Балкон во вчера и завтра

Самые невероятные чудеса могут произойти, если выйти на балкон многоэтажного дома! Не верите? Я тоже не верила, но однажды…

Дело было летом, а я шла к депрессии.

Дочка Алёнка отправлена к бабушке с дедушкой. Пятый по счёту её папа смущённо, но попрощался со мной письмом: «Извини… я всегда буду вспоминать… давай останемся друзьями». Таких писем у меня теперь пять. От «давай-друзей».

Кто теперь ему не друзьяка, а нежная подруга? Кто эта пташка на ветвях его души, как говорит мама Сёмы?

Сидит эта пташка, а точнее, выдра средиземноморская в уютном гнёздышке с идеально плоским и суперъярким телевизором и мягкой мебелью, обитой психоделическим плюшем, и… вдруг возникаю я.

И злорадно улыбаюсь.

В прихожей гнезда меня встречает церберша в виде мамочки нежной выдры. Старуха? Нет, не будем клеветать на ухоженную даму хорошо сделанной наружности. У неё персикового цвета лицо и пышный бюст, она запросто отбивает у таких скромниц, как я, нынешних мачо. Ах, эти мачо, воспитанные на завтраках из пакетов! На завтраках, заваренных горячим пастеризованным молоком, от которого нормальный телёнок шарахнулся бы, как от ящика с мышьяком…

Да, о чём это я?

Мамаша-церберша поправляет причёску и выхватывает из-за пазухи парабеллум[1], что означает всего лишь подготовку к главным сражениям.

Я не ждала такого фортеля, но всё же не даю ей времени направить «пушку» на меня. Удар, захват, залом руки. Оружие летит через две комнаты, за ним в том же направлении следует парик. Разорванная блузка открывает атлетический торс а ля Терминатор…

Гм, меня не туда занесло, это же мамочка выдры, а не папаша!

Итак, разорванная блузка открывает обширные перспективы осенних прелестей церберши, которые уже доступны не только воображению. На шум из смежной комнаты появляется атлетический торс в майке… Опять? Странно, у «давай-друга» не было бодибилдинговой мускулатуры. Может, я перепутала квартиры? Или это и есть папаша? Зачем мне папаша?

Делаю усилие воображения, и из смежной комнаты появляется известный мне мужчина. Но и он мне без надобности, я не утаскивать его пришла, а разобраться с выдрой.

И у меня свой козырь!

— Представляю вам детектива Марлоу[2], господа хорошие, — говорю я защитникам и полузащитникам.

Увы! Детектив пожирает взглядом осенние плоды мамочки и — вот те на! — забывает, зачем я его наняла. Дорогуша Марлоу, ты всегда был джентльменом, что ж так-то? Раз ты предал свои идеалы, то я сбиваю тебя лучшим апперкотом в моей жизни (чуть не назвав его антрекотом).

Неизвестный мне мачо скребёт свой загривок, чешет пузо, чихает, сморкается и рявкает что-то непотребное, а известный мне мужчина, наконец, бормочет: «А, так это ты?», но я обливаю их презрением, и дальше они только булькают.

Так, что тут у нас?

Марлоу в отключке. Мачо и «давай-друг» пускают пузыри. А вот церберша очень занята: то сюсюкает над мачо и вытирает его полотенцем, то прикладывает лёд к синякам Марлоу, мимоходом пробуя выцарапать мне глаза.

Когда она в очередной раз идёт в кухню за льдом, я прорываюсь из прихожей в гнёздышко. А там нежная выдра на умопомрачительном канапе томно пялится в суперплоский и сверхъяркий «ящик». Приходится заорать:

— Руки вверх!

Деликатное создание реагирует весьма своеобразно. Выдра вскакивает, перевернув при этом кресло, столик и два-три шкафа, вытаскивает кольт времён «Все на Запад!» и пару раз пуляет в моем направлении. А потом выволакивает из-за шкафа пулемёт «Максим». Не хочет отдавать известного мне мужчину, а он мне и даром, в общем-то, не нужен.

Милая картинка.

Кратковременное развлечение.

А потом…

Я вздохнула и окинула взглядом свою комнату с привядшей фуксией и пачкой писем и счетов на журнальном столике. Что делать в ясный июльский день, когда все на дачах или в отпусках, и у меня тоже отпуск?

Гулять? А если я встречу его с той лупоглазой захватчицей? Я ж могу сорваться и поцарапать выдру даже с кольтом. А так как рядом не будет Марлоу, то и апперкот достанется ей.

Смотреть зомби-ящик? И вспоминать, как мы его смотрели вместе с тогда ещё не облитым презрением «давай-другом»? Нет уж, спасибо! Приберу лучше на балконе. Когда я работаю, то почему-то не думаю ни о чём, кроме работы. Конечно, настоящие стервы при сердечных драмах нарочно занимаются ноготками и мордашкой… но буду оригинальной, не такой как все.

Я повязала голову косынкой, надела старые шорты и рубашку, вынесла на балкон ведро с водой и щётки-тряпки.

Дом у нас старый, балконы стали аварийными, явно собирались рухнуть, и мы на них не выходили. Но недавно нижние два этажа купила какая-то фирма. Она сделала косметический ремонт фасада и укрепила все шесть балконов на нём, а мой был как раз фасадным. Решётку заменили на чудесную чугунную, кованную, с одной стороны на ней прикрепили забавного льва, а с другой — симпатичного единорога. Ремонтные работы закончились уже неделю назад, но именно тогда я получила письмо с «давай останемся друзьями», и мне было не до балкона.

А вот теперь, после хотя бы мысленного налёта на гнёздышко разлучницы можно и полюбоваться: какая же красивая решётка! Я присела возле чугунного льва: маленький, но выглядит, словно живой. Кажется, все волоски на гриве можно пересчитать, а глаза на повёрнутой ко мне мордочке смотрят, да-да, смотрят! И как грозно!

