Час дракона

Глава I «Спящий, пробудись!»

По собранным в складки бархатным портьерам и по стенам небольшой темной комнаты заметались рваные тени от пламени длинных свечей. Однако сюда не проникало даже слабое дуновение ветра. Рядом со столом из черного дерева, на котором, поблескивая резной яшмой, лежал зеленоватый саркофаг, стояли четверо. В поднятой правой руке каждого из них дивным зеленым пламенем горела черная свеча из особого воска. Все вокруг было окутано ночью, и лишь ветер завывал протяжно и злобно в мрачных сплетениях ветвей.

В комнате царили напряженная тишина и колеблющиеся тени, а четыре пары блестящих глаз, не отрываясь, вглядывались в длинную зеленую крышку саркофага, по которой, струясь, вились, как змеи, загадочные иероглифы, вызванные к жизни неверным светом свечей.

Человек, стоявший в ногах саркофага, слегка наклонился вперед и стал водить свечой, словно пытаясь написать ею в воздухе магический символ. Потом, поставив ее в чашу из багряного золота, он пробормотал какое-то непонятное своим спутникам заклинание и опустил руку под складки своей обшитой горностаем накидки. Когда он вынул ее обратно, в его сжатых пальцах пылал живой огонь.

Трое его пораженных спутников затаили дыхание, а потом смуглый, рослый мужчина, стоявший в головах саркофага, сдавленным голосом прошептал:

— Сердце Аримана…

Старший из четырех мужчин резким жестом велел ему замолчать… Где-то вдалеке раздавался жалобный собачий вой, а за надежно запертыми дверями комнаты были слышны чьи-то осторожные шаги, однако никто из находившихся здесь людей не отрывал взгляда от саркофага, над которым мужчина в горностаевой накидке водил в воздухе теперь уже огненным драгоценным камнем и бормотал заклятия, память о которых была утеряна еще в дни гибели Атлантиды. Свет и жар, исходившие от этого камня, слепили глаза… И вдруг резная крышка саркофага вздрогнула и с треском лопнула, словно в центр ее попал удар сокрушительной силы. Рассыпавшись на куски, она открыла взорам покоившуюся под ней мумию — сутулую, сморщенную фигуру, коричневая иссохшая кожа которой проглядывала сквозь прогнившие бинты, а руки и ноги были похожи на высохшие ветви старого дерева.

— Ты что, оживить его хочешь? — пробормотал с саркастической усмешкой небольшой смуглый мужчина, стоявший справа. — Да он же рассыплется от первого прикосновения. Глупости…

Высокий, в руках которого пылал камень, повелительно цыкнул на него. На его широком белом лбу блестели капельки пота, а глаза были напряженно расширены. Он еще сильнее наклонился вперед и, стараясь не коснуться мумии, возложил драгоценность ей на грудь, а потом отступил назад и с каким-то безумным напряжением стал смотреть на нее, продолжая беззвучно шептать заклятия.

Казалось, будто частица живого огня мерцает на сморщенной груди высохших останков. И вдруг сквозь сжатые зубы взирающих на это людей непроизвольно вырвался короткий вздох, ибо перед их глазами происходила поразительная перемена. Иссохшая фигура в саркофаге стала приподниматься, увеличиваться и приобретать объем. Ее прогнившие бандажи и бинты лопались и превращались в коричневый прах. Конечности мумии выпрямлялись, а кожа начала светлеть.

— О, господи!.. — прошептал высокий золотоволосый мужчина, стоявший справа. — Он не из Стигии! Ну, хоть это ладно…

И вновь дрожащий палец приказал ему замолчать. Собака уже перестала выть, взвизгнув, словно испугавшись чего-то, отголосок этот скоро затих, и в наступившей тишине стал слышен скрип тяжелых запертых дверей, будто кто-то с огромной силой давил на них снаружи. Золотоволосый шагнул было открыть, положив ладонь на рукоять меча, но человек в мантии из горностая предостерегающе зашипел:

— Остановись! Не разрывай магической цепи! И не подходи к двери, если тебе дорога жизнь!

Тот, пожав плечами, обернулся и застыл, как вкопанный: в яшмовом саркофаге лежал с закрытыми глазами живой человек — высокий, крепкий, с чистой белой кожей и совершенно обнаженный. Потом глаза его раскрылись, но взгляд их оставался бессмысленным, как у новорожденного. На матовой груди его, оттененной большой черной бородой, все еще мерцал огромный драгоценный камень.

Мужчина в накидке зашатался, словно охваченный сильной слабостью после продолжительного нечеловеческого напряжения.

— Боги! — прошептал он. — Это Ксальтотун!.. Он жив! Валерий! Тараск! Амальрик! Вы видите? Вы видите!? Я сомневался… Прошлой ночью мы все были в одном шагу от разверзнутых врат ада, за спинами у нас стояли кошмарные чудовища темноты, — они следовали за нами по пятам до дверей этой самой комнаты, — но мы все-таки возвратили жизнь великому магу и чародею!

— И не говори, — жариться нам теперь в этом самом аду веки вечные… — пробормотал коренастый, смуглый Тараск.

Светловолосый, которого звали Валерием, на это весело рассмеялся:

— Да какие муки могут быть хуже самой жизни? Мы же все обречены на страдания со дня своего рождения! Но покажи мне того, кто за королевский трон не продал бы свою жалкую душонку дьяволу?..

— …Его взгляд бессмыслен, Ораст, — неожиданно отозвался рослый Амальрик.

— Он очень долго был мертвым, — ответил Ораст. — Он сейчас, как человек, которого неожиданно разбудили после глубокого сна, — душа его к нему еще не вернулась. Когда это случится, силы тьмы отхлынут, и память вновь вернется к нему. Это будет уже скоро.

Он вновь склонился над саркофагом и, заглянув в глаза лежащему человеку, там человеку, позвал:

— Ксальтотун, проснись! Губы воскрешенного механически задвигались:

— Ксальтотун… — произнес он глухим шепотом.

— Ты— Ксальтотун, — настаивал Ораст тоном гипнотизера, внушающего что-то усыпленному. — Ты Ксальтотун из города Пифона в Ахероне.

В глубоких темных глазах мелькнул слабый проблеск.

— Я был Ксальтотуном, — послышался ответ. — Он теперь мертв.

— Ты Ксальтотун! — крикнул Ораст вновь. — Ты снова жив!

— Я сплю вечным сном в темной пещере святилища Кеми, где давно умер…

— Жрецы, давшие тебе яд, сделали из твоего тела мумию. Но теперь ты вновь жив! Сердце Аримана вернуло жизнь твоему высохшему телу и скоро возвратит тебе душу.

— Сердце Аримана! — пламя мысли в глазах разгорелось сильнее. — Его украли у меня варвары.

— Он вспомнил! — приободрился Ораст. — Выньте его из саркофага.

Присутствующие послушались его после секундного замешательства, словно боясь прикоснуться к человеку, которого они только что воскресили. Напряжение с их лиц не исчезло даже после того, как они ощутили под своими пальцами плотное, мускулистое и наполненное жизнью тело. Теперь Ораст одел осторожно перенесенного на диван Ксальтотуна в темную бархатную накидку, украшенную блестками в виде золотистых звезд и полумесяцев, а на голову опустил чалму с золотым верхом, скрывшую его ниспадающие на плечи черные кудри.

Тот безмолвно позволял делать с собой все, что угодно, и не открывал рта до тех пор, пока его не усадили в похожее на трон кресло с высокой черной спинкой, широкими серебряными подлокотниками и ножками, выполненными в виде золотых когтистых лап. Он сидел неподвижно, но его темные глаза уже постепенно приобретали осмысленное выражение, наполняясь загадочным светом. Казалось, будто свет этот, давным-давно исчезнувший, не спеша всплывает на поверхность из темных глубин ночи.

Ораст осторожно глянул на своих товарищей, все еще недоверчиво вглядывающихся в своего безответного собеседника. Им было не привыкать — их стальные нервы могли выдержать даже то, что обычного человека довело бы до безумия. Это были не слабаки, а известные воины, отвага которых славилась повсюду, точно так же, как и властные амбиции и жестокость. Убедившись, что с ними все в порядке, он вновь обернулся к тому, кто сидел в кресле с богатым эбеновым покрытием. А тот наконец произнес:

— Теперь я вспомнил. Я Ксальтотун, верховный жрец бога Сета в ахеронском городе Пифоне.

Голос его был сильным и звенящим, а говорил он на немедийском диалекте с дивным древним акцентом.

— Сердце Аримана… Мне показалось, что оно нашлось, — где же оно?

Ораст вложил его ему в ладонь и облегченно вздохнул, наконец избавившись от страшного камня, пылающего теперь в пальцах Ксальтотуна.

— Его украли у меня очень давно, — продолжал тот. — Это кровавое сердце тьмы, несущее проклятие и зло. Оно пришло в этот мир из глубины времен, и никто не знает откуда. Пока оно было в моих руках, никакая сила не могла меня одолеть. Но его украли, и империя Ахерон пала, а я, словно изгнанник, укрылся в мрачных пещерах колдовской страны Стигии. Я многое вспомнил, но еще не все… А какой сейчас год?

— Конец года Льва, — ответил Ораст. — Три тысячи лет после падения Ахерона.

— Три тысячи лет… — как эхо пробормотал Ксальтотун. — Так много… А вы кто такие?

— Меня зовут Ораст, я бывший жрец бога Митры. Этот человек — Амальрик, барон Тор Немедийский; тот— Тараск, младший брат короля той же страны. А вот этот высокий — Валерий, законный наследник трона королевства Аквилония.

— Зачем же вы вернули меня к жизни? — поинтересовался Ксальтотун. — Чего вы от меня хотите?

Было видно, что он уже полностью пришел в себя и разум его работает в полную силу. Из поведения его исчезли неуверенность и настороженность. Он явно отдавал себе отчет в том, что на этом свете ничего не дается даром и за все нужно платить. А Ораст заплатил ему достаточно дорого.

— Прошлой ночью мы открыли врата адского пекла, чтобы вызволить оттуда твою душу и вернуть ее в тело. Мы хотим попросить твоей помощи в нашем деле. Мы хотим — посадить Тараска на трон Немедии, а для Валерия добыть корону Аквилонии. Твоя чернокнижная сила может нам в этом хорошо помочь.

— Но ты же сам неплохо посвящен в эти темные таинства, — быстро возразил ему Ксальтотун, — коли сумел вернуть мне жизнь. Но интересно, откуда верховный жрец бога Митры знает о Сердце Аримана и о черных заклятиях культа Скелос?

— Я уже не жрец Митры, — ответил ему Ораст. — Я не ношу этого звания с тех пор, как посвятил себя черной магии. Если бы не Амальрик, меня давно бы уже сожгли на костре, как колдуна. Но я остался жив и продолжал совершенствовать свое мастерство. Я странствовал по Заморе, Вендии, Стигии, по неизведанным джунглям Кхитая. Я читал оправленные в железо книги Скелоса, разговаривал с невиданными существами из бездонных пещер и чудовищами без обличья во мрачных, затянутых влажным туманом джунглях. В охраняемом черными демонами склепе под мрачным гигантским покровом святилища бога Сета в самом сердце страшной Стигии я отыскал твой саркофаг и овладел чарами, способными вернуть жизнь твоему иссохшему телу. Из полусгнивших старинных манускриптов я узнал о Сердце Аримана, а потом целый год искал место, где оно спрятано, прежде чем получить его.

— А к чему тебе были все эти заботы о моей душе? — с подозрением спросил жреца Ксальтотун. — Почему ты сам не воспользовался им, чтобы обрести власть?

— Никто из живущих ныне людей уже не знает тайн Сердца, — объяснил Ораст. — Заклятие, благодаря которому оно может раскрыть свои полные возможности, не дошло до нас даже в легендах. Мне неведомы его секреты, и я воспользовался им только затем, чтобы оживить тебя. Только ты знаешь темные тайны Сердца.

Ксальтотун молча покачал головой, задумчиво глядя в огненные глубины драгоценного камня.

— Мои познания в черной магии стали столь могущественны лишь от собранных воедино знаний других людей, — пояснил он. — Но даже я не знаю всех этих возможностей. Я не повелевал этой силой и в древности и только следил, чтобы она не обернулась против меня. Потом камень был у меня украден, и в руках одетого в перья шамана дикарей он одолел мою магическую мощь и был спрятан неизвестно где, а меня отравили завистливые жрецы Стигии.

— Он был спрятан под святилищем бога Митры в Тарантии, столице королевства Аквилония, в глубокой пещере, — произнес Ораст. — При помощи хитроумного плана я отыскал твои останки в стигийском подземном святилище бога Сета. Разбойники из Заморы, хранимые моими заклятьями, о происхождении которых лучше умолчать, выкрали твой саркофаг из когтей его ужасных стражников. А потом, караваном верблюдов, по морю и на воловьих упряжках он был доставлен сюда. Те же разбойники, а вернее, только те из них, кто пережили первое испытание, похитили Сердце Аримана из найденной мною пещеры под святилищем бога Митры. Но даже мои заклятия чуть не подвели: почти все они остались там навсегда. Лишь один из них уцелел там и успел передать камень мне из рук в руки, чтобы тотчас умереть в страшном бреду от увиденного в проклятом склепе. А ведь это были самые надежные люди, наиболее пригодные для такого рода работ. Никто кроме них — даже под охраной моих чар — не был бы в состоянии добыть Сердце из темноты, в которой под охраной черных демонов оно спало, скрытое от людских глаз три тысячелетия, минувших после упадка Ахерона.

Ксальтотун опустил свою голову и уставился в пол, как бы пытаясь углубиться взглядом в ушедшие столетия. Львиная грива его колыхнулась:

— Три тысячи лет! — пробормотал он. — Господи!.. Расскажите мне, что произошло на свете за это время.

— Варвары, разорившие Ахерон, основали новые королевства, — начал свой рассказ Ораст. — На том месте, где когда-то была империя, появились государства Аквилония, Немедия и Аргос, названные так от племен, которые дали им начало. Старые королевства — Офир, Коринфия и Коф, ранее подчинявшиеся Ахерону, после гибели империи получили независимость.

— А что сейчас с народом Ахерона? — поинтересовался Ксальтотун. — Когда я бежал в Стигию, Пифон лежал в развалинах, а все большие города Ахерона с их пурпурными башнями заливали потоки крови, и там властвовали варвары…

— Несколько сотен лет назад еще были некоторые горские народы, которые хвалились своим происхождением от жителей Ахерона, — ответил ему Ораст. — Но наши полудикие предки стерли их с лица Земли. Слишком многое им пришлось вытерпеть от властителей Ахерона.

Жестокая мрачная улыбка искривила губы воскрешенного.

— О, да! Немало этих варваров, — как мужчин, так и женщин, прошли через вот эти самые руки на жертвенных алтарях. Я сам видел, как на главной площади Пифона из их голов складывали целые пирамиды, когда короли возвращались из походов на запад, везя добычу и обнаженных пленников.

— Да… Но потом их мечи отпраздновали победу и день расплаты, после чего Ахерон перестал существовать, а Пифон с пурпурными башенками стал легендой давно минувших лет. На руинах некогда могучей империи выросли и окрепли молодые королевства. Мы воскресили тебя, чтобы ты помог нам овладеть ими. Пускай они и не такие большие, сильные и богатые, как древний Ахерон, но достаточно хорошо вооруженные, чтобы их просто так одолеть. Смотри! — и Ораст развернул перед гостем карту, искусно вычерченную на ткани.

Ксальтотун быстро окинул ее взглядом и ошеломленно покачал головой:

— Очертания стран изменились. Все кажется знакомым, но искаженным, как в фантастическом сне…

— Смотри! — повторил Ораст, водя по карте пальцем. — Это Бельверус, столица Немедии, где мы сейчас находимся. А вот границы немедийских земель — на юге и юго-востоке лежат Офир и Коринфия, на востоке— Бритуния, а на западе— Аквилония.

— Это карта мира, которого я не знаю, — тихо произнес Ксальтотун, но Ораст не заметил жесткого огня ненависти, запылавшего в его темных глазах.

— Это карта мира, который ты поможешь нам изменить! — твердо сказал бывший жрец. — Сначала нужно посадить Тараска на трон Немедии. Но сделать это необходимо бескровно, причем таким способом, чтобы не навлечь на него подозрений. Ни к чему, чтобы страну разрывала на части гражданская война, — эти силы понадобятся для войны против Аквилонии. Вот если бы король Нимед с сыновьями умерли естественной смертью, например, от какой-нибудь болезни, Тараск мирно и спокойно взошел бы на трон, как ближайший наследник.

Ксальтотун молча кивнул, и Ораст продолжил:

— Второе задание более трудное. Для того, чтобы трон Аквилонии занял Валерий, войны не избежать. А это значит, что наше королевство столкнется с сильным противником. Это упорный и воинственный народ, чья твердость закалялась в схватках и войнах с племенами пиктов, воинами Зингары и Киммерии. Уже пять сотен лет Аквилония и Немедия находятся в состоянии войны, но последнее слово всегда оставалось за армией Аквилонии.

Их правитель — лучший боец среди воинов западных земель. Он иноземный авантюрист, захвативший корону путем победы в гражданской войне. Он сверг власть короля Нумедидеса и сам воцарился на его троне. Зовут этого проходимца Конан, и нет пока человека, который справился бы с ним в открытом бою.

Настоящим же, законным наследником трона является Валерий. Он был изгнан из своей страны как родственник Нумедидеса и уже много лет провел за пределами отечества. Однако в жилах его течет кровь давней королевской династии, и многие бароны Аквилонии тайно желали бы падения Конана, у которого в крови не то что королевского, — благородного-то ничего нет. Но простонародье относится к нему лояльно, так же, как и дворянство отдаленных провинций. Если, однако же, его армия будет разбита в бою и, — все может случиться, — сам Конан в том же бою погибнет, взойти на трон Валерию будет несложно. Со смертью Конана перестанет существовать еще один центр враждебной нам власти.

— Хотел бы я посмотреть на этого короля, — задумался Ксальтотун, поглядывая на серебряную настольную лампу, стоявшую в одной из ниш стены. Абажур лампы не давал отражения, но по выражению лица чародея Ораст догадался, чего тот хочет.

Ораст почтительно склонил голову, словно хороший подмастерье, без слов уловивший пожелание настоящего мастера, и произнес:

— Я постараюсь тебе его показать!

Он сел перед абажуром на мягкий стул и уперся в матовую поверхность гипнотизирующим взглядом. И вдруг из бледной глубины металла начали подниматься вереницы размазанных теней. Выглядело это страшновато, но присутствующие поняли, что их глазам является видимое в образах отображение мыслей самого Ораста, — в этом проявлялась его магическая сила. Неожиданно туман рассеялся и изображение приобрело удивительную четкость — все увидели рослого, широкого в плечах мужчину с сильной грудью, грубой жилистой шеей и мускулистыми конечностями. Он был одет в шелк и бархат, его богатый кафтан украшали золотые львы Аквилонии, а на ровно расчесанных черных блестящих волосах его блестела корона. Обоюдоострый меч на боку явно заменял собой все регалии. Под его низким, широким лбом каким-то внутренним огнем горели вулканические глаза. Светлое, исполосованное шрамами лицо было лицом воина, и даже шелк не мог скрыть заметной твердости тела.

— Этот человек родился не на хайборийском нагорье, — удивился Ксальтотун.

— Нет, он из Киммерии, выходец одного из диких племен, что населяют серые горные склоны Севера.

— Мы воевали с его предками, — буркнул Ксальтотун, — но, к сожалению, не успели их уничтожить…

— Варвары Киммерии всегда были грозой для жителей юга, — произнес Ораст. — Он достойный сын этой дикой расы, и я слышал рассказы, что никто не в силах ему противостоять в бою.

Ксальтотун ничего не ответил, как завороженный глядя в горсть живого огня, что мерцал в его ладони…

В ночи длинно и пронзительно завыл пес…

Глава II «Порыв Черного ветра»

Год Дракона начался с дыма войн, болезней и народных волнений. Черный мор свирепствовал на улицах Бельверуса, поражая и купца в его товарной лавке, и невольника в сарае, и рыцаря в застолье. Он орудовал, словно банда коновалов. Поговаривали, что это божья кара за грешные мысли и развращенность. Он был быстр и смертоносен, как укус змеи — кожа заболевшего краснела, потом чернела, пару минут несчастный бился на земле в агонии, и после этого смерть окончательно вырывала душу из гниющего тела, оставляя резко бьющий в ноздри запах разложения.

Горячий завывающий ветер беспрестанно веял с юга, отчего на полях гибли посевы, а на пастбищах падал скот.

Народ взывал к небесам и тихо роптал на короля, ибо неизвестно откуда по всему королевству разошелся слух, что под защитой стен своего дворца владыка тайно предается отвратительным занятиям и гнусным оргиям. А потом и во дворец со страшной оскаленной улыбкой голого черепа вползла смерть, и у ног ее заклубился ужасный и отвратительный туман заразы. В одну из ночей умер король и сразу все три его сына, и громкое отпевание их тел заглушила тихий, прерывистый и печальный звон колокольчиков, которыми были увешаны повозки, собирающие с улиц гниющие останки.

В ту же ночь, перед рассветом, веющий уже неделю горячий ветер с юга перестал зловеще шелестеть шелковыми шторами дворца. С севера налетел прохладный вихрь, раздался оглушительный гром, ослепительно засверкали молнии, и хлынул дождь. Рассвет встал чистым, зеленым и светлым, обожженная земля покрылась ковром свежих трав, павшие хлеба вновь потянулись к небу, и мор отступил, выметенный из страны сильным ветром вместе со своими гниющими испарениями.

Говорили, что боги смилостивились, как только умер грешный король со своими отпрысками, и когда в огромном тронном зале короновали его младшего брата Тараска, люд, приветствуя короля, которому покровительствуют боги, выражал свой восторг так, что дрожали стены и башни.

Такая волна народной радости и энтузиазма часто предвещает начало новой войны. Поэтому никто и не был удивлен, когда глашатаи объявили о решении короля Тараска признать подписанное умершим правителем перемирие с западными соседями недействительным и начать мобилизацию войск для войны с Аквилонией. Его намерения были чисты: он призывал к крестовому походу против завоевателей и поработителей, несущих его стране горький позор поражений. Поддерживая Валерия, «истинного наследника аквилонского трона», в своих речах он представал не врагом Аквилонии, а лишь бескорыстным другом, стремящимся освободить страдающий народ от тирании узурпатора и чужеземца.

А если где и появлялись циничные иронические усмешки, так они касались давнего королевского приятеля Амальрика, в обширное имение которого уплывали и без того уже достаточно оскудевшие богатства королевской казны, но на волне всеобщей популярности Тараска этому не придавалось большого значения. И если умные люди понимали и подозревали, что настоящим, невидимым правителем Немедии является Амальрик, они опасались высказывать вслух эти еретические мысли.

Король и его приближенные выступили в поход против западного соседа во главе пятидесяти тысяч воинов — тяжеловооруженных рыцарей с развевающимися над шлемами перьями, копейщиков в стальных касках и кольчужных полупанцирях, и наемников в кожаных куртках. Они перешли границу, с ходу взяв приграничный замок, сожгли три горных селения и тут, в долине реки Валки, пройдя всего десять миль в глубь чужой территории, лицом к лицу встретились с армией Конана, короля Аквилонии, — сорокапятитысячным войском, собранным из лучников, воинов с алебардами и цвета аквилонской военной силы — рыцарей. Не прибыли еще только воины из области Пуантен под командованием генерала Просперо, так как путь их лежал от самой дальней юго-западной границы королевства. Задержка была вызвана тем, что Тараск ударил без предупреждения.

Обе армии стояли друг напротив друга на широкой, окруженной крутыми скалами долине, по которой вился сквозь чащу густого кустарника и заросли плакучей ивы неглубокий поток. Маркитантки обеих армий поспешили набрать воды и теперь стояли на противоположных берегах, разделенные водной поверхностью, перебрасываясь камнями и оскорблениями. Последние лучи заходящего солнца ярко освещали золотистый флаг Немедии с алым драконом, что развевался по ветру над установленным на возвышенности, поблизости от восточного края долины шатром короля Тараска. А тени западных скал багряным покрывалом лежали на лагере короля Конана и его шатре, отмеченном штандартом с золотым львом.

Сгустившийся мрак осветили огни походных костров, а ветер стал носить сигналы рожков, позвякивание железа и резкие окрики конных караулов по обоим берегам заросшего ивами потока.

В предрассветных сумерках король Конан вдруг беспокойно зашевелился на своем ложе, которое было не чем иным, как кучей шкур и шелка на деревянной подставке, и с хриплым криком проснулся, подскочив и схватившись за свой меч. Обеспокоенный его вскриком, в шатер вбежал командующий Паллантид, заставший своего короля сидящим на ложе и напряженно сжимающим рукоять меча. По белому, как мел, лицу Конана струился липкий холодный пот.

— Что случилось, Ваше Величество? — обеспокоено произнес Паллантид.

— Как дела в лагере? — спросил Конан. — Стража не спит?

— Пять сотен всадников патрулируют ручей, Ваше Величество, — ответил генерал. — Немедийцы не решились напасть ночью. Как и мы, ждут рассвета.

— А, черт! — буркнул Конан. — Я проснулся от предчувствия, что из темноты ко мне подкрадывается смерть.

Он внимательно посмотрел на массивный золотой светильник, мягким светом горящий посредине шатра и освещающий шелковые портьеры и богатые ковры. Здесь никого не было — ни один раб, ни одна собака не спали у его ног. Но глаза Конана горели тем же самым огнем, каким привыкли пылать перед лицом наивысшей опасности, а меч подрагивал в руке. Паллантид с беспокойством наблюдал за ним, в то время как Конан продолжал прислушиваться.

— Тихо! — зашипел он. — Слышишь? Кто это крадется?

— Семь рыцарей стерегут шатер, Ваше Величество, — произнес Паллантид. — Никто не сможет пройти сюда незамеченным.

— Да нет, не снаружи, — хрипло возразил король. — Мне показалось, что я слышал шаги рядом с собой!

Паллантид быстро и удивленно огляделся.

Стены шатра сливались с тенями в одно целое, но если бы здесь находился еще кто-нибудь кроме него и короля, он бы это заметил… Он вновь покачал головой.

— Никого здесь нет, мой господин. Ты спишь в самом центре своей армии!

— Я уже встречался со смертью, поражающей короля среди тысяч его воинов, — упорствовал Конан. — Ту, что ступает на невидимых лапах и не является глазу…

— Может быть, вам это просто приснилось, Ваше Величество? — произнес немного сбитый с толку Паллантид.

— Похоже, что действительно приснилось, — согласился король. — Но сон тот был дьявольским. Я будто вновь прошел по тем же длинным и страшным дорогам, которые преодолел, прежде чем стал властелином.

Он замолчал, но Паллантид продолжал безмолвно смотреть на него. Для генерала, как и для большинства его подданных, король оставался загадкой. Паллантиду было известно, что за свою долгую, богатую испытаниями жизнь Конан преодолел множество необычных путей, прежде чем каприз судьбы усадил его на трон Аквилонии.

— Я снова видел поле, на котором родился, — продолжал тот, задумчиво оперев подбородок на свой мощный кулак. — Снова видел, как, одетый в звериные шкуры, кидаю копье в какое-то животное. Снова был наемным солдатом, атаманом разбойников, корсаром у берегов земли Куш, пиратом с острова Барахас, проводником горных троп. Я вновь был каждым из них, и каждый из них мне приснился. Все, кем я был когда-то, прошли мимо меня долгой нескончаемой вереницей, и ноги их издавали в дорожной пыли тихий печальный шорох.

А потом в моем сне явился жуткий темный силуэт, голос которого стал издеваться надо мной. И под конец я увидел себя, лежащего на вот этом самом ложе в своем шатре, и склонившуюся над собой темную фигуру в широкой накидке, с лицом, скрытым капюшоном. Я лежал и не мог пошевелиться, а когда капюшон сполз вниз, под ним оказался улыбающийся мне своими гнилыми зубами страшный, оскаленный череп. Вот здесь я и проснулся.

— Да, это кошмарный сон, — согласился Паллантид. — Но, Ваше Величество, это просто сон и не более того!

Конан покачал головой, скорее с согласием, чем с отрицанием. Он был сыном дикого и суеверного народа, и инстинкты его предков заметно проступали из-под налета цивилизованности.

— Я много видел страшных снов, — произнес он. — Но большинство из них действительно ничего не значили. А этот, черт возьми, был совершенно иным! И кроме того, со дня гибели от черной заразы короля Нимеда меня мучают неприятные предчувствия. Почему мор отступил, как только король умер?

— Говорят, он был грешен…

— Глупости, как всегда! — буркнул Конан. — Если бы мор косил всех, кто в свое время грешил, в стране не осталось бы в живых никого, кроме ликов святых на иконах! Почему же боги, о справедливости которых мне так много твердят жрецы, сначала прибрали сотен пять холопов, купцов и дворянства, а уж потом занялись королем, если проще было напустить заразу прямо на него? Или боги это делали вслепую, как рыбак в тумане? Господи! Да если бы я наносил удары своим мечом с такой же меткостью и точностью, Аквилония давно имела бы нового правителя!

Нет! Черный мор не был обычной болезнью. Он дремлет в мрачных гробницах далекой Стигии и показывается на свет только после заклятий чернокнижников. Когда я воевал в армии князя Амальрика во время его похода против Стигии, из тридцати тысяч наших воинов пятнадцать погибло от стрел их лучников, а остальные — от черного мора, налетевшего на нас с юга, как пустынный ветер. Из всех нас выжил я один…

— А почему же тогда в Немедии погибло всего пять сотен? — осторожно подал голос Паллантид.

— Тот, кто вызвал эту болезнь, знал, как положить ей конец! — отрезал Конан. — Вот тогда-то я и понял, что есть в этом что-то зловещее и дьявольское. Кто за этим стоял, нетрудно было догадаться после того, как король Тараск, прославляемый как избавитель народа от гнева богов, уверенно занял трон. Здесь чувствуется недобрый, далеко идущий умысел. И что ты, к примеру, знаешь о чужеземце, который, как мне докладывали, служит Тараску?

— Лицо его скрыто маской, — ответил Паллантид. — Но говорят, что он прибыл из Стигии.

— Из Стигии! — с гримасой повторил король. — Из адского пекла он прибыл!.. А это что?

— Сигналы труб неприятеля! — забеспокоился командующий. — И им отвечают наши трубы! Уже рассвело, и сотни начинают строиться! Да храни их бог, — многие из них больше не увидят заката солнца.

— Пришли ко мне оруженосцев! — крикнул ему Конан, резко вскакивая и снимая шелковую ночную рубашку, в возбуждении от знакомого предчувствия близкого боя. — Иди к сотникам и узнай, все ли готово. Я выйду, как только надену латы!

Многие из привычек короля так и оставались загадкой для цивилизованных людей, которыми он правил, как, например, его нежелание, чтобы рядом с ним в его шатре или комнате спал кто-нибудь еще. Паллантид поспешно вышел, звеня кольчугой, надетой еще ночью, и быстрым взглядом окинул проснувшийся и уже начавший гудеть, как пчелиный рой, лагерь. Бряцало железо, а между длинными рядами палаток бегали плохо различимые в мутном утреннем свете силуэты людей. На западе в небе все еще слабо мерцали звезды, но на востоке уже стали видны розовые сполохи зари.

Паллантид направился было к стоявшей неподалеку небольшой палатке, где спали оруженосцы, чтобы поторопить их, как вдруг его заставил замолчать и застыть на месте донесшийся из королевского шатра громкий крик ужаса и отзвук глухого удара, сопровождавшегося стуком, обычно издаваемым падающим телом. И еще низкий смех, от которого стыла кровь в жилах.

Командующий громко вскрикнул и, резко повернувшись на пятках, со всех ног рванулся обратно. Второй крик сорвался с его губ в тот момент, когда он заметил лежавшую на полу грузную фигуру короля. Большой двуручный меч валялся неподалеку, а перерубленный центральный шест шатра указывал, куда был нанесен удар. С обнаженным кинжалом в руке Паллантид напряженно и внимательно огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Как и прежде, они были с королем наедине.

— Ваше Величество! — бросился он на колени рядом с распростертым телом своего правителя.

Глаза Конана были широко раскрыты, и было похоже, что он находится в сознании и памяти. Но губы его дрожали, и он явно не мог произнести ни единого слова. Не оставалось сомнений и в том, что сам он встать не в состоянии.

У входа в шатер раздались взволнованные голоса. Паллантид быстро поднялся и подошел к входу — там стояли четверо оруженосцев и один из рыцарей, охраняющих королевский шатер.

— Мы услышали крики, — объяснил караульный. — С королем ничего не случилось?

Паллантид испытующе поглядел на них.

— Этой ночью кто-нибудь заходил в шатер или выходил из него?

— Никто кроме вас, мой господин, — ответил рыцарь, и генерал не усомнился в его словах.

— Король споткнулся и обронил меч, — объяснил он коротко. — Возвращайся на пост.

Когда караульный отошел, командующий незаметно кивнул оруженосцам и, когда они вошли за ним в шатер, плотно запахнул полог. Увидев распростертого на земле короля, они побледнели, но резкий жест Паллантида сдержал их крики.

А тот снова склонился над Конаном, который наконец попытался заговорить. На шее его вздулись жилы, и ему удалось немного приподнять голову. Едва различимо он произнес:

— Он там… там, в углу!

Паллантид придержал рукой голову своему господину и в который раз с опаской огляделся. Он увидел лишь бледные лица оруженосцев, темные шелковые портьеры да тени по стенам. И больше ничего.

— Здесь никого нет, Ваше Величество, — произнес он в ответ.

— Он был там, в углу, — пробормотал Конан, поворачивая свою покрытую львиной гривой голову и делая тщетную попытку подняться. — Это был человек, вернее похожий на человека силуэт, закутанный в какое-то тряпье на манер бандажей мумии, истлевший плащ и рваный гнилой капюшон. Я едва различил его глаза, когда он стоял в тени портьеры. Сначала я подумал, что это тоже просто тень, но потом увидел глаза. Они светились, словно черные бриллианты.

Я попытался достать его мечом, но промахнулся, — черт его знает, как это случилось, и перерубил центральный шест. А он схватил меня за руку, и пальцы его жгли, как раскаленное железо. Вся моя сила куда-то исчезла, я зашатался, а потом земля обрушилась на меня, ударив, словно палицей. Он исчез, а я остался лежать, не способный даже пальцем пошевелить, как парализованный. Проклятье!

Паллантид осторожно поднес его руку к своим глазам. То, что они увидел, бросило его в дрожь — на королевском запястье были отчетливо различимы синеватые отпечатки длинных тонких пальцев. Какой же необходимо было обладать силой, чтобы оставить свой след на такой крепкой руке, как королевская? Он вспомнил смех, услышанный им, когда он подбегал к шатру, и на лбу его выступил холодный пот. Это смеялся не Конан.

— Это был сам дьявол! — прошептал дрожащий от страха оруженосец. — Значит, на стороне Тараска сражаются дети тьмы!

— Заткнись! — резко ответил ему Паллантид…

Рассвет уже погасил все звезды. С гор налетел прохладный ветер, донесший звуки далеких рожков. Отзвук этот заставил задрожать бледное лицо короля. Вены на висках его вздулись, и он предпринял еще одну упорную попытку разорвать невидимые цепи, приковывающие его тело к земле.

— Наденьте на меня латы и привяжите к седлу, — сдавленным шепотом произнес он. — Я должен пойти туда…

Паллантид отрицательно покачал головой, но один из оруженосцев обеспокоено тронул его за тунику:

— Мы все погибнем, если неприятель узнает, что наш король в таком состоянии! Ведь только он может принести нам веру в благополучный исход битвы!..

— Помогите мне перенести его на ложе, — ответил на это генерал. Его послушались, осторожно уложив бессильное тело Конана на груду шкур и укрыв сверху шерстяным плащом. Потом Паллантид обернулся к четверым оруженосцам и, прежде чем обратиться к ним, долго и внимательно вглядывался в их побледневшие лица.

— Все мы должны навсегда сохранить в тайне то, что произошло в королевском шатре. Теперь от нас зависит жизнь королевства… Один из вас пускай идет и приведет Валанна, сотника копейщиков.

Назначенный склонил голову и поспешно вышел, а Паллантид вновь склонился над поверженным правителем. А снаружи уже громко ревели трубы, гремели барабаны и с лучами солнца все больше нарастал шум тысяч людских голосов.

Через некоторое время в сопровождении вызванного офицера возвратился посланный оруженосец. Тот, кого он привел, был рослым, широким в кости мужчиной, с мощной мускулатурой и фигурой, внешне очень похожей на короля. Разве что волосы его были не черные, а серые, да лицо не столь выразительным.

— Король слег от необычной болезни, — спокойно объяснил ему Паллантид. — Тебе выпала высокая честь — ты наденешь его латы и сам поведешь нашу армию в бой. Никто не должен знать, что это не король сидит в седле его черного скакуна.

— Это дело, за которое любой с радостью отдал бы жизнь! — ответил слегка озадаченный офицер. — И клянусь, что не опозорю возложенной на меня миссии.

И под пылающим бессильной яростью взором Конана, сочетавшим в себе гнев и горечь унижения, оруженосцы сняли с Валанна его кольчугу, стальной шлем и наголенники и облачили в черный королевский панцирь и шлем с забралом, над высоким гребнем которого развевался длинный черный султан. Сверху на панцирь была надета шерстяная накидка с вышитым на груди золотым королевским львом и широкий ремень с золотой пряжкой, крепящей ножны со вставленным в них двуручным мечом, чья золотая рукоять была украшена драгоценными камнями. Пока они это делали, звуки труб слились в оглушающий протяжный рев, послышалось бряцание оружия, и из-за реки донесся глухой топот — там разворачивались в боевой порядок полки противника.

Одетый в полное боевое снаряжение Валанн преклонил колено перед распростертым на ложе телом короля.

— Господин мой! Я клянусь, что не покрою позором твое оружие!

— Принеси мне голову Тараска, и я сделаю тебя бароном! — Страдание стерло с Конана последний налет цивилизованности, глаза его запылали еще сильнее, а голос задрожал такой ненавистью и жаждой крови, на которую только были способны варвары с далеких взгорий Киммерии.

Глава III «Обвал»

Армия Аквилонии уже стояла в полной боевой готовности— длинные сомкнутые шеренги воинов, закованных в блестящую сталь. А когда из королевского шатра появилась огромная фигура в черной броне и уселась в седло черного жеребца, едва сдерживаемого четырьмя оруженосцами, тот заржал так, что задрожали горы. И, потрясая клинками, ему вторили рыцари в позолоченных латах, копейщики в кольчугах и стальных чепцах и лучники с огромными луками, приветствуя громогласным хором короля-воина.

Армия неприятеля, стоявшая на другой стороне долины, тоже пришла в движение и стала подступать по пологому спуску к кромке воды. Сталь ее оружия уже можно было различить сквозь утренний туман, клубящийся у конских ног.

Аквилонские воины не спеша пошли им навстречу. Легкая трусца панцирных всадников сотрясала землю. Стяги и штандарты развевались на ветру, а лава копий с шелестящими на них лентами то поднималась, то опускалась, как ковыль в степи.

Десять неразговорчивых боевых ветеранов в черных панцирях, умеющих держать язык за зубами, неотлучно стерегли королевский шатер, из-за полураспахнутого полога которого выглядывал несущий здесь дежурство оруженосец. Никто, кроме нескольких посвященных, не ведал, что это не Конан восседает на огромном черном жеребце во главе своих войск.

Аквилонские воины сформировали свой традиционный строй: центр занимали главные силы — полки тяжеловооруженных рыцарей, крылья представляли несколько меньшие отряды, состоящие из конного дворянства, поддерживаемого копейщиками и лучниками. Последние прибыли из Боссонии и Западного Пограничья. Это были крепкие, коренастые люди, одетые в кожаные безрукавные куртки и плоские стальные шлемы.

Армия Немедии была сгруппирована почти так же. Оба войска подошли к реке, причем крылья немного отстали от центра. И во главе аквилонской армии, перед ее ударным центром, над закованной в сталь фигурой на черном жеребце, развевался по ветру гордый стяг с золотым львом.

А в это время Конан, лежа в своем королевском шатре, стонал от душевных переживаний и бормотал незнакомые грязные проклятия.

— Войска сближаются, — сообщил оруженосец. — Слышно, как гремят трубы! Ого! Солнце искрится на остриях копий и шлемах так, что больно глазам! Море красок!.. С обеих сторон полетели тучи стрел, падающих, как смертоносный ливень, и заслоняющих небо. Ого! Лучше цельтесь, ребята! А боссонцы стреляют точнее, чем немедийцы! Слышите, как они кричат?!

До ушей короля, до этого различавших только рев труб и звон стали, действительно донесся дикий воинственный крик. То кричали лучники, отпускающие тетиву и пускающие свои стрелы в цель, в упоении от результатов.

— Их стрелки пытаются навязать нашим ближний бой, чтобы дать своим всадникам возможность подойти к воде, — с той стороны берег достаточно пологий. Их рыцари вошли в заросли кустарника! Ого! Наши стрелы находят каждую щель в их панцирях! Они, как подкошенные, валятся с коней и сползают в воду. Она не глубока, но и не такая уж мелкая, — они тонут, затянутые на дно тяжестью лат и затоптанные копытами ошалевших коней. А теперь наступает наша конница — рыцари въезжают в воду и вступают в бой с противником. Вода под лошадьми пенится, а звон мечей просто оглушает!

— Черт возьми! — вырвалось у Конана. Силы вновь постепенно начали возвращаться к нему, хотя он и сейчас еще не мог совладать со своим распростертым телом.

— Фланги сошлись! — продолжал тем временем наблюдающий. — Алебардщики уже дерутся прямо в воде, а из-за их спин продолжают стрелять лучники.

Слава богу! Арбалетчики немедийцев уже перебиты, и боссонцы стали целиться вверх, чтобы достать дальние ряды неприятеля. Центр вражеской армии не продвинулся ни на пядь, а ее крылья даже удалось отбросить от берега!

— Черт побери!.. О, Господи!.. — хрипел Конан. — Боги и сам Сатана! Помогите мне встать, я должен быть там, пускай даже погибну в первое же мгновение!

Этот бой, как буря, гремел целый день. Долина дрожала от атак и контратак, свиста стрел, треска ломающихся пик и копий. Но войска Аквилонии держались стойко. Один раз, отброшенные от реки, они отвоевали утраченное в мощной контратаке, ведомые королевским штандартом, развевающимся над всадником на черном жеребце. Они стояли на своем берегу, как стальная стена. И вдруг немедийцы стали отступать от реки.

— Их крылья отошли от наших! — закричал оруженосец. — И рыцари тоже отступают. Что это? Твой королевский штандарт двинулся вперед, и центр нашей армии входит за ним в реку! О, боже, Валанн повел их на другой берег!

— Глупец! — зло пробормотал Конан. — Может быть, это ловушка?! Его задача — только удерживать позиции, пока не подойдет из Пуантена Просперо со своим корпусом!

— Рыцари попали под сильный обстрел, но продолжают продвигаться дальше… Они переправились! Атакуют горный склон! Паллантид послал им на помощь за реку оба фланговых крыла. Это все, что он сейчас может сделать. Твой штандарт виден в самом центре схватки.

Немедийские рыцари пытаются сопротивляться. Ура! Их ряды смяты! Они отступают! Левое крыло бежит со всех ног, а наши копейщики наступают им на пятки. Сам Валанн рубится как ошалелый. Им овладела жажда крови. Люди уже не слушаются Паллантида и идут за Валанном, принимая его за тебя, ведь он дерется с опущенным забралом.

Гляди-ка! С пятью тысячами отборных рыцарей он начинает охват фронта противника, среди которого уже поднимается паника. Вот оно что — фланги неприятеля упираются в обрыв, в нем есть неохраняемая расселина, словно трещина от удара. Валанн увидел ее и теперь хочет использовать свой шанс. Он отбросил вражеский заслон и повел людей к этой расселине. Он хочет пробиться по ней в тыл армии Тараска!

— Это западня! — прорычал Конан, с трудом приподнимаясь над ложем.

— Нет! — закричал в ответ оруженосец. — Они уже начали появляться из этой щели позади рядов противника! А тот явно не ожидал, что дело зайдет так далеко! Ох, глупец, глупец Тараск, проливший столько крови! Но что это?..

Он неожиданно замолчал, а стены и пол шатра заходили ходуном, а вдали, заглушая шум битвы, раздался неописуемо зловещий, глубокий хриплый гром…

— Это дрожат скалы! — заорал оруженосец. — Господи! Река вспенилась и вышла из берегов, земля дрожит, всадники падают с коней! Скалы! Падают скалы!..

Его последние слова заглушили гром и мощный удар, вновь всколыхнувший землю. Над полем битвы раздались громкие крики смертельного ужаса.

— Это рухнула скала! — продолжал испуганный наблюдающий. — Ее обломки упали вниз, в расселину, похоронив всех, кто там был! Там же исчез наш флаг с золотым львом! Немедийцы празднуют победу! Да, им есть отчего радоваться… Скалы погребли пять тысяч наших лучших рыцарей…

До слуха Конана стали доноситься громкие испуганные голоса, все более и более различимые:

— Король погиб! Король погиб! Спасайтесь! Бежим! Король мертв!

— Клевета! — зашипел Конан. — Псы! Мерзавцы! Трусы! О, черт! Мне бы только встать… только доползти до реки с мечом в зубах! Ну как там, парень? Наши бегут?

— Еще как… — с отчаяньем в голосе подтвердил тот. — Бегут к реке, разбитые и гонимые, как морская пена штормом. Я вижу Паллантида, пытающегося остановить бегущих… он падает, затоптанный копытами коней! Рыцари, лучники, алебардщики — все бросаются в реку, превращаясь в один несчастный ошалевший поток. Немедийцы наседают им на спины, кося их, как хлеб в поле!

— Нужно закрепиться на том берегу! — закричал Конан. С усилием, от которого тело его покрылось каплями пота, он сумел приподняться на локтях.

— Нет! Они не могут! Они разбиты! Их гонят! О, господи, зачем я дожил до этого дня?

В этот момент оруженосец неожиданно вспомнил о своих обязанностях и крикнул охранникам, неподвижно и бесстрастно наблюдавшим за бегством товарищей:

— Приведите скорее коня! Нам нельзя больше здесь оставаться!

Однако они не успели выполнить его приказа — их накрыли первые порывы приближающейся смертоносной бури. Рыцари, копьеносцы и лучники бежали между шатров и палаток, спотыкаясь о колья и шнуры, а прорывающиеся между ними всадники противника рубили их на обе стороны. Веревки лопались, в нескольких местах уже заполыхало пламя, начавшее свою губительную работу. Один за другим охранявшие королевский шатер рыцари погибли, не сойдя со своих постов, и кони врага стали топтать их окровавленные останки.

Оруженосец быстро застегнул полог шатра, чтобы в пекле схватки никто не заметил, что здесь еще кто-то есть. Бегущие и их преследователи с грохотом и криками пронеслись мимо, исчезнув где-то в отдалении, и когда, наконец, воин вновь выглянул наружу, то заметил лишь небольшую группу людей, направляющуюся в эту сторону.

— Это король Немедии с четырьмя телохранителями и оруженосцем, — сообщил он. — Признай свою капитуляцию, мой господин…

— Пошли они все к дьяволу! — заскрежетал зубами Конан. Нечеловеческим усилием он заставил себя сесть, спустить ноги на пол, а потом встал, шатаясь, как пьяный. Оруженосец метнулся было помочь ему, но тот отпихнул его руки.

— Подай вот это! — резко произнес он, указывая на большой лук и колчан со стрелами, висевшие на одном из опорных шестов.

— Но, Ваше Величество… — запротестовал растерянный юноша. — Монарху полагается капитулировать с достоинством, присущим королевской крови!

— В моих жилах ее нет! — зарычал Конан. — Я варвар, и отец мой был простым кузнецом!

Схватив лук, он шагнул к выходу. Одетый только в короткие кожаные бриджи и безрукавку навыпуск, открывающую взорам его сильную волосатую грудь и бугры мышц на плечах, он пошел, однако, такой походкой, и таким огнем полыхали его блестящие глаза под черной разметанной гривой, что оруженосец попятился, испуганный видом своего короля больше, чем всей армией Немедии.

Нетвердо ступая на широко расставленных ногах, Конан наконец добрался до выхода из шатра, отстегнул полог и остановился в его проеме. Король Немедии со спутниками только что спустились с коней и теперь стояли, как вкопанные, уставившись на его крупную фигуру.

— Да, это я, шакалы! — взревел Конан. — Я, король! Чтоб вы сдохли, плешивые псы!

С этими словами он до отказа натянул тетиву лука и пустил полуметровую стрелу, которая, просвистев, по самое оперение утонула в груди заслонившего собой Тараска рыцаря. Раздосадованный Конан с проклятием швырнул бесполезное оружие на землю.

— Черт бы вас всех побрал! Ну, возьмите меня, если у вас хватит на это смелости!

Отступив на ватных ногах назад, он оперся спиной о деревянный шест и взял в руки огромный меч.

— О, господи, да это же король Аквилонии! — оторопело сглотнул Тараск. Он еще раз внимательно посмотрел, а потом рассмеялся — Значит там, в поле, была лишь кукла в его латах! Вперед, мои верные псы, хватайте его!

Трое рыцарей, украшенных эмблемами королевской гвардии Немедии, с криком бросились на Конана. Один из них, зайдя с фланга, сначала ударом палицы повалил оруженосца. Но вот двум другим не повезло. Когда первый из них подбежал поближе с поднятым мечом, король Аквилонии встретил его резким ударом, рассекшим кольчугу вместе с рубахой и отделившим руку нападавшего от его тела. Несчастный, падая навзничь, попал под ноги второму воину. Тот пошатнулся и, не успев восстановить равновесия, умер, перерубленный пополам ударом тяжелого длинного меча.

Тяжело дыша, Конан высвободил свой клинок и вновь откинулся на шест. Руки и ноги его дрожали, грудь тяжело вздымалась, а пот рекой скатывался по лицу и шее. Но глаза все еще продолжали пылать жестокой жаждой крови, и он сумел выдавить:

— Ну что же ты не подойдешь ближе, грязная бельверусская собака? Ты слишком далеко, чтобы достать меня, подойди ближе! Доставь мне удовольствие убить тебя!

