Беглец отовсюду

1. Происшествие у летней печки

Доктор Хтоний терпеливо ждал, когда в каменном тигле образуется однородная масса. Серебро уже «потекло», но золото еще держалось. Доктор раз в полминуты поддавал воздуху в печь при помощи маленьких мехов, а затем помешивал содержимое тигля длинной, щербатой лопаткой из черного камня.

За окном молчал поздний вечер. Притихли даже птицы — видимо, уже устроились ночевать. Старик Хтоний был уверен, что в это время к нему никто не постучится, не попросит осмотреть больного, заговорить косу или, скажем, изгнать демона из племенного быка. Поэтому он был спокоен и занимался любимым делом даже несколько расслабленно.

Наконец золото расплавилось. Над тиглем с желто-красной жидкостью образовался ореол какого-то особенно яростного света. Доктор взял щипцы, крепко обхватил ими тигель и осторожно понес его к верстаку, на котором стояла формочка. Остановив движение тигля точно над формой, он пошевелил лохматыми старческими бровями и принялся медленно наливать в нее расплав. В этот момент ошеломляюще громко стукнула входная дверь, кто-то ворвался в башню и издал неразборчивое восклицание. Руки Доктора дрогнули, расплав выплеснулся прямо на верстак, и по краям драгоценной лужицы заплясали язычки огня.

— Демоны вам на шею! — в сердцах воскликнул старик и бросился к кадушке с водой. Он начал выливать ковш за ковшом на верстак. Весь нижний этаж башни заволокло паром. Даже Доктор Хтоний, который знал его, как свои пять пальцев, стал на пути к кадушке натыкаться на стулья и стопки книг, в беспорядке брошенные на полу. Сквозь шипение испаряющейся воды слышались его глухие ругательства.

Через минуту старик перестал поливать верстак, нашел на ощупь стену, нашарил на ней створки окна и широко распахнул их. Вскоре видимость в башне стала восстанавливаться, из окна потянуло вечерней свежестью.

Доктор бросил в сторону входной двери раздраженный взгляд и увидел, что на пороге с виноватым видом застыла взъерошенная девочка в сером плаще с откинутым капюшоном. Из-за ее плеча виднелась рукоятка меча, носимого на спине. Абсолютно голубые волосы, постриженные коротко — выше плеч, были в полном беспорядке. На лице гостьи виднелись пятна копоти и горели широко расставленные светлые глаза.

— Шимма! — воскликнул старик — Какого дьявола ты врываешься, как смерч, когда я работаю?

— Побежали, Доктор! Простите, Доктор! — затараторила девочка, — Там какие-то, в капюшонах, наделали дел! Двое или трое... печку своротили! И один странный еще — они ему руки крутить, а я их супом облила, а они орать! А я бежать! Пойдемте, Доктор, скорей!

Шимма выскочила в дверь. Хтоний фыркнул, бросился к верстаку, убедился, что он не загорелся, схватил из большой ступки внушительный медный пестик и выбежал во двор, где девочка с голубыми волосами нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. Они быстро миновали калитку и трусцой побежали вниз по улице. Доктор на ходу отчитывал Шимму:

— Это был идеальный электрум! Ровно половина золота и половина серебра. Ты знать не знаешь, маленькое чудовище, чего мне стоили только одни замеры плотности! Чтоб ты понимала, плотность с необходимой точностью можно измерить только в дистиллированной воде! А тут на двести лиг вокруг ее достать нельзя... Кто делал дистиллят? Доктор делал дистиллят! Четыре перегонки... Потом вытеснения в ванночке, замеры, мытье, опять перегонка! Кому я это вообще говорю...

Хтония начала мучить одышка, и он замолчал. Теперь слышался только топот четырех ног, сопение Шиммы и сиплое дыхание старика. Вскоре они приблизились к ограде дряхлого дома с темными окнами.

— Вон! Вон! — крикнула девочка, указывая на какую-то бесформенную кучу на дворе, бок которой озарялся рассыпанными по земле, мерцающими углями, — Лежит! Убили!

Доктор остановился, прикинул расстояние, оставшееся до калитки, насупил брови и полез во двор прямо через изгородь. Девочка легко перелетела через нее и побежала куда-то во тьму, минуя кучу.

Когда Хтоний добрался до светлого пятна, образованного отблесками углей, из темноты появилась пятящаяся Шимма, которая кого-то волокла по земле за ноги. Задыхаясь, она быстро говорила:

— Вот этот, вот он — это его они!

— Оставь! — приказал Доктор. Девочка опустила на землю ноги, принадлежавшие молодому полному парню, бессильно откинувшему голову назад, и осталась стоять рядом. Хтоний бросил на траву пестик, который крепко сжимал в руке всю дорогу к дому Шиммы, и присел на корточки рядом с телом. Пальцы старика прикоснулись к шее убитого, затем к вискам. Доктор расстегнул ворот его куртки странного покроя, а затем надолго склонился к открытой груди.

— Живой. Дышит, — сказал он с сомнением в голосе через некоторое время. Но внимательно осмотрев голову парня, и пощупав в нескольких местах его череп, уже вполне буднично заметил:

— Получил по голове, но кость цела. Без сознания. Шишка серьезная, но не смертельная... и ссадина. Шимма, есть у тебя в доме что-нибудь холодное?

Девочка вихрем унеслась в сторону темного строения. Вернулась она скоро, неся в руках глиняный кувшин.

— Вот, из погреба — холодный. Правда, в нем сметана.

— Пойдет, — заявил Хтоний, взял кувшин, сел на землю рядом с головой раненого и пристроил к ней — чуть выше левого уха — прохладный бок посудины.

— Разведи, что ли, костерок. А то не видно ничего, и луны сегодня не будет.

Девочка снова ушла. Вернулась с небольшой лопатой, которой собрала все еще тлевшие неподалеку угли. Затем притащила откуда-то веточек, щепок и четыре полена. Через несколько минут в трех шагах от Доктора и раненого парня возник веселый огонек.

Старик сел поближе к костру.

— Будем ждать, пока очнется, — махнул он рукой в сторону лежащего на траве парня, — А ты давай рассказывай, что здесь было.

2. Выпадения

Сходство Павла Иванчикова с Полом Маккартни заметила учительница по литературе, а вовсе не одноклассники, которые обычно раздают прозвища. Это именно она, придя к ним в качестве нового предметника в десятом классе, начала называть Иванчикова «Сэр Пол». Из одноклассников же только двое или трое понаслышке знали о древней группе «Битлз», а уж как зовут ее участников, не интересовался никто. Тем не менее, прозвище «Пол» за Павлом закрепилось. «Сэра» все, кроме учительницы, пропускали, потому что «Сэр Пол» — это длинно. Зато почему-то полшколы забавлялось сочетанием «Пол Иванчиков».

«А это им не длинно!» — первое время злился Павел, но потом привык. А когда Полом его стала называть мама, услышав кличку на каком-то школьном спортивном мероприятии, он совсем смирился.

В своем классе Пол не то, чтобы был белой вороной, но считался олдфагом, ботаником и увальнем. Он действительно имел какие-то ретро увлечения: любил, например, эпоху хиппи, до дыр загонял стоуновский фильм «Дорз» и альбом Pink Floyd «Обратная сторона Луны». Из аниме смотрел только Миядзаки, не мечтал о собственном дроне, всем играм предпочитал одну навороченную, но неглючную сборку «Скайрима». Да и в ней нарочно не проходил главный квест с драконами, а шлялся по окраинам, выполнял задания каких-то третьестепенных персонажей и строил шикарные поместья.

Пол Иванчиков и правда был толстоват — на футболе его еще в первом классе приговорили к вечной стоянке в воротах. Физкультуру как предмет он считал в общем полезным для школьников, но сам выносил с трудом.

Всем видам одежды Пол предпочитал вельветовые штаны и куртки, фланелевые клетчатые рубашки и короткие ковбойские сапоги (спасибо, что папа на них не скупился). А зимой носил длинное черное пальто, воротник которого всегда поднимал, и шарф, который можно было два раза обернуть вокруг шеи, а концы его все равно свисали почти до пояса. Шапки, кепки, бейсболки и прочие головные уборы Пол на дух не переносил.

Репутацию ботаника он заслужил тем, что в школе всякую свободную минуту читал. Ко всем своим курткам он попросил маму пришить глубокие внутренние карманы — для покетбука. И без читалки из дома выходил — разве только мусор вынести или за хлебом.

Читал же все подряд, руководствуясь только тем, «въезжает» он в книгу на первых десяти-двадцати страницах или нет. Под «въездом» Пол понимал всякую потерю чувства реальности и свое «переселение» в книжный мир.

О гипотетическом будущем, которое наступит после школы и потребует поступления в какой-нибудь вуз он не заботился. Что вуз будет, это дома считалось само собой понятным. А вот в выборе профессии родители Пола на ограничивали. То есть, речь об этом, если и заводилась, то быстро прекращалась, потому что сын спокойно сообщал «Я ещё думаю», а отец с матерью даже с каким-то облегчением говорили «Ну, думай-думай».

Когда Пол пошел в десятый класс, он заметил, что родители все меньше и меньше интересуются его успехами в учебе. Проглядывая оценки за первое полугодие, папа, убедившись, что троек нет, заявил «Ну, ОК. Молодец», расписался в зачётке и, кажется, моментально забыл, что там было у Пола по физике, а что по английскому.

На маму иногда находило, и она начинала расспрашивать про одноклассников, пытаясь угадать, с кем из них сын дружит, и, надо полагать, в кого из девочек влюблен. Но тот ни к одной из них нежных чувств не питал и обо всех рассказывал очень коротко, без интереса. Даже про «жемчужину» их 10-го «Б» Боброву, за которой толпой ходили одиннадцатиклассники, сказал только: «Карьеристка. Хитрость на ножках. Модельных...» Маме от таких скупых оценок становилось скучно и она сворачивала разговор.

А влюблен Пол был в Ниту — девушку-персонажа в «Скайриме», которую создал сам. Нита была с ним уже больше года. В свое время Пол месяц перелопачивал десятки расовых модов для игры, чтобы её найти — от демонических до фривольных. Только одно лицо он рисовал четыре дня — до тех пор, пока не понял, что оно идеально.

Сохранения с Нитой Пол шифровал на своём компьютере просто, но надежно. Файлы он называл сочетаниями латинских букв и цифр, которые непосвященному ничего не говорили. Менял их расширение на что-нибудь вроде LOG и помещал в системную папку с драйверами. Когда он хотел увидеть Ниту, он каждый раз снова переименовывал файл и возвращал его в папку с сохранениями «Скайрима». И старался вызывать её только, когда никого рядом не было.

Если своим мужским персонажем Пол старался играть честно, то для Ниты не жалел игровых денег, которые добывал консольной командой. У неё были наборы самой ценной и изящной брони, баснословно дорогое волшебное оружие, десятки сундуков, набитых драгоценными камнями, амулетами и кольцами.

Пол построил для неё три роскошных поместья и дом внутри дерева, которые любовно обставил, снабдил запасами изысканного вина, фруктов и других припасов. В каждом доме устроил буквально склады одежды, оружия и доспехов на все случаи жизни — Нита не должна была нуждаться ни в чем.

Прокачивая её, Пол, не стесняясь, включал режим бога и хождение сквозь стены. Если нужен был артефакт — вызывал его в консоли. Но иногда разрешал Ните ввязаться в битву или пройти какой-либо квест почти без подстраховки. Лишь нагружал её инвентарь зельями здоровья и магии по максимуму. Пол с трудом переносил, когда Нита погибала. В такие моменты его горе на несколько секунд становилось настоящим и на глаза наворачивались горячие слезы.

Но самую большую драму он пережил, когда позволил Ните выйти замуж. Пол выдал ее за красавца-эльфа и мучился, глядя на их совместную жизнь, целую неделю. В конце концов он сделал так, что Нита вместе с мужем попали в засаду и позволил тому погибнуть. А потом при помощи консольных команд удалил всякую память о нем. Хотя у самого себя знание о том, что Нита была ему неверна, стереть не мог. И иногда страдал от него со странным сладким чувством.

3. Смешение языков

Утром голова у Пола совсем не болела, но очень хотелось в туалет. Старик, кажется, догадался об этом, едва Пол свесил ноги с кровати. Он приглашающе почерпал воздух костлявой рукой и указал на неприметную дверку, что пряталась в темном углу недалеко от постели.

«Унитаз» здесь был совершенно экзотический. Во-первых, деревянный. Во-вторых он напоминал трон, был украшен резьбой и лишен бачка. Смывать пришлось водой из кадушки, стоявшей рядом, над которой на гвозде висел видавший виды ковш.

Пола без каких-либо разговоров накормили очень вкусным сушеным мясом и довольно пресными лепешками, а затем напоили «чаем», напоминавшим вчерашний, только без сонного эффекта. Он старался не вертеть головой, но успел заметить, что находится в просторной многоугольной зале с закопченным камином и стенами сложенными из необтесанных камней.

Стол стоял у широкого окна, створки которого были открыты наружу. Кухонный нож, двузубая вилка, которую выдали Полу, и высокая кружка с чаем выглядели как-то антикварно. Да и сам старик, словно вышел из малобюджетного фильма о средневековье. Он был одет в плащ из грубой ткани, имел неухоженную бороду с ладонь длиной и мощные седые космы, прихваченные на темени чем-то вроде медного женского ободка.

Когда Пол допил чай. Старик поставил высокий стул напротив, уселся и уставился на него, как на музейный экспонат. Через минуту поднял брови лохматым мостом, ткнул пальцем себя в грудь и медленно сказал:

— Me es Chtoni Nonos! — затем направил палец на Пола и спросил:

— Wos tu es?

— Пол Иванчиков, — ответил Пол и тоже показал на себя.

— Noi! Tu most disclar «Me es Pol I-Vаan-Chi-Kof», — заявил старик.

«Ну, это понятно», — подумал Пол и с готовностью повторил:

— Ме эс Пол Иванчиков.

Старик задрал брови еще выше и спросил:

— I-Vaan-Chi-Kof? Vaan Chik sone?

— Сонэ? — задумался Пол, — А! Иванчик сонэ, да, — сказал он, для верности покивал и снова ткнул в себя пальцем. Старик говорил на дикой смеси смутно знакомых языков, это было интересно, но Пола вдруг взяла досада на себя, потому что он вспомнил, что провел ночь вне дома, да еще получив перед этим по голове. Родители не в курсе, и это впервые, а он тут сидит и в ролевые игры играет.

— Вы ролевики? С этой девочкой?

— Noi. Wos es roleviki? Devoshka... Devo... Eh! Maidan? Sho nomos es Shymma. Sha simplo maidan — sil maidan, — прокаркал старик, по-прежнему в упор разглядывая Пола.

— Послушайте, — Пол постарался говорить взросло и внушительно, — мои родные не знают, где я, и что со мной. Не могли бы вы дать мне телефон — сделать один звонок?

Старик, которого, по всей видимости звали то ли Хтони, то ли Хтон, опустил брови, насупил их и вдруг поднялся со стула.

— Komm. Tu most vidat, — сказал он мрачно и потянул Пола за собой, ухватив за рукав вельветовой куртки.

У одной из каменных стен была устроена узкая лестница, ведущая наверх. Они начали подниматься, миновали второй этаж с запертой дверью и выбрались на заваленный хламом деревянный чердак. Пол с удивлением отметил, что он возведен над круглой площадкой, обрамленной по краям самыми натуральными башенными зубцами. Некоторые из них осыпались, трех не хватало вовсе.

Его провожатый нащупал руками прямоугольный люк, сделанный в скате крыши, крякнул и распахнул его наружу. Тот с грохотом отворился. Старик вылез на крышу и оттуда позвал:

— Komm!

Пол тоже выбрался на воздух, медленно огляделся и почувствовал, что повязка у него на голове зашевелилась, а в животе возник холод самого настоящего ужаса. Вокруг них на три стороны света простирались густые леса, а на четвертой явственно виднелась приземистая горная гряда.

От города, в котором Пол прожил всю свою жизнь, ближайшие горы располагались не менее, чем в тысяче километров, а то и дальше. Он почувствовал, что у него дрожат губы и беспомощно посмотрел на старика.

— Hosh, hosh, — успокаивающе сказал тот, положил руку Полу на плечо, потрепал и добавил:

— Pol... Noi scari, hosh...

Когда они спускались вниз, доктор Хтоний позвал могучим рыком: «Шимма!» Девочка встретила их в нижней зале. Старик подвел парня к его месту у стола, усадил и приказал:

— Завари ему срочно тинман. Пусть придет в себя. Он, похоже, нездешний и не понимает, как сюда попал.

Шимма отошла к камину, над которым висел чайник, сняла его с крючка и поставила на решетку, возвышавшуюся над утренними, еще мерцающими углями очага. Ночной пришелец сидел за столом, повесив голову. Доктор принялся рыться в книжных стопках и невнятно чертыхаться.

Через десять минут парень пил свежий тинман, а старик открывал перед ним одну за одной какие-то ветхие книги и спрашивал:

— Видишь? Понимаешь что-нибудь? А это? А вот здесь?.. Хм... Так, подожди. А вот слово? Тоже нет? Нет, значит... Угу, сейчас я тогда...

Вдруг Хтоний выкатил глаза и заявил:

— Штор-о-аарокс? Айнаб яакси ниф?

Пришелец показал, что не понимает. Тогда доктор, поморщившись и потирая виски, подумал и подступился снова:

— Стурнэ Алтан тюркэ айды абалан? Алтан? — но и это не сработало.

Шимма подсказала:

— Может он из-за Красных Зубов?

Доктор попробовал пару горских наречий, потом заговорил на изгойском языке воров, потом трещал и щелкал, словно птица. Несколько минут он думал, а затем, обращаясь к парню, вдруг забулькал, как болото, но и эта нечеловеческая речь не возымела действия.

Отчаявшись, старик встал, прошелся по зале несколько раз, кусая нижнюю губу, а затем сказал, обращаясь к Шимме:

4. Барыш и Приказный дом

Кузнец Викул из Тёса был страшной силы человек. Работал он один — с двух рук, молотобойцев в своей кузне не признавал. «Дохляки», — говаривал он, вспоминая, как пару раз нанимал помощников, но крупно разочаровывался.

Жил он в вдвоем с дочерью Анит. Мать ее скончалась родами семнадцать лет назад, и кузнец, любивший жену без памяти, вторично жениться не захотел.

В это утро по случаю Дня Седьмого или, как говорили в Тёсе, Ленивого Дня Викул не работал. Когда Доктор Хтоний постучал к нему в дверь и подал голос: «Викул, ты дома?», кузнец сидел за чудовищно огромным самодельным столом и завтракал половиной поросенка.

— Дома я! — лениво пробасил он, бросил обратно в миску надкушенный кусок мяса и с любопытством уставился на дверь, в которой чуть погодя появилась хорошо знакомая, худая старческая фигура.

Не дав гостю поздороваться, Викул вдруг тоненько заголосил:

— И-и-и! Что же такое с нами приключилося-то? Беды-горести наши! Напасти-пропасти! Сами мудрейшие Доктор из затвора-то вышли-и-и... Нас убогих почтили-навестили-и-и... Ой, половичок-то мыть-стирать нельзя — ведь чьи там ноженьки ступали-и-и! Ой, что будет с нами всеми, коли доктор из башни вылезли? Снадобья бросили... Книги позакрыли-и-и. Кто за нас у духов попросит? Кто демонов заговорит-и-и-т?

— Ну, ладно тебе дурака валять, Викул! — невольно улыбнувшись, сказал Хтоний Девятый, — Занят я был. Идеальный электрум делал.

— Ну?! — обычным своим басом бухнул кузнец, — Вышло?

— Помешали... — поморщился Доктор. Но я к тебе по делу.

— Ну, оно конечно — по делу, — ответил Викул и снова принялся завывать:

— Без дела-то мы убогие недостойны-и-и! Прах мы еси, прахом живем, на прах себя переводи-и-м! Не погнушайтеся, сударь, плюньте на темечко убогому — мож, думу светлую вложите в голову темную!

— Ну кончай, Викул, я серьезно! Затрудненье возникло у меня. И очень странного свойства.

— Ладно, — успокоился кузнец, — Садись давай — закуси, кстати. Поросенок не местный — со Стрелковых Заимок. Такой, скажу тебе, сочный, что глотать не хочется. За работу принесли.

— Да я не голоден, — ответил Доктор, садясь за колоссальный кузнецов стол, — Тут вот какое дело...

Выслушав Хтония, Викул загреб в руку бороду и задумался.

— И по-алтански, говоришь, не понимает? Придуривается!

— Да нет. По нему видно, что напуган. И просит чего-то настойчиво. Зачем ему лицедействовать, если страшно и явно в чем-то нужда есть?

— Или вор, — предположил кузнец, — за что-то же его эти — в капюшонах — ловили?

— Маловероятно, что вор. Одежда дорогой выделки — я такой и не видел никогда. При себе никакого добра у него не было. Тут другое что-то, — вопросительно взглянул на Викула старик, — Да и чужаки эти — тоже странное дело. Кто такие?

— А вот побольше в башне сиди, ворожей. Чернокнижник... Прохлопал все новости. Они уж месяца три тут ошиваются... Строят чего-то — говорят, «Приказный дом». Сами живут в кибитках. Лошади статные у них... А что за Приказный дом такой, скажи на милость? Знаешь, чего это?

— Ну-ка, просвети меня, что за строители такие? — заинтересовался Доктор.

— А вот такие... Люди пришлые. Явились как-то тихо, на Меновой начали мелькать. Товары интересные у них — лампа, например... Колба, значит — пристроена на масленку. В колбе фитиль — горит ровнехонько. Стекло прозрачное-прозрачное, отродясь такого не видал. И масло чудное — пахнет... Подумал было, нефтяная смесь какая? Да не коптит оно.

А на днях пришли ко мне двое их — сделай нам, мол, кольца такие-то и чертеж показали. Два кольца с замками там и цепи к ним. Что такое, не знаю, но сделал. Так они мне дают за работу знаешь чего? Кругляшки металлические — желтый сплав такой. На них портрет и узор с другой стороны. Я не пойму — спрашиваю, что такое даете, люди добрые? А они мне: «Барыш». Бери, мол, ценная вещь — на нее можно две пары сапог выменять, как у самого короля Улафа. А кто, спрашивается, за этот «барыш» сапоги отдаст?

— Может, золото?

— Ну ясно — золото, что я тебе — мальчик? — заявил Викул. — Но кому оно нужно в таком-то виде? Не драгоценность ведь, не украшенье. Если б вот железо не из болотной руды принесли — другое дело. А то «барыш»!

Ну я им и говорю, мол, сапогами и давайте. Возьму одну пару только — но чтоб в размер. А они мне — на твой размер сапог на свете не бывает. В общем, вот — поросенка принесли, сказали с Заимок. Сочный! Ты попробуй...

— Ну вот что ты темнишь-то, Викул? Ведь взял же ты золото, — с упреком сказал Хтоний.

— Ну, взял — любопытно же! Не было у нас тут такого раньше. Вот, смотри, — кузнец выложил на стол плоский кругляшок, с которого глядел с надменной улыбкой красивый молодой человек.

Хтоний повертел в руках кружок и заметил:

— Вовсе это не узор на той стороне. Это созвездие Конелюда.

— О! А я не узнал.

— Ты знаешь, Викул, заберу-ка я у тебя эту штуку на время, ладно?

— Да бери — у меня еще есть, — расплылся в улыбке кузнец, — Хочу ими ремень украсить. Только вот что за мужик на них изображен? Ну как — демон?

— Отродясь не верил ты ни в каких демонов, что ты мне заливаешь? Обиделся ты, что ли? — рассердился Доктор.

— А чего тебя полтора месяца не видать? Из башни не выкуришь ничем. Я книги твои прочел уже недели две как. Хотел еще взять. Да и вообще... Анитка милая девчонка, конечно, добрая. Но с ней же не поговоришь по-нашенски.

5. Умозлоключения

Это выпадение, думал Пол, рассеянно жуя жареное мясо и глядя, как старик Хтоний оживленно беседует со своим квадратным, бородатым гостем... Причем «Выпадение» с большой буквы, Devi min an neka!

Нетерпеливая Шимма, обучая его самым простым словам, столько раз этот день плюнула на пол и воскликнула «Демоны мне на шею!», что эту фразу Пол запомнил первой и, кажется, навечно.

Это не провалы в памяти, как я раньше считал... А что это? Ну, допустим, неконтролируемое перемещение в пространстве плюс провалы в памяти. Вот просто раньше это были короткие скачки, а теперь вышел длинный.

Не складывается.

Во-первых, что за страна? Нету таких стран уже лет восемьсот. И языка такого нет, хоть и похож он на все наши языки разом.

И ладно, унесло бы меня хоть в Петербург или там Владивосток. Невозможно, но как-то хотя бы умещается в голове. Телепортация, не знаю, квантовое какое-нибудь завихрение в виде портала.

Во-вторых, не было провала в памяти! Лез себе по кустам и корягам, стало чуть посуше, появился вроде огонек, и на тебе — нападение втемную. Не помню только фрагмент с того момента, как дали по затылку, и до того, как увидел старика и девчонку. И это беспамятство как раз прекрасно объясняется. Не каждый день череп получает такие приветы.

Тогда выходит совсем уже мистика: перемещение и во времени, и в пространстве без каких-либо воздействий на органы чувств. Или все-таки я выпал на сколько-то? И чего-то не помню?

И еще вопрос — какая это страна, если даже примириться с перемещением во времени? По виду вокруг Европа. Какие в Европе горы? Если климат умеренный, моря не видно... Надо думать, Альпы. Хотя море там может быть видно. Но не везде, конечно.

А страны какие? Ну Франция, ну Германия, Швейцария сто процентов, Италия, наверно. Этот... Лихтенштейн? Нет, Австрия.

Язык, вроде не славянский. И на немецкий не похоже. Хотя откуда мне знать, какой тогда был немецкий? Стоп, а тогда — это когда?

Подожди, а Карпаты же еще — горы-то. Там что?.. Венгрия, Польша. Музыка такая заводная — дудки, скрипки. Цыгане... Румыния. Краконош. Нет, это из чешских сказок, кажется?

Ничего-то ты не знаешь, Пол — ни географии, ни истории, ни языков. И, похоже, болен ты на всю голову...

А это, кстати, вариант! Ничего, что я сейчас вижу, нет. А получил я, скажем, в драке серьезное повреждение и лежу в галлюцинациях — в больничке. Или, что было бы очень плохо, не в больничке, а в том же лесу, где на меня напали.

Ведь пишут же ученые, что человек может увидеть длинный и сложный сон за какие-то пять минут. И время для спящего будет при этом субъективно течь в сто раз медленнее.

И вот это уже складывается. Жил-был психически больной от рождения мальчик — сэр Пол Иванчиков. Жил не тужил, а как начинал тужить, так получал провалы в памяти. И однажды отправился он в темный лес гулять и встретил нехороших дядей, которые причинили ему черепно-мозговую травму. И на этой почве у мальчика Пола активизировалась психическая болезнь, и появились галлюцинации.

Или на этой почве впал он в кому и блуждает в собственном подсознании. А то просто бредит.

Что бывает, когда бредишь? Говорят, все двоится или затуманивается визуально. Звуки глухие или с эхом. Голоса внутри головы. То в одном месте оказываешься, то в другом. Люди превращаются в других людей. Можешь себя увидеть со стороны...

Ничего этого у меня нет — вот в чем штука. Голова ясная, никто ни в кого не превращается — ем мясо, пью тинман.

Что за тинман еще такой? Мог я слышать о таком напитке или читать в Интернете? Ну, мог. Языками увлекался? Лекцию Толкина «Тайный порок» читал? Выискивал санскритские слова в русском языке и все такое... В «Скайрим» играл?

Вот тебе все кирпичики, из которых бред и составился. Только очень уж он реальный. Но тут опять — ученые же говорят, что мозг даже не всю визуальную информацию обрабатывает, а достраивает внутри себя голограмму. Идешь такой по улице и реально видишь кусок асфальта, урну и мужика с детской коляской. А дома вокруг, газоны, деревья, сто раз виденные — это голограмма, они давно записаны там где-то, в архивах.

Если нашу реальность мозг вот так конструирует, то почему он не может сконструировать реальность не нашу?..

Вдруг Пол увидел, что огромный стариков гость, встал со своего стула и придвинулся к нему. «Hosh, maan!» — сказал он, выставив, вперед ладони с толстенными пальцами, вытаращил глаза и изобразил на бескрайнем лице идиотскую улыбку. Затем стал щупать материал вельветовой куртки Пола, а потом склонился над ним, чтобы поближе рассмотреть пуговицы. От него пахнуло пивом, мылом и дымом. Пол сопротивляться осмотру не стал.

Через минуту детина издал носом звук «хммм» и вернулся на свое место. Теперь Хтоний и его гость молча и серьезно смотрели на Пола, а Пол на них. Ему стало неловко и он уже собрался с позором сбежать из-за стола, но тут детина подвинул к нему самую большую миску с крупно нарезанными кусками мяса и заявил:

— Iste, maan, iste. Tast pigga — ubar tast!— после чего повернулся к хозяину, забыв о мальчике, и начал тому что-то басовито втолковывать.

«Да я и так ем», — подумал Пол и из вежливости начал жевать. Хотя есть расхотелось, а захотелось побыть одному. Потому что бред продолжался — живой и яркий. И примириться с этим было трудно.

Казалось, хозяин Башни догадался о чувствах Пола. Он быстро взглянул на него, изогнув брови напряженным зигзагом, что-то сказал своему гостю и они засобирались. Старик позвал Шимму, которая все это время пропадала где-то вне видимости, и они все втроем вышли.

Пол вылез из-за стола, пошел к кровати, на которой спал ночью, и сел на нее. Взглянул на окно — на улице уже стемнело. Скоро снова нужно будет укладываться спать. «Как можно засыпать и просыпаться внутри бреда?» — с тоской подумал он.

6. Меновая

Поговорив с Викулом и назначив ему вечернее свидание в Башне, Доктор Хтоний решил потолкаться на Меновой и осмотреться после долгого затворничества. Появление в Тёсе деловитых и, надо полагать, небезопасных пришельцев его встревожило.

Городок был мирный — если в месяц в нем случалось две драки, то это называлось упадком нравов и считалось предвестником больших грядущих бед. Поэтому ночное нападение на странного мальчишку было событием из ряда вон. Местные бы на такое не пошли, даже если бы какой-то юнец вдруг наладился воровать и попался. Отвели бы к Голове вместе с родителями, отчитали бы. Поставили бы неделю площадь мести. Ну выпорол бы его папаша на крайний случай.

А тут наскочили ночью, пытались обездвижить и обездвижили. Могли и голову проломить. Напоминало это дело попытку похищения или, скажем, поимки преступника. Пол же, сын Ваан Чика, на преступника никак не походил. Смирный, глаза умные. Ест аккуратно, в отличие большинства местных подростков. На книги смотрит с пониманием, значит, они ему не в диковинку, и на своем языке он читать умеет. В Тёсе же наукой разбирать буквы и видеть в них смысл владел лишь один из десятка.

Значит, похищение... Одни неясные пришельцы пытаются поймать другого совсем уж неясного пришельца. И что-то тут кроется явно недоброе.

Размышляя таким образом, Доктор дошагал до Меновой площади и застал там обычное оживление. Менялы носились по рядам и присматривались к товару, а товарные «наседки» охраняли свое добро и на разные голоса зазывали горожан и других менял к нему присмотреться. Горожане же степенно и подчеркнуто равнодушно бродили среди развалов, будто прогуливались по Меновой просто так, для здоровья.

Разговоров и споров, как всегда, было больше чем сделок. Имелось тут свое удовольствие. Допустим, собрал ты от кур свежих яиц десятка три, устроил в удобную корзинку, проложил чистой тряпочкой. Само собой приоделся. И пошел на Меновую, где, в общем, тебе ничего сегодня особенно не нужно. Но яиц-то — каждый день собираешь по три десятка. Сколько ни есть в семье едоков — нипочем столько яиц не употребят. Да и надоедает, хоть ты их жарь, хоть вари, хоть салаты делай. Стало быть, надо обменять.

Мена — дело мужское, степенное. Как хороший хозяин спешить не будешь — обойдешь по первому разу ряды, посмотришь — кто сегодня вышел, да с чем. Поздороваешься, пошутишь про товар чего-нибудь. Там новость, тут прибаутка — а про себя начнешь соображать, что в хозяйстве может пригодиться. Тогда обходишь по второму разу — уже с мыслью.

Вот, скажем, младшему полусапожки осенью справили. Так он их уже к весне в клочья истаскал. Из дома выходил — ведь не помнил про это. А вот увидел, что Феорвил Сухая Нога сегодня вышел с товаром, и на память пришло. Но у него за три десятка яиц только тапки сменяешь. Кто еще у нас тут с сапожками? Старая Озла есть. Баба неприятная и предлагает все больше барахло. С другой стороны, младший за лето все равно сапожки-то расшибет в прах. Зачем тогда брать у Феорвила?

Так соображаешь, соображаешь, да и подойдешь к старухе. Ну, конечно, пошвыряешься в обувке — окажешь почтение. Но сам знаешь, что заприметил уже вон те сапожки — слегка побитые и мальцу великоватые, однако прочные. Ну, дальше как обычно — яйца покажешь, распишешь про свежесть, да про размер. Как будто бы Озла твоих яиц не знает! И она тоже сомнение выразит, карга такая, да на свет будет смотреть, словно скрозь скорлупу прозревает. Что поделаешь — обычай.

Потом заломит Озла полсотни яиц, да чтоб на дом принесли, а то ей неудобно ввечеру с Меновой обувку да еще и яйца тащить. Внучки-то не помогают, демоны им на шею, и мать их, распустёха, ума не вбила им через одно место.

Сам начнешь с двадцати, да чтоб прямо на месте. И разговор на полчасика да заведется. То пошутишь, а то и обидишься наружно, если упрямство на бабу нашло. Станешь уходить как будто. А она тоже — рот беззубый подожмет и глядит на тебя, как на мокрицу. Шагов пять сделаешь по ряду (тут не спешить — главное) да в сторону Феорвила отчетливо так посмотришь. Тут старуха и сдаст назад.

Ну и сговоришься — получит Озла три десятка да пару шнурков, потому что обувщики наши знают, что ты на досуге плетешь особые шнурки — нарядные и прочные, как демонова шкура. И в уме это дело имеют. А что с собой не взял ни пары, так не беда — Озла внучков пришлет еще до вечера — те и яйца заберут и шнурки. Сам же сапожки возьмешь сейчас — невелика ноша. А обману ты никогда не чинил — тебя тут всякий с малых лет знает. И тебя, и стариков твоих, и дедов покойных, и жену, и ее стариков...

Доктор Хтоний, окинув взглядом ряды, решил отправиться к лотку прорицателя, который промышлял, помимо предсказаний, ремеслом старьевщика. Унылая и тощая, как у побитого грозами пугала, фигура Ури Сладкоречного возвышалась над толпой у самого въезда на площадь со стороны дороги на пристань.

Еще издалека Доктор услышал, как Ури скорбно зазывает:

— О тайнах завтрашних скажу, на суженого укажу!
Не спрашивайте только про погоду!
Супруга верность подтвержу! Неверность также обсужу
и намекну, какие будут роды!

Ворон мой волшебный
клюнет свою тень —
год укажет хлебный
и удачный день!

Волшебный Ворон сидел тут же на лотке Ури, привязанный за ногу веревочкой к поясу прорицателя, и был известен Доктору как ворона Хлюстка. Привязывать ее Сладкоречный начал в прошлом году, потому что Хлюстка повадилась подворовывать на других лотках всякие мелочи и уносить неизвестно куда. Прорицателю пообещали, что побьют, если он не вразумит волшебную птицу. Поэтому на Меновой Хлюстка теперь работала только на поводке.

Обычно Ури оказывал три услуги: быстрое прорицание, индивидуальное гадание на листах Тар и — для особо взыскательных — составление звездного годового атласа. Быстрым прорицанием занимался Волшебный Ворон. Перед птицей выкладывалось множество свернутых в трубочки записок, начертанных на шелковых лоскутках. Как только Ури давал ей команду «Предсказывай, о Ворон!», Хлюстка ловко выхватывала из кучи записок одну и подавала хозяину. Если записка в этот момент находилась в тени, которую отбрасывала птица, то считалось, что предсказание сбудется в течение месяца или года. Если записка была не в тени — значит, прорицание относится к ближайшей неделе.

7. Благоразумный господин Бонк

Левый глаз владельца лучшей в Тёсе траттории жил своей особенной жизнью, не сообразуясь с тем, на что смотрит правый. Те, кто хорошо знал господина Бонка, верили, что, когда тот чего-то не договаривает или явно врет, глаз съезжает к переносице. А когда Бонк находится в сомнении или сильном затруднении, он напротив отправляется к левому виску и, как будто всматривается, в туманную даль, пока правым оком трактирщик вполне внимательно глядит на собеседника.

Когда Доктор Хтоний вошел в пустующую по дневному времени тратторию, левый глаз хозяина смотрел в окно, а правый — на оттертую до блеска оловянную кружку, которую Бонк тем не менее медленно оглаживал чистой тряпкой. Заметив посетителя, он развернулся к полкам, что находились у него за спиной, налил в кружку эля из внушительного кувшина и встретил подошедшего к стойке Хтония тем, что поставил перед ним полную посудину.

— Холодный — только что из погреба, — приветливо сказал Бонк, — Не устаю благодарить вас, Доктор, за устройство ледника! Мясо, колбасы — всё хранится прекрасно. А уж как людям понравился холодный эль — ну, вы сами знаете.

— Исключительное изобретение — жаль, нельзя его удержать втайне, — трактирщик изобразил на лице сокрушенную улыбку, — Господин Беренталь из Акраима, побывав у меня, высоко оценил достоинства ледника и успел-таки по весне устроить такой же в своей траттории. Ну и что вы думаете? Половина королевского двора теперь только там и угощается.

Однако и мне жаловаться не пристало. Даже в Недельник — уж на что занятой день — от народа отбоя нет. А в день Ленивый сбиваюсь с ног! Пришлось, конечно, нанять двух женщин, но не скажу, что это для меня слишком обременительно.

Так что, глубокоуважаемый Доктор, снова и снова подтверждаю ваше право на лучший стол в моей траттории в любой день бессрочно и без каких-либо барышей в оплату. Также полагаю, что если с вами будут один-два друга, гостеприимством Бонка смогут воспользоваться и они.

— Ну я рад, что мои скромные познания поспособствовали вашему благородному делу — вкусно кормить людей, — вежливо ответил Доктор Хтоний, уселся напротив Бонка на высокий стул и приложился к кружке с элем, — Что новенького в столице? Давно бывали?

— Недели три назад. А что новенького?.. Должен отметить, столица хорошеет. Изгойское сословие изрядно поприжали к ногтю — спасибо приказным Благородного Дюка. Верите ли, возникла мода на ночные прогулки под музыку с дамами! Еще год назад о том и помыслить было нельзя. Ночью Акраим на семь запоров запирался... Да вы сами знаете, какие типы там промышляли по улицам. Можно было не только голым остаться, но и без головы, спаси нас Ворон!

— И что же за волшебство такое учинил... как вы сказали? Благородный Дюк?

— А вы, Доктор, не слышали о Дюке Морини? О, это чрезвычайно талантливый и умный молодой человек! Думаю, его ждет большая слава и, надо полагать, вскоре он получит очень серьезное влияние. И не только в столице, а по всей стране — попомните мое слово.

Волшебства же никакого не было. Как рассказывают, Благородный Дюк сначала окоротил изгойский народ в Порте Нимф, когда получил его в управление. И как-то раз пригласил погостить в городе Его Величество. Говорят, в один из вечеров он предложил королю полюбоваться луной, встающей над морем, и заодно отдать должное позднему ужину — прямо на берегу.

Ну, конечно, Его Величество озаботился вопросами безопасности, потому что, с тех пор, как в старом городе выстроили большой порт, по ночам в нем стала хозяйничать самая отъявленная рвань. Все же помнят, что там пришлось постоянно держать сотню лучников.

Однако Дюк Морини уверил короля, что ужин будет абсолютно безопасным, потому что порт отныне — самое спокойное место во всей округе. В чем и предоставил убедиться Его Величеству, хоть и в присутствии телохранителей.

Наш достославный король Улаф, как рассказывают, был поражен. И, естественно, вскоре дал особые полномочия Благородному Дюку на благоустройство самой столицы.

— А что, господин Бонк, рассказывают в Акраиме о методах Благородного Дюка? Как мы с вами знаем, решить проблему с изгойскими бандами не удавалось еще никому. Это ведь демонически любопытно! — Хтоний поднял глаза от кружки с элем и вопросительно посмотрел на Бонка, задрав кустистые брови выше возможного.

Трактирщик не спеша достал из под стойки перламутровую табакерку, покрутил ее в руке, как бы раздумывая взять понюшку или не взять? Затем отправил табакерку на место, оперся о стойку обеими руками, сложил губы трубочкой и просвистел задумчивое «фью-фью-фью». После чего снова заговорил:

— Рассказывают не так много, уважаемый Доктор. Отчасти достижения Дюка Морини действительно напоминают волшебство. Внешне было видно следующее: Дюк поделил город на равные части и в каждой выстроил Приказный дом. Затем с ним прибыли люди, которые в этих домах и поселились. Люди не столичные, ни с кем в городе не знакомые и бессемейные. Следует полагать, служивые люди.

Днем их почти не было видно, а вот ночью, когда Акраим запирался, они наоборот выходили на улицы. Что они там делали, трудно сказать. Мало кто видел, мало кто слышал. Но грабежей в городе стало происходить все меньше и меньше. Поубавилось нищих — да так сильно, что попрошайку теперь редко встретишь. Также перестали вламываться в богатые дома — вовсе перестали. Так что, неизвестно как, но Благородный Дюк чрезвычайно благоустроил столицу. Чрезвычайно.

Левый глаз господина Бонка предательски съехал к переносице, а правый глаз заметил, что кружка Доктора Хтония на две трети пуста.

— Еще эля соблаговолите?

— Да нет, спасибо. А вот от пары орешков не откажусь.

Трактирщик не глядя выудил из под стойки миску с жареными в соли древесными орехами и поставил перед гостем. Доктор Хтоний двумя пальцами взял один орешек и воззрился на него, изогнув брови фигурой, выражающей серьезное сомнение:

8. Мнимый больной

Ко времени, когда Викул явился в Башню поглядеть на странного мальчишку и грохнул на обеденный стол блюдо с мясом, завернутое в промасленную бумагу, Доктор Хтоний уже успел кое-что обдумать. Он решил, что предстоящий разговор будет лишним для ушей Шиммы, поэтому тоном, не допускающим возражений, предложил ей отправиться ужинать в библиотеку, что была устроена на втором этаже.

Кузнец отрядил девочке столь щедрую порцию, что ее не сжевал бы за один присест и королевский телохранитель. Шимма миску с ужином взяла, но окатила Доктора взглядом, полным такой обиды, что тот чуть не отменил свое решение. Однако сдержался, хоть и пришлось прятать глаза и бесцельно перекладывать вилки на столе, пока девочка не ушла наверх.

Мальчишку позвали к столу, выдали миску с едой, кружку с тинманом и лепешку. Викул поначалу поглядывал на него, стараясь не глазеть слишком уж явно, но, услышав рассказ Доктора о встречах с Бонком и Табачником Жоаном, практически забыл про загадочного пришельца.

— Слушай, — выпучив глаза, басил он, — Этот их Дюк, похоже, по-тихому забирает себе власть над Акраимом. А в Порте Нифм, судя во всему, он уже хозяйничает, как у себя дома. Кстати, ты случаем не прояснил, кто он такой? Откуда взялся? Ты вроде в столицах-то обретался...

— Понятия не имею, кто он и откуда явился. Но глупо было бы показывать Бонку мою неосведомленность. Я настолько усердно делал вид, что о Благородном Дюке и слыхом не слыхивал, что он, конечно, решил, что я имею об этом господине самые полные сведения.

— Ну, ясно. Ясно, — кузнец забросил в рот кусок мяса и уставился на потолочную балку. Размолов в три секунды все, что было во рту, он указал на Доктора мощным пальцем и сообщил:

— А вот насчет барышей. Приволок мне сегодня портняжка Одр свою дохлятину — она у него с левого переднего копыта подкову потеряла. Я собрался было с ним сговорится, как обычно, а он мне чуть не силой навязал эти кругляшки. Говорит, лучше мены теперь нет. Ну я что? Спорить с ним стану? Но главное — я ведь не знаю ни демона, сколько брать? Он мне, мол, четыре выгодки будет в самый раз. Ну, Ворон с тобой, думаю — пусть четыре. Вот они, смотри — поменьше, чем те-то приносили, — Викул достал из кармана золото и протянул ладонь к Хтонию.

— Да я уж насмотрелся на Меновой. Там мелкие еще есть — из серебра. Называются «комплимент».

— Ну и что ты об этом думаешь? — осведомился кузнец

Доктор, который ужину не уделил никакого внимания, покатал по столу двузубую вилку и задумчиво ответил:

— Если по сути, то изобретение остроумное и удобное. Жоан аж подпрыгивал — «справедливая цена, справедливая цена». А вот по форме... Я так понял, что барыши эти очень толково насаждают. И если дело дошло уже и до нашего недотепистого городишки, то насаждают, видно, давно.

И подумай-ка вот — кому выгодно перевести всю мену на барыши?

— Кому? — вытаращился на Хтония кузнец.

— А тому, кто их отливает. И если у него еще и свои золотые копи... Вот ты железо собираешь, где только можно — трудно это?

— Не то слово! Золото-то оно самородное — только надо уметь жилу отыскать. А железо — с ним мороки-то сколько... Небесных Камней теперь уж так просто и не найти. Изволь болотную руду жечь. А сколько там проковки после горна! Если в две проковки обойдешься — твое счастье. Чуть не доглядел за горном — не крица получается а демон-те что. Бывает и четыре раза проковываешь. И выход-то — глаза б мои не глядели...

Да и изделие ржавеет потом, если не ухаживать. Это только из небесных камней железо не ржавеет или, скажем, из морской руды. Но плавильщики в Порте Нимф — они знаешь какие пройдохи? Привозишь им вещи — сам бы пользовал, да людям надо! А эти давай отменивать морской металл на вес изделий. Видал такое? В нем, говорят, большой труд. А у меня что, не труд, что ли?!

— Ну ладно-ладно, — поморщился Хтоний, — Не заводись. А лучше сообрази, если бы барыши делать из железа, тяжело бы это вышло?

— Неподъемно! Очень много нужно металла. Я даже не представляю, сколько надо горнов устроить и кузниц. Опять же саму руду копать. Там выход-то, я ж тебе говорю...

— Да знаю я, Викул! А теперь подумай — золото у нас раньше было что? Металл для украшений, да и все. Правда, я думаю, что можно приспособить его, чтобы запасные зубы делать — золото, понимаешь ли, десны, да и вообще тело не язвит.

— З-у-у-бы? — удивился Викул и снова воззрился на потолок, — Подожди, подожди. Ты хочешь сказать, что можно отлить золотой зуб и в дырку вот просто так вставить?

— Почему нет? Если соседний зуб обточить, да на него сделать колпачок по той же форме, а к ней приварить литой зуб...

— Ну ты даешь, колдовская твоя голова! — восхитился Викул, — И как тебе такие мысли-то приходят, я не пойму? С духами все-таки разговариваешь?

— Да ну тебя, Викул! Плюнь ты на зубы! Ты подумай — если у этого Дюка свои копи. И барыши он отливает сам же, то долго ли ему столько их наделать, чтобы отменять все, что ни есть и в Акраиме, и в Порте Нимф, и... где угодно? Ведь никто и ни на что этой их «справедливой цены» не знает. То есть, понимаешь ли, «справедливая цена» — это как бы новый обычай и не более того. Кто этот обычай насаждает, того и справедливость.

Кузнец вцепился в свою бороду и надолго задумался. А потом вдруг сильно треснул ладонью по столу и воскликнул:

— А ведь ты прав, демоны мне на шею! Я б и не подумал в эту сторону.

Мальчик на другом конце стола вздрогнул, Викул, вспомнив о нем, убрал ручищу со столешницы и в неловкости кашлянул в кулак. Потом снова глянул на Доктора:

9. Взаперти

Первую неделю своей жизни в башне Доктора Хтония Пол тосковал и боялся. Особенно по вечерам, когда обучение заканчивалось и больше нечего было делать. Гипотезу о том, что он находится в бредовой реальности, Пол отбросил. Тело ощущалось как обычно. Мысли были ясными, зрение, слух и другие чувства — четкими.

Все, что его окружало, несомненно было настоящим: старая массивная башня, превращенная в дом, книги, посуда и другие предметы обихода, его новая одежда, леса за окнами, залетающие внутрь пчелы, простая и вкусная еда. А главное — настоящими были люди.

Доктор Хтоний, несмотря на внешнюю суровость, был терпелив и доброжелателен с Полом. И, кажется, искренне старался помочь. Каждый день он подолгу просиживал со своим подопечным над литерарием, увлекательными бестиариями, атласами и травниками.

Пол заметил, что Доктор обучает его обозначениям базовых понятий, а на долю Шиммы оставил все бытовое и повседневное. Иногда хозяин башни бывал довольно забавным в своих попытках объяснить некоторые слова.

Например, однажды он начал занятие с того, что лег на пол, закрыл глаза, приоткрыл рот, разбросал руки и замер. Пролежав так некоторое время, Доктор сел и обозначил то, что показал:

— Умер!

Потом он преувеличенно громко задышал, заморгал глазами и какое-то время стучал кулаком по груди в области сердца через равные временные интервалы. После чего сказал:

— Живет!

Затем снова лег на пол, устроился на боку, уютно сложил ладони под головой, закрыл глаза и захрапел:

— Спит!

Слово «думает» он изобразил при помощи суровейшей нахмуренности и указательных пальцев, приложенных к вискам. Слово «смеется» — при помощи хриплого карканья и удивительно поглупевшего выражения лица с ненатуральной улыбкой.

Довольно непросто Доктору далось объяснение того, как звучат понятия «плохой» и «хороший».

Сначала он состроил злую физиономию, начал потрясать в воздухе кулаками, демонически хохотать и рычать. Потом успокоился, ткнул себя пальцем в грудь и заявил:

— Плохой!

Затем принял вид какого-то тихого идиота, сложил руки на животе, вытаращил глаза и растянул рот до ушей:

— Хороший!

Пол непонимающе помотал головой.

Тогда Хтоний покопался в книгах, которые в изобилии громоздились по углам, и извлек два тома. Один из них был новеньким и ярким — с нарисованной на обложке ярко-красной розой. Второй был потертым и, кроме изящных буквиц, ничем не украшен.

Доктор открыл на середине книгу с розой, брезгливо взглянул на ее содержимое и изобразил декламацию:

— Тари-тари-татарам!

Тари-тари-татарам,

Тари-тари-татарам -

Та-тарам, та-ра-рам!

Затем громко захлопнул книгу и плюнул на пол:

— Тьфу! Плохой!

Взяв вторую книгу, Хтоний бережно полистал ее страницы, показал Полу разворот, воткнув в красновато-коричневые строчки указательный палец, и изобразил что-то вроде удовольствия от еды:

— М-м-м! Хороший!

Пола, который было решил, что Доктор показывает ему пару «злой-добрый», был сбит с толку и снова покачал головой.

Шимма, сидевшая за шитьем и наблюдавшая эту сцену, вдруг рассмеялась, вскочила и убежала наверх. Вернувшись, она подошла к мальчику и показала ему два яблока. Одно было безнадежно гнилым, а другое так и лучилось внутренним светом.

— Яблоко. И яблоко... Это плохое яблоко, — Шимма подняла повыше то, что гнилое, — А это хорошее яблоко, — показала она второе.

Затем девочка выложила на стол перед Полом обыкновенный гвоздь:

— Гвоздь!

Рядом с первым — новеньким и чистым, она пристроила другой — кривой и ржавый:

— Хороший гвоздь! Плохой гвоздь!

Пол сопоставил то, что показывал Доктор, и то, что принесла Шимма, и до него наконец-то дошло:

— Я понял, — он пошарил глазами по комнате, увидел недалеко от двери одинокий изношенный сапог и показал на него:

— Плохой!

Затем поднял свою ногу, обутую в подаренный отцом ковбойский сапожок, и ткнул в него пальцем:

— Хороший!

Старик улыбнулся, потрепал Шимму по голубым волосам и довольно заявил:

— Молодец — сообразила.

После занятий с Доктором Пол ел одну и ту же простую еду. Как правило, на обед всегда было мясо в том или ином виде, лепешки, иногда — мясной же — суп, тинман, мед. Однажды Шимма принесла к обеду глиняный широкогорлый сосуд, который был тщательно закупорен и защищен от проникновения воздуха какой-то замазкой.

Когда его торжественно вскрыли, оказалось, что внутри — вкуснейшее варенье из незнакомых Полу красных ягод.

Пока он пробовал первую ложку, Шимма нетерпеливо смотрела на него с вопросом в глазах, а когда Пол энергично закивал головой и сказал «Вкусно! Очень вкусно!» — буквально просияла. «Наверное, сама варила», — подумал Пол и, как мог, яснее изобразил свой гастрономический восторг. Варенье, кстати, на самом деле было исключительное.

С Шиммой было интересно и даже весело, хотя лет ей, на взгляд Пола, было всего тринадцать-четырнадцать. Она с удовольствием учила его языку, не прерываясь ни на минуту — называла вслух все предметы вокруг и свои действия с ними, притаскивала разные книги с картинками и, они вместе подолгу просиживали на ними.

Она учила Пола здороваться и прощаться, объясняла как обозначаются понятия «право» и «лево». Иногда вцеплялась в какие-то необязательные слова. Например, полчаса объясняла слово «пиявка» — рисовала ее углем на своей ноге, выпучивала глаза, издавала сосущие звуки. А когда Пол растерянно объяснял, что не понимает — хохотала до слез, и начинала сначала.

10. «Одобрено королем!»

Этим утром Хтоний собирался заняться с Полом счетом, но урок не состоялся. От Викула прибежал мальчишка и передал, что кузнец прямо сейчас ждет уважаемого Доктора в траттории господина Бонка и просит прийти немедля. Старик препоручил своего подопечного Шимме и, не раздумывая, поспешил на Большую Коряжью улицу.

Викул сидел с озабоченным видом в дальнем углу зала. На некрашеном столе перед ним возвышались две пустых кружки и одна полная. Вокруг нее кузнец выложил кольцо из жареных орехов.

Посередине закопченного зала расположилась компания из трех сплавщиков. Один из них сонно прихлебывал эль. А двое других, видимо, спорили — от их стола по сторонам разносился напряженный гул, в котором время от времени появлялась визгливая нота. В эти моменты Викул сильнее хмурил и без того изломанные брови, с какой-то тягостью поводил плечом и снова принимался поправлять и подравнивать ореховый круг.

Увидев вошедшего в тратторию друга, Викул с некоторым облегчением откинулся на спинку скамьи. Едва Хтоний и кузнец успели обменяться краткими приветствиями к столику неслышно подскочил Бонк, с поклоном поставил перед Доктором кружку с элем и непременную мисочку с орешками, а сам деликатно удалился.

— Что случилось? — осторожно спросил у Викула старик.

Кузнец неопределенно помотал большой головой из стороны в сторону и, словно с трудом подбирая слова, начал рассказывать:

— С Аниткой опять плохо. Помнишь тот, случай, когда паводком снесло пристань и куча сплавщиков потонула? Ну когда маленькая она еще была и за три дня до волны прибежала к реке и стала плакать, кричать и тащить мужиков оттуда за руки?

Я тогда, демон меня задави, подумал, что она дурочкой уродилась! Если бы не ты, так бы и сейчас думал...

Хтоний не торопил кузнеца и ждал, что тот продолжит сам.

— Ну вот опять, значит, она... того... В общем, она совсем не спит которую ночь. И твердит, как заведенная «Папа, надо уходить из города — будет беда. Папа, миленький, надо уходить!» Прямо «миленький» говорит и плачет...

Викул беспомощно поднял глаза на друга. Доктор пожевал губами, от чего его борода заходила вверх-вниз, невидящим взором уставился на свою кружку и принялся тихо объяснять:

— Я тебе как-то говорил, что к ясновидению надо относиться хоть и с осторожностью, но серьезно. В случае с Анит особенно, потому что у нее не просто дар видеть... вроде как живые картины, что свойственно большинству ясновидящих. Она, как бы это тебе сказать? Она считает в уме... ну, перебирает возможности. Видит много вариантов... картин сразу. И вот то, что наиболее вероятно, становится для нее все более живым и как бы уже произошедшим. И она переживает это по-настоящему, как будто оно уже происходит. Вернее не так. Анит как будто это уже помнит, как нечто с ней бывшее, хотя события еще в будущем... Ох, дьявол! Так я тебя запутаю совсем!

— Нет, почему? Я понял... Только вот она же не говорит ничего, что... «помнит». Не хочет. Я и так, и сяк, а она — «Тебе не надо знать, просто сделай, как я прошу, и ничего не придется знать».

Доктор задумчиво отхлебнул из кружки и покивал:

— Это даже умно с ее стороны. Если пойти по другой возможности, то та, от которой бежишь, будто бы «тает» и перестает быть живой. И знать о ней становится не нужно, потому что этих событий больше нет. То есть, никогда не было. То есть... Ну да, для нее это примерно так.

— Эх-х-х! — Викул расстроенно кивнул, подвинул с себе кружку и сделал богатырский глоток. — Всё равно я собирался через две недели на болота. Нашел вроде рудное место по осени. Сейчас все оттаяло — можно поковыряться...

Ну и пойдем пораньше, а чего? Отменяю на то, на сё сегодня все железо, что накопилось. Провизии соберу, да и выйдем. Так, что ли?

— Да, выходите на всякий случай. Я вас денька через три навещу.

Викул еще раз глотнул эля и, окинув взглядом зал траттории глухо сообщил:

— Только одно мне не нравится. Что я вроде как прячусь, не знамо от чего. Не привык, знаешь ли. Не по нутру мне...

— Легки на помине! — завопил тут на весь зал уже хорошо набравшийся рыжий сплавщик с остроносым лицом, — Вот и спросим щас!

Доктор и кузнец обернулись на голос и увидели, что в тратторию вошли трое высоких людей в плащах с капюшонами и прямо направились с столу сплавщиков. Один из вошедших сделал успокаивающий жест в сторону господина Бонка, и тот, подавшийся было вперед, остался стоять за прилавком.

Приказные, а это были явно они, подошли к рыжему парню и стали ему что-то негромко втолковывать. Тот наклонив голову на бок и саркастически скривив покрасневшую физиономию некоторое время слушал, а затем хлопнул ладонью по столу и визгливо закричал:

— Знать не знаю никаких барышей! И десятины вашей знать не желаю! Мы лес в Акраим гоняем? Гоняем! Королевский двор берет и нас не обижает. Оно ясно?

Один из высоких наклонился к крикуну и что-то негромко пояснил. Тот опять вскинулся:

— И чо пасека? Чо пасека? Это жены, а не моя! Вот с нее и спрашивайте!.. Ах, муж отвечает за все хозяйство? Я вот те щас поотвечаю...

Хтоний и Викул с беспокойством покосились на спорящих и увидели, как буквально секунды за три сонный сплавщик свалился с лавки навзничь, двое высоких скрутили руки визгливому хозяину пасеки и повели его к выходу, а третий приказной предостерегающе придавил к месту оставшегося сидеть мужичка, сильно нажав тому рукой на плечо.

Доктор взглянул на хозяина траттории, и тот, сделав большие глаза, значительно указал ими на спины приказных, выводящих скандалиста. Когда те вышли, третий высокий гость отпустил плечо побледневшего сплавщика, снова успокаивающе махнул господину Бонку и удалился.