Я улыбнулась и шутливо щёлкнула льва по макушке, щёлкать его в нос мне показалось невежливым…

В тот же миг в глазах у меня потемнело!

Мелькнула мысль: «Солнечный удар». Ещё мысль: «Я одна, и никто мне не поможет…»

Потом кто-то подчёркнуто вежливым тоном спросил:

— Милостивая сударыня, вы в Аркадию или дальше?

Я открыла глаза и оказалась на коне среди всадников и повозок. И всё-таки не упала с дамского седла от изумления и испуга, как любая другая на моём месте. Дело в том, что третий папа Алёнки выступал на соревнованиях по конкуру: такие конные соревнования. Я несколько десятков раз посещала с ним ипподром и научилась держаться верхом, даже без седла и даже в дамском седле. Ну, и этот третий папа был настоящий лошадник, после полугода жизни с ним я вполне могла написать небольшое пособие «Лошадь: как на ней ездить и каким образом за ней ухаживать».

Так что я ничуть не пошатнулась в седле, а тоже вежливым тоном, но маловнятно ответила:

— А… о… бз-з-з-зум… так.

Потому что не хотелось мне ни в Аркадию, ни дальше, только назад, на родной балкон.

Такому ответу меня научила мама Сёмы, её же — прабабушка, которая училась в аристократической гимназии ещё при царях. Если с гимназистками здоровалось начальство — директор или попечитель округа — они должны были не только присесть в реверансе, но и что-то сказать. Что-то безусловно вежливое и безобидное. Вот поколения гимназисток и выработали такую форму ответа: понимай, как знаешь, тем более, что начальству, как правило, было на их ответ наплевать.

Так вот, я ответила, а потом уже рассмотрела того, кто со мной заговорил. Вопрос мне задал седой толстощёкий мужчина в сером бархатном костюме и коричневой шляпе с красным пером. Её он держал в руке и ехал рядом со мной на длинноухой коренастой лошадке, которая явно была не лошадкой, а типичным мулом. На мой ответ толстощёкий почему-то испуганно округлил глаза:

— О, простите, я нарушил ваши размышления.

Он тут же ускорился, обогнал меня, только тогда надел шляпу и затерялся среди повозок. Остальные люди, одетые кто беднее, кто богаче, на меня внимания не обращали. Так что я могла немного прийти в себя и вот именно — поразмышлять.

Во-первых, сразу же себя осмотрела. Почему? А все были одеты по-старинному: кафтаны, камзолы, кожаные колеты, юбки до пят, штаны до колен с чулками или штаны длинные с полосатыми чулками, перчатки до локтей с раструбами, шляпы, украшенные красивыми и не очень перьями, башмаки с пряжками, сапоги и ботфорты, ну, то есть, очень высокие сапоги, голенища которых обычно отворачиваются ниже колена. Второй папа Алёнки работал в театре реквизитором, когда-то и меня устроил туда подрабатывать костюмершей. Так что я знала, как все эти части одежды называются и каким образом их носить. Видно было, что путешественники различаются по богатству или общественному положению, но едут вместе из соображений безопасности. Бархат, атлас, тафта, кружева, золотая и серебряная вышивка, тонкое полотно и банальная саржа, мягкая дорогая кожа и грубое сукно были в ассортименте.

Но я-то вышла на балкон в совсем неподходящем для этой компании наряде. В шортиках, а все дамы были в длинных юбках! Так что я с ужасом опустила глаза и… Ох ты!

Не знаю, как уж это произошло, но я оказалась одетой для здешнего мира. Бедновато, но вполне прилично и как раз по погоде — кажется, была весна, на деревьях вокруг дороги нежно зеленели молодые листочки, дул лёгкий, но прохладный ветерок. На мне было буренькое платье, синий кафтан, перчатки из кожи не самой тонкой, но всё же приличной. Из-под подола платья выглядывали носки тёмных башмачков, на голове (я ощупала) шляпа с широкими полями, каким-то там пером и даже с вуалью. А на правой перчатке — пряжка или брошь или что-то вроде этого: тёмно-бронзовый лев. Кажется, все волоски на гриве можно пересчитать. Глаза на повёрнутой ко мне мордочке смотрят, да-да, смотрят! И как грозно!

Теперь я его щёлкать по макушке не стала. Что-то мне говорило, что нынешнее моё местоположение организовал именно он. Поэтому я осторожно и даже испуганно погладила его по спине.

Ничего не произошло. Совершенно.

Вот когда я испугалась до дурноты! Доигралась? Тут я сразу решилась и осмелела, ещё бы! Дрожащими пальцами довольно сильно щёлкнула льва по макушке.

В тот же миг в глазах потемнело.

Мелькнула мысль: «Сейчас как попаду!». Ещё мысль: «И никто мне не поможет».

Открыла я глаза на родном балконе. Носом к носу с чугунным львом.

Всё так же сидя на корточках, попятилась от него. Тихо стукнуло и перевернулось ведро с водой. Снизу донёсся возмущённый мужской голос. Я не стала выяснять, кого облила. Вода чистая, так что нечего возмущаться, сойдёт за душ. Хотя балкон-то пыльный…

Ладно! Бросила все тряпки-щётки-ведро, влетела в квартиру, закрыла дверь на балкон, зачем-то придвинула к ней журнальный столик и кресло. Забралась с ногами на диван, непонятно почему укуталась с головой в плед. Включила пультом телеящик.

Всё-ё-ё! Дебильное ток-шоу извращается на экране — хо-ро-шо!

И тут позвонил Сёма. Долго нёс всякую чушь о жизни и прочей философии. Я терпела. Золотой мой! После этой пугающей презентации в старинном мире я готова была расцеловать кого угодно и общаться на любые темы!