Тараск заколебался и нерешительно оглянулся на единственного оставшегося в живых гвардейца и своего оруженосца, — худого, жилистого человека в черных латах, но все-таки сделал шаг вперед. Он явно уступал огромному уроженцу Киммерии по росту и силе, но был, в отличие от того, закован в панцирь, и, кроме этого, по всей Немедии была широко известна его громкая слава искусного фехтовальщика. Но тут оруженосец схватил его за руку.

— Нет, Ваше Величество, не стоит рисковать жизнью. Проще позвать лучников, а уж они-то подстрелят эту птичку!

В легком замешательстве схватки никто, кроме Конана, и не заметил, что неподалеку от шатра остановилась только что подъехавшая повозка. При взгляде на нее в душе короля Аквилонии появились какие-то недобрые предчувствия. Немного сверхъестественно смотрелись уже впряженные в нее совершенно черные кони, но особенно притягивала взор фигура возницы.

Это был рослый, внушительной наружности мужчина, одетый в серую шерстяную накидку. Волосы его были уложены так, что прикрывали большую часть лица, на котором светились черные пронзительные глаза. Натянув зажатые в своих белых, но крепких руках вожжи, он осадил коней и пристально посмотрел на Конана, в душе которого мгновенно проснулись дикие примитивные инстинкты. Он почувствовал дыхание неведомой опасной силы, — сверхъестественная природа ее была очевидна.

— Поздравляю тебя, Ксальтотун! — только сейчас обратил на незнакомца внимание Тараск. — Это сам король Аквилонии! Он не погиб, как мы считали, под обвалом…

— Знаю, — коротко ответил тот, не уточняя, однако, откуда. — Ну и что ты намерен с ним сделать?

— Сейчас позову лучников, чтобы подстрелить его, — объяснил король Немедии. — Живой он слишком опасен!

— Но ведь даже от собаки может быть польза, — возразил Ксальтотун. — Возьмите его живым!

Конан хрипло рассмеялся.

— Иди, попробуй сам! — вызывающе крикнул он. — Если бы ноги мои не дрожали, ты бы живо слетел со своего рыдвана! Будь спокоен — живым я не дамся!

— Думаю, это правда, — согласился Тараск. — Это не человек, это варвар, похожий своей бессмысленной дикостью на раненого тигра. Я позову лучников…

— Смотри и учись! — оборвал его тот, кого звали Ксальтотуном.

Ладонь его исчезла в складках балахона и вновь появилась с зажатым в пальцах маленьким блестящим шариком. Молниеносное движение пальцев — и блестящий предмет крошечной искрой прошил воздух. Конан успел отразить его лезвием меча, но в момент удара раздался резкий грохот, полыхнуло ослепительное пламя, и он, словно подкошенный, рухнул на пыльную землю.

— Он мертв? — с надеждой в голосе спросил Тараск.

— Нет. Просто-напросто оглушен. Потерял сознание на несколько часов. Прикажи своим людям связать его покрепче да перетащить в мою повозку.

Тараск жестом приказал слугам повиноваться и стал наблюдать, как они потеют, перенося тяжелое бессознательное тело. Ксальтотун аккуратно прикрыл Конана шелковым плащом, спрятав от лишних посторонних глаз, и взял в руки вожжи.

— Я еду в Бельверус, — сообщил он. — Передай Амальрику, — моя помощь ему больше не понадобится. Теперь, когда король Аквилонии пленен, а его армия разбита, он может полагаться на свои собственные силы — мечи и копья. Этого хватит, чтобы довершить начатое. Просперо, не успевший привести на помощь нашему противнику свои десять тысяч воинов, услышав об исходе битвы, уже со всех ног отступает к Тарантии.

…Да! Запомни еще одно: Амальрику, Валерию, да и вообще никому другому о нашем пленнике ничего не рассказывай. Пускай все считают, что он действительно погиб под обвалом.

Глаза говорившего переместились на стоявшего неподалеку гвардейца. Наступила неловкая тишина, и тот начал беспокойно ерзать под тяжелым гипнотическим взглядом.

— Что это у тебя на брюхе? — неожиданно и резко спросил его Ксальтотун.

— Что?.. А! Это, с вашего позволения, мой пояс… — пробормотал совершенно сбитый с толку воин.

— Лжешь! — торжествующий смех был безжалостен, как лезвие ножа. — Это же ядовитая змея! Что ты за глупец, если подпоясываешься ядовитой гадиной!

Гвардеец ошалело опустил широко раскрытые глаза вниз, и вдруг ему показалось, что пряжка его ремня начинает подниматься к его лицу… Но это уже была не пряжка, а голова змеи! Немигающий злобный взор и истекающие ядом зубы! Раздалось тихое шипение, и он почувствовал холодное прикосновение чешуйчатой кожи…

Испуганно вскрикнув, воин ударил змею голой ладонью, с ужасом осознав, что ядовитые зубы погрузились в его руку, пошатнулся и упал, как колода.

Тараск обеспокоено взглянул на распростертое у его ног тело — он увидел лишь пояс с пряжкой, двойной зубец которой глубоко впился в ладонь трупа.

А Ксальтотун теперь смотрел на королевского оруженосца, к этому моменту уже успевшего задрожать и побледнеть, как мел. Но Тараск вовремя вступился:

— Не надо! Ему можно доверять!

— Ну ладно. Только смотри, чтобы все, что здесь произошло, осталось тайной! Когда я вам понадоблюсь, пусть ученик Ораста — Альтаро позовет меня, как я ему объяснил. Я буду в Бельверусе, в твоем дворце. — С этими словами он помахал рукой и дернул вожжи.

Тараск поднял руку в ответном прощальном жесте, и, когда повозка немного отъехала, лицо его неожиданно исказила гримаса неописуемого удивления, страха и неприязни.

— Почему ты пощадил этого варвара?.. — прошептал пораженный оруженосец, не в состоянии оторвать взгляда от удаляющейся фигуры чернокнижника.

— Я сам удивляюсь… — пробормотал в ответ не менее растерянный король Немедии. Глухое эхо заканчивающейся битвы затихало где-то вдали, как и стук окованных железом колес покидающей их повозки. Заходящее солнце багряным сиянием освещало неподвижные скалы, и уже почти неразличимая упряжка скоро окончательно скрылась в огромных пурпурных тенях, встающих на востоке…

Глава IV «Из какого же ты выполз пекла?»

О своей долгой поездке в повозке Ксальтотуна Конан ничего не помнил. Он лежал, словно мертвый, в то время как колеса стучали то по булыжникам горных дорог, то мягко шелестели по высоким травам зеленых долин, и, когда они спустились с нагорий вниз, по широкой белой дороге, что вилась меж богатых полей до самых стен столицы Немедии.

Сознание начало возвращаться к нему лишь под рассвет. Он услышал человеческие голоса и скрип тяжелых петель, рассмотрев сквозь щель в укрывавшем его плаще бородатые лица стражников и смутно видневшиеся в неясном свете какие-то высокие сводчатые ворота. Мечущийся огонь факелов, дробясь, отражался в полированных шлемах и наконечниках копий окруживших повозку гвардейцев.

— Простите, уважаемый, вы нам не скажете, как закончилось сражение? — произнес по-немедийски чей-то любопытный голос.

— Достаточно успешно, — последовал лаконичный ответ. — Король Аквилонии убит, а его армия разбита.

Раздался хор обрадованных голосов, утонувший в грохоте повозки по каменным плитам. Ксальтотун щелкнул бичом, из-под колес брызнули искры, и упряжка покатилась прочь от ворот. Но Конан успел услышать, как один из стражников удивленно пробормотал:

— От самой границы до Бельверуса всего от захода до восхода солнца! И кони не загнаны! Господи, да он просто…

Потом вновь наступила тишина, прерываемая лишь стуком копыт и колес по брусчатке темной улицы.

Услышанное запало Конану в память, но в данный момент эти слова для него ничего не значили. Он все еще оставался бездушным автоматом, способным видеть и слышать, но не способным что-либо понять. В голове его медленно кружились неясные мысли и образы, и вскоре он снова впал в глубокий транс, так и не сумев зацепиться за крошечные обрывки непослушных мыслей. Он не слышал, как кони остановились в глубоком, словно колодец, дворике, и не почувствовал, что тело его несут чьи-то сильные руки. Гулкие, ведущие вверх каменные ступени, темные коридоры, шепот, тени, тихие шаги — все проплывало мимо его сознания, далекое и ничего не значащее.

Окончательное пробуждение было резким и быстрым. Он мгновенно вспомнил все события битвы, ее окончание и осознал, где находится. Конан лежал на застеленном шелковым покрывалом топчане, скованный по рукам и ногам прочными цепями, и порвать их не было никакой возможности. Комната, где он пришел в себя, была оформлена в страшноватом мрачном духе: со стен свисали черные шелковые портьеры, тяжелые пурпурные диваны вызывали кровавые ассоциации. Не было заметно никаких признаков окон и дверей, и лишь одна большая золотая лампа, подвешенная на софите в нише, освещала все вокруг таинственным искрящимся сиянием.

В ее свете фигура, сидящая перед Конаном в серебряном, похожем на трон, кресле, казалась нереальной и фантастичной. Но черты ее лица, даже в полусвете, были видны с необычайной четкостью. Казалось, будто голову незнакомца окружает удивительное сияющее облако, подсвечивающее рельеф его бородатого облика и придающее ему последний признак внешнего мира в этой темной жутковатой комнате.

Лицо человека, имеющего классические, скульптурно красивые черты, властно притягивало к себе взгляд. Было что-то неестественное в его покое, какой-то неуловимый признак силы, более могучей, чем человеческая, признак глубочайшего знания и мудрости, и потрясающая уверенность в себе.

Неприятная дрожь ускользающего близкого предчувствия вновь наполнила душу короля Аквилонии. Он точно знал, что никогда ранее с этим человеком не встречался, но эти черты ему почему-то уже были знакомы, они напоминали что-то или кого-то. Словно он встретился с действующим лицом одного из своих ночных кошмаров.

— Кто ты? — резко спросил Конан, пытаясь, несмотря на оковы, принять сидячее положение.

— Меня зовут Ксальтотуном, — прозвучал ответ сильного мелодичного голоса.

— Где мы сейчас?

— В Бельверусе, в одной из комнат королевского дворца.

Конан не удивился. Столичный Бельверус был самым крупным городом вблизи западных границ Немедии.

— А где Тараск?

— Со своей армией.

— Но, — буркнул Конан, — если ты хочешь покончить со мной, чего же ты медлишь?

— Я не для того тебя спас от королевских лучников, чтобы иметь удовольствие убить тебя здесь, в Бельверусе, — возразил Ксальтотун.

— А что ты сделал со мной там, у шатра, тысяча чертей!?

— Просто лишил тебя сознания. Тебе этого не понять. Можешь считать это черной магией.

До этой мысли Конан уже дошел самостоятельно. Многое начинало становиться на свои места.

— Думаю, я понял, зачем ты сохранил мне жизнь, — произнес он. — Я нужен Амальрику, как пес на Валерия, чтобы тот слишком не зарывался и не мнил себя полноправным королем. Это неплохая мысль. Выходит, что за попыткой усадить Валерия на мой трон стоит сам барон Тор. Но уж его-то я знаю, — он не захочет допустить, чтобы Валерий был кем-либо иным, кроме как марионеткой, которой сейчас служит Тараск.

— Амальрик даже не знает, что ты здесь! — спокойно ответил собеседник. — Точно так же, как и Валерий. Оба они считают, что ты погиб под Валкой.

Конан прищурил глаза.

— Я чувствовал далеко идущий замысел, но был уверен, что это Амальрик… Так, значит, все они — Амальрик, Тараск и Валерий — всего лишь куклы, танцующие под твою дудку? Но кто же тогда ты сам?

— Разве это так важно? Ты просто не поверишь, если я расскажу тебе правду. Но если ты захочешь, можно вновь вернуть тебе трон Аквилонии.

Глаза Конана стали похожи на волчьи.

— А за какую цену?

— Ты будешь меня слушаться.

— Иди ты к дьяволу! — сплюнул Конан. — Я не кукла! Я мечом добыл себе корону! И не в твоей воле жонглировать троном моей страны! Королевство еще не разбито, — одна битва еще ни о чем не говорит.

— Воевать можно не только железом, — терпеливо возразил Ксальтотун. — Разве меч повалил тебя в твоем шатре перед началом сражения? Нет, — то был сын тьмы, пилигрим межзвездных пустынь. Это его веющие ледяным холодом черных бездн пальцы заморозили кровь в твоих жилах и высосали все твои силы! Пальцы до того холодные, что сожгли твое тело, словно раскаленное добела железо!

А скажи, — какая случайность заставила человека, одетого в твой панцирь, повести рыцарей в расселину между скалами? И какая случайность обрушила на них глыбы гранита?

Конан молча глядел ему в лицо, но по спине его ползли мурашки. Жизнь любого варвара была до предела насыщена мифическими магами, чернокнижниками и колдунами, и только глупец теперь мог подумать, что Ксальтотун не принадлежит к ним. В сидящем перед ним человеке чувствовалось что-то непостижимое, непонятное свидетельство сверхчеловеческого влияния на силы Времени и Пространства, веющее дыханием огромного ужаса и зла. Но гордость не позволяла ему уступить.

— Все равно обвал — случайность, — упрямо сказал он. — А ту расселину стал бы атаковать любой.

— Вовсе нет. Ты бы не пошел туда, заподозрив ловушку. Да и перед этим: ты не перешел бы реки, пока не убедился в том, что бегство противника — не обычная военная хитрость. И даже в безумии схватки твоя душа не послушалась бы гипнотического внушения, чтобы забыв про осторожность, вслепую сунуть голову в западню, как это произошло с человеком, заменившем тебя на поле брани. У него была не такая сильная воля.

— Но если все это было запланировано уже заранее, — скривился Конан, — и участь моей армии была предрешена, что же помешало «сыну тьмы» убить меня еще в шатре?

— Ты был мне нужен живым. Даже без помощи магии можно было догадаться, что Паллантид вышлет кого-то другого в твоем одеянии. Я надеялся взять тебя живым и здоровым. Ты можешь пригодиться при выполнении моих планов. В тебе есть настоящая звериная сила, которой так не хватает моим союзникам. Жаль, что ты считаешь меня своим врагом, — из тебя вышел бы неплохой вассал.

Конан даже поперхнулся, услышав эти слова, однако Ксальтотун не обратил на его ярость никакого внимания. Вместо этого он взял со столика, стоявшего неподалеку, небольшой хрустальный шар, поднес к лицу и выпустил из рук. Тот неподвижно завис прямо в воздухе, и было ясно, что это не шарлатанство — он не был подвешен каким-то хитрым способом. Он просто висел, словно помещенный на незыблемое основание. Конан с неприязнью следил за проводимыми в его присутствии магическими фокусами, но был все-таки заинтригован.

— Хочешь узнать, что сейчас происходит в Аквилонии? — спросил чернокнижник. Ответа не последовало, но глаза его пленника выдали заинтересованность.

Хозяин комнаты всмотрелся куда-то в глубину шара и произнес:

— Сейчас там вечер следующего дня после сражения под Валкой. Главные силы Немедии еще минувшей ночью встали лагерем в долине, а отряды всадников до сих пор преследуют бегущих. С рассветом армия погрузилась в обоз и двинулась дальше на запад. Просперо из Пуантена, со своим десятитысячным корпусом был всего в нескольких милях от поля битвы, когда на рассвете наткнулся на бегущих оттуда воинов. Он упорно шел всю ночь, но так и не успел к сроку, и был вынужден сразу отступить к Тарантии, будучи не в состоянии объединить разрозненные остатки разбитой аквилонской армии. Объявив мобилизацию конного транспорта в попутных селениях, он уже почти довел своих измученных воинов до столицы.

Я вижу его утомленных рыцарей в серых от дорожной пыли доспехах, что гонят вперед своих не менее усталых коней. Вижу улицы Тарантии. В городе хаос. Сюда уже каким-то образом дошла весть о поражении и смерти короля Конана. Ошалевшая толпа дрожит от страха — король погиб, и нет никого, кто смог бы ее защитить от немедийского вторжения. Исполинская тень надвигается на Аквилонию с востока, где небо уже почернело от дыма пожарищ…

Это задело Конана за живое:

— Чем докажешь, что это — не пустые слова? Любой придурок с городской площади мог бы порассказать то же самое! И если ты утверждаешь, что все это увидел в этом паршивом шарике, то ты просто лжец и мерзавец, в чем нет никаких сомнений! Просперо удержит Тарантию, опираясь на поддержку сплотившихся вокруг него баронов. Объединившись с Пуантенским правителем Троцеро, который вместо меня станет управлять королевством, они прогонят всех немедийских псов и заставят их с визгом вернуться в свою псарню! Что такое пятидесятитысячная армия? Аквилония ее раздавит! Эти люди никогда больше не увидят Бельверуса. Под Валкой покончено не с Аквилонией, а всего лишь с ее королем!

— Аквилония уже погибла! — твердо возразил ему Ксальтотун. — Ее уничтожат меч, огонь и копье, а если они не справятся, в бой ринутся силы вечного мрака. Точно так же, как скалы вод Валкой, рухнут целые горы и стены городов. Реки выйдут из берегов и затопят долины, да что там долины — области. Но будет все-таки лучше, если мои заклятия не понадобятся, ибо они могут вызвать к жизни такие силы, что в состоянии потрясти мир.

— Из какого же ты выполз пекла, черный пес? — процедил сквозь зубы Конан, в упор глядя на страшного чародея. И помимо своей воли снова задрожал — здесь чувствовалось что-то невероятно древнее и дьявольское сразу.

Ксальтотун продолжал сидеть, неподвижно склонив голову, словно прислушиваясь к шепоту космоса. Казалось, он не слышал нанесенного ему оскорбления. Потом он неторопливо потряс головой и равнодушно взглянул на пленника.

— Что?.. А… — ты не веришь тому, что я тебе сказал… Ладно, я уже устал от нашей бесполезной беседы. Действительно, проще до основания разрушить непокорный город, чем облечь свои мысли в словесную форму, доступную безмозглому дикарю.

— Если бы мои руки были свободны, — уверил его в ответ Конан. — Я быстро сделал бы тебя безмозглым… трупом!

— Не беспокойся — я не настолько глуп, чтобы дать тебе такую возможность, — произнес Ксальтотун и хлопнул в ладоши.

Поведение его неожиданно изменилось: в голосе появилось нетерпение, а в жестах — нервозность, хотя пленник не сомневался, что с ним это никак не связано.

— Запомни, варвар, что я тебе скажу, — вновь заговорил чернокнижник. — У тебя еще есть время подумать. Я просто окончательно не решил, что с тобой сделать. Это зависит от некоторых пока неопределенных обстоятельств. Но лучше вбей себе в голову: если надумаешь стать моим союзником, умерь свой пыл, чтобы не испытывать моего терпения.

Конан уже собрался бросить ему в лицо еще одно проклятие, но в этот момент раскрылись замаскированные двери, и в комнату вошли четверо высоких негров, одетых в серые шерстяные туники и перетянутые поясами, с которых свисали большие ключи.

Ксальтотун нетерпеливым жестом указал на своего пленника и отвернулся, утратив, похоже, к нему всякий интерес. Его пальцы как-то необычно дрожали. Из висевшей у него на груди резной яшмовой коробочки он достал горсть мерцающего черного порошка и высыпал ее в пальник, покоившийся на золотом треножнике у его локтя. Хрустальный шар, о котором он, по-видимому, забыл, упал на ковер, будто лишенный невидимого подвеса.

Чернокожие слуги подняли Конана — он был так обмотан цепями, что не мог двигаться сам, и вытащили из помещения. В то мгновение, когда за ним уже закрывали красиво обитые дубовые двери, он успел оглянуться назад, увидев хозяина комнаты, лежащего в своем похожем на трон кресле со скрещенными руками и вьющуюся перед ним из пальника тонкую струйку дыма. Его пробрала дрожь: в Стигии — древнем и зловещем королевстве далекого Юга — он когда-то уже видел такой черный порошок. Это была пыльца черного лотоса, порождающая подобный смерти сон и чудовищные видения. Он знал также, что лишь полумифические члены Черного Круга, являющиеся носителями высшего проявления зла, черпают силы из красных кошмаров черного лотоса, чтобы разбудить свою магическую мощь.

Для большинства жителей Запада Черный Круг был всего лишь байкой и вымыслом, но Конану в свое время удалось убедиться в его страшной правдивости и увидеть мрачные святилища, затерянные в лабиринтах темных стигийских могильников и склепов, окутанные темнотой башни, в которых посвященные в культ предавались отвратительным занятиям…

Было неясно — день сейчас или ночь. Дворец короля Тараска казался царством мрака и теней, повелителем которых был, как это чувствовал Конан, его пленитель — могучий Ксальтотун.

Негры шли длинным коридором с низким потолком, и в неясном полусвете казались четверкой вампиров, волокущих добычу в логово. Потом начался нескончаемый спуск по спиральным лестницам, и факел в руке одного из них превращал стены в процессию деформированных теней.

Добравшись, наконец, до подножия очередной спиральной лестницы, они попали в длинную затемненную галерею, по одной из стен которой шел длинный ряд зарешеченных дверей, располагавшихся через равные, в несколько шагов, промежутки.

Остановившись у одной из них, негр, шедший первым, поднял висевший у его пояса ключ и, повернув его в замке, толкнул решетку, после чего пленника заволокли внутрь. Это оказался небольшой каменный мешок, в противоположной стороне которого была еще одна решетчатая дверь. Конан не имел понятия, что за ними скрывается, но было похоже, что там есть еще один коридор. Мерцающий свет факела позволял видеть лишь темную стену, да гулкое эхо голосов и шагов чернокожих тюремщиков отдавалось в скрытых темнотой закоулках.

В одном из углов темницы, рядом с дверью, через которую они вошли, в стену было вмуровано крупное железное кольцо. С него свисал клубок ржавых цепей с лежащим в их смертельных объятиях скелетом. Конан спокойно оглядел его, машинально отметив тот факт, что большинство костей переломано или расколото. Кроме того, оторванный от позвоночника череп служил немым свидетельством чудовищной по силе расправы.

Второй негр, повернув свой ключ в массивном замке, удерживающем оковы с останками, освободил их и отбросил в сторону, закрепив на это место цепи, сковывавшие Конана. А третий чернокожий еще одним ключом запер противоположные двери и удовлетворенно ухмыльнулся, убедившись в надежности запоров.

Теперь все они окинули лежащую перед ними фигуру короля Аквилонии загадочным взглядом — темноглазые черные атлеты с блестящей в свете факела гладкой кожей.

Тот, что держал в руке ключ от входных дверей, не выдержал первым:

— Теперь это твой королевский дворец, белая собака! Кроме нашего господина и нас об этом не знает никто. Это потайная темница. Ты будешь здесь жить, и здесь же сдохнешь. Как он! — и он с отвращением и злобой пнул растрескавшийся череп, со стуком покатившийся по каменному полу.

Конан не нашелся, что ответить на это, а чернокожий, видимо, вдохновленный молчанием пленника, наклонился, бормоча проклятия, и плюнул ему в лицо. Но это дорого ему обошлось.

Конан сидел на полу, обмотанный в поясе цепью, руки и ноги его тоже были скованы, и, кроме того, еще одна цепь страховала эти оковы, притягивая их к поясу. Он не мог ни встать, ни отодвинуться от стены больше, чем на два локтя. Однако цепь, сковывающая сразу оба запястья, имела значительную слабину. Поэтому, когда голова негра приблизилась на достижимое расстояние, король собрал провис в одну руку и резко ударил обидчика по темени. Из носа и ушей у того брызнула кровь, и он упал на глазах у своих ошеломленных товарищей, словно оглушенный бык.

А те даже не пытались больше приблизиться к Конану, боясь попасть под удар окровавленной цепи. Под конец, бормоча что-то на своем диком наречии, они подняли своего неподвижного соотечественника с разбитым черепом и унесли его, как куль с землей. С помощью его ключа они закрыли входную дверь, сделав это таким способом, что он все равно оставался на поясе оглушенного, забрали факел и ушли, после чего в темницу, будто живое существо, из коридора стала вползать темнота. Негромкие шаги окончательно затихли, и вокруг воцарились безмолвие и мрак…

Глава V «Ужас каземата»

Конан лежал тихо, снося тяжесть оков и унижение своей безнадежной ситуации со стойкостью, присущей мужчинам дикого племени, породившего его. Он старался не двигаться, так как звон цепей при смене положения тела оглашал тишину беспомощным эхом. А инстинкт, доставшийся ему в наследство от тысяч его полудиких предков, подсказывал, что ни за что нельзя показывать бедственности своего положения, каким бы тяжелым оно ни было. С другой стороны, логики здесь не прослеживалось — Ксальтотун уверял, что сохранить своему пленнику жизнь — в его интересах, и, следовательно, в темноте не должна скрываться какая-то смертельная опасность. Но, несмотря не это, продолжали бить тревогу давние инстинкты, еще в раннем детстве заставлявшие будущего короля молча и неподвижно лежать в укрытии, даже если бок о бок с ним бесновались дикие звери.

Сначала в густой темноте ничего не было видно. Но через какое-то время, оценить которое Конан был не в силах, он смог различить решетку у своего локтя и отброшенный к противоположным дверям скелет, освещенные едва заметным серым сиянием, происхождение которого сразу он уловить не был в состоянии. Однако после непродолжительных раздумий и поисков ему удалось найти ответ. Он находился в подвале, под землей, куда свет пробивался через узкое отверстие в каменном потолке коридора — прямо над запертыми решетчатыми дверями. Значит, благодаря этому, можно будет отличить день от ночи. Но с другой стороны — какая утонченная пытка — позволять пленнику лишь вскользь радоваться свету солнца и месяца!

