Династия. Белая Кость

~ 11 ~

Порыжелые луга чередовались с зелёными перелесками и чёрными пашнями, напитанными влагой. Иногда вдали, над кронами деревьев или на склонах холмов, угадывались очертания замков. На обочинах дороги, бегущей вдоль границы феодов, высились дозорные вышки. Стражники, готовые в любой миг разжечь сигнальные огни или затрубить в рог, не сводили глаз с вооружённого отряда, пока тот не скрывался из поля зрения.

Под копытами лошадей чавкала грязь, перед мордами клубился белёсый воздух. Воротники курток и бороды путников заиндевели от дыхания; у Лейзы серебрились волосы, обрамляющие лицо. Время первых заморозков ещё не наступило, но в этом году осень выдалась ранней, дождливой и промозглой. Слишком быстро пожухли травы и осыпалась листва. Слишком остро чувствовался запах приближающейся зимы.

Дорога пошла в гору. Стали слышны крики, говор и плач, будто где-то неподалёку двигалась похоронная процессия. Достигнув вершины бугра, Рэн придержал жеребца. Внизу раскинулась равнина, утыканная столбами; на каждом подвешена железная клетка. Простой люд сновал туда-суда, теснился у костров, топтался возле столбов, задирая голову.

– Кто в клетках? – спросил Рэн, догадываясь, каким будет ответ.

– Преступники, – отозвался Айвиль и пустил коня шагом по узкой тропинке. Отдалившись от Рэна, оглянулся. – Ваша светлость, скоро стемнеет.

Рэн покосился на мать. Прикрывая лицо краем капюшона, она наблюдала, как крестьянин пытается залезть на столб, закусив зубами узел с вещами или с едой. Бревно высокое, толстое, гладкое. Крестьянин то и дело соскальзывал вниз.

Другой мужик оказался более находчивым. Наверняка пришёл сюда не в первый раз и знал, с какими трудностями столкнётся. Стоя на деревянной лестнице, он держал жердину с болтающейся на конце котомкой. Тому, кто сидел в клетке, никак не удавалось отвязать мешок.

Качнувшись в седле, Рэн послал коня вперёд. Путники выстроились цепью и двинулись следом.

Стискивая в кулаке поводья, Рэн бегал глазами от столба к столбу, от клетки к клетке. Сумерки мешали ему рассмотреть лица людей, приехавших навестить преступников, но он ощущал исходящее от толпы чувство обречённости, хотя эти люди находились на свободе и, по идее, должны радоваться, что под ногами земля и можно стоять в полный рост.

– Впервые вижу тюрьму под открытым небом.

– Это не тюрьма, а вид наказания, – вымолвил Айвиль.

– А вы, похоже, не считаете тюрьму наказанием.

– Не считаю. В тюрьму заключают не за преступления, а за проступки. К ним относятся взятки, долги, плутовство, растрата денег, неуплата налогов, нарушение спокойствия или дурное поведение, незаконное ношение оружия или одежды, которая не полагается человеку по статусу. Люди, которые совершили тот или иной проступок, не преступники, а временные арестанты. Они бесцельно сидят в камерах, спят целыми днями и плюют в потолок, пока родственники или приятели не погасят их долг и не заплатят штраф. Разве это наказание?

Рэн встряхнул головой:

– Подождите. Получается, что в шамиданских тюрьмах не держат настоящих преступников?

– Держат. До судебного разбирательства. На церковном суде их приговаривают к наказанию; оно максимально приближено к совершённому преступлению. И в течение нескольких дней приводят приговор в исполнение. – Айвиль указал на равнину. – Или отправляют сюда, если человека и казнить вроде бы не за что, и отпускать нельзя.

– А вам такой расклад не нравится.

– Мне не нравится всё, что касается церковного суда.

К холму приблизились всадники и поехали вдоль подножия, поглядывая то на толпу в долине, то на Рэна и лорда Айвиля. На шеях воинов висели бляхи. Что на них изображено – сверху рассмотреть не представлялось возможным. В потёмках кольчуги казались чёрными. Выродки?..

– Преступников охраняют ваши люди? – спросил Рэн, ещё сомневаясь.

– Мои, – подтвердил Айвиль. – Другие здесь долго не выдерживают. И моих людей нельзя подкупить. Знатное Собрание платит, правда, немного, но…

– Что – но? – поинтересовался Рэн, не дождавшись продолжения.

– Выродки проходят здесь хорошую школу. Знаете, почему это место называется полем Живых Мертвецов?

– Потому что все они обречены, – предположил Рэн.

– Верно, – кивнул Айвиль. – Сюда отправляют нерадивых слуг, плутоватых крестьян и несостоявшихся преступников, которые замыслили что-то плохое, но не сумели довести дело до конца. В основном это мужчины. Женщин привозят редко. Кого-то сажают на год, кого-то приговаривают к десяти годам. Честно говоря, срок заключения ничего не значит. Люди лежат или сидят в клетках, скрючившись. Опорожняются в просветы между прутьями. Зимой замерзают, летом жарятся на солнце и задыхаются от вони собственного дерьма. Главное их наказание заключается в том, что их кормят и поят родственники. Узники – обуза для своей семьи. Сначала родственники приходят к ним раз в неделю, потом раз в месяц, а потом хоронят их заживо. Есть такие, кто сразу отказывается от помощи близких. Это случается редко. Все надеются на чудо. А чудес на свете нет.

– Кроме рождения ребёнка, – напомнил Рэн.

– Кроме зачатия и рождения ребёнка, – поправил Айвиль.

Рэн обвёл равнину взглядом. Сотни клеток – сотни живых мертвецов.

– Что делают с трупами?

– Складывают на краю поля и ждут неделю, когда за ними кто-то придёт. Как правило, никто не приходит. Тела сбрасывают в общую могилу. Этим занимаются монахи. Они ходят здесь, песни поют, молитвы читают. Только кому нужны молитвы? Богу нет дела до этих людей. И есть ли он?

Рэн искоса посмотрел на лорда Айвиля:

– Вы сочувствуете преступникам? Или мне показалось?

– Вам показалось.

Сквозь нескончаемый гомон и плач пробился голос:

– Помогите мне, пожалуйста! Миледи! Прошу вас! Я ни в чём не виноват!

Рэн оглянулся на мать. Она ехала между командиром отряда рыцарей и знаменосцем и, сжимая на груди полы плаща, смотрела перед собой.

– Ваша светлость! Не оставляйте меня здесь! Герцогиня Хилд, вернитесь!

Преступник определённо разбирался в символике знатных домов. Не желая ввязываться в неприятную историю, Рэн послал коня рысью. За спиной забряцали доспехи рыцарей, зазвенели кольчуги наёмников.

– Миледи! Пожалуйста!.. Белая кость. Кровь. Пурпурная кровь!

Сзади вдруг всё затихло. Рэн обернулся. Преградив отряду дорогу, Лейза всматривалась в кишащую людьми равнину.

– Я здесь! Здесь! – долетел крик. – Белая кость! Пурпурная кровь! Золотые крылья! Я здесь!

Лейза направила лошадь вниз.

– Миледи! – воскликнул Айвиль и ринулся к ней. – Это опасно! Стойте! Склоны размыло.

Выродок, отвечающий за безопасность матери герцога, схватил кобылу под уздцы и вынудил её остановиться. Лейза спешилась. Приподнимая подол платья, спотыкаясь и оскальзываясь, пошла на зов незнакомца.

– Я здесь! Миледи! Спасибо тебе, Господи! Я здесь!

– Мама! – крикнул Рэн и послал коня наискосок по склону.

Айвиль подоспел первым. Спрыгнув с коня, схватил Лейзу под руку как раз в тот миг, когда она чуть не упала.

– Что ты делаешь? – Рэн выбрался из седла и, готовый взорваться от злости, вцепился в другую руку матери. – Что! Ты! Делаешь!

Она посмотрела полубезумным взглядом:

– Найди его.

– Кого?

– Того, кто кричал.

– Сейчас найдём, миледи, – пообещал Айвиль. Дал знак своим людям и, продолжая держать Лейзу под локоть, повёл её по косогору.

Их и Рэна окружили рыцари и наёмники. К ним присоединились Выродки-надзиратели. Откуда-то появился факел. На вершине холма не чувствовалось зловоние грязных тел и испражнений: ветер дул в другую сторону. А здесь, внизу, смрад выедал глаза и застревал в глотке.

– Я допустил досадную ошибку, миледи, – проговорил Айвиль, прижимая перчатку к носу. – Разрешите мне её исправить.

Лейза была настолько взволнована, что не стала уточнять, о какой ошибке идёт речь, и просто кивнула.

Айвиль обратился к Выродку-телохранителю:

– Я разрешаю тебе в случае опасности притрагиваться к госпоже.

Справа прозвучало:

– Я тут! Тут! Белая кость!

– Выпустите моего отца, – послышалось слева. – Его оклеветали.

– Здесь мой сыночек, – раздался женский голос. – Ему всего пятнадцать. Спасите его!

Со всех сторон понеслось: «Он уже не может говорить… Она кашляет кровью… Отдайте мне брата…»

Взвизгнула сталь клинков. Серый воздух рассекли хлысты. Кто-то взвыл от боли, однако люди не расступались. Надзиратели пустили коней по кругу, в центре которого находились Лейза, Рэн и Айвиль. Нищая, оборванная толпа с криками и стонами отхлынула к краю поля.

– Сюда! Он здесь! – позвал наёмник.

Лейза хотела подойти к столбу поближе. Увидев блестящую в свете факела кучу дерьма под клеткой, остановилась и запрокинула голову.

– Повтори, что ты сказал, – велела она, глядя на вцепившиеся в прутья грязные руки.

Узник проговорил сквозь рыдания:

– Белая кость, пурпурная кровь, золотые крылья.

– Где ты это слышал?

– Вытащите меня отсюда, я вам всё расскажу.

– Спрашиваю последний раз. – В голосе Лейзы звучали металлические нотки. – Где ты это слышал?

Клетка заходила ходуном.

– Пожалуйста! Я умираю! Пожалуйста!

– Уходим, – произнесла Лейза и пошла прочь.

– Королева Эльва… Это она говорила.

Лейза застыла на месте и уставилась себе под ноги.

– Эти слова из стихотворения, – вымолвил заключённый, задыхаясь. – Королева иногда читала его вслух, а потом повторяла: «Белая кость, пурпурная кровь, золотые крылья». И плакала.

– Что это значит? – тихо спросил Рэн.

– Стихотворение твоего отца, – ответила Лейза и вернулась к клетке. – Ты был лично знаком с королевой?

– Я… лично… да. Очень лично и очень… близко.

Придя в замешательство, Рэн прочистил горло. До Дизарны доходили слухи о распущенности королевы. В то, что старуху облизывают мальчики, верилось с трудом. Оказывается, это правда.

– Она мне подарила сапоги. И камзол с соболиным воротником. И кинжал. Ещё подарила серебряный кубок. И бархатный жакет. У меня всё забрали. Сказали, что я это украл, и посадили сюда.

Лейза предприняла последнюю попытку уличить юношу во лжи:

– Это стихотворение она прочла в книге?

– Нет. Оно написано на листочке. Королева хранила его в тайнике.

– Где?

– Я и так много сказал, – донеслось из клетки. – Вытащите меня. Вы обещали!

Лейза посмотрела на Айвиля. Тот отрицательно покачал головой. Лейза приподнялась на носки, положила руки ему на плечи и прошептала, касаясь губами его уха:

– Он мне нужен. В долгу не останусь.

– Вы его получите, – заверил Айвиль. – Но не сейчас.

Лейза развернулась и направилась к холму.

– Это нечестно! – крикнул юноша, тряся клетку. – Вы мне обещали! Это нечестно! Ваша светлость! Миледи! Вернитесь!

Путники взошли на гребень холма, поднялись в сёдла и продолжили путь.

Стемнело. Поле Живых Мертвецов осталось позади. К дороге вплотную подступил лес. Выродки зажгли факелы. Рэн ехал рядом с матерью, тайком бросая на неё взгляды. Она никогда не говорила о тяге отца к сочинительству. Молчала и сейчас. Почему какое-то стихотворение взволновало её настолько, что она забыла об осторожности? Ведь на том поле собрались люди отнюдь не довольные своей жизнью. Воины искрошили бы их в куски. Напрасные и невинные жертвы сейчас никому не нужны.

– Прошение о помиловании, – проговорил Айвиль, держась возле Лейзы.

Она кивнула и обратилась к Рэну:

– Когда твоего отца заточили в Башню Изменников, ему разрешили написать прошение о помиловании. Он написал стихотворение.

– Его зачитали на суде, – добавил Айвиль.

– Меня на суд не пустили, – продолжила Лейза. – Я находилась под домашним арестом. Мне потом рассказали, что в прошении говорилось о белой кости, пурпурной крови и золотых крыльях.

– Не прошение, а угроза, – тихо заметил Айвиль. – Во всяком случае, так показалось мне и моему отцу.

Лейза со стоном выдохнула:

– Я просила отдать мне стихотворение. Хотела сохранить как память. А мне сказали, что его выбросили. Получается, обманули.

– Если эта бумага сохранилась, вы её получите, – пообещал Айвиль и натянул поводья. – Миледи! Стойте на месте!

Путь загораживала телега. Впряжённая в неё лошадь дрожала так сильно, что оглобли ходили ходуном. На дороге лежали, утопая в грязи, тела. Вокруг валялись тряпки, втоптанные в чёрное месиво. Видимо, люди ехали на поле Живых Мертвецов, а их ограбили и убили.

Рэн спрыгнул с коня, забрал у Выродка факел и склонился над молодой женщиной. Бледное лицо и застывшие глаза, устремлённые в небо. Горло перерезано, одежда залита кровью. В пяти шагах от неё лежала маленькая девочка, уткнувшись лицом в землю. Ей воткнули нож в спину. Нож забрали; о ширине клинка подсказал разрез на стёганой кофте. Рэн присмотрелся к следам. Девочка умерла не сразу, барахталась и ползла к матери. Из-под телеги торчали босые мужицкие ноги. Рядом стояли сапоги и валялись продырявленные башмаки.

Рэн выпрямил спину и заметил мешок, кем-то оброненный между кустами.

– Они не успели далеко уйти. Найдите их!

Сотня Выродков ринулась в лес, и всё вокруг наполнилось звуками: кони всхрапывали, кольчуги звенели, ветки трещали.

Чувствуя на себе взгляды Айвиля и Лейзы, Рэн всматривался в темноту. Если бы горы находились рядом, он бы попросил горных духов обратиться в камни и преградить убийцам дорогу. Но вокруг только грязь, лес и небо.

Шум отдалился и стал еле слышен.

– Довезём их до ближайшей деревни, – проговорил Рэн. – Крестьяне о них позаботятся.

Рыцари уложили тела на телегу, укрыли рогожей и развернули лошадь. Наблюдая за ними, Рэн думал о человеке, который сидит сейчас в клетке и шарит глазами по толпе, выискивая своих родных. Он умрёт от холода, голода и жажды, уверенный, что его бросили. Похоронили заживо.

Теперь шум приближался. Выродки выехали на дорогу и швырнули к ногам Рэна двоих мужиков, одетых в гамбезоны. Один босой: башмаки снял, а натянуть сапоги не успел.

Не пытаясь подняться, мужики озирались и скалились как волки. Одичавшие взгляды, кудлатые бороды, всклокоченные волосы.

Рыцари рывком поставили их перед Рэном на колени.

– Милорд, смилуйтесь, – промямлил тот, что помоложе. – Как перед богом клянусь, никого и пальцем больше не трону.

Рэн вытащил из ножен меч. Лейза отвернулась. Айвиль свёл брови.

Мужики протянули к Рэну руки, поползли к нему:

– Помилуйте нас… Помилуйте…

Других слов они явно не знали.

Рэн снёс молодому убийце голову одним верным ударом. Следуя за движением меча, волчком крутанулся вокруг себя и срубил голову второму мужику. Тот даже не успел понять, что происходит, – умолк, не закончив фразу.

– Можно было отвести их в деревню, – произнёс Айвиль, с задумчивым видом почёсывая щетину на подбородке. – Там бы их судили и отправили на поле Мертвецов.

– По-вашему, они не совершили ничего ужасного? – спросил Рэн, ожидая, когда эсквайр вытрет клинок. – Казнить вроде бы не за что, и отпускать нельзя? Вы говорили, что только таких запирают в клетку.

– Крестьяне убили других крестьян – за такое не рубят головы. Повторю: мне не нравится всё, что касается церковного суда. Но в данном случае клетка – справедливое наказание.

Рэн кивком указал на обезглавленные трупы:

– Я их помиловал. – Вложил меч в ножны и, держась за луку седла, запрыгнул на коня.