Человек из кремния

ОДЕРЖИМЫЕ

Поначалу проект "Лайфскан" дразнил ее, соблазняя посулами свободы и могущества. Через десять лет он превратился в идефикс, он управлял ее днями и преследовал ее по ночам. Она лежала в узкой своей, девичьей кровати в неустанном поиске сна, а разум ее будоражили неразрешимые задачи: где взять материалы для следующей стадии проекта? куда девать расходные ордера? как направить проверки по ложному следу и что написать в фальсифицированных отчетах? Проект давно уже самым грубейшим образом попирал как общепринятые нормы морали, так и федеральные законы, и если теперь это выплывет наружу, все пропало. Но даже перспектива тюремного заключения не страшна была для участников проекта — куда хуже для них будет, если проект закроют, и вся их работа пропадет даром.

Утром, одуревшая от бессонницы и лошадиных доз снотворного, она завтракала порошковым омлетом с соевым соусом и тостами и думала лишь об одном: как избавиться от помех, искажающих данные? как быть с вибрацией замораживающих агрегатов? как улучшить разрешающую способность сканирующих зондов? Проект превратился в метроном, подчинивший своему жесткому ритму всю ее жизнь.

Именовалась она Розалиндой Френч, а работала в "Норт-Индастриз" — оборонный подрядчик, что рядом с фриуэем на Лонг-Бич. Лаборатория ее представляла собой просторное помещение с высокими потолками, со стенами цвета беж и черным пластиковым полом. Зарешеченные окна выходили во двор, усаженный эвкалиптами. Обстановка же лаборатории состояла из беспорядочно расставленных серых алюминиевых корпусов контрольно-диагностических аппаратов различного свойства, металлообрабатывающих станков и инструментов. Был здесь растровый тоннельный электронный микроскоп, большой фризер с образцами тканей, кипы листовой стали, деревянные брусья, клавиатуры и плоские дисплеи. Посреди лаборатории, в окружении прочего оборудования, стоял, точно небольшое надгробие, бок о бок с цилиндрическим резервуаром из нержавейки размером примерно с детскую колыбель, компьютер "крэй-12".

Сегодня вечером, как и в большинство вечеров, лабораторию делили с ней еще двое ученых: Майкл Баттеруорт, высокий, худощавый нейрофизиолог, взиравший на весь окружающий мир свысока с загадочно-отрешенным видом, и Ганс Фосс, по происхождению поляк, механик, мастер старой выучки. Баттеруорт был этаким мистическим мечтателем; однажды он сказал, что профессию свою выбрал после двух часов медитации в размышлении над результатом обращения с этим вопросом к "И-цзин". Фосс, напротив, был невысоким пожилым человеком с розовой лысиной, окаймленной венчиком редких седых волос. Застенчивый и незаметный, он был просто-таки богом в отношении всяческой машинерии. Частенько Розалинде казалось, что системы просто-напросто склоняются перед его авторитетом и слушаются малейшего его прикосновения.

Конечно, это был сущей ерундой, однако, чем больше времени проводила она в лаборатории, тем сильней каждая лабораторная мелочь, казалось, приобретала свой характер, вытесняя из жизни Розалинды друзей и заменяя их. Порой она ловила себя на том, что разговаривает с оборудованием — хвалит за точную работу, ругает за непослушание…

Для человека, верящего в науку, такое поведение более чем странно, и все же месяц от месяца Розалинда становилась все суевернее. Находя в чем-либо дурное предзнаменование — если, скажем, сочетание людей и оборудования не было БЛАГОПРИЯТСТВУЮЩИМ в некоем мистическом смысле, которого она даже не могла бы объяснить словами — она отменяла очередной эксперимент без малейшего сомнения. Бремя ее ответственности стало столь тяжким, что нести его она могла лишь руководствуясь исключительно собственной интуицией.

Тем вечером — теплым летним калифорнийским вечером обстановка БЛАГОПРИЯТСТВОВАЛА. Розалинда стояла у стального резервуара — высокая женщина тридцати с небольшим лет, с живыми серыми глазами и темными волосами, аккуратно забранными назад. Самообладание и чопорная осанка — продукт старого, почтенного ист-костского пансиона благородных девиц — не позволяли выказывать внутренней тревоги.

Она ждала, и Ганс Фосс ждал вместе с ней. Баттеруорт готовился к эксперименту. Он сидел в кресле за пультом управления, голову его закрывало полушарие обзорного шлема, а руки лежали в уолдо — металлических перчатках с датчиками давления и движения.

— Готов, — наконец сказал он.

Розалинда включила свой регистратор рабочего времени. Он действовал, как "черный ящик" в самолете, регистрируя реально-временной статус более двух сотен ключевых компонентов. Полиция компании хорошо понимала, что эта информация годится разве что для архивов в подвале, однако экспериментальные результаты проекта "Лайфскан" уже давно не попадали в официальные отчеты.

— Похоже, все в порядке, — сказал Баттеруорт. Начинаю снимать слой.

Розалинда приникла к смотровому стеклу на боку резервуара. Внутри было примерно -170 по Цельсию, и стекло изнутри было усеяно крошечными кристалликами льда. Металлические зажимы держали серый комок ткани величиной с детский кулачок, искрящийся в свете двух галогенных ламп. Бритвенно-тонкий красный луч лазерного скальпеля врезался в плоть. Сотни тонких, точно паутинки, сверкающих зондов медленно пошли вниз — так медленно, словно тонули в масле. Нежно касаясь образца ткани, они присасывались к нему, готовясь дать ответы на все манящие тайны его клеток.

Луч лазера, повторяя движения рук Баттеруорта в микроскопическом масштабе, скользнул вперед, бережно срезая слой клеток, точно снимая со сливы до прозрачности тонкую шкурку. Металлические зажимы тонкие, словно булавки, подняли "шкурку", и следующая серия зондов принялась исследовать ее обратную сторону, воплощая информацию в цифры и передавая их из резервуара наружу, в память "крэя-12".

Розалинда уже давно научилась сдерживать надежды. Сегодня просто еще один эксперимент, он вполне может кончиться неудачей, как и прежние. Но в этот вечер — в этот вечер обстановка действительно была БЛАГОПРИЯТСТВУЮЩЕЙ. Она стояла, внимательно вглядываясь в смотровое оконце, будто суровая мамаша, наблюдающая за первыми шагами своего ребенка.

Лазер завершил проход. Фосс рядом с ней удовлетворенно хрюкнул:

— Хор-рошо…

Но Розалинда едва слышала его — она не замечала ничего вокруг, кроме рубинового луча и паутины тончайших зондов, сплетающейся вокруг образца ткани в причудливые арабески. Мышцы спины и шеи закостенели в напряжении…

Раздался приглушенный обзорным шлемом голос Баттеруорта:

— А вот этого мы раньше не регистрировали…

Хоть голос звучал глухо, смысл слов был предельно ясен. Розалинда бросила взгляд на дисплей, показывавший операцию в цвете и с максимальным увеличением. На экране поверхность ткани выглядела, точно ландшафт из шишковатых, перекатывающихся гор, над которыми зонды вытанцовывали свои сложные балетные па. Но один зонд отстал от кордебалета и блуждал из стороны в сторону, как тросточка слепца.

Долго сдерживавшая дыхание Розалинда испустила стон разочарования:

— Черт возьми, Майк!

Лазер отключился, зонды потянулись вверх. Баттеруорт высвободил голову из-под шлема и вынул руки из уолдо. Некоторое время он сидел, разминая пальцы, словно синтемузыкант, чья сольная импровизация была отключена коннектором. Наконец он одарил Розалинду легкой ироничной улыбкой.

— Плоховато…

— Мы упустили какую-то незаметную пустяковину.

Вечер больше не был БЛАГОПРИЯТСТВУЮЩИМ, то был обман, иллюзия; Розалинда почувствовала, что предана. Теперь следовало разобраться, как и почему оборудование устроило заговор против нее. Она обратилась к Фоссу:

— Ганс…

— Шаговые моторы тут ни при чем. — Фосс поежился, словно замерз, а за ворот еще попали холодные дождевые капли. Пожалуйста, давай не будем разбирать их по новой?

Хотя он был вдвое старше, лицо у него было — точь-в-точь напроказивший мальчишка перед директором школы.

Она внимательно смотрела на него своими жесткими серыми глазами.

— Ты в этом уверен?

— По-моему, Ганс прав, — сказал Баттеруорт, оттолкнувшись от пульта и встав.

Казалось, он не разделял напряженности, возникшей между Розалиндой и Фоссом. Он был дзен-буддистом и проповедовал фатализм — хоть и на свой манер. Однако Розалинда чувствовала, что он стремится к цели так же, как и она сама. Хотелось бы ей, чтобы он держался более открыто — тогда им было бы легче управлять.

— Так в чем же дело? — спросила она. — Мы три недели истратили только на поиски причины сбоев. Я хочу знать, что не в порядке.

Он, пожав плечами, отвернулся.

— Хочешь снова разбирать все по винтику — так вперед.

Только теперь Розалинда осознала: сейчас ночь, и очень легко, вместо того, чтоб заниматься делом, просто-напросто перегрызться между собой. Она постаралась унять раздражение.

— Верно ли, что вы оба все еще убеждены, что огрех — в программном обеспечении исследования слоев?

— Ну да, — кивнул Баттеруорт.

— Джереми эти программы проверил до последней строки. Сделал симуляторы, прогнал на… — Она остановилась, видя, что он не меняет своего мнения. — Хорошо. Возможно, тебе следует подняться наверх и попросить Джереми проверить все еще раз.

Баттеруорт покачал головой.

— Поздновато, однако…

По опыту Розалинда знала: чем агрессивнее себя вести, тем крепче он упрется на своем.

— Майкл, — переключилась она на мягкий, увещевающий тон, — мы уже столько вложили в это…

Баттеруорт обошел "крэй", методически очистил ОЗУ и принялся отключать систему.

— Он устал, — сказал Фосс. — Вы же знаете, с уолдо работать нелегко… Вообще, всем нам неплохо бы отдохнуть. Даже вам, наверное.

Его тактичность раздражала куда сильнее отчужденности Баттеруорта. Сейчас, в свете непослушания оборудования, раздражения не унять было ничем. Все существо Розалинды прямо-таки вопило: "Ну почему-у оно не работает?!"

Покончив с "крэем", Баттеруорт пробрался через сплетение кабелей и начал отключать сервосистемы под резервуаром. Тихий жалобный вой моторов смолк, отрывисто кашлянул вакуумный насос, и установилась тишина.

— Ты же знаешь, вопрос лишь во времени, — коротко сказал он. — Мы получили несколько превосходных прогонов на животных, мы выверили нашу модель и знаем, что она должна работать. Осталось только вытрясти еще парочку огрехов, и тогда…

Взгляд его был устремлен в какие-то небывалые дали, словно он уже видел тот мир, в который обещает распахнуть двери "Лайфскан".

Розалинде наконец-то удалось подавить раздражение.

— Ладно, я сама поднимусь к Джереми и скажу, что вы полагаете, будто дело — в программном обеспечении.

Она отключила от сети свой РРВ и сунула его в карман халата.

— До завтра. — Она одарила обоих ослепительной, хотя и напряженной, улыбкой. — Спокойной ночи.

ПРОГРАММ-МИР

В здании, за поздним временем, было тихо. Порой здесь можно было встретить охранника, проверяющего каждый кабинет и лабораторию, заглядывающего внутрь сквозь армированное стекло окошек, прорезанных в серой стали дверей, но сегодня коридоры были полностью в ее распоряжении. Каблучки ее громко цокали по полу на фоне мертвой тишины.

Она прошла первый пролет лестницы, ведущей на второй этаж, и остановилась вцепившись в перила и невольно вскрикнув от боли, пронзившей вдруг ноги, охватившей бедра и поясницу. Прислонившись к стене, она закрыла глаза. Боль терзала так, что даже думать было больно.

Это называлось "системной красной волчанкой", с пониманием же причин болезни было гораздо сложнее. Аутоиммунное заболевание, заканчивающееся, как правило, отказом почек. Кроме этого, оно могло сопровождаться тяжелой формой ревматоидного артрита. Диагноз ей поставили более десяти лет назад и тогда же предупредили, что средняя продолжительность жизни после такого диагноза — десять лет. Она, сколько могла, постаралась об этом забыть, но приступы парализующей боли становились все чаще и суровее, и порой, сильно утомившись, она пугалась, что туман в голове означает, что почки уже начинают отказывать.

Еще только несколько неделек, подумала она, обращаясь к себе, точно к не слишком опытному соблазнителю, добивающемуся ее тела. А потом — неважно. Потом — делай, что хочешь.

Она стояла и ждала, когда острая боль угаснет, и представляла, как будет жить без всяких болей, и организм будет работать, как часы, и дух будет полностью свободен… Фантазии пугали ее настолько были желанными.

Придя в себя, она медленно, осторожно продолжала свой путь наверх, опасаясь неловким движением вызвать новый приступ.

Наконец она поднялась на этаж выше и направилась к кабинету Джереми Портера.

Кабинетом была маленькая комнатка без окон; единственным источником света — с тех пор, как он снял с потолка люминесцентные лампы — оставалась неяркая лампочка в мятом металлическом настольном светильнике, добытая Портером в каком-нибудь магазинчике, торговавшем десять раз уцененным старьем. За пределами круга неяркого света комната терялась в темноте.

Картонные коробки с дискетами, пачки технических журналов были разбросаны по полу, точно мины для посетителей, не глядящих под ноги. Ровные бежевые стены были оклеены мозаикой распечаток спецификаций к компьютерной периферии. Книжные стеллажи, входящие в обстановку кабинета, были завалены грудами листков с рукописными заметками. Некогда комната ничем не отличалась от всех прочих на этом этаже, теперь же она была ПОРТЕРИЗИРОВАНА.

Портер был толстячком с необъятной кучерявой шевелюрой и пушистой черной бородой. Носил он белые рубашки (вечно мятые и в кофейных пятнах) и вельветовые, обвисшие сзади штаны, а на мир смотрел сквозь древние очки в проволочной оправе, стекол которых никогда не протирал. Познакомившись с ним, Розалинда жутко разозлилась, увидев, как он вглядывается в монитор сквозь пыльные линзы, а потом у нее вошло в привычку протирать ему очки. Дальше — больше; она вдруг обнаружила, что взяла на себя и прочие заботы, которых сам он никогда не полагал необходимыми: однажды сготовила ему приличный обед, купила новые носки и даже подстригла его бороду. Он же принимал благодеяния с конфузливой благодарностью. И, хотя помимо "Лайфскан" они не общались, связь установилась. Когда его квартирная хозяйка решила превратить свой дом в кондо, Розалинда предложила ему временно занять одну из свободных комнат в своем доме. Муж ушел от нее годом раньше, и порой ей очень не хватало компании. Конечно, Портера не стоило считать за "компанию" он, казалось, и о самом существовании Розалинды вспоминал лишь изредка, однако ей его общество нравилось, и он продолжал занимать комнату до сих пор.

В дверях его кабинета она остановилась. Портер сидел перед экраном, согнувшись в три погибели, и всматривался в строки программы. Вот пальцы его коротко простучали по клавишам он добавил в систему пару команд. Наконец он развернулся вместе с креслом и заморгал, ослепленный ярким светом из коридора.

— А, Розалинда… — Он полез пальцами под очки и протер глаза. — Ты, кажется, собиралась делать очередной прогон… Как оно там?

Она вошла в кабинет, отодвинув по пути пару немытых кофейных чашек, и пристроилась на уголке стола. Стол был загроможден листками с неразборчиво накарябанными заметками, мятой бумагой, документами, платами ОЗУ и оставленными без ответа докладными записками.

— Один из зондов опять потерял чувствительность. Майк с Гансом уверяют, что загвоздка — в ПО. Клянутся и божатся, что все остальное отладили на ять.

Портер молча смотрел на нее снизу вверх. Большую часть своей жизни он проводил в программах, которые писал. В "программ-мире", как он сам выражался. Однажды он, смущенно улыбнувшись, признался, что даже сны видит в программных кодах. Реальный мир для него отошел на второй план, и лежал про запас в своего рода инпут-буфере, на случай, если мозг найдет время на обработку вмешательств извне.

Портер мигнул (главный признак того, что он снова — онлайн).

— Так — что конкретно?..

— Возможно, тебе следует еще раз просмотреть ход событий.

Она смутно сознавала, что говорит грубо и нетерпеливо. Боль, которую она частенько испытывала, не располагала к душевной теплоте. Но, думала она, Джереми знает ее достаточно, чтобы не обращать внимания на тон.

Она подала ему свой РРВ, и он принял его с явной неохотой. Меньше всего ему хотелось возвращаться к задаче, которую, насколько ему известно, он решил еще полгода назад. Порывшись в бумагах на столе, он нашел нужный разъем, подключил его к РРВ и вернулся к клавиатуре. Система, внешнее устройство, вход пять, загрузка данных, зашифровать, сэйв в ОЗУ, альфа-тест, имя файла — май 12, 2030… Несколько секунд он подождал подтверждения получения, а затем вернул ейц РРВ.

— Спасибо, — сказала она, очищая память прибора и кладя его обратно в карман. — Знаешь, а прогон был весьма многообещающим. Если не считать, что один зонд засбоил…

Еще порывшись в завалах на столе, Портер показал ей лист бумаги.

— Зато вот это — совсем не многообещающе…

Лист оказался меморандумом от штата Калифорния Научно-Технической канцелярии Военно-Исследовательского сектора финансового управления ревизионно-надзирательной комиссии эта часть бюрократической инфраструктуры была навязана "Норт-Индастриз" после того, как в 2019 году компания перешла под руководство правительства. Помимо обычного бюрократического суконноязычия в меморандуме все было просто. Правление желало знать: есть ли вообще хоть какой-то толк от проекта "Лайфскан", и если есть, то какой именно. Портер уже несколько лет стряпал фальшивые отчеты; результаты всякий раз были "весьма многообещающими", но "ничего определенного пока достигнуто не было". Раньше этого хватало за глаза, но теперь кое-кто в правительстве начал проявлять нетерпение.

Розалинда читала бумагу, однако едва видела ее.

— Когда ты это получил?

— Э-э… Сегодня, еще утром. Хортон принес и сказал, что на этот раз ему, похоже, ничего сделать не удастся. Слишком высоко зашло, так что тщательной проверки не избежать. — Портер умолк, точно проигрывая в голове разговор в поисках упущенного. — Да, еще он чуть не кипятком в потолок писал по поводу модулей памяти. Тех, пропавших.

Она непроизвольно зажмурилась и опять подумала: "Только бы еще несколько неделек…"

Портер нервным тычком поправил очки.

— Что скажешь?

— Устала я сегодня, ничего в голову не приходит. — Она бросила бумагу обратно на стол. — Домой пора. А в дороге и говорить удобнее.

То есть, безопаснее. Они регулярно осматривали кабинеты на предмет "клопов", однако слежка все же не исключалась. Конечно, "Норт-Индастриз" незачем шпионить за персоналом, но вот правительственные бюрократы относятся к ученым, занятым в подобных разработках, весьма подозрительно.

— Ты дома сможешь поработать над ПО? — спросила Розалинда.

— ПО?.. — Портер явно не понимал, о чем речь.

— ПО отслеживания слоев, управляющее зондами. Ты не хочешь сравнить его с ходом процесса, зарегистрированного моим РРВ?

— А, это… Могу.

Опять ушел в свой программ-мир, поняла Розалинда. Глаза Портера были устремлены к монитору, точно тот настойчиво звал его на некоем, одному Портеру понятном, языке.

— Закругляться пора, Джереми, — с улыбкой сказала она.

Он нахмурился, но все же выдавил из себя ответную улыбку, дал команду к завершению работы, вытащил из гнезда плату ОЗУ и нажал кнопку. Она заметила, что пальцы его слегка дрожат. Да, не только у нее… У всех нервы на пределе.

ЧЕЛОВЕК ОШИБАЕТСЯ

Она вела машину по закоулкам, следуя одному из кружных путей, разработанных годы и годы назад. Фриуэи исключались оживленное движение действовало на нервы, ведь позади либо даже рядом мог пристроиться чей угодно экипаж, а она, Розалинда, и не заметит этого. Если подойти вплотную, беседу подслушать проще простого: лазер считает вибрации оконных стекол, и этого вполне хватит. Вообще-то мысли о том, что некто захочет предпринимать ради нее такие вещи, попахивают паранойей, но — лучше пусть паранойя, чем риск быть пойманной.

— А может, продемонстрируем им что-нибудь из фактических достижений? — сказал Портер, когда машина въехала на задворки жилых кварталов. — Если мы им хоть немного покажем, они ведь нас расцелуют и все, что хочешь, дадут!

До чего он порой наивен — хоть плачь!

— Нет, Джереми, — ответила она.

Мотор натужно взвыл, и колеса ухнули в выбоину. Кюветы были завалены мусором и палой листвой, половина фонарей не горела… То был захудалый район, из самых дешевых, зато лаборатория близко, и квартплата более чем умеренная. А чем меньше пойдет на повседневные нужды, тем больше останется на оборудование для их сверхурочной, "теневой" работы.

— Но можно же показать какую-нибудь давнишнюю ерунду, настаивал Джереми. — Я могу сфабриковать убедительные причины, в силу которых она не была показана сразу…

— Нет, — повторила она. — Это с дураками типа Хортона еще пройдет, но не с инспекторами комиссии. Кроме того, если мы хоть полусловом намекнем, что есть "Лайфскан" на самом деле, нам все управление будет заглядывать через плечо, да еще штат расширят так, что повернуться будет негде, и мы навсегда потеряем свободу действий.

Она свернула на свою улицу. За защитными изгородями желтели средь темноты зарешеченные окна пригородных домов.

— Знаешь, — продолжала она, — может, Хортон хотел на что-то намекнуть, передав тебе меморандум одновременно с жалобой на пропажу модулей? Мы столько оборудования перетаскали, что ему эти пропажи уже действительно поперек горла. Если мы "найдем" ему эти модули, может, он постарается как следует и оградит-таки нас от…

Портер виновато заерзал.

— Мы не можем их вернуть. На них ведь все и держится…

Затормозив у своего дома, Розалинда вынула из замка зажигания ключ-карту.

— Я могу съездить в Маленькую Азию и сторговать несколько новых. Каи для нас достанет.

Портер с сомнением посмотрел на нее.

— Не хотелось бы рисковать, оставляя следы…

Она пожала плечами.

— Мне тоже. — Она задумалась. — Ладно, оставим это пока. До крайнего случая.

Потом они поужинали соевыми котлетами из микроволновой печи, и Розалинда извлекла из факса почту. Джереми же уселся просматривать программу на портативном компьютере. Окружающей их обстановки они почти не замечали; комната была меблирована по-спартански — кресла, драпри из уцененного магазина, все было нейтрально-безликим, точно в мотеле. Кухонная раковина из нержавейки стояла суха и пыльна, под ней валялись мешки с телеобеденными тарелками, дожидавшимися, когда же их отвезут на переработку…

Розалинда приезжала домой только поесть и поспать, Портер же бывал здесь еще реже. Обычно он ночевал в частной лаборатории, оборудованной ими в неприметном домике в Сан-Педро. То есть, он работал там до рассвета и лишь урывками спал на надувном матрасе, не выключив даже монитора.

— Я понял, где может быть ошибка, — вскоре сказал Джереми. — Я тут раз кое-что сляпал на скорую руку, и еще потом, когда повышали точность оборудования после последнего прогона на животных — тоже. Там переменные…

Розалинда подняла взгляд от бумаг.

— Но, Джереми, ты ведь уверял…

— Ну, я пока что не уверен… Сложно это все. Скажем так: ошибка возможна.

Он был смущен, он нервничал. Он избегал ее взгляда.

— Значит, мы зря потратили три недели на перемонтаж оборудования…

Говорила она скорее устало, чем зло. На него вообще трудно было сердиться — наверное, из-за его ранимости. Во всяком случае, ругать бесполезно — это разве что повредит делу.

— Прости меня, — сказал он, как бы прячась в своей бороде.

Розалинда подошла к нему и обняла за плечи.

— Все дело в том, чтобы отыскать погрешность и исправить ее, — спокойно сказала она.

— Да. — Он покивал. — Поеду-ка я лучше в Сан-Педро, сделаю полное воспроизведение. Другая машина у нас заряжена?

— Кажется, да.

Она отдала ему ключ. Вторым экипажем они пользовались лишь в особых случаях. Он был защищен от слежки и прослушивания лучшим оборудованием, какое они только смогли придумать.

— Осторожнее, Джереми. Если тебе нужно поспать, вполне можно подождать восемь часов…

— Не надо, я в полном порядке.

Он умолк, точно проводя там, внутри себя, экспресс-тест, а потом с улыбкой подтвердил:

— В полном.

ЛЮДСКИЕ НУЖДЫ

Оставшись одна, Розалинда удалилась в спальню и, под шум изредка проезжавших мимо машин, приготовилась ко сну. Теплый ветерок играл ветвями дерева за окном, листья тихонько постукивали о стекло. Надо бы подрезать это дерево, подумалось ей. Вот и еще год прошел в резком "дневном" свете лабораторных ламп, в непрерывной погоне за временем… В тех редких случаях, когда Розалинда пыталась взглянуть на жизнь свою со стороны, та казалась пустой, безрадостной, бесконечной чередой тупиков и самоограничений.

Ничего. Все это — только эмоции. Жизнь других — куда более пуста. Фактически, большинство людей — все равно, что клетки, толкающие друг друга на предметном стекле микроскопа в своей слепой суете, сливающиеся и делящиеся лишь потому, что так велит ДНК.

Для Розалинды размножение было только биологической функцией, отвлекающей от приоритетов куда более важных. Секс — тоже простой животный ритуал. Но в данный момент она, будучи поймана в ловушку собственной живой плоти, не могла полностью игнорировать нужды естества.

Она пробежалась ладонями по телу, осязая его контуры, нежно — для начала — потрогала себя и вообразила дворец в стиле барокко (а может, это греческий храм?), стоящий в тех краях, где воздух свеж и вода чиста, и в зале — множество блюд с горячим мясом и фруктами, и вокруг — десятки (а может, сотни?) слуг. Полуобнаженные мужчины, они толпятся вокруг ее кресла… А может, трона? Верно, она — их царица, они поклоняются ей. И жизнь ее — сплошные чувственные наслаждения, от рождения до самой смерти…

Кончив, она лежала в темноте, стыдясь того, что нафантазировала. А что, если мыслей больше нельзя будет скрыть, и все вокруг смогут читать их, как компьютерные данные? Эта мысль весьма обеспокоила ее. Нет, лучше не задумываться об этом… Приятная истома, наступившая после оргазма, плавно перетекла в сон.

ОРУЖИЕ

Небо сравнялось в цвете с выбеленным дождями бетоном хай-уэл. Солнце, стоящее в зените, подернутое мутной дымкой, проникало под оголовник и броню, вышибая липкий пот из Джеймса Бейли. Он взглянул на часы — их едко-зеленые цифры светились на одном из миниатюрных внутренних экранов маски. Полудня еще нет. Жара, отраженная старыми кирпичами стен, будет нарастать еще часа два. Здесь, в Малой Азии, всего в двух кварталах от центра города, воздух всегда был густым и зловонным; промышленные выбросы накладываются на "ароматы" жирной пищи и дезинфектантов. Узкие улочки переполнены людьми: иммигранты-нелегалы, нищие, карманники, торговцы, туристы, проститутки — и бизнесмены, облаченные в балахоны с приват-масками, так же как сам Бейли. Нет, Бейли не был бизнесменом, он был государственным служащим, а маску надел специально для визита в Малую Азию.

Он вышагивал по грязному тротуару, вглядываясь в экраны переднего и заднего обзора: толпы народу, четырехэтажные дома, прячущиеся в пестроте плакатов и неона, видеоэкраны со стен сверкают объявлениями о всевозможных распродажах на японском, английском, корейском, китайском… А внизу, на улице, подростки бойко торгуют механическими игрушками, "воображальниками", сенс-плейерами и различными микросхемами с импровизированного прилавка — доски, лежащей на двух железных бочках из-под масла. Громкий ор дешевых приемников в барах и чайных смешивается с воплями торговцев.

Приостановившись, Бейли взглянул на свое отражение в алюминизированном бронестекле витрины "Коммерческого Банка Синдзю".

Оголовник, развевающийся черный балахон… Ну и вид вылитый Доктор Смерть. Он шевельнул лицевыми мускулами — и серый пластик ухмыльнулся, повинуясь его движению.

Банковский служащий, кореец с кукольным личиком, сложил ладони перед собой и отвесил поклон.

— Добрых день, сэр! Чудесная погода сегодня. Открыть счет, сэр? Депозитный сейф? Ни имени, ни номера удостоверения личности, сэр, очень приватно.

И, скорее всего, противозаконно, подумал Бейли. Здесь, в Малой Азии, законы мягонько отодвигались в сторонку. Теневой импорт-экспорт уживался бок о бок с известного рода ателье, татуировочными заведениями, наркопритонами и экстрасенсами-целителями. Всего в полумиле — через фри-уэй — от федерального центра, в одной из стеклянных башен коего располагался и кабинет самого Бейли! Однако Малой Азии позволялось существовать во всей своей квазилегальной мерзопакостности — по тем же причинам, что заставляли коммунистический Китай терпеть у себя под боком Гонконг. Она приносила ощутимую пользу, несколько оживляя вконец зацентрализованную плановую экономику страны.

А какая-то толстуха, с алюминиевой тележкой вовсю старалась всучить Бейли горячий соевый шашлык. Ее сменила девочка-мулатка, дернувшая его за рукав и предложившая секс-диски. Разглядывая ее лицо, Бейли поразмышлял, где она могла родиться, на кого работает и чем займется, когда подрастет.

Но искомый дом был уже совсем рядом — доходный особняк; стальные ставни, закрывающие окна, в свою очередь сплошь покрыты граффити, нанесенными при помощи баллончиков с нитрокраской. Зеленая неоновая вывеска была написана в стиле Кандзи; английский перевод ниже гласил: "Кан. Все для самообороны".

Бейли взглянул на экран заднего обзора — слежки, насколько можно судить, нет. Расправив плечи, он пристроил поудобнее кобуру с автоматическим пистолетом калибра 9 мм. На внутренней стороне левого бедра, чуть выше колена, хранился другой пистолет — миниатюрный, менее сантиметра в толщину, заряженный единственным пластиковым патроном. Этот пистолет был сделан из углеродного волокна, чтобы затруднить обнаружение, и предназначался на самый крайний случай. Бейли носил его просто спокойствия ради, словно кроличью лапку или счастливый пенни.

Он подошел к дверям. Деревянные створки, в какие-то незапамятные времена выкрашенные в красный цвет, были укреплены прозрачным пластиком, армированным стальными прутьями. Нажав пластмассовую кнопку старомодного звонка, он подождал.

Стальной диск отошел в сторону, открыв взирающий на Бейли объектив, а синтезированный голос велел изложить свое дело.

— Мне нужен мистер Кан. Я — Франк Морелло, друг Бруми Кобаяси.

Засов изнутри отодвинулся, и мотор, издавая низкий, рокочущий звук, отворил внутрь красные створки дверей. Бейли вошел в магазин. В крови его ощутимо прибавилось адреналина — нет, не от нервозности, скорее — от нетерпения. Повысив чувствительность оптики маски, чтобы скомпенсировать полумрак, он увидел узкий коридор, пыльные серые половицы и узорные обои. Справа от него обнаружилась цельная стальная дверь с окошком, забранным армированным стеклом. Сквозь стекло видна была комната — стены желтого цвета и голые "дневные" лампы.

Входная дверь затворилась. Бейли стоя ждал; руки — по швам; дыхание и биение пульса гулко отдавались под оголовником. Наконец вторая дверь распахнулась, и он переступил порог.

Микроэкраны показали застекленные, до самого потолка, витрины, битком набитые различным оружием. Дальний конец комнаты был отгорожен массивным деревянным барьером-конторкой и листом стеклопластика с подсоединенными к нему датчиками сигнализации. На высоком табурете за барьером сидел седой, сморщенный японец. Внимательно оглядев Бейли он небрежно поклонился.

— Добрый день, сэр.

Голос его звучал из дешевого динамика.

— Вы — мистер Кан, — сказал Бейли.

— Так; я — мистер Кан. — Японец обнажил в улыбке никотинно-желтые зубы. — А вы — мистер Морелло. А направила вас ко мне мисс Кобаяси.