Вообще-то он хороший парень, хотя и был четвёртым папой Алёнки. Но его любимой маменьке категорически не нравились его женщины. Поэтому и нас с ним она разогнала. Потом неожиданно вышла замуж, уехала за тридевять земель и потеряла интерес к личной жизни сына. А он так и живёт один.

В процессе нашего с ним разговора кто-то позвонил теперь уже в дверь. Я на цыпочках вышла в прихожую и опасливо посмотрела в дверной глазок. Сёма! Открыла дверь. Оказывается по телефону он, как говорится, прощупывал почву. Явился с полуторалитровой «соской» пива и связкой маленьких лещей.

Мы сидели, говорили «за жизнь». Я постепенно отошла от перепуга. Ну ясно же, что на балконе мне просто почудилось! Слишком я переживала в последнее время, слишком нервничала плюс жара — и вот результат.

Забудем…

Когда стемнело, и Сёма перешёл к активным действиям, я сказала, что хочу спать, а у него есть своя квартира и постелька. Он смущённо посмотрел на меня и сказал:

— Я могу спать и на диване.

Не знаю, что на меня нашло, но я достала из шкафа простыни и подушку и положила их на диване во второй комнате:

— Спокойной ночи!

Он ворочался, я слышала, но заснул очень быстро. Даже тихонечко похрапывал.

Многие скажут: ну, ты даёшь… вернее, наоборот. Ведь Сёма же — вот! Любит, ясное дело! Пиво с лещами принёс! И душевный человек!

Оно-то всё так…

Но я отдала бы лещей, пиво и Сёму в придачу за возможность вот сейчас, подробно, со смаком обсудить мои странные видения… если они были видениями. А во всём мире… ладно, не будем обижать мир… среди всех моих знакомых я не знала ни единого и ни единой, который или которая выслушали бы мой рассказ так, как нужно. Ну, хотя бы не пожимая плечами. Хотя бы вежливо не кивая, хотя на лице было бы ясно написано, как в титрах к фильму: «Перегрелась, дурочка, ещё и болтает о своих глюках».

Что я видела, то видела. Но Сёма тоже смотрел бы вежливо.

И я не спала. Вертелась с боку на бок. Наконец встала, накинула халат и вышла на балкон. Решётка призрачно блестела в лунном свете. Лев маняще смотрел на меня. Но я не сводила глаз со вставшего на дыбы единорога.

Не знаю, что меня заставило. Любопытство? Я осторожно коснулась спины чугунного зверя.

Ничего не произошло.

Я обернулась и посмотрела на льва. Значит, действует только он?

Стоп, я же льва щёлкала!

Я тихонько щёлкнула единорога по макушке.

Ничего!

Да-а, разочарование.

Третий раз я щёлкнула его уже сердито и довольно сильно.

Сработало!

Темнота в первый момент теперь не испугала, а заинтриговала. Но открыв глаза, я обалдела больше, чем первый раз.

В салоне автобуса было почти пусто, ничего особенного, может, час пик уже прошёл. Поэтому я тут же заметила, что автобус двигался бесшумно. Да и странный он был, почти полностью прозрачный. Кто-то позади разговаривал по телефону. Остальные сидели с меланхолически-равнодушными лицами. Для всех это была одна из тех беззаботных утренних минут, когда хочется дремать с открытыми глазами.

Только я ошеломлённо пялилась вокруг, ничего не понимая. Настроилась уже на старину. И что это, вообще, за город и транспорт? Куда я попала?

Пассажиры были одеты ещё необычнее, чем старинные путешественники. Как в фантастических фильмах. Я осмотрела себя: на мне было платье расцветки индюшиной шейки, по нему лениво плавали очаровательные глазки, моргали и подмигивали, я даже вздрогнула. На запястье красовался широкий серебристый браслет с единорогом. Что было у меня с причёской и вообще на голове, я не знала: как-то неловко было её ощупывать на глазах пассажиров.

Автобус, величественно плывущий — на воздушной подушке? — протискивался в потоке таких же, как он, перемещался узкими улицами старой части города. Я решила, что старой, потому что вокруг были дома, похожие на мой, но вдали маячили здания невообразимого вида, опять же, как из фантастических фильмов. Машин размером меньше автобуса было очень мало.

Внезапно наше транспортное средство взлетело на уровень пятого-шестого этажа. У меня ёкнуло сердце, но остальные пассажиры не обратили на это никакого внимания, и я опять стала оглядываться.

В этом мире было лето, как и в нашем, но не ночь, а утро. Солнце светило ярко, зелень деревьев ещё не стала серой от пыли. Вокруг царила преувеличенно упрощённая архитектура. Не давала пищи воображению, а глазам удовольствия. Но чем дальше мы ехали, тем чаще среди монотонной массы стен мелькали причудливые, разноцветные, а иногда уродливые формы новых домов. Вокруг нас в том же направлении двигались такие же большие и разноцветные машины, как внизу.

В поле моего зрения неожиданно ворвался странный предмет, заслоняя вид и сбивая с мысли. Небольшой, словно умышленно настроенный на громкий рокот, летучий экипаж поравнялся с нашим.

— Глайдер с охотниками возвращается из катакомб, — тихо сказал кто-то за моей спиной.

Это меня заинтересовало. Настоящий папа Алёнки любил охоту. Научил меня стрелять и потрошить дичь. Не скажу, чтобы мне нравилось, но я это умела.

Принялась рассматривать охотничий глайдер. Открытый, переполненный людьми. Несколько взглядов — и я поняла: на широких скамейках лениво развалились не обычные охотники.

— Возвращаются с четвёртого, а может, и пятого уровня, — сказал ещё кто-то из пассажиров автобуса.

— Думаешь?

— Да. Видишь нашивки успеха? И разрешённые правилами, действующие копии огнестрельного оружия, а не обычные иглолучевики.

Похоже они говорят об охоте не в подземельях, а в какой-то местности — Катакомбах?

