Чего ты хочешь, женщина?

1

Алевтина проснулась резко и сразу, будто кто-то плеснул ей в лицо водой.

В комнате было темно — рук не разглядеть, лишь окно светилось бледным сероватым квадратом.

«А ведь реклама супермаркета обычно всю ночь мигает. Может, авария? Свет вырубили?»

Она потянулась сесть, но одеяло соскользнуло вдруг, а простыни…

Алевтина погладила, смяла: это же шёлк?.. Шёлк?!

У неё никогда не было шёлковых простыней. И пушистого ковра, в котором ноги утонули вдруг по щиколотку. Да и спала она на диване!..

«Мама, мамочка, где я?» — подумала Алевтина и закричала шёпотом:

— Мама!

Она просто не нашла в себе сил закричать громче.

И тут же в нос ударил резкий мужской запах. Кто-то приблизился к ней! Она услышала его шумное дыхание!..

У неё дома никогда не было посторонних! Нет! Никого! Ни за что!

Ей тридцать два, она принципиально не выносит этих волосатых, противных, отвратительных!..

— А-а! — сипло и жалобно закричала Алевтина. — А-а!

Кто-то горячий, воняющий непередаваемо мужским, повалил её на кровать, насел сверху, обхватил руками и бёдрами, горячо зашептал в ухо:

— Тите, тите, ма кара миа! Апанте.

Говорил он так, словно набил полный рот горячей овсянки. Но вдруг голос его стал мягче и акцент пропал:

— Тише. Успокойся!

Иностранец? Сумасшедший? Откуда он здесь?! Вот ужас-то какой!

Алевтина упёрлась ладонями в голые плечи мужчины, из всех сил пытаясь его оттолкнуть! Руки её тряслись. Он был дико волосат! Как собака! Как домовой! Может, это сон? Кошмар?

— Ма-ма! Васи-лий Степа-аныч!

Василием Степановичем звали несносного соседа-пенсионера, что жил за стенкой и вечно пытался втереться в доверие: напроситься в гости на чай, заманить к себе и вообще дико отравлял спокойную дамскую жизнь Алевтины. Но когда на тебя ночью нападают волосатые иностранцы, позовёшь и соседа!

— Василевс, кара миа. Ва-си-левс. Даверманте… То есть… Ты ушш сам, — забормотал мужик, снова давясь кашей.

Потом проглотил:

— Не кричи. Меня зовут Василевс. Запомнила? Ва-си-левс.

Алевтине показалось, что с ней говорили двое, и второй голос она раньше уже где-то слышала. Это её чуть-чуть успокоило. Такое смутное узнавание, обычно, бывает во сне. Может, сон?..

— Я сплю? — спросила Алевтина дрожащим голосом, слабея в капкане горячего тела Василевса.

— Спишь, спишь, — подтвердил Василевс.

— Это кошмар, д-да? — голос Алевтины становился всё тоньше.

— Ещё какой, — он совсем перестал запинаться.

— А когда закончится этот кошмар?

Последнюю фразу Алевтина выдавила с трудом. Кожа её стала липкой и горячей, как чупа-чупс в ладошке ребёнка. Она вся вспотела, растаяла в его руках. Устала бороться. Лишь отворачивала лицо, чтобы он на неё не дышал.

Верно, и вправду — сон? Какой противный…

— Когда проснёшься, тогда всё и кончится, — Василевс отпустил Алевтину и сел рядом.

Только тут она сообразила, что лежал он на ней так откровенно, что вполне мог бы и посягнуть на самое святое.

Но почему-то не посягнул.

Алевтина откатилась от Василевса, одёрнула тонкую шелковистую сорочку.

Вздохнула со всхлипом: «Сон?». Послушала, как сердце колотится почему-то внизу живота.

Спросила:

— А сейчас что? Опять надо заснуть?

— А сейчас придётся вставать ни свет, ни заря, — сказал Василевс бодро. — Я прикажу, чтобы несли фалаксе.

— Что? — выдавила она, растерявшись.

Что ещё за фалаксе?

— Напиток на завтрак, по-твоему, — пояснил Василевс.

— А по-моему ты откуда знаешь? — испугалась Алевтина.

— Так ведь сон, — сказал он успокаивающе.

