Наталья Филимонова Царевна, спецназ и царский указ

Глава первая, в которой царевна отправляется на погибель


– Как же так, деточка… как же мы теперь… да как же ты… – кормилица подвывала, не останавливаясь, на одной ноте, и от ее причитаний начинало потихоньку уже звенеть в голове – будто и так все недостаточно безнадежно.

– Цыц, дура! – дядька Семен из конюших, что учил когда-то в седле сидеть, будто прочитал Алькины мысли. – Может… может, обойдется еще. Вдруг… эээээххх…

В глазах у него самого стыла влага, но он по-солдатски хлопнул девушку по плечу – так, что Алевтина привычно чуть присела. От его грубоватой заботы и тоски, читавшейся во взгляде, хотелось подхватить тоненький нянькин скулеж. Ну или просто и безыскусно разреветься. И, может, даже броситься дядьке на шею, размазывая слезы по лицу и умоляя защитить, охоронить.

Так умоляя, как совсем не подобает царевне.

Но под локти ее все еще придерживали стражники – не дернуться, а из узкого окна во втором этаже терема презрительно и холодно наблюдала, кривя губы, Наина. Красивая, надменная, гордая. Настоящая царица. Та, что намеревалась занять ее место. И доставлять ей лишнее удовольствие Алька не собиралась.

Горничные и сенные девки тихонько всхлипывали, утирая глаза передниками и подолами, дворовые мужики отворачивались. А вот из бояр никто проводить не вышел – боятся.

Елисей стоял чуть в стороне от ревущей и причитающей челяди, смотрел отчаянно и безнадежно, закусив чуть полные, красиво обрисованные губы. Поймав ее взгляд, шепнул едва слышно:

– Жди. Я приду. Найду тебя.

Не кивнула – только опустила ресницы. Ни к чему давать Наине лишний повод быть настороже.

И все же та заметила что-то. Приподняла брови понимающе и насмешливо.

Бросив последний взгляд в узкое окно, Алевтина вскинула голову, распрямила плечи. Она – царевна и законная наследница престола своих предков. Никто не поведет ее силой. Резким движением стряхнула руки стражей и ровным шагом, с прямой спиной сама прошла к карете – черной карете с зарешеченными окнами.

***

Дорога шла через лес уже не первый час, и за зарешеченными оконцами давно стемнело. Ехали шагом – спешка была ни к чему, добраться планировали только к утру. Узкий серпик месяца едва светил, и в черной коробке кареты мгла стояла кромешная. Немолодая служанка дремала на второй лавке, посвистывая во сне. Аля мысленно хмыкнула: хорошо хоть, стражу с ними сажать не стали.

А еще хорошо, что Наина не опустилась до того, чтобы обыскать ее. Узкий нож Алька стянула с кухни и припрятала в сапоге загодя. Всегда приятно ведь, когда враги тебя недооценивают.

Наина – ведьма, хоть и недоучка. И, как всякая ведьма, она слишком полагается на свое ведовство. Всякий, кто чарам не обучен, мнится ей вовсе беспомощным, беззащитным. И многого, ох многого, она об Альке не знает.

Действовать приходилось медленно, осторожно, замирая всякий раз, как карета подскакивала на очередной кочке, чтобы ни в коем случае не звякнуть о металл металлом. Замок-то здесь вовсе простенький, только подцепить задвижку да потянуть… получилось!

Аля осторожно придержала дверь – нельзя сразу распахивать, заметят! – и выглянула наружу. Возницу отсюда было не видно, а вот стража на облучке и вовсе, кажется, задремала. Тем лучше! Зато позади кареты следовал целый конный отряд – и уж там-то никто не спал. Ехать им на узкой дороге приходилось колонной по двое.

Царевна медленно, замирая и осторожничая, попробовала, как ходит дверь. Хорошо! Петли смазаны, стоит отпустить – бесшумно захлопывается сама. Главное – выскользнуть незаметно. Попытка будет только одна. Пусть все звезды сойдутся!

Дорога чуть вильнула, и ветки кустов у обочины заскребли по дверце кареты. Месяц как раз в этот миг скрылся за облаком. Ну – похоже, лучшего момента и не будет. Пора!

Глубоко вдохнув, царевна приоткрыла дверцу, преодолевая сопротивление веток – совсем слегка, только чтобы проскользнуть, благо ей не так и много места-то надо – и выпрыгнула из кареты в просвет между кустами, тотчас откатываясь под прикрытие ветвей. Дверца за ней захлопнулась.

Сердце заполошно стучало, бухая в ушах так, что казалось, сейчас найдут ее только по этому громовому стуку. Она осторожно приподняла голову, всматриваясь сквозь кусты в дорогу, туда, где были слышны голоса негромко переговаривающихся солдат – ее стражи.

– …Показалось?

– Зверь пробежал, верно.

– Добро…

Алька замерла в кустах, не шевелясь и стараясь не дышать вовсе, хотя бок, ушибленный при падении, отчаянно болел, да и царапины от веток на лице и руках саднили.

Ничего, потом можно будет сколько угодно себя жалеть – позже, когда опасность минует и можно будет не ждать в любую минуту погони. Нескоро, наверное. Ну да с лошади, бывало, больнее падала, а дядька Семен говорил – охота пуще неволи, никто не заставлял тебя, желала учиться – так и не ной, царевна. Она и не ныла.

Жаль, сейчас лошадь взять негде, и неизвестно, сколько придется брести по лесу пешком.

Ничего. Сдюжит. Куда ей деваться? Жить-то хочется. И не только жить, но и свое себе вернуть. Прятаться всю жизнь Алька не собиралась.

Выждав, пока не только из виду отряд скроется, но и топот копыт затихнет, Алевтина приподнялась сначала на корточки, а затем, болезненно охая и придерживаясь за ствол ближайшего дерева, и встала на ноги. Надо было куда-то двигаться. Рано или поздно ее пропажу обнаружат – и будут, конечно, искать. Двигаться обратно по дороге нельзя – заметят сразу, а конные догонят быстро. Значит, надо уходить вглубь леса. А там видно будет. Может, встретится какое-то село – авось, уж не откажут добрые люди царевне-то своей в приюте.

…Идти пришлось всю ночь. Алька всегда считала себя сильной и выносливой – сколько в детстве с мальчишками дворовыми бегала! Ох и ругался батюшка тогда… а уж как Наина кривилась!

А после занятий верховой ездой первое время место, откуда ноги растут, так болело, что ни сесть, ни встать, да и ходить раскорякой. Наутро, казалось, и вовсе из постели не подняться. А потом ничего, попривыкла. Бывало, без малого по два часа в седле проводила и даже рысью лошадь пускала. Небось, Наинка бы и получаса не вытерпела. Что там – секунды бы на лошади не удержалась! Да и из боярских дочек – уж точно никто.

Хотя, послы сказывали, в заграницах благородные девицы сызмальства верховой езде обучены были. Собственно, только благодаря этому и удалось когда-то батюшку уговорить, чтоб ей учиться позволил. А то все говорил – неприлично, мол.

Правда, потом оказалось, что заграничные барышни как-то по-хитрому в седле сидят, да и седло у них особое – дамское. Приличное, значит. Только когда это выяснилось, было уже поздно – Алька выучилась ездить, как заправский солдат, а чтоб исподним не светить, под сарафан нарочно мужские портки поддевала. Все уж и привыкли, что царская дочка то ли за заграничными модами следит, то ли просто с придурью.

…Только вот теперь оказалось, что для ходьбы долгой тоже особая привычка нужна, навроде как на лошади чтобы сидеть. Казалось бы – что за премудрость, иди себе и иди, знай переставляй ноги. Поначалу думала и вовсе бежать, только в темноте да по буеракам неспродручно оказалось.

А после выяснилось, что и от ходьбы можно очень даже устать. Особенно с непривычки, да по лесу, где то нога соскальзывает, то кочка некстати подворачивается, то ветки по лицу хлещут да за одежду цепляются. И сапожки ее – любимые, удобные мягкие сапожки со звонкими каблучками – вовсе для звериных троп не приспособлены.

А еще все время чудились в темноте звуки. Где-то в вышине начинали вдруг зловеще поскрипывать ветки, ухала сова, вдали и вовсе чудился порой волчий вой. Или мимо пробегал зверь – неведомо какой, а только, заслышав хруст веток, Алька каждый раз вздрагивала, шарахалась, а то и срывалась в панический бег – ненадолго, дыхания не хватало, ноги переставали уже держать. Несколько раз она даже падала, но упрямо поднималась и продолжала свой путь – неизвестно куда.

«Рано или поздно лес все равно закончится, – уговаривала она себя. – На карте там было того леса три локтя в ширину! И вообще, я сильная. Я еще не то могу. И никакие волки меня не сожрут, вот! Это просто было бы слишком глупо – удрать от стражи и попасться волкам. У меня, в конце концов, ножик есть! И еще я по деревьям лазать могу. А волки не могут. Наверное. Ой, а пить-то как хочется…»

На самом деле в то, что на нее могут напасть звери, царевна не очень-то верила. То есть знала, конечно, что звери в лесу есть, и пугалась при каждом шорохе, как полагается, но все-таки в глубине души считала, что с ней такого случиться никак не может. Ну да, слыхала, что крестьянина, бывает, медведь задерет, или там кабан. Иногда и на охоте кого подранят. Ну так а сколько их, крестьян да охотников! Их и по именам-то, поди, никто не знает. Но ее, единственную настоящую царевну в стране? Быть того не может! Хотя Наина-то, поди, только того и ждет…

И ей в самом деле везло. Хотя изрядно хромающая уже и ободранная царевна сейчас вовсе бы так не сказала.

«А потом обо мне будут слагать сказки… – Алевтина даже попробовала гордо расправить плечи, но пыхтеть не перестала. – Как из зависти отправила злобная ведьма прекрасную царевну на погибель, и как пожалели ее охранники… пусть будет пожалели. И отпустили. И как шла прекрасная царевна всю ноченьку через темный лес, все ножки сбила, платье оборвала, страху натерпелась, от погибели верной спасаясь. Потом обязательно должно быть что-нибудь такое… героическое! Какой-нибудь подвиг. Например, на меня чудище нападет, а тут откуда ни возьмись кааак выскочит Елисей! И скажет чудищу… что-нибудь тоже такое… героическое скажет».

Воображение у царевны было богатое, так что и чудище ростом с дом, и героического Елисея она представила вполне ярко. Правда, никак не получалось вообразить все так, чтобы Елисей героическую речь сказать успел, а чудище ему голову откусить, наоборот, не успело. И как это у сказителей выходит? Может, при виде героев все злодеи и чудища со страху цепенеют? По крайней мере, с их стороны это было бы вежливо.

Каблук, угодивший в какую-то ямку, отчетливо хрустнул, и царевна совсем уж невоспитанно чертыхнулась.

…Таких испытаний наверняка ни одной царевне еще на долю не выпадало! Знал бы батюшка, на что ее обрекает, когда указ свой подписывал! А все Наинка, ведьма проклятая, батюшку околдовавшая! Алевтина даже всхлипнула от жалости к себе.

…А ведь в лесу, бывает, не только звери водятся. А если не зверь лютый, а разбойник лихой попадется?

Разбойники в воображении Альки отчего-то выходили сплошь благородными и с елисеевыми голубыми глазами. И главное, они обязательно в конце концов брали хромающую красну девицу на руки и несли куда-нибудь, где кормят, поят и можно поспать.

Потом, конечно, они захватывали царевну в полон и требовали выкупа, планируя потратить его исключительно на помощь сиротам и бедным вдовам.

«Ха-ха, – мысленно скривилась Алька, – а Наинка за меня так и заплатила выкуп… щазззз! Придется самой с разбойниками договариваться… без выкупов! Но ничего, вот я им пообещаю после воцарения всеобщую справедливость и вот эту… как ее… амнистию, во! А может, даже вовсе – возглавлю разбойничий отряд и с ним подниму восстание…»

Когда между деревьями будто бы начало светлеть, у Альки уже не было сил ни вздрагивать, ни пугаться, ни срываться в бег, ни даже воображать будущие былины о себе. Она много раз в пути останавливалась, но садиться или тем более ложиться и засыпать было все же слишком страшно. Была мысль попробовать забраться на дерево и прикорнуть на ветке – все безопаснее! – но царевна не без оснований подозревала, что сверзится с этой ветки, как только закроет глаза. К утру она едва переставляла ноги, из чистого упрямства – благо этого добра у нее было немеряно – уговаривая себя на каждый новый шаг. А лесу все не было ни конца, ни края.

В то, что деревья становятся реже, она поверила не сразу. Увы, это оказался не конец леса – всего лишь поляна посреди чащи. Но на поляне ее ждало настоящее чудо – дом. Большой, в два этажа, со множеством мелких построек вокруг, явно обитаемый сруб. Место, где наверняка можно переночевать – а то и поесть! И главное – колодец во дворе! Значит, стоит только попросить добрых людей, живущих здесь, и можно будет наконец напиться!

Пожалуй, к этому дому Алька выскочила бы бегом и с радостным визгом, совсем ее положению не подобающим. Помешали ей вовсе не хорошие манеры – всего лишь смертельная усталость, сломанный каблук, да еще пересохшее, схваченное спазмом горло, из которого удалось бы выдавить разве что хрип.

Стучать она и не подумала – нет в Тридевятом царстве того дома, куда законной его наследнице ход закрыт! Дверь оказалась не заперта, достаточно лишь потянуть на себя. Алька и потянула. И тут же с шумом втянула воздух носом и сглотнула набежавшую вдруг вязкую слюну: в доме пахло свежевыпеченным хлебом.

– Есть… – выходило сипло, пришлось прокашляться, – есть кто дома?

Никто не отозвался, и царевна бесстрашно миновала сени и вошла в переднюю.

Посреди комнаты стоял большой накрытый стол со множеством расставленных пустых тарелок и кружек. А посреди стола царил котел, накрытый крышкой. Рядом примостились блюда с хлебом – кажется, теплым еще! – и кувшин. С квасом, как убедилась тут же царевна, едва не расплескав его от нетерпения.

Кое-как совладав с трясущимися руками, она плеснула себе кваса в первую попавшуюся кружку и быстро, жадно выпила до дна, проливая на себя и на стол. После облегченно выдохнула и не села – упала на лавку, схватила ломоть хлеба и принялась уписывать его, рассыпая вокруг крошки и снова прихлебывая квас. Хлеб был слегка пригорелым у корки, но сейчас это было совершенно неважно. Оказывается, длительные ночные прогулки пробуждают просто зверский аппетит!

Уже чуть осоловелыми глазами Алька наконец огляделась вокруг. Передняя была просторная, светлая, с широкими окнами. У одной из стен располагалась печь, у другой деревянная лестница с резными перилами уходила наверх, в жилье. Под лестницей примостилась узкая кровать.

Впрочем, обстановка все еще занимала Алевтину куда меньше, чем еда на столе. Царевна как раз примерилась к котлу – наверняка в нем найдется что-нибудь повкуснее горелой хлебной корки! – когда, как гром среди ясного неба, послышался скрип двери. В сенях затопотали, загомонили – сплошь мужскими голосами почему-то.

И… уж не оружие ли это звякает?

…А пустых тарелок на столе – ровно семь.

И только теперь вдруг пришла в Алькину голову нежданная мысль – а добрые ли люди здесь живут-то? И отчего это живут они в глухой лесной чащобе?..

Сердце ухнуло разом куда-то в пятки. Бросив на тарелку недогрызенную хлебную корку, царевна заметалась по комнате. На секунду даже плюхнулась на кровать под лестницей – мелькнуло детское желание спрятаться под одеялом – но тут же вскочила и юркнула в закут за печью. Авось здесь не сразу увидят – а она пока поймет, кто тут живет и не пора ли снова ножик из сапога вынимать.

Что она будет делать с ножиком, если хозяева и впрямь окажутся лихими разбойниками, Алька не особенно представляла, но мысль о его наличии чуточку грела. Все же она не какая-нибудь там беспомощная девица. Она – вооруженная царевна!

***

С рассветом черная карета с зарешеченными окнами миновала высокие кованые ворота с витыми прутьями и проехала по аллее мимо фонтана к самому большому зданию среди множества похожих. По раннему часу людей кругом почти не было, хотя нет-нет да мелькали мимо юноши и девушки в одинаковых черных одеждах и с одинаково же замученными изможденными лицами, не обращавшие на карету ровным счетом никакого внимания.

Зато уж у главного здания, ничуть не походившего на высокие терема Тридевятого – белокаменного, с колоннами! – карету ждали: целая делегация немолодых людей с самыми суровыми лицами выстроилась на ступеньках. Пока возница обходил карету, отпирал и распахивал дверцу, самый пожилой и седовласый из них успел поспешно, но с достоинством спуститься и даже начать торжественную речь:

– Добро пожаловать, ваше царское высочество…

Возница тем временем, выждав пару секунд, заглянул в карету и едва не столкнулся лбами с заспанной пожилой служанкой, недоуменно хлопавшей глазами. Одинаково дикими взглядами они посмотрели: он – в карету, а она – наружу, и оторопело отпрянули в разные стороны.

– …На факультет управления государством… – старичок в мантии, наконец заподозрив, что что-то пошло не так, замолчал, заглянул в карету лично, отступил на шаг и по-птичьи покрутил головой.

– Я не понял, – негромко обратился он после паузы уже к вознице, недоуменно и беспомощно приподняв редкие седые брови, – а где абитуриентка?

Загрузка...