Я присмотрелась к глайдеру. Все охотники были приблизительно ровесники — лет по восемнадцать-двадцать. Уверенные в себе, с недобрыми взглядами. Тускло-бронзовые комбинезоны с блестящими кругами на рукавах чуть повыше локтя — нашивками успеха? В подставках поблёскивали тёмным металлом и пластиком эти самые «действующие копии». Мушкеты, пищали, трёхлинейки, автоматическое оружие, обрезы. Настоящий папа Алёнки постоянно мне об оружии рассказывал. Но тут какой-то не охотничий набор. И где, спрашивается, дичь? Глайдер, как и наш автобус, прозрачный, но дичи или каких-нибудь мешков-ящиков с ней не заметно.

— А кто там в четвёртом уровне? — спросил детский голос.

— Убийцы без отягчающих, — ответил взрослый голос. — Ну и другие всякие… такие.

Значит, охотники. Усталые охотники. У некоторых головы мерно покачивались в такт поворотам и торможениям-ускорениям. Другие, всё ещё возбуждённые, обсуждали охоту и рассказывали друг другу что-то. Что? Хитрости ночного скрадывания и особенности стрельбы по разумным целям? Мне стало жутковато.

На миг мои глаза встретились с пристальным взглядом юного охотника. Длинноволосый парень, слишком молодой для разрешения на охоту (но всё можно устроить даже в этом мире или тут другие правила?), криво усмехнулся и толкнул локтём дремлющего рядом на скамье приятеля, что-то говоря ему. Тот даже не поднял головы, отмахнувшись слабым движением руки. Я медленно повела глазами по глайдеру.

— Судя по регистрационному номеру, машина принадлежит кому-то важному, — сказал кто-то из беседующих за моей спиной. — Получить разрешение передвигаться личным транспортом да с охотниками по старому центру города? Невероятно!

Меня охватило неприятное чувство, хорошее настроение улетучилось. Значит, в этом мире нормальнейшая вещь на свете — группка таких вот охотников? Но я никак не могла согласиться с тем, что стрелять в людей, пусть бесправных преступников, — это охота.

— Один из коллег сына по работе «загремел» в Катакомбы, аж на четвёртый уровень, — негромко рассказывал голос за моей спиной. — Вроде бы обычный дядечка, разговаривали с ним даже как-то о спорте и политике. И вдруг что-то его с ума свело, перемкнуло: притащил на работу дробовик. Как-то пронёс его мимо охранников, поехал на верхний этаж и вдребезги разнёс кабинет шефа по информации. К счастью, жертв не было. Но никто ничего не понимал: такой он всегда спокойный и вежливый. Сын потом видел мешки с обломками и мусором, которые спускали грузовым лифтом.

— А дядечка?

— Через два дня его «слили» в Катакомбы, показывали в новостях. Жалко человека, может, нервы сдали?

Автобус затормозил у остановки, высадил разговорчивых стариков с маленьким мальчиком. Я торопливо щёлкнула по единорогу на браслете.

Балкон. Квартира. Сёма похрапывает.

Иду к кровати, сворачиваюсь на ней калачиком и проваливаюсь в сон.

Утром я проснулась поздно и с тяжёлой головой. На тумбочке возле кровати увидела листок бумаги: «Спасибо. Извини, если что не так. Семён».

Я лениво бродила по квартире, чистила зубы, жарила яичницу на завтрак — и всё время думала-гадала: что же со мной было? Чудилось? Снилось? Нервы ни к чёрту? Воображение разыгралось? А саму, как магнитом, тянуло на балкон. Но страшновато было туда даже дверь открыть. Вот дожилась!

Чтобы доказать себе, что я не дурочка-трусиха, пришлось сделать усилие и перешагнуть порожек из квартиры. Ничего не произошло — балкон как балкон. Лев и единорог на месте.

Нет, не удержусь!

Я протянула руку и щёлкнула льва. И снова оказалась верхом на лошади в караване людей и повозок. Но это был уже другой караван, не вчерашний. Даже лошадь моя была другая: не молодая пегая, а старая и толстая гнедая кобыла. А вот одежда и всё снаряжение то же самое, вплоть до двух дорожных сумок, притороченных к седлу. Ну, и куда мы едем?

А, вспомнила, в Аркадию! Но кто я в этом мире?

Тут опять вспомнила, что в прошлый раз единственный человек, который разговаривал со мной здесь, делал это очень вежливо. Значит, я здесь что-то значу? Я — важная особа несмотря на то, что и одежда моя, и лошадь красотой не блещут?

Не успела я додуматься до чего-нибудь ещё, как раздались лихие гики-крики, и на караван напали разбойники. Сделали они это очень оперативно — громко закричали из зарослей вокруг дороги:

— Руки за голову! Оружие не трогать! Из-за одного непокорного перестреляем всех!

Кое-кто из моих спутников даже зубами заскрипел от ярости. Но разбойники дали одновременный залп в воздух, чтобы показать, что их много, и путешественники смирились. Тем более, что из зарослей закричали:

— Заберём не всё, на жизнь оставим! И жизнь оставим, и насильничать не будем! Только без фокусов, господа хорошие!

Потом часть разбойников выскочила на дорогу, и начался, как говорится, грабёж среди бела дня. Мне тоже приказали сойти с лошади. Затем усатый здоровяк с золотым зубом в улыбке приглашающим жестом указал мне на ближайшие кусты. Наверное у меня был очень испуганный вид, потому что усач поклонился и сказал:

— Не бойтесь, милостивая сударыня, ничего плохого мы вам не сделаем. Просто посмотрим, не зашиты ли в вашем корсете драгоценности.