— Ну, хорошо, — согласилась Алевтина. Она нашарила одеяло и стала исподтишка тянуть его на себя, планируя завернуться. — Неси своё… Э-э…

— Фалаксе. Запоминай. Тебе нужно учить язык.

— Зачем?

Одеяло подползать не хотело, скорее всего, на нём сидел Василевс. Может, стянуть простынь?

— Потому что я так хочу, — судя по голосу, Василевс хмурился. — Ты должна выучить язык, чтобы жить здесь! Парэтэ, кара миа!

— Но я не хочу! — возмутилась Алевтина. — Я проснуться хочу! — она с силой дёрнула одеяло.

Василевс только хмыкнул, не оценив её усилия.

— Нельзя говорить мне «не хочу», — сказал он серьёзно и вдруг схватил её поперёк туловища.

Алевтина не успела испугаться, как оказалась лежащей на его коленях, а на её, едва прикрытую сорочкой, попу обрушилась его тяжёлая ладонь.

Сначала она взвыла от возмущения. Потом — от боли. Потом стало так больно, что всё её нутро превратилось в один незатихающий визг.

Василевс к визгу остался глух и не отпускал Алевтину, пока он не шлёпнул её как следует раз двадцать. И только потом спихнул с колен на кровать: давиться слезами и повизгивать.

— Стерете! — сказал он. — Касия, оче.

Помолчал и добавил:

— Я — Василевс, ты — моя королева. И делать будешь то, что хочу я. Ты должна меня слушаться, так принято в нашем мире.

— Аа-а!.. — только и смогла выдавить зарёванная «королева».

От слёз у неё сразу потекло из носа. Да и рука у Василевса оказалась необыкновенно тяжёлой: ниже спины всё огнём горело и даже подёргивалось.

«Ну, ничего, — думала она. — Сейчас вот проснусь, я тебе, гаду…»

Что она сделает приснившемуся мужику, Алевтина придумать не смогла, потому что не успела: Василевс встал, хлопнул в ладоши…

Стены тускло засветились, потом сильнее, и Алевтина, всхлипывая и вытираясь подушкой, уставилась на то, что в первый миг после пробуждения посчитала своей комнатой.

Окна не было — пятно на стене оказалось обманом. Из мебели — только огромная кровать. На рыжеватых обоях виднелись выпуклые, словно бы медные, рисуночки в виде непонятных фигурок и знаков. Ковёр… А разве бывает такой пушистый? И простыни — чудо. Бледно-лиловые, искрящиеся. Домой бы такие.

А вот Василевс разочаровал — кривоногий, кряжистый, волосатый. Растянутые треники, майка-алкоголичка… Из шестидесятых вылез, что ли? Чёрные патлы торчком, глазищи… Глазищи зелёные. Ну хоть так.

Алевтина икнула.

— Вставай, моя королева, — торжественно провозгласил кривоногий Василевс. — Мои механические слуги омоют твоё прекрасное тело и подберут достойную одежду.

Услышав про слуг, Алевтина подгребла ещё и одеяло. Но слуги оказались совсем не страшными. В стене образовалась дверь, и в неё, пища, повалили маленькие роботы.

Одни летели по воздуху, но не быстро: больше зависали, трепеща крылышками. Другие ползли по полу или даже шагали на длинных, как у цапли, лапках. Они казались мирными, забавными, смешными.

Алевтина вытаращила глаза, а хитрый Василевс, воспользовавшись её замешательством, сбежал в неизвестном направлении.

Два часа Алевтина швыряла в роботов подушки из легчайшего пуха, била их одеялом, топтала ногами. Пыталась разобрать на части, раздавить и даже заплевать им глазные экранчики.

Роботы терпели, мягко жужжали укоризненные слова на непривычном «здешнем» языке. Видимо, намекали, что пора вставать и одеваться.

Наконец Алевтина успокоилась, взяла себя в руки, крепко обхватив за локти, села бочком на кровать и попробовала оценить свой сон объективно.

Проснуться она не смогла, что только ни делала — щипала себя, била голенью о ребро кровати (очень больно). Сон продолжался, и надо было в нём как-то жить.

Она решительно встала и пошла за роботами. Как выяснилось — в ванную.

