Четвертый Рейх

ПРОЛОГ

Йозеф Шульц свою работу презирал. И себя презирал тоже. Не потому что он был склонен к самобичеванию, просто когда ты работаешь в тюрьме, где большинство заключенных женщины и дети, очень трудно себя уважать. Но некоторым удавалось. Например, напарник Шульца, Густав Кранке, собой гордился. Он утверждал, что все они делают важное дело. Охраняют фюрера от «грязных предателей». Кранке так и говорил, со вкусом смакуя слово «грязный».

— Грязные предатели…

Шульц молчал. Чего тут скажешь?

Ему было сорок, жизнь прошла стороной. Веймарская республика, голод, смерть семьи, Рейх, война, снова голод… Ничего хорошего Шульц не видел. Разве только семья? Краткий миг счастья. Жена и две дочки. Которые умерли в двадцать пятом от тифа.

Нет. Ничего хорошего…

Оба надзирателя делали ежевечерний обход камер. Это была рутина. Опасных заключенных в их блоке не было. Жены заговорщиков и их дети. Поэтому Густав демонстративно читал газету, иногда зачитывая избранные отрывки вслух.

— Как это стало известно из Стокгольма, североамериканское информационное агентство Associated Press сообщило, что в ночь на воскресенье с паузами в несколько минут «беспилотные самолеты» бомбили юг Англии. Associated Press также сообщает: «В воскресенье заново была произведена бомбежка новыми бомбами, так называемыми самолетами-роботами над Ла-Маншем, на юге Англии. Это уже четвертый день непрерывных наступлений».[1] Слышишь Шульц? Роботы-самолеты! А?! Каково! Достанется этим грязным англичанам под их толстые зады! Роботы. Скоро солдатам и воевать не надо будет.

Он восхищенно поцокал языком.

Шульц ничего не ответил. Он гремел ключами, открывая очередную камеру.

Отворил дверь, вошел.

Кранке остался снаружи. Чуть ли не демонстративно отвернувшись, громко читал:

— Из Стокгольма также сообщается, что Англия полностью находится под обстрелом новыми немецкими средствами поражения, новым видом оружия, против которого, если ознакомиться со сводками, английская ПВО бессильна. Это оружие — «сенсация», если это слово здесь вообще применимо. Сенсация, Шульц!

В камере сидели трое. Женщина, две девочки и младенец, тоже девочка, родившаяся уже в тюрьме.

— Жалобы, просьбы? — Устало спросил Шульц. Этот вопрос тоже был рутиной, необходимой для недельного отчета. Кого волновали жалобы заключенных?..

Женщина устало покачала головой. Ее звали фон Кальнайн. Графиня. Жена фон Лендорффа, офицера, которого несколько месяцев назад повесили на струне от рояля, по обвинению в покушении на фюрера.

Грязные заговорщики, как сказал бы Кранке.

Нужно было уходить, но Шульц почему-то задержался.

В коридоре бубнил напарник:

— Один из очевидцев сравнивает это огромное количество снарядов, которое было сброшено над Ла-Маншем и побережьем Англии, с длинной вереницей комет. Но больше всего в сообщениях указывается на небывалую скорость снарядов, а также их поразительно прямой курс. Очевидцы рассказывают, что сзади аппаратов они видели искрящийся хвост, очевидно следствие от выходящего газа.

Шульцу было глубоко плевать на Англию, на чудо-снаряды, на странные сообщения о роботах в небе. Он остро вдруг ощутил, что все сделанное им в жизни не значит вообще ничего. Совершенно ничего! Будто и не жил он вовсе, а занимался неизвестно чем, а все важное, что случилось с ним когда-то, уже кончилось. Как-то незаметно.

— Девочка, — неожиданно севшим голосом произнес Шульц. — Девочка…

Он сунул руку в карман, вынул круглую коробку Scho-Ka-Kola, шоколадку, которая входила в рацион летчиков.

— На. Бери! — Он протянул красную коробку девочке. — Бери, не бойся.

Худенькая, высокая девчушка робко подошла. Осторожно протянула руку и, словно опасаясь, что он обманет, схватила шоколад. Но не отошла, а смело и чуть удивленно посмотрела Шульцу в глаза.

— Как тебя зовут? — спросил Йозеф.

— Вера, — ответила девочка. И только тут, будто спохватившись, убежала обратно к матери.

Не зная, что еще сказать, Шульц неловко отвернулся и вышел.

— Спасибо! — крикнула в закрывающуюся дверь девочка с совершенно не немецким именем.

— Что кричит эта грязная крыса? — спросил Кранке.

— Ничего, — ответил Шульц. — Что там еще пишут?

— Главнокомандующий британской ПВО, генерал Сэр Фредерих Пайл провел выходные где-то в районе побережья Англии, где он с высокопоставленными офицерами и учеными в соответствующей области занимался поиском новейших методов ПВО против беспилотного самолета. Ха! Слышал, Шульц, новейших методов? Глупцы. — Кранке постучал себя по лбу. — Все новейшие методы у нас, в Германии. Остальным народам не осталось ничего!

— Ну да, ну да… — Шульц рассеянно кивал головой, гремя ключами, и все думал о маленькой девочке, которой отдал весь свой шоколад.

Через несколько месяцев семью фон Лендорфф без гроша в кармане выпустят на свободу. Сработают связи матери. А через пару десятков лет Верушка фон Лендорфф станет знаменитой на весь мир моделью и актрисой.

Йозеф Шульц об этом никогда не узнает. Он погибнет в феврале сорок пятого, в Дрездене, во время налета Королевских военно-воздушных сил Великобритании.

Вера Ивановна не любила свою работу. И газет не читала. Но в этом она не призналась бы никому. Да и некому было. Соседке по коммуналке или начальству такого не скажешь, а близких людей у Веры Ивановны не было. Потому на работу в газетный киоск, что возле станции метро «Ново-Кузнецкая», она шла с широкой улыбкой, как на праздник. А на душе кошки скребли.

Не было радости. Откуда ей взяться, когда тебе тридцать семь, а у тебя ни семьи, ни мужчины? Да еще зима затянулась. Дней пять тому, правда, пригрело. Казалось уже все, совсем весна. Но не тут-то было. По ночам снова стало примораживать, и днем столбик термометра едва переваливал за ноль, несмотря на середину апреля.

А за окошком газетного киоска кипела жизнь. И Вера Ивановна с тоской смотрела, как она протекает мимо.

Старушка у метро крошила голубям хлебный мякиш.

По Толкучему проезду полз трамвай. Тренькнул на повороте, словно приветствуя, и покатил дальше.

Молодой совсем паренек тащил куда-то девчонку за руку.

Этих молодых и счастливых Вера Ивановна не любила. Хуже, пожалуй, были только дети. Чужое счастье вызывало зависть, чужие дети — тоску.

А мелкие сорванцы как назло целыми днями носились мимо киоска, мелькали перед окошком, в котором, будто в телевизоре, показывали чужую жизнь.

— Человек в космосе!

Стайка пацанов бежала, перепрыгивая через трамвайные рельсы в сторону ротонды метро. Глаза у мальчишек сияли.

«А ведь должны быть в школе», — с тоской подумала Вера Ивановна.

Пацаны неслись мимо и орали на всю улицу.

— Человек в космосе! Советский человек полетел в космос!

Досмотреть эту сцену Вера Ивановна не успела. Окошко закрыл мужской силуэт.

— Будьте добры «Известия» пожалуйста, — вежливо попросил вкрадчивый голос.

Вера Иванова не глядя взяла свежую газету и пихнула в окошко. Приняла деньги и стала отсчитывать сдачу. Невидимый мужик по ту сторону уже терзал газету.

— Подумать только! «Советский человек в космосе!» — прочитал он. — Юрий Гагарин: «Прошу доложить партии, правительству и лично Никите Сергеевичу Хрущеву, что приземление прошло нормально, чувствую себя хорошо».

— Угу, — отозвалась Вера Ивановна и протянула сдачу.

— Благодарю, — донеслось из окошка, и силуэт отступил, снова являя взору Веры Ивановны чужие страсти.

На прилавке лежали свежие «Известия». С первой страницы широко и открыто улыбался Юрий Гагарин. Мелькали буквы.

Весь номер был посвящен этому полету. Веру Ивановну не интересовал космос.

А между тем, как минимум один человек на земле, который не хотел бы побывать в этой комнате существовал. Вере Ивановне был до лампочки и Гагарин с широкой улыбкой, и его комната, и выход человечества в космос.

Она не мечтала о дальних планетах. Ей нужно было куда меньше и вместе с тем значительно больше. Она хотела простого человеческого счастья.

Кевин утопал в счастье. С его свадьбы не прошло и двух недель. Жизнь казалась легкой, светлой и беззаботной. Свадебное путешествие вышло экстравагантным. Они не поехали под пальмы, в Европу или какие-то экзотические восточные страны. Они сели в его машину и покатили по старым добрым Штатам, останавливаясь в недорогих отелях. Каждая ночь в новом отеле. Это было правило.

