Бог не играет в кости

0

Над Атлантикой занималось раннее утро. Настолько раннее, что небо на востоке еще не успело окраситься розовым, за иллюминаторами разливалась густая, плотная чернота. Внизу, под «брюхом» самолета, темно-серые облака рваными клочьями укрывали океан, и лайнер словно парил над огромной пушистой шкурой спящего зверя.

Пассажиры чартерного рейса Буэнос-Айрес — Лондон дремали, вольготно развалившись в удобных кожаных креслах. Их не интересовали ни внезапно загоревшееся табло «пристегнуть ремни», ни резкий крен самолета, за которым последовал отчетливый нырок вниз. Две стюардессы, быстро пробежав по салону, умело застегнули спящим ремни и заняли свои места. Лайнер стремительно снижался.

Если сказать, что несколько человек в разных уголках мира, пристально наблюдавших за этим рейсом на экранах гражданских радаров и военных радиолокационных станций, были обеспокоены, — значит, сильно приуменьшить действительность. Они находились в смятении. Первым забил тревогу Лондон. Как только лайнер начал терять высоту, диспетчер вызвал командира, но борт молчал. Диспетчер снова и снова пытался связаться с самолетом, его взволнованный голос срывался на визгливые обертона, но все было напрасно — лайнер по-прежнему безмолвствовал.

Через несколько минут самолет проткнул слой облаков, внизу показались яркие световые кляксы — это были острова Нормандского архипелага. Затем борт пропал с радаров.

И вот тут-то все и завертелось…

I

— Вы не в моем вкусе.

Я с сомнением окинула взглядом его начинающую оплывать коренастую фигуру, нависающий над брючным ремнем живот, потертый плащ и заметила:

— Вы не в моем тоже.

— А это не имеет никакого значения, — усмехнулся он. — Ваше начальство могло бы более ответственно подойти к подбору кадров. Когда я согласился на участие в операции российского агента, то не предполагал, что окажусь в затруднительном положении. Все знают, что я предпочитаю высоких мулаток. В крайнем случае, брюнеток. И что теперь прикажете делать?

Он неприязненно оглядел меня.

Да, я никоим образом не похожа на высокую мулатку, а совсем наоборот — блондинка среднего роста. Придется ему с этим смириться. Мне же придется смириться с тем, что на этот раз в партнеры достался старый ворчливый брюзга. Что может быть хуже?

Вступать в спор мне не хотелось, поэтому я просто сказала:

— В России проблемы с высокими мулатками, а в нашем отделе их вообще нет. А если спросят — придумаете что-нибудь остроумное.

— Например? — прищурился он.

— Это в вашем, а не моем досье написано о чувстве юмора.

Он хмыкнул, но промолчал. Недовольная мина все еще не сошла с его потрепанной годами физиономии.

По-моему, начальство в лице полковника Ремезова или попросту шефа и так сделало почти невозможное, подготовив операцию всего за несколько часов. Сейчас был вечер, я стояла в аэропорту Шарль-де-Голль и пыталась казаться любезной с моим партнером в совместной операции российских и аргентинских спецслужб. Получалось у меня плохо.

Нда… Начало моей первой самостоятельной зарубежной операции вряд ли можно назвать удачным.

Еще утром я ни сном, ни духом не ведала, что придется отправляться за границу. И отправляться, скорее всего, надолго. Где-то в глубине души меня точил червь сомнения, что я не справлюсь, — не такой уж я и опытный сотрудник. Меня беспокоило, что операция готовилась на скорую руку, и мы вполне могли упустить какую-нибудь мелочь, которая наверняка даст о себе знать в самый неподходящий момент. Мне бы сейчас не помешало уверенное плечо опытного коллеги, да мудрые, успокаивающие слова с его стороны. Но нет — приходится выслушивать брюзжание.

Начиналось же все это так…

— Анна, зайди ко мне.

Шеф как всегда был лаконичен. Однако что-то в его голосе заставило меня вскочить со стула, выключить компьютер, убрать бумаги в сейф и быстрым шагом направиться в кабинет начальства.

— Садись, — приказал полковник.