Взгляд Конана в очередной раз упал на растрескавшиеся кости, матово отсвечивающие напротив. Было бессмысленно фантазировать о том, кем был этот человек и за что был приговорен к подобной смерти. Дело было в другом — не оставалось никаких сомнений, что скелет дробили не железом. Создавалась уверенность, — кто-то пытался добраться до костного мозга! А кто, кроме человека, мог это делать? Может быть, эти останки — немое свидетельство каннибализма одного из пленников темницы, доведенного голодом до безумия? Конан неожиданно представил себе, что и его кости когда-нибудь обнаружат здесь при подобных обстоятельствах, и в душе его стала подниматься с трудом сдерживаемая паника пойманной в волчью пасть жертвы.

Сын Киммерии не кричал и не плакал. И не молился, как, возможно, делал бы сейчас на его месте цивилизованный человек, хотя боль и голодное кручение в желудке меньше от этого не становились. Огромное душевное мучение доставляли и клокотавшие в нем эмоции: где-то далеко на западе армия неприятеля огнем и мечом пробивала себе дорогу к сердцу его королевства. Небольшой Пуантенский корпус не мог ей противостоять — это было очевидно. Конечно, Просперо может попытаться удержать Тарантию на несколько недель, а то и месяцев, но в конце концов, лишенный поддержки и помощи, он будет сломлен превосходящими силами противника. А многие бароны без зазрения совести оставят его один на один с завоевателями. И в это время он, Конан, без движения лежит в темной клетке, и другие люди командуют его воинами, сражаются за его королевство! В приступе бессильной ярости он громко заскрежетал зубами.

Вдруг он застыл, услышав за противоположными дверями крадущиеся шаги. Присмотревшись, ему удалось заметить смутные очертания над чем-то склонившейся фигуры. Лязгнул металл о металл, и вслед за этим послышался скрип открываемой решетки. Но вместо того, чтобы войти, фигура исчезла из поля зрения, и где-то вдали повторился ослабленный расстоянием лязг другого замка и скрип осторожно открываемых дверей. Потом раздались быстрые, но тихие удаляющиеся шаги мягко обутых ног, и вновь наступила тишина.

Минуту, показавшуюся ему вечностью, Конан настороженно прислушивался. Через отверстие в потолке коридора ярко светил месяц, и ничто не нарушало мрачного покоя подземелья. В конце концов ему все же пришлось сменить положение тела, отчего цепи вновь звякнули. И в этот момент он опять различил осторожные тихие шаги — на этот раз за входными дверями. Через некоторое время в сером сумраке затрепетало слабое пламя свечи.

— Король Конан! — раздался обеспокоенный тонкий и мягкий голос. — Господин мой, ты здесь?

— А где ж мне еще быть? — с вызовом ответил тот, поворачивая голову и пытаясь рассмотреть, кто пришел. Держась за прутья решетки тонкими точеными пальцами, за дверями стояла девушка. Слабое мерцание свечи выхватывало из темноты плотно обтягивающую бедра тонкую шерстяную юбку и украшенные драгоценными камнями перстни. Ее темные глаза горели, а белая кожа мраморно отсвечивала. Волосы, хотя и утратившие во тьме свой блеск, напоминали застывший каскад трепетных морских волн.

— Это ключи от твоих оков и от вон той двери, — прошептала она, просовывая маленькую ладонь сквозь решетку и бросая три каких-то предмета на каменный пол рядом с Конаном.

— Какую ты ведешь игру? — спросил он. — Ты говоришь по-немедийски, а в Немедии у меня друзей нет. Какие еще гадости придумал твой господин? Послал тебя, чтобы посмеяться надо мной?

— Это не насмешка! — девушка дрожала так сильно, что ее браслеты и перстни громко стучали о прутья решетки, за которую она держалась. — Клянусь богом! Я украла эти ключи у чернокожих стражников этих подвалов. Каждый из них носит ключ только от одного замка. Мне удалось подпоить их. Того, которому ты разбил голову, унесли к цирюльнику, и его ключ я достать не смогла. Но все остальные — украла. Ах, пожалуйста, не звени цепями! В темноте за теми дверями могут водиться такие челюсти, что и в пекле не встретишь!

Немного повозившись, Конан с недоверием попробовал большие ключи, напряженно ожидая взрыва злого смеха. Однако его искренне удивил тот факт, что один из них не только высвободил его цепи из кольца в стене, но и вернул свободу рукам и ногам. Он быстро вскочил и сделал резкий шаг к двери, сомкнув свои железные пальцы на нежных ладонях девушки и прижав их к прутьям решетки. Она подняла голову и встретилась с его пытливым взглядом.

— Кто ты? — спросил он сурово.

— Меня зовут Зенобией, — промолвила она, стараясь справиться с дрожью. — Я служанка королевского дворца.

— Если только это не какая-то злая шутка, — буркнул Конан, — я не понимаю, почему ты это сделала.

Она опустила лицо, а когда вновь его подняла, на длинных девичьих ресницах блестели крупные слезы.

— Я служу в королевской свите, — произнесла она горько. — Но сам король меня не замечал, и не заметит. И я устала от тех скотов, что пристают ко мне в беседках… Я ведь тоже живое существо и не хочу быть простой забавой. Я тоже умею радоваться, ненавидеть, бояться и любить… Я полюбила тебя, мой король, когда ты несколько лет назад приезжал во главе своих рыцарей с визитом к королю Немедии. Мое сердце вырвалось из груди, чтобы упасть в пыль на мостовую перед копытами твоего скакуна.

Пока она это говорила, на щеках ее выступил румянец смущения, но глаза продолжали смотреть смело. Конан ничего не ответил. Он был по-настоящему диким, раскованным и необузданным, но ведь лишь только очень грубый и невоспитанный мужчина не испытает смущения, встретившись лицом к лицу с обнаженной девичьей душой.

А она тем временем наклонилась и прижалась губами к его пальцам, сжимавшим ее ладони. И только после этого, словно проснувшись, она вспомнила, что здесь происходит. В голосе ее вновь проснулось отчаянье.

— Поспеши! — горячо зашептала она. — Полночь уже минула. У тебя есть шанс уйти!

— А не поплатишься ли ты жизнью за то, что украла эти ключи?

— Никто об этом не узнает. Если чернокожие и припомнят наутро, кто давал им вино, они не посмеют кому-либо признаться в пропаже. К сожалению, ключ, открывающий эти двери, я достать не смогла, и твоя дорога на волю теперь пройдет через темноту казематов. Я не хочу загадывать, какие ужасы и опасности скрываются во мраке за теми дверями, но будет еще хуже, если ты останешься здесь, в темнице. Дело в том, что вернулся король Тараск…

— Что? Тараск?

— Да! Он вернулся тайно и тотчас спустился в подвалы, а вернулся весь белый и трясущийся, словно взглянул на ужасы ада. Я сама слышала— он говорил своему оруженосцу Аридею, что вопреки воле Ксальтотуна ты должен умереть.

— А что с Ксальтотуном? — спросил Конан и почувствовал, что девушка вновь задрожала.

— Не говори о нем! — попросила она. Один звук его имени, наверное, способен вызвать демонов! Слуги рассказывают, что все еще лежит в своей темной комнате и смотрит сны черного лотоса. Говорят — сам Тараск его боится, иначе он тебя уничтожил бы открыто. А так — он сегодня спускался в подвалы и одному богу известно, что там делал.

— Хм! А не Тараск ли собственной персоной возился у дверей моей темницы?.. — пробормотал про себя Конан.

— У тебя есть стилет! — произнесла она шепотом, указывая на что-то сквозь прутья решетки. Его пальцы освободили ее ладони и сомкнулись теперь на холодном предмете.

— Иди же скорее! За дверью свернешь налево и пойдешь вдоль клетей, пока не достигнешь каменных ступеней. Не сворачивай с дороги, если тебе дорога жизнь! Взойди по лестнице и открой дверь в ее конце — один из ключей должен подойти. Если господь будет милостив, я встречу тебя там. Иди!

Сказав это, она убежала, оставив после себя лишь легкое дуновение воздуха.

Конан встряхнулся и обернулся к указанному выходу. Было ясно, что там может скрываться какая-нибудь подстроенная Тараском дьявольская ловушка. Но прыжок навстречу опасности был ему более по душе, чем неподвижное ожидание грядущих событий. Наконец он осмотрел клинок, отданный ему девушкой, и удивленно усмехнулся: кем бы она ни была, она оказалась очень практичной и умной особой. Он держал в руке не маленький стилет, рукоять которого украшают золото и драгоценные камни, годящийся лишь для будуара знатной дамы да для устрашения. Это было настоящее боевое оружие с широким, длиною сантиметров пятнадцать лезвием, сужающимся к острому, как игла, концу.

Он удовлетворенно хмыкнул. Холод стали придал ему сил и уверенности в себе. Какие бы ни были расставлены вокруг него сети, какие бы ловушки ни стояли на его пути — у него теперь было настоящее оружие. Правая рука уже была готова наносить смертельные удары.

Толкнув решетку, он убедился, что она не заперта, — а ведь черный стражник делал это. И фигура, виденная им накануне, тоже не была охранником — иначе зачем ему делать что-то с замком? Здесь веяло чем-то зловещим. Но Конан не стал колебаться. Он отворил дверь и решительно шагнул в темноту.

Каменные плиты убегали вдаль, ограниченные справа и слева длинными рядами решеток, конца которым видно не было. Свет месяца тускло блестел на их прутьях, не в состоянии пробиться дальше, да и вообще, глаза, менее зоркие, чем у Конана, вряд ли различили бы и эти бледно-серые пятна света на полу возле каждой темницы. Свернув, как ему сказали, налево, он быстро пошел вдоль по коридору, не издавая ни единого звука, босыми ногами по каменному полу. Минуя каждую клеть, он окидывал ее быстрым взглядом. Все они были пусты, но, тем не менее, надежно заперты. На полу некоторых матово светились чьи-то обнаженные кости. Видно было, что эти подземелья, свидетельство глубокого прошлого, когда Бельверус еще не превратился из крепости в город, с успехом используются и теперь.

Наконец он увидел перед собой едва различимые контуры круто поднимавшихся вверх ступеней… и вдруг резко обернулся и отступил в тень у их подножия.

Позади кто-то шел — тяжело, но осторожно ступая на явно не человеческих ногах. Беглец стал напряженно вглядываться в длинную цепь решеток и лежащих перед ними серых пятен полусвета, лишь незначительно рассеивающих мрак вокруг себя. Но он смог заметить, что через эти пятна что-то движется — что-то неопределенного вида, большое, тяжелое, но одновременно более быстрое и ловкое, чем человек. Оно появлялось на свету и снова исчезало с глаз, вступая в тень между темницами, навевая безотчетный ужас своим безмолвным движением.

Конан услышал грохот решеток, которые пробовало открывать это существо, проходя мимо них. Потом оно добралось до той темницы, которую только что покинул ее пленник, и отворило незапертые двери. И, когда оно скользнуло внутрь, на фоне решетки мелькнул огромный смутный силуэт. Вытерев со лба холодный пот, беглец судорожно сглотнул. Он понял, для чего Тараск подкрадывался к его дверям и почему так поспешно скрылся, — он открыл замок, а затем где-то в этих дьявольских подземельях выпустил из ямы или клетки это ужасное чудовище.

Тварь вылезла из темницы и двинулась вдоль по дорожке, низко наклонив голову к земле. Теперь она уже не пробовала открывать двери — она взяла след. Сейчас Конан разглядел ее получше: серый полумрак обрисовал гигантское человекоподобное тело, более мощное и тяжелое, однако, чем у любого человека. Сильно наклонившись, это существо бежало на задних лапах — заросшее и волосатое, с густым, отливающим серебром мехом. Голова твари была отвратительной пародией на человеческую, а длинные руки при беге задевали землю.

И здесь стала понятной причина того, почему человеческие кости в темницах сломаны и расщеплены, стала ясной природа ужаса казематов. Это была большая серая обезьяна, страшный людоед темных прибрежных лесных массивов моря Вилайет. Полумифические, малоизвестные обезьяны-каннибалы служили прототипом троллей в старых легендах, страшными волколаками-оборотнями народного эпоса, убийцами и людоедами темных лесов.

Конан заметил, что животное почуяло его и стало приближаться быстрее, перемещая свое бочкообразное тело на кривых могучих лапах. Бросив быстрый оценивающий взгляд на уходящие вверх ступени, он убедился, что эта тварь успеет прыгнуть ему на спину раньше, чем он доберется до дверей. Нужно было принимать бой. Более не задумываясь, он ступил в ближайший круг мутного света, чтобы хоть что-нибудь видеть во время схватки, так как было совершенно очевидно, что животное ориентируется и видит в темноте гораздо лучше человека. И оно уже приближалось — во мраке тускло блестели огромные желтые зубы, и слышалось громкое дыхание. Серые обезьяны от рождения были немыми, поэтому оно не издало воинственного крика — лишь в искаженных и расплющенных чертах ее чудовищной морды появилось выражение дьявольского торжества.

Человек понял, что жизнь его теперь будет зависеть фактически от одного удара — на другие времени может и не хватить. И этим единственным, первым же ударом необходимо убить противника, убить прямо сейчас, если он хочет покинуть живым тот страшный зверинец, пленником которого он был в настоящее время…

Он оценивающе оглядел короткую крепкую шею, волосатое мускулистое тело и мощную, выдающуюся вперед грудь. «Лучше бить прямо в сердце, — подумал он, — погрузив сталь под выступающие ребра, чем туда, где одним ударом убить не удастся». Полностью осознавая положение, в котором он оказался, Конан попытался на глаз прикинуть и сравнить свои силу и ловкость с быстротой и яростью людоеда. Выбора не было — требовалось сойтись с противником грудь в грудь, нанести смертельный удар, а потом лишь уповать на то, что кости его выдержат схватку с умирающим зверем.

И в тот момент, когда обезьяна бросилась на него, широко расставив волосатые руки, он метнулся вперед, между ними, и изо всех сил ударил, чувствуя, как острие по самую рукоять тонет в заросшей мехом груди. Отпустив стилет, он откинул голову назад и напрягся, превратив свое тело в сплошной узел мускулов, одновременно пнув коленом в пах злобной твари, пытаясь хоть как-то ослабить ужасные тиски сжимающихся лап.

В этот показавшийся ему вечностью миг он чувствовал себя так, словно его разрывали на части, но потом неожиданно вернулась свобода. Он лежал на полу, рядом с дергающимся в последних конвульсиях огромным телом зверя, на вывернутых губах которого пузырилась кровавая пена, а в груди торчала рукоять стилета. Удар достиг цели.

Пытаясь унять дрожь, Конан дышал, как загнанная лошадь. Из ран, оставленных когтями зверя, текла кровь, и ощущения были такими, словно половина его костей вылетела из суставов, порвав мышцы и сухожилия. Если бы враг прожил еще хоть одну минуту, скорее всего, он просто разорвал бы его на куски. Но сейчас сын дикого народа выдержал выпавшее ему страшное испытание, обычного человека несомненно приведшее бы к гибели…

Глава VI «Кровь за кровь»

Быстро придя в себя, король Аквилонии наклонился и вытащил лезвие из груди поверженного зверя, после чего поспешил к каменным ступеням и стал быстро по ним взбираться. Он уже не пытался себе представить, какие еще вселяющие ужас чудовища могут скрываться в окружающей его темноте, и лишь желал ни с одним из них не встретиться. Схватки, подобные только что закончившейся, были слишком утомительны даже для столь выносливого сына Киммерии. Бледное сияние месяца на каменных плитах, липкая темнота и что-то наподобие паники гнали его вверх по лестнице. Поэтому, когда он наконец увидел створки тяжелых дверей, с его губ слетел вздох облегчения. И вновь, вопреки опасениям, ключ легко повернулся в замке. Быстро выглянув наружу, чтобы первым заметить противника, если он там есть, и отразить его нападение, Конан увидел лишь еще один серый коридор и стоящую перед ним худенькую гибкую фигурку.

— Ваше Величество! — раздался тихий дрожащий вскрик, одновременно наполненный облегчением и восхищением. Первым порывом девушки было прижаться к нему, но потом она заколебалась, будто охваченная стыдом. — У тебя течет кровь, — сообщила она. — Ты ранен!

Он отмахнулся:

— Царапины, которые не почувствует и ребенок. Кстати, — мне очень пригодился твой нож. Если бы не он, мои останки доедала бы сейчас одна милая цепная обезьяна Тараска. Ну, а что теперь?

— Иди за мной, — прошептала она. — Я выведу тебя из города. Я уже приготовила тебе коня!

Она обернулась и сделала шаг вперед, но тут Конан положил свою тяжелую ладонь на ее обнаженное плечо.

— Иди рядом со мной, — приказал он, придерживая ее за тонкую талию. — Я склонен тебе верить, так как ты до сих пор вела себя со мной искренне, но я уверен, что дожил до настоящего времени только потому, что никогда до конца не доверял ни одному мужчине и ни одной женщине. Но если ты меня теперь вздумаешь подвести, то порадоваться этой шутке ты вряд ли успеешь.

Она даже не подала вида, что заметила окровавленный клинок в его руке и нотки угрозы в его голосе.

— Убей меня, если усомнишься во мне, произнесла она в ответ. — Я чувствую на себе твою руку, и даже то, что ты угрожаешь мне, — все это кажется сном.

Коридор со сводчатым потолком привел их к дверям, которые она осторожно отперла. За ними, прямо на полу, лежал с закрытыми глазами один из чернокожих стражников в тюрбане и шерстяной набедренной повязке. Сабля его, вставленная в ножны, небрежно оброненная, валялась неподалеку. Он был совершенно неподвижен.

— Я подсыпала ему в вино наркотик, — объяснила Зенобия, обходя тело. Он последний назначенный на сегодня охранник выхода из подземелья. Он следит, чтобы никто оттуда не смог бежать, и никто, кроме этих чернокожих, не имеют право нести здесь службу. Только они знают, что Ксальтотун привез плененного короля Конана в своей повозке прошлой ночью. Другие девушки спали, а я, бессонная, смотрела из верхних окон в ту сторону, где, как узнала, шла битва. Я боялась за тебя…

А потом я вдруг увидела, как тебя несли по ступеням, — я разглядела твое лицо в свете факелов. Той же ночью мне удалось пробраться в эту часть дворца, в тот самый момент, когда тебя уносили в подземелье. Пришлось целый день ждать возможности раздобыть наркотик в комнате Ксальтотуна.

Будь осторожен! Со вчерашней ночи по дворцу идут необычные разговоры. Слуги поговаривают, что, пока чернокнижник, по обыкновению, спал у себя, очарованный черным лотосом, во дворец тайно вернулся Тараск. Он пришел тайком, до глаз закутанный в длинный дорожный плащ, сопровождаемый одним лишь оруженосцем — молчаливым Аридеем. Я ничего не понимаю, но отчего-то чувствую страх…

Так, за разговором, беглецы добрались до подножия узкой спиральной лестницы. Поднявшись по ней, они миновали узкий проход, образованный сдвинутой в сторону панелью из мореного дуба, что обшивали стену очередного коридора. Оставив потайной ход позади, девушка вставила деревянную панель на место, и эта часть стены перестала даже чем-либо отличаться от остальных. Теперь они находились в нише, отделенной от самого коридора плотной портьерой. Было видно, что все здесь завешено гобеленами и занавесями, а вдоль стен стояли плюшевые диваны, над которыми, закрепленные на софитах, мягким золотистым светом сияли лампы.

Даже чуткое ухо Конана не различило во дворце ни единого звука. Он не знал, что это за часть дворца и где сейчас находится резиденция Ксальтотуна. Девушка дрожала от страха, но продолжала вести его вперед по коридору, пока не остановилась у другой ниши, прикрытой шелковой занавеской. Отстранившись, Зенобия жестом показала, чтобы он вошел в это сомнительное убежище, и прошептала:

— Подожди меня здесь! За этими дверями в конце коридора в любую минуту дня и ночи можно наткнуться на евнухов или невольников. Я посмотрю, свободна ли дорога, и тогда мы пойдем дальше!

В этот момент в нем вновь проснулась подозрительность.

— Ты все-таки завела меня в ловушку? Из ее темных глаз брызнули слезы. Она упала на колени и прижалась лицом к его мускулистой ладони.

— О, мой король! Почему ты опять мне не веришь? — голос ее дрожал от обиды. — Мы погибнем, если теперь ты остановишься или сделаешь какую-нибудь глупость! Ну зачем я стала бы выводить тебя из подземелья, чтобы предать сейчас?

— Хорошо, — буркнул он. — Я тебе верю, хотя, черт возьми, я еще никогда так быстро не сдавался! Впрочем, я на тебя не обижусь, даже если ты приведешь сюда всех головорезов Немедии. Если бы не ты, обезьяна из королевского зверинца напала бы на меня, когда я, безоружный и скованный, лежал на полу в темнице. Делай, что хочешь, милая.

Поцеловав ему ладонь, Зенобия вскочила и побежала прочь, чтобы исчезнуть за тяжелыми двухстворчатыми дверями.

Глядя ей вслед, он раздумывал, — не сделал ли он глупость, все-таки поверив ей. Но потом пожал широкими плечами и скрылся в своем новом замаскированном укрытии.

Не было ничего удивительного в том, что молодая девушка рискует своей жизнью, чтобы спасти его. Такие вещи происходили не так уж редко и на его собственном веку. Кроме того — немало женщин поглядывало на него ласково — как в дни его юности, так и теперь, когда он взошел на трон.

Ожидая возвращения своей спасительницы, он не стал бездействовать. Подчиняясь все тем же инстинктам, он стал искать другой выход и наконец нашел — замаскированный гобеленом проход в узкую галерею, ведущую к покрытой искусной резьбой деревянной дверце, едва видимой в просачивающемся из центрального коридора свете. Неожиданно он ясно услышал за ними стук еще одних открывшихся и вновь закрывшихся дверей и затем — низкое гудение голосов. Один из них звучал достаточно знакомо, и лицо Конана исказилось гримасой отвращения. Он без всяких колебаний быстро пересек галерею и с видом притаившейся на охоте пантеры приник к деревянным створкам. Они не были заперты, и ему удалось осторожно их приоткрыть. Он лишь хотел узнать, какие еще козни против себя он может предотвратить.

По другую сторону замаскированной дверцы тоже оказалась ниша, однако через легкую шелковую занавеску он разглядел освещенную свечой комнатку, посреди которой находился стол из черного дерева. За ним сидело двое мужчин, одним из них был весь какой-то израненный, разбойничьего вида негодяй в кожаных бриджах, а другим — Тараск, король Немедии.

Тараск выглядел встревоженным. Бледный, он как-то сразу потерял всю свою напыщенность и словно все время ожидал какого-то звука, эха шагов, одновременно боясь этого.

— Я был там, — тихо произнес он, — он… он сейчас спит в наркотическом сне, и не известно, когда проснется. — Необычно слышать из уст самого Тараска слова страха, — тотчас отозвался собеседник низким хриплым голосом.

Король нахмурился.

— Ты хорошо знаешь, что никого из обычных людей я не боюсь. Но, когда я увидел под Валкой рушащиеся скалы, я понял, что совсем не шарлатан тот демон, которого мы воскресили. Я боюсь его силы, поскольку не знаю, каких она достигает границ. Но догадываюсь, что она каким-то образом связана с той проклятой штукой, которую я у него выкрал. Она вернула ему жизнь, и, скорее всего, она же является источником его магической мощи.

Он хорошо ее спрятал, но невольник, следивший за ним по моему тайному приказу, заметил, как он положил ее в золотую шкатулку в тайнике. Но я не осмелился бы даже войти к нему, если бы он не спал этим лотосовым сном.

Я больше чем уверен, что в этом заключен источник его силы. С ее помощью Ораст вернул ему жизнь. И с ее же помощью этот дьявол сделает из нас своих рабов, если мы не будем его остерегаться. Увези ее с собой и брось в море, как я тебе уже говорил. И запомни — это нужно сделать подальше от земли, чтобы ее не выбросил на берег прилив или шторм. Тебе уже заплачено.

— Это правда, — усмехнулся собеседник. — Но, король, это же не все — ты обещал гораздо больше! Ведь мои люди тоже захотят быть вознагражденными.

— Всем, кого ты мне назовешь, будет сполна уплачено, — заверил его Тараск. — Но лишь после того, как ты выполнишь это задание.

— Хорошо. Я поеду в Зингару и сяду на корабль в Кордаве, — согласился тот. — В Аргос идти слишком опасно — в том краю сплошное убийство… — Меня это не интересует. Главное, чтобы ты сделал свое дело. На, держи! Конь ждет тебя во дворе. Иди, и быстрее!

И он передал ему из рук в руки какую-то вещь, как показалось Конану, блеснувшую вспышкой живого огня. Но видно ее было лишь одно мгновение. Потом человечек натянул на глаза шляпу с опущенными полями, завернулся в серый плащ и поспешно оставил Тараска одного. Как только дверь за ним закрылась, Конан перестал себя сдерживать — и бросился вперед, распаленный неудержимой жаждой крови. При виде врага в его логове кровь в жилах короля Аквилонии вскипела, уничтожив всякую осторожность.