Ванная комната выглядела настолько по-королевски, что Алевтина почти смирилась с временным продолжением сна. Округлая прозрачная ёмкость вроде джакузи, стены-аквариум с живыми яркими рыбками, огромные мягчайшие полотенца, десятки пенных шариков, пузырьков баночек и коробочек, которые так и просили узнать, а что у них внутри?

Роботы спешно наполнили ванну водой, взбили пушистую пену. Летучие роботы-«пчёлы» добавляли в воду ингредиенты прямо из хоботков!

Она сняла сорочку и погрузилась в переливающуюся ароматную пену. Боялась, что будет щипать в местах, пострадавших от лап Василевса, но кожу защекотало так нежно, как бывает только во сне.

Это была великолепнейшая в её жизни ванна!

Алевтина расслабилась, к ней вернулось любопытство. Она рассматривала здешние аналоги мыла, пенок, шампуней, скрабов, гоммажей и ещё бог знает чего, нюхала их, лила в воду, намазывала на себя. Из иных коробочек мыло выпрыгивало уже готовыми вспененными шариками, в другие легонечко засасывало пальцы, третьи раскрывались в её руках, как цветочные бутоны…

Полностью отрешиться от текущих забот ей, правда, не удалось. Мысль о бегстве из этого странного мира не покидала Алевтину ни на миг. Даже вытираясь, она параллельно пинала стены, пытаясь добраться до рыбок, царапала ногтем прозрачную, светящуюся изнутри раковину, искала дырку, откуда текла вода. Вода текла — а дырки не было!

Роботы не возражали. Они приводили в порядок всё, что она старалась испортить или сломать, и всячески пытались угодить хозяйке: суетились вокруг, предугадывали желания.

Фен? Пожалуйста: сухой тёплый воздух заструился сразу со всех сторон. Щётку для волос? Летучие роботы-щётки тут как тут. Аппетит проснулся? На гладком полу загорелась тропинка, на плечи лёг роскошный халат, а «пчёлы» — даже поясок завязали.

Алевтина думала, что пол будет прохладным, но тропинка света чуть приподняла ее, и она пошагала над полом, ощущая ступнями тепло, как от нагретых солнцем свежевымытых досок на даче у тётки.

Она вошла в светлую комнату с круглым столом и стульями и… коридор исчез! Вокруг была тропическая зелень! Дикий неухоженный лес!

Здесь вели беспечную жизнь птицы и насекомые, росли пальмолианы, баобабобананы и что-то ещё, совсем странное, пёстрое и зевающее белыми цветками.

Алевтина попробовала потрогать зелёный лист и ощутила под пальцами изогнутую поверхность. Закрыто! Вокруг — прозрачный купол. В лес не сбежать.

Она огляделась: похоже, её привели на кухню. Уютный столик, два кресла и шарообразный кухонный агрегат — помесь плиты и холодильника.

Пока она озиралась, роботы подали на стол что-то горячее в искрящемся бокале. Алевтина села, пригубила: горячее мороженное! Сливочное, сладковатое.

— Фалаксе! — пискнула летучая «пчела».

— Фалаксе, — другая «пчела» принесла блюдце и нацедила в него из хоботка рисунок «зевающего» цветка.

— Фалаксе, — согласилась Алевтина и поёрзала, вспомнив утренний кошмар.

И вдруг тропинка засветилась, показался на миг круглый зев коридора, и в кухню ввалился разодетый в парчу и бархат Василевс.

В парче он стал вроде бы даже и ничего, не такой кривоногий. Но Алевтина сразу же перестала различать вкус еды, и всё очарование необычного завтрака пропало.

— Моя королева! — взревел Василевс и плюхнулся рядом.

Пчела тут же нацедила ему в бокал это самое фалаксе.

— Ты умница, моя королева, — Василевс расплылся в улыбке. — Ты выучила первое слово!

Он отхлебнул и, не замечая, что ввёл свою «королеву» в ступор, продолжал витийствовать:

— Запомни теперь, что летучий робот называется дамаску. Надеюсь, у тебя хорошая память, и мне не придётся заказывать плётку?

Алевтина подавилась тем, что было у неё во рту, и закашлялась.

Василевс тут же привстал, перехватил у робота-«пчелы» платок и с поклоном подал ей.

