Брошенное королевство

ПРОЛОГ

Весна была еще в полном разгаре, но на Агарах, которые иногда называли островами на краю света, ничто о том не говорило; создавалось впечатление, будто здесь царит осень, королева бурь. Давно уже никто не помнил столь долгого ненастья в это время года. На Просторах бушевали штормы. Во мраке, под затянутым тучами небом, пенящиеся волны бились о высокий утес.

Сколько таких грустных песен было сочинено во всех уголках Шерера, куда долетал соленый морской бриз…

Близился вечер, темнота сгущалась. Ее высочество княгиня Алида, госпожа Агар, ждала мужа, который повел в море военную эскадру. Княгиня не доверяла Просторам и не любила их, хотя те надежно охраняли границы ее владений. Стоя на обрыве, она окидывала взглядом далекий горизонт, разговаривая с двумя другими женщинами.

Корабли уже неделю должны были стоять на причале в порту.

На фоне пасмурного неба неясным пятном обозначился силуэт рослого мужчины. Стоявшие рядом с властительницей Агар женщины были простыми горожанками, которые только здесь и сейчас могли быть ей равными — ибо они точно так же ждали своих мужей. Однако, увидев приближающегося незнакомца, они поклонились госпоже и быстро ушли после ее легкого кивка. Невысокая княгиня взяла великана под руку и прислонилась головой к его локтю.

— Если он не вернется, возьму в мужья тебя, — грустно и вместе с тем шаловливо сказала она. — Хочешь быть князем острова, король гор?

Ветер шевелил ее светлые волосы. Он уже два дня не достигал такой силы, чтобы заслужить название вихря, но пенящиеся под обрывом волны, похоже, об этом не знали. Черное море кипело, словно яд в большом котле, и возникало желание собрать накопившуюся на поверхности отвара пену.

— Я вообще не умею плавать.

— А что ты умеешь?

— Ничего такого, что могло бы здесь кому-либо пригодиться. — Великан то ли вообще не понимал шуток, то ли у него было дурное настроение, во всяком случае, он не был склонен к игривым препирательствам. — Мне пора, ваше высочество.

Она задрала голову, пытаясь в сгущающемся мраке разглядеть выражение его лица.

— Ты хочешь… вернуться?

— Я жду только возвращения Раладана. И первого корабля, который пойдет из Ахелии куда угодно, лишь бы высадил меня в Дартане.

— Я думала, ты наконец нашел свой дом. Отца, друзей… Это все тот кот! — недовольно сказала она. — Он тебя уговорил.

— Этот кот, ваше княжеское высочество, уже двадцать с лишним лет — мой брат.

Его глубокий и сильный голос вполне соответствовал внушительной фигуре; говорил он отчетливо, не торопясь, и ей очень нравилось его слушать.

— Зря я дала тебе то его письмо. А когда ты говоришь «ваше княжеское высочество», я сразу понимаю, что с тобой не стоит разговаривать. Хотя… — заметила она, — иногда, правда, ты лишь хочешь мне досадить. Эй, отважный страж! — крикнула она громче, обращаясь к зарослям густой приморской травы.

С земли поднялся высокий мускулистый мужчина, которого нельзя было назвать великаном лишь в присутствии спутника княгини. Вооруженный до зубов, он много лет был ее гвардейцем-телохранителем. Кивнув, он пошел первым, и маленькая процессия двинулась к недалеким стенам прибрежной крепости.

— Грев, если я добьюсь разрешения твоей госпожи, ты не против сегодня со мной побороться? Никто тут не в состоянии так меня поколотить, как ты.

— Ваше благородие преждевременно меня хвалит, — ответил слуга, оглядываясь через плечо. — Я еще не вылечил свои треснувшие ребра.

— А я — вывихнутое плечо.

— Сейчас у вас обоих будут трещины и вывихи, — пригрозила княгиня, обходя большой островок травы. — Нет, Глорм, ни на что ты согласия не добьешься и с моим телохранителем драться не будешь, поскольку сегодня ты должен сидеть со мной и развлекать меня так, как только сумеешь. Я вдова моряка, и меня следует утешать.

— Соломенная вдова пока что… Не говори такие вещи на берегу моря.

— Что, ты тоже суеверный? Всех вас, похоже… помочило. — Княгиня, не в силах порой найти подходящее слово, использовала первое попавшееся, пришедшее ей в голову; хотя порой это и бывало забавно, сейчас означало, что ситуация вовсе не смешна и с ее высочеством лучше сегодня не ссориться. — К сожалению, ты прав, воин. Я еще не вдова, я все еще жена морского окуня, который даже в супружеской постели двигается так, будто плавает.

Грев, который был скорее другом, чем слугой ее высочества, тем не менее знал, когда ему следует ускорить шаг и не слушать больше ее болтовню. Бурное прошлое княгини порой давало о себе знать, и в ее словах можно было услышать как цинизм тайного соглядатая трибунала и бездушный холод наемного убийцы, так и яд интриганки, и развязность потаскухи. Она была всем из вышеперечисленного. А кроме того — самой неверной из всех жен, каких только носила земля. Самой неверной — и самой любящей из всех. Ради своего мужа-моряка она позволила бы сварить себя живьем. На исходе минувшего лета он не успел вернуться на Агары, а это означало, что он опоздает на три месяца — если вообще появится когда-нибудь… Никто не ходил осенью по Просторам. Однако княгиня каждый вечер стояла на обрывистом берегу и ждала. Для нее не существовало плохой погоды, она не боялась дождя или бури.

И она была первой, кто увидел среди клубящихся волн черный силуэт корабля. На борту отважного парусника лучшие в мире моряки под руководством своего капитана пробились сквозь штормы и вернулись домой, совершив небывалый подвиг… Женщинам больше не приходилось ждать.

В стене прибрежной крепости виднелась маленькая железная дверца, а в небольшой нише стоял на посту стражник. При виде приближающихся людей он заколотил по железу кулаком, что-то сказал в небольшое окошко и вернулся на свое место. Лязгнули отпирающиеся засовы. Княгиня и ее спутники оказались в узком коридорчике. Идя следом за солдатом с факелом, они вскоре вышли на внутренний двор.

Раскинувшиеся широким полукругом укрепления не были крепостью в точном смысле этого слова, скорее соединенными друг с другом самостоятельными крепостными комплексами, прикрывавшими порт от нападения с суши и моря. Узкий портовый канал был перегорожен тяжелой цепью, протянутой между низкими, но очень массивными башнями. Их называли бастионами; новое слово, использовавшееся только на Агарах, казалось тем не менее подходящим для сооружений, подобных которым не имелось больше нигде во всем Шерере. Эти странные башни задумывались как платформы для крупнокалиберных орудий. Маленькое агарское княжество было обязано своей силой не только прекрасному военному флоту и многочисленным каперским кораблям. Пытаясь защитить свою независимость, оно сделало ставку на новые виды оружия, недооцененные войсками Вечной империи. В Шерере давно уже не строили крепостей, пороховые же орудия устанавливали только на палубах кораблей. В разбойничьем княжестве, пополнявшем свою казну доходами от торговли военными трофеями, не хватало людей, чтобы создать серьезную армию, но хватало денег… И оно искало свой шанс в новинках.

— Этих бастионов недостаточно, — сказал Глорм, глядя на вырисовывавшийся во мраке приземистый силуэт сооружения. — Империя все еще могущественна.

— Хоть ты и отчаянный рубака, но политик из тебя никакой, — почти презрительно заметила княгиня. — Нет больше никакой империи.

Они вошли в жилое здание крепости, где размещалась одна из трех резиденций княгини.

— Нет больше никакой империи, — повторила Алида, поднимаясь по лестнице. — Армект и Дартан защитятся от любого нападения, но они неспособны вести наступательную войну на море, а тем более за морем. Уже сегодня, если бы я захотела, я могла бы загнать обе эти державы на сушу… но я не хочу, так как они возят по воде разные полезные вещи, которые нет смысла покупать или производить на Агарах.

Это было не совсем правдой. За объявлением континенту тотальной морской войны несомненно последовало бы уничтожение всех дартанских и армектанских кораблей в водах Шерера… а через несколько лет, необходимых для восстановления флота, беспримерное возмездие. Удаление болезненной язвы, каковой являлись Агары, можно было по разным причинам откладывать — но борьбу с гангреной откладывать было уже нельзя. Сколь бы ни различались интересы Армекта и Дартана, потеря влияния на морях не могла не привести к заключению перемирия. Континентальные государства не смирились бы с заключением в сухопутных границах. Другое дело, что сила агарского княжества росла, и то, что не удалось бы сейчас, могло стать возможным лет через пятнадцать или двадцать. Княгиня Алида порой любила по-мужски играть мускулами, но, в сущности, знала, на что способно ее маленькое государство.

— Через двадцать лет, — добавила она, — пуп земли будет здесь, в Ахелии. Я не говорю, что она станет столицей какой-нибудь империи… Но это будет город, с которым придется считаться всем другим городам Шерера, включая Роллайну и Кирлан, не говоря уже о Дороне.

Следуя мимо коптящих возле бойниц лучин, они добрались до верха лестницы. Дальше находились комнаты княгини, а правее — гостевые. Двери охраняли стражники с копьями.

— Пойдем ко мне. Нет, я не стану тебя соблазнять! — фыркнула она. — Впрочем, ты вообще знаешь, что это такое? Или хотя бы что такое женщина?

— Не очень, — признался он. — Они никогда меня особо не привлекали… Но и мужчины тоже, — быстро добавил он, видя ее поднятые брови, и она могла бы поклясться, что он слегка покраснел. — Как-то было… не до того.

Она пожала плечами.

— Если бы на свете было больше таких, как ты, я уже давно бы умерла с голоду. Все, что у меня есть, я извлекла из мешочков, болтающихся у мужчин между ногами. Их не без причин называют «достоинством».

Равнодушная откровенность, с которой она всегда вспоминала о своем прошлом, неизменно повергала его в смущение. Ему было без малого пятьдесят, он многое повидал в жизни, но только на далеких Агарах научился краснеть в присутствии женщины. Словно мальчишка.

В крепости у княгини было только две комнаты. Хозяйка и гость расположились в дневной, очень удобно и даже богато обставленной. Слуги подали вино и сушеные фрукты, забрав плащи. Освободившись от просторной пелерины, блондинка вообще перестала быть похожей на властвующую особу. Невысокая и округлая, скорее симпатичная, чем красивая, она, как правило, носила косу, переброшенную на грудь. Она была, как говорится, неопределенного возраста — ей с равным успехом могло быть как тридцать один, так и сорок семь лет, а сколько на самом деле, не знал, похоже, даже ее муж. Столь загадочная, не меняющаяся десятилетиями внешность считалась, впрочем, обычной для армектанок, которые рано созревали, очень долго оставались молодыми и старели чуть ли не за несколько дней, а у княгини текла в жилах половина армектанской крови. Ей нравились светлые платья, голубые или зеленые (зеленые подходили к цвету ее глаз), часто с белыми вставками. Сейчас на ней тоже было довольно простое, хотя и со вкусом скроенное платье цвета сапфира, но распущенные волосы растрепал ветер, и она меньше чем когда-либо была похожа на княгиню. Ее гость и друг, напротив, имел именно такую внешность, как и полагалось человеку этого рода. Жесткое загорелое лицо, окруженное коротко подстриженной светлой бородой, в двух местах отмечали малозаметные шрамы. С висевшим за спиной коротким мечом, в меховой куртке и грубых штанах, заправленных в высокие сапоги, великан выглядел как суровый воин, легко добивавшийся послушания от подобных ему людей. Таковым он, впрочем, и являлся. История жизни этого человека, не менее живописная, чем у княгини, содержалась в бесчисленных громбелардских легендах о Басергоре-Крагдобе, короле Тяжелых гор и горных разбойников. Тот же самый человек позднее искал покоя и отдыха в богатом «Золотом» Дартане. Вместо них он нашел новую войну, самую крупную случившуюся за столетия. И бежал от нее на далекие Агары.

Война закончилась, или, вернее, ушла из Дартана, ища поживы где-то в другом месте. Стареющий воин знал, где именно. На Агарах чувствовалось ее далекое, но уже отчетливое дыхание.

— Ты хочешь вернуться, — напомнила княгиня о разговоре, начатом на обрывистом берегу.

— Ясное дело. Может, это некое проклятие? Куда бы я ни поехал, армектанская госпожа Арилора тащится за мной следом, звеня доспехами и мечами. Я уже вижу, что мне от нее не убежать.

— Здесь нет войны.

— Но будет.

Она не стала возражать.

— Раз я не могу уклониться, то буду ей служить. Но на своих условиях, и на поле боя, которое сам выберу. Многие верные друзья пытались меня убедить бежать из Тяжелых гор. Я поступил по-своему, а теперь иду, чтобы снова найти этих друзей и попросить их вернуться со мной.

— И они согласятся? Что было в том письме от твоего приятеля-кота?

— Не знаю, Алида, согласятся ли. Рбит пишет, что договорился с Деленом. Это мой бывший гвардеец и… в общем, человек для особых поручений.

— Наемный убийца. — Княгиня очень любила называть вещи своими именами.

— Ну, в общем, да. Делен женился и… потолстел. — У Басергора-Крагдоба был низкий, приятно звучавший смех.

— Стал толще меня?

— Тебя? Ты не толстая. Ты родила двух детей, и ты… ну…

— Толстая. И что тот твой гвардеец?

— Он всю жизнь выглядел как мальчишка. Задира, мастер меча, прекрасный командир, подчиненные его обожали. Теперь он потолстел и у него три дочери, ради которых он срывает крыжовник возле дома, чтобы детишки не покололи себе лапки. Другие… Ранера, второго моего гвардейца, нет в живых. Его сестра Арма, моя лучшая разведчица, возглавляет громбелардский трибунал. Хорошо, если я найду в ней союзницу, а не врага… Сомневаюсь. Тевена, вторая моя разведчица, живет где-то в Армекте. Не знаю, чем она занимается, не знаю даже, сумею ли я ее найти, хотя рассчитываю на Рбита. Сам Рбит изменился меньше, все-таки это кот. Последние несколько лет он просто проспал, дожидаясь, пока начнется что-нибудь интересное. Мы жили в самом большом и, как говорят, самом прекрасном городе Шерера, а он за все это время ни разу не вылез из своей комнатки, представляешь? Для него во всем Дартане не было ничего достойного внимания. Он то спал, то размышлял, глядя в окно, через которое видно было какую-то крышу и кусочек улицы. Если бы он не испытывал естественных потребностей, слугам пришлось бы чистить его от пыли. Когда разразилась война с Армектом, он решил, что это еще скучнее, чем мир, и с тех пор лежал задом к окну. Для кота не существует никаких дел, кроме его собственных.

Княгиня недоверчиво улыбнулась и покачала головой.

— Никогда не видела кота. Я знаю, как они выглядят, но не видела.

— Ясное дело. И не увидишь, если всю жизнь проведешь на островах. Впрочем, даже на континенте есть места, где коты не появляются. Когда-то я спрашивал Рбита, и он пытался мне объяснить, но ему наскучило прежде, чем он успел толком начать. Я думал, что он о чем-то размышляет, а он просто заснул, так что я до сих пор не знаю, почему коты встречаются не везде. На островах — нет, потому что они за морем.

— Не сомневаюсь, что успею еще насмотреться на котов, — многозначительно сказала она. — Я не собираюсь торчать на этом острове до самой смерти.

Глорм отстегнул пояс с мечом и положил на стоявший рядом стол.

— Похоже, я слишком близко к сердцу принял задачу охранять ваше высочество, — улыбнулся он, — но сидеть с этим по-людски невозможно, во всяком случае, не на стуле со спинкой. На камне, под скальной стеной — совсем другое дело. — Он посерьезнел и словно погрустнел.

— Ведь тебе недостает этих твоих гор, — заметила княгиня. — И наверняка всегда недоставало… Почему ты их покинул? Не могу представить, чтобы Раладан мог бросить свое море. — Она улыбнулась при одной лишь мысли, столь забавной она ей показалась. — Чего ты искал в Дартане?

— Теперь уже не знаю. Громбелард на самом деле — всего лишь большая груда голых скал, которую мочат дожди и продувают ветры. Четыре города, ибо Лонд я не считаю… Я построил там собственное королевство, независимое и даже невидимое для империи, у меня были свои урядники, сборщики налогов, шпионы и солдаты. У меня было все, что есть у тебя здесь, на Агарах. Но ты со своими кораблями можешь куда-то поплыть, можешь строить планы о расширении своих владений. А я добился всего и не мог отправиться со своими горами на завоевание остального Шерера… Мне не хотелось превратиться в одну из громбелардских скал, существующих во веки веков ради самого существования. Вот я и отправился искать счастья, — он вздохнул. — В моей жизни была женщина, возможно, единственная по-настоящему для меня важная… Но я тебе о ней уже рассказывал.

— Мне рассказывал Таменат. Что касается тебя, то ты в первый раз мне хоть о чем-то рассказываешь, — язвительно поправила она, но слова ее были правдой; король гор не отличался общительностью. — Эта женщина — Охотница. Она тебе отказала.

— В том-то и дело, что нет. Она спросила лишь, поеду ли я в Дартан — ибо она оттуда только что вернулась. Она предпочитала стать одной из мокрых громбелардских скал. Возможно, понимала, что она просто такая скала и есть, и я тоже такая скала… Место скалы в горах, Алида. Даже если она существует ради одного лишь существования. В конечном счете, возможно, я и высидел бы в Дартане, впрочем, где угодно, лишь бы меня оставили в покое. Я и дальше развлекался бы на аренах Роллайны, нахлобучивая дартанцам турнирные шлемы на глаза и сминая железо нагрудников. Но нет. Куда бы я ни отправился, за мной следом сразу идет война. Чужая война… Но об этом я уже говорил. — Он махнул рукой. — Старею.

— Ты еще не стар.

— Ясное дело. Ты же совсем не толстая, моя прекрасная княгиня, и то и другое правда. Но… что-то, наверное, в этом есть.

— Нагло, бестактно… и справедливо, — немного подумав, сказала княгиня. — Послушай, останься со мной на ночь! — капризно, словно ребенок, потребовала она. — Ты не хуже меня знаешь, что Раладан уже примирился… впрочем, ему совершенно не обязательно знать. Аж все болит, до того хочется!

— О нет — что нет, то нет, — искренне забеспокоился он, вставая и беря свой меч. — Сегодня мне хочется поговорить, но что касается всего остального… Есть вещи, которые мужчина не делает со своим другом.

— Даже если этот друг разрешает?

— Меня нисколько не волнуют ваши странные супружеские обычаи, — отрезал он. — Ваше высочество, я могу идти?

— Убирайся! — со злостью крикнула она. — Можешь даже прямо в порт, сошлись на мой приказ, и тебе сразу же подготовят корабль! Чтоб тебя больше не было на моих Агарах!

Он махнул рукой и вышел.

— Перестаралась ты, — пробормотала княгиня какое-то время спустя. Иногда она любила разговаривать сама с собой. — Но он тоже об этом знает. Впрочем, это уже не в первый раз, старая шлюха.

Она помолчала и поправилась после долгой паузы:

— Толстая шлюха.

Княгиня была не единственной женщиной на Агарах, которой боялся его благородие И.И. Глорм. Она не была даже той, которой он боялся больше всего.

Княжна Риолата Ридарета не отправилась в этот раз в путешествие со своим приемным отцом. Громбелардский Король Гор был глубоко убежден, что если в островном княжестве дойдет до какой-нибудь катастрофы, то из-за этой… этого существа.

На островах сказать о женщине «тюлениха» означало то же самое, что где-нибудь в другом месте «корова». Слепая Тюлениха Риди — как со свойственным им изяществом прозвали ее агарские моряки — когда-то командовала всеми войсками на островах, но быстро оказалось, что справиться с этим она не способна. Ей оставили только военный флот, который она тотчас же забросила. Не имея понятия о мореплавании, она искала приключений на морях, пока не потеряла флагман лучшей агарской эскадры. С тех пор она командовала только одним кораблем, сущим приютом отбросов со всего флота, иногда забывая о нем на несколько недель, чтобы заняться чем-то еще. Суровый супруг ее высочества Алиды позволял своей приемной дочери все; Глорм сомневался, стал ли бы Раладан ругать княжну, если бы она взорвала охранявшие порт бастионы. Зато Алида терпеть ее не могла, особенно с тех пор как родила мужу двоих собственных детей (которых Раладан даже любил — но не более того). Громбелардский горец, каждый раз думая о правящей пиратским княжеством семье, чувствовал, как у него мурашки бегут по коже. Это была сущая шайка непредсказуемых безумцев, одни из которых не выносили других, зато любили третьих вопреки всем постижимым законам. А уж княжна Риди была бесспорной королевой этих безумцев. Она могла ради забавы сжечь в городе дом и вместе с тем неукоснительно требовала от княжеских урядников заботиться обо всех детях на Агарах; она готова была покарать смертью любого, услышав, что какой-то карапуз в рыбацкой деревушке целый день бегал голодный, и никто этой проблемой государственной важности не занялся. Глорм не сомневался, что у княжны попросту не все дома. Любимым ее развлечением было беременеть от кого попало; она вечно ходила с животом, и каждый раз, к своей радости, доводила дело до выкидыша, хлебая какие-то жуткие травяные отвары, которые, правда, помогали изгнать плод, но могли и прикончить несостоявшуюся мамашу, корчившуюся в страшных судорогах. Завороженная действием снадобий, она могла устроить из этого зрелище для команды своего корабля, но, к разочарованию части зрителей, пока так и не сдохла прямо под мачтой.

Глорм опасался порывов княгини Алиды, искренне уважал и ценил (хотя и не понимал) Раладана, как чумы избегал княжну Ридарету — и был очередным безумцем на Агарах, поскольку по-дружески любил первых двоих, прекрасную Риди же просто… принял к сведению и соглашался с фактом ее существования, что было не так-то просто. Кроме того он по-настоящему не терпел детей, но тем не менее оказался лучшим дядюшкой для малышей их княжеских высочеств.

Княжна подстерегала его во дворце.

Дворец в Ахелии (в прошлом здание Имперского трибунала) не отличался особым великолепием, хотя и обеспечивал куда большие удобства, чем приморская крепость. Глорм занимал несколько небольших комнат. Совершив довольно долгую вечернюю прогулку по улицам Ахелии — достаточно долгую для того, чтобы забыть о ссоре с княгиней Алидой, — он вернулся к себе и испугался, обнаружив в личных покоях прекрасную капризницу в коричневом платье, расшитом целыми милями золотых нитей. Опасно скучающая девица забавлялась своими тремя косами; когда она поворачивалась кругом, достигавшие середины спины заплетенные пряди волос описывали широкую дугу. История этой девушки была, возможно, самой удивительной историей Шерера. Искалеченная одноглазая дочь величайшего пирата на свете (с которым Глорм был знаком лично), убитая имперскими солдатами, она воскресла с помощью непостижимых сил Шерни, но взамен утратила часть своей человеческой сущности. Теперь она была одновременно как женщиной, так и Рубином Дочери Молний, Гееркото, зловещим Брошенным Предметом, который своей мощью заменил ей потерянную жизнь. Она не старела, лишь все больше хорошела, а когда это становилось дальше уже невозможным, мощь Рубина искала выхода многими иными способами. Настроения и капризы Ридареты скорее были всплесками силы Риолаты, ибо такое имя носила легендарная Темная Драгоценность. Впрочем, имя это было проклятым, обладающим силой Формулы, и его не следовало произносить вслух. Прекрасная Риди научилась отчасти владеть силами Рубина; некоторые ее способности были опасными, другие же лишь забавными, но так или иначе, непостижимыми и недоступными для обычных смертных. Разговаривая с княжной, Глорм всегда старался не думать о том, кто… или что, собственно, стоит перед ним. Разум не мог с этим примириться.

Удобнее всего было видеть перед собой лишь непредсказуемую молодую женщину.

Заметив входящего, одноглазая красавица издала радостный возглас, машинально коснулась повязки на лице, словно проверяя, не сползла ли, и шагнула ему навстречу.

— Твой отец, ваше благородие, сказал, что вы плывете в Громбелард! — заявила она, слегка запыхавшись после забавы с косами. — Я поплыву с вами!

Глорм нахмурился.

— Ясное дело. Только тебя, ваше высочество, мне в Тяжелых горах и не хватало.

К княгине Алиде он питал отчасти братские чувства, но в общении с Ридаретой всегда сохранял дистанцию. Несколько месяцев назад он мягко осадил ее при первой же попытке завязать дружеские отношения и не жалел об этом.

— Похоже, ты знаешь больше меня, ваше высочество, — добавил он. — Я плыву в Дартан, а не в Громбелард. Один. Мой достопочтенный отец собирался в Лонд, но по каким-то своим делам. Говоришь, он намерен отправиться прямо сейчас?

Похоже, она не расслышала, или, вернее, расслышала не все.

— Но из Дартана ты собираешься в Громбелард?

— Да, госпожа. Один.

— Один, но в обществе друзей?

Глорм еще больше помрачнел, с неудовольствием думая о длинном языке достопочтенного родителя. У старика имелось множество достоинств, но были и недостатки.

— У меня есть право на мои личные дела, княжна.

— Ваше благородие, — беззаботно сказала она, снова пропуская вопрос мимо ушей, — ты ведь знаешь, что тут у всех из-за меня одни хлопоты. Я скучаю и порой бываю несносной… наверное. Военный поход — совсем другое дело. Если мне найдется чем заняться…

— Я не отправляюсь ни в какой военный поход. Это тебе мой отец наговорил всяких сказок, госпожа?

— Ведь ты едешь в Громбелард?

— Но не на войну, — солгал он.

— Ты сам говорил, что в горах никогда не бывало спокойно.

— Ясное дело. Однако если даже и доходило до сражений, то мне очень редко случалось в них участвовать, госпожа. Я разве не рассказывал?

— Но ты был там, ваше благородие, королем всех горных бродяг, ведь так вы себя называете?

Обычно малоразговорчивый Глорм оказался в этот вечер в весьма непростом положении. Уже вторая женщина подвергала его настойчивому допросу.

— И что с того, госпожа? — раздраженно спросил он. — Я был именно их королем, а не каким-то рубакой. Это только тут царит странный обычай, согласно которому властитель Агар сам командует эскадрой, а княжна — кораблем… Я больше намахался мечами на дартанских аренах, чем за всю свою жизнь в Тяжелых горах. В молодости мне пришлось мечом добиваться послушания, но потом уже редко приходилось за него браться. За меня сражались другие. И я не командовал лично всеми вооруженными отрядами. Ты позволишь мне наконец присесть в моей собственной комнате, ваше высочество?

— Да, позволяю, — ответила она, чересчур взволнованная, чтобы заметить неприкрытый сарказм в его просьбе; великан действительно не мог сесть без позволения титулованной особы, которая тем не менее была гостем в его личных покоях. — Но сейчас? Похоже, тебе снова придется мечом добиваться послушания?

— Возможно. — Глорм в очередной за этот день раз отстегнул меч и положил его на стол, потом сел и потер лицо руками. — Может быть, княжна, мне придется так поступить. Но, возможно, достаточно будет, если я сумею кое-кого образумить. Я не возьму с собой ходячий Гееркото, который одним взглядом сожжет моего собеседника, из прихоти или случайно.

Она закусила губу.

— Я буду слушаться тебя во всем, ваше благородие.

— Ясное дело, ваше высочество. Так что советую сразу — откажись от этого путешествия.

— Кроме глаза, чего мне не хватает? — с нарастающей злостью спросила она, разводя руки, словно желая показать себя во всей красе.

С точки зрения мужчины, у нее всего было с избытком. Но в Тяжелых горах это предвещало только лишние хлопоты. Впрочем, дело было отнюдь не в этом.

— Чего? Двух вещей: рассудка и совести. Причем рассудок, госпожа, должен быть здравым, а совесть — хоть какая-нибудь, пусть даже и больная.

Она не приложила ни малейших усилий к тому, чтобы понять смысл его слов; до нее начало лишь доходить, что она ничего не добьется.

— Я буду делать все, ваше благородие! Я буду…

Она могла на месте поклясться, что станет варить ему суп на привалах в горах и носить мешок с провизией — он бы не удивился.

— Ваше высочество, прекрати немедленно! — решительно сказал он, чувствуя все большее раздражение. — Я не Раладан, чтобы ты из меня веревки вила!

— Ваше благородие, ты не закроешь от меня Громбелард! Если я не поеду с тобой, то отправлюсь с твоим отцом! — гневно заявила она, отступая на два шага. — Этого ты мне не запретишь? Может, лучше все-таки возьмешь с собой?

Он тяжело встал и отошел от кресла.

— С меня хватит, госпожа, — сказал он, поворачиваясь к ней. — В самом деле хватит. Хочешь сопровождать моего отца? Пожалуйста. Со мной ты в любом случае не поедешь. И мало того — постарайся не попасться мне на глаза во время какой-нибудь, само собой случайной, встречи. Этот остров — сущая ярмарка, где каждый болтает, что ему в голову придет, — подытожил он. — Мне все это смертельно наскучило. Молчи, княжна, и слушай, что я тебе говорю. — Он сделал едва заметный жест рукой, которого, однако, хватило, чтобы она закрыла рот. — Я отправляюсь в Громбелард не затем, чтобы с воем бегать по горам во главе стаи разбойников. Я для этого слишком стар, а впрочем, я никогда не был настолько молод, чтобы командовать бандой каких-то чудаков. Здесь, на Агарах, ты можешь делать все, что твоей душе угодно. Но Громбелард — мой.

Она снова открыла рот, но он во второй раз жестом заставил ее молчать.

— Он мой. Знаешь, чего я там больше всего ищу? Покоя. Да, именно там, в настоящем логове разбойников, я намерен найти покой. Я не нашел его в Дартане, где девица вроде тебя вообразила себя королевой, не нашел и на Агарах, где княгиня — проститутка, князь — морской волк, а наследница трона — женщина-Рубин. Я бежал из Дартана и бегу с Агар. Из Громбеларда я уже не сбегу. Я закончил. Что не значит, будто теперь я намерен слушать тебя. Вот дверь, ваше высочество. Отправляющаяся в Громбелард воительница с легкостью простит мне подобную грубость.

Все то, что спало в этом человеке, вдруг пробудилось. К агарской княжне никто таким образом не обращался. Но громбелардский Басергор-Крагдоб — что означало Властелин Тяжелых гор — не был кем попало. Она не могла найти в себе силы на то, чтобы разгневаться, разозлиться; она чувствовала, что ее не унизили даже, а лишь призвали к порядку. Этот неспешно и спокойно говоривший человек имел право на такие слова, и было совершенно ясно, что немного на свете тех, кто мог бы игнорировать его приказ. Он обладал властной силой, которой она не подозревала в рыцаре-бродяге, пусть даже он и был сыном мудреца Шерни. Она знала его много месяцев, но не знала, кто он, полагая его лишь одним из предводителей разбойников, который сильнее остальных.

А он был королем одного из великих краев Шерера.

— Прошу прощения, ваше благородие, — тихо сказала она. — Да, это твое королевство, и там правят твои законы. А я… Действительно, я всего лишь чудачка.

Она вышла из комнаты, такая поникшая и угрюмая, что ему на мгновение стало ее жаль.

Рано утром его разбудил отец.

— Раладан вернулся. К набережной причалили только два корабля, но уже все Агары знают о небывалой победе. Похоже, они отправили на дно сильную дартанскую эскадру и захватили суда, которые она конвоировала. Добычу привели с собой.

Громбелардский воин потер глаза.

Лысый как колено однорукий старик чертами лица нисколько не походил на сына — но зато дал ему в наследство свой рост. Кровать, на которую он присел, казалось, трещала под тяжестью двух великанов. Таменат — ибо так звали почтенного гиганта — был когда-то математиком Шерни, ученым, пытавшимся описать феномен Полос с помощью чисел. Но он изменил законам силы, которую исследовал, и ему остались лишь добытые за всю жизнь знания. Он больше не был мудрецом-посланником, Полосы его отвергли.

Но взамен он вновь обрел сына, которого вынужден был бросить много лет назад именно из-за своих исследований Шерни.

— Если так пойдет и дальше, — добавил он, — континент будет вынужден объявить войну Агарам.

Глорм потянулся и пожал плечами.

— А как ты думаешь, отец, на что тут рассчитывают? Уже сейчас на всех южных морях безраздельно властвуют агарские пираты. Гарра принадлежит империи лишь на словах, она почти не может торговать с континентом. Трудно посылать целые флотилии для охраны купеческих караванов. Ведь, насколько я понял, сильной эскадры теперь уже слишком мало?

Таменат кивнул.

— Но я не об этом хотел поговорить, — помолчав, сказал он. — Раладан вернулся, и уже сегодня будет ясно, нужны ли ему в Ахелии все малые парусники.

— Разумеется, нет.

— Разумеется, не разумеется… Это Раладан командует флотом, и я не хотел просить корабль у Алиды. Друзьям, сын мой, следует оказывать уважение. — Старик, как и каждый отец, мог ни с того ни с сего разродиться какой-нибудь житейской мудростью. — А теперь я попрошу у Раладана корабль и поплыву прямо в Лонд.

— Значит, ты действительно собираешься туда прямо сейчас? И как тут не верить сплетням…

— Ты слышал какие-то сплетни?

— Я слышал бредни и несусветные планы.

Таменат улыбнулся.

— Лонд теперь — столица Громбеларда, и кто-то должен посмотреть, как там дела.

— Посмотрю, когда придет время. Тебе в самом деле нужно туда прямо сейчас? Может, через полгода или год? Не пытайся мне помогать. Мы об этом уже говорили.

— Я слишком стар, чтобы ждать полгода. Мне незачем тебе помогать, и у меня есть свои дела. Но, возможно, решая их, я много о чем узнаю. Ты действительно не хочешь, чтобы я поделился с тобой этими знаниями? Может, стоит договориться о встрече где-нибудь?

— Хорошо, об этом мы еще поговорим. Но обязательно ли именно теперь, отец? Все это может немного подождать, сейчас утро.

— Не знаю, удастся ли нам потом поговорить с глазу на глаз. Я беру с собой княжну.

— Что ты берешь?

— Княжну Риолату Ридарету. — Таменат знал, что означает зловещее имя, и мог произносить его безнаказанно.

— Погоди, погоди… Значит, она и к тебе с этим приходила?

— Да. Приходила.

— И ты берешь ее с собой? Отец, что ты съел вчера вечером? Или, вернее, чего и сколько выпил?

— Она мне будет нужна, — отрезал старик. — Впрочем, я присмотрел ее себе в качестве невестки, в связи с чем хотел бы познакомиться с ней получше.

Пятидесятилетний разбойник, все еще лежавший в постели, опираясь на локоть, окончательно уверился, что отец на старости лет выжил из ума. Вроде бы иногда так бывает. Или он действительно перебрал ужасного местного пива, что никому не могло сойти просто так.

— Ясное дело, — сказал он. — Отец, у них тут есть квашеная капуста, если выпить рассола, то недомогание отчасти пройдет.

— Не болтай глупости. Эта девушка влюблена в тебя по уши.

Глорм потерял остатки терпения.

— В какой тут стороне море? — спросил он с нескрываемой злостью, отбрасывая одеяло и садясь. — Ради всех Полос Шерни, с меня хватит, я немедленно бегу с этого острова, хотя бы и вплавь. Здесь плохой воздух, дурной воздух… Тут никогда не было нормально, а уж со вчерашнего дня… Что за банда сумасшедших! Я понятия не имею, что тут происходит!

— Следи за своим языком, мальчик.

— «Мальчику» без малого полсотни лет, о чем я хотел бы напомнить родителю. Не говоря уж о том, что хочешь мне всучить девочку в качестве жены…

— Это не имеет никакого отношения к делу.

— Ну да, конечно, совершенно никакого отношения. Допустим. Но эта девочка, во-первых, бессмертна, во-вторых, она предмет, а в-третьих, у нее не все в порядке с головой, так же как и у ее несостоявшегося свекра. Я боюсь ее, словно смерти под пытками. Вряд ли я смогу устоять в брачную ночь перед прелестями этой… этого существа, если только прежде не обосрусь со страху на пол в супружеской спальне, ибо это может меня несколько, скажем так, смутить…

— Порой ты бываешь весьма словоохотлив, сын мой. И у кого тут не в порядке с головой?

— Понятно у кого. У меня.

— Этой «девочке» тридцать с лишним лет, — сурово заявил Таменат. — Она выглядит на двадцать четыре, а ведет себя так, словно ей шестнадцать… Эта «девочка» почти не помнит, кем была когда-то, Рубин стер у нее большую часть воспоминаний, и Ридарета готова теперь слушать рассказы о своих собственных похождениях, словно занимательную историю о ком-то другом. Собственно, весь ее жизненный опыт относится ко времени, проведенному здесь, на Агарах, то есть всего к нескольким годам. Все, что было раньше, для нее словно сон, и практически не влияет на то, какая она сегодня. Это скорее некое странное явление, чем человек.

— О чем ты говоришь, отец, или вернее, зачем ты это говоришь? Я знаю княжну уже год, мне хорошо известно, кто она и какая она.

— Ну тогда не позволяй над собой насмехаться, когда я говорю, что дам тебе ее в жены, или насмехайся вместе со мной… У тебя есть немалый недостаток, а именно — все, что касается тебя лично, ты воспринимаешь со смертельной серьезностью. Завтра, а может быть, послезавтра меня уже здесь не будет, потому я и решил на прощание преподать тебе еще один урок. Подумай над ним. Много лет назад, когда в Громбеларде ты встречал то тут, то там однорукого старика, ты принимал его советы, хотя и не знал, чему ими обязан. Пока старик не пришел снова и не сказал то, что наконец мог сказать — что он твой отец. С тех пор ты вообще его не слушаешь, хотя он скорее умнее, чем глупее того незнакомца, которого ты встретил четверть века назад.

Глорм вздохнул. Алиде и Ридарете приходилось чуть ли не силой заставлять его говорить — но жили на свете и те, с которыми он был вполне словоохотлив, и старый отец принадлежал к их числу. Сейчас, однако… было раннее утро.

— Ладно, оставим это. Может, просто мне уже слишком поздно чему-то учиться, отец? Двадцатилетний парень жадно впитывал любые знания, но теперь… Дело не в том, кто ты, незнакомец или отец. Дело во мне. Мне уже не двадцать лет, как тогда. Я многое повидал, многое пережил и, похоже, слишком стар для учебы.

— И кому ты это говоришь? Мне сто четырнадцать лет, сын мой, а Шерер я наблюдаю уже почти лет триста. И все еще постоянно учусь.

— Ты был посланником. Шернь дала тебе больше, чем другим.

— Знаешь, что она мне дала? — Таменат нередко бывал грубоват, а порой попросту не лез за словом в карман. — То самое, что ты готов оставить на полу в своей супружеской спальне.

— Тебе сто четырнадцать лет. Мне кажется, что люди обычно живут где-то на полвека меньше. Неужели Шернь и в самом деле ничего тебе не дала?

Таменат явно его не услышал, беря пример с Ридареты.

— Княжну я забираю с собой, поскольку могу ее подчинить и даже использовать ее способности, — заявил он. — Может быть, мыслящий Рубин Дочери Молний и не нужен воину, но очень пригодится кому-то вроде меня. Ученому.

— Хорошо, пусть пригодится. Ученому.

— Что опять? Я что, не ученый? Для этого не нужно быть мудрецом Шерни.

— Ученый, ученый… Ты и правда со своей ученостью сумеешь в точности просчитать, когда ее высочество напьется и выскочит в окно, забеременеет от всего громбелардского флота или лично забьет до смерти нищенку, укравшую яблоко с прилавка? Порой мне кажется, отец, что из нас двоих как раз у меня больше здравого рассудка, хоть я, может быть, и не понимаю шуток. Разве не ты несколько лет назад пытался подкрепить свою старую жизнь силами рубина, такого же, как и тот, что сидит внутри Ридареты? О разумности данного поступка говорить не будем, но что из этого вышло?

— Неизвестно, — спокойно ответил Таменат. — Я все еще жив, и я не Гееркото. Но я не умер, а мое время давно уже пришло. Ибо оно действительно пришло, я, собственно, должен быть уже трупом. Собственно, я уже почти труп.

— Пусть будет так, достопочтенный труп. Как я понял, ты прекрасно себя чувствуешь в обществе сумасшедшей, которая на самом деле предмет, а еще в большей степени явление. Никогда не знаешь, чего от тебя ожидать. Иногда… иногда мне кажется, что это у меня есть сын. Но я не стану запрещать тебе путешествовать в обществе прекрасной Тюленихи Риди, только держи ее на коротком поводке и подальше от меня. Ладно, хоть не пытаешься меня сватать.

Старик усмехнулся себе под нос.

— Займись чем-нибудь посерьезнее, Шернь ведь, кажется, разваливается? — продолжал Глорм, старательно натягивая на себя одеяло и закрывая глаза. — Ну вот видишь, насколько это важно. У тебя свои собственные дела, и меня они не волнуют, даже более того, я хочу держаться от них подальше. Но поскольку и у меня есть свои планы, то… не сердись, отец… — он снова открыл глаза, — собственно, я вовсе не хочу встречаться с тобой в Громбеларде, даже если у тебя будут интересные известия из Лонда. Увидимся тогда, когда каждый из нас добьется своего.

— Согласен. Однако никто из нас не едет в Громбелард ради забавы. Что, если кому-то потребуется помощь другого? Ведь это может быть вопрос жизни и смерти. — В голосе старика прозвучали серьезные нотки. — Ты уверен в своих силах? Я уже нет… Если я накликаю беду на свою голову, к кому мне обращаться?

Оба помолчали.

— Ты прав, отец, только глупец полагает, что сам справится со всем миром. Каждому порой нужны друзья… Хорошо, я подумаю, где и каким образом мы можем передать весточку друг другу.

Старик похлопал сына по плечу, улыбнулся и вышел.