Бейли снова прошелся взглядом по витринам. Пистолеты, винтовки, гранатометы, полицейские дубинки, пунтяку[?], самурайские мечи, газовые пистолеты, боло, бомбы с часовым механизмом, ритуальные кинжалы… Пьяный бред маньяка-оружейника.

— Верно. Я — Морелло, — сказал он, отшагивая к барьеру и тщательно отсчитывая время. — Тэруми говорила, вы сможете мне помочь.

Голос его звучал по-чужому, измененный скрэмблером маски.

— О. — Японец замолчал; улыбка на его лице закостенела, точно затронутая тема смутила его. — Вы, конечно, осведомлены о ее безвременной кончине.

Бейли моргнул. На секунду время словно сгустилось вокруг него.

— Она умерла?

— Разве вы не знали?

— Нет. — Он изо всех сил старался говорить ровно. Как давно это случилось?

— Шесть месяцев.

Маленький человек снял очки и протер их своим галстуком.

— В ньюс-факсах было две статьи. И семья известила всех близких друзей. Странно, что вы не знаете…

Бейли решил рискнуть. Он выдавил из себя смешок.

— Ладно вам, Кан! Я виделся с Тэруми на прошлой неделе.

Японец водрузил очки обратно на нос, сложил руки на груди, внезапно рассмеялся и слегка склонил голову — точно игрок в го, решившийся, наконец, пожертвовать парой камней.

— Пожалуйста, извините, мистер Морелло. Я… несколько преувеличил. Мне нужно иметь уверенность в искренности моих клиентов. Итак, вы, несомненно, друг мисс Кобаяси. Чем могу служить?

Только теперь Бейли понял, что все это время сдерживал дыхание. Он сделал вдох, злясь на Кан за вступление такого рода и поздравляя себя с тем, что не попался на подначку.

— Я слышал, у вас имеются кое-какие новинки. Некий тип электронного оружия.

— Та "гасилка", на витрине? Весьма популярная модель. Осмотрев предложенное, Бейли отрицательно покачал головой.

— Я говорю об оружии смертельном. Насколько я понимаю, оно как-то влияет на деятельность мозга. Прекращает ее.

— О. — Мистер Кан осторожно взглянул не него. — Без сомнения, если такая новинка существует, она незаконна. И не продается даже в Малой Азии.

— Без сомнения.

Бейли сунул руку под балахон и достал столбик металлических дисков в бурой промасленной бумаге. Он поднял его так, чтобы Кан было видно сквозь стекло.

— У меня имеется твердая валюта.

Мистер Кан взглянул на диски с интересом.

— Килограмм платины?

— Точно.

Похоже, японец решился.

— Положите сюда, пожалуйста. — Он указал на небольшой поворотный ящичек, вделанный в барьер — так, чтобы внутренняя сторона его находилась в пределах досягаемости хозяина, внешняя же — гостя.

Бейли поместил монеты в углубление.

Кан вынул из-под конторки небольшой пистолет, положил его в углубление со своей стороны и повернул ящичек. Пистолет и монеты поменялись местами.

Бейли взял оружие. Пистолет представлял собой коробочку, свернутую из пластинки нержавеющей стали, причем ствол служил также и рукоятью. Конструкция грубовата, но качество — на удивление.

— Дальность боя?

— Пять, шесть метров. Будьте внимательны, пожалуйста: заземленный металлосетчатый экран защитит вашу мишень совершенно.

— Бой — направленный?

— И точность его — высока.

Кан поместил одну из монет в аналитическое устройство и отвечал рассеянно, будучи занят считыванием показаний. Аппарат выдал нежный музыкальный перезвон, и Кан удовлетворенно кивнул сам себе.

Бейли спрятал оружие под балахон.

— Сколько выстрелов?

— Лишь один, мистер Морелло. Перезарядка невозможна.

— Но, если мне потребуется больше, я могу обратиться к вам?

— Именно я — единственный источник всех запасов, улыбнулся Кан.

— В данный момент у вас есть еще?

Улыбка японца перевернулась вверх ногами.

— Очень сожалею, мистер Морелло. Случилось так, что это последний. Но, к счастью, сегодня я получу новую партию непременно.

Что бы это значило?

— Вечером я смогу прийти снова и купить еще?

— Думаю, вполне можете.

Бейли выбирал. Он мог бы закрыть дело прямо сейчас предъявив удостоверение следователя ФБР (отдел технологических преступлений), уведомив Кан о его правах и арестовав. Вся сделка фиксировалась оборудованием его оголовника, и данных, в качестве улик, хватило бы за глаза.

Но… С этим оружием что-то было не так. Явно — не самоделка с улицы, слишком уж сложна технология. И история происхождения этого ствола может оказаться весьма занятной. Бейли нутром чуял, что за пистолетом кроется НЕЧТО, и что этого было достаточно, чтобы повлиять на его решение.

— Вероятно, я еще вернусь, — сказал он. — Благодарю вас, мистер Кан.

Он повернулся к стальной двери.

— Это я должен благодарить вас, мистер Морелло.

МОДУЛИ

Выйдя обратно, в буйство звуков, красок и запахов улицы, Бейли пробился сквозь ораву туристов, нырнул в чайную прямо напротив и, по скрипучей деревянной лестнице, взошел на второй этаж. На дисплее маски замигал красным сигнал: датчики засекли наличие поблизости наркотического вещества. Вероятно, среагировали на опиумный дымок из номеров этажом выше. Бейли отключил контроль — случаи "употребления" в этой части города Бюро не интересовали.

Присев за крошечный столик у окна, он заказал чашку мятного чая и принялся смотреть сквозь грязнющее стекло вниз, на улицу. Малоазийская атмосфера вседозволенности была обманчивой; торговцы отлично понимали: всему есть предел. Рекомбинантные ДНК; например, или радиоактивные изотопы были, безусловно, запрещены. Как и смертоносное оружие, только что приобретенное Бейли.

Настроив оборудование так, чтобы один из экранов взял крупным планом вход в магазин Кан, он спокойно принялся за чай, потягивая напиток через соломинку, вставленную в ротовое отверстие маски. В зале было тихо и почти пусто. За столом у входа двое подростков в мотоциклетных куртках тянули смешанное с водой пиво, да одинокая гейша листала телекнигу, поднимая порой взгляд — вероятно, ждала своего "кота". Послеполуденное время Малая Азия проводила в лености и тишине.

Бейли приказал оборудованию оголовника установить связь с домом. Аппаратура в квартире опознала хозяйский код и отозвалась:

— Одно сообщение для вас, Джим. От Шерон.

На одном из микроэкранов появилось лицо жены.

— Привет, милый! — Она улыбнулась; на щеках ее заиграли ямочки. Шерон сложно было назвать безупречно красивой черты ее лица были не слишком симметричны — однако в лице присутствовала очаровательная живинка. Светлые глаза, полный выразительный рот, черные волосы со стрижкой "пейдж-бой". — Я на работе. Только что с совещания. Похоже, есть хорошие новости. Приедешь домой, расскажу. Допоздна не задерживайся. Я тебя люблю.

Экран очистился.

Бейли прокрутил сообщение еще раз и стер. Шерон работала в KUSA, на правительственном телеканале, в отделе новостей, и уже месяц ожидала повышения. Значит, наконец-то? Она любила слегка заинтриговать его, заставив подождать информации до возвращения домой…

Он вспомнил свой дом в Гранада-Хиллс — бежевые оштукатуренные стены в тени эльмов и палисандров, цветущие кактусы во дворе, новые машины в подземном гараже. В сравнении с грязью и неряшеством Малой Азии все это казалось невообразимо далекой обывательской мечтой.

На тротуаре, у входа к Кан, притормозил подросток в одежде цветов местной банды. Оглянувшись по сторонам, он нажал кнопку звонка и скрылся внутри. Этот интереса не представляет, решил Бейли, и заказал еще чаю.

Прошел час. Посетителей в чайной прибавилось. Бейли заказал еще сандвичи с сасими — тонкие ломтики тунца на пикантном черном хлебе. Раздвинув ротовой клапан маски пошире, он, съел сандвичи и подождал еще.

Наконец перспективный объект появился: стройный человек целеустремленно пробивался сквозь толпу, таща за собой черный фибергласовый чемодан с перекосившимися углами и обшарпанной крышкой. Одет он был в голубой балахон, а лицо, подобно Бейли, скрывал под маской.

Бейли вскочил, скатился по лестнице, выбежал наружу и притормозил у какого-то лотка, не спуская глаз с грязной красной двери в заведение Кан. Минута, другая…

Наконец человек в балахоне вышел. Чемодан все еще был при нем, но теперь он держался прямо, словно чемодан заметно полегчал. Бейли начал быстро проталкиваться сквозь толпу, и вскоре оказался на пару шагов впереди объекта.

Взглянув на экран заднего обзора, он рассчитал все по секундам и резко обернулся. Плечо его ударило шедшего сзади чуть выше ключиц — как раз под подбородок. Издав невнятно-удивленный возглас, тот отшатнулся и, споткнувшись о ногу, подставленную Бейли, тяжело рухнул на тротуар, выронив чемодан. Крышка чемодана от удара о тротуар распахнулась.

Бейли поспешно наклонился, придвинув маску к маске противника.

— Извините, извините. Виноват. С вами все в порядке? — С этими словами он включил встроенные в оголовник камеры. Давайте, я помогу собрать.

— Не нужно. — Объект с трудом поднялся.

Однако Бейли уже склонился над чемоданом. Он ожидал, что чемодан окажется пуст — ну, в крайнем случае, в нем обнаружатся какие-нибудь деньги — но внутри лежали десять электронных модулей, запаянных в антистатические блистеры. Бейли рассматривал их, пока не запомнил серийные номера.

— Надеюсь, я вам ничего не сломал?..

Выхватив чемодан из-под его носа, объект грубо захлопнул крышку. Секунду стояли они — маска к маске — на переполненной улице, под люто палящим солнцем, затем объект повернулся и пошел прочь, не оглядываясь.

Бейли медленным шагом направился следом. Голубой балахон свернул за угол, на главную улицу. Через некоторое время объект сел в машину, припаркованную у подзарядочной станции. Прежде, чем экипаж успел смешаться с потоком транспорта, Бейли взял на экран номер. Крупным планом.

ЗАГАДКИ

Много позже, когда день уже исчерпал себя, и землю мягко укрыли длинные фиолетовые тени, Бейли правил на север по фри-уэю Сан-Диего. Дезертир направлялся домой под конвоем Большого Коммутатора.

Последние восемь лет, с самого окончания колледжа, ему приходилось подстраиваться под рабочий день с девяти до семнадцати, однако это до сих пор было малость непривычным. Как ни старался Бейли подладиться, такой распорядок ему не подходил — и все тут.

Сколько он себя помнил, всегда было трудно врастать в рутину. Пока он рос в маленьком калифорнийском городишке — был застенчивым тихоней, а таковые всегда медленно врубаются в общепринятые, с детства, казалось бы, заложенные во всех прочих, ритуалы. Он не встречался с несколькими девчонками одномоментно и никогда не являлся на свидания со всей своей футбольной командой. Он и учился-то весьма посредственно — мечтатель, глазеющий в окно и размышляющий, каким это образом насекомые общаются промеж собой, или отчего небо голубое, или сколько он будет весить, если окажется в центре земли. Это — вместо того, чтобы запоминать фамилии президентов США или "доброе утро" по-японски. Учителя жаловались не его невнимание, но это означало лишь, что мальчик задается посторонними вопросами, вместо того, чтобы сидеть тихо и смотреть себе учебную программу.

В восьмилетнем возрасте он откопал в соседском мусоре стародревний будильник. Почистив, он разобрал находку на части — просто ради удовольствия поглядеть, что у будильника внутри. Собрать будильник обратно для него интереса не представляло; вместо этого он, так и не разобравшись в механизме, рассортировал шестеренки, рычажки и пружинки по пакетикам, аккуратно каждый надписав.

Прошло почти двадцать пять лет — а он все так же задается вопросами и разбирает вещи по частям. Разница лишь в том, что теперь за это платят жалованье. Разгадывание загадок, постижение механики мира — вот что двигало Бейли, доставляя ему истинное наслаждение. Ловля преступников с последующим водворением оных за решетку, по зрелом размышлении, стояла не втором плане.

Он свернул на дорогу в Гранада-Хиллс и покатил мимо опрятных домиков, угнездившихся среди пышной растительности. Можно было поселиться ближе к центру, но правительственные субсидии делали жизнь в этом пригороде лучше лучшего, а общепринятые ритуалы, связанные с комфортом — чтение, беседы, сенсорный видео по вечерам, субботние походы по магазинам, воскресная нега в постели с факс-выпуском "Таймс" — нравились Бейли. Они иногда обеспечивали чувство, что он нашел-таки свое место.

Вот впереди показался и его дом, и он нажал кнопку на приборной панели, посылая сигнал подземному гаражу. Ворота разъехались, причем ржавые ролики их издали душераздирающий визг, и Бейли подумал, что воротами надо бы заняться. За ворота отвечал не он, но Бейли был свято уверен: работа будет выполнена гораздо лучше, если ее выполнить самому.

Въехав в гараж, он поднялся на два лестничных пролета и оказался у своей квартиры. Он чувствовал себя до восторга легко и свободно без тяжелого оголовника и пуленепробиваемого жилета, которые пришлось надеть, выходя "в поле". Охранная система опознала хозяина, дверь отворилась, и на Бейли хлынул поток громкой музыки, — нечто вроде детской песенки, исполняемой синтезатором — исторгаемый новой стереовидеосистемой, купленной две недели назад.

— Пап! — Бейли подхватил на руки подбежавшего сына четырехлетнего Дэймона — и крепко прижал к себе. — Па-ап, "Олл-Макдональд", — сообщил тот, извиваясь в объятиях. — Мамочка мне купила "Олл-Макдональд". Гляди!

Только сейчас Бейли узнал музыку.

— Ты хотел сказать, "Олд Макдональд"?

Пустив Деймона на пол, он встал перед стеной-экраном — и оказался в окружении коровок и цыпляток. По невероятно-голубому небу плыли кучерявые белоснежные облачка.

Дэймон встряхнул пульт дистанционного управления.

— Я сказал, что хотел. "Олл-Макдональд". Пойдем свинок смотреть!

Он нажал на кнопки; изображение поехало вперед, музыка заиграла сначала, зверюшки захрюкали и замукали, подхватывая свои партии.

Вздрогнув от неожиданности, Бейли поспешил ретироваться на кухню. Там он нашел Шерон, стоявшую у раковины и шинковавшую овощи. Тыльной стороной мокрой руки она отбросила волосы со лба и виновато улыбнулась.

— Он так хотел эту штуку, что у меня духу не хватило отказать. Потерпишь пока этот гвалт?

— Скрепя сердце.

Он привлек ее к себе и поцеловал. Малая Азия копошилась где-то на задворках сознания, однако включение в домашнюю жизнь почти свело ее на нет.

— Я освободилась пораньше, отпустила миссис Лонец, и взяла Дэймона с собой, по магазинам.

Бейли молча кивнул. Это входило в правила их с Шерон игры: если уж она продолжает хранить секрет, задавать вопросов напрямую не следует.

Она прикусила губу, щеки раскраснелись — Шерон явно была возбуждена.

— Я получила повышение, — наконец-то созналась она. Мой пробный репортаж понравился. Теперь больше не буду редактировать записи. Буду работу мэрии освещать.

— Правда? — Бейли поднял брови.

Она кивнула и заулыбалась еще шире:

— Теперь твоя жена — выдающаяся телевизионная персона.

Рассмеявшись, он снова прижал ее к себе. Он окинул взглядом свой дом, — свою жизнь, постепенно создаваемую ими обоими. Иногда жизнь эта казалась слишком хорошей, чтобы быть правдой, казалась чем-то вроде ловкого фокуса либо приманки в ловушке. Сжимая Шерон в объятьях, он словно бы крепко — так, чтобы никому было не отнять — прижимал к себе свое счастье.

"ДЕДУКТИВНЫЙ МЕТОД"

Пока Шерон укладывала Дэймона, Бейли устроился на диване, извлек из портфеля купленный у Кан пистолет и внимательно осмотрел его, избегая дотрагиваться до "спуска". Нержавейка была сварена на совесть, ничего не отогнуть и не разобрать — не дай бог включится какой-нибудь встроенный механизм самоуничтожения.

Он осторожно отложил пистолет на кофейный столик. К огнестрельному оружию Бейли был привычен, но эта штука внушала невольные опасения.

Подсевшая к нему Шерон поинтересовалась, что это такое муж притащил в дом.

— Похоже, тебе удалось выйти на источник. В Малой Азии, да? Как ты и думал?

Он кивнул.

— Кажется, дело близится к успешному завершению.

Шерон, не трогая пистолета, внимательно разглядывала его.

— Выглядит, как игрушка.

— Зато убивает лучше настоящего. Мгновенное прекращение деятельности мозга. Ни шума, ни клик, ни видимых причин смерти.

Шерон, с сомнением взглянув на пистолет, невольно подалась назад.

— А тебе разрешили брать его домой?

— Нет. — Бейли пожал плечами. — Но я не собираюсь его разбирать. Пока. Прослежу свою версию дальше.

Облокотившись о диванную подушку, Шерон сбросила туфли, и подсунула ноги под колени мужа. Взгляд ее был тревожным и серьезным.

— Расскажешь?

— Конечно.

Большинство следователей бюро не таскали работу домой и уж тем более не обсуждали ее с женами, однако Бейли не относился к большинству следователей. Как и Шерон — к большинству жен. Он очень ценил ее перспективы в журналистике и способность к критическому анализу.

Внимательно выслушав отчет о похождениях в Малой Азии, описание интерьера магазина Кан, Шерон заинтересовалась его решением установить наблюдение с противоположной стороны улицы.

— А клопа оставить было не проще?

— У Кан мог быть детектор. Не хотелось рисковать легендой.

— Но откуда ты знаешь, что он не соврал насчет новой партии? Ты мог весь день там сидеть и наблюдать.

Он в нетерпении поерзал. Его всегда злило, если он не мог найти чему-либо логического объяснения.

— Знаю. Я просто чувствовал, что сделать нужно именно так.

Она нежно рассмеялась, поудобнее умащиваясь на подушках.

— Мужская интуиция? Значит, ты сидел и наблюдал. А дальше?

Он рассказал о столкновении с человеком в балахоне и маске. Шерон в шутливом неодобрении покачала головой.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что твое подозрение ipso facto отменяет все его конституционные права? А как же с "несанкционированным обыском и арестом"?

— Никаких обысков, просто толкнул нечаянно, — с непроницаемым лицом ответил Бейли.

— Элементарно, Холмс. Значит, тебе удалось заглянуть в его чемодан. И — что?

— Электродетали. Модули памяти для компьютера. Причем я таких еще ни разу не видел. Судя по всему, объект доставил Кан оружие, а модули взял взамен.

— Слишком уж гипотетично, тебе не кажется? — Ее светлые, острые глаза словно пригвоздили его к дивану. — Может, он продать эти модули хотел? Или принес Кан что-нибудь другое. Другое какое-нибудь оружие. Вполне законное.

— Возможно и такое. Хочешь, поспорим?

Шерон наморщила нос.

— Фигу тебе. Скорее всего ты, как всегда, прав. — Она помолчала, еще раз проверяя все услышанное на прочность. Таков был обычай, которому оба следовали с истинным наслаждением. И что же было дальше?

— Проследил объект до машины и, когда он уехал, засек номер. Возможности подсадить в экипаж клопа не представилось. Вернувшись к себе, выяснил, что такого номера в списках не зарегистрировано.

— Значит, здесь тупик. А что с модулями из чемодана?

— По серийным номерам отследил — они из партии, бесследно пропавшей две недели назад. Считай произведение искусства, очень экзотические и дорогие. Чтобы получить к таким доступ, нужно работать в каком-нибудь закрытом проекте.

— Да уж. — Шерон минуту поразмыслила. — Странно, правда? Непохоже на пацана, ляпающего самодельные пукалки, чтобы добыть денег на очередную дозу.

— Это-то меня и заинтересовало.

Она еще немного подумала.

— Но тут, по-моему, тоже тупик. Кан скорее всего не знает своего поставщика. А если и знает — не назовет.

Бейли покачал головой. Начиналось самое приятное. Наступил его черед смаковать свою тайну.

— Поставщика я уже идентифицировал.

— Но… как это? — озадаченно спросила Шерон. — Ведь он был в маске.

— Сделал пару снимков. В инфракрасных лучах, и еще сканирование пучком ультразвука. Новинка. Наложили изображения одно на другое, увеличили — и реконструировали черты лица под маской. Тут, прежде всего, выяснилось, что это — не "он", а "она". Я переслал фото в отдел автомототранспорта, они его сличили со своими архивами картотекой водительских прав — и прислали три возможных варианта. Два я сразу смог отвести за несовпадением прочих физических признаков, а у третьей совпали и рост и вес. Розалинда Френч, биохимик, место работы "Норт-Индастриз", аэрокосмическая лаборатория в Лонг-Бич. Какие-то военные разработки.

— Гос-споди боже мой, — потрясенно ахнула Шерон. Ученый с допуском — и махинации с самодеятельным оружием?

— Нелепо, правда? — Бейли уставился в угол. Только, теперь до него начало доходить, на какую глубокую тайну посчастливилось напороться. — Наводит на размышления. Зачем человеку, которому очень даже есть, что терять, ввязываться в уголовщину?

— Но ты ведь выяснишь?

— Да. — Глаза Бейли сузились, точно высматривая предстоящий путь. — Я выясню.

СНОВА ДОМА

Выходя из Федерал-Эрлайнс Билдинг, она почувствовала внезапный страх. Сколько дурных воспоминаний связано с этими вот рядами кресел, сувенирными киосками, объявлениями о прибытии/отлете и звуками "Мьюзика"! Подростком она сновала, словно челнок, из одного дома в другой, от матери — к отцу и обратно… И ни один из двух домов не был ей родным. Бессчетное количество раз отец встречал ее здесь, в Лос-Анджелесе равнодушный, рассеянно-отстраненный; обнимавший, но никогда не целовавший и избегавший смотреть в глаза.

Юми увидела его сразу, едва выйдя из-под транспаранта "ПРИБЫТИЕ". Человек науки, такой возвышенный, стоял за спинами встречающих — высокий, худощавый, с резкими чертами лица и длинной, густой, пушистой шевелюрой. Точно такой, каким она помнила его с последнего раза. И не скажешь, что прошло целых шесть (или семь?) лет.

Он еще не заметил ее. Она колебалась, сжимая в руках сумку и думая, что изменить решение еще не поздно. Может, в кассах найдется одно место на ближайший до Гавайев. Сейчас она вполне поняла: не следовало ей сюда приезжать. Вообще не следовало. Не осталось для нее здесь ничего. Кроме боли.

Но он уже увидел ее и помахал рукой. Жест был угловато неуклюж — он никогда не отличался грациозностью. Если уж становишься придатком компьютера, подумала она, это на всю жизнь. Такие не меняются. Такие и умирают, не узнав, что такое — быть человеком.

Мысленно махнув на все рукой, она устало подошла в нему, стыдясь того, что ей не хватило духу повернуться и уйти. Он обнял ее за плечи и неловко привлек к себе.

— Юми. Большое спасибо, что ты приехала.

— Как твои дела? — вполголоса спросила она.

— Замечательно. А твои?

— В порядке.

Он повернулся и пошел вперед, — широко шагая, что значило, что ей не следует отставать. А вокруг друзья встречали друзей, родственники — родственников, смеялись, обнимали друг друга… Юми спокойно и сдержанно смотрела прямо перед собой. Лицо ее не выражало никаких чувств.

— Уже сколько лет этот аэропорт не ремонтировался. — Он с неудовольствием огляделся вокруг: грязный ковер, потемневшая плитка потолка, засыхающие в горшках пальмы. — Знаешь, я еще помню время, когда оно принадлежало "Пан-Ам"… Нет, TWA. А правительство никогда не имело подхода к ведению дел в авиаиндустрии. — Заметив, что она отстала, он остановился и оглянулся. — Может, мне взять это? — Последовал кивок на парусиновую сумку.

— Спасибо, я сама. — Она крепче сжала пальцы, точно он мог отнять сумку силой. — Она не тяжелая. К тому же, не думаю, что в данном случае рыцарство уместно.

Он, похоже, смутился:

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты ведь на пятьдесят лет старше меня.

Он вздрогнул, и Юми поняла, что зацепила за больное. Это обеспечило ей толику злобного удовлетворения. Хотя… Наверняка существует лучший способ отомстить ему за то, что он отказывал ей в чувствах.

Они подошли к выходу.

— Тебе нужно получить багаж? — натянуто спросил он.

— Нет. Разве ты не помнишь? Я всегда путешествую налегке.

— Да, конечно. Помню. — Теперь в голосе его звучало раздражение. — Но, Юми, я полагал, что в твоем — уже достаточно зрелом — возрасте можно бы несколько умерить… э-э… богемность.

Оба снова были в своем амплуа, точно и не расставались. Однако он играл свою роль лучше. Жестче — он вообще мало беспокоился об окружающих.

— Извини, что разочаровала, но я столь же богемна, как и прежде. А ты, отец? В тебе-то изменилось хоть что-нибудь?

— Да, — подумав, ответил он. — Некоторые существенные изменения — налицо. Поэтому мне и понадобилась встреча с тобой.

Снаружи, на стоянке, он отключил машину от подзарядного устройства и забросил ее сумку в багажник. Двигался он медленно и напряженно — еще медленнее и напряженнее прежнего — но для своих восьмидесяти с лишком все еще сохранял неплохую форму. Ну да, он же может позволить себе любые мыслимые медицинские услуги и постоянно делает зарядку, хотя удовольствия от этого не получает. Отец всегда рассматривал свое тело как некий механизм, за которым нужно ухаживать во имя существования разума.

Пока он выруливал со стоянки, оба молчала. Вставив свой кредит-диск в счетчик на выезде, отец вывел машину на дорогу к фри-уэю. Вскоре они неслись среди потока машин на север, по верхнему уровню, маленькая машина стала частью полноводной стальной реки, зажатой в бетонном русле. Слева от трассы открывался вид на океан — то есть, по крайней мере, на дамбу Санта-Моника. Конструкция заметно подросла, опережая на шаг постоянно повышающийся уровень моря.

Юми снова перенесла внимание на хай-уэй. Отец водил машину по-лихачески, резко перескакивал с полосы на полосу, и это заставляло нервничать.

— Ты был так загадочен, когда звонил мне, — заговорила она, чтобы развеять напряжение. — Словно случилось что-то серьезное.

Ответ последовал не сразу. Молчание длилось так долго, что Юми уже начала сомневаться, была ли услышана.

— Знаешь, мы с тобой никогда не были особенно близки, сказал он наконец. — У меня было очень много времени, чтобы подумать над этим, и я пришел к заключению, что грех тут был, в основном, мой.

Юми раскрыла было рот для ответа, но поняла, что отвечать ей нечего. Он всегда избегал прямого разговора о расхождениях меж ними. Окружать разделяющую их брешь забором из препираний куда более в его стиле.

— Твоя мать хотела иметь детей. — Он заговорил быстро, словно желая поскорее выложить все и покончить с этим. Кацуко была женщиной определенной, и переубедить ее — в чем бы то ни было — было весьма нелегко. Я был уверен в своей компетенции, как отца, и согласился. — Он покачал головой, плотно сжав тонкие губы. — Мне, Юми, следовало поговорить с тобой на данную тему гораздо раньше. К сожалению, я этого не сделал.

Она была сбита с толку. Без ее согласия, без всяких прелюдий отец поменял наиглавнейшие правила их игры.

— Недавно я понял, что мне нужно достичь с тобой некоторого взаимопонимания, — продолжал он. — И, если я не улажу этого сейчас, потом может оказаться слишком поздно.

— Понятно, — сказала Юми, не зная, стоит ли верить. Однако… — Ты говоришь так, словно… С тобой все в порядке?

Последовала еще одна долгая пауза.

— Нет. Мне поставлен диагноз — опухоль спинного мозга. Даже теперь, при всех технических достижениях, случай неоперабелен. — Он предостерегающе поднял руку. Пожалуйста, давай не будем обсуждать варианты ухода и лечения. В частности; избавь меня от лекций по альтернативной медицине. Я смирился, Юми, и перед смертью желал бы лишь привести вещи к некоему подобию упорядоченности. Ты можешь помочь мне в этом?

— Конечно.

Слово вылетело само собой. Она не знала, что тут и думать, а уж тем более — что нужно говорить.

— Прости, — сказала она. — Понимаю, звучит не слишком-то, но мне действительно нужно прощение.

Несколько секунд он смотрел на нее. Она заглянула в его лицо. И даже сейчас отец был для нее загадкой… Собственную, близкую и неотвратимую, смерть описывает сухо и прозаично, словно досадный сбой оборудования… Никогда прежде он не раскрывался перед ней настолько, однако она заметила отстраненность в его глазах.

ИДИЛЛИЯ

Несколькими часами позже они свернули с прибрежной дороги на грунтовую, с глубокими колеями, уходящую в поросшие лесом холмы. Послышалось пение птиц, в воздухе повеяло лесом. Машина все выше и выше взбиралась на холм; показались разбросанные среди деревьев хижины-самостройки. Большинство местных вели свой род от хиппи-почвенников, решивших вернуться "назад, к истокам" и поселившихся здесь семьдесят лет назад, в шестидесятых прошлого века.

Машина прошла несколько крутых поворотов, по днищу тарабанили камешки и комья грязи. Миновали шеренгу почтовых ящиков; на последнем, принадлежащем ее отцу, черными стройными буквами было написано: "Лео Готтбаум, скромный отшельник. Новые веяния, объекты и образы внешнего мира не интересуют".

Энергонакопители автомобиля были почти истощены, и последний крутой подъем он одолел медленно. Наконец, выехав из лесу, они миновали два бетонных столбика по обочинам, за коими лежала небольшая полянка, поросшая высокой травой. Прямо по курсу лежал стальной геодезический купол, волдырем вспухавший на округлой вершине холма; стеклянные грани его сияли красным и оранжевым в лучах заходящего солнца. Неподалеку возвышались две стальные башенки; одна была унизана фестонами тарелок спутниковой связи и коротковолновых антенн, другая же — трехлопастными ветряками, лениво рассекавшими воздух.

Отец остановил машину подле двух других электроэкипажей и старого джина с бензиновым двигателем внутреннего сгорания. Юми вышла наружу, обрадованная возможности размять ноги. Вокруг уходили вдаль покатые лесистые холмы, а вдали, под золотистыми по краям облаками, отливала красной медью поверхность океана. При всей чуткости и беспощадности к недостаткам, Юми решила, что вид — просто идиллический. В воздухе посвистывали лопасти ветряков; чуть слышно гудела ведущая к дому линия электропередачи. Куда ни взгляни, всюду вторгается техника…

— Идем? — спросил он.

Она размышляла.

— А мой сад?..

— …вероятно, все еще на месте.

— Я только взгляну.

Она отправилась на южную сторону холма, за бетонную площадку с соляр-панелями, непрестанно ловящими лучи солнца. Давным-давно она отгородила себе небольшой участок на границе отцовской земли — садик настоящих, органических овощей, обведенный оградой из белых, округлых валунов.

Теперь он почти зарос высокой травой и куманикой. Она присела на корточки, вообразив себя маленькой, нерешительной десятилетней, ищущей подлинности, копаясь в порошковом компосте… Юми вздохнула. Даже сейчас, на тридцать-то первом году жизни, отец все еще заставляет ее чувствовать себя ребенком.

Тихий механический щелчок прервал ее размышления. Звук, казалось, исходил от опушки леса, что лежала всего в десятке футов от нее. Вот еще один щелчок — и на сей раз Юми обнаружила его источник. Бетонный столб пяти футов в толщину возвышался меж деревьев, выкрашенный, чтобы не выделялся, в грязно-оливковый цвет. Отодвинувшись к меже, она разглядела черный круглый предмет, похожий на ружейное дуло. На вершину столба была водружена камера в тяжелом стальном кожухе. Она лениво поблескивала линзами, медленно поворачиваясь из стороны в сторону.