Алевтина взяла, а что было делать?

Вот это она вляпалась. Вот это сновиденьице! Расплата сразу за все годы незамужней вольности! А она уже думала, что этот тролль Василевс пропал или его поменяют на другого!

Но Василевс пропадать не собирался. Он взялся за завтрак основательно, словно внутри у него был не один желудок, а, по меньшей мере, четыре.

Роботы подавали всё новые и новые блюда, и Алевтине стало не до переживаний:

— Бетластэ, орот, буэг… — комментировал он, чавкая.

Роботы пискляво повторяли.

Алевтина честно пыталась запомнить незнакомые слова, но их было так много, что она быстро запуталась и стала впадать в истерику.

Василевс кивком отметил её старания.

— Выучишь это, это и это. — Он ткнул указательным пальцем.

На фалангах пальцев у него тоже были чёрные жёсткие волоски.

Алевтина быстро закивала. Раз уж этот сон — кошмарный, надо соглашаться.

Василевс вытер губы салфеткой, галантно подал ей руку, не заметив, что она-то не съела вообще ничего.

Алевтина замялась, вспомнила шлепки и «ты должна меня слушаться»… И робко сунула узенькую ладонь в горячую волосатую клешню.

Сердце сразу зашлось, ноги подкосились… Василевс тянул Алевтину, а она в панике цеплялась второю рукой за стол, пытаясь вспомнить, что за слова ей нужно было запомнить?

— Ты… Вы… не мог бы повторить? — пролепетала она. — Слова… Я…

— Говори мне «ты»! Но… позже, кара миа! Позже! Всё, что нужно, роботы напомнят тебе вечером. Я верю, что ты справишься и не вызовешь завтрашним утром моего гнева!

Завтрашним утром? Алевтина покачнулась и едва не упала.

Василевс подхватил её, потащил по солнечной дорожке коридорчика, впихнул в гардеробную, где ряды платьев размножались в зеркальных стенах.

— Нам нужно торопиться, кара миа. У меня — официальная встреча перед спектаклем, а на спектакль я без королевы идти не могу. Одевайся быстрее!

Алевтина взглянула на роскошно наряженных манекенов и растерялась: она никогда не носила таких дорогих платьев и не знала даже, как подступиться к ним.

Роботы, однако, и тут оказались на высоте. Чрез пять минут платье было подобрано и надето, а «пчёлы» уже колдовали над причёской и накладывали макияж.

Алевтина стояла в кольце зеркал, где она отражалась невероятно прекрасной. Голова её кружилась от запахов и нежных прикосновений маленьких «пчёл». В эти недолгие минуты она и в самом деле ощущала себя королевой.

Вот только… ноги её так и остались босыми — обуви здесь королевам не предлагали.

— Это невероятно! Рыжие волосы! Зелёные глаза!

— Где ты взял это сокровище?

Василевс кривил губы в улыбке, кивал знакомым, взбираясь по амфитеатру к зарезервированному месту в верхней трети, где восседали лишь самые знатные или богатые. Теперь он имел право там сесть. У него была своя оче, и какая!

Он уселся, указав Алевтине место у своих ног, и она покорно опустилась на расшитую подушечку, хлопая глазами и озираясь. Рот её как приоткрылся, когда робокар опустил их на Арену диспориума, так и изображал удивлённую букву «о».

Здесь и вправду было на что посмотреть: нежнейшие полосы ткани из миллионов летающих роботов, словно бы спускающиеся прямо с неба, парящие фонтанчики, прозрачный бассейн для лив вместо нижних рядов амфитеатра.

Да и сами девы-русалки были прекрасны. Раньше Василевс не мог оторвать от них глаз и дико завидовал тем, у кого есть своя оче. Особенно лива.

Василевс мечтал, что у него тоже будет дева-русалка, хвостатая, нежная, с влажной кожей. Про то, что можно завести такую, как Алевтина, он и подумать не смел. Это было невозможно, и, тем не менее — свершилось!

Все, мимо кого он вёл её, привставали, разглядывая, тянули руки, боясь дотронуться, морщили лбы, пытаясь разгадать подвох. Это был день его триумфа. Только у него была такая оче!

Минострал, увидев его с Алевтиной, тоже не сдержал гримасы удивления.

Он встал со своего места, что находилось, разумеется, на самом верхнем ряду, спустился, подошёл.

Василевс вежливо поднялся ему навстречу. Они коснулись указательными пальцами, но смотрел Минострал только на Алевтину.

— Но как? — вырвалось у него.

Василевс расцвёл в улыбке. Высокий чиновник сделал рукой приглашающий жест и направился на своё место. Он звал сесть рядом с собой! Какой успех!

Василевс поднял Алевтину и поспешил за чиновником.

Сосед Минострала подвинулся, уступая место. Василевс, сел рядом с Миностралом, усадил свою необычную оче, прижал к груди руки, в знак благодарности.

Он постарался изобразить на лице хитроватое почтение. Да, он боготворит Минострала и полон уважения, но у него есть секрет. (Василевс погладил Алевтину по рыжим волосам).

Грациозная лива Минострала заискивающе ловила взгляд чиновника. Её жабры подсохли, глаза стали жалобными.

— Иди в бассейн, моя королева, — снизошёл тот.

В бассейне уже плескалось с десяток лив. Теперь Василевс оценивал их красоту совершенно иначе. Да, ливы прекрасны, женоподобны, но всё-таки не то, что действительно нужно настоящему мужчине, если он не такой же русал. А его королева — неотличима от людей внешне. Она — совершенство. А уж если научится говорить… Вот это будет сенсация!

— Я давно к тебе присматриваюсь, — сказал Минострал. — Ты не болван, хоть и учёный. — Но как ты это сделал? Признайся, это — нанокопия?

Василевс отрицательно качнул головой.

— Голоиллюзия?

Василевс развёл руками, мол, как вы могли даже подумать такое?

— Но что? — не сдавался чиновник. — Миры группы «А» не содержат схожих с нами рас, миры группы «Б» недоступны для перемещений… Неужели, ты открыл новую параллель миров?

Василевс продолжал улыбаться.

Чиновник кивнул понимающе.

— Я вижу, ты нашёл нечто серьёзное. Это всё твои опыты? И ты, конечно, желаешь получить краман на свои разработки?

Сердце Василевса забилось в предвкушении. Если чиновники выделят ему энергетическое пособие, его исследования перевернут этот мир! Лишь недостаток энергии мешал ему пробить по-настоящему широкий проход в обиталище Алевтины. Сейчас он пользовался случайно нащупанной аномалией, переменчивой и непредсказуемой. Но краман — пакетный доступ к единой энергосети, поддерживающей каналы в миры лив, бусков, пасаргов — решит все его технические проблемы. Останется лишь изучать, налаживать контакты, торговлю!

— Я оправдаю ваше доверие, господин Минострал! — Василевс прижал ладони к груди и склонил голову.

Сидящий на пять ярусов ниже подлый завистник Бестирим не мог слышать слов, но задрал лысую голову, высматривая его, Василевса, триумф, чуя успех и пульсируя злобой!

Василевс, даже не вглядываясь особенно, заметил назойливый блеск лысины конкурента! Чтобы успокоиться, он положил ладонь на рыжую шевелюру Алевтины, склонился к ней, вдохнул её запах…

Бестирим утрётся. Да, краман на разработки ещё вчера обещали ему, а не Василевсу, но кто станет спорить с решением самого Минострала?

Посреди зала, прямо над бассейном с ливами, повис хрустальный шар, началась пьеса, а Василевс с высоким чиновником всё ещё перемигивались.

Минострал косился на Алевтину, жестами выдвигал очередные гипотезы. Он был весел и возбуждён. И вряд ли Бестириму удастся теперь переубедить его.

Расслабленная великолепным зрелищем, а после и чудесной едой в ресторане из летучих столов, кружащихся над озером, и главное тем, что волосатый Василевс исчез, едва доставив её в прозрачном пузыре до дома, окружённого пышным садом, Алевтина повалилась на кровать, сминая шёлковое, расшитое золотыми нитями, покрывало.

Как чудесно!

Она высвободилась из роскошного платья. Это в кино красавицы обожают лежать в своих спальнях в вечерних туалетах — Алевтина любила лежать в халате.

Роботы оказались на высоте — тут же принесли и повесили перед ней целый выводок мягких халатов — махровых, фланелевых, шёлковых, вязаных. Она выбрала один, пушистый и невесомый.

Теперь туалет, ванна и… И она должна наконец осмотреть всё, что имеется в этом странном сне! И вообще пора бы решить, а хочется ли ей просыпаться?

Алевтина потянулась сладко. Потом вспомнила Василевса и поёжилась. С одной стороны — и мечтать больше не о чем. Никакого протирания юбок в офисе родной фирмы «Жилдомстрой». Любые наряды, любые яства…

Но это, утреннее нападение?..

Почему же он не набросился на неё, как… э-э… положено самцу? Она всегда считала, что каждый мужик только и ждёт, пока она расслабится и утратит бдительность, чтобы взять штурмом её не самую высокую крепость. Приходилось беречь себя, блюсти, чтобы ни один недостойный… И вдруг?..

Пока ждала принца на белом коне — пешком пришлёпал чёрный и волосатый? А что если, она сама его себе придумала? Волосатый — это же домовой? Ей снится домовой! Но?.. Зачем же он её бил?

А… вдруг она скрытая мазохистка? Ведь говорят же, что все читают «50 оттенков серого» и параллельно мечтают… Ну, вот это самое?..

А она? Она же тоже читала! Но ведь не понравилась же? Нет? Она же…

Да нет! Никак! Никогда!

И не нужен ей этот прынц даже выщипанным! Тоже нашёлся, садист волосатый!

Но как же она сумела такое нафантазировать? Рыбо-женщин в бассейне? Спектакли в хрустальных шарах? Мороженное, похожее на зёрнышки мака? А эти фрукты с запахом манго? А конфеты, покрытые золотой плёнкой? Откуда это в её голове?

Только бы не выдумывать теперь чего сексуального! Только бы лечь и проснуться дома! И забыть! Забыть, как кошмарный сон!

Алевтина поморщилась, вспоминая волосатые руки Василевса (если это сон — то волосатые руки к богатству, что ли?). Вооружилась пластинкой летучего кухонного ножа, обломав ему крылышки. Обошла, гулко шлёпая босыми ногами, все коридоры огромного дома Василевса, поковыряла все двери…

«Пчёлы» с жужжанием носились за ней, сыпали незнакомыми словами. Она отмахивалась.

Входная дверь напоминала бастион неприступности — толстенная блестящая плита из незнакомого металла. Пришлось сосредоточиться на более мелких дверях.

Основных коридоров было три. В центральном, самом широком, имелась всего одна дверь, зато самая большая. Разумеется, запертая. В левом от него — ещё одна, поменьше, тоже запертая.

В правом жила она сама. Там дверей она насчитала двадцать семь, но лишь кухня, санузел, спальня и гардеробная были доступны ей. А ещё — дверь на лестницу, ведущую в крошечный сад: площадку в десять квадратных метров, огороженную прозрачным куполом.

Алевтина спустилась по лестнице. С удовольствием прошлась босиком по чистейшей траве, потрогала прозрачные стены.

«Ага, — подумала она. — Раз есть стены — есть куда бежать, ведь так? Но двери эти… Кругом — запертые двери! Синяя Борода?! О-о!»

Алевтина поковыряла ножом стену, но ей не удалось оставить даже царапин.

Роботы охотно летали вокруг, но просьбу «открыть хоть что-нибудь» не выполняли, только пищали возмущённо, когда Алевтина ломала их, чтобы засунуть железные лапки в еле видимые отверстия непонятного назначения.

Уставшая и злая, Алевтина наспех приняла ванну и отправилась спать.

Василевс так и не появился. Какое счастье! Может, она уснёт и проснётся? И всё? И словно бы — ничего не было?

Она поёжилась, замоталась в тонкое одеяло, расшитое цветами и невиданными тварями. Задумалась: так чего же ей всё-таки хочется: чтобы было или не было?

Даже жаль немного, если не было. Пьеса в театре была чудесная. И вполне понятная даже без слов — актёров просто захлёстывали эмоции! А конфеты? А ванна?

Ночью Алевтина несколько просыпалась. Даже хлопала в ладоши, включая свет. Комната была всё та же, чужая. Василевс пропал.