Я не знала, есть ли на мне корсет, совсем его не чувствовала. Но раздеваться перед чужаками мне было, конечно, легче, чем здешним женщинам. Они же не ходили в шортах по городу и в купальнике на пляже, поэтому буквально падали в обморок от стыда. Да и не собиралась я раздеваться, вполне могла щёлкнуть льва на перчатке и вернуться домой. Хотя… это вызовет подозрения, и если я опять захочу сюда попасть…

Делать выбор мне не пришлось. Усач жестом остановил меня и вдруг начал присматриваться к сбруе моей лошади и к сумке. Я проследила за его взглядом и поняла, что разглядывает он гербы, точнее один герб, изображениями которого были щедро украшены мои вещи.

— Ну и дела, — сказал усач. — Это же герб Шеров! Но насколько я знаю, из них оставались на нашем благословенном свете только многоуважаемая сестра покойного Августа Шера, два его сына и супруга. Так вы, милостивая сударыня, госпожа Шер? Ну и дела!

Говорил этот человек не как разбойник. Может, он был человеком образованным или знатным и воспитанным, но почему-то подавшимся в разбойники? Усач обернулся к своим сообщникам, сказал: «Не трогайте её, я сейчас», — и скрылся в зарослях. Я решила, что он пошёл доложить обо мне главарю шайки.

Теперь я знала, за кого меня принимают: то ли за сестру, то ли за жену дворянина Августа Шера. Но это меня совсем не обрадовало. Ну, хорошо, усач признал во мне госпожу Шер по гербу. А если я встречу людей, которые её лично знают? Которые знают обеих дам? Не очень-то приятно оказаться в роли самозванки! Да что далеко ходить за неприятностями: хотя Август Шер умер, но остаются два сына, а я очень сомневаюсь, что они кинутся ко мне на шею, радостно крича: «Вот и мамочка приехала!» или «Дорогая тётя!»

Ну, ладно, не буду дрожать заранее. Как говорят: «Смелый умирает один раз, а трус — тысячу».

Тем временем усач вернулся и что-то тихо сказал остальным разбойникам. Меня и мою лошадь отвели в сторону от других, на обочину дороги. Через несколько минут ко мне присоединился юноша в богатой одежде и со шпагой на поясе.

— Нам с вами повезло, — тихо сказал он. — Я тоже удивлён, что имя моего отца вызвало уважительное отношение этих грабителей. Впрочем, кое-кто из них, как мне кажется, благородной крови. Что делает с людьми жизнь!

После этого философского вывода он замолчал, уселся под деревом, надвинул на лицо шляпу и заснул. Я же стала прогуливаться вдоль дороги, путаясь в длинных юбках и ожидая, когда разбойники ограбят наших спутников, и мы сможем продолжать путь. Сначала от нечего делать я рассматривала окружающую растительность и с удивлением убедилась, что деревья выглядят, как деревья, кусты, как кусты, а трава не отличается от той травы, которую я видела в своём мире. Я даже узнала липы, дубы и орешник, в траве заметила вполне обычный мухомор.

Но потом мне пришло в голову, что знание или незнание местной растительности не так важно, как выяснение, кто же такая госпожа Шер? Или две госпожи. Когда-нибудь мы приедем в Аркадию, но где они живут в этой Аркадии? Или не в Аркадии?

Слова усача о драгоценностях в корсете натолкнули меня на мысль, не спрятано ли что-нибудь у меня в одежде. Я тихонько зашла за куст орешника и стала изучать кафтан, платье и прочее. В кафтане оказался карман, в нём нашлись горсть монет, какой-то стеклянный пузырёк с розоватыми кристаллами, два надушенных носовых платка с вышитым гербом Шеров и серебряные часы-луковица. Но вот под платьем обнаружилась нижняя юбка и в ней два кармана, застёгнутых на стеклянные пуговицы. Там и лежали бумаги госпожи Шер, урождённой Франсуазы де Нис, супркги господина Августа Шера. Я наскоро их просмотрела.

Особенно мне помогли письма. Из них я узнала, где в городе Аркадия, столице королевства Богемии, есть дом Шеров. Там же, в Аркадии, живёт банкир, на которого выданы заёмные письма. В разных местах Богемии живут дальние родственники Франсуазы. А ещё я узнала, как зовут сестру Шера, его сыновей, его слуг, и что госпожа Шер после смерти мужа четыре года назад уехала за море. И ещё множество сведений. До дорожных сумок у меня руки не дошли, да и неразумно было открывать их перед всеми, не зная, что в них находится. Пока решила всю дорогу повторять и запоминать то, что узнала. Знания — сила. Теперь меня могла выдать внешность. Узнать бы, как выглядит Франсуаза, можно было бы загримироваться. За четыре года человек может серьёзно измениться.

А пока я переложила все вещи из кафтана в карманы нижней юбки: там они будут в большей сохранности: если на дорогах здесь такие шустрые разбойники, то в Аркадии могут быть ловкие воры-карманники.

Довольно быстро всех, кроме нас с юношей-философом, ограбили, и караван опять отправился в путь. Оказалось — об этом с досадой и сожалением непрерывно говорили наши спутники — до Аркадии было не больше двух часов пути. Обидно, конечно, попасть в такую неприятность, можно сказать, на пороге столицы. Но делать нечего, и скоро мы выехали из леса на дорогу среди полей и лугов, потом пересекли по мосту широкую реку Дунай.

Ещё название «Богемия» заставило меня призадуматься, но Дунай просто изумил… ладно, Дунай так Дунай. В полумиле от Дуная, на речке… Сене и была расположена столица Аркадия. Я решила ничему не удивляться, даже если как-нибудь наткнусь на Париж или, например, Бразилию.

Пока я раздумывала над этим, караван наш рассеялся, все разъехались, кто куда. Вот те на, а мне куда? Столица оказалась тихой и малолюдной, я еле нашла нескольких прохожих, чтобы они указали мне дорогу к дому Шеров. Он располагался в районе, где большинство зданий занимали люди не благородные (на домах не видно было гербов), но довольно богатые. Поэтому трёхэтажное, но облезлое обиталище Шеров, в котором большая часть окон были забита досками, казалось замарашкой-нищим по сравнению с домами слева и справа от него. Если бы они не подпирали беднягу, как друзья пьяницу, домишко давно бы упал. Зато и на ставнях, и на дверях его высокомерно истлевал герб Шеров.