Сквозь приоткрытые шторы в комнату осторожно вползало хмурое московское утро. Оно ничем не напоминало настоящее зимнее утро, каким его описал гений русской поэзии. Снег ни разу так и не выпал, хотя зима уже стояла на пороге — на календаре было 23 ноября. Пару раз снег пытался укутать столицу белым пушистым платком, но будто стыдясь своего порыва, тут же оборачивался слякотью и грязными лужами. Солнце хандрило. Словно простуженный больной, оно укрылось толстым серым одеялом из туч и надолго пропало. И хотя теория глобального потепления была окончательно развенчана, глядя в окно, мне начинало казаться, что в чем-то она была права — ноябрьские морозы остались лишь в воспоминаниях.

Такая погода действовала угнетающе. Народ боролся с сонливостью и вместо того чтобы наращивать ВВП и поднимать экономику страны думал о летнем отдыхе и жарких странах. И я отнюдь не являлась исключением. А оттого что в кабинете шефа царил полумрак, едва разгоняемый невнятным светом настольной лампы, хандра наваливалась все сильнее.

Я села в предложенное кресло и вопросительно уставилась на начальство. Однако полковник не торопился начинать разговор, он задумчиво прохаживался возле окна, изредка окидывая меня сложным взглядом. На мгновение мне даже показалось, что сейчас он вздохнет и скажет «ладно, иди работай». И шеф действительно вздохнул, только сказал совсем другое.

— Два часа назад, а если точнее, — Ремезов взглянул на свои наручные часы, — два часа и пятнадцать минут, возле побережья Нормандских островов потерпел крушение самолет. Чартерный рейс Буэнос-Айрес — Лондон. Если бы это был обычный рейс, то СМИ уже давно трубили о происшествии, но рейс обычным не был.

Шеф сделал паузу, чтобы я прониклась важностью момента.

— Пока информация не просочилась в прессу, — продолжил он, усаживаясь за стол. — И, полагаю, заинтересованные лица сделают все возможное, чтобы и дальше средства массой информации находились в неведении.

Вряд ли дело в технической неисправности самолета или ошибке пилота, раз эта катастрофа заинтересовала наш отдел, — подумала я и приготовилась слушать дальше.

Полковник словно уловил мои сомнения.

— Был ли это теракт, неисправность или что-то иное — неизвестно, — сказал он и тут же поправился: — Пока неизвестно. Борт просто пропал с радаров. Самолет принадлежит частному лицу, это Airbus A319CJ. Если ты не в курсе, A319CJ — это дальнемагистральный пассажирский самолет повышенной комфортабельности, вмещает до сорока человек. К настоящему моменту получить список пассажиров и экипажа нам не удалось. Мы не знаем, выжил ли кто в авиакатастрофе. Как, впрочем, не знаем, была ли сама авиакатастрофа. К этой минуте спасатели только начали работу.

Ремезов замолчал, и на секунду мне опять показалось, что сейчас он закроет свой ноутбук и отправит меня обратно, но он лишь включил проектор. На белом экране возникла физиономия мужчины, лучшие годы которого остались далеко позади. Очень неприятная физиономия, надо сказать. Неопрятно подстриженные седые волосы, обвисшие, словно у бульдога щеки, двойной… нет, даже тройной подбородок, мешки под глазами и густые брови, нависшие над маленькими колючими глазками.

— Мне нужно знать, летел ли этот человек на упавшем самолете.

— Кто он? — спросила я, вглядываясь в мелькающие на экране фотографии.

Неприятный тип с портфелем в руках садится в «бентли». Неприятный тип входит в здание Стандарт Чартер Банка. Неприятный тип с бокалом шампанского на приеме в Букингемском дворце беседует с другими столь же неприятными типами. Он же в ресторане с открытым ртом ковыряется в паэлье. Симпатий этот персонаж у меня не вызвал, а я привыкла доверять своей интуиции, особенно первому впечатлению. Жизнь не раз убеждала меня: именно первое впечатление оказывается самым верным.

— Эстебан Мударра, самый влиятельный человек в Латинской Америке, откуда он протянул свои щупальца и на другие континенты. Его боятся все — олигархи, политики, королевский особы. Это его настоящее имя, но им он пользуется крайне редко. Особенно, если хочет сохранить в тайне свои перемещения, — прозвучал голос шефа. — Сейчас именно такой случай, так что, скорее всего, на этом рейсе сеньор Мударра был зарегистрирован под другой фамилией. Если вообще был там.

Полковник сделал паузу, затем продолжил инструктаж:

— Мударра занимается торговлей конфиденциальной информацией на очень высоком уровне. Продажа научно-технических, военных, экономических секретов — самые невинные из его шалостей. А чтобы ты понимала, с какой акулой мы имеем дело, замечу, что это он приложил руку ко всем крупным банкротствам, слияниям и политическим скандалам последних десяти — пятнадцати лет. К примеру, банкротство Lehman Brothers — его рук дело. Он организовал слив информации, после которого произошел обвал акций… Впрочем, к нам это не относится. Идем дальше. Клиентами Мударры являются главы правительств и королевские семьи, владельцы банков и транснациональных корпораций. А так как сейчас информация стала самым дорогим товаром, то и этот господин является одним из самых богатых и влиятельных людей на планете. Его холдинг включает инвестиционный фонд, карманный банк, занимающийся движением его средств, информационно-аналитическое агентство и юридическую фирму. Юристы, которыми он окружил себя, столь же умелы, сколь и беспринципны, его охрана набрана из элитных спецназовцев и отъявленных головорезов, работавших на мафию, пятьдесят на пятьдесят. Но это еще не все.

Шеф замялся. Я крайне редко видела полковника в замешательстве, обычно это происходило в одном случае — когда дело касалось президента или нашего правительства. Видя затруднения начальства, мне так и хотелось сказать: «Антон Владимирович, не надо меня жалеть, говорите уж как есть. Я большая девочка и не верю ни в Деда Мороза, ни в мудрое и непогрешимое правительство, радеющее за всех нас». Но шеф и сам решил не церемониться со мной.

Я ожидала откровений об оффшорных шалостях наших олигархов или высокопоставленных чиновников, но шеф заговорил о другом.

— Мударра владеет также и крупнейшей в мире букмекерской конторой, принимающей ставки не только на спортивные, но и на мировые политические события. И это не банальные «Клинтон против Трампа» или «пойдет ли Путин еще на один срок». И даже не игрища с продажей «Роснефти». Это намного серьезнее.

— В ближайшем универсаме от моего дома обосновался такой же букмекер от политики, только доморощенный. Принимает ставки на развал ЕС и кого назначат виновным за сбитый над Украиной Боинг.

Зря я это сказала. Ремезов недовольно поджал губы и уставился на меня. Такими глазами учителя смотрят на непоседливых выскочек.

— Простите, но я действительно не понимаю…

— Сейчас поймешь. Внутри этой общедоступной букмекерской конторы скрыта еще одна «лавка» — для крайне узкого, избранного круга. И ставками там служат не только деньги. Вернее, совсем не деньги, а обязательства королевских особ, глав правительств, президентов, шейхов…

— И что сейчас со ставками? — жадно спросила я. — Обнаружилось нечто интересное?

Вот шеф и подобрался к главному.

— Обнаружилось. И много. Крайне много. Аляска и Фолкленды, английский трон и арктические шельфы, не разработанные нефтяные месторождения в Иране, архипелаги «Мир» и «Вселенная» в Дубаи, технология клонирования…

— Но кто может поставить Аляску? Или трон? — растерялась я. Такого я совсем не ожидала.

— Тот, кто ими владеет.

— Наши тоже… — осторожно начала я. — Э-э… приложили свою руку?

Полковник промолчал, только скривился. Но по его сердито-брезгливой мине и так было понятно: наши элиты там тоже отметились.

— Считаете, кто-то передумал насчет ставки и решил убрать мега-барыгу, подстроив катастрофу?

Шеф не торопился с ответом. Он откинулся на спинку кресла и посмотрел в окно. Как будто бы верхушки голых деревьев или серые тучи знали подсказку.

— Я допускаю такую возможность, хотя это не моя версия, так считают некоторые наши аналитики. Вообще эта катастрофа довольно странная.