Правило нарушилось в Городе Ангелов. Они остановились в Andaz West Hollywood и задержались на трое суток. Отель имел скандальную известность, не редко его именовали «Домом мятежника». И не зря. Список завсегдатаев изобиловал «плохими мальчиками» от Кита Ричардса до Роберта Планта. А Джима Моррисона, по слухам, вовсе попросили съехать отсюда, после того как он повисел за окном своего номера.

Отель казался местом необыкновенным. А как фрагмент свадебного путешествия просто сводил с ума. Музыкантов молодожены правда не видели, но в окно с верхнего этажа вчера кто-то выбросил телевизор. «Дом мятежника» показывал бунтарский характер.

Впрочем, все это было неважно само по себе, а лишь дополняло их любовь. Они любили друг друга, днями и ночами. Неистово, ненасытно, страстно. И за этой страстью не замечали ничего.

Остался незамеченным и ворох свежей прессы на журнальном столике, где из газеты в газету перепечатывалось одно и то же сообщение агентства UPI.

Поверх этой кипы покоился номер Daily Perspective.

Газеты несли миру фантастическую весть громко и пафосно. Как представитель человечества Кевин не подписывался под этим. Он грезил о вечном счастье с любимой женой. О детях, внуках и спокойной мирной старости.

Нет в жизни счастья. Семен пил третьи сутки. Его семейная жизнь длилась девять лет, и он давно уже не пребывал в эйфории. Если бы кто-то начал мечтать при нем о вечном счастье, он бы рассказал. Много рассказал.

О детях, которые не только цветы и отрада, но еще и изрядная доля проблем. О мегере теще. О жене, которая мила только первое время, а потом превращается в такую же тещу и жужжит хлеще бензопилы «дружба», используя те же обороты, что и ее мать.

Он бы рассказал. И тут же покаялся. Потому что эта мегера, которая жена, забрала этих оболтусов, которые дети, и ушла от него к той гарпии, которая теща. В итоге Семену было плохо и он пил. Пил, пока не проваливался в забытье. А потом просыпался и пил снова.

Пить одному в тишине наедине со своим горем было совсем страшно. Потому Семен нещадно жег электричество, врубив свет в обеих комнатах и на кухне и телевизор.

Была полночь. Шел выпуск новостей.

«Сегодня в 23 часа 17 минут 43 секунды по московскому времени лунная кабина американского космического корабля „Аполлон-11“ совершила успешную посадку на поверхность Луны в районе моря Спокойствия», — хорошо поставленным голосом говорил диктор.

Сообщение вышло коротким, делать из него громкую сенсацию в стране советов не торопились.

Под умиротворяющий бубнеж диктора Семен сложил на столе руки, уронил на них голову и забылся чутким коротким сном.

Телевизор орал, словно пытался докричаться до своего хозяина через стену, но старик Маклин не слышал его. Он был глуховат, оттого и надрывался так несчастный телеящик.

На экране мелькала картинка канала СВС. Что-то актуальное на сегодня бубнил ведущий в студии…

Старому Маклину было теперь не до того. Он бурно обсуждал с соседом ключевую новость последних дней. Причем точки зрения на проблему у престарелых джентльменов расходились, а потому беседа переросла в спор, достигла градуса закипания и норовила закончиться откровенной ссорой. И даже если бы по СВС сейчас объявили о конце света, двое пожилых спорщиков ничего бы не заметили.

А телевизор между тем работал, рассказывая о последних событиях стенам, подремывающей на диване кошке да вялому фикусу.

Студию сменила лужайка. За спиной у облаченного в костюм корреспондента с ярко наметившимися залысинами играли дети.

«Много слов было сказано о значении полета „Аполлона-11“. Мы решили поговорить с теми, для кого этот полет значит, возможно, куда больше, чем для вас или для меня».

Экран моргнул, кадр заполнил аккуратно причесанный мальчишка в вязаном свитерке.

«Я думаю, что это было очень важно для человечества», — мальчишка говорил легко и ровно.

Так рассказывают хорошо выученный урок в классе. Так делятся с друзьями тем, что много раз слышали от отца, а теперь пересказывают уверенно и с гордостью, как свое взрослое мнение.

«Как сказал Нил Армстронг, — продолжал он, — это маленький шажок для человека, но громадный шаг для человечества».

Снова моргнул кадр и перед микрофоном возник взлохмаченный паренек. Смуглый, лет восьми, без рубашки. Он волновался, немного запинался и теребил какую-то побрякушку, что висела на шнурке на шее.

«Очень здорово, что американцы опередили русских, высадились на Луне…»

Если бы старый Маклин слышал бы сейчас это, он сказал бы своему оппоненту что-то вроде: «вот, устами младенца глаголит истина», — и закончил бы на этом спор. Но старик был на улице и ничего не слышал. Продолжал переругиваться с соседом через забор.

В отличие от этого старого упертого осла за забором, Маклин свято верил, что сам по себе космос никому не интересен. И высадка на Луну нужна была лишь для того, чтобы забить русским баки.

Многие в это верили. И тогда, и потом. Возможно, так и было на самом деле. Во всяком случае, для старика Маклина это точно было так. Ну, зачем ему космос, Луна и прочие выдумки? В его возрасте у людей другие интересы. Да и не только в его возрасте.

А американский флаг на Луне всего лишь тема для разговоров, да возможность утереть русским нос.

Экран моргнул еще несколько раз, меняя экспозицию и давая еще трем-четырем юным канадцам высказаться на животрепещущую тему. Наконец, детские мордашки сменились знакомыми залысинами ведущего.

— Что ж, дети всегда остаются детьми. Будьте с нами на СиБиСи.

Ракета.

Огромная, подпирающая небо серебряным телом. Надежная и опасная одновременно. Тяжелая, но способная летать.

Ракета.

С жидким огнем вместо крови. Холодным разумом микросхем постигающая пространство. Готовая объять его. Сжать. Скрутить внутри себя и исторгнуть, оттолкнувшись от него далеко-далеко. В пустоту.

Ракета.

Помнящая тепло человеческих рук тонкая скорлупка из самой прочной на свете стали.

Очередное чудо света. Колосс, прочно стоящий на земле четырьмя железными ногами. Да не один! Сотни таких колоссов разлетались в разные стороны от обедневшей Земли, в поисках новых ресурсов!

И человечество, подобно шелестящей саранче, что застилает солнце, летело через изломанное пространство. Исчерпав родную планету, задавив ее, выжав все возможные соки.

Люди летели сквозь холод, заполненный промерзшими метеоритами. Сквозь яростный огонь солнц. Через излучение, что подобно струнам, натянутым на колки звезд, пронизывало вселенную.

Человечество не боялось больше ничего!

Пришло такое время.

Две тысячи сто пятьдесят восьмой год.

Год, когда люди раздвинули пространство. Когда искривили его и подчинили себе.

Не важно, что преобразователь Хольдермана был придуман столетие назад. Ерунда! Сто лет пролетели как один день, один большой День Труда. Когда все силы Земли были брошены на то, чтобы заставить таинственную машинку преобразователя служить людям. Служить покорно, честно и без обмана.

Две тысячи сто пятьдесят восьмой год.

И человечество двинулось к звездам.

Не сразу. Постепенно. Шаг за шагом. Теряя людей и корабли. Строя базы, теряя базы и снова отвоевывая себе место у непокорного космоса.

Земляне искали планеты-кубышки. Планеты-клады. Частички Великого Взрыва доверху наполненные полезными ископаемыми, которые только и ждут, чтобы их взяли, использовали, превратили в топливо, в звонкую монету, в быстрое электричество. Увы! Солнечная система оказалась не самой богатой в космосе. К тому же, ползать на досвете от Плутона до Венеры оказалось невероятно дорого. В несколько раз дороже, чем запуск корабля с преобразователем Хольдермана на борту к далекой звезде. После первых удачных экспериментов, опьяневшие от успеха ученые, решили использовать преобразователь для полетов внутри Солнечной системы. В результате поверхность Марса была изуродована, планета лишилась спутника Деймоса, а человечество огромной полюсной марсианской базы. Демоны заключенные в черную коробочку хитроумным Хольдерманом, сумели отомстить. Теперь огромные ракеты волокли межзвездный корабль к Юпитеру, вокруг которого вращалась титаническая планетарная станция, служившая перевалочной точкой и торговым центром всей Солнечной системы.

С этой базы и делали свой прыжок корабли. Сюда же они должны были вернуться.

Но не вернулся ни один.

Где их искать? Вселенная огромна и безжалостна. Что можно найти на другом конце траектории прыжка? Обломки? Взорвавшиеся изнутри тела? Смерть и разрушение?

И только черные похоронки, отпечатанные на жестком дорогом пластике, летели к домам, что затаились в ожидании…

Вселенная велика.

Все вокруг стало в один миг огромным!

Корабли. Межпланетные базы. Дома. Орбитальные платформы.

Человека окружали колоссы из стали! Древние гиганты, из легенд и сказок, вдруг ставшие явью. Послушные джинны, присмиревшие демоны.

И человек чувствовал себя маленьким. Ничтожным, в сравнении с величием, навалившимся на него.

Покоряемая Вселенная сжала людей в своих холодных ладонях, наполняя сердца слабых — страхом, а сердца смелых — храбростью. Космос обрисовывал людские характеры твердым карандашом, подчеркивая, выявляя все, что в них было. Как дурное, так и хорошее.