Я проехала мимо, остановилась на два дома дальше, спрыгнула с лошади и стала думать, что делать. С одной стороны, глупо лезть, как говорится, в пасть льву. Ведь сестра и сыновья Шера, а также слуги сразу меня разоблачат. С другой стороны, если я остановлюсь в гостинице, а кто-то об этом узнает, то возникнет вопрос: почему милостивая госпожа Шер не спешит домой обнять своих милых крошек? Тогда разоблачение тоже неминуемо.

И вообще, наигралась — и хватит. Сейчас выберусь из города, чтоб меня никто не видел во время исчезновения, щёлкну по льву и…

— Мама?

Я обернулась. Передо мной стоял худенький белокурый мальчик лет семи в бедной одежде, потрёпанных башмаках, но с гербом Шеров на пряжке выцветшей шляпы. Он водил пальцем по гербу, вытисненному на моей дорожной сумке, и при этом не отрываясь смотрел на меня.

— Андре? — наугад ответила я. Если бы я ошиблась, то в запасе был ещё Анри.

— Мама! — он просиял, кинулся мне на шею и повис на ней, будто обезьянка. — Мама, как хорошо, что вы приехали! У нас отнимают дом, а денег не хватает даже на еду.

Если кто-то думает, что я была растрогана или на глазах моих выступили слёзы жалости и всё такое прочее, то ничего подобного. Ведь я была в чужом мире, в чужой роли. Любой встречный мог ткнуть в меня пальцем и спросить: «А по какому праву вы, голубушка, присвоили чужое имя?» Это меня отвлекало от всех прочих эмоций и переживаний. И мальчик был чужой, и таких проблем, как у него, — хотя я ему сочувствовала — в нашем мире у детей тоже хватало.

Но его слова вызвали у меня целый поток здравых мыслей.

Я вдруг отчётливо поняла, что госпожа Шер, вдова уважаемого даже разбойниками Августа Шера, существует. Возможно ей принадлежит артефакт-лев. Наверняка ей принадлежат все вещи, которые я получила, попав сюда. Возможно, если бы госпожа Шер оказалась здесь и сейчас, то она решила бы проблему с домом, достала бы денег на еду и вообще повернула бы жизнь своих сыновей и домочадцев к лучшему. Хотя бы попыталась это сделать. Где она и почему отсутствует — не моё дело. Но я-то здесь. Я добровольно приняла её роль, когда приехала к этому дому и ответила её сыну. Пусть в шутку, из любопытства, играючи! Но что если я тоже смогу помочь? У меня монеты. У меня заёмные письма, а они, кажется, имеют отношение к деньгам.

И я решилась.

Ладно, ещё часок побуду здесь и подсоблю «родственникам». А при опасности быстро щёлкну по льву на перчатке. Придётся постоянно носить её с собой. Но, насколько я помнила из рассказов моего мужа-реквизитора, в старину благородные господа перчаток почти не снимали и даже ели в них.

Последняя мысль напомнила мне, что за дорогу я проголодалась, а, как сказал Андре, «денег не хватает даже на еду». Я спросила:

— И что вы с Анри сегодня ели? Что вам готовили?

— Так Анри же уехал и пропал без вести, — вполголоса ответил Андре. — А готовим то я, то Морис, больше у нас слуг теперь нет. — Он рассказывал медленно и тихо, совсем не так как тараторят ребятишки его возраста.

Будь на его месте Алёнка или её приятель из нашего двора Мишка, то, даже если бы они пытались говорить еле слышно, их услышали бы во всех домах вокруг. Я всегда думала, что в таком возрасте дети не умеют понижать голос. Некоторые стараются, но быстро забывают обо всём, кроме желания быстро выпалить слова вперемешку с чувствами и впечатлениями. И не удивительно, у детей жизненная энергия так и бьёт ключом.

А вот Андре совсем не нужно было заставлять себя быть спокойнее, живости в нём было не больше чем в картофельном ростке из подвала.

— Сегодня у нас был суп с капустой, но мы его уже съели. Есть полмешка чечевицы, Морис её недавно варил. Он говорит, что с ней получаются вкусные пирожки, но у нас нет муки. Только чечевица, — он вздохнул и добавил: — Даже соль кончилась.

— Угу, — сказала я в ответ.

А что ещё можно было сказать? Бедный мальчик! Но сообщение, что Анри пропал, меня успокоило. Сынок Анри, если мог сам уехать, — подросток или даже взрослый, он сразу бы меня разоблачил! А этот Андре, когда его мама четыре года назад уехала, был совсем маленький и помнит её плохо. Правда, была ещё сестра…

— А тётя где?

— Тётя умерла.

— Вот как? — Я с трудом изобразила на лице печаль. Жаль тётю, но как говорится, баба с ваза — кобыле легче.

Ладно, займёмся сначала едой. Я отвернулась, достала из кармана нижней юбки половину наличных денег и подала Андре. Он так обрадовался, что даже запрыгал на месте, потом весело сказал: «Я быстро, мама!» и убежал со всех ног, оставив меня посреди улицы.

Я посмотрела на дом Шеров. Какой он узкий, словно на каждом из трёх этажей только по одной комнате! Но сейчас не это неважно, меня отвлекают всякие мелочи! Луше подумаю, как попасть в дом. Конечно, можно дождаться возвращения Андре и войти вместе с ним. Но там находится слуга Морис. Если он знает Франсуазу, если он поймёт, что я самозванка, то пусть это случиться не на глазах маленького Шера. Не хочется его расстраивать, это ещё успеется, когда я исчезну. А без Андре мне проще договориться со слугой, дать ему денег, чтобы молчал. В конце концов, какая ему разница, кто улучшит их жизнь?

