Бубен на игле

Он вышел к городу ближе к полуночи. Немногочисленные огни сыграли роль маяков, хотя он не заблудился бы в любом случае.

Тёмные громады домов, только кое-где освещённые немногочисленными фонарями и редкими светящимися квадратами окон, не оттаявшая после зимы земля, чёрные силуэты деревьев в парке и острые, холодные проблески звёзд на пасмурном небе. Царство древней дикой ночи, не замечающее человека, игнорирующее его. Лишь жалкие тени остались от тех, кто раньше смел бросать вызов ночи, придёт время и нынешним «царям природы» потесниться.

Тот, кто стоял сейчас у первых домов не боялся ночи, и не потому, что считал себя сильнее или умнее, не потому, что слышал её тёмную песнь и не потому, что способен был к ней присоединиться. Просто ему было всё равно. Нынче он не интересовался сиянием звёзд и музыкой мрака. Впереди была работа, но для того, чтобы взяться за неё, ему было нужно вновь вспомнить своё человеческое имя, вновь растаявшее в призрачном сиянии тьмы.

Нечто зубастое и злобное выскочило из зарослей парка и с яростным рычанием ринулось к стоящему неподвижно тёмному силуэту. Незнакомец без особого интереса взглянул на крошечную часть извечного зла, приручённую самодовольными людьми. Это создание было таким же насквозь фальшивым, как и всё, к чему приложил руку человек.

За пару шагов до тёмного силуэта собака утратила весь свой пыл и с испуганным визгом шарахнулась в сторону.

— Ко мне, Дик! — скомандовал хозяин, наблюдавший из-за кустов за всей этой сценой. — К ноге!

И чего тут пугаться? Бомж как бомж, в меру грязный, в меру обносившийся. Ниже среднего роста, довольно хлипкий на вид. Но своему бультерьеру хозяин верил, как себе, и потому права качать не стал. Пусть себе стоит, может, собака побоялась блох нахвататься. И только заканчивая прогулку, он вдруг понял, что его так смутило в ночном незнакомце. Тот даже и не подумал испугаться.

Движения были отработаны до автоматизма. От энергичной работы кулаком послушно проступила вена пониже жгута, острая игла попала с первого раза, и еле слышно всхлипнул поршень. Одноразовый шприц, пустая упаковка и вскрытая ампула полетели в урну.

Он вновь чувствовал себя человеком. Грязным, голодным и больным человеком. Но теперь уже легко мог прочесть свои данные с засаленного, промокшего от пота паспорта, а пересохшее горло, он был почти уверен в этом, вновь обрело способность произносить членораздельные звуки.

Надо будет помыться и поесть. А ещё — достать новую одежду, или хотя бы тщательно выстирать эту. Но это позже, а для начала, он должен выполнить свою работу, и тогда часть из его проблем будет решаться другими. Где-то в кармане заскорузлой от грязи рубашки была записка с адресом, но он и так знал, где его ждут.

Подъезд был недавно вымыт, но запах курева и кошачьей мочи был неистребим. По стенам, там, где это позволяли различить немногочисленные лампочки, бежали надписи. От довольно красивых полупрофессиональных граффити до самого примитивного «Нинка — дура», оставленного размазанной фиолетовой пастой. Нинка в долгу тоже не осталась.

За большинством обитых дерматином дверей уже всё затихло. Но кое-где слышались звуки телевизоров, ругань, песни. Откуда-то потянуло запахом жарящейся рыбы, заставив вхолостую глотать слюну. Левая рука невольно потянулась, ощупывая пару консервных банок через днище рюкзака. Надо потерпеть. Если всё пройдёт нормально, сегодня он полакомится блюдами домашней кухни.

Тихо было и за массивной светлой дверью с таящимся в тени номером. Но тем, кто там ожидал его прихода, было явно не до сна. Если всё пройдёт так, как надо, в этой квартире он будет принят, как любимый родственник, ну, а если что-то не получится, вся злость разочарованной семьи не будет не иметь никакого значения, потому что сами они утратят последнюю надежду.

Звонок резкой трелью потревожил тишину, и сразу несколько человек задвигалось в квартире. Но открывать дверь вышла только женщина, облачённая в тёплый халат и тапочки на босу ногу.

— Дмитрий Андреевич? — голос прозвучал неожиданно молодо, и он неопределённо кивнул. Вроде бы так. Хотя какая разница, если оба твёрдо уверены, что встреча назначена между ними. — Мы Вас чуть пораньше ожидали.

Хорошее воспитание не позволяло ей поморщиться при виде гостя, хотя он был твёрдо уверен, что подъезд в ожидании этого визита мыла именно она, и в квартире его ожидает такой же идеальный порядок. Только внимательно смотрела, как он неловко стягивает чудовищно грязные и утратившие всякую форму ботинки. Да ещё едва заметно вздрогнула, встретившись с ним глазами, как и многие до неё, уловив яростное пламя, пылающее в зрачках.

— Сюда, пожалуйста.

В маленькой душной комнате на скрипучей кровати спала молоденькая девушка. Ему не надо было смотреть на её зрачки или осматривать руки, чтобы понять, что именно она будет его пациенткой. Сон был неестественным. Об этом говорила неудобная поза, и поверхностное дыхание. И неимоверное количество теней, окружающих молодую наркоманку.

Наконец Дмитрий Андреевич почувствовал себя в своей тарелке. Встретившая его женщина и остальные домочадцы — усталый мужчина, полная старушка, мальчишка-подросток, так и забегали, исполняя краткие распоряжения гостя.

Кровать переставили и перестелили, подложив под простыню клеёнку, а сверху — старую пелёнку. На столике рядом выросло ведро горячей воды и стопка чистых тряпок. Ковёр с полу убрали совсем, вместо него установив тазик. Бесчувственную девчонку мать с бабушкой обмыли, предварительно разогнав по комнатам мужчин. Вся эта активность отдавала какой-то истерикой, эти люди уже почти утратили надежду, хотя на девушке последствия наркомании ещё почти не были заметны.

Сам Дмитрий Андреевич не терял времени даром, наскоро вымывшись под горячим душем и переодевшись в поношенную, но чистую одежду. Скорее всего, эти рубашка и спортивные штаны принадлежали отцу девушки, и на гостя были велики, но это не портило ощущения чистоты.

Когда он вновь зашёл в комнату, бабушка дёрнулась было загородить внучку, лежащую в одних трусиках, а когда ей не позволила женщина — села в углу, безуспешно борясь со слезами. Сама женщина разглядывала гостя, и тот отлично понимал, что хотя чуть улучшил впечатление о себе, воспользовавшись первой же возможностью помыться, но до полного доверия далеко. У него слишком обычная внешность потрёпанного жизнью человека, да ещё и лицо слишком явно отражает якутские корни. Совсем не похож на демонических колдунов-знахарей, способных справиться с любой хворью или снять проклятье.

Вообще-то его раздражало присутствие посторонних, тем более, что он не мог при них извлечь из рюкзака некоторые вещицы из своего арсенала. Но было без слов понятно, что незнакомца не оставят наедине с половозрелой девицей, а если он ещё и нацепит на шею ожерелье из зубов, то вообще примут за шарлатана. Когда люди поймут, что вещи — не всегда то, чем кажутся?

Он встал над пациенткой и закрыл глаза, позволив безошибочному чутью вести. Если бы его спросили, что и как он делает, он бы не смог ответить. Просто в языке нет слов, описывающих эти ощущения и действия, так что окружающим доводилось просто смотреть.

Временами охала бабка, глядя, как сильные гибкие пальцы проминают послушную плоть так, что при обычных обстоятельствах не обошлось бы без серьёзных внутренних повреждений, да пыхтела, когда летающие над безвольным телом руки задевали девичью грудь. Обе женщины разом вскрикнули, когда те же руки без малейшего усилия подхватили и перевернули девушку, так, что она взлетела чуть ли не к потолку, и это при том, что пациентка не уступала ростом целителю, и почти не уступала по весу. Движения становились всё стремительнее, за некоторыми было почти невозможно уследить, и казалось, что тело девушки живёт само, само извивается и ходит волнами в какой-то жутковатой, завораживающей пляске.

Мать наркоманки, не выдержав жутковатого зрелища выкручиваемого извивающегося тела бесчувственной дочери, перевела взгляд на лицо Дмитрия Андреевича, и больше уже не могла отвести взгляд. Этот бесстрастный лик напоминал о Будде или о каких-нибудь святых. Он был абсолютно спокоен, но при этом излучал такую силу, что прежние сомнения казались смехотворными. А ещё эти удивительные длинные ресницы, которые она рассмотрела только сейчас, когда его глаза были закрыты. Женщине стало мучительно стыдно, когда она вдруг поняла, что возбуждена до крайности одним только видом этого странного целителя, в то время как он пытается спасти её дочь. И только сейчас поняла странное восхищение, с которым рекомендовавшая его подруга рассказывала о незнакомце.

Мучительный стон вывел её из мечтательного созерцания. Девушка, наконец, проснулась и со страхом глядела на нависшего над ней незнакомца. Всё пухленькое тело наркоманки исходило мелкой дрожью, схожей и несхожей со стандартной ломкой, противный липкий, и вонючий пот непрерывно лил через распахнутые поры горящей кожи. На белой пелёнке проступали жёлто-зелёные пятна. Прежде чем девушка успела поинтересоваться у матери, что незнакомец делает в её комнате, к горлу подступила обжигающая волна, и она едва не потеряла сознание, мучительно выворачиваясь в вовремя подставленный тазик какой-то мерзкой чёрной слизью.

А затем твёрдые пальцы ухватились за подбородок и приподняли голову, и пламя брызнуло из зрачков незнакомца, сдавив голову раскалёнными щипцами и заморозив душу. И в этом безжалостном огне без следа сгорела наркоманка, чтобы обычная девушка могла снова жить.

Дмитрий Андреевич наслаждался подзабытым ощущением чистой простыни. И пусть он не мог заснуть в этом месте, переполненном страстями и мёртвым камнем, но приятная сытость и крахмальные объятия постели вызывали приятную расслабленность.

Люди боялись его, слишком хорошо чувствуя различия между ними. Как только нужда в нём проходила, старались побыстрее выставить, как отступное предлагая деньги, одежду, еду. От денег он всегда отказывался — просто не в силах был ходить по магазинам, днём, когда вокруг толпы людей. Одежду брал, если была в ней нужда, пищу — сколько можно с удобством нести пешком. Да и сам Дмитрий Андреевич старался побыстрее вырваться из плена бетонных пещер, и никогда не стремился задержаться.

Сегодня он просто слишком устал, чтобы сразу уходить, да и город уже пробуждался, отбивая всякое желание брести по забитым народом улицам. Ему предложили постель в одной из комнат — и он не стал отказываться, хотя знал, что свежие простыни и мягкая постель обязательно навеют воспоминания. То, из-за чего он ушёл из города и пытался раствориться в музыке ночи, отбросив не только имя, но и собственную человеческую сущность. Но вновь и вновь возвращался, отвечая на бесчисленные, часто безмолвные призывы о помощи. Не потому, что так добр, и не из-за пламени, горящего внутри — просто не хотел, чтобы другие повторяли его судьбу.

Голова коснулась подушки, и воспоминания обрушились на него, яркие и жестокие, как будто всё случилось вчера, а не несколько лет назад.

Тогда у него была семья, дом, работа. Пусть не очень доходная — много ли заработает мастер на разваливающемся государственном предприятии, и потому постоянно приходилось подрабатывать в «свободное» время. Всё тихо и без изысков. Жена — воспитатель в детском саду, пятнадцатилетняя, обуреваемая всеми подростковыми комплексами дочь. Он даже не подозревал, до чего ему дороги были его женщины, и эта простая, размеренная, жизнь, пока гром не грянул.

Всё началось с заболевания дочери. Жене с трудом удалось отвести упёршуюся девчонку в больницу, сами они определить симптомы не смогли. Да и вообще в по-следнее время она выглядела нездоровой и рассеянной, во всяком случае, когда родители находили для неё время.

Результат привёл в ужас всё семейство. Девочку поставили на учёт наркодиспансер и диагностировали беременность. На семейном допросе, совмещённом с расследованием, выяснилось не так уж много. Дочка наотрез отказывалась назвать поставщика наркотиков, рыдала и отказывалась говорить с милицией. Кололась она уже с полгода, и знала, что по меньшей мере дважды кто-то воспользовался её состоянием на квартире поставщика, хотя о возможных последствиях раньше не задумывалась. Заодно стали понятны участившиеся продажи ценных вещей из квартиры, хотя они ни в чём раньше не отказывали своей девочке…

Наверное, стоило предоставить всё милиции. Вообще, всегда лучше доверять профессионалам, если, конечно, они хотя бы пытаются что-то делать. А даже выследив дочку, не стоит отправляться следом за ней на квартиру торговца добровольной смертью. В таких местах не бывает людей, которые раскаются в ответ на возмущение родителей. И угрожать бандитам тоже не стоит — если у тебя нет возможностей реализовать угрозы немедленно. Они просто сорвались, увидев дочь сидящей прямо на грязном полу, утонувшей в своих грёзах, с бессмысленными глазами и текущей слюной.

Покинуть квартиру им так и не удалось. Дмитрий Андреевич так и не узнал, кто и чем его ударил по голове. Не будь хозяева квартиры сами наркоманами, может и придумали бы что-то поумнее передозировки для всей семьи. Мало ли таких уходят по длинной игле. Главное — вытащить подальше, чтобы загнулись в другом месте.

И были хаос и тьма, и тени вились вокруг, лаская, затягивая и обволакивая новую жертву, одного из тех, кто вскоре присоединится к мёртвому хороводу. Он сражался. Отчего-то он знал, что нельзя сдаваться, хотя обычному человеку не по силам справиться с порождениями ночи. Но он и не был обычным. В час нужды пришли на помощь смутные воспоминания детства и рука сама нырнула в грудь и извлекла пламя, чтобы разжечь костёр в мире потерянных душ.

Димке было пять лет, когда родители взяли его в стойбище, в один из редких визитов к якутской родне. Вряд ли осевшие в городе родители ожидали, что именно их ребёнка выберет себе в ученики шаман. Скандал был на всё стойбище, но продвинутые городские родители сумели справиться с предрассудками, переругались со всеми и увезли сына от греха подальше. Больше его в Якутию не брали, хотя, после очередного визита привезли странные вещи — какие-то шкуры, кости, бубен — наследство умершего шамана. Семнадцатилетний Димка был озабочен на тот момент совсем другим, так что баул с вещичками прочно обосновался на антресолях.

Сейчас время как будто потекло вспять. Больше тридцати лет растворились во тьме, и вновь пятилетний Димка с увлечением повторяет за смешным дядей в шкурах и перьях. Коснуться внутреннего пламени, что разжёг в ребёнке шаман, воз-жечь костёр в безграничной тьме. У шамана много врагов, но и друзей немало. Злые тени боятся чистого огня, но духи родичей слетаются на него, как на маяк, греются и защищают. Возжечь — призвать, тени — отогнать или подчинить. То была трудная работа, без соответствующих одеяний, без амулетов и бубна — но работа, а не безнадёжный бой. И когда запыхавшийся, но гордый собой Дмитрий Андреевич завершил ритуал, то десятки теней покорно плясали вокруг яркого костра, ожидая приказа шамана.

Уже без всяких препятствий он вынырнул в реальный мир — и содрогнулся. Тело застыло, онемело от холода, глаза не открывались — корка льда намертво прихватила ресницы, а в желудке как будто буянил рой разъярённых ос. Его долго рвало, скручивая всё отравленное наркотиками тело сухими спазмами. Он яростно растирал онемевшие конечности, напрягал все мышцы, осторожно растирал замороженные веки. Открыл слезящиеся от боли глаза — и пожалел, что не ослеп.

Он был на скамейке в старом парке, который редко кто посещает зимой, а рядом были его женщины. Их никто не учил сражаться с тенями, в них никто не разжигал огонь — и сейчас они полулежали рядом на скамье, очень похожие, оледеневшие, и даже тысяча шаманов уже не смогли бы помочь им. Он выиграл в тонком мире — но всё потерял в реальности.

И были сочувствующие взгляды немногих оставшихся друзей и презрительные слова милиционеров, обыск в наркопритоне, ругань и угрозы удивлённых наркоторговцев. Похороны его женщин и зловещие обещания «крыши» их убийц — ничто не могло коснуться его раз и навсегда замороженного в зимнем парке сердца.

В тот день, когда ему сообщили, что наркоторговцев выпустили за недостатком улик, тьма без остатка поглотила его. Среди бела дня он ушёл с работы, отшвырнув в сторону охранника на проходной и ни слова не понимая в речах соработников. Он слышал только голоса теней и соглашался с ними.

Шаманские вещички неплохо сохранились, и он натянул мешковатую шкуру и разнообразные амулеты. Только кожа на грубом бубне пересохла — но инструмент ещё можно было использовать. Наркотиков в доме не нашлось, должно быть, дочь не имела запасов, пришлось удовольствоваться бутылкой водки натощак. И был безумный бег во главе орды бесшумных теней, и шаманские огни, и отчаянные крики пожираемых душ, а наутро он собрал рюкзак и покинул человеческий мир. Милиция его всё же нашла, и неприятные вопросы были заданы, хотя мало кто верил, что он способен организовать хотя бы часть из длинной череды смертельных случаев. Ему тоже было не особо интересно, как умирали тела его врагов, ведь их настоящая смерть произошла совсем в другом месте.

— Вы плачете? Вам плохо?

Он открыл глаза и безучастно посмотрел на склонившуюся над ним женщину. В свете яркого дня (должно быть, виденья прошлого мучили его несколько часов) её лицо выглядело гораздо моложе и свежее. И это лицо выражало совсем не озабоченность состоянием странного гостя. И этот лёгкий халатик — и больше никого нет в квартире, хотя, в подобных обстоятельствах это не имеет значения.

Он потянулся к женщине — и та не стала отстраняться.

То была лишь потребность его далеко ещё не старого тела. Лаская пышные формы женщины, он не чувствовал вины перед покойной супругой. Ему чаще было неловко перед дочерью, ведь потрудись он достать баул с антресолей на пару дней раньше, и его девочка, как сейчас ночная пациентка, шокировала б наркологов, уже махнувших рукой на законченную наркоманку.

И даже его лечение не всегда могло помочь тем, чей организм уже разрушался, переходя незримый предел. Таких он зажигал, даруя шаманам на час дни и месяцы на последнее прощание с миром. Все же, мало кто способен годами гореть, не сгорая.

Он прервался на то, чтоб найти под паркетиной тайник девчонки с несколькими ампулами и съесть праздничный обед. И вновь безмолвные ласки и скрип кровати, пока чей-то ключ не заскрежетал в замочной скважине. Ему бы это не помешало, да и никто другой не осмелился бы помешать, но у партнёрши были другие принципы.

И ещё несколько часов пришлось ждать перед бессмысленным телевизором, пока не явилась девчонка. Конечно, новых дыр в венах не появилось, хотя ему довелось повидать всякое. Сам он давал только один шанс. И был допрос, переросший в исповедь перед разгорающимися глазами шамана. Кто, где, когда. Как найти, где узнать.

Ему даже хватило терпения вежливо попрощаться с гостеприимными хозяевами. Пожалуй, только женщина не вздохнула с облегчением, когда тяжёлая входная дверь захлопнулась за странным гостем, но у женщин особые отношения с шаманами.

Он некоторое время размышлял, а затем вогнал в вену содержимое одной из трофейных ампул и вновь забросил на спину изрядно потяжелевший рюкзак. В этом городе многие ещё нуждаются в исцелении, но сперва нужно расправиться с причиной болезни. Произвести дезинфекцию. Или сделать прививку.

Он шёл быстро и целеустремлённо. К ближайшей роще, где можно будет развести небольшой костёр, переодеться и взять в руки обновлённый бубен. Был ранний вечер, и у многих владельцев возникли проблемы с их животными, с визгом разбегавшимися с пути странного человека. Сам по себе горящий человек не опасен, если не трогать, но голодные тени, собирающиеся к нему со всех сторон, воющие, пляшущие, жаждущие… Сегодня будет большая охота.