ТЕМНОТА

Под гостиную была отведена половина купола, и всю ее заполняло компьютерное оборудование, запасные клавиатуры, принтеры, мониторы, платы ОЗУ, стародревние CD-ROMы, большущий телевизор с плоским экраном, виртуально-реальностные приспособления, акустическая стереосистема, стопы журналов, технической документации, рукописных заметок, невскрытой корреспонденции… Юми остановилась в дверях, осматривая комнату. Здесь почти ничего не изменилось — разве что железяк поприбавилось.

Отец, сидя перед одной из систем, говорил по телефону:

— Отлично, Джереми. Потеря функций сведена к нулю?! Да я и мечтать не смел… Да. Да, конечно. Остается лишь пожелать тебе получить награду по заслугам.

В голосе его слышалась теплота. Более того, восхищение! И это, как обычно, задело Юми.

— Разумеется. Распечатку эту ты мне мылом перешли. Только давай придерживаться проверенной шифровальной процедуры, хорошо? Не хотелось бы на данной стадии вляпаться.

Лео Готтбаум прекратил научную деятельность десять лет назад, уйдя на пенсию из лаборатории в Лонг-Бич, но неизменно продолжал работать в своем куполе, забавляясь с привычными игрушками компьютерами, дискетами… И даже сейчас он был так поглощен болтовней на техническую тему, что не замечал присутствия дочери.

— Значит, это ты довел до ума. Да-да, я тоже. Еще раз большое спасибо за помощь.

Повесив трубку, отец обернулся и встретился с ней взглядом.

— Юми… — Он несколько замялся. — Я говорил с Джереми Портером. Возможно, ты помнишь его.

— Толстячок с лохматой черной бородой?

— Да. Можно охарактеризовать его и так. А можно говорить о нем, как об одном из самых одаренных компьютер-сайентистов; это зависит от системы ценностей говорящего.

Не поддаваться на провокации. Не ввязываться в спор. Юми сменила тему:

— Я спускалась к лесу и видела твою новую… охранную систему, если я не ошибаюсь.

И вновь — легкое колебание.

— Да. Мне следовало предупредить тебя.

Она в замешательстве смотрела на отца.

— Ты боишься, что кто-то не поленится влезть сюда и стащит твои машины? Или — что?

— Видишь ли… Думаю, при теперешнем положении дел мне действительно мало проку от охранной системы.

Он иронически улыбнулся.

Юми поняла, что вновь напомнила отцу о болезни и неизбежно надвигающейся смерти. Сколько же ему еще осталось? Будет ли смерть мучительной? Очень хотелось спросить, но заговаривать об этом было страшно.

— Наверное, надо бы приготовить ужин, — сказала она, отводя глаза.

— Превосходно! — сказал он так, словно идея приготовления ужина была неожиданно свежей. — Ты, верно, все еще сторонница вегетарианства? Кажется, у нас есть несколько соевых пирожных и немного овощей. Хотя они, скорее всего, радиоактивны и, пожалуй, выращены не на органике.

Юми понимала, что он дурачит ее, но не была в этом уверена. Лучше не обращать внимания.

— Хорошо, — сказала она, ретируясь на кухню.

Вскоре столик у окна был сервирован бумажными тарелочками. Глиняных, некогда сделанных ею, на месте не обнаружилось может, разбились, а может, он просто выбросил их. Отец никогда не проявлял интереса к домашнему хозяйству.

Порывшись в буфете, Готтбаум отыскал запыленную бутылку красного вина.

— Пожалуй, стоит устроить праздник, — сказал он, методически, словно настраивая лабораторное оборудование, орудуя старым штопором.

— Что же мы будем праздновать?

— Твой приезд. — Он разлил вино в два относительно чистых акриловых стакана. — И, честно говоря, мен очень порадовали новости от Джереми. Все это время он работал над моим старым проектом "Лайфскан". И вот, наконец, подтвердил некоторые идеи, выдвинутые мной тридцать лет назад.

— Значит, ты счастлив, — сказала она, не понимая, как его — в его-то состоянии — вообще может что-то волновать.

Взглянув на отца, она сделала большой глоток из стакана и приступила к еде. Ей не нравилась его манера есть, поглощая пищу быстрыми, механическими, экономично-равнодушными движениями.

Свет, реагируя на наступление темноты, включился сам собой, и она подняла взгляд. В куполе стояла необычайная тишина, и только сейчас Юми поняла, почему.

— А где Сэм?

— А-а, Сэм… — Отец прожевал, проглотил и отложил вилку, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Сэм, как ни жаль, недавно умер.

— О-о… — Откуда-то изнутри поднялась волна грусти. Жалко. Прекрасный был пес. Просто прекрасный.

— Ну, видишь ли, он был очень стар, — Готтбаум сделал неопределенный жест. — Выпадение зубов, проблемы с почками…

Глаза ее сузились.

— То есть, ты его усыпил?

— Что ж… Так было лучше всего. У него было недержание. Это, знаешь ли, не слишком удобно.

В голосе его слышалось нечто жестокое и даже презрительное. Кожа Юми покрылась мурашками. Она всегда подозревала, что отец держал пса не из-за любви к нему в обычном смысле — скорее, как экземпляр полуразумного существа, чье поведение представляло для него интерес.

— Юми, здесь вовсе не из-за чего расстраиваться, продолжал он. — Смерть была безболезненной, и в собачьем раю ему будет гораздо лучше.

— Ты так считаешь, отец? — Злость нарастала слишком быстро, и Юми не смогла совладать с собой. — Что ж; пока не поздно, ты… имеешь возможность проверить свою гипотезу на себе.

Воцарилась тишина. Юми редко шла против отца в открытую, и он, похоже, был удивлен.

— Ты хочешь сказать, что я попаду туда же, куда и он? Отец неожиданно рассмеялся — громким, надтреснутым смешком.

Злость ее мигом сошла не нет, сменившись стыдом.

— Извини. Не стоило так говорить.

— Нет-нет, не извиняйся. Ты абсолютно права. — Он проницающе взглянул на нее. — Сэм умер, и я умру, и даже ты, кстати, тоже однажды умрешь. Это — факт, простой и очевидный. Стоит всерьез расстраиваться?

ВЫЛАЗКА

Вот такие минуты, думал Бейли, так обычны и вместе с тем совершенно неповторимы… Он лежал в кровати и из-под полуопущенных век смотрел на свою жену. Сквозь красные занавеси пробивался неяркий свет. Шерон, стоя перед зеркалом, застегнула блузку, запустила пальцы в волосы и отбросила их назад, влезла в брюки и надела туфли. Ему нравились ее быстрые, точные движения, подбородок, рот, грудь…

Подойдя к кровати, она поцеловала его в лоб. Волосы ее щекотно упали на лицо Бейли. Повеяло ароматом духов.

Он вскинул руки и притянул ее к себе.

— С добрым утром.

Она отстранилась, чтобы лучше видеть его, и нахмурилась в притворной серьезности.

— Эй, ты уже не спал?

— Не могу отрицать.

— Подсматривал? — Она склонила голову; ямочки заиграли на ее щеках. — Ведете наблюдения, агент Бейли?

— Слежу за передвижениями. — Он еще раз поцеловал ее.

Она рассмеялась и погладила ее небритую щеку.

— Что ж, мистер Холмс, время — девятый час; у меня сегодня, в мэрии, интервью с членами муниципального совета. А ты — как?

— У меня сегодня опять работа на выезде.

— Будешь проверять свою ученую-подозреваемую? Розмари… или как?

— Розалинда Френч. — Бейли спустил ноги на пол.

— Помнится, ты однажды говорил, что в аэрокосмических компаниях собственная служба безопасности.

— Оборонное Бюро Расследований. Да, здесь налицо нарушение их прерогатив. В деле фигурируют пистолеты, значит, я уже влез в сферу деятельности Бюро Алкоголя, Табака и Огнестрельного Оружия. Все было бы куда проще, держись я своего узкого профиля и…

— …сферы своей компетенции?

— Именно. Как я, по-твоему, буду отчитываться?

Он прошел в смежную ванную комнату и включил душ.

— Ма-ам! — позвал Дэймон из гостиной. — Ма-ам, миссис Лонец пришла!

— Ч-черт, — вздохнула Шерон, — я все еще не заплатила ей за прошлую неделю.

— Я сделаю! — отозвался Бейли, перекрикивая шум льющейся воды.

— Спасибо. Джим, ты слышишь меня?

— Нет. Вода шумит.

— Осторожно там! — прокричала она.

Через полчаса после ухода Шерон он, держа в одной руке стакан с растворимым завтраком, стучал другой по клавишам своего домашнего компьютера, из гостиной — который раз подряд гремела "Олд Макдональд Фарм", а Дэймон, перекрывая музыку, объяснял миссис Лонец, как звать вон ту зверюшку, и вон ту, и вон ту… Еще один обычный будний день, подумал Бейли, сгружая фамилии и личные номера служащих "Норт-Индастриз" с компьютера в свой компад и запихивая последний в кейс.

В идеале следовало бы уведомить о своем визите прямо сейчас, но жизнь, как известно, далека от идеала. Вопли протеста супротив принудительного выключения "Олд Макдональд" будут еще хлеще самой видеоигрушки. Значит, звонить придется с дороги. Пожалуй, только в машине он может побыть немного в мире и покое.

Оставив Шерон записку "я люблю тебя" в мессэйдж-базе, он вышел в гостиную.

— Папа-а! — Дэймон, оторвавшись от стерео, пошлепал к нему с плюшевым медведем в руках. — Пап, почини его! Почини!

Бейли проглотил остаток своего завтрака, поставил стакан на обеденный стол и опустился на корточки перед сыном.

— Что стряслось?

— Говорящий Тедди не хочет говорить!

Дэймон шлепнул медведя об пол.

Бейли поднял игрушку и сжал. Медведь издал жалобный скрип.

— Наверное, его нужно просто подзарядить. — Хотя, подумалось ему, вряд ли эта штука так часто нуждается в подзарядке. К тому же, когда запас энергии на исходе, она должна говорить: "Будь добренький, подзаряди меня!"

Дэймон заглянул ему в лицо:

— Ты его можешь починить?

— Попозже, — кивнул Бейли.

— Вечером?

— Да, вечером. А сейчас мне пора. Обними-ка меня!

Дэймон вежливо обнял отца за шею. Покончив с ритуалом прощания, Бейли двинулся на выход.

— До свидания, миссис Лонец. По служебному телефону меня сегодня не будет, но, если возникнет необходимость, можете звонить на карманный.

Просто одетая леди с достоинством кивнула.

— До свидания, мистер Бейли.

— Пока, пап!

Захлопнув за собой дверь, Бейли скатился по лестнице в гараж, и звуки "Олд Макдональд" постепенно затихли за спиной.

Утряска визита в "Норт-Индастриз" заняла почти все полтора часа езды. Бейли терпеть не мог ритуалов "подтверждения личности", "консультации с начальством" и "убеждения в полезности сотрудничества". Слишком многое здесь перекликалось с детством — он физически ощущал, что заранее исключен из всех компаний и клубов, создаваемых сверстниками. В конце концов вечный одиночка понял: с организациями нужно общаться с позиции силы.

В конце концов он пробился к помощнику управляющего техчастью и добился ответа, что такой "визит экспромтом" обязательно надлежит утвердить свыше. Испрашивать же утверждения надлежало у полковника Эллиса Хортона, заведующего лабораторией.

К счастью, Хортон начинал работу в восемь и был уже на месте. К несчастью, он оказался бюрократом старой выучки и факсам даже кодированным — не доверял, предпочитая, чтобы документ, заверенный нужной подписью, был доставлен верным курьером. В озлоблении, Бейли уломал секретаршу Хортона позвонить в Лос-Анджелесское отделение ФБР, откуда, в подтверждение его личности, на ее терминал перебросят его личное дело. В свете этого завлаб согласился пожертвовать получасом служебного времени.

УПУЩЕНИЯ, НАРУШЕНИЯ, НЕСОБЛЮДЕНИЯ

Исследовательский комплекс представлял собой группку бурых, кирпичных двухэтажек, окруженных поросшими травой холмиками и купами деревьев. Выглядело это все как-то до рахитичности скромно. По периметру комплекс опоясывала железная сетчатая ограда, увенчанная колючей проволокой. Дополняли картину караульные вышки и громадные красные надписи, предупреждавшие незванных посетителей о свирепости роботов охраны. Вкупе все напоминало лагерь для заключенных, несколько облагороженный разнообразием ландшафта.

У главных ворот Бейли пришлось предъявить жетон ФБР. Прежде, чем смилостивиться и вручить гостевой значок, его еще сфотографировали и дактилоскопировали. Только после этого он был пропущен на территорию.

Вооруженный охранник провел его строго-бежевым коридором в пустую маленькую приемную, где за текстовым сканером сидел секретарь. Сверившись по интеркому, тот ввел Бейли в кабинет Эллиса Хортона.

Здесь строгость кончилась. Стены были облицованы мореным дубом, на полу лежал восточный ковер, два кожаных кресла были повернуты к массивному столу красного дерева. В одном углу стоял американский флаг, в другом — каучуковое деревце. Одна стена полностью отведена была под фотоснимки в рамках: Хортон пожимает руки генералам и сенаторам; Хортон перерезает ленточку, открывая новый конвейер дистанционно-пилотируемых экипажей, Хортон, положивший руку на крыло самолета-снаряда… Интерьер Аэрокосмический традиционный, подумал Бейли. Не кабинет музей боевой славы…

Хортон оказался крепким шестидесятилетним мужиком, высоким и слегка сутуловатым, со щекастым лицом и без единого волоса головой. Стоял он уверенно, широко расставляя ноги, точно данный кабинет являлся участком фронта, находящимся под его личным командованием. Он сжал руку Бейли и испытующе взглянул на него.

— Доброе утро. — В устах полковника приветствие выглядело так, словно он вполне был при необходимости любой ценой сделать данное утро добрым. — Присаживайтесь.

Вернувшись за стол, он умостил свое облаченное в светлый полосатый костюм тело в старинное, обитое кожей вращающееся кресло и выбрал одну из вересковых трубок с подставки, расположенной о бок со старинным пресс-папье.

— Должен сказать, мы, как все здравомыслящие люди, стараемся предупреждать возможные недоразумения заранее, — сказал он, тщательно набивая трубку.

— И я на вашем месте потупил бы так же, полковник, сказал Бейли со всей возможной вежливостью.

Он понимал: старые армейцы наподобие Хортона ожидают в свой адрес известного почтения. В то же время ему, Бейли, отнюдь не следовало брать извиняющийся тон — это полковник сочтет за проявление слабости. Бейли терпеть не мог работать с военными: слишком много ходят вокруг да около в поисках наивыгоднейшей позиции, слишком много неписанных правил поведения… Чтобы не сесть второпях в лужу, следовало держаться самым осторожным образом и ни в коем случае не спешить.

Хортон принялся раскуривать трубку. Операция потребовала множества времени и спичек из настоящего дерева и серы.

— Так в чем же дело? — спросил наконец Хортон.

Бейли подался вперед, устанавливая контакт "глаза в глаза".

— Кратко говоря, полковник, мой отдел получил косвенные доказательства того, что один из ваших работников — а именно Розалинда Френч — может быть замешана в делах, несовместимых с ее допуском.

— Френч? — Казалось, обвинение оскорбило лично Хортона. — Я всегда полагал ее женщиной кристальной честности.

Напыщенный тон и показная чопорность раздражали Бейли. Заведующий лабораторией — название неподходящее: ведать он ничего не ведает и знать не знает, а почти все свое время тратит на выбивание ассигнований из Пентагона. Истинное его назначение — клянчить дотации и пробивать контракты.

— Я веду лишь предварительное расследование, полковник, обдуманно-небрежно сказал он. — Формально обвинение пока не выдвинуто. Исходя из этого, я не хотел бы, чтоб данное обстоятельство как-то повлияло на доктора Френч. — Он сделал паузу. — Естественно, я равным образом не хочу ставить ее в известность обо всем.

— Понимаю, — кивнул Хортон.

— Тем не менее, расследование необходимо.

В последний раз пыхнув трубкой, Хортон отложил ее. Подавшись вперед, он сложил руки на пресс-папье.

— Что ж, мы всегда сотрудничаем с вашими коллегами. Говоря без обиняков, мы заботимся о безопасности не менее, чем вы. Он говорил с неподдельной, однако нудной искренностью. — Но чего же конкретно вы хотите?

Вот это было более обещающим. Бейли решил дать разъяснения.

— Для начала я хотел бы узнать, была ли доктор Френч на рабочем месте вчера, между двенадцатью и четырнадцатью. Также я хотел бы знать, была ли она — либо кто-нибудь из ее группы — замечена в каких-либо значительных проступках. Вообще, все, что бы то ни было.

Хортон сощурился, словно отмеряя порцию искренности для Бейли.

— Вчера ее не было, — неохотно, раздумывая, что он на самом деле выдает, если выдает, отвечал он. — Я пытался отыскать ее, и мне сказали, что она отсутствует по состоянию здоровья. — Он почесал подбородок. — Что же до проступков — тут, наверное, стоит упомянуть одно. — И это одно явно не доставляло завлабу удовольствия. — На протяжении последнего года из ее лаборатории пропадало оборудование. Фактически, наша служба безопасности хотела провести инвентаризацию — знаете, бирки с номерами, двойная проверка требований, все как обычно. Но я сказал, что у нас нет времени на подобную чепуху.

Он махнул полной рукой, точно отгоняя муху.

Бейли молча кивнул, словно сочувствуя. Ничего, пусть колется дальше, это — только начало.

— Насколько я могу судить, случай тривиальнейший. Возможно, это вовсе не пропажа. Ученые работают с увлечением, допускают порой небрежность — затеряли, засунули… Через пару месяцев все отыщется, — Хортон откинулся на спинку кресла. — Но — вы спросили, я ответил.

Да уж, инвентаризация бы очень не помешала, подумал Бейли. Хортон ошибается: данный случай далек от казуса с рассеянным профессором, запамятовавшим, куда дел горстку деталей.

— Мне хотелось бы познакомиться с доктором Френч и ее группой. Просто ради личного впечатления. Но, понимаете ли, это не должно выглядеть так, точно расследование идет полным ходом.

Хортон скривился.

— Да, выразились вы достаточно ясно… Однако — что у вас имеется на нее?

Под его жестким взглядом Бейли чувствовал себя крайне неуютно, однако пересилил желание отвести глаза.

— Доктор Френч была замечена в возможно незаконном деянии. Вот все, что я на данный момент могу вам сказать.

Хортон забарабанил пальцами по столу.

— Что ж… Думаю, вас можно представить ей, как ревизора из нашей головной конторы в Сан-Диего, прибывшего для выявления отклонений от правил компании.

Учет рабочего времени, платежек и тому подобного. Это вас устроит?

Бейли, ожидавший куда меньшего, не спеша кивнул.

— Судя по всему, вы и прежде имели дело с подобными ситуациями? — спросил он.

— Однажды. Давно. Без всякой связи с Френч, — резко ответил Хортон.

— Под каким именем вы хотите представить меня?

— Та-ак… Ричард Уилсон. Он числится по отделу безопасности в Сан-Диего. И, насколько я знаю, никогда здесь не бывал.

— Замечательно.

Столь легкая капитуляция Хортона удивила Бейли. Наверное, полковник всерьез озабочен этими "пропажами" — могут ведь и самого за жопу взять — однако достаточно уверен в своих подчиненных, раз соглашается на проверку их сотрудников ФБР.

— Еще одно, полковник. Могу я — хотя бы в общем войти в курс работы Френч?

Хортон издал отрывистый смешок.

— Я полагал, у вас знают все обо всем.

Бейли принял выражение почтительного признания своего упущения.

— В данном случае у меня, боюсь, просто нет времени запрашивать исчерпывающий ответ у методистов моей группы.

— Что ж, ведь допуск у вас есть? Естественно, по долгу службы. Хорошо. Думаю, я могу ввести вас в курс дела. Я распоряжусь, чтобы мой зам переслал описание проекта в ваш кабинет во второй половине дня. Это вас устроит? И отлично. Идемте.

ВОКРУГ ДА ОКОЛО

Хортон провел Бейли застекленной галереей в соседнее здание, сказав через плечо:

— Исследования проводятся в этом коридоре.

Вслед за ним Бейли спустился по лестнице, и, миновав еще один коридор, они подошли к металлической двери, обозначенной лишь номером. Полковник набрал на кодовом замке комбинацию цифр, распахнул дверь и щелкнул выключателем.

Бейли увидел комнату без окон, около двадцати квадратных футов, с голым бетонным полом и белыми шлакоблочными стенами. Металлические, до потолка, стеллажи были набиты коробками и папками. В центре стояло нечто массивное, упакованное в пластик. Пахло сухой пылью. Прямо-таки мавзолей высокой технологии…

Тщательно заперев дверь, Хортон развернул стоявший в центре предмет. Корпус его, размером с холодильник, был сделан из черного анодированного алюминия и сужался от четырех футов в основании до двух у вершины. Венчал механизм купол, оборудованный многочисленными аудио- и видеосканерами. По сторонам располагались членистые "руки", и стоял агрегат на четырех толстых резиновых колесах. С виду — самоделка; очевидно, модель собрали в спешке.

— Проект "Лайфскан", — начал Хортон, — был основан доктором Лео Готтбаумом в 1999-м году. — Он поднял бровь. — Слышали о нем?

Бейли не любил, когда его подозревали в техническом невежестве.

— Готтбаум, лауреат Нобелевской премии конца девяностых, за исследования в области искусственного интеллекта.

— Совершенно верно. — Казалось, Хортон был раздражен, словно Бейли нарушил его прерогативу. Откашлявшись, полковник слегка повысил голос. — Готтбаум работал у нас над системами передачи образов — визуализация цели, визуальная разведка и тому подобное. Но главной его задачей делом всей жизни, был ИИ, способный проявлять инициативу и оценивать ситуацию.

Бейли призвал себя к терпению.

— Продолжайте.

— Над этой проблемой работали многие — и работают, кстати, по сей день. Но Готтбаум доказал, что нашел кратчайший путь к решению. Вместо того, чтобы создавать систему методом тыка, он украл решение у самой матушки-природы. Цель проекта "Лайфскан" — получение полной, нейрон к нейрон, копии мозга животного. Идея, конечно, не нова, но лишь ему в то время хватило ума убедить Министерство Обороны дать под нее ассигнования. В достаточном количестве.

Бейли сдвинул брови.

Он действительно считал, что сможет скопировать весь мозг целиком? Все нейроны, ганглии, электрохимические фазы?

Хортон позволил себе легкую самодовольную улыбку. Похоже, размах проекта полностью соответствовал его армейскому кредо: "Если надо, то смогем!"

— Начинали с мозга курицы, хотя, конечно, даже он состоит из нескольких миллионов нейронов. Всей вашей оставшейся жизни хватило бы только на рисование его схемы.

— Но эта машина на колесах… Предполагалось, что…

— О да. APVENT. — Хортон сделал паузу, наслаждаясь возможностью заставить Бейли подождать расшифровки аббревиатуры. — Автономный Демонстрационный Экспериментальный транспорт с Нервно-клеточной Топологией. Предполагалось, что машиной будет управлять их искусственный мозг. Ее сделали в пятом году для показа руководству — ради создания видимости наличия результатов.

— Тогда как результатов не было?

Хортон отвернулся к машине и принялся тщательно оборачивать ее пластиком.

— Подход Готтбаума был фундаментальным и многоцелевым. Я всегда это говорил и скажу сейчас. — Он явно оборонялся, словно давным-давно прозакладывал за эти исследования свою репутацию и, даже будучи загнан в тупик, не мог позволить себе потерять лицо. — Беда в том, что люди требуют сразу всего и побольше. В то время, как Готтбаум ушел на пенсию, и его сменила Розалинда Френч, конгресс срезал нам фонды. И как раз в тот самый момент, когда проект только начал давать некие ощутимые результаты. В настоящий момент в штате проекта — всего четыре должности. Хотя прогресс — и, надо сказать, ощутимый — был налицо. Блестящие умы. Однако, должен вас предупредить, могут показаться несколько… нонконформистами. Идемте, я вас представлю.

Бейли вышел в коридор и подождал, пока завлаб, следуя ритуалу, убедится, что замок надежно заперт. Затем они спустились еще на пролет, оказались в холле и прошли еще в одну дверь. Бейли, как всегда при смене стадии развития дела, чувствовал здоровое, возбуждающее предвкушение. Здесь, в этой лаборатории, находилась женщина, которую он видел выходящей от Кан, которой взбрендилось рискнуть работой и репутацией ради… Ради чего же?

Хортон отворил дверь. За нею была комната с высокими потолками, переполненная оборудованием. Металлические корпуса тускло поблескивали в неярком свете, льющимся в помещение сквозь высокие окна. В помещении работали четверо. Услышав, как отворилась дверь, они смолкли и подняли настороженные взгляды, словно лесные звери, почуявшие чужака. Никто ничего не сказал. Слова были не нужны.

Хортон не подал виду, что заметил смену атмосферы.

— Доктор Френч, — обратился он к высокой женщине, стоявшей у цилиндрического резервуара посреди лаборатории. Можно вас на минутку?

Отложив карманный компьютер, она направилась к ним.

— Слушаю вас, полковник.

Бейли рассматривал женщину. Пять футов десять дюймов, вес вероятно, фунтов сто сорок. Сложение, несомненно, то же, что и у фигуры под балахоном. Черты лица — соответствуют фотокомпозиту. Вот и снова они лицом к лицу… Без приват-маски он вдруг ощутил себя полностью уязвимым, хотя она, вероятно, никакого представления не имела о его личности. Она осторожно, оценивающе, взглянула на него; Бейли выдержал нейтрально-вежливое выражение.

Трудно было поверить, что это — именно она. Сама осанка ее, не говоря уже о манерах, несмотря даже на белый халат, была проникнута воспитанностью, достоинством и благородством. С виду она совершенно владела собой, однако от Бейли не ускользнули несколько резких движений глаз и напряженность мелких мускулов у рта. Ее явно что-то нервировало.

Хортон указал на Бейли:

— Это… э-э… мистер Ричард Уилсон, ревизор из головной конторы. Он приехал, дабы посетить некоторые лаборатории просто в порядке контроля за соблюдением правил. А это доктор Френч, ведущая проект "Лайфскан".

Бейли отметил, что плечи ее почти неуловимо вздрогнули; чужак был идентифицирован, и напряжение явно спало.

— Рада познакомиться, мистер Уилсон, — сказала Френч.

Голос ее звучал безупречно, точно она некоторое время специально занималась его постановкой. Твердо, по-деловому, пожав Бейли руку, она обратилась к Хортону:

— Это как-либо связано с теми модулями памяти?

Хортон смутился. Похоже, он относился к ней настороженно: вероятно, столь жесткая и прямая женщина оскорбляла его архаичные представления о рыцарстве.

— Нет, почему же, — сказал он. — Этого частного случая я мистеру Уилсону не передавал.

— Видите ли, я только что отправила вам объяснительную, перебила она. — Сегодня утром модули нашлись. Вот они. Она указала на верстак.

— О. Действительно.

Хортон, а вслед за ним и Бейли, прошли к верстаку. На белой пластиковой столешнице лежали десять блистеров. Бейли отметил, что серийные номера совпадали с зафиксированными вчера на улице. Сомнений быть не могло: вчера она пыталась продать их, а затем принесла обратно и, следовательно, лжет.

— Завалились за тот стеллаж в углу, — продолжала Френч, степенно взирая на Хортона. — Так получилось оттого, что между стеллажом и стеной — щель примерно в полдюйма.

— Вот как? — Хортон кивнул самому себе. — Что ж, я рад, что они нашлись. Очень рад. — Он обратился к Бейли. Вот видите, я был прав. Никаких пропаж. Всего лишь некоторая небрежность в регистрации инвентаря.

— Фактически, дело не в небрежности, — спокойно возразила Френч. Не любит она завлаба, ох как не любит, подумал Бейли. И вообще ненавидит всех, имеющих власть являться сюда с проверками. И тон и жесты ясно давали понять: уж ЕЕ-то следовало бы оградить от столь мелочных подозрений. — Просто мы были очень заняты и не могли уделять много времени мелочам.

Она сделала легкий намек на пожатие плечами.

Тем временем Бейли пытался классифицировать ее выговор. Наверное, Бостон, подумалось ему. Смягченный Калифорнией, однако эта резкость — олд уорлд, олд мани — еще осталась. И ждет она, значит, что ей вот так вот, безо всяких яких, поверят на слово.

— Если вы не возражаете, — вежливо, но твердо сказал он, — я все-таки осмотрел бы лабораторию.

Выждав, не последует ли возражений от Хортона, Френч отвернулась.

— Как вам угодно. Хотя мы очень заняты…

Вот это игра, восхитился Бейли. Если, конечно, игра. А что, если нажать посильнее?

— Может быть, вам будет угодно представить меня своим сотрудникам?

На лице ее проявился слабый проблеск раздражения. Она сказала, кивком указывая на каждого:

— Ганс Фосс. Майкл Баттеруорт. Джереми Портер.

— Рад познакомиться.

Бейли, обойдя всю троицу, пожал им руки.

— Добрый день, — сказал Фосс, не глядя ему в глаза.

Баттеруорт пребывал где-то далеко, в каком-то совершенно ином пространстве/времени.

Портер ссутулился, точно прячась от чего-то, и руку, едва смог, забрал назад.

— Я так понимаю, все вы были наняты компанией на несколько лет, — сказал Бейли.

— Все мы были наняты около десяти лет назад, — ответила Розалинда Френч за его спиной. — Если вас интересуют подробности, я уверена, вы найдете все, что нужно, в отделе кадров. — Она осторожно, чтобы не коснуться его, прошла мимо. — Надеюсь вы не станете возражать, если мы продолжим настройку оборудования? Мы несколько отстаем от графика.

— А что в этом резервуаре? — любезно, однако настойчиво спросил Бейли.

— Образец ткани, — не глядя ответила она.

— Ткани мозга? Полковник Хортон сказал мне…

— Да, это — часть мозга животного.

— Сканируя его, вы собираете данные в "крэй"? Он кивнул на черную плиту рядом с резервуаром.

Френч внезапно метнула в него резкий взгляд. Глаза ее двигались столь же быстро, как и в первый раз, при знакомстве. Бейли догадался, что она изменила мнение о нем, и осознал свой промах.

— Я работал с компьютерами, — пояснил он. — До того, как перейти в отдел безопасности.

Да, она все время начеку, нельзя ее недооценивать. Бейли, в поисках противника полегче, обратился к Фоссу и Баттеруорту.

— Софт делал кто-то из вас?

— Э-э… Это я, — сказал Портер.

Бейли оценил факт.

— Значит, ваша программа действительно способна смоделировать мозг животного?

Портер нервно кашлянул.

— Боюсь, далеко не все так просто. В "крэй" не поместится даже кубический миллиметр коры. "Крэй" всего лишь — холдинг эйриа на время сканирования. Скорость у него неплохая, но архитектура…

— Сомневаюсь, что мистера Бейли [?! В тексте так] действительно интересуют специфические подробности, вклинилась Френч.

Портер осекся. Наступила неприятная тишина.

Да, Френч действительно стоило опасаться. Просто-таки львица, защищающая свой выводок…

— Вы правы. — Бейли решил с достоинством отступить. Мне следует заняться делом. Можно взглянуть на ваши карты учета рабочего времени?

— Вон там.

Обогнув резервуар, Бейли протиснулся мимо верстака, усыпанного стальными и алюминиевыми опилками. Он окинул взглядом аккуратные полочки с инструментами и миниатюрный сварочный аппарат, лежавший возле набора дугообразных скоб.

— Вы делаете оборудование здесь, сами? Не проще ли воспользоваться услугами техотдела компании?

— Нам требуются инструменты величайшей точности, — сказал Фосс.

Он подошел поближе. Очевидно, здесь были его владения. Дабы пронаблюдать реакцию, Бейли взял в руки тончайший надфиль, похожий скорее на инструмент хирурга либо дантиста.

— Пожалуйста, не надо. — шагнув к Бейли, Фосс положил руку на его плечо. — Буду весьма обязан, если вы не станете трогать моих инструментов.

— Извините.

Бейли вернул Фоссу инструмент и, пользуясь тем, что тот отвлекся, опустил другую руку на верстак, зажав меж пальцев обрезок нержавейки и незаметно спрятав его в карман.

Пробравшись через лабораторию к картам УРВ, он пролистал их и удивленно поднял брови.