И я решилась. Слегка приподняв подол юбки, чтобы не споткнуться, я подвела лошадь к дверям и решительно постучала. Подождала. Никто не отозвался и не открыл. Я постучала ещё раз. Никакой, как говорится, реакции.

Можно было, конечно, затарабанить. Изо всех сил. Кулаками или каблуками. Но я боялась поднимать лишний шум из-за соседей, чтобы они меня не увидели. Ты смотри, какая у самозванцев трудная и проблемная жизнь? А ведь многие из них в цари-короли рвались. Идиоты! Сидеть на троне и дрожать из-за того, что кто угодно может подойти и сказать: «Эй, а ты чего на чужое место забрался?»!

Так что стучала я негромко, как говорит Сёмина мама, деликатненько. Но настойчиво. Хотя у меня уже возникла уверенность, что этот самый Морис — горький пьяница. Напился, как свинья, и дрыхнет без задних ног. И деньги хозяйские пропил именно он, потому что не могла же госпожа Шер уехать надолго и бросить своих ребят без денег. Ничего, мерзавец быстро отсюда вылетит!

Я раскипятилась, как электрочайник, так что когда в двери приоткрылось маленькое окошечко на уровне моей головы, и там в полумраке кто-то забормотал что-то невнятное, я прижалась к окошечку лицом и свирепо рявкнула:

— Открывай, паразит, хозяйка приехала!

За дверью опять пробормотали, заскрежетал замок, дверь медленно и с тяжким скрипом распахнулась. И я увидела Мориса.

Как мне стало стыдно — не передать словами! И очень страшно за судьбу сыновей госпожи Шер. Дела у них совсем плохи, раз слугой в доме остался такой искалеченный седой инвалид, которого я даже рассмотреть не могла хорошо — глядеть на него страшно было.

Пока я краснела за своё хамство, Морис, ни чуточки не обидевшись, пытался мне кланяться. При этом он что-то бормотал своим изувеченным и почти беззубым ртом, но понять его было очень трудно. Кажется, он радовался, что я приехала. Это несчастное существо никому не могло угрожать, даже мне. И я напрямик спросила его:

— Давно здесь служишь?

Я говорила ему «ты» безо всяких церемоний: ещё по пути в Аркадию заметила, что со слугами и простыми бедняками принято обращаться грубо. Грубить Морису я не хотела, но расспросить его было нужно.

Насколько я поняла, он ответил «полгода». Прекрасно, он тоже не мог меня вывести на чистую воду! Хотела его о чём-нибудь ещё спросить, но тут на улице послышались голоса. Нужно было срочно прятаться в доме, и я тихо спросила:

— Куда девать лошадь?

Он сказал «в конюшню» и начал странно дёргать рукой. Прежде чем я испугалась, что у старика начался припадок, кто-то за моей спиной сказал низким голосом:

— Ты меня звал, дядюшка Морис?

Это какая-то соседка? Я попалась!

Но страх явно улучшил мою сообразительность. Я нащупала вуаль на шляпе, рывком натянула её на лицо (давно нужно было это сделать) и глянула на подошедшую.

Мне кланялась невысокая крепкая девушка. Она хоть и не казалось бедной, но принадлежала к простому сословию, потому что не носила шляпы и герба, поэтому меня её поклоны не удивили. А я была благородная госпожа, это понимали все сразу по изображениям герба на сбруе моей лошади и дорожных сумках. Ни слуга, ни девушка не удивились моей вуали и тому, что я спрятала лицо. Я припомнила, что среди встреченных мною на улицах женщин многие были в масках и вуалях. Как удачно, что здесь такая мода, и какая я несообразительная балда!

Морис опять дёрнул в сторону девушки рукой и забормотал, но можно было разобрать только «ворота» и «иди». Девица тем не менее понимающе кивнула, опять поклонилась мне и уверенно повела лошадь куда-то вправо по улице. Будь мы в моём мире, я бы удивилась и напомнила Морису и девушке о дорожных сумках. Но в чужом мире удивляться следовало осторожно, лишнего не болтать. И я вошла в дом следом за Морисом.

Он закрыл дверь на ключ, не стал задвигать большой засов и шустро поковылял куда-то вглубь дома. Дом оказался узким только по фасаду, передо мной в полумраке открылась анфилада комнат. Задрав юбки почти до колен, я побежала за Морисом. Нелепо будет госпоже Шер заблудиться в собственном жилище! Теперь я уже знала, что слуга не глух. И не так уж и беспомощен. Наверное, когда я стучала в дверь, то Морис находился где-то далеко. Да и если у Андре есть свой ключ, то слуга не особенно прислушивался.

А дом был велик. И загадочен. Но… нравился мне всё сильнее и сильнее.

Ещё на пороге я потянула носом. Тут — средневековье всё-таки — должно страшно вонять. Ничуть! В доме пахло немного затхлостью, нежилью, но больше какими-то цветами и почему-то сеном. Когда мои глаза привыкли к полумраку, то я увидела, что кое-где на стенах висят пучки свежих или засохших листьев и трав. Местные освежители воздуха?

Мы пересекли несколько пыльных и заброшенных комнат и вышли… во двор, огороженный высокой, в два моих роста, стеной из плит буроватого песчаника.

Точнее, это был сад-огород с несколькими дорожками из камней. Возле стены — колодец с навесом и крышкой. Два невысоких старых дерева, похожих на яблони. Несколько кустов винограда с лозами на покосившихся деревянных решётках. Десяток грядок — лук, салат и какая-то рассада. Видно было, что за всем старательно ухаживали. Ну, и правильно! Тут росла еда. А вот прибирать ненужные им комнаты инвалид и маленький мальчик, конечно, не хотели.

Раздался громкий стук. Оглянувшись на него, я заметила в стене ворота. Даже не ворота, а что-то вроде большой калитки, закрытой на засов. Морис через маленькое окошечко в стене проверил, кто стучит, потом открыл калитку и принял из рук девушки поводья моей лошади. Хорошо, что я не стала удивляться тогда, на улице, а то выдала бы себя с головой!

Из дома во двор выбежал Андре и помог мне снять с лошади сумки. При этом он радостно перечислял всё, что купил: ветчина, сливочное масло, кукурузное масло, соль, хлеб, молоко, варенье, маслины, мука, пряности… То ли продукты здесь были недороги, то ли монеты оказались большой стоимости. Извилистым и темноватым, но чистым коридором он привёл меня в комнату, которая выглядела тоже часто прибираемой. Здесь он и жил. А Морис обитал рядом, в кухне, которая по сравнению с остальными комнатами блистала чистотой. Когда я заглянула в неё, то Андре спросил:

— Мама, вы хотите умыться?

Я вздрогнула и, чтобы скрыть это, закивала головой. Совсем забыла, что Андре — «мой сын»! Он тут же указал в угол кухни, где на маленьком столике стоял деревянный таз, а рядом на полу бочечка с водой. На полке несколько керамических чашек с жидким мылом. Такие вот удобства.

Наконец-то и с облегчением я сняла шляпу и умылась. Андре сливал мне на руки воду из кружки, а я осторожно расспрашивала его. Ко своей огромной радости мне удалось узнать, что Август Шер и его мальчики перебрались в дом к его сестре и вообще в Аркадию два года назад. До этого они жили в городке Буффало миль за сто отсюда. Замечательно! Теперь я могла заблуждаться в этом доме сколько угодно, не знать расположение комнат и особенности обстановки. Вряд ли госпожа Шер часто бывала здесь при здешних способах путешествовать. И я смело могу ходить по улицам. А на случай встречи с знакомыми благородной госпожи имеется вуаль или раздобуду маску.

Пока я приводила себя в порядок, появился Морис и захлопотал возле стола с принесенными мальчиком продуктами, стал разжигать печь и доставать с полок кастрюльки и сковородки. Я не знала, можно ли мне занятся готовкой, делала бы это госпожа Шер? Но Морису помощники оказались не нужны: его изуродованные руки двигались не совсем так, как у других людей, но ловко чистили овощи, нарезали, наливали, насыпали, помешивали.

Скоро все уже ели (мы с Андре за столом, а Морис на подоконнике) вкусную луковую похлёбку, кукурузные лепёшки с ветчиной и запивали всё это молоком с вареньем. А к ужину Морис собрался испечь пирожки с чечевицей. Я подумала, что если задержусь здесь, то буду ждать их с удовольствием: слуга оказался хорошим поваром. А я ещё, невежа, заочно ругала его! Малышу Андре очень повезло, что этот замечательный человек не ушёл вместе с другими слугами.

Андре и Морис явно соскучились по нормальной пище, да и, как видно, здорово изголодались и ели за двоих, так что жутковато было смотреть. После еды их, конечно, разморило, и они заснули: Андре в своей комнате на деревянной кровати, а Морис на матрасике в углу кухни.

Я же вышла в сад, села на скамейку под яблоней и стала думать, что делать дальше. Оставаться здесь не могла, конечно, но нельзя же просто исчезнуть! Нужно помочь беднягам. Осмотрю содержимое «своих» сумок, погляжу, в корсете ли я, и не зашито ли в нём что-нибудь: слова усача-разбойника не шли у меня из головы. Наверное, нужно сходить в банк (или что тут есть вместо него) и разобраться с заёмными письмами. Короче говоря, нужно оставить Андре и Морису на жизнь все средства, которые на мне и при мне. Затем…

И тут в калитку постучали.

Я так задумалась, что услышав стук, чуть было не подошла к ней и не спросила: «Кто там?» Но вовремя вспомнила, в каком я мире. Поэтому решила поступить так, как Морис: сначала посмотреть в окошечко, а потом… И тут сообразила, что шляпа с вуалью осталась в доме. Но ведь стучать мог человек, хорошо знающий госпожу Шер! А если стану закрывать лицо руками, не будет ли это выглядеть подозрительно? К счастью, я вспомнила о нижней юбке и носовых платках в её кармане. Заслонюсь платком, как будто уличные запахи непереносимы для моего благородного носика.

Сказано — сделано. Прикрывая платком нижнюю часть лица, я отворила окошко в стене и спросила:

— Кто там?

На меня смотрел молодой человек лет двадцати. Загорелое, с резкими чертами, круглое лицо. Тревога в карих глазах. Но парень изо всех сил старался выглядеть спокойным.

— Кто вы, благородная сударыня? — спросил он очень — как часто выражалась мама Сёмы — любезно-куртуазно. Эта его любезность и тревожные глаза меня обезоружили, вызвали доверие.

— Франсуаза Шер, — сказала я, поправляя платок, чтобы не съехал с носа.

В тот же миг парень буквально впился взглядом (тоже из лексикона Сёминой мамы, смотри-ка, на расстоянии я вспоминаю её часто и без особой обиды) в моё лицо… нет, не в лицо, в платок.

— Да, я вижу герб, — сказал парень. — Если вы меня обманываете, то пусть вас судит Провидение.

Мне стало не по себе. Не из-за Провидения. Обычно я не люблю врать. Но этому человеку, который не знает госпожу Шер — иначе он не на герб смотрел бы, а на видимые части её лица! — требовалась помощь. Он не выглядел трусом, но чего-то опасался.

И я твёрдо сказала:

— Пусть судит. Кто вы и что вам нужно?

Он помедлил, как бы подбирая слова, и ответил:

— Я хочу спрятать в вашем доме раненого человека. Но это может поссорить вас с очень важными господами.

— С королём? — спросила я, ожидая удивