Большой выбор

БОЛЬШОЙ ВЫБОР

И прищур у одного из этих парней был узким, холодным, острым, поблескивал сталью. Бритва в его руке тоже поблескивала — узкая, холодная, острая. И держал он ее профессионально — чуть на отлете, вращая кистью. Другой из них тоже профессионал — донышко бутылки отлетело у него почти бесшумно, без стеклянных брызг — хр-р-руп! И зеленые, мутно-прозрачные клыки теперь целили прямо в лицо. Они вообще были парни не без выучки: И тот, который оглаживал в ладони мячик, мягко оглаживал. Чтобы, упаси Господи, кислота не капнула на комбинезон, а выстрелила дюжиной упругих фонтанчиков. Стоит чуть сжать мячик.

И четвертый тоже — у него в руках ничего не было. Да и руки болтались, как тростниковая занавеска. Но Хаки помнил эту натренированную безвольность у Беременного, который полгода мордовал роту перед заброской на Плато. Помнил, чем взрывалась эта безвольность — и пропадало знаменитое на весь Корпус брюхо, набитое пивом и пайковым десантским шоколадом. И был это уже не Беременный, а винтокрыл на предельных оборотах. И рубил в капусту.

Так что Хаки быстро сообразил, что последний из этой четверки, взявшей его в кольцо, — самый опасный. И начинать надо именно с него, с Безвольного. Тем более, что тот стоит вне блока — явно не подозревает, что Хаки знает винтокрыл. И хотя притяжение на Плато в два раза больше, и со времен Умиротворения прошло без малого десять лет, и у Хаки отросло брюхо, как у недоброй памяти Беременного, а то и поболее... Но! Но на винтокрыл он еще способен. Способен! Тем более — Безвольный медлит. Вообще все четверо почему-то медлят. Хаки не стал решать — почему.

Медлят-то — медлят... Но дистанция между Бритвой, Клыками, Мячиком, Безвольным и Хаки сократилась до ярда...

И Хаки включился. На средние обороты. У него уважаемое заведение. Патруль заглядывает к нему только пропустить стаканчик. Других дел к Хаки у Патруля нет. И трупы в его уважаемом заведении не нужны...

И Безвольный завязался в узел, не успев войти в блок. И Мячик пробил стойку головой. Клык, подрубленный под щиколотки, махнул руками, ища точку опоры, и на этот раз уже непрофессионально шарахнул бутылкой о край стола, свалившись лицом в осколки. Бритва мазнул лезвием по воздуху и приложился затылком к рифленой ступеньке.

Хаки сбавил обороты на нет, вылил неразбавленного на полотенце и вытер лицо и шею — все-таки тяжеловат стал для винтокрыла. Он плеснул в стакан на два пальца, разбавил до четырех. Швырнул все это себе в рот и, запрокинув голову, сделал «гл-гл-гл»...

Когда сознание к нему вернулось, заколотил кашель. Хаки перхал, проламывая внезапную перегородку в гортани. Несуществующую перегородку. Которая возникает после удара по горлу...

Крепкие парни! Правильно угадал Хаки. Профессионалы! После винтокрыла очухаться, сориентироваться и достать?! И еще как достать! Кто же это? Безвольный вроде в дальнем углу валялся — не мог он достать. Да любой из остальных мог достать. Теперь, когда цирк с бритвами, бутылками, мячиками кончился, они стояли все четверо, и руки у них болтались, как тростниковая занавеска. И каждый был в блоке. Так... Значит, просто брали на испуг. У Хаки отлегло...

Но прокашляв перегородку в гортани, он оценил, что отлегло рановато. Сам-то он, Хаки, был аккуратно и плотно втиснут в угол, и ноги его задраны выше головы. Не оттолкнуться. А если бы и оттолкнуться, если бы найти точку и оттолкнуться, то... Против четырех винтокрылов — один?! Первый раунд он выиграл, да. Но они не знали, что Хаки отбарабанил свое в Корпусе Умиротворения на Плато. Теперь же — начеку. И подогретые.

Хотя они уже ввалились подогретые. И заорали, что, хозяин, четыре двойных, что Док хорошо бежит, что Док даст сто очков вперед Милашке, что Милашка уже выдохся и просто-напросто не добежит. Что вся Милашкина команда в подметки не годится команде Дока, что жирные коты Милашке не помогут, что у Дока коты пожирнее, что, хозяин, еще четыре двойных и один для себя, что за победу

Дока надо выпить, что нельзя не выпить за победу Дока. Что еще не первый вторник после первого понедельника, но уже ноябрь. Что Док, можно сказать, добежал, а Милашка все еще бежит, но плохо бежит, и шансов у Милашки никаких, что за это тоже надо выпить, что нельзя не выпить за провал Милашки?

Только они не такие подогретые были, как хотели казаться. И Хаки, не любивший, чтобы его держали за идиота, прикинулся идиотом и спросил:

— А что, парни, стипль-чез — штука коварная. Попадет ваш стиплер копытом в ямку, и ну — как вашего Дока Милашка и обойдет?

Хотя он не был идиотом. И знал, что Док и Милашка — не мерин с кобылой, а кандидат и кандидат. И бега — выборы. И финиш, до которого оба бегут, — этот самый первый вторник после первого понедельника ноября. И повелось так в их благословенной стране давно, с самого начала, триста лет уже.

И Хаки был далек от политики. Была у него мечта — скопить монет и открыть свое дело. И он сам ее, мечту, осуществил. Без всякой политики. Без Дока. Без Милашки. И хотя ему исполнилось сегодня сорок, то есть получил он право голоса, — его это не щекотало. Он бы вообще из-за стойки не шелохнулся, если бы не Закон. Который ввели еще до его, Хаки, появления на свет. Лет полста назад. Когда в первый вторник после первого понедельника ноября вообще никто не пришел голосовать. Начхать было добрым гражданам, кто на них верхом сядет. Что тот, что другой. Вот тогда и Закон провели — избиратель обязан отдать свой голос либо за одного, либо за другого. Иначе...

Хаки — что? Хаки Закон уважает. Хаки пойдет и проголосует. Хаки все равно — за кого голосовать.

Только парни подогретые вели себя шумно, суетились. По плечу Хаки стали хлопать, гоготать. Мол, ну ты, хозяин, сказал! Дока мерином назвать! Ну, ты даешь! Нового хозяина Холма, Дока нашего не знать! Дока, который тебе рай на земле устроит, не знать! Дока нашего, который о твоем процветании заботится и о процветании каждого, не знать! Ну, хозяин!..

Тут Хаки им и дал. Назло! Что видел он вашего Дока кое в каком месте, что без всякого Дока он сорок лет прожил, что без всякого Дока процветает! Что он, Хаки, еще поглядит, как Милашка вашего Дока обойдет! Что он, Хаки, пойдет в первый вторник после первого понедельника и отдаст голос за Милашку.

И парни еще похлопали его по плечу, еще погоготали. Потом сказали, что ладно, хозяин, с тобой не соскучишься. Что ладно, хозяин, мы шутки понимаем и вместе посмеемся. Что ладно, хозяин, посмеялись и будет...

Но Хаки был упрям. И кончилось это для него так, что втиснут он в угол собственного заведения, и ноги торчат выше головы.

А Безвольный сонно смотрит на него и говорит:

— Сейчас тебе, хозяин, будет больно. Сейчас я с этими ребятами буду делать тебе очень больно. А потом ты пойдешь в первый вторник после первого понедельника и отдашь свой голос за Дока. А если ты взбрыкнешь и сваляешь дурака в пользу Милашки, тебе будет больно каждый раз, когда мы будем приходить в гости. А нам у тебя, хозяин, понравилось. Уютное заведение. Мы каждый день будем приходить в гости.

Хаки не смотрел на этих четверых. Он смотрел на тростниковую занавеску за их спинами. Время Патруля. Пошло время Патруля. Патруль нуждается в опрокидывании стаканчика. Каждый день в это время Двойка Патруля нуждается в стаканчике доброго, крепкого пойла...

Занавеска рассеклась надвое. Нет, не Патруль. Еще четверо. Тоже крепкие парни. Удавка у одного, цепь у другого, еще кастет с шипами. И четвертый с пустыми руками, как у Безвольного.

Да, подумал Хаки. Да, сейчас мне будут делать больно, подумал Хаки. Хотя для того, чтобы сделать мне очень-очень больно, хватило бы и четверых, подумал Хаки. Еще он подумал — может быть, они друг друга будут сменять?

Но они не стали друг друга сменять. Безвольный поймал взгляд Хаки и обернулся. Остальные трое тоже обернулись. И те четверо застыли. И эти четверо тоже. Молча. И все разом взорвались винтокрылом на предельных оборотах. Это была рубка. Бесшумная, сосредоточенная.

Хаки выбрался из угла, ртутной змейкой скользнул в клозет и сел там. Ноги затекли и не слушались, голова затекла и не слушалась.

Хаки отсиделся. Сообразил, что рубка кончилась, что рубка винтокрылом даже в блоке — самое большее минута. Пошел. Увидел семь трупов — в капусту. И восьмого, тоже иссеченного, на излете в воздухе. Инстинктивно заблокировался, поймал этого восьмого на ребро ладони, допревратив в труп. Услышал:

— Ого!!! Хаки!!! Старина! Ты что же?..

Патруль! Патруль всегда в это время нуждается в опрокидывании стаканчика.

Ничего себе — день рождения! Вот это да — день рождения! День рождения — что надо! Да-а-а...

* * *

...И Док призвал нацию смотреть вперед, для чего — оглянуться назад. Да, назад! Кто десять лет назад внес законопроект о признании за синюшниками всех гражданских прав и свобод?! Да, друзья, соратники, собратья! Он, Док, слышит ваши благодарные аплодисменты!

Вспомним, друзья, соратники, собратья, времена, когда каждый из вас приютил по дюжине синюшников, дав им крышу над головой, хлеб насущный, успокоение в вере. Вспомним и представим, что законопроект не прошел бы! Кто бы сейчас вспахивал поля, чтобы вы имели кусок яблочного пирога, которым готовы поделиться со страждущим?! Кто бы сейчас буравил породу в урановых шахтах и рудниках, чтобы вы имели свой очаг, к которому готовы пригласить страждущего?! Кто бы сейчас месил термосмолы, без которых все вы ходили бы в чем мать родила и никто не смог бы поделиться со страждущим последней рубахой. Не говоря уж о штанах. Или других более интимных деталях туалета...

Да, друзья, соратники, собратья! Я слышу ваш смех! Это смех здоровой, процветающей, неунывающей страны бога и моей. Страны равных возможностей и прав!

Синюшники, десять лет назад обнаруженные на Плато, беспрекословно прошедшие Умиротворение доблестными парнями нашего славного Корпуса и доставленные на Землю, по сей день оставались бы экзотичными недоносками, которых Господь в своей безудержной щедрости наделил разумом. Ибо враги нашей свободной демократии заявили, что использование синюшников на тяжелых работах — есть рабство! Рабство, друзья, соратники, собратья! Позорное пятно в нашей истории. Пятно, которое удалось смыть прапрапрадедам нашим. И нам ли не помнить, кто препятствовал этому?! Прапрапрадеды Милашки и всей его шарашки... Смейтесь, друзья, соратники, собратья! Смейтесь, ибо история повторилась! Кто десять лет назад протестовал против моего законопроекта?! Прапраправнуки прапрапрадедов, апологеты рабства! Милашка со своей командой!!!

Синюшники выносливей людей в два раза, практически не нуждаются в еде и жилье. А тяжелая работа нужна синюшникам для поддержания своей жизнедеятельности из-за силы тяжести. На Плато она в полтора раза больше земной, это мы все помним.

Могли мы отказаться от подарка, который вам преподнесла судьба, всегда благоволившая к нашему избранному богом народу?! Но могли мы вернуться к позору нашему — рабовладению?! Нет и нет! И мы сделали синюшников полноправными гражданами!.. О каком рабстве может идти речь?! Мы обеспечили их необходимым — работой! И теперь каждый из вас имеет дюжину, а то и две синюшников для личных нужд! Дюжину, а то и две друзей, соратников, собратьев!

Если же наши друзья, соратники, собратья предпочитают всем благам нашей цивилизации долбление породы в рудниках — это их право! Право каждого свободного гражданина выбирать себе дело по душе! И право это синюшники получили десять лет назад вместе с одобрением моего законопроекта, да!

Оглянитесь назад, друзья, соратники, собратья! Теперь киньте взор вперед! Теперь посмотрите мне в лицо! Это лицо человека, который десять лет назад начал свой путь политика, взяв нацию за руку и поведя ее к Мечте. И я приведу вас к Мечте! Да! Четыре года — небольшой срок, но четыре года на Холме — стоят двадцати. И я, Док, это докажу! Оказавшись на Холме! Ваш Док, друзья, соратники, собратья! До Мечты — рукой подать! Один день до первого вторника после первого понедельника и еще четыре года! Не так ли?! Правильно — ура!

* * *

...И Милашка призвал нацию прислушаться к Доку и по призыву Дока посмотреть Доку в лицо. И потом в это лицо плюнуть! Да, плюнуть!

Десять лет назад эта синюшная рожа провела свой вшивый законопроект! И синемордые живут с нами в одних домах, ездят в одних мобилях, летают в одних шлюпах! Стоило решить трехсотлетнюю загвоздку с негритосами, как шайка Дока свалила нам на голову синюшников!.. Тут этот малый назвал их подарком! Милашка в свое время предлагал оставить этот подарочек на Плато под контролем Корпуса Умиротворения! Да, на Плато! На Плато откопали и уран, и термосмолы! И все, что делают синемордые у нас на Земле, они могли бы делать там, у себя!

Док и его шайка накручивают вам на мозги, что на нашей Земле тяжелый труд для синюшников — это необходимость. Морочат головы какой-то силой тяжести. А я вам скажу, что сила тяжести нашей монеты перевесила бы! Да! Эти синемордые вкалывали бы за милую душу на своем Плато. За нашу монету! А парни из Корпуса Умиротворения следили бы, чтобы они, не дай Господь, не переутомились! И мы бы не имели того, что имеем! Разве синюшники могли бы вякнуть, если бы не вшивый законопроект, которым так гордится Док и его яйцеголовые придурки?! Да, гордится! Я так думаю, что не лишне у всех у них проверить голову!..

И если бы не мой законопроект о праве на голосование с сорока лет, кто поставит хоть одну монету против того, что сейчас мы бы не имели в кандидатах кого-то из синемордых! Хотели бы вы, добрые граждане, чтобы на Холм взобралась синюшная тварь?!.

Спокойствие, добрые граждане! Спокойствие!!! Этого не будет! Пока я стою на защите ваших интересов! Ваши интересы — мои интересы! Самый долгоживущий синюшник дотягивает до тридцати пяти наших земных лет! Это благодаря мне ни один синюшник не подойдет к урне! Док, подрывающий нашу страну изнутри чокнутыми идеями о равноправии синих рож, может сожрать бумажки со своим законопроектом. И я вам говорю, он тут же обделается! Потому как переварить это нельзя! Нельзя допустить, чтобы к Мечте вела какая-то подозрительная синюшная рожа! И мы не допустим этого! Не так ли, добрые граждане?!.

Четыре года, которые мне предстоит провести на Холме, каждый из вас может быть спокоен: синюшники будут знать свое место! И Док со своей шайкой тоже будет знать свое место!..

Спокойствие, добрые граждане! Я понимаю ваши чувства! Я разделяю их! Спокойствие! Завтра! Завтра, в первый вторник после первого понедельника мы по-другому будем говорить со всей этой сворой синемордых!!!

* * *

Док продвигался медленно. От Постамента до открытого мобиля — сотня ярдов. Но эту сотню ярдов надо было еще пройти. Не спеша, не торопясь. Улыбка, рукопожатие, улыбка, рукопожатие, еще улыбка. Ему нечего опасаться. Ему, Доку, который приведет свой народ к Мечте. Ему нечего опасаться, все вокруг любят его. Он даже свою последнюю речь произнес с открытого Постамента! И мобиль у него обычной модели, без верха. Каждый, кто завтра пойдет голосовать, видел сегодня бесстрашие Дока, бесстрашие будущего хозяина Холма! С таким парнем, как Док, можно не опасаться за будущее!

Это вам не Милашка, который прячется на Постаменте под колпак! Это вам не Милашка, который свои сто ярдов до своего пулебомбоплазмозащитного мобиля идет по бронекоридору! Это вам не Милашка, который дрожит за свою безмозглую башку — как бы ее не продырявили! Это — Док, которому некого и нечего бояться! Это — Док, уверенный, что вокруг него друзья!

И хотя Док продвигался медленно, поймать его на мушку было трудно. В прицеле снайперского линзера мелькали спины тех, кто жаждал пожать руку будущему хозяину Холма. И Док раздавал рукопожатия и улыбки — до мобиля, покрытого Силовой Защитой, оставалось шагов двадцать. Силовую Защиту над мобилем не пробьет никакой линзер. Как, впрочем, и колпак Силовой Защиты над Постаментом, откуда Док вещал. Силовая Защита — отличная штука! И главное — невидимая!.. Но сто ярдов Док должен был пройти без Покрытия — через Силовую Защиту руки не подашь...

Док добрался до мобиля и взялся за ручку дверцы. Пространство между ним и линзером на миг очистилось от спин. Док открыл дверцу мобиля, размыкая Покрытие для себя, и обернулся к толпе. Дудели рожки, сыпалось конфетти, мотались флажки... Ну! Обернувшись к толпе друзей, соратников, собратьев, он воздел руку в прощальном приветствии.

Линзер с коротким жужжанием выпустил заряд.

Док схватился за плечо. Улыбка на лице остановилась. Белый комбинезон Дока был безнадежно изгажен ярко-красной кляксой, которая все больше расползалась под его рукой. Док отвел руку от плеча, посмотрел на липкую, мокрую ладонь, крутанулся на каблуках и мягко свалился внутрь мобиля на сиденье...

* * *

Команда Дока — Те, Кто Мозгует, Запершись В Прокуренной Комнате, видела все. Визион показал и то, как парни Дока в мгновение сориентировались, сделали Стену между мобилем и толпой. Как мобиль рванул с места. Как один из друзей, соратников, собратьев тыкал флажком с эмблемой Дока в шлюп, повисший над головами. Как парни Дока с бедра зажужжали линзерами по шлюпу парализующими зарядами. Стрелявший нужен был живым...

Как шлюп взмыл вверх. Как шлюп неожиданно завис. Как шлюп стал описывать круги. И каждый круг — меньше радиусом. Как шлюп стал опускаться все ниже и ниже. Как толпа взревела: «Есть!!!» Как шлюп спланировал и проскрежетал на брюхе. Как друзья, соратники, собратья орали и бежали к шлюпу. Как парни Дока опередили всех и успели сделать Стену вокруг шлюпа.

Как из внутренностей шлюпа вывернули наружу лысого человечка с линзером в руке и типовой эмблемой Милашки на комбинезоне. Как один из парней Дока взялся пятерней за лицо лысого человечка и скомкал это лицо. А другой рукой сорвал с комбинезона лысого эмблему Милашки и стал размахивать ею над головой, а потом бросил в толпу. Как толпа снова заорала. Изорвала и затоптала эмблему Милашки. И продолжала орать, размахивая кулаками...

— Это хороший Инцидент! — сказал первый из команды Дока. — Он даст нам по голосу с тысячи. Особенно после того, как все услышат слова Лысого.

— Да, это хороший Инцидент, — сказал второй. — Хозяин Холма, которого пытались подстрелить враги нации и страны, — это символ. Вспомните нашу историю. А хозяин Холма, который после линзерного ранения уже на следующий день приветствует избирателей, — тем более. Сильная фигура — вот что нужно стране! И сильная фигура — не тот, кто надрывается из-под колпака, поливая непристойностями, а потом подсылает наемника!..

— Да, Инцидент сделал из Дока сильную фигуру, — сказал третий. — Но вы посмотрите, что вытворяют Милашка и его парни!

— Да, это тоже хороший Инцидент! — сказал четвертый. — Но они опоздали...

В параллельном визионе чередовался крупный план Милашки под прозрачным колпаком с общим планом оравы его добрых граждан. В параллельном визионе происходил Инцидент-2. Визион показал лохматого парня, выбросившего вверх не просто два победно разведенных пальца, как все. Лохматый парень выбросил вверх Что-то. Что-то блеснуло в луче, направленном на Милашку, перелетело через Стену, сделанную командой Милашки.

Визион показал крупный план Милашки под колпаком. Визион показал, что Что-то ударилось о колпак и скатилось по его стенке. Как Милашка увидел это Что-то и проводил его взглядом. И как это Что-то бабахнуло у основания колпака. И колпак стал крениться набок. И еще больше накренился. И перевернулся вверх дном, прихватив ободом Милашку. И Милашка, как с горок, скатился на самое дно колпака.

Визион снова показал ораву и лохматого парня, который оттолкнулся от пола и подскочил над всеми и над колпаком с Милашкой. Визион показал ноги Лохматого, обутые в «бетменки» последней модели с дюзами на каблуках.

Еще визион дал панорамный план. Лохматый швыряет сверху в перевернутый колпак Что-то. Снова бабахает! Лохматый приземляется в пятидесяти ярдах. Снова отталкивается. Снова подскакивает. Милашка тяжело ворочается в луже красного на дне колпака. Милашка встает на одно колено. Команда Милашки палит из линзеров по Лохматому. Лохматый срезан на взлете. Лохматый пикирует. Он пикирует в колпак. Милашка уже стоит, чуть сгорбившись и покачиваясь. Милашка встречает Лохматого прямым блоком, ухватывает за ворот комбинезона и резко рвет вниз. Из прорехи сыплются эмблемы Дока. Они сыплются в лужу красного у щиколоток Милашки.

Орава ревет.

— Умойся моей кровью, падаль! — ревет Милашка. Зачерпывает горсть из лужи красного и выплескивает в лицо Лохматому.

— На нем моя кровь! — ревет Милашка.

Потом двумя пальцами берет набрякшую эмблему Дока из той же лужи.

— На ней кровь! — ревет Милашка. — Да падет эта кровь на головы тех, кто ее пролил!

Орава ревет.

* * *

Команда Милашки — Те, Кто Мозгует, Запершись В Прокуренной Комнате, видела все.

— Мы их сделали! — сказал первый из команды Милашки. — Парни Дока опередили нас всего на пару минут, зато Милашка взял Лохматого сам! Своими руками!

— Да, мы их сделали, — сказал второй. — Но парни Дока все-таки нас опередили. И будут болтать о праведном гневе, вызванном покушением на Дока. Мол, гнев нации неудержим. И Лохматый — лишь ответ на Лысого.

— Но мы их все равно сделали, — сказал третий. — Что бы ни болтали парни Дока о праведном гневе, Лохматый скажет все, что нам нужно. И они заткнутся.

— Да, — сказал четвертый. — Лохматый скажет. И они заткнутся. Но у них — Лысый. Лысый скажет. И заткнемся мы. Мы отработали, что скажет наш Лохматый с эмблемой Дока. Но и они отработали, что скажет их Лысый с нашей эмблемой.

— Да, — сказал первый. — Инцидент нам голосов не прибавит. У команды Дока тоже варят головы.

— Да, — сказал второй. — Но их Инцидент не прибавит голосов им тоже. Думаю, они не выпустят Лысого на сцену и свалят все на красных. Лысый — агент красных.

— Да, — сказал третий. — Тогда наш Лохматый — тоже красный... Тогда враги нашей демократии решили покончить сразу и с Доком, и с Милашкой. И воспользоваться хаосом.

— Да, — сказал четвертый. — Каждый остается при своих. И Милашка, и Док очухаются к завтрашнему утру. После сегодняшнего балагана завтра оба должны быть в форме. Отмоются от «кетчупной крови» и сделают заявление о коварных красных. И избиратели еще теснее сплотятся...

— Вокруг кого? — сказал первый. — Вокруг Милашки?.. А если нет?.. Так что наш последний шанс — этот, как его... Хаки... И времени у нас меньше суток...

* * *

... — И времени у нас меньше суток, — сказал первый из команды Дока. — Думаю, Милашки ла шарашка уже просчитала все варианты. Так что наш последний шанс — Хаки.

* * *

Хаки подумал, что неплохо бы устроить всем этим ха-а-ароший винтокрыл. Всем этим в одинаковых белых комбинезонах, только с разными эмблемами.

Потому что у него уважаемое заведение, куда каждый может зайти опрокинуть стаканчик, поглазеть визиком, подцепить девочку. Даже набить физиономию. Но каждый должен чувствовать, что хозяин здесь — Хаки. Даже те четверо и четверо, которые вчера устроили рубку винтокрылом, чувствовали, что хозяин здесь — Хаки. И двойка Патруля, утрамбовав все восемь трупов в дежурный мобиль, приняла порцию за счет Хаки и по-свойски похлопала по плечу. Потому, что Хаки здесь — хозяин, он защищал свое имущество, не говоря уж о жизни. И Хаки даже не стал говорить, что эти две четверки поубивались без его вмешательства. Это никого не касается. Зато каждый теперь убедился, что хозяин здесь — Хаки. И он, Хаки, может это доказать не одному, не двум. А целой банде молодчиков с кастетами, цепями, бритвами...

Но все эти в белых комбинезонах, нагрянувшие с утра, отнюдь не оспаривали его положение хозяина. Наоборот! Они хорошими, громкими голосами вещали в свои усилители, что именно он, Хаки, настоящий парень. Но Хаки не чувствовал себя настоящим парнем и хозяином как раз с тех пор, как все эти в белых комбинезонах притащились сюда в шлюпах и мобилях, расставили вокруг его заведения Ящики и устроили Аквариум. Потому, что хозяин не тот, кто живет в Аквариуме. А тот, кто следит — как в этом Аквариуме живется. И штука эта запросто может довести до психушки. А то и еще чего похуже.

И Хаки вспомнил про Завра. Про лучшего центрового с тех пор, как спейсбол получил «вид на жительство» и даже обзавелся своей федерацией. И Хаки в те три недели было не оторваться от визиона. Хотя Финалы кончились и визион показывал не Большой Полигон. Большой Полигон, где Завр в Финалах показывал, на что он способен и на что не способен больше никто.

Визион показывал Бункер Завра, где тот ел, пил, справлял нужду. Но это был Завр! И поэтому Хаки не отрывался от визиона. И не только он, но и каждый владелец визиона.

Завр был первым, кому устроили Аквариум. Поэтому он не обратил внимание на Ящики, взявшие его Бункер в плотный круг. Поэтому водил к себе девочек, мальчиков и один раз даже синюшника.

Понятно, что все остальные каналы визиона на эти три недели объявили каникулы. И включились только после... После того, как Завр... Кто не помнит, что сделал Завр, когда сообразил про Аквариум?! Каждый владелец визиона запомнил. И Хаки запомнил.

Как у него, у Хаки, началась трясучка, застучали зубы и стало мокро и холодно лбу, плечам, животу. Но взгляда от визиона Хаки не отвел. И теперь помнил последний крупный план Завра. Когда Завр схватил спейсбольный Шар и...

А на следующий день тогдашний хозяин Холма ввел поправку, запрещающую Аквариум. И тогда же, сразу после поправки, каждый владелец визиона принес к Холму свой визион в знак протеста. И получилась пирамида выше Холма. И хозяин Холма ввел поправку, отменяющую поправку, запрещающую Аквариум.

Так все это было. И Система Мрак тоже была. СМ-противоаквариумная. И обошлась она в большую монету тем, кто опасался Аквариума. Ведь даже Завр не выдержал. А ведь был Завр парнем что надо! Шесть с половиной футов, двести сорок фунтов, реакция — сорок семь в секунду, спейсбольный актив — сто двенадцать безнадежных. И все-таки Завр не выдержал. Поэтому те, кто опасался Аквариума, выкладывали очень большую монету за СМ-противоаквариумную. Правда, для них любая монета — не проблема.

У Хаки такой большой монеты не наскреблось бы. Хотя заведение у него уважаемое и доходное. Но недельная выручка втрое меньше, чем куш того же Завра в одном Финале спейсбола на Большом Полигоне. Короче, на личную СМ Хаки бы не потянул. Да и зачем она нужна ему?! Устраивать Аквариум из обычного заведения, пусть уважаемого и доходного, — дело, не стоящее и одного Ящика. Хаки — не Завр. Хотя тот же Беременный перед заброской на Плато стравливал роту Хаки с соседней ротой на Полигоне. Беременный считал, что хороший спейсбол — лучшая разминка перед Умиротворением. И Хаки неплохо провел Игру. И в его спейсбольном активе даже был один безнадежный. Но по сравнению с тем же Завром Хаки — сопля в полете...

Но уж разбирался Хаки в спейсболе неплохо. И каждый Финал смотрел по визиону. И всегда ставил на команду Завра. Пока Завр не... Хаки ставил всегда на Завра, потому что Завра устраивал только «один — ноль». В крайнем случае — «ноль — ноль». Ведь при «ноль — ноль» рано или поздно можно добиться «один — ноль». Тем более имея в команде Завра.

А теперь Хаки не знал, на кого ставить... Ему исполнилось сорок. И по Закону он обязан отдать свой голос. Иначе... И он бы его отдал.

Даже когда кончилась рубка в его уважаемом заведении, ему было все равно, на кого ставить. Потому что у первой четверки была эмблема Дока, но у второй четверки — эмблема Милашки. И Вислоусый из Двойки Патруля, заталкивая трупы в мобиль, расстегнул комбинезон с эмблемой Дока на одном из трупов. И на изнанке проступила эмблема Милашки. И Вислоусый хмыкнул: «Подставные!»

А Нафабренный из Двойки Патруля расстегнул комбинезон с эмблемой Милашки на одном из трупов. И на изнанке проступила эмблема Дока. И Нафабренный тоже хмыкнул: «Да, подставные!» У Вислоусого на фуражке вместо кокарды была эмблема Дока. У Нафабренного — эмблема Милашки... И они приняли порцию за счет Хаки и по-свойски похлопали по плечу...

И Хаки проворочался в постели всю ночь. Ночь с первого понедельника на первый вторник. Он знал, что завтра должен отдать свой голос. Он только не знал, на кого ставить. Он видел по визиону Инцидент с Доком. Он видел Инцидент с Милашкой. Он был далек от политики и думал, что ему все равно, на кого ставить. Но четверо и четверо с разными эмблемами его насторожили. Но Двойка Патруля с разными эмблемами его насторожила. И Хаки проворочался в постели всю ночь. До тех пор, пока окно из черного не стало серым.

И Хаки готов был поставить все свое уважаемое заведение против одной монеты — он не засыпал ни на секунду. И тем не менее, когда окно стало серым, Хаки увидел на его фоне силуэт.

Хаки слышал скрипение матраса, когда ворочался с боку на бок. Хаки слышал свое перханье — память об утреннем ударе по горлу. Хаки слышал бульканье и звяканье стекла о стекло, когда наливал себе неразбавленного, чтобы унять перханье и наконец заснуть. А больше Хаки ничего не слышал. Ни шороха. И тем не менее между его постелью и окном был силуэт человека.

Хаки инстинктивно сделал блок, включился на полные обороты...

Человек сделал ему больно. Человек даже не двинулся с места, но сделал Хаки очень больно. Начхав на блок и на полные обороты. Потом человек отдернул рукав комбинезона, и Хаки увидел на его запястье татуировку — знак Службы Безмятежности.

Что-то за последнее время слишком часто мне стали делать больно, подумал Хаки. Еще он подумал, что теперь понятно, почему он ничего не слышал. Почему не сработал блок и полные обороты. Служба Безмятежности — это серьезно. И Хаки насторожился еще больше. Надо же! Служба Безмятежности! Что может понадобиться Службе Безмятежности от хозяина уважаемого заведения?!

И человек ему объяснил. И все оказалось просто. Оказалось, что интересы Национальной Безмятежности требуют от хозяина уважаемого заведения завтра... уже сегодня, в первый вторник после первого понедельника, пойти и отдать голос за кандидата. И кандидат этот — Док. Оказалось, что Большой Компьютер выплюнул накануне данные о соотношении голосов. И соотношение это — «ноль — ноль». А Большой Компьютер никогда ни в чем не ошибается и учитывает все.

Итак, в первый вторник после первого понедельника должно решиться, кто проведет четыре года на Холме. И голоса разделились поровну. «Ноль — ноль». А Хаки сегодня... вчера исполнилось сорок. И он должен по Закону отдать свой голос. И отдаст его за Дока. Этого требуют интересы Национальной Безмятежности...

Татуировка на запястье — не эмблема на комбинезоне. Татуировка не проступит с изнанки своей противоположностью. Так что Хаки отдаст свой голос Доку и за особые заслуги перед Службой Безмятежности получит кучу монет. Или Хаки не отдаст свой голос Доку. Тогда другой разговор. Тогда он не отдаст свой голос Милашке. Так как его, Хаки, просто дематериализуют. Он, Хаки, давно обратил на себя внимание Службы Безмятежности своей сообразительностью...

Так что все оказалось просто. От него, от Хаки, которому вчера исполнилось сорок, зависело, кто взберется на Холм.

Так что все оказалось сложно. Потому, что человек Службы Безмятежности кончил объяснения, и тут раздался другой голос: «Любопытный ход!» И на фоне противоположного окна прорисовался еще один силуэт. Он тоже отдернул рукав комбинезона, и Хаки увидел точно такую же татуировку.

— Все верно! — сказал второй. — Только наоборот. Голос не Доку, а Милашке. В остальном — без ошибок. И про интересы Национальной Безмятежности, и про кучу монет, и про... дематериализацию.

И Хаки не знал, на кого ставить. Эти двое не кинутся друг на друга, как те четверо и четверо. Каждый сотрудник Службы Безмятежности практически неуязвим. Но он, Хаки, уязвим Службой Безмятежности. И еще как уязвим... И он, Хаки, сам бы отдал кучу монет, чтобы не стоять сейчас между этими двумя. По ногам ему сквозило, но мурашки по телу расползались не от этого. Хаки подумал — похоже на Финал спейсбола. «Один — ноль» устраивает. «Ноль — ноль» — куда ни шло. Но не «ноль — один»...

Хаки всегда ставил на команду Завра и всегда был в выигрыше. А сейчас Хаки не знал, на кого ставить. «Один — ноль» для одних означало «ноль — один» для других. И, любая сторона предпочтет «ноль — ноль», стоит только Хаки решить в чью-то пользу.

И по ногам ему сквозило. И окна из серых стали белыми. И первый вторник после первого понедельника вступил в свои права...

* * *

— Хаки — настоящий парень! — орали все эти в белых комбинезонах в свои усилители.

— Хаки знает, кому надо отдать голос! — орали все эти, натащившие с утра Ящики и сделавшие Аквариум.

— Хаки не из тех, кто отдает свой голос кому попало! — орали все эти с эмблемами двух видов.

Еще они орали, что Хаки — это вам не хлюпик Завр, заставивший содрогнуться в ужасе всю нашу благословенную страну. Что Завр — собака. А вот Хаки — это Хаки! Он, Хаки, знает, что ему устроили Аквариум! Что за каждым его движением следят миллионы добрых граждан, друзей, соратников, собратьев. Хаки понимает, какая на нем ответственность! Можно только восхищаться мужеству, с каким Хаки несет бремя этой ответственности. Хаки все нипочем, да!

— Друг мой! — позвал Док. — Друг мой! Хаки! Еще порцию колы! — Док после вчерашнего Инцидента держал руку на перевязи и был бледнее обычного.

— Плюнь на эту синюшную рожу, Хаки! Старина! Он корчит из себя трезвенника, а сам качается после вчерашнего запоя. А мне скрывать нечего! Я с вами, я такой же, как вы, добрые граждане! И налей-ка ты .мне, старина, порцию с содовой! И себе налей! — Милашка после вчерашнего Инцидента даже не переоделся и опирался на мощную трость.

У Хаки свербило в носу из-за утреннего сквозняка по ногам. Свербило в глазах из-за ночного бдения. И еще кое-где свербило из-за того, что Хаки после вчерашнего наглотался содовой. А все эти в белых комбинезонах помимо Аквариума устроили Стену. И ему, Хаки, было некуда деться.

Ничего, он потерпит! И даже нальет себе порцию с содовой. И даже нальет себе колы. И выпьет вместе с Милашкой. И вместе с Доком тоже выпьет. Хотя кое-где свербило все сильней. Лишь бы Они не подумали, что Хаки решил, кому отдать голос. Лишь бы Они его не дематре... Ну, вот это самое...

И Они могут сделать то самое с ним в любой момент. Они могли сделать с ним то самое еще утром, когда двое из Службы Безмятежности посетили его. Но тогда для всех них было бы «ноль — ноль». И Они правильно решили, что «ноль — ноль» от них никуда не денется. И сейчас все Они устроили для Хаки Аквариум с тем, чтобы весь избранный Богом народ мог видеть его, Хаки, каждую секунду. И не упустить момента Решения. И не упустить реакцию другой стороны на Решение. А реакция возможна только одна... И тогда — «ноль — ноль». Но при этом одна сторона будет козырять своей гуманностью против зверской реакции другой стороны. И выиграет. Но где какая сторона — ему, Хаки, будет уже все равно. Он будет демарте... Ну, то самое.

Лучше бы они ухлопали кого-нибудь, и соотношение нарушилось бы, подумал Хаки. Но потом вспомнил четверых и четверых, вспомнил Двойку Патруля, вспомнил Службу Безмятежности. И сообразил, что Они предусмотрели и такие варианты. Сколько трупов положит одна сторона, столько же положит и другая. Так что решать только ему. И как бы он ни решил...

Так что у Хаки свербило в носу, в глазах, еще кое-где. Но больше всего свербило на душе.

И Док, едва оклемавшись после Инцидента, продел руку в черную перевязь и с утра облюбовал уважаемое заведение Хаки, прихлебывая колу и показывая всем друзьям, соратникам, собратьям, какой он, Док, демократичный.

И Милашка после Инцидента тоже прихромал сюда-же и глотал порции с содовой, показывая добрым гражданам, какой он, Милашка, демократичный.

И оба они не говорили о политике, о красной и синей опасности, о законопроектах и поправках. Они просто демонстрировали, какие они отличные ребята.

И они на самом деле выглядели отличными ребятами, черт побери! А все эти в белых комбинезонах орали в свои усилители, что он, Хаки, отличный парень! И почему бы этим отличным ребятам не поладить между собой?!

И Хаки рад был поладить, но не знал, на кого ставить. Вернее, знал: на кого бы он ни поставил, его дермате... ну, то самое.

Так что больше всего у Хаки свербило на душе. И засвербило еще больше, когда в голове сверкнуло про Пигалицу. Слава богу, все Они ничего не знают про Пигалицу. Слава богу, что Пигалица далеко! Слава богу, что Пигалица осталась на Плато! Слава богу!..

* * *

Команда Дока — Те, Кто Мозгует, Запершись В Прокуренной Комнате, следила за Большим Компьютером.

Голоса распределялись «ноль — ноль». Команда Дока следила за Датчиком Аквариума — Датчик показывал стойкое равновесие.

— Ни черта он не решит! — сказал первый.

— Решит! — сказал второй. — Он должен отдать свой голос. Или по закону его дематериализуют.

— Кому бы он ни отдал голос... — начал третий.

— Вот именно! Но лучше бы — за Дока... — сказал четвертый.

* * *

— Вот именно! Но лучше бы — за Милашку... — сказал четвертый из команды Милашки.

— Копать надо! — сказал первый. — Копать, пока есть время. Должно быть у этого ублюдка что-то. Не может не быть!

— Времени, между тем, не так много, — сказал второй.

* * *

Они устали. Милашка стал терять контроль над собой и прихрамывал на другую ногу, демократично курсируя от столика к стойке за порцией с содовой и обратно. Док стал терять контроль над собой и хватал стакан с колой той рукой, что на перевязи, демократично провозглашая здоровье хозяина и процветание уважаемого заведения.

Но на них вряд ли обращали внимание владельцы визионов, прилипшие к экранам. Хаки! Вот сейчас фигура номер один!

Фигура номер один традиционно вертела в руках стакан, накручивая его на салфетку. Хаки занимался делом. Дел у Хаки в этот День было много. Например, приготовить Милашке очередную порцию...

— Сейчас он покончит с этим делом и скажет!!! — надрывались усилители...

Например, откупорить Доку очередную колу.

— Сейчас он покончит с этим делом и скажет!!! — надрывались усилители...

Например, протереть стойку...

— Сейчас он покончит с этим делом и скажет!!!

...Накручивать стакан на салфетку Хаки мог долго.

Работа у Хаки такая. Накручивать стакан на салфетку, пока сил хватает.

И визионы крупно показывали его руки, усилители надрывались, что в этих крепких руках не только стакан и салфетка, но и судьба Холма на четыре года вперед.

Хаки заложило уши от усилителей, глаза воспалились от направленных пучков, кое-где уже не свербило, а пинало снизу в живот — тупо и мучительно.

Да, Хаки! В твоих руках судьба Холма на четыре года вперед, думал Хаки. Только собственная судьба в руках других. И не на четыре года, а на все время, оставшееся до встречи с всевышним, думал Хаки. И время это — даже не четыре года, а очень может быть — четыре часа. Если ничего не изменится...

Что может измениться?! Хаки отдает голос Доку — с Хаки покончено. Хаки отдает голос Милашке — и с Хаки покончено. Хаки никому не отдает свой голос — с Хаки покончено. По Закону.

* * *

— Что такое Пигалица? — спросил первый из команды Дока.

— Синюшник, — сказал второй.

— А я думал — леди!!! — рявкнул первый. — Что такое Пигалица?

— Сейчас... — сказал третий. — Пигалица. Кличка. Присвоена умиротворителем роты Корпуса. Хаки. Эмоциональный контакт «Пигалица — Хаки» категории А. Периодизация контакта — десять лет.

— Сейчас ему стукнуло сорок, — сказал четвертый. — Минус десять. Тогда он входил в Корпус на Плато. Этой... Пигалице было десять наших земных. И сейчас как раз...

* * *

— И сейчас как раз эмоциональный контакт категории А! — сказал первый из команды Милашки. — Это ход!!!

— Она знает только свой язык, — сказал второй. — В отличие от синюшников, осевших на Земле.

— Тем лучше! — сказал третий. — Хаки знает ее язык, язык синюшников. Кто еще знает этот синюшный стрекот? Ставлю десять против одного — их можно пересчитать по пальцам.

— Пересчитать надо, — сказал четвертый. — Только не по пальцам. Надо подключить Большой Компьютер. Данные получим через минуту. И сразу глушить канал визиона тем, кто поймет стрекот Пигалицы...

* * *

— Тогда Хаки будет единственным. Соображающим, что она ему говорит! — сказал первый из команды Дока.

— Остальные... Все остальные будут слушать переводчика. Нашего переводчика, — сказал второй. — Переводчик у нас высокой квалификации. Проверено!

— И еще! — сказал третий. — Канал с визионом Хаки — без обратной связи! А то он ей такое настрекочет.

— Да-а-а-а... — сказал четвертый. — Эмоциональный контакт категории А...

* * *

— Категория А — это выстрел в десятку! — сказал первый из команды Милашки.

— Канал! — сказал второй. — Пора! Времени всего час!

* * *

— Хаки — настоящий друг, соратник, собрат нашим младшим братьям! — ревели усилители. — Хаки еще десять лет назад был наш! Еще десять лет назад он признал за синюшниками все гражданские права, решившись на эмоциональный контакт категории А! Одновременно с принятием законопроекта нашего Дока — будущего хозяина Холма! Вглядитесь в визионы, друзья, соратники, собратья! Встреча сквозь годы!!! Вглядитесь!

— Хаки — настоящий добрый гражданин! — ревели усилители. — Хаки еще десять лет назад был наш! Еще десять лет назад он принял решение, которое далось ему нелегко. Оставить синюшника с эмоциональным контактом категории А на Плато! И он оставил ее на Плато! Полное единство с нашим Милашкой — будущим хозяином Холма! Хаки считает, что место синюшникам — на Плато! И только на Плато! Но каждый добрый гражданин имеет право входить в эмоциональный контакт любой категории с тем, кто ему подходит. Вглядитесь в визионы, добрые граждане! Хаки имеет право, и он им пользуется! Вглядитесь!

Хаки вглядывался в. экран. И вслушивался.

— Я плохо разбираюсь в ваших делах, — переводил один, с эмблемой Дока на легком гравискафандре. — Но до сих пор хорошо разбираюсь в тебе. Я знаю — ты примешь единственное решение. И это решение будет верным.

— Ты не допустишь ошибки, — переводил второй, с эмблемой Милашки на легком гравискафандре. — Ты никогда не ошибался. И теперь ты тоже выберешь правильно!

Эти двое стояли справа и слева от Пигалицы строго на расстоянии полутора футов. Хаки знал эти штучки. Хаки сам проделывал эти штучки десять лет назад. Давно. На Плато. Но тогда были времена Умиротворения. И эти штучки считались в порядке вещей. И Беременный даже их поощрял. Полтора фута — радиус, три фута — диаметр. Это Поле! Хаки сам держал Поле над синюшниками. Но ведь не над Пигалицей! Но ведь десять лет назад! Ведь времена Умиротворения кончились десять лет назад!

Эти двое справа и слева от Пигалицы держали Поле над ней сейчас... Сейчас! И несли всякую чушь. «Перевод» с синюшного.

Хаки остервенело накручивал стакан на салфетку. Синюшники лишены земной мимики. По выражению лица Пигалицы ни один владелец визиона не поймет, что с ней происходит. Остается только стрекот. Стрекот, который «переводится». И который понимает Хаки.

Итак. Они ей сказали, что ее жизнь зависит от решения Хаки. Хаки теперь не может даже нарушить Закон, оставив свой голос при себе. В таком случае будет покончено не только с Хаки, но и с Пигалицей. И с Пигалицей раньше, чем с Хаки. И если он не хочет всего этого видеть, то должен выбрать. Они просто будут держать над ней Поле, пока... И никто из владельцев визионов даже не поймет, что произошло с Пигалицей.

Другое дело — Хаки. Он поймет, что произошло. И если хочет, чтобы этого не произошло, то должен выбрать... И Они перестанут держать Поле. Так Они ей сказали. Так она сейчас говорила ему, вклиниваясь в паузы между «переводом».

Еще она говорила, что каждый из них обещает помочь ей, если Хаки отдаст голос за того, кто им нужен. Но их двое, говорила она, и называют Они разные имена. Еще она говорила, что больше не выдержит. Что с ней происходит Что-то! И Хаки знал: это Что-то — Поле.

— Сейчас он скажет!!! — ревели усилители.

Хаки думал о том, чтобы все скорее кончилось. Еще полчаса назад он так думал. Теперь же все кончится не только для него, но и для Пигалицы. С которой у него эмоциональный контакт категории А с периодизацией десять лет.

Хаки думал. Те двое держат Поле там. На Плато. И сначала покончат с Пигалицей. А потом здесь покончат с ним. Нет, думал Хаки. Хоть это я сделаю. Пусть сначала будет покончено со мной. А тогда и Пигалицу Им будет незачем кончать. Хаки думал, как сделать, чтобы с ним, Хаки, было покончено. Хаки думал про Поле. Там на Плато двое в радиусе полутора футов держат Пигалицу в Поле. Там на Плато их двое. Здесь на Земле Хаки один. Но сила тяжести вдвое меньше, чем на Плато. И Хаки думал, что может еще тряхнуть стариной. Ведь Беременный надолго вбил в его голову, как держать Поле. Только нужны двое в радиусе полутора футов, думал Хаки. Только нужно как следует собраться с мозгами, думал Хаки. И тогда получится, думал Хаки. Получится обратное Поле. Поле с него, Хаки, на двоих в радиусе полутора футов... И тогда с Хаки будет покончено. Пигалица — синюшник, она просто не поймет, что сделалось с Хаки. Не поймет даже при эмоциональном контакте категории А. Тем более, если Поле удастся здесь у Хаки, контакт «Хаки — Пигалица» прервется. И восстановится через десять лет. Тогда Пигалице будет уже тридцать земных лет — глубокая старость для синюшников.

Хаки представил пай-мальчика Дока и хулиганствующего Милашку после того, как они оба поймут, что сами сработали для него, Хаки, в обратном Поле. Представил их рожи.

И у Хаки вырвалось «Кхе!»

— Он решился!!! — взорвались усилители.

Да, он решился. Датчик Аквариума показывал стойкое равновесие. Датчик Аквариума не отклонился ни на одно деление. Ни на одно деление в чью-либо пользу.

Хаки оторвал взгляд от визиона, где Пигалица и двое в легких гравискафандрах. Док и Милашка были рядом. Каждый почти точно в полутора футах от Хаки.

Хаки чуть сдвинулся в сторону Дока, чтобы стать точно в середину. Он выдернул салфетку из стакана. Встряхнул ее. Перебросил через плечо.

Пустой стакан стукнул о стойку.

И...

У Хаки не получилось обратного Поля. У Хаки не получилось никакого Поля. У Хаки ничего не получилось. Он еще и еще раз пытался, но Поля не было. И Хаки поднял глаза к небу, мысленно призывая Господа в помощь. И сквозь потолок своего уважаемого заведения, ставшего Аквариумом, он увидел небо. И на фоне белого с голубым — шлюп. Шлюп, зависший над ним, над Хаки, и выпустивший Сеть. Сеть, которая снимает любое Поле...

Они и это предусмотрели. И Хаки перестал призывать Господа в помощь. И послал его к дьяволу.

Хаки потянул с плеча салфетку. Салфетка сползла и повисла у Хаки в руке. Белая. Хаки уткнулся в нее. И заплакал...