— Вы выставите компании счет за все это время?

— Несомненно, — сказал Хортон, все еще мявшийся у дверей. — Доктор Френч и ее группа имеют спецразрешение на сверхурочные работы по собственному усмотрению. Они понимают значимость проекта и жертвуют некоторым количеством своего личного времени.

— Да уж, — кивнул Бейли. — Что ж, карты заполняются добросовестно. — Он сложил их на полочку и снова окинул взглядом лабораторию. — Равным образом не нахожу никаких нарушений правил безопасности. — Он направился к двери. Извините, если помешал вам.

— Все в порядке. — Теперь, когда он уходил, Розалинде Френч, похоже легче было обращаться с ним вежливо. Наверное, подумал Бейли, если некто капитулирует перед ней на обычных основаниях, она может быть вполне дружелюбной.

Он еще раз оглядел троих мужчин. Фосс все еще стерег свой инструмент. Баттеруорт стоял неподалеку с совершенно отрешенным видом, хотя это могло быть и притворством. Портер же с подозрением взирал на пришельца из надежного укрытия шевелюры и бороды.

Хортон распахнул дверь, и Бейли вышел в коридор. Они направились к лестнице.

— Вы удовлетворены? — спросил полковник.

— Да, благодарю вас. — Бейли медленно выдохнул, методически сбрасывая напряжение, накопившееся за время пребывания в лаборатории. — Конечно, как я уже говорил, это — лишь предварительная стадия.

— Понятно. Что еще вам потребуется?

Помолчав, Бейли покачал головой.

— Пока ничего.

— Что ж, буду ждать вашего отчета.

Хортону, очевидно, не терпелось избавиться от визитера — все официальности были завершены.

И Бейли сообразил, какую выгоду можно извлечь из этого.

— Я смогу пройти отсюда прямо на стоянку, не так ли?

— Да. Пройдете по коридору — и увидите указатель. Отсюда даже ближе.

— Что ж, полковник, благодарю вас за помощь.

Бейли еще раз подвергся твердому рукопожатию и испытующему взгляду, и Хортон, коротко кивнув, направился по лестнице вверх.

Подождав, пока шаги его стихнут, Бейли вернулся к лаборатории Розалинды Френч и огляделся. В коридоре было пусто и тихо.

В лацкане пиджака Бейли имелся микрофон, подключенный к карманному диктофону. Вытащив микрофон, он вытянул паутинку провода подлинней и прижал мембрану к стеклу оконца в двери.

Бежали секунды. Бейли чувствовал себя невероятно уязвимым. Одно дело — запрашивать информацию, опираясь на авторитет Бюро; но устанавливать несанкционированное наблюдение на территории исследовательского комплекса оборонного подрядчика…

Раздались шаги. Он поспешил отойти от двери, спрятав микрофон и провод. В конце коридора показался человек, направлявшийся в его сторону. Бейли пошел на вход.

Выйдя под открытое небо, он почувствовал безмерное облегчение. Постояв немного, чтобы переключиться, он пошел к машине.

Что ж, большинство задуманного выполнено: он склонил Хортона к сотрудничеству, познакомился с Розалиндой Френч и осмотрел лабораторию. Тем не менее налицо недостаточность улик. Пока что Френч можно инкриминировать лишь вождение машины с незарегистрированными номерами и хранение краденного модулей памяти в чемодане.

Одного этого за глаза хватило бы, чтобы положить конец ее карьере в "Норт-Индастриз", но Бейли начал подозревать, что это — лишь вершина айсберга. Кланово-параноидальные настроения в лаборатории, более чем странный график работы, история с пропажей оборудования — все это предполагало нечто гораздо серьезнее мелкой уголовщины. И, как бы там ни было, виной всему — вопиющая некомпетентность Хортона.

Визит в лабораторию породил больше загадок, чем дал ответов, и это не давало Бейли покоя. Что произошло с модулями, объявленными Френч пропавшими? Зачем ей наживать себе неприятности и рисковать, фабрикуя сложное оружие, чтобы обменять его на модули памяти через черный рынок Малой Азии? Что произошло с прочим пропавшим оборудованием?

И, напоследок, сам проект. Зачем группе Френч так усердно работать над проектом, начатом тридцать лет назад и не достигшим пока даже предварительного успеха? И — что на самом деле находится в резервуаре из нержавеющей стали?

ТРЕСТ

Между деревьев косо ниспадали длинные солнечные лучи. В воздухе ударил густой аромат диких цветов, живицы, сухих листьев. Лес оживляло пение птиц. Юми шла медленно, часто останавливаясь. В душе ее установился мир и покой — в первый раз после вчерашнего приезда сюда. Сумку приходилось часто перекладывать из руки в руку. Надо же, одолела только половину подъема — и уже задыхается. Ребенком она поднималась на холм бегом, но теперь ей за тридцать, и силы больше не восстанавливаются моментально. Слишком много гавайских ленивых дней, сидения на берегу, перед телевизором, в мастерской…

Сзади послышался рокот мотора. Юми отошла на обочину и подождала, пока экипаж не показался из-за поворота. Старый, изъеденный ржой пикапчик с мятыми крыльями и заляпанными грязью ветровыми стеклами тарахтел, догоняя ее. Юми сощурилась, стараясь разглядеть водителя, и улыбнулась.

— Джек! — Она замахала рукой. — Эй, Джек!

Пикап замедлил ход. Бородач, в красной шапочке, сидевший за рулем, выставив локоть в окно, нахмурился.

— Дбрутро, — неприветливо буркнул он, подозрительно меряя ее взглядом.

— Забыл меня, да? — Она засмеялась. — Мы же соседи. Я — Юми. Юми Готтбаум.

— А-а, ш-штоп-тя… — Он ударил по тормозам, рывком распахнул дверь и выпрыгнул наружу — здоровяк в кожаной куртке, "левисах" и грубых башмаках, покрытых коркой засохшей грязи. Он сгреб ее в объятья, и Юми почувствовала, что ноги ее отрываются от земли. — Ч-черт задери, Юми!.. Господи Иисусе; сколько ж это — пять лет?.. — Он поставил ее на землю и упер руки в бока. — Чо за ерунду с волосами сделала — ведь ниже лопаток были. Ах, будь я… — Он рассмеялся и, сняв шапочку, хлопнул ею по бедру. — Будь я проклят!

— Остриглась, когда переехала на Гавайи, к маме, сказала она. — Семь лет прошло с тех пор.

— Семь лет, м-мат-ть моя… Слышь, а ты завтракала?

— Нет еще. Только к шоссе в магазин сходила, за продуктами. Ты ведь знаешь — у отца никогда ничего нет кроме мороженной фасоли да телеобедов. Вот, возвращаюсь. Подвезешь?

— Какого этого, конечно! Пожалте, ваше высочество!

Ехал он медленно, растягивая удовольствие и время от времени с улыбкой поглядывая на нее. Она успела подробно рассказать о своей жизни на Уайкики, о своем маленьком бизнесе изготовлении украшений для продажи туристам. Она жила с матерью, пока та не умерла от сердечного приступа, а потом продала дом и переехала в собственную квартиру.

— А парень-то у тя есть?

— Сейчас нет. — Она пожала плечами. — Ты же знаешь, как у меня с мужчинами. Те, что доступны, мне не нравятся, те, что нравятся, недоступны. Я — безнадежный случай, Джек. А ты по-прежнему с Эмили?

— А, ну да. Трое ребятишек у нас — дочь родилась, Салли, четыре года ей.

— И скотину все так же держите?

— Дак, хочешь, зайдем. Посмотришь. — Он поскреб щетину на щеке. — Пристрелил козла, скормил свиньям, а свиньи прокормят меня. Жуть как неприятно тебе такое рассказывать, ты ж вегетарианка, но с тех пор, как марихуану узаконили, она меня кормить перестала. — Скривившись, он сплюнул в окно. — А чо это тя в Калифорнию-то принесло? Ты ж говорила, больше не вернешься…

— Отец. У него… рак мозга. Сказал, что долго не проживет, и хотел повидаться перед смертью.

— Бллли-ин… — Джек остановил машину, навалился на баранку и искоса взглянул на нее. — Хреново дело. — Он неуклюже положил ей руку на плечо. — Скверно…

Юми пожала плечами, надеясь, что тяжелая рука его скользнет. Она понимала, что Джек ничего такого в виду не имеет, и дом его сколько лет был открыт для нее, но без его неуклюжего сочувствия было бы пожалуй, лучше.

— Я была настолько далека от него, — объяснила она, что… меня это не слишком трогает.

— Знаешь, терпеть не могу, когда ты такое говоришь. — Он запустил мотор, и некоторое время они ехали в молчании. Вот и последний поворот. Пикап взобрался на вершину холма, и Джек выдавил из себя смех. — Вот ты и дома. Купол, милый купол. [Dome, sweet dome] — Он помолчал. — Внутри, наверное, все тоже самое. Несмотря на разные там новшества.

— Какие? — Она взяла свою сумку.

— Тут как-то понаехало этих, в касках. Сказали, что ставят ему какую-то распроохеренную охранную систему и что-то типа новых генераторов.

— Да? Значит, теперь его штуки могут работать даже если отключится государственная линия, солнце перестанет светить, а ветер — дуть. — Юми улыбнулась и поцеловала Джека в чумазую щеку. — Спасибо, что подвез.

Она открыла дверцу.

— Заходи! — крикнул он вслед. — Где пять едоков, там и шесть, точно?!

Юми махнула рукой.

— Может зайду вечером.

Дождавшись, когда он сядет в пикап и уедет, Юми пошла в купол. Лео ждал ее внутри. Взглянув на лицо отца, она тут же поняла, что в чем-то провинилась. В животе что-то неприятно сжалось. Опустив глаза, она устремилась в кухню, но отец пошел следом.

— Где ты была?

Голос его звучал сухо, но она уловила сдерживаемое раздражение. Ну да, ее не было "в положенном месте". Часа на два она, будучи частью его окружения, покинула пределы контролируемой им зоны.

— Я думала, ты спишь. Будить не стала и пошла в магазин, — объяснила она, распаковывая продукты. — Надо ведь тебе хоть иногда прилично завтракать.

— Завтракать… — Он отмахнулся. — Я уже завтракал, Юми; время — одиннадцатый час. Если ты собралась в магазин, то отчего не взяла машину?

— Я так и не научилась управлять, — детским голосом сказала она. — Я боюсь машин.

Готтбаум раздраженно фыркнул.

— Идем в гостиную. Мне нужно показать тебе один документ.

Двинувшись было за ним, она отметила в себе тенденцию автоматически повиноваться ему.

— Но я-то еще не завтракала!

— Это не займет много времени. Посмотри на это так: через несколько дней ты вольна будешь завтракать, когда бы ни пожелала.

Вот же ублюдок, подумала она, следуя за отцом.

— Садись, — велел он, махнув в сторону стола.

Принужденно сев, она, пытаясь успокоиться, взглянула в окно и увидела вдали море, подернутое дымкой тумана, словно мягкий белый луч под ярко-голубым небом.

Вынув из ящика какие-то бумаги, Готтбаум подошел к ней, взирая на нее сверху вниз.

— Любуешься пейзажем?

Теперь, когда она снова повиновалась ему, он выглядел слегка душевнее.

— Очень мило.

— Но, наверное, навевает кое-какие неприятные ассоциации?

Он, как и вчера, продолжал вытаскивать на свет божий темы, которых они обычно не обсуждали. Что это — раздача долгов перед лицом смерти?

— Да, эти места напоминают о некоторых неприятных вещах, — осторожно, опасаясь ловушки, ответила она. — Вы с мамой, постоянно скандалящие, и… прочее, о чем я стараюсь не вспоминать.

Он кивнул.

— Итак, я вижу, что тебя, единственную мою наследницу, не интересует наследование данного земельного участка с прилежащими к нему конструкциями?

Ну отчего он не может говорить, как все нормальные люди? Зачем говорить "конструкции", когда всякий другой сказал бы просто "дом"? Только после этой мысли она уловила смысл его слов.

— То есть, ты вычеркнул меня из завещания?

Она готова была рассмеяться. Неужели он беспокоился лишь из-за этого?

— Я хочу основать в куполе образовательный трест, — очень серьезно объяснил отец. — Ежегодно будет проводиться отбор самых способных студентов, каковые будут приглашены сюда для продолжения своей работы в уединении, необходимом для серьезных занятий. Назови это, если желаешь, стариковским честолюбием, но я хочу, чтобы после моей смерти мое имя носило что-нибудь полезное.

Она медленно кивнула. Это объясняло все.

— Ну, если ты так хочешь… Что ж, купол — твой, и ты можешь делать с ним что угодно. Честно говоря, я вообще не рассчитывала на твое наследство.

— Ты получишь кое-какие деньги. Итак, из твоих слов следует, что ты не откажешься подписать этот документ. — Он положил перед ней бумаги. — Вот документ об отказе, подтверждающий, что ты осведомлена о моих намерениях, находишь их приемлемыми, завещание мое прочла и не станешь его оспаривать.

Она взглянула в бумаги и подняла взгляд на отца. На лице его, как всегда, безмятежность — регулирующаяся и регулируемая… О чем он думает? Правду ли говорит? Она представила себе его мозг, щелкающий и бибикающий, словно компьютеры старых голливудских фильмов.

— Я бы в любом случае не стала ничего опротестовывать. Из-за чего было столько шума подымать?

Придвинув к столу кресло, он сел напротив и подался вперед, словно старался создать возможно более доверительную обстановку.

— Дорогая моя, теперь я не так богат, как ранее. Большая часть моих накоплений истрачена. В случае возникновения имущественного спора на оплату юристов может пойти столько, что всю собственность придется распродать. Понимаешь?

Да, она понимала. Даже после его смерти все должно быть по его. А что, было бы только справедливо отказать ему в последней, предсмертной воле… Хотя от одной мысли об этом в животе снова неприятно екнуло.

Потянувшись через стол, он перевернул страницу.

— Вот, видишь, пятьдесят тысяч новыми. Твоя доля в наличных и вложениях. Я позаботился о тебе, Юми. Я прошу от тебя лишь согласия, что я волен распорядиться куполом, как пожелаю. Он вложил в ее руку ручку. — Подпиши здесь, внизу.

Секунду она сидела неподвижно, представляя, как встанет сейчас, да скажет "нет". Лицо его побледнеет — она помнила такое. Ему уже за восемьдесят, но он, несомненно, может впасть в ярость… Она прикрыла глаза, пытаясь совладать с потоком хлынувшего в кровь адреналина. А правда; может, взять да оказать — просто так, назло? Устояв перед всеми аргументами, угрозами и упреками, что последуют за этим? У нее теперь своя жизнь, те схватки канули в прошлое и… если у нее есть хоть грамм здравого смысла, она не станет возвращать их к жизни.

Глубоко вздохнув, она сосредоточилась на лежавшем перед ней листке и поставила свою подпись.

— Еще один экземпляр. — Он придвинул к ней копию.

Она подписала и копию, и отец забрал бумаги и ручку.

— Сегодня придет делать уборку миссис Райт; она это засвидетельствует. — Он подарил Юми одну из редчайших своих улыбок. — Благодарю тебя.

Она почувствовала, что доставила ему удовольствие. А надо ли было подписывать? Нет, что теперь думать — только расстраиваться зря.

— Теперь я могу позавтракать? — спросила она, чувствуя, что совершенно опустошена.

— Конечно, конечно.

Он устранился: она больше не интересна ему, следовательно, может делать, что пожелает.

— Но ты… когда ты говорил о завещании, то говорил так, точно собираешься умереть уже завтра.

Сложив бумаги в несгораемый сейф в бетонной опоре северной стороны, он захлопнул дверцу.

— Не завтра, — ответил он, набирая шифр, но очень скоро.

Внезапно ей захотелось плакать. Она убежала в кухню, проклиная свои эмоции, никогда не поддававшиеся контролю при отце. Вынув из холодильника пару яиц, она разбила их в чашку, пролив немного белка на стол.

— Не понимаю, сказала она, взбивая яйца найденной вилкой. — Ведь могут существовать новые методики лечения рака, о которых ты даже не слышал. Почему ты сдаешься и признаешь, что тебе конец?

Он подошел и стал в дверях.

— Кажется, эта тема расстраивает тебя.

— Конечно, расстраивает! — Юми включила электроплитку, нашла сковороду и вылила на нее яйца. — Ты запланировал свою смерть, как… Новую стадию исследований или что-нибудь еще в этом роде! Ну, как ты можешь?!

Он слабо улыбнулся.

— Видишь ли, я не думаю, что это — окончательно. У меня есть контракт с "Крайоник Лайф Системс", я регулярно общаюсь с моими друзьями оттуда. За последние два десятилетия технология существенно продвинулась вперед, и мне шепнули по секрету, что меня можно заморозить с минимальными повреждениями тканей. Лет через пять — или около того нанотехнология, я уверен, продвинется достаточно, чтобы оживить меня и вылечить.

Интересно, он поэтому пожелал организовать в куполе образовательный трест? И снова, когда "вернется", сможет вступить во владение? Она яростно встряхнула сковороду.

— Помню. Ты говорил об этой чепухе — заморозиться и убежать от смерти. Мне следовало бы понять, что ты действительно веришь в это.

— Да, — согласился он. — Следовало бы.

Юми приказала себе сохранять спокойствие. Она смотрела в окно, на деревья, однако сосредоточиться на них не могла. Тогда она повернулась к отцу.

— И что же? Ты хочешь, чтобы твои друзья-крионики заморозили тебя живьем?!

— Юми, ты же понимаешь, они не имеют права. — Он помолчал. — Яичница пригорает.

— Спасибо. — Она раздраженно вырубила плиту и спихнула сковороду с конфорки.

— В понедельник, — продолжал отец, — я лягу в больницу. Там — откажусь принимать пищу и питье. И, таким образом, умру от обезвоживания дня через три. Процедура пренеприятнейшая, но мне дадут морфий. Едва исчезнут признаки жизни, ребята-крионики возьмут дело в свои руки.

— В понедельник? То есть, послезавтра? — Она отступила назад, невольно коснувшись пальцами горла. — В жизни не слышала ничего хладнокровнее…

— Юми, — развел руками отец, — это только рационально. Как следует организовав свою смерть, я вполне могу быть уверен, что сумею вернуться. В течение следующих пятидесяти лет мы можем достичь бессмертия.

— Но заморить себя голодом…

— Иначе проведут вскрытие и повредят мозг. Замысел, Юми, в том, чтобы организовать все поскорей и избежать таким образом дальнейших повреждений мозга — от рака ли, от чего другого… Или — от кого…

Глядя на него расширившимися зрачками, Юми понемногу овладевала собой.

— Ты прав. Конечно. Ты, как всегда, прав. Логика безупречная. Лет через пятьдесят вернешься и начнешь все сначала. — Глаза ее закатились. — Извини, мне нужно выйти.

Он молча проводил ее взглядом. Она, пронесшись мимо него, рывком распахнула двери и выбежала под палящие лучи солнца. Ноги ее путались в высокой траве. Она глубоко задышала, вбирая в себя чистый воздух.

Отойдя от купола, она села на склоне холма и устремила взгляд вдаль.

Из дома донесся какой-то звук. Звонил телефон. Номер купола Готтбаума был известен немногим; если кто-то звонил, значит, по важному делу. Если так, он займется разговором и оставит ее в покое.

Она упала на спину, в траву, ощущая кожей шероховатость земли, и взглянула вверх, в ровно-голубую чашу небес.

Из купола донесся голос отца:

— Возможно, Джереми, это просто случай. Но я согласен: все-таки лучше, сверить его данные с документацией в Сан-Диего. Нельзя допускать ни малейшей вероятности…

Вероятность — вот чего он больше всего не любил. Неопределенность. Фактор случайности. Человеческие ошибки. Людей, действующих, не думая. Эмоциональных женщин. Престарелых животных. Маленьких детей.

Она смежила веки и яркая голубизна неба сменилась густо-красной пеленой. Обхватив свои плечи руками, она наслаждалась ласковыми лучами солнца. Внезапно она осознала, что, вполне возможно, будет еще жива, когда отца разморозят и оживят. Что же беспокоит больше: неизбежность его смерти или же возможность непостоянства оной?

НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

Розалинда въехала в Сан-Педро. Вдоль дороги потянулись вереницы заброшенных магазинов, бесхозных бензоколонок, домов, разграбленных и оставленных многие годы тому назад. Рядом с ней сидел Портер, Фосс с Баттеруортом — позади. Свернув с Пасифак-Авеню направо, она направила машину в холмы, окружавшие город.

Вот впереди появилась высокая ограда из проволоки, обросшей бахромой ржавчины, протянутой меж двадцатифутовых столбов. Ворота давно были сняты, единственной преградой для желающего войти были переплетения растительности, заполонившей всю улицу.

Тридцать лет назад, когда ретровирус СПИДа мутировал, и массовая истерия вынудила правительство поспешить с крутыми и решительными мерами, этот район был переделан в лагерь для интернированных. Те времена уже почти забылись, но район так и остался "язвой на теле города". К тому же, в свете отрицательного прироста населения, никто не чувствовал необходимости селиться в домах, наводненных призраками канувшей в Лету чумы.

На окраины безлюдного города переселилась горстка художников, писателей и просто "отбросов общества" — дома здесь можно было брать бесплатно, а влияние правительства фактически не ощущалось. А дальше, в глубину, без хозяев пустовали тысячи и тысячи домов, разрушающихся понемногу от подземных толчков, служащих пищей термитам, гниющих и медленно оседающих под собственной тяжестью.

Машина медленно катила по заросшей улице, переваливая через жгуты стеблей плюща, продираясь сквозь спутанную траву и куманику, поднимая в воздух тучи насекомых. Через пару кварталов Розалинда притормозила и посмотрела в зеркало заднего вида. Как всегда, человечьим духом в этих краях и не пахло. Развернувшись, она поехала по заросшей подъездной дорожке к дому — с виду такому же заброшенному, как и соседние, и остановила машину так, чтобы от посторонних глаз ее скрывали свисающие ветви инжирного дерева.

— Знаете, — сказала она, — Я даже не помню, когда мы в последний раз ездили сюда днем.

Фосс сзади хмыкнул:

— Ты ведь полагаешь, что нам надо работать, работать и еще раз работать. По-твоему, если мы уходим домой до полуночи, нам живется слишком легко.

— Нет, Ганс, — улыбнулась Розалинда. — Я так не считаю.

Она распахнула дверцу. В воздухе стоял запах пышной листвы и диких цветов. Пели птицы, легкий бриз шевелил кудзу, заполонившую лужайку перед домом. Вдали, на фоне океана, виднелся смутный серый силуэт Каталина-Айленд.

— Думаю, мы заслужили отдых, — продолжала она. — Одна беда: я, кажется, разучилась отдыхать. То есть, после прошедших десяти лет это, словно… словно психологический вакуум. Не пустое пространство — пустое время.

— В дзене различают состояние, именуемое "дхьяна", — сообщил долговязый Баттеруорт, выбираясь с заднего сиденья.

— Да неужели? — Розалинда кисло взглянула на него. Майкл, ты собираешься подробно разъяснять нам его суть?

— Объяснять? — Он одарил ее слабой, иронической улыбкой. — Я могу рассказать, как достичь его. Хотя тебе наверняка не понравится. Для этого нужно стать мягче.

Фосс окинул их взглядом и ухмыльнулся.

— А приятно посмотреть, как вы оба стараетесь показать, что еще не разучились быть людьми.

Розалинда рассмеялась. Ей было хорошо. Она только сейчас осознала, сколь давно в последний раз имела возможность хоть на несколько минут бросить все, пошутить, расслабиться…

— А ты, Ганс, полагаешь, что я стала нелюдью?

Фосс напустил на себя шутливую серьезность:

— Мне, Розалинда, полагать — не по чину и не по характеру.

Выйдя из машины, она подошла к Портеру, копавшемуся в багажнике.

— Джереми! Выскажи свое непредвзятое мнение! Я, как начальник группы, не человечна?

Вынув из багажника алюминиевый кейс, Портер поставил его в высокую траву и призадумался, как обычно, подвергая вопрос тщательному рассмотрению.

— Я бы сказал, что нет. Не человечна ты лишь в общении с ненашими.

— Например, с Хортоном, — заметил Баттеруорт. — Или с этим типом. Ревизором, которого он сегодня приводил.

— Ричард Уилсон?

Пробравшись сквозь траву и виноградник к парадной двери, Розалинда открыла ее и отключила обе системы сигнализации. По давней привычке она, прежде чем войти, быстро оглянулась, но вокруг по-прежнему было тихо: ни движения, ни пешеходов, которые могли бы наблюдать за ней или просто заметить.

— Возможно, я ему немного нагрубила, — сказала она подошедшим спутникам, входя в разрушенную прихожую с заляпанным грязью ковром и побуревшим от сырости стенами. — На самом деле он того не заслужил. Он не был так плох, как большинство ревизоров. Просто мне не хотелось, чтобы он был. Особенно сегодня.

Фосс, вошедший в дом последним, запер за собой дверь. Розалинда открыла бронированный люк, включила свет и пошла вниз по бетонным ступеням, ведущим в подвал. Прежний хозяин дома, очевидно, помешан был на безопасности: в подвале он оборудовал бомбоубежище. Стены, пол и потолок — из армированного бетона, с собственными аварийными генераторами, запасом очищенного воздуха, источником свежей воды и кругооборотной очистной системой.

Ныне убежище было наполнено электронным оборудованием. Именно здесь ночи напролет работал Портер. Фосс с Баттеруортом тоже держали здесь свое хозяйство: резонансную систему отображения нейронов, ультразвуковой сканер, сенсоры для отслеживания деятельности мозга и набор стандартных медсредств. Кое-что было куплено, кое-что украдено, кое-что сделано собственноручно, а кое-что добыто через Малую Азию, а все вкупе превзошло бы самые смелые мечты любого техномана.

Уложив алюминиевый кейс на табурет, Портер натянул антистатические перчатки и принялся бережно вынимать из него коммутирующие устройства. Баттеруорт занялся подключением нейросенсорного передатчика.

— Знаешь, ты права, — сказал он, имея в виду замечание Розалинды Френч, точно продолжал разговор, прерванный секунду назад. — Этот, сегодняшний, лучше многих ревизоров. Он вел себя не по-ревизорски.

Она, рассеянно кивнув, подключила свой РРВ к базе данных Портера и скопировала в нее полученные утром результаты. В ожидании завершения процедуры она поняла смысл слов Баттеруорта.

— И все же он действительно был ревизором. Джереми проверял после его ухода. Верно, Джереми?

— Я созвонился с Лео, как ты просила, — кивнул тот. Лео сказал, что не следует допускать ни малейшей вероятности, и я проверил, числится ли в Сан-Диего Ричард Уилсон. Сделал выборку в директории отдела кадров. Он там числится, как функционирующий. — Он умолк, словно воспроизводя в памяти последовательность событий. — Да, — сказал он наконец. — Так все и было.

— Это я уже понял, — сказал Баттеруорт, неспешно продолжая свое дело. — Я и не сомневался, что в конторе "Норт-Индастриз" в Сан-Диего имеется ревизор Ричард Уилсон. Меня интересует, является ли Ричардом Уилсоном наш сегодняшний гость.

В подвале установилась тишина, нарушаемая лишь гудением и щелчками оборудования, да шепотом воздуха в вентиляторах. Наконец Розалинда рассеялась, но смех ее был вовсе не тем, каким наслаждалась она снаружи, во дворике: он звучал как-то вымученно.

— Майкл, ты порой бываешь сущим параноиком!

— Однако он прав, — сказал Фосс. — С этим Ричардом Уилсоном мы, не в пример прежним, прохлопали, потому что были счастливы от близкого завершения работы. Но теперь тем более не время для беспечности. Нельзя принимать все на веру.

Розалинда подошла к Портеру.

— Джереми, пожалуйста, соединись с комплексом в Лонг-Бич прямо сейчас. Проверь данные РРВ нашего гостя на сегодняшнее утро. Это следовало выяснить первым делом, и черт меня подери за то, что я до этого не додумалась. — Она оглянулась через плечо. — Спасибо, Майкл, что напомнил о лежащей на нас ответственности.

— Ладно; скорее всего, ничего особенного не случилось. Баттеруорт вскрыл упаковку со шприцами и принялся лениво укладывать их в шкафчик-аптечку. — Просто я полагаю, что нужно в этом убедиться. Так?

Портер установил коннект и начал набирать на клавиатуре пароли и коды допуска, подбираясь к секретной документации через "черный ход", давным-давно оборудованный им в системах оборонного подрядчика. На экране появился длинный список фамилий, Розалинда заглянула через плечо Портера.

— Не вижу никакого Уилсона. — В голосе ее зазвучало напряжение. Спокойно, сказала она себе. Посмотри хорошенько.

— Сейчас рассортирую. — Портер ввел команду, и фамилии перестроились в алфавитном порядке. — Нет. Здесь нет Ричарда Уилсона.

Розалинда заставила себя сделать медленный, глубокий вдох.

— Давай убедимся, что не вышло ошибки. Это — точно полный список сегодняшних посетителей комплекса? Включая сотрудников прочих составляющих "Норт-Индастриз"?

— Да, — сказал Портер. Пальцы его нервно подрагивали на клавиатуре. Он моргнул, глядя на Розалинду сквозь толстенные линзы. — Что еще сделать?

На секунду в подвале воцарилась тревожное молчание.

— Выясни, где они работают. Найди их личные дела.

Портер подумал.

— Ну да, это можно. Это фиксируют у главных ворот.

Он ввел еще команду. Экран очистился и снова заполнился текстом.

— Вот! — Розалинда ткнула в стекло. — Смотри: ФБР, отдел технологических преступлений, Джеймс Бейли.

Баттеруорт осторожно уложил на место очередной шприц и спросил:

— Это — хохма, или как?

— Может, просто совпадение? — предположил Фосс. — Без всякой связи с нами?

— Выясним, — сказала Розалинда. — Джереми, можешь достать его фото? Входящих не снимают?

— Снимают, но этот файл обычно в системе не держат. Зачем? Просто кладут плату ОЗУ в ящичек стола, и все.

— Ладно. Давай посмотрим; может зафиксирован предварительный телефонный звонок Бейли?

Портер уставился поверх экрана в бетонную стену. Розалинда знала, что он едва слышит ее; ответ его был лишь вопросом времени. (Ответа его просто надо было подождать). Но, когда секунды тянутся бесконечно долго, трудно быть терпеливой.

— Связь, которую хранят доступно для меня, это то, что передано по факсу, секретным порядком, — наконец сказал Портер. — Что-нибудь зашифрованное.

— Если НИ связались с ФБР, — сказала Розалинда, — так скорее всего и есть.

— Посмотрю, что тут можно сделать, — неуверенно сказал Портер. — Несколько лет назад я малость сунул нос в главные архивы. Думаю, я вспомню, как добраться до них с remote terminal. Но ведь есть еще уйма других факсошифровальных систем, а данные в больших хранилищах не индексированы. Просто одна большая holding area, вроде dumpster, где свалена ерунда слишком незначительная, чтобы ее каталогизировать.

— Что ж, попробуй. — Она положила руки на его плечи и слегка сжала. — Начни с этого утра и отрабатывай назад.

Портер, не отвечая, застучал по клавишам. Вначале прошелся по своим файлам, отыскивая скопленные за многие годы программы "взломщики". Затем он выгрузил из архива НИ пучок данных и начал взламывать коды. Процесс был длительным; медленно протянулись полчаса, пока прочие члены группы смотрели на него в ожидании.

— Вот, — сказал он наконец. — Офис Бейли должны были запрашивать о подтверждении личности перед его прибытием сегодня утром. Похоже, оттуда передали все его личное дело.

Розалинда, Фосс и Баттеруорт сгрудились вокруг, глядя на экран.

— Боже мой, — сказала Розалинда, — они же все переслали, так? — Она просмотрела текст. — Смотрите, смотрите. Приметы.

— Совпадают с нашим сегодняшним посетителем, — тихо сказал Фосс. Розалинда кивнула.

— Сомнений больше нет.

— А вот его последнее задание, — сказал Портер, дойдя до последней страницы. — Расследование изготовителя и поставщика электронных пистолетов, участвовавших в убийствах в Лос-Анджелесе, Калифорния, и в Лас-Вегасе, Невада.

Фосс тихо выругался.

— Но он не имел способа отследить цепочку к нам, сказала Розалинда. — Мы всегда были предельно осторожны. Даже Кан из Малой Азии не знал меня в лицо…

— Может, Бейли видел, как ты вчера входила к Кан, сказал Баттеруорт, — когда приносила ему новую партию пистолетов в обмен на модули, чтобы Хортон от нас отвязался.

— Нет. — Она покачала головой. — Он не мог узнать меня — я была в маске. Полная маскировка.

— Может, они нашли способ против такой маскировки…

Розалинда онемела. Она вспомнила, как споткнулась с другим человеком в маске, выронила чемодан, увидела его раскрывшимся на тротуаре…

— Еще спасибо, — сказал Фосс, — что этот тип интересуется только несколькими незаконными пушками. И не знает ничего о нашей настоящей цели.

Розалинда встала и начала шагать из одного конца подвала в другой.

— Но он был слишком любопытен. Он — не помпезный осел типа Хортона. Как он все осматривал, он мог бы догадаться, что тут — нечто большее. А с другой стороны, зачем людям нашего ранга рисковать, продавая оружие на улицы? Но все равно, если он начал расследование, допуск у нас отберут. И в лабораторию больше не пустят. — Она бросилась к Портеру. — Мы должны выяснить, как много он уже знает ("отдедуцировал"). Сможешь забраться в базу данных ФБР и посмотреть, не оставил ли он рапорта?

Портер уставился на нее, точно пытался понять, о чем это она.

— Что?

Ее лицо побледнело. Мысли будто неподконтрольно дребезжали в ее голове. Контролировать эмоции было почти невозможно, но пока она справлялась. Она всегда была стабилизирующим фактором в группе. Все — вольно ли, невольно — ориентировались по ней.

— Джереми, пожалуйста, обрати внимание. Это очень важно. Нам нужно забраться в архив ФБР.

Он покачал головой, тупо глядя на нее.

— Представления не имею, как это сделать.

Она сжала кулак.

— Тогда ты должен выяснить, как.

— Розалинда, — Фосс положил ей руку на плечо. Успокойся, пожалуйста. Джереми только программист, а не волшебник или преступник. Архивы полиции должны быть изолированы, и очень трудно — если вообще возможно состыковаться с ними снаружи.

Она вызверилась на Фосса, не сразу ухватив, что он сказал.

— Да. Да, наверное, ты прав. — Она прижала пальцы ко лбу. — И что же мы будем делать?

— Лучше еще раз позвонить Лео, — сказал Баттеруорт. Может, он что придумает. Вы же знаете, эти старики-шестидесятники выросли на борьбе с системой. Возможно, ему в его радикальные времена приходилось взламывать сети.

— Хорошо, — кивнула Роз. — Звони ему. Все равно нам нужно ему обо всем рассказать. Может быть, он знает способ, как это угадать. От всей души надеюсь, что знает. Я лично — не знаю, это точно.

ПРИГЛАШЕНИЕ (Invitation)

Документы в общих чертах складывались в следующую картину: целое новое поколение военной технологии, разума (intelligent), программирования массового производства с высшим качеством для снижения стоимости тренинга и развертывания регулярной армии. Дивизии будут поражать противника без необходимого присутствия на переднем крае человека. Медицинская служба и продснабжение отойдут в прошлое. Будут сбережены жизни и доллары, и беспорядочные мелкие конфликты будут улаживаться чисто, эффективно и просто.

Один в своем кабинете на 35-м этаже Федерал Билдинг, Бейли просматривал страницы мелкого шрифта, каждая украшена логограммой НИ и грифом "секретно". То была официальная история проекта "ЖС?", переданная по факсу из кабинета Эллиса Хортона менее часа назад. Чем больше он читал, тем меньше верил написанному.

Здесь и там среди технического жаргона он находил фрагменты конкретных данных, результатов опытов, упрятанные в сноски и приложения (разъяснения). В целом же цифры излагали очень противоречивую историю: проект якобы тыкался ощупью от одной ошибки к другой, даже близко не подходя к намеченным целям. "ЖС?" успешно воссоздал нейрональный ансамбль плоского червя, простейшего подопытного животного, но даже это крохотное достижение сопровождалось разными[?] "предварительная попытка", подразумевающими, что воссоздание все еще было полно "блошек".

Если так, спрашивал себя Бейли, почему проект до сих пор существует?

Фондирование содержалось в отдельной главке. Там он нашел несколько сокращений бюджета, особенно 10 лет назад, когда НИ перешла в собственность государства. Но все же какие-то деньги поступали и регулярно. Суммируя за 3 десятилетия, "ЖС?" умудрился растратить 20 миллиардов $ новыми без единого существенного достижения, могущего оправдать хоть как-то его существование.

Бейли ошарашенно взирал в документ. Венцом всех прочих тайн оказалась еще одна, и грандиозная. Он повернулся к проигрывателю для микродисков. Раз он уже прослушал запись из лаборатории Р.Ф. Теперь же, прочтя историю "ЖС?", нуждался в повторном прослушивании. Он надел наушники и, сосредоточившись, закрыл глаза.

Вначале — тишина, затем скрежет и щелчок — это миниатюрный микрофон прикреплен к дверному окошку. Sensing-circuits скомпенсировали рассеяние от стеклянного листа, и стали слышны голоса: (came into focus):

— Только ревизии нам сейчас не хватало, — голос Розалинды Френч.

— Да, когда мы так близки к завершению. — Это сказал Ганс Фосс.

— А, вы же знаете, улита едет — когда-то будет. Пока они раскачаются, мы все закончим и слиняем (be done and gone). Лениво и лаконично; методом исключения — Майкл Баттеруорт.

— Майк, пожалуй, пр…

Шорох, скрежет, щелчок, и больше ничего.

Бейли снял наушники. 15 секунд разговора, но все ясно: Френч и ее ученые приготовились заканчивать. Потому, что их увольняют? Потому, что проект провалился? Нет, говорили с удовлетворением, точно все намеченное выполнено. В таком случае, что они знают такого, чего не знают их наниматели? Они что, придержали кое-какие результаты?

Если так, то как и зачем?

— Внутренняя почта, — раздалось с порога кабинета.

Он обернулся и увидел молодую женщину, подающую ему запечатанный пакет-для-доказательств (вещдокпакет) и чистый белый конверт. Он расписался в получении, взрезал пакет и осмотрел содержимое. Там был электронный пистолет вместе с кусочком нержавейки, взятой им утром с верстака Фосса.

Он вскрыл конверт. Там был рапорт в одну страницу от судебной лаборатории ФБР. На основании анализа кристаллической решетки (структуры) и следов примесей в кусочке металла и корпусе пистолета, два образца с вероятностью 99 % взяты от одного изначального куска.

Бейли потер виски. Образец металла он взял незаконно, то есть, строго говоря, это было краденное имущество, недопустимое в качестве улики. Хотя оно и подтверждало его личные подозрения: больше не было сомнений, откуда берутся пистолеты. Будь это обычное, нормальное дело, теперь ему следовало бы получить ордер на обыск, приказать оборонным подрядчикам опечатать лабораторию и арестовать весь персонал "ЖС?".

Но, если он сейчас сделает так, Френч со товарищи отделаются относительно мягкими обвинениями: тайное изготовление и продажа нелегального оружия, ну а, возможно, кража собственности компании. После чего их выпустят под залог, и тогда они, если, как он подозревает, замешаны в чем посерьезнее, отлично могут скрыться.

В то же время Бейли могут назначить на другое дело, и он никогда ничего больше не узнает о "ЖС?". Возможно, и никто никогда не узнает, потому, что просто не будет знать, о чем спрашивать. Если НИ верят своим собственным негативным данным, оно может просто списать за ненадобностью все сразу, не потрудившись рассмотреть поближе.

Бейли медленно покачал головой. Он пройдет по намеченному для себя маршруту дальше и найдет кого-нибудь, кто ответит на некоторые вопросы.

Он встал и вышел из кабинета. Была пятница, приближался конец рабочего дня, но на его задумку времени вполне могло хватить.

Он прошел в другой конец коридора, вдоль цепочки кабинетов за ровной серой звуконепроницаемой перегородкой, где сидели люди и говорили в компьютеры, получали рапорты, систематизировали доказательства, готовили отчеты. Он остановился на пороге последнего кабинета и постучал костяшками по косяку (металлическому).

— Норм, — сказал он, — можно тебя на секунду?

Человек за столом был широкоплеч и тяжеловесен, с толстощеким лицом и редкими черными волосами, зачесанными назад. Он снял пиджак, расстегнул ворот рубашки, закатал рукава и возлежал в кресле с круассаном, посыпанным сахарной пудрой, в одной руке и пакетом кофе в другой.

— Джимми, — сказал он с широчайшей улыбкой, — заходи, заходи, бери стуло, садись до стола. Чего та там себе поделываешь?

Норм Харрис единственный во всем управлении называл Бейли "Джимми". Иметь с Харрисом дело было всегда тяжелым испытанием, но порой этого было не избежать. Этот тип был ходячим Rolodex: он всегда знал кого-то кто знал еще кого-то…

Бейли присел на краешек кресла напротив стола. Кабинет был футом больше, чем у кого-либо на 35-м этаже; почему — Бейли никак не мог докопаться. Лишнее пространство позволяло Харрису завести лишнее кресло, для посетителей.

— Извини, что отвлекаю, Норм, но…

— Да брось, брось, ничего не отвлекаешь, у меня как раз праздник. Он улыбнулся еще шире, очевидно, ожидая, что Бейли спросит, по какому поводу.

— А по какому поводу, Норм?

— Только что дело закрыл. Суд этому типу дал 20 лет, без всяких досрочек. — Харрис счастливо рассмеялся.

Проявлять интерес Бейли нашел затруднительным. Сейчас его не интересовало ничто, кроме его текущего расследования. Но по опыту было известно: если хочешь чего-то от Харриса, изволь ему подыграть.

— Поздравляю, — сказал он. — А обвинение?

— Дача ложных показаний сотруднику ФБР. — Он подался вперед. — Понимаешь, это был один из моих же голубчиков. Только жадничать стал, вот и пришлось его малость проучить.

Харрис был bully (свиньей?). Он расточал улыбки, разыгрывал "друга" (из себя), никогда не забывал твоего имени, ставил выпивку, а после интересовался, как жена-детишки, но это вовсе не значило, что ты ему нравишься. Это значило, что он ждет какой-нибудь отдачи: слуха или личного секрета, который он сможет подшить в папочку "на всякую потребу". Еще маленьким, Бейли всегда попадался на удочки и бывал обманут подростками вроде Харриса. Пришлось научиться таких избегать.

— Так с чем пришел, Джимми? — Толстяк прикончил последний круассан и вытер пальцы бумажной салфеткой.

Бейли подавил отвращение от неизбежности просьбы о помощи.

— Я тут… ищу кое-кого. Имя — Лео Готтбаум. Живет, предположительно, где-то в Калифорнии, но где — неизвестно. Ни адреса ни фона в обычных базах данных нет. Он ученый-компьютерщик на пенсии. Он мог предпринять шаги для сокрытия своего местонахождения. Ты когда-нибудь слышал о нем?

— Готтбаум… — Харрис сощурился, смакуя фамилию, точно изысканный повар — новое блюдо. — Не-к.

— Он получил Нобелевскую премию, а работал на НИ, в Лонг-Бич.

— Значит, ты пришел ко мне в поисках телефонного номера, так?

Ты решил обратиться к Норму, уж он-то всегда знает кого-то, кто знает кого-то…

— Н-ну да.

Харрис опять разулыбался, точно наслаждаясь Бейли, сидящим напротив.

— Джимми, я всегда рад помочь, чем могу. Я об этом позабочусь. Нет[?] проблем.

— Спасибо. — Бейли встал. — Мне…

— Я сам тебя найду.

— Спасибо, — еще раз сказал Бейли, уходя.

Вернувшись к себе, он сложил документы по "ЖС?" по порядку, скрепил в скоросшивателе и положил в портфель рядом с com-pad. После секундного колебания, сунул в портфель пистолет, кусочек металла и лабораторный отчет. Микродиск стер: запись была получена незаконно и, как таковая, могла стоить ему не меньше, чем подозреваемым.

Он разблокировал окно и немного посидел, глядя вниз. Белый обелиск мэрии возвышался в нескольких кварталах, отсюда выглядя, точно детская игрушка. Он подумал, не там ли сейчас Шерон, делающая свое интервью с членом муниципального совета. Хотел бы он видеть ее, а еще лучше, быть рядом. Встреча с Харрисом напомнила ему, насколько не в своей тарелке он иногда чувствует себя в бюро.

Еще новичком он принял приглашение Харриса зайти после работы с еще двумя приятелями в местный бар. Они ходили туда каждую пятницу, смотрели бейсбол, травили байки, громко смеялись, пили пиво, заигрывали с официантками, проделывали весь "малый джентльменский набор". Бейли все это смущало, и к концу вечера они начали подшучивать по этому поводу. Последовала пара несмешных шуток, намекающих, что он, как говорится, мужественный настоящий американский парень.

— Вот ты где, Джимми. (Уходишь, Джимми?)

Он быстро обернулся и увидел Харриса на пороге кабинета.

— Уже? — спросил он.

— Ага. Я добыл личный номер Готтбаума в его уединенной берлоге. Устраивает? — Он вытащил клочок бумаги.

— Ну спасибо. — Бейли протянул руку.

— Хотя, ежели подождать… — Харрис, ухмыльнувшись, спрятал руку с бумажкой за спину. — А что мне за это будет?

Бейли почувствовал прилив раздражения.

— Норм…

Харрис громко засмеялся и бросил бумажку на стол Бейли.

— Держи. Дарю. А получу с тебя позже.

Он многозначительно подмигнул Бейли и ушел.

Значит, он опять "задолжал" Харрису, и тот, несомненно, не позволит об этом забыть. Он сжимал и разжимал кулак, ища выход разочарованию. Однажды Харрис доведет его так, что он взаправду сделает ему нечто деструктивное. Может, быть, вломится в его легендарную базу данных на стукачей, шлюх и собутыльников и устроит маленькую пакость. Переставит некоторые записи местами или засунет куда подальше. Просто взломать — это тривиально, пароль наверняка какой-нибудь тупой, вроде дня рождения Харриса или даже просто его имени. Скорее всего, Бейли справился бы за 10 мин. за чашкой кофе.

Конечно, это мелочность — размышлять о подобных вещах, но тем не менее это повышало настроение. Он взглянул на номер на клочке бумаги. Код 408,- значит, недалеко от Сан-Хосе. Он приказал фону соединить его.

— Готтбаум слушает, — ответил мужской голос.

— Доктор Лео Готтбаум?

— Именно он. С кем я говорю?

Бейли смолк, пытаясь восстановить свое обычное, организованное чувство целеустремленности.

— Это Ричард Уилсон, д-р Готтбаум. Я из НИ, отдел безопасности, в Сан-Диего. Мы проводим предварительную проверку проекта "ЖС?", и мне не совсем ясны кое-какие пункты в его прошлой истории. Поскольку вы столько лет возглавляли этот проект, я решил, что нужно позвонить вам.

Несколько секунд на линии было тихо.

— Что вы хотели бы знать? — Тон Готтбаума сменился, он не говорил больше с прежней бесцеремонностью.

— Ну, — сказал Бейли, — у меня здесь общий обзор проекта, но, положа руку на сердце, д-р Готтбаум, мне не ясно, что же конкретно было достигнуто. Я думал…

— Могу я внести предложение? — перебил Готтбаум. Мне сейчас не слишком удобно беседовать, но завтра у меня просто бездна свободного времени. Не изволите ли вы приехать ко мне? Много гостей у меня не бывает, а поговорить о "ЖС?" я буду только рад. Он — работа, которая всегда дорога была моему сердцу и, могу вас заверить, существуют весомейшие причины для ее продолжения, и я могу их продемонстрировать при личной встрече. К тому же, поездка, скорее всего, доставит вам удовольствие; здесь — одно из самых неиспорченных мест на побережье. Просто исключительно.

Бейли секунду подумал.

— Завтра суббота, — сказал он. А что у него на завтра запланировано? Ага, с Шерон по магазинам, за новыми шторами для гостиной…

— Я знаю, выходной, — сказал Готтбаум. — Вот почему я подумал, что вы, возможно, с удовольствием выберетесь за город.

Бейли принял решение.

— Хорошо.

— Вот и прекрасно. — В голосе его появился намек на нотку удовлетворения. — Передать вам план, как до меня добраться?

— Нет, — быстро сказал Бейли. — У нас тут проблемы с data lines. Скажите, как найти вас, а я запишу.

Готтбаум объяснил, куда ехать, и добавил номер путеискателя, по которому Бейли следовало позвонить, когда будет в пределах.

— В любое время после полудня, — сказал он. — Рад буду нашему знакомству, м-р Уилсон.

Бейли дал отбой. С минуту он сидел, не двигаясь, проигрывая беседу в голове. Приглашение Готтбаума было неожиданным, но ученому на пенсии, живущему в уединении, вполне может захотеться однажды в кои-то веки принять гостя. Естественно и то, что он хочет поговорить о проекте, который так много для него значит, особенно имея возможность спасти его от сворачивания.

Осторожно, Бейли, позволил себе немного удовлетворения. Даже воспоминания о Норме Харрисе больше не раздражали его. Он сгреб портфель и вышел.

ДУМАЮЩИЕ МАШИНЫ. (Thihking Mashines)

Вечером он сидел на табурете, превратив кухонный стол в верстак, и проверял детали от Говорящего Тедди. По другую сторону стола, в гостиной, он видел Шерон, смотрящую стенной экран, сидя с Дэймоном на кушетке.

Вот, крупным планом, anchorman[?].

— Обозленные демонстранты у мэрии сегодня потребовали отставки члена муниципального совета Макса Дэниэлса, поминая об его участии в прошлом месяце в тайной продаже загрязненной питьевой воды проживающим по всей долине Сан-Фернандо. С подробностями — Шерон Блейк, репортаж из мэрии.

И тут на экране появилась Шерон собственной персоной, в натуральную величину; позади — скандирующие демонстранты с лозунгами.

— Мама! — завопил Дэймон. — Мама в телевизоре!

Бейли посмотрел на теле-Шерон, дававшую оценку скандалу. Затем последовала врезка с обвиняемым представителем мун. совета, неспокойно все опровергавшего.

— Будет ли Дэниэлс вызван в качестве свидетеля, пока неизвестно, — резюмировала TV-Шерон. — Но обозреватели уверены, что этот в высшей степени смущающий скандал несколько повредит его шансам на перевыборах.

Она спрыгнула с кушетки и прошла в кухню.

— Ну как? Хорошо смотрится?

— Вполне профессионально. — Он притянул ее ближе обнял.

— И ты горд, что женат на очаровательном TV-репортере?

— Я… я просто подавлен. И восхищен. — Это было правдой.

— А Говорящий Тедди? — спросил Дэймон, подозрительно глядя на них с порога.

Бейли отстранился от жены.

— Наверное, не стоит забывать об очередности. — Он повернулся к Дэймону. — Думаю, я его починю.

Он состыковал половинки медвежачьего тела, сложил их вместе, проверил подгонку, и сжал, включая.

— Привет, Дэймон, — сказал Говорящий Тедди. — Как поживаешь?

— Ура! — Дэймон прекратил дуться, побежал вперед, потянувшись за медвежонком.

Бейли отдал ему игрушку.

— Просто пропал (отошел) контакт с главной панелью (main board).

— Рассказать тебе сказку? — спросил Говорящий Тедди.

— Да. — сказал Дэймон, унося его обратно в гостиную. Только не опять про "Три медведя".

— А если про "Красную шапочку"? (Little Red Riding Hood).

— Ладно, давайте-ка оба в кровать, — сказала Шерон и взглянула на Бейли. — Ты завел будильник?

Он кивнул.

— Говорящий Тедди начнет в 8-00 колыбельную, а потом заткнется до самого утра.

Позже, сидя с ней на кушетке, он описал свой визит в НИ, историю проекта "ЖС?", присланную ему, фрагмент записанной беседы и телефонный звонок к Готтбауму.

— Ты правда думаешь, что происходит нечто значительное? — спросила она, когда он закончил.

— Да.

Она подтянула колени к подбородку, обхватила ноги руками и вопросительно взглянула на него.

— Но почему этот старичок обязательно должен что-то знать?

— Может, и не знает. Но это единственная нить, которую я пока пропустил. (оставил). И, похоже, он вполне готов говорить. Вероятно, он расскажет мне, как "Жизнь-суть?.." снова сделает нашу страну великой. К несомненной выгоде всего человечества.

Она проницательно посмотрела на него.

— Ты, конечно, не думаешь, что проект это сможет.

Бейли сбросил туфли и водрузил ноги на кофейный столик.

— Давай разберемся. Представим себе на минуту, что сей совершенно никчемный с виду проект действительно даст-таки то, чего от него ждут. То бишь — мыслящую машину.

— Мыслящие машины уже есть, — возразила она.

— Ничего подобного. Это пока что вроде [?] святого [?]. Есть "целевые" компьютеры, способные просто замечательно выполнять что-то одно; например, манипулировать "кусочками мозаики" в системе DVI, создавая 3-х мерный ландшафт, по которому можно погулять. Либо это многоцелевые машины, способные ПОДРАЖАТЬ разумному поведению, как Говорящий Тедди. Но это просто набор заранее запрограммированных реакций. Систем, способных мыслить (в широком смысле этого слова), пользоваться здравым смыслом, делать выводы, принимать решения в условиях реального мира, не существует.

Она обмыслила услышанное.

— Тогда, наверное, имеет смысл пойти по стопам матушки-природы.

— Конечно, проект обоснован (имеет под собой основание), однако сложность задачи почти невообразима. Хотя, тут еще такое дело, что всякая там биологистика[?] за последние 30 лет здорово шагнула вперед, и существует кое-что получше чем "Жизнь-суть?..". Для военного, конечно, применения.

Как состыковать квантово-электронные устройства с отдельными нервами, наши ученые уже знают. Через пару лет они смогут, взяв собачий мозг; сделать так, чтобы он управлял чем угодно: роботом, ракетопланом, танком… Правда, мозг состарится, но тогда его можно отсоединить, выбросить и подсоединить новый. Недостатка в собаках пока не ощущается; вдобавок, они дешевле и заменяются куда легче, чем всякая компьютерная экзотика со сложным программным обеспечением.

— Угу, — сказала Шерон.

— Согласен, отвратительно это все выглядит, но, судя по всему, к этому идет. Итак, ежели помыслить логически, "Жизнь-суть?.." надобно бы закрыть. Пусть даже он дает результаты — этот проект непригоден для того, что у них на уме. А он еще и результатов не дает. И может никогда не дать. — Он в раздражении покачал головой. — Он стоит миллиарды и миллиарды из народных денег. И — для чего? Да ни для чего!

— Вот и расспросишь его об этом, — сказала она, наклоняясь вперед, чтобы взъерошить его волосы. — А пока успокойся.

Только тут он понял, что в возбуждении, повысил голос чуть ли не до крика.

— Извини.

— Единственное, что меня смущает, — продолжила она, это твоя легенда. В смысле, Готтбауму очень уж легко ее проверить. Всего лишь позвонить в отдел безопасности "Норд-Индастриз" и попросить к телефону Ричарда Уилсона.

Он некоторое время помолчал, сосредоточившись на ее словах.

— Да, ты права, но, по-моему, все выглядит следующим образом. Во-первых, у Готтбаума слишком мало было времени, чтобы куда-то звонить: я говорил с ним сегодня — то бишь в пятницу — вечером. Во- вторых, если уж он решится куда-то звонить, то скорее позвонит своему бывшему коллеге Хортону и спросит, в чем дело, а тот поддержит мою легенду, иначе он уже выходит "чинящим препятствия следствию". В-третьих, если даже Готтбаум доищется, кто я такой, он все же так и так будет чувствовать меня вправе задавать вопросы. Единственное, что мне не нравится — он может сказать группе "Жизнь-суть?..", что ФБР ведет такое расследование, и тогда они могут принять меры к уничтожению каких-либо улик, или просто предпринять попытку к бегству. Но, я думаю, до этого уж не дойдет. Что бы там они ни натворили, они все же ученые, а не уголовники какие.

Она робко — тревожно взглянула на него, точно стесняясь своих собственных тревог.

— А ты думаешь, они не сделают чего-нибудь… более решительного, чтобы защититься?

— Это чего, например?

Голос ее дрогнул, снизился почти до шепота.

— Например… что-нибудь с тобой?

Между бровей ее появилась маленькая морщинка. (складка).

Он рассмеялся.

— Да что ж они, по-твоему, бандиты? Ты говоришь, точно в какой-то телепостановке…

Она вздохнула.

— Ладно; я знаю, что лишнее себе надумываю. А когда ты собираешься к этому Готтбауму?

— Он пригласил меня на завтра. В субботу.

— На завтра?.. Она подалась назад; тревога на ее лице сменилась досадой. — Джим, но ты…

— Я помню, помню… Шторы. Извини, Шерон, но тут дело поважнее штор. Правда. — Он смотрел на нее в надежде, что до спора не дойдет, и сейчас она скажет, что все понимает.

Наконец она пожала плечами; лицо ее приняло обычное выражение.

— Ну, что тебе сказать? (Ты мне все это объяснишь) Вспомни об этом, если я однажды поломаю твои планы. Если меня, например, поставят дежурить на выходных. — Она ткнула в него пальцем. — Хорошо?

— Хорошо. Обещаю.

Она поднялась и протянула руку.

— И все равно ты должен со мной помириться (поднять мне настроение; возместить…).

Он позволил стащить себя с дивана.

— И как же с тобой мириться?

Она склонила голову.

— Идем в спальню. Может, там мне придут в голову мысли повеселее.

Echoes ([?]) (Эхо)

Небольшой, извилистый хайдэй выписывал вавилоны между лесом и океаном: крутые склоны холмов были зелены от сосен, волны разбивались, накатывались на скалы, и в тучах брызг то тут то там возникала радуга. Воздух пах морской солью и сосновыми иглами. Сквозь гул двигателя и шуршание гравия под колесами Бейли слышал как перекликаются птицы и сверчки стрекочут в траве.

Небо было голубым, солнечный свет — ярким и теплым. Все было так замечательно, так убаюкивающе, что внушало безотчетное беспокойство.

Маленькую, темную каплю сомнения заронила в него Шерон. Когда он уходил из дома утром, она сказала, тревожно глядя на него:

— Будь осторожнее. Не нравится мне почему-то этот Готтбаум. Предрассудков у Бейли не было, — он малость поддразнил ее по поводу "мрачных знамений судьбы", но все же не мог полностью выкинуть из головы ее предостережение. На коротком прямом участке хайуэя он вытащил из портфеля compad, связался с автоответчиком своего фона и про(шел) к базе данных "общественность", ("частные лица?")

– [?]: Готтбаум, Лео, — он подиктовал по буквам. Послужной список — краткое описание личности.

На протяжении двух следующих миль compad изложил полученные данные. Большую часть послужного списка Бейли уже знал, а КОЛ содержало кое-какие сюрпризы. Готтбаум, очевидно, been a minor media personality (котировался невысоко?) в 1980-х и 90-х, выказывал радикальные взгляды и вызывал коллег доказать его неправоту. Он верил, что азиаты интеллигентнее белых, а белые посмышленее черных, и заявлял, что берется это доказать. Он желал полного прекращения правительственного контроля над научными исследованиями. Он пытался давить на конгресс, чтобы был снят контроль с экспериментов с рекомбинантными[?] ДНК. Он защитил идею одностороннего ядерного разоружения, но был уверен, что всякий, достигший 18-ти, должен быть обучен обращению с обычным оружием. Средства массовой информации брали у него интервью и приглашали за различные "круглые столы" пожалуй, больше для потехи многоуважаемой публики но в конце концов он слишком уж обидел кого-то из спонсоров, и его перестали приглашать.

Затем, уже в 21-м веке, он вдруг сделал резкий поворот на 180o и превратился в сущего отшельника. Он пожаловался, что среди средних американцев наблюдается явный упадок разума и амбиций, и сказал, что ему отвратителен тот вид заботы, какого народ хочет от правительства. В последней своей пресс-конференции он объявил, что остаток жизни намерен посвятить чистой науке и ничего не желает более иметь с общественностью.

Вот что за господин пригласил Бейли нанести ему дружеский визит.

Дорога отвернула от океана и пошла через маленький заброшенный город; окна заколочены, краска облупилась, палисадники заросли сорной травой по пояс в высоту. 30 лет назад эта часть побережья кормилась за счет туризма, но подъем цен на топливо и снижение рождаемости это прекратили. Когда дорога вновь свернула к океану, Бейли уже подумывал, сможет ли где-нибудь по пути поесть и заправить машину.

Наконец он подъехал к универсальному магазину самостроенной фанерной хибаре с двумя ржавыми бензонасосами снаружи, Texaco signs выгорели до розового. Стародревний "додж" — фургон стоял неподалеку, под деревьями — борта разрисованы сердцами, кинжалами и молниями, задний бампер подвязан куском старого, посеревшего нейлонового троса, на заднем стекле — наклейка, облохматившаяся по краям: Ван Хален жив!

Бейли остановил машину и вошел в магазин. Заведение было битком набито припасами: замороженная пища, мешки с рисом, автозапчасти, снаряжение для пешего туризма на все сезоны, ящики с патронами. Старый человек в черной майке с отодранными рукавами стоял у кассы, прислонясь к стене, и курил сигарету. Толстое "пивное" брюхо, длинные, прямые, седые волосы заброшены назад, за спину, лет — с виду — этак около 70-ти, на лице — следы солнца, возраста и злоупотребления наркотиками.

Бейли взял две домодельных упаковки с закусками из фризера с треснутой стеклянной дверцей и положил их на прилавок.

— А fuel cells (аккумуляторы) у вас есть?

Человек у кассы кивнул, бросил сигарету и затоптал ее.

— Не шибко-то их спрашивают, но у нас есть.

Он нагнулся, порылся за прилавком, выволок (ячейку?) и взвалил [?] груз на плечо, отказавшись от предложенной Бейли помощи.

— Я покамест в форме. — Он ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

Снаружи он положил ячейку наземь, открыл капот машины Бейли и вытащил старую.

— Наши-то, здешние, до сих пор все больше на бензине ездят. — Он поставил в гнездо новую ячейку, вскрыл пломбу федеральной инспекции и подключил контакты к гнездам. — Я бы сам с этой электроникой шерудил[?], только нам тут самим перезарядку не разрешают — мол, с правилами безопасности не ознакомлены. Веришь, нет — приходится эти штуки в Сан-Хосе посылать. — Он покачал головой. — Мы уж со стороны нефтяных компаний всякого свинства насмотрелись, но эти…

— Я ищу человека, живущего в здешних местах, — перебил его Бейли. — Лео Готтбаума.

— А, Готтбаума, — он кивнул. — Ну да. Это еще через полмили будет грунтовка; pathfinder у тебя в машине есть вот там как раз будет в радиусе Готтбаумова маячка[?].

Ты только скажешь: "Скотти, выдай лучик". — Он коротко заржал.

Бейли не понял юмора, но разъяснений просить не стал.

— Спасибо вам за помощь, — сказал он, желая поскорее отправиться в путь. Было в этом месте что-то нездоровое. Не просто "почвеннический" примитивизм, но — явственная атмосфера потерянности, провала и нищеты; замирающего отголоска прошедшего века.

ПРОРОК (Prophet)

Добравшись до грунтовки, он набрал номер, данный ему Готтбаумом. Pathfindera экран ярко высветил маршрут; мигающий курсор указывал путь.

Вскоре Бейли обнаружил, что едет по крутому подъему сквозь тоннель из зелени. Из-под колес разбегались маленькие зверушки; где-то неподалеку журчал ручей. Вокруг царили такой покой и простота, что он чувствовал себя, точно пилигрим, заново открывший Эдем.

Он миновал шеренгу почтовых ящиков, повернул раз, другой, и увидел впереди купол. Но, по пути через [?] наметанный глаз его отметил приземистые бетонные столбы меж деревьев и камеры, отслеживавшие его путь. Колеса загрохотали по решетке; взглянув вниз, он увидел, что решетка закрывала глубокую бетонированную траншею (и м.б. убрана).

Это для Эдема уж слишком. Чувствуя себя теперь скорее "бегущим кабаном" нежели пилигримом, он припарковал машину на площадке, засыпанной гравием, и поставил на тормоз. Из раскрытого портфеля он отобрал то, что могло понадобиться: описание проекта "ЖС?", и свой compad с еще не стертой биографией Готтбаума. Все остальное, относившееся к расследованию, — особенно электронный пистолет — лучше было оставить в машине. Он закрыл портфель, запер на замок и поставил на пол.

Выбравшись из машины, он немного постоял, прикрывая глаза от полуденного солнца. Теплый бриз ерошил высокую траву. За деревьями, окаймлявшими холм, вдалеке и внизу, темнели на мутно-голубом полумесяце моря темные штришки парусных яхт.

— Это вы — Уилсон?

Обернувшись на голос, Бейли увидел седого человека, стоявшего в дверях купола.

— Д-р Готтбаум?

Готтбаум шагнул наружу и дверь мягко затворилась за ним. Подойдя к Бейли, он коротко и небрежно пожал его руку, очевидно, не придавая много значения формальной вежливости.

— Я как раз вышел сделать кое-что по хозяйству, — сказал он. — Это займет не более 10 минут. Идемте.

Бейли кивнул. Бесцеремонность хозяина несколько покоробила его. Несмотря на возраст, Готтбаум держался прямо и двигался проворно. От глаз его, казалось, мало что могло ускользнуть; в них был угрюмый непокой, еще подчеркнутый резкими чертами лица, неулыбчивого и строгого. Он шел в обход купола, а Бейли поспевал за ним.

— Итак, вы здесь, чтобы задать мне несколько вопросов.

Голос его звучал по-деловому бесстрастно. Бейли доводилось общаться с corporate CEOs и правительственными чиновниками высших рангов, те говорили точно так же: сразу к делу, точно дело — это все для них, а личности не имеют ровно никакого значения.

И, ежели уж он хочет расколоть Готтбаума, надо установить нечто вроде связи с ним.

— Верно, у меня есть несколько вопросов к вам, — сказал он. — Но было бы также хорошо, если бы мы просто сели и немного побеседовали. — Он постарался, чтобы слова его прозвучали дружелюбно.

— Как пожелаете. — Готтбаум начал спускаться по южному склону холма, переставляя ноги тем более методически-аккуратно, чем круче становился склон. — Хотя, как мне это видится в настоящее время, вы желаете узнать 2 вещи. Во-первых, для чего проект "Жизнь-суть?.." финансировали в течении 30-лет безо всякой видимой отдачи, и, во-вторых, отчего следует продолжать в том же духе и впредь. Верно?

Междометий и любезностей в словаре этого человека, очевидно, не было вовсе. К тому же он, похоже, взял беседу под свой контроль.

— На деле круг моих интересов не так жестко и узко ограничен, — сказал Бейли.

— Если я что-то упустил, то дополните меня. — Он добрался до края группы солнечных батарей — мозаика из черных панелей среди белой бетонной плоскости. Отперев дверцу высокого металлического ящичка, проверил какие-то цифровые показания (digital readouts) и продолжил свой путь к панели невдалеке от центра группы. — Проект "ЖС?.." до сих пор жив, сказал он, вынимая из кармана небольшую отвертку, — потому что во главе его мною поставлен правильный администратор. Он нагнулся, что-то регулируя в панелях. — Когда, что-то около 10 лет назад, "Норт-Индастриз" перешла к правительству, то меня "попросили" на пенсию. Мне, видите ли, как раз перевалило за семьдесят, и такова была федеральная политика. — Он кисло поморщился. — Работа моя осталась незавершенной, и я не хотел, чтобы она пропала даром. И я поставил Хортона надзирать за всем и вести дела с Пентагоном. У него там куча старых дружков и собутыльников, так они оказывают ему протекцию. Обычное бюрократическое дерьмо.

— Вы… очень прямо об этом всем, — сказал Бейли.

Готтбаум спрятал отвертку в карман и выпрямился. При этом он слегка коснулся спины; на лице его мелькнул проблеск неудовольствия, быстро, впрочем, сгладившийся. Бейли догадался, что он не слишком-то жалует проявления слабости, как собственные, так и чужие.

— Никогда не видел особого смысла переть напролом (прошибать лбом стены). Пустая трата времени. Кто называет вещи своими именами, тот оказывает тем самым уважение собеседнику, вы согласны?

— Конечно, — сказал Бейли, хотя ни слову не поверил. Именно Готтбаум отгородил от мира свое убежище бетонными башенками с дистанционно управляемым автоматическим оружием. Очевидно, что и открытость его должна быть жестко лимитирована.

— Энергия у вас — собственная? — спросил Бейли, кивнув на группу солнечных батарей.

— Здесь муниципальная линия, но на нее не стоит слишком полагаться. Я дополняю ее использованием ветряной и солнечной энергии. Геотермальный генератор у меня тоже есть — под куполом; только в этом году установлен. Там шахта глубиной в 1000 футов. Я использую разницу температур на дне и наверху, чтобы вращалась турбина.

— Я знаком с этим принципом, — сказал Бейли.

— Техническое оборудование? — Готтбаум искоса оценивающе взглянул на него.

— В некотором роде.

Готтбаум хмыкнул.

— Что ж, Уилсон, очень любезно с вашей стороны посетить меня. От Сан-Диего, должно-быть, долгонько пришлось ехать… Вы ведь там живете?

— Да, в том районе.

Готтбаум слегка улыбнулся.

— Идемте же в дом.

Дверь, в ответ на прикосновение Готтбаума к сенсорной панели, мягко скользнула в сторону; и Бейли обнаружил себя в полукруглом жилом помещении — пол выложен плитами серого, шероховатого сланца, кресла "Old Bauhaus" — хром и кожа завалены подшивками научной периодики, стеллаж с широчайшими полками по пояс в высоту, огибающий купол по периметру, уставлен дорогущим оборудованием; черные металлические корпуса, дисплеи высокого разрешения, мерцают лампочки ("включено"), тихонько гудят вентиляторы (охлаждающие). И еще оборудование — на полу, среди сплетения проводов…

Готтбаум, не останавливаясь, прошел к столику красного дерева, стоявшему у окна, открывавшего вид на лес и океан вдалеке. За столиком, погрузившись в чтение, сидела молодая женщина. Осознав присутствие рядом Готтбаума, она подняла взгляд — удивленно, неуверенно. Азиатская раскосость, скромный (demure) японский рот, но кожа почти так же светла, как и у самого Бейли…

— Моя дочь, Юми, — Готтбаум сопроводил представление небрежным, резким жестом. — Юми, это — человек из лаборатории; приехал для беседы со мной. — Он стоял над ней, явно ожидая ее ухода.

Бейли вдвинулся между ними.

— Добрый день, — сказал он. — Меня зовут Ричард Уилсон. Рад знакомству.

Она поднялась. Одета она была в белую "крестьянскую" блузу и рукодельную, до лодыжек длиной хлопчатобумажную юбку. Она рассеянно теребила ткань, и Бейли отметил, что ногти у нее обкусаны чуть ли не до мяса.

— Здравствуйте, — почти шепотом сказала она.

— Надеюсь, я не испортил вам день?

— Нет. Вовсе нет. — Она быстро взглянула на Готтбаума и снова перевела взгляд в сторону Бейли. — Если у вас что-нибудь не для посторонних, или…

— Да уж, Юми, прошу тебя. — Готтбаум сжал губы; судя по всему, он и не старался скрыть нетерпение.

— Возможно, мы еще увидимся, — сказал ей Бейли. Она как-то непонятно задевала (struck) его — не только ее скромно, по-детски, красивое лицо, но само ее присутствие. Она была застенчива, и, очевидно, во всем беспрекословно подчинялась отцу, но в то же время где-то обособлена, непоколебимо поддерживая это разделение (подчеркивая свою отделенность от отца?).

Она подобрала со стола пару бумажных тарелок и, низко склонив голову, вышла за дверь. Последовало краткое журчание воды, затем дверь закрылась, и наступила тишина.

Готтбаум указал Бейли на освободившееся кресло.

— Садитесь. Вы удовлетворены ответом на I вопрос?

Бейли сел в кресло, положив на стол перед собой компад и папку с описанием проекта. Хорошо бы Готтбаум перестал форсировать…

— Я так понимаю из вами сказанного, — ответил он, — у Хортона столько друзей в Пентагоне, что проекту и не нужно было давать за эти 30 лет какие-нибудь результаты. Знаете, что-то с трудом верится.

Старик без всякой веселости рассмеялся.

— Не нужно, Уилсон. Результаты — не надувательство. С самого начала тысячелетия упадок и экологические кризисы нашего века вновь вернули нас в годы Рузвельта. Bailouts and buyouts. Прогресс движется вперед в лучшем случае черепашьими шагами; надежды на будущее уменьшаются пропорционально. Частная индустрия больше нигде никакой роли не играет, и дело обороны — не исключение. Все вершит одна большая правительственная бюрократия, со всей бюрократической тупостью, и люди наподобие Хортона прекрасно умеют этим пользоваться.

Бейли неспешно кивнул, начиная наконец понимать, что же такое есть этот Готтбаум. Он побарабанил пальцами по компаду.

— Я по пути сюда навел кое-какие биографические справки, — сказал он, выбирая шрифт. Экран засветился. Вы не возражаете?

Готтбаум выжидательно пожал плечами.

Бейли вызвал на экран текст.

— Родились вы в 1950-м, стало быть, в 60-х были тинэйджером… Студент-радикал?

— Нечто вроде, — буркнул Готтбаум, откидываясь на спинку кресла. — Ну, держались мы в [?] несколько дней, швырнули несколько булыжников да бутылок… Это имеет отношение к делу?

— Я только хочу получить полную картину, — сказал Бейли. — Видите ли, с точки зрения современности, для любого из моего поколения те времена — синоним анархии.

Глаза Готтбаума сузились.

— Не было никакой анархии. Было всего лишь немного больше свободы.

— Вот как? Что ж. После того, как вы — в 1975-м получили звание доктора [Ph.D]…

— Судя по всему, сейчас вы помянете мой компьютерный вирус.

— Именно так. Я знаю, что ваш вирус полностью вывел из строя сеть mainframes, какими тогда пользовались.

— Просто шалость, — сказал Готтбаум, уже несколько запальчиво. — Вирус ничего не повредил, не потер ни одного файла, не исказил никаких данных!

Сеть вполне можно было восстановить и запустить снова, если бы несколько [?] не запаниковали.

— Эта ваша шалость сегодня называлась бы государственным преступлением, — заметил Бейли. — Но в те времена, наверное, на было законов, предусматривающих такие вещи. Что ж, пойдемте дальше. В 1985-м вы открыли собственное дело микрокомпьютеры — и стали миллионером.

Готтбаум выказывал не больше дружелюбия, чем прежде. Он сцепил перед собой на столе тонкие свои, длинные пальцы.

— Вы упустили, что несколько лет до этого я занимался интенсивными исследованиями, что позволило впоследствии выбить из игры всех конкурентов — как наших, так и японских; в остальном же все верно. Но к чему вы все это?

— А вот к чему. Вы росли в эпоху узаконенного беззакония. Люди нарушали тогда законы на каждом шагу и даже богатели в процессе нарушения. Сегодня, благодаря централизованному правительству и плановой экономике, обстановка контролируется, и алчность не правит обществом, как раньше, и никто не останется обойденным. Но для вас все это — из-за воспитания — лишь только большая, тупая бюрократия.

У Готтбаума дернулась щека. Губы его чуть заметно зашевелились, точно желая сказать что-то в ответ. Но, о чем бы он ни думал, он, видимо, решил держать свои мысли при себе.

— Я уж давно выучен, — сказал он, — не спорить на эти темы. Пустое сотрясение воздуха. — Тон его не допускал ни малейшей возможности возврата к теме.

Бейли был сбит с толку. Ведь было такое впечатление, что старик вот-вот начнет колоться!

— Это очень плохо, — сказал он.

Готтбаум встал.

— Вернемся же к делу. Минуту. — Он подошел к бежевому металлическому шкафчику — на новенькой полировке не было ни единой пылинки, точно его только что распаковали. — Вы знаете, что это?

Бейли прошел к нему.

— Похоже на Pollenz T — пять-двадцать.

— Совершенно верно. Внутри этой маленькой коробочки содержатся 32.768 сопроцессоров и 520 терабайт молекулярной памяти. А это — полквадриллиона adresses.

— Но я не вполне понимаю…

— Я как раз отвечаю на ваш второй вопрос, — с нетерпением сказал Готтбаум, точно это разумелось само собой.

— Понимаете ли, Уилсон, несмотря на все правила и весь протекционизм, у нас до сих пор каждые 15 лет появляется целое новое поколение компьютерной техники. Да и старая перестраивается. Gallium arsenide заменил кремний, и теперь на очереди квантовая электроника. И такого природа уже не может сделать. Природа — эволюционна и вынуждена жить со всеми своими ошибками. Однако мы всегда можем покончить с делом, чтобы начать его сначала. Мы можем быть революционными.

А на этот счет, вспомнил Бейли, в документации по "ЖС" уже что-то было.

— Вы говорили, однажды мы откроем настоящий искусственный разум — возможно, скопируем мозг. Именно это позволит нам претворять в жизнь революционные усовершенствования?

— Я говорил лишь, что мы сможем этого достигнуть.

Видите ли, Уилсон; те, кто занимается биологией, постоянно увязают в одном и том же старом дерьме. Они все [?] с base-pair sequences, вариациями на тему, но тема всегда одна — ДНК. Зато в физике мы можем изобрести любое дерьмо, какое только захотим. Раз смоделировав разум как сплетение битов, мы сможем расшифровать это сплетение, увеличить, трансформировать возможно, даже запрограммировать на самотрансформацию. Военные применения — просто удобный способ найти источник финансирования. Я говорю о том, что сможет изменить весь этот богом проклятый мир.

— Он слегка склонил голову, устремив немигающий взгляд на Бейли. — Вы, без сомнения, не можете не оценить возможностей.

Очевидно, это и было для Готтбаума целью жизни. Его горящие глаза почти гипнотизировали. У него, безусловно, было "присутствие силы". С виду, точь-в-точь пророк, желающий обратить Бейли в свою веру.

— Однако же, — сказал Бейли, решив проигнорировать интеллектуальную приманку, свободно висящую перед самым его носом, — проблема в следующем. Проект длится 30 лет и, согласно официальному заключению, еще ничего не смоделировал.

Готтбаум бессильно опустил руки по швам.

— Смоделирует. Если только его не свернут. И перестанут срезать фонды. — Он отвернулся. — Извините. У меня еще дела.

И Бейли осознал, что смотрит в спину старика, направляющегося к терминалу (на мониторе какой-то текст.).

— И это… все? что я смог выделить.

— Да, это все, на что я смог выделить время. — Готтбаум сел в кресло, положив клавиатуру к себе на колени.

— Но я надеялся на более удобный случай для беседы.

— В таком случае я, к сожалению, должен вас разочаровать.

— Я… обидел вас?

— Нет. Но если будете продолжать злоупотреблять моим гостеприимством, то безусловно обидите.

Бейли почувствовал, что удивление его уступает место обиде.

— Я полагал, вас интересует будущее проекта, — сказал он. — Я полагал, вы пожелаете сказать мне…

— Не думаю, что обманул ваши ожидания, — перебил его Готтбаум, — но, видно, все это время я только зря сотрясал воздух. Возвращайтесь к себе в Сан-Диего и делайте, что хотите.

— Что-ж, ладно, — кивнул Бейли. — Огромное вам спасибо за то, что пожертвовали толикой вашего бесценного времени.

Он пробрался через путаницу кабелей и прошел к двери. Дверь перед ним отъехала в сторону — и вот он, Бейли, снова на вольном воздухе.

Go-Between

Несколько секунд он постоял в растерянности, пытаясь сообразить, что же, собственно, произошло. Может, пережал? Или наоборот, недожал? А может, следовало выказать побольше "интереса" к Готтбаумовым идеалам?

Тут он увидел Юми. Та сидела в траве, скрестив ноги и уткнувшись в книгу. Черные волосы ее блестели в солнечных лучах.

Он подошел к ней.

— Извините…

Она подняла взгляд.

— Да?

— Можно побеседовать с вами? Совсем недолго.

— О чем?

Он неопределенно махнул рекой.

— Я… Кажется, я рассердил вашего отца.

Она презрительно склонила голову набок.

— Отчего же вам так кажется?

— Оттого, что… Черт возьми, он меня просто выгнал. — Он рассмеялся, только сейчас оценив юмор ситуации: он-то приехал сюда, весь под впечатлением мрачных предчувствий Шерон, а встречен был, в основном, с безразличием.

А Юми, похоже, чувствовала себя посвободнее, чем в куполе. Она пожала плечами.

— Он всегда всех выгоняет. Кое-кто держался дольше прочих, но в конце концов ему становилось — так скучно, и он говорил, чтобы убирались.

— Душа человек…

Бейли все еще чувствовал обиду — на Готтбаума, корчащего примадонну, на себя самого, не сумевшего справиться лучше… Но, может быть так, что даже сейчас еще не поздно чего-нибудь добиться. Он присел на корточки напротив Юми.

— Вы так говорите, точно видели множество прибывающих и отбывающих.

— Да. В детстве, когда я еще жила тут. Журналисты, конгрессмены, выпускники институтов… — Она оборвала фразу, словно подумав вдруг, что слишком уж разболталась с чужим человеком.

— Могу я узнать, где вы живете теперь?

— На Гавайях. — Слова эти она произнесла явно нехотя.

Лицо ее было — само спокойствие и осмотрительность.

Как бы это заставить ее разговориться…

— Нелегко это наверное — быть дочерью гения?

— Двух. Моя покойная мама была блестящим биологом. — Она закрыла книжку, но заложила пальцем то место, где читала. Значит, вы уже уходите?

Бейли поднял брови.

— Вы меня тоже прогоняете?

Она торопливо качнула головой.

— Нет. Просто я хотела спросить, не сможете ли вы подвезти меня до подножия холма. К магазину.

— О, конечно же!

Она поднялась и отряхнула травинки с юбки.

— Понимаете, я, наверное, никогда не научусь водить.

Бейли вдруг стало жаль ее. Фразы ее были кратки и недвусмысленны, точь-в-точь как у отца, и взгляд такой же пристально-настороженный. В то же время присутствовала в ней этакая мягкость, ранимость… Да она же боится отца! А может, и вообще всех мужчин.

Они сели в машину, Бейли запустил мотор и, выруливая на дорогу, спросил:

— Так что же подвигло вас снова визитировать эти места?

Она искоса стрельнула в него взглядом, которого, как догадался Бейли, ему, замечать не следовало.

— Мой отец говорил вам что-нибудь о своих… планах на будущую неделю?

— Нет. — Одно из колес провалилось в глубокую выбоину, машина накренилась, и он едва совладал с рулем. — Мы говорили только о "ЖС".

— А, это. — Слова ее звучали пренебрежительно. — Вы тоже им занимаетесь? — Точно надеясь, что нет.

— Я работаю в отделе безопасности Норт-Индастриз. — Бейли по некоторым причинам стало совестно за свою ложь. Было в Юме что-то такое доверчивое, несмотря на настороженность… — Я сказал вашему отцу, что проект, судя по всему, повалился. Вот тогда он меня и выгнал.

Она сидела, глядя перед собой, руки сложены на коленях. Точно кукла — такая прямая, совершенная…

— Провалился… — сказала она.

— Вы так не думаете?

Она словно пыталась решить, что нужно сказать.

— Я… почти ничего не знаю об этом.

Бейли вел машину медленно, но половина дороги была уже позади. Теперь уже не было времени на пустые разговоры; следовало переходить к главному.

— Знаете, я чувствую, что ваш отец вполне может что-то скрывать.

— Наверное. — Она слегка повела плечом. — Он вообще очень скрытный человек.

Такая искренность привела Бейли в замешательство. Как бы этим воспользоваться?

— А вас он в свои секреты не посвящает?

— Нет. — Теперь уже она изобразила обескураженность. И даже если бы посвящал; по-моему, вам следовало бы расспрашивать не меня, а его самого.

Грунтовка кончилась. Бейли вывел машину на шоссе, набрал скорость и решил не нарушать молчания — авось она скажет чего еще. Но Юми тоже молчала.

Может быть лучше все объяснить прямо? Впереди уже виднелся магазин, и Бейли сказал:

— Вот что меня в самом деле тревожит. У меня такое ощущение, что разработчики проекта случайно наткнулись на нечто чрезвычайно важное. Настолько важное, что даже скрывают это от руководства. Знаете, ученые иногда просто упиваются своей мощью. Сама по себе работа закончена, а возможные побочные эффекты в расчет не берутся, и всякий, кто пожелает установить хоть какой-то контроль, рассматривается как досадная помеха, или даже как враг. Это может привести к очень неприятным последствиям.

Казалось, слова Бейли подействовали. Юми опустила взгляд к своим рукам, лежавшим на коленях, ковырнула ногтем заусеницу у ногтя, вздрогнула.

— Это так, — прошептала она.

Бейли притормозил у магазина.

— Думается мне, ваш отец регулярно сносится с работниками лаборатории. Возможно, и сам все еще участвует в исследованиях. Он жутковатый человек и в прошлом успел показать себя… Вот почему я так обеспокоен.

Последовала продолжительная пауза. Наконец Юми приняла решение.

— Извините, мистер Уилсон, но я предпочитаю не вмешиваться в дела отца.

Бейли взял лежавший рядом с машинным телефоном блокнот, написал на чистой странице несколько цифр, вырвал и подал Юми.

— Если вдруг почувствуете, что эти дела вас все же как-то касаются, вот мой домашний телефон. Если меня не будет, и ответит кто-то еще, просто скажите, что вам необходимо поговорить с Джимом. Это мое… второе имя.

Она смотрела на бумажку, словно бы не желая брать ее, затем вдруг спрятала ее в свою книгу.

— Я сохраню это. Только вряд ли воспользуюсь.

Она потянулась к ручке дверцы. Бейли взял ее за руку. Кожа была очень нежной и гладкой наощупь.

— Спасибо вам за беседу. Наверное, вам лучше не передавать нашего разговора отцу.

Она скользнула быстрым, тревожным взглядом по его лицу, резко отвернулась, выбралась из машины и пошла прочь. Он провожал ее взглядом, пока она не вошла в магазинчик, затем неохотно запустил двигатель и покатил назад, в Лос-Анджелес.

BETRAYAL [Предательство]

Вернувшись домой, Юми нашла отца за тем занятием, за которым в течение многих лет так часто видела его: он сидел за столом, уставившись в экран компьютера. Она почла за лучшее не мешать, вышла на двор и читала до самого заката, пока небо из голубого не превратилось в багровое. Тогда она вернулась в купол отец сидел все в том же кресле, стуча все по той же клавиатуре.

Подойдя, она встала рядом, помня, что он просто не может работать, если за ним наблюдают. Она стояла молча, и через несколько секунд отец заметил ее присутствие.

— Что? — Казалось, он лишь невероятным усилием смог сосредоточиться на ней. — Чего тебе, Юми?

— Я собираюсь поесть. Тебя еда не заинтересует?

— Э-э, да. Я освобожусь через несколько минут.

Юми давным-давно узнала на опыте, что это может означать любой временной промежуток — от часа до целых суток. Она осталась стоять, где стояла, отказавшись в кои-то веки подчиниться молчаливому приказу убраться. Перечить отцу — от этого холодело в животе и даже дрожали руки… Но если она сейчас сдастся, то неизбежно будет злиться на себя, будет испытывать стыд за себя, а это куда хуже.

— Знаешь, — сказала она, — мне думается, что, если ты вправду собираешься с понедельника лечь в больницу, то, наверное, пожелаешь выделить хоть немного времени, чтобы побеседовать. Ты ведь говорил, что именно для этого просил меня приехать.

Он поднял на нее искренне изумленный взгляд.

— Конечно, мы сможем побеседовать. Только вначале я должен закончить с этим. — Он кивнул на экран. — Это чрезвычайно важно.

Они рассматривали друг друга, оба сбитые с толку, точно звери двух разных пород.

— Ты работаешь для проекта "ЖС"? — спросила Юми. Не в ее обычае было расспрашивать отца, но беседа в машине Ричарда Уилсона что-то такое сдвинула в ее душе.

— Да, именно так.

Она сохранила спокойствие на лице, демонстрируя отцу маску притворной скромности и невинности, перенятую от матери.

— Ты уже столько лет тратишь на этот проект так много времени… Наверное, ты огорчен его провалом.

Он резко отнял руки от клавиатуры. Движение было так резко, что напомнило Юми о ковбоях, выхватывающих "кольты" из кобур.

— Кто сказал, что проект провалился? — Тон его был резок; на скулах заиграли желваки.

Юми почувствовала себя так, точно ткнула палкой свирепого зверя.

— Твой сегодняшний гость, мистер Уилсон, говорил что-то такое. Когда подвозил меня до магазина.

— Уилсон… — Готтбаум издал короткий резкий смешок.

— Он сказал, что руководство "Норт-Индастриз"…

— Они совершенно не в курсе происходящего. И тому есть причина. Проект потенциально опасен — возможны нежелательные применения. И уж во всяком случае он не провалился.

Значит, Уилсон был прав — отец что-то скрывает. Конечно же, отец все эти [?] обосновал; он всегда так уверен в своей правоте; он же всегда лучше знает, как будет лучше для всех и каждого… Удивительно, что он вообще хоть что-то ей сказал. У него это само вырвалось — совсем как если подсечь человека под коленки, он не сможет удержаться на ногах.

Интересно, много ли он еще скажет?

— Знаешь, — сказала Юми, все еще притворно-сдержанная и робкая, — я никогда толком не понимала, в чем суть этого проекта.

Он подозрительно покосился на нее. Понятно. Невидимый барьер снова на месте.

— И не нужно. — Он помолчал, точно повторяя про себя это утверждение и сожалея о нем. — В такие вещи тебе не нужно вмешиваться. Понимаешь? — Он пристально посмотрел на нее.

— Конечно, отец. — Она почтительно склонила голову; покорная женщина, во всем полагающаяся на авторитет мудрого человека… А интересно, не напоминает ли это ему о его невесте, выглядевшей так наивно и смеренно, но на поверку оказавшейся едва ли не жестче его самого. Только одна она умудрилась пробраться сквозь его оборону и кое-что украсть у него: любовь, время, гены — и напоследок, даже некоторую толику его денег.

А отец снова повернулся к монитору.

— Если ты не возражаешь, я все же закончу дела.

— Разумеется, отец. — Она отступила назад.

По дороге на кухню она прошла мимо обеденного стола. На столе лежала плоская черная папка и еще какая-то штука, не больше мужского бумажника. Компад, поняла она, сложенный клавиатурой к экранчику форматом примерно с почтовую открытку. Она приостановилась, думая, откуда это все могло взяться, и догадалась: Ричард Уилсон забыл, когда отец велел ему убираться.

Юми оглянулась — отец опять был поглощен работой. Она тихонько взяла со стола имущество Уилсона, крадучись, ретировалась в свою спальню и заперла дверь.

Она устроилась, скрестив ноги, на лоскутном одеяле, которое она сшила себе 15 лет назад, повертела в руках компад, поколебалась и отложила в сторону, не желая совать нос в личные записи Уилсона. Однако черная папка — совсем другое дело. Раскрыв ее, она взглянула на титульный лист.

На секунду она растерялась. Вот здесь, в ее руках был ответ на тот самый вопрос, на который отказался отвечать отец. Всю свою жизнь слышала она брошенные мимоходом упоминания о "ЖС", но никогда прежде ей не представлялось случая понять смысл услышанного.

Гриф "секретно" ее не смутил — она выросла в доме, где засекреченные документы были делом обычным и просто так лежали где попало. Итак, Юми начала чтение.

Через два часа, закончив чтение, она — в первый раз за всю свою жизнь — осознала, всю грандиозность масштабов того, чем был одержим отец. Достижения, описанные в заключении, без сомнения были только началом, и достигнуты были еще до отставки отца. А, зная отца, вполне можно было, основываясь на этом вот заключении, догадаться, что у него в действительности на уме.

Она на секунду прикрыла глаза. Руки ее покрылись "гусиной кожей" и она вздрогнула, почувствовав себя совершенно одинокой и перепуганной. Ну почему она не доверилась Уилсону? Надо бы позвонить ему немедленно — только как это сделать незаметно? Следящая система, установленная отцом, регистрировала все входящие и исходящие звонки. А в хижинах соседей ни одного телефона нет. А магазин у прибрежного шоссе с закатом закрывается; значит, оттуда из автомата тоже не позвонить. А водить машину она так и не научилась…

Завтра утром, как только магазин откроется, она спустится вниз и позвонит. Да, это будет предательством, и страшно даже подумать, как разъярится отец, если узнает… Хотя, если ее предположения верны, он уже ничего не сможет сделать.

А ведь это в первый раз в жизни у нее есть над ним реальная власть…

ВСТРЕЧА [Rendezvous]

Очень болели плечи, шумело в голове — и жутко не хватало Шерон. Они всегда проводили субботние дни вместе, а тут, попробовав хоть позвонить ей из машины по пути обратно, Бейли на смог пробиться. То занято (circuit-bisy message], то какие-то странные шумы на линии; а когда он попробовал дозвониться через оператора, ему было сказано, что телефон отключен. Он попросил оператора набрать другой свой домашний номер и получил ответ, что тот отключен тоже.

Но теперь-то он почти дома. Скоро он обнимет Шерон и будет ужинать с ней и Дэймоном, а о данном пути вдоль берега и пустопорожней беседе с Готтбаумом можно будет со спокойной душой забыть.

Вот уж и его улица; джакарандовые[?] деревья роняют наземь цветы; силуэты пальм на фоне темнеющего неба… Бейли представил себе людей, живущих в этих маленьких, "в испанском стиле", домиках — обедают, играют с детьми, сплетничают, смеются, занимаются любовью… И мне, подумал он. И мне того же самого.

Он нажал кнопку на приборной доске и свернул на бетонный пандус, ведший вниз, в подземный гараж. Фары осветили въезд, и Бейли увидел, что ворота гаража все еще плотно закрыты.

Бейли остановил машину и снова нажал кнопку. Без толку. Он проклял свой ленивый характер — еще когда нужно было эту воротину[?] починить…

Что ж, возможно, ее удастся открыть вручную. Он вышел из машины, спустился по пандусу и навалился на дверь стараясь отодвинуть ее.

Воротина[?] не шелохнулась.

Бейли оценил свои возможности. Можно пройти в обход, через холл, открыть входную дверь своим ключом, спуститься по лестнице в гараж и попробовать открыть ворота изнутри. Хотя — было у него такое впечатление, что и из этого ничего не выйдет.

Значит, придется оставить машину на улице. Ладно, невелик риск, тут в окрестностях не очень шалят.

Усталый и злой, Бейли вернулся в машину, потянулся к драйв-селектору…

Шорох сзади. Шорох одежды. И тут же чья-то рука сжала его шею. Он тихо вскрикнул и вздрогнул от неожиданности. Виска его коснулась холодная сталь. Он, удивленно вскрикнув, бессознательно схватил чужую руку, а затем, когда здравый смысл возобладал, сунулся во внутренний карман пиджака, за пистолетом.

— Нет. — Голос был женским, высоким и громким.

Бейли замер.

— Что вам нужно?

Кожа его покрылась мурашками. Он почувствовал, как сильно забилось сердце. Он проклинал себя за то, что оставил машину без присмотра. Потом он понял, что все было подстроено: ворота гаража специально повредили, чтобы задержать его снаружи.

— Деньги вам нужны? Будут вам деньги… — Он глянул в зеркало, но лица не увидел — оно было скрыто тенью.

— Задним ходом на улицу, — сказала женщина, приблизив губы к уху Бейли и дыша ему в затылок. — Сверните за угол. — Голос ее звучал напряженно, даже подрагивал.

Такие вот нервные и пугливые — опаснее всех.

— Конечно, конечно, — сказал он, — только успокойтесь. Как скажете, так и сделаю.

Только бы не наркотики. Тогда можно было бы немного снять напряжение. Бейли от всей души надеялся, что дамочка не "нанюхавшись", и вдруг понял, что голос ему знаком. Не просто так, "с улицы", пришла. Белая, "средний класс"…

— Розалинда Френч. — Без всякой видимой причины накатила волна облегчения. — Господи Иисусе, вы меня чуть не до медвежьей болезни перепугали. — Он хотел было обернуться.

— Делайте, что сказано! — Она, казалось, вот-вот сорвется.

— Я не шучу! — Холодный металл, дрожа, плотнее прижался к его виску. — Это убьет вас мгновенно, вы сами знаете.

Тут он точно увидел с ужасающей ясностью себя самого, сидящего в машине с электронным пистолетом у виска. Смерть будет мгновенной, бесшумной и безболезненной. Примерно через час ну, в крайнем случае, к утру, — его найдут, с "бездействующим" мозгом.

Он покосился вправо-влево, осматривая улицу. На тротуарах никого не было — и правильно, кому это надо, болтаться по улицам в темноте… Машин тоже не было — по соседству жили люди семейные, они субботние вечера дома проводят… И уж всяко что здесь, в его машине, в полной темноте, происходит, снаружи никому бы не разглядеть.

Чего вы хотите? — спросил он с трудом — от внезапно возникшего и растущего страха перехватило горло. Ну, как они узнали, что он — вовсе не Ричард Уилсон, это понятно. Однако выяснить его домашний адрес было для них делом невозможным. Должно было быть. Не может быть, чтобы они обошли систему секретности ФБР. Но как же тогда они его нашли?

— Да вы скажите, что вам нужно, — сказал он. — Зачем устраивать спектакль?

— Делай, что говорят! И все! Сворачивай за угол!

— Ну ладно, — сказал Бейли. — Смотрите: даю задний ход… — Он медленно взялся за рычаг и передвинул его на одно деление. — Берусь за руль… Порядок?

— Хорошо. Теперь медленно, задним ходом. Не смотреть по сторонам.

Мозг Бейли лихорадочно вычислял — что же делать? Незаметно достать пистолет он не сможет. Запасной однозарядный пистолет на левой ноге еще менее доступен. Что еще? Пнуть коленом телефон, — так, чтобы попасть в кнопку автонабора домашнего номера? А, блин, домашний телефон отключен. Включить локтем гудок, привлечь чье-нибудь внимание — нет, долго, слишком долго. Пока еще кто-нибудь подойдет посмотреть, что за шум… Резко нажать акселератор и понадеяться, что рывок отбросит ее на заднее сидение — нет, слишком ненадежно… К страху прибавилась злость. После всех удачно оконченных преопаснейших, надо сказать — дел, вот так попасться! И кому — какой-то научной бабе, которой вздумалось похулиганить…

Оставалось пока что одно: делать, что говорят. Потянуть время, дать ей успокоиться, по возможности наладить контакт и выжидать до более удобного момента. Именно так его учили поступать в подобных ситуациях, и правильно учили.

Выехав задним ходом на улицу, он поменял передачу и повел машину вперед. Медленно, медленно…

— Куда?

— Направо.

Бейли повернул направо.

— Остановись позади припаркованной там машины. Напротив пустого дома.

Дом был свободен — до завершения каких-то споров о праве владения. Возле дома у обочины стоял экипаж; номер и рефлекторы мерцали в свете фар его машины. Номер был знакомым — у Бейли была хорошая память на номера. Он вспомнил — номер этот он видел всего пару дней назад, на машине, принадлежавшей замаскированному человеку, с которым он столкнулся в Малой Азии. Значит, это машина Розалинды Френч. А двое, сидящие в ней сообщники, ожидающие его.

— Надо бы, наверное, вас поздравить, — сказал он, изо всех сил стараясь говорить спокойно. — Вы неплохо сработали, выяснив, кто я такой и где меня найти.

— Нам помогли. Останови здесь.

Он починился.

— Готтбаум помог?

— Тихо. — Пистолет все еще был прижат к его виску. И рука ее все еще дрожала.

Только сейчас Бейли начал понимать, насколько недооценил их. Они ведь ученые, не убийцы… Не так ли он говорил Шерон? Он был настолько уверен в себе, что посмеялся над ее тревогой. И ошибся. Он же предал Шерон своей самонадеянностью! С этим фактом было труднее всего примириться: он же и ее, в некотором роде, недооценил…

И все же — они действительно ученые, а не убийцы. Ясно ведь видно: Розалинда Френч держит пистолет у его виска и смертельно боится. Если бы он воспользовался удобным случаем…

Один из сидевших в машине обернулся, открыл дверцу и выбрался наружу.

Бейли понял; что ни делай гораздо легче справиться, когда противник один.

— Доктор Френч, — сказал он начальственным тоном, — я работаю в ФБР. Покушение на работника ФБР — очень тяжкое государственное преступление. А похищение — еще хуже. Лет тридцать, без всяких досрочных освобождений и выходов под залог. Очевидно, у вас серьезные трудности. Вам следует рассказать мне, в чем они. Я — вовсе не обязательно ваш враг. Я могу помочь вам.

— Я уже сказал вам: тихо. — Голос ее все еще дрожал.

— Я сейчас обернусь, — сказал он, как бы не слыша ее, — а вы опустите оружие и…

— Подними руки вверх! Прижми ладони к крыше!

Тон был настойчивым, и пистолет еще сильнее прижался к виску. Секунду Бейли колебался, но выполнил приказ.

Дверца рядом с его сиденьем отворилась. Уголком глаза он увидел фигуру в темноте.

— Розалинда. — Голос принадлежал человеку в летах и звучал спокойно. — У тебя все в порядке?

Еле уловимый западноевропейский акцент. Ганс Фосс.

— Осторожно Ганс. — Теперь она более-менее успокоилась — очевидно рада подкреплению.

Фосс охлопал карманы Бейли. При тусклых отблесках фар он выглядел спокойным, без всяких видимых эмоциональных проявлений. Методически обыскивая Бейли, он нащупал наплечную кобуру, сунул в нее руку, вытащил автоматический, калибра 9 мм, но продолжать обыск не стал и запасного пистолета не нашел.

— А теперь, пожалуйста, руки за спину.

— Нет, — сказал Бейли. — Все и так уже зашло слишком далеко. Я собираюсь выйти из машины, ясно? Затем — дойду до моего дома…

— Тогда мы убьем вас, — бесстрастно, неторопливо ответил Фосс. В нем не чувствовалось и малой толики страха, обуявшего Френч; он говорил — точно о том, чтобы клопа раздавить. Я служил в армии, и мне, по мере надобности, приходилось убивать. Делайте, что я сказал.

Вот тут Бейли стало действительно страшно. Он прикинул, хватит ли места, чтобы достать горло Фосса и выкатиться кувырком из машины, но теперь, вдобавок к оружию Розалинды Френч, Фосс держал его под прицелом его собственного пистолета. Сомнений быть не могло: хоть один из них да попадет. Он подумал о портфеле, стоящем на полу. В портфеле — электронный пистолет, который должен был служить вещдоком. Но его не достать. И запасного пистолета тоже по-прежнему не достать ноги под приборной доской.

— Хорошо, — сказал он, по возможности, рассудительно, — давайте все обсудим. Скажите же наконец: чего вы хотите?

— Нам нечего обсуждать, — с нетерпением сказал Фосс. Руки назад. Больше по два раза повторять не буду.

Бейли медленно выполнил приказ и почувствовал, как его запястья стянули клейкой лентой. Ночью, возле пустого дома, также не было никого, кто мог бы увидеть, что происходит. В открытую дверцу задувал прохладный ночной ветерок; он услышал шум машин по шоссе в нескольких кварталах отсюда. Легкий бриз шелестел в листьях пальм, росших неподалеку.

Затем Бейли услышал шуршание. Пластиковый пакет.

— Нет! — закричал он. Фосс накинул пакет на его голову и затянул вокруг шеи.

Пакет был черным — теперь Бейли не видел абсолютно ничего. Он начал задыхаться и рванулся. Сквозь пластик слабо послышался голос Розалинды Френч:

— Сиди смирно. Мы не собираемся душить тебя.

Острый ноготь прорезал в пакете, возле его рта, дыру.

Он торопливо сделал глубокий вдох.

— Какого хрена? Вы соображаете, что делаете?!

В рот его втолкнули тряпку. Затем — еще клейкая лента вокруг головы, чтобы не смог тряпки вытолкнуть.

Его стащили с водительского кресла, открылась задняя дверца, и Бейли втолкнули на заднее сиденье. Странно, но он больше не чувствовал страха. Осталась лишь злость и разочарование. Теперь у него больше не было никаких возможностей. Ситуация полностью вышла из-под контроля.

Кто-то невидимый сел рядом и крепко сжал его руку. Дверцы захлопнулись, мотор взревел, покрышки заскрежетали по гравию, и машина помчалась вперед.

ПЛЕННИК

Ехали по меньшей мере час — насколько мог судить Бейли, большей частью по шоссе. Он лихорадочно пытался найти выход, однако ситуация для этого была слишком уже неблагоприятной. Что его тревожило пуще всего — Френч и Фосс даже не пытались хоть как-то замаскироваться. Очевидно, возможность того, что он впоследствии сможет дать показания против них, их ничуть не волновала. Но все же они не желают, чтобы он знал, куда его везут… Где же логика?

Он подумал о Шерон, представил себе, как она сидит сейчас дома с Дэймоном и гадает, что могло случиться с ним… На душе стало совсем плохо — он ведь очень виноват перед ней…

А машина между тем шла уже не так ровно — похоже, она свернула на улицу, где асфальт был сплошь в выбоинах. Ветви растений цепляли за борта; машину подбрасывало и кренило. Наверное, где-то в холмах, подумал Бейли, едем по грунтовку. Тут машина пошла медленнее, свернула, еще проехала чуть вперед и остановилась.

Бейли услышал, как Френч выбралась наружу. Она отворила заднюю дверцу, и он почувствовал запах росистой травы, цветущего ночью жасмина, доносящийся издалека соленый запах моря…

— Веди его в дом, Джереми.

Значит, и Портер здесь. Он, стало быть, и был тем третьим, кто ехал позади, в машине Розалинды Френч.

Бейли вытащили из машины и поставили на ноги. Конечности его занемели; он едва мог идти, когда его проволокли через высокую — до пояса — траву в какое-то здание. Дверь за ним захлопнулась; запахло волглой штукатуркой и старыми, пыльными коврами. Раздался щелчок замка и скрип петель.

— Помогите ему спуститься; да осторожнее — упадет еще.

Это что ж — их его благополучие заботит?

Осторожно, нащупывая ногами ступени он спустился вниз наверное, в подвал. Пол здесь был твердым и шероховатым. Бетон.

— Невероятно, — услышал Бейли. — У вас-таки вышло!

— Заткнись, Майкл. — Голос Френч. Она протащила Бейли через комнату, и он ткнулся коленями во что-то, похожее на кресло. В это кресло его и толкнули — да так, что зубы лязгнули.

— Ганс, привяжи ему запястья и лодыжки, — сказала Френч.

Бейли подумал о том, чтобы достать-таки маленький пистолет, все еще покоящийся ненайденным на левой ноге. Однако заряд в нем всего один, да вдобавок прежде, чем стрелять, необходимо сорвать с головы пакет. Глаза его уже привыкли к полной темноте, значит, нормальное освещение на время ослепит его. К тому же, кто-нибудь, не исключено, до сих пор держит его на мушке — и этого даже не сказать наверняка. То есть, можно, но тогда это будет уже не к чему.

А Фосс тем временем разрезал ленту стягивавшую запястья Бейли, и быстро прикрутил его руки к металлическим подлокотникам кресла, в коем тот сидел. Затем он нагнулся и взялся за лодыжку.

Мыкнув через кляп, Бейли дернул ногой, пытаясь освободиться, но Фосс держал ногу крепко. Пальцы его скользнули выше — и нащупали однозарядный пистолет. Он вытащил его и осмотрел.

— Счастлив наш бог, что я нашел эту штуку.

— Господи! — услышал Бейли голос Френч. — Как ты думаешь, может, у него еще что-нибудь припрятано?

— Проверим. — Фосс привязал обе лодыжки Бейли к ножкам кресла и начал тщательно обыскивать его, а тот сидел, лишенный возможности сопротивляться и даже просто смотреть.

Наконец Фосс, удовлетворившись результатами обыска, разрезал пластиковый мешок и снял его с Бейли.

Свет ослепил его. Моргая, смотрел он на четыре неясных силуэта. Кто-то приблизился и разрезал ленту, удерживавшую в его рту кляп. Он выплюнул тряпку, подвигал челюстью, переглотнул и сморщился.

Постепенно глаза Бейли привыкли к свету, и он узнал всех четверых. Розалинда Френч, до сих пор вся на нервах, глаза расширены, бледные губы плотно сжаты; Джереми Портер, явно смущен, старается не встречаться взглядом с Бейли; Ганс Фосс, спокойный и бесстрастный, бывший солдат, нашедший убежище в "порядке и дисциплине"; и наконец Майкл Баттеруорт с выражением безмерного удивления на лице.

Френч отвернулась от Бейли.

— Джереми, вот записи с его голосом. — Она протянула Портеру маленькую кассету. — Надеюсь, тебе этого хватит.

— Я посмотрю, что тут можно сделать. — Портер взял кассету. Он явно обрадовался поводу удалиться.

Бейли осмотрел помещение. Белый бетонный пол, стены и потолок. На стеллажах полно оборудования — и недешевого, надо сказать. Вот, наверное, еще для чего Френч продавала пистолеты в Малой Азии — чтобы оплатить все это.

Он опустил взгляд. Кресло его было металлическим — свинчено из согнутых полос алюминия. Он посмотрел вверх. Над головой его нависло нечто вроде полусферического шлема с датчиками и электродами. От шлема тянулись провода к какому-то довольно большому устройству, назначения коего Бейли не смог определить. Было во всем этом что-то медицинское, точно Бейли находился в больнице. Этакое домодельное хирургическое устройство… Он ощутил, как неприятный холодок в животе стекает вниз впитываясь в пах…

— Сейчас мы позвоним твоей жене, — сказала Розалинда Френч. — У Джереми есть такое устройство. Он говорит в него, а на выходе получается чей угодно голос, синтезированный из образцов. Ты в машине без умолку болтал, и образцов у нас достаточно.

— Уголки губ ее на миг растянулись в победной улыбке; она откинула волосы с лица. Понятно, она восстанавливает уверенность в себе, стараясь взять себя в руки. — Твоей жене мы скажем, что на прибрежном шоссе у тебя сломалась машина. Скажем, что на ночь ты остановишься в мотеле, а утром поищешь станцию техпомощи. Итак, никто ничего не заподозрит. Никому и в голову не придет тебя разыскивать.

— Мой домашний телефон отключен, — сказал Бейли.

Снова легкая улыбка. На щеках ее вновь заиграл румянец.

— Нет. Больше нет. Лео об этом позаботился.

— Готтбаум? — Бейли выдавил смешок. — Он у вас что — в телефонной компании работает?

Френч раскрыла было рот, но Фосс шагнул вперед и поднял руку.

— Розалинда, если ты позволишь… Этот человек нарочно подбивает тебя на разговор. Чтобы установить хоть какую-то связь между собой и нами. Он отлично понимает, что нам тогда тяжелее будет сделать… то, что мы должны сделать. Пожалуйста, не забывайся, держись с ним равнодушно; он — всего лишь наш пленник.

На лице Френч промелькнули самые разноречивые чувства. Бейли видел; ей очень не нравится, что Фосс ее поправляет. Однако она не дала выхода раздражению.

— Ты совершенно прав, Ганс. — И отвернулась.

— Ганс, а где тебя обучали? — спросил Бейли.

— Я воевал в Литовской Освободительной Армии. — Он поспешно отвернулся, обрывая разговор.

— Майкл, тебе для первой части процедуры обязательно надо, чтобы наш пленник был в сознании?

— Без разницы, — сказал Баттеруорт. На лице его все еще было выражение детского изумления, точно сам он в происходящем не участвовал, а, скажем смотрел передачу по видео.

Дай ему немного демерола. Его ведь можно будет, если возникнет нужда, привести в сознание?

Конечно. В любой момент.

Баттеруорт прошел к шкафчику с препаратами и достал из него инъектор.

— Вы мне только скажите: для чего все это оборудование? — спросил Бейли. Он чувствовал, что уже проиграл. В голосе его отчетливо слышен был страх, хотя это, возможно, могло послужить к его выгоде. Фосс-то, конечно, крепость, однако остальным до него далеко. Особенно Френч. Чем больше страха он выкажет, тем больше вероятность того, что удастся пронять ее. — Вы меня убить собираетесь, пытать, или еще что?

— Да нет, — сказал Баттеруорт. — Не собираемся мы тебя убивать. Как раз наоборот. — Он улыбнулся. В улыбке его было что-то странное. Улыбка была безмятежной и таинственной. Для начала кое-какие тесты. Больно не будет. — Он закатал Бейли рукав и приложил инъектор к его руке. — Ты уж мне поверь. — И нажал кнопку.

ПРИЗНАКИ [Signals]

Наркотик разом уничтожил все страхи. Бейли почувствовал, что плывет. Он забыл, где находится, затем вдруг вспомнил — и снова забыл. Вокруг ходили люди. Он понимал, кто они, но на это ему было ровным счетом наплевать. Он сказал себе, что так нельзя. Надо бежать из этого ада.

Он вспомнил, как в первый раз увидел Шерон — в колледже, в кафетерии. Она была одета в футболку цвета листьев липы и белые штаны. Она сидела в углу, читая книгу о декоративных цветах, а он сел за соседний столик и спросил, не ботанику ли она изучает.

— Нет, — удивленно ответила она, — я просто случайно выбрала эту книгу. Я вообще все читаю по всем предметам.

Они посмотрели друг на друга… вот так все и началось.

Внезапно яркий свет ударил по глазам. Это Фосс, держит перед лицом большую флюоресцентную панель. Панель начала менять цвет, а Фосс называл тем временем какие-то числа. Бейли обратил внимание, что шлем-полусфера, висевший над его головой, теперь опущен. Тонкие ниточки щекотали кожу головы.

— Нужен по-настоящему хороший сигнал. — Голос Баттеруорта откуда-то издалека.

Потом Бейли услышал свой собственный голос.

— Машина сломалась, — сказал его голос, а дальше что-то про мотель. Бейли понял: это Портер говорит через свое синтезирующее устройство с Шерон. Он заворочался, пытаясь освободиться. Ему нужно поговорить с Шерон.

— Пустите, — слабо бормотнул он.

— Скажи, когда увидишь чисто-белый, — сказал чей-то голос прямо в его ухо. — Это очень важно. Сосредоточься на цвете.

Бейли, потеряв нить, смотрел на мерцающую панель.

— Белый, — сказал он, и тут вспомнил, как была одета Шерон. Футболка цвета листьев липы; белые штаны. Они до сих пор у нее где-то хранятся. Дороги, как память о…

Собрав все оставшиеся силы, Бейли рванулся.

— Пустите…

— Дай ему еще дозу, — сказал Фосс.

КОПИРОВАНИЕ [Patterning]

На некоторое время он уснул. По крайней мере, так ему казалось. Снилось ему, что он находится в комнате, где вокруг полно техники, люди расхаживают возле него, выкликая какие-то числа, и что-то металлическое касается его головы. Игла — колет в уголок левого глаза, правого… Внезапно перед глазами расцветают узоры, точно в калейдоскопе — небывало яркие и красивые. Затем — звонкий звук. Полный шумовой диапазон — от глубочайшего баса до высочайшего, выходящего за пределы слышимости свиста. Вкус гвоздики. Тело его словно покрывается мехом. Затем[?] — жутчайший холод. Он точно наглотался соуса — барбекю — внутри все горит.

— Воды, — невнятно пробормотал он. Потом он проснулся — совершенно внезапно. Опустив взгляд, он увидел еще один инъектор, только что отнятый от его руки. Реальность была жесткой, ослепляющей и оглушительной. Он сидел в том же самом кресле. Спинка его неприятно врезалась в поясницу. Все тело болело.

— Хорошо, — сказал Фосс, распрямляясь и отходя.

— Ага, — согласился Баттеруорт, — эта штука действительно быстро привела его в сознание.

Бейли хотел повернуть голову, но она была жестко зафиксирована. Металлический шлем все еще оставался на месте; зонды вонзались в лицо возле самых глаз. Он все так же находился в подвале. Воздух свистел сквозь вентиляцию. Вокруг притянулись провода.

— Что вы делаете? — услышал он собственный голос, глухой, неровный, испуганный.

Баттеруорт покосился на Фосса. Тот кивнул.

— Я прослеживаю те участки твоего мозга, которые обрабатывают сигналы с нервных окончаний.

Бейли бессознательно шевельнулся, чтобы повернуться к говорящему, но голову его все еще держал шлем. Он вздрогнул.

— То есть?..

— Мы фиксируем деятельность твоего мозга, — сказал Фосс.

Бейли перевел взгляд с одного на другого и назад. Теперь он уже боялся знать. Возможно, он понял все сразу, лишь только увидев зонды и датчики. Однако он все еще не мог собраться описать происходящее словами.

— И для чего вам… это информация?

— Чтобы создать компьютерную модель твоего интеллекта, ответил Баттеруорт. — Для чего же еще?

ИНФОМОРФ

Бейли закричал, призывая на помощь, и ему опять заткнули рот. Очевидно, Френч и ее команде шум не слишком-то нравился.

Ему ввели в вену что-то вроде легкого транквилизатора. Валиум, наверное, подумал он. Затем Розалинда Френч подошла и села напротив.

— Времени очень мало. — Теперь она была спокойно деловита, никаких внешних проявлений чувств, точно так же, как во время его визита в лабораторию. — Мне следует объяснить тебе все. Будет куда проще, если ты пойдешь на добровольное сотрудничество, и скорее ты склонишься к этому, если будешь честно понимать, что происходит.

Бейли пригляделся к ней. Нет, она далеко не так спокойна, как с виду кажется. Однако во рту его все еще торчал кляп, а без возможности говорить он никак не мог использовать ее страха для собственной выгоды.

— Я уверена, что с официальным описанием "ЖС" ты ознакомился. Как ты теперь можешь видеть, описание это нечто. Мы добились успеха в моделировании интеллектов мелких млекопитающих восемь лет назад, не решили не делиться нашими достижениями с работодателями. Они непременно начали бы вмешиваться в ход исследований, направляя их в нежелательное для нас русло. Мы не интересуемся военными применениями.

Что ж, подумал Бейли, очень нравственно. Он был рад, что имеет дело с людьми высоких нравственных позиций.

— Наивеличайшей проблемой для нас, — продолжала она, оказалась электромеханическая процедура фиксирования состояний нейронов и межнейронных связей без привнесения… погрешностей. Мы испробовали множество методик невмешательства, иными словами, нондеструктивных. Но ни одна из них не дала результатов. Единственный результативный метод — деструктивный. При этом мозг в буквальном смысле расчленяется на пласты.

Вот так вот. Бесстрастно, бесчеловечно, ужасающе… Бейли вздрогнул и прикрыл глаза.

— Ганс и Майкл наконец-то создали подходящее оборудование для работы с образцами при низких температурах. К счастью, Лео Готтбаум хорошо знает некоторых криоников, желающих принять участие в нашей работе. В то же время Джереми сконструировал и собрал систему нужной конфигурации, которая способна принять и сохранить смоделированный интеллект. Мы успешно отсканировали и сохранили интеллект собаки, и, насколько можно судить, ни одна из его функций не ухудшалась. Интеллект собаки жив и по сей день, но вместо живых клеток его поддерживает вычислительная техника. Мы готовились провести первое сканирование мозга человека на следующей неделе. Первым подвергнуться процедуре вызвался Лео Готтбаум.

В сознании Бейли вяло зашевелилось удивление, но затем он понял, что двигало Готтбаумом. При регулярном техобслуживании оборудования, компьютерная память может храниться вечно. Может, именно поэтому Готтбаум всю свою жизнь посвятил "ЖС"? Двадцать миллиардов долларов новыми из общественных денег и сей великий может сделаться бессмертным…

— Насколько можно судить, — говорил между тем Френч, компьютерный интеллект функционирует в точности так же, как и тот, что состоит из нейронов — при условии, что копия точна. Компьютерный интеллект может воспринимать все вполне реально, если мозг будет снабжен точной имитацией тех нервных импульсов, и какие привык воспринимать. Точно так же, как после ампутации мозг чувствует "фантомную конечность", электронный разум может чувствовать свое "фантомное тело". Лео готов был пойти на риск, как и каждый из нас. Но это следовало проделать в тайне. Если массы узнают, что мы делаем, поднимется страшный гвалт. Возникнут инструкции ограничивающие нашу работу, если ее вообще не объявят противоправной.

— Теперь понимаешь, — сказал Фосс, — почему твое расследование нужно было прекратить? Чтобы сохранить возможность провести заключительный эксперимент.

— И не только эксперимент, — добавила Френч, — но будущее всего человечества.

Она изрекла это глазом не моргнув; совершенно серьезно. Горды, подумал Бейли. Вправду верят, что именно — вершить судьбы человечества…

— Лео пригласила тебя к себе, так как полагала: есть шанс убедить тебя бросить это расследование, — продолжила Френч. — Но, побеседовав с тобой, он решил, что тут выбора нет.

— Только ты пойми, пожалуйста, — сказал Фосс, — не привыкли мы убивать ни в чем не повинных людей.

Опять высоконравственные принципы. Да ведь они впрямь уверены в своей гуманности!

— Мы могли бы держать тебя, как пленника, всю жизнь, сказала Френч. — Но рано ли, поздно ли, тебя начнут искать. Возникнут подозрения. И работа наша по-прежнему останется под угрозой. Значит, дело ясное. Чтобы объяснить твою смерть, мы — правдоподобным образом устроим автокатастрофу. Тело твое будет найдено, но твое сознание мы скопируем и сохраним. У нас имеется достаточно места для восьми инфоморфов. В том числе — для тебя.

— Инфоморфом мы называем интеллект, существующий в виде компьютерной памяти, — вставил Баттеруорт. — Этакую информационную ипостась.

— Хотя твое физическое тело и умрет, — спокойно сказал Фосс, — твой интеллект будет жить вечность.

— Ага. — Баттеруорт улыбнулся своей странноватой, отстраненной улыбкой. Хоть и вечность пока кто-нибудь вилку из розетки не выдернет.

РЕЦЕПТОРЫ

Его ненадолго оставили одного. Розалинда Френч поднялась наверх. Фосс с Баттеруортом принялись настраивать какое-то оборудование, стоявшее вне поля зрения Бейли. Джереми Портера тоже не было видно, хотя Бейли слышал где-то позади прерывистый стук пальцев по клавиатуре.

Он был озадачен. Все существо его отказывалось примирится с услышанным. Однако она и так натворила немало — тут уж не захочешь, а поверишь, что шутить не станут. Ученые компьютерщики изначально склонны к потере чувства реальности, а эта маленькая группа работала вместе десять лет, почти не контактируя с внешним миром, сосуществуя в своей собственной, отдельной реальности, которая, в свою очередь, базировалась на идее-фикс одного человека. Естественно, ненормальное для них нормально…

Единственно возможное исключение — Баттеруорт. В силу своей [?] отстраненности он может быть менее привязан к тому, в чем остальные непоколебимо уверены. Если Баттеруорт единственная надежда, решил Бейли, то… надежда умирает последней.

Тут появился Фосс. Вытирая руки бумажным полотенцем, смоченным спиртом, он сказал:

— Я сейчас уберу кляп. А ты должен уяснить себе: если снова будешь шуметь, снаружи тебя не услышат. Ты только замедлишь ход работы. А если мы не сделаем все как следует, то в твоем инфоморфном будущем получатся заметные изъяны.

Он вытащил изо рта Бейли скомканную тряпку. Бейли кашлянул и сморщился.

— И вы полагаете, я поверю в эту… электронную жизнь после жизни?

Фосс посмотрел на него спокойно и задумчиво.

— Ты, пожалуйста, не забывай, что сам доктор Готтбаум планировал подвергнуться этой процедуре. И все еще не раздумал. А он, согласись, человек большого ума.

— А вы, Фосс? Вы-то собираетесь ли сканироваться? Тот медленно кивнул.

— Конечно. И в конце концов мы будем соседями, ты да я, верно? А теперь, с твоего позволения… Чтобы точно воссоздать физические ощущения после того, как твой интеллект будет запрограммирован, следует сперва получить множество данных о чувствах. Общие считывания мы провели, пока ты был под анестезией. Теперь нужно добиться более высокой точности. Начнем с визуальных. Ты готов к сотрудничеству?

Бейли взглянул в глаза Фосса. Фосс встретил его взгляд с неумолимой твердостью.

Время тянулось медленно. Ему показывали сетки, цветные карты, геометрические фолианты, печатный текст, пестрые мозаики. Его заставляли смотреть вверх, вниз, вдаль и вблизь. Ему объяснили, что в это время импульсы его зрительных нервов считываются и поступают в некое аналитическое устройство. Если раз удастся преобразовать нервные импульсы в цифры и символы, потом их вполне можно будет имитировать. Можно будет послать сигнал, соответствующий "зеленому", на тот участок мозга, который отвечает за визуальное восприятие, и инфоморф увидит зеленый цвет, хотя глаз у него больше не будет. И с прочими чувствами можно проделать то же самое; через некоторое время для него будет искусственно создана полностью окружающая среда. Эту окружающую среду вполне можно будет видеть, слышать, нюхать, пробовать на вкус и в любом случае ощущения будут подлинными.

Казалось, тесты длились долгие часы. Бейли потерял всякое представление о времени.

После долгой-долгой ночи — или то было уже утро? — снова появилась Розалинда Френч. Она принесла с собой множество стеклянных пипеток. В каждой содержался синтетический вкусовой препарат; каждой пипеткой Френч касалась его языка, после чего нужно было полоскать рот. Таким образом получили необходимые данные с его вкусовых рецепторов. Даже в качестве инфоморфа Бейли сможет в полной мере наслаждаться едой.

Наконец ему ввели какой-то гипнотик, и он погрузился в беспокойный сон, по-прежнему сидя в кресле, с зондами в уголках глаз. Теперь сканировали его сны.

LINK [Контакт]

Подставив клочок бумаги под солнечный луч, пробившийся сквозь покрытое паутиной окошко у автомата, Юми прочла номер. Позади хозяин магазинчика швабрил пол, шаркая ногами и посвистывая какой-то давным-давно забытый рок. Она повернулась к нему спиной, взглянула на свое отражение в хромированной лицевой панели аппарата и набрала номер. Щеки ее побледнели; глаза были темны и страстны.

Ответил сонный женский голос. На секунду Юми лишилась дара речи. Нет, она вовсе не полагала, что Ричард Уилсон обязательно одинок; взаправду — она вовсе не думала на эту тему, но тем не менее была удивлена.

— Алло, — сказала она. — Я хотела бы поговорить с… Джимом.

— Его сейчас нет. — Женщина подавила зевок. — А кто говорит?

— Меня зовут Юми. Он просил позвонить, если у меня будет, что сообщить. И теперь у меня есть сообщение — очень важное. — Она слышала свой собственный, такой решительный и серьезный голос и от всей души желала обойтись как-нибудь без этого всего.

— Боюсь, что не знаю, когда Джим будет дома. Он звонил вчера вечером и сказал, что у него сломалась машина. Поэтому он остановился где-то по дороге, пока не сможет ее починить. Пауза. — Может, я смогу помочь? Джим держит меня в курсе большинства своих дел.

— Вы — его жена? — Юми не смогла сдержать свое любопытство.

— Да. — Она, похоже, не оскорбилась; говорили с легкостью, беззаботно, словно считала любопытство самой естественной человеческой чертой.

Юми лихорадочно размышляла. Как же быть?

— Наверное, я позвоню еще раз, но попозже, — сказала она. — Передайте, что звонила Юми; только, пожалуйста, пусть он мне сам не звонит. Это очень важно.

— Хорошо.

— Я могу узнать, как вас зовут.

— Шерон.

— Хорошо; спасибо, Шерон. Я перезвоню ближе к вечеру.

Shutdown [Закрытие]

Как ни страшно было звонить, гораздо страшнее было возвращаться теперь домой. Никакой реальной причины для страхов не было они возникли в ее сознании просто так, из ниоткуда, и по мере приближения к куполу все сильнее сжимали свои объятья.

Войдя в купол, она увидела отца, поспешно набивающего бумагами чемодан. Лучи утреннего солнца наискось прорезали жилую половину, и золотистые пылинки клубились в их свете, разлетаясь в стороны от бумаг, которые сортировал отец, отбирая лишь некоторые, а прочие отбрасывал. Она смотрела на него и размышляла, что же он такое затеял и отчего в куполе так тихо. Затем поняла — почти все компьютеры были отключены.