Последнее слово в устах Ремезова прозвучало как ругательство.

— Я не понимаю, что происходит! — вдруг рявкнул он. — Мировые элиты разом ополоумели и бросились играть на тотализаторе, проигрывая последние портки? Откуда взялась эта повальная игровая зависимость? Откуда это самоубийственное желание отдаться в руки фортуне?

Шеф поднялся, рывком отодвинул кресло и подошел к окну. Давно я не видела его в таком взвинченном состоянии. Можно сколько угодно строить версии, что именно вывело полковника из себя, но все сходилось на том, что его торопили с результатом там, где торопиться не следовало. Будучи крайне осторожным и щепетильным человеком, Ремезов никогда не начинал операцию пока не был уверен в ее стопроцентном успехе. Сейчас же с момента крушения прошло всего два часа, а он уже проводит инструктаж агента. Не скрывая при этом, что не до конца разобрался в ситуации. Значит, приказ пришел с самого верха. С такого верха, что Ремезов мог только взять под козырек и звучно стукнуть каблуками.

— С этим рейсом многое непонятно, кое-что перекликается с уже имеющейся у нас информацией, кое-что, наоборот, противоречит нашим данным, но для тебя все это сейчас не важно.

Полковник вернулся в кресло. Он принял решение и теперь отдавал четкие приказы:

— У тебя три задачи. Первая — найти доказательства смерти Мударры. Опознать его нетрудно, у него есть отличительная особенность — татуировка на левом предплечье в виде распятого Иисуса Христа. Фото посмотришь позже. Наряду с его многочисленными недостатками Мударра является… или являлся еще и на удивление ревностным католиком. Вторая — нам нужны документы, которые он вез с собой. За портфелем Мударры наверняка будет объявлена настоящая охота, и мы не можем допустить, чтобы определенные документы и обязательства попали в чужие руки.

Ага! Вот и разгадка, почему мы ломимся вперед — в забеге участвуют соперники.

— И третья — мне нужны глаза и уши в расследовании этой катастрофы. Сдается мне, кроме Мударры и его тотализатора там кроется что-то еще.

Шеф смотрел мне прямо в глаза, словно хотел донести до меня значимость порученного мне дела. Внешне он выглядел абсолютно спокойным, но я слишком хорошо знала полковника, чтобы понимать: ситуация крайне серьезна. Сейчас он напоминал мне старого матерого пса, почуявшего запах добычи, но пока еще не взявшего след. И вместо того чтобы с громким лаем нестись во все четыре лапы, как это сделала бы молодая собака, он молча принюхивался и, сужая круги, незаметно приближался к трофею. И никакая плохая погода, никакая зимняя хандра не были ему не помехой.

— Работать будешь в паре с Хавьером Эрнандесом — нашим коллегой из Аргентины. Они давно следят за Мударрой.

— И что у них на этого Мударру накопилось?

— Тебе весь список зачитать? — хмыкнул шеф. — Укрывательство доходов, уклонение от налогов, шантаж, подкуп государственных чиновников, разглашение секретной информации, связи с преступным миром — это только то, о чем они говорят вслух. Вопросы?

— Насколько я могу доверять этому Эрнандесу?

— В обычных пределах. Аргентинцы нам скормили байку о том, что Мударра был связан с высокопоставленными чиновниками из Буэнос-Айреса и в Лондон он вез компромат на коррупционеров. В Аргентине сейчас действительно проходят повсеместные чистки, их новый президент имеет личные счеты с преступностью и продажной полицией. В 1991 году он сам был похищен и провел две недели в руках мафии, пока его не выкупили за шесть миллионов долларов. Мы же со своей стороны снабдили их историей, якобы являющейся продолжением дела с четырьмястами килограммами наркотиками в российском посольстве. В том деле действительно одна из ниточек тянулась к Мударре, аргентинским спецслужбам об этом известно лучше всех.

— А на самом деле?

— Аргентине, как и нам, нужен портфель Мударры, и хотя наши интересы не должны конфликтовать, все равно держи ухо востро. Если на начальном этапе расследования вы будете играть на одной половине поля, то на финишной прямой командная игра может превратиться в личное первенство. Учти это. Я знаю Хавьера. Не близко, но знаю. Он не самый приятный человек в общении и не самый лучший агент в Аргентине, просто из всех специалистов, работающих по Мударре, Эрнандес оказался ближе всего к Нормандии. Твоему присутствию он вряд ли обрадуется, так как любит работать один. Поменьше реагируй на его брюзжание и все будет в порядке.

— Почему я?

Еще полгода назад я не задала бы этот вопрос, а шеф не ответил бы на него, но сейчас многое изменилось.

— По двум причинам. Во-первых, в мужском коллективе — а расследовать катастрофу будут исключительно мужчины — тебя вряд ли воспримут всерьез. В глазах окружающих ты будешь выглядеть всего лишь симпатичной девушкой — помощницей аргентинского следователя, который взял тебя с собой лишь затем, чтобы не скучать по вечерам в одиночестве. За Эрнандесом водится такое. И именно такой образ тебе и нужно создать. Во-вторых, тот факт, что тебя не воспримут всерьез, развяжет тебе руки, и ты сможешь сделать гораздо больше, чем любой агент мужского пола. Ну а теперь отправляйся домой, самолет в Париж вылетает в 17–30. Леонид подготовит тебе всю информацию, Светлана уже занимается твоими документами и реквизитом.

Из кабинета Ремезова я вышла более задумчивой, чем входила в него. Раз информационную поддержку операции обеспечивает сам Леонид Ганич, значит, интуиция меня не обманула и положение действительно серьезнее некуда. Ибо в нашем отделе много замечательных сотрудников, но гений всего один — Ганич.

Наш отдел занимает особое положение в структуре спецслужб Российской Федерации: никто не знает, чем мы занимаемся. Многие думают, что мы защищаем интеллектуальную собственность. Те, кто так не думает, считают, что мы разоблачаем козни прохиндеев, стремящихся дискредитировать элиты страны. Еще есть версия, что мы застряли посередине между «Секретными материалами» и «Черным списком». Короче, заняты теми делами, которые серьезные отделы гос. безопасности рады спихнуть на чьи-то, по их мнению, более узкие плечи. За что нас уничижительно прозвали «чудным» отделом.

Да, на нас действительно «спихивают» особые операции. Только не «чудные», а такие, с которыми другие отделы справиться не в состоянии. Разве что суперсекретный спецотдел «Рубеж». О наших операциях не пишет пресса, более того, они даже не попадут в спецархивы. Эти дела останутся намертво погребенными в головах их участников и, поверьте мне на слово, вряд ли кому-то захочется вытаскивать их наружу. У меня, например, нет ни малейшего желания вспоминать подробности дела Снежной королевы и Андрея Крылова.

Однако, в отличие от «Рубежа», настолько засекреченного, что он существует исключительно в виде слухов, мы на виду. Где умный человек прячет лист? Правильно, в лесу. Так и мы. Информации по нашему отделу много. Настолько много, что разобраться в ней даже человеку, свободно плавающему в бюрократических водах российских спецслужб, совсем нелегко. По одним документам мы проходим как подразделение ФСБ, по другим относимся к ГРУ, по третьим вообще принадлежим МВД. Покопается такой исследователь, да и плюнет — ибо концов в этой бюрократии не сыскать.

Приказы полковник Ремезов получает с самого верха. С какого именно? Мне тоже хочется знать, хотя это и не столь важно. Честно говоря, иногда мне вообще кажется, что шеф абсолютно свободен в принятии решений и только в исключительных случаях подчиняется приказам. В таких, как сегодня.

Для простого же обывателя мы и вовсе не существуем. Для жителей столицы, прогуливающихся по набережной реки Москвы, старое, но недавно отреставрированное кирпичное здание бывшего завода некоего сибирского купца с незапоминающейся фамилией выглядит как самое заурядное государственное учреждение. Таких ничем не примечательных строений в форме лежащей на боку буквы П хватает в старой Москве. Вытянутые окна первого этажа всегда забраны решетками, а широкая двустворчатая дверь главного входа, выходящая на набережную, всегда закрыта.

Попасть в здание можно только со двора, наполовину занятого л…