Буревестники

Сухая трава, заросли дрока, одинаковые холмы, известняк, местами выходящий на поверхность, одинокое небо, широко раскинувшееся над головой — вот и вся земля, что была вокруг. Джерик ехал по ней, то оглядываясь назад, то посматривая на горы — Джерик из замка Палтен, что в Долинах. Но Палтендейл пал: ализонские Гончие отпраздновали там победу, как, впрочем, и везде. Война шла повсюду. Управляемые колдерами Гончие переплыли море и атаковали Долины. Сами же колдеры окружили Эсткарп. Эсткарп не давал о себе знать, и в Долинах не знали о сложившейся там обстановке. Не было никакой уверенности в благоденствии человечества. Неизвестно было даже, удастся ли ему пережить эти годы. Так, во всяком случае, казалось Джерику. Он, однако, слышал, что юг пока держался. Там жили родственники по материнской линии, и если верить слухам, они были в окружении. В высоких горах он отпустил свою старую лошадь, забрал все имущество — а это было его военное снаряжение да гнедая лошадь, которую отдал ему его лорд — и отправился налегке в сторону моря. Тамошнее захолустье да редкие поселения не слишком привлекали захватчиков, и по этому чрезвычайно узкому коридору он надеялся пройти между вражескими отрядами по пути на юг. Шансов осуществить задуманное было крайне мало, но шанс выжить там, где он в это время находился, равнялся нулю. Итак, он тронулся в путь из срединной части Долин. Там, вдали, он видел белые крылья чаек. Они предвещали ему перемену места, ему и его коню. Они оба были тем немногим, что осталось от дома.

Санел — это имя дали лошади на конном заводе. Этот гнедой жеребец был самым крупным среди лошадей, выращенных в крепости Палтен. Санел, боевой конь, служил своему хозяину до самой его смерти. На войну забрали абсолютно всех лошадей, даже тех, что принадлежали семье лорда. Но теперь Фортал, лорд замка Палтен, был мертв… он погиб не в сражении, а спокойно, в горах. Он был уже стар и болен, и раны его гноились.

— Возьми Санела, — сказал Фортал. — Поезжай.

— Куда, милорд? — спросил Джерик на последнем их привале.

— Поезжай, — прошептал во второй раз Фортал.

И это было все. Последний глоток воздуха, и тело его тотчас уменьшилось и стало очень спокойным. Спокойный этот сон Джерику приходилось видеть много раз за годы сражений и отступлений, атак и новых отступлений. Палтендейл обратился в пепел, а их маленький отряд все уменьшался и уменьшался, пока наконец от него не остались Фортал, да молодой Нет, да двое близнецов, да он сам. Потом стрела угодила Нету прямо в легкие, умерли близнецы — один в сражении при Пети, другой — при Грейволде. В том сражении и Фортал получил свои последние ранения.

— Поезжай, — повторил Фортал.

А это означало: все кончено. Палтендейл пал. Война Фортала закончена. Все прошло.

Что делать человеку в подобных обстоятельствах? Искать своих родных? У него оставались немногочисленные родные с материнской стороны. Джерик их никогда не видел. Но ведь это были люди, в рушившемся мире, где человек мог надеяться лишь на тепло домашнего очага да на звук человеческого голоса, пока мир не рухнул окончательно. Ему было тридцать восемь. Было неизвестно, есть ли за ним погоня, кроме колдеров.

— Мне жаль тебя, — сказал ему его лорд, пока сознание его еще не угасло. — Ох, именно тебя мне жаль больше всего.

Тогда он его не понял. Одиночества не ощущал, пока Фортал не умер. Теперь же ветер, дувший с гор, шелестел сухой травой да листьями дрока. Со своим гнедым конем он обращался бережно. Разговаривал с ним и благодарил богов за то, что рядом есть живое существо, к которому можно притронуться и дружески поговорить. Он продвигался вперед с такой скоростью, какая была возможна. В основном ехал ночью, а если обстоятельства тому способствовали, то и днем. Ориентиром ему служили и чайки, прилетавшие вглубь Долин, когда ожидался шторм.

— И вы тоже? — бормотал он, обращаясь к птицам, белые крылья которых четко выделялись на фоне туч. — Теперь и мы тянемся к морю, — говорил он негромко. Слышал его только Санел.

Гнедой конь вдруг стал прядать ушами и трясти головой. Потом коротко заржал. Джерику стало ясно, что такое поведение коня не имеет ничего общего с чайками. Мускулы лошади напряглись, и уши прижались к голове. Сердце Джерика сначала приостановилось, а потом сильно забилось. Он похлопал Санела по шее, чтобы успокоить.

— Где? — прошептал он, слегка натянув поводья и едва-едва притронувшись к коню. Санел, к тому времени уже замедливший ход, стал двигаться еще медленнее, уши его клонились то в одну, то в другую сторону, он поднимал и поворачивал голову, чтобы определить направление ветра. Затем так же коротко и озабоченно заржал во второй раз, каждый мускул в нем был напряжен до предела. Джерик, почувствовав это, выдернул шлем, что был закреплен на плече ремнем, и схватил щит, висевший на боку коня. Все это он проделал на ходу, не медля ни минуты.

Порывистый ветер с гор дул теперь ему в спину. Стоял облачный хмурый день. Низкие кусты дрока и отложения известняка не могли служить настоящим укрытием. «Ошибка», — шептал ему внутренний голос. Теперь он ясно понимал, что вместо того чтобы следить за чайками, ему нужно было обращать больше внимания на облака, и на ветер, который пробегал по траве. Его охватили страх и злость на самого себя: «Дурак». Сколько людей погибло из-за минутной небрежности. Он по глупости обращал внимание лишь на верховой ветер и не заметил тот, что порывисто обдул ему щеку, а затем прошелся по спине.

«Дурак, дурак, трижды дурак», — он направил Санела в сторону и горестно посмотрел на четкий след, тянувшийся за ним по земле. Правда, держись он ближе к горам, было бы еще хуже: там его след заметили бы с первого взгляда. К тому же полный дневной свет, отсутствие укрытия да предательский ветер, переносящий запахи в любом направлении… Рядом кто-то был.

Он укрылся за известняковой скалой и дожидался либо устойчивого ветра, либо начала бури. Гончие, возможно, были небрежны. Они рассчитывали на террор, грубую силу и колдеровское оружие. Преимуществом жителей Долин было знание земли, на которой они родились. Это некоторым образом уравнивало шансы.

Джерик ждал. Первые брызги холодного дождя упали на траву и в пыль, которая, взметнувшись, яркими оспинами облепила его доспехи. «Этот дождь, — думал он, — прогонит Гончих в укрытие, если они уже не спрятались в лагере». Богам известно: в пути его застало немало бурь. Он знает, что после дождя врагам вряд ли удастся почуять его запах или отыскать след в траве. Штормовой ветер, который чуть не выдал его поначалу, разразившись дождем, дал ему шанс спастись. Хорошо бы дождь не кончился дотемна, а судя по грозовым облакам, это так и будет.

Да, так и будет…

Но тут Санел коротко заржал и тряхнул головой. Джерик поднялся на ноги, чтобы успокоить лошадь и увидеть, в чем дело.

Патруль Гончих, там, на дороге! Джерик похлопал Санела по щеке и потянул вниз за уздечку, потянул сильно, нажимая одновременно коленом на передние ноги лошади: «Вниз, вниз, приятель». Дело в том, что остававшиеся в живых немногочисленные ратники Палтендейла выучились новому способу ведения боя, а их лошади выучились тактике, исключавшей неожиданное нападение на противника, когда воины рубились в рукопашной схватке. Санел всхрапнул и распластался по земле. Джерик сделал то же самое. Они находились под ненадежным прикрытием редких кустов дрока. В отчаянии он держал Санела за шею, их обоих обстреливали тяжелые дождевые капли.

— Тихо, — шепнул он лошади. Хотя конь и был осторожен, голова его может приподняться при шуме, и он выдаст себя. То, чего он просил, было неестественно, и он повторил еще раз, — тихо, тихо, мой мальчик. — Он держал его изо всех сил, похлопывая Санела по морде, ибо всадники были совсем рядом. Джерик слышал, как они шли по его следу.

«Господи, хоть бы они не разбили здесь палатки». Ведь дождь хлестал все сильнее, и поблизости не было лучшего места для ночлега, чем эта седловина в горах, рядом с известняковой скалой.

Теперь он их увидел… четверо Гончих, едущих под дождем на темно-гнедых лошадях…..

Да нет, трое. Тот, что посередине, не мужчина. При нем не было вооружения, и на лошади не было плюмажа. Всадница была стройна, одета в желтое с белым одеяние, руки связаны, юбки подняты, так как она ехала в мужском седле. Голова ее была опущена, и поэтому лица он не видел, но выглядела она совсем ребенком, малюткой, среди высоченных темных вооруженных мужчин. Джерик, глянув на них сквозь кусты, задрожал, Санел заворочался под его рукой.

— О боги, — прошептал он, уткнувшись в шею Санелу. — О боги.

Значит так: их трое. И вооружены отменно.

«Трус, — шепнул ему внутренний голос, когда он лежал, плотно прижавшись к земле. Он ощутил, что самолюбие его уязвлено. — Черт их подери», — выругался он мысленно, сжимая одной рукой меч, а другой нажимая на тело коня, чтобы он не поднял голову. Он отыскал свой щит и продел руку в ремни. В эту проклятую погоду луком ему не воспользоваться: ведь дует сильный ветер, к тому же среди Гончих пленная, да он к тому же не отличается меткостью в стрельбе.

Он набросил поводья на шею Санела, сунул одну ногу в стремя, схватился за седло и шепотом дал сигнал лошади. Санел поднялся под ним на ноги, дернул головой, натянув поводья, и обрушился вниз по склону на вражеский отряд.

— Ййааааааааиииииииии! — завопил он, словно за ним шел весь Палтендейл, словно тысяча демонов одновременно атаковала Гончих. Он скакал не специально на какого-то человека, он насквозь прорывал их защиту и, оттолкнув человека, державшего пленницу, завопил: «Скачи отсюда!», а сам завертелся, прикрываясь щитом. Он услышал, что второй всадник за его спиной, и увидел, как приближается к нему третий.

И тут он заметил остальной патруль… это были пешие солдаты, шедшие по дороге.

Он яростно взмахнул мечом, ударил левой пяткой в ребра Санелу и развернулся, громко лязгнув щитом о щит. Лучники. Человек двадцать. Девушка к тому моменту отъехала в сторону, выбралась из самого пекла. Лошадь нервно, боком, уносила ее подальше от опасности. Волчий щит — знакомая банда, старый враг!

— Палтендейл! — завопил он, чтобы враги знали, кого им потом благодарить, и нанес удар, в который вложил всю свою силу, после чего ткнул обеими пятками лошадь и отскочил от третьего всадника.

— Девушка! — заорал он, подлетев к всаднице, и ударил плоской стороной меча по крестцу ее лошади, скакавшей в сторону гор. Обе лошади столкнулись, и это было то, что требовалось. Он слегка придержал Санела, вложил меч в ножны и попытался ухватить поводья, свободно свисавшие с лошади пленницы, при этом перегнулся с седла. Над головами их свистели стрелы. Звук этот в те времена не мог забыть ни один житель Долин.

Лошадь девушки споткнулась, зашаталась: из ее бока торчала стрела. Джерик натянул поводья, схватил девушку за одежду и волосы и потянул со всей силы. Девушка слетела с седла, и он боялся, что уронит ее, не сможет выдержать вес, управляясь одной рукой.

Он откинулся на другую сторону и в почти разрывающем мышцы усилии перекинул ее тело поперек своего седла, под прикрытие щита. Она была для него просто весом, сорокакилограммовым ворохом юбок и распущенных волос. Взглянуть на нее было некогда. На его пути выстраивалась стена пехотинцев, а лучники бежали, чтобы отрезать ему дорогу в горы. Там он может укрыться, если не свернет, а они хотели повернуть его, что было бы для него губительно. Следовательно, он мчался вперед, не сворачивая, прикрывая щитом и себя, и девушку. Меч он вынул во второй раз.

— Вперед! — заорал он Санелу и, ударив коня пятками, постарался вырваться из вражеской толпы, пытавшейся перегородить ему дорогу. Пехотинцы попятились; он достал одного из них мечом, ответный удар пришелся по щиту. Санел сбил с ног солдата и выскочил из окружения.

Они мчались, мчались под усиливавшимся дождем, заливавшим лицо и глаза и смывавшим кровь, низвергавшуюся потоком с его руки и меча.

Девушка ворочалась и стонала, а значит, была жива. У него же болело в боку. Эту боль он ощутил только сейчас. Время от времени накатывали приступы головокружения, которые не имели ничего общего с бешеным стуком сердца и дрожью в ногах, следствием яростной борьбы. Он был ранен и боялся посмотреть, насколько серьезно. Когда же почувствовал, что Санел замедлил ход и перешел на рысь, а потом и захромал, то понял, что состояние лошади было намного серьезнее, чем рана в его боку.

Он еще немного проехал вперед. Думал, что Санелу удастся добраться до почти непроходимой территории. Раскаты грома и проливной дождь тоже были на руку. Дождь, как плотный занавес, отделял его от врага, который, как он хотел верить, считал, что не найдется такого сумасшедшего жителя Долин, который вздумал бы в одиночку атаковать патруль. Они знали, что у жителей Долин имелась привычка небольшими силами атаковать патруль и заманивать его в ловушку. Они приучили Гончих с подозрением относиться к подаркам от богов и людей Долин, прикидывавшихся дураками.

Таким образом, подозрение Гончих защищало человека, бывшего непроходимым дураком. Так, силы Долин спасли блудного сына и девочку-сиротку.

— У тебя все в порядке? — спросил он девочку, разрезав связывавшие ее веревки и сунув меч в ножны. Он помог ей сесть, стараясь не поцарапать нежную кожу своими пряжками, отвел светлые волосы от бледного испуганного лица.

— Житель Долин, — пробормотала она, стуча зубами. — Житель Долин.

— Джерик, — сказал он, — из Палтендейла.

Ей было лет двенадцать. Во всяком случае, не больше тринадцати. На нее находили приступы дрожи, сменявшиеся слабостью. — Ты не ранена? Они не ранили тебя?

Она опять сильно задрожала и закрыла глаза.

— Дурак, — упрекнул он себя, и крепко прижал ее к себе, прислонившись щекой к ее виску. Дождь лупил по ним; голова его кружилась от потери крови и страха за сложившееся положение.

— Никто тебя больше не обидит, — пообещал он. — Клянусь госпожой и лордом — тебя никто не обидит.

Она приникла к нему, как потерянный ребенок, каким она, в сущности, и была. А он остановил лошадь, соскочил вниз и, усадив девочку в седле, пошел осмотреть коня.

Рана под ребрами натянулась, словно его полоснули ножом. Он, потеряв равновесие, привалился к боку Санела с ощущением дурноты.

— Да, мой мальчик, — пробормотал он, похлопывая огромное теплое плечо, — ну и попал же я в переделку.

Гнедой конь повесил голову и переступил с ноги на ногу. Не сходя с места, Джерик увидел рваную рану, тянувшуюся вдоль бока и спускавшуюся на брюхо — красное полотнище на мокрой коричневой шкуре.

— Да еще в какую переделку, — подтвердил Джерик, поглаживая по плечу боевого коня, и почувствовал комок в горле. Он посмотрел на девочку и, взяв в панике поводья, повел лошадь.

Тихо, очень тихо… лишь неверный топот копыт гнедого коня да шепот ветра в траве, подсушенной солнцем. «День ясный, безоблачный, и если поблизости от этой ложбины, проложенной горной речкой, есть Гончие, — думал Джерик, — то в такой тишине они станут легкой добычей для врагов». У тела, однако, были свои законы: он умирал, и гнедой конь тоже умирал, вот такое совпадение. Если бы еще девочка не была больна… но у нее был жар и бред. Ему пришлось привязать ее к седлу, но это вызвало у нее ночные кошмары: ей казалось, что она находится в плену у Гончих.

«Поезжай», — сказал ему Фортал. И что же теперь? Раненый мужчина, раненая лошадь и бедный беспризорный ребенок. Он оставит его без защиты в этом вражеском мире.

Он похоронил Фортала. Это было последнее, что он мог для него сделать. Он притащил на место его упокоения самые тяжелые камни, чтобы уберечь его от хищников, и даже от Гончих. Он натрудил себе руки и разодрал их в кровь, пока устраивал пирамиду из камней, зато она будет стоять прочно. Никто из глупого любопытства не потревожит сон Фортала.

Закончив работу, он долго сидел в темноте. Что дальше? «Куда, милорд?» Ответа не было. Сразиться с Гончими? Взять Санела, пойти напролом и погибнуть?

Так ответил бы юнец. Он и сам мог ответить так в юности, когда был преисполнен надежд. Но за свою жизнь он в избытке насмотрелся на такое самоуничтожение и по большей части считал его глупым. Ни одна такая гибель не остановила Гончих и не спасла никого, и это в то время, когда Форталу отчаянно нужна была помощь.

Нет, Фортал не уважал героев. «Поезжай. Сам выбирай свой путь. Живи». Чего еще хозяин Палтендейла мог хотеть от него, последнего оставшегося в живых человека из своего отряда? Фортал хотел, чтобы хоть кто-нибудь выжил, вот и все. Он хотел, чтобы здравствовал его любимый Санел и хотел, чтобы хоть один человек из Палтендэйла сумел выбраться из окружения. Не большой человек, не герой, просто последний его солдат, тот — который, он знал — похоронит его.

И каков же итог? Горная речка, тишина, нетвердая походка раненого коня, и его собственная кровь, темным пятном расплывающаяся на его кожаных доспехах — от ребер и до колена. Когда он спотыкался, рана раскрывалась, и яркая кровь, пропитывая повязку, вытекала наружу. В такие минуты горы и небо начинали качаться и плыть перед его глазами, скалы заволакивались пеленой.

Он шел и время от времени закрывал глаза, целиком уйдя в свою боль. Поднимал голову, когда оступался, или когда оступался Санел. В последнем случае сердце его сжималось от страха. Он смазал рану целебной мазью и заклеил ее, когда дождь прекратился.

— Тихонько, тихонько, — шептал он, когда конь спотыкался в очередной раз. Он гладил Санела по шее. Нужно остановиться, думал он, нужно дать лошади отдохнуть. Но враги — Гончие — они оправятся, вышлют вперед разведчиков, раз дождя больше нет. Нет, отдыхать было не время. Голова его кружилась, он не мог нести девочку, да тут еще и боль… Все же конь, если они его слишком замучат…

— Стой, — сказал он и, опустив поводья, остановил Санела плечом, похлопал по опущенной шее. — Тпру, мой мальчик, отдохни пока.

Санел переступил с ноги на ногу и пошел, раздраженно оттолкнув его в сторону. Он сделал несколько шагов. «Там, видимо, более ровный участок», — подумал Джерик. И тут он увидел, что задние ноги коня подламываются.

— О господи, — пробормотал он и рванулся за Санелом, чтобы остановить его, но конь дернул головой, сделал, пошатываясь, шаг и еще три, прежде чем его правая нога не вильнула и не согнулась. Привязанная к лошади девочка изо всех сил старалась удержаться в седле. Джерик пополз за ней, когда конь упал и задергал ногами. Он вытащил нож и обрезал веревки, которыми она была привязана к седлу. Он попытался оттащить ее от лошади, старавшейся встать на ноги. Неожиданно хлынуло много крови, лошадь заржала от боли. От упавшего ребенка он кинулся к бившейся на земле лошади. Он обхватил Санела за шею, чтобы он не раскрыл еще больше свою рану. Лошадь затихла, и Джерик, который не плакал, когда хоронил товарищей и своего лорда, прижался к плечу Санела, гладил его шею и чувствовал, что сердце его разорвалось, как и сердце коня, и не только из-за него, но из-за всего остального, из-за выбора, который он сделал. Ведь из-за этого погибло последнее существо, которое он любил.

«О господи, — думал он мрачно, — ведь дальше уже некуда».

Потом он подумал, что сдаются только дураки, что ему, возможно, удастся как-нибудь зафиксировать повязку на ране, может ему удастся спасти лошадь, и если Гончие их не найдут…

Но Санел опять стал биться, поднимать голову и бессмысленно стучать челюстью по камням. Джерик выругался, крепко ухватил его за шею и сжал зубы от боли, которую причиняло ему сопротивление коня. Он старался утихомирить его, разговаривал с ним, поглаживал в спокойные минуты, и когда наконец понял, что сомнений нет — Санел умирает, он сделал ему единственное благодеяние, какое мог оказать в эту минуту.

Он сидел, залитый кровью, и когда поднял запачканное лицо, то встретил глаза девочки, с ужасом смотревшей на него.

— У меня не было выбора, — сказал он и убрал нож. — У меня не было выбора.

Она издала полу задушенный звук, покачала головой и попятилась.

— Подойди, — сказал он и, потянувшись к ней, опять выругался, так как боль в боку опять пронзила его. — О господи! Ну подойди же!

Он встал на колени, потом на четвереньки и попытался схватить ее, но она вскочила и ударила его. Он все же схватил ее, прижал к себе и не отпускал, пока боль не утихла и он мог вздохнуть. Потом он потрепал ее по щеке окровавленной рукой.

— Послушай, — сказал он быстро, стараясь убедить ее, — они идут, понимаешь? Они близко, тебе придется теперь идти пешком. Я не могу тебя нести.

Она задохнулась и вцепилась в рукава его кожаной куртки. Слезы текли по ее лицу градом. Он держал ее за руку, боясь, что от испуга она может убежать, но она повернулась и послушно пошла по каменистой тропе, примеряясь к его шагу.

Отойдя на значительное расстояние от того места, где оставил коня, он вымыл руки и лицо в маленьком ручейке, вымыл подол ее верхней юбки, а потом умыл ей лицо, пригладил мокрыми руками ей волосы и постарался холодными руками остудить ее горячий лоб. У него снова открылось кровотечение. Когда он осмотрел рану и увидел, что повязка насквозь промокла, его опять охватил страх.

Он ей об этом ничего не сказал. Не сказал и о том, что когда оглянулся назад, на тропу, по которой они шли, то увидел кружившихся над ней черных птиц. Было совершенно ясно, что ализонским Гончим ничего не стоило выйти на их след.

— Пойдем, — молвил он, встал и широко расставил ноги, чтобы удержать равновесие. Он протянул ей руку и удивился тому, что она взяла ее и оперлась, чтобы встать на ноги. Руки его она больше не выпускала. Шаги их то сближались, то расходились. Они шли, как два пьяных солдата: — он — в боевом вооружении, она — в рваном платье, бормоча что-то в бреду, временами вырываясь вперед. Шла в туфельках, превратившихся в сплошные обноски.

«Дурак», — думал он, пока они долго шли по низменности. Он взял с собой меч, и щит болтался у него за спиной, а остальное вооружение и флягу он в горячке оставил рядом с Санелом. Он шел по вражеской территории с больным ребенком, а при нем не было ни фляги, ни еды, ни части вооружения, но он, правда, и не смог бы унести такой вес. Меч болтался на боку и ударял по ногам, ремни перекосились, а шлем давил голову. Его надо бы снять да повесить вместе со щитом, но не было сил поправить что-либо, не было ничего, одна боль, то ослабевавшая, то усиливавшаяся. Он шел, закрыв глаза от слепящего солнца, и вставал на колени, и прислонялся к какой-нибудь скале или к одинокому кривому дереву, а потом, опираясь на них, опять поднимался на ноги.

«Нет фляги.

Не отходи от ручья.

Останься возле воды.

Продолжай идти».

В моменты возвращения сознания он заметил, что небо стало темнеть, потом вроде бы засверкали звезды. Один раз он упал и поднялся, опираясь на скалу. Упал и во второй раз. Девочка трясла его и плакала над ним. Он опять поднялся. Ничего больше он не помнил, одна только боль да дорога, шедшая куда-то вниз, да девочка, державшая его под руку. Потом она, взяв его за пальцы, как ребенок, тащила его куда-то, словно знала, куда им надо идти.

Потом мир опять закружился вокруг него, потом опять были звезды над головой, и опять скалистая местность и палящее солнце, и чайки, кружащие над ними.

Теперь внизу было море. Он шел по течению реки, и она привела его к краю земли, к краю мира. Побережье — это, как он думал — дорога, которая выведет его к югу, в Джорби. В голове у него после сна немного прояснилось.

Лежа на траве, он сделал вдох. Девочка, свернувшись клубочком, лежала у него под боком. Он похлопал ее по плечу.

— Маленький кролик. Проснись. Проснись, — это что, его голос, такой слабый? — Нам пора идти.

Она подняла голову и, опершись на руку, посмотрела вниз. Челюсть ее безвольно отвисла, большими глазами она смотрела на пробуждающийся день. Потом она встала и пошла без него, пошла, как лунатик.

Она не помогла ему. Ему было трудно. Он поднимался на ноги постепенно. Боль ослепляла его, голова кружилась. Шатаясь, он последовал за ней. Он уже не думал, куда он шел, он лишь чувствовал, что шел в правильном направлении, к морю. «Иди за чайками», — думал он. Птицы выдали его, и птицы же вели его. Черные и белые. Иди за рекой, иди, пока она не впадет в море, соленую воду за горами.

Должно быть, он опять упал. Он уже не помнил. Ребенок опять был рядом, хватал его за пальцы, тянул его, заставлял идти. Он стоял на ветру, в коридоре между двумя горами, и смотрел на море, раскинувшееся перед ним, заметил лодку на берегу, сети, вывешенные на просушку, старый деревянный дом.

— Люди, — пробормотал он, обращаясь к ребенку. — Обычные люди. Рыбачья семья.

Их соединила вода. Людей, живших у моря, и дурака, растерявшего продукты, и умного ребенка, сумевшего правильно выбрать дорогу, несмотря на бредовое состояние. Вода привела их к безопасности, к убежищу, на которое он уже и не надеялся. Он нуждался в честных людях. За их помощь он отплатит им сполна…

Справа от него послышались шаги, тяжелые и быстрые шаги по песку, заросшему травой. Он повернулся в испуге, ребенок вскрикнул. Он увидел темного человека, на солнце сверкнуло лезвие, враг…

Свой меч он вытащил слишком поздно, вражеский клинок уже взметнулся и ударил его в руку и в раненый бок. Он упал, раскинув руки, оглушенный болью. Гончая? Человек уперся коленом ему в живот. Он потерял сознание. Он знал, что умирает, и не мог защитить ни свою жизнь, ни ребенка. Сил на то, чтобы оторвать руку, схватившую его за горло, у него не оставалось, а его собственная рука с мечом была намертво прижата к земле.

Меньше всего он предполагал проснуться раздетым, под одеялом; поблизости в сумерках плескалось море, а рядом — неясная фигура, сидящая между ним и костром. Блики от огня падали на темные женские волосы, щеку, одежду и руку. Женщина сидела возле стойки для рыбацких сетей. Море теряло цвет и лениво гнало за ее спиной на берег волну.

Не надо бы ему так открыто смотреть на нее и тем самым выдать факт своего пробуждения. Но поправить было уже нельзя. Свет костра освещал его лицо. Боль прошла, в голове ощущалась странная легкость, а в ногах — слабость.

И тут он подумал о ребенке, о темном человеке на холме и похолодел от страха.

— Ну, — сказала женщина, — проснулся?

Он вместо ответа только моргнул. Говорить было слишком трудно.

Она склонилась над ним, задев его одеждой, и провела рукой по лбу. Пальцы ее были прохладными. Ему не хотелось, чтобы до него дотрагивались, но протестовать не было сил.

Он провалился в темноту. Вроде бы она говорила с ним, но он не был уверен. Возможно, он и в самом деле умирает.

Однако через некоторое время он опять услышал рокот моря, а когда пробудился, над головой светили звезды. В этот раз он уже точно знал, что проснулся. Плечи болели, и руки онемели — они были безжалостно связаны у него над головой. Другой боли он не чувствовал. Он обнаружил, что ему связали не только запястья, но и щиколотки.

Проявив благоразумие, он подавил паническое настроение — прежде чем что-то делать, надо подумать. В голове прояснилось. Он вспомнил все: Гончих, ребенка, Санела, нападение на патруль, пробуждение и женщину. Куда ушел тут мужчина, из Гончих? Какая связь между ним и женщиной? Где ребенок? Откуда эта женщина, из Ализона? Из вражеского лагеря? А кто его принес сюда, мужчина? А ребенок?

Или…

Он лежал очень тихо и время от времени слышал, как, заглушая шум моря, шевелится и фыркает лошадь, стоящая в конюшне. «По всей видимости, это с другой стороны дома», — подумал он. Можно, стало быть, отсюда убежать. Есть способ уйти от погони даже ослабленному человеку. Сердце его забилось сильнее, дыхание участилось. Но как же девочка?

Он вспомнил, каким было ее лицо, перед тем как ему потерять сознание. Вспомнил, как она закричала. Выходит, он опять привел ее к Гончим.

— Дурак.

Глаза его увлажнились. Он успокоил дыхание, поморгал глазами, стряхивая навернувшиеся слезы. Осторожно огляделся, посмотрел на море, на берег, на хижину. Хижина под лунным светом стояла, словно облитая серебром. Ни женщины, ни мужчины видно не было.

А что если эту рыбачью хижину заняли Гончие? Жили здесь. Может, отсюда и выезжали патрули. И богам лишь известно, кто такая эта женщина — темноволосая, в дорогой одежде. Слишком уж благородная, чтобы быть женой рыбака. Нет, не похоже, что местная. Пожалуй, что и не из Долин.

Скорее всего, она спит сейчас там, в хижине. Кто там еще, он не знал, но догадывался, и хватит об этом. Хозяева удалились на покой, а пленника своего, чтобы спать спокойно, связали по рукам и ногам. Странно и подозрительно, что у него болят лишь спина и плечи, а раны не дают о себе знать. По всей видимости, они хотят, чтобы он был жив и здоров, с целью допроса.

Быть может, они проявят неосторожность, и он получит доступ к оружию. Если мужчины уйдут докладывать о нем соратникам, хорошо бы с ним осталась одна женщина. Об этом можно только мечтать. Если она жительница Долин, то может и помочь ему, если же нет, то скорее допустит ошибку, которой мужчины не сделают. Она могла бы, к тому же, проявить женскую солидарность, помочь девочке, отогнать от нее мужчин… если вообще там есть девочка.

— О господи.

Лучше быть мягким и спокойным. Притвориться испуганным нетрудно. Валять дурака… такой опыт у него уже был. Вежливо разговаривать с ними и воспользоваться первой же возможностью для побега, когда он настолько окрепнет физически, что сумеет опередить их в скорости. Вот тактика, которой он должен придерживаться.

Итак, он тихо лежал и ждал наступления рассвета. В перерывах между сном смотрел на звезды, и сердце его охватывала тоска. Наконец над морем из-за горизонта показался край солнца, звезды потускнели, и в хижине зашевелились.

Вышел к нему мужчина, Гончая, огромный, широкий силуэт, неясно различимый в полумраке. Не говоря ни слова, склонился к нему, повернул его лицо к свету и ударил по щеке. Джерик дернулся, у него перехватило дыхание. Так же молча Гончая развязал ему руки. Уж не хочет ли он освободить его, подумал Джерик в безумной надежде, но тут же напомнил себе: что бы ни случилось, он не имеет права не исполнить задуманного. Сейчас, с онемевшими ногами и руками, он этого сделать не в состоянии.

Ждать, ждать и еще раз ждать. Что бы они с ним ни сделали. Он должен быть способен к побегу. Дождаться лучшей возможности и быть уверенным, что она лучшая.

— Хассал позаботится о твоих потребностях, — сказала из темноты женщина. Он повернул голову в направлении голоса. Она вышла из дверей, кутаясь в плащ. — Он не говорит. Вреда он тебе не причинит.

— Со мной ребенок… девочка… — быть может, с его стороны это было неосторожно. Поняв, что он привязан к ней, они могут учинить что-нибудь нехорошее.

— Лейсия, — сказала женщина. Имя. А ведь девочка не называла ему своего имени. Его это слегка опечалило, да и тот легкий тон, который послышался ему в заявлении женщины. — Она спит. Не беспокойтесь о ней.

Веревки упали. Руки его лежали возле головы, как мертвые. Гончая стал развязывать ему ноги. Он испытывал унижение, оттого что лежал вот так распростертый перед женщиной, совершенно голый под чужим одеялом. Ему надо было опустить вниз руки, которые казались ему чем-то чужеродным, прикрепленным к плечам. Он подсунул под себя локоть и перекатился на него, проверяя, не будет ли ему больно, и полное отсутствие боли поразило и озадачило его.

Раны не было. Он подтянул занемевшую кисть под ребра и сдвинул вниз одеяло: раны не было совсем, лишь нежная полоска шрама.

Тогда он догадался, кем был, по крайней мере, один из них. Опершись на дрожавшую руку, он поднял глаза на женщину, с ужасом поняв, что именно она здесь главная.

Они, жители Долин, долго думали, кто направил к ним Гончих. Были ли это колдеры или те, кто вел головорезов, являлись наемниками.

— Меня зовут Джевэйн, — сказала она, но он почему-то не поверил, что она назвала ему свое истинное имя.

— Меня — Эслен, — сказал он. Так как Эслен из Палтендейла был давно похоронен, то, стало быть, выдумка зла ему не принесет. Он пошевелил ступнями и постарался сбросить напряжение с дрожавшей руки. Ощущая полную свою беспомощность, решил немного схитрить. — Я бы уже умер, — сказал он монотонно, и в то же время с удивлением. — Если бы вы не нашли меня, я был бы мертв. Я вам обязан, — и он поднял на нее глаза с выражением преданности. Так он мог бы смотреть на своего лорда. — Я благодарен вам, миледи.

— Так, — спокойно молвила она. — Так из какого вы рода, житель Долин?

— Из Палтендейла, — он вытянулся и зашевелился под одеялом, обнаружив, что в правую кисть возвращается болезненное ощущение. Неожиданно он почувствовал нахлынувшую на него естественную потребность организма, к тому же еще к горлу подступила тошнота. — О господи, — пробормотал он, будучи не в силах скрыть столь несвоевременное явление. Он протянул руку к Гончей, так как в столь щекотливом положении обратиться ему было не к кому. — Помоги мне…

— Хассал, — сказала женщина и ушла в хижину. Гончий поволок его как есть, голого, в сторону от хижины, за песчаный холмик. Он стоял со сложенными на груди руками, пока пленный не очистил свои внутренности. Он не предложил помощи и не бил его, лишь терпеливо ждал. Когда же Джерик в полубессознательном состоянии свалился на песок, ткнул его ногой и промычал что-то.

Джерик двинулся, очистил себя пригоршнями песка и посидел с минуту, опустив голову на колено. Гончая опять ткнул его ногой. «А раны-то нет, — подумал Джерик, хотя море и небо плыли перед его глазами в мутной пелене. — Нет раны». И нет шрама там, куда, как ему показалось, ударил его Хассал. Один только заживающий красный рубец в боку. Он потерял много крови, о боги, сколько крови он потерял. Эта рана должна была его погубить, но Мудрая женщина вернула его к жизни.

Да нет, не просто Мудрая женщина. Колдунья. Колдунья из Эсткарпа. С Гончим за компанию? Эсткарп и Ализон? Такую пару трудно было вообразить.

За исключением Колдера…

Гончая схватил огромной лапой его за волосы и потащил вверх. Другая лапища ухватила его за руку и, выворачивая в суставе, поставила на ноги. Он пошел. Он не стал сопротивляться, и Гончая отпустил его, лишь слегка поддерживал за локоть. Они подошли к хижине.

Женщина ждала возле дверей. Взгляд ее был холоден и безразличен. Ей не было никакого дела до его позора. Джерик сжал зубы и хотел посмотреть ей прямо в глаза, но нет, такая игра была не для него, и голову он поднять не мог, лишь чувствовал, как пылает лицо. Она указала ему на ведро с водой и полотенце, да на его одежду, сложенную и повешенную на забор. Рядом на земле стояли ботинки.

Он опустился на колени и сделал, что приказано, Хассал при этом не спускал с него глаз. Одежда его была чистой и сухой, и это в то утро, когда от морского воздуха одеяло его стало влажным.

Это был маленький неожиданный подарок, и он с любопытством посмотрел в сторону женщины. Но на пороге уже никого не было. В выражении лица Гончей было лишь неприятие и презрение. «Беги, — сказал ему этот убийственно-насмешливый взгляд, — и посмотришь, что будет».

Он опустил голову и покорно надел коричневые бриджи и рубашку, на которой остался слабый ореол от кровавого пятна. Ведьме не удалось это маленькое житейское дело, хотя с самой раной она справилась отлично. Выходит, она была не всесильна. И это обстоятельство его почему-то утешило. Одежда была сухой, оттого что она, по всей видимости, висела возле очага, горевшего в хижине всю ночь. Так что проявлением доброты это не назовешь. Гончая — вот кто олицетворяет истинное положение дел. Глупо надеяться на то, что у Гончих могут быть добрые поступки.

Он потихоньку приблизился к порогу, чтобы заглянуть внутрь, посмотреть, там ли ребенок, но Гончая грубо схватил его за плечо и развернул спиной к деревянной стене.

Сопротивляться он не стал. Не сопротивлялся и когда Гончий потащил его в сторону моря, мимо подставок с сохнувшими рыбачьими сетями. Сердце его в страхе забилось. «Нет, дурак, слабый ты дурак с трясущимися ногами, нет для тебя надежды, нет надежды в этом мире».

Они прошли мимо рыбачьих судов, поставленных на чурбаны. Корпуса лодок были ободраны, многие дощечки выломаны, далее шли рамы для сетей, висели канаты. Гончая толкнул его к одной из подпорок, напротив старой лодки, и надавил на плечо, заставляя сесть. Там его Хассал и привязал, использовав для этого сеть и веревку.

Затем Гончая подошел к лодке и взял струг. Джерика бросило в пот: он опасался, что Хассал использует инструмент не по назначению. Но Хассал взял доску, положил на опору и умело, по-хозяйски принялся за работу. Из-под струга полетели яркие завитки.

Виданное ли это дело — Гончая столяр? Нет, мир положительно сошел с ума. Житель Долины сидел на морском берегу, привязанный к раме для рыбачьих сетей, а Гончая из Ализона работал как рыбак, чинил лодку. Солнце поднялось и встало в зенит.

В полдень Гончая дал ему воды. Принес из хижины. Вечером он его наконец-то развязал и привел в дом, откуда доносились запахи приготавливаемой пищи. И тут Джерик увидел девочку. Оборванное желтое платье ее было чистым, волосы причесаны. Она остановилась в дверях. Широко раскрытые глаза ее и рот выражали ужас. За ее спиной появилась женщина. Она положила ребенку на плечо руку и сказала что-то, чего Джерик не расслышал.

Потом Гончая отпустил его, и он пошел один. Девочка побежала к нему навстречу и крепко обхватила руками.

Он был потрясен таким проявлением чувств. Бросив взгляд на женщину, в ее дорогом одеянии, он взял девочку за лицо.

— Лейсия? — спросил он. Таким именем ее назвала женщина. Девочка моргнула и уставилась на него, не возражая. — У тебя все в порядке? — спросил он.

— А у тебя, лорд? — губы Лейсии дрогнули. Она на мгновение отвела от него взгляд в сторону Гончей и опять стала смотреть на него. Жара у нее не было. Это была разумная девочка тринадцати лет, выросшая в Долинах. Она держала его за руки и задавала вопросы глазами.

— Конечно, — ответил он. И не стал смотреть на женщину — У них слишком хорошие манеры для Гончих.

— Лейсия, — это прозвучал женский голос.

И опять светлые глаза девочки, казалось, проникли сквозь него, увидев что-то далекое и непростое.

— Лейсия. Подойди.

— Лейсия! — сказал он, когда руки ее безжизненно выпали из его рук, и она, отвернувшись, направилась к двери. — Лейсия! — закричал он, позабыв о своих намерениях, но она не слышала. Тяжелая рука Гончей опустилась на его плечо, и он дернул рукой, чтобы освободиться.

Гончая развернул его и, выворачивая руку, зажал ее мертвой хваткой. Рана в боку отозвалась резкой болью. Тут Джерик вспомнил о своем решении и готов был послушно опуститься на колени под нажимом Гончей. Но тут в дверях, за которыми исчезла Лейсия, появилась колдунья и сделала знак Гончей. Гончая выпустил его.

— Ради ее безопасности, — сказала женщина, — не делай необдуманных поступков. Твой обед готов.

Была ночь как ночь, только уснуть он не мог. Гончая уложил его в кровать, стоявшую на улице, и позволил завернуться в одеяло, а потом он опять связал ему руки и ноги. Джерик прикусил губы: до сих пор с предыдущей такой же ночи плечи и спина его были, как деревянные.

Все же он чувствовал, что к нему возвращаются силы. До рассвета он считал часы. Вынужденная неподвижность прожигала огнем позвоночник и плечи, стоило лишь пошевелиться; но голова была ясной, и в мышцах появилось чуть больше силы, и приступы боли в боку приходили все реже. Все это внушало ему некоторую надежду.

Но вот лицо девочки… Безжизненность, отрешенность в глазах были, как лихорадка…

Как лихорадка, которая мучила ее в пути и с которой она пришла сюда… в это место… к ведьме…

Он отбросил эту мысль. Но она опять возвращалась. Говорят, колдеры имеют власть над умами. Колдеры превратили людей из Ализона в Гончих. В жилах людей из Эсткарпа текла колдовская кровь, так ведь их соседи не кто иной, как колдеры. Если ведьм брали в плен, то девственность их могла быть нарушена, а их дети — девочки — вероятно, тоже становились ведьмами?

Могли ли Гончие без помощи совершить нападение на Долины, и не было ли у колдеров пособников на этой стороне?

Гуннора, спаси их. Детей. Детей, захваченных колдерами и Гончими. Невинные души, не знающие, с кем они имеют дело.

Она стала пленницей Гончих. И ее сразу стали обрабатывать. Его они пока не трогают, до тех пор пока не вернутся патрули. А может, они спасли его, чтобы успокоить ребенка? Кто знает этих колдеров и Гончих? По неизвестной причине они не сделали ему вреда, и по той же самой причине Гончая проявляет о нем заботу.

Сколько дней пройдет, пока патруль, устав от погони за ним в горах, придет сюда и отомстит ему?

А потом…

Он так и пролежал до утра. Пока не пришел Гончая и не отвел его за песчаный холмик. Он хромал и застонал, когда Гончая взял его за руку.

— Больно, — сказал он разбитым, усталым голосом. — Чтоб тебя боги покарали, больно. Отстань от меня. Дай мне идти. Ты когда-нибудь спал ночь со связанными руками?

Гончая лишь промычал. Но не вымолвил ни слова.

«Гончая. Хассал. Все это время со мной, как тень. Чтоб его покарали боги, ни разу не упустил меня из виду».

Джерик сполз вниз по сыпучему песку дюны, опустился на колено и, задохнувшись, непритворно застонал от боли, когда Гончий поднял его вверх за локоть. Отряхнув песок, он захромал к дому. Завтрак его был выставлен возле дверей. Лохматый коричневый пони тоже завтракал в загоне, а Лейсия стояла рядом, босая, и, перегнувшись через ограду, гладила его пыльный бок.

Вполне домашняя сцена. Это могла быть фермерская дочка рядом с пони. Оттого, что это и в самом деле могло быть в жизни, сердце Джерика застучало, как кузнечный молот.

Под внимательным взглядом Гончей он прохромал мимо к забору, где был сложен штабель топляка. Им растапливали кухонную плиту. Пошатнулся и прислонился к штабелю. Рука отыскала палку.

Развернувшись, он ударил Гончую, вложив в этот удар всю силу, что у него была. Палка сломалась о голову.

Он даже удивился, увидев, что Гончая упал. Упал, как обыкновенный враг, несмотря на то, что его сообщница обладала колдовской силой. Джерик присел и обыскал Гончую, чтобы выяснить, есть ли у него оружие. Оружия не нашел. Затем вскочил на ноги и схватил пораженную случившимся девочку за руку. Рот ее открылся. Он прикрыл ей его пальцами.

— Тихо, — сказал он, — послушай. Пойдем со мной. Быстро.

Он низко нагнулся и протащил ее через дыру в заборе. Лохматая лошадь испуганно отскочила. Он оглядел загон и нашел веревку. Подняв ее, схватил пони за гриву и, сделав петлю, набросил веревку ему на шею.

— Ап, — прошептал он и, ухватив Лейсию за талию, посадил ее верхом. От этого усилия боль прожгла ему бок. Он дал ей оба конца веревки в качестве поводьев и, лихорадочно торопясь, откинул петлю с ворот маленького загона, а затем вернулся и взгромоздился на пони позади девочки, животом вниз. Потом развернулся и с усилием (ведь он не ездил на пони с тех пор, как был мальчиком) перегнулся через Лейсию и ухватил пони за гриву, несмотря на сопротивление животного, не привыкшего к такому обращению. Другой рукой он схватил веревку, так что Лейсия находилась между его рук.

Он сильно ударил пятками в бока пони, и тот рванулся вперед, распахнув ворота. После третьего удара пятками животное пустилось в галоп, а потом и в карьер, через дюны. Пони крепко стоял на ногах. Таких лошадок выращивали Гончие для своей кавалерии. Джерик сел поудобнее и ударил животное пяткой в манере, свойственной ратнику, в той манере, к которой привык пони. Он с готовностью откликнулся на эту команду и отправился в сторону гор. Пони обогнул песчаный берег и выбрался на более твердую почву. Свободен! Джерик увидел впереди горы. Пусть там даже полно Гончих и других врагов, у него есть пони, и ему открыт путь на южное побережье, в Джорби.

Вдруг пони, бежавший галопом, припал на задние ноги, опустил плечи и без всякой подготовки резко затормозил. Из-под копыт полетели камни, мир дико завертелся. Джерик, схватив за гриву лошадь, попытался удержать Лейсию, но пони встал на дыбы и в панике отскочил в сторону. Каменистая земля встретила Джерика недружелюбно. К тому же он чуть не попал под копыта, мелькнувшие в опасной от него близости. Джерик подобрался и в ужасе отскочил, а лохматое животное все-таки ударило его плечом. Он закричал на пони, закричал на Лейсию; та встала, шатаясь, на ноги и стояла, словно в трансе. Он замахал руками на пони, желая испугать его и отогнать от девочки, но тут же отскочил, увидев, как животное повернулось и пошло на него, обнажив зубы. Да это не простой пони, что же это за пони, который не боится ни криков, ни побоев?! Он побежал от его зубов, поскользнулся на камнях и прокатился по ним, спасаясь от животного, но тут почувствовал, как сначала одно, а потом и другое острое копыто топчут его по ногам.

Раздался свист. Лошадь отскочила и встряхнулась. Джерик перевел дыхание и поднял голову. К нему шел человек. Это был Хассал, не только живой, но и весьма быстро передвигающийся. Джерик лежал с ног до головы засыпанный песком и никак не мог отдышаться. Он дважды проклял себя за то, что не проломил Хассалу череп.

Но ведь это не Хассал остановил их и привел в бешенство пони. И пони сейчас вертелся возле него, топал ногами и злобно пыхтел не оттого, что его науськал Хассал. Это все колдунья. Это она остановила его, а Гончая, который шел к нему сейчас с кровожадным выражением лица, лишь ее слуга.

Он поднялся сначала на колени, а потом и во весь рост. Расставил пошире ноги для защиты, но это и все, на что он был способен. У него перехватывало дыхание, раненая нога дрожала.

— Во всем виноват я, — сказал он, заслонив собой напуганную девочку.

Но Хассал остановился, не дойдя до него нескольких шагов, и лишь показал в сторону хижины. Джерик посмотрел в мрачное лицо с налитыми кровью глазами и не стал говорить, что пони повредил ему ногу, и теперь он не сможет сделать и десяти шагов.

— Лейсия, — сказал он и указал ей в сторону дома. Лейсия вздрогнула, словно выйдя из транса, и подошла к нему.

— Нет, — сказал он. Он отвел ее руку, повернулся к ней спиной и, собрав силы, медленно пошел по песку, превозмогая боль в дважды раненой ноге. Он шел, а Гончая забрался на пони и ехал позади него, гоня его, как ребенок гонит домой отставшую овцу.

Джерик свалился перед домом, на вершине холма. Он думал, что Гончий хочет остановить его именно там. Это место он наметил себе издалека и дал себе слово дойти до него. Гончий может теперь затоптать его здесь, если захочет. Он уже перестал вникать в мотивы поведения Гончего и только смотрел на него глазами, которые заливал пот. Гончий спокойно проехал мимо на лошади без поводьев и не причинил ему никакого вреда. Лейсия подошла к нему, попыталась поднять его и успокоить.

— Уйди, — сказал он.

— Лейсия.

В этот момент появилась хозяйка. Она стояла рядом с домом, в тени рам для рыбачьих сетей. Джерик поднял голову и посмотрел сначала на нее, а потом на Лейсию.

— Иди к ней. Понимаешь? Иди сейчас к ней. Только сейчас.

Нежная рука соскользнула с его плеча. Лейсия пошла к дому. Он снова поднял голову и проводил ее глазами, пока она не исчезла в хижине. Колдунья пошла следом.

Затем он повернулся на спину и стал смотреть в небо, пока его не заслонила черная фигура Гончей.

Джерик спокойно и рассудительно выругал его и перекатился на живот, чтобы встать. Не успел он встать на одно колено, как Гончая схватил его за шиворот и за руку и грубо потащил куда-то.

Перед домом Хассал выпустил его и вошел внутрь.

Джерик, задыхаясь, постоял с минуту, а потом, хромая, сделал несколько шажков к штабелю дров. Пони, стоя в загоне, недобро смотрел на него.

Идти теперь было некуда. Не было надежды украсть лошадь. Не было надежды даже пройти сотню шагов по берегу: Хассал опять нападет на него и искалечит. Ему хотелось пойти к морю и обмыть соленой водой синяки и царапины, но дул холодный ветер, а до воды был неблизкий путь. Ему хотелось тепла, тепла очага, дружеского тепла, тепла родного дома. Осознание такого тепла давало ему прикосновение девочки. Только она была там, с ними, с Ведьмой и Гончей. Одним богам известно, что они с ней сделают, с какой целью держат ее, он же бессилен был помочь ей, да и себе тоже.

Гончая предоставил ему свободу, демонстрируя тем самым свое к нему презрение. Он знал, что это так, и Гончая знал, что он знал. Он остался таким же пленным, как и раньше. А может, и того хуже. Во всяком случае, сейчас он сам так о себе думал.

Он ударил кулаком по полену и пошел к забору, положил на него руки и уставился на пони.

Тоже пленный. Они оба пленные. Один в загоне, потому что ничего не понимает. Другой — снаружи, потому что понял свое положение.

Но колдунья, управлявшая пони, влияла только на Лейсию. Зачем ей понадобилось останавливать пони и ребенка, а не виновного человека?

Разве она не могла?

Разве не могла она набросить на него сеть и забрать то, что ей нужно, и безо всяких мучений? Если она могла…

Может, есть какая-то разница в мозгу ребенка и мозгу мужчины? Или существует какой-то предел, и ведьме труднее справиться со взрослым человеком?

Если это было так, возможно ли было вообще освободить девочку, если колдунья имеет на нее такое влияние?

Прислонясь спиной и затылком к ограде загона, Джерик сидел, страдая от боли в ноге. Уж не сломаны ли у него кости, думал он, и страшился перелома. Башмак с больной ноги он попытался, скрипя зубами, снять другой ногой. В глазах потемнело. Башмак начал поддаваться. В конце концов ему это удалось. Он старался пошевелить пальцами, отчего щиколотку прожгло молниями. Шевелятся ли пальцы, он так и не понял. Прислонившись опять затылком к ограде, он сидел, смертельно напуганный. С тех пор как не стало его лорда, он уже многое перепробовал. Слишком многое. А Хассал, думал он, не упустит случая отомстить ему, как бы ни относилась к этому колдунья.

Наконец Гончая вышел из дома и остановился, посмотрев на него, и хотя Джерик не шевельнулся, все мускулы его напряглись. Этот факт он не стал скрывать, не стал прятать и страх, отразившийся на лице. Если Гончая собирается отплатить ему за удар, то пусть поступает, как хочет. «Не будь дураком, — говорил себе Джерик. — Будь что будет. Старайся остаться в живых».

Гончий поманил его. Джерик стянул другой башмак, раз уж не мог надеть первый. Потом с трудом поднялся на ноги. Они стояли лицом друг к другу, если можно так сказать о нем рядом с человеком, равным по габаритам Хассалу. Гончая сделал движение, Джерик вздрогнул. Хассал торжественно положил руку ему на спину пониже шеи и тихонько похлопал, а затем схватил за руку.

Гончая потащил его мимо хижины. Джерик плелся, спотыкаясь и хромая, вниз по склону, по направлению к лодке. Там, возле сетей, Хассал посадил его, не привязав на сей раз. Потом отошел к лодке, снял рубашку, взял струг, валявшийся под чурбаком, и приступил к своей работе.

Джерик, прислонившись затылком к столбу, осторожно дышал, пока боль не отпустила и сердце не перестало бешено колотиться, и земля не перестала шататься под ним. Из-под полуприкрытых век он наблюдал за Хассалом.

«В следующий раз, — думал он, глядя на завитки, вылетавшие из-под металлического лезвия, — в следующий раз я сделаю это здесь… Пусть он даст мне работу. Рыбачья лодка. Господи, что за безумный каприз движет им? Что случилось с лодкой? Зачем она им? Ведь у колдеров полно судов, зачем им эта старая калоша?»

Все вокруг, казалось, сошли с ума, а больше всех — хозяйка и Гончая. А он? Он всего лишь прохожий, пойманный в ловушку в этом месте, самом сумасшедшем месте гибнущего мира, мира, где зло ценится намного больше добра, а боги не желают восстанавливать справедливость.

Богохульство опасно мертвому человеку. Он не хотел об этом думать. Он не знал, как удавалось колдерам побеждать, и был ли какой-нибудь из всего этого выход. Видимо, он так и умрет, не узнав этого. Никто из Палтендейла этого не узнает.

Солнце передвигалось по небу, и тень покинула место, на котором сидел Джерик. Солнце стало припекать, и по бокам его заструился пот, разъедая порезы. Но все это не могло сравниться с болью в распухшей ноге, в растянутых мышцах и содранной коже. Кроме того, он хотел пить. И колени, и локти его болели, когда он задевал ими землю. Он старался вообще не шевелиться. Он думал, что Хассал ждет от него извинений.

Хассал вытер лоб и отправился вверх по склону, к дому, будто ему не надо было сторожить пленного. Он пошел пить. Джерик высунулся из-за столба и, увидев, что Хассал подошел к бочонку с водой, снова принял прежнюю позу. Теперь он смотрел на остро наточенный струг и молоток, лежавшие возле лодки.

Он смотрел на них и думал, что Хассал не грубое животное, за которое он его поначалу принял. Он подозревал, что Хассал с умыслом оставил его рядом с инструментами. Гончая прекрасно понимает, что ему, охромевшему, уже ничего не сделать, и Хассал сейчас только потешается над ним.

Отчаяние сжало ему горло, увлажнило глаза, солнце и море заволокло пеленой. «Нет надежды, — сказал ему внутренний голос — Нет надежды, надежды нет; когда сумеешь их достать, их здесь уже не будет, если ты вообще когда-нибудь сможешь дойти до них, или если доживешь до того времени, когда поправишься…»

Хассал вернулся с холма. Он принес глиняную чашку. Заслонив Джерика от солнца, он присел на корточки и предложил ему питье. Лицо его было сурово, но в глазах что-то светилось, чего Джерик раньше не замечал.

Джерик взял чашку, выпил и отдал назад.

— Спасибо, — сказал он. Это была самодисциплина.

Губы Гончей дрогнули. Он похлопал Джерика по плечу и предложил ему небольшой кусок рыбы и хлеб в обтрепанной салфетке. Джерик взял еду, стыдясь того, что руки его дрожат. Гончая встал и вернулся к своей работе, а Джерик отламывал куски безвкусной рыбы и глотал. Пища царапала сжатое от гнева горло.

Он видел во всем этом насмешку. «Будь сильным, враг мой. Сразись со мной». Но он ел, и терпел. Он думал о хижине и Лейсии. Что она сейчас делает — спит или бодрствует под присмотром Ведьмы? Что произойдет, когда остальные Гончие вернутся и обнаружат его здесь, зная, что это он атаковал их на дороге?

Ему приходилось видеть месть Гончих. Это воспоминание не улучшило его аппетит.

Дощечки заполняли прорехи, через которые просвечивали солнечные лучи в корпусе лодки. У Гончей был хороший глаз. Его дощечки свет не пропускали.

На закате Хассал отвел его на холм, бережно поддерживая под руку. Нога к тому времени так распухла, что наступать на нее было почти невозможно, а уж подняться в гору без помощи — немыслимо.

В дверях его поджидала колдунья с тарелкой тушеной рыбы и буханкой хлеба. Джерик сел есть, вытянув вперед ноги, прислонясь спиной к стене дома. Хассал сел рядом, скрестив ноги. Он ел с большим аппетитом. Джерик старался на него не смотреть.

Из дверей робко вышла Лейсия и села рядом с ним. Лицо ее было встревожено.

— Милорд, — сказала она, — Джевэйн говорит, что она вам поможет.

— В самом деле? — он проглотил кусок, который показался ему вдруг очень большим. — Но я не "милорд". Я вообще никому не лорд, — быть может, ему не следовало признавать это. Быть может, они его с кем-то путали. И поэтому оставили в живых. Он отломил еще кусочек хлеба и бросил его в похлебку, а потом взглянул на девочку, лицо которой выражало сочувствие. — Ты спала сегодня?

— Да, немного, — губы Лейсии задрожали. — Джерик…

Он ободряюще кивнул, ожидая, что она скажет, и вздрогнул, услышав свое подлинное имя.

— Я тебя люблю, — сказала она.

Этого он никак не ожидал. Он был потрясен. Шевельнув плечами, коротко рассмеялся. Что еще мог сказать ребенок взрослому человеку, который единственный в этом мире хотел сделать ему добро? Даже если и не преуспел в этом.

— Ты смелая девочка, — сказал он. — Будь всегда такой.

Личико Лейсии на миг вспыхнуло, глаза засияли. Надежда. Он словно ощутил глухой удар.

— Я хочу, чтобы леди помогла тебе. Я хочу… — голос ее замер, а с ним и надежда. — Я хочу, чтобы ты был в безопасности.

Он рассмеялся. Такое желание показалось ему нелепым.

— Я тоже этого хочу, — ему хотелось дотянуться до нее, но этим он боялся выдать себя. людям, намерения которых относительно их обоих были не самые добрые. Он спокойно закончил обед.

— Когда лодка будет готова, — сказала Лейсия, — мы уплывем отсюда туда, где нет войны.

Он поставил тарелку и не посмотрел на Гончую, уши которого, казалось, работали намного лучше, чем его язык.

— Как ты это узнала?

— Мне показала колдунья. Во сне. Я могу увидеть это место.

— А я поеду?

Лейсия качнула головой. Глаза ее налились слезами.

— Я пытаюсь. Я хочу, чтобы ты поехал. Пожалуйста, делай то, что говорит Мудрая. Делай все, что она говорит. Тогда она, возможно, и разрешит тебе, — слезы потекли по щекам. — Колдунья говорит, что ты мужчина, и можешь сам о себе позаботиться. Но они убивают всех. Они убили м-м-мо…

Он схватил ее и прижал к себе — слабое, худенькое, маленькое тельце, сотрясавшееся от рыданий. Гладил и укачивал, пока плечи ее не перестали трястись. Крепко зажмурив глаза, он старался не выпустить слезы, рвавшиеся наружу.

— Ну, ну, — сказал он, откашлявшись. Вздохнул и услышал, как вздохнула она. Затем отпустил ее, чтобы она не почувствовала его страх.

Пальцы ее дотронулись до его ресниц, до кожи под глазами.

— Мужчины плачут, — признался он.

— Я знаю, — сказала она.

Все это время Гончая не сводил с них глаз. Джерик легко оттолкнул ее от себя, взяв сначала за плечи, а потом за кисти рук. Сказать было нечего. Обещаний не было.

Он подумал и вспомнил об одном.

— Я постараюсь прийти, — сказал он.

Казалось, это ее утешило. Он улыбнулся ей и взял за подбородок.

— Там могут быть ракушки, — продолжил Джерик, — на берегу. Я однажды видел такую. И неважно, далеко ли ты от моря. Когда прикладываешь ее к уху, слышишь шум волн. Сначала думал, что это колдовство, но Мудрые женщины сказали, что такой шум издают вес ракушки. Как думаешь, можешь ты найти мне такую ракушку? Этот огромный воин вряд ли разрешит искать мне ее самому. Она обратила тревожный взгляд на Гончую. Тот не шевельнулся. Потом снова посмотрела на Джерика, внимательно вглядываясь в его глаза, желая понять, не хочет ли он сказать ей тем самым что-то секретное. Умная девочка.

— Оставь меня с колдуньей, — сказал он.

Она испугалась. Видно было, что она хочет что-то сказать, но не решается. Возможно, предупредить о чем-то.

— Иди, — сказал он одними губами.

Рука ее выскользнула из его ладони. Она взглянула на Хассала. Тот сидел с пустой тарелкой в одной руке, другая рука лежала на колене. Девочка поднялась и пошла вниз, к берегу.

— Я хочу поговорить с Мудрой, — сказал Джерик Хассалу. И когда Хассал остался неподвижен, он, упершись руками в стену хижины и в землю, поднялся на ноги. Его бросило в пот. Быть может, виной тому была еда, свинцом лежавшая в отвергавшем ее желудке. А может, маленькая косточка в ноге, которая резко отозвалась на его движение. Боль на мгновение ослепила его, и он прислонился плечом к стене.

Хассал махнул пустой миской в сторону хижины. И встал, следуя за Джериком.

Так он и думал.

Лейсии сейчас не было, и на сей раз он надеялся услышать правду. Доковыляв до двери и схватившись за нее, оглянулся на дюну.

Лейсии не было. Она ушла, попросту исчезла.

— О боги! — закричал он и дернулся в ту сторону, но Хассал подхватил его в тот самый момент, как распухшая нога его подвернулась под ним. Он тем не менее толкнул Гончую, но на берегу не было ничего, лишь догоравшее солнце, да наступавшие сумерки. — О боги, верните ее!

Гончая огромными сильными руками развернул его лицом к двери. Там, завернувшись в красные одежды, стояла колдунья.

— С ней все в порядке, — спокойно промолвила Джевэйн. — Тихо, успокойся.

Железная хватка Хассала привела его в чувство. Он вздохнул и подумал, что о местонахождении Лейсии может узнать лишь от Ведьмы, от самой Джевэйн. Потом он вздохнул второй раз и третий и затих в объятиях Гончей. Потом Гончая подтолкнул его вперед, в хижину, и подволок от дверей к очагу. Огонь освещал бедную комнату. Джевэйн медленно подошла к очагу и сделала знак пальцами.

Хассал осторожно отпустил его и, взяв за воротник, прислонил к каменной стене. Джерик, задыхаясь, схватился рукой за грубые камни.

— Где она? — спросил он.

— Она в такой же безопасности, как и я, — сказала Джевэйн. — Это для тебя достаточное предупреждение, житель Долины?

Достаточное. Он прислонился затылком к камням. Правую руку его все еще сжимал Хассал. На правую ногу наступить он не мог.

— Она ваша? — спросил он. Он подумал, что если это так, ему более нет смысла за нее сражаться. Возможно, колдунья солжет ему по какой-то причине. Но он испытает ее совесть и собственный здравый смысл.

— Нет, — сказала колдунья. — Она та, чем кажется. Садись. Сядь!

Гончая отпустил его. Он упал на очаг, потеряв опору. Ему нужна была помощь Гончей, чтобы усесться, не тряхнув ногу. От боли в глазах его вспыхивали звезды, на кожу выступил холодный пот. Задыхаясь, он прислонился головой к выступавшему камню и посмотрел искоса на Ведьму. Она, как крестьянка, уселась, сложив руки на коленях. Дорогая одежда ее опустилась в пыль. Огонь очага придавал светлым глазам тревожащую переливчатость.

Гончий улегся на полу напротив очага. Колдунья поискала что-то среди беспорядочно стоявших возле пыльного очага предметов, передвинула несколько горшочков. Затем зачерпнула жестяной кружкой воды и поставила рядом с горшками. Было заметно, что она неукоснительно соблюдает порядок в своих приготовлениях.

— Где она? — хрипло и настойчиво спросил Джерик. Притворяться было уже ни к чему.

— Ты мне солгал, — сказала она. — Как тебя зовут?

— Эслен.

— Это неправда. Джерик из Палтендэйла. Его охватила паника. Он не двигался.

— Лейсия мне сказала, — объяснила колдунья. Да ведь это же очевидно.

Было обидно. Но, с другой стороны, он доверил свое имя ребенку, а потом этого же ребенка отдал в руки врага. Разве он заслуживал лучшего? Она ведь выдала его без всякой задней мысли.

— Ну так что, — сказал он и пожал плечами. — Может, это и так. А может, и нет.

— Джерик, — уверенно назвала она его имя. — Куда ты направляешься?

Он опять пожал плечами.

— И с какой целью? — спросила она.

— А ты, — спросил он ядовитым тоном, — ты из Эсткарпа или ты от колдеров?

— Я не из Долин, — сказала она. Она помешала пальцем воду, делая круги. Потом сунула руку в круг. Он посмотрел на ее шею, чтобы увидеть какой-нибудь колдовской талисман, но ничего не заметил, лишь серебряное кольцо на красивой руке. Камень в этом кольце был бесцветным и безвкусным, как стеклышко у коробейника.

— Тогда откуда же? — настаивал он. — Тебя вырастили колдеры?

— Ты направлялся к своим родственникам, — ответила она. Голос ее был тихим и настойчивым, как шум моря за окном. — Но там нет надежды. Гончие идут и с юга, и с севера. Из Ульмспорта и Джорби. Надежды нет.

Настойчивый голос се был полон уверенности. Он бил по костям, как еще одна боль. Значит, она не могла выяснить его намерения у ребенка. Но он никому и не рассказывал о своих планах. Он наконец нарушил молчание.

— Колдеры когда-нибудь говорят правду?

— Я могу показать тебе правду, — сказала она. Магические чашки и колдовство. Он снова покачал головой. Рядом с собой он постоянно ощущал присутствие Гончей и знал, что никуда не сможет уйти против их воли.

— Ведь ты можешь показать мне все, что захочешь, — сказал он. — Вот в чем правда, госпожа. А твоих трюков мне не надо.

— Да ты не дурак, — сказала колдунья Джевэйн. Или как там ее зовут на самом деле. Затем: — Я не буду тебе мешать. Ты потерял свою лошадь. Ты украл лошадь Хассала. Больше того, ты хотел украсть ребенка, если бы я не вмешалась. В следующий раз тебе будет плохо. Тогда уже не проси меня о помощи.

— Доброта? — он этому не поверил. Сначала колдунья сказала, что для него и для таких, как он, нет надежды, а уже в следующий момент намекнула, что собирается помочь ему.

— Хассал подарит тебе лошадь. Твои доспехи там, в углу. Тебе нужно сделать выбор.

— Где она?

Наступило долгое молчание. Потом Джевэйн сняла кольцо и бросила его в кружку с водой. Поверхность замерцала в свете огня, потом успокоилась. Появился солнечный закат, море и дети, играющие на берегу.

— Лейсия, — позвала Джевэйн, и один ребенок остановился и вышел из игры. Лицо Лейсии мерцало внутри чашки, глаза ее выражали удивление, словно она прислушивалась к чему-то далекому и странному.

Рука Джевэйн погрузилась в воду и нарушила картину. Потом вынула кольцо. Джерик приподнялся на руках, но тут же остановился, когда рука Хассала ткнулась ему в грудь.

« Ответы. Лорд и госпожа, ответы. Что она сделала?»

— Ну что, где горе? — спросила Джевэйн. — Где слезы? Нет, житель Долины. Они счастливы.

— Что ты с ними сделала?

— Защитила их. Дала им убежище. Разве я не сказала, что привела тебя сюда Лейсия? Иначе ты бы уже ничего не увидел.

— Ты и твой воин…

— Хассал не просто Гончая. — Джевэйн надела кольцо на палец и положила эту руку на колено Хассала. — Колдеры терпят поражение… иногда. Редко. Но бывает. Он не может говорить. Я могла бы это исправить, но для него это будет опасно. А мы и так понимаем друг друга.

Хассал наклонил голову. Миндалевидные глаза, глянувшие на него из-под нечесаной гривы, вдруг слегка утратили свойственную им мрачность, и в них отразился ум, что обеспокоило Джерика.

— Дети… — сказал Джерик.

— Такие дети представляют большую ценность, — сказала Джевэйн. — Такие, кто слышит меня, такие, кто может прийти на этот берег, такие, у кого от рождения есть дар…

— Мудрые дети.

— Но их не десять тысяч. Их всего семнадцать.

— С этим… — Джерик махнул рукой в сторону Гончей. — Колдунья из Эсткарпа с человеком из Ализона…

— Удивительным человеком, надо сказать.

— Колдеровские проделки! — но он не хотел этому верить. Он прислонился к камню и надеялся на ответы. — Колдунья, — сказал он не своим голосом. — Колдерская колдунья… — говорили, что Эсткарп боролся за свою жизнь; Ализон отошел колдерам и теперь казалось, что колдеры взяли больше, чем Ализон, и более того, что продали сами Гончие. — На чем же вы сошлись?

— На общей границе. В старых ссорах. Я не колдер. Мы оба поссорились с колдерами… — в глазах Джевэйн на мгновение мелькнуло нечто запрещающее. — Но это старая история. Она касается Долин. Понимаешь? Эти дети, у которых дар, слишком малы, чтобы управлять им. Среди них есть те, кто обладает внутренним зрением, другие — даром исцеления. К ним относится Лейсия. Эта лодка их увезет, — когда наступит утро, а оно наступит, житель Долин! — эта лодка вернется. Их не тронет ни один меч. Ни один из них не погибнет. И все они увидят сон. Это то, что ты видел. Вот там сейчас твоя Лейсия, а ты там быть не можешь.

Он медленно и глубоко дышал. Держась рукой за выступающий камень, он ощущал его тепло. Угли со звоном падали в огонь. Каждую минуту происходили какие-то незначительные события, хотя весь мир сдвинулся. И это казалось странным.

— Вы доставили мне много хлопот, — сказала Джевэйн, — тем, что пришли сюда. Лучше было бы вас никогда не видеть. Но Хассалу лошадь не нужна. Поэтому могу отдать ее тебе. Могу залечить твои болячки. Не думай, что мне это ничего не стоит, что мне не грозит опасность. Это только кажется, что место наше защищено. На самом деле все очень хрупко. Но мы справимся — Хассал и я. Скоро мы здесь все закончим. А ты поезжай, куда хочешь. На юг, а мой совет — на запад. Я не лгала тебе насчет Джорби.

— Враг скрывается в горах, — сказал он. Правда выскочила из него. Возможно, он находился под магическим воздействием. Он боялся не за себя, а за молодые жизни.

Она сказала:

— Гончие, Волчьи щиты, люди Сервина. Я знаю его с севера.

Хассал издал грубый звук, от которого поднялись волоски на шее.

— Много их? — спросила Джевэйн.

— Достаточно. Ты получаешь свои сведения от ребенка. Лейсия не знает. Я напал на них. Они отстали. Но это значит, что Сервин не придет по нашему следу с маленьким отрядом. Мы уже в Палтендейле дали ему хороший урок. Но мы оставили мертвую лошадь, и по этому следу им ничего не стоит нас найти…

Хассал посмотрел на Джевэйн долгим-долгим взглядом. Джевэйн кивнула, открыла свои крошечные горшочки и насыпала в воду растения. Довольно часто Джерику приходилось видеть, как Мудрые женщины проводят лечение. Несколько раз его лечили самого. Еще в детстве, когда он падал, и потом, когда во время войны его ударяли мечом, или когда он вывихивал ноги. Но она не была похожа на палтендейлскую Мудрую женщину. Если бы он вздумал их сравнить, то ее он уподобил бы лесному пожару, а ту, свою, — пламени свечи. Тут была ловушка. Да, тут наверняка была ловушка. И готовила она ее для него. Он знал это по тому, что она сейчас делала. Да еще Гончий сидел здесь, молчаливый, неподвижный.

— Они идут сюда, — повторил Джерик. — У тебя есть магия против них?

— Нет, — ответила она. — Подвинь его ногу, Хассал. Джерик осторожно подвинулся и вздрогнул от боли.

— Нет. Тогда дай мне лошадь. Не надо мне твоей помощи. Я уеду отсюда.

— Значит, ты мне веришь?

Он верил и он не верил. Он тяжко вздохнул, так как в ноге у него пульсировало, а в голове шумело, и покачал головой.

— Нет. Но я верю в то, что они сделают. Дай мне мои доспехи. И дай лошадь.

— И ты пойдешь сражаться? Ты не можешь сидеть даже на полу, где уж тебе сидеть на лошади. Что ж, мы им тебя отдадим? Подвинь его, Хассал.

Джерик поднял руку, защищаясь, но Хассал бережно обхватил его и очень осторожно уложил на камни очага. Ногу его он положил на сложенное одеяло.

Джевэйн провела рукой по его голени, и в ногу полилось тепло. Опухоль, казалось, вот-вот прорвет кожу. Потом она сделала то же самое со всем его телом, при этом тепло пошло из царапин, которые он не принимал во внимание. Потом, отойдя на шаг, она опустила пальцы в сосуд, что-то бормоча.

«Наверное, какое-то заклинание, — подумал Джерик, — да не простое, наши знахарки такого наверняка не знают. А может, — голова его кружилась, и странные мысли лезли в голову, — может, все это бесполезное занятие».

Ему казалось, что он плывет. Он потерялся, через его раны проходили то жара, то холод.

— Хассал, — произнес голос Джевэйн откуда-то со дна колодца, и он ощутил более твердое, жесткое прикосновение к ноге. Он думал, что за этим последует боль, и стиснул челюсти, и стиснул руки, страстно желая потерять сознание, в тот момент как Хассал тянул и поворачивал ногу. Кость хрустнула и встала на место, горячая боль обратилась в тепло, а потом — в холод. Огни бежали, оставляя тонкий след. Звезды вспыхивали и пахли травами и серой. Руки ее, как ветер, летали над ним, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, и тут же в вены устремлялась жизнь. Он полностью утратил контроль над своими чувствами. Воля была подорвана. Он словно стоял на рассыпающейся скале. Джерика больше не было. Вернее он был таким, каким она хотела его видеть. А если прежний Джерик и вернется, то лишь по ее желанию.

«Правда, правда, правда». В тот момент он, сам того не желая, знал все: и размеры катастрофы в Верхнем Холлеке, и количество врага, и гибель деревень и замков, и крепостей во всех Долинах. Видел мертвых и умирающих, огромное количество беженцев, подгоняемых Гончими, мертвые лица близких, Фортала, умершего на его руках, родителей, окровавленную сестру, братьев…

Он дернулся. Горшки разлетелись, посыпались травы, вода пролилась в огонь и зашипела. Хассал успел подхватить его: схватил и крепко держал.

— Сделано, — сказала колдунья.

Видение не исчезало. Он видел все своими глазами. Видел его там и не там, а в темном помещении хижины, в ночи, в тени, падавшей от ее одежды. Он слышал его в хриплом дыхании Хассала и в собственном дыхании — топот ног и шелест знамен.

— Мой совет — поезжай сегодня, — сказала Джевэйн.

— Они идут, — он чувствовал их присутствие, как ночной кошмар. Он узнал дорогу, явившуюся ему в его видении, хотя в темноте он ее никогда не видел. У мужчины Дара не бывает. Он взмахнул рукой, чтобы освободиться, избавиться от иллюзий. Это ее рук дело. Все то, что он видел, показала ему она. Это был трюк. Она хотела, чтобы он увидел это, и он тут же увидел стоявшую на берегу незаконченную лодку: — Черт возьми!

— Продукты. Фляга с водой. Тебе нужно спешить. Я обладаю способностью далеко видеть, и только. Будущее — это ловушка, а прошлое — клубок различных мнений, — на лбу Ведьмы выступила испарина. Кожа у нее была белая, и на ней выступил лихорадочный румянец. — Сейчас в способности видеть кроется опасность. Они нас не видят. Завеса, что закрывает это место, не может помочь при случайном вторжении.

— Эта забытая лодка — развалина, гнилая посудина. Ради богов, женщина, они находятся отсюда на расстоянии, которое можно преодолеть за день… — видение исчезло. Он опять отчетливо видел перед собой хижину, со всеми ее недостатками, уродством и дряхлостью. — Они на тропе. Там, в горах.

— Да, я увидела это с твоей помощью.

— Да вы просто дураки! Уходите отсюда!

Она покачала головой и посмотрела на него — колдунья из Эсткарпа. С почти дюжиной молодых жизней, окруживших ее палец, с Силой, способной создавать образы и проклинать врагов, но только если их было не слишком много.

С Силой, способной создавать правду.

Он выругался. Проверил ногу, может ли она сгибаться. Встал на ноги. И тут же вскочил Хассал и встал между ним и сидящей Ведьмой. Человек, абсолютно преданный.

— Я житель Долин, — сказал Джерик. — Черт вас побери, спросите меня о лошадях, а не о том, как строить лодку.

— Это дело Хассала, — сказала Джевэйн слабым, усталым голосом. Она лишь подняла на него глаза. — Я дала тебе силу, житель Долины. Ничего больше дать я тебе не могу. Могу предложить лишь выбор.

Они уснули, доведя себя до изнеможения, он и Хассал, растянулись возле своих инструментов на песке, рядом с чурбаками. Проснувшись, они работали при самом слабом свете факела: Джевэйн предупредила их, что шум и огонь были опасны. Огонь, чтобы освещать их рабочее место, огонь, чтобы разогреть смолу, и тихий звук деревянного молотка в руках Джерика, прокладывавшего шов за швом в корпусе лодки. Более громкие звуки, которые издавал струг и молоток в руках Хассала. Так проходила их совместная ночная работа.

— Она это сделала, — пробормотал Джерик, уверенный в том, что Хассал слышит его. — Задумала это с самого начала. Однако несправедливо изводить человека, когда у него нет голоса, чтобы тебе ответить, — стук, стук — звучит киянка. — Мы встретили Сервина в Палтендейле. Мы ранили его. Мы ранили его дважды. Ты знаешь его?

В ответ лишь мычание. Джерик посмотрел на вымазанный смолой корпус лодки, а потом — на лицо Хассала, освещенное факелом. Рот Хассала скривился в гримасе. Он сделал жест, общий для людей с обоих берегов моря, и мотнул головой в сторону гор, откуда должны были прийти враги.

— Не твой друг, — сказал Джерик. Нет. Не его.

Джерик взял еще кусок материала и приложил к шву, ругая жару и липкую смолу, превращавшую их обоих в нечто гротескное. Да тут еще пот, заливавший лицо и грудь, который они смахивали перепачканной в смоле рукой. При свете факела они казались настоящими демонами.

— Колдунья сейчас спит, — предположил Джерик. — А когда спит, она прикрывает нас или нет? Лицо Хассала было непроницаемо. — Или они нас тут и схватят, пока она спит? Ты не знаешь?

Если Хассал и знал, то предпочел промолчать.

Шов за швом. Руки онемели, и киянка слишком часто бьет по пальцам. Джерик закусил губу и склонился над корпусом. Прилив подошел к ним совсем близко.

— Как же мы — да славится имя Мудрой, — спустим эту штуку на воду? — спохватился Джерик. — Потащим ее на наших спинах? Столкнем ее вдвоем?

Взгляд и, схватившись за корпус обеими руками, Хассал потряс лодку. Джерик сплюнул смолу и пот и сморгнул соль, саднившую глаза.

Лейсия, уплывшая вдаль, под пальцами Ведьмы. Фонтан крови из шеи Санела, из смертельной раны, полученной от брата; лужи крови в грязной, истоптанной земле. Он все работал, пока боль от удара по костяшкам не заставила его согнуться пополам. Выругался, когда дыхание вернулось снова. Потом, пошатываясь, добрался до одеяла, взятого из хижины, и рухнул на него лицом вниз, укачивая раненую руку, и закрыл глаза. Так он лежал, пока чайки не закричали над его головой и не зашумело море.

Теперь море было дальше. Раньше он не замечал разницы между приливом и отливом. Он вспомнил, как спускают суда, дождавшись прилива, и они седлают отправляющуюся в дальнее плавание волну.

И ветер на земле, и ветер на море, и луну, и погоду — Хассал, по всей видимости, знал все это. Человек, который строит лодку, знает об этом все.

Спускать лодку на воду когда вздумается, нельзя. Раньше он этого не понимал. Джерик встал, поставил банку со смолой на угли и стал помешивать в ней палкой, когда появилась пена. Потом он удовлетворил естественную потребность и вернулся к работе, не думая о завтраке. Но Джевэйн сама спустилась к ним, сопровождаемая облаком налетевших чаек, и принесла им лепешек и немного вина, которые тоже пахли смолой.

Установили еще три дощечки. Они были последними. Джерик утер пот, который успело выбить у него утреннее солнце, и продолжил смолить. Хассал, стуча молотком, занимался румпелем — железо, обернутое кожей, — выбор-то небольшой. Джерик не знал, что хуже: работа при факелах ночью или при полном дневном свете, когда враг уже совсем близко.

Джевэйн не было видно. Чем она занималась дома, Джерик не знал, но воображал себе ее возле очага, размешивающей магические жидкости, подглядывающей за тем, что можно увидеть, в общем, занимающейся делами, в которые у него не было никакого желания вникать. Возможно, она могла управлять не только зрением, но и слухом. Быть может, ей отлично было известно, где сейчас находится враг. Его сводило с ума то, что человек, обладавший знанием, был недоступен, а тот, кто знал ее мысли, не мог рассказать ему то, что знал. Только взгляд, гримаса, мычание.

Он перестал жевать лепешки, оставшиеся от завтрака (они положили их, защищая от чаек, под парусом), выпил глоток теплой воды и сделал гримасу, взглянув на свои волдыри.

Над головой послышался глухой удар. Он посмотрел наверх и увидел, что Хассал перелез через борт на качавшиеся подмостки. Гончая спрыгнул вниз еще раз, потом подошел к нему и нетерпеливо указал на доски, лежавшие возле рам для рыбачьих сетей.

Вверх и вниз с грузом, по шатавшимся под их весом подмосткам… Мастеря палубу и приколачивая дощечки, оба орошали кровью и потом старые и новые доски.

— Палуба, — бормотал Джерик. — Этой забытой богом посудине нужна палуба. Враг уже на пороге. Вы что же, собираетесь прогуливаться по этой палубе? Достаточно того, что галоша поплывет. Быть может, женщина желает подушки и всякие медные причиндалы?

Хассал вместо ответа указал на квадрат в трюме.

По настоянию Гончей для опалубки были использованы самые большие бревна. Бревна эти они тащили по тем же лесам и, перекидывая через борт, сбрасывали в трюм. Солнце тем временем опускалось все ниже, но жара не спешила уходить.

Теперь дело было за мачтой. Для этого надо было поднять огромное бревно, лежавшее на чурбаках. Хассал обвязал его трелевочными канатами, закрепив узлами собственного изобретения, и взвалил тяжелое основание бревна на плечи. Джерик подвел под него подпорки. Хассал поднялся по лесам и опять поднял. Казалось, что опора не выдержит и бревно рухнет. Наконец бревно добралось до кромки борта. Тут они оба вскарабкались и стали тянуть, поднимать, напрягая спины, и вставлять его в паз. Оно встало с таким грохотом, что эхо откликнулось в лесу и в горах. Джерик прислонился к нему, тяжело дыша, глаза его заливал пот, а Хассал взял самую тяжелую из трелевочных веревок и пошел к носу.

— Шест для палатки, — пробормотал Джерик. Взглянув на большое количество канатов, которые надо было еще натянуть, он взял тот, что подходил к переднему штагу, пошел к корме и обмотал им ахтерштевень. Хассал подошел, чтобы проследить за его действиями.

Солнце было уже низко на западе. А они все поднимали и завязывали, натягивали и обматывали и на носу, и на корме, и на бортах.

Вдруг Хассал остановился, поднял голову, словно услышал отдаленный голос. Перелез через борт, словно голос этот сказал то, чего он слышать не хотел.

— Что такое? — Джерик пошел следом и перегнулся через борт, но Хассал смотрел в сторону гор. — Что, они там? Она их видит?

Хассал яростным жестом приказал ему спуститься, повернулся и побежал, насколько позволял ему песок, к тому месту, где лежал парус. Джерик спустился по лесам, спрыгнул на землю и бросился помогать. Он потащил к лодке тяжелые тали и канаты. Во всем этом он ничего не смыслил, знал лишь, что это такелаж. Хассал носил другие предметы, они бегали взад и вперед, а потом вверх и вниз, балансируя на трясущихся лесах, пока у Джерика не заболели внутренности, а колени не превратились в желе.

Затем надо было поднять огромный утлегарь, и наконец настала очередь громоздкого паруса. И опять надо было выдержать сражение с песком, многократно кидавшим их на колени. А потом и леса обвалились. Джерик, лежа на земле, увидел, как свернутый в рулон парус, похожий на огромную белую змею, исчез за бортом. Затем над бортом появились голова и плечи Хассала.

Джерик помахал рукой — дал понять, что он невредим, и опять на минуту упал на песок, чтобы восстановить дыхание, а затем поднялся и пошел приводить в порядок леса. Сам того не замечая, он непрерывно ругался, как обреченный, и то и дело поглядывал в сторону гор. Ему хотелось узнать у Хассала, не следует ли оседлать пони и привести его на берег, если в случае чего он им понадобится. Правда, зачем бы пони им понадобился, он и сам не мог объяснить.

Вместо этого он пошел прочь, взял с собой меч и обрезал крепление на ближайшей к нему раме для просушки сетей. Он бросил ее, а потом подтащил ее вместе с прогнившими сетями поближе к носу лодки. Он не знал, понял ли Хассал, что он задумал, в этот момент Джерик вспомнил, что у Хассала есть хороший лук и большое количество стрел, которые он принес сюда вместе с мечом и воинским облачением. Он опрокинул еще одну раму и подтащил ее чуть дальше от первой, путаясь в гнилых сетях и увязая в песке. Затем, обливаясь потом, схватил третью и засадил при этом в ладонь занозу. Тут он услышал свист и поднял голову. Гончая соскочил с лесов на песок, махнул рукой в сторону гор.

Джерик обернулся. Он пока ничего не видел. Напрягая зрение, старался разглядеть место, там, где заканчивались горы, и начиналось морское побережье, припоминал ландшафт и прикидывал, как распределятся воинские силы, выйдя из гор на длинный склон.

Хассал встал рядом, и Джерик опять оглянулся назад, в сгущающиеся сумерки, и видел, что море отходит от берега, а ветер дует с моря.

«Боже! Прилив начнется завтра утром. Они придут слишком рано. Мы опоздали на день».

— Госпожа… — он махнул рукой в сторону гор.

Хассал схватил его за руку и потащил в сторону оружия.

— Тебе известно, что она знает? — спросил Джерик. Он не то шел, не то бежал рядом с Гончей. — Старина, ты рассчитываешь, что колдунья их задержит?

Гончий ничего не ответил, он пробежал вперед него и взял свое облачение и оружие.

Джерик взял свое и снова посмотрел туда, откуда должны были появиться враги. В такое обманчивое время дня все краски выцветают, будь то на море или в горах, а небо ясное и свинцовое. Он привычно затянул все свои пряжки. Палец попал на дыру в кольчуге. Он так и не нашел время, чтобы ее залатать. Он увидел, что Хассал идет к лодке, и его снова охватило паническое настроение: он ничего не знал о море — о приливах, плавании, о том, как надлежит управлять парусом… Все это ускользало от его понимания.

Тут он увидел, что Джевэйн спускается с холма, обвешенная узлами и корзинами, беженка, такая же, как тысячи его соплеменниц. Колдунья из Эсткарпа, бегущая, как простая смертная…

Волосы непокрыты, платье билось на ветру. Под лучами закатного солнца это выглядело, как дым в ночи.

— Там лошадь, — воскликнула она, стараясь перекричать ветер, приглаживая растрепавшиеся волосы. — Еще есть время. Время есть. Уезжай отсюда!

— И на кого я вас оставлю?

— Защиты больше нет! Защиты не стало с сегодняшнего утра! Уезжай, говорю тебе, уезжай.

— Пока еще не все кончено! — проорал он в ответ. — О господи, женщина, не все еще кончено. Может твоя Сила связать канаты и веревки? Если есть у тебя Сила, используй ее!

— Вот она, моя Сила, — сказала она, указывая рукой на небеса. Лицо ее было очень бледным. — Погода. Я могу управлять ею. А ты хочешь, чтобы я управляла еще и горами, и врагами? Лучше уходи поскорей отсюда! Уже дважды, нет, трижды спасла я тебе жизнь. Не разбрасывайсяже ею понапрасну, а с морем мы как-нибудь и сами справимся!

— Черт бы тебя подрал, глупая женщина! Лучше займись врагами. Они будут здесь до прилива. Даже я, ничего не понимающий в море, могу сказать, что…

— Значит, так… я должна заняться врагами и что мне нужно сделать с приливом? Повторяю тебе! Защиты больше нет. Я не могу делать все одновременно. А Силу свою я истратила на тебя. Ты свой долг отплатил, теперь уезжай. Убирайся с побережья. Я теперь сама во всем разберусь!

Она засунула узлы под мышку, убрала с глаз волосы и бросилась бежать. Открыв рот, он смотрел ей вслед. Что еще он мог ей сказать? Что она не знает врага, не знает, с какой скоростью может двигаться кавалерия… Ну чего еще можно ждать от женщины? В тактике они разбираются так же, как рыбы в перьях. Женщины только и делают, что машут рукой на мужчин и делают все по-своему.

Вот колдеры — другое дело. Пусть вспомнит, что они сделали с такими, как она, в Эсткарпе. Ну а Гончие? Да если бы у нее и в самом деле была Сила, она со своим компаньоном не была бы сейчас здесь, на побережье, а сама бы их вытеснила с нашей земли и отправила назад, за море.

Силы у нее хватает лишь на то, чтобы заманивать детей да отправлять их прочь, из Долин, по дорогам, где идет война, где опасности, о которых Лейсия знает не понаслышке.

— Чертова дура! — закричал он, обращаясь к ветру и к сгущавшейся темноте.

И, схватив шлем и щит, побежал к загону, где ализонский пони, растревоженный ветром, нетерпеливо перебирал ногами и мотал головой.

Упряжь была на месте. Слава богу, хоть на это у Джевэйн хватило ума. Она висела на заборе. Джерик, постаравшись успокоить животное, запряг его, подложил на спину одеяло, укрепил седло. Пони выкатывал глаза и принюхивался к ветру. Пританцовывал, пока Джерик открывал ворота. Джерик вставил ногу в стремя, и пони пулей выскочил наружу.

Поводья, пятки… но не на юг. Он ехал в горы. Сначала дорога шла под уклон. Джерик издал дикий крик, который обычно, предупреждая о приходе Гончих, испускали все жители Долин. Крик подхватил ветер.

Прошлый раз это сработало: они не пошли за ним, потому что им и во сне не снилось, что на их отряд напал один человек. Крик его, громкий и звонкий, несся по широкому пространству и поднимался к заросшим травой горным склонам.

— Хаааааааиииииииийййййиииии, Сервин! Выходи, сразись со мной. Или кишка тонка?

Вверху, на склоне, что-то потемнело. Тонкая темная полоска, словно из-за гор вставало огромное черное солнце. Она росла, росла в полумраке и превратилась в линию всадников — от горизонта до горизонта. Он услышал их, эти пронзительные повизгивания, за что и получили Гончие свое имя. Услышал гром, летевший из-под копыт их лошадей. Он заглушал вой ветра.

— Хаааааайиииииии! — завопил он и, подняв меч, натянул поводья.

Он услышал звон пущенных стрел, увидел, как они исполосовали небо.

— Хаааайииии! — заорал он на пони и очертя голову устремился вниз.

Ни одна стрела до него не долетала: ветер дул стрелкам в лицо. Склон холма добавлял скорости пони. Полубезумное, но крепко стоящее на ногах животное мчалось в темноте.

Они устремились следом. Они делали то, о чем он в душе молился. Они и раньше уже много раз поступали подобным образом. И теперь, и теперь мерзавцы бездумно пустились в погоню. Перед ними расстилалось морское побережье. Они были уверены, что на этом широком пространстве, где стояла жалкая лачуга и виднелась лодка на берегу, их не подстерегала никакая опасность. Перед ними была добыча.

Да ведь это же были Гончие. Некоторые из них остановились. Это были мародеры. И им было неважно, удастся ли поживиться чем-то стоящим. Многие готовы были свернуть в сторону, лишь бы ухватить более легкую добычу.

Он, как всегда, нарушил свои планы. Опять. «Дурак, что и говорить». Ведь он не был в опасности. Он мог отправиться на юг, а потом снова подняться в горы, и там, в кустах, на звериных тропах, в темноте… Да его не нашли бы там лучшие следопыты.

Но за глупость надо было расплачиваться. И он знал это.

Они должны его видеть — Хассал и госпожа Джевэйн. Они обязательно увидят его, обалдуя, на берегу, прямо перед ними. Он, возможно, выиграет им время, и колдунья успеет что-нибудь придумать, чтобы спасти себя. Ц Лейсию.

Лейсию. И других, таких, как она.

Он присмотрелся к преследователям. Гончие… они ехали без всякой дисциплины. Самые быстрые уже выскочили на побережье, и стрелки не могли уже делать свое дело: не могли же они стрелять по своим. Из небольшой группы самых быстрых, что преследовали его, двое угодили в этой темноте в болото и погибли.

Теперь он не подгонял пони. Он дал им к себе приблизиться. Когда услышал топот копыт рядом с собой, он развернул пони и встретил всадника с мечом и щитом и сбросил ошеломленного врага с седла. В этот момент подлетел, визжа, другой всадник и перегнулся с седла.

Молодая Гончая. Несмышленыш против ветерана. Джерик повернулся, и конец его меча воткнулся в чужую плоть. Меч врага отлетел в одну сторону, а сам всадник и его лошадь полетели в двух противоположных направлениях.

— Хайя! — крикнул он на пони, увидев, что число приближающихся всадников увеличивается с каждым мгновением. Он выехал из простреливаемого стрелами сектора и устремился вперед, в центр бури. А ветер к этому моменту стал уже штормовым. Лошадь старалась спрятаться от ветра, обрызгала всего его пеной, а он изо всех сил гнал ее вперед, по полосе песчаного побережья. Он увидел черный силуэт лодки. Вода стала ближе, чем была. Она уже блестела под чурбаками, на которых стояла лодка.

— Джевэйн! — закричал он, стараясь перекричать колдовской ветер. Он видел, что у них есть шанс спастись, если вода пропитает песок перед лодкой и сделает его непроходимым для лошадей. Колдунья, оказывается, кое-что понимала в своем деле. Вот и сейчас копье солдата-ветерана не долетело до цели. Он желал им спастись. Ведь расстояние между Гончими и побережьем сокращалось. Вот сейчас всадники окажутся за его спиной. Он поднял в знак приветствия свой меч, обращаясь к Ведьме и Хассалу:

— Удачи вам! — заорал он и, натянув поводья, развернул тяжело дышащего пони лицом к врагу.

Амуонец, собиравшийся напасть на него, вдруг вылетел из седла, и лошадь, оставшаяся без седока, понеслась в сторону от ветра. Еще одно седло опустело…

«От их же собственного огня», — подумал он презрительно.

И услышал за своей спиной пронзительный свист.

Хассал!

Все стрелы уносило ветром с волшебной точностью. С пронзительным свистом, с каждым порывом ветра.

— Эх ты, дурак! — закричал он и, натянув поводья, направил пони в самое темное и ветреное место, прямиком к лодке. Мимо кубарем неслись огромные хлопающие монстры. Приглядевшись к их черным силуэтам, он узнал, что это рамы для рыбачьих сетей. Пони впал в панику. Джерик отпустил поводья и соскочил с него. Перепуганное животное побежало куда-то в темноту. В эту ночь много прибавилось таких беспризорных пони. Сеть от пролетавшей мимо рамы свалилась на него. Он стряхнул ее со своего щита и побежал, увертываясь от летевших мимо предметов, а щит несся за ним по ветру.

Впереди неясно вырисовывалась лодка. Она покачивалась на волне. Подпорок под ней уже не было. На носу ее горел свет, как маяк. Он был повернут к нему, в то время, как он пробирался, оступаясь и с трудом вытягивая ноги из предательского песка.

Он засунул меч за пояс. Одной рукой он ухватился за освещенную веревку, и его сбило с ног, когда лодка подвинулась к нему и всколыхнула под ним песок.

Но веревка тянула его наверх. Он изо всех сил держался за нее, а его маленькими толчками чья-то сильная рука тянула наверх и подняла к борту. Он схватился за него рукой, а лодка кренилась и качалась, и тут сильная рука ухватила его за пояс и перетащила через борт.

В темноте он встретился лицом к лицу с Хассалом. Джевэйн, вцепившись в веревку, стояла рядом. Волосы ее летели по ветру.

— Ну что я тебе говорила, житель Долины? — закричала она на него. — Отчего ты меня не послушал?

— Ну я могу и к ним вернуться! — закричал он, махнув рукой в сторону врага.

Рука Гончей тяжело опустилась на его плечо. Она удерживала его на месте, так как лодку сильно качало. Под ними было море. Море устремилось к преследовавшим их врагам. Он увидел, как ряды их смешались, услышал панические вопли.

Джевэйн вскинула руки, и вокруг борта лодки, веревки, мачты вспыхнул иллюзорный огонь. Ветер вдруг утих.

А потом вдруг подул новый ветер, с земли, отчего волосы на затылке Джерика зашевелились. Ветер был совсем слабый.

— Поднимай парус, — сказала Джевэйн. — При таком ветре мы можем плыть.