, взглядом и складочкой на пухлом тельце гордо кричавший: «Вот я какой! И я живу!» — и вдруг этот ребёнок, не шелохнувшись, лежит перед вами, похожий на восковую куклу, и никакой самый искусный мастер не в состоянии вернуть неудачной копии красок и жизни оригинала… Это ужасно, и это неправильно…

Матвей, Иван, туристы–владимирцы в полном составе и пьяная компания с пикника — кто на коленях, упёршись ладонями в песок, кто на корточках — все замерли на песке вокруг нас с Машенькой, не сводя глаз с её бескровного личика, словно боясь пропустить что–то архиважное. Вот сейчас она пошевелится, попросит что–нибудь, и тогда все они сорвутся с места и бросятся исполнять её пожелание — это всё, что они могут для неё сейчас сделать, но этому «всё» нет предела, нет границ. Если девочка скажет, что ей жарко, — они устроят для неё зиму, если пожалуется, что солнышко режет ей глазки, — устроят ночь… Они сделают всё, абсолютно всё, чтобы только девочка жила, чтобы снова услышать её звонкий смех хотя бы один разок — самый малюсенький–премалюсенький разок… пусть только она раскроет ротик и попросит… Ну пожалуйста, попроси… ПОПРОСИ–И–И-И–И–И!!!

И лишь один человек оставался безучастным к происходящему и, казалось, так до конца и не понял, что произошло. Мать девочки стояла чуть поодаль ото всех остальных и, с трудом удерживаясь в вертикальном положении, изо всех сил напрягала глаза в попытке сфокусировать взгляд на том, что происходило на песке всего в нескольких метрах от неё. Мозг её спутников уже давно прояснился и оцепенел, скованный ужасом от осознания происшедшего. Что же касается женщины — по–видимому, она приняла настолько серьёзную дозу алкоголя, что не только забыла о том, что у неё есть дочь, но и вряд ли вообще ассоциировала себя с живым разумным существом — настолько пустым и лишённым осмысленности был её взгляд. На миг мне показалось, что если включить музыку громче — она начнёт пританцовывать, насколько ей позволят заплетающиеся ноги. И это мать?! Пьяная скотина…

— Ну дыши же, малышка, дыши, пожалуйста! — сквозь зубы выдавила я из себя, не переставая на пару с Теларом работать над девочкой. Мы действовали как единое целое, и по его лицу, испещрённому морщинами от напряжения и целеустремлённости, я читала, что он, так же как и я, не оставит попыток реанимировать Машеньку, даже если придётся работать до ночи, до утра, неделю, месяц…

Да пошла ты… лесом, мерзкая судьба!!! Плевать я хотела на то, что ты предначертала малышке!!! Слышишь ты, мразь поганая? ПЛЕ–ВА–ЛА Я НА ТЕБЯ!!! Если потребуется, я вдохну в девочку свою собственную жизнь, усилием воли заставлю её слабое сердечко биться!!! Я сделаю это, слышишь ты, трус? Ты самый настоящий трус — подлый, двуличный, действующий исподтишка, выбравший подходящий момент, чтобы… покуситься на жизнь беззащитного существа, существа, которое не сделало никому ничего плохого, существа, не способного за себя постоять… Но ты просчиталась, зараза, у Машеньки есть защита — я, вместо матери, готова стоять за неё до последнего вздоха, тебе не забрать больше моего ребёнка… Судьба, почему у тебя нет человеческого облика, а?! Сложно драться, не видя глазами соперника, а лишь ощущая его незримое присутствие. Можешь не отвечать на мой вопрос, я знаю почему: потому что каждый второй, живущий на этой планете человек, даже самый тихий и миролюбивый, хоть раз в жизни, но жаждал двинуть тебе ногой под дых, вцепиться обеими руками в глотку, разбить в кровь кулаком твою скалящуюся физиономию…

Истощённые душевные силы, в отличие от колоссальных физических, начали быстро покидать меня: сколько времени отпущено беспроцентной кредитной линией жизни на то, чтобы без трагических последствий вырвать человека из мглы потустороннего мира? Десять минут, пятнадцать? Не знаю, сколько из них уже прошло, сколько секунд отстучало, каждая из которых — похоронный набат, но чувствую, что много, непозволительно много…

Готовая взвыть от неимоверного отчаяния и нахлынувшей вместе с ним, всегда готовой паники, боковым зрением я ухватила в стороне какое–то движение. Мгновенно зафиксировав взглядом источник беспокойства и осознав, что именно происходит, я почувствовала бесконтрольный взрыв ярости — пьяная мамаша нагнулась, едва не свалившись, подняла с песка и теперь с интересом рассматривала на ладони… обыкновенный камешек.

Всё произошло внезапно: зарычав от бессилия, горя и злости, трясясь от не поддающейся контролю ярости, я вскочила на ноги и набросилась на ничего не подозревающую горе–мамашу, словно атакующий игрок в американском футболе — на обладателя мяча. Это она во всём виновата, не смерть, не судьба, а она — существо, чудовище, нелюдь. Я врезалась в неё с такой силой, что женщина, словно куль с дерьмом, отлетела на несколько метров и рухнула на песок, мыча что–то нечленораздельное. Я не замечала ничего и никого вокруг, не слышала внезапного бурного оживления за своей спиной; всё, что глаза соглашались видеть, — бесформенную массу моего врага, копошащуюся на песке, словно полудохлая пиявка; всё, о чём мечтала в этот момент, — чтобы меня не оттащили от неё слишком рано, чтобы дали возможность разбить её морду в кровь, мне, человеку, который ни разу в жизни не дал никому даже пощёчины. Встань, сволочь, поднимись — в отчаянии взывала я про себя к бесформенной массе, стоя над ней со сжатыми до боли кулаками, глотая слёзы горя и ярости, — я не могу бить лежачего, даже такую мразь, как ты…

— Алёна, Машенька очнулась!!! — вдруг услышала я за спиной радостный возглас Телара, не слишком громкий, явно сдержанный. Казалось, мужчина боялся разговаривать громко, как будто опасался спугнуть жизнь, возвратившуюся в тело Машеньки, но чувствующую себя в нём пока ещё очень неуверенно.

Что… что он… сказал? Я резко развернулась на пятках, потеряв равновесие и едва не упав. Вокруг лежащей Машеньки царило радостное оживление; тела людей посылали в пространство незримые импульсы положительной энергетики, образующей в радиусе нескольких метров живительный, целебный оазис. Я почувствовала, как энергетика коснулась обнажённых участков моей кожи и прогнала горячую волну эйфории по всему телу, очищая организм от последних остатков отрицательных эмоций, спешащих покинуть ставшую опасной для них среду обитания в поисках более подходящего места. Словно зомби, я тяжело перебирала ногами, приближаясь к девочке, боясь поверить словам Телара — и напрасно: учащённо дыша и не переставая сжимать кулачки, девочка испуганно обводила глазами столпившихся вокруг неё людей, не понимая, чем заслужила такое внимание со стороны взрослых. Почему все они склонили над ней головы? И почему они плачут или едва сдерживают слёзы? Почему все они как один смотрят на неё так жадно, как вчера смотрела на неё соседская Наташка, когда Машенька с наслаждением облизывала тающее от жары эскимо? Губки девочки задёргались, глазки наполнились слезами, и, часто зашмыгав носиком, девочка громко заревела.

— Ма–а–а-ма–а–а!!! — заливалась девочка, сотрясаясь от рыданий. — Ма–а–а-ма–а–а-а–а–а!!!

Как будто наткнувшись на невидимое препятствие, я замерла на месте, так и не успев приблизиться к Машеньке; перед глазами поплыла рябь, а в висках сильно–сильно запульсировала кровь, точно до смерти испугалась чего–то страшного и пыталась вырваться вон из вен, спасаясь бегством. Мне показалось, что кто–то неведомый, обладающий неимоверной силой, пробил своей грязной рукой мою грудную клетку и, сгребя в ладонь трепыхающееся сердце, сначала крепко сжал его, а потом начал мять в своей жёсткой, шершавой ладони: девочка звала маму, самую родную, близкую и любимую… маму… которая только что чуть не лишила её жизни и которая в данный момент валялась на песке, ни на что не способная, и походила на пьяную скотину… ГОСПОДИ, ГДЕ ТВОЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?!

Потрясённое сознание внезапно отключилось, не оставив ни записки, ни голосового сообщения; махнуло крылом и упорхнуло куда–то в неизвестность, предоставив меня самой себе. Я не чувствовала больше ни радости, ни ярости — вообще никаких эмоций. Мне просто хотелось умереть. Не обращая ни на что внимания, я медленно побрела прочь, не разбирая дороги и не жалея босых ног, сначала по песку, в горку, а потом напролом через траву и кусты. Ветки хлестали по лицу, острые колючки какого–то растения в кровь расцарапали руки и ноги, а я всё брела и брела. Я не сразу поняла, что происходит, лишь почувствовала, как взмываю вверх, и в тот же миг ощутила успокаивающую теплоту человеческого тела — кто–то взял меня на руки и прижал к груди.

— Куда же ты отправилась, дурашка… — раздался над ухом мягкий, воркующий голос Телара, прозвучавший необычайно нежно и… по–матерински.

Ничего не ответив и даже не подняв на него глаз, я порывисто обхватила шею мужчины обеими руками и, уткнувшись лицом в его грудь, горько разрыдалась…

Не знаю, сколько времени прошло, пока я наконец выплакалась, немного успокоилась и Телар счёл возможным показать меня людям. Как бы то ни было, он принёс меня обратно на пляж, где изнывали от волнения и нетерпения ребята. У берега, нагруженный нашими вещами, покачивался на волнах катер, егерь не спеша осматривал винт мотора, счищая с него намотавшиеся водоросли. Телар осторожно поставил меня на песок.

— Всё в порядке, она может ехать, — спокойно сказал он, говоря про меня в третьем лице, как будто не был уверен в том, что я сама в состоянии за себя ответить.

Ребята посмотрели на меня долгим, изучающим взглядом, и Матвей протянул мне одежду.

— Помочь одеться? — участливо спросил он, готовый прийти на помощь в любой момент.

— Справлюсь, — коротко сказала я и сама испугалась своего голоса — мне показалось, что моими устами разговаривала древняя, полуживая старуха. — Где девочка? Почему никого не видно? — я озиралась по сторонам, не понимая, куда подевались люди.

— Туристы повезли её в больницу на своей машине, — ответил Иван и, заметив, что его слова меня напугали, поспешил успокоить: — С ней всё в порядке, просто мы решили, что в любом случае нужно показать её врачам — мало ли что. Эти козлы с пикника все перепились, поэтому повёз её Вадим, он же попросит врачей, чтобы девочку не отдавали им до тех пор, пока не протрезвеют.

Без конца цепляясь за руку Матвея, с третьей или четвёртой попытки я наконец попала ногами в штанины и кое–как натянула джинсы.

— Ну что, поехали домой?

Я угрюмо кивнула головой и сделала неуверенный шаг в сторону лодки — ноги отказывались подчиняться. Не дожидаясь, пока я грохнусь, Телар подхватил меня на руки и, пройдя по воде, осторожно усадил в лодку. Я не слышала, о чём говорили между собой мужчины, не видела, как пожимали на прощание друг другу руки. С трудом осознавая, где нахожусь и что произошло, я обмякла в кресле, уставившись отрешённым взглядом куда–то вдаль, на воду…

Горечь и боль

Проводив меня до дверей домика и проследив, чтобы я благополучно вошла в свою комнату, друзья медленно побрели к беседке неподалёку и уселись на лавочку за длинный деревянный стол.

— Вань, что–то мне всё это не нравится, — Матвей машинально наматывал на палец край рукава футболки, задумчиво глядя на дверь нашего домика. — Такая реакция… Я всё понимаю, стресс действительно адский, не каждому приходится пережить ТАКОЕ… тут и мужик не выдержит, а она всё же женщина, сильная правда, но всё же всего лишь слабая женщина… Однако…

— М-да… — Иван напряжённо о чём–то размышлял, покусывая ноготь. — Знаешь, что–то тут не чисто. Когда она на мать Машеньки набросилась, я подумал, окажись у неё в тот момент под руками ружьё — она бы её грохнула не задумываясь, точно пристрелила бы… Столько ярости, ненависти и столько… боли… Вот ты бы пристрелил?

— Я?! Ты что, дурак, что ли? В лобешник, может, и впаял бы, но убивать… нет, разумеется, нет… хотя они и уроды: разве можно маленького ребёнка без присмотра у воды оставлять?

— А она бы пристрелила… Знаешь, я думаю, что это не простой стресс, — он задумчиво посмотрел на друга. — Беда у неё какая–то.

Иван наконец–то отгрыз мешавшийся кусочек ногтя и принялся за второй.

— Хорош грызть, — проворчал Матвей и шлёпнул Ивана по руке. — Сказал же, что перцем мазать начну, как маленькому.

— Отстань, — раздражённо отмахнулся от него Иван и снова сосредоточился на ногте. — Ты же знаешь, когда я нервничаю — всегда грызу ногти, а сейчас я нервничаю… жалко её… Слушай, нужно её отвлечь. Давай что–то придумаем, развеселим Алёнку как–нибудь, она в таком состоянии, что как бы не сотворила с собой чего–нибудь плохого.

— Ты прав, как всегда, — Матвей несколько оживился и начал перебирать варианты: — А что можно организовать в этой глуши? Хм… можно устроить пикник с шашлыками… хм… что–то больше ничего в голову и не идёт… что ещё… можно поехать в Астрахань, там уж точно найдём, где развлечься. Как ты думаешь, что она любит?

— Хм… Кино и театр точно отпадают — не тот случай… может, ночной клуб какой–нибудь… — с сомнением в голосе предположил Иван.

— Со стриптизом, — встрял Матвей, и его глаза оживлённо заблестели.

— Мот, остынь, мы же не тебя развлекать планируем, а Алёну, — раздражённо отрезал Иван, бросая на друга уничтожающий взгляд.

— Так я и говорю: в ночной клуб с мужским стриптизом, — Матвей невинно захлопал длинными ресницами.

— Ты сам–то понял, что сказал? Ты хочешь смотреть мужской стриптиз? — Иван удивлённо поднял брови.

Матвей понял свою оплошность и спешно попытался реабилитироваться:

— Э–э–э-э… да ты что, не знаешь меня, что ли? Это я так… ради Алёны же… ради неё могу и посмотреть, не растаю.

— Не говори ерунды. Обычный ночной диско–клуб с попсой, возможно, с концертом перед дискотекой. Нужно поспрашивать местных, что тут у них хорошего есть.

— О» кей, только предлагаю для начала поинтересоваться, чего дама желает, может, она вообще никуда не захочет идти… спать ляжет… Подожди, сейчас схожу выясню, а заодно и проверю, жива она там ещё или как.

Я вошла в комнату, точнее, усилием воли вволочила себя внутрь и обмякла на кровати, с трудом осознавая, кто я и где нахожусь. Беспорядочные, путающиеся в голове безрадостные мысли перемешались с яркими отрицательными эмоциями, образовав мощный клубок негативной энергии, направленной внутрь меня. Я тщетно предпринимала слабые попытки вытолкнуть этот тяжёлый, давящий и невероятно болезненный клубок из головы — мне не хватало внутренних сил и… положительной энергии. Душа болела, и мне казалось, что она наслаждалась этой болью, подобно маньяку, медленно и аккуратно превращавшему тело беззащитной жертвы в кровавое месиво острым скальпелем и предпринимавшему единственное усилие — сохранять в этом измученном теле жизнь как можно дольше. А жертва, потеряв последнюю надежду на спасение, жаждала лишь одного — умереть быстро и безболезненно.

Эмоции. Мысли. Переживания. Снова мысли, мысли и мысли, рой мыслей, отрывочных, спотыкающихся, жалящих и жгущих, разрывающих сердце, безостановочных и беспощадных…

«Господи, ну зачем я живу? Скажи — зачем? Зачем мне всё это?! — слёзы безысходности душили меня, сжатые в кулаки пальцы острыми ногтями до боли врезались в беззащитную плоть ладоней. — Скажи, ну кто это придумал? За–чем я жи–ву? Зачем я вообще появилась на этот свет?»

Боже, как же я себя ненавижу… я всё ненавижу и всех… хочется не просто плакать — хочется выть, как собака, выть бесконечно, раздирая горло до крови… да, хочется причинить себе невыносимую физическую боль, способную хоть чуточку заглушить боль души…

Ну кто, какой садист придумал, что мы должны жить, страдая, мучаясь, постоянно борясь за что–то… я не хочу этого, НЕ ХОЧУ!!! Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ЭТОГО ВЫНОСИТЬ!!! Лучше бы я сдохла или не рождалась вовсе… Ну зачем меня родили, зачем? Разве я просила об этом?! Разве меня предупреждали, что жить — это ТАК больно, ТАК бесчеловечно?! Лучше бы я сдохла сразу, при рождении… Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ!!! Я НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ ЖИТЬ!!! Лучше бы я не знала, что значит жить… умирать так страшно… там — пустота, неизвестность и холод… оттуда никто никогда не возвращался… поэтому страшно… никто не знает, что ТАМ на самом деле… И всё равно — я готова, хочу ТУДА, потому что больше не могу быть ЗДЕСЬ… Ну зачем меня родили, а?! Господи, как же жестока и несправедлива наша жизнь… ну что я такого сделала, а?! Неужели Ты способен ТАК жестоко наказывать меня за ошибку… глупую ошибку глупой молодости… неужели я действительно заслуживаю жить всю оставшуюся жизнь С ЭТИМ?! Я не могу… я так больше не могу… у меня больше нет сил бороться… Зачем? Ради чего? Ради КОГО?

Я не могла больше сдерживаться: моя душа рыдала навзрыд — и я рыдала вместе с ней, сумбурный водоворот мыслей осаждал измученный мозг — и я не могла найти себе места… Казалось, нет такой силы, которая смогла бы вразумить меня, хоть немного успокоить до предела взвинченные нервы, помочь подавить душевные страдания… Физическая боль — ничто по сравнению с душевными страданиями. Мы даже не представляем себе, на что физически способно человеческое тело в борьбе за жизнь, но мы также и представить себе не можем, как быстро могут отравить и уничтожить нашу хрупкую жизнь душевные страдания…

Безысходность… кругом сплошная безысходность, горечь и боль… боль, сильнее, чем от утраты близкого человека; боль перманентная, всеобъемлющая и нарастающая, НЕОТВРАТИМАЯ, как языки пламени горящего вокруг леса; боль, которая не поддаётся описанию, и телесная, как будто электрическим током пронизывающая насквозь все твои клеточки, и душевная, мощными, постоянно сжимающимися кольцами охватывающая сознание; боль, которую не в состоянии вынести ни одно живое существо, наделённое разумом и нервами… Или свихнуться, или умереть, третьего — не дано…

Я подпёрла лоб рукой и закрыла глаза… Слёз уже не было, я рыдала беззвучно, и что–то страшное ощущалось в этом немом содрогании мышц лица и тела, как будто я постепенно сходила с ума… Отчаяние, боль, горечь, горечь и снова горечь — больше никаких эмоций и лишь одно желание — умереть…

Боже, как же я хочу умереть… но я не могу убить себя сама, нет, ни за что! Я — борец! Я просто НЕ СМОГУ УБИТЬ СЕБЯ САМА!!! Господи!!! Сделай это за меня, ну пожалуйста, ну хоть в этом помоги!!! Или направь кого–нибудь, кто может помочь мне расстаться с жизнью… я не могу больше С ЭТИМ жить…

Раздался осторожный стук в дверь.

Кто это? Да кто бы там ни был… Не хочу никого видеть, хочу пережить эту боль одна, как всегда…

Моя ладонь скользнула по лицу, и рука безжизненно упала на колени. Я уже дошла до такого состояния, когда не было никаких сил испытывать хоть какие–нибудь эмоции, включая отрицательные.

Пустота… отрешённость… безразличие… точка.

Стук в дверь повторился, на этот раз более настойчивый. Глупо, конечно, так думать, но, может, Господь услышал крик души и там, за дверью, — тот, кто избавит меня от страданий на этом свете? Я не знаю, что ожидает меня на ТОМ, но уверена, что жизнь или смерть не могут состоять только из чёрных полос — зебра есть зебра, — значит, на том свете я честно заработала белые…

— Войдите, — безразлично прошептала я.

Дверь тихонько приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась голова Матвея. Он быстро, абсолютно корректно оценил ситуацию и сделал вид, что ничего не произошло и он ничегошеньки не заметил.

— Алёнкин… э–э–э-э… мы тут с Вано думаем немного развлечься, ты как, присоединишься? — мужчина вопросительно смотрел на меня, ласково улыбаясь.

Красивые всё же у него глаза, и улыбка красивая, добрая, искренняя, душевная какая–то, так и веет от неё теплом… И всё же мальчик ты ещё и многого не знаешь, не умеешь, да и не понимаешь… Меня сложно провести — я нутром чувствую эмоциональный настрой. Вот сейчас чувствую твою озабоченность моим плачевным состоянием, искреннее желание помочь… Ну чем ты можешь мне помочь, а, чем? Не нужно мне твоё участие, а тем более сострадание и жалость, я привыкла справляться со всем сама. Да, не женское это дело, и ты даже не представляешь, насколько трудно, ужасно трудно… скрывать от посторонних глаз боль, которая выедает тебя изнутри, рвётся наружу; насколько мучительно держать всё всегда в себе… Но эта боль — моя, и только моя, и я не имею никакого морального права переносить её на других… Эх–х–х… Но мне не привыкать… я сильная и справлюсь… Как всегда…

— Матвей, спасибо, но я как–нибудь сама… я… я… не в состоянии сейчас развлекаться… У меня одно желание — напиться… — с трудом выдавила я из себя, глядя на него пустыми, ничего не видящими глазами.

— Алён, да нет проблем! — несколько оживился Матвей. — Мы с Вано тоже не прочь расслабиться. Ты что пьёшь — мартини, водку, коньяк, вино, виски, что–то ещё? — И он снова улыбнулся, теперь уже отворив дверь пошире и протиснувшись в комнату целиком.

Вот смешной — я не могла не улыбнуться про себя своим собственным мыслям. Он что, боялся входить, что ли? Опасался, что, находясь в невменяемом состоянии, я запущу в него табуреткой или ещё чем–нибудь тяжёлым? Смешной, честное слово… Так как быть? Да, у меня сейчас одно желание — умереть, поэтому хочу остаться одна, но… я не хочу оставаться одна, всё моё естество противится этому, чувствую. Что это — инстинкт самосохранения? Организм включает не использовавшиеся ранее запасные ресурсы, пытаясь всеми правдами и неправдами поставить меня на ноги? Почему я чувствую, что мне сейчас НУЖНА компания? Да какая разница почему… я доверяю интуиции и сделаю то, что она подсказывает: буду пить с ребятами. Сегодня напьюсь в стельку. Я хочу этого. Мне это необходимо, чтобы забыться. Как жаль, что можно только забыться, получить временное облегчение, но нельзя забыть совсем… Невозможно избавиться от депрессий, не устранив причин, их порождающих. Но как искоренить причины?! В большинстве случаев это невозможно. Я бы не задумываясь легла под нож хирурга, согласившегося удалить кусочек мозга, хранящий в себе ненавистную информацию, мешающую мне жить и наслаждаться жизнью… но он ещё не родился, точно знаю.

— Сегодня я пью… водку… с апельсиновым соком, — выдавила из себя я.

— Отлично! Заберём тебя чуть позже на небольшой пикничок. Сейчас всё организуем по–быстрому и придём. Ты… это… будь готова, — он пулей выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Медленно поднявшись с постели, я пошла в ванную комнату — нужно было срочно привести себя в порядок, хотя бы относительный. Понятно, что после такого стресса не стоило даже смотреть на себя в зеркало, не то чтобы показываться на люди, но оба мужчины стали невольными свидетелями моей истерики, поэтому их стесняться не стоило, а чужих не будет… только свои… свои… Хм, удивительно, но за столь короткое время ребята действительно стали для меня своими, они для меня как старшие любимые братья, но при этом иногда я ощущаю себя их мамой… необычные ощущения, но приятные. Я внимательно изучила своё отражение в зеркале. М-да… ну и ро-о… Пожалуй, единственное, что можно сделать за столь короткое время, чтобы хоть чуть–чуть снова походить на человека, — устроить своему лицу контрастный душ для снятия отёков и красных пятен да подлечить глаза чайными примочками, вот, собственно, и всё. Ну что же, вперёд.

Я разделась и шагнула в душевую кабину, отрегулировала воду и с головой окунулась в блаженство, доставляемое тёплой водой, нежно обволакивающей обнажённое тело. Как же хорошо! Удивительная вещь: тело — это нечто материальное, ощущаемое, душа — нечто нематериальное и даже сюрреалистичное, но почему–то они взаимосвязаны и взаимозависимы. Если плохо вашей физической оболочке, то это непременно негативно сказывается на вашем душевном состоянии, и наоборот. Тепло воды, оживляющее тело, оживляет и душу, вы ощущаете, как оно быстро согревает все клеточки кожи и плавно перетекает на эмоции, согревая и их. Мне уже лучше, спокойнее, мы с душой постепенно расслабляемся, ещё чуть–чуть — и захочется спать — нормальная реакция после стресса.

А теперь немного шоковой терапии: добавляю холодной воды. Бррр… совершенно другие ощущения: тело как будто очухивается от тёплой, сонной истомы, встряхивается, напрягается, подаёт возбуждающий импульс эмоциям, которые начинают работать в ускоренном темпе, переваривая полученную физическую информацию, и очень скоро выдают ответную реакцию: «Ты что творишь, подруга?! Заморозить нас всех решила? Тепло давай!» Тепло? Хорошо. Добавляю горячей воды и снова моментально начинаю расслабляться… А теперь холодную… и снова горячую… холодную… горячую… А вот теперь достаточно, я чувствую, что мои тело и душа ожили, им лучше, уютнее сосуществовать вместе, они успокаиваются…

Я закрутила краны, вытерлась полотенцем и оделась. Джинсы и футболка — то что нужно. Теперь пять минут полежать с чайными примочками на веках — и готово. Краситься не стоит: нет более страшного монстра, чем опухшая накрашенная женщина, — это я уже давно поняла. Почему–то тушь не скрывает отёчность и припухлость век, а подчёркивает их, так что не буду усугублять.

Промокнув ватные тампоны в заварке, я их немного отжала и, улёгшись на кровать, положила примочки на сомкнутые веки, аккуратно расправив края. Глаза обожгло приятной прохладой. Мгновенно расслабившись, я не заметила, как задремала.

Костёр

Меня разбудил осторожный стук в дверь. Я не сразу ответила — попыталась открыть глаза и не смогла, что–то мешало. Совсем забыла про примочки. Освободив веки, я легонько похлопала по ним подушками пальцев, проморгалась и открыла глаза.

— Войдите, — тихо сказала я, когда стук повторился.

В комнату зашёл Матвей.

— Куда мы идём? — безразличным тоном спросила я, нехотя поднимаясь с постели и натягивая на ноги кроссовки.

— К реке, но не здесь, а за территорией базы — через калитку справа, — ответил Матвей и, скользнув взглядом по моим ногам, заботливо добавил: — Надела бы ты лучше резиновые сапоги вместо кроссовок — в темноте змею сложно в траве заметить.

— Да и бог с ней, — равнодушно сказала я, тяжело шагая к выходу.

Матвей бросил на меня насторожённый взгляд, красноречиво говорящий: «Ну если ты даже на змей не ведёшься — дело дрянь». Ничего не сказав, мужчина уставился на мою футболку с короткими рукавами и неодобрительно покачал головой. Пошарив руками в ворохе верхней одежды на вешалке у входной двери, он снял с крючка и перебросил через плечо свою рыболовную куртку цвета хаки.

— Давай, цепляйся за меня, — заботливым голосом предложил–приказал Матвей и подставил согнутую в локте руку.

Ни о чём не думая, я машинально взяла его под руку и, словно механическая кукла, до упора заведённая большим железным ключом, зашагала рядом с ним к реке… хотя почему к реке? Я зашагала в никуда, просто бездумно зашагала, и всё.

Смеркалось. Закат, сумерки, полумрак, мрак — эти слова, принадлежащие неотъемлемой части суток, ассоциируются с чем–то тёмным, тревожным и безжизненным; с закатом жизни чего–то светлого, тёплого и живого. М-да. Как раз моё состояние души, лучше и не скажешь. Не в этом я сейчас остро нуждаюсь для восстановления душевного равновесия.

Я понуро брела рядом с Матвеем, заботливо поддерживавшим меня под руку, не замечая прелести тихого летнего вечера с опускающейся на землю ласковой прохладой, не слыша и не ощущая смены караула представителей дневной и ночной флоры и фауны, наполняющей окружающее пространство новыми необычными звуками. Когда всё плохо — плохо всё. Ну почему зашло солнышко? Почему хоть раз в жизни не задержалось на небе для меня всего на пару лишних часов? С ним было бы несоизмеримо проще взять себя в руки и заставить прийти в себя. А так — лишь мрак, пустота и безысходность.

Мы прошли по знакомой, мощённой кирпичом дорожке мимо бани, вышли на пригорок и, пройдя ещё с десяток метров вправо, уткнулись в калитку, ведущую за территорию базы. Недолго думая Матвей пнул калитку ногой, пропустил меня вперёд, не выпуская моей руки, и, протиснувшись следом, взял курс на узкую тропинку, убегавшую вдоль реки и прибрежных камышей куда–то вдаль, далеко–далеко.

Метрах в ста от нас по ходу движения, чуть правее от тропинки, ярко горел костёр, возле которого копошилась знакомая фигурка Ивана, с каждым нашим шагом становившаяся всё крупнее и крупнее. У костра стояли четыре складных стула, одному их которых этим вечером была уготована ответственная роль стола, которую он честно и играл, приютив на себе несколько простых стеклянных стаканов, позаимствованных из столовой, и тарелку с фруктовым ассорти. Бутылки и пакеты с алкогольными и безалкогольными напитками, не поместившиеся на мини–столике, выстроились в стройную вереницу на траве, рядом с его ножками. Что–то насвистывая себе под нос, Иван ломал о колено толстые сучья и бросал их в костёр, потакая его неуёмному аппетиту. Завидев нас, он выпрямился и, улыбнувшись как радушный хозяин, жестом пригласил нас располагаться и чувствовать себя как дома.

— Алён, а может, всё же коньяк? — Иван вопросительно посмотрел на меня, когда все мы расселись, и я скользнула взглядом по напиткам.

— Нет, спасибо, я не пью коньяк, совсем, — задумчиво ответила я.

— Что, клопами пахнет? — хохотнул Матвей и потянулся за бутылкой водки.

— А ты их нюхал? — саркастически заметила я и в упор посмотрела на него.

Матвей смутился и повёл плечами:

— Ну–у–у, так обычно говорят…

Мало ли кто и что говорит — зачем повторять чужую глупость? Терпеть не могу тупые шутки и сегодня тем более не готова их терпеть.

— Я в принципе не люблю крепкие напитки в чистом виде, а коньяк, как правило, ни с чем не мешают. Сам по себе чистый вкус коньяка мне не нравится, поэтому я его и не пью. Другие крепкие напитки я пью только в виде ингредиентов алкогольного коктейля либо с соком или каким–нибудь газированным напитком типа фанты или колы, — задумчиво отчиталась я. И вообще, крепкие напитки я пью только тогда, когда мне очень плохо… но об этом я промолчу.

Мы молча сидели у костра и тупо пили, уставившись на огонь, точнее, я — уставившись на огонь, а ребята без конца бросали на меня насторожённые взгляды. То ли они не знали, как завязать разговор, то ли переживали, что, глуша водку такими темпами, я скоро превращусь в овощ, — одному богу известно, как бы то ни было, никто из них не осмеливался нарушить тишину.

Первым сдался Иван:

— Алёнк, ты… это… не слишком активно начала?

Странный он: говорила же, что сегодня пью, а это всегда означает… ах да… откуда же им знать, какой конкретно смысл я вкладываю в эти слова? Пью — значит собираюсь напиться.

— Вань, ты не переживай, пьяная — я совсем не буйная, соображаю нормально, веду себя прилично и мордой в салат не падаю, — немного помолчав и отхлебнув большой глоток коктейля, выложила я про себя всю подноготную.

— А мы не за себя, а за тебя волнуемся, — осторожно вступил в разговор Матвей.

— За меня не нужно волноваться, буду в порядке, — спокойно сказала я и снова отхлебнула большой глоток из стакана.

— Знаешь, если тебя что–то мучает — расскажи нам, вдруг полегчает или помочь чем сможем, — из самых лучших побуждений рубанул с плеча Матвей.

Краем глаза я уловила, как Иван бросил на друга уничтожающий взгляд, красноречиво говоривший: «Идиот! Психотерапевт хренов! Куда же ты так сразу–то, без подготовки!»

Ванька, как всегда, прав — не готова я пока к душеизлияниям, вот напьюсь, тогда, возможно, созрею. Возможно… Никому я про это не рассказывала… не могла… но и сил держать всё в себе давно уже не осталось…

Снова повисла тягостная тишина, лишь сухие сучья весело трещали, оживлённо беседуя с языками пламени, казалось, ничто на свете не могло смутить эту странную компанию или прервать затянувшийся разговор. Хотя нет… когда коварный огонь за болтовнёй незаметно сожрёт все сучья, беседа утихнет… навсегда… и ничто больше не нарушит тишины.

— Ты не замёрзла? Дать куртку? — снова попытался завязать разговор Иван.

— Не нужно… мне тепло… лучше налей, — сухо отозвалась я и протянула ему пустой стакан. — Да не жалей водки, лей больше, — раздражённо упрекнула я Ивана, заметив, как он пытается смухлевать, изрядно перебарщивая с соком.

Иван молча выполнил мою просьбу и, тяжко вздохнув, переглянулся с Матвеем.

— Ребята, хватит в гляделки играть, а? Дайте напиться спокойно, или вы хотите, чтобы я ушла, в одно рыло нажралась и отрубилась где–нибудь под деревом? — устало сказала я, отхлёбывая из стакана.

Никогда раньше — за исключением сегодняшнего пляжа — не слышавшие из моих уст подобных выражений, мужчины на миг опешили, но, стремясь обрести контроль над собой, поспешно побросали свои стаканы и принялись заниматься кто чем, пытаясь замаскировать ошеломлённые выражения лиц. Матвей начал яростно перемешивать сучья в костре — так, что вырвавшийся из огня сноп искр едва не прожёг нашу одежду; Иван стал смешно подскакивать вокруг костра, прихлопывая ладонями комаров.

Созерцание Ваньки, гоняющего комаров, вызвало у меня ассоциации с первобытным человеком, коряво исполняющим перед отдыхающими у костра собратьями танец удачливого охотника. Вот он, подобно следопыту, выслеживает добычу, замирает, прицеливается и в прыжке наносит смертельный удар, а потом, оскалив беззубый рот — это я не про Ваньку, — удовлетворённо осматривает оружие — руки, демонстрируя, что охота удалась.

То ли образы, нарисованные воображением, оказались настолько комичными, то ли спиртное начало оказывать ожидаемое действие, только я вдруг звонко рассмеялась и, тыча пальцем в Ивана, сквозь смех воскликнула:

— Чукча — хороший охотник!

— И второй чукча тоже хороший! — быстро подсуетился Матвей и, бросив палку–шерудилку, гротескно поскакал рядом с Иваном, нарочито звонко хлопая в ладоши.

— Ой, ну и балды же вы, — я покатывалась со смеху над диким танцем, — но я вас так люблю! Вы такие милые!

Ага, это всё же алкоголь. Ну наконец–то!

Ничего не понимающий организм, выдрессированный строго контролировать потребление спиртного, долго и отчаянно сопротивлялся лошадиным — по его представлениям — дозам и в конце концов сдался на милость победителя, который и не думал проявлять милосердие. Алкоголь сработал словно бомба замедленного действия и внезапно взорвал мозг. Я ощутила, как сознание постепенно очищается от назойливых тягостных мыслей, я бы даже сказала — от мыслей вообще. Наверное, так себя ощущают придурки из психушки. Мне стало хорошо и спокойно, если, конечно, не принимать во внимание мысль о том, что ты придурок… или придурка? Ха–ха два раза…

— Малыш! И мы тебя любим! Очень–очень! — вдохновлённо закричали ребята.

Пользуясь резкой переменой в моём настроении, они накинулись на меня с обеих сторон, словно маленького ребёнка поглаживая по головке, по спинке — бррр… аж мурашки побежали… ещё бы в макушечку чмокнули, — едва не облив меня с головы до ног расплёскивающимся из их стаканов коньяком. «Во–во, — радостно ухмыльнулась я про себя. — Теперь нужно набросать на меня горящих спичек, и я превращусь в гигантский олимпийский огонь». Представив, насколько потрясающе буду выглядеть, объятая языками пламени, я было уже… «Дура! Стой!» — не дал мне реализовать блестящую задумку суровый окрик внутреннего голоса, как всегда проснувшегося не вовремя. Уволю, на фиг. «Стою — и что дальше? Хам…» — беззлобно сказала я про себя. «Огонь — это очень больно, и от него умирают. Ты превратишься в Алёну–гриль… или в головешку. Не отключай мозги!» — сердито отчитал меня голос. «Первый, первый, вас понял! Усё под контролем!» — хохотнула я про себя и допила остатки коктейля. «Больше не пей, нельзя, иначе через пять минут свалишься, как пьяная скотина, и не успеешь выговориться», — поучал голос. «Слушаюсь и повинуюсь, мой господин!» — снова хохотнула я про себя и приложила руку к голове, отдавая честь.

Ребята сидели на корточках рядом со мной и беспомощно хлопали глазами. Ха… Видели бы вы выражения их лиц: два взрослых пентюха, в течение последних трёх минут узнавшие, что с их банковских счетов некий гнусный хакер безвозвратно снял все деньги; жёны, как водится, переспали с садовниками; их дома смыло цунами, а сами они, как оказалось, — гомосексуалисты, причём смертельно больные… дотянут разве что до рассвета…

— Кто сдох? — глупо улыбнувшись, спросила я, с трудом фокусируясь на их лицах.

С видимым усилием заставив себя открыть рот, Иван тихо спросил:

— Алён, это с кем ты сейчас разговаривала?

Мать моя женщина! Я размышляла вслух! Это — последняя стадия, за которой следует полная отключка… и надолго. Действительно, пора кончать пить.

Стараясь утешить ребят и искренне веря в то, что правда их успокоит — конечно, поржут вместе со мной, удивляясь, как это они сами не додумались до такой прописной истины, — я мило улыбнулась и ответила:

— Да это я с внутренним голосом разговаривала, только и всего…

Хм… странные они, однако, нужно заняться их воспитанием. Почему–то объяснение их не обрадовало, а, скорее, наоборот: теперь они выглядят так, словно безжалостный доктор только что уточнил страшный прогноз — жить им осталось не больше часа.

— И о чём вы с ним беседовали, можно узнать? — участливо спросил Матвей, нервно сглатывая.

— Он мне нахамил, гад, дурой обозвал… дай ему в глаз, пожалуйста! — я попыталась умоляюще посмотреть на мужчину и… промахнулась взглядом, который пошарил–пошарил в пространстве и упёрся в пучок травы за его спиной. А ну и фиг с ним… — А ещё он сказал, что мне хватит пить…

— Дельное замечание, — задумчиво протянул Иван, одаривая меня таким жалостливым взглядом, которого удостаивается разве что ребёнок, вынужденный просить милостыню стоя у церкви.

— И что ты ему ответила? — чуть не плача от сочувствия, спросил Матвей.

— Слушаюсь и повинуюсь, мой господин! — радостно процитировала я сама себя и снова приложила руку к голове, отдавая честь.

— Молодец! — нашёлся Матвей, растерянно посмотрев на Ивана.

— Мальчики, а почему вы так странно выглядите? — с любопытством поинтересовалась я, решив всё же докопаться до истины. — Вас что–то смущает?

Мужчины снова переглянулись, как бы молча советуясь, стоит ли вести со мной подобные разговоры сейчас или отложить до утра, когда протрезвею. Потом, видимо придя к заключению, что способность соображать я пока не потеряла, они решились.

— Видишь ли, Алён, — издалека начал Иван, тщательно подбирая слова, — ты разговариваешь сама с собой, а это… э–э–э… как бы пояснить… ммм…

— …абсолютно нормально! — бодро закончила я за него, откровенно веселясь. Вот балды! Я же говорила, что в пьяном состоянии не теряю способности работать головой, а точнее, никогда не напиваюсь до состояния, когда отключается мозг, а ещё точнее — если мозг и отключается, то только вместе с моим телом.

Похоже, моё утверждение ничуть не обнадёжило ребят, понуро уставившихся на огонь. Детский сад, честное слово. Ладно, придётся напрячься и максимально чётко — с учётом обстоятельств — пояснить, что я имею в виду, чтобы они не думали, что у меня какая–нибудь белая горячка или помутнение рассудка на почве стресса. Хм… и почему они вечно пытаются записать меня в психи?! В поезде тоже… с червяком этим…

— Слушайте сюда, ор–р–рлы! — я специально заготовила для начала эту где–то услышанную фразу, поскольку так, по моему пьяному разумению, говорят трезвые люди. Но орлы почему–то безрадостно повесили клювы и скорбно вздохнули. Не унывая, я продолжала: — Мальчики, я не псих… э–э–э… психа… пси–хушка… вот блин, короче, психичка! Если мне нужно что–то… омбозго… об–мозговать, начинаю думать вслух, чтобы заде… задейййст… вовать разные хренюшки, помогающие обм… это делать. Работают и глаза, и уши — я так лучше вруб… врубаюсь. Сама себе задаю вопросы и сама же на них отвечаю, одновременно обдумывая. Обычно я это делаю пррро себя, а сейчас, спьяну, нечаянно озвучила и приукрасила, чтобы пожра… пор–жать. Только и всего. «Мысли вслух» — слыхали про такое?

Уф–ф–ф… думать спьяну — нормально, но нормально говорить…

Расслабившиеся ребята плюхнулись на траву и нервно захихикали:

— М-да… Ну и напугала ты нас. Кошмар.

— Алён, — Матвей решил, что удобный момент настал, — мы же за тебя горой, что хошь для тебя сделаем, только скажи! Что тебя угнетает? Мы поможем!

— Мне поможет только чудо, — чувствуя, как весёлость куда–то исчезает, потухшим голосом сказала я и вздохнула.

— О чём ты? — спросил Иван.

— Это не я… это — они… — ещё более удручённо ответила я и вовремя зажала рот, приглушив икоту. — Они все как один говорят, что мне поможет только чудо… гадалки и экстрасенсихи всякие…

— А зачем ты ходила к этим нехристям? — опасливо спросил Иван и тотчас же пожалел о своих словах.

Переживания вновь охватили меня, обволакивая горем, отчаянием, страхом и бессилием, в виде гремучей смеси отразившимися на моём лице. Прерывая попытку испуганного Ивана коснуться моей руки, я резко дёрнулась и, глотая побежавшие по щекам слёзы, могильным голосом выдавила из себя:

— А к кому мне… ещё было идти, если… родная медицина в один голос утверждала, что… что… у меня больше никогда не будет никакого шанса… иметь… своего… ребёнка…

Я сделала это, смогла, поделилась горем… впервые. Гадалки не в счёт — они на работе, причём весьма сомнительной. Не могу сказать, что почувствовала при этом облегчение, но что–то непонятное я всё же ощутила, что–то, что толкало меня дальше, вперёд — рассказать всё без утайки и облегчить душу. Только вот… облегчая душу себе, вы, как правило, перекладываете тяжесть на душу человека, согласившегося вас выслушать… Готовы ли ребята пойти на это?

Находясь в шоке от жуткого признания — по всей видимости, не ожидали они услышать ничего подобного, — нюхом гончей, идущей по следам зверя, мужчины почуяли, что мне сейчас жизненно важно выговориться. Нельзя меня ни перебивать, ни засыпать вопросами, ни проявлять сострадание, а нужно лишь молча слушать, пока я не закончу и не выдохну спокойно.

Наполнив стаканы коньяком и предупредительно закутав меня в куртку Матвея, ребята не спеша расположились у костра, приготовившись слушать.

— Рассказывай, — твёрдым голосом и в то же время очень мягко сказал Иван.

— Перебивать не будем, — с удивительной для такого мачо нежностью в голосе добавил Матвей и ободряюще улыбнулся.

Удивительная и непредсказуемая штука — наш организм. Ещё несколько минут назад я была в стельку пьяна, а сейчас, под воздействием нового стресса, как будто протрезвела — и голова прояснилась, и язык перестал заплетаться. Вроде бы пьяная и в то же время трезвая… Я начала свой печальный рассказ, правда в сокращённом варианте, чтобы не слишком утомить слушателей, но это не помешало моей памяти прошерстить всё до мельчайших подробностей…

Тебе поможет чудо…

Болезненные воспоминания обрушились как цунами, сметая на своём пути все светлые мысли и оставляя после себя лишь обломки воспоминаний прошлой трагедии, заставляя пережить всё ещё раз… Мне тогда было всего восемнадцать. Юная студентка, преисполненная радужных мечтаний, как и все в этом возрасте, искренне полагающая, что всё самое замечательное впереди, и если и случаются в жизни трагедии, то только с другими… Господи, я отдала бы всё на свете, только бы вернуть назад это время и предотвратить беду!

С Женей я познакомилась ещё на сдаче вступительных экзаменов в университет. Стройный, спортивного телосложения, с умными, серьёзными глазами, он сразу обратил на себя моё внимание. Как ни странно, и он проявил ко мне интерес. Мы познакомились, а вскоре стали неразлучны. Я была на седьмом небе от счастья. Ещё бы, с моим–то не по–женски сильным характером так быстро найти любимого мужчину, с которым с удовольствием чувствуешь себя слабой и который любит тебя такой, какая ты есть, не пытаясь изменить под себя, не замечает никого вокруг, только тебя… разве не об этом мечтает каждая женщина?

Очень скоро мы сняли небольшую квартиру и стали жить вместе, планируя через год официально оформить отношения. Наши родители отнеслись спокойно к такому решению, единогласно сойдясь во мнении, что, действительно, лучше не спешить со свадьбой, а сначала проверить нашу любовь временем и бытом. Испытание не для слабонервных, согласитесь, но всё складывалось как нельзя лучше. Мы наслаждались весёлой студенческой жизнью, строили планы на будущее, которое казалось безмятежным, насыщенным интересными событиями и открытиями.

Жизнь остановилась одним пасмурным ноябрьским днём, когда я поняла, что беременна… До сих пор не могу понять, как это могло случиться: я ведь не идиотка и, естественно, предохранялась всеми самыми современными способами, поскольку в мои планы на ближайшие пять–семь лет ребёнок не входил. Во–первых, как минимум нужно было окончить университет и начать работать, во–вторых, морально я не была готова к материнству. Некоторые мои подруги хотели ребёнка, а я нет. Не то чтобы мне вообще не хотелось иметь детей, вовсе нет, просто в тот период жизни я не чувствовала себя достаточно зрелой для подобного серьёзного шага, а мне свойственно всегда просчитывать все шаги наперёд. И вот произошло то, что произошло.

Я поняла, что беременна, буквально с первого дня, поскольку меня подташнивало с утра и до вечера, я стала реагировать на привычные запахи — тошнило практически от всего. Врач подтвердил самые страшные опасения. Помню, как после приёма сидела в кресле рядом с кабинетом врача, пытаясь переварить услышанное. Всё моё естество было против этого известия, мозг отказывался верить, приводя всё новые и новые доводы в защиту того, что подобное никак не могло произойти… только не со мной. Я чувствовала себя подавленной и растерянной. Как быть, что делать? Мне и Жене оставалось учиться ещё целых четыре года — и что теперь, переводиться на вечернее или заочное обучение, чтобы зарабатывать на семью? Не можем же мы сидеть на шее у родителей, они и так оплачивают нам квартиру и подбрасывают денег на проживание, поскольку стипендии не хватает… Но раз уж так получилось, что же, придётся пересмотреть планы на будущее и подстроить их под нового члена семьи — маленького человечка, который перевернёт всю нашу жизнь, но укрепит семейные отношения. Так думала я… Почему–то я ни на миг не сомневалась в том, что Женя нормально воспримет новость и мы вместе решим, как нам поступить и как вписать в нашу жизнь нового члена семьи.

В тот вечер Женя никак не отреагировал на мою новость… никак. Сославшись на головную боль, он быстро ушёл спать, оставив меня в раздумьях. М-да… не такой реакции я ожидала… Но я любила его и, разумеется, попыталась оправдать для себя его непонятное поведение, решив, что он так же, как и я, растерян и ему требуется время на осмысление, а вот на следующий день он всё продумает и предложит какой–нибудь план. Он же мужчина, умный, сильный и надёжный, именно за это я его и полюбила.

На следующий день действительно состоялся разговор, но совсем не такой, какого хотелось бы ожидать. Женя сам его начал, и с первых же слов я поняла, что что–то пошло не так, где–то случился непоправимый сбой, и источник этого сбоя находится настолько глубоко, что к нему невозможно подобраться, чтобы выправить ситуацию. Я сидела на диване в нашей небольшой уютной комнате и молча внимательно слушала, что он говорил и как это делал, всё больше и больше убеждаясь в том, что передо мной не тот человек, которого я когда–то полюбила. Расхаживая взад–вперёд передо мной, Женя изъяснялся чётко и аргументированно, как всегда тщательно подбирая слова, и звучал довольно убедительно, но ни разу с самого начала длинного монолога он не употребил местоимение «мы», лишь «я», «я» и снова «я».

Он объяснял то, что я и так прекрасно знала и из–за чего сейчас и сама бы не пошла на беременность, если бы… уже не забеременела. Женя говорил, что ещё слишком молод, чтобы становиться отцом и брать на себя ответственность за ребёнка, что малыш обрубит ему светлое будущее и он ничего не сможет добиться в жизни, что ему нужно закончить обучение, найти хорошую работу и прочно встать на ноги и так далее, и тому подобное… Всё верно, всё правильно, не поспоришь… Только ведь и для меня всё это было актуально, но я готова была перепланировать свою жизнь ради другой, созданной нами обоими, жизни… Я понимала, что придётся туго, но, действуя вместе, молодые, любящие и сильные духом, мы могли свернуть горы, не то что ребёнка на ноги поставить… Вместе… вместе… Но в его рассуждениях почему–то не оказалось места для этого самого важного слова…

Женя что–то там говорил про родителей, которые в случае рождения ребёнка перестанут оплачивать его квартиру и не будут оказывать ему никакой финансовой помощи… Боже мой… Неужели этого человека я считала сильным и мужественным, уверенная, что всегда смогу рассчитывать на его помощь, поддержку? Первая же серьёзная жизненная проблема — и он спасовал, не предпринял ни единой попытки найти способ преодолеть препятствие, а тупо решил от этого препятствия устраниться. И всё бы ничего, если бы этим препятствием не оказалось живое существо, причём не котёнок или щенок, а человеческая жизнь…

Я перестала слушать этого, сразу ставшего чужим человека, уверенно рассуждавшего на тему того, что у нас ещё будут дети, сколько захотим, но… не сейчас, позже. Как это позже? А этого–то куда девать?!

Я почувствовала сильный приступ тошноты. Но тошнило не от маленькой клеточки, активно делившейся внутри меня, окрылённой надеждой через каких–то восемь с небольшим месяцев воспользоваться уникальным шансом, щедро дарованным природой, и узнать настоящую жизнь. Меня воротило от мужчины, расхаживающего взад–вперёд по комнате и о чём–то с умным видом разглагольствующего. Сдерживаясь изо всех сил, я зажала рот обеими руками и резко вскочила с дивана, направляясь к ставшему в последнее время лучшим другом унитазу, и в тот же миг почувствовала, как в голове что–то глухо застучало. Дрожь пробежала по всему телу, а перед глазами поплыли чёрные пятна. Не успев понять, что со мной происходит, я потеряла сознание и упала.

Очнувшись, я обнаружила себя всё на том же диване, рядом со мной сидели Женя и врач. Женя выглядел бледным и испуганным, доктор, напротив, абсолютно спокойным. Он объяснял моему жениху, что во время беременности обмороки — нормальное явление и подобное может повториться ещё не один раз.

Прикрыв глаза, я не подала виду, что пришла в себя, не желая разговаривать с Женей. Мне было плохо, но не физически — к этим ощущениям я давно уже адаптировалась, — а морально. Душа ныла, как запущенный зуб, который внезапно дал о себе знать острой болью, заставляющей думать только о ней и о том, как от неё избавиться. Лечить или рвать, третьего не дано… Но как лечить то, что не поддаётся лечению? Человека не исправишь — и нужно либо принимать его таким, какой он есть, и мириться с его недостатками, либо задать себе вопрос: а смогу ли я когда–нибудь научиться мириться с тем, что считаю для себя неприемлемым? Я искренне считала, что Женя предал меня и наши отношения, струсил перед лицом проблемы, пытаясь решить её исключительно за мой счёт. Мне было не понятно, как продолжать любить человека, которому нельзя доверять и который на поверку оказался слабаком…

Утром, дождавшись, пока Женя уйдёт на занятия, я быстро собрала вещи и перебралась к подруге в общежитие, не оставив ни записки, ни прощального письма. Несколько дней я не появлялась в университете, не отвечала на его звонки. Теперь сожалею о том, что не поговорила с ним… Кто знает, может, что–то удалось бы исправить? Во время его монолога я не проронила ни слова, не постаралась переубедить… Возможно, всему виной мои собственные обманутые ожидания? Да, я не ожидала от него такой реакции на известие о беременности, но, если оценить ситуацию беспристрастно, какой ещё реакции следовало ожидать от любого нормального человека? Разобраться в своих ощущениях, мыслях и эмоциях, заставить себя думать здраво, абстрагировавшись от всего лишнего, мне, увы, не удалось. Будь я немного зрелее, мудрее и не столь категорична, вероятно, всё равно ушла бы от него, но не совершила бы непоправимой ошибки, которая обернулась для меня трагедией, обесценившей смысл существования на этом свете… навсегда и безвозвратно обесценившей… Но тогда я решила, что Женя недостоин иметь ребёнка, по крайней мере от меня, и через несколько дней сделала аборт.

Помню, как перед подачей наркоза пожилая женщина–врач в последний раз спросила, словно гвоздями прибивая меня к креслу тяжёлым, укоризненным взглядом: «Вы точно решили? Делаем?»; помню, как язык одеревенел и прилип к нёбу, как будто протестуя и не желая подтвердить мои намерения; как каждая клетка моего тела напряглась и сжалась в немом крике страха и отчаяния, ретранслированного подсознанием: «НЕ–Е–Е-Е–Е–Е-ЕТ!!!«… Мне показалось, что крохотное существо, развивавшееся внутри меня, поняло, что его хотят убить, и из последних сил отчаянно взывало к справедливости… а может, это интуиция пыталась меня остановить? Раздираемая противоречивыми мыслями, испуганная, несчастная и подавленная, я с трудом выдавила из себя: «Делаем… Пожалуйста, осторожно… это первая беременность… у меня ещё нет детей…» И теперь уже больше не будет… никогда…

Операция дала осложнения, последовала ещё одна операция, затем длительное лечение, и в заключение прозвучал окончательный приговор медиков: никогда и никакими доступными на сегодняшний день методами и способами я не смогу иметь собственных детей… После операции я долгое время находилась на больничном, который плавно перетёк в академический отпуск, а из отпуска я вышла уже студенткой другого вуза.

Никто из моих друзей так и не узнал о том, что произошло, все знали лишь, что по какой–то причине мы с Женей расстались. А с Женей мы так больше и не увиделись: после расставания я поспешила забыть о его существовании и предприняла все мыслимые и немыслимые усилия для того, чтобы наши пути никогда не пересеклись. Лишь однажды я ответила на его телефонный звонок и, не утруждаясь ответом на приветствие, спокойным, ровным голосом отрезала в трубку: «Женя, ребёнка больше нет. Между мной и тобой тоже ничего больше нет и не будет. Не ищи со мной встречи и не звони. Прощай».

После всего происшедшего, замкнувшись в себе, я стала избегать близкого общения с мужчинами, перестала посещать вечеринки и иные увеселительные мероприятия, с головой окунувшись сначала в учёбу, потом в работу, потом в работу и новую учёбу. Годы летели. С течением времени я практически справилась со своими внутренними проблемами и стала прежней… или почти прежней, потому что трагедия заставила меня пересмотреть взгляды и убеждения на многие вещи.

Значимых минусов моего перерождения было всего два, но зато какие. Во–первых, я задрала до немыслимых высот планку, которой должен соответствовать мужчина, за которого я выйду замуж, а вызвано это ужесточение требований было отчасти вторым значимым минусом, а точнее, комплексом — комплексом неполноценности бесплодной женщины. С момента трагедии прошло несколько лет, почти все подруги вышли замуж и… родили детей. По словам знакомых, даже Женя давно был женат и имел полугодовалого сына. Только у меня уже никогда не будет своего ребёнка, и я не познаю счастья материнства…

Постепенно я перестала общаться с подругами, не в силах выслушивать бесконечные рассказы об успехах их чудо–малышей, ощущая себя на их фоне ущербной. Лишь с друзьями–мужчинами я по–прежнему чувствовала себя комфортно, поэтому и поддерживала отношения только с ними…

Я закончила рассказ и замолчала, уставившись на угли догоравшего костра. Невероятно, но впервые за столько лет мне не только удалось говорить об этом, но удалось говорить об этом спокойно. Раньше одни только мысли о случившемся — если дать им волю — провоцировали истерику и заканчивались жесточайшей депрессией, граничащей с желанием покончить жизнь самоубийством. Не могу сказать, что я почувствовала себя счастливой, излив ребятам душу, но мне стало значительно легче дышать. Давно нужно было выговориться… ещё несколько лет назад.

Погружённая в рассказ, я и не заметила, как ребята перебрались поближе ко мне и теперь сидели по бокам, нежно обнимая меня за плечи.

— Молодец, что выговорилась, — ласково сказал Матвей, заботливо поправляя куртку на моём плече. — Теперь тебе будет легче. И вообще… на свете тысячи… нет, миллионы женщин, которые не могут или не хотят иметь дет… — мужчина осёкся, в очередной раз получив кулаком в бок от друга.

— Да мне плевать на остальных! — с вызовом воскликнула я, чувствуя, как снова начинаю ощущать себя несчастной. — Тем более на тех… на тех… неженщин, у которых нет никаких противопоказаний для родов, и при этом они не рожают… Без ребёнка женщина не может называться женщиной, понимаешь ты это или нет?! Это её долг, обязанность перед природой — стать матерью! — всё сильнее горячилась я.

Иван стиснул зубы и метнул в друга убийственный взгляд. Не было бы между ними меня — точно пришиб бы бутылкой.

— Ш–ш–ш-ш-ш… успокойся, ш–ш–ш-ш-ш… — словно расстроенного ребёнка, принялся утихомиривать меня Иван, ещё крепче обняв рукой и легонько раскачивая из стороны в сторону, точно убаюкивая. — Ты совершила ошибку… да даже ошибкой это сложно назвать, — Иван старательно подбирал слова, — ты сделала то, что по той или иной причине делают миллионы женщин, но по воле судьбы оказалась в числе тех, кому… мягко говоря, не повезло. Это прозвучит странно, но в том, что ты не сможешь родить, нет твоей вины, ведь ты хочешь, но не можешь. А это не всё равно.

Я слушала его и чувствовала, как слёзы, готовые к наступлению, медленно заполняют глаза. Славный, славный мой Ванечка! Спасибо тебе за всё! Именно эти слова я без устали внушала себе в бесчисленных безуспешных попытках оправдаться перед самой собой и именно эти слова жаждала услышать из уст постороннего человека, который не только говорит, но и думает так же… В порыве благодарности я крепко прижалась к его груди и, уткнув лицо в футболку, горько разрыдалась.

— У… у… меня… ккк–комплекс неполноце–е–енности развился, от ко… ко… которого я ни–и–икак не могу изба–а–а-а–а–авиться, — прорыдала я. — Я ни–и–и-и-когда не с… с… с-могу стать ма–а–а-а–а–атерью… Ккк–кому я ттт–така–а-а-ая ннн–нужна–а-а–а–а-а…

С трудом разобрав сквозь рёв смысл сказанного, Иван резко оторвал меня от себя и требовательно рявкнул:

— А ну, посмотри мне в глаза, слышишь? Посмотри! — И, дождавшись, пока я, мгновенно забыв про рыданья, удивлённо подняла на него глаза, жёстко отчеканил: — Ты что несёшь, а? Ты, умная женщина! Почему ты не можешь стать матерью, что мешает? Кто сказал, что матерью может считаться лишь та, которая родила?! Покажи мне его — и я набью ему морду!

Мужчина буквально рассвирепел, мне ещё не доводилось видеть его таким.

— …или ты считаешь, что матерью можно назвать эту… эту… это чудовище, по вине которого сегодня едва не погибла Машенька?! — горячился Иван. — Она, что ли, мать?! Я не хочу умалять заслуги рожавшей женщины. Наверное, рожать сложно, но роды длятся несколько часов… ну, сутки, а впереди у новорождённого лет двадцать бессознательной и полусознательной жизни, и именно в этот период больше всего нужна мать — та, которая вынянчит, вырастит, сбережёт и введёт во взрослую жизнь, а потом ещё и с внуками нянчиться будет!

В нервном возбуждении Иван вскочил со своего места и начал стремительно расхаживать передо мной с Матвеем. Мы следили за ним глазами провинившихся школьников, отчитываемых свирепым директором, который до сих пор умело маскировался под душку.

— Не может стать матерью, а? Нет, вы только посмотрите на неё! — продолжал бушевать, обращаясь сам к себе, Иван. Внезапно он резко остановился и повернулся лицом ко мне: — Ты сегодня спасла ребёнку жизнь, то есть подарила ему вторую жизнь… считай, что родила, понимаешь? Так кто больше мать для Машеньки — ты или безответственное биологическое чудовище, чуть не лишившее жизни собственное чадо?

— Иван прав… стопудово… — вдруг сказал Матвей и посмотрел на меня долгим, серьёзным взглядом.

Я совсем растерялась: как можно возражать, если готова подписаться под каждым сказанным им словом?

Немного поостывший, Иван продолжал более ровным, но от того не менее убедительным голосом:

— На свете столько детей, в силу различных обстоятельств оставшихся сиротами, и всем им нужна мама — близкий, любящий и заботливый человек, без которого жизнь не в радость, и ничто и никто не мешает тебе стать для кого–то роднее, чем биологическая мама. Было бы желание… А то, что ты не сама родишь этого ребёнка, — да плевать на это! Не это главное!

— А как же мой будущий муж… что я скажу ему, когда он захочет ребёнка… нашего с ним ребёнка? — тихо спросила я, рассматривая шнурки на кроссовках.

Какое–то время Иван молчал, тщательно обдумывая ответ, и наконец со вздохом сказал:

— Не стану кривить душой… в этом, и только в этом я действительно вижу проблему. Не всякому мужчине придётся по сердцу идея об усыновлении, тем более если сам он дееспособен, и не каждый согласится на ребёнка от суррогатной матери. Это факт. Поэтому не мужу ты должна говорить о своей проблеме, а парню, за которого собираешься замуж, но захочет ли он стать после этого твоим мужем — неизвестно… Один не станет, а другой станет! — Иван с нажимом произнёс последнюю фразу. — И потом, есть ещё разведённые мужчины, у которых уже есть дети, есть вдовцы, нако… — Иван вдруг осёкся и затряс головой, словно отгонял от лица назойливого комара. — Бррр… что за ересь я несу… ещё не хватало, чтобы ты втемяшила себе в голову, что отныне твоя судьба — разведённые мужики и вдовцы. Короче. Да, у тебя есть проблема, да, она непростая, НО: при этом ничто не мешает тебе завести ребёнка и стать великолепной матерью, так что проблема решаема. Я всё сказал.

Иван замолчал и с вызовом посмотрел на меня, готовый снова и снова отстаивать свою точку зрения. А я и не собиралась спорить. Впервые за много лет мне было хорошо, спокойно и легко: груз с души не просто свалился, а с громким треском разбился на тысячи мелких кусочков, разлетелся по самым укромным уголкам вселенной и восстановлению не подлежал.

Обескровленная войной сама с собой, каждой клеточкой мозга и души я впитывала неожиданно наступивший мир и радовалась всему, что меня окружало: уголькам потухающего костра, кваканью лягушек, жужжанию комаров и, конечно же, — но не в последнюю очередь — ребятам, тому, что они существуют, тому, что судьба свела меня с ними…

Задавленный стрессом алкоголь, в непомерных количествах скопившийся в крови, высвободился из ослабевших пут сознания и, беря реванш за упущенное время, начал быстро и грязно им овладевать. Из последних сил поднявшись, пошатываясь из стороны в сторону, как одинокий цветочек на ветру, я улыбнулась ребятам, стараясь вложить в эту улыбку не глупость, а благодарность — уж не знаю, насколько мне это удалось, — и со словами: «Как же я вас люблю, мальчики!» — включила автопилот и… полетела пьяной мордой в костёр…

— И кто говорил, что не падает мор… э–э–э… личиком в салат? — пробурчал себе под нос Матвей, на лету подхватывая моё обмякшее тело и водружая его себе на руки.

— Так то салат, а про костёр она ничего не говорила, — захохотал Иван, начиная собираться.

— Вано, отопри, пожалуйста, домик и приготовь постель — я её отнесу. После угли затушим и приберём здесь.

Вскоре я почувствовала, как спина упёрлась в мягкий матрац, чьи–то руки нежно сняли с ног кроссовки и носки, а лёгкое одеяло опустилось на грудь и доползло до самого подбородка. Я находилась в полузабытье, не в состоянии отличить реальность от видений.

— Может, тазик у кровати поставить? — донёсся до меня откуда–то из потустороннего мира голос Матвея.

— Нет, — на миг выбравшись из полузабытья в реальность, буркнула я и… вырубилась, погрузившись в спокойный, безмятежный сон младенца.

— Ладно, приберём, если что, — сказал Иван, и дверь тихонько скрипнула, закрываясь за ребятами…

ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ. «И всё–таки она вертится!»

Я проснулась, как обычно, по звонку будильника. За окошком светало.

Солнышко пробудилось, но ещё не показалось из–за линии горизонта, не вышло на работу, по–видимому всё ещё нежась в тёплой небесной постели или попивая утренний кофе для подзарядки.

Сев на кровати, я потянулась, стряхивая остатки глубокого, спокойного сна. Моя нога ударилась обо что–то твёрдое и холодное, раздражённо задребезжавшее от столкновения. Тазик. Что он тут делает? И почему на мне джинсы… и футболка?

Собравшись с мыслями, я постаралась вспомнить всё, что произошло вчера. Постоянно находящаяся в боевой готовности память и на этот раз не подвела меня, охотно предоставив запротоколированные ею факты. Перед глазами одна за другой пронеслись красочные картинки перенасыщенного событиями вчерашнего дня и вечера: отдых на пляже, знакомство с интересным мужчиной со странным именем Телар, знакомство с Машенькой, спасение чуть было не утонувшей Машеньки, депрессия и откровения у костра. Хм… и всё же память дала небольшой сбой — воспоминания оборвались на моменте, когда, излив душу ребятам, я отключилась и полетела… полетела… лицом в тлеющие угли.

Холодея от ужаса, я бегло оглядела руки и, подскочив к висящему на стене небольшому круглому зеркалу, задержав дыхание, уставилась на своё помятое лицо в поисках следов от ожогов. Всё чисто. Ни ожогов, ни синяков, ни даже царапин, лишь несколько припухших красных точек — следов от комариных укусов. Из груди вырвался шумный выдох облегчения: либо я грохнулась рядом с костром — но тогда не понятно, почему с лицом полный порядок, — либо кто–то из ребят меня вовремя подхватил. В любом случае в раскалённых углях лицо точно не побывало — это факт.

Эх, мальчишки… спасибо вам огромное за то, что выслушали, и за то, что домой доставили в целости и сохранности, и… за тазик тоже спасибо, хотя он и не пригодился. Ох и пьяная же я вчера была… На миг мне стало стыдно за вчерашнее, но только на миг и ни мигом дольше. Да, вчера я позволила себе лишнего, но это было сделано намеренно — мне необходимо было снять стресс и по возможности выговориться. И то и другое удалось, причём под жёстким контролем с моей стороны, так что мне не в чем себя упрекнуть и не за что краснеть. Я больше чем уверена, что ребята меня поймут и не осудят… или я в них жестоко ошиблась, но… это невозможно.

Я скрупулёзно исследовала свои ощущения, словно лечащий врач — недавнего пациента, и всё больше и больше убеждалась в том, что от неизлечимой болезни не осталось и следа, если не считать слабых отголосков, от которых — и в этом я теперь была абсолютно убеждена — со временем не останется и воспоминаний. Только теперь я поняла, точнее, прочувствовала значение фразы «почувствовать себя обновлённой». Хотя… нет. Не то. Не обновлённой я себя ощутила, а… прежней, такой, какой привыкла себя ощущать до того дня, когда впервые услышала страшный диагноз. Ну и что, что я не смогу родить, как сказал Иван — это не помешает мне стать хорошей матерью для обездоленной крохи… или даже двух, и я добьюсь того, чтобы мои дети искренне считали меня мамой…

Улыбаясь своим мыслям, я подошла к окошку и раздвинула тюль — вид летней природы обычно усиливает положительные эмоции — и… так и замерла с разведёнными в стороны, согнутыми в локтях руками: на подоконнике, в трёхлитровой банке, стояли три распустившихся розовых лотоса.

Цветы… Боже, как приятно! Обворожительные лотосы, царственные цветы… Но кто их принёс, где взял? Они не растут в окрестностях, за ними нужно идти на моторной лодке — и достаточно далеко: ближайшее лотосовое поле не менее чем в десяти километрах от базы. Какой же ты умничка, незнакомец, спасибо тебе, огромное спасибо!

Кто придумал, что «женщины любят ушами»? Бред какой–то… Почему–то возникает чёткая ассоциация с лапшой, которую вешают на уши… Простите, но далеко не каждая женщина приветствует подобные украшения. Любые слова должны подкрепляться делом, а иногда достаточно просто одного дела. Вы можете сколько угодно твердить ей о том, что она — единственная и неповторимая, и нести прочую, соответствующую ситуации чушь, при этом забывая или не понимая, что для неё жизненно необходимо время от времени получать в подарок цветы, не приуроченные ни к какому празднику. И не должна она таскать из магазина тяжёлые сумки, дабы напитать вас, любимого… А слабо со словами: «Поспи, любимая» — самому собрать и отвести ребёнка в школу, дав ей поспать лишний часок? А самому помыть посуду, чтобы сохранить её нежные руки и маникюр? А нанять домработницу, дабы в свободное от работы время она получила возможность ходить в настоящий фитнес–клуб, а не лепить фигуру дома с поварёшкой и шваброй в руках? И сделать всё это не по её просьбе или требованию, а предложить самому?

Честно задайте себе вопрос: вы любите её — подругу или жену — как женщину, мать своих детей и просто хорошего человека, с которым приятно общаться, быть рядом, или любите в ней домработницу, которая тащит на себе все заботы по обустройству быта и создаёт вам вполне комфортную и удобную жизнь? Если первое, то не забывайте как словом, так и делом постоянно напоминать женщине об этом, чтобы горькие, безрадостные опасения с её стороны никогда не нащупали под ногами твёрдую почву. Вот в чём проявляется любовь — в вашей заботе о ней, в вашем внимании, и поменьше помпезных и высокопарных фраз — всё и так понятно.

Так кто же принёс эти цветы? Матвей? Иван? Хм… скорее всего, это подарок от них обоих.

Переполненная положительными эмоциями, я спешила жить наконец–то полной жизнью. Мне не терпелось созидать, куда–то двигаться, и, свободно вдохнув полной грудью, я для начала двинулась… в ванную комнату, чтобы уничтожить улики вчерашней пьянки. Приняв душ и наложив новый макияж, я уселась за стол и маленькой пилочкой принялась корректировать и без того идеальные ногти в ожидании пробуждения ребят.

А ребята всё дрыхли и дрыхли, как медведи в зимнюю спячку, и звонка будильника я почему–то не слышала. Отложив пилочку в сторону, я подошла к двери, ведущей в их комнату, и потихоньку её отворила. Дверь противно заскрипела, словно возмущалась: «Зачем потревожила?», заставив меня замереть на пороге в нерешительности. Хотя чего, собственно, бояться? Разбудить? А зачем тогда пришла? Хорош дрыхнуть, клёв проспим!

— Ребята, подъём, — тихо сказала я, с интересом рассматривая их спящие мордашки.

До чего же милыми и беззащитными выглядят все спящие! Хм… только некоторые из них лучше бы и не просыпались вовсе. К ребятам это не относится, они — милые всегда.

— Мальчишки, вставайте! — сказала я чуть громче, стараясь не испугать их спросонок.

Первым проснулся Матвей и уселся на кровати, протирая заспанные глаза кулаками, словно маленький ребёнок:

— Алён, ты что?

— Пора на рыбалку, клёв пропустим, — с улыбкой пояснила я, проходя вглубь комнаты и осторожно прикрывая за собой дверь.

— А ты в состоянии? — спросил Матвей и подозрительно на меня покосился — не предполагал он, что я так быстро оклемаюсь после вчерашнего.

— Не просто в состоянии, а полна сил, энергии и желания… ловить рыбу, — засмеялась я и одарила его благодарным взглядом. — И всё благодаря тебе и Ванечке.

Мне показалось, что Матвей расчувствовался: он вдруг засуетился — то одеяло поправит, то подушку, то прыщик какой–то на руке ковырять начнёт, тщательно пряча от меня глаза. В конце концов он снова взглянул на меня — его глаза лучились мягким, тёплым светом — и тихо сказал:

— Я так рад за тебя… Мы с Вано испереживались… — И, не желая показаться слабым и стараясь избежать ситуации, в которой эта слабость могла бы нечаянно проявиться, он повернулся в сторону мирно посапывавшего Ивана и нарочито громко скомандовал: — Вано, подъём! Труба зовёт! Рыба ждёт!

Иван открыл глаза и оторвал голову от подушки:

— А? Что? Какая рыба? Мы же выспаться хотели… — И его голова снова состыковалась с подушкой.

— Мы собирались выспаться, потому что думали, что Алёнка до обеда проспит, — пояснил Матвей не то Ивану, не то мне, — а она — вот она, здорова, свежа и… в полной боевой раскраске.

Последнюю фразу мужчина добавил, скользнув взглядом по моему неизменному каждодневному макияжу. Что делать, не могу без него… Мне кажется, даже на смертном одре перед прощанием с родными я затребую как минимум тушь и помаду, а уж в гроб заставлю полную косметичку положить… мало ли что…

— Я рад, что ты в порядке, — улыбнулся Иван, скользнув по моему светящемуся жизнью лицу проницательным взглядом, и… я поняла, что он хотел сказать этой фразой.

— Спасибо тебе, — дрогнувшим голосом сказала я и быстро перевела взгляд на окно, чувствуя, как к глазам начинают подступать слёзы. — А ещё… спасибо вам за цветы.

— Кстати… — начал Иван, найдя повод перевести разговор на другую тему, — когда мы с Мотом вчера убирались после нашего пикника, к нам Телар подходил.

— И что? — сразу же заинтересовалась я — слёзы тотчас отступили.

— Цветы от него.

Я почувствовала, как начала краснеть.

— И что он сказал?

— Он в больницу к Машеньке ездил, говорит, всё в полном порядке, её выписали, — охотно ответил Иван, как истинный мужчина не поняв моего вопроса.

— Слава богу… — облегчённо вздохнула я и, ощущая новый прилив сентиментальности и смущения, спешно подскочила к двери, выпалив на ходу: — Так, десять минут вам на сборы, жду в столовой. — И выпорхнула прочь из комнаты…

Праздник Нептуна

…Мы вернулись на базу во втором часу, весьма довольные уловом. На самом деле половили бы и дольше, но Матвей, проглотивший непонятно где отрытый бутерброд, после полудня начал упорно жаловаться на проблемы с животом, и, не желая выступать в роли садистов, мы с Иваном скрепя сердце согласились вернуться раньше обычного.

— День–то какой замечательный, — с удовольствием отметила я, выбираясь из лодки, и, сладко потягиваясь, оглядела залитую солнцем территорию базы. — Ну что, в душ и лечить Матвея или наоборот?

Резко оживившийся после прибытия на базу Матвей смерил нас странным взглядом превосходства и, чрезвычайно довольный собой, сказал:

— А не нужно меня лечить, можно сразу в душ. Не бейте меня ногами по голове — я здоров как жеребец, и желудок мой в полном порядке. Всё, что мне нужно, — малость овса и молодую кобылку.

Мы с Иваном переглянулись и посмотрели на него с недоумением: мы тут, понимаете ли, плюём на потрясающий клёв, чтобы спасти больного друга, а он… здоров? Что за детские шалости?

Понимая, что нам необходимы объяснения, причём не абы какие, а такие, после которых рука не потянулась бы непроизвольно за веслом, желая восстановить справедливость, извиняющимся голосом Матвей честно пояснил:

— Вы ведь маньяки на всю голову и раньше четырёх–пяти вечера точно бы от своих удочек не оторвались, а у нас в 15:00 праздник Нептуна, забыли? Я подумал–подумал — и решил прикинуться больным, чтобы вы быстрее клюнули и согласились вернуться домой. Рыбачим мы каждый день, а вот праздник всего один, а душа требует развлечений.

Ну что с него взять — и разве поспоришь? Действительно не оторвались бы… Да ещё этот невинный взгляд из–под часто хлопающих длинных, пушистых ресниц… ну почему у меня нет таких же?

— Вот жук, можно было так не извращаться. Я голову сломала, придумывая, чем тебя лечить, — беззлобно упрекнула я Матвея. — Ладно, прощён, пойдём тебя сегодня выгуливать.

…Около трёх мы уже вышагивали по дороге через село к месту проведения мероприятия, обозначенному в пригласительных билетах. Поскольку на празднике предполагались угощения, плотно обедать мы не стали, лишь слегка перекусили бутербродами, выпили горячего чая да прихватили на дорожку по яблоку.

Нам не пришлось искать место проведения праздника — мы шли на звуки усиливающейся с каждым шагом музыки, следуя за наряженными, ведущими оживлённые беседы группами людей, двигающимися в одном и том же направлении — прямо. Вскоре дорога закончилась, и мы упёрлись в большую, вытянутую, покрытую травой поляну не поляну — иными словами, открытое пространство, чем–то напоминавшее площадку для мини–футбола, только без ворот. А может, их просто временно убрали? Поляна начиналась сразу же за последним домом в селе — справа — и старым вагончиком, переоборудованным в тир, — слева.

Чуть правее входа на поляну, обращённая в центр, красовалась выкрашенная в коричневый цвет деревянная сцена с двумя огромными чёрными динамиками по обеим сторонам помоста, празднично оформленная пёстрыми ленточками, гирляндами из разноцветных воздушных шаров и прочими, принятыми в таких случаях украшениями.

С дальнего края и слева поляну окружали деревья; по правому краю, отделённая от берега довольно протяжённым дощатым — как и везде — причалом, протекала широкая в этом месте матушка-Волга. Слева, в тени деревьев, выстроились в ряд крытые белыми одноразовыми скатертями столы с безалкогольными напитками, фруктами, источающими гипнотический аромат арбузами, пластиковой одноразовой посудой для напитков и обещанного позднее шашлыка из рыбы. Строй столов замыкали два небольших выездных ларька с пивом и разнообразными закусками — чипсами, сухариками, орешками и прочей невероятно вкусной, но далеко не всегда полезной мелочовкой.

По всему полю бродили гости праздника, примыкая то к одной, то к другой кучке приглашённых, чтобы поприветствовать знакомых да перекинуться парой–другой ничего не значащих фраз, которыми обычно обмениваются люди, находящиеся на отдыхе и предварительно очистившие сознание от всего, что может помешать приятному времяпрепровождению.

При входе на поле нас остановили мужчины с красными повязками на руках — не то контролёры, не то охрана. Мужчины проверили наши билеты и, вернув, предупредили, чтобы мы их не выбрасывали, поскольку они нам ещё для чего–то пригодятся. Потом контролёры почему–то отобрали мой билет, вручили мне взамен него жутковатого вида беджик с резинкой, на котором шариковой ручкой была выведена жирная цифра семь, и, пожелав нам хорошего отдыха, немедленно переключились на вновь прибывших. Я недоуменно взглянула на беджик и, решив, что планируется какая–нибудь лотерея, засунула его в карман джинсов…

— Телар! Телар! — вдруг громко закричала я, выхватывая взглядом в толпе знакомую фигуру.

Телар обернулся и, увидев меня, расплылся в приветливой улыбке. Мне показалось, что он очень обрадовался встрече с нами… или со мной… а вообще–то, ещё не известно, кто из нас обрадовался больше.

— Ты откуда здесь? — счастливо улыбнулась я.

— Да решил развлечься немного — ни разу не удосуживал своим присутствием подобное мероприятие.

— И мы тоже, — поддержала его я, наблюдая, как мужчины по очереди обмениваются своими любимыми рукопожатиями. По–моему, в щёчку прикольнее чмокнуться.

— А что тут будет–то? — спросил Иван. — Начало скоро?

— Уже должны начинать, — ответил Телар, покосившись на наручные часы. — Будут торжественные выборы Нептуна и его спутницы, символический банкет и танцы до упаду — так сказали устроители мероприятия.

— А почему праздник Нептуна — и вдруг в августе? Если мне не изменяет память, он отмечается в двадцатых числах июля, — снова спросил Иван.

— А кто его знает, — развёл руками Телар.

Внезапно музыка стихла, и гости праздника устремились к сцене, на которой какой–то невысокий парень в простой белой футболке, потёртых джинсах и видавших виды кроссовках ковырялся с закреплённым на стойке микрофоном.

— Раз–раз–раз… — раздались из микрофона привычные позывные, сигнализирующие о том, что начало не за горами.

Окружившие полукругом сцену гости перестали шуметь и затихли, устремив взгляды на сцену.

— Добрый день, дамы и господа! Добро пожаловать! Наш праздник начинается! — громко возвестил в микрофон парень — по всей видимости, ведущий.

Вновь заиграла музыка, в такт которой ведущий начал хлопать в ладоши, жестами предлагая зрителям присоединяться. Толпа не заставила себя долго упрашивать и охотно захлопала вместе с ним, подкрепляя аплодисменты свистом и неразборчивыми выкриками.

По мановению руки ведущего музыка стихла. Он поднёс микрофон к губам и, подождав, пока зрители успокоятся и замолкнут, продолжил:

— Сегодня по многолетней традиции мы отмечаем праздник Нептуна. Я вижу среди ваших лиц много знакомых, из чего заключаю, что наш ежегодный праздник, проводящийся уже в пятый раз, пользуется неизменной популярностью. Это отрадно. Но не только организаторы делают его интересным и незабываемым, но и вы, дорогие зрители и потенциальные участники состязаний. Без вашего активного участия и поддержки мы — ничто. Так давайте же объединим усилия и устроим мегапраздник, который запомнится нам на всю жизнь!

Под бравурные звуки в духе марша, рванувшие из динамиков, паренёк поднял руки над головой и захлопал в ладоши в такт музыке, мимикой лица и движениями головы подначивая зрителей присоединяться, а те, без лишних уговоров, также захлопали, создавая самим себе праздничное настроение и заряжая друг друга положительными эмоциями.

Музыка стихла, а вместе с ней — ведущий и, наконец, зрители.

— Сегодня на нашем мероприятии мы определим царя Нептуна, заметьте, определим, а не изберём или назначим, а также выберем для него верную спутницу. Любой мужчина может зарегистрироваться у меня — это чуть позже — и принять участие в трёх видах состязаний, по результатам которых и определится Нептун — самый достойный из конкурсантов. Затем вы, уважаемые гости, путём закрытого голосования выберете прекрасную мисс Нептуншу, а когда наша пара воссоединится — закатим пир на весь мир! В программе концерт, праздничный банкет из даров астраханских садов, полей и рек, а в заключение… — ведущий подбежал к краю сцены и протянул руку с микрофоном в сторону зрителей.

— …ДИСКОТЕКА! — хором закончила речь распорядителя толпа, криками, свистом, хлопками и топотом выражая всеобщее ликование.

— Правильно! — подтвердил ведущий и, внезапно замерев, вдруг начал кого–то или что–то высматривать в толпе, смешно двигая головой на вытянутой шее, словно пеликан на охоте. — Постойте, постойте… ба–а–а, кого я вижу! — воскликнул обрадованный ведущий, остановив свой взгляд на ком–то, находящемся довольно далеко от сцены. — Чета Нептунов прошлого созыва… ой, простите… Встречайте! Победители прошлогоднего конкурса — мистер Нептун и мисс Нептунша! Пройдите, пожалуйста, на сцену! Аплодируем, граждане, аплодируем, не забываем…

Раздались громогласные аплодисменты, зрители заволновались, задвигались на месте, озираясь по сторонам в поисках экс-Нептунов. Где–то сзади люди начали расступаться, освобождая довольно широкий проход, по которому к сцене, приветливо и одновременно торжественно улыбаясь, шествовала молодая пара, толкая впереди себя синюю коляску для новорождённых.

— Вот это да–а–а… — ошарашенно протянул ведущий, то ли забыв, то ли намеренно не отняв ото рта микрофон, и, словно баран на новые ворота вытаращив глаза на коляску, добавил: — А вы времени зря не теряли…

— Мы уже полгода как женаты, — едва ступив на помост, с гордостью сообщила всему свету экс-Нептунша — пухленькая, румяная, словно свежеиспечённый колобок, женщина лет двадцати с хвостиком. Её спутник — высокий лысый мужчина лет тридцати, с открытым добрым лицом и начавшим отрастать пивным животиком, — виновато улыбнулся толпе, как будто признавался в какой–то детской шалости, и, разведя руками, потупил глаза.

— Молодцы! Примите наши поздравления! — паренёк зажестикулировал руками, подбадривая зрителей к аплодисментам. — А это, как я полагаю, маленький Нептунчик? — шутливым тоном полюбопытствовал ведущий и, нагнувшись, пальцами руки сделал козу малышу, закрытому от посторонних глаз поднятым капюшоном коляски. — Крепыш растёт… ишь как соску дудонит. Сколько ему?

— Завтра три месяца исполнится, — поспешила ответить звездящая на всю поляну, светящаяся от счастья и гордости мамашка, упорно, но безуспешно таща из рук ведущего микрофон.

Паренёк застыл на мгновение, прищурив один глаз и скривив рот, что–то быстро прикидывая в уме, и, внезапно озарённый неким открытием, повернулся к смущённому экс-Нептуну, лукаво улыбаясь и причмокивая языком:

— Да вы шалунишка, батенька! Видно, как следует тогда отпраздновали с мисс Нептуншей свою победу.

Толпа неприлично загоготала.

Увидев, как смыкаются на переносице брови женщины, а в руке опасно сжимается пластиковая пол–литровая бутылка с минеральной водой, паренёк поспешно отскочил к краю сцены и торжественно произнёс в зрительскую аудиторию:

— Уважаемые гости! Вы видите, что происходит? Наш праздник помогает людям найти друг друга!

Ведущий исподтишка зыркнул на экс-Нептуншу и, с облегчением отметив про себя, что её брови находятся на пути к естественному — если не сказать больше — положению, а губы растягиваются в удовлетворённую улыбку, более уверенным голосом продолжил:

— Так поздравим же счастливую пару, образовавшуюся именно здесь ровно год назад, и пожелаем счастья и здоровья как молодым, так и их божественному творению — юному Нептунчику. Да здравствует наш праздник, дарящий незабываемые впечатления и соединяющий любящие сердца!

Когда очередная порция оваций утихла, а ненавязчиво спроваженные экс-Нептуны пристроились рядом со сценой внизу, из толпы раздался женский скептический возглас:

— Ага, одарил в прошлом году… меня… хреном по лбу и соединил любящие сердца моего кобеля мужа и вице–миски… до сих пор никак не разъединятся…

— Простите, вице — кого? — непонимающе переспросил ведущий, нащупав взглядом говорившую женщину.

— Вице–мисс нашей Нептунши, замшу, в общем… чтоб ей пусто было, — с вызовом пояснила женщина.

— М-да… — на миг растерялся паренёк, но профессионализм взял своё, и уже в следующее мгновение он сокрушался в микрофон: — Очень жаль, искренне сочувствую… Но жизнь не топчется на месте, она продолжается! Как знать, может, сегодня вы встретите свою настоящую, доселе плутавшую где–то в бесконечных лабиринтах судьбу.

— И я про то же подумала, потому и пришла, — деловитым тоном сказала женщина и, кокетливо хихикнув, добавила: — Вдруг удастся кого–нибудь занептунить?

Толпа взорвалась хохотом.

— Ну что же, нептуньте и нептуньтесь на здоровье, на то она и гулянка, — смеясь, сказал ведущий и, указав рукой на женщину, громко добавил: — Мужчины, обратите внимание — свободная касса!

Новый взрыв хохота потряс толпу, уже порядком разогретую пареньком. Мы с ребятами хохотали вместе со всеми, чувствуя сильный прилив самого настоящего праздничного настроения. Рослый Матвей без особого труда прошёлся блудливым взглядом по головам собравшихся и масленым голосом заметил:

— А я бы с удовольствием сегодня кого–нибудь отнепту…

— Матвей! — грозно осадила я мужчину, не дав договорить… на самом деле прилагая все возможные и невозможные внутренние усилия, чтобы не загоготать во весь голос.

— Всё, молчу, — нарочито примерным тоном кроткого ягнёнка покорился Матвей, словно стрелой пронзив меня выразительным хитрющим взглядом из–под пушистых ресниц, и быстро добавил: — Только не свободную кассу.

— Вот свинтус, — не сдержалась я, и мы снова расхохотались.

— А теперь — к нашим баранам, — деловитым тоном начал ведущий, окидывая толпу искрящимися смехом глазами. — Претенденты на титул царя Нептуна соревнуются в трёх состязаниях. В этом году жребий пал на следующие: первое — массовый заплыв на двести метров любым удобным для вас стилем плавания, второе — жим штанги весом шестьдесят килограммов из положения лёжа и третье — кто дольше всех продержится под водой без воздуха. Состязания начинаются через десять минут, прошу претендентов подойти ко мне и зарегистрироваться.

— Ой, какая прелесть! — я радостно захлопала в ладоши, едва удержавшись от того, чтобы, как маленькая, не запрыгать на одном месте, а ещё лучше — вокруг ребят. — Мальчики, миленькие, поучаствуйте в конкурсе, а? А я за вас болеть буду. Вдруг кто–нибудь из вас станет царём — я просто умру от гордости!

— Боюсь, я не готов стать причиной твоей скоропостижной смерти и… бараном, — извиняющимся тоном изрёк Иван.

— Только ради тебя, — широко улыбнулся Матвей и легонько коснулся пальцем кончика моего носа, потом, что–то быстро прикинув в уме, тихонько добавил: — Если мне не изменяет память — а я вроде как трезв, — царю по статусу царица положена…

— Это кем это положена? — шутливо возмутилась я. — Сказок про прекрасных принцесс начитался? Вот выдадут тебе образину какую–нибудь вместо девицы–красавицы…

В детстве я очень любила сказки и перечитала всё, что нашла в детской библиотеке. Ещё тогда меня возмущало поведение царя–батюшки, вечно норовящего за выполнение какой–нибудь очередной старческо–маразматической прихоти втюхать свою единственную дочь кому–нибудь в жёны, да ещё и полцарства в придачу подарить. Вот скажите, почему царь всегда пытается избавиться от дочери, словно от ненужного предмета домашнего обихода? Странно всё это… ходовой товар не залёживается. Она что, надоела ему хуже горькой редьки несносным характером? Почему он готов сбагрить её первому встречному?

А ещё любопытнее даже не это. Почему царь в придачу к дочери всегда даёт полцарства? Снова возникают подозрения: похоже, наследница не только обладает омерзительным характером, но, вдобавок ко всему, страшна как смертный грех, иначе какой здравомыслящий человек отказался бы породниться с самим царём, пусть даже без приданого? Ведь женятся же безродные богатеи невесть на ком, лишь бы заполучить титул или знатную фамилию, а тут нате вам — царская дочь! — куда уж знатнее…

И последний аргумент в пользу моих предположений по поводу характера и внешности царской дочки: вспомните, царь всегда отдаёт молодым вторую половину царства, сам при этом оставаясь в первой… Можно, конечно, оспорить этот последний довод, апеллируя к тому, что ни в одной сказке нет подробного описания этой второй половины царства — может, там одни пустыни, горы или чащобы непролазные, потому–то царь и сбагривает зятю всё это барахло, самому не нужное. Всё может быть. Но мне всё же кажется, что он просто не хочет пересекаться со страшной, зловредной дочкой…

— Я тоже готов поучаствовать, — прервав мои размышления, встрял Телар, с вызовом посмотрев на Матвея, и, переведя взгляд на меня, добавил: — Только не за так.

— Где–то у меня тут стольник завалялся… — Матвей демонстративно начал шарить по карманам.

Не обращая на него ни малейшего внимания, Телар серьёзно сказал, глядя на меня:

— В случае победы хочу поцелуй прекрасной дамы, как в старые добрые времена. Иначе у меня не будет стимула бороться.

— Да не вопрос, подберём мы тебе даму — и не од… — начал было Матвей, отрываясь от карманов, и осёкся, получив локтем в бок от Ивана.

— Вот оно что–о–о… — протянул Матвей и присвистнул, перехватив обращённый на меня взгляд Телара.

— В старые добрые времена рыцарям хватало и платка прекрасной дамы, — лукаво улыбнувшись, ответила я Телару, немного смутившись.

— Спасибо, но я не страдаю насморком. И боюсь, это было в совсем старые времена, — усмехнулся в ответ Телар. — Меня могут простимулировать лишь мягкие, нежные, тёплые губы, а не клочок бездушной тряпки… и губы эти должны быть твоими…

В растерянности я застыла с открытым ртом, не представляя, как реагировать: слова Телара откровенно выбили меня из колеи. Почему он всегда говорит и действует так, что при всём моём внутреннем возмущении не оставляет мне выбора, заставляя подчиниться? Внезапно лёгкий, полушутливый трёп о поцелуйчиках материализовался в реальный, осязаемый мной настоящий поцелуй, который я должна буду подарить ему в случае победы. И не то чтобы я не хотела с ним целоваться… откровенно говоря, как раз наоборот: то, как он его описал, и ожидание поцелуя непременно от меня, готовность бороться за поцелуй именно от меня — всё во мне всколыхнуло, заставив страстно возжелать этого поцелуя…

— Так как, согласна? — напомнил о своём существовании Телар, вопросительно глядя на меня без тени иронии.

— Хорошо… — опомнилась от замешательства я и, кротко взглянув на него, почему–то опустила глаза.

— А меня поцеловать в случае победы? — возмутился Матвей, всё это время с интересом наблюдавший за нами на пару с Иваном.

— И тебя поцелую, — быстро сказала я, лишь бы отбрыкаться: перспектива целоваться с Матвеем не вызвала во мне предшествующей бури страстей и желаний.

— У тебя нет шансов, — спокойно сказал Телар, обращаясь к Матвею. — Выиграю я.

— Посмотрим, — с вызовом ответил Матвей, задрав кверху подбородок. — Пошли регистрироваться.

— Пойду–ка и я с вами, прогуляюсь, — многозначительно сказал Иван, выдвигаясь вслед за мужчинами, и, обернувшись, бросил мне на ходу: — Алён, встретимся на причале, я скоро.

Я коротко кивнула и послушно зашагала к причалу, откуда должны были стартовать участники заплыва и куда отовсюду начали постепенно стекаться как зрители, так и сами участники. Мозг не давал мне ни расслабиться, ни переключиться, напряжённо анализируя происшедшее. Что произошло? Да по большому счёту — ничего. Вероятно, большинство женщин лишь порадовались бы тому, что из–за них соперничают мужчины, и на этом счастливо успокоились бы… но только не я. Меня заинтересовали причины, к этому соперничеству приведшие, и именно в них я пыталась разобраться.

Матвей. Несомненно, я ему нравлюсь… впрочем, как и любая другая привлекательная особь женского пола. Его завела не возможность побороться за меня, а вызов, брошенный Теларом, не сомневавшимся в своей победе. Поставь Телар на кон кого–то ещё — и Матвей не задумываясь снова принял бы вызов. Что касается поцелуя — реакция Матвея была вызвана обыкновенной ревностью, но не мужчины к женщине, а, скорее, брата к сестре, к которой с недавних пор начал похаживать некий кавалер. А вот Телар… Слова, поведение — всё говорило за то, что его интерес был избирательным, он хотел именно меня, и только меня, и готов был за меня бороться. Выходило, что я действительно ему очень нравлюсь, а такое открытие, согласитесь, не может оставить равнодушной ни одну женщину. А теперь представьте, что женщина и сама проявляла к этому мужчине интерес, который сразу же усилился в разы после того, как она поняла, что интерес взаимен. Вот так взаимная симпатия часто со временем и трансформируется в более глубокие чувства… Есть над чем задуматься…

— Не рухни в воду, — раздался сбоку знакомый голос Ивана, и чья–то рука — по всей видимости, Ивана — меня остановила.

Очнувшись от раздумий, я с удивлением обнаружила себя стоящей практически на краю причала, с которого вскоре должны были стартовать претенденты Нептуны. Рядом замер Иван, крепко держа меня за руку. И как мне удалось, двигаясь на автопилоте, продраться сквозь плотную толпу зрителей и занять самое выгодное для наблюдения место?

Тем временем распорядитель объявил участникам заплыва правила. Ввиду того, что заявки на участие подали около сорока человек, приняли решение разбить мужчин на три группы, стартующие одна за другой с интервалом в пять секунд, дабы распалённые азартом претенденты, ограниченные относительно небольшим стартовым пространством, не попрыгали в толчее соседям на головы и не перетопили друг друга раньше времени. Конкурсантам предлагалось на скорость доплыть до буйка, специально установленного в ста метрах от берега, честно обогнуть его и вернуться назад к причалу. По касанию руки досок причала фиксировалось время, которое для части участников впоследствии корректировалось на пять или десять секунд в зависимости от принадлежности участника к той или иной группе заплыва. В качестве добровольных помощников жюри из числа зрителей дополнительно привлекли пять человек на случай, если финиш окажется массовым. Каждый из наблюдателей получил по секундомеру и, исполненный важности, послушно занял указанное распорядителем место. По команде ведущего конкурсанты выстроились в три ровные шеренги вдоль причала, готовясь морально и разминая мышцы перед стартом.

— И что решила? За кого болеть будешь? — Иван вдруг задал вопрос, давно щипавший его за язык.

— За обоих, — твёрдым голосом ответила я, ни на секунду не задумавшись, и с подозрением покосилась на мужчину. — Буду рада победе любого из них.

— Это всё понятно… — уклончиво продолжал неунимавшийся Иван и, отрезая мне все пути к метаниям и виляниям хвостом, спросил напрямик: — Если выбирать из двоих, ты хочешь, чтобы победил Матвей или Телар?

— Ваньк, вот что ты докопался, а? Диггер несчастный… — начала злиться я, хорошо понимая, к чему он клонит: от проницательного Ивана и таракан тайком в щель не проскользнёт.

— Да ладно, можешь не отвечать, — примирительным тоном сказал Иван, махнув рукой. — Ежу понятно, что ты жаждешь страстного поцелуя Телара, — у тебя на лице всё было написано, когда он говорил.

А вот это он зря сказал… Какого фига рыться в моих мыслях и выставлять напоказ интимные вещи, даже если и прав… тем более если прав?!

Вспыхнув от ярости словно спичка, не понимая, что творю, я с силой толкнула Ивана обеими руками в грудь:

— Ах ты, пентюх!!!

Не ожидавший от меня подобной реакции, а потому пойманный врасплох, Иван зашатался. Словно взлетевший на заборную жердь петух, смешно размахивая в воздухе крыльями–руками, он тщетно пытался поймать равновесие и после недолгих мучений с шумом грохнулся спиной в воду под восторженный хохот невольных, очень довольных свидетелей. В тот же самый миг с десяток участников состязания, испугавшись, что проворонили старт, словно тяжёлые орехи из разорвавшегося пакета, посыпались с причала в воду и изо всех сил заработали руками и ногами, устремившись к заветному буйку.

— Фальстарт! Фальста–а–арт! — не своим голосом закричал сменивший микрофон на громкоговоритель организатор, смешно бегая по причалу и размахивая руками. — Старта не было! Все наза–а–ад!

Весть о том, что нечаянное падение какого–то пьяного мужчины в воду спровоцировало несанкционированный старт участников заплыва, обрастая всё новыми и новыми подробностями, быстро облетела толпу, вызывая то тут, то там локальные взрывы хохота. Громко матерящиеся участники, последними выходившие из воды на берег, выходили уже под безудержный хохот всех без исключения зрителей.

Красная как варёный рак от стыда, страшно раскаиваясь в содеянном, я с трудом пробралась сквозь спрессовавшуюся людскую массу к месту, где появился из воды полностью одетый, мокрый до шнурков кроссовок Иван.

— Ванечка, милый, прости меня, пожалуйста… — виновато бормотала я, плетясь за угрюмым Иваном, словно побитая собачонка. — Ванюш, ну не злись, а? Сама не знаю, что на меня нашло… Хочешь — толкни меня тоже в воду, чтобы обидно не было!

— Детский сад, честное слово, — процедил сквозь зубы Иван, не глядя в мою сторону. — Я домой, переодеваться.

— Только ты возвращайся, пожалуйста, — заискивающим тоном попросила я, останавливаясь. — Мне без тебя совсем не болеется.

Не произнеся больше ни слова, мужчина поспешно зашагал к выходу с поляны, намеренно огибая зрителей на почтительном расстоянии. С тяжёлым сердцем, без устали бомбардируемым угрызениями совести, я вновь пробралась на причал и вместе со всеми замерла в ожидании старта.

Впервые за время пребывания в Астрахани получив возможность хорошо рассмотреть местных мужчин, я отметила про себя некоторые особенности, отличающие их от мужчин, например, средней полосы России. Не хочу комментировать привлекательность лиц с позиции «красивый — некрасивый», поскольку — и это далеко не открытие — у каждого человека на этот счёт существует собственное мнение, иначе любовь как таковая давно бы вымерла, как доисторические рептилии. Что касается лично меня — ещё в детстве я услышала замечательное изречение: «Красивый муж — чужой муж», которое можно трактовать двояко.

Решив для себя, что не собираюсь делиться будущим мужем с кем–то ещё, я существенно снизила для потенциального избранника планку по красоте лица… с небольшой оговоркой: внешность полуобезьяны, простите, меня совсем не привлекает… может, это заложенное на генетическом уровне неприятие инцеста? А вот красивое, физически совершенное мужское тело меня всегда волновало, и это точно происки генов: подсознательно мы, самки, ищем сильного, выносливого самца, способного дать жизнестойкое потомство, прокормить и защитить семью. Бесцеремонно разглядывая полуобнажённых астраханских мужчин, я с удовольствием отметила про себя, что их тела — загорелые, худощавые и мускулистые, отшлифованные сельским бытом и регулярной рыбной ловлей — выглядели довольно привлекательно, а толстых среди них не было вообще. Ещё бы роста им побольше… ну ничего не могу с собой поделать — предпочитаю высоких мужчин…

Раздался оглушительный звук свистка, через несколько секунд — второй, потом третий, и под непрекращающийся шум и крики поддерживающих своих кумиров зрителей гонка началась. По обеим сторонам рвущих изо всей мочи поперёк течения к заветному буйку пловцов, держась от них на безопасном расстоянии, медленно шли две лодки с крепкими ребятами на борту на случай, если потребуется помощь спасателей: всё же вода — далеко не безопасная штука. В общем, гонка проходила без эксцессов, если не считать двух конкурсантов, на полной скорости врезавшихся друг в друга, а потом долго выяснявших при помощи кулаков, кто из них дурак.

Лидеры определились сразу — Матвей и Телар, стартовавшие в третью очередь, но метров через тридцать оставившие далеко позади всех остальных пловцов. До чего же красиво они шли! Профессионально владея техникой кроля, они сильными, отточенными гребками разрезали волнующуюся поверхность воды, быстро приближаясь к заветной цели. Сберегая силы, ребята двигались вровень почти до самого финиша и лишь на последних двадцати метрах практически одновременно предприняли мощный рывок, надеясь обогнать соперника и вырвать желанную победу у него из–под носа. В какой–то миг мне показалось, что коварная удача предпочла Матвея, но в самый последний момент, возликовав от того, что розыгрыш удался, она уверенно ткнула пальцем в Телара, который выиграл у Матвея всего один–единственный гребок…

Отметившись у судей, Матвей и Телар, сопровождаемые мной и присоединившимся по дороге Иваном, подошли к столу с напитками, чтобы немного перекусить и утолить жажду.

— Ну ты молоток, настоящий мужик, — искренне похвалил Телара Матвей и дружески похлопал его по плечу. — Сделал ты меня, но как красиво сделал! Где тренируешься?

— Всегда приятно встретить достойного соперника, — улыбнулся в ответ Телар. — Специально нигде не тренируюсь, просто плаваю практически с рождения, обожаю воду.

— Мальчишки, какие вы молодцы! Я так вами горжусь! — я порхала между мужчинами, бросая на них восхищённые взгляды… кстати, и не я одна — недалеко от нас обосновалась кучка девушек, что–то горячо обсуждавших и хихикавших и откровенно косившихся в нашу сторону. — Хм… похоже, у вас появились поклонницы.

Оживившийся Матвей — словно и не отдавал последние силы борьбе — тут же собрался, подтянулся, расправил плечи, играя бицепсами, и одарил девчонок игривой улыбкой.

— Как вы думаете, успею я вернуться до следующего испытания? — задумчиво спросил Матвей, поедая девчонок вожделенным взглядом.

— Неужели ты в принципе рассматриваешь интервал в десять–пятнадцать минут? — нарочито удивлённым голосом спросила я его в ответ и, демонстративно кхе–кхекнув, ехидно заметила: — По идее, этого времени должно хватить только на поцелуй.

Мужчины прыснули со смеху.

— Э–э–э… я просто телефончики хотел записать, — быстро сориентировавшись, поспешил оправдаться Матвей и невинно захлопал ресницами.

— Скажите, а что за пьяный придурок свалился в воду, устроив фальстарт? Говорят, он с женихом бывшей подружки сцепился. Мы в третьем ряду стояли и пропустили всё самое интересное, — вдруг спросил Телар, обращаясь к нам с Иваном.

Я быстро взглянула на Ивана и, вспыхнув, отвела взгляд в сторону.

— Этот пьяный, абсолютно трезвый, но точно придурок, нечаянно оступившийся и рухнувший в воду, а потом сбегавший домой переодеться, стоит перед вами, — смеясь, ответил Иван.

— Слышите? — вдруг насторожился Телар, прислушиваясь к звукам, доносившимся из ожившего микрофона. — Нас приглашают на второй тур, пойдёмте.

И мы направились к сцене, на которой должно было состояться следующее испытание — жим штанги весом шестьдесят килограммов из положения лёжа. Подкравшись сбоку к Ивану, я взяла его за руку обеими руками и, притянув к себе, прошептала на ухо:

— Ванечка, хочешь, я тебе свою любимую блесну подарю? Ту, со стразиками, которая и тебе очень понравилась.

— Ну что вы, мисс, к чему такие жертвы? Пригласишь меня на свадьбу — и этого будет достаточно, — иронично улыбнулся в ответ Иван и предупредительно отскочил в сторону, приняв оборонительную позицию.

От возмущения я чуть не подавилась воздухом и, состряпав обиженную физиономию, с гордо поднятым носом прошествовала мимо него, догоняя оторвавшихся от нас ребят…

— Итак, дамы и господа, второй тур! — нараспев заговорил в микрофон ведущий, занявший своё место на сцене, в центре которой была установлена узкая скамейка и на металлических стойках — внушительных размеров штанга. — Правила просты: по очереди выходим на сцену и лёжа выжимаем штангу весом шестьдесят килограммов, пока не упадёте… хотя куда вам падать, если вы и так будете лежать? — скаламбурил ведущий, и зрители, словно хорошо выдрессированные собачки, поддержали его весёлым смехом. — Потом подходим ко мне и отмечаемся. Внимание, штангу на грудь не кладём, а лишь касаемся её и снова жмём. Руки выпрямляем до конца и фиксируем взятый вес. Вас будут страховать, так что не волнуйтесь, выкладывайтесь на всю катушку. Итак, поехали! — на бравурной ноте завершил непродолжительную речь организатор и взмахнул рукой.

Заиграла весёлая музыка, и состязание началось.

— Сколько–сколько весит штанга — шестьдесят кэгэ, как я? — изумлённо протянула я, наконец осознав, что предстоит конкурсантам.

— А давайте вместо штанги предложим жать Алёнку, — пошутил Иван.

— Не надо меня жать, я не виноград.

— Не, не прокатит, — посмеиваясь, сказал Матвей. — Её как к груди прижмут, так оторвать и не смогут — руки не поднимутся.

— А разве это вам с Теларом не на руку? — улыбнулся Иван.

— Мы тоже не исключение, — отозвался Телар, усмехнувшись.

А тем временем конкурсанты один за другим начали подниматься на сцену и выполнять задание. Два помощника по бокам от спортсмена страховали штангу от падения. Подступившие вплотную к помосту зрители громко считали вместе с ведущим по мере того, как штанга взмывала вверх, хором бурно выражая одобрение успешным конкурсантам или сочувствие тем, кто, невзирая на все усилия, не смог выжать штангу и нескольких раз. Настоящих силачей оказалось немного, больше десяти раз смогли выжать лишь семь человек. Последними выступали Матвей и Телар, заслуженно получившие преимущество перед остальными, благодаря отличным результатам, продемонстрированным в заплыве. Для победы им нужно было преодолеть планку в двадцать раз.

— Проще простого, — махнул рукой Матвей, довольно потирая руки, и, обращаясь к Телару, пояснил: — Мой личный рекорд для такого веса — тридцать пять раз. А ты сколько жмёшь?

— Не меньше, — уклончиво ответил Телар и, подумав немного, предложил: — Даю тебе возможность отыграться, если получится. Хочешь, иди последним.

— Спасибо, не откажусь. Мне нужно тебя побить. Если ты снова победишь — третьего тура не будет, и мы лишим меня и зрителей удовольствия, — беззлобно усмехнулся Матвей и пропустил Телара на сцену…

— Двадцать пять!.. Двадцать шесть!.. — дружно считали зрители и заметно оживившийся ведущий — наконец–то появился реальный лидер. — …Тридцать четыре!.. Тридцать пять!!!

Телар не без труда поставил штангу на стойки и, встряхивая на ходу набухшие от напряжения мышцы рук, тяжело спустился со сцены под бешеные овации удовлетворённых зрителей.

— Вот это да! Вот это результат! И это, если я не ошибаюсь, наш Телар, победивший в заплыве! Серьёзная заявка на победу в соревнованиях на титул царя. После него остаётся всего один участник, и если ему не удастся побить практически непобиваемый результат Телара, то, уважаемые дамы и господа, необходимость проведения третьего тура отпадёт!

Толпа ликовала, перебивая звуки музыки громкими, восторженными криками и свистом.

— Даёшь Теларушку на царство! — вдруг выкрикнул какой–то щуплый, но голосистый старик из первого ряда.

Его слова услышали соседи, повторили… и вскоре уже все вокруг воодушевлённо скандировали: «Те–ла–ра на царст–во! Те–ла–ра на царст–во!»

— М-да… задал ты задачу… — задумчиво протянул Матвей, обращаясь к спустившемуся со сцены Телару. — Мне нужно побить собственный рекорд, да ещё и в неподготовленном состоянии… Как думаешь, есть шанс?

Матвей смотрел на него обречённым взглядом и всё же с искоркой надежды — вдруг Телар видит то, чего не замечает он сам.

— При таком подходе к делу — нет, — жёстко ответил Телар и добавил чуть мягче: — Но если ты борец и готов жизнь свою положить ради победы, то шанс есть всегда.

Матвей задумчиво кивнул, осмыслив его ответ. Медленно, ни на кого не глядя, словно приговорённый к смерти — на эшафот, поднялся он на помост и занял позицию у штанги. Увидев, кто именно этот последний участник — человек, едва не обогнавший в заплыве Телара, зрители перестали скандировать и гулко зашумели, словно пчёлы в разворошённом улье.

— Давай, Матвей! — крикнула какая–то курносая девчушка из толпы — и откуда только имя узнала? — Мы тебя любим! Ты сможешь!

Её голос утонул в рёве внезапно взорвавшейся толпы, ещё минуту назад рьяно поддерживающей Телара, а теперь скандировавшей: «Мат–вей! Мат–вей!» Эх, толпа, толпа…

— Пятнадцать… Шестнадцать… — считал ведущий вместе со зрителями.

— Ты как, в порядке? — озабоченно спросила я раскрасневшегося Телара, не прекращавшего разминать раздувшиеся, почти малиновые мышцы рук. Я и подумать не могла, что эти тридцать пять раз дались ему с трудом, мне казалось, он мог выжать ещё раз десять, не меньше.

— Всё нормально, скоро отойду, — выжал из себя улыбку Телар.

— Давайте я сделаю вам массаж, — вдруг раздался у меня над ухом звонкий женский голосок.

Меня словно веслом по голове шарахнуло. Я резко повернулась и смерила невысокую симпатичную светловолосую девушку злобным взглядом. «Я тебе сейчас такой массаж сделаю — всю оставшуюся жизнь Бабу–ягу без грима играть сможешь!» — едва не сорвалось с моих губ.

— Руки и плечи разомну… я массажистка… с молодёжной сборной борцов работаю… — растерянно промямлила девушка, перехватив мой свирепый взгляд, и поспешно отступила на шаг назад.

— Э–э–э… да–да, конечно, спасибо! — быстро опомнилась я, покраснев от стыда. Ну почему слово «массаж» всегда ассоциируется у меня с другим словом — «эротический»?! Неужели я настолько испорчена… Сначала робко и косясь на меня, потом всё увереннее и увереннее девушка принялась разминать мышцы Телара, усевшегося на ступеньки, ведущие к сцене. Мужчина оживал на глазах… ну и слава богу… А Матвей тем временем всё жал и жал.

— …Двадцать два… Двадцать три… — воодушевлённо считал ведущий вместе со зрителями. — Двадцать четыре… Двадцать пять… Двадцать шесть… Двадцать семь…

А счёт звучал всё тише и тише, медленнее и медленнее, всё дольше отдыхал Матвей, держа в дрожащих вытянутых руках штангу, прежде чем снова опустить её на грудь. Его лицо и тело стали сине–красными от натуги, налившиеся кровью мышцы рук разбухли и обнажили выступившие синие вены, которые, казалось, ещё чуть–чуть — и лопнут, примешав алую кровь к ручьям пота, омывавшим всё тело Матвея с головы до ног. При каждом новом жиме Матвей, стискивая зубы, кричал, из его глаз текли слёзы.

— …Тридцать один… — тихо, без микрофона, продолжал счёт ведущий в полном одиночестве, но его голос был слышен всем и каждому — толпа молчала, напряжённо наблюдая за героическими усилиями, которые прилагал Матвей, двигаясь к намеченной цели.

— …Тридцать два… — честно считал поникший ведущий. А что он мог сделать? Прекратить выступление — не имел права, но и наблюдать за этими мучениями… не садист же он, в самом деле…

— Телар, почему он так кричит? — я испуганно вцепилась в плечо мужчины, страшно переживая за Матвея. — Ему больно?

— Да нет, не волнуйся, — с улыбкой ответил Телар. — Как бы это попроще объяснить… В мышцах есть некий запас силы, которая с каждым последующим жимом расходуется, и спортсмену кажется, что его штанга становится всё тяжелее и тяжелее. Выброс адреналина даёт дополнительную силу, а чтобы этот выброс спровоцировать — спортсмен кричит. Как–то так… Давление вот только сильно подскакивает, но он парень тренированный, так что всё будет о» кей.

Я немного успокоилась, но не смогла до конца унять волнение.

— …Тридцать три… — считал ведущий.

— Брось, парень, скопытишься, — озабоченно прошептал Матвею один из помощников, уже давно не отрывавших рук от штанги и готовых в любой момент её подхватить.

— Ой, Господи, да брось ты эту железяку окаянную, милок… — протянула из первых рядов зрителей какая–то сердобольная старушка, дрожащими пальцами запихивая под язык таблетку нитроглицерина.

По толпе прошёл ропот.

— Держать! — вдруг раздался громкий, командный голос Телара, и на поляне мгновенно воцарилась зловещая тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием и крико–рёвом Матвея. — Ты можешь, значит, должен!

— …Тридцать четыре…

А мышцы уже давно отказывались служить Матвею, и просто уму непостижимо, каким образом ему удавалось жать и жать…

— …Тридцать пять…

Один жим. Всего один жим оставался до победы. Безмолвствовавшие зрители напряглись, боясь пошевелиться, как будто даже самые незначительные их движения могли вызвать колебания воздуха, способные помешать спортсмену выполнить этот завершающий, победный рывок. Казалось, даже ветер затих, с любопытством созерцая неповторимую сцену.

А Матвей не мог. Если бы всё зависело лишь от силы воли и желания победить — проблем бы не возникло. Но что делать, если в мышцах не осталось ни одной самой малюсенькой силёночки на потяжелевшую в разы штангу? Он держал в вытянутых трясущихся руках опасно раскачивающуюся из стороны в сторону штангу, не в состоянии ни сдаться, ни сделать победный рывок.

— Повернись чуток, задействуй другие мышцы! Дава–а–а-а-ай!!! — подобно командиру, поднимавшему остатки разбитой роты в последнюю, смертельную атаку, заорал Телар, взбегая на сцену.

— Дава–а–а-а-ай! — заревела десятками голосов толпа.

И Матвей дал этот финальный, победный тридцать шестой раз…

— Помочь подняться? — предложил Телар и, не дожидаясь ответа, поставил Матвея, словно игрушку, на ноги.

— Спасибо тебе, друг, — благодарно улыбнулся в ответ Матвей. — Если бы не ты, последнего рывка я бы ни за что не осилил.

Под приветственные крики и овации зрителей ребята сошли со сцены.

— Матвей, ты… ты… самый настоящий… герой! — я не могла подобрать нужных слов, чтобы передать восхищение поступком Мужчины с большой буквы.

— Гордишься? — с хитрой ухмылкой спросил Матвей.

— Горжусь, — искренне согласилась я и, обратившись к наблюдавшей за нами массажистке, попросила: — Не могли бы вы и Матвея размять? Кстати, он не женат.

Девушка смущённо захихикала и без лишних слов занялась Матвеем, охотно предоставившим своё тело в её полное распоряжение.

— Ты поступил очень достойно, умничка, — ласково улыбнулась я Телару и, привстав на цыпочки, чмокнула его в щёку.

— Мы не на такой поцелуй договаривались, — пробормотал явно польщённый Телар.

— А ты ещё и не выиграл, — парировала я…

— Итак, уважаемые дамы и господа, начинается третий, заключительный тур наших захватывающих состязаний, который снова будет проводиться в воде. Так что просьба выжившим участникам и зрителям пройти к любимому причалу, — раздался знакомый голос ведущего, снова сменившего микрофон на громкоговоритель и теперь быстрым шагом направлявшегося к реке. — В третьем туре примут участие всего девять человек, остальные, придя к неутешительному для себя выводу о том, что, кроме солнца, им сегодня ничто больше не светит, добровольно отказались от дальнейшей борьбы в пользу более перспективных конкурентов. Ну что же, мужественный поступок. Поблагодарим их за красивую борьбу и пожелаем удачи на нашем празднике в следующем году. А сейчас я попрошу участников подойти ко мне для получения подробного инструктажа по правилам проведения следующего конкурса.

— Пошли? — взял меня за руку Иван и быстро заманеврировал между зрителями, так же как и мы спешащими занять самые лучшие места на причале…

— Итак, глубоко вдыхаем и ныряем по свистку. Держимся под водой как можно дольше. Выиграет тот, кто всплывёт последним… и по возможности сегодня, — пошутил напоследок ведущий.

Через несколько мгновений раздался звонкий свист, и плавающие в нескольких метрах от берега участники, набив лёгкие до отказа воздухом, нырнули. Буквально через пару секунд начали всплывать первые хитрецы, которые предпочли не тратить дополнительных сил и драгоценных запасов воздуха на то, чтобы удерживать тело под водой. Они преспокойно зависли на водной глади в позе морской звезды затылком кверху, формально не нарушая никаких правил, и лишь Телар с Матвеем честно высиживали где–то на глубине. Однако нехитрые уловки соперников не сработали, и через пятьдесят секунд отвалилась первая сошедшая с дистанции морская звезда, затем следующая, а через минуту и двадцать секунд — последняя.

Прошло порядком времени, прежде чем из воды показалась голова Матвея, который, едва отдышавшись, выпалил: «Где Телар?» — и расстроенно погрёб к причалу, не услышав ответа, а вместо него увидев направленный вниз указательный палец Ивана.

— Вы понимаете, что сейчас произошло, а? — заголосил в громкоговоритель ведущий и обвёл зрителей выжидающим взглядом. — Только что мы определили нашего Нептуна, которым по итогам трёх туров состязаний, одержав победу в двух из них, становится Телар… как только всплывёт!

Существенное добавление… насчёт всплытия.

Довольная толпа, как обычно, радостно забушевала, а Телар, уже в заслуженном статусе царя, всё никак не всплывал да не всплывал.

— Господи, да почему же его нет так долго! — переживала я, ощупывая взглядом поверхность воды в поисках хоть каких–нибудь пузырьков воздуха, свидетельствовавших о том, что Телар жив–здоров. — Мальчики, ну почему, а?

— Да кто его знает, — развёл руками Иван. — Высиживает, чтобы наверняка всплыть последним.

— Или как в том анекдоте — «какой, на фиг, стиль плавания… трусами за корягу зацепился», — хохотнул Матвей, которого столь долгое нахождение Телара под водой, похоже, нисколько не пугало.

— Зацепился, говоришь?! — начала злиться я — тоже мне, нашёл время шутить. — ТАК ПЛЫВИ И ОТЦЕПИ!

— Ладно тебе, Алён, не кипятись, — пошёл на попятную Матвей. — Такой замечательный спортсмен так глупо утонуть не может.

Не слушая ребят, я протиснулась к ведущему и, потянув его за руку, чтобы привлечь внимание, попросила:

— Может, водолазов на поиски отправить? Вдруг с Теларом что–то случилось?

— Да что вы, девушка, с ним всё в порядке, — начал успокаивать меня ведущий, мгновенно спрятав тревогу на лице под маску напускной весёлости, и, поднеся громкоговоритель ко рту, громко прокомментировал: — Что–то наш новоиспечённый Нептун задерживается. Наверное, приглядел на дне пару златовласых русалок и забыл о состязании.

Толпа отреагировала раскатистым смехом.

— Отдайте матюгальник, — нахмурившись, сказала я и буквально вырвала из рук мужчины громкоговоритель.

— Телар! Те–ла–а-ар! — громко позвала я, повернувшись лицом к реке и приложив ко рту нехитрый агрегат. — Выходи, Тела–а–а-ар!

И в тот же миг недалеко от причала показалась из воды улыбающаяся физиономия Телара с белой лилией за ухом.

— Что я говорил, а? — радостно заорал в протянутый мной громкоговоритель ведущий.

Вот и всплыл наш кот–блл… э–э–э… шалун,

И зовут его…

— …НЕПТУ–У–УН!!! — дружно закончили стихотворный экспромт за ведущего зрители и что есть мочи зааплодировали.

В несколько гребков Телар достиг причала и, ловко подтянувшись, выбрался из воды.

— Ты где пропадал? — со смешанным чувством волнения и нежности, с упрёком спросила я, едва удержавшись от того, чтобы броситься ему на шею.

— Подводным царством рулил, — улыбнулся в ответ Телар и, сняв с уха лилию, протянул её мне со словами: — Это тебе…

— Ты лучший, — серьёзно сказал пробившийся сквозь толпу Матвей и протянул Телару руку для рукопожатия.

— Неправда, — так же серьёзно сказал Телар, крепко пожимая протянутую руку, и, улыбнувшись, добавил: — Просто я был лучше тебя замотивирован.

— Это спором–то? — недоуменно спросил Матвей.

— Поцелуем, — вместо Телара ответил Иван и метнул на победителя хитрый взгляд.

Телар какое–то время изучающе смотрел на него и, внезапно хмыкнув, расплылся в довольной улыбке…

Ода телемастеру

В окружении толпы поклонников и поклонниц Нептун не спеша проследовал за ведущим к сцене, купаясь в лучах заслуженной славы.

Слава… Кто–то ради неё готов душу нечистому продать в тщеславной надежде хоть на миг возвыситься над всеми остальными, а кто–то… Задумчиво теребя в руках лилию, я следовала за Теларом в самом конце процессии, но не теряла его из виду, внимательно наблюдая за его реакцией на происходящее.

По моему твёрдому убеждению, славы достоин лишь тот, кто… действительно её достоин. Поясню. Не достаточно стать самым лучшим в чём–либо, не менее важно при этом остаться самим собой, таким, каким тебя когда–то полюбили и запомнили. Удивительно, но по сути позитивные слава и успех каким–то непостижимым образом активируют в человеке развитие низменных задатков, доселе дремавших и находившихся в зачаточном состоянии. Если успех краткосрочен, то велик шанс, что эти задатки не успеют развиться и испортить человека, но если слава долговременна… Милые, добрые, отзывчивые люди, сами того не осознавая, превращаются во взбалмошные, корыстные, чёрствые существа, искренне убеждённые в собственной значимости и превосходстве.

А чем они, собственно, лучше остальных? Если разобраться — ничем… то есть абсолютно ничем. Кто, как правило, становится знаменитым на всю страну, на весь мир? Публичные люди. В связи с чем они приобретают известность? В связи с тем, что умеют делать или сделали что–то значительно лучше других, причём — и это обязательное условие — это «что–то» интересно массовой аудитории потребителей. Благодаря чему об этих людях узнают? Благодаря средствам массовой информации. Почему средства массовой информации охотно освещают их успехи, а позднее всё что угодно, имеющее отношение к этим знаменитостям? Потому, что предмет интересен массовому зрителю, а СМИ борются за высокие рейтинги.

В мире существуют тысячи профессий, и в каждой из них есть свои непревзойдённые асы, имеющие полное право на славу. А теперь ответьте честно: вы станете рыться в газетах или в Интернете в поисках горячих новостей, касающихся, например, суперпрофессионала телевизионного мастера Александра Кукуева, станете с удовольствием смотреть передачи с его участием? Можете не отвечать — разумеется, нет. А чем телемастер, с одного взгляда диагностирующий причину поломки и моментально безошибочно её устраняющий, хуже очередного певуна или певички, не столько поражающих слушателей великолепием своего певческого таланта, сколько играющих на эротической составляющей человеческого восприятия? Ничем. Хотя нет… отличие всё же есть — и существенное: певец, эксплуатируя в работе сексуальный подтекст, бьёт аудиторию ниже пояса, а подобный удар всегда стопроцентно срабатывает. Хм… э–э–э… нет, не то: удар ниже пояса — это, пожалуй, по телемастеру, а в отношении толпы — это не удар, а, простите за вульгарность, нежное поглаживание там же, срабатывающее в тысяче процентов из ста.

Да, телемастер в большинстве случаев не споёт и не спляшет, как этот певец, и, наверное, сложно вызывать эротические фантазии у массовой аудитории, скрючившись над выдранными платами с микросхемами, держа в руке паяльник, а в зубах — кусок провода–припоя. Разве что у извращенцев… но — «увы» для телемастера и «слава тебе господи» для всех остальных — это не массовая аудитория.

Итак, телемастер не споёт, но и певец вряд ли починит телевизор. К чему я веду? Всё отличие мелькающего в СМИ певца от потрясающего телемастера заключается в том, что в раскрутку первого вкладываются немалые деньги, поскольку такие инвестиции у продюсеров с хорошим чутьём, как правило, с лихвой окупаются. Только и всего. Именно за счёт инвестиций певец становится известным и купается в лучах славы… а мог бы купаться телемастер… только вот… никому он не нужен. Стоит перестать инвестировать в раскрутку певца — и… он останется или снова станет «телемастером».

Так что славы достоин лишь тот, кто, во–первых, заслужил её исключительно собственным трудом, без помощи посторонних; во–вторых, осознаёт, что по большому счёту он ничем не лучше остальных людей; в-третьих, прилюдно не демонстрирует и не эксплуатирует собственную «исключительность» и «непревзойдённость». Только такая звезда достойна уважения, восхищения и не вызывает раздражения… Но это моё личное мнение, которое никому не собираюсь навязывать…

Мисс Нептунша

Так я шла и размышляла, наблюдая за Теларом. Не хочу умалять достоинств остальных участников состязаний, проигравших Телару, хотя бы потому, что мне о них ничего не известно, за исключением Матвея конечно, но я искренне радовалась победе именно Телара, на мой взгляд достойного славы. Не стану кривить душой — моё мнение отчасти пристрастно, поскольку этот мужчина мне нравится, но не стоит спешить с обвинениями. Чем он мне нравится? Внешностью? Да. Чертами характера? Да. Поведением, манерами? Да. В общем, нет необходимости в перечислении: на все невысказанные вопросы ответ один — да. А я считаю, что всеми этими качествами и должен обладать победитель, достойный славы, поэтому и рада, что выиграл Телар. Всё просто, и никакой предвзятости.

Вы только посмотрите, как он стоически переносит свой успех! Я не оговорилась, именно переносит. Разумеется, как каждый нормальный человек, мужчина не мог не ощутить и открыто не продемонстрировать радость от победы. Но что происходит сейчас? Да, он улыбается пристающим к нему со всех сторон почитателям — женщинам и мужчинам, — облепившим его, словно мухи — каплю сладкого варенья; да, он вежливо отвечает на их вопросы и расспросы, шутит… Но во взгляде его — скрытая тоска и желание сбросить с себя неуютный, давящий кокон публичности, растворившись в серой людской массе. Популярность его тяготит, и мне это нравится. Подведём итог: предварительную несанкционированную проверку славой Телар прошёл. Гуд.

Тем временем Телар и ведущий исчезли за кулисами. Их не было уже довольно долго, как вдруг занавес раздвинулся посередине, и взорам утомлённой ожиданием публики предстал собственной персоной царь Нептун. Его появление вызвало бурю ликования и восторженных эмоций.

Находясь недалеко от сцены и имея возможность рассмотреть каждую деталь чудного перевоплощения мужчины, я не знала, то ли мне восхищаться и упиваться новым имиджем Телара, то ли посмеиваться, недоуменно хлопая глазами. Высокий и статный, мужчина был одет в коротковатый для его роста лёгкий голубой шёлковый халат, перетянутый поясом на талии. Халат был расшит золотыми нитями и украшен почему–то новогодней мишурой и «дождиком». Из–под полы странного облачения торчали волосатые ноги, обутые в брендовые импортные сланцы. Рот и подбородок Телара обрамляли густые усы и пышная длинная борода, изготовленные из какой–то белой синтетической мочалки. Странный контраст создавала эта мочалка с короткими чёрными волосами головы, наверняка из чувства жалости не скрытыми ведущим под каким–нибудь жутким, мочалкоподобным, не пропускающим воздух париком, способным запросто устроить несчастному париконосцу тепловой удар. Вместо парика голову Телара, словно забор, опоясала широкая серебристая бутафорская корона со страшными зубьями, напоминавшими в десятки раз увеличенные зубчики пилы. В правой руке царь сжимал длинный посох. Откровенно говоря, убранством Нептун удивительно походил на Деда Мороза, находящегося на отдыхе в жарких странах и потому облачённого в летний вариант дедморозовского обмундирования, от которого он, в силу своего исключительного статуса, совсем отказаться не имел права.

Но ведь «не место красит человека, а человек — место»: вопреки потешному наряду, который на ком–то другом смотрелся бы нарядом шута и непременно вызвал бы взрыв хохота, спровоцированный глумлением со стороны зрительской аудитории, Телар выглядел достойно и вызывал лишь восторг и восхищение, изнутри светясь самой настоящей царственностью. Он был дьявольски хорош.

Появившийся вслед за царём ведущий выволок на сцену два деревянных стула, задрапированных под троны, один из которых оставил у занавеса, а второй поставил у края сцены, поближе к зрителям. Убедившись, что всё в полном порядке, паренёк взял Телара за руку и, дождавшись, когда заиграет музыка, оказавшаяся маршем, торжественно подвёл Нептуна к трону.

— Итак, уважаемые дамы и господа, Нептун избран! И не просто избран, победил сильнейший и достойнейший! Наш Нептун — самый нептунистый Нептун в мире! — он обвёл взглядом присутствующих, жестами подбадривая зрителей к аплодисментам.

Люди, увлечённые зрелищным мероприятием и разгорячённые алкоголем, охотно поддержали ведущего. Они со всей силы хлопали в ладоши, кричали, визжали, свистели и топали ногами, от души приветствуя новоиспечённого бога морей. Поддерживаемый непрекращающимися аплодисментами, победитель почтительно раскланялся во все стороны и, повинуясь подчёркнуто вежливому приглашающему жесту Тимофея, сопровождаемому поклоном, торжественно занял трон.

Выдержав небольшую паузу и подождав, пока волнение публики ослабнет, распорядитель театрально продолжил:

— А теперь, по правилам нашего праздника, наступило время выбрать спутницу Нептуна — несравненную Нептуншу. Именно для неё приготовлен второй трон, — паренёк микрофоном указал на пустующий стул у кулис. — Ой–ой–ой, я уже вижу, как заалели щёчки прекрасных представительниц слабого пола, ведь каждая из них втайне надеется, что выбор падёт именно на неё.

Он окинул толпу игривым взглядом и снова выдержал паузу.

— Каждая дама, присутствующая на нашем празднике, получила при входе беджик с номером. Пожалуйста, закрепите ваши беджики резинкой на запястье. Вот так… да не спешите вы так, девушка, — засмеялся он, адресуя последнюю фразу стоявшей неподалёку девчушке, которая тотчас же смутилась и покраснела.

Толпа захохотала.

— Итак, вот здесь, рядом со сценой, размещён лохотрон… ой, простите, — снова театрально засмеялся он, играя на публику, и исправился: — Размещена урна для голосования.

Ведущий указал микрофоном на небольшой, грубо сколоченный деревянный ящик с прорезью на крышке.

— Каждый мужчина имеет право отдать свой голос любой понравившейся ему даме. Для этого он должен написать её номер на входном билете и опустить билет в ящик. А чтобы облегчить нашим уважаемым мужчинам этот воистину непростой выбор, девушки устроят дефиле в купальниках! Прошу наших милых дам выстроиться в шеренгу! — последнюю фразу он произнёс нарочито громогласным и каким–то торжествующим голосом.

Толпа взревела. Причём, как мне показалось, в восторженном возбуждении орали не только мужчины, не избалованные подобными зрелищами, но и женщины, и ещё не известно, кто громче.

Ой, мама дорогая! Мисс Нептунша местного пошиба… Я шумно сглотнула и опасливо покосилась на своих спутников: ну да… как и предполагала, радостно визжат вместе со всеми, как резаные поросята, Матвей особенно старается. Эх–х–х, мужчины, мужчины… «Хлеба и зрелищ», больше вам ничего не нужно. Покажи тётку в купальнике, а лучше без — и о» кей, жизнь удалась! Ну что же, развлекайтесь, ваше право, но я пас участвовать в этом безобразии — и тому есть несколько причин.

Во–первых, я всегда считала, что все эти потенциальные «мисс» выглядят как полные… э–э–э… — я лучше промолчу, — разгуливая в купальниках перед вожделенной толпой и демонстрируя кому ни попадя свои прелести в надежде, что кто–то на них клюнет. Во–вторых, я — умная женщина и всегда считала, что моё предназначение заключается в том, чтобы пробиваться к успеху головой, а не другими выпирающими частями женского тела. В-третьих, я прекрасно понимала, что не выдержу конкуренции с более молодыми, симпатичными и фигуристыми соперницами–блондинками. Резюме? Зачем позориться!

— Алён, а ты почему не идёшь? — удивлённо спросил меня Матвей. — Давай быстрей! А мы за тебя проголосуем!

Он ободряюще кивнул и стал подталкивать меня в сторону шеренги выстроившихся девушек. Я упёрлась ногами в землю — трактором не спихнёшь, — изумлённо вскинула брови и уставилась на него, как бык на матадора. Иван, с проницательной улыбкой на лице следивший за мной и Матвеем, толкнул друга в бок со словами:

— Брось, Мот, ты что, Алёну не знаешь? Не пойдёт она позориться. — Потом хитро прищурился и, причмокнув, закончил с нескрываемым сожалением в голосе: — А зря, Алён, мы бы точно за тебя проголосовали: ты у нас умница и красавица.

Я благодарно улыбнулась: врёшь ведь, но всё равно приятно.

— Спасибо, Вань, — и, обращаясь к Матвею, добавила: — Матвей, я уже давно вышла из этого возраста, так что лучше со стороны понаблюдаю… за вашей реакцией и вдоволь поразвлекаюсь.

Мы рассмеялись и стали осторожно пробираться сквозь уплотнившиеся ряды зрителей поближе к месту проведения конкурса.

Женщины выстроились длинной шеренгой, насчитывавшей не менее тридцати человек. Я внимательно присмотрелась к конкурсанткам и невольно улыбнулась: кого тут только не было! Прежде всего шокировал колоссальный разброс в возрасте претенденток — от двенадцати до примерно сорока пяти, некоторые вышли с детьми, которые сами годились в участники. Хотя, может, это и правильно? Каждая женщина, независимо от возраста, имеет полное право на кусочек своего женского счастья.

Следующее несоответствие, бросавшееся в глаза, — внешность конкурсанток. Вышли все — и толстые, и костлявые, и квадратные, и откровенные дурнушки, и… и… никакие. На мой взгляд, не более десяти девушек действительно заслуживали внимания, остальных нужно было гнать с глаз долой поганой метлой.

Меня всегда удивляла способность некоторых женщин настолько заблуждаться по поводу своих внешних данных. Взять хотя бы ту, кривоногую блондиночку. Возможно, дома в одиночестве перед зеркалом она имеет все основания считать себя неотразимой красавицей, но здесь, в окружении стольких интересных дам… Глаза–то есть? А самое интересное то, что, проиграв, она будет искренне считать, что её незаслуженно обошли, что коварная победительница заполучила первое место играя нечестно.

Хм… на самом деле я испытываю двойственное чувство по отношению к подобным людям. С одной стороны, жутко злит их не подкреплённая фактами самоуверенность, в моих глазах они выглядят просто комичными, с другой — я неоднократно убеждалась в том, что довольно часто именно такие женщины умудряются заполучить в мужья самых лучших мужчин… Как это происходит? Да очень просто. Пока умная, симпатичная женщина критически взвешивает свои шансы на успех, всё больше и больше убеждая себя в том, что она ему не пара, неказистая, простоватая, но по–житейски мудрая самоуверенная дама быстро решает для себя, что он ей подходит, и предпринимает штурм за штурмом до тех пор, пока не добьётся своего. Чувствуете разницу? Первая считает, что недостойна такого замечательного мужчины, а вторая — что наконец нашла замечательного мужчину, который достоин её. Браво! Просто браво второй женщине! У неё действительно есть чему поучиться. Так что правильно ты, кривоногая блондиночка, приняла вызов и вышла на поле боя. Ты — приняла, а я вот, как всегда, трезво оценила свои шансы на успех и отошла на задний план, возможно, поэтому я до сих пор одинока? Хотя зачем, собственно, комплексовать? Если бы критерии выбора партнёра не разнились, то большая часть человечества всю жизнь мыкалась бы в гордом одиночестве.

Тем временем организатор объяснил ловившим каждое его слово женщинам незамысловатые правила проведения конкурса: медленно, гуськом ходить по кругу, улыбаясь зрителям, — и всё. Наступать впередиидущим на пятки, толкаться, драться, царапаться, кусаться, а также проявлять иную физическую или словесную агрессию по отношению к соперницам запрещено. За нарушение — незамедлительная дисквалификация.

Наконец загремела зажигательная латиноамериканская песня, и конкурсантки двинулись по кругу: кто босиком, кто в шлёпках, кто на каблуках; кто пошёл, кто поплыл, кто поковылял, кто затанцевал, сверкая рёбрами и острыми коленками, поигрывая жировыми излишками выпирающих частей тела в верхней или нижней его части… Потрясающее зрелище, просто потрясающее — меня, как и моих спутников, трясло от смеха. Справедливости ради нужно отметить, что несколько девушек выглядели очень достойно и среди них — одна, похожая на цыганку, с царственной осанкой, огромными карими волнующими глазами и густыми длинными чёрными волосами, ниспадавшими до пояса. Она держалась естественно и с достоинством, на мой взгляд вполне соответствуя имиджу подруги грозного царя.

Толпа реагировала на происходящее по–разному: кто–то откровенно потешался над участницами, громко обсуждая с друзьями их недостатки; кто–то жадно и с вожделением рассматривал всех и всё, стараясь ничего не упустить и запомнить каждую деталь, чтобы потом долгими зимними вечерами воспроизводить в памяти наиболее интересные отрывки и… ностальгировать; кто–то шумно поддерживал близких и знакомых, а кто–то просто наслаждался атмосферой праздника и веселья, будучи переполненным сладостным ощущением сопричастности.

— А вы почему не участвуете в конкурсе? — вдруг услышала я голос появившегося из ниоткуда ведущего. — Мне кажется, Нептун к вам неравнодушен и был бы рад вашей победе.

— Вы смеётесь? — удивилась я. — Я не участвую в подобных мероприятиях… и вообще… с чего вы взяли, что он ко мне неравнодушен?

— Интуиция, — улыбнулся ведущий и, помявшись, добавил: — Если вдруг передумаете — милости просим. Мне кажется, у вас есть шанс — и неплохой.

Да хоть два! И, судя по составу участниц, он не лукавит. Приятно, ёлки–палки! Но ходить в купальнике как идиотка по кругу — увольте.

Пожав плечами, ведущий исчез так же внезапно, как и появился.

— Ну и? За кого голосовать будем? — спросила я, с умилением рассматривая участниц, сразу же забыв про распорядителя.

— А ты–то здесь при чём? — делано удивился Матвей и едко заметил: — Ты у нас безбилетная, а зайцы не голосуют.

Вот дьявол! Только сейчас я вспомнила, что у меня нет билета — его на входе отобрали, выдав взамен жуткий беджик–номерок для участия в конкурсе красоты. Я подобные беджики в фильмах неоднократно видела… в морге, на ногах трупов.

— Что за свинство! — возмущённо воскликнула я. — Разве у нас не равноправие? Почему это женщины лишены права голоса?!

— А он у вас слишком визгливый, — хохотнул Матвей и, пригнувшись, закрыл голову руками, словно опасался с моей стороны проявления бурной физической реакции на свои слова.

— О не–е–ет… — глубокомысленно протянул Иван. — Всё дело в том, что — уж ты прости меня, Алён, — женщины слишком завистливы к красоте других особей своего пола и никогда не выберут для интересного мужчины самую лучшую женщину хотя бы потому, что не захотят признать её красивее себя… а может, из вредности, рассуждая так: «Если такой красавчик не достаётся мне, то фиг ему, а не самую красивую… пусть потом ходит и переживает, что не я ему досталась». Мужчина же совершенно бескорыстно всегда выберет собрату то, что с удовольствием взял бы себе, представься ему такая возможность. Поэтому в нашем конкурсе красоты жюри должно состоять исключительно из мужчин. Если вам дать волю, то победит вон та, — Иван рукой указал на низенькую, абсолютно квадратную и страшную тётку лет тридцати пяти, старательно дрыгавшую бёдрами из стороны в сторону и улыбавшуюся зрителям в двадцать восемь своих и четыре золотых зуба. — Собака Баскервилей, да и только, — добавил Иван и его передёрнуло. — Алён, скажи честно, за кого ты хотела проголосовать?

Размышляя над словами Ивана, я нежданно–негаданно пришла к удивительному для себя заключению — он отчасти прав. Что касается лично меня, то, стань Нептуном кто–то другой, пусть даже Матвей, я непременно выбрала бы для него самую красивую девушку. Только вот… м-да… проблемы с выбором всё же наверняка возникли бы, поскольку я ни за что не ограничилась бы красотой в качестве единственного критерия отбора. Пусть будет не самая красивая, но обязательно с умными глазами. Хм… вот и получается, что самую красивую девушку от меня Матвей вряд ли получит, не собаку Баскервилей конечно, но и не самую красивую, и вовсе не из вредности, а из самых чистых побуждений — зачем ему очаровательная тупындра? Но это я, женщина, так рассуждаю, а мужчины, возможно, иначе. Это Матвей, что же касается Телара… да ещё памятуя об успехах экс-Нептунов… ему — без разговоров квадратную собаку Баскервилей, и точка.

Я рассмеялась над собственными выводами.

— Вань, наверное, ты прав, — честно призналась я и смущённо пожала плечами. — Хорошо, за кого вы будете голосовать? — я нарочно выделила интонацией слово «вы».

— Эх, до чего чернявенькая хороша — пальчики оближешь! — мечтательно протянул Матвей, следуя взглядом за цыганочкой, яркую внешность которой и я про себя отметила. Похоже, мужчина давно за ней наблюдал, и, вообще, непонятно, слушал ли он нас с Иваном.

— Ты её есть, что ли, собрался? — усмехнулся Иван и, сделав вид, что не замечает моих сжимающихся всё плотнее и плотнее губ, с самым серьёзным видом предложил: — А что, если подложить Телару свинью в виде собаки Баскервилей?

Мои глаза лихорадочно заблестели, как у отчаявшегося утопающего, внезапно обнаружившего в паре метров от себя спасительное бревно. Я встрепенулась и, воспрянув начавшим было падать духом, открыла рот, чтобы с готовностью поддержать идею Ивана и выдать что–то наподобие: «Да–да! Классная мысль! Давайте прикольнёмся и проголосуем за эту крокодилину… заодно и повысим её самооценку». Хорошо, что вовремя спохватилась и захлопнула рот, хотя… ну так и знала! — судя по тому, как Иван быстро отвернулся в сторону, пряча улыбку, от его глаз ничего не ускользнуло. Какая я балдень… выдала себя с потрохами. И вообще, какой смысл за неё голосовать, если, кроме нас, до этого никто не додумается? Разве что её муж… не-а, он тоже не додумается. Хотя… можно, например, с помощью пива заполучить голоса забулдыг. «И что, ты теперь побежишь алкашей подкупать? — усмехнулся внутренний голос. — Бог в помощь!» Отстань. Я просто размышляю. «Ты же всегда ратовала за честную игру без подтасовок, так почему сейчас внутренне готова изменить своим принципам?» — не унимался голос. Мне не хотелось с ним спорить — его правда: нельзя быть избирательно честной. У нас конкурс красоты, так что победить должна самая красивая, даже если она и двух слов без ошибки связать не в состоянии.

— Так как насчёт Собаки? Голосуем? — повторил вопрос Иван.

— Против, — с вызовом ответила я, смело глядя ему в глаза. Ну и что, что он прочитал мои мысли… велика важность. — Пусть победит самая красивая.

— А что с Баксярой случилось? — не спуская глаз с цыганочки, спросил зачарованный Матвей, пропустивший вопросы Ивана мимо ушей, но ухвативший что–то про собаку.

— Да сдох он! — не сдержавшись, возмущённо гаркнул Иван, понимая, что мозговые извилины друга полностью распрямились под воздействием неотразимых чар цыганочки. Если она сейчас извлечёт из лифчика флейту и начнёт на ней играть, Матвей, точно крыса из мультфильма «Волшебная флейта», послушно подожмёт лапки и, пристроившись за спиной чаровницы, покорно последует за ней по кругу вместе с остальными участницами конкурса, внося приятное и интригующее разнообразие в приевшуюся картинку. Как пить дать.

Зычный возглас Ивана заставил вздрогнуть наших соседей справа и слева, которые тотчас на него воззрились с целым пучком настойчивых вопросов в глазах: «Кто сдох? Зачем? Поподробнее, пожалуйста…»

— Как сдох?! Когда?! — так же громко заорал очнувшийся Матвей, скорректировав немые вопросы соседей: всего несколько часов назад, покидая базу, он лично чуть не прищемил воротами любопытную морду щенка, пытавшегося улизнуть вслед за нами.

Наблюдая за насупившимся Иваном и растерянно–испуганным Матвеем, я покатывалась со смеху, едва успевая переводить дух. Вдоволь повеселившись, я пожалела Матвея и, не переставая нервно хихикать, сказала:

— Не волнуйся, с Баксиком всё в порядке. Это Иван психанул, потому что ты уставился на свою красотку и ничего вокруг не замечаешь. Короче, повторяем вопрос: за кого голосовать будешь?

— За неё, — ни на секунду не задумываясь, выпалил Матвей и перевёл взгляд на чернявенькую, на глазах начиная растворяться в её чарах.

— Будь по–твоему, — пробурчал Иван и, обращаясь к самому себе на правах строгой мамы, возмущённо добавил: — И в кого он такой гуленый уродился? Ведь не в кого же, совершенно не в кого!

— Уважаемые мужчины! Для голосования отведено десять минут — вполне достаточно для того, чтобы определиться с выбором. Просьба опускать билеты с номером приглянувшейся участницы в урну для голосования. Ручку можно взять там же… только не с концами, — сказал пританцовывающий на сцене распорядитель, когда волнение от появившихся в купальниках участниц несколько поутихло. — Когда музыка прекратится, голосование будет считаться завершённым, и мы начнём подводить итоги, так что просьба не зевать.

А женщины всё бродили и бродили по кругу, словно выведенные на прогулку заключённые в колонии строгого режима. Один за другим мужчины подходили к урне и, нацарапав номер на бумажке, старательно проталкивали её в прорезь ящика. Вскоре поток избирателей иссяк, и музыка смолкла.

Организованные распорядителем, женщины важной поступью взошли по ступенькам и, вытянувшись тесной цепочкой, расположились в глубине сцены, радом с занавесом. Добровольные помощники переместили в центр сцены урну для голосования и небольшой столик с письменными принадлежностями.

— Мне нужны три неподкупные помощницы, — обратился к зрителям ведущий и через минуту уже встречал добровольцев у столика.

Паренёк извлёк содержимое ящика и выложил на столик кипу билетов.

— Наша задача — определить два номера, набравшие наибольшее количество голосов, — мисс Нептуншу и вице–мисс. Итак, за работу!

Как обычно, заиграла музыка, и женщины принялись сортировать билеты по номерам. В процессе работы они изредка переговаривались, иногда что–то обсуждали.

— Ай–я–яй… — вдруг с сожалением протянул ведущий и, подойдя к одной из помощниц, вытащил из накладного кармана её брюк, над коленкой, припрятанную шариковую ручку. — Нехорошо фальсифицировать результаты голосования… мы же не на выборах…

Женщина на миг замерла и, смутившись, суетливо продолжила работу, низко склонив голову над столиком…

И вот результаты получены. Перебросившись с помощницами парой фраз и уточнив непонятные моменты, ведущий зафиксировал результаты на листе бумаги и поднёс микрофон к губам.

Доселе расслабленные участницы конкурса, как по команде, дружно выпрямились и замерли в волнительном ожидании. Я скользнула взглядом по их лицам, почти на каждом из которых застыла немая мольба: «Господи! Помоги! Пожалуйста!» И что толку молить, если итоги подведены и циферки на бумажке уже никто и ничто исправить не сможет?

Помучив, как водится, всех присутствующих продолжительным молчанием, ведущий подмигнул участницам и торжественно объявил результаты:

— Дамы и господа! Небывалый результат, воистину впечатляющий: королева красоты и мисс Нептунша этого года получила пятьдесят шесть голосов, её номер — 15! Вице–мисс набрала двенадцать голосов, её номер — 42. Прошу победительниц предстать пред наши страждущие очи! Сюда, пожалуйста, девушки. Остальным — огромное спасибо за участие, все вы — сплошное очарование, и желаем вам оставаться такими всегда! Поаплодируем, товарищи, поаплодируем…

У меня неприятно сдавило желудок, когда я увидела, кто победил — цыганочка. Эх–х–х… ну почему не собака Баскервилей… Титул вице–мисс получила уже знакомая нам с ребятами массажистка… и вполне заслуженно. Под приветственные крики толпы ведущий представил победительниц: милую блондинку массажистку звали Марией, а у чернявенькой оказалось очень странное имя — Хорида — ну точно цыганка какая–нибудь. Хм… Телар и Хорида… вот это да.

Странно, но Телар не радовался вместе со всеми остальными, искренне восхищавшимися красотой царицы. Казалось бы, пляши от счастья, что тебе не подсуропили собаку Баскервилей или старуху Шапокляк. А ему почему–то не плясалось. Телар шерстил взглядом толпу, как будто искал кого–то. Вскоре его глаза встретились с моими и… застыли. Действуя скорее машинально, чем осознанно, я одарила его лучезарной улыбкой и приветливо помахала рукой, но он почему–то не ответил взаимностью, продолжая сверлить меня странным взглядом, как будто пытался добраться до моего подсознания и прочитать мысли. Непонятно почему, но моё тело внезапно покрылось гусиной кожей, а конечности похолодели — и это при тридцатиградусной жаре. Я начала нервничать, ощущая, как меня охватывает непонятное предчувствие того, что вот–вот что–то произойдёт. Предчувствие не было плохим, нет, всего лишь непонятным, но неизвестность, как правило, пугает больше всего.

Ведущий держал за руку сияющую Хориду и что–то вещал в микрофон, а мы с Теларом, не мигая, смотрели друг на друга… Вдруг Телар резко поднялся с трона и приблизился к ведущему, протягивая руку к микрофону. Нисколько не удивившись, паренёк отдал ему рабочий инструмент и отошёл в сторону, замерев с улыбкой на губах в ожидании речи. И речь последовала, но вовсе не та, какой ожидали от царя, заполучившего прекрасную царицу.

Телар бережно взял руку Хориды и, склонившись, поцеловал её. Толпа в очередной раз взорвалась аплодисментами. Девушка ничуть не смутилась, а посмотрела на него свысока каким–то непонятным торжествующим взглядом, как будто одержала победу вопреки Телару. Уверена, что лишь самые наблюдательные зрители отметили про себя этот необычный в данной ситуации взгляд. Я отметила. Стараясь не встречаться с ней глазами, Телар поднёс микрофон к губам и заговорил. Он говорил спокойно, без эмоций, взвешивая каждое произносимое им слово, точно от его речи зависело очень многое и, несомненно, очень важное.

— Уважаемые гости! Царь Нептун благодарит вас за оказанную честь — вы действительно выбрали для него самую красивую спутницу. Спасибо. Я ценю ваши старания и не хочу никого обидеть, но… есть одно НО.

Толпа притихла, с интересом слушая Телара. Моя гусиная кожа, похоже, прочно на мне закрепилась.

— Насколько я понял, из года в год именно вам предоставляют право выбрать для царя спутницу, этот год — не исключение. Считается, что царю подходит лишь самая красивая, но скажите откровенно: так ли всё происходит в реальной жизни? У царя свой вкус, и он может отличаться от вкуса подданных.

По толпе прошёл едва уловимый ропот. Меня почему–то начало лихорадить. Хорида замерла и сдвинула брови, сверля напряжённым взглядом Телара.

— Вы бы согласились жениться на той, которая хотя и очаровательна, но вам лично не по душе, или предпочли бы ту, которая нравится именно вам? На правах царя я хочу сам выбрать себе спутницу.

Толпа охнула и зароптала громче.

— Хориде по праву принадлежит титул королевы красоты, она его заслужила, и я не собираюсь его оспаривать, но в спутницы царя я хотел бы выбрать другую девушку, которая не принимала участие в конкурсе, но которая сейчас находится здесь, среди вас.

Толпа забушевала, условно разделившись на два лагеря. Одна половина всячески выказывала негодование и яростно возмущалась поведением Телара, отвергнувшего королеву красоты, другая, заинтригованная необычным поворотом событий и жаждущая взглянуть на его избранницу, ожесточённо отстаивала право царя на выбор.

Я почувствовала, как у меня задрожали колени, и непроизвольно ухватилась за ребят, чтобы не упасть. Матвей, стойко держа оборону второго лагеря и выкрикивая что–то в поддержку Телара, не обратил на мои действия никакого внимания, лишь согнул свою руку в локте, чтобы мне было удобнее за неё держаться. Иван, чьи насторожённые взгляды я ловила на себе в продолжение всей речи Телара, теперь откровенно изучал моё лицо. У него зрел вопрос, стопудово.

— Не понимаю, что происходит, честное слово, — я умоляюще посмотрела в его глаза, предвосхищая этот вопрос.

— Не волнуйся, всё будет хорошо, — ободряюще улыбнулся он. — Тебе нужно успокоиться. Не пристало царице трястись как нервнобольной и испуганно таращиться по сторонам.

— Ты тоже думаешь, что он… — меня лихорадило.

— Уверен, — безапелляционным тоном ответил Иван и хитро прищурился…

Телар терпеливо ждал решения зрителей, которые всё не унимались, продолжая отчаянно спорить. И хотя внешне он и казался спокойным, я чувствовала, что его не удовлетворит отказ и он будет настаивать на своём праве выбора до тех пор, пока это право не будет за ним признано.

— Вы что, с ума сошли? — прошептал ему на ухо испуганный ведущий, осторожно приблизившийся к Телару с противоположного от Хориды бока. — Хотите, чтобы вам морду набили? И мне заодно… С Хоридой наверняка родные и знакомые пришли. Это же представление! Фарс! Какая разница, кто будет вашей спутницей на вечер? Мы же вас не женим по–настоящему!

— Будет так, как я сказал, — голос Телара прозвучал тихо, но твёрдо и решительно. — В ваших интересах помочь разрулить ситуацию и склонить народ на мою сторону. А морду ни мне, ни вам не набьют, гарантирую… я знаю эту девушку.

Озадаченный ведущий взял из рук царя микрофон и принялся расхаживать по сцене, бросая в сторону зрителей насторожённые взгляды — словно ожидал, что в него как минимум полетят помидоры, — и быстро что–то прикидывая в уме. Пользуясь его отсутствием, Хорида пододвинулась поближе к Телару и зло прошипела сквозь зубы:

— Как ты пос–с–с-смел?

— А ты? — со злостью упрекнул её Телар и отвернулся.

— Дамы и господа! — похоже, изобретательный ведущий, находясь в весьма затруднительной ситуации, что–то всё же надумал. — В наше время демократии и гласности каждый человек имеет право выбора, так давайте и предоставим это право нашему царю. Ну и что, что раньше выборы царицы проходили иначе… царь имеет право поменять правила, на то он и царь!

— Не хотим менять правила! Хорида честно выиграла и должна стать царицей! — прокричала какая–то женщина, потрясая кулаком и нервно дёргая головой.

Её слова тут же подхватила часть зрителей, вторая же часть словесно набросилась на первую, и перепалка, утихшая было с началом речи ведущего, возобновилась. Распорядитель понимал, что нужно срочно что–то предпринимать — так и до драки недалеко. Мысленно готовясь к самому худшему для своей персоны — неважно, от кого достанется, но в том, что достанется, он уже не сомневался, — паренёк изобразил на лице трагедию и горько сказал:

— А как же любовь? Нельзя же растоптать чувства…

— Ты о чём? — раздался из толпы удивлённый мужской голос, и толпа заинтересованно притихла.

— Дело в том, что наш царь пришёл на праздник не один, а… с невестой.

— Ну и что?

— А она у него страшно ревнивая. Понимаете, чем всё может закончиться?

Толпа зашумела, обсуждая последнюю новость. Многие противники решения Телара тотчас переметнулись на его сторону, не желая участвовать в разрушении будущей семьи. Я ошалело таращилась на ведущего, с ужасом ожидая продолжения. Иван незаметно для меня прыскал в кулак со смеху.

— Если она у него такая ревнивая, то почему сама не приняла участие в конкурсе? Выиграла бы, да и дело с концом. Или она страшная? — выкрикнул какой–то дедок и захохотал.

Толпа с удовольствием подхватила смех старика. Меня пробило на икоту. Иван озадаченно смотрел на меня — охота смеяться куда–то пропала.

— Ну что вы! — поспешил успокоить ведущий не столько толпу, сколько загадочную невесту Телара, которая до сих пор покорно выслушивала про себя прелюбопытнейшие вещи. — Она очень симпатичная, поверьте!

— Тогда почему не участвовала? — не унимался дедок.

— Ну–у–у… она немного пугливая, — выдавил из себя ведущий и, словно подсудимый, в страхе заслушивающий вердикт судьи, уставился на… меня.

А у меня началась самая настоящая истерика: лицо покрылось красными пятнами, задёргался правый глаз, рот задрожал от смеха, а по щекам покатились слёзы. Иван в ужасе не отрывал от меня глаз и машинально наглаживал мою спину, безрезультатно стараясь успокоить.

— Ты что несёшь, баран тупорылый, какая, нах, ревнивая, страшная и пугливая?! — взревел на ухо ведущему Телар, схватив его за грудки. — Я как после твоих эпитетов девушку людям представлю?!

— Простите, я не знаю, как ещё их убедить, — жалобно проблеял ведущий, искренне раскаиваясь в содеянном. — Попробуйте сами, если сможете…

Телар вырвал из рук паренька микрофон и, стремительно приблизившись к краю сцены, обратился к собравшимся. На этот раз он говорил с чувством, в его интонациях звучали отчаяние, мольба, страсть, злость, решительность… в общем, всего спектра прорвавшихся наружу эмоций не уловишь и словами не опишешь.

— Уважаемые зрители! Обращаюсь к вам не как царь, а как человек, мужчина. Ведущий немного перестарался, пытаясь склонить вас на мою сторону, — нет у меня никакой ревнивой невесты. Но здесь присутствует девушка, которую я знаю всего пару дней, но за эту пару дней она стала для меня очень близким и желанным человеком. Она мне нравится. Очень. Выбрав её в качестве спутницы, я хотел открыто заявить о своей симпатии… вот и всё. Вы поможете мне в этом?

— Да! — многократным эхом отозвалась толпа.

Удивительно, но иногда правда срабатывает быстрее и точнее, чем самая изысканная ложь.

Даже не взглянув на оцепеневшую Хориду, Телар сбежал по ступенькам сцены и направился в мою сторону. Зрители расступались, расчищая для него путь, и сворачивали шеи, пытаясь разглядеть таинственную незнакомку, за которую так стойко сражался и к которой теперь направлялся новоиспечённый царь. Среди них были и те, кто понял, о ком идёт речь, те, кто видел нас в одной компании, кто стал свидетелем того, как Телар дарил мне лилию. Пользуясь преимуществом, они давно разглядели меня в толпе и теперь спешили протиснуться поближе, чтобы хорошенько рассмотреть, как будет проходить наше воссоединение. Телар ещё не успел добраться до меня, как я уже не знала, куда деваться от любопытных глаз, со всех сторон на меня пялящихся, не представляла, чем заткнуть уши, чтобы не слышать невыносимого шушуканья за спиной.

— Так, возьми себя в руки, успокойся, — на ушко наставлял меня Иван. — Выглядишь потрясающе… только перестань дико вращать глазами. Так, давай, вдох — выдох, вдох — выдох…

Милый мой Ванечка, и что бы я без тебя делала?

Похоже, до Матвея наконец дошло, кого имел в виду Телар. Он изумлённо посмотрел на меня и, присвистнув, сказал:

— Алёнк, а ты задурила парню голову! Поздравляю! Он к нам идёт, нутром чую.

Почуял наконец… мы с Иваном уже минут десять как учуяли, чуть нюх себе не отбили…

Тем временем Телар приблизился и, робко улыбаясь, взял меня за руку. Растерянная, я смотрела на него немигающим взглядом и боялась пошевелиться: вот пошевелюсь — и проснусь.

— Ты согласна стать спутницей царя? — тихим голосом произнёс он, с надеждой глядя в мои глаза.

Мне показалось, что он затаил дыхание в ожидании ответа. Затаила дыхание и толпа, потихоньку отодвигаясь от нас, словно боялась спугнуть. Несколько секунд — и вокруг нас с Теларом образовалась широкая пустота. И мы стояли в этой пустоте друг напротив друга, моя рука — в руке Телара, и безотрывно смотрели друг другу в глаза. Я с готовностью утонула в его бездонных глазах, даже не пытаясь добраться до спасительного берега…

— Так согласна или нет? — раздался из толпы нетерпеливый женский голос.

— Согласна? — ещё раз спросил Телар, начиная нервничать.

— Согласна, — растерянно прошептала я и опустила взгляд, как всегда покраснев.

Вызов

Толпа взревела от восторга и не затихала до тех пор, пока мы с Теларом, скромно держась за руки, не поднялись на сцену.

— А вот и избранница Телара! — радостно закричал в микрофон счастливый ведущий, безошибочно определивший, что его лицо сегодня, вопреки всему, не пострадает. — И зовут её… — паренёк поднёс микрофон к моим губам.

— …Алёна, — робко сказала я, смутившись.

— И зовут её Алёна! — громко повторил ведущий под нескончаемые аплодисменты зрителей. — Прошу царя и царицу занять свои места на тронах. А наша королева красоты также займёт достойное место рядом с царём… сейчас, только ещё один трон принесут… — засуетился ведущий, делая знак кому–то за кулисами.

Телар уже успел расположиться на троне, когда стоявшая всё это время чуть поодаль от нас Хорида вдруг метнулась к краю сцены и, вытянув вперёд руку, громко крикнула в толпу:

— Постойте!

Наступила тишина. Все обратили свои взоры на несостоявшуюся мисс Нептуншу в ожидании чего–то интересного. И интересное не заставило себя ждать.

— Поскольку победила в конкурсе я, — подняв подбородок вверх, с вызовом сказала Хорида, сверкнув на меня карими очами, — за мной остаётся право вызвать соперницу на дуэль, и этим правом я хочу воспользоваться. Пусть победит сильнейшая, и именно она станет спутницей Нептуна.

Толпа безмолвствовала, не ожидав такого крутого поворота. Все взоры устремились на меня. Ведущий непроизвольно опустил микрофон и, открыв рот, уставился на Хориду, в его глазах зародился страх. М-да… похоже, он всё же поспешил с выводом о том, что его лицо сегодня не пострадает.

Услышав слова Хориды, я опешила и застыла у трона, так и не успев его занять и почувствовать себя царицей. Хм… я же сама без устали повторяла всем своим знакомым, что «бесплатный сыр бывает только в мышеловке»… Допрыгалась Каштанка.

Так что же, дуэль? Настоящая дуэль?! Вах… Любопытно, и как ты её себе представляешь, на чём драться будем? На ножах, ногтях? А может, тупо повыдираем друг дружке на голове волосы и посчитаем оставшиеся — у кого больше останется, тот и победил? Только в последнем случае я не уверена, что Нептун не пожелает переизбрать царицу. Ладно, шутки в сторону.

Стоя рядом со своим несостоявшимся троном, я с любопытством разглядывала неожиданную соперницу: спокойная, уверенная в себе, волевые черты лица, проницательный и решительный взгляд… Вне всякого сомнения, она — борец и будет биться до последнего, и либо победит, либо погибнет, другой исход ей не интересен. И она бросила мне вызов. Я всегда старалась избегать соперничества — не моё это, — но никогда и ни при каких обстоятельствах не игнорировала брошенный лично мне вызов. Неважно, насколько серьёзны притязания соперника и каковы мои шансы на успех, я никогда не трушу. Это — дело чести, которой дорожу и сделаю всё возможное и невозможное, чтобы её отстоять. Значит, дуэль.

Но, Господи, что я делаю?! Как можно подписываться под чем–то, чего не читала? Каковы правила дуэли? Меня раздирали противоречия: с одной стороны, я понимала, что обязана принять вызов, с другой — у меня не было никаких предположений насчёт того, с чем придётся столкнуться, а это нелогично, а если в моих планах или действиях отсутствует чётко прослеживаемая логика, то… я так не умею! Такого просто быть не может! Но как быть? Не стану же я приставать к Хориде с расспросами о правилах дуэли, чтобы решить, участвую я в этой авантюре или нет… И ещё… если бы речь шла только обо мне… Но был ещё Телар…

Не понимаю почему, но я хотела за него бороться, не за Нептуна, не за титул, а… за Телара. Понятно, что всё это шутка, игра, но то, как он сделал свой выбор в пользу меня, как предложил стать его избранницей, что–то во мне всколыхнуло. Я перебирала в памяти мельчайшие детали его предложения: то, как он открыто выступил против выбора толпы, как подошёл, что делал и как на меня смотрел, то, как фактически предложил… себя. Внутренний голос подсказывал мне, что происходящее — не банальная шутка, за предложением кроется нечто большее. Возможно ли это? Или это обман разыгравшегося бурного воображения? Не знаю. Но я абсолютно уверена, что обязана ему подыграть, обязана оправдать его выбор в глазах окружающих, не выставить мужчину на посмешище. Если он считает меня единственно достойной высокой чести стать избранницей Нептуна и… его, то я сделаю всё, чтобы соответствовать.

Я внимательно посмотрела на Телара. Уверенно восседая на троне — как будто на нём и родился, — царь смотрел на меня, не отводя взгляда и не моргая. Хм… любопытный, серьёзный взгляд: смотрит как–то исподлобья, изучающе, чувствуется напряжение и сосредоточенность, и при всём при этом ощущается едва уловимый оттенок тоски и мольбы… Что это? Не понимаю, но одно понимаю наверняка: перчатка брошена — и я эту перчатку поднимаю.

Заинтригованная, толпа оживлённо зажужжала в ожидании дальнейшего развития событий. Из года в год собравшиеся принимали участие в этом весёлом празднике, но никогда ещё он не обещал быть настолько захватывающим и непредсказуемым.

— Я принимаю вызов, — уверенным голосом, громко и отчётливо, так, чтобы услышали все, сказала я, на мгновение задержав взгляд на лице Телара, и пошла к ведущему.

Толпа взорвалась. Крики, свист, смех, улюлюканье вперемежку с аплодисментами, топотом и иным, непонятного происхождения шумом и звоном обрушились на поляну, оглушая присутствующих.

Хорида и я приблизились к организатору одновременно с разных сторон и остановились друг напротив друга.

— Как вас зовут? — обратилась я к ведущему.

— Тимофей, — охотно ответил он и приветливо улыбнулся.

— Очень хорошо, Тимофей, — сдержанно улыбнулась я в ответ и, выдержав небольшую паузу, продолжила низким, тихим голосом: — Пожалуйста, выслушайте меня очень внимательно и отнеситесь серьёзно к тому, что я вам сейчас скажу. Посмотрите на меня. Я — очень серьёзный человек и имею два высших образования. Ситуация непростая, и мне бы хотелось предложить вам два варианта развития событий сегодняшнего представления: первый — завалить к едрене фене всё ваше шоу, второй — сделать его незабываемым. Если вы полагаете — сразу хочу сказать, ошибочно полагаете, — что я из тех, кто будет участвовать в идиотских конкурсах, типа «У кого грудь больше» или «Кто дальше плюнет косточку», то вы жестоко ошибаетесь и, двигаясь в этом направлении, однозначно придёте к первому варианту развития событий. Чтобы прийти ко второму, изловчитесь и придумайте что–нибудь, достойное меня и уважаемой соперницы. Что–то мне подсказывает, что ей также не всё равно. Подруга царя не должна выглядеть смешной.

Я вопросительно посмотрела на Хориду. Девушка смотрела на меня умными блестящими глазами, едва заметно улыбаясь одними кончиками рта. Гуд. Она меня поддерживает.

Тимофей быстро понимающе закивал головой:

— Конечно! О чём речь! Всё понимаю, не волнуйтесь. Сейчас организую.

Он прижал микрофон к губам, в мгновение ока сменив на лице серьёзную маску на празднично–радушную, и нараспев заговорил:

— Итак, уважаемые дамы и господа! Мы продолжаем наше захватывающее мероприятие! Для тех, кто присоединился к нам недавно, хочу пояснить, что сегодня впервые за многие годы проведения праздника по настоянию Нептуна мы изменили порядок избрания царицы и предоставили это право самому царю. Его избранницей стала вот эта очаровательная девушка Алёнушка, — он указал микрофоном на меня. — Но избранная всенародным голосованием не менее очаровательная девушка Хорида, — он указал на неё свободной от микрофона рукой, — оспорила права Алёны на трон и бросила ей вызов, который Алёнушка с готовностью приняла. И теперь наши соискательницы будут соревноваться между собой за право стать спутницей Нептуна и царицей. А сейчас мы с вами должны определить конкурсы, в которых они будут участвовать. У вас есть пять минут на то, чтобы придумать конкурс и подойти ко мне. Я буду записывать все ваши предложения и затем вместе с претендентками отберу три наиболее интересных. Хочу подчеркнуть, что мы выбираем царицу, а не подругу бомжа, поэтому, пожалуйста, хорошо продумайте ваши предложения. Итак, поехали!

Ведущий взмахнул рукой, и шум толпы слился с громкой весёлой музыкой, давно дожидавшейся своего часа и вырвавшейся наконец на свободу из обоих динамиков.

Застоявшаяся толпа закопошилась, хаотично задвигалась в такт музыке, и не прошло и минуты, как организатор пропал из виду за плотно обступившими его людьми. Я искоса взглянула на Хориду. Девушка стояла неподвижно, и лишь глаза её медленно перемещались вслед за движениями толпы. Я не могла не отметить с некоторой долей неудовольствия, что даже по моим жёстким меркам она выглядела восхитительно: на вид — не более 17–18 лет, потрясающая фигура с осиной талией, царственная осанка, волнующая грация змеи, готовящейся нанести последний, решающий удар, при этом очень выразительные и мягкие черты лица. Она и привораживала, и настораживала одновременно.

Я почувствовала себя не в своей тарелке, ощущая, как от неё исходит какая–то непонятная, сильная и тревожная аура, которая не позволяла мне расслабиться и держала всё тело в напряжении. Бррр… нужно держаться от неё на почтительном расстоянии: а вдруг она энергетический вампир? И всё же странно… почему Телар не выбрал её? Я однозначно проигрываю по всем параметрам. Надеюсь, он не курит травку, иначе я бы точно пришла к выводу, что он обкурился…

— Уважаемые дамы и господа! — заглушая музыку, внезапно прогремел голос ведущего. — Предложения по конкурсам больше не принимаются. Просьба всем вернуться на свои места. Сейчас мы с милыми претендентками выберем три наиболее интересных состязания, и через пару минут вы узнаете, в чём именно они будут соревноваться за право стать подругой грозного царя!

С какой–то извиняющейся улыбкой на лице он подошёл к нам и протянул исписанный лист бумаги. Я взглянула на соперницу — она и бровью не повела, продолжая рассматривать толпу.

— Не хотите взглянуть? — вежливо предложила я. — Предлагаю пометить галочками те конкурсы, которые интересны вам и мне, и выбрать те из них, которые заинтересовали нас обеих.

Я выжидающе смотрела на Хориду. Девушка грациозно повернулась ко мне всем корпусом и ответила низким, спокойным голосом:

— Полностью доверяю вашему выбору. Кроме того, это я оспариваю ваши права на царя, поэтому, в соответствии с древним Зако… — она осеклась и быстро поправилась: — …в соответствии с древними обычаями, вы имеете полное право выбрать оружие.

Девушка произнесла фразу, вложив в интонацию достоинство и, без сомнения, уважение, в заключение она почтительно поклонилась. Вот тебе и раз. От изумления я едва успела сжать зубы, чтобы не дать неприлично открыться рту. Нельзя выставлять чувства напоказ: видно, что передо мной серьёзная соперница, которую я совершенно не в состоянии просчитать, и не нужно давать ей ни малейшего шанса просчитать меня и выстроить тактику атаки.

Ничем не выдав изумления, я также медленно и почтительно поклонилась Хориде и взяла из рук организатора протянутый список. Строчки расплывались перед глазами, мне никак не удавалось настроиться на осмысление написанного, поскольку мозг упорно работал в другом направлении: кто она такая и почему так необычно себя ведёт? Ведь это всего лишь праздник Нептуна! Или эта необычность поведения лишь маска, прикрывающая несомненную уверенность в том, что она лучшая и сможет побить меня абсолютно во всём? Причём я чувствую, что дело не в глупой напыщенной самоуверенности, а именно в уверенности в собственных силах и возможностях, а это — очень опасный соперник, поскольку уверенность, как правило, базируется на знаниях, навыках, опыте… Но она так молода… Как бы то ни было, не стоит её недооценивать и, поскольку мне предоставлено право выбора, нужно отобрать те конкурсы, в которых я, без сомнения, смогу проявить себя с самой лучшей стороны.

Я внимательно изучала предложения и чем дальше продвигалась по списку, тем больше злилась. Мать моя, что это? Вот лишь некоторые из них: «Кто быстрее доскачет на одной ноге», «Кто дальше плюнет косточку» — ну разумеется, как без этого; «У кого ноги длиннее», «Кто придумает больше ласковых слов, характеризующих Нептуна» — это уже свадьбой отдаёт; «Кто съест больше хот–догов» и «Кто выпьет больше пива»… Ёлки, а последние–то два?! Ну и кто будет считаться победившим в этих конкурсах — кто больше съест и выпьет или, может, наоборот? Или умник, предложивший данные варианты, искренне считает, что Нептуна достойна обжора и пьянчуга?!

Воображение живо нарисовало картинку, на которой я и Хорида восседаем за столом, заваленным хот–догами и заставленным бутылками с пивом. Мы яростно заталкиваем хот–доги пальцами в рты, раздувшиеся, как рыба–шар, а хот–доги упёрлись всеми четырьмя лапами и не лезут, всё время норовя вывалиться, а мы не сдаёмся и снова их пихаем, пихаем, пихаем под громкое радостное улюлюканье толпы. Потом мы прикладываемся к пиву и пьём, пьём, пьём, не глотая, а вливая холодную пенящуюся жидкость в горло. И вот уже желудок восстал и наотрез отказывается принимать пиво, которое начинает растекаться по подбородку и далее вниз по всему телу, оставляя на своём пути широкие, пенные, специфически пахнущие борозды… А вот и она, победительница, достойная спутница царя: обмякшая на лавочке, в стельку пьяная, глупо, но довольно улыбающаяся, с раздувшимся, мокрым от пива животом; ртом, испачканным кетчупом с прилипшими к нему крошками, из последних сил сдерживающая рвущуюся наружу мощную отрыжку. М-да…

Я со злостью тряхнула головой, отгоняя нелицеприятные образы, прописанные до мельчайших деталей жестоким и бескомпромиссным воображением. Хм… а вот эти, пожалуй, подойдут, не бог весть что конечно, но всё же. Я поставила галочки напротив выбранных конкурсов и протянула листок ведущему. Мужчина быстро пробежал глазами список и, в свою очередь, протянул его Хориде, которая молча кивнула, даже не соизволив взглянуть на предложенные варианты. Ведущий помахал кому–то рукой, привлекая внимание. Музыка сразу же стихла, а вместе с ней замолчала и толпа, застыв в напряжённом ожидании, любопытные взоры обращены на организатора.

— Дамы и господа! Спасибо всем, высказавшим замечательные и не очень идеи, а победили следующие… — Ведущий склонился над списком и, помедлив немного, громко зачитал названия, перемежая речь шутками: — Первый тур — лучший стрелок. Подруга Нептуна должна уметь отстреливаться от поклонников. Состязание пройдёт в нашем тире на выходе с поляны. Второй тур — поэтический. Подруга Нептуна должна быть эрудированной и уметь услаждать царя разговорами… ей же не нужно торчать на кухне со сковородками — на это слуги есть. И последний тур — песенный. Подруга Нептуна должна уметь развлечь царя, чтобы ему не захотелось искать развлечений на стороне. Итак, все в тир, начинаем первый тур!

Мы с Хоридой, сопровождаемые Тимофеем и огромной толпой зрителей, подошли к расположенному у входа на поляну небольшому тиру — старому переоборудованному вагончику. Рыжеволосый веснушчатый паренёк лет шестнадцати — работник тира — сидел за импровизированной самодельной стойкой и с нескрываемым любопытством разглядывал меня и соперницу. Мы остановились неподалёку, и ведущий объявил о начале состязания.

— Уважаемые дамы и господа! Начинаем нашу схватку века, борьбу за титул царицы и спутницы Нептуна! Две достойнейшие девушки будут бороться за это право, и пусть победит сильнейшая! Стреляем из положения стоя, один пристрелочный выстрел и пять зачётных.

Тимофей в замешательстве посмотрел на нас с Хоридой и спросил без микрофона:

— Кто начнёт? Честно говоря, я не знаю, по какому критерию выбрать.

— Не проблема, я начну, — улыбнулась я ведущему и, убедившись, что Хорида не возражает — она и бровью не повела, — смело пошла к стойке.

Я приблизилась к пареньку и взяла из его рук пневматическую винтовку, внимательно осмотрела оружие и, обращаясь к хозяину, тихо спросила:

— Она хорошо пристреляна? Не буду лупить вкривь и вкось? Сам понимаешь, на кону трон.

Паренёк хитро прищурился, поразмышлял, прикидывая что–то в уме, и… забрал у меня винтовку. Я благодарно улыбнулась. Подросток щёлкнул пару раз какой–то штучкой рядом с прицелом, вставил и зафиксировал в затворе пульку, взвёл курок, прицелился и выстрелил — пуля улетела влево: семёрка на восемь часов. Он снова пощёлкал штучкой и снова выстрелил — уже девятка на девять часов. Паренёк поколдовал ещё немного, и наконец мои глаза с удовлетворением зафиксировали маленькую чёрную дырочку чётко по центру. Десятка. Йес! Теперь дело за мной. Подросток протянул мне винтовку со словами:

— Удачи! Я буду за вас болеть.

Снова благодарно улыбнувшись, я аккуратно взяла оружие…

Я стреляла с самого детства. Когда мне было шесть лет, папа впервые привёл меня в тир и вложил в руки, как мне тогда казалось, настоящее взрослое оружие. Помню, с каким трепетом и благоговением я взяла его в руки и после непродолжительного инструктажа сделала первый выстрел, чудом оказавшийся удачным. Жестяная банка высоко подпрыгнула и с треском ударилась о стену… Возбуждённая первыми, необычными и крайне приятными ощущениями, я требовала ещё и ещё пулек, пока не простреляла все деньги, которые папа приготовил нам на аттракционы.

Меня захватила стрельба, и довольно скоро я освоила это искусство на достаточно высоком уровне, в придачу к винтовке научившись стрелять из пистолета. Сначала я выступала на соревнованиях за школу, потом за университет… Стрельба — это моя нереализовавшаяся страсть. А не реализовалась она потому, что после окончания университета я практически не брала в руки оружия, так, по случаю, в тире. Мои друзья искренне удивлялись тому, что меня не увлекла охота. Казалось бы, любишь стрелять — иди на охоту. Звучит логично, но не для меня, поскольку… я никогда не смогу выстрелить в настоящее животное или птицу. Никогда. Разве что от моего выстрела будет зависеть жизнь человека.

Маленькой, я часто проводила лето у бабушек в сельской местности, где многие держали скотину и домашнюю птицу на убой, поэтому, к сожалению, мне не удалось не стать невольной свидетельницей… бррр… хватит о грустном. Если вы никогда не слышали криков раненых или агонизирующих живых существ, то вам меня не понять, и… не советую пытаться прочувствовать это на личном опыте.

Мы стреляли из положения стоя — непростая задача, но винтовку только что пристреляли, расстояние до мишени казалось смехотворно малым, а погодные условия были идеальными, поэтому волноваться не стоило.

Я собралась, успокоилась и приготовилась к стрельбе, заняв стойку и прижав приклад к правому плечу. У меня один пристрелочный выстрел и пять зачётных. Я задержала дыхание, прицелилась и… Спуск оказался на удивление мягким, первая пуля легла чётко по центру, в десятку. Толпа мгновенно отреагировала радостными криками. Ну что же, всё понятно, теперь можно стрелять зачётные. Четыре выстрела — и четыре десятки, неизменно сопровождаемые тёплой поддержкой зрителей. Замечательный результат. Остался последний выстрел, и я не видела препятствий, которые помешали бы выполнить его так же, как всегда, на отлично.

Единственное, что вызывало во мне лёгкое беспокойство, — ощущение какой–то тяжести в затылке, какого–то сверления, что ли… «А, пустяки, наверное, от напряжения», — подумала я и приготовилась к последнему выстрелу. Но неприятное ощущение не только не проходило, а нарастало, я никак не могла выровнять дыхание и как следует прицелиться, руки непроизвольно опустили винтовку. «Алёна, что за ерунда! Ну–ка спокойно! Один выстрел — и расслабишься. Всего один выстрел!» — возмутился внутренний голос. Я снова подняла оружие, пристроила поудобнее приклад у плеча, задержала дыхание, прицелилась и… и… и так и не поняла до конца, что потом произошло: в тот момент, когда палец уже плавно нажимал на курок, сознание внезапно затуманилось, и я вдруг отчётливо увидела, что целюсь не в мишень, а… в глаз, глаз то ли косули, то ли змеи — не знаю, не уверена, но это точно был живой, тёмный, широко раскрытый глаз, фонтанирующий безмолвным отчаянием и мольбой…

От неожиданности и ужаса я вздрогнула, но остановить палец уже не смогла — слишком мягкий спуск, — и раздался выстрел, разумеется провальный… даже в мишень не попала… По толпе пронеслись громкие разочарованные возгласы — ещё бы. Мне не верилось, что всё это случилось со мной. Опять нервы?! Какой глаз, откуда?! Я быстро подбежала к мишени и уставилась на неё во все глаза — мишень как мишень, ничего необычного, но интуиция подсказывала, что что–то всё же было не так. «Что, что не так?» — не понимала я. «Сложи два и два», — язвил внутренний голос, потешаясь над моим тугодумием… Тяжесть и неприятное ощущение в затылке… затуманенное сознание… галлюцинации… хм… а ведь я больше ничего этого не ощущаю, всё мгновенно прошло после выстрела.

Похожие ощущения я испытала лишь однажды, проходя собеседование в некую солидную компанию, когда так называемый психолог попытался меня загипнотизировать, но тогда я сумела распознать его намерения и оказала мощное внутреннее сопротивление, в конечном итоге оградившее меня от гипноза. А сейчас… вне всяких сомнений, это был гипноз, который я не имела никакой возможности распознать по той простой причине, что была сосредоточена на стрельбе, и потом… гипноз действовал сзади. Странно, а разве он может подействовать сзади, без контакта глаза в глаза? Получается, что да. Кто же действовал так низко, подло, исподтишка? «Глаз, глаз…» — нетерпеливо зудел внутренний голос. А что глаз? Глаз… глаз… А ведь он мне действительно что–то напоминал. А что, если…

Быстро взглянув на Хориду, я увидела, что она — уже не она, от былого благородства не осталось и следа: напряжённая поза, хищный взгляд, искривлённый в торжествующей ухмылке рот и… глаза… Да, именно её глаз я увидела вместо мишени, никаких сомнений. Словно прочитав мои мысли по выражению лица, девушка мгновенно переменилась и стала прежней — милой, величественной, спокойной, но… поздно, я уже всё поняла.

Мне захотелось её пришибить, прямо тут, на месте, как паршивого опарыша, и не из–за того, что, скорее всего, я проиграла эту схватку, нет, а потому, что я честный человек и всегда играю по правилам и не терплю, когда кто–то их нарушает, причём делает это так грязно. Тем более когда их нарушает человек, пытающийся казаться благородным. Это — удар ножом в спину. А я‑то ещё жалела её, чувствовала себя виноватой из–за выбора Телара. Зато теперь можно честно засунуть угрызения совести куда подальше: понятно, чего от тебя можно ожидать, и не жди пощады от меня. Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы тебя уничтожить, растоптать, но сделаю это по всем правилам. Это мой долг, святая обязанность, поскольку честность должна побеждать.

Моё лицо не выражало ничего, кроме вежливой учтивости, когда я не спеша подошла к Хориде и протянула ей винтовку. Она спокойно приняла её из моих рук и заняла позицию у огневого рубежа. Женщина отстрелялась быстро и ни разу не смазала — все десятки. Этого и следовало ожидать. Толпа, как обычно, радовалась каждому меткому выстрелу и разразилась бурными овациями по окончании стрельбы. Ещё бы. Не каждый мужчина может продемонстрировать подобные результаты, а тут женщины, одна другой лучше. Ну что же, эту партию она выиграла, но впереди ещё две. Я спокойна, абсолютно спокойна и полна решимости…

— Не переживай, Алёнк, — пытался подбодрить меня Матвей, словно верный пёс заглядывая в глаза. — Ты отлично стреляла! Я бы полтолпы перебил, честное слово.

— Винтовка назад не стреляет, — вздохнула я и, поднявшись на цыпочки, звонко чмокнула его в щёку. — Матвей, спасибо тебе большое, но не старайся так — всё в полном порядке, впереди ещё два тура.

Милый мой Матвей, он так старался оказать поддержку, успокоить, искренне полагая, что мне должно быть очень плохо. Как бы не так. Я нацелена на победу и выиграю.

Какое–то время Матвей подозрительно меня изучал, определяя, лукавлю я или нет, и, в конце концов придя к заключению, что повода для беспокойства действительно нет, сразу же расслабился.

— Алён, а что произошло во время последнего выстрела? — вдруг спросил Иван и испытывающе посмотрел на меня.

— Как «что»? Дёрнулась и промазала — обычная история, — пожала плечами я с самым невинным видом.

Ох уж мне этот Ванька со своей прозорливостью.

— Ага… понятно, — многозначительно сказал Иван, но, к моему удивлению, ничего больше не добавил…

— Итак, уважаемые дамы и господа, — прокричал в микрофон ведущий, легко взбежав по ступенькам на сцену. — В первом туре состязаний между Алёной и Хоридой победу одержала Хорида, не допустившая ни одного промаха и выбившая пятьдесят очков из пятидесяти возможных. Но Алёна также показала очень достойный результат, и у неё есть шанс отыграться в следующем туре, который начнётся буквально через пару минут. Просьба милым участницам подняться на сцену!

Заиграла какая–то дикая музыка, от звуков которой я споткнулась на ступеньках и наверняка грохнулась бы на глазах у жаждущих зрелищ десятков глаз, если бы не вовремя подскочивший и поддержавший меня сзади Матвей.

— Не дрейфь, прорвёшься! — ободряюще прошептал он мне на ухо, по–видимому приняв нелепую оплошность за волнение.

Мы с Хоридой прошли к стойке с микрофоном. Я мельком взглянула на соперницу — само благородство и достоинство. Мне снова стало не по себе — не терплю двуличных людей. Для меня ты уже ничто, можешь не стараться, и я буду не я, если не сделаю всё возможное и невозможное, чтобы тебя побить. Быстрая реакция и память — вот то, что потребуется для борьбы в следующем туре… пожалуй, ещё хладнокровие и выдержка.

— Правила конкурса таковы, — продолжал вещать в микрофон ведущий, обращаясь к зрителям. — Конкурсантки должны процитировать четверостишие из любого стихотворения известного автора. Можно также напеть куплет из песни, положенной на стихи известного поэта–непесенника. На подготовку одна минута по секундомеру. Одна начинает, другая продолжает — и так до тех пор, пока кто–то из девушек не превысит лимит времени, отведённый на подготовку, или не сдастся. Она и будет считаться проигравшей. Да, ещё: цитировать разные четверостишия из одного и того же стихотворения нельзя. Поскольку в первом туре победила Хорида, начинает Алёна. Прошу, Алёна, по секундомеру… поехали!

Не ожидая, что конкурс начнётся столь внезапно, я поначалу растерялась, но, быстро собравшись, выпалила, практически не задумываясь:

Я спросил сегодня у менялы,

Что даёт за полтумана по рублю,

Как сказать мне для прекрасной Лалы

По–персидски нежное «люблю»?

— Начало положено, Алёна начала с Есенина! — почему–то обрадованно возвестил ведущий и, щёлкнув секундомером, скомандовал: — Хорида!

Выткался на озере алый свет зари.

На бору со звонами плачут глухари.

Плачет где–то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется — на душе светло.

С холодной улыбкой на устах девушка взглянула на меня так, словно хотела съязвить: «Не ты одна знаешь Есенина». — «Ну надо же! Так ты тоже, оказывается, знаешь? — так и порывалась съязвить в ответ я. — Умница! Пойди купи себе конфетку!»

Мы без труда вспоминали Есенина, потом перешли на Маяковского, Лермонтова, Баратынского, Вознесенского… и так продолжалось до тех пор, пока я не поняла, что четверостишия перестают всплывать в памяти сами собой и мне приходится напрягать память. «Чтоб тебя приподняло и шлёпнуло!» — раздражённо подумала я и перешла на Некрасова.

Конкурс длился уже пятнадцать или двадцать минут, но никто из нас не собирался сдаваться. Поначалу внимательные, впитывающие каждую произносимую нами строфу, каждое слово, зрители постепенно расслабились, заскучали, у ларька с напитками выстроилась очередь, что не могло не порадовать засыпавшего от безделья продавца. А мои запасы начали иссякать. Нужно отдать должное Хориде: её поколение часами прожигает жизнь в Интернете и перед экранами телевизоров, на худой конец — читает современную, рассчитанную на массового читателя лёгкую литературу, но чтобы учить или хотя бы читать стихи, да не по школьной программе, а для удовольствия… Она — молодец, за это — уважаю… Так что же предпринять? Девушка хорошо подкована и уверена в собственных силах, а мне бы не помешало каким–то образом поколебать её уверенность в себе. Только так.

Перебрав всё, что когда–то учила в школе и для души, я внезапно вспомнила про сказки. А почему бы и нет? И когда подошла моя очередь, подражая интонациям ведущих детских передач, я продекламировала:

У лукоморья дуб зелёный;

Златая цепь на дубе том:

И днём и ночью кот учёный

Всё ходит по цепи кругом…

Изрядно поредевшая толпа зрителей, как по команде, встрепенулась, оживилась, по–видимому услышав наконец хорошо знакомые и любимые строки. Кто–то отчаянно захлопал в ладоши.

Хорида удивлённо вскинула брови и подозрительно спросила:

— А это ещё что?

— Вообще–то, Пушкин, «Руслан и Людмила», — удивлённо ответила я.

Как можно забыть такую поэму? Это же известная каждому с пелёнок вещь!

— Девочки, время! — напомнил ведущий, косясь на секундомер.

Хорида также прочитала что–то из Пушкина, но не из сказки, а четверостишие из обычного стихотворения. Толпа разочарованно зароптала, кто–то из слушателей недовольно свистнул.

На лету ухватив настрой толпы, я не задумываясь прочла:

Белка там живёт ручная,

Да затейница какая!

Белка песенки поёт

Да орешки всё грызёт,

А орешки не простые,

Всё скорлупки золотые,

Ядра — чистый изумруд;

Слуги белку стерегут…

Я намеренно процитировала больше, чем требовалось, с растущим интересом наблюдая за тем, как на глазах вытягивается лицо соперницы. Счастливые зрители декламировали стихи вместе со мной и недовольно зашумели, когда я решила, что пора и честь знать, и остановилась.

— А это откуда? — нервно спросила Хорида, хмуря брови и покусывая нижнюю губу.

— Опять Пушкин, «Сказка о царе Салтане», — осторожно ответила я, начиная что–то понимать, и, не сдержавшись, съязвила: — Её каждый ребёнок знает.

Хорида сжала кулаки, но ничего не сказала. Надолго задумавшись, она прочла что–то из Маяковского под нарастающий свист неудовлетворённой толпы.

— Сказки давай или детские стишки! — раздался из толпы чей–то полупьяный голос. — Хватит этой тягомотины для шибко умных!

Девушка нервно передёрнула плечами и фыркнула, на её хорошеньком личике отразилась полная растерянность. «Так вот оно что! У тебя проблема с детским репертуаром? Любопытно почему… — подумала я, заметно воспрянув духом. — Тогда я забью тебя, как мамонта!» Вот он — мой шанс, шанс сыграть на слабой струне соперницы и выбить её из колеи. Если выйдет — благодатный перевес окажется на моей стороне.

Я с благодарностью вспомнила смешную соседскую девчонку Алинку, которую частенько вечерами подбрасывала мне её мама, находящаяся в перманентном поиске достойного папы для ненаглядной дочурки и без конца устраивавшая свою личную жизнь. Как правило, ребёнок перекочёвывал в мою квартиру вместе с ворохом детских книжек и дисков с мультфильмами, которые я со временем досконально изучила, занимая ребёнка. Ну, Хорида, ты попала!

Наша Таня громко плачет:

Уронила в речку мячик.

— Тише, Танечка, не плачь:

Не утонет в речке мяч.

— Не–е–ет! — вдруг закричала в микрофон позеленевшая от злости Хорида, стараясь перекрыть восторженные крики толпы, на ура принявшей детское четверостишие.

— Это не стихи, а… фигня какая–то!

— Простите, но это Агния Барто, известная детская поэтесса, — с вызовом парировала я и обратилась к зрителям за поддержкой: — Мы все её знаем и любим, правда?

— Правда! Правда! — с готовностью отозвались люди. — Ещё давай!

— Я отказываюсь участвовать в этом фарсе! — зашипела трясущаяся от злости Хорида и демонстративно отвернулась от микрофона.

— А может, вы просто больше ничего не знаете? — едко спросила я, при этом необычайно любезно улыбаясь. — Тогда сдавайтесь.

— Да вы… да ты… да как вы смеете! — вскипела девушка, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на меня с кулаками. — Я больше знаю!!!

— Да что вы говорите… — тоном крайнего изумления пропела я и с нарочитой учтивостью жестом предложила ей подойти к микрофону: — Тогда прошу вас… Пройдёмся по творчеству для детей?

— Девушки, кончайте препираться, пожалуйста, — попытался образумить нас ведущий и, обращаясь к Хориде, строго сказал: — Я начинаю отсчёт минуты, и если вы не начнёте читать, то мне придётся засчитать вам поражение в этом туре. Раз, два, три — поехали!

И ведущий щёлкнул давно заскучавшей кнопкой секундомера. Взбешённая Хорида сжала ладонями виски, не то силясь вспомнить новое четверостишие, не то пытаясь взять себя в руки и сконцентрироваться, но молодые, плохо тренированные нервы не выдержали непосильной эмоциональной нагрузки, и вместо того, чтобы успокоиться, девушка всё больше и больше раздражалась. А стрелка секундомера бежала и бежала, неутомимо отсчитывая секунды, оставшиеся до поражения.

— Не буду продолжать! — вдруг завизжала девушка, топая ногами, окончательно выходя из себя. — Сама продолжай! Всё равно я лучшая и выиграю! Забери себе этот тур, дарю!

На её последних словах мои глаза машинально сузились, а к голове прилила кровь. Ах, даже так? Ну, это уже совсем не по–спортивному… да и с чего ты взяла, что я позволю какой–то соплячке себя унижать?! Спокойно, Алёна, спокойно.

Медленно подойдя к микрофону, я с королевским достоинством задрала подбородок вверх и, подождав, пока зрители утихнут, не спеша сказала:

— Я за честную борьбу, и подачки мне не нужны. А ещё мне на память пришли любимые строки Омара Хайяма — и как я раньше о нём не вспомнила? может, повод не представился? — и именно ими хочу завершить своё выступление, поскольку… — я повернулась к Хориде, — если я правильно поняла, «Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!» Но это Маяковский, а строчки Хайяма таковы:

Общаясь с дураком, не оберёшься срама,

Поэтому совет ты выслушай Хайяма:

Яд, мудрецом тебе предложенный, прими,

Из рук же дурака не принимай бальзама.

Толпа возликовала, приветствуя меня как победительницу.

— Дамы и господа! — торжественно провозгласил в микрофон ведущий. — В этом туре победила Алёна! По итогам двух туров счёт равный, и та из них, кто одержит победу в третьем состязании, и станет мисс Нептунша!

— Яд, говоришь? — прошипела только мне побелевшая, как накрахмаленный воротничок, Хорида, и в её глазах блеснул недобрый огонёк. — Ну–ну…

От её слов я почувствовала себя не в своей тарелке и, чтобы отогнать неприятные ощущения, повернулась к ведущему:

— Послушайте, Тимофей, когда вы, наконец, перестанете называть спутницу Нептуна Нептуншей? Вообще–то, её Салация зовут, если я что–то с мифами не напутала.

— Боюсь, народ не поймёт, кто это, — виновато улыбнулся Тимофей, пожимая плечами. — Это имя никому ничего не скажет, а с Нептуншей всё очевидно.

Я не успела продолжить дискуссию с ведущим, почувствовав, как ноги мои отрываются от пола и я начинаю тонуть в удушающих объятиях.

Матвей и Иван обнимали меня в четыре руки, радостно приговаривая:

— Алек! Умница! Мы тобой гордимся! Так ей, пусть знает наших!

— Да тише вы, задавите! — шебуршилась я между ними, польщённая и счастливая.

— Моё воспитание! — напоследок сказал Матвей, ставя меня на ноги, и, отойдя чуть в сторону, окинул меня горделивым взглядом.

— И в чём же оно заключалось? — с иронией в голосе поинтересовалась я.

— Всё равно моё, — упрямо повторил Матвей и довольно расхохотался.

Счастливо улыбаясь, я повернулась к Телару. Самым удивительным образом легко вжившись в роль царя, мужчина с достоинством восседал на импровизированном троне, всеми силами пытаясь сохранить невозмутимость, но его по–мальчишески лучащиеся удовольствием глаза выдавали эйфорическое состояние души, рвавшейся наружу. Обеими руками он изо всех сил вцепился в подлокотники, вжимая себя в стул. Казалось, если бы не эти условные подпорки, Телар принялся бы скакать по всей сцене, отплясывая гопака или камаринскую, либо в избытке чувств запрыгнул бы мне на шею, наверняка пришлёпнув бы меня всем телом к полу, словно тапочкой — таракана.

Я рассмеялась и послала ему воздушный поцелуй; не дожидаясь ответной реакции, подхватила под руки ребят и потащила их на поляну, к столам с напитками…

— Дамы и господа! Начинаем финальное состязание двух претенденток на руку и сердце нашего супер-Нептуна! — раздался из динамиков голос ведущего, наспех перекусившего и занявшего свой пост на сцене. — Допиваем пиво, дожёвываем бутерброды — только не усердствуем особо, скоро шашлык будет, да и подпевать не сможете, — и все сюда! Итак, последний конкурс! Самый распоследнейший–наипоследний! Поскольку во втором туре победила Алёна, первой выступит Хорида. Прошу девушек подняться на сцену, попробуем подобрать вам фонограммы.

Заиграла негромкая фоновая музыка, и разбредшиеся по поляне зрители послушно начали стекаться к сцене.

Вот тебе и раз… Я так увлеклась празднованием победы с ребятами, что не успела придумать песню для исполнения, совершенно выбросив из головы последний тур. А ведь репертуар — это всё для исполнителя: хоть соловьём заливайся, но если не удастся зацепить зрителя и песня окажется провальной — конец, пиши пропало.

В замешательстве я поднялась на сцену и подошла к ведущему.

— Тимофей, я ещё не решила, что буду петь, — виновато протянула я и смущённо улыбнулась. — Вы пока с Хоридой определяйтесь, а я попозже решу — у меня ведь есть ещё время?

— Хорошо, но думайте быстрее — вдруг у меня такой фонограммы не окажется, — сказал Тимофей. — Придумайте на всякий случай две песни, а то придётся петь под «ля–ля», а я, признаться, хреновато лялякаю.

— Хорошо, — послушно согласилась я и спустилась со сцены, серьёзно задумавшись.

Ведущий и Хорида долго что–то обсуждали, потом Тимофей вызвал паренька, высунувшегося из–за кулис, и дал ему какое–то задание. Паренёк поспешно исчез за кулисами, а через несколько минут снова появился и утвердительно закивал головой. Похоже, фонограмму для Хориды отыскали.

— Ну, вы как, надумали? — с беспокойством в голосе спросил Тимофей, отдавая пареньку какие–то указания.

— Пока нет, — без особой радости в голосе констатировала я, продолжая напряжённо думать.

Но, как назло, ничего путного из того, что, на мой взгляд, соответствовало событию, в голову не приходило… точнее, стопорилось где–то на полдороги и резвенько поворачивало назад.

Внезапно фоновая музыка стихла, и Хорида приблизилась к стойке микрофона, одаривая зрителей умопомрачительной улыбкой. На поляне воцарилась тишина, время от времени прерываемая хрустом сухариков, щёлканьем ореховой скорлупы и шипением открываемых напитков. Без всякого объявления заиграла инструментальная фонограмма, и, небрежно откинув длинные волосы назад лёгким движением руки, девушка запела. Услышав начало композиции, я оторопела, не веря своим ушам: Хорида исполняла… арию из оперы… на итальянском языке…

Я нервно подпрыгнула на месте, услышав гулкий шлепок о землю и почувствовав, как ноги обдало прохладной жидкостью. Недоумевая, я огляделась и увидела в паре метров от себя пьяненького мужичка, пальцы левой руки которого продолжали сжимать воображаемую банку с пивом, теперь уже валявшуюся у него под ногами практически без своего содержимого, расплескавшегося по земле и ногам окружающих его людей. Не замечая потери, мужчина таращился на Хориду осоловевшим взглядом медведя, обнаружившего в любимом дупле вместо мёда объявление: «Закрыто на санитарный день». Его рот постепенно открывался и наконец раскрылся настолько, что зажатая в губах зажжённая сигарета выпала и совершила мягкую посадку в складках сосборившейся на животе и бёдрах футболки.

— Во… блин… птица певчая… — промычал мужчина, не отрывая осоловевшего взгляда от заливающейся Хориды. — Ты бы ещё нанайскую народную–блатную–хороводную спела…

— Мужчина, вы горите! — прыснула со смеху я, пытаясь рукой привлечь его внимание к уже дымящейся футболке.

— Ух, йо–о–о-о… — запрыгал на месте мужик, шлёпая руками по животу и стряхивая сигарету. Порыскав глазами по земле, он схватил пивную банку и вытряс остатки пива на тлеющую в футболке дыру.

Вдоволь повеселившись над чудаком, я вдруг задумалась над его словами. А ведь он прав. Хорида пела великолепно, но что за хрень она пела… Ой, простите. Нет, не то чтобы это действительно было хренью, но она же не в конкурсе оперных исполнителей принимала участие, и оценивали её мастерство далеко не знатоки и почитатели данного вида искусства. Чтобы победить, необходимо подобрать песню, ориентированную на тех, кто собрался на сегодняшнем мероприятии.

Я внимательно вглядывалась в лица слушателей и чем больше вглядывалась, тем сильнее убеждалась в мысли, что у меня появился реальный шанс на победу. Йес! Моя душа ликовала и злорадствовала, грязно злорадствовала, потому что понимала: соперница допустила непоправимую стратегическую ошибку. Что есть наше песенное состязание? Не что иное, как своеобразный конкурс «Евровидение». Обожаю этот конкурс и всегда с удовольствием болею за наших соотечественников, борющихся за право быть лучшими. Я никогда не смотрю отборочные туры, только финал, но даже туда умудряются пролезть песни, во время исполнения которых очень хочется пойти на кухню за чаем или залезть в холодильник за очередной порцией мороженого. Так и чешется язык задать прямой вопрос организационным комитетам некоторых стран: о чём вы думали, когда выпускали на конкурс исполнителя с такой песней, на что рассчитывали? Вы можете поспорить со мной, возразив, что это конкурс исполнителей. Ничего подобного, это прежде всего конкурс песен. С потрясающими голосами и глубокомысленным текстом просьба проследовать на другие конкурсы, а здесь необходим поп–шлягер, желательно симпатичная мордашка исполнителя и оригинальное сопровождение. И пусть победит сильнейший… по этим параметрам. «Евровидение» смотрят ценители попсы, так подайте им попсовый хит в лучшем виде!

Вот в этом и состояла ошибка Хориды: она не учла спроса. Её предложение было узконаправленным, в итоге она и получила слабую поддержку лишь небольшой части аудитории. В нашем состязании не задавались ограничения по выбору песни — и это огромный плюс, поэтому для победы мне было необходимо лишь определить, кто является потребителем моего продукта, и дать этому потребителю то, что он непременно захочет.

Итак, проведём небольшие прикидочные маркетинговые исследования–вычисления. Все отдыхающие — местные жители и туристы из разных уголков России, значит, песня обязательно должна быть на русском языке. Детей сразу отметаем. На празднике присутствуют порядка ста человек, из них шестьдесят — мужчины, значит, моя песня должна быть ориентирована прежде всего на мужчин. С возрастом мужчин проблема, поскольку разброс очень велик, и всё же две трети из них я бы причислила к группе «кому за тридцать», значит, песня должна быть не слишком молодёжной и современной и, разумеется, это должен быть хит. Что делать с оставшимися слушателями, не вошедшими в мою фокус–группу? Необходимо постараться и привлечь хотя бы часть из них. Они — сорок девушек и женщин от двенадцати и старше плюс двадцать юношей. Что может заинтересовать их? Можно попробовать привлечь молодёжь. Мне самой ещё нет тридцати, и я женщина, поэтому должна знать, чем меня можно подкупить. Я задумалась. В памяти промелькнули лица студенческих друзей, скучные лекции и шумные вечеринки после занятий, дома, в общежитии… а ещё на природе, у костра, с неизменной спутницей гитарой в руках…

Йес! Это должно быть что–то, что поют в компании под гитару, что–то душевное и волнующее. Таких песен не так уж много, и практически каждая из них — своеобразный хит. Я снова задумалась. Удастся ли подобрать песню, которая бы отвечала всем перечисленным ранее критериям? Если подберу — я победила. Мне нужно лишь немного удачи… удачи… у–да–чи… Последнее слово плотно засело в моих мыслях и напрочь отказывалось их покидать, как будто интуиция подталкивала меня к принятию какого–то, известного пока только ей, решения. Ну, давай же, думай, башка, думай, чепчик куплю! У–да–ча… у–да–ча… песня про удачу? В какой песне, исполняемой в том числе под гитару, есть слова про удачу?

И вдруг словно солнышко вырвалось из плена туч и, хитро улыбаясь, протянуло мне лучик надежды, лучик, озаривший мягким, тёплым светом подсознание и указавший на песню, зарытую в нём где–то очень глубоко и терпеливо ожидавшую своего часа. Сердце торжествующе забилось, тело охватила лёгкая дрожь волнения и предвкушения. Ну конечно! Как же я раньше не догадалась! Я легонько шлёпнула себя ладонью по лбу. У этой песни очень проникновенные слова, и всё, что от меня требовалось для завоевания сердец слушателей, — вложить в них душу, заставить людей почувствовать, что пою о них, об их судьбе, заставить пережить все те эмоции, которые переживаю сама. Если уж она не вырвет мне победы, то, значит, я ничего не смыслю в маркетинге, и гоните меня прочь из бизнеса… на пенсию.

Тем временем Хорида закончила выступление, и публика с готовностью, но не слишком бурно ей зааплодировала под бульканье бутылок и хруст чипсов. Девушка обвела зрителей неудовлетворённым взглядом и, поклонившись, с важным видом покинула сцену, что–то бормоча себе под нос… как пить дать матюгалась.

Со спокойной улыбкой я окинула взглядом притихших зрителей, выжидающе в меня всматривавшихся, и, вытянув вперёд руку ладонью вверх, твёрдым голосом скомандовала:

— Гитару!

Не знаю, на чём базировалась уверенность в том, что получу желаемое, но не прошло и минуты, как справа от меня толпа чуть заметно задвигалась, замелькали над головами руки, передававшие её, красавицу, старую, с облупившимся лаком, гитару. Рядом со мной, будто из–под земли, возник заботливо поставленный кем–то стул. Я взяла в руки гитару и села, устраиваясь поудобней. Проверив настройку и убедившись, что всё в порядке, я обратила своё лицо к зрителям и, улыбнувшись, просто и тепло сказала:

— Знаете, я не особо–то певица, но мне очень нравится песня, которую собираюсь исполнить… Уверена, что многие из вас знают слова, и я совсем не буду возражать, если вы мне поможете.

Я снова улыбнулась. Толпа оживлённо зашумела. Отрицательно покачав головой, я отстранила рукой заботливо поднесённый к моему рту микрофон: если хотите, чтобы вас услышали — а это именно то, чего я собиралась добиться, — ни в коем случае нельзя кричать. Легко пробежав пальцами по податливым струнам, я заиграла, заиграла мелодию песни, как говорится, всех времён и народов, песни, которая при грамотном исполнении может оставить равнодушным разве что глухого, песни Окуджавы и Шварца из кинофильма «Белое солнце пустыни». Я представила, что пою о себе, и негромко, очень проникновенно запела:

Ваше благородие, госпожа Разлука,

Мы с тобой друзья давно — вот какая штука.

Письмецо в конверте погоди — не рви…

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви.

Письмецо в конверте погоди — не рви…

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви.

.

Ваше благородие, госпожа Удача,

Для кого ты добрая, а кому иначе.

Девять граммов в сердце постой — не зови.

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви.

Девять граммов в сердце постой — не зови.

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви…

При первых же словах песни шум стих, казалось, будто на телевизионном пульте нажали кнопку «mute», полностью лишив звука существующую реальность: ни шёпота людей, ни беспорядочного щебетания птиц, ни надоедливого жужжания насекомых, ни шелеста листвы на ветру, ни самого ветра. Всё вокруг замерло во внимании, стараясь не упустить ни единого звука гитары, ни единой интонации моего голоса, ни единого слова… Погружённая в переживания своего героя, я не замечала ничего, что происходило рядом со мной, ничего, что происходило со мной… а ведь я уже почти плакала, вжившись в роль.

И вдруг мне почудилось, будто звук снова включили. Что это? Неужели я не смогла удержать внимание слушателей?! Продолжая петь, я отчаянно прислушивалась к тому, другому звуку, нарастающему медленно, но верно; звуку, который вскоре сравнялся по силе с моим голосом, но не забил его, а старательно слился с ним воедино, при этом отдавая безоговорочное первенство мне; звуку, от которого по щекам побежали горячие слёзы, придавшие голосу ещё более волнующее звучание… звуку пения толпы…

Я сделала это… сделала… Слёзы катились по щекам, нахлынувшие с неистовой силой эмоции сдавили горло — я не могла больше петь… Рука застыла на струнах, голос сорвался на полуслове, и я замолчала…

Как будто не замечая отсутствия лидера, люди продолжали петь, петь вместо меня, петь за меня, стараясь изо всех сил… Милые вы мои, спасибо вам за поддержку! Я… я не подведу… я… я просто… не имею права… вас подвести!

С неимоверным трудом пересилив себя, я проглотила сдавивший горло комок, смахнула ладонью слёзы и, снова ударив по струнам, присоединилась к поющим:

Ваше благородие, госпожа Победа,

Значит, моя песенка до конца не спета!

Перестаньте, черти, клясться на крови…

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви.

Перестаньте, черти, клясться на крови…

Не везёт мне в смерти, повезёт в любви.

Мы допели песню до конца и замолчали одновременно — моя гитара, я и слушатели. На несколько мгновений воцарилась мёртвая тишина, и вдруг взрыв аплодисментов и восторженных криков потряс окрестности, застав меня врасплох и заставив вздрогнуть от неожиданности. Толпа ринулась ко мне, подхватила меня на руки и начала подбрасывать в воздух, чьи–то заботливые руки предусмотрительно забрали гитару. Всё случилось так быстро — я даже не успела испугаться, осознание происходящего и страх пришли позднее, где–то на третьем подлёте в воздух. Мои мысли спорили между собой, не обращая на хозяйку ни малейшего внимания:

«Мама дорогая! А вдруг они меня уронят?!»

«Брось, это твой звёздный час! Наслаждайся им! Ты всё равно не можешь ни на что повлиять, так что, как говорится, расслабься и получи максимум удовольствия».

«Какое, на фиг, удовольствие?! Я высоты боюсь!!!»

«Не бойся, здесь всего метра три, так что если и грохнешься — отделаешься парой переломов конечностей, не больше. Поверь, оно того стоит».

«Чего «оно того стоит»? Стоит того, чтобы остаток отпуска и ещё целый месяц провести в гипсе, или разговоров о том, что победительницу от избытка чувств уронили и сломали ей ногу?! Да об этом ещё не родившиеся местные дети своим правнукам рассказывать будут!!! Короче, хватит пороть чушь, лучше подумай, как вернуться на землю. ХОЧУ НА ЗЕМЛЮ!!! ПОСТАВЬТЕ МЕНЯ НЕМЕДЛЕННО НА ЗЕМЛЮ!!!»

Я беспомощно озиралась по сторонам, стараясь разглядеть в ликующей толпе знакомые лица — ведущего, Телара, Ивана и Матвея. Больше я здесь никого не знала. «SOS, SOS! Cпасите! Help!» — отчаянно беззвучно молила я, сама не зная кого. Но, по всей видимости, мои мольбы всё же были услышаны и ретранслированы, поскольку очень скоро я почувствовала под собой какую–то непонятную борьбу, а мгновением позже ощутила под ногами твёрдую почву: меня наконец–то поставили на ноги. Слава тебе, Господи! Рядом со мной стояли спасители — Иван, Матвей и Тимофей. Я благодарно улыбнулась ребятам и поспешила сгрести их вокруг себя в кучу, спрятавшись в серединке, — только так я чувствовала себя защищённой.

Проследовав в сопровождении своеобразного конвоя за ведущим, вскоре я очутилась за кулисами сцены — в небольшом замкнутом пространстве, с трёх сторон окружённом высокой перегородкой, а с четвёртой, обращённой к зрителям, — плотным матерчатым занавесом, состоящим из двух половинок. На полу стоял громоздкий допотопный магнитофон — именно он отвечал за музыкальное сопровождение праздника; повсюду валялись большие картонные коробки, доверху набитые остатками праздничных украшений и ещё чем–то непонятным.

— Так, — деловитым тоном сказал Тимофей и принялся рыться в коробке. — Поскольку вы теперь царица, вам необходимо соответствующее облачение.

Развернув пальцами какую–то тряпку, оказавшуюся явно ношенным нейлоновым чулком, Тимофей неуверенно повертел его в руках, помял, помял и… швырнул обратно в коробку. С содроганием вспоминая наряд Телара и брезгливо косясь на чей–то недоношенный чулок, я нервно сглотнула и неуверенным голосом спросила:

— Э–э–э… может, не стоит переодеваться? Давайте я просто корону на голову нацеплю, и всё.

— Послушайте, мисс, — голосом, не приемлющим возражений, отозвался такой податливый раньше ведущий, — вы сами согласились принять участие в состязаниях, да ещё и победили, так что обязаны соблюдать все правила игры до конца. Говорю — нужно переодеться, значит — нужно переодеться.

Разве поспоришь? Он прав. Придётся подчиниться, предварительно подавив в себе неприятное ощущение, что находишься на распродаже в магазине секонд–хенда.

— Тогда можно я хотя бы сама подберу себе наряд? Не хочу выглядеть так же, как Телар…

— Кстати, он сам себя так вырядил, — с усмешкой заметил ведущий и, больше не ожидая с моей стороны никакой угрозы неповиновения — спорить и возражать я явно не намеревалась, — примирительным тоном добавил: — А надевайте что душе угодно… Пара условий: кроме купальника, из своей одежды на вас ничего не должно быть и не забудьте корону, остальное — на ваше усмотрение.

Дружелюбно улыбнувшись, Тимофей раздвинул полы занавеса и, задержавшись перед выходом, обернулся и сказал:

— Когда будете готовы — зовите. Я жду снаружи, — сказал и исчез.

Тык-с, что бы такое надеть? Если подбирать одежду под стать Телару, то… я рискую походить на Снегурочку… не хочу и не буду. Каждая женщина в детстве мечтала стать принцессой, словно ими, за исключением очень редких случаев, не рождаются, а становятся. И я мечтала… вот и реализую детскую мечту — наряжусь Принцессой. Только бы нашлось соответствующее обмундирование… Ох и классно мы с Теларом вместе смотреться будем — гавайский Дед Мороз и Принцесса, которые на самом деле Нептун и Салация.

Я рассмеялась и принялась увлечённо рыться в первом попавшемся под руку ящике.

Тем временем Тимофей и Телар о чём–то оживлённо спорили, вольготно развалившись на тронах в ожидании Нептунши, то есть меня. Внезапно их уши резанул душещипательный визг. Даже при озвучивании фильмов ужасов киностудии страшатся использовать подобный визг во избежание судебных тяжб с телезрителями по поводу сердечных приступов. Чуть не опрокинув троны, мужчины пулей метнулись за кулисы, поскольку визжала, как вы правильно поняли, я.

— Что?! Что случилось?! — наперебой закричали они, едва влетев за кулисы.

— К–к–к-крыса… — запинаясь, сказала я, тыча пальцем в коробку.

Я стояла, прижавшись к деревянной стенке, и дрожала всем телом; широко раскрытые от пережитого потрясения глаза неотрывно следили за перемещениями чего–то мехового и серого в ящике.

— Да ну–у–у-у… — удивлённо–восторженно протянул Тимофей, стремительно приближаясь к коробке, чтобы самолично удостовериться.

Паренёк нагнулся и внимательно изучил серое существо.

— Тю–ю–ю-ю… хибаж цэ крыса… цэ ж манэсэнький крысэнятко, — разочарованно протянул ведущий, почему–то перейдя на украинский язык, и, спохватившись, поправился: — Разве это крыса? Это всего лишь маленький крысёныш или даже мышонок!

— Алён, разве ты мышей боишься? Такая умная и смелая девушка, стрелять даже умеешь, и… до полусмерти — судя по визгу — боишься мышат? — прыская со смеху, умилённо спросил Телар.

Я начинала злиться. И почему же это я, скажите на милость, не имею права бояться мышей?! Говорят, их даже слоны боятся! Но вслух мне почему–то не захотелось всё это высказывать.

— Я же сказала, что там крыса, а не мышонок! Здоровущая, противная, мерзкая помоечная крыса! И не боюсь я их вовсе, — насупившись, ответила я.

— Тогда зачем орали, если не боитесь? — допытывался Тимофей.

— Она не орала, она её… приветствовала, — продолжал потешаться Телар, едва сдерживая хохот.

— Я их не боюсь, но… но… пугаюсь! — выдала я, пропустив шутку Телара мимо ушей.

Мама дорогая, что я несу… Гораздо проще было сразу признаться, что панически боюсь! Меня в детстве мышонок, изловчившись, за палец тяпнул, когда я его у соседской кошки отбила и подняла за хвостик, дабы удостовериться, что он не дохлый. Мышонок потом, правда, всё равно сдох, поскольку от боли и неожиданности я его отшвырнула… прям в морду всё той же соседской кошки, злобно урчащей неподалёку… или это она зубами от досады скрежетала? — точно не помню.

— А в чём разница между «пугаться» и «бояться»? — с любопытством спросил Тимофей, явно заинтересовавшись.

Вот ёлки–палки, ещё один диггер выискался — и копает, и копает… Да в том, что брякнула первое, что в голову взбрело!

— «Бояться» — перманентное состояние, а «пугаться» — сиюминутная реакция, — пустилась философствовать я, стараясь сбить его с толку. — Перманентно мышей я не боюсь, а сиюминутно — испугалась, поскольку это вовсе не мышь, а крыса!

Во завернула–то, аж самой тошно стало…

Телар уже давно покатывался со смеху, держась за живот, и постепенно сползал на пол по стене.

Занавес раздвинулся, и в образовавшуюся щель проникла чья–то лысая голова, которая окинула всех нас подозрительным взглядом и полюбопытствовала прокуренным мужским голосом:

— А чё царица визжала–то?

Похоже, на мой визг обратили внимание и зрители, а я‑то не пойму, почему они притихли?

— Да ерунда, крыса, — отмахнулся от него ведущий, обдумывая новый вопрос.

Голова исчезла так же внезапно, как и появилась, и в тот же миг до нас донёсся громкий крик, вне всяких сомнений, лысого:

— Нептуншу крыса покусала! Врачи есть? Водка осталась у кого?

Слова лысого стали последней каплей как для меня, так и для Телара. Раздался грохот — это Телар наконец рухнул задом на пол, угорая со смеха. Его корона сбилась набок и закрыла один глаз, делая царя похожим на одноглазого пирата. Перемежая хохот с восклицаниями от боли, он морщился и потирал ушибленный зад. А я так до конца и не поняла, что вывело меня из себя окончательно — то ли необходимость оправдываться, словно я совершила какое–то преступление; то ли Тимофей с его копательными вопросами, то ли гогочущий Телар — ведь отчасти он и надо мной потешался; то ли крыса, которую я приняла за норковый воротничок и собиралась нацепить, то ли крик лысого… Ещё не хватало, чтобы меня запомнили как «Нептуншу, покусанную крысой»…

Не помня себя от раздражения и унижения и желая положить конец дурдому, я затопала ногами и закричала:

— А ну, все вон отсюда! Я переодеваюсь! Вон, говорю! И крысу свою заберите вместе с коробкой!

Не в силах унять хохот, но понимая, что пора уносить ноги, Телар вскочил и, схватив одной рукой за ремень джинсов упирающегося Тимофея — он же не успел прояснить для себя до конца ситуацию, — другой вцепившись в край коробки, выскочил наружу.

Оставшись одна, я сразу же успокоилась и пожалела о случившемся — ну как можно было позволить себе так сорваться? И это на ровном месте… Что–то мне совсем расхотелось рядиться в Принцессу — вот ещё, стану я рыться в этих коробках… а что, если это и правда был крысёнок? Если так, то где–то поблизости отсиживается его мамашка. С замирающим от страха сердцем я двумя пальчиками вытащила из ближайшей коробки какие–то новогодние гирлянды, короткую голубую юбочку на резинке и напоследок, брезгливо передёрнув плечами, подошла к ящику с коронами. Вот здесь было где разгуляться от души: корон было не так много и дно ящика хорошо просматривалось, так что не стоило опасаться нового свидания с серой бестией. Перебрав и пересмотрев все короны, я отложила в сторону одну — копию тех, которыми обычно венчают на конкурсах королев красоты. Ну и что, что я никогда в жизни и ни за что на свете не приму участие в подобном конкурсе — это вовсе не мешает мне хоть раз в жизни захотеть представить себе, как я в нём победила… И потом, эта корона подходила к моему браслету.

Быстро сняв верхнюю одежду и оставшись в одном купальнике, я напялила юбку, обмотала тело, словно пулемётной лентой, сверкающими гирляндами и нацепила на голову корону. Почему–то на память пришла поговорка: «Без порток, а в шляпе». Тьфу ты… Хотя почему без порток? Очень даже в портках. И не в шляпе, а в короне вообще–то. И пусть идут в сад те, кому это не понравится. М-да… сдаётся мне, что я всё же похожу на Снегурочку… на Снегурочку–пулемётчицу… только тачанки не хватает. Хотя северный олень мне бы сейчас тоже не помешал. Может, арендовать в селе корову?

Критически оглядев себя со всех сторон, я крикнула: «Готова!» — и через несколько секунд рядом со мной материализовался Тимофей.

— Что же вы так долго–то? — с упрёком сказал ведущий, бросая не менее критический взгляд на мой наряд. — Там народ от скуки уже морду друг другу бить начал.

— Маникюр делала, — не моргнув глазом сострила я, демонстративно дуя на ногти, и, озорно улыбнувшись, добавила: — Так ежели там война, может, мне совсем не выходить? Вдруг достанется. Отсижусь себе в блиндаже до окончания кровопролития… Ладно, шутки в сторону, погнали!

Тимофей щёлкнул выключателем магнитофона и под растекающиеся по окрестностям звуки марша торжественно вывел меня за руку на сцену. К тому времени троны уже перекочевали в центр площадки, а мы с ведущим вышагивали прямиком к Нептуну — Телару, терпеливо ожидавшему меня у края сцены и расплывшемуся в довольной улыбке.

Вручив мою руку Телару подобно отцу, вручающему в церкви руку дочери будущему зятю, Тимофей отскочил в сторону и прокричал в микрофон:

— Дамы и господа! Свершилось! Встречаем нашего нового Нептуна и Нептуншу — Телара и Алёну!

Мы стояли перед зрителями, дружно взявшись за руки, и лучезарно улыбались направо и налево ликующей толпе, которая в какой–то момент внезапно перешла на выкрикивание лозунгов, словно ностальгировала по первомайским демонстрациям советских времён:

— Да здравствует Нептун!

— Да здравствует царица!

— Да здравствует царь!

— Счастья молодым!

Опа. На последнем лозунге мои глаза перестали искренне улыбаться, лишь рот оставался растянутым до ушей, — что–то всё это повернуло не в ту сторону…

— Долгие лета молодым!

— Горько!

Вот и приплыли. Меня прошиб холодный пот: только бы остальные не подхватили… Размечталась, глупенькая: то, что не надо, всегда услышат и подхватят, пусть даже это будет сказано шёпотом, под одеялом и за триста километров от толпы, — снова Закон Подлости. И вот уже вся толпа дружно скандировала: «Горько! Горько!» Народ требовал продолжения банкета.

Не переставая улыбаться губами, я бросила на ведущего уничтожающий взгляд, вопрошающий: «Ты зачем меня так подставил?» Якобы смущённо потупив глазки, Тимофей беспомощно развёл руками — мол, а я‑то здесь при чём?

— Горько! Горько! — в экстазе орала толпа, словно действительно присутствовала на свадьбе и требовала от молодых исполнения священных, подкреплённых дорогими подарками обязанностей.

— Целоваться бум? — улыбаясь в тридцать три зуба, спросил Телар.

— Ни за что. Я не извращенка… — твёрдо ответила я.

— Но ты должна мне поцелуй, — напомнил он. — А «долг платежом красен».

— Я помню и не отбрыкиваюсь, но целоваться прилюдно не хочу и не буду. Разве что в щёчку.

— Ничего подобного, речь шла о поцелуе в губы.

— Только не при такой толпе. Ты забыл с них деньги за представление снять.

— А мне по барабану, — подвёл итог нашему диалогу Телар и, обхватив меня обеими руками — так, что мои руки оказались плотно прижатыми по бокам, — рывком притянул к себе и крепко поцеловал в плотно сжатые губы.

Толпа взревела от восторга.

— Могла бы и разжать, — с упрёком в голосе сказал Телар, оторвавшись от моего рта, так и не сумев разжать языком губы.

— Фиг тебе, — мстительно отозвалась я. — Нужно было меня слушать, тогда бы получил поцелуй по всей форме… Кстати, крысу я тоже пока не забыла.

— А лотосы не перебивают крысу?

— Нет. И лотосовой плантацией не отделаешься.

— Вы в порядке? — не прибегая к микрофону, спросил бочком приблизившийся к нам ведущий.

— В полном, — убедительно ответил Телар за нас обоих.

— Какая у вас замечательная тушь, — восхищённо заметил осмелевший ведущий, разглядывая мои ресницы. — Так хорошо лежит… она водостойкая?

— Разумеется, — удивлённо ответила я, взглянув на него другими глазами: раньше мне казалось, что он интересуется женщинами. — А какую ещё использовать, когда купаешься?

— Итак, — продолжал вещать в микрофон ведущий, сразу потеряв к нам с тушью всякий интерес, — а теперь, после того как наши царь с царицей скрепили свой священный союз поцелуем, остаётся освятить его в наисвятейшей из всех рек — матушке-Волге! Иначе говоря, обмыть… Мужчина, постойте, зачем вы достали бутылку? Верные слуги царя и царицы — за работу!

Я даже не успела сориентироваться, что к чему, не успела ни испугаться, ни разозлиться — откуда ни возьмись с десяток мужчин и женщин, размалёванных и разряженных под чертей, русалок, водяных и прочую нечисть, выскочили на сцену. Они затолкали нас с Теларом на стулья–троны и, высоко подняв в воздух, словно котят, потащили к знакомому причалу под незатухающее улюлюканье сопровождающих нашу процессию зрителей.

— Эти черти нас утопят! — ошарашенно прошептала я, озираясь по сторонам, и изо всех сил вцепилась в сиденье стула. Моя болтающаяся нога нечаянно саданула кого–то по уху…

— Я тебя спасу, — заверил меня Телар, которому всё происходящее доставляло явное удовольствие. — Прыгаем на счёт «три», хорошо? Чтобы они нас случайно вместе со стульями не зашвырнули.

Только теперь я поняла, почему Тимофей так настаивал на том, чтобы я вырядилась во всю эту нептуно–русалочью мишуру: он хотел, чтобы я осталась в одном купальнике, поскольку знал, предатель несчастный, чем всё закончится, да и вопрос про тушь теперь не казался таким уж странным. Молодец, всё предусмотрел… так и быть, пусть поживёт пока…

Руками и ногами оттолкнувшись от тронов, мы бомбочкой грохнулись в воду, стараясь создать как можно больше брызг. И это нам удалось: вынырнув через несколько секунд на поверхность, мы победоносно рассмеялись, с удовольствием созерцая мышиную возню не успевших вовремя отскочить от края причала зрителей, теперь вытиравших мокрые лица, руки, ноги и отжимавших на себе одежду. Их лица не выражали ни недовольства, ни злости, скорее — наоборот: мокрые и безмерно счастливые, они от души наслаждались тем, что стали объектами повышенного внимания со стороны тех лузеров, кому не посчастливилось приобщиться к царскому омовению.

— Всё классно, только вот корону жалко — утопила, — с сожалением в голосе сказала я, отплёвываясь от попавшей в рот воды и беря курс на берег. — Понятно, что бутафорская, и всё же… память.

— Не переживай, гарантирую тебе оригинал, — серьёзно сказал Телар, и в его глазах промелькнули озорные искорки…

Я должна тебе поцелуй…

На нашем купании официальная часть праздника завершилась, и ведущий торжественно возвестил о начале концертной программы, подготовленной силами самодеятельных коллективов различной жанровой направленности. Уже стемнело, когда по окончании очередного номера давно не появлявшийся Тимофей вдруг взбежал на сцену и без лишних разглагольствований прокричал в микрофон:

— А теперь — ДИ–СКО–ТЕ-КА!!!

По не передаваемой словами реакции зрителей мы поняли, что это — то главное, ради чего все эти люди из самых дальних поселений собрались сегодня здесь и чего весь день ожидали с огромным нетерпением.

Точно по команде, толпа передислоцировалась, образуя круг почти правильной формы, и началось настоящее веселье. Пожалуй, мало кого оставляют равнодушными танцы, если, конечно, музыка подобрана правильно, то есть под соответствующую аудиторию. Условно тех, кто посещает ночные клубы и дискотеки, можно разделить на три категории. Первая — истинные любители потанцевать, отдающиеся танцу целиком и полностью и получающие от процесса невероятное наслаждение. Им не нужен никто и ничто, кроме танцпола, хорошей музыки и массовки. Вторая категория — те, кто приходят на танцпол не ради танца как такового, а чтобы «на других посмотреть и себя показать». Они не танцуют — их телодвижения едва ли можно назвать танцем, — а переминаются с ноги на ногу, без конца озираясь по сторонам и разглядывая окружающих. Третья — те, кто не умеет либо не любит танцевать, что по большому счёту не мешает им получать удовольствие от созерцания происходящего. Они, как правило, стоят или сидят в сторонке, потягивая пиво или иные алкогольные напитки и подёргиваясь в такт музыке.

Хм… никогда бы не подумала, что серьёзный и скрытный Иван, как и я, относится к первой категории. Матвей, без сомнений ставший сегодня суперпопулярным, не столько танцевал, сколько перемигивался с девушками, похоже со всей поляны собравшимися вокруг нас и всячески старавшимися привлечь к себе его внимание. Эх, известность, известность и слава… Они не живут без сопровождения желающих урвать от них и себе кусочек, и желательно пожирнее.

Украдкой я с наслаждением разглядывала Телара — хорошо двигающийся в танце мужчина — ещё одна моя слабость. Но не только это мне импонировало: как я уже сказала, человек, отдающийся танцу и эмоциям, уходит глубоко в себя, не замечая ничего и никого вокруг… вот и славно… и нечего ему замечать откровенно флиртующих взглядов девчонок.

Быстрые композиции сменяли одна другую, не давая возможности запыхавшимся танцорам перевести дух. Вконец обессилев, я остановилась посередине песни и, вытерев со лба пот рукой, схватила и потрясла руку Телара.

— Нептунчик, пошли попьём водички! — прокричала я ему.

Ничего не ответив, теперь уже Телар крепко взял меня за руку и, раздвигая танцующих корпусом, подобно ледоколу, расчищающему дорогу для мелкого судёнышка, приплясывая, стал медленно продвигаться к столам на краю поля. Вскоре мы выбрались на свободу и подошли к ближайшему столу с напитками.

— О! Обещанный шашлык наконец–то готовят! — радостно воскликнул Телар, указывая рукой на мангалы с прогорающим углём, по всей видимости недавно установленные чуть поодаль от столов и над которыми теперь суетились какие–то люди с шампурами в руках. — Есть хочу — сил нет! Я сейчас…

Он резво припустил к мангалам, но уже через минуту вновь присоединился ко мне и разочарованно констатировал прискорбный для него факт:

— Сказали, что будет готов только минут через пятнадцать.

— Постарайся выжить, — сочувственно сказала я и залпом осушила стакан минеральной воды.

— А если не выживу? — иронично спросил Телар и посмотрел на меня в упор.

— Я не дам тебе умереть, сохраню для общественности, — улыбнулась я и потащила его обратно на танцплощадку.

— А для себя? — не унимался Телар, послушно следуя за мной.

— Э–э–э… я в какой–то степени тоже общественность, — уклончиво ответила я и лукаво улыбнулась.

Мы вновь протолкались сквозь плотную толпу танцующих, с трудом разыскав Ивана, отрывавшегося в полном одиночестве… если не считать сотни человек вокруг.

— А где Матвей? — громко спросила я, пристраиваясь рядом.

— Свалил, — не переставая танцевать, прокричал Иван безразличным тоном. — Сказал, гормоны мозги задолбали, в загул пошёл. И ещё сказал, чтобы ложились спать без него, а дверь незапертой оставили.

— Понятно, — ухмыльнулась я и громко сказала: — А ты что теряешься? Пошёл бы тоже развлёкся — вон сколько женщин симпатичных вокруг.

По правде говоря, я ничего такого не имела в виду, просто со мной был Телар, Матвей также наверняка присмотрел подружку, а у Ивана никого не было. Почему бы чуть–чуть не пофлиртовать с кем–нибудь? Что в этом плохого?

Странно, но Ивана вдруг передёрнуло, причём явно от моих слов, он весь как–то напрягся и со злобой выдал:

— Тебе что, хата свободная на ночь нужна?

Я резко остановилась, словно наткнулась на невидимое препятствие, и изумлённо вытаращила на него глаза, красноречиво говорившие: «Ты что, совсем охренел, что ли? Молочка от бешеной коровки хлебнул?»

— Прости, это я так… сгоряча ляпнул, — смутившись, сказал Иван, крепко пожимая кисть моей руки. — Ещё раз прости… когда домой пойдём?

— Я провожу её, если не возражаешь, — неожиданно встрял в наш разговор Телар. — Доставлю в целости и сохранности.

Саркастическая усмешка исказила лицо Ивана.

— А это уж как дама пожелает, ты же не ко мне в провожатые набиваешься.

Хм… странный он какой–то сегодня, сам на себя не похож.

— Дама не возражает! — громко прокричала я и украдкой взглянула на Телара.

— О! Моя любимая! — вдруг воскликнул Иван и, уйдя с головой в знакомую мелодию, растворился в танце, забыв про всех и про всё на свете.

— Даже представить себе не могла, что Ванька — танцевальный маньяк, — прокричала я на ухо Телару, непозволительно откровенно к нему прижавшись.

А как же иначе–то? Не услышит ведь. Но, хотя говорила я довольно громко, можно сказать, орала в ухо, Телар почему–то не расслышал.

Крепко обхватив меня обеими руками и прижав к своему телу, он прокричал мне на ухо, касаясь его горячими, влажными губами:

— Что ты сказала?

А я застыла в его объятиях, не в состоянии разжать губ и повторить фразу. Вот повторю — и он разомкнёт объятия, что тогда? «Остановись, мгновенье, ты прекрасно…» — пришли на память строчки Пушкина. Ага. Ну и как его остановить? Сказать — сказал, а как остановить — не рассказал… вот пентюх… Не могу же я вечно стоять в объятиях Телара… неприлично, в конце концов…

— Мне пора домой, спать хочу, — вдруг выдала я, не веря своим ушам.

Вероятно, это не я говорила, а мои инстинкты, мечтавшие остаться с Теларом наедине.

— Хорошо, я провожу! — прокричал мне на ухо мужчина и — тьфу ты, дьявол, — разжал объятья.

Без лишних расспросов и вопросов Иван отдал мне ключ от домика и, как бы невзначай заметив, что пойдёт спать часа через полтора, вновь с головой ушёл в танец. Вот балда… Ну почему мужчины считают, что нам, женщинам, свойственно думать и поступать так же, как им? Вот я ему завтра задам, чтобы не позорил меня в следующий раз.

— А как же твой шашлык? — вдруг вспомнила я, почувствовав угрызения совести, и виновато посмотрела на Телара.

— Выживу! — в ответ рассмеялся мужчина и, взяв меня за руку, начал прокладывать дорогу к выходу…

Мы медленно шли по дороге, тускло освещённой редкими фонарями. Застывшие деревья, распрощавшись с ветром до утра, замерли, проигрывая в памяти наиболее яркие события прожитого дня и подготавливая её к записи впечатлений дня грядущего. Сельские дома провожали нас тёмными окнами. По–видимому, все самые стойкие жители находились сейчас там, откуда гремела не умолкая музыка, то есть на празднике; нестойкие, малолетние или переросшие подобные мероприятия жители наверняка сладко посапывали в мягких постелях, закрыв головы шумоизолирующими подушками.

Мы молча прошагали уже полдороги, когда я вдруг задала вопрос, давно не дававший мне покоя:

— Скажи, а чем тебе не подошла Хорида? Почему ты вдруг выбрал меня?

Спросила — и притихла, съёжилась, словно и не существовала вовсе, — уж слишком прямолинейно прозвучал вопрос, предполагая такой же прямолинейный ответ. Вот я тупындра… Можно было вокруг да около побродить и аккуратно выпытать всё, что хотелось. Нет же, брякнула напрямик.

Ничуть не смутившись и ни минуты не раздумывая, Телар ответил как бы между прочим:

— А она мне не нравится, мне ты нравишься.

Ну вот, допрыгалась… Теперь буду тушеваться, краснеть и бледнеть, точно школьница на первом свидании. Смущённая, я продолжала медленно шагать рядом с Теларом, переваривая услышанное. Да, я не уставала повторять поговорку: «На вкус и цвет товарищей нет» — так и есть. Но одно дело, когда это относится к кому–то ещё, а другое — когда смысл поговорки напрямую касается меня. Как можно сравнивать Хориду и какую–то непонятную Алёну? Мужчины всегда считали меня привлекательной, но… Это невозможно.

Хорида — красавица, воспеваемая в поэмах, а я… обыкновенная симпатичная женщина с неважным характером. Потом, она лет на шесть–восемь младше меня, а мужчины испокон веков благоволили к молоденьким… Взять хотя бы некоторых наших российских знаменитостей: старые хрычи, одной ногой в могиле, а все туда же… побросают своих верных жён, отдавших им безвозвратно молодость, всю жизнь терпевших их звёздные выходки, измены, и женятся на молоденьких, да ещё и детей с ними рожают, вот, мол, какие они о–го–го! А кто этого несчастного ребёнка по заборам лазить научит, на велосипеде кататься? Кто с ним в машинки играть будет, в салочки гонять? Папаня–дедуля, из которого песок сыпется? Но это уже другая тема, а прежде всего, обидно за преданных жён, честное слово… Хочется от души пожелать судьбы брошенных женщин этим молоденьким разлучницам лет эдак через двадцать… но не буду, непорядочно это…

— А что ты думаешь обо мне? — вдруг спросил Телар, прервав мои размышления.

Мама дорогая… понеслось… Как я ненавижу подобные разговоры! Но ведь сама начала, теперь придётся как–то выкручиваться.

— Странное у тебя имя. Ты русский? — увела я разговор в сторону.

— Э–э–э… в общем, да. Родился на российской территории, но родители мои иностранцы и живут далеко отсюда.

Теперь понятно, почему такое странное имя, а я уж было подумала, что его мама — любительница сериалов, потому и окрестила так своего отпрыска.

— А чем ты занимаешься? — продолжала наступление я.

— Э–э–э… в общем, бизнесмен я — и довольно крупный.

Как–то странно отвечает он на мои вопросы, точно не досказывает что–то.

— А здесь что делаешь?

— Отдыхаю, — наконец–то уверенно ответил Телар, явно не кривя душой.

— А вообще где живёшь?

— Э–э–э… далеко… секрет… — так и не сумел подобрать вразумительного ответа Телар и перешёл в контратаку: — А ты откуда? Чем занимаешься?

— Я из Москвы, работаю в крупной иностранной компании, сюда приехала рыбу ловить, — отчиталась я, улыбнувшись.

— А с ребятами как познакомилась? Вы и в Москве дружите?

— В поезде познакомились — попутчики, надеюсь, что и в Москве встречаться будем.

Разговор явно не клеился, как–то робко мы оба себя чувствовали, в результате получался вечер вопросов и ответов. Удивительно, но на празднике, в окружении ребят, я чувствовала себя рядом с Теларом совершенно спокойно и естественно, а сейчас, оставшись наедине… С одной стороны, мне хотелось как можно больше о нём узнать, с другой… вполне хватало того, что он просто был, шёл со мной рядом…

Я искоса наблюдала за движениями его тела — твёрдая, уверенная походка сильного мужчины, необычайно притягательная и волнующая. Никогда бы не подумала, что меня может волновать походка… Я представила себе, как он приближается ко мне и крепко прижимает к своей могучей груди. Потом представила его мускулистые руки, скользящие по моему дрожащему от возбуждения телу, жаркие губы, целующие мои, и… встала как вкопанная, закрыв рот обеими руками, потому что он, предатель, чуть было не ляпнул: «Я должна тебе поцелуй». Господи, что со мной происходит?!

— Что случилось? — поинтересовался Телар, остановившись вслед за мной.

— По–моему, я утюг забыла выключить, — отнимая руки ото рта, брякнула я избитую фразу, не раз выручавшую не одно поколение женщин.

— Дома?

— Ну не на празднике же…

— Так чего же мы стоим? Пошли быстрее! — заволновался Телар и, взяв меня за руку, быстро потащил за собой — потащил, потому что я не успевала за его широким шагом.

Странный он: если бы я действительно забыла в обед выключить утюг и если бы вдруг случился пожар, то… можно было бы уже никуда не спешить. А я? Вот балдень–то… Вместо того чтобы постараться продлить время пребывания вдвоём, я его нечаянно сократила. Эх–х–х… «А что мешает пригласить его на чай?» — проснулся внутренний голос. «А это прилично? Он правильно поймёт приглашение?» — засомневалась я. «Всё зависит от твоего поведения. Дай понять, что действительно имеешь в виду только чай, и всё. Он производит впечатление порядочного человека, так что осложнений не должно возникнуть». — «Хм… странно, что ты советуешь подобные вещи… обычно ты меня отговариваешь», — удивилась я. «И когда ты перестанешь считать меня своим оппонентом? Я же обеими руками за тебя, а ругаюсь зачастую потому, что хочу вразумить тебя, тупындру, — обиделся внутренний голос. — Сейчас я чувствую, что вам нужно продолжить знакомство, и ничего плохого в этом не нахожу». — «Ладно, извини, не хотела обидеть. Наверное, ты прав», — смиренно подумала я…

— Который ваш? — спросил Телар, в нерешительности остановившись перед домиками.

Я и не заметила, как мы добрались до места и зашли на территорию базы.

«Да вон тот, с полыхающей крышей!» — захихикал внутренний голос.

— А вон он, — указала я рукой, и Телар снова решительно поволок меня за собой.

— Давай ключи!

Его поведение начало меня смешить: домик стоит, живой и здоровый, зачем спешить–то теперь? Но я молча повиновалась — интересно было узнать, чем всё это закончится.

Телар быстро взбежал по ступенькам и открыл дверь, забежал внутрь и вихрем промчался по всем комнатам, не забыв и про ванную, на ходу включая свет, и наконец затормозил в кухне–прихожей, с удовлетворением констатируя:

— Всё в порядке! Утюга нет!

Ага. Ты абсолютно прав. Его у нас вообще нет. Просили у управляющей, но, как оказалось, старый утюг сломался, а новый обещали только завтра купить. Но тебе это незачем знать.

Телар переминался с ноги на ногу, не зная, что делать дальше: до дома он меня проводил, утюг проверил и… и что дальше–то? По идее, нужно вежливо попрощаться и топать восвояси. Я чувствовала, что не хочет он уходить, а напроситься в гости не решается, хотя зачем напрашиваться — и так в прихожей стоит.

— Давай я тебя чаем или кофе напою и печеньем угощу, — дружелюбно улыбнулась я, радуясь, что всё так удачно складывается и само собой получается. — Ты же из–за меня пострадал, голодным остался.

— С удовольствием, — мгновенно отреагировал Телар, расплывшись в довольной улыбке, и тотчас уселся за стол, выжидающе глядя на меня. — Кофе, пожалуйста, и покрепче.

— Есть, сэр! — козырнула я и занялась приготовлениями. Благо электрический чайник мы себе вытребовали, так что не было необходимости идти за кипятком в столовую.

За дверью послышалось жалобное повизгивание, и кто–то — по всей видимости, Баксик — начал скрести дверь когтями.

— Тихо, Баксик! — строго прикрикнула я на щенка и отворила дверь.

Пёс влетел в комнату и начал радостно прыгать у моих ног, стараясь допрыгнуть до лица и лизнуть его.

— Да тише ты, сумасшедший, — ласково сказала я и присела на корточки, с удовольствием предоставляя ему такую возможность, в ответ наглаживая его по голове.

Удовлетворившись, щенок подскочил к Телару и, запрыгнув к нему на колени, принялся за туалет его лица. Смешно морщась, Телар не прогнал пса, а ласково потрепал по холке и осторожно опустил на пол.

— Ты любишь собак? — с интересом спросила я, удивившись тому, что обычно насторожённый Баксик так радушно принял незнакомца.

— Обожаю, — искренне ответил Телар, с материнской нежностью разглядывая щенка. — Отличная овчарка. Твоя?

— Да.

— А почему имя такое странное?

— Бывший хозяин окрестил, а поскольку щенок у меня совсем недавно, я ещё не успела задуматься о смене имени.

Я приготовила кофе и накрыла на стол, достав с полки пачку земляничного печенья. Мы пили кофе, жевали печенье и… снова молчали. Я проклинала себя последними словами, не понимая, что со мной происходит. Хотя… почему не понимаю? Обычно такое происходит со мной, когда я серьёзно кем–то увлекаюсь. Похоже, влипла.

— Можно я тебе позвоню? — робко спросил Телар, отодвигая в сторону пустую чашку.

— Конечно, пиши телефон, — так же робко согласилась я.

— У меня память хорошая, запомню.

Я продиктовала свой номер и снова замолчала.

— Приходи к нам в гости, посидим, шашлычок приготовим, — вдруг брякнула я, понимая, что страшно хочу увидеть его хотя бы ещё разок до отъезда. Но как увидеться без повода?

— А ты долго здесь пробудешь? — встрепенулся он, и в его глазах загорелась искорка какой–то надежды.

— Да, ещё целых четыре дня.

Искорка потухла.

— Жаль, но не смогу — у меня дела, сегодня ночью уезжаю, а вернусь не раньше пятницы… — с нескрываемым огорчением сказал Телар. — Но я тебе обязательно позвоню.

— Значит, уезжаешь… — настала моя очередь расстраиваться.

Я вдруг почувствовала себя безмерно несчастной… Почему, почему всегда так бывает? Стоит познакомиться с кем–то стоящим — и зловредная судьба непременно вас разведёт. Это несправедливо! Зачем тогда сводила?! Поберегла бы энергию для мирных целей! Надеяться на то, что Телар позвонит мне… мне же не пятнадцать лет… как пить дать не позвонит — замотается, забудет телефон, встретит кого–то ещё… И вообще, я ровным счётом ничего про него не знаю. А что, если он женат? От этих мыслей меня прошиб холодный пот. Нет, не может быть: кольца обручального на пальце нет и — а это самое главное доказательство моих предположений — на пальце нет незагоревшей полоски от кольца, всё коричневое, значит, точно не женат. Уже лучше.

— Мне пора, — грустно сказал Телар и поднялся.

— Я провожу, — поспешно сказала я и, даже не набросив на плечи кофту, вышла вслед за ним на улицу.

И вот мы снова медленно бредём к воротам базы… в метре друг от друга, как малолетки. Скорее всего, мы больше не встретимся, так почему же он не пользуется моментом? Почему мужчины иногда бывают такими тупоголовыми? Это же наше прощание, прощание после того, как всё так здорово завертелось… Неужели ему не хочется сохранить тёплые воспоминания о встрече, не хочется… поцеловать меня? Я с ума схожу от желания, но не могу же я сама на нём повиснуть, честное слово… Вот мы уже за воротами, останавливаемся.

— Пока, я обязательно позвоню, — сказал Телар, задержавшись на моих глазах долгим, серьёзным взглядом, и, не спеша развернувшись, сделал шаг прочь, в темноту.

— Постой, — вдруг решительно сказала я — а катись они лесом, все эти предрассудки! — и, лукаво улыбнувшись, тихо сказала: — Я должна тебе поцелуй.

«Тьфу ты!..» — в сердцах выругался внутренний голос.

«Да пошёл ты», — жёстко парировала я.

Телар как будто ждал, что я первая проявлю инициативу: он резко развернулся и в буквальном смысле слова набросился на меня. Я лишь успела разглядеть, как его лицо преобразила торжествующая улыбка. В следующий момент я уже задыхалась от его рук, обхвативших меня и вминавших моё тело в его. Губы Телара скользили по моим волосам, шее, щекам, лбу, обдавая трепещущую кожу частым, жарким дыханием. От неожиданности я сначала впала в ступор — уж слишком активно он начал, — но очень скоро сознание разобралось, что к чему, и я заполыхала ответным огнём, огнём неуёмной, безумной страсти. Теперь мне уже не казалось, что он слишком сильно прижимает меня к себе, я хотела большего.

«И это СКРОМНЫЙ поцелуй?!» — заверещал возмущённо внутренний голос. «По–моему, я уже сказала, куда тебе идти», — спокойно подумала я. «Ну ладно… я‑то пойду, но ежели что — вернусь, так и знай!» — прошипел внутренний голос. «Вали, вали давай», — усмехнулась я.

Мои дрожащие от возбуждения руки забрались под футболку Телара и вцепились в спину — мне так давно хотелось коснуться его обнажённого тела. Бедный, он непроизвольно вскрикнул, когда ногти вонзились в его кожу… вот только я не поняла, от боли вскрикнул или от наслаждения? Кому–то ведь нравится и пожёстче… А я продолжала изучать руками его богатырскую спину, трепеща от нескончаемых поцелуев, в свою очередь, в невероятном экстазе ощупывая губами напрягшиеся мышцы его рук. Ммммм… сказочно… Ещё… ещё… больше… сильнее… крепче… Ещё немного — и… «Держись! Мать твою разэдак!» — истошно завопил внутренний голос, понимая, что я съезжаю с катушек. «Всё под контролем!» — неуверенно заверила его я и неимоверным усилием воли постаралась взять себя в руки.

Губы… хочу его губы… пухлые, мягкие, манящие… Почему он до сих пор не поцеловал меня в губы? По–моему, именно на такой поцелуй мы договаривались, а не на всё это безобразие…

Телар скользил руками по моей спине, плавно переходя к шее и затылку, затем снова опускаясь вниз до условно определённой точки окончания приличий, и… возвращался обратно. Я всё ждала, когда он начнёт действовать более решительно, и, не скрою, боялась этого, опасаясь последствий. Не понимаю, как ему удавалось сдерживаться и вести себя по–джентельменски. Его скромность возбуждала меня сильнее, чем самые откровенные ласки. Этот мужчина мне определённо нравился, и я понимала, что нужно заканчивать, иначе… я за себя не отвечаю, а это неправильно. Чую, что сейчас — неправильно.

— Мы… договаривались… только… на… один… поцелуй, — пытаясь восстановить дыхание, отрывочно прошептала я, с трудом отстраняясь от его губ, целовавших мою шею и подбородок так, что кружилась голова.

Телар рассеянно взглянул на меня, не задумываясь, автоматически промямлил: «Что?» — и снова припал губами к моей шее, как будто я ничего не говорила, а он ничего не переспрашивал. С неохотой оторвавшись от его спины, я взяла его голову обеими руками и, оторвав от себя и приподняв вверх, повернула его лицо к своему. Телар посмотрел на меня телячьим взглядом, с трудом осознавая, что происходит, но не отвёл глаз, стараясь сфокусироваться на моих глазах.

Ничего больше не говоря, я потянулась губами к его губам, одновременно приближая его голову к себе руками. Мгновенно уловив мой настрой и поняв, что от него требуется — инстинкты соображают значительно быстрее нас, смертных, — Телар запустил обе руки в волосы на моём затылке, резким движением рук на себя сократил расстояние между нашими лицами и накрыл мой рот своими горячими губами… Утопая в омуте сладострастного безумья, я прижалась к нему всем телом и, возобновляя прерванное путешествие по его могучей обнажённой спине, не помышляла о спасении, и лишь благодарила Бога за то, что мы стоим у ворот базы, а не находимся в пустующем и таком манящем домике. Казалось, никакая сила в мире не сможет остановить, прервать наш долгий поцелуй, но… такая сила нашлась.

Сумрачную тишину позднего летнего вечера, нарушаемую лишь стрекотанием цикад, вдруг разрезал крик совы. В тот же миг Телар резко отпрянул от меня, как будто чего–то испугался. Его руки всё ещё продолжали перебирать волосы на моём затылке, словно старались зарыться в них поглубже, но его глаза, вмиг протрезвевшие, вглядывались в мои, терпеливо ожидая, когда и в них появятся проблески сознания.

— Это… всего лишь… сова, — прошептала я, с трудом приходя в себя и медленно выравнивая дыхание.

— Мне пора, — твёрдым голосом сказал Телар и, проведя напоследок рукой по моим волосам, развернулся и, не оборачиваясь, начал быстро удаляться прочь, прокричав на ходу: — Я позвоню!

Растерянная и подавленная, я продолжала стоять у ворот, провожая взглядом его практически растворившийся в темноте силуэт. Дело даже не в том, что как–то странно оборвался наш поцелуй — как если бы Телар решил, что ему достаточно, он нацеловался, а подобные мысли, согласитесь, не могли не всколыхнуть в душе неприятных эмоций. По всем правилам приличия именно я должна была оборвать поцелуй, а не он. Но больше всего меня угнетала его прощальная фраза: «Я позвоню», казалось бы, такая обычная и понятная и в то же время многогранная. Если поразмыслить и провести параллели, то эта фраза сродни другой, моей любимой, о забытом дома включённом утюге…

Как часто мы произносим эти два слова лишь для того, чтобы закончить общение и навсегда попрощаться с человеком, которому и не собираемся звонить. Мы старательно запоминаем длинный номер, записываем его на первом подвернувшемся под руку клочке бумаги, жертвуем строчкой в записной книжке или памяти телефона, чтобы… никогда тот номер не набрать… И всё же, несмотря ни на что, каждый из нас убеждает себя и свято верит в то, что он или она обязательно сдержит обещание и позвонит, с замиранием сердца отвечая на звонок каждого незнакомого или не определённого мобильным телефоном номера. Мы без устали гипнотизируем телефон: «Ну звони, звони же!» — но, к сожалению, он не умеет звонить по собственному желанию, его задача — выполнять чьи–то распоряжения, а если распоряжений нет, то и…

Эх–х–х… ну почему я не записала его номер? Почему эта умная мысль не пришла своевременно в мою тупую башку? Тогда я смогла бы сама ему позвонить, первая, наплевав на все условные приличия, почему–то никогда не дающие мне расслабиться и постоянно напоминающие о своём существовании… в моей голове. Но его номера у меня нет, а раз так — придётся вздрагивать от каждого звонка и надеяться, что Телар всё же позвонит… хотя бы один разочек! Тогда, если посчастливится, его номер определится, и я сохраню его в памяти телефона, а память телефона — это самый надёжный вариант. Мама дорогая, какую чушь я несу… Как можно бездумно доверять технике? А если какой–нибудь мерзкий вирус уничтожит память телефона? В конце концов, можно просто потерять трубку. Нет, помимо телефона, я запомню номер Телара на компьютере — на работе и дома, нацарапаю на обоях в спальне, запишу в блокноте и на обложке любимой книги; я зафиксирую его ещё в десятке разных мест, чтобы… никогда и ни при каких обстоятельствах не потерять связь с этим человеком…

Так я мечтала и мечтала, счастливо улыбаясь разгулявшимся фантазиям, в сладкой полудрёме шлёпая по дорожке, ведущей к домику. И вдруг… словно ведро ледяной воды опрокинулось на мою разгорячённую голову… Вот я дура несчастная… Зачем размечталась о том, где сохраню его номер? У меня же… нет его…

Снова подавленная, я прошмыгнула в ванную комнату и вскоре, положив трубку рядом с подушкой, уже натягивала на подбородок мягкое одеяло, спеша уснуть до прихода Ивана, чтобы не дать ему ни малейшего повода предположить, что подаренные им полтора часа уединения с Теларом были использованы по назначению. Ванька — балда.

Я уже начала погружаться в полузабытье, когда мобильный телефон вдруг проснулся и заиграл знакомую мелодию. Сонная, не открывая глаз, я нащупала его в темноте рукой и поднесла к уху.

— Алло… — нехотя протянула я в трубку, не представляя, кому пришло в голову звонить в столь поздний час.

— Алён, это ты? — раздался в трубке насторожённый голос, заставивший меня тотчас же проснуться и усесться на кровати. — Это… Телар.

«Йес! Йес! Йес! — заголосил от счастья внутренний голос, едва не выпрыгивая из меня наружу от восторга. — Глянь, нет, ты только глянь — номер определился!!!»

Прилагая неимоверные усилия, чтобы сдержать радостную дрожь в голосе, я не придумала ничего лучшего, чем спросить:

— Что случилось?

— Э–э–э… — казалось, мой вопрос застал его врасплох. Он промычал ещё что–то невразумительное, шумно вдохнул, выдохнул и наконец с улыбкой — я это чувствовала — смущённо произнёс: — Ты не спросила номер моего телефона, вот я и подумал… в общем, решил проверить, тот ли номер ты мне дала.

— Тот? — нежно улыбнулась я в ответ.

— А-га, — протянул довольный голос. — Э–э–э… спокойной ночи.

— И тебе тоже, пока, — ласково промурлыкала я в ответ и закончила разговор. Йес. Я закончила разговор первой.

Ощущая на душе не передаваемую словами лёгкость и прилив жизненной энергии, напрочь разогнавшие остатки сна, я ещё долго потом лежала с открытыми глазами, повторяя вновь и вновь каждое слово нашего короткого телефонного разговора и осмысливая услышанное. Надо же, я переживала, что он не позвонит, а он переживал, что я могла обмануть его с номером… Просто анекдот какой–то… Он волновался и перезвонил, чтобы проверить, значит, Телар действительно ко мне неравнодушен, и, значит, он на самом деле не собирался меня кидать. Как здорово, что я сдержалась и не заорала радостно в трубку, как безмерно счастлива слышать его голос, поскольку предполагала, что Телар больше никогда не объявится, и что теперь у меня есть его номер, поэтому он от меня никуда не денется и так просто не отделается. Вот. Всё это промелькнуло у меня в голове, а запросто могло бы выплеснуться в словах. Но я сдержалась и сумела соблюсти приличия. Умница.

Вернувшись к приятным размышлениям о том, где, как, когда и каким тиражом сохраню желанный номер, я незаметно для себя уснула…

ДЕНЬ ПЯТЫЙ. Таинственный водоворот

…Близился полдень, и клёв практически прекратился. Изнывая от жары и скуки, мы лежали в лодке и рассказывали анекдоты, постепенно засыпая.

— Матвейка, а почему ты всё молчишь да молчишь и про свои ночные похождения не рассказываешь? — вдруг встрепенулась я и, словно хитрая лиса к волку, начала подкатывать к Матвею. — Во сколько вернулся–то?

Матвей как–то сразу сник, всем своим видом давая понять, что этот разговор ему крайне неприятен. Ха, неужели облом? Кто посмел отказать нашему красавчику?

Иван переводил хитрый, нетерпеливый взгляд с друга на меня и обратно; его распирало от желания поделиться со мной информацией, но он тактично предоставлял это право Матвею. Матвей угрюмо взглянул на Ивана и, придя к правильным выводам, решил рассказать сам — всё равно ведь сдаст.

— В три часа я пришёл, — без особого энтузиазма в голосе сказал Матвей, рассматривая свои ладони, по непонятной причине вдруг ставшие объектом пристального внимания с его стороны. — А встречался я с Хоридой.

Мои брови поползли вверх от удивления: вот это да, вот это молодец, снял–таки королеву красоты! Только почему его голос прозвучал так безрадостно? Он же мечтал с ней пофлиртовать, и его мечта осуществилась. Наверное, бедолага рассчитывал на нечто большее, но получил от ворот поворот, потому и расстроился, потому и не хочет распространяться о своём поражении. Нужно его поддержать, объяснить женскую логику — я же сама женщина и также регулярно динамлю мужчин — это они так выражаются, но лично я так не считаю.

— Матвей, не расстраивайся, — сочувственно сказала я, пересаживаясь к нему поближе, и начала ласково поглаживать его по спине. — Но для восстановления гормонального баланса тебе нужно было познакомиться с кем–нибудь попроще. Не мог же ты искренне полагать, что такая красотка прыгнет к тебе в постель в первый же вечер знакомства? — мой вопрос прозвучал риторически.

Откровенно веселящийся Иван едва сдерживался от хохота, закрывая рот руками. Матвей отстранился от моей руки и испуганно на меня зыркнул:

— Да в том–то и дело, что прыгнула, да ещё как.

Я переводила ничего не понимающий взгляд с Ивана на Матвея и обратно, неприлично открыв рот. Ой… мама дорогая… я поняла… Меня прошиб холодный пот, а зубы непроизвольно щёлкнули, едва не прищемив язык, когда страшная догадка замаячила на горизонте сознания.

— Матвейка, милый, только не говори, что ты не предохранялся и… и… и подцепил какую–то заразу… — проникнувшись ужасом его положения, выдавила из себя я и, прикрыв рот ладонью, посмотрела на него, как на прокажённого.

Иван стучал ногами по дну лодки, кусал ладони рук и издавал звуки, подобные поросячьему визгу, изо всех сил сдавливая рот руками, чтобы не расхохотаться. Странный он, что в этом смешного? Хм, может, поэтому он и пытается сдержаться.

— Алён, ты что, совсем с ума сошла? — вдруг вспыхнул Матвей. — Конечно же предохранялся! Дело не в этом!

— Тогда скажи, наконец, в чём твоя проблема, — у меня гадальные ромашки заканчиваются! — начала злиться я.

— Да отнептунила она его, отнептунила! — загоготал Иван, приподнявшийся было за бутылкой с водой и снова грохнувшийся на дно лодки, давая волю прорвавшимся эмоциям.

— То есть… как это? — опять не поняла я.

— А вот так это, — нехотя пробурчал Матвей. — Я чувствовал себя резиновой женщиной из секс–шопа.

— Рассказывай, что случилось, — приказным тоном сказала я и замерла в ожидании.

Матвей скривился и какое–то время раздумывал, рассказывать о своих похождениях или нет, но, вероятно почувствовав, что я не собираюсь над ним надсмехаться, а искренне хочу помочь, или опасаясь, что Иван всё едино проболтается, неторопливо начал:

— Когда вы с Теларом ушли, я решил, что и мне пора сваливать. Не успел я выбраться из толпы танцующих, выискивая глазами массажистку, как почувствовал чью–то руку на своей руке. Каково же было моё изумление, когда я увидел рядом с собой Хориду. Она улыбнулась и потащила меня за руку, но не к выходу, а к противоположному концу поля, тупиковому. О» кей, подумал я, наверное, хочет, чтобы я купил ей что–то в ларьке. Деньги у меня с собой были, так что переживать не о чем было.

Иду я за ней, а сам в уме тактику соблазна разрабатываю — женщины ведь все разные, и для каждой своя приманка нужна. Честно говоря, не рассчитывал я особо на то, что удастся её завалить, — уж слишком серьёзный объект для обработки, а времени мало, но попытаться, безусловно, хотел. А Хорида топает себе и топает, тащит меня за руку, не останавливаясь, прошла мимо ларьков, гляжу, а мы уже с поля на какую–то едва заметную тропинку сходим. Идём по тропинке, а там травища по пояс и кусты кругом, но я молчу, и она молчит. Вот это да, думаю, неужели подфартило? А зачем ещё ей в кусты меня тащить? Шлёпаю я за ней, разглядываю её соблазнительные формы и потихоньку начинаю возбуждаться в предвкушении. Фантазирую себе, как мы присядем где–нибудь под деревом и начну я ей про звёзды петь, да про луну, да про то, что её красота не сравнится с ними; представляю себе, как она от моих слов начинает таять, и вот мы уже целуемся и… ну и так далее. Прошли мы метров сто и вышли на небольшую полянку под раскидистым дубом.

— В Астрахани дубы есть? — моментально отреагировала я.

Хм… ни одного не видела.

— Ага… есть… всего один — и тот Матвей, — сквозь слёзы смеха выдавил из себя Иван и шлёпнул себе на лицо спасательный жилет, пытаясь заглушить новый взрыв хохота.

— Вано, если ты сейчас же не закроешь свою пасть, я тебе помогу, — прорычал Матвей и сжал ладони в кулаки с такой силой, что на его бицепсах проступили вены.

Продолжая поскуливать под спасательным жилетом, Иван поднял вверх руки, показывая, что сдаётся.

— Так вот, — продолжал Матвей. — Подтащила она меня к этому дубу и говорит, мол, раздевайся, и начинает быстро снимать с себя одежду. У меня аж челюсть до колен отвисла, э–э–э… да и не только она.

— Почему? — искренне удивилась я. — Разве ты не этого от неё хотел?

— Так–то оно так, — сокрушённо ответил Матвей, глядя себе под ноги, — но только не так. Я же не робот, мне эмоциональный настрой необходим, романтика, если хочешь… Всё должно произойти постепенно, после артобстрела, и я должен чувствовать себя победителем, а не побеждённым. В общем, разделась она быстрее меня, потом помогла мне, причём проделала всё это как–то машинально, без чувства. Я не ощущал с её стороны никакого желания, как будто она выполняла свою работу. В буквальном смысле слова уложила она меня на траву, ни слова не говоря, потом привела меня в боевую готовность — до сих пор не понимаю, как ей это удалось, я думал, что ничего не выйдет, а потом сама всё за меня сделала. В общем, Вано правильно сказал: отнептунила она меня по полной программе. Такого секса у меня никогда в жизни не было — и, не дай бог, повторится когда–нибудь. Я почувствовал себя халявной проституткой.

Хотела я ему едко заметить, что многим мужчинам свойственно точно так же вести себя по отношению к женщинам, но, оценив его несчастный и подавленный вид, передумала — вряд ли подобная ремарка Матвея утешит, а он нуждался в утешении. Я пододвинулась к мужчине вплотную и, разглаживая руками несуществующие складки на его футболке, начала обработку:

— Зайчик, не расстраивайся так. Возможно, это её нормальная манера поведения. Посмотри на неё — она очень молода и, вероятно, неопытна. А может, до сих пор ей попадались грубые, неотёсанные мужланы, которые привили ей дурной вкус.

— А может, она из мест не столь отдалённых только что освободилась, оголодала совсем, — едва сдерживаясь, чтобы вновь не расхохотаться, продолжил мои рассуждения Иван, осторожно выглядывая из–под спасательного жилета, выглянул — и снова спрятался.

— Посмотри на случившееся с другой стороны, — продолжала я, больно куснув губу, чтобы не рассмеяться над репликой Ивана. — Каковы бы ни были предпочтения Хориды в сексе, она выбрала тебя. По всей видимости, ты победил её ещё до того, как решил предпринять попытку штурма, — во время состязаний. Скорее всего, она тогда ещё обратила на тебя внимание и весь вечер разжигала в себе страсть, и настолько разгорячилась, что не смогла удержаться и набросилась на тебя. Вот такой ты у нас неотразимый красавчик.

Матвей задумался, переваривая смысл услышанного. Уж не знаю, что он там себе надумал, но вскоре напряжённость на его лице трансформировалась в довольную улыбку.

— А фиг с ней, — примирительным тоном сказал он. — В любом случае факт остаётся фактом: я с ней переспал.

— Правильно! Вот и молодец! — от души поддержала я его вывод, искренне радуясь, что наш маленький ребёнок Матвейка успокоился.

Нельзя мужчину в сексуальные комплексы вгонять — чревато, да и девки не простят.

— Хочешь узнать, что потом было?

— Хочу, если ты сам хочешь об этом рассказать.

— Потом она развалилась на траве рядом со мной, закурила сигарету и начала расспрашивать про тебя.

— А я‑то здесь при чём? — удивилась я.

— Вот уж не знаю, — беззаботно продолжал Матвей. — Всё про тебя выспросила: кто ты, откуда, как давно мы с тобой знакомы, в каких отношениях состоим, каковы наши планы на ближайшие дни, что у тебя с Теларом и когда мы домой, в Москву, возвращаемся.

— А ты что?

— А что я? Лежал, придурок, ошалело уставившись на звёзды, и давал показания, как свидетель в суде.

— Надеюсь, ничего лишнего не наговорил? — как–то мне не по себе стало.

— Да нет, только всю правду выложил.

Хм… неприятно всё это. Хотя мне тоже любопытно было бы про неё побольше узнать.

— А про себя она что рассказала?

— А ничего. Докурила сигарету, сказала: «Пока», оделась и ушла, а я остался лежать под дубом, как оплёванный носок.

Фу–у–у, она даже некоторых мужчин по хамству за пояс заткнула, а каким кротким ягнёночком пыталась себя выставить!

— Не переживай, постираем, — деловито сказала я.

— Может, прямо сейчас и начнём? — усмехнулся Иван. — А не искупаться ли нам?

И то правда, сколько можно жариться. Я машинально проверила застёжку браслета, драгоценные камни которого переливались на солнце всеми цветами радуги. И зачем только я его надела? Вдруг в воде соскочит? А всё Баксик — притащил его перед самым выходом и не отвязался до тех пор, пока браслет не защёлкнулся на моём запястье. Чудной.

— Двести метров туда и обратно! — с готовностью откликнулся Матвей.

Он быстро обнажился до плавок и нырнул.

Мы с Иваном не заставили себя долго ждать и, побросав кое–как стянутую с себя одежду, по очереди попрыгали с лодки, едва её не перевернув. Мы плыли от камышей, у которых стояла на якоре наша лодка, в сторону обширного участка чистой воды, лишённого водной растительности, полагая, что там глубина: кому же нравится барахтаться среди водорослей, противно скользящих по голому телу? Матвей, разумеется, быстро обогнал нас с Иваном и, проплыв на скорость ещё метров сто, повернул назад, к тому месту, где мы с Иваном дурачились, топя друг друга.

— Поиграем в салочки? — предложил Матвей, присоединяясь к нам.

— Давайте! — охотно подхватила я. — Чур, водит Иван!

— А почему сразу я? — возмутился Иван.

— Так у меня есть хоть какая–то возможность удрать и поплавать подольше, — звонко рассмеялась я и послала в него ладонью струю воды…

Внезапно я ощутила непонятное внутреннее волнение, усиливавшееся с каждым мигом, голову сильно сжало, а перед глазами поплыла рябь. В то же самое время я почувствовала, как меня с постоянно возрастающим ускорением начинает вращать по кругу, словно на детской карусели–вращалке. Потирая руками виски, я в недоумении огляделась по сторонам и с ужасом обнаружила, что каким–то непостижимым образом мы оказались в гигантском водовороте не менее семи метров в диаметре. Господи, откуда он взялся на ровной глади и вообще, откуда здесь такие водовороты?! Моё горло пересохло от страха, руки и ноги онемели. Взглянув на ребят, я прочитала на их лицах те же эмоции, которые отнюдь не прибавили мне смелости. Мы вращались по краю огромной воронки, неумолимо приближаясь к её жерлу, увлекающему всё, что в него попало, в мрачную пучину вод.

— Что делать — знаете? — крикнул Матвей, стараясь контролировать дрожащий от волнения голос.

— Да! Нет! — одновременно крикнули в ответ я и Иван.

— Есть единственный способ выбраться из водоворота, правда, я сам никогда не пробовал. Рваться наружу бесполезно — снова затянет, только силы даром потратим, уж слишком велика воронка. Даём воде увлечь нас к центру, затем набираем в лёгкие побольше воздуха и ныряем вглубь. Воронка значительно сужается по мере достижения дна. Водоворот быстро затянет нас на дно. Как только касаемся твёрдой поверхности, нужно постараться сгруппироваться и с силой оттолкнуться ногами от дна в сторону, параллельно дну, работая изо всех сил руками и ногами, и вырваться из завихрения. Потом плывём параллельно дну, пока хватает запаса воздуха в лёгких, затем поднимаемся на поверхность, если получится, то не вертикально, а под углом, чтобы снова не угодить в воронку. Это наш единственный шанс на спасение. Всё понятно? Действуем!

Всё, о чём поведал Матвей, мне было знакомо ещё с детства, с тех пор, когда папа учил меня плавать. Маленькая и глупая, я представляла тогда, как однажды попаду в водоворот и вырвусь из него, а может, ещё и спасу кого–нибудь заодно. Но вот детские фантазии реализовались, и я действительно оказалась в гигантской воронке… растерянная и полуживая от страха. Как же далеки оказались мои нынешние ощущения от тех радужных, детских… Стихия — это жёсткий, несгибаемый партнёр, которого нельзя обольстить, подкупить, убедить логически выстроенной цепочкой аргументов и с которым невозможно о чём–то договориться, если только он сам того не пожелает. В нашем положении мы могли лишь уповать на Господа да рассчитывать на свои собственные силы и огромное желание выжить…

Я почувствовала, как с каждым новым витком, неуклонно приближающим нас к центру воронки, меня всё больше и больше охватывала проклятая паника — уж очень велика была вероятность того, что я не справлюсь с поставленной задачей… Как же мне хотелось закричать во всё горло, чтобы нас кто–то услышал, заметил, помог; хотелось рваться прочь из дьявольской карусели, ведь всего в нескольких метрах от нас вода была абсолютно спокойной, как будто она не имела никакого отношения к происходящему. Но вокруг на многие километры не было ни единой живой души, так что кричи не кричи — результат один: помощи ждать неоткуда… Что было внизу — мы не знали. А что, если там яма в несколько десятков метров? В этом случае наши шансы на успех равны нулю или даже уходят в минус… Лучше не думать об этом… Меня трясло от страха и подташнивало от кружения, расширенные от ужаса глаза не отрывались от центра воронки. Ещё десяток–другой секунд — и мы его достигнем…

И вот настал момент, когда мы, возможно, в последний раз посмотрели друг другу в глаза, которые не выражали ничего, кроме животного страха и отчаяния, — какой смысл изображать из себя храбрецов перед лицом смертельной опасности? Первым ушёл под воду Матвей, напоследок попытавшийся выжать из себя подобие ободряющей улыбки. Только вот не ободряющая она получилась, к сожалению, а кривая, уродливо–пугающая… Моё сердце ещё сильнее сжалось от панического ужаса. Вторым, напряжённо всматриваясь в поглощающую его ненасытную пучину, нырнул Иван. Настала моя очередь, ещё несколько секунд — и я уйду в неизвестность, которая, вдоволь наигравшись, либо отпустит меня, либо оставит у себя… третьего не дано… В последний раз взглянув на солнышко, такое родное, беспечное и абсолютно безучастное ко всему происходящему, я начала лихорадочно дышать, словно старалась надышаться на всю оставшуюся жизнь… оставшуюся… жизнь… «Господи, помоги–и–и!!!» — в отчаянии мысленно взмолилась я, когда беспощадный водный вихрь сомкнулся над моей головой…

То, что я переживала потом, не сравнится ни с одним ночным кошмаром, ни с одним испытанием, через которые мне доводилось пройти за свою сравнительно короткую жизнь. Вихрь водоворота стремительно вращал меня, на дух не переносившую качели–карусели, вокруг своей оси, неотвратимо увлекая в глубину. В первые секунды погружения я не могла думать ни о чём, кроме омерзительной тошноты, подступающей к горлу. Но на смену тошноте пришла резкая, раскалывающая напополам череп, боль во лбу и ушах. Она обычно появлялась, когда, ныряя в море за ракушкой или морской звездой, я погружалась глубже чем на три метра… три метра… уже больше трёх метров… яма… Я не могла позволить себе «продуть уши», чтобы снизить давление, боясь израсходовать хоть граммулечку драгоценного воздуха. Бог с ним… можно жить и глухой, но всё же… жить… А боль всё усиливалась и усиливалась, тело всё крепче сковывал обжигающий холод, и я уходила всё глубже и глубже, не в силах противостоять беспощадной стихии.

Это конец. Мы в яме, и шансов выбраться нет. Ещё чуть–чуть — и драгоценный запас воздуха иссякнет, и, повинуясь тупому инстинкту самосохранения, мой рот, невзирая на все противоборствующие усилия воли, откроется, и в лёгкие хлынет вода. Никогда не предполагала, что приму смерть от своей любимой стихии — воды… Странно, но вместе с осознанием неотвратимости гибели пришло непонятное спокойствие. Я как будто взяла тайм–аут, чтобы подготовиться к переходу в иной, незнакомый, таинственный и пугающий мир, из которого никто никогда не возвращался…

И вдруг я почувствовала, как чьи–то сильные руки схватили меня за талию и я, словно торпеда, полетела в сторону, вырвавшись из вихря. Мгновенно сориентировавшись и сконцентрировавшись, я вытянула перед собой руки, словно для прыжка рыбкой, чтобы уменьшить сопротивление тела и облегчить задачу нежданному спасателю. Только бы хватило запаса воздуха… которого уже совсем не осталось… Внезапно я почувствовала, что больше не в состоянии сдерживаться, и, охваченная паникой, забилась в истерике, словно попавшая в сети рыба, понимая, что сейчас рот откроется и в него хлынет вода… Только бы мой спасатель знал, как оказывать первую помощь утонувшему… Но в тот самый момент, когда рот начал открываться, мою голову крепко сжали чьи–то руки, а рот накрыло что–то мягкое и тёплое, и не вода пошла в измученные лёгкие, а долгожданный воздух — не много, но достаточно для того, чтобы побороть отчаяние и взять себя в руки, получив шанс на спасение…

Вскоре мгла глубоководья рассеялась, и наверху забрезжил свет, торжествующе возвещая о том, что жизнь продолжается! До сих пор безусловно покоряясь воле моего спасателя, завидев свет, я интенсивно задвигала руками и ногами и сразу же почувствовала, что меня больше никто не ведёт. Сделав несколько завершающих гребков, я достигла поверхности и вынырнула, широко раскрыла рот и полной грудью вдохнула долгожданный воздух. Господи! Какое же это счастье — иметь возможность просто дышать и ничего более…

Не обращая внимания на головокружение и боль, едва отдышавшись, я огляделась по сторонам в поисках ребят. Их не было. Моё сердце съёжилось от страха, а в висках застучали отбойные молотки. Неужели они погибли? А тот из них, кто меня спас, поделился воздухом… вдруг он израсходовал на меня последние запасы, а сам не смог дотянуть? Руки–то отцепились от талии почти у самой поверхности… О боже… У меня началась истерика: сопровождаемые громкими звуками рыданий, слёзы хлынули из глаз нескончаемым потоком; помутившийся от нового приступа отчаяния и горя рассудок отказывался верить очевидному. Ревя всё громче и громче, я, словно раскрученная юла, вращалась на месте, силясь сквозь водопад слёз разглядеть знакомые очертания ребят…

— Алёнк, ты жива?! — вдруг услышала я знакомый и такой желанный, радостный, громогласный вопль Матвея, шедший откуда–то издалека.

Резко развернувшись на голос, я увидела Матвея и Ивана, выплывавших из–за островка камышей метрах в пятидесяти от того места, где находилась сама.

— Ре–е–е-бя–я–я-та–а–а!!! — сквозь сдавившие горло рыданья заорала я в ответ, едва не получив разрыв сердца от счастья.

С умопомрачительной скоростью, словно боясь, что ребята — всего лишь видение и если я не поспешу — оно исчезнет, я поплыла к ним навстречу, давясь слезами и заливающейся в рот водой.

— Вы жи–и–ивы!!! Мальчики, как же я ра–а–ада!!! Вы жи–и–ивы!!!

Едва достигнув ребят, я набросилась на них с поцелуями и объятьями, не переставая реветь теперь уже от счастья. Мужчины и сами с трудом сдерживали слёзы радости, в ответ обнимая и целуя меня.

— Осторожно, — нежно пробурчал вынырнувший Матвей — после того, как я своими объятьями нечаянно загнала его под воду. — Не для того ты нас спасала, чтобы потом утопить.

— Конечно, не для того… спасала, конечно, — счастливо улыбаясь и продолжая всхлипывать, машинально согласилась я. — Э–э–э… не поняла… кто кого спасал? Когда?

О чём это он? Мама дорогая… похоже, глубина и резкое всплытие всё же оказали на мозг негативное воздействие. Господи, неужели я поглупела?! О нет, только не это… мозг — моё главное достояние!

— Да ладно тебе, это не тот случай, когда нужно скромничать, — серьёзно сказал Иван. Его глаза лучились искренним восхищением и любовью. — Ты спасла нам жизнь, поделившись воздухом. Если бы не ты, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

Голос Ивана дрогнул, и мужчина быстро отвернулся, чтобы смахнуть прорвавшуюся слезинку.

Я изучала лица ребят, глупо хлопая глазами, словно необразованный инопланетянин, впервые посетивший Землю и обнаруживший на ней, к своему великому удивлению, не себе подобных собратьев, а подозрительных инопланетных существ — людей.

— Но я вас не спасала, — медленно, насторожённо заговорила я, всё ещё надеясь, что ребята шутят: вот сейчас они не сдержатся и захохочут — и всё встанет на свои места… но они почему–то не хохотали. — Меня тоже кто–то спас, поделившись воздухом и дотащив практически до самой поверхности. Я думала, что это был кто–то из вас…

Какое–то время мы растерянно смотрели друг на друга.

— Но вокруг на километры нет ни одного человека, из живых существ — рыба да птицы, — озвучил мои мысли Иван. — Кто мог всех нас спасти?

Мы надолго замолчали, поскольку разумных предположений не было ни у кого.

— Не нравится мне всё это. Знаете что, поехали быстрее домой, — тихо сказала я, нахмурив брови.

Возражать никто не стал, и, снова погрузившись в молчание, мы поплыли разыскивать давно соскучившуюся по нам лодку…

Русалки?!

В тот день в разговорах мы больше не поднимали тему нашего таинственного спасения и рассказывать о происшедшем никому не стали — как рассказать, когда всё приключение от начала и до конца смахивает на бред сумасшедшего? Утомлённые морально и физически, мы решили лечь спать пораньше, сразу после ужина. Набив до отвала желудки неизменно вкусной домашней едой, расслабленные, мы вышли из столовой, намереваясь идти домой.

— Постойте, — вдруг остановилась я, вглядываясь в лижущие сумрак вечера отблески пламени рядом с вагончиком егерей. — Егеря костёр жгут. Заскочим к ним на минутку? У меня есть пара вопросов.

И мы медленно зашагали к костру. Четверо егерей сидели на брёвнах у огня, потягивая пиво из пластиковых бутылок.

— Добрый вечер! Не помешаем? — поприветствовали мы мужчин и, приняв приглашение присоединиться, присели рядом с ними.

— Можно я спрошу вас кое о чём? — не кружа вокруг да около, обратилась я к егерям. — Только мой вопрос покажется вам странным… но я абсолютно серьёзно.

— Спрашивайте, — добродушно усмехнулся пожилой, седовласый мужчина.

— Скажите, здесь русалки водятся? — выпалила я и зажмурилась, ожидая взрыва безудержного смеха.

Смеха, как ни странно, не последовало, и я осторожно открыла сначала один глаз, а потом и второй. Выражения лиц егерей не изменились, но зато Иван с Матвеем вытаращили на меня глаза так, как будто я с самым серьёзным видом поинтересовалась, наступит ли завтра утром давно обещанный конец света. Но они предпочли промолчать… и правильно сделали.

— Конечно, водятся, — спокойно ответил всё тот же старик.

В интонации, с которой были произнесены эти, на первый взгляд, простые, но наполненные шокирующим смыслом слова, не сквозило ни тени иронии.

— А вы сами их когда–нибудь видели или только слышали про их существование от кого–то ещё? — мгновенно оживилась я, словно старатель, обнаруживший безошибочные признаки наличия поблизости золотой жилы.

— Зачем же, сам видел — и не раз, — так же спокойно ответил старик.

— И я видел, и даже разговаривал, — откликнулся рыжеволосый мужчина лет сорока.

Возбуждённая удачей, я не знала, кого первого начать засыпать вопросами, разрываясь между двумя потенциальными жертвами, и, так и не определившись, обратилась к обоим сразу:

— А где вы их видели? Как они выглядят? А хвосты у них есть? А на каком языке они говорят, если говорят вообще? А ходить они умеют?

Я бы ещё с десяток вопросов накидала, но тут пожилой егерь рассмеялся и замахал руками, пытаясь меня остановить:

— Подождите, да подождите вы, не спешите так. Попросили бы проще — расскажите, мол, что про них знаете.

— Да, конечно, простите, — поспешно согласилась я и замолчала, вся — внимание.

— Было это лет тридцать тому назад, — начал свой рассказ старик, помешивая палкой раскалённые угли, отчего его лицо, подсвеченное пляшущими отблесками занимающихся огнём углей, приняло таинственный, почти волшебный вид. — Рыбачил я как–то в одиночку с лодки на глубине, до ближайшего берега километра два было. Вдруг всплывает передо мной симпатичная женщина и, улыбаясь, говорит, мол, давно за мной наблюдает, нравлюсь я ей очень, и хочет она со мной встречаться, да как шлёпнет по воде здоровущим чешуйчатым хвостом. У меня от страха колени задрожали, чуть язык не прикусил. Не стал я долго раздумывать — как втопил двигатель на полную мощность и очухался лишь тогда, когда лодка сама остановилась, потому что горючее закончилось… М-да… вот такие дела… Больше я её никогда не видел… И у мужиков такие случаи бывали… А один, говорят, пропал после того, как начал с русалкой общаться. Всё ходил и ходил к воде, а потом исчез бесследно. Где он и что с ним случилось — никто не знает.

Старик замолчал, предаваясь воспоминаниям.

— А бывают русалки разные — и женщины, и мужчины, и бывают они не только с хвостом, некоторые выглядят как обыкновенные люди, — принял эстафету рыжий мужичок.

— Если они выглядят как обыкновенные люди, то почему вы решили, что это русалки? — не удержалась я.

— Обычные люди из воды выплывают, а эти выходят, причём полностью одетые и обутые, оставаясь при этом абсолютно сухими. У меня один такой раз дорогу спрашивал.

— А вы за ним не проследили?

— Я что, похож на ненормального? А вдруг бы он меня на дно уволок?

М-да… Есть над чем задуматься…

Мы возвращались домой молча, тщетно пытаясь переварить услышанное, оказавшееся для наших мозгов слишком тяжёлой пищей. Я сама не знала, радоваться или огорчаться новому открытию. Поверить в существование русалок? Абсурд. Тогда чем хуже Кощей Бессмертный или Соловей–разбойник? Может, они тоже существуют?

— Ну и что вы обо всём этом думаете? — спросил Иван, нарушая молчание.

— Бред, — коротко ответил Матвей.

— А ты что думаешь? — обратился ко мне Иван.

— Не знаю, что думать, — честно призналась я, продолжая размышлять вслух: — Поверить в существование русалок, не обладая научными знаниями и не располагая такими же научными фактами, логически доказывающими их существование, я не могу… Но кто–то же нас спас?! И этот кто–то пожелал остаться невидимкой. Если не русалка или какой–нибудь водяной, то кто? Не рыба же, в самом деле…

Так и не придя к общему мнению, погружённые в нелёгкие раздумья, мы разошлись по комнатам и легли спать, искренне уповая на аксиому «утро вечера мудренее».

Я долго ворочалась в постели с боку на бок, не в состоянии уснуть: ну как разогнать мысли, устроившие в голове очередную шумную тусовку и не планирующие брести восвояси? Что делать? Эх, придётся их выслушать, всё едино спать не дадут, пока не выговорятся.

Меня пытаются убедить в том, что волшебство существует, а испорченный образованностью мозг напрочь отказывается принимать существование волшебного мира как данное, как аксиому, требуя чётких, логических объяснений и доказательств. Как же хорошо было первобытным людям! Не обладая научными знаниями и поэтому будучи не в состоянии прокомментировать происхождение, например, природных явлений, они придумали для себя объяснение в виде гнева могущественных богов и успокоились.

Красота! А мне–то что делать? Всё неизвестное давно известно, тайны раскрыты с помощью законов физики, химии и других наук… Но как с точки зрения логики или наук объяснить волшебство? Если существуют русалки, то логично предположить, что и другие представители волшебного мира реальны, а если так, то напрашивается следующий вопрос: откуда все они появились? Вот скажите, откуда взялась, к примеру, Баба–яга? Не в капусте же её нашли, в самом деле… Так что это — генетическая мутация? Продукт неудавшегося или, наоборот, удавшегося эксперимента по клонированию? Сбежавшая из секретных лабораторий тайная разработка спецслужб? Или бракованный продукт непросыхающих родителей–алкоголиков, получивших изрядную дозу радиации, дважды переболевших краснухой в первом триместре беременности и незадолго до родов рухнувших с пятнадцатого этажа многоэтажного дома? Отказываюсь я в эту чушь поверить, наотрез отказываюсь…

Так я лежала и размышляла до тех пор, пока не убедила себя в том, что всё это враки, никаких русалок и прочей нечисти на свете нет, и если волшебный мир и существует, то только… на том свете… Немного успокоенная, я сладко зевнула и, перевернувшись на живот, начала думать о предстоящей назавтра поездке на далёкий необитаемый остров. Сама не заметив как, я быстро засопела, улетая во сне в неизвестный, загадочный, но необычайно притягательный и полный приключений волшебный мир…

ДЕНЬ ШЕСТОЙ. Змеиный остров

Мы проснулись в пять утра и, наскоро приведя себя в порядок и позавтракав, начали грузиться. По всем прогнозам день ожидался очень жаркий и безветренный — слабая перспектива для клёва. Но повода унывать не было — мелочи для удовольствия всегда натаскаем, да ещё и покупаемся, позагораем вдоволь. А что ещё нужно летом? На всякий случай решили прихватить с собой стратегический запас продуктов, чтобы можно было состряпать обед и ужин — вдруг ничего не поймаем, — питьевую воду, несколько бутылок пива, а также всё необходимое для приготовления горячей еды и питья в походных условиях. Баксика, посомневавшись, решили оставить на базе: на рекомендованном егерем острове росли самые настоящие сосны и берёзы, что наводило на мысль о клещах, поэтому я не захотела испытывать судьбу. И потом, остров небольшой, необитаемый, разгуляться на нём негде, а тут — закадычные друзья — собаки, соблазнительные сельские кошки и случайно забредшие глупые куры.

Не знаю почему, но с самого момента пробуждения я чувствовала себя не в своей тарелке. Это удивляло и настораживало, поскольку всё шло по плану, и, как ни старалась, видимых причин для беспокойства я вычислить не смогла. И всё же беспокойство нарастало и нарастало. А тут ещё Баксик… Следуя по пятам, он постоянно заглядывал мне в глаза, жалобно скуля, — наверное, расстроился, что с собой не берём.

Попытавшись разобраться в себе, я переворошила в памяти предшествующие, даже самые незначительные события, проанализировала все свои действия и действия ребят с момента пробуждения, но так и не нашла никакой зацепки. Никаких намёков на грозящую опасность. Потихоньку перетаскивая к лодке нетяжёлые вещи, я на всякий случай хорошенько её осмотрела, даже двигатель с баком и канистрами с горючим проверила… хотя и что, собственно, я могла там углядеть со своими суперпознаниями в технике? И всё же интуиция мне подсказывала, что что–то идёт не так и чему–то плохому суждено случиться, а вот насколько плохому — пока непонятно.

Погружённая в тревожные размышления, я в очередной раз направилась к нашему домику и на дорожке практически нос к носу столкнулась с пожилым егерем, неожиданно появившимся из–за угла вагончика. В руках он держал ведро. С замирающим сердцем я на ходу в него заглянула — пустое… «Тьфу ты, с пустым ведром дорогу перешёл… хоть бы тряпку какую–нибудь в него положил, всё бы не совсем пустое было», — тоскливо подумала я и ещё больше расстроилась.

Прихватив из домика последнюю оставшуюся сумку — свою, с вещами, с тяжёлым сердцем я заперла домик и направилась обратно к пристани, но не прошла и половины пути, как откуда–то со стороны беседки вылетела чёрная кошка, преследуемая рычащим Баксиком, и прямо передо мной перебежала дорогу, едва не угодив мне под ноги. Я остановилась, сверля улепётывающую кошку обречённым взглядом: может, хоть маленькое белое пятнышко на шкурке угляжу? Разумеется, нет — чёрная, как отработавший две смены подряд трубочист. Эх–х–х… пустое ведро и чёрная кошка — две приметы из десятков существующих, в которые я действительно верю…

Ребята укладывали последние вещи, когда я подошла к лодке.

— Ты что такая озабоченная? — весело спросил Матвей, утрамбовывая палатки. — Расслабься!

— Да сама не знаю, — слабо улыбаясь, ответила я, занимая своё место в лодке. — Что–то на душе неспокойно.

— Брось, нет причин для волнений, разве что на этот раз крокодил клюнет и утащит тебя в Нил по подземным рекам, — пошутил Матвей, напоследок окидывая взглядом лодку и её содержимое. — Но ты не бойся, мы поможем его вытащить и сварганим из его шкуры сногсшибательную сумочку и сапоги… и, если захочешь, плётку.

Мы весело рассмеялись.

— Сиди уже, любитель садомазо, или мы тебе из этого кокодрила стринги сошьём, а плёткой тебя гонять будем, — смеясь, сказал Иван.

Мы расселись по местам, и знакомый нам егерь Алексей запустил двигатель. Он приготовился дать задний ход, как вдруг на пригорке появился опрометью несущийся, запыхавшийся Баксик. Щенок молнией пролетел по мостику на причал и, не притормаживая, с разгону прыгнул к нам в лодку, совершая мягкую посадку на вещах.

— Вот тебе и раз! — удивлённо воскликнул Иван и обратился к щенку: — Бакс, мы же договорились, что ты остаёшься дома.

Баксик жалобно заскулил, заискивающе заглядывая в наши глаза, и принялся поспешно зарываться в вещах, всем своим видом давая понять, что прежние договорённости утратили актуальность и их явно следует пересмотреть, причём в его пользу.

— Ну так как, высаживаем или берём с собой? — усмехнувшись, спросил Алексей и выжидающе посмотрел на нас.

— Да ладно, возьмём, чего уж там, — махнула рукой я, потешаясь над поведением щенка, и сразу же почувствовала, как на душе стало значительно спокойнее.

Может, что–то плохое должно было произойти со щенком в наше отсутствие, а теперь, когда мы изменили план и взяли его с собой, это плохое не реализуется? Наверное, так оно и есть. Баксик для меня — ребёнок; как более взрослый и более умный старший товарищ, я чувствую за него ответственность, поэтому, по идее, вполне могу предчувствовать, если ему грозит серьёзная беда. Всё логично. Я облегчённо вздохнула и расслабилась. В путь!

Удивительно, и как это егеря ориентируются во всём многообразии проток? Ведь на реке нет указателей, да и навигаторами никто не пользуется. Мы петляли по узким протокам, едва разминаясь со встречными моторными лодками, несущими хозяев и пассажиров к запланированным местам лова. Протоки разветвлялись, потом снова сходились в одну и снова разветвлялись. Если бы я шла одна, то ни за что в жизни не добралась бы до места, в конечном итоге наверняка обнаружив себя где–нибудь в Москве–реке — и это в лучшем случае, а в худшем — в какой–нибудь из проток с пустыми баками для горючего. Все протоки казались одинаковыми — узкая полоска водной глади, по бокам окружённая высоченной травой и густыми камышами, но не такими, как у нас под Москвой, а такими, в дебрях которых мог запросто схорониться и отсидеться какой–нибудь удравший из зоопарка небольшой слон… кстати, учитывая вегетарианские предпочтения, еды бы ему хватило надолго.

Наконец после полутора часов бесконечных петляний протоки закончились, и мы вышли на открытую воду. В месте слияния и дальше, насколько хватало обзора, река была очень широкой, настолько широкой, что казалось, будто мы идём не по реке, а по морю. Ощущения усугублялись тем фактом, что, несмотря на практически безветренную погоду, вода волновалась, образуя на поверхности небольшие волны.

— Скоро прибудем, вон остров! — обернувшись к нам, прокричал сквозь шум мотора егерь и указал пальцем на чёрную точку вдали, прямо по курсу.

Подобно послушным туристам, осматривающим с гидом достопримечательности, мы дружно уставились на точку, силясь хоть что–нибудь там рассмотреть, словно это было возможно. Точка медленно росла, постепенно приобретая понятные контуры, и ещё через полчаса пути мы подошли к небольшому, аккуратному островку, одиноко возвышавшемуся среди необъятных водных просторов.

— А вот и наш Змеиный остров, — сказал егерь, медленно подводя лодку к небольшому песчаному пляжу.

Иван с Матвеем переглянулись и чуть не поперхнулись, стараясь сдержать смех: «Во попал егерь!»

— Какой–какой остров?! — переспросила я, переходя на фальцет, и, вытаращив от испуга глаза, не моргая, уставилась на Алексея.

— Змеиный, — спокойно повторил егерь, не уловив моего настроя.

— Алексей, ты издеваешься, что ли?! — набросилась я на ничего не понимающего мужчину. — Ты куда нас привёз?! По–моему, вся округа в радиусе ста километров от базы знает, что я змей панически боюсь!

— Э–э–э… сами же просили свозить вас на какой–нибудь классный остров, где можно было бы и палатки поставить, и порыбачить, и покупаться, — запинаясь от растерянности, начал оправдываться егерь. — Этот остров у нас для ВИП-персон.

— Змеиный для… ВИП-персон?! — бушевала я, потрясая кулаками. — Вы что, ВИПами гадюк своих подкармливаете???

Алексей растерянно развёл руками, не зная, что ответить. Иван и Матвей, не в силах больше сдерживаться, громко расхохотались.

— Алён, хорош бузить, — сквозь слёзы смеха протянул Иван. — Ты как маленькая, честное слово. Мало ли как остров называется? Ну назвали его Змеиным — и что с того? Тут повсюду змеи, а на этом острове, поскольку это всё же остров, змей должно быть меньше всего. Посуди сама, откуда им здесь взяться? На дальние расстояния они заплывов не устраивают, разве что птица какая на лету выронит и змея тут обоснуется.

Доводы Ивана звучали логично, и я немного успокоилась.

— Вот почему я с утра нервничала, — пробурчала я, недобро косясь на Алексея. — Предчувствовала, что вскоре окажусь в гадюшнике.

— Тогда уж в гадючнике, — снова рассмеялся Иван и подмигнул несчастному егерю.

— Правда, Алён, — подбодрённый Иваном, снова отозвался Алексей. — Этот остров испокон веков так назывался, и одному Богу известно почему. Мы сюда уйму рыбаков перевозили, и никто из них не жаловался, что здесь змей больше, чем везде. Мы следим за этим островом и каждый год готовим его к новому сезону: убираем мусор, вырубаем разросшиеся кусты, прореживаем камыш, чтобы удобно было ставить донки. Место замечательное, уверяю, вы отлично проведёте здесь время.

— Ладно, фиг с вами, уговорили… разгружаемся, — снова пробурчала я и назидательным тоном заметила: — Только в следующий раз просьба предупреждать о подобных вещах заранее, чтобы я могла морально подготовиться, а не обрушивать на меня столь радостные вести на месте.

Виновато улыбнувшись, Алексей высвободил швартовочный канат, соскочил в воду и начал подтягивать лодку к берегу. Ребята спрыгнули вслед за ним и принялись разгружаться. Я передала Ивану Баксика и, опираясь на плечо Матвея, спустилась в воду, вздрогнув от коснувшейся ног прохлады. Отпущенный на волю Баксик принялся резво скакать по воде, осыпая нас фонтанами холодных брызг. Время от времени он открывал охоту на переносимые нами вещи, пытаясь ухватиться за них зубами.

— Бакс, хорош амуницию портить! — прикрикнул на него Матвей, в очередной раз отцепляя зубы щенка, на этот раз — от брезентового рюкзака.

— Не трожь ребёнка, у него зубки режутся, — посмеивалась я, потакая шалостям любимца. — И вообще аккуратно, не тяни — прикус можешь испортить.

— Скорее он нам всё попортит и понадкусывает. Вот прокусит твой спальный матрац, на чём спать будешь? Свой не отдам, и не надейся, — добродушно пробурчал Матвей, на лице которого было написано: не боись, отдам.

Вскоре все вещи перекочевали на жёлтый песчаный пляж, и мы стали прощаться с егерем.

— Донки лучше ставить на севере или северо–западе, в сторону буйка, — сказал Алексей и махнул рукой вперёд, по направлению к противоположному берегу острова. — Там глубоко. А вообще здесь везде ловить можно, да и рыба вся в наличии.

— Спасибо, Лёх, — поблагодарил егеря Иван, пожимая протянутую им руку. — Значит, как договорились, завтра ближе к вечеру, часа в четыре–пять, нас подберёшь.

— Да не за что. Хорошо вам порыбачить и отдохнуть, — сказал Алексей и уже через несколько минут, вытолкав лодку на достаточную глубину, махал нам на прощание рукой, беря курс в обратном направлении…

— Ну что, будем палатки ставить или сначала остров исследуем? — спросила я ребят, с интересом оглядываясь по сторонам.

— Странно, что ты не предложила сначала донки поставить вместо палаток, — в ответ ухмыльнулся Иван, совершенно не подозревая о том, что был не далёк от истины.

Я действительно намеревалась быстро осмотреть остров, а потом забросить удочки, чтобы не пропустить утренний клёв, что же касается палаток — я была больше чем уверена, что ребята, как истинные джентльмены, возьмут решение этого вопроса на себя.

— Успеется, — хитро улыбнувшись, сказала я. — Так что, идём?

— Погнали, — с готовностью согласился Матвей, натягивая кроссовки.

Мы обулись — мало ли где пробираться придётся и какая живность здесь водится — и пошли по направлению к деревьям, неплотной стеной примыкавшим к пляжу.

Остров имел вытянутую форму — не более сорока метров в длину с запада на восток и двадцати в ширину — с севера на юг, и напоминал притопленную в воде с широкой стороны коробку из–под обуви. Южный берег — тот, к которому мы причалили, — был пологим, в средней части песчаным, а по бокам — болотистым, покрытым трёхметровой полосой болотной травы, осоки и камышей; северный — обрывистый и песчаный. К восточному берегу острова мы не смогли пробраться — дорогу нам преградили густые заросли колючего кустарника и бурелом, но две трети острова с запада на восток были свободны от зарослей и имели вполне цивилизованный вид. Что удивительно, вокруг росли хоть и худые, как после болезни, но всё же привычные сосны и берёзы — деревья, которых мне так не хватало в Астрахани, а почву покрывал толстый, сплошной ковёр из сухого мягкого мха, в котором непередаваемо приятно пружинили ноги.

Деревья росли нечасто, и мы с лёгкостью подыскали место для двух двухместных палаток на северной стороне острова, на краю леса, рядом с высоким обрывом. Местоположение более чем удачное: во–первых, деревья будут скрывать нас от палящих лучей солнца, сохраняя в месте стоянки постоянную тень, и укроют от ветра в случае непогоды; во–вторых, обрывистый берег, как правило, говорит о наличии в непосредственной близости приличной глубины, значит, рыбу искать не придётся. А что может быть приятнее и удобнее, чем возможность безмятежно развалиться на травке или мху рядом с палаткой, время от времени поглядывая на заброшенную удочку? Не нужно лазить по камышам с пиявками да лягушками, часами торчать в лодке в скрюченной позе или стоя. Лежишь себе, ведёшь неспешные разговоры с приятелями–рыбаками да наслаждаешься природными видами. Так можно ловить часами, не замечая течения времени, получая тридцать три удовольствия в одном флаконе.

Облюбованное нами место, как выяснилось, не раз привлекало внимание рыбаков и туристов: мох на значительной площади был вытоптан или сильно примят, а в одном месте и вовсе удалён — подготовлена безопасная площадка для разведения костра. Приятно удивило, что прилегающая местность слепила чистотой, словно дворники с утра прошлись по земле мётлами, а в нескольких метрах от места стоянки, между двумя молодыми берёзками, незнакомый заботливый человек подвесил новёхонький холщовый мешок для отходов. Вот такой подход к природе мне нравится!

Мы перенесли выгруженные на пляже вещи и, первым делом поставив донки, принялись обустраивать лагерь, время от времени прерываясь для того, чтобы подсечь клюющую рыбу. Поклёвки шли одна за другой, словно рыба вокруг острова до сегодняшнего утра постилась, а теперь, ко всеобщей радости — рыбы и рыбаков, — получила разрешение наесться до отвала. В конце концов мы, не сговариваясь, временно вытащили из воды наши спиннинги, чтобы спокойно, не дёргаясь, закончить разбивку лагеря. И вскоре две просторные современные палатки, оборудованные днищем и дополнительным водонепроницаемым тентом, с мягкими надувными матрацами внутри, радушно распахнули перед нами матерчатые двери, готовые приютить постояльцев для отдыха; а развёрнутые спальные мешки огромными синими коконами повисли на сучьях деревьев, вовсе не возражая чуть–чуть размяться и проветриться.

Счастливый Баксик, в кои–то веке раз получив возможность провести целый день со своими двуногими друзьями и любимой хозяйкой, кометой летал по всему острову, гоняя птиц, лягушек и бабочек, воюя с развевающимися полами палаток и призывно шуршащими на ветру спальными мешками. Щенячьей радости не было предела.

Разлив из термоса горячий чай по жестяным кружкам, мы разлеглись на туристических ковриках и, наслаждаясь теплом очередного солнечного дня и сказочной природой предоставленного в наше полное распоряжение необитаемого острова, повели неспешные разговоры о том о сём. С чувством выполненного долга утомлённый Баксик затих у меня в ногах, прикрыл глаза и вскоре задремал, смешно подёргивая лапами во сне… наверное, преследовал очередную переполошённую живность. Потом мы снова поставили донки и начали играть в карты, в дурака. Ребята играли хорошо, но откуда им было знать, с кем они связались? Выросшая на карточных играх в дворовой компании, я раз за разом оставляла их в дураках, особенно не везло Матвею.

— Что за ерунда? — возмущался Матвей, в очередной раз проиграв. — Ещё пара проигрышей — и во мне навсегда укоренится комплекс неполноценности. Вано, давай Алёнку завалим, а? Она ещё ни разу не оставалась.

— Не выйдет, — потешалась я над Матвеем, показывая ему язык. — Вспомни, в кого мы играем.

— Разумеется, помню, — пробурчал Матвей, тасуя колоду для нового кона.

— Вот именно, в дура–ка, — я сделала ударение на последнем слоге, — а не в дурочку.

— Отбрехалась, да? — продолжал бурчать Матвей и, надувшись, заметил: — А кто сказал, что мы договаривались играть в дурака-Матвея?

— Эта опция идёт по умолчанию, — сказал, подтрунивая над другом, Иван и, увернувшись от ловко запущенного в него пучка мха, весело предложил: — Айда купаться! Солнце жарит, сил нет…

И мы, подгоняемые охотящимся на наши пятки Баксиком, побежали на песчаный пляж, чтобы с головой погрузиться в бодрящую, живительную прохладу воды. Вдоволь наплававшись, наплескавшись и до полусмерти загоняв щенка, без конца посылаемого в воду за палочкой, едва передвигая от усталости ноги, мы добрели до стоянки и упали на тёплый мох. Какое невероятное блаженство! Вот так лежали и лежали бы себе без устали, беззаботно болтая, не загружая нежащийся мозг мыслями о завтрашнем дне, если бы опустевшие желудки не напомнили нам о том, что физиологические потребности молодого — да и не только — организма ещё никто не отменял.

Посчитав, что подкрепиться не помешает, мы дружно натаскали дров из буреломной части острова и не более чем через час с аппетитом, разожжённым свежим воздухом, уплетали запечённую в фольге с колечками репчатого лука и ароматными приправами свежепойманную рыбу и картофель, заедая всё это походное очарование сочными овощами и запивая бодрящим бутылочным пивом, предварительно охлаждённым в реке. Объевшийся Баксик упал рядом с недоеденными остатками пищи, не в состоянии оторвать от земли распирающее во все стороны брюхо. Подобно щенку, упали и мы. Единственное, что могло в эти мгновенья заставить нас хотя бы пошевелиться, — если бы какой–нибудь кретин проорал в громкоговоритель непосредственно нам в уши магическое слово: «Пожа–а–ар!!!»

Пожелав в два часа дня друг другу спокойной ночи, мы расползлись по палаткам, девочки — направо, мальчики — налево, и очень быстро погрузились в крепкий сон…

Я проснулась от злобного рычанья Баксика и, протерев глаза, выбралась из палатки. Щенок, похожий на ощетинившегося ежа вставшей дыбом шерстью, стоял у самого обрыва и, глядя на что–то внизу, рычал.

— Что там, малыш? — спросила я, посмотрев туда же, куда щенок.

А ничего. Пусто. Одна вода.

Я взглянула на часы мобильного телефона и громко ужаснулась:

— Мама дорогая! Пять часов вечера! Вот это мы поспали так поспали.

Похоже, организм брал своё за несколько дней постоянных недосыпов и ранних пробуждений.

— Мне кажется, недалеко проходит грозовой фронт, — услышала я за спиной голос зевающего Ивана. — Чувствуешь, как всё стихло и голову давит, словно при погружении. Теперь понятно, почему рыба клевала как сумасшедшая.

— Думаешь, до нас дойдёт? — раздался из палатки голос Матвея, а вскоре показался и он сам, помятый и заспанный.

— Всё может быть, так что стоит подготовиться, — деловитым тоном сказал Иван и достал из рюкзака пару походных штыковых лопат. — Мот, пошли канавки под водосток копать на всякий случай.

— Копать так копать… Алёнк, организуй кофейку, пожалуйста, голова трещит, как с похмелюги, — попросил Матвей, принимая из рук Ивана лопату.

Я кивнула в знак согласия и занялась походной газовой горелкой, решив также наполнить термос кипятком про запас — вдруг и правда дождь ливанёт, не в палатке же воду тогда кипятить.

Ребята принялись копать сточные канавки вокруг палаток, хотя я не понимала зачем: во–первых, палатки оснащены непромокаемым тентом и днищем; во–вторых, почву покрывает легко пропускающий воду губка–мох, а под тонким слоем почвы — песок, так что даже при очень сильном дожде воду впитает мох, и потоков не будет, затем вода уйдёт в почву и песок, так что шансы, что нас затопит, сводились к нулю. Но зачем спорить по пустякам, хотят — пусть копают, всё равно делать особо нечего.

Баксик какое–то время молча наблюдал за работой ребят, а потом вдруг пристроился непосредственно перед входом в их палатку и с каким–то необузданным рвением принялся рыть глубоченную яму, яростно расшвыривая лапами во все стороны пучки мха, комья земли и песка.

— Баксыч, хорош, ты что делаешь?! — воскликнул Матвей, оттаскивая щенка от выросшей буквально на глазах ямищи. — Мы же канавки роем, а не ловушку для мамонта! Сам же ночью по нужде пойдёшь и в неё навернёшься.

Щенок обиженно что–то проворчал на своём собачьем языке и устроился на краю обрыва, внимательно вглядываясь вперёд, за линию горизонта, небо над которой постепенно наливалось чернотой…

— Чем займёмся? — спросила я ребят, с наслаждением потягивая горячий кофе.

— Предлагаю сготовить что–нибудь на ужин, хорошенько подзаправиться и ловить рыбу до посинения, то есть пока дождь не пойдёт, — сказал, поразмыслив, Иван. — Потом потусим в палатке и ляжем спать. Правда, я не представляю, во сколько мы сможем заснуть, столько продрыхнув днём.

— Разумно, — согласился Матвей. — Поддерживаю. Светильники у нас есть, так что будем страшные истории травить и Алёнку с Баксярой пугать.

Мы весело рассмеялись и продолжили наслаждаться ароматным свежезаваренным молотым кофе, каждый думая о своём…

Сумерки сгустились быстро, отчасти из–за того, что в более южных по отношению к Москве широтах, по моим наблюдениям, всегда темнеет раньше — по крайней мере, летом; отчасти из–за грозового фронта, который — и в этом уже не было никаких сомнений — всё быстрее и быстрее надвигался на наш остров. Мы молча ловили рыбу, отбиваясь от яростных атак не ведающих усталости комаров, жаждущих нашей крови. Мы бы с превеликим удовольствием предложили им в качестве взятки кровь рыбью — так ведь не возьмут, ироды.

На мой взгляд, городские комары более культурные и цивилизованные, как будто городская жизнь накладывает на них специфический, неповторимый отпечаток. Другое дело комары походные, рекой взрощенные: дикие и необузданные в своих страстях и стремлениях, словно на годы отлучённые от туристского тела, они без устали штурмуют любой не защищённый одеждой или репеллентом сантиметр голой кожи, с каждой неудачной попыткой становясь всё злее и настойчивей. Окутанные клубами едкого дыма от намеренно не затушенного костра, закутанные в одежду по самые глаза, мы походили на солдат наполеоновской армии, спасавшихся под Москвой от свирепых морозов. Уму непостижимо: эти зловредные кровопийцы комары умудрялись кусать даже в веки! М-да… комары, мошкара и, не дай бог, слепни — это, пожалуй, единственное, что портит жизнь в походе, нередко превращая её в настоящий ад.

— Всё. Я так больше не могу, — взревел Матвей и начал поспешно сматывать удочку. — Совсем зажрали, сволочи.

— Ты ещё половишь или в палатку пойдём? — спросил меня Иван, присоединяясь к другу.

— Сейчас приду, — отозвалась я, поднимаясь и разминая затёкшие ноги. — Только рыбу из садка выпущу — не доживёт ведь до утра, бедолага.

Начал накрапывать, постепенно усиливаясь, дождь, и ребята быстро перетащили всё, что боялось сырости, в палатки.

— У кого сядем — у тебя или у нас? — спросил Иван. — Предлагаю у тебя, тогда тебе не придётся под дождём перебираться в свою палатку.

Вчетвером мы залезли внутрь, и я застегнула молнию на входе, а ребята включили подвешенный к потолку походный светодиодный фонарик, похожий на бублик. Быстро перебив умудрившихся пробраться вслед за нами нескольких нахальных комаров, мы разлеглись на надувном матраце и туристических ковриках, заблаговременно расстеленных Иваном. Боже, какое это счастье, когда тебя никто не кусает!

Рассказывая анекдоты и перебрасываясь шутками, мы резались в карты, играли с Баксиком и просто дурачились. Дождь уже не шёл, а хлестал всё сильнее и сильнее; далёкие поначалу раскаты грома становились всё громче и отчётливее, вспышки молний всё чаще и чаще разрезали мглу опускающейся на землю ночи.

— Ба–а–а, полночь! — удивился Матвей, взглянув на часы, и, хитро мне подмигнув, добавил: — Пора страшилки рассказывать.

— Ой, нет, Матвей, — поёжилась я. — Только не нужно страшилок: я и так боюсь, что не смогу уснуть от страха под этот жуткий аккомпанемент дождя и грома и среди ночи приду к вам.

— Да? — сразу же заинтересовался Матвей, и его глаза оживлённо заблестели. — Обглоданный волками, покрытый гнильными струпьями полуразложившийся покойник вылез…

— Вот балда! Прекрати сейчас же! — беззлобно прикрикнула я на Матвея и, не удержавшись, прыснула со смеху. — Я и без твоих страшилок испугаюсь и приду.

— Не забудь три раза стукнуть в дверь и прошептать пароль: «Сантехника вызывали?» — хихикнул Иван.

— Вот красотища–то! Это же я до утра в тонкую стенку палатки под звуки грома стучаться буду, прежде чем вы меня, может быть, услышите. Так и с холоду окочуриться недолго, — поддержала шутку я.

— Ничего, не переживай, — масленым голоском сказал Матвей. — Я тебя рядышком с собой положу и быстро согрею.

— Кто бы сомневался… Спасибо, но у меня своя грелка есть в виде Баксика, и шёрстка у него более тёплая и пушистая, чем твоя, — совсем раззадорилась я. — Я его между тобой и собой положу в качестве демаркационного меча. А разит он своими острыми зубками знаешь как? У–у–у, почище меча будет, причём специализируется исключительно по нижней части.

Мы посмеялись и, сладко потягиваясь, начали прощаться.

— Ты действительно приходи, если страшно будет, — сказал напоследок Матвей. — И Баксяру приводи — не оставлять же ребёнка одного без присмотра.

— Спасибо, может, придём. Спокойной ночи! — улыбнулась я на прощание ребятам, застёгивая за ними молнию входа.

— Ну что, малыш, давай спать? — обратилась я риторически к щенку и, забравшись в тёплый, уютный спальный мешок, выключила светильник…

Нападение

Я так и не поняла, что конкретно меня разбудило — то ли шарахающийся по углам рычащий щенок; то ли навеянный раскатами грома кошмарный сон, в котором дементор из Гарри Поттера долго душил меня костлявыми пальцами; то ли сам гром, на пару с завывающим штормовым ветром терзающий барабанные перепонки. Я громко вскрикнула во сне и, проснувшись, села. Моё сердце неистово колотилось от страха, рвалось наружу, словно хотело спрятаться в укромном уголке, коим собственное тело не считало; руки тряслись как у нервнобольного, а в горле пересохло. Увидев, что я проснулась, Баксик подскочил ко мне и уткнулся мордой в мой живот, жалобно скуля.

— Не бойся, малыш, — ласковым голосом успокаивала я щенка, гладя его по голове. — Мне и самой страшно… Водички хочешь?

Я взяла термос и плеснула в крышку уже порядком остывшей воды, но пёс даже не взглянул на неё, продолжая тыкаться в меня мордой и скулить. Залпом выпив воду и немного успокоившись, я пришла в себя, начиная размышлять как человек разумный: душителя нет — это был всего лишь сон, гром, конечно, страшно грохочет, но убивает не он, а молния, так что бояться по большому счёту нечего. И хотя с точки зрения здравого смысла и логики бояться действительно было нечего, каждый новый раскат грома заставлял меня вздрагивать и начинать быстрее наглаживать голову щенка, словно это не я боялась, а он.

— Не бойся, не бойся, — шёпотом уговаривала я не то Баксика, не то саму себя, озираясь по сторонам, словно страшилась увидеть в палатке кого–то ещё.

Периодические вспышки молний дали мне возможность всё хорошо рассмотреть и убедиться в том, что, кроме меня и щенка, в палатке не было ни единой живой души… но зато что–то было около палатки… Длинные тени, напоминавшие гибкие, толстые резиновые шланги, то приподнимаясь и раскачиваясь, то снова опускаясь на землю, скользили у днища палатки. Создавалось впечатление, что они искали вход или хотя бы небольшое отверстие, чтобы проникнуть внутрь. Меня заколотило так, словно я искупалась в проруби, а потом ещё с километр прошагала по морозу в мокрой одежде. Трясущейся от страха рукой я не сразу нащупала выключатель светильника, а когда наконец свет зажёгся, горько пожалела о том, что не осталась сидеть в темноте. На освещённом белом полотне палатки отчётливо вырисовывались ползуще–раскачивающиеся тела, вне всяких сомнений принадлежащие существам, которых я хотела увидеть меньше всего на свете, — это были змеи. Почуяв мой панический страх и пытаясь защитить любимую хозяйку, щенок начал яростно бросаться на стенки палатки, стараясь прогнать незваных гостей.

— Баксик, не–е–ет! — не своим голосом заорала я и, поймав щенка за задние лапы, с силой рванула на себя, да так сильно, что бедный заскулил. — Прости, малыш, прости, — я целовала щенка, крепко прижимая к себе, стараясь загладить вину. — Просто я очень боюсь… за тебя…

На самом деле я не отдавала себе отчёта в том, действительно ли боялась, что змея как–нибудь изловчится и укусит щенка через тонкую стенку палатки, или что щенок порвёт стенку лапами, и тогда… и тогда… от одной только мысли о том, что случится тогда, у меня закололо сердце.

Мне на память пришёл рассказ знакомых, любителей палаточного отдыха, подобно нам попавших как–то раз в сильную грозу на небольшом острове. Ливень хлестал весь вечер, и к ночи вода затопила змеиные норы. Бедные пресмыкающиеся, спасаясь от стихийного бедствия, устроили настоящую атаку на их палатку, ища укрытия в единственном сухом на всём острове месте, на их несчастье оккупированном людьми. Наутро, когда дождь прекратился, змеи расползлись, и мои друзья, к своему великому облегчению, смогли покинуть пристанище. Никто не знает, что бы произошло, сумей змеи прорваться внутрь. Может, они и не тронули бы людей, просто переждали бы непогоду, скромно свернувшись в уголке колбаской, а может… Но зачем гадать?! Разве что полному идиоту придёт в голову проверять, как поведут себя ядовитые пресмыкающиеся, оказавшись с людьми в одной палатке!

В панике я стала звать на помощь — в надежде, что ребята, мирно спавшие в каких–то трёх метрах от нас, услышат мой голос и придут. Как будто понимая, что я затеяла, Баксик вторил мне громким лаем, но как могли мы, два жалких земных существа, противостоять разбушевавшимся силам природы?! Практически сорвав голос, перепуганная и несчастная, я зарыдала навзрыд, ощущая себя полным ничтожеством от бессилия, а чёрные тени всё плясали и плясали вокруг палатки, исполняя гипнотизирующий дьявольский танец…

Словно заворожённая, я долго не отрывала взгляда от страшных теней, и постепенно они перестали мне казаться такими уж страшными. Их танец приковывал внимание точно цепями, успокаивал, прогонял прочь страх и отчаяние; не прошло и пяти минут, как я абсолютно точно знала, что делать, а эти милые создания мне в этом помогут… И как я могла их бояться? В них столько неповторимой грации и тонкого изящества — любая девушка позавидует.

Не отрывая от теней уже почти влюблённого взгляда, я выбралась из спального мешка, встала на четвереньки и поползла к выходу. В тот же самый миг щенок рванул наперерез и, чуть не сбив меня с ног, преградил путь к выходу, громко и злобно лая, готовый, если потребуется, броситься на меня, свою хозяйку, но не выпустить из палатки.

— Прочь, пёс! — зло прошипела я и отшвырнула щенка рукой, да так сильно, что он отлетел в противоположную сторону палатки и крепко ударился обо что–то твёрдое в рюкзаке.

Баксик распластался на брюхе и жалобно заскулил, но тут же с невероятной энергией заскрёб когтями по скользкому днищу, пытаясь подняться на ноги, чтобы снова и снова пытаться остановить меня, невзирая на боль и обиду. Но он опоздал: как была — в футболке, джинсах и босиком — я уже находилась на улице и быстро застёгивала молнию входа. Почему–то прям–таки ополоумевший — может, от страха? — щенок издал душераздирающий вой–рык–визг. Этот звук невозможно описать словами, его нужно услышать, чтобы прочувствовать неприкрытый смысл, в нём заложенный. Это был плач горя и отчаяния животного, идущего на заклание; животного, которое предприняло все мыслимые и немыслимые попытки спастись и в конечном итоге с ужасом осознало, что никаких шансов выжить больше не осталось…

— Не плачь, я скоро вернусь, — спокойно сказала я и, заметив, как щенок принялся яростно драть палатку зубами и когтями, сухо добавила: — Прекрати, а то накажу.

А дождь мощными водопадами низвергался с небес на беззащитную землю, сметая всё на своём пути; разыгравшийся шторм швырял об обрыв гигантские волны, густой пеной выплёскивающиеся на высокий берег и грозившие в конце концов поглотить весь остров целиком. Шум, вой, рёв, грохот — казалось, природа объявила нам войну и, не утруждаясь попыткой решить проблему путём мирных переговоров, перешла в решительное наступление.

Но меня всё это ничуть не волновало и не причиняло никаких неудобств, — повернувшись в сторону восточной части острова, я спокойно зашагала вперёд, не спотыкаясь и не натыкаясь на деревья, словно ведомая и оберегаемая таинственной силой. Куда несли меня ноги? Не знаю. Несли и несли.

Идти пришлось недолго. На крохотной полянке у начинающихся завалов я почувствовала необходимость остановиться, что и сделала. А вот и любимые змеи, медленно надвигающиеся на меня со всех сторон.

— Ползите к мамочке, сюда, сюда! — нежно прошептала я. — Я укрою вас от бури и накормлю чем–нибудь вкусненьким… А вот тебя, красавица, я никогда раньше не встречала — ты не чёрная, не в клеточку, а почему–то полосатая… Какой интересный рисунок — широкие чёрные и белые поперечные полоски… с кем согрешила твоя проказница мама? Правильно, подползи поближе, я хочу получше рассмотреть тебя при следующей вспышке молнии… Ой!!! Плохая девочка!!! Зачем ты… укусила… меня…

Боль пронзила ногу, словно острый кинжал, и почти тотчас же возвратила моё сознание в реальный мир, одновременно заполнив душу леденящим страхом.

Господи, что я делаю одна в лесу в такую страшную грозу?! Где Баксик и ребята?! И почему каждая клетка моего тела немеет от боли? И почему сильнее всего болит нога… и почему удирает эта странная полосатая змея…

А мне становилось всё хуже и хуже с каждым мигом. Понимая, что без посторонней помощи отсюда не добраться до палаток, я из последних сил набрала в лёгкие воздуха, чтобы закричать, но лёгкие сдавило, словно железным обручем, сознание затуманилось, и, мгновенно обмякнув, я как подкошенная рухнула на мокрый мох…

Будущее для Алёны перестало существовать…

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

ЭПИЛОГ

Щенячья трагедия

Налетел вихрь, поднимая столбы воды и песка, срывая листья с деревьев, и, хохоча, словно безумный, закружил всё это месиво среди сгибающихся до земли деревьев. И вдруг раскаты грома, напоминавшие непрекращающуюся канонаду тяжёлой артиллерии, прорезал скорбный, душераздирающий вой, вой смертельно раненного зверя. На мгновение месяц, каким–то чудом пробившийся сквозь чёрные тучи, осветил страшную картину: распростёртое на траве безжизненное тело и над ним — щенка, словно умирающий волк Акелла, поющего небу свою прощальную песню.

Нет, не о себе горевал Баксик, хотя с помощью какого–то шестого или седьмого чувства понимал, что после смерти хозяйки связь, соединившая их навеки и подчинившая его судьбу её судьбе, разрушится и он умрёт. Он просил прощения за то, что не смог оправдать высокого звания и предназначения, не сумев защитить хозяйку, более того, он фактически стал причиной её смерти. Ведь, по сути, многое ли он успел сделать за свою короткую жизнь? Если разобраться, ровным счётом ничего. Да, он сохранил для Алёны друзей, не дав им расстаться в поезде; да, он учуял волшебный браслет, показал его хозяйке и заставил её первой коснуться этой бесценной вещи; да, он заставил Алёну надеть браслет в тот день, когда она чудом спаслась из водоворота… вот, собственно, и всё. Отнюдь не самые серьёзные достижения… А теперь она умерла, так и не успев познать настоящего счастья… Это он, он должен был принять на себя укус волшебной змеи, и только он должен был сейчас лежать на её месте…

Убитый горем, Баксик склонился над лицом хозяйки и стал нежно лизать его шершавым языком, смахивая струи дождя. Щенок провожал Алёну как мог в последний путь. Силы оставили его — и моральные, и физические, и всё, о чём он мысленно молил своих собачьих богов, чтобы его и без того близкий конец настал как можно быстрее и непременно рядом с ней — частичкой его маленького любящего сердца.

В последние минуты своей никчёмной жизни Баксик вспоминал лица тех немногих, кого любил, с кем связала его несправедливо короткая судьба. В памяти проплыл образ старушки–матери Альмы с её нескончаемыми образовательными лекциями, мудрого Силантия с добрячкой женой, которая втихомолку баловала его сладким сахарком, лучших друзей хозяйки — Ивана с Матвеем — и, наконец, но не в последнюю очередь, самой обожаемой хозяйки — Алёны.

Баксик жалобно заскулил и осторожно положил голову на промокшую насквозь холодную грудь хозяйки, приготовившись умереть… Единственное, что беспокоило его перед смертью и заставляло трепетать от страха маленькое сердечко, — отсутствие уверенности в том, что из собачьего рая хоть изредка, хоть на одну короткую минуточку, пропускают в рай человеческий…

Так он лежал и лежал, думал и думал, не реагируя ни на бурю, ни на шторм, ни на ливень, покорно и даже с радостью ожидая смерти, которая всё почему–то не шла и не шла. Сколько времени прошло с момента гибели Алёны? Пять минут? Десять? Пятнадцать? Баксик ещё плохо разбирался во времени — не всему успела научить его мама, но пробел в образовании не помешал ему заподозрить, что что–то шло не так. Генетически заданная программа сигнализировала мозгу — в случае смерти хозяина его собака умирает вслед за ним в течение пары минут, если только, умирая, хозяин не возложил на своего питомца важной миссии, до выполнения которой он не имеет права умереть. Но Алёна ни о чём не успела попросить щенка перед смертью… тогда почему он до сих пор жив? А вдруг… а что, если…

КРАТКИЙ ТОЛКОВЫЙ РЫБОЛОВНЫЙ СЛОВАРЬ ДЛЯ ЖЕНЩИН

(издание 1)

АРОМАТИЗАТОР (АТРАКТАНТ) — чаще всего концентрированная жидкость с сильным запахом, например вишнёвым или клубничным, которую в небольших количествах подмешивают в прикормку или наживку, чтобы привлечь рыбу. Ароматизатор действует на неё, как на мужчину шлейф сногсшибательных французских духов, заставляющих его следовать за женщиной по пятам хоть на край света, страстно желая проглотить и потрясающий аромат, и объект, этот аромат источающий. Только не путайте мужчину с рыбой: если вы попытаетесь сбрызнуть рыбью еду даже самыми эксклюзивными духами, пытаясь произвести на хвостатую неизгладимое впечатление, скорее всего, они подействуют на неё так же, как если бы, пытаясь привлечь мужчину, вы напшикались туалетным освежителем воздуха. Если рыба и приплывёт на эту вонь, то только для того, чтобы потаращиться на вас, как на восьмое чудо света, и от души порж… э–э–э… посмеяться.

БЛЕСНА (воблер, твистер, поппер, колебалка и т. д.) — это искусственная приманка и одновременно наживка, к которой намертво прикреплено от одного до нескольких крупных крючков. Хищная рыба, подобно мужчине, клюёт на привлекательно двигающиеся объекты. Чем более эти объекты блестящие и гламурные, чем насыщеннее они украшены и раскрашены, чем притягательнее пластика их движений, тем больше шансов на поклёвку. По форме блесна напоминает свисающую с уха массивную, длинную, зачастую украшенную резьбой металлическую серьгу в виде ложки или рыбки, чаще всего золотого, серебряного или бронзового цвета. И яркий хвостик у подобной серьги бывает, и подведённые глазки, и переливающаяся спинка. Иногда на глаза попадаются такие произведения искусства, что с трудом удерживаешься от соблазна купить пару одинаковых и вставить в уши. Приходится себя пересиливать. И вам советую не экспериментировать: крючок легко войдёт в дырочку в мочке уха, а вот вытащить его обратно вы уже не сможете — жало крючка не позволит. Вот так и бедная рыба…

БОЙЛЫ (бойл) — это разновидность наживки. С виду бойлы напоминают крупные разноцветные, пахучие шарики жвачки и представляют собой сваренные вкрутую различные съедобные ингредиенты, щедро сдобренные химией в виде ароматизаторов и красителей… ну точно жвачка.

ВОБЛЕР — см. БЛЕСНА.

ВЫВАЖИВАНИЕ — это, пожалуй, психологически самый трепетный и сложный процесс во всей рыбалке, с точки зрения женщины. Что она делает, если чувствует, что подсекла рыбу? Правильно, начинает со скоростью, которой позавидуют именитые гонщики «Формулы‑1», тащить рыбу к себе в полной уверенности, что если хорошо постарается — рыба не успеет сорваться с крючка. На самом деле крупную или активно сопротивляющуюся рыбу необходимо подтаскивать к себе не сразу, а постепенно и, как разъярённой женщине, дать ей для начала побуянить, выпустить пар, поддерживая леску в слегка натянутом состоянии. Измученная борьбой, она непременно сдастся и перестанет сопротивляться — вот тогда её можно брать тёпленькой, да и разрыв… лески… при подобном подходе случается значительно реже.

ГРУЗИЛО — это свинцовая, преимущественно круглая пулька, которая сидит на леске ниже поплавка, всем своим весом удерживая его в вертикальном притопленном положении в период, когда нет поклёвки.

ДОНКА — это рыболовная снасть, предназначенная для ловли рыбы со дна. В этом случае крючок с наживкой, удерживаемый тяжёлым грузилом или кормушкой, лежит на дне и ждёт, когда к нему подойдёт рыба. И вы ждёте вместе с ним. Очень удобная штука. При подобной ловле не нужно держать удилище в руках: ставишь его на «ногу» — рогатину, прикрепляешь к леске колокольчик — и порядок. Во время поклёвки колокольчик начинает подёргиваться, а при сильной поклёвке — звенеть, тогда и нужно подсекать рыбу. Можно сколько угодно долго сидеть в ожидании поклёвки, время от времени поглядывая на колокольчик, не подёргивается ли, при этом занимаясь своими делами, например приводить в порядок ногти на руках и ногах — подпиливать, снимать облупившийся лак. Вот только наносить новый лак не советую: очень часто сильная поклёвка происходит неожиданно — и в этом случае всё, что на тот момент находится у вас в руках, летит в разные стороны, когда вы стремительно бросаетесь к удилищу, чтобы сделать подсечку. Так что поаккуратнее с горячими напитками и дорогими вещами. Кстати, один утонувший и один вдребезги разбитый мобильный телефон — и я зареклась разговаривать от нечего делать по телефону в ожидании поклёвки.

ЖИВЕЦ (ловля на живца) — способ донного лова хищной рыбы, при котором на крючок в качестве наживки насаживается живая маленькая рыбка. Не люблю я этот способ — рыбку жалко. На маленького лягушонка тоже ловят… и его жалко…

КАТУШКА (рыболовная) — подобно катушке, хранящей запас швейных ниток, рыболовная катушка служит хранилищем для лески. У рыболовной катушки есть ручка, очень похожая на ручку швейной машинки, с помощью которой в зависимости от обстоятельств можно подматывать и отпускать леску.

КЛЁВ — см. ПОКЛЁВКА.

КОЛЕБАЛКА — см. БЛЕСНА.

КОЛОКОЛЬЧИК — он и в Африке колокольчик. Такая же штука, которая была в руке у Маши (а потом у мышки), когда она играла в жмурки со свирепым Медведем, с той лишь разницей, что роль Маши на рыбалке играет рыба, а роль Медведя — рыбак. Как правило, используется при ловле на донку и крепится к леске. Когда рыба клюёт и дёргает леску, колокольчик звенит, а на звон колокольчика бежит свирепый рыбак.

КОРМУШКА — тяжёлая металлическая пружинка или коробочка, входящая в состав донной снасти и выполняющая роль одновременно грузила и обеденной миски. Кормушка наполняется прикормкой и служит для приманивания рыбы.

КРЮЧОК — закруглённая металлическая железяка с очень острым жалом на конце, с помощью которой подцепляется несчастная рыба. Обычные крючки с одним жалом, но бывают и с двумя, и с тремя. Чтобы понять, как выглядят сложные крючки, представьте себе якорь размером чуть больше булавочной головки — он похож на крючок–тройник, то есть в нём три жала. Размер крючка и количество жал определяются размером и видом рыбы, которую ловишь. На акулу, например, крючок размером с мужской кулак нужен, никак не меньше.

И всё же, даже если вы ощутили под рукой приятное натяжение лески и поняли, что там, на другом конце, сидит долгожданная добыча, к поимке которой вы долго и тщательно готовились, не расслабляйтесь раньше времени и не хватайтесь за мобильный телефон, чтобы оповестить об удаче завистливых подружек. Подсечь — это ещё не значит заполучить, и прежде, чем вы победоносно прижмёте трофей резиновым сапогом к земле, потребуется всё ваше мастерство, хитрость и мудрость, чтобы его не упустить. Нередки случаи, когда в самый последний момент добыча вдруг с ужасом осознаёт, что теряет свободу, начинает паниковать и прилагает неимоверные усилия, чтобы сойти с ненавистного крючка. Иногда трофей уходит с минимальными для себя травмами, иногда — с травмами, несовместимыми с жизнью, но всё же уходит, чтобы в последний раз вдохнуть воздуха свободы. Так что будьте предельно аккуратны и выдержаны, дорогие женщины, и позаботьтесь о том, чтобы вашим коллегам тоже было что ловить.

ЛЕСКА — это тонкая, но очень прочная нить, которая крепится к удилищу, служа основой для гирлянды из поплавка, грузила и крючка, и помогает удилищу вытянуть из воды рыбу.

НАЖИВКА — это вкусная — с точки зрения рыбы — еда, которую насаживают на крючок и молятся о том, чтобы в этот день у рыбы был настрой именно на неё, поскольку аппетит хвостатой бестии очень капризен. Сегодня она может предпочитать червя, завтра станет брать только на опарыша, послезавтра объявит вегетарианский день и предпочтёт клевать исключительно на макароны и манку. Поэтому хороший рыболов всегда имеет в арсенале разнообразную наживку и методом проб определяет ту, на которую легче всего соблазняется рыба.

НИ ЧЕШУИ, НИ ХВОСТА — так рыбаки желают друг другу удачи на рыбалке. Важно ничего не перепутать: одна моя знакомая, желая блеснуть специфическими познаниями, с умным видом пожелала как–то ошарашенным мужчинам «ни чешуи, ни рыбы».

«НОГА» — это подставка–подпиралка для удилища, которая втыкается в землю. По форме напоминает ухват для печных горшков или детскую рогатку с длинной ручкой.

ОПАРЫШ — если вы сейчас едите, то лучше сначала закончите с приёмом пищи, а потом продолжите чтение. Также вообще стоит пропустить последующие ниже пояснения тем, кто не переносит ужастиков–противников — так я называю фильмы ужасов, в которых помимо льющейся ручьями крови на экране регулярно мелькают оторванные, отрезанные, отгрызенные части человеческого тела, внутренности и прочая бяка. Такие фильмы смотреть не страшно, а противно, отсюда — противники. Так что если вы не фанат — не читайте, настоятельно рекомендую.

Опарыш — это личинка мясной мухи, напоминающая нечто среднее между коротким червём и гусеницей без ножек. Как правило, он белого цвета. Однажды я смотрела передачу о том, как выращивают эту гадость за границей для последующей реализации через специализированные рыболовные магазины: в центре громадного закрытого производственного помещения стоит большущая металлическая ванна, в которую помещают тушу быка. Как положено, через некоторое время мясо начинает тухнуть, и мухи откладывают в нём яйца, которые позднее превращаются в копошащиеся личинки, радостно питающиеся этим тухлым мясом. Эти личинки и есть опарыш. Понятное дело, в магазин эта пакость попадает чистенькой, сухой, без запаха, но разве меня этим обманешь? Как и у людей, опрятный внешний вид далеко не всегда в состоянии скрыть огрехи происхождения. Как подумаю о том, чьи они дети, где родились и на чём выросли… Бе–е–е…

Вот поэтому я ненавижу и крайне редко использую данный вид наживки, да и то надеваю при этом тонкие хирургические перчатки либо привлекаю мужчин, у которых никогда не возникает психологических проблем с насаживанием опарыша на крючок. Кстати, в следующий раз, когда муж гордо бросит к вашим ногам пакет свежевыловленной рыбы, настоятельно не рекомендую любопытствовать, на что именно он её поймал, поскольку опарыш — один из наиболее распространённых видов наживки. Также не советую заглядывать в баночки и коробочки, таинственным образом появившиеся в вашем холодильнике рядом с продуктами питания накануне запланированной даты рыбалки мужа: не ровён час неплотно закроете…

ОСНАСТКА (СНАСТЬ) — сродни женскому наряду, подбираемому в зависимости от поставленной цели и характера мероприятия, которое женщина собирается посетить. В роли женщины на рыбалке выступает удилище, в роли цели и мероприятия — конкретный вид рыбы, а в роли наряда — оснастка или, другими словами, всё, что висит, торчит и болтается между удилищем и рыбой и служит для её поимки. Для разных видов рыбы готовят свою оснастку, которая может различаться толщиной лески, размером крючка и их количеством, наличием или отсутствием поплавка, кормушки, искусственной приманки и т. п.

ПОДСАК (ПОДСАЧЕК) — это один к одному сачок для ловли бабочек, только значительно больше и тяжелее. Он обтянут прочной сеткой с крупными ячейками. Сачок используют для вытаскивания рыбы из воды как при ловле с берега, так и с лодки, причём в последнем случае без него не обойтись, иначе вы очень рискуете остаться без добычи. Только не пытайтесь накрыть аккуратно подведённую к лодке рыбу подсаком как бабочку: либо вы её ненароком пришибёте и утопите, либо сами, на радость рыбе, рухнете в воду, либо… и то и другое вместе.

Сачок заводят под рыбу в воде, а потом быстро поднимают вверх и таким образом достают хвостатую из воды. Если повезёт — она не успеет отцепиться и удрать. Опытные рыбаки учили меня, что ручка у сачка должна быть максимально длинной, поскольку рыба, подведённая к поверхности воды близко к лодке или берегу, видит рыбака и пугается. Она сразу же начинает рваться и метаться, выпрыгивать из воды или пытается уйти на глубину в надежде сойти с крючка. Я задумалась над их словами…

Вот скажите, почему рыба пугается при виде рыбаков, что, собственно, её пугает? Их небритость? Одежда, лишённая элегантности? Суровый вид? Возможно, увидев перед собой милую, аккуратную женщину при полном макияже, с наманикюренными ногтями, благоухающую дорогими духами, она не только не испугается, а, наоборот, охотно подплывёт поближе в надежде разглядеть эдакое чудо получше? Не знаю, нужно будет как–нибудь поставить эксперимент.

ПОДСЕЧКА — это момент, интуитивно определяемый рыбаком, в который он дёргает удилище вверх или в сторону — в зависимости от вида поклёвки — и при правильном расчёте зацепляет рыбу крючком, то есть подсекает (или засекает). Не всегда подсечка оказывается успешной: многое зависит от профессионализма рыбака, а также хитрости и опыта рыбы. Любопытно, но время от времени рыба засекается не за губу: иногда её вытаскивают за хвост, плавник и другие части тела. Вы спросите, как такое возможно, ведь она ест и, следовательно, клюёт ртом! Сама не знаю, но предполагаю, что подобное происходит в случае, когда рыбак перепутал приём пищи, то есть поклёвку, с гигиенической процедурой, проводимой рыбой: по всей видимости, бедное животное просто надумало почесаться о крючок… хм… возможно, разгоняя блох, за что и поплатилось.

ПОКЛЁВКА — это момент, ради которого рыбак готов часами сверлить взглядом поплавок или до посинения раз за разом забрасывать спиннинг и подматывать леску с блесной. Поклёвка — это когда рыба обнаружила наживку или приманку, заинтересовалась ею и пробует на вкус.

ПОПЛАВОК — это маленький, лёгкий, непотопляемый айсберг, преимущественно в форме овала, шарика или сигареты, большая часть которого погружена в воду, а оставшаяся торчит над ней перпендикулярно поверхности. Когда рыба ест червячка на крючке, поплавок начинает дёргаться из стороны в сторону, подскакивать на месте, ложиться на воду или уходить под неё, имитируя движения брейк–дансера на танцполе. Именно по кульбитам поплавка рыбак понимает, что у него поклёвка, то есть предложенная им наживка нашла спрос у рыбы.

ПРИКОРМКА — очередное подтверждение тому, что «бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Прикормка — это привычная для рыбы еда, сдобренная современной химией, распространяющая вокруг себя сильный, привлекающий рыбу запах. Прикормка щедро разбрасывается в предположительном месте заброса крючка с наживкой. Её цель — приманить рыбу к крючку, а остальное — забота наживки. Глупая рыба, привлечённая халявой, набрасывается на угощение, не подозревая о том, что рядом с ним или даже в самом угощении притаился крючок с ещё более аппетитной и вкусной — с точки зрения рыбы — наживкой. Богатый стол лишает хвостатую бдительности — и, не в силах собрать в кучу разбежавшиеся в разные стороны от восторга глаза и внимательно изучить наживку, рыба её заглатывает и попадается на крючок. Всё просто.

ПРИМАНКА — бывает искусственная (см. БЛЕСНА) или натуральная (см. НАЖИВКА).

САДОК — это подводное стойло для пойманной рыбы на время лова, позволяющее достаточно долго сохранять её живой. Садок представляет собой металлическую, синтетическую или льняную удлинённую сетку–авоську, которую помещают в воду, а ручку в надводном положении крепят с помощью колышка или зацепляют за корягу, чтобы авоська вместе с рыбой не уплыла.

СИГНАЛИЗАТОР ПОКЛЁВКИ — см. КОЛОКОЛЬЧИК. Единственное отличие от колокольчика заключается в том, что это не звенелка, а пикалка или пищалка. Принцип действия тот же.

СНАСТЬ — см. ОСНАСТКА.

СПИННИНГ — это беспоплавочная удочка для ловли преимущественно хищной рыбы.

СХОД — это когда рыба после подсечки — по мнению расстроенного рыбака — как–то не так повернулась, дёрнулась или взбрыкнула и удрала с крючка, иными словами, сошла.

УДИЛИЩЕ — это длинная или очень длинная, тонкая, лёгкая палка. С её помощью подсекают и вытаскивают из воды зацепившуюся за крючок рыбу. На верхнем, самом тонком конце этой палки крепится леска, на которую, подобно прищепкам на бельевую верёвку, цепляются поплавок, грузило и крючок — простейшая оснастка для ловли на поплавочную удочку.

УДОЧКА — это известное ещё с древних времён элементарное приспособление для ловли рыбы. Она состоит из удилища, лески, поплавка, грузила и крючка. Основное отличие от спиннинга — использование при ловле поплавка.

ФРИКЦИОН — а кто его знает, что это такое… по–моему, нечто, подобное тормозу. Но принцип работы объяснить могу. Запас лески в катушке сидит на шпульке, напоминающей шпульку в швейной машинке. Конец шпульки закрыт крутящейся по резьбе крышечкой — как на баночке с кремом для лица. Проведём несложный эксперимент: поместим в банку с кремом длинную нитку для шитья таким образом, чтобы сантиметров двадцать выходило наружу, и плотно закрутим крышку. Теперь попробуем вытянуть нитку из банки, потянув её за свободный конец… Пролёт? Разумеется. Теперь тащим нитку изо всех сил… Порвалась? Опять предсказуемо. Попробуем провести тот же эксперимент заново, немного изменив исходные условия: не станем закручивать крышку до упора, а лишь чуть–чуть прикрутим… Нитка выходит — и легко? О» кей. Чем плотнее мы будем закручивать крышку, тем туже будет выходить нитка, пока вовсе не застопорится. В этом случае вариантов всего два — ослаблять крышку или рвать нитку.

Принцип работы рыболовной катушки такой же. Если затянуть фрикцион (закрутить крышку на шпульке до упора) — леска застопорится, если ослабить — пойдёт, а то, насколько легко или тяжело она пойдёт, зависит от того, насколько плотно закручена крышка на шпульке. Если вы боретесь с сильной рыбой, фрикцион должен быть немного ослаблен, чтобы при сильных рывках леска с трудом, но выходила из катушки, иначе, как в опыте с ниткой, она оборвётся. Когда борьба закончится и настанет время подтащить рыбу к берегу или лодке, фрикцион можно будет закрутить (затянуть).


ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска и скачивания книг

Книжный Бот

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник