Без объявления войны

Пролог

Ларистанский халифат, г. Хайдарабад,

дворец Джед-Амире, 14 февраля 1607 г. от Р. С., 11:20

Близился полдень.

Огненный диск солнца, подбираясь к зениту, начинал палить всё жарче и жарче, словно стремясь испепелить дотла эту грешную землю. Свет, будто получивший плоть, обжигал не хуже самого отборнейшего алхимического пламени. Раскалённый воздух зыбким маревом колебался над пустыней, посреди которой раскинулся огромный белокаменный город.

Дневной зной разогнал жителей столицы халифата, заставив их предаться традиционной сиесте. Пустынно было на улицах Хайдарабада, и лишь редкие прохожие да патрули стражи нарушали воцарившийся покой…

Казалось, что мир и покой царят абсолютно везде. Вот и здесь, за высокими крепостными стенами, в прохладном тенистом парке было так же. Широкие листья пальм давали вожделенную тень, а многочисленные фонтаны приносили приятную свежесть. Откуда-то доносились голоса певчих птиц, а среди деревьев мелькали благородные силуэты королевских ланей.

Тишина и покой.

Самые лучшие и правильные слова об этом месте.

Оно словно изначально располагало к миру и спокойствию — хотелось выбросить все посторонние мысли, лечь где-нибудь под деревом, закрыть глаза и просто отдохнуть…

Люди, собравшиеся сейчас в этом саду, вроде бы не выбивались из общей картины покоя — они вели по-восточному неторопливую и размеренную беседу, пили вино и курили кальян.

Их можно было принять за компанию давным-давно знакомых друзей-аристократов. Великолепные белые халаты из дорогого шёлка, украшенные богатой вышивкой, вычурное оружие в густо изукрашенных золотом и самоцветными каменьями ножнах, дорогое многолетней выдержки вино…

Но стоило прислушаться к их беседе, как весь налёт мира и покоя тотчас облетал, словно листва на деревьях осенью.

— …Сведения абсолютно достоверны? — спросил человек с тонким аристократическим лицом, украшенным аккуратной бородкой и усами. Единственное, что отличало его от других, — это огромного размера иссиня-чёрный драгоценный камень рамаал в центре небольшого белого тюрбана.

Мужчина глубоко затянулся кальяном и задумчиво прикрыл глаза.

— Да, мой повелитель, — с достоинством поклонился ему маленький седой старичок в роскошном бело-золотом халате. — Информация, полученная от наших лучших агентов, говорит о том, что диктатор Ярослав находится при смерти, но так до сих пор и не назначил преемника. В стане его клевретов нет единства, и эти шакалы уже готовы перегрызть друг другу глотки. Лучшего времени для нападения на неверных и не представить, повелитель.

— Мой повелитель, разумно ли вообще нападать на Рарден? — прогудел могучего телосложения мужчина лет сорока, с густой окладистой бородой. — Может, стоит выждать ещё немного?

— Порой я удивляюсь тебе, Ибрагим, — вопросительно поднял бровь человек, которого назвали повелителем. — Как может командующий нашей армией быть столь осторожным? — Он вновь глубоко затянулся кальяном. — Иногда ведь стоит рисковать…

— Повелитель… Риск, конечно, — дело благородное, но иногда как раз стоит проявить осторожность, — ничуть не смутившись, парировал Ибрагим.

— Время от времени меня посещают мысли, что ты предпочёл бы вообще не воевать, а дождаться, когда враги сами умрут и прах их развеется по ветру…

— Лучшая война, мой повелитель, — та, что была выиграна, но не начиналась.

— Всё это только философия, Ибрагим, всего лишь философия… Хотя, может быть, ты и прав… — задумчиво проговорил повелитель. — Сейчас предстоит сделать выбор…

Он покрутил между пальцев левой руки верный талисман — большую поцарапанную золотую монету, а потом резко подбросил её в воздух и поймал, крепко сжав в кулаке.

— Напасть…

Повелитель задумчиво прикрыл глаза.

— Или выждать…

Он открыл глаза и обвёл взглядом всех присутствующих:

— Каково ваше мнение, уважаемые?

— Выждать.

— Напасть.

Ибрагим и старик сказали это почти одновременно.

Повелитель усмехнулся:

— Командующего армией и начальника разведки мы выслушали. Кто ещё хочет высказаться?

— Мой повелитель, — с усмешкой произнёс тучный круглолицый человек, халат которого был расшит золотыми пентаграммами. — На самом деле здесь ключевое значение имеет мнение только одного человека, — он сделал паузу. — Ваше мнение.

Повелитель тихо рассмеялся, а толстяк тем временем продолжал:

— Как вы скажете, так и будет. Но мне кажется, что вы всё уже давным-давно решили.

Всё ещё продолжая посмеиваться, повелитель произнёс:

— Вот за что я тебя уважаю, Акбар, так это за то, что ты можешь одновременно сделать несколько вещей: и вроде бы незамысловато польстить, но и в то же время сказать чистую правду. — Человек с чёрным камнем на тюрбане внезапно посерьёзнел: — Да, ты прав, архимаг. Я уже всё решил.

Повелитель решительно выпрямился и поднялся с простого, без всяких украшений лёгкого деревянного стула. Его примеру тут же последовали остальные.

— Милостью великого Вестника и с благоволения высших сил я, Великий визирь Ларистана Искандер Фазиль, говорю вам… Мы будем воевать с Рарденом.

Ритуальная клятва была произнесена, и теперь назад дороги не было.

Искандер взглянул на Ибрагима:

— Командующий армией Ибрагим-паша. — Названный мгновенно вытянулся по стойке «смирно». — В течение недели утвердить один из планов вторжения и начать подготовку к его исполнению.

— Есть, мой повелитель!

— Министр иноземных дел Ахмед Шах, — повернулся визирь к следующему вельможе. — Свяжитесь с нашими союзниками и обсудите вопросы общей координации боевых действий. Также займитесь усыплением бдительности послов Рардена — договоритесь о заключении более выгодных торговых соглашений и намекните на возможность совместного военного сотрудничества, можете даже предложить заключить договор о дружбе и ненападении.

— Но, повелитель… — растерянно пробормотал министр. — Ведь тогда при нападении нам придётся нарушить данное слово…

— Вы считаете, что слово теперь имеет хоть какое-то значение? — голос визиря обрёл металлические нотки. — Вы не понимаете, что нам предстоит? Тогда мне, вероятно, следует вас заменить.

Из-под маски благородного аристократа выглянула истинная сущность визиря — жёсткого и деспотичного диктатора, кем на самом деле и являлся Искандер. У всех присутствующих моментально всплыло в памяти ТО САМОЕ его выступление в Меджлисе пять лет назад, когда визирь потребовал для себя чрезвычайных диктаторских полномочий. В тот раз тоже никто не рискнул встать поперёк его воли, даже халиф! Хотя чего ещё было ждать от этого морально раздавленного после поражения во Второй Всемирной войне старикашки…

— Мой повелитель! — в отчаянии завопил явственно побледневший министр иноземных дел. — Я сделаю всё, чтобы исполнить ваше повеление! Умоляю, простите мне мою дерзость!

Проштрафившийся вельможа пал ниц перед визирем, и Искандер неохотно проговорил:

— Что ж… Возможно, ты ещё сможешь послужить мне и Ларистану… — Холодный взгляд визиря лениво скользнул по министру. — А теперь пшёл вон, раб, и чтобы глаза мои тебя не видели, покуда ты не исполнишь мой приказ…

Несчастный Ахмед не заставил визиря повторять свои слова дважды и моментально бросился прочь, к выходу из дворцового сада.

Искандер медленно осмотрел всех присутствующих, и вельможи невольно отводили взгляды — выдержать напор ледяной ярости, полыхающей в глазах визиря, было попросту невозможно.

— Быть может, кто-то ещё не понял, что нас ожидает? — Искандер до боли сжал в кулаке золотую монету. — Мне было явлено божественное откровение — именно сейчас решается, кому остаться под этим солнцем! Миг промедления — и мы рассыплемся пылью под тяжёлым сапогом истории! Мы и Рарден — всего лишь слепые орудия судьбы и предназначения, идущие навстречу друг другу, два меча, две правды! И нам уже не отвернуть друг от друга!..

Искандер резко замолчал и, тяжело вздохнув, закрыл глаза. Спустя несколько мгновений он продолжил говорить, но на этот раз уже без всякой патетики и экспрессии:

— Прогресс выкинул злую шутку с нами, уважаемые… Мы уже не поспеваем за столь бешеным темпом развития — слишком стары для подобных гонок… Ещё тридцать лет назад магия не давала такой силы и власти, как сейчас… Такими темпами скоро прекратятся все большие войны — в них просто не будет победивших и выживших… Но у нас есть ещё один шанс.

Визирь открыл глаза, и где-то в их глубине начал разгораться мрачный огонь.

— Об этом будут помнить наши потомки. Совсем скоро мы вновь насмерть схватимся с врагом, сильнее которого так никого и не встретили, с врагом старым и опасным. Это будет война на уничтожение — или мы, или они, третьего не дано. В Бездну все запреты ведения войн — на этот раз мы действительно пойдём ДО КОНЦА. Иначе нельзя, потому что…

В голосе Искандера лязгнул металл.

— …потому что мы уже умираем. Угасание, стагнация, регресс — называйте это как хотите, суть от этого не изменится. После каждой великой войны территория Ларистана становилась всё меньше и меньше… Мы теряем не просто землю — мы теряем ресурсы, как природные, так и людские. Такими темпами мы скоро превратимся во второсортное заштатное княжество и утратим всякое значение на мировой политической арене… Не скоро, но это произойдёт… Я не допущу такого.

Визирь разжал кулак, монета упала на землю…

— Я уже сделал выбор, — тихо произнёс он. — Давно сделал…

И втоптал верный талисман в тёплый белый песок.

— Всё зависит только от нас, — всё так же тихо проговорил визирь.

Искандер резко развернулся, полы роскошного белого плаща взметнулись, словно пара крыльев, и визирь быстрым шагом пошёл прочь из сада. Спустя некоторое время вслед за ним последовали и остальные вельможи.

…Члены совета покинули сад, и его покой вновь нарушали только голоса птиц и зверей.

Вот мимо пруда прошла пара винторогих золотистых ланей, когда-то считавшихся королевскими животными, на которых мог охотиться только сам халиф и его старший сын — наследник престола… Из высокой травы осторожно высунул узкую мордочку снежный мангуст — гость с далёких Анкаразских гор, на удивление легко прижившийся в здешнем жарком климате. С дерева на дерево перепорхнула, величественно сияя своим словно отлитым из чистого золота оперением, малая жар-птица — далёкий родич легендарного феникса…

И никого из оставшихся здесь ни капельки не волновали злые и страшные слова, сказанные совсем недавно. Слова, каким суждено стать зубами дракона, из которых взойдёт богатый урожай крови и смерти…

Кого-то это наверняка только обрадует.

Внезапно в саду на мгновение стихли все звуки. Резко взвыл невесть как проникший за стены бывшего королевского дворца ветер. Он разметал и поднял в воздух мелкий песок, обнажив впечатанную сапогом визиря монету, с которой жутко скалился древний демон.

Тонкий луч солнца, на миг пробившийся сквозь листву, упал на золотой кружок, и в ярком взблеске солнечного пламени показалось, что гримаса демона превратилась в недобрую ухмылку.

Империя Рарден, г. Рарден, Императорский дворец,

16 мая 1607 г. от Р. С., 22:51

Великий диктатор Рардена архимаг Ярослав умирал.

Умирал, даже величайшие из магов смертны.

Тщетно искал он способы убежать, скрыться от безмолвной старухи с косой — все рецепты эликсиров долголетия в реальности оказались или легендами, или обманом, чаще всего обманом…

Болезнь, от которой нет ни лекарства, ни спасения, сжигала организм диктатора, и имя ей было — РАК.

Настоящий бич божий, посланный, словно в наказание, возгордившимся магам-лекарям, что уже было грозились избыть все величайшие болезни. Холера, чума, оспа оказались просты и понятны — вирусы, их разносчики, карантин, вакцины, прививки…

Но полвека назад появились первые случаи заболевания новой, неизвестной болезнью, от которой так и не сумели найти лекарства. РАК — реактивная астральная корь. Именно так назвали это заболевание маги, первые столкнувшиеся с ней, за то, что сначала в ауре заболевших появлялись небольшие проколы, похожие на сыпь, постепенно расширяющиеся и сливающиеся в большие пятна и прорехи. Следствием этого становилось полное разрушение связей материального и астрального тел и прогрессирующие очаги неизлечимых опухолей в организме. И всё это происходило чрезвычайно быстро — всего лишь полгода-год, и человек сгорал, словно свеча.

Диктатору Ярославу был поставлен, пожалуй, один из самых страшных диагнозов — рак мозга. Все накопленные способы лечения заболевания на ранних стадиях вроде инъекций чёрного лотоса и облучения поражённых участков «зелёным светом» были бессильны — эти средства убивали мозг человека так же надёжно, как и развивающуюся в нём опухоль.

РАК мозга был неоперабелен.

Самым же серьёзным последствием данной разновидности заболевания становилась полная умственная деградация. Именно она и поставила сейчас Рарден на край гибели — все ударные методы по поддержанию разума Великого диктатора во вменяемом состоянии обернулись теперь ещё большей катастрофой — резко, буквально за последние две недели, Ярославу стало совсем плохо.

А преемника назначить он так и не успел, а теперь уже просто не может. И ныне всё ближнее окружение диктатора элементарно передралось в борьбе за власть…

Вот и сейчас они спорили до хрипоты в соседней комнате, а рядом с умирающим Ярославом был только один Генрих, до последнего сохранивший верность государю.

Но даже он, один из самых верных и преданных диктатору солдат, старался не смотреть на своего вождя, словно страшась увидеть его укоризненный взгляд. Генрих понимал, что сейчас видит, как вместе с этим человеком умирает великая империя. Лишь стальная воля и сила Великого диктатора железными скобами сохраняла хрупкий мир в Рардене последние тридцать лет. А теперь…

Генрих в бессилии закрыл ладонями лицо. Хотелось выть и плакать, хотя генерал думал, что уже не способен испытывать эти слабости.

Кто достоин возглавить государство теперь? Эти напыщенные индюки, гордо именующие себя Госсоветом? Ага, сейчас, как же!.. Слишком долго они жили в тени Ярослава, даже не мечтая о чём-то большем для себя. Но сейчас почувствовали, о да, теперь они почувствовали сводящий с ума запах власти… И каждый хотел урвать для себя в приближающемся хаосе как можно больше…

Генрих не мог понять подобных мыслей, ведь сам он к власти никогда не стремился. Он знал, что этот груз не про него — генерал был доволен своей скромной ролью хоть и высокопоставленного, но не обременённого заботами исполнителя. Командующий имперской гвардией — большего Генрих и не хотел, его устраивала такая судьба, судьба простого служаки.

Сколько раз теперь он жалел о свершившейся революции — и не счесть. В Старой Империи всё было просто — умирал император, его место занимал сын. Ныне, посвящённый во многие тайны прошлого, Генрих знал, что здесь не обошлось без магического вмешательства — в королевской семье всегда рождался только один ребёнок, и всегда сын. Так было заведено на протяжении веков, и эта система работала, как точнейший дварфский хронометр.

Конечно, на престол вступали порой и довольно недалёкие монархи, но это были лишь досадные исключения. К сожалению, последний император Андрей III оказался именно таким исключением — фактически проиграл три войны, настроил против себя большую часть простого населения, купечества и магов. Только поэтому, в принципе, и стала возможна революция, очень скоро перетёкшая в ожесточённую гражданскую войну. Плюс ему просто патологически не везло, хотя человеком он был и не слишком плохим.

И вот теперь на горизонте вновь замаячил призрак новой междоусобицы. Никто сейчас не откажется от борьбы за власть просто так, у многих приближённых диктатора есть в подчинении собственные боевые подразделения и даже части регулярной армии. Да и всякие недобитые сепаратисты, как из людей, так и из нелюдей, мигом вспомнят о всяческих «праве нации на самоопределение», «свободе для малых народов и рас» и тому подобной дряни, пришедшей в мир после ублюдочной Вортенбергской конференции… Да и о внешних врагах забывать нельзя: стоит лишь немного зазеваться — и можно получить полномасштабное вторжение…

Три ночи без сна, проведённые у постели умирающего диктатора, не прошли бесследно, и Генриха начало постепенно клонить в сон. Вначале он ещё пытался бороться с наваливающейся дремотой, но потом окончательно сдался и, закрыв глаза, провалился в глубокий сон…

— Секунд-генерал Генрих Воронов — встать! Смирно!

Тело гораздо быстрее мозга среагировало на команды, вбитые на уровне рефлексов, — генерал вскочил с кресла и застыл, вытянувшись во фрунт.

И лишь спустя пару минут Генрих, обалдело хлопая глазами, понял, кто только что отдал ему приказы.

— И что это происходит, генерал? Отвечайте, я вас спрашиваю! — холодные серые глаза Великого диктатора сверлили Воронова.

Он не мог поверить, что смертельно больной Ярослав пришёл в себя, это был сон… Да, наверное, всего лишь сон…

— Это просто сон… — растерянно прошептал генерал.

— Что-о?! — приподнявшись в кровати, заорал диктатор. — Ты что несёшь? На каторгу захотел или на виселицу? Так я это тебе сейчас мигом устрою!

Вот теперь Генрих по-настоящему поверил, что это говорит именно диктатор Ярослав. Правда, таким его мало кто видел, но это был именно Великий маршал — Генрих мог утверждать это со всей ответственностью, проведя под командованием диктатора добрую четверть века…

— Здесь какие-то ушлепки уже делят власть и заодно мою империю, а ты, как трус, сидишь тут, поднял лапки кверху и сдулся, — теперь в голосе Ярослава слышался не только гнев, но и знаменитый сарказм.

— Господин…

Ярослав явно через силу уселся на кровати, тихонько застонав от боли и обхватив рукой лоб.

— Заткнись и слушай, — диктатор холодно смотрел на Генриха. — Сейчас ты пойдёшь и сделаешь всё, чтобы сохранить мой Рарден. Ты меня понял?

— Д-да, Великий диктатор, — выдавил Генрих.

— Не слышу!

— Да, Великий диктатор!

— Не слышу!..

— Да, Великий диктатор!! — заорал Воронов и… проснулся.

Тяжело дыша, он откинулся в кресле — этот сон совершенно выбил его из колеи. Немыслимо, чтобы смертельно больной человек смог не только подняться, но и просто говорить.

Генрих перевёл взгляд на Ярослава и начал медленно холодеть — диктатор лежал всё так же спокойно, уставившись пустым взглядом в потолок…

Не моргая и не дыша.

Это случилось.

«Это случилось», — со всевозрастающим ужасом понял Генрих, и…

И впервые за очень долгое время он не знал, что ему делать. Отчаяние накатило неотвратимой всесокрушающей волной, и генерал в бессилии сжал ладонями виски, раскачиваясь взад-вперёд в кресле. Но вдруг он резко отнял руки от головы и внимательно посмотрел на мёртвого Ярослава.

Что-то было не так.

Воронов встал из кресла и подошёл ближе к кровати.

«Одеяло, — понял генерал. — Оно смято. Смято, как будто…»

Как будто диктатор пытался встать.

И тут Воронов вспомнил свой сон.

Кулаки генерала сжались, словно бы против его воли.

Генрих наклонился к безжизненному телу государя и закрыл его глаза.

Отчаяние ушло — теперь у генерала Воронова был приказ, который следовало немедленно исполнять. Пускай его никто и не отдавал.

Он сделает всё, что сможет.

— Да, Великий диктатор Ярослав. Я всё исполню.

Генрих понял — война уже объявлена, пускай только ещё в его сердце, но она объявлена.

Генерал вынул из ножен меч и длинный кинжал.

Он нанесёт удар первым.

Империя Рарден, Старолесский монастырь,

17 мая 1607 г. от Р. С., 00:14

Патриарх Климент засиделся над этими проклятыми (прости, Сотер!) бумагами до самой ночи. Подтверждение полномочий уже действующих митрополитов, бесконечные грамоты с «уверениями в совершеннейшем почтении к новоизбранному Патриарху Рарденскому и всея Мира…», отчёты о церковных сборах и пожертвованиях…

Как оказалось, высшая духовная власть в Рардене мало чем отличалась от светской — та же бюрократия и волокита. Хорошо ещё, что во всё это не нужно было особо вникать после того, как эта гора бумаги уже побывала в цепких, измазанных чернилами руках монахов из юридического и казначейского приказов… Но подмахивать что-то, даже не читая, было всё равно не богоугодно…

Климент устало вздохнул и, поколебавшись, всё-таки отложил перо. Нет, всё же лучше будет сегодня хотя бы немного отдохнуть, тем более что завтра подниматься следует часа этак в четыре — дел по самое не балуйся…

Патриарх по давней привычке хрустнул пальцами и потянулся — без посторонних можно было и отбросить соответствующую чину важность, да и молод он ещё — только два месяца как отметил сорокалетие.

Климент знал, что стал самым молодым главой Ортодоксальной Церкви за, пожалуй, добрую пару сотен лет, но не находил поводов гордиться этим. За такую головокружительную карьеру стоило благодарить или лучше проклинать Вторую Всемирную и Гражданскую войны, когда более старые монахи в большинстве своём просто погибли не в силах адаптироваться к новым условиям.

Выжили только молодые и злые. Те, кто был готов драться насмерть за свою веру и идеалы. Те, кто был готов умирать вместе со своей паствой, но не как скот на бойне, а подобно загнанным в угол волкам — сражаясь до последнего вздоха, до последней капли крови.

По-другому было нельзя — слишком уж жестоким стал этот век. Быстро, буквально за пару десятилетий, мир, подстёгнутый войнами и прогрессом, изменился радикально и бесповоротно.

Теперь в нём балом правила сила и те, кто ею владели.

Климент был не исключением, а скорее подтверждением этой тенденции. Впервые за невероятно долгое время Истинную Церковь возглавил не монах, а воин. Более того, воин-инквизитор, миссией которого, как и пятьсот лет назад, было истребление еретиков и отродий Зла.

Очень многие ждали и боялись, что же свершит новый патриарх, но пока что Климент ничем не успел отличиться — шёл только первый месяц его правления, и он даже не успел ещё принять до конца все дела своего предшественника, где уж тут приниматься за что-то новое…

Внезапно патриарх почувствовал ледяной укол в сердце и непроизвольно схватился за грудь. Удивлению Климента не было предела, ведь он знал, что сердечными заболеваниями не страдает и даже не предрасположен к ним…

А потом его накрыло…

Непередаваемое чувство чего-то плохого, случившегося буквально миг назад, скрутило разум патриарха в одну полыхающую огнём и болью точку. В глазах резко потемнело, воздух с трудом проходил в лёгкие, а в голове словно взорвался файербол.

Вскрикнув, Климент с трудом встал с кресла, но, сделав лишь пару шагов, упал на колени, не в силах подняться.

Сердце пудовым молотом стучало в ушах, но время текло, и с каждым ударом становилось легче — дыхание выравнивалось, взгляд прояснялся, а боль понемногу исчезала…

Но ощущение того, что свершилось что-то ужасное, не уходило.

— Кровь, война… — еле слышно прошептал Климент. — Господь, зачем ты являешь мне это? Зачем? Зачем?.. Это… случится?.. Но почему? — внезапно перешёл на крик патриарх. — За что?!

Взор Климента неожиданно погас, и он безжизненным телом растянулся на полу.

Мигнул и потускнел магический хрустальный шар-светильник на рабочем столе, и в тот же миг в углу мягким и ровным золотистым сиянием засветилась икона Сотера.

Лик Спасителя перечеркнули две кровавые дорожки, вытекшие из глаз.