Тараск стоял, отвернувшись к дверям, когда, сорвав занавеску, как опьяненная кровью дикая кошка джунглей, в комнату ворвался Конан. Король Немедии резко повернулся на пятках, но даже не успел распознать нападавшего, когда в него уже погрузился стилет. Но уже в сам момент удара стало ясно, что он не смертелен — нога мстителя запуталась в складках сорванной занавески, и он не сумел прыгнуть вперед достаточно далеко. Клинок скользнул вбок, ударившись о ребро. Тараск вскрикнул.

Сила удара и тяжесть тела Конана отбросили жертву назад, на стол, отчего тот перевернулся и свеча погасла. Дерущиеся рухнули на пол, барахтаясь в портьере. Кулак короля Аквилонии бил вслепую, а Тараск громко орал от безумного страха. Но этот страх неожиданно придал ему сил, и он вырвался из объятий Конана. Отскочив куда-то в темноту, он громко завопил:

— На помощь! Стража! Аридей! Ораст! Ораст!

Конан поднялся на ноги, освободившись от шелкового полотна и отбросив перевернутый стол, и выругался с досады. Он не был знаком с планом дворца и к тому же потерял в темноте ориентировку. Где-то вдалеке все еще раздавались крики Тараска, а ответом на них были вопли стражи. А куда теперь бежать — было совершенно непонятно. Но вновь старые инстинкты подсказали ему, что неплохо бы попытаться все-таки спасти свою шкуру, если таковая возможность еще представится.

Проклиная невезение, он пересек найденную галерею в обратном направлении, встал в нишу и выглянул в коридор в ту самую секунду, когда к нему с полными страха глазами подбежала Зенобия.

— Что случилось? — крикнула она. — Весь дворец поднят по тревоге! Я клянусь, что не выдавала тебя!..

— Не бойся, твоей вины в этом нет. Просто я сам немного расшевелил это осиное гнездо, — произнес он. — Попробовал вернуть один должок… Так какая отсюда ведет кратчайшая дорога?

Она без слов схватила его за руку и побежала по коридору. Однако, когда они добрались до массивных дверей в его конце, за ними послышались возбужденные крики, и затем стены задрожали от ударов снаружи. Зенобия заломила руки:

— Мы окружены! Я на всякий случай закрыла эти двери, когда возвращалась назад. Ее взломают через пару минут. Пути к городским воротам здесь больше нет.

Конан повернулся на пятках — из дальнего конца коридора, хотя пока и слабые, но тем не менее тоже слышались крики, свидетельствующие о том, что и спереди, и сзади пути к отступлению отрезаны.

— Быстрее! Вон туда! — закричала девушка с отчаяньем, пересекая коридор и отворяя двери какой-то комнаты.

Конан прыжком последовал за ней и закрыл позолоченную задвижку. Они находились в богато украшенном холле. Зенобия подвела его к окну с позолоченной решеткой, за которым виднелись вершины деревьев и заросли кустарника.

— Ты же сильный! — произнесла она, задыхаясь. — Если сможешь разогнуть эту решетку, может, еще успеешь убежать! Вокруг дворца всегда очень много стражников, но кусты здесь густые — ты постарайся их обойти. Стена с южной стороны — это уже внешняя стена города. Если переберешься через нее, у тебя появится реальная возможность уйти. Конь будет тебя ждать в перелеске у дороги на запад, в нескольких сотнях шагов к югу от большого фонтана. Знаешь, где это?

— Разберусь! Но что мне делать с тобой? Я хочу забрать тебя отсюда!

Грустная улыбка озарила ее лицо.

— Спасибо тебе — ты даришь мне минуты счастья! Но сейчас ты должен уйти один. Нет, обо мне не беспокойся. Никто и не подумает, что я помогала тебе по своей воле. Иди же! Те слова, что ты мне только что сказал, на долгие годы скрасят мне мою жизнь!

Услышав такой ответ, Конан быстро схватил ее в свои железные руки, прижал к себе и стал дико целовать ее глаза, щеки, шею и губы, а она, затаив дыхание, безвольно лежала в его объятиях. Его ласки были порывисты, резки и беспощадны, как порыв ураганного ветра.

— Я пойду, — горячо прошептал он. — Но, черт возьми, когда-нибудь я за тобой обязательно вернусь!

Он шагнул к окну и одним мощным рывком вырвал позолоченные прутья из оконной рамы, а потом перекинул ноги через подоконник и стал быстро спускаться вниз, поглядывая на ближайшие заросли. Едва коснувшись земли, он побежал, чтобы стать неприметной тенью среди густого кустарника и ветвей деревьев. Еще раз он оглянулся, чтобы увидеть Зенобию, протягивающую вслед ему из окна руки в жесте немого прощания.

То и дело по темному парку пробегали стражники — рослые гвардейцы в блестящих полупанцирях и отполированных шлемах с высокими гребнями. Все они устремились к дворцу, где с каждой минутой нарастал шум. Звезды искрились на их блестящих доспехах, делая видимым каждый их шаг среди деревьев, но еще больше выдавало их передвижение громкое лязганье железа. Спрятавшемуся в кустах Конану их громогласный галоп через заросли напоминал слепой переполох испуганного коровьего стада. Некоторые проносились всего в нескольких шагах от него, но совершенно не подозревали об этом. Видя лишь дворец, они не обращали никакого внимания ни на что другое. Когда все они с криками пронеслись мимо, беглец поднялся и бесшумно, словно пантера, побежал по парку прочь.

Он достаточно быстро достиг южной стены и взбежал вверх по лестнице к ее парапету. Этот вал был задуман так, чтобы защищать город от нападения снаружи, а не изнутри. К тому же здесь не было ни одного стражника, патрулирующего окрестности. Поставив ногу на парапет, Конан вновь оглянулся на возвышающийся над кронами деревьев королевский дворец Немедии. Все окна были освещены, и в них были видны мечущиеся то тут, то там фигурки — словно марионетки, движимые невидимыми нитями. Скривившись, он с угрозой и презрением потряс в том направлении тяжелым кулаком, а затем спрыгнул в темноту.

Пролетев немного вниз, он схватился за ветку растущего прямо под городской стеной невысокого дерева и уже мгновением позже шел дальше своим широким упругим шагом, которым все горцы быстро оставляют позади долгие мили пути.

Стены и длинные валы Бельверуса со всех сторон окружали поместья и летние резиденции местной знати. Но сонные невольники, дремавшие, опершись на свои длинные пики, даже не замечали быстрой крадущейся фигуры, перескакивающей через стены оград, перебегающей обсаженные деревьями со сплетенными наверху кронами аллеи, беззвучно пробиравшейся по огородам и садикам. Лишь разбуженные цепные псы громким лаем сопровождали обнаруженный ими наполовину обонянием, наполовину инстинктом темный загадочный силуэт, быстро исчезавший в отдалении.

Лежа в своей комнате на испачканном кровью диване, Тараск, извивался от боли и сыпал проклятьями под сильными и быстрыми пальцами Ораста. Дворец кипел бегающими с широко открытыми от ужаса глазами придворных и слуг, но в помещении, где лежал король, кроме него и жреца-отступника никого не было.

— Ты уверен, что он сейчас спит? — уже в который раз спрашивал Тараск, стискивая от боли зубы, когда Ораст смазывал горячим отваром трав длинную рваную рану на руки и ребрах.

— О, боги, как он жжется! — Если бы тебе с детства не сопутствовала удача, — уверил его Ораст, — тебя сейчас уже примерял бы гробовщик. Тот, кто держал в руках клинок, по-настоящему собирался тебя убить. Да не вскакивай ты — говорю тебе, что Ксальтотун еще спит. А почему тебя это так сердит? Какое он-то имеет к этому отношение?

— Так ты ничего не знаешь о том, что произошло во дворце сегодняшней ночью? — поднял на него пылающий гневом взгляд Тараск.

— Ничего. Как ты знаешь, я уже несколько месяцев занят переписыванием для Ксальтотуна эзотерических манускриптов, написанных на новых языках, в письмена, которые он сможет прочитать. Он хорошо разбирается в языках своей эпохи, но до конца еще не овладел современными и для сокращения времени предложил мне эту работу, чтобы ознакомиться с тем, что произошло со времени его смерти до сегодняшних дней. Я даже не знал, что он уже вернулся— он не послал за мной, чтобы рассказать о битве. И о твоем возвращении мне тоже ничего не было известно, пока меня не вывел из моей каморки поднятый тобою шум.

— И ты не знаешь, что Ксальтотун привез сюда, во дворец, плененного короля Аквилонии?

Ораст отрицательно покачал головой, не показывая собеседнику нешуточного удивления.

— Ксальтотун уверял меня недавно, что Конан нам вскоре перестанет быть опасен. Я и думал, что он уже погиб…

— Ксальтотун сохранил ему жизнь, когда я хотел убить этого варвара. И я сразу понял его коварный замысел: ему нужен цепной пес, которого можно периодически натравлять на нас — на Амальрика, Валерия и меня. Пока жив Конан, для нашей власти в Аквилонии сохраняется реально существующая опасность, да и вообще избавиться от нас при необходимости с помощью дикаря будет нетрудно. Я этому колдуну больше не доверяю — я его стал бояться.

Я шел за ним несколько часов после его отъезда с поля битвы — хотел узнать, что он сделает с Конаном. Дознался, что того посадили в подземелье, и, вопреки воле чернокнижника, решил с пленником покончить…

В дверь осторожно постучали.

— Это Аридей, — объяснил Тараск. — Можешь его впустить. Глаза вошедшего оруженосца горели скрытым удовлетворением.

— Ну что, Аридей? — нетерпеливо вскрикнул Тараск. — Опознали того, кто напал на меня?

— Так вы сами не узнали его, господин? — поинтересовался оруженосец тоном человека, решившего еще раз убедиться в том, что знает. — Действительно не узнали?

— Нет. Как только он ворвался, свеча погасла… Я успел лишь подумать, что это какой-то демон, посланный Ксальтотуном убить меня…

— Он спит в своей темной комнате… А я был в подземельях, — худые плечи Аридея дрожали от возбуждения.

— Ну же! Не тяни, рассказывай! — нетерпение исказило черты короля Немедии. — Что ты там нашел?

— Пустую темницу, — прошептал слуга. — И труп огромной серой обезьяны.

— Что?! — Тараск резко сел, и из его открытой раны вновь брызнула кровь.

— Да, именно так! Людоед лежит с проколотым сердцем, а Конан — бежал!

Побелевший как мел Тараск, словно манекен, позволил Орасту вновь уложить себя на диван и заняться раной.

— Конан!.. — повторил он. — Поганый труп… Ушел! Господи! Это не человек, а дьявол! Уверен, что за моей раной — замысел Ксальтотуна. Теперь-то я понял! Боги и демоны! Так это Конан напал на меня!.. Аридей!

— Я здесь, Ваше Величество!

— Обыскать каждый уголок дворца! Он до сих пор может прятаться в каком-нибудь темном коридоре, как голодный тигр. Пусть ни одна мышь не проскользнет наружу. И будь осторожен — вы ловите не цивилизованного человека, а ошалевшего от жажды крови варвара, сильного и быстрого, как дикий зверь. Прочесать парки и сады вокруг дворца и города. Расставить кордоны вокруг стен. Если убедишься, — он точно ушел из города, — бери всадников и устремляйся в погоню. Организуй на него охоту, как на волка. Спеши — может быть, еще успеешь его поймать.

— Это задание может потребовать чего-то более, чем простые человеческие силы, — возразил на это Ораст. — Не попросить ли об этом Ксальтотуна?

— Нет! — резко ответил Тараск. — Пусть солдаты справляются сами! Чернокнижник не сможет причинить нам больше зла, если мы покончим с Конаном!

— Ну что ж, — согласился Ораст. — Я не стану тягаться с магом Ахерона, но и мне известны кое-какие тайные заклятия, вызывающие темных духов, облаченных в телесную оболочку. Возможно, я смогу вам помочь…

Большой королевский фонтан был затерян среди густых зарослей дубовой рощи, растущей у дороги примерно в миле от городских стен. Его мелодичное журчание достигло ушей Конана в таинственной тишине звездной ночи. Беглец вдоволь напился из холодного ручья, берущего здесь начало, и вновь поспешил на юг, к уже различимому впереди небольшому перелеску. Обойдя его, он заметил огромного белого коня, стоявшего на привязи у самых зарослей. Облегченно вздохнув, он уже собрался шагнуть к нему, как вдруг его заставил резко обернуться презрительный смех позади.

Из тени листвы выступил матово поблескивающий панцирем мужской силуэт. Это не был стражник в украшенных перьями полированных доспехах — перед ним стоял коренастый воин в серой кольчуге — наемник, член низшей военной касты, головорез, не добившийся еще ни наград, ни богатства, ни привилегий рыцарского звания, но посвятивший свою жизнь боям и сражениям. Наемники творили, что хотели, ни от кого не зависели и слушались приказов одного только короля. С таким противником было опасно иметь дело.

К счастью, враг был один, и, убедившись в этом, король Аквилонии набрал полную грудь воздуха, твердо встал на ноги и приготовился к прыжку.

— Я ехал в Бельверус с поручением от Амальрика, — произнес ухмыляющийся противник, осторожно приближаясь. Звездный свет тихо струился по острию его длинного двуручного меча, который он держал наготове. — И вдруг услыхал из кустов фырканье коня. Дай, думаю, посмотрю, что там. Кто ж это привязал здесь коня? Надо подождать и посмотреть, что за птичка прилетит в седло!

Наемные головорезы жили с того, что приносил им меч.

— А ведь я знаю тебя, — сообщил немедиец. — Ты Конан, король Аквилонии. Мне казалось, что я видел тебя под обвалом на Валке, но…

Конан резко бросился вперед, как смертельно раненый тигр. Даже будучи опытным в такого рода делах, наемник, однако, не смог оценить таящихся в его противнике ловкости и быстроты. Поэтому он так и остался стоять с наполовину поднятым мечом, не успев ни отскочить, ни заслониться, когда холодное жало стилета пронзило ему шею и ушло вглубь, к сердцу. С булькающим кашлем несчастный зашатался и медленно стал опускаться на землю. Когда он упал, Конан спокойно вытащил клинок из его тела. Почувствовав запах крови, конь тревожно зафыркал и натянул поводья.

Прислушиваясь, король Аквилонии застыл с окровавленным стилетом в ладони. По спине его катился холодный пот. Но кроме сонного щебетания разбуженных птиц до него не долетело ни единого звука, если не считать нарастающий в городе рев труб.

Теперь он поспешно склонился над убитым. Но быстрые поиски не показали, какую весть вез гонец, скорее всего, это был устный приказ. Убедившись в этом, он больше не стал терять ни мгновенья — до рассвета оставалось всего несколько часов. И через несколько минут по белой, ведущей на запад дороге галопом скакал белый конь, в седле которого сидел одетый в серые доспехи немедийского наемника всадник.

Глава VII «Завеса тьмы»

Конан отлично понимал, что его единственный шанс на спасение — это скорость. Он не допускал даже мысли, чтобы спрятаться где-нибудь поблизости от Бельверуса, опасаясь того, что многочисленные ищейки Тараска выследят его. Кроме того, он был не из тех, кто прячется и крадется: открытая схватка или погоня были ему больше по душе. Он понимал, что первая победа — на его стороне. Теперь ему предстоял резкий рывок к границе.

Зенобия поступила мудро, выбрав этого белого коня, — его быстрота и выносливость были очевидны. Девушка явно знала толк в скакунах, оружии, а также, — как отметил Конан с каким-то внутренним удовлетворением, — в мужчинах. Он галопом мчался на запад, отсчитывая мили.

Дорога его пролегала по спящему краю — мимо скрытых в тени густых деревьев сел, встречавшихся, однако, все реже по мере продвижения на запад. Селений становилось меньше, рельеф начал резко меняться, а небольшие замки, сурово поглядывающие с близлежащих окрестных холмов, свидетельствовали о многовековых приграничных войнах. Но никто не выезжал из них, чтобы окликнуть или задержать одинокого ночного странника. Их хозяева ушли за штандартами Амальрика, и флаги, место которым было на флагштоках над этими стенами, сейчас развевались на ветру Аквилонии.

Оставив позади последнее приграничное поселение, Конан съехал с дороги, сворачивающей на северо-запад к далеким взгорьям — двигаться по ней дальше означало столкнуться с пограничной стражей, отряды которой сейчас были пополнены свежими силами. Они никого не пропустили бы без разрешения. Но он понимал, что теперь граница не охраняется, как в мирное время, патрулями и секретами с обеих сторон, — остались лишь заставы на дорогах да колонны возвращающихся с добычей обозов, что с рассветом вновь пускаются в путь.

Эта дорога, ведущая от самого Бельверуса, была единственной, пересекающей границу с севера на юг на протяжении ближайших пятидесяти миль. Она проходила через гряды скалистых перевалов и крутых горных склонов. И беглец решил просто держать курс на запад, чтобы перейти границу где-нибудь глубоко в глуши гор. Этот путь был более тяжел, но зато более короток и безопасен, особенно в случае погони. Один всадник здесь мог пробиться через нагромождения скал, недоступные целым армиям.

Но до рассвета он так и не успел добраться до гор — они явились его глазам тянущимся вдоль горизонта длинным бледно-серым оборонным валом. Тут не было ни огородов, ни сел, ни хуторов под деревьями. Ранний утренний ветер шелестел высокими сухими травами, покрывающими желтый каменистый грунт, да на отдаленном холме возвышались зубцы крепостных стен. Но было ясно, что если бы не близкое дыхание опасности соседства с Аквилонией, эти места тоже могли быть густо заселены, как и далее на восток.

Свет солнца разбегался по колышущимся травам, как степной пожар, а с небес долетал прерывистый крик диких гусей, клином улетавших на юг. Наконец, в заросшей травой котловине Конан задержался и расседлал усталого и покрытого пеной скакуна. Он и так безжалостно гнал его все последние часы перед рассветом.

Когда освобожденный конь стал пощипывать траву, Конан прилег здесь же, на склоне, и окинул взглядом окрестности. Дорога, оставленная им далеко позади, белой нитью бежала на отдаленные возвышенности. На ней не было ни одной черной точки. Ничто не говорило и о том, что жители замка заметили одинокого всадника.

Единственным признаком жизни были блики солнца на стенах крепости и кружащийся в небе ворон, что снижался и вновь поднимался, по-видимому, в поисках добычи. Пора было опять седлать коня, но темп можно было бы и снизить.

Приближался уже противоположный конец котловины, как вдруг откуда-то сверху донесся громкий хриплый крик. Подняв голову, Конан увидел над собой черную птицу. Ворон размахивал крыльями и неустанно каркал, и явно следовал за человеком, будя тишину раннего утра резкими криками.

Так шли минуты. Конан начал скрежетать зубами, чувствуя, что отдал бы половину своего королевства тому, кто избавил бы его от этой черной твари.

— А, дьявол! — рычал он в бессильном гневе, грозя в небеса панцирным кулаком. — Чего ты от меня хочешь? Зачем преследуешь? Исчезни и лети клевать зерно на крестьянские поля!

Он уже спускался с первой горной гряды, когда ему показалось, что он слышит у себя за спиной эхо птичьих криков. Обернувшись в седле, он разглядел в далекой бледной дымке неба еще одну черную точку, а за ней — блеск полуденного солнца на стали. Это могло означать только одно: вооруженную погоню. И они шли не по широкой дороге, оставшейся далеко за линией горизонта. Они двигались по его следу.

Лицо его побледнело, когда он вновь увидел парящего над собой ворона.

— Так значит, это не прихоть безмозглой скотины, — процедил он. — Всадники не могут меня видеть, но я как на ладони у этого летучего шпиона, а он, в свою очередь, у других птиц. Он следит за мной, они следят за ним и показывают путь их хозяевам. Это лишь хорошо вышколенные слуги, или… А может, их послал за мной Ксальтотун?

В ответ ему раздался отрывистый крик, похожий на хриплый смех.

Не обращая больше внимания на черного ворона, Конан продолжил путь. Он не мог гнать своего коня слишком быстро — необходимо было беречь силы для дальнейшего. И хотя пока он значительно опережал преследователей, расстояние между ними скоро стало неумолимо сокращаться. Их кони не были такими уставшими.

Если бы не дьявольская птица, кружащаяся сверху, он бы легко мог сбить погоню со следа, но теперь надежд на это не оставалось. Скрытые от него неровностями склона, они продолжали идти точно за ним, ведомые своими пернатыми проводниками, — черными точками, несомненно порожденными адским пеклом. Камни, которые он швырял в них с проклятиями на устах, миновали цель, или попадали в птиц, но не причиняли им никакого вреда, хотя в юности он сбивал на лету сокола.

Конь сильно устал, и Конан стал задумываться о безнадежности своего положения, чувствуя за всем происходящим безжалостную руку судьбы. Ему не удастся уйти. Он сейчас в той же ситуации, как и тогда, когда сидел в подвалах Бельверуса. Но сдаваться было не в его правилах. И если развязка близка, он постарается взять себе в спутники в последнее путешествие нескольких человек преследователей. Теперь предстояло найти подходящее место, где можно было бы дать последний бой.

Неожиданно где-то впереди раздались громкие голоса — человеческие или похожие на них. Мгновением позже король Аквилонии раздвинул ветки кустарника и понял причину криков. Посреди небольшой поляны четверо солдат в немедийском вооружении затягивали веревочную петлю на шее худенькой старушки в простом одеянии. Лежавшая неподалеку вязанка хвороста указывала на то, чем занималась женщина, когда на нее напали мародеры.

Молча глядя на негодяев, волокущих свою жертву к дереву, низкие и разлапистые ветви которого теперь, вероятно, должны были послужить виселицей, Конан почувствовал, как к горлу его подкатывает комок ненависти. Он стоял на своей земле, — граница осталась позади уже час назад, — и наблюдал за убийством одной из его подданных. Отбиваясь и лягаясь с удивительной силой и энергией, старушка вновь подняла голову и пронзительно закричала. Словно вторя ей, сверху раздался крик проклятого ворона. Солдаты издевательски захохотали, и один из них ударил женщину по губам.

Соскочив с усталого коня, Конан быстро спустился со скалы по уступам и прыгнул в траву, громко лязгнув железом. Четверо обернулись на звук, необычайно проворно доставая мечи, и с удивлением уставились на панцирную фигуру, стоящую перед ними с мечом в руках.

Конан хрипло рассмеялся — глаза его стали холодны, как лед.

— Псы! — произнес он с отвращением. — С каких это пор немедийские шакалы взяли на себя роль палачей и вешают моих подданных по своему усмотрению? Возьмите уж тогда сначала голову их короля! Я к вашим услугам! Солдаты напряженно продолжали смотреть, как он приближается.

— Кто этот шутник? — произнес бородатый воин. — На нем немедийские доспехи, но говорит он с аквилонским акцентом!

— А разве это важно? — ответил ему другой. — Зарубим его, а потом уж и повесим старую ведьму.

И с этими словами все они бросились на Конана, поднимая мечи. Первый из них опустить его не успел — клинок Конана с быстротой молнии обрушился на него сверху, развалив шлем вместе с головой. Несчастный упал, но остальным это впрок не пошло. Высунув, словно волки, языки, они напали на одинокую фигуру в серых латах, и крик черного ворона утонул в звоне стали.

Король Конан не кричал— с презрительной усмешкой он размахивал двуручным мечом направо и налево. При всем своем огромном росте он был изворотлив, как кошка — в непрестанном движении он представлял собой цель такую трудноуязвимую, что удары клинков противника всякий раз приходились в пустоту. Но зато, когда он бил сам, меч его опускался со страшной силой. Трое врагов уже лежали на земле в лужах крови, а четвертый, из полдюжины ран которого стекала кровь, заливая лицо и грудь, хаотично отбивал удары. И в этот момент нога Конана запуталась в накидке одного из поверженных противников.

Он пошатнулся и попытался вернуть равновесие, но немедиец сделал такой мощный выпад, что Конан растянулся на траве. Его соперник победно вскрикнул, прыгнул вперед, и, крепко встав на ноги для большей вилы удара, поднял свой длинный меч. Но в ту же секунду что-то большое и лохматое метнулось, как молния, над распростертым телом короля и что есть силы ударило немедийца в грудь, его торжествующий крик превратив в предсмертный хрип.

Поднявшийся Конан увидел лежавший у его ног труп врага с разорванным горлом, над которым стоял огромный серый волк с низко опущенной головой, пытавшийся слизывать с травы растекавшуюся кровь.

Голос старушки заставил Конана обернуться. Она стояла перед ним в полный рост, высокая и худощавая, с выразительными суровыми чертами лица и пронзительным взглядом. Если не считать ее необычного для жителей долин одеяния, она выглядела, как обычная селянка. Повинуясь его зову, волк подбежал к ней и стал, как большой пес, тереться широкой грудью о ее колено, глядя на Конана огромными разъяренными глазами. Она успокоительно положила ладонь на его мускулистый загривок, и оба они встали неподвижно, упершись взглядом в короля Аквилонии. Но в этом взгляде не было враждебности.

— Говорят, что король Конан погиб под обвалом, когда во время сражения под Валкой рухнули скалы, — произнесла женщина низким грудным голосом.

— Говорят… — согласился он, — ему не хотелось спорить, к тому же пора было подумать о других с каждой минутой приближающихся всадниках. Предательский ворон над его головой вновь пронзительно крикнул, и Конан мимолетом взглянул вверх, скрипнул зубами в бессильной ярости.

Его белый конь все еще стоял наверху, на краю обрыва, опустив голову. Женщина посмотрела на скакуна, потом перевела взгляд на кружащуюся прямо над ними птицу и неожиданно издала тот же крик, что и раньше. Словно подчиняясь неожиданному приказу, ворон сразу замолчал и, сменив направление полета, стал уходить в восточном направлении. Но прежде, чем он скрылся из виду, на него упала сверху тень огромных крыльев — это из зарослей деревьев поднялся большой орел, и, влет сбив черного шпиона, он камнем рухнул вслед за ним и надежно пригвоздил его к земле, навсегда оборвав резкий дразнящий крик.

— Черт возьми! — произнес Конан, внимательно вглядываясь в пожилую женщину. — Неужто и ты тоже — чародейка?

— Меня зовут Зелата, — спокойно ответила она. — Люди из нижних долин считают меня ведьмой. Так что — сын мрака вел кого-то по твоим следам?

— Да…

— она явно не считала такой ответ неправдоподобным.

— И я уверен, погоня уже близко!

— Бери своего коня и следуй за мной, король Конан, — учтиво произнесла его новая знакомая.

Он без лишних слов взобрался на скалу и обходной тропой провел скакуна вниз, на поляну. И тотчас увидел орла, неспешно спускающегося с небес, чтобы через мгновение сесть на плечо Зелаты. Легко взмахнув огромными крыльями, словно играя, птица едва не коснулась земли.

Она шла молча, рядом с ней легкой трусцой бежал серый волк, а над головами кружил вновь поднявшийся в небо орел. Дорога вела через чащу, по обрывистым склонам глубоких ущелий, и наконец по узкой тропке длинной террасы над самым краем бездонной пропасти. Преодолев долгий путь, они добрались до необычного каменного убежища: оно было выстроено на полу скрытой каменным навесом пещеры, среди обрывов и скал. Орел, как надежный страж, сел на верхушку этого навеса и превратился в каменное изваяние.

Все еще не произнося ни слова, Зелата провела коня в просторные каменные ясли, на полу которых возвышался ворох листьев и травы, а в темном закутке бил чистый холодный источник.

Войдя в жилище, она усадила гостя на сработанную топором лавку, застеленную невыделанной шкурой, сама же, сидя на низеньком стульчике перед небольшим камином, бросила в огонь тамарисковые поленья и стала заниматься приготовлением скромного завтрака. Огромный волк, лежа у ее ног и повернув голову к огню, слегка подрагивал во сне ушами.

— Не боишься сидеть в жилище ведьмы? — спросила хозяйка, наконец прервав молчание. Нетерпеливое пожатие укрытых кольчугой плеч было единственным ответом на ее вопрос. Она усмехнулась и подала ему деревянную тарелку, до краев наполненную сушеными овощами, сыром и ячменным хлебом, а также большую кружку отменного горского пива.

— Тишина гор мне нравится больше, чем шум городских улиц, — начала она разговор. — У детей глуши сердца добрее человеческих… — ладонь ее гладила мохнатый загривок спящего зверя. — Мои дети были очень далеко, и лишь поэтому понадобился твой меч. Но они все-таки пришли на зов.

— А что хотели от тебя эти немедийские псы? — спросил Конан.

— Мародеры вражеской армии расползлись по всей стране — от границ до самой Тарантии, — объяснила она. — Глупые селяне из долин, пытаясь отвратить грабеж и разбой от своих жилищ, сказали им, что у меня есть золото и драгоценности. Они пришли за золотом, и мой ответ привел их в ярость. Но можешь быть уверен — здесь тебя не найдут ни мародеры, ни те, кто гнался за тобой, ни даже птицы.

Он кивнул и доверительно сказал:

— Я собираюсь в Тарантию…

— Чтобы самому сунуть свою голову в петлю? Поищи лучше спасения за пределами страны. У твоего королевства больше нет сердца…

— Что ты имеешь в виду? Оно же выжило, несмотря на битвы, проигранные в прошлых войнах! Королевство не может погибнуть от одного поражения!

— И ты поедешь в Тарантию?

— Да! Чтобы помочь Просперо защитить город от Амальрика.

— А ты уверен в том, что это нужно?

— Черт возьми, женщина! — воскликнул он. — Как же иначе?

Она покачала головой.

— Дело в том, что все как раз совсем иначе… Посмотри. Я уже отвела от тебя одну опасность, а теперь сделаю так, чтобы ты увидел свою столицу.

Конан не разобрал, что она бросила в огонь, но в этот момент большой волк завыл сквозь сон, а комнату стали наполнять клубы густого зеленого дыма. И перед глазами короля Аквилонии каменные стены и потолок жилища вдруг затуманились, раздвинулись и исчезли, словно растворившись в мутной дымке — остался лишь заслонивший все зеленый дым. А в нем уже начали двигаться и исчезать какие-то тени, чтобы вскоре окрепнуть в резком и понятном образе. Он смотрел на знакомые дома и улицы Тарантии, по которым бурлила и переливалась человеческая толпа, на это изображение наслаивались штандарты Немедии, непреклонно движущиеся сквозь огонь и дым опустошенных земель. На главной площади столицы волновались люди, раздавались крики, что король погиб, что бароны передрались во время дележа королевских земель и что власть короля, даже такого как Валерий, все-таки лучше, чем анархия. Среди кричащей толпы был виден пытавшийся успокоить и образумить людей Просперо в блестящих латах. Он пытался призвать их к послушанию и под предводительством Троцеро из Пуантена выйти на городские стены, чтобы помочь рыцарям отстоять столицу. Но слепой страх и паника заставили народ кричать, что он приспешник Троцеро и сам нисколько не лучше, чем Амальрик. В рыцарей полетели камни и палки.

Образ слегка помутнел, что говорило о его окончании, и теперь Конан увидел Просперо, выезжающего со своими воинами из ворот Тарантии и направляющегося на юг. Вслед им летели ругательства и насмешки.

— Глупцы! — прошипел Конан сквозь зубы. — Глупцы! Почему не послушались Просперо?! Зелата, если это шутки…

— Все это уже в прошлом, — оборвала она его, не сдвигаясь с места. — Ты видел лишь вечер, когда Просперо покинул Тарантию, так как у него не было сил, чтобы сражаться с Амальриком. Со стен уже были видны пожары, полыхающие впереди вражеского наступления. Вот что ты видел. А на закате немедийская армия вступила в столицу, не встретив никакого сопротивления. А теперь ты увидишь свой королевский дворец.

И Конан узнал огромный коронационный зал, где на королевском постаменте стоял Валерий, а Амальрик, в покрытой кровью и пылью кольчуге, возлагал на его желтые кудри золотой венец, сияющий драгоценными камнями — корону Аквилонии! Присутствующие радостно кричали, дворянство, что при власти Конана было в немилости, гордо прикалывали на рукава герб Валерия, а длинные шеренги закованных в сталь воинов Немедии смотрелись при этом неудачной декорацией.

— Черт! — руки Конана сжались в кулаки, а на висках выступили вены. Лицо его исказила ярость. — Проклятый немедийский убийца жалует короной Аквилонии этого поганого ренегата! И это в коронационном зале, в Тарантии!

Словно испуганный ненавистью, дым начал рассеиваться, и в полумраке вновь стали видны поблескивающие глаза Зелаты.

— Ты сам видишь — люди в столице с легкостью разбазарили ту вольность, которую ты добыл им своим мечом и потом. Они сами отдались в рабство, в грязные лапы убийц. А теперь подумай — не отказаться ли тебе от твоего намерения. Или ты все еще считаешь, что сможешь рассчитывать на них, помышляя о возвращении королевства?

— Его посадили на трон, потому что считали меня мертвым, — буркнул он, постепенно успокаиваясь. — Ведь у меня нет сына. И вообще ничего, кроме воспоминаний… Но что с того, что они захватили Тарантию? Ведь остались другие области и провинции, остались бароны, народ. Пустую победу одержал Валерий.

— Ты упрям, как и положено настоящему воину. Мне неведомо будущее, и я не буду тебе указывать. Лишь провожу туда, откуда враги сняли свои заслоны. А теперь ты не хотел бы еще раз взглянуть на то, что произошло не так давно?

— Да! — и он уселся поудобнее. И вновь вознеслись клубы зеленого дыма, но появившиеся в них образы были уже совсем иными и совершенно не связанными с первыми. Он увидел тяжелые черные стены и утопающие во мраке пьедесталы, украшенные фигурками отвратительных богов. А во мраке двигались люди — смуглые жилистые мужчины в красных шерстяных блузах. Они шли по огромному черному коридору, передвигая тяжелый яшмовый саркофаг зеленоватого отлива. Не успел Конан осознать, что же он увидел, как образ сменился. Теперь была видна пещера — темная, наполненная тенями и неосознанным страхом. На черном каменном алтаре стояла выполненная в форме морской раковины большая золотая шкатулка. В пещеру вошли несколько человек из тех, кто перед этим тащил саркофаг из яшмы. Они подняли шкатулку, а потом вокруг них неожиданно заметались тени, и Конан не понял, что стало дальше. Он лишь разглядел в темноте что-то похожее на частицу живого огня. Внезапно зеленый дым вновь стал просто дымом, уносящим бледный пар тамарисковых поленьев.

— Что это было? — спросил ошеломленный Конан. — То, что я видел в Тарантии, мне понятно. Но разбойники из Заморы, крадущиеся сквозь подземные святыни бога Сета в Стигии? А эта пещера… я ничего о ней не слышал даже во времена моих странствий. Если уж ты показала ничего для меня не значащие обрывки образов, то почему бы тебе не показать всего, что произошло?

Зелата без слов подбросила в огонь хворост.

— Ты хочешь, чтобы я объяснила тебе смысл увиденного, — отозвалась она через некоторое время. — Но это вряд ли получится, ибо я и сама до конца в этом не разобралась, несмотря на то, что в тишине гор занимаюсь подобными вещами уже много лет. Не в моих правилах давать советы и разъяснения. Приходит мгновение, когда человек сам может отыскать верный путь к своему спасению. А теперь, может быть, во сне ко мне придет мудрость, и на рассвете я смогу дать тебе ключ от тайны.

— Какой тайны? — удивился он.

— Той, которая сгубила твое королевство, — услышал он в ответ, увидев, как Зелата раскладывает на полу у камина звериную шкуру. — Спи, — коротко посоветовала она.

Король Аквилонии без слов лег и скоро погрузился в беспокойный сон, в котором метались беззвучные образы и подкрадывались ужасные бесформенные тени. Один раз он разглядел на фоне алого закатного горизонта мощные стены и башни какого-то большого города неизвестно какой земли. Гигантские пилоны и пурпурные башни со шпилями тянулись к звездам, и наподобие миража над ними возносилось лицо Ксальтотуна.

Конан проснулся в прохладе следующего рассвета. Первое, что он увидел, была Зелата, склонившаяся у маленького камина. Странно — ночью он ни разу не проснулся, хотя шаги выходившего волка должны были его потревожить. А зверь уже сидел у огня с всклокоченной шерстью, весь мокрый от росы… и чего-то еще. На густом меху его запеклась кровь, а на плече была видна рана.

Даже не оборачиваясь, хозяйка кивнула, будто читая мысли своего гостя.

— Он ходил на охоту, и охота оказалась кровавой. Думаю, что тот, кто искал короля, — кем бы он ни был, человеком или зверем — ни на кого сам охотиться больше не будет.

Протягивая руку за едой, которую подала ему Зелата, Конан с особым уважением поглядел на большого зверя.

— Да, — так что это за загадка, которую ты собиралась мне утром объяснить?

Наступила долгая тишина, прерываемая только треском горящих в камине поленьев.

— Найди сердце своего королевства, — произнесла она наконец. — В нем заключена твоя сила. Ты сражаешься не с обычным смертным врагом. Пока не отыщешь сердце своего королевства — трона тебе не видать.

— Ты имеешь в виду Тарантию?

Она покачала головой.

— Есть вещи, которые не велят говорить боги. Мои уста замкнуты, чтобы не наговорить лишнего. Ты должен найти сердце королевства. Больше я ничего тебе не скажу.

Рассвет еще только начинал золотить склоны гор, когда Конан отправился в дорогу. Он обернулся, чтобы еще раз посмотреть на непреклонную Зелату с огромным волком, что стояли у входа в их жилище.

Небо застилала серая пелена, а холодный ветер леденил руки, предвещая наступление зимы. Желтые листья падали с начавших облетать деревьев и ложились на стальные плечи одинокого всадника.

Путь через горы занял целый день — пробираться приходилось в обход дорог и селений. Лишь перед заходом солнца он стал спускаться с отрогов гор и увидел распростертые перед ним равнины Аквилонии. Селения и небольшие городки здесь начинались прямо от самого подножия горной цепи, потому что всю последнюю половину этого столетия направление вооруженных нападений шло из Аквилонии на восток. Но это было в прошлом — теперь только пепелища указывали места, где некогда стояли дома и дворы.

Сгущались сумерки, которые должны были сейчас помочь ему остаться неузнанным — как со стороны врагов, так и друзей. В своем победоносном походе на запад немедийцы припомнили все давнишние унижения, причиненные им былыми победами Аквилонии. Валерий даже не пытался сдерживать своих единомышленников и приверженцев — на мнение о нем простого народа он совершенно не обращал внимания. Широкая полоса выжженной земли брала начало на взгорьях и тянулась далее на запад, вглубь страны. Конан скрипел зубами, проезжая через почерневший пепел некогда цветущих полей, мимо поднимающихся в небо обугленных остовов сожженных домов. Как тень прошлого, стоял он перед разграбленным и пустым краем.

Быстрота, с которой неприятель захватывал аквилонские территории, свидетельствовала о незначительности встречаемого им отпора. Но если бы он сам командовал своими войсками, то врагу пришлось бы каждую пядь завоеванной земли обильно полить кровью.

Горькая мысль посетила его: он не был наследником династии. Он был всего лишь одиноким авантюристом. А вот та капля королевской крови, что текла в жилах Валерия, оказывала на человеческие мысли большее воздействие, чем память о короле Конане и вольности, силе и уважении, что он принес королевству.

Теперь, за грядой гор, можно было уже не опасаться погони. Иногда на горизонте показывались все еще наступающие или уже возвращающиеся назад отряды оккупантов, но, к счастью, ни на один из них Конан не наткнулся. Мародеры считали его одним из своих и объезжали стороной.

Западная сторона нагорий изобиловала мелкими речушками, но сейчас на них уже не было видно ранее многочисленных маленьких мельниц с водяными колесами. Путь лежал по опустошенному краю, и одинокий всадник останавливался лишь затем, чтобы насытиться той скромной пищей, что дала ему в дорогу Зелата. И, наконец, под рассвет, лежа на берегу очередной речки под защитой густых зарослей ивы, он заметил за отдаленной низиной и цепочкой нетронутых богатых садов и усадьб златоглавые башенки Тарантии.

Пустошь сменилась краем, полным жизни. Но именно с этого момента нужно было двигаться очень осторожно, прятаться в перелесках и как можно реже появляться открыто. Только в сумерках он добрался до плантации Сервия Галанна.

Глава VIII «Пепел былого»

Сады вокруг Тарантии избежали губительного опустошения, постигшего восточные области страны. Правда, и здесь хватало свидетельств прохождения иноземных захватчиков — сорванные с петель ворота, оголенные усадьбы и сломанные ограды.

Лишь одно печальное место встретил здесь Конан — большое пепелище и обломки почерневших камней там, где когда-то поднималась резиденция одного из его наиболее близких соратников.

Не задерживаясь, он направился к расположенной в паре миль от города небольшой усадьбе своего верного товарища — барона Галанна. Когда впереди замаячила высокая ограда с видневшейся среди деревьев сторожкой, уже наступила темнота. Соскочив с седла и привязав коня к дереву, Конан направился к домику сторожа. Он не торопился, допуская, что подразделения неприятеля могут быть расквартированы по всей околице, в том числе и на этой усадьбе. Нужно было выждать, или хотя бы встретиться с кем-либо из здешних слуг. Но неожиданно грубо сколоченные двери сторожки отворились, и из них вышел крепкий человек в шерстяной накидке и богато вышитой безрукавке, неторопливо двинувшийся по тропинке вдоль ограды.

— Сервий!

Вскрикнув от неожиданности и удивления, хозяин усадьбы резко обернулся и отскочил в сторону, разглядев стоявшую перед ним в полумраке рослую, закованную в сталь фигуру. Рука его непроизвольно потянулась к подвешенному у пояса короткому охотничьему ножу.

— Кто это? — спросил он с напряжением. — И что ты здесь… О, господи!

Его румяные щеки побледнели, а дыхание сперло.

— Господин мой! — вскрикнул он. — Зачем ты пугаешь меня, возвратившись из серых краев смерти? Пока ты был жив, я верно служил тебе и был твоим верным товарищем…

— Того же жду от тебя и сейчас, — произнес в ответ Конан. — Я все так же состою из костей и крови, — перестань трястись!

Пораженный и испуганный, Галанн приблизился и взглянул в лицо гостя, а когда убедился в правдивости его слов, опустился на одно колено и обнажил голову.

— Ваше Величество! Это воистину чудесное возвращение! Ведь большой крепостной колокол уже давно возвестил о твоей смерти. Говорили, что ты погиб под Валкой, погребенный страшным обвалом.

— В мою броню был одет другой, — объяснил Конан. — Но об этом после. Если на твоем столе есть чем утолить голод…

— Прости меня, господин мой! — прошептал Сервий, вскакивая на ноги. — Пыль путешествия еще лежит на твоих латах, а я заставляю тебя разговаривать, не предложив угощения! Господи! Теперь-то я вижу, что ты жив и здоров, но клянусь: когда заметил твою серую неясную в темноте фигуру, мозги мои поехали куда-то в сторону. Согласись — как-то непривычно встречать в ночном лесу человека, которого считаешь мертвым. — Прикажи слугам присмотреть за моим конем — я привязал его вон у того дуба.

Галанн кивнул, шагая впереди по тропинке. Он уже вполне оправился от испуга, но теперь заметно занервничал.

— Нужно уйти с открытого места, — объяснил он. — Сторож сидит в своем домике… но последнее время и он боится служить мне. Так что будет лучше, если о твоем появлении буду знать один я.

Приблизившись к стенам дома, матово просвечивавшим сквозь деревья, Сервий пошел вдоль них по чистой дорожке, бегущей среди дубов, сплетенные кроны которых гасили последние отблески умирающего дня. Его явно тяготило какое-то чувство, похожее на панику, но он продолжал твердо идти впереди, и наконец пропустил гостя через небольшие двери в слабоосвещенный коридор, а затем и в просторную комнату с обшитым дубовыми досками потолком и стенами. В большом камине пылали дрова, однако воздух здесь был прохладен. На широком столе из красного дерева стоял, по-видимому, только что разогретый на огне паштет, от которого шел пар. Сервий замкнул массивные двери и задул свечу в серебряном подсвечнике, единственным источником света оставив огонь камина.

— Садитесь, Ваше Величество, — учтиво пригласил он. — Опасное сейчас время, всего приходится бояться. Будет лучше, если никто ничего не увидит, даже если подсмотрит в окно… А этот паштет только что с огня — я просто вышел… Может быть, Ваше Величество, вам плохо видно?..

— Нет, здесь хватает света, — буркнул Конан, без лишних слов усаживаясь и доставая стилет. И он с наслаждением стал поглощать вкусную пищу, запивая куски мяса большими глотками вина, приготовленного на собственных винодельнях этой плантации. Казалось, что он забыл про все опасности, а вот хозяин, наоборот, беспокойно вертелся на своем месте у камина, нервно вертя в пальцах серебряную табакерку, висевшую у него на шее на тяжелой золотой цепи. Он то и дело бросал опасливый взгляд на матово отсвечивающее окно и прислушивался, не раздадутся ли за дверью в коридоре осторожные подкрадывающиеся шаги.

Закончив есть, Конан пересел на стоявшую рядом с камином невысокую скамеечку.

— Я не буду долго причинять тебе беспокойства своим присутствием, — сказал он резко. — На рассвете я буду уже далеко отсюда.

— О, мой король… — Галанн с мольбой поднял руки, но Конан быстрым жестом отклонил его протесты.

— Мне хорошо известны твои преданность и мужество. У меня нет к тебе никаких претензий. Но покуда Валерий занял мой трон, ты сильно рискуешь, предоставляя мне убежище.

— У меня просто нет таких сил, чтобы противостоять ему, — согласился Сервий. — Те пятьдесят воинов, что я могу выставить против него, включая себя, будут значить для него не больше, чем клочок травы. Ты же видел руины усадьбы Эмилия Скавона?

Нахмурившись, Конан кивнул.

— Он был, как ты сам знаешь, крупнейшим землевладельцем в этой области, но отклонил предложения Валерия. Его сожгли прямо в собственном доме, главной резиденции. В это время от нашей армии остались лишь жалкие остатки, а сами тарантийцы драться не желали. Нам пришлось сложить оружие, и Валерий даровал нам жизнь, хотя подати, что он на нас наложил, сами по себе могут довести до разорения. А что мы могли сделать? Мы же были уверены, что ты погиб! Многие из баронов — убиты, многих увезли неизвестно куда. Армия разбита и распущена. Наследника трона по твоей линии — нет. И не было никого, кто сплотил бы нас.

— А Троцеро из Пуантена? — зло спросил Конан. Галанн горестно развел руками.

— Действительно, его заместитель Просперо приходил сюда со своим корпусом. Но отступая перед Амальриком, он измотал людей, собравшихся под его штандартами. А коль все считали вас, Ваше Величество, мертвым, вспомнились давнишние войны, битвы и обиды и то, что Троцеро из Пуантена в свое время проходил по этим областям точно так же, как сейчас Амальрик — огнем и мечом. Бароны-то были за Троцеро, но вот простолюдины, а может, и агенты Валерия, вопили, что наместник Пуантена сам хочет завладеть короной Аквилонии. И вновь начались старые дрязги между разными группировками. А если бы был хоть один мужчина с королевской кровью в жилах, его быстро бы короновали и пошли за ним против Немедии. Но этого не случилось.

Бароны, верные твоей памяти, не помирились между собой и не объединились — каждый был обижен на соседа, каждый опасался амбиций остальных. Ты был нитью, что сдерживала эти бусы. Когда нить лопнула, бусы распались. Будь у тебя сын, бароны встали бы за него. А так — не нашлось огня зажечь их патриотизм.

Купцы и простой люд, опасаясь анархии и возвращения феодализма, когда каждый из баронов имел свои законы, — кричали, что нужен хотя бы какой-нибудь король, хоть Валерий, который принадлежит к крови древней королевской династии. И не нашлось тех, кто препятствовал тому, когда с развевающимся над головой пурпурным драконом Немедии, этот ублюдок приехал во главе своих рыцарей и ударил копьем в ворота Тарантии.

А люди открыли ворота и склонились перед ним в поклоне. Они отклонили помощь Просперо в удержании города, заявив, что пусть уж ими лучше правит Валерий, чем Троцеро. И еще я слышал — многие бароны пошли за Валерием, а не за Троцеро. Они хотели, посадив Валерия на трон, избежать гражданской войны и гнева немедийцев. Просперо уехал, а через несколько часов в город вошли силы Амальрика. Они не стали догонять отступающих, а решили дождаться коронации Валерия.

— Значит, дым старой чародейки рассказал мне правду, — сказал Конан, чувствуя, как по плечам его пробегает холодная дрожь. — Валерия короновал Амальрик?

— Да. В коронном зале, руками, на которых еще не успела обсохнуть кровь.

— И что — народ расцвел под его доброй властью? — в голосе Конана слышалась гневная ирония.

— Валерий живет, как иноземный захватчик в центре порабощенной им страны, — с горечью ответил Сервий. — Двор его кишит немедийцами, стража и гарнизон крепости — тоже немедийские. Вот так кончается год Дракона. Оккупанты чувствуют себя хозяевами на улицах, и не проходит дня, чтобы они не изнасиловали женщину или не избили купца. Валерий их сдерживать либо не хочет, либо не может. Он всего лишь кукла, немедийская марионетка. Умные люди знали, что этим все и кончится, но уже появляется мнение, что именно так и должно быть.

Амальрик пошел дальше, чтобы разгромить приграничные провинции, где некоторые бароны все еще не хотят признать власть Валерия. Но среди них нет единства, и зависть друг к другу у них сильней, чем страх перед Амальриком. Он давит их одного за другим. Видя это, многие замки и города объявили о капитуляции. А те, что давали отпор, горько пожалели об этом. Здесь немедийцы дают волю своей лютой ненависти. К тому же ряды их постоянно пополняются теми аквилонцами, которых страх, золото или голод заставляют вступать во вражескую армию. Это настоящее предательство…

Конан мрачно кивнул, вглядываясь в красные отблески пламени на богато расписанных деревянных стенах.

Хозяин дома продолжал:

— И теперь у нас есть новый король Аквилонии вместо анархии, которой все так боялись. Валерий не ограждает своих подданных от притязаний оккупантов. Целые сотни тех, кто не смог уплатить наложенных на них податей, проданы в рабство торговцам из других стран.

Конан резко поднял голову, и в глазах его зажглась исполненная жажды крови ненависть. Он длинно выругался, сжав свои кулаки в пару тяжелых молотов:

— Ах, даже так! Они вновь, как встарь, продают в рабство белых мужчин и женщин. Во дворцах Шема и Турмана всегда нужны невольники. Валерий стал королем, но единство, которого так ждали эти глупцы — разрушенное иноземным мечом, так и не наступило.

Но Гандерланд на севере и Пуантен на юге еще не сломлены, то же самое — на западе, где бароны Пограничья имеют под своими флагами немало боссонских лучников. Эти провинции не представляют для Валерия непосредственной угрозы, но если их объединить, то им будет сопутствовать боевая удача, и они смогут отстоять свою независимость. Пускай Валерий правит в этих местах, пока может. Дни его сочтены. Народ поднимется, когда узнает, что я еще жив. Я отвоюю Тарантию и отброшу от нее Амальрика. А потом прогоню этих поганых псов из всего королевства.

Сервий продолжал молчать, и тишину нарушало лишь потрескивание огня.

— Ты что? — удивленно крикнул Конан. — Что ты повесил голову и уставился в огонь? Ты веришь в мои слова?

Галанн старательно избегал взгляда короля.

— Конечно, Ваше Величество, вы сделаете все, что в человеческих силах, — наконец упавшим голосом произнес он. — Я ходил за вами в бой и знаю, что нет человека, кто мог бы одолеть тебя…

— Так что же тогда?

Сервий еще глубже запахнулся в свой кафтан на меху и задрожал, несмотря на близость огня.

— Люди говорят, что все, что произошло, — дело рук черной магии.

— Ну и что с того?

— А что может сделать простой человек против магии? Кто тот неизвестный, что, как рассказывают, пришел с Валерием с севера, появляется и исчезает столь таинственно? Люди шепчутся, что это великий чародей, умерший тысячи лет тому назад, но вернувшийся из серых краев смерти, чтобы свергнуть короля Аквилонии и возвратить к власти династию, наследником которой является Валерий.

— Да разве это имеет какое-нибудь значение? — гневно выкрикнул Конан. — Я сумел уйти от невиданных демонов подземелий Бельверуса и дьявольщины, что преследовала меня в горах. Если народ поднимется…

Галанн покачал головой.

— Самые преданные твои подданные в восточных и центральных областях либо уже погибли, либо бежали, а то и схвачены. Гандерланд лежит далеко на севере, Пуантен — далеко на юге. Боссонцы отошли на свое западное Пограничье. Призыв и сбор всех этих сил потребует недель, и если Амальрик узнает об этом, он нападет первым и уничтожит каждого по отдельности, чтобы не допустить их объединения.

— Но восстание в восточных и центральных областях страны перетянет чашу весов на нашу сторону! — громко возразил Конан. — Мы сможем освободить Тарантию и удержать ее до подхода войск из Гандерланда и Пуантена.

Еще секунду его собеседник колебался, а потом, понизив голос до шепота, произнес:

— А еще говорят, что тебя погубили заклятия. Рассказывают, что все тот же самый чужеземец владеет чарами, способными убить тебя и разбить твою армию, что и произошло под Валкой. Громкий звон крепостного колокола возвестил о твоей смерти. Люди уверены, что ты мертв. А центральные области теперь вообще не поднимутся, даже если узнают, что ты вернулся: они просто не осмелятся. Магия победила на поле валкийской битвы, и магия принесла весть о твоей гибели, ибо уже тем же вечером народ волновался на улицах Тарантии.

Немедийский жрец и колдун прибег к помощи черной магии, чтобы умертвить прямо на улицах столицы тех, кто оставался тебе верен. Непонятным и страшным образом наши воины падали тут же, на мостовую и умирали. Мерли, как мухи. А тот худой чернокнижник рассмеялся и сказал: «Я всего лишь Альтаро, ученик Ораста, единственного изъявителя воли того, кто скрыт от ваших глаз. Это — не моя сила, она лишь проходит через меня».

— А что? — резко отозвался Конан. — Разве не лучше гордо умереть, чем жить в рабстве? Разве смерть горше, чем притеснения, неволя и издевательства?

— Разум отступает, как только начинают бояться глаза, — раздался ответ Сервия. — А центральные области теперь боятся слишком сильно, чтобы пойти за тобой. Окраины может еще и будут сражаться… но та же сила, что поразила тебя под Валкой, одержит верх и теперь. Немедийцы сейчас удерживают самые обширные, богатые и густонаселенные районы Аквилонии и не позволят победить себя силами, которые ты в настоящее время можешь получить в свое распоряжение. Ты можешь полагаться лишь на самых своих верных подданных. Больно, что я тебе скажу, но это правда: ты, Конан, — король, но без королевства.

А тот молча смотрел на огонь. Прогоревшее полено, не разбрасывая искр, тихо распалось в пламени. Точно так же, как его королевство.

И вновь, где-то за чертой материальных чувств, Конан почувствовал страшную, отвратительную леденящую руку безжалостной судьбы. Паника и чувства человека, попавшего в безнадежную ловушку, сражались в его душе с дикой ненавистью варвара, требовавшей убийства и победы.

— Где сейчас мои королевские советники? — спросил он наконец.

— Паллантид, тяжело раненый в битве под Валкой, вернулся на родину и теперь находится в своем замке в Атталусе. Я могу написать ему, если найду человека, который решится отвезти весть. Канцлер Публио со свитой бежал из королевства неведомо куда. Королевский совет разогнали. Шестеро его членов схвачены, остальные — в изгнании. Большинство твоих верных людей убиты. И этой ночью, например, княжна Альбиона умрет под топором палача…

После этих слов Конан посмотрел на своего собеседника так, что тот весь сжался.

— За что?

— Она не захотела стать наложницей Валерия. Он отнял у нее землю и имение, слуг продал в рабство, и сегодня ночью в Железной Башне ей отрубят голову. Прими совет, мой король, — ибо для меня ты навсегда останешься королем, — уходи, пока тебя не схватили. Никто теперь не находится в безопасности. Шпионы и доносчики — вокруг и внутри нас, и любой косо брошенный взгляд или неосторожное слово рассматривается как неповиновение и бунт. Если ты откроешься своим подданным, тебя сразу же поймают и убьют! Все мои кони и люди, которым я могу доверять, — в твоей власти. До рассвета ты успеешь уйти далеко от Тарантии и будешь неподалеку от границы. Не в состоянии помочь тебе вернуть королевство, я могу, однако, последовать за тобой в изгнание.

Конан отрицательно покачал головой. Он сидел, уставившись на языки пламени и опершись подбородком на большой кулак. Огонь алыми бликами отражался в его броне и разъяренных глазах. Вновь, как и часто в прошлом, Сервий задал себе вопрос: до конца ли он знает непонятные и тайные возможности своего короля? Фигурой его господин превосходил обычных цивилизованных людей, а в глазах его пылал первобытный огонь варварства. И вновь это спрятанное в короле дикое начало давало о себе знать все сильнее, словно с него опадали последние обломки скорлупы цивилизованности. Конан начинал приобретать свой настоящий облик. Он поступал явно не так, как это делал бы на его месте любой цивилизованный человек, и мысли его сейчас мчались гигантскими скачками. Он был непредсказуем. Всего лишь малый шаг отделял короля Аквилонии от одетого в шкуры убийцу с нагорий Киммерии.

— Я поеду в Пуантен, если мне представится такая возможность, — произнес он наконец. — Но поеду один. Как король Аквилонии, я должен сделать еще одну вещь…

— Что вы задумали, Ваше Величество? — спросил Галанн, полный наихудших предчувствий.

— Сейчас я поеду в Тарантию и попытаюсь спасти Альбиону, — ответил Конан. — Я подвел всех остальных моих подданных… и теперь, если эти подонки возьмут ее голову, могут получить и мою!

— Это же безумие! — крикнул в отчаянье Сервий, вскочив и схватившись руками за горло, словно в приступе удушья.

— Башня имеет подземелья, о которых мало кто знает, — твердо продолжал король. — И я буду последним псом, если позволю Альбионе умереть лишь за то, что она сохранила мне верность. Может, я и король без королевства, но не сопляк без гордости!

— Это убьет всех нас! — прошептал Галанн.

— Нет, никого, кроме меня. Ты и так уже достаточно рисковал. Я пойду один. Дай мне только повязку на глаз, посох в руки, да такую одежду, что носят бродяги…

Глава IX «Дух короля»

Немало людей проходило за время от захода солнца до полуночи через высокие арочные ворота Тарантии: путешественники, купцы из далеких краев, ведущие тяжело груженных мулов, вольные работники из окрестных имений и сел. Теперь, когда Валерий укрепил свою абсолютную власть в центральных районах страны, входящих уже не проверяли слишком строго и они ровным потоком вливались в широкие ворота. Ослабела и дисциплина — несущие здесь службу немедийские солдаты были в подпитии и занимались высматриванием сельских девчат или богатых купцов, с которых было чем поживиться. Они не обращали внимания на работников и закутанных в плащи путешественников, как не обратили внимания и на рослого бродягу, поношенный плащ которого был не в состоянии скрыть твердости контуров мощной фигуры.

Человек этот шел широкой упругой походкой, а тяжесть его рук свидетельствовала о том, что он вполне может за себя постоять. Широкая черная повязка прикрывала один его глаз, а кожаная шляпа, низко натянутая на глаза, отбрасывала на его лицо тень. С грубым и длинным посохом в мускулистой шершавой ладони он неспешно прошел под сводом ворот, освещенным светом факелов, и, проигнорированный стражей, вышел на широкие улицы Тарантии.

Они были хорошо освещены и заполнены людьми, а до сих пор открытые лавки и магазины предлагали прохожим свои товары. Но повсюду повторялась одна и та же картина: немедийские солдаты, в одиночку или группами, пересекали толпу, сохраняя на лицах выражение холодного пренебрежения. Женщины бежали от них со всех ног, а мужчины с темнеющими лицами и стискивающимися кулаками отходили в сторону. Аквилонцы были народом гордым, а захватчики к тому же были их давними врагами.

Костяшки стиснутых на посохе пальцев высокого путешественника сразу побелели, но, взяв пример с других, он нехотя уступил дорогу панцирным воинам. Среди пестрой толпы никто не обращал внимания на его одеяние, но один раз, когда он миновал оружейную лавку и свет из широко открытых дверей хорошо подсветил его, ему показалось, что он чувствует на себе чей-то внимательный и пристальный взгляд. Быстро обернувшись, он заметил, что на него уставился смуглый человек в кожаном фартуке вольного работника. Увидев, что его заметили, человек этот неестественно быстро повернулся и затерялся в толпе. А Конан, не мешкая, свернул в узкий переулок и прибавил шагу. Конечно, это могло быть и чьим-то простым любопытством, но лишний раз рисковать не стоило.

Мрачная Железная Башня располагалась на некотором удалении от городских стен, среди лабиринта узеньких улочек и старых домов, давно оставленных даже беднейшими жителями столицы и теперь ожидавших сноса. Башня тоже была своего рода небольшим замком — древним сплетением каменных плит и черного железа, построенным еще в древности, и играла когда-то роль крепости.

Неподалеку от нее, затерянная в хаосе полупустых домов и крошечных лавочек, поднималась еще одна башня — караульная, такая старая и забытая, что ее уже добрую сотню лет даже не наносили на план города. Первоначальное ее предназначение давно забылось, и никто из живших вокруг не обращал внимания на этот старинный замок, который, как считалось, по ночам превращался в прибежище убийц и воров, и не догадывался, что это — тайная обитель необычных сил, о чем говорил опоясывающий ее каменный барельеф. Всех секретов этой старой башни не знало даже и полдюжины людей во всем королевстве.

Массивный поржавевший замок не имел скважины для ключа, но пробежавшие по нему быстрые пальцы Конана нащупали в нескольких местах небольшие неровности, недоступные глазу обычного наблюдателя. Двери тихо отворились внутрь, и король вошел в темноту, прикрыв их за собой.

Двигаясь в темноте с явным знанием места, он быстро нащупал медное кольцо в одной из каменных плит пола, поднял ее и без колебаний опустился в зияющий под ней ход. Ощутив под ногами крутые каменные ступени, он стал спускаться вниз, чтобы войти в узкий коридор, который, как он знал, вел под тремя городскими улицами к подземельям Железной Башни.

Крепостной колокол, возвещавший только смерть короля и смену суток, пробил полночь. В слабо освещенном входном холле Железной Башни раскрылись двери, и через них проследовала человеческая фигура.

Изнутри башня выглядела точно так же, как и снаружи: ничем не украшенные серые массивные стены. Плиты пола были основательно издолблены ногами многих поколений заключенных и стражников, а сводчатый потолок освещался мутным мерцанием вставленных в кронштейны факелов.

Человек, вошедший в коридор, уже одним своим видом вызывал какой-то суеверный ужас. Это был рослый, крепко сложенный мужчина, одетый в черную облегающую накидку из шерсти и широкий плащ. Голову его прикрывал ниспадающий на плечи черный капюшон с прорезями для глаз, а на плече он нес тяжелый топор, с виду напоминающий алебарду.

В противоположном конце коридора его ожидал, склонившись под тяжестью пики и лат, сгорбленный старец с обличьем горца.

— А ты не так пунктуален, как твой предшественник, — буркнул он вошедшему. — Уже пробило полночь, и господа в масках поднялись в комнату прекрасной госпожи. Ждут тебя.

— Эхо колокола еще не успело затихнуть, — возразил палач, — А если я и не так скор на ноги, чтобы поспевать на каждую казнь, то, смею тебя уверить, рука моя гораздо быстрее. Возвращайся к своим обязанностям, старик, а мои — предоставь мне, а уж они-то, видит бог, роскошнее твоих. Ты топчешься здесь в холодном коридоре и стережешь ржавые двери темниц, а я пойду рубить самую прекрасную голову в Тарантии…

Бормочущий что-то себе под нос дозорный поковылял дальше, а палач продолжил свой неспешный путь. Через несколько шагов он прошел остаток коридора, заметив краем глаза, что одна из дверей слева от него открылась. Но он не придал этому значения, а когда почувствовал, что что-то не в порядке, было уже поздно.

Его встревожила тихая кошачья поступь и шелест плаща позади, но прежде, чем он успел обернуться, сильные руки сомкнулись на его шее и задушили еще не родившийся крик. И в тот краткий миг, который был ему еще отпущен, он осознал, в приступе страшной паники, что сила его собственных пальцев — ничто по сравнению с той, что неумолимо отнимала у него жизнь. А в довершение всего закатывающимися глазами он разглядел погружающийся в его грудь стилет.

— Тварь немедийская! — раздалось над его ухом. — Не отрубить тебе больше ни одной головы!

Это были последние слова, которые он услышал в жизни.

В обширной каменной комнате, освещенной лишь факелами, с которых капала смола, трое мужчин стояли вокруг лежавшей у их ног молодой женщины, откинувшейся на ворох соломы, служившей ей тюремной постелью. Одетая только в холщовую рубашку, со связанными позади руками, она со страхом смотрела вверх. Золотистые волосы волнами спадали на ее белые плечи, и даже мутный свет пламени и вызванная ужасом бледность не могли скрыть ее необыкновенной красоты. Широко открытыми глазами она вглядывалась в окружившие ее фигуры. Они были в масках и плащах, но она знала их всех, хотя это теперь не могло принести ей избавленья.

— Наш милосердный господин дает тебе еще один шанс, княжна, — произнес самый высокий из них, разговаривая по-аквилонски совсем без акцента. — Он повелел передать тебе, что если ты все-таки смиришь свою гордую бунтарскую душу, он примет тебя в свои объятия. А если нет… — и он жестом указал на покрытый черными потеками и пятнами растрескавшийся пень в центре комнаты.

Альбиона задрожала и побледнела, попытавшись еще сильнее вжаться спиной в холодную каменную стену. Каждая частица ее молодого тела кричала жаждой жить. «Валерий тоже молод и красив…»— повторяла она в душе, ведя сама с собой схватку за сохранение жизни. — «И его любят женщины…» Но она не решалась произнести слов, защитивших бы ее прекрасное тело от окровавленного пня и топора палача. Она не могла принять эту долю, прекрасно зная, что одна лишь мысль об объятиях Валерия приводила ее в ужас больший, чем страх смерти. Она твердо покачала головой, прислушиваясь к тому, что было для нее сильнее инстинкта жизни.

— Тогда нечего больше думать! — нетерпеливо закричал другой присутствующий с резким немедийским произношением. — Где же мастер?

Словно в ответ на его слова двери каземата тихо открылись и в их проеме появился огромный, похожий на тень, вселяющий страх силуэт.

При виде этого замораживающего кровь в жилах зрелища у Альбионы помимо ее воли вырвался полузадушенный крик, а все остальные несколько мгновений стояли молча, словно пришелец в маске вызвал у них неосознанный страх: сквозь прорези в капюшоне были видны горевшие огнем глаза, которые по очереди останавливались на каждом из присутствующих, отчего по спинам у них пробегала холодная неприятная дрожь.

Потом высокий опомнился и, схватив несчастную девушку, швырнул ее на середину комнаты. Она закричала и попыталась вырваться, но он безжалостно повалил ее на колени и положил ее золотоволосую голову на окровавленный пень.

— Чего ты ждешь, палач? — гневно закричал он. — Делай свое дело!..

Ответом ему был громкий взрыв неописуемо зловещего хохота. Все присутствующие — даже стоявшая на коленях, с неестественно повернутой головой девушка — замерли, вглядываясь в скрытую плащом и капюшоном фигуру.

— Что значит этот неучтивый смех, мерзавец? — дрожащим от злости голосом спросил высокий.

Человек в одежде палача сорвал с головы капюшон и швырнул его на пол. Потом, опершись плечами в закрытые двери, он медленно поднял топор.

— Ну что — узнаете меня, грязные псы? — прогремел его голос. — Узнаете ли вы меня?

Тишину, не прерываемую даже звуком дыхания, разорвал резкий истерический крик Альбионы, сумевшей вырваться из ослабевших рук мучителя:

— Король! О, господи! Это же король!

Трое мужчин продолжали стоять, как вкопанные.

— Конан!.. — выдавил старший из них тоном человека, не уверенного в своем рассудке. — Это король или его дух? Что это за дьявольская выходка?

— Дьявольская выходка, чтобы покончить с такими тварями, как вы! — закипая, ответил Конан. Губы его растянулись в злобной улыбке, а в глазах заплясали языки адского пламени.

— Ну же, ближе к делу, господа! У вас есть мечи, а у меня — этот тесак. Ну! Я думаю, этот мясницкий топор как раз подойдет для разделки ваших туш, дорогие рыцари!

— Вперед! — зарычал аквилонец в маске, выхватывая свой меч.

— Это Конан… и либо он, либо мы сейчас должны умереть!

Двое немедийцев, теперь тоже оправившихся от оцепенения, достали мечи и бросились на Конана.

Топор палача не был самым удобным оружием для такого боя, но король Аквилонии владел им легко, как секирой, а быстрые движения его ног в постоянной смене позиций расстроили все планы противников об окружении с трех сторон.

Он ударил обухом топора по голове одного из нападавших, и пока тот пытался вновь найти равновесие и отступить, заслонившись мечом, разрубил ему панцирную грудь. Другой немедиец споткнулся, и топор раскроил ему череп. Мгновением позже высокий аквилонец был уже зажат в угол, где беспорядочно отражал удары топора, не догадываясь, однако, позвать на помощь.

Неожиданно левая рука Конана выстрелила вперед и сорвала с противника маску, обнажив лицо.

— Подлец! — заскрежетал зубами король. — Я был уверен, что это ты, Здрайк! Проклятый предатель! Даже эта грязная сталь слишком роскошна для твоей гнусной головы! Так сдохни, как издыхают злодеи!

Топор описал страшную дугу, и аквилонец с криком упал на колени, схватившись за хлещущий кровью обрубок правой руки, а лезвие прошло по инерции дальше и погрузилось в бок несчастного, открывая рану, из которой начали вываливаться внутренности.

— А теперь лежи здесь и истекай кровью, — процедил Конан, с отвращением опуская топор. — Пойдем, княжна!

Он наклонился, перерезал путы на ладонях Альбионы и, подняв ее на руки, словно ребенка, вышел прочь. Она истерически плакала, сжимая его шею в спазматическом объятии.

— Успокойся! — бормотал он. — Мы еще не ушли. Нужно добраться до подземного хода… А, дьявол! Они услышали голоса и шум даже сквозь стены!

В глубине коридора раздался лязг железа, а сводчатый потолок отозвался отзвуком шагов и криков. Навстречу им бежала сгорбленная фигура, в высоко поднятой руке которой пылала свеча. Бежавший приблизился, и свет упал прямо на беглецов. Конан с проклятием бросился вперед, но старый дозорный, побросав пику и щит, удрал, как перепуганный заяц, громко и хрипло вопя изо всех сил. Ответом ему были отдаленные крики стражи.

Конан быстро повернулся и поспешил в противоположную сторону. Теперь о подземном ходе думать не приходилось. Но он хорошо знал подземные лабиринты этой башни — он часто здесь был еще до того, как стал королем. Свернув вбок и сделав небольшой крюк по обходным коридорам, он вновь вынырнул в нужном ему проходе — на расстоянии каких-нибудь нескольких шагов виднелись тяжелые запертые ворота, охраняемые бородатым солдатом в полупанцире и шлеме. Он немного отклонился от поста и вглядывался в ту сторону, откуда приближался шум и мерцание факелов, обернувшись к Конану спиной.

Тот не стал колебаться. Опустив девушку на землю, он взял в руки захваченный у одного из поверженных перед этим противников меч и бесшумно бросился вперед. Но в последнее мгновение стражник обернулся, вскрикнул от неожиданности и страха и поднял пику. Но это не помогло — Конан успел нанести удар — шлем и череп мгновенно лопнули, и тело беззвучно рухнуло наземь.

В мгновение ока Конан отбросил тяжелый массивный засов, блокирующий двери, — на это не хватило бы сил и у двух обычных людей, и позвал Альбиону, тотчас подбежавшую. Схватив ее за руку, он выскочил наружу, и они исчезли в ночном мраке.

Перед ними была узкая и темная, как пещера, аллея, ограниченная с одной стороны стеной башни, из которой они только что выбрались, а с другой — сомкнутыми стенами домов. Нужно было спешить, и Конан рванулся вперед, оглядывая окрестности в поисках окон или дверей, но ничего не было видно.

Ворота башни у них за спиной с треском распахнулись, и из них выскочили солдаты, в блестящих панцирях которых дрожали отсветы огня факелов. Оглядев все вокруг, они разбежались в разные стороны, не в состоянии окинуть взглядом темноту, рассеиваемую светом факелов всего на несколько шагов. Постояв в нерешительности, они бросились в направлении, противоположном тому, куда скрылись беглецы.

— А, черт! — тихо сказал король, убыстряя шаги. — Найти бы хоть какую-нибудь щель в этой проклятой стене… Дьявол! Ночная стража!

В том месте, где аллея выходила на узкую улочку, были видны блеск факела и освещенные им стальные фигуры.

— Стой, кто идет? — раздался властный окрик, и Конан яростно зашипел, уловив ненавистный немедийский акцент.

— Держись за мной, — тихо приказал он девушке. — Нужно успеть пробиться через этот заслон, пока нас не окружили с другой стороны.

И с мечом в руках он бросился навстречу приближающимся стражникам. Его преимуществом была неожиданность. Кроме того, силуэты врагов были высвечены огнями улицы, он же на фоне темной аллеи был для них неразличим. Он появился рядом с ними внезапно и, покуда они не успели ничего понять, стал с молчаливым ожесточением рубить направо и налево.

Его единственным шансом было пробиться через порядок неприятеля, пока он не успел сомкнуть ряды. Их было человек шестеро — ветераны пограничных войн в полной боевой выкладке, и их инстинкт схватки мог быстро преодолеть первоначальное замешательство. Но трое уже упали, когда остальные сумели уяснить, что имеют дело всего лишь с одним противником, но они и без этого реагировали отлично. Звонкий лязг стали сменялся оглушительным звоном, когда удар Конана приходился в шлем или панцирь кого-либо из них. Он видел в темноте лучше их, а в мутном свете его мгновенно перемещающийся с места на место силуэт представлял собой очень трудноуязвимую цель. Свистящие мечи немедийцев рассекали только воздух, или, в крайнем случае, разметавшиеся волосы. Но его собственные атаки по натиску и силе походили на ураган.

За его спиной уже начали раздаваться крики приближающихся со стороны башни солдат, а впереди проход заслоняла все еще ощетинившаяся мечами стальная стена. Уяснив, что через несколько секунд ему ударят в спину, Конан удвоил скорость и силу ударов, — он молотил, словно кузнец по наковальне. И вдруг он заметил, что в рядах противника появилась брешь, а за их спинами вынырнули из темноты странные темные силуэты. Раздался громкий отголосок мощных ударов, блеснула в темноте сталь, и к небу вознесся крик смертельно раненных в спины людей — на каменных плитах аллеи, извиваясь в агонии, лежали поверженные враги. Неожиданно из мрака к Конану подскочила закутанная в плащ фигура. Он поднял меч, заметив в ее руке отблеск металла, однако другая протянутая к нему ладонь была пуста. Неизвестный громко прошептал:

— Сюда, Ваше Величество! Быстрее!

Удивленный Конан пробормотал проклятие, но, подхватив на руки Альбиону, последовал за незнакомцем, — не было нужды оставаться на виду у человек пятнадцати бегущих сюда от Железной Башни солдат.

В сопровождении таинственных фигур в черном он бежал по темной аллее, неся княжну, как ребенка. О своих проводниках он не смог узнать ничего, кроме того, что на них были длинные плащи с капюшонами. Недоверие и подозрительность, правда, ненадолго проснулись в его душе, но, понимая, что они оказали ему большую услугу, он молча двигался вместе с ними.

Словно прочитав его мысли, предводитель закутанных в черные одеяния людей слегка коснулся его руки:

— Не бойтесь, Ваше Величество, мы ваши верные подданные.

Голос был незнакомым, но выдавал происхождение из центральных областей Аквилонии.

Сзади раздались яростные крики стражников, обнаруживших трупы своих товарищей и бросившихся вслед беглецам, силуэты которых были теперь различимы в свете соседней улицы. Но таинственные спутники неожиданно свернули в сторону совершенно глухой на первый взгляд стены, и, подбежав ближе, Конан рассмотрел, что в ней зияет темный провал двери. Проклятье! — он столько раз проходил здесь при свете дня, но никакой двери не видел, и вообще на имел о ней понятия! Беглецы переступили через порог и поспешно задвинули тяжелый засов. Но облегчения это не принесло — они продолжали торопить Конана, подталкивая под оба локтя. Видно ничего не было, но чувствовалось, что они движутся по какому-то тоннелю. Стройное тело Альбионы дрожало в сильных руках короля. Но наконец показался выход — еле заметное светлое пятно на черном фоне. Миновав его, они в полном молчании погрузились в головоломный лабиринт мрачных дворов, укрытых тенями лазеек и крытых коридоров. И неожиданно, открыв очередные двери, Конан вошел в ярко освещенный зал, понять место расположения которого он был совершенно не в состоянии, так как столь запутанная дорога свела на нет даже его первобытное чувство направления.

Глава X «Монета из Ахерона»

Но не все вошли вместе с Конаном в этот зал. Когда двери закрылись, он разглядел рядом с собой лишь одного человека — небольшую, закутанную в плащ фигуру. Отбросив капюшон, незнакомец открыл спокойное, с тонкими чертами, красивое лицо.

Король опустил Альбиону на ноги, и она, продолжая боязливо прижиматься к нему, стала беспокойно оглядываться по сторонам. Комната, освещенная мягким светом бронзовых ламп, была огромна: шесть мраморных стен покрывали черные шелковые портьеры, а мозаичный пол устилали богато расшитые подушки диванов.

Ладонь Конана инстинктивно опустилась на рукоять меча, густо забрызганного кровью.

— Где мы находимся? — спросил он сурово. Незнакомец ответил низким почтительным поклоном, в котором даже охваченный подозрительностью король не обнаружил никакой иронии.

— Вы в святилище богини Асуры, Ваше Величество.

Альбиона ахнула и еще плотнее прижалась к Конану, со страхом оглядываясь на черные сводчатые двери, словно ожидая, что через них сейчас ворвется страшное чудовище.

— Не бойтесь, госпожа! — произнес незнакомец. — Вопреки вашим представлениям о нас, вам здесь ничего не грозит. Уж если присутствующий здесь монарх был полностью уверен в невинности нашей религии и оградил нас от бессмысленных преследований со стороны кучки невежд, то не стоит нас опасаться одной из его верных подданных.

— И кто же ты? — поинтересовался Конан.

— Меня зовут Хадрат, и я — жрец Асуры. Один из наших разведчиков узнал тебя, когда ты вошел в город, и сообщил мне.

Король Аквилонии выругался.

— Нет, не беспокойтесь, что кто-то другой догадался о том же, — успокоил его Хадрат. — Ваша маскировка могла провести всех, кроме служителей Асуры, поскольку наш культ учит уметь видеть правду под внешней оболочкой. Мы следили за вами до самой караульной башни, и несколько моих людей вошло туда за вами, чтобы помочь, когда вы будете возвращаться той же дорогой. А другие, в том числе и я, окружили Железную Башню… Задавайте вопросы — здесь, в святилище Асуры, вы всегда будете королем.

— Зачем же вы рисковали ради меня жизнью? — спросил Конан.

— Ты был нашим другом, пока сидел на троне, — ответил Хадрат. — Ты защитил нас, когда жрецы бога Митры пытались изгнать нас из страны.

Теперь Конан с удивлением огляделся. До этого он ни разу не был здесь, и даже не подозревал, что в Тарантии есть такое святилище. Жрецы и служители этой религии умели удивительно надежно скрывать личности своих прихожан. Культ Митры в большинстве близлежащих стран доминировал, а культ Асуры находился обычно под официальным запретом и подвергался всеобщим гонениям. Конан слышал мрачные истории о темных святилищах, где над черными алтарями непрерывно возносился густой дым и связанных людей приносили в жертву огромному, свернутому в кольца и раскачивающему во мраке своей чудовищной головой змею.

Многолетние преследования дали прихожанам Асуры богатейший опыт по части конспирации, благодаря чему они научились надежно скрываться, сохраняя веру и остатки литургии во тьме темниц. И таинственность эта порождала еще более чудовищные и страшные слухи и домыслы.

Но в короле Конане жил его изначальный дух варварства. Он отменил преследования культа Асуры, запретив это делать тем, кто опирался на подобные надуманные доводы, которые были не чем иным, как проявлением старой неприязни.

«Если они занимаются черной магией, — говорил он, — то почему же тогда позволяют себя изгонять? А если нет, то за что держать на них зло? И нет тогда зла и в них! Черт возьми! Пускай люди чтут тех богов, до которых у них есть охота!» По пригласительному, полному учтивости жесту Хадрата Конан опустился в кресло из слоновой кости, предложив Альбионе сделать то же самое. Но девушка села на золоченый стульчик у его ног, будто чувствуя себя здесь в большей безопасности. Подобно большинству поклоняющихся Митре, с детства устрашаемых леденящими душу рассказами об изуверствах негодяев из мрачных святилищ с человекоподобными божками, она чувствовала инстинктивный страх перед служителями Асуры и их религией.

Хадрат стоял перед ними, почтительно склонив обнаженную голову.

— Какие будут повеления, Ваше Величество?

— Сначала поесть, — ответил король, и хозяин комнаты ударил серебряной палочкой в золотой гонг. Еще не успели затихнуть мелодичные звуки, как из занавешенных портьерами дверей появились четыре фигуры в капюшонах, несущие серебряный столик на четырех ножках, полный дымящихся яств и хрустальных кубков. С низким поклоном они поставили его перед Конаном, который вытер об одежду руки и с нескрываемым удовольствием щелкнул языком.

— Осторожнее, Ваше Величество! — боязливо шепнула Альбиона. — Говорят, они едят человеческое мясо!

— Ставлю пари на все мое королевство, что это не что иное, как телячья печень, — ответил ей Конан. — Ну же, за дело, девочка! Ты что, — хочешь умереть с голода?

Выслушав эту отповедь и к тому же видя яркий пример человека, чье слово для нее становилось высшим законом, княжна с аппетитом принялась за еду, как только увидела, что ее владыка стал поглощать куски мяса и пить вино с таким видом, словно во рту у него ничего не было по крайней мере дня два.

— Вам, жрецам, не занимать мудрости, — произнес Конан с набитым мясом ртом и зажатой в руке большой телячьей костью. — Мне нужна ваша помощь: я хочу вернуть себе трон Аквилонии.

Хадрат уныло покачал головой, отчего король вдруг ударил по столу кулаком в порыве гнева.

— Да что за черт!? Что это случилось с мужчинами Аквилонии? Сначала — Сервий… а теперь и ты! Вы что — способны только крутить и качать своими дурными головами, вместо того, чтобы думать, как прогнать этих псов?

Жрец вздохнул и неторопливо ответил:

— Господин мой! Мне больно об этом говорить, но ничего не поделаешь: вольность Аквилонии подошла к концу. Да что там, — теперь может кончиться вольность всего света! Как в давние времена, мир сейчас вступает в эпоху неволи и страха.

— Что ты имеешь в виду? — спросил сбитый с толку Конан. Хадрат упал в кресло, и, опершись локтями о колени, уставился в пол.

— Против тебя объединились не только предавшее тебя дворянство Аквилонии и немедийская военщина, — поведал он, — но и колдовство, холодная черная магия страшного потустороннего мира. Жуткая фигура поднялась вновь из темноты прошлого, и нет сейчас сил, способных ей противостоять…

— Да что ж ты имеешь в виду, черт возьми!? — повторил Конан.

— Я говорю о Ксальтотуне из Ахерона, умершего три тысячи лет назад и которого теперь вновь носит земля.

Король Аквилонии молчал, но перед глазами его мгновенно появился образ — спокойное, нечеловечески красивое лицо. И вновь его посетило непонятное предчувствие, что лицо это он уже где-то видел, точно так же, как и звук слова «Ахерон», затрагивающий струны неясных воспоминаний.

— Ахерон… — повторил он. — Ксальтотун из Ахерона… Но ты шутишь? Ахерон — это легенда, которой уже много сотен лет, и ничего более. Я вообще часто думал, что это простая фантазия…

— Нет. Он был черной правдой. Империей чародеев, практикующих такие вещи, о которых даже сгинула память. Он был сметен с лица земли дикими западными племенами, давшими после этого начало нашему и соседним государствам. Чернокнижники Ахерона подчинялись отвратительному некроманту, хранителю наиболее чудовищных и зловещих магических знаний, полученных прямо от самих демонов. И из всех чернокнижников того проклятого королевства ни один не мог сравниться по силам с Ксальтотуном из города Пифон.

— Но каким же способом его тогда удалось уничтожить? — скептически поинтересовался Конан.

— С помощью источника космической энергии, который у него украли и обратили против него самого. С той же помощью он теперь вернулся к жизни, и никто его сейчас не в силах победить.

Альбиона, закутанная в черный плащ палача, с беспокойством поглядывала то на короля, то на его собеседника, совершенно не понимая, о чем идет речь. Конан гневно потряс головой.

— Ты смеешься надо мной, — буркнул он. — Если Ксальтотун умер три тысячи лет назад, как он может быть тем помогающим Немедии человеком? Скорее, это какой-то шарлатан, присвоивший его имя.

Хадрат наклонился над небольшим столиком из слоновой кости и открыл стоявший на нем золотой ларец. Теперь в руке его что-то поблескивало в мягком свете свечей — это была большая золотая монета старинного вида.

— Ты видел Ксальтотуна без маски? Тогда посмотри на это. Это монета, отчеканенная в древнем Ахероне за пятьсот лет до его упадка. Проклятая империя так была насыщена магическими чарами, что даже эта монета имеет магическую силу.

Конан взял монету в руки и мрачно посмотрел на нее. Не было никаких сомнений в том, что она очень старая. За свою беспокойную жизнь Конан держал в ладонях много разных монет и неплохо разбирался в их происхождении. Буквы и изображение здесь, однако, не были истерты, а образ на одной из сторон монеты до сих пор сохранил четкость и выразительность. Король Аквилонии шумно выдохнул воздух сквозь сжатые зубы — в комнате только что было тепло, а сейчас по коже его побежали мурашки. Образ представлял собой точно переданный в металле портрет бородатого мужчины со спокойным, нечеловечески красивым лицом.

— Черт побери! Это он!

Теперь стало ясно, откуда было это чувство, что он уже видел это лицо, — много лет назад, в далеком краю, он уже держал в руках точно такую же монету. Но он пожал плечами и пробурчал:

— Удивительное сходство… но, может быть, чтобы воспользоваться именем великого чародея, кто-нибудь сделал свое лицо похожим на него?

Однако он произнес это без особой уверенности. Один лишь вид древней монеты потряс основы его миропонимания. Конан понял, что это правда, проступающая сквозь туман иллюзий — чернокнижник был жив, торжествуя победу сил дьявола над здравым смыслом.

— Я согласен, мы не можем точно утверждать, что это и есть именно Ксальтотун из Пифона, — сказал Хадрат. — Но доподлинно известно, что это он вызвал демонов, заставивших содрогнуться недра Земли и обрушиться скалы над Валкой… и он послал в твой шатер сына тьмы.

Конан взглянул на него исподлобья.

— А ты откуда знаешь?

— Служители Асуры знают тайные способы добывания вестей. Это наша тайна… Ну что, понимаешь ли ты теперь безнадежность попытки объединения своих подданных для возвращения трона и короны?

Конан оперся подбородком о кулаки и опустил глаза. Альбиона внимательно смотрела на него, ошеломленно пытаясь разобраться в лабиринте мучающих его проблем.

— Так что — на всем свете нет чернокнижника, способного одержать верх над магией Ксальтотуна?

Хадрат отрицательно покачал головой.

— Нет. В противном случае мы, служители Асуры, знали бы об этом. Люди считают, что вера наша происходит от древнего стигийского культа Змеи. Это ложь. Наши предки прибыли из Вендии, из-за моря Вилайет и далеких гор Химелии. Мы — сыновья Востока, а не юга, и только нам ведомо о мудрецах нашей прародины, знающих и умеющих больше любого мудреца запада. Но даже самый сильный из них — всего лишь паутина на ветру против черной силы Ксальтотуна.

— Но его уже один раз одолели, — уперся Конан.

— Да, но против него были обращены силы Вселенной. А сейчас их источник вновь вернулся в его руки, и он будет беречь его пуще прежнего, чтобы его вновь не украли.

— Так что ж это за проклятый источник силы? — произнес заинтригованный Конан.

— Зовется он Сердцем Аримана. Когда пал Ахерон, дикий шаман, укравший эту вещь у Ксальтотуна и обративший ее против могучего чернокнижника, спрятал Сердце в тайнике, в пещере, и впоследствии возвел над этим местом небольшое святилище. Проходило время, святилище перестраивалось, становилось все более высоким, просторным и красивым, но всегда оставалось на своем первоначальном месте, хотя все уже забыли, почему. Память о магическом символе, укрытом под святилищем, исчезла из памяти обычных людей и сохранилась лишь в записках жрецов и эзотерических книгах. Откуда появилось Сердце — не знает никто. Одни считают, что это и в самом деле сердце бога, другие — что звезда, давным-давно упавшая на Землю.

Когда магия жрецов бога Митры подвела против магии немедийского культа Альтаро, которому в свое время служил Ксальтотун, они припомнили древнюю легенду о Сердце, и верховный жрец Митры вместе со своим учеником спустился в мрачный и страшный склеп под святилищем, никем не посещаемый уже три тысячелетия. В старинных, оправленных в железо фолиантах, таинственными символами рассказывающих о Сердце, было написано о демоне мрака, оставленном здесь на страже давно умершим шаманом. И глубоко под землей, в маленькой квадратной комнате, откуда узкие сводчатые двери вели дальше, в темноту неизведанных бездн, жрецы нашли черный каменный алтарь, освещенный мутным, слабо различимым сиянием.

На этом алтаре стояла особая золотая шкатулка, сработанная в виде большой двустворчатой морской раковины, надежно прикрепленной к камню. Но она была открытой и пустой. Сердце Аримана исчезло. А когда они пошли назад, на них обрушился страж этого склепа и смертельно ранил верховного жреца. Лишь его ученик успел защититься от чудовища — неодушевленной и беспощадной бестией бездн, оставленной здесь с незапамятных времен для охраны Сердца, и убежать узкими длинными лестницами, унося тело умирающего наставника. И прежде, чем умереть, тот успел прошептать своим ученикам наказ до победного конца бороться с теми силами, которые ему самому так и не удалось одолеть, и заставил дать обет молчания. Но жрецы Митры все-таки говорили об этом между собой, и правда достигла наших ушей.

— И Ксальтотун-таки черпает свои силы из этого источника? — продолжал допытываться Конан, все еще настроенный скептически.

— Нет. Сила Ксальтотуна проистекает из мрачных глубин черных бездн. А Сердце Аримана пришло к нам из непознанной огненной вечности и в руках посвященного может стать сильнее, чем мощь сразу всей тьмы. Оно — как меч, который можно использовать для разных целей и в разных руках. Оно может возвратить жизнь, а может, наоборот, отнять ее. Ксальтотун берег его не для того, чтобы сражаться с его помощью с врагами, а только затем, чтобы оно не было обращено против него самого.

— …Золотая шкатулка в форме морской раковины, в глубокой пещере на черном алтаре… — бормотал Конан, пытаясь ухватиться за уже чем-то знакомый образ и хмуря брови. — Это мне явно что-то напоминает, я об этом уже слышал или даже видел… А как, черт возьми, выглядит это самое Сердце?

— Как огромный драгоценный камень, похожий на рубин, но самостоятельно пульсирующий ослепительным блеском, несвойственным обычному рубину. Он горит, как частица живого огня…

И тут Конан резко вскочил и ударил кулаком по ладони.

— А, дьявол! Какой же я глупец! Сердце Аримана! Сердце моего королевства! «Найди сердце своего королевства», говорила чародейка в горной глуши. Господи! Да я же видел этот драгоценный камень в зеленом дыму, и его же Тараск украл у спящего лотосовым сном Ксальтотуна!

При этих словах Хадрат тоже молниеносно поднялся, и все его спокойствие слетело с него, словно отброшенный плащ.

— Что?! Сердце Аримана украдено у Ксальтотуна?

— Да! — прогремел Конан. — Опасаясь Ксальтотуна, Тараск захотел ослабить его мощь, которая, как он считал, скрыта в Сердце. А может быть, он даже надеялся, что чернокнижник умрет, если утратит камень.

Он разочарованно развел руками.

— Да, я вспомнил: Тараск отдал его какому-то проходимцу, приказав бросить в море. Сейчас этот ублюдок уже может находиться в Кордаве, и если не догнать его, он сядет на корабль и бросит Сердце в морские глубины.

— Море не удержит Сердце! — закричал Хадрат, задрожав от возбуждения. — Сам Ксальтотун уже давно бросил бы его в океанские пучины, если бы не знал, что первый же шторм выбросит его на берег. А ведь на какой неведомый пляж его может вынести?

— Ну что же, — Конан вновь начал обретать свою обычную уверенность в себе. — Еще не известно, успел ли выполнить наказ Тараска тот разбойник. Насколько я сам знаю разбойников, а уж мне пришлось познакомиться с ними достаточно хорошо, поскольку я сам во времена моей молодости занимался тем же в Заморе — он не выбросит Сердце, куда ему приказано. Скорее продаст его какому-нибудь купцу. Черт! — во все возрастающем возбуждении он начал мерить комнату шагами. — Нужно его найти. Мне было приказано найти сердце моего королевства… и все, что я увидел в жилище Зелаты, оказалось правдой. А может так случиться, что в этом пурпурном блеске заключена сила, способная покончить с Ксальтотуном?

— Да! Головой ручаюсь! — взволнованно вскрикнул Хадрат, лицо которого покрылось румянцем, а руки непроизвольно сжались в кулаки. — Имея его в руках, мы сможем потягаться с проклятым чернокнижником! Клянусь! Если только удастся добыть Сердце, у нас появится реальный шанс на возвращение трона Аквилонии и победы над врагами. Аквилонии страшны не мечи и копья Немедии, а черные заклятья ахеронского чародея.

Было видно, что уверенность жреца произвела на Конана большое впечатление.

— Это как пробуждение после долгого ночного кошмара, — наконец отозвался он. — И твои слова подтверждают то, что мне объясняла Зелата. Я отыщу этот камень!

— В нем — надежда на возрождение свободной Аквилонии! — уверенно произнес Хадрат. — Я пошлю с тобой своих людей…

— О, нет! — неторопливо ответил король, не имея особого желания идти куда-то в сопровождении жрецов, способных к тому же к разным эзотерическим штучкам. — Это дело для воина. Я пойду сам. Сначала — в Пуантен, оставлю Альбиону у Троцеро, а уже потом до Кордавы, и дальше в море, если в этом будет необходимость. Вполне вероятно, что человек, выполняющий наказ Тараска, будет иметь большие хлопоты со снаряжением в эту пору года идущего в рейс корабля.

— Если Сердце отыщется, — горячо отозвался Хадрат, — я подготовлю в этих местах почву для победы. В случае успешного завершения поисков вы должны сообщить мне по тайным каналам, что живы и возвращаетесь. Я организую людей, чтобы они поднялись в момент вашего возвращения. И они встанут, если узнают, что будут защищены от черных чар Ксальтотуна. Я помогу вам в вашем пути.

Он встал рядом и ударил в гонг.

— Тайный ход ведет из этого подземного святилища далеко за городские стены. Для путешествия в Пуантен там будет приготовлена лодка. Я сделаю так, что никто не осмелится чинить вам препятствия.

— Как знаешь… — поставив себе четко обозначенную цель, Конан уже пылал нетерпением. — Было бы только побыстрее!

События в городе в это время развивались стремительно. Во дворец, где Валерий забавлялся с танцовщицами, неожиданно и без стука вбежал гонец и, упав перед властелином на колени, сбивчиво и бессвязно передал весть о кровавой бойне у Железной Башни и о бегстве прекрасной пленницы. Вместе с этим он сообщил, что барон Здрайк Феспий, которому был поручен надзор за казнью княжны Альбионы, умирает от полученных ран и просит Валерия перед смертью выслушать его.

Поспешно закутавшись в плащ, Валерий последовал за посланцем по лабиринту коридоров и комнат, чтобы добраться туда, где лежал барон. Не было никаких сомнений, что тот действительно умирал: каждый конвульсивный выдох покрывал уста несчастного пузырьками кровавой пены. Обрубок его правой руки туго перетягивала повязка, препятствующая потере крови, но рана в боку была смертельной.

Оставшись в комнате наедине с умирающим, Валерий тихо и нервно выругался.

— О, господи! Не будь Конан мертв, я бы сказал, что этот удар мог нанести только он… — Валерий!.. — с трудом прошептал умирающий. — Он… он жив! Конан жив!

— Что ты сказал!? — ошеломленный Валерий не поверил своим ушам.

— Клянусь богом! — подтвердил Феспий, захлебываясь текущей изо рта кровью. — Это он похитил Альбиону! Он не убит… и это не привидение — он из крови и плоти! Аллея под Железной Башней полна трупов. Будь осторожней, Валерий… он вернулся… чтобы всех нас погубить…

Дрожь агонии пробежала по его окровавленному телу, и он скончался.

Валерий мрачно поглядел на тело, обвел быстрым взглядом комнату, и, быстро подбежав к двери, с подозрением распахнул ее. Приведший его сюда гонец стоял в окружении немедийских стражников в нескольких шагах в глубине коридора. Валерий пробормотал что-то себе под нос, по-видимому, удовлетворенный.

— Все ли ворота заперты? — сурово спросил он.

— Так точно, Ваше Величество!

— Утроить количество постовых у каждых городских ворот. Никто без специального разрешения не должен входить в город или выходить из него. Патрулям прочесать улицы и дома! Эта змея ускользнула явно не без помощи местных жителей. Может ли кто-нибудь опознать этого «палача»?

— Нет, Ваше Величество. Старик дозорный видел его лишь одно мгновенье и запомнил только, что тот был одет в черную одежду палача, тело которого было найдено в одной из пустых темниц.

— Это очень опасный человек, — объяснил Валерий. — С ним нельзя рисковать. Ищите княжну Альбиону. Ищите ее и немедленно убейте на месте со всеми ее спутниками. Не пытайтесь взять их живыми!

Возвратившись в свою комнату, Валерий нетерпеливо позвонил в серебряный колокольчик, на звук которого перед ним появились четверо чужеземцев необычной наружности. Они были высокого роста, худые, с желтоватой кожей и скрытыми тенью капюшонов бесстрастными лицами. Одеты они были в одинаковые черные накидки, из-под которых выглядывали лишь обутые в сандалии ноги. Они стояли перед Валерием, заложив руки за спины и ожидая приказаний. Он внимательно оглядел их и остался доволен. В своих дальних странствиях он часто встречал людей непривычной наружности.

— Когда я нашел вас умирающими от голода в лесах Кхитая, — резко произнес он, — и изгнанными с вашей родины, вы дали клятву служить мне. У меня нет к вам претензий. Но я потребую от вас еще одной услуги, после выполнения которой я освобожу вас от данной мне присяги.

Дело в том, что Конан из Киммерии, бывший король Аквилонии, остался жив вопреки чарам Ксальтотуна, а может и согласно им — не знаю. Таинственная душа этого воскресшего дьявола слишком глубока и таинственна, чтобы быть понятой обычным людям. Но суть не в этом. Пока жив Конан, я нигде и никогда не смогу чувствовать себя в безопасности. Народ этой страны выбрал меня, как наименьшее из разных зол, когда пришла весть, что старый король погиб. Но как только он вернется, все это стадо восстанет и вырвет из-под меня трон, не позволив мне и пальцем шевельнуть.

Вполне вероятно, что это сами мои сподвижники замыслили вновь усадить его на мой трон, решив, что я уже свое дело сделал. Не знаю. Но я знаю то, что этот свет будет слишком тесным для сразу двух королей Аквилонии. Найдите киммерийского варвара. Используйте все свои иноземные таланты, но отыщите его, где бы он ни скрывался и куда бы ни сбежал. У него в Тарантии много друзей. Ему, несомненно, помогли, когда он вызволял Альбиону: не мог один человек, даже такой, как Конан, в одиночку усеять аллею под Железной Башней таким количеством трупов. Я все сказал. Берите свои посохи и отправляйтесь в путь. Когда свидимся — не знаю. Но найдя Конана, убейте его!

Не проронив ни единого слова, четверо кхитайцев учтиво поклонились и беззвучно покинули комнату…