Бэдж

Очередь была длинной.

Наверняка придется проторчать не меньше часа.

Ладно, будем ждать. Все равно ничего другого не остается. Жизненный опыт показывает, что бессмысленно бунтовать против ожидания. Ты можешь скрипеть зубами и проклинать все на свете, но избежать напрасной потери времени все равно не сможешь. Поэтому терпи и жди. Жди и терпи. Независимо от того, куда тебя должны вызвать. И даже если процедура, которая последует за вызовом, окажется для тебя неприятной. Как на приеме у зубного врача…

Однако Аська, посетившая стоматолога один-единственный раз, и то в таком раннем возрасте, что не должна была помнить об этом (ей тогда заменили «родные» зубы какими-то «дента-имплантатами»), ерзала на мягкой нефролоновой скамье, как будто страдала хроническим геморроем. Лишь когда кто-то выходил из двери в противоположном конце коридора и устремлялся к выходу, она напряженно замирала, провожая «счастливчика» ревниво-оценивающим взглядом.

А еще она то и дело толкала отца в бок и приставала со всякими глупыми вопросами.

Вот и сейчас, уныло покосившись на вереницу людей на соседних скамьях, она придвинулась и жалобно прошептала:

— Пап, а может, уйдем отсюда?

— Еще чего! — с суровым видом откликнулся он. — Сиди.

Она выразила крайнее неудовольствие. Закатила под лоб глаза и страдальчески-тяжко вздохнула. Однако от попыток деморализовать его не отказалась.

— Разве обязательно сегодня это надо?.. Может быть, в другой день народу меньше будет?

— Не будет, — не собирался сдаваться он. — Ты сама прекрасно знаешь, что здесь всегда очередь. К тому же, у тебя сегодня последний день для явки в положенный срок. Таков порядок, дочка.

Она опять вздохнула и заерзала у него под боком с удвоенной силой.

— А если у меня живот болит? — немного погодя прошептала она ему на ухо, косясь на соседние скамьи.

— Не верю, — отрезал он. — А если и болит, то, скорее всего, от волнения. Успокойся и думай о чем-нибудь другом… Например, почему это вон тот мальчик на тебя так часто поглядывает.

Подросток с приятной, умненькой рожицей и смешным хохолком на макушке, одиноко сидевший через две скамейки впереди от них, действительно время от времени косился на Аську.

Однако дочь не была настроена на шутливый тон.

— Какой еще мальчик, пап? — с обидой осведомилась она. — Ты что издеваешься?!.. О чем тут можно думать, кроме ЭТОГО? И вообще, если я не хочу — почему я должна торчать в этой очереди, как дурочка?

Настал его черед возвести глаза к небу и мысленно ругнуться.

Нет, это не ребенок, а поистине — горе луковое!..

Сколько уже времени потрачено на воспитательные беседы, а перед самым решающим моментом она опять за свое!..

— Послушай, малыш, — проникновенно начал он. — Ты хоть понимаешь, зачем мы с тобой сюда пришли? По-моему, ты еще не осознаешь, что через каких-нибудь полчаса станешь совсем другим человеком? Взрос-лым! Так что изволь взять себя в руки и соответствовать!.. Пора относиться ко всему серьезно!..

— Значит, серьезно, да? — перебила она его с таким жаром, что было видно: тирада его все-таки задела ее. — Если серьезно, папочка, то я вообще не понимаю, кому и зачем ЭТО нужно? И какому идиоту могло прийти в голову такое?!.. Да это же… это же все равно, что ходить повсюду голышом!

— Ну, почему, Ася? — стараясь говорить потише, возразил он. — Что за нелепые сравнения?.. Да, конечно, поначалу тебе будет непривычно и, возможно, неловко… Но даю гарантию, что пройдет совсем немного времени — и ты перестанешь обращать на это внимание. Как миллионы людей во всем мире!.. Смотри: все вокруг ходят с бэджами — и ни с кем ничего страшного не случается!

Но Аська, кусая губы, принялась сосредоточенно изучать свои ногти, и он почувствовал, что переубедить дочь ему не удалось. И едва ли удастся — во всяком случае, здесь и сейчас. Ну и пусть… Как говорится, жизнь потом научит и приучит… Главное — дотянуть бы до заветной двери, а там все уладится само собой… Побыстрее бы они там шевелились, что ли!..

— И кстати, об идиотах. Ты ведь сама знаешь, что ничего идиотского в бэдже нет. Ведь вы это уже проходили по истории вещей… Бэдж так же важен и нужен людям, как прививка универсальной вакцины. Ты только представь себе то время, когда все люди ходили безымянными. Когда имена и фамилии записывались в специальных книжечках, которые назывались паспортами или удостоверениями личности. Нелепо звучит — «удостоверение личности», правда? Но именно так и было. И каждый человек был вынужден доказывать, что он — это он и что его зовут именно так, а не иначе… А для этого ему постоянно надо было таскать с собой так называемые «документы», и возникала масса проблем, если они потеряются или придут в негодность!.. А сколько времени тратилось на то, чтобы сообщить окружающим, как тебя зовут! Существовали даже всякие речевые формулы для знакомства: «Позвольте представиться…», «Меня зовут…», «Простите, как ваши имя-отчество?» — и так далее…

Он приумолк, потому что лампочка над заветной Дверью мигнула, очередь продвинулась еще на одного, и надо было перемещаться на освободившуюся соседнюю скамью. Аська скептически шмыгала носом, но пока помалкивала.

— Да и всяким преступникам было легче орудовать, пользуясь тем, что на них НЕ НАПИСАНО, кто они такие на самом деле. Ведь можно было выдавать себя за кого угодно, если подделать паспорт и прочие бумаги… А сколько людей было похоронено безвестными только потому, что у них в момент смерти не было с собой документов и их не могли опознать родственники! А сколько пропадало без вести тех, кто страдал потерей памяти! А сколько детей безвозвратно терялось родителями, потому что при рождении младенцам не ставили чип-метку с помощью бэджа матери!..

— А мне все равно кажется, что раньше было лучше, — возразила Аська. Идешь по улице — и никто не подозревает, как тебя зовут. И я не пойму: что в этом плохого?

— Ты не вникаешь в саму суть бэджа, — сообщил он. — И чему вас только в школе учат?.. Между прочим, человечество и раньше понимало, что гораздо удобнее узнавать имя собеседника без всяких вопросов. Когда-то у каждого знатного рода был свой идентификационный знак. Он назывался «герб». Потом люди изобрели визитные карточки. А в прошлом веке эти карточки стали носить на груди, прицепляя к одежде. Так делали журналисты, продавцы в магазинах, участники конференций, выставок и симпозиумов, водители такси, государственные чиновники… С тех пор и пошло название «бэдж». А когда были изобретены специальные голочипы, просто-напросто оставалось пойти чуть дальше и наделить постоянным бэджем-идентификатором каждого человека. Согласись, это намного удобнее и надежнее, чем любой паспорт…

— А это не больно? — неожиданно спросила Аська.

Он разозлился. Оказывается, всё, что он ей втолковывал, она просто-напросто пропускала мимо ушей.

— Конечно! — язвительно ответил он. — Очень больно! Потоки крови из страшных резаных ран!.. Да укус комара — и то больнее в тысячу раз!.. Ты хоть слушаешь, чудо, что я тебе говорю?

— Да слушаю, слушаю, — небрежно бросила она, не поднимая головы. — Все равно непонятно: как люди могли дойти до такого маразма? Согласиться выставить на всеобщее обозрение свои ФИО — я считаю, это то же самое, что…

— Опять ты со своими сравнениями! Ты еще скажи, что мы похожи на древних заключенных, которым клеили на тюремную робу номера!..

— Ну, номера — это еще куда ни шло, — усмехнулась дочь.

— То есть как?

Временами она поражала его непредсказуемыми вывертами своего четырнадцатилетнего мышления.

— А так! Про номера, по крайней мере, не скажешь, что какой-то из них лучше или хуже. Цифры — они и есть цифры, все одинаковые. А фамилии-то у всех — разные!..

— Значит, по-твоему, какие-то фамилии могут быть лучше, а какие-то — хуже?

Аська наконец-то взглянула ему в глаза и насмешливо скривилась:

— А по-твоему, это не так?

Так вот оно в чем дело! Значит, она вовсе не против бэджа как такового. Просто стыдится той фамилии, которую ей придется носить всю жизнь в виде этакого вечного, практически неуничтожимого, голографического клейма… Вот дуреха!

Против своей воли он улыбнулся.

— Эх ты, глупышонок! — произнес он с ласковым упреком. — Я-то думал, что с тобой можно разговаривать как со взрослой, а ты, оказывается, все еще детский сад, игры в песочнице!..

И, не удержавшись, прочитал краткую, хотя и несколько сумбурную, лекцию о диалектическом соотношении между формой и содержанием. О том, что не имя красит человека, а наоборот. О том, что фамилия есть, по сути, лишь ярлык, табличка. Как бортовой номер у автомобиля. И что стыдиться или, напротив, гордиться своей фамилией — просто-напросто недостойно мудрой и уважающей себя личности.

Будущая личность слушала его по-прежнему невнимательно. И стоило ему сделать паузу, вызванную очередным перемещением в очереди (Дверь была уже совсем близко, и тот подросток, который заглядывался на Аську, вошел внутрь), как дочь ехидно осведомилась:

— Значит, ты считаешь, что никакой взаимосвязи между фамилией и судьбой человека нет и быть не может, да? — Он пожал недоуменно плечами: а какая, мол, тут связь? — и тогда она нанесла ему удар ниже пояса. — А из-за чего ж тогда ты сам ничего выдающегося в жизни не сделал и едва ли уже сделаешь? Разве не из-за твоей дурацкой фамилии? Кто назначит начальником человека, у которого фамилия — курам на смех?! И какая дурочка всерьез полюбила бы мужчину с таким бэджем, как у тебя?

В голове тонко зазвенело, и какая-то жилка бешено запульсировала на виске. В груди внезапно образовалась ледяная пустота, и он понял, что сейчас сорвется. Прямо тут, в этой бесконечной очереди. На виду у всех…

Нет-нет, нельзя омрачать торжественное настроение присутствующих семейным скандалом.

И огромным усилием воли он заставил взять себя в руки.

Позволил себе лишь одну-единственную фразу:

— Больше я тебе ничего говорить не буду.

И отвернулся…

Вспыхнул сигнал вызова следующего. Симпатичный мальчик шествовал по проходу между скамейками, сияя слегка смущенной и в то же время гордой улыбкой. Его бэдж переливался множеством оттенков, словно провозглашая под гром литавр и пение труб невидимого оркестра:

Под боком с неподдельной завистью тоскливо вздохнули:

— Везет же некоторым!

Не отреагировал на провокацию. Только подумал про себя, что фамилия у новоиспеченного обладателя бэджа какая-то неестественная, как иноязычное заимствование. Словно ее выдумали. Интересно только, кто — мальчишка или его родители?..

А почему бы и нет?

Ты же сам твердил, что это всего лишь условное обозначение. Так давай, напутствуй бестолковое чадо свое. Выпиши индульгенцию. Сама-то она может не решиться…

— Ну вот что, дочь моя. Если тебе не нравится моя фамилия, ты имеешь полное право взять любую другую. Пожалуйста, я не возражаю… Какая-нибудь Изумрудова… Бриллиантова… Гиацинтова… Всё, что хочешь. Или, скажем, Каренина, Ростова, Онегина — из классиков, значит. Тоже красиво звучит. А если не хочешь выделяться, можешь стать серенькой Ивановой, Петровой или Сидоровой — как твоей душе будет угодно!.. Но не забывай: фамилию эту ты будешь носить всю оставшуюся жизнь и, возможно, передашь ее по наследству своим детям и внукам.

Аська опустила голову.

— А что, если я вообще откажусь от бэджа? — еле слышно спросила она. — Они же не имеют право меня заставить, верно?

Он сглотнул комок в горле. Ну вот, докатились!.. Может, лучше действительно отложить это дело на другой день? Девчонка явно не понимает всей важности того, что ей предстоит. А то сотворит какую-нибудь глупость, за которую будет расплачиваться всю жизнь и, кстати говоря, вину за которую будет возлагать на него же как на родителя, вовремя не подсказавшего, не уберегшего и тэдэ, и тэпэ…

— Верно, — сказал он вслух. — Никто не может вынудить тебя носить бэдж против твоей воли. И я знаю немало случаев, когда кое-кто наотрез отказывался от него. Только…

Договорить он не успел. Над Дверью нетерпеливо замигал сигнал вызова. Теперь уже для них. Он зачем-то вскочил вслед за Аськой, словно забыл, что ему пройти внутрь вместе с ней не позволят.

Таков порядок.

На секунду взгляды отца и дочери встретились.

— Иди, дочка, — сказал он предательски дрогнувшим голосом. — Пора.

Хотел было обнять ее, но тут же спохватился: что это за лирика такая, будто мы прощаемся навсегда?

Аська шагнула в раздвинувшиеся вакуумные створки.

А он остался сидеть на ставшей почему-то неудобной скамье.

Откуда ни возьмись, наплывали соответствующие моменту воспоминания…

Много лет назад он тоже ожидал своей очереди получить бэдж. Только, в отличие от Аськи, он был один, и некому было ободрить его или поддержать советом. За четырнадцать лет, проведенные в Доме Ребенка и в Интернате, он усвоил, что понятие «родители» совсем не значит «родные».

Поэтому, когда председатель Идентификационной комиссии задал ему официальный вопрос, какую фамилию он желает запечатлеть на своем бэдже, он не раздумывал ни секунды и назвал фамилию своего воспитателя, который всегда относился к нему с особой заботливостью и теплотой.

Члены комиссии переглянулись. Потом кто-то осторожно спросил, уверен ли он в своем выборе и отдает ли отчет в том, что подобная фамилия… как бы это сказать?.. не совсем благозвучная…

Но он настоял на своем.

Воспитателя, заменившего ему отца, уже полгода не было в живых.

В тот же день, возвращаясь в Интернат с новеньким бэджем, большие буквы которого ярко светились поперек груди и спины, он натолкнулся на стайку городских мальчишек, и те стали, кривляясь, издеваться над его фамилией, а потом, когда он бросился с кулаками на обидчиков, забросали его камнями…

Вполне возможно, что кое в чем Аська была права. Ведь, действительно, выбранная в юности фамилия не раз потом подводила его и делала смешным в глазах окружающих.

Но он ни за что не согласился бы променять ее на более благозвучную. Даже если бы у него была такая возможность. Но Положение о бэдже не предусматривает подобной возможности и не делает никаких исключений. Таков порядок.

А теперь предстояло сделать выбор его дочери, выращенной им в одиночку. Без той, что оставила ему годовалого несмышленыша в качестве этакого живого воспоминания о себе, найдя свое счастье с другим.

Так почему же он не предвидел, что выбор этот окажется таким мучительным для родного чада?

Может быть, потому, что сам уже привык к шутовскому ярлыку и хотел, чтобы и Аське было суждено привыкнуть?..

Господи, да если бы он заранее знал, что все дело только в надписи на бэдже, то надо было не убеждать Аську в том, что всякая фамилия — не более, чем условное обозначение человека, а сесть вместе с ней за справочники по ономастике и выбрать ту фамилию, которую она будет согласна носить!..

Господи, только не дай ей, кровинке моей, совершить непоправимое!

Пусть выбирает любой бэдж, какой ей вздумается.

Главное — чтобы она совсем не отказалась от бэджа.

Потому что человек, не имеющий личного идентификатора, обречен стать своеобразным изгоем в обществе. Потому что никто не захочет иметь никаких дел с тем, кто скрывает свою фамилию. Потому что это создает массу житейских проблем и неудобств. В том числе и в личной жизни…

А самое главное — человек без бэджа не имеет права менять свое лицо. Голочип, рисующий надпись на груди и спине, имеет и другие функции. В частности, с его помощью можно надеть на себя, как очки, другое лицо, используя обширный набор виртуальных образов, хранящийся в его памяти. Голомакиятор — так это называется. Наверное, в конечном счете бэдж понадобился именно для того, чтобы опознавать носителей фальшивых лиц-масок.

Иначе — хаос и неразбериха в обществе.

А так — порядок.

Конечно, кто не хочет пользоваться голомакиятором, тот и не пользуется. Например, лично он никогда не прибегал к псевдолицам — не видел смысла в том, чтобы казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Тем более с его-то фамилией. Лишний повод для насмешек.

А вот дочери это наверняка понадобится.

Время от времени он напрягал слух, словно пытаясь услышать то, что творится за Дверью, хотя отлично знал, что ее створки — звуконепроницаемые.

Он хотел, чтобы выход дочери не застал его врасплох.

Чтобы можно было скрыть от нее разочарование и обиду, если она все же решит последовать его совету и выберет другую, более приличную, по ее мнению, фамилию.

Или горечь и жалость, если она вообще выйдет без бэджа…

Интересно, что же она выберет? Может быть, фамилию своей матери? Ну и пусть, уговаривал он себя, ведь у той фамилия была вполне благозвучная. Нельзя же связывать грехи и пороки человека с его фамилией!..

И тем не менее, именно этот выбор Аськи оказался бы для него больнее всех прочих.

Впрочем, сейчас ничего уже нельзя было изменить, и оставалось только ждать. А еще — лелеять в душе слабую, худосочную надежду…

Казалось, что за время отсутствия дочери прошло уже много лет, и еще немного — и он превратится в немощного, седого старца, и когда Аська перешагнет порог Комиссии, у него не останется сил, чтобы встать ей навстречу.

Наконец, створки беззвучно и медленно разошлись, как бы нехотя выпуская в коридор худенькую девчоночью фигурку.

Не веря своим глазам, он поднялся навстречу дочери.

На узкой груди ее светились две огненно-яркие строчки голограммы:

Лицо у Аськи было запрокинуто с отчаянным вызовом, и в нем не было ни кровинки.

Свое лицо, родное. Как и фамилия.

То самое лицо, которое изуродовано страшным шрамом на левой щеке, оставшимся после ожога первой степени. В четыре с половиной года Аська стянула на себя со стола кипящий чайник.

Не чувствуя ног под собой, он подошел к дочери и неловко потоптался, не зная, что сказать ей и стоит ли вообще что-то говорить в этот момент.

Впрочем, она явно не намеревалась выслушивать чьи бы то ни было поздравления или выражения сочувствия.

Не опуская головы, она застучала каблучками по длиннющему коридору к выходу, и он поспешил за ней следом. Краем уха он подсознательно прислушивался: не засмеется ли какая-нибудь сволочь им в спину.

Обошлось.

Яркий солнечный свет больно ударил в глаза после темного коридора, однако, наверное, не поэтому Аська застыла как вкопанная на верхней ступени крыльца.

На скамье напротив выхода сидел юноша. В руках он вертел букетик из цветов, видимо, только что сорванных с ближайшей клумбы.

Опознать его теперь можно было лишь по полуиностранной фамилии: на Кирилле Симоновиче Грандине красовалось вирт-лицо мужественного красавца. Увидев Аську, подросток поднялся со скамьи, смущенно улыбаясь, но улыбка тут же сбежала с его псевдо-лица, уступая место кривой усмешке. Вороватым движением он отшвырнул букетик за скамью, сунул руки в карманы брюк и решительно зашагал прочь.

— Ася, — сказал отец в спину, перечеркнутую крупными буквами его фамилии.

Девочка оглянулась, явно стараясь держаться как ни в чем не бывало:

— Да, папа?

Он пробубнил, почти не слыша своего голоса:

— Ты это… включи голомакиятор-то…

Аська усмехнулась совсем по-взрослому, и только теперь, стоя к ней вплотную, он разглядел крошечные слезинки, которые подсыхали в уголках ее глаз.

— А зачем? — спросила она.