Он почувствовал ее присутствие и поднял на нее пронзительный, подозрительный взгляд.

— Юми! Где ты была?

Они тут же почувствовала свою вину, точно отец способен был читать ее мысли, либо каким-то образом подслушал звонок. Он был настолько всеведущ, — порой казалось, что для него нет ничего невозможного.

— Я спускалась в магазин, — ответила она, удерживая на лице маску скромности и тщательно скрывая свои чувства.

— Зачем? — Он, не отрываясь, смотрел на нее.

Юми почувствовал себя непроходимой дурой — даже не догадалась что-нибудь купить… Так вот и стой теперь перед ним с пустыми руками…

— Просто захотелось прогуляться.

— Что ж, рад, что ты, наконец, вернулась. Мы уезжаем. Он бросил в чемодан поверх бумаг что-то из одежды. — Тут кое-что произошло. Я связался с моими друзьями из "Крайоник Лайф". Мне нужно лечь в больницу в Лос-Анджелесе не завтра, а еще сегодня. Если мы выедем через 15 минут, я как раз успею по пути забросить тебя в аэропорт. Я взял тебе место на рейс, отлетающий к Гавайям сегодня, в семь вечера.

Она безучастно взирала на него. Так всегда: сколько бы ни старалась она предсказать заранее его настроения и требования, он всякий раз выкидывал такое, отчего она терялась и цепенела.

— Что случилось? — спросила она. — Это из-за твоего рака?

— Рака? — Он, казалось, был сбит с толку; затем в нетерпении покачал головой. — Нет, дело совершенно в другом.

— Что-то случилось в той лаборатории? — Хотя сейчас воскресенье, люди внизу часто работают сверхурочно.

Он махнул рукой.

— Нет времени все это обсуждать. Извини. — Он отвернулся к той компьютерной системе, что все еще работала, и принялся отключать ее, бросив через плечо:

— Пожалуйста, собирайся не медля.

Она спустилась в одно из кресел, заваленных бумагами. Теперь понятно, почему она постоянно чувствует себя ребенком рядом с отцом — он всегда обращался с ней, как с ребенком.

— А что, если я не готова к отъезду?

Он медленно обернулся, прокручивая ее слова в голове, пытаясь уловить их смысл.

— Это дом — мой, — раздельно, слово по слову, сказал он, взирая на нее, как на безнадежную дуру. — А ты, Юми, моя гостья. Вчера ты подписала документ, в котором отказалась от всех прав на собственность. И не имеешь никаких оснований оставаться здесь после моего отъезда.

Она тихо, с отвращением, фыркнула.

— Конечно, конечно, ты прав. Я действительно, как ты сказал, не имею никаких оснований. Твое жилье, твоя жизнь, тебе и решать, а чего бы ни хотела я — все вздор. — она поднялась и направилась в свою комнату. — Так что ты не беспокойся, я буду готова вовремя. Я не смогу вынести, если заставлю тебя ждать отец.

Unloaded Zone

Ехали молча. Молчание это просто выгрызало все изнутри. От него судорожно подводило живот, болела голова и хотелось совершить что-нибудь очень решительное — пнуть отца, заорать, распахнуть дверцу и выпрыгнуть из машины на ходу… Но Юми подавляла эти желания и сидела, уставив невидящий взгляд в окно, стараясь не думать ни о чем.

Что же касается Готтбаума — если молчание ему и досаждало, он этого не показывал. Он умело вел машину на большой скорости, следуя, видимо, им самим составленному расписанию. К середине дня они достигли LAX.

Остановившись в разгрузочной зоне, отец поставил машину на тормоз и посмотрел на Юми. Ей показалось, что в его глазах на секунду появилось нечто этакое; какое-то неосознанное чувство — возможно, даже минутное сожаление.

— Прошу прощения за то, что приезд не доставил тебе большего удовольствия, — сказал он.

Она еще секунду вглядывалась в его лицо, точно для того, чтобы убедиться, вправду ли он что-нибудь чувствовал. Но под давлением ее внимания он вновь стал самим собой. Суровые морщины на его лице стали глубже, и он отвел взгляд, покосившись на часы в приборной панели.

Так и есть. Он покончил с ней и теперь хочет только поскорее уйти.

— Наверное, я никогда больше не увижу тебя, — сказала она с трудом. — Хотя все еще не верится, что ты собираешься… сделать то, о чем говорил.

Отец пожал плечами.

— В конце текущей недели увидишь в новостях мой некролог.

Юми теребила ткань своего платья.

— Ты проводишь меня до терминала? — Она наперед знала, что отец откажется, но пусть сам прямо скажет об этом…

— Извини, — сказал он, — я не могу.

Она взяла с заднего сиденья свою сумку, бросила ее на колени и обхватила руками. Тут ей подумалось: а что, если она вдруг заорет:

— А ну вылазь, ублюдок, из своей е…й машины, обними и поцелуй меня на прощанье, как все нормальные люди!

Она отворила дверцу.

— До свидания отец.

— До свидания, Юми. — Рука его потянулась к рычагу передач.

Она выбралась из машины, и звучно хлопнула дверцей. Машина тронулась с места, отворачивая от обочины. Неужели он действительно вот так просто уедет?

Его машина пристроилась к потоку экипажей и уже через 10 секунд скрылась из виду.

Reasonable Doubts [Небеспочвенные сомнения]

Злая, как черт, широкими размашистыми шагами, с бледным лицом и до скрипа стиснутыми зубами они прошла к аэровокзалу и остановилась у первого попавшегося таксофона. Злобными, резкими тычками набрала номер. На этот раз без всяких опасений.

— Шерон Уилсон? — спросила она, услышав в трубке женский голос.

Последовала некоторая заминка.

— Нет. Это — Шерон Бейли.

Только спокойствие. Юми прижалась лбом к холодной металлической стенке телефонной будке.

— Но вы — жена Джима, я узнаю ваш голос. Я уже звонила вам.

Снова пауза.

— А кто говорит?

— Это Юми. — И тут она поняла, в чем дело. — Ваш муж назвался фамилией Уилсон — наверное, потому, что считал необходимым скрыть, кто он на самом деле. Он работает в отделе безопасности, ведь так? Но, пожалуйста, скажите ему, что я звоню. Я уверена, он захочет поговорить со мной.

Женщина нервно засмеялась.

— О, понимаю.

— Он дома?

И вновь пауза.

— Нет. Он звонил еще раз. Он где-то на прибрежном шоссе, все еще старается наладить машину. Видите ли… вы меня извините, но если дело касается… безопасности, мне, наверное, не следует вмешиваться.

Юми была воспитана в уважении к желаниям других; так, чтобы не быть навязчивой и никого не оскорбить. Мать называла это вежливостью, отец же принимал такое отношение к себе как должное и единственно верное. Но здесь, у таксофона, Юми было так обидно и больно, что она не в силах была считаться с другими людьми.

— Когда я звонила вам в прошлый раз, вы говорили, что муж делится с вами подробностями своей работы.

— Н-ну… иногда, — неохотно ответила Шерон.

— Джим не рассказывал вам о своем визите к доктору Лео Готтбауму? Я — Юми Готтбаум, его дочь.

— О, понимаю.

— Ваш муж интересовался работой отца. Проектом "ЖС". Сейчас я располагаю нужной ему информацией. Пожалуйста, скажите, как мне с ним связаться?

И еще одна — длиннющая! — пауза на том конце.

— Никак. Он звонил мне из автомата и сказал, что телефон в его машине не работает, а починить машину на станции техпомощи он не может — сегодня воскресение. Возможно, ему придется еще одну ночь провести там, и дома он будет только завтра.

Юми, сильно обеспокоенная, смотрела в окно аэровокзала. Верить ли предчувствиям? Да, она давно поняла: от отца всегда следует ожидать самого худшего.

— Я только что проехала едва ли не все прибрежное шоссе, — спокойно сказала она. — И видела несколько станций техпомощи — они были открыты. Если ваш муж смог позвонить из автомата вам, он так же просто мог бы вызвать буксир. Скажите, вы уверены, что слышали именно его голос?

— Д… да. Голос был его. — Шерон встревожилась. — Что вы хотите сказать?

— Нет, ничего определенного. Просто у меня дурное предчувствие. — Юми немного поразмыслила. Что-то в ней толкало ее повесить трубку, забыть обо всем и поскорее ехать домой, на Гавайи, в обычную неспешную повседневную жизнь. Но, вспомнив, как отец бросил ее здесь, на тротуаре, она вновь обрела прежнюю решимость. — Я понимаю, вы со мной незнакомы, и я прошу слишком многого, но я просто не знаю, что мне делать. Можно мне приехать к вам? У меня — некоторые вещи вашего мужа, и их следует вернуть ему. И, если он снова позвонит, я смогу с ним поговорить.

Шерон собралась было ответить, но осеклась. Юми терпеливо ждала, не обращая внимания на аэровокзал, на объявления о рейсах, толпы пассажиров, снующих через площадь…

— Нет. Не думаю, что вам следует приезжать, — наконец сказала Шерон. — Одно из первых правил Джима: никогда не давать наш домашний адрес кому-либо, хоть как-то связанному с делом. [расследованием].

— Тогда, быть может вы сможете подъехать ко мне? У вас ведь есть портативный телефон? А звонок по домашнему номеру может быть переадресован на него.

— А вы настойчивы, — нервно хохотнула Шерон.

— Нет, вообще-то я не такая. Я живу тихо — спокойно, делаю украшения и продаю их туристам. Для меня сложившаяся ситуация совершенно необычна. И мне приходится очень стараться, чтобы сделать все верно. Пожалуйста, скажите, вы сможете?

— Ладно, — вздохнула Шерон. — Ладно. Где вы сейчас?

На миг Юми позволила себе удовлетворенно расслабиться. Она добилась того, что обычно считала совершенно невозможным.

— Я в международном аэропорту Лос-Анджелеса, — сказала она. — Теперь — как я выгляжу. Я — наполовину японка, в руках — белая парусиновая сумка, а одета я в длинную юбку и белую хлопчатобумажную блузку. Буду ждать у "Федерал Эрлайнс Билдинг", на верхнем уровне.

Threats [Знамения беды]

Шерон появилась в аэропорту лишь через полтора часа. Приехала она в маленьком красном электрическом "фиате" с мятым крылом, погнутой антенной и разбитой фарой. Она остановилась у бровки, перегнулась через сиденье и распахнула дверцу с "пассажирской" стороны. Шерон оказалась симпатичной молодой женщиной с живыми глазами и застенчивой улыбкой.

— Привет, — сказала она. — Вы, должно быть, Юми. Извините, что так долго — мне пришлось искать няню.

— Нет, все в порядке. Рада с вами познакомится, Шерон.

Юми села в машину. Теперь, лицом к лицу с собеседницей, она была не так уж уверена в себе — по телефону быть храброй куда как легче.

А Шерон окинула ее пристальным взглядом и, похоже, на душе у нее стало полегче.

— Я понимаю, это глупо, но я боялась, что вы… окажетесь не той, за кого себя выдавали.

— Я — дочь знаменитого человека, который считает себя выше закона, — сказала Юми. — И я… хочу помочь вашему мужу.

Прозвучало это сурово, без всякого юмора, и обстоятельство это смутило Юми. Она опустила взгляд и расправила юбку на коленях, отметив мимоходом, что внутри машина была в столь же плачевном состоянии, как и снаружи. На полу валялись квитанции заправочных станций, игрушечный грузовичок и смятая автодорожная карта, а крышка бардачка удерживалась в закрытом состоянии посредством кусочка скотча. Наверное, на людях, в своей профессиональной жизни, она еще придерживается образа дамы элегантной, однако в жизни личной не слишком заботится о том, чтобы все было "на ять". Юми почувствовала невольную симпатию к Шерон.

— Итак, вы хотели поговорить? — спросила та.

— Именно. До моего самолета еще четыре часа. Я выкупила свой билет, пока ждала вас.

— Наверное, надо бы куда-нибудь поехать. Как насчет дамбы, в Венеции? Это недалеко.

Юми пожала плечами.

— Хорошо.

Через некоторое время, найдя место для машины, они поднялись по лестнице на белую стену дамбы — 20 футов в высоту, 10 в ширину — укрывавшей в своей тени condos, бары и рестораны, смотревшие некогда в океанскую даль. Променад наверху заполняли велосипедисты, парочки гуляющих, детишки с воздушными змеями и старички, сидящие на скамейках.

— А знаете, я до сих пор помню этот берег, — сказала Шерон, глядя, как барашки волн перекатываются через волноломы и шлепаются в подножье дамбы. — Мой папа некогда водил меня сюда, когда я была маленькой.

— Купаться?

Шерон покачала головой.

— Тогда здесь было слишком грязно.

Они остановились у ресторана, заделанного в дамбу одной стороной и нависавшего над морем; желтый тент был растянут над столиками, расставленными по полукруглому патио. Почти всем посетителям было за 60 и даже за 70. Старики потягивали пиво или кофе, читали старообразные газеты и бумажные книги, в полной мере наслаждаясь уходящим днем.

Едва Юми и Шерон сели за свободный столик, к ним подкатил робот-официант.

— Приветствую вас в нашем ресторане! Меня зовут Фрэнк. Позволите ли принять ваш заказ?

— Господи Иисусе… По-моему, не следует давать роботам имена, — сказала Шерон.

Есть у вас зеленый чай со льдом? — спросили Юми.

— Да, у нас есть зеленый чай со льдом. Для вас — зеленый чай со льдом?

— Да; пожалуйста.

— Один раз зеленый чай со льдом, — сказал робот.

— А мне необходимо выпить, — сказала Шерон. — Белый ром со льдом и содовой.

— Один раз белый ром со льдом и содовой. — Инфравизор робота повернулся, проверяя, нет ли за столиком еще клиентов. — Это будет все?

— Да, это все.

— Благодарю за заказ. Минуточку.

— Я была здесь с Джимом, — сказала Шерон, — несколько лет назад, когда ресторан только-только открылся. Он был неравнодушен к океану. Говорит, есть в нем нечто мистического толка — ведь он так много скрывает под поверхностью… Часами может смотреть на волны… — На миг она погрузилась в воспоминания, но тут же вернулась к настоящему. — Так скажите, пожалуйста, в чем же дело?

Юми сложила руки перед собой, одну ладонь на другую, и посмотрела на Шерон. Лицо собеседницы располагало: честное, открытое, искренне заинтересованное… Завести друга для Юми было слишком тяжелым делом, а доверяться людям — еще тяжелее, но в данном случае не слишком уж разбираться было некогда.

— Я расскажу все с самого начала.

Шерон оказалась хорошей слушательницей. Она внимательно выслушала, как Юми описывала своего отца, его работу, внезапное приглашение приехать и все, что произошло после. Робот-официант принес заказанные напитки; Юми и не заметила своего стакана — она рассказывала то, что знала о проекте "ЖС".

— У меня нет ни малейших сомнений: отец не просто интересовался возможностью сканировать и сохранять интеллект лабораторных животных для военных целей. Наиболее очевидным применением с его точки зрения являлось бы сканирование и сохранение человеческого сознания. Это обещало бы в некотором роде бессмертие, да к тому же предоставило бы ему позицию силы.

Шерон, уже осушившая свой бокал, сидела напротив, подперев ладонью подбородок, а локтем опершись на стол, и внимательно смотрела в лицо Юми.

— Я не много знаю о компьютерах, но хранить в машине чей-нибудь интеллект… Это кажется невозможным.

Юми торжественно-серьезно покачала головой.

— Еще когда я была маленькой, отец однажды сказал, что и в те времена компьютеры были достаточно емки, чтобы вместить память человека. Говорил, что реальных сложностей две: отсканировать нейроны и сымитировать, как они связаны друг с другом.

— Но, когда Джим позавчера вечером говорил со мной о "ЖС", он сказал, что проект полностью несостоятелен.

— Отец — почти случайно — признался мне, что исследования успешно завершены. Только он скрывает это от нанимателей вашего мужа. От "Норт-Индастриз".

Шерон слабо улыбнулась.

— Наверное, вам можно сказать… Джим не работает там. Его наниматели — ФБР.

Юми ненадолго стихла.

— А; теперь понимаю. — Она кивнула каким-то своим мыслям. — Теперь понимаю. — Она заново обдумала несколько минут, проведенных в машине Бейли. — Знаете, по-моему, он хотел сказать мне, кто он на самом деле, когда назвался настоящим именем и дал номер телефона.

Шерон быстро кивнула.

— Абсолютно верно. Именно тот факт, что он дал вам наш номер, и склонил меня согласится на встречу с вами. Для этого он должен был счесть вас достойной симпатии и доверия.

— Значит, он участвует в крупном полицейском расследовании?

Шерон рассмеялась.

— Господи, да нет же! На все это он наткнулся сам. Даже рапорта составить не успел.

— М-мх. — Юми закусила губу. — Это уже хуже. Допустим на минуту, что отец как-то выяснил, кто ваш муж на самом деле. Зная, что угрозу его работе представляет только один человек, он… — Юми не договорила.

— Стоп, стоп, минуточку. — Шерон принялась щипать бумажную салфетку под бокалом, отрывая маленькие клочки от уголка. — Ваш отец — не преступник, и те люди, что работают в "Норт-Индастриз", всеми уважаемые ученые. — Звучало это более как вопрос, нежели как утверждение. Она смотрела на Юми, ожидая обратного утверждения.

Юми покачала головой.

— Представьте, что вы 30 лет всю себя отдавали делу. Вы свято верите, что можете обмануть смерть. И вдобавок изменить весь мир. И вот в самый последний момент появляется угроза всему, чего вы добились. И вы при всем при том такой человек, которого на деле заботят только две вещи: наука и самосохранение.

Шерон опустила взгляд, увидела кучку обрывков салфетки, поморщилась, хотела было что-то сказать, но смолчала и приложила руки к глазам.

— Все это трудновато принять…

— Что-нибудь еще? — К ним опять бесшумно подкатил робот-официант.

— Нет! — рявкнула Юми во внезапной вспышке раздражения. — Больше ничего!

— Позвольте мне, — сказала Шерон. Она явно рада была поводу отвлечься. Выудив из сумочки свой кредит-диск, она вложила его в дешифратор робота и подождала, пока он не высунется назад вместе с бумажной квитанцией.

— Спасибо, — сказал робот. — Возвращайтесь к нам поскорее.

— Надеюсь, я не попусту взбудоражила вас, — сказала Юми. — Но я твердо уверена: существует реальная опасность. И я в ответе за все. Доверься я вчера вашему мужу, когда он просил помочь…

Шерон натянуто улыбнулась, сделала глубокий вдох, и снова взяла себя в руки.

— Нет, вы ни в чем не виноваты. Джим действовал на свой страх и риск…

Юми пожала плечами.

— Я чувствую, что обязана помочь.

Шерон испытующе взглянула на нее.

— Но только ли в Джиме дело? Наверное, вы сердиты на отца. Не хочется ли вам, в некотором роде, отомстить?

Вопрос застал Юми врасплох. Она почувствовала, что щеки ее покрывает румянец.

— Вы — женщина проницательная.

— Я — журналист. По-моему, это у меня профессиональное. Но мне нужно заняться делами. — Она оттолкнула кресло. Похоже, плохие вести только придали ей сил.

— Что же вы думаете делать?

— Позвоню Джимову непосредственному начальству, если только смогу найти его в воскресенье. Или пойду в местное отделение полиции, подам заявление о пропаже человека попрошу отыскать больницу куда лег ваш отец. А завтра первым делом свяжусь с "Норт-Индастриз"…

— Нет! — Юми хлопнула ладонями по столу. Хлопок был резким и громким; она сама себе удивилась — никогда не распускалась так на людях. Но ведь очень — жизненно важно было убедить Шерон… — Если вы позвоните в полицию по обычной телефонной связи, или если полицейские будут пользоваться обычными радиодиапазонами, очень может быть, что отец и его коллеги узнают обо всем. Они будут еще более напуганы — и еще более опасны. Для вашего мужа и для вас.

Шерон смутилась.

— Но я не понимаю, как они смогут…

Юми сжала руку Шерон.

— Пожалуйста, поверьте мне! Муж ваш недооценил моего отца, но вы не должны совершать той же ошибки! Лео Готтбаум еще 50 лет назад ломал парольные защиты, чтобы проникать в базы данных! У него есть системы, которые — я уверена — могут автоматически прослушивать тысячи звонков, реагируя на ключевые слова. Я не специалист и не знаю подробностей, и сама компьютерами никогда не занималась. Но я росла рядом с ним и знаю, на что он способен, и знаю, что совесть его мучить не будет.

Шерон вымученно засмеялась.

— Вы действительно во всем этом убеждены?

Юми опустила взгляд.

— Извините, я не хотела на вас кричать. — Она взглянула на свои часы и только теперь поняла, сколько времени прошло. — Боюсь, нам пора возвращаться. Мне еще нужно успеть на самолет. — Она неловко отодвинула кресло и поднялась. Но, Шерон, пожалуйста, пока существует еще вероятность, что муж ваш жив, не делайте ничего, что может насторожить отца и его людей.

Они вернулись к машине и поехали в аэропорт. Шерон вела машину молча, глядя прямо вперед, погрузившись в глубокие раздумья.

— Вы, говорите, журналист? — спросила Юми.

Шерон медленно, рассеяно кивнула.

— Да, верно. Я работаю на местной телестанции.

— Это хорошо. Значит, вы умеете и собирать информацию, и распространять ее. Гласность может послужить очень мощным оружием против отца. — Юми вынула из сумки описание проекта "ЖС", а также компад Бейли. — Ваш муж случайно забыл эти вещи у отца. Я подумала, что в компаде его личные заметки, и не смотрела, но они могут быть полезны. А в папке — описание проекта. Будете читать: не забывайте: мой отец признался мне в личной беседе, что они добились успеха в решении всех поставленных задач. — Юми положила то и другое на заднее сиденье.

Шерон выехала на пандус, ведущий к Федерал Эрлайнс Билдинг, высмотрев свободное место, подрулила к бровке и поставила машину на тормоз. Откинувшись на заднее сиденье, она устало провела руками по лицу.

— Мне следует поблагодарить вас, — подавленно сказала она. — Только я от всей души надеюсь, что вы ошибаетесь относительно… того, что может случиться.

— Конечно, я могу ошибаться. Муж ваш может быть в каком-нибудь мотеле у прибрежного шоссе. Вполне возможно.

— Наверное, мне лучше поехать поискать его. Хуже от этого не будет.

Юми обдумала все это и покачала головой:

— Если с ним все в порядке, очевидно, что он связался бы с вами. Если же, напротив, случилось что-то плохое, отец сделает все, чтобы отвести от себя подозрения. Я понимаю очень трудно вот так сидеть и ждать, но, я уверена, вы в любом случае очень скоро что-нибудь узнаете. — Она взглянула на часы и отворила дверцу машины. — Боюсь, мне пора. Надо бы мне остаться, помочь вам, но если отец проверить списки пассажиров и обнаружит, что я не села в самолет, он поймет, что тут что-то не так.

Шерон разглядывала свои руки, лежавшие на баранке. Затем, повинуясь порыву, она распахнула свою дверцу, выбралась наружу, быстро обойдя машину, подошла к Юми, стоявший уже на тротуаре, и взяла ее за руку.

— Вы сделали гораздо больше, чем должны были, — сказала она. — Я вам так благодарна… — И неожиданно обняла ее.

Юми была слишком удивлена, чтобы как-то реагировать. Шерон крепче сжала ее в объятиях, затем немного отстранилась, глядя ей в глаза с явной искренней благодарностью. Все произошло настолько стихийно, что Юми не знала, что и думать, а уж тем более — что сказать.

— Можно позвонить вам и рассказать, как все вышло? спросила Шерон.

— Да-да, пожалуйста. — Юми неловко порылась в сумке и нацарапала на клочке бумаги телефон, радуясь поводу отвлечься. — Звоните в любое время. Однако, пока все не разрешится, будьте осторожны с упоминаниями того, о чем я вам говорила. — Она втиснула бумажку в ладонь Шерон и, испугавшись переполнявших ее чувств, повернулась и поспешила к аэровокзалу.

LAST RITES [Последние процедуры]

Голова болела, точно цепами молотили; во рту — неприятный кислый привкус… Бейли встрепенулся и заморгал, пытаясь сосредоточится. Темно; кажется его куда-то везут… Машина? Сиденье неудобное, жесткое… Он попробовал пошевелить руками и обнаружил, что запястья снова стянуты лентой. И на голове что-то такое есть. Опять черный пластиковый пакет. Пакет ли? Он тряхнул головой. Да, пластик на лице, стянут вокруг шеи.

Впрочем, больших неудобств это не причиняло: он был очень сонным и, как бы ни старался сконцентрироваться, мысли ускользали куда-то в темноту. Опять наркотики, пришло смутное понимание. Он сглотнул и облизнул губы.

— Куда мы едем? — услышал он собственный голос, до странного громко прозвучавший внутри головы.

— Я везу вас в гости к одним моим друзьям.

Бейли снова и снова силился сосредоточится. Ну да, этот, рядом — Готтбаум.

— Мы едем назад в купол?

— Нет. Мы с вами, мистер Бейли, в большом Лос-Анджелесе. Теперь вы — мой подопечный. Доктор Френч пожелала, чтобы было так.

— Я хочу выглянуть в окно. Можно?

— Сожалею. Будет лучше, если вы не увидите, куда вас везут. Мои друзья согласились помочь на условиях полной анонимности.

Бейли рассмеялся. Смех сильной болью отдавался в голове, да еще породил кашель, отчего стало еще хуже.

Он слабо рванулся. Лишенный возможности видеть, он чувствовал себя весьма погано.

— Все равно собираетесь убить — так какая разница?

— Не убить. Просто деанимировать, — поправил Готтбаум. — И если все пройдет, как задумано, в чем я ничуть не сомневаюсь, вы сохраните все свои качества. Включая память.

— Как инфоморф… — Это не имело значения. Никакого.

— Да, вы станете инфоморфом, — отстраненно, безучастно ответил Готтбаум.

Бейли пытался подумать, невзирая на наркотики, как следует. Простейшая логика давалась с необычайным трудом.

— Если вы отпустите меня, я ничего не скажу. Не стану бурю затевать. Слышьте, я даже рапорта не успел составить…

— Рад слышать. Спасибо за подтверждение. И все же ставка тут слишком высока для нас, чтобы просто отпустить вас под честное слово.

Бейли поерзал на сиденьи и, точно сквозь туман, осознал: он — на переднем сиденьи, а сидящий рядом Готтбаум — за водителя. Может, удастся пробить головой стекло, выбраться, упасть на дорогу, а тогда кто-нибудь увидит… Ехать, куда везут, ему вовсе не хотелось. Страшно было. Он, конечно, под наркотиками и не может нормально думать, однако он знал, что ему страшно. Может, удастся пробить головой стекло…

Машина остановилась; Готтбаум нажал клаксон — раз, еще.

— Приехали, — сказал он.

Бейли внесли в какое-то помещение. Пахло химией. Было холодно. Его разложили на чем-то твердом, привязали и сняли с головы пакет. Он сощурился и заморгал. Сглотнул — очень хотелось есть. Почему его не кормят? Куда привезли? Стеллаж во всю стену, уставлен электронным оборудованием; пара каких-то устройств с отходящими от них трубками; два человека в хирургических масках и зеленых халатах… Что здесь творится?

Появился третий — то был Готтбаум, тоже в маске, шапочке и стерильном халате.

— Уверяю вас, — сказал он Бейли, — все пройдет относительно безболезненно.

— Безболезненно? — Он медленно повернул голову, пытаясь вникнуть в суть.

— Сканирование, Бейли, есть процедура долгая деликатная и хлопотная. Ваш мозг придется охладить до полного затвердевания. Мои друзья — рекомендую — специалисты по крионике. Они в нашу работу верят и вполне осведомлены о ее результатах.

Бейли скривился.

— Нет, — слабым голосом сказал он. — Я не хочу…

— Мы готовы начать перфузию, доктор Готтбаум, — сказал один из тех, в халатах. Над его маской можно было различить бледноголубые глаза, да маленькую розовую родинку на лбу, чуть сбоку. Говорил он так, точно для счастья ему не хватало чего-то очень существенного.

Сквозь туман в голове блеснуло воспоминание. Бейли бессознательно рванулся, пытаясь сесть.

— А где Баттеруорт?

— Майкл Баттеруорт вместе с остальными членами группы сейчас в "Норт-Индастриз" готовит оборудование для вашего сканирования. К счастью, сегодня воскресенье, и мы можем работать, не слишком опасаясь нежелательных вторжений. Баттеруорт будет заниматься расчетами мозга. В настоящее время он — единственный, чья квалификация достаточно высока.

Бейли слабо застонал. Тот единственный, кому он хотел довериться — именно он собирается… разрезать его, Бейли, на куски…

— Вы просто отпустите меня, — сказал он. — Оставьте меня в покое, а я оставлю в покое вас.

— Доктор Готтбаум? — Тот с родинкой, что-то держал в руках. — Я полагаю, именно вам следует…

— Да. Это — моя обязанность. — Он опустил взгляд на Бейли. — Сейчас вам введут нейтрализатор для введенного ранее седатива. Вы ощутите вдруг необычайный прилив сил ясность мысли. Затем мы начнем перфузию — заменим вашу кровь реактивами, которые предохранят ваши клетки от повреждений при замораживании и вы быстро потеряете сознание. А ощутите только нарастающую слабость. — И с этими словами он приложил инъектор к руке Бейли.

Туман в голове — точно ветром унесло. Бейли, словно бы вышел из мрачной, невыносимо жаркой комнаты в ослепительный, льдисто-холодный зимний день. Пульс забился в два раза чаще. Бейли обнаружил, что привязан к операционному столу; дикий, ослепляющий свет бьет прямо в лицо; на колесном столике, стоящем в головах, разложены стальные инструменты. Его собираются убить.

— Нет! — закричал он. — Господи… Шерон!

В руку его вонзилась полая игла. От сильной боли Бейли вскрикнул. Машина [?]. Рука тут же стала холодной, как лед, и начала очень болезненно пульсировать.

— Стойте! — Он рванулся изо всех сил. — Ублюдки вы клятые…

— Два литра, — сказал кто-то.

Все окружающее отступило куда-то вдаль. Глуховатый пульс его сменил частоту и теперь отдавался в ушах быстрым стрекотом пишущей машинки. Столешница вместе с Бейли словно бы начала уходить в пол. Люди в халатах превратились просто в кукол, плавающих в белом сиянии.

— Шерон! — охнул он.

И отключился.

Из ГРАНДА-ХИЛЛС ГАЗЕТТ; выходные, 20 мая, 2030 г.

АГЕНТ ФБР СГОРАЕТ В СОБСТВЕННОЙ МАШИНЕ.

Наш земляк из Гранда-Хиллс, работавший в ФБР, нашел свою смерть ранним утром в понедельник. Его машина врезалась в ограждение на Первом Шоссе, невдалеке от Каюноса, и вспыхнула.

Пожарная команда, вызванная на место происшествия, оказалась бессильна — спасти 33-х летнего Джеймса Бейли из адского пекла салона его экипажа не удалось. По словам местного участкового брандмейстера Ларри Мангрегора, при соударении машины с камнями на берегу произошло повреждение аккумулятора и высвободившийся водород послужил причиной взрыва. Останки водителя так обуглились, что личность была установлена лишь по анализам ДНК.

Брюс Тейлор, чей ресторан "Приют рыбака" расположен менее чем в 500-х футах от места происшествия, сказал следователям, что слышал визг покрышек, и а после — удар и громкий взрыв около 5-00.

— Даже стекла в окнах задребезжали, — сказал он. — Я спустился к машине сразу же, но парень внутри был уже изжарен.

Наш источник в ФБР подтвердил: хоть Бейли и был спецагентом Отдела Технологических Преступлений, во время катастрофы он не находился при исполнении служебных обязанностей.

Местная полиция исключает возможность того, что причиной аварии послужила поломка машины.

— Я считаю, он просто проглядел поворот, — говорит сержант Джордж Тернер из Каюносского Полицейского Управления. После прошлого типа, который упал с того обрыва, мы там поставили стальное ограждение и предупреждающие знаки. По-моему, этот просто уснул за рулем.

Но в памяти своей жены Шерон и 4-х летнего сына Дэймона Бейли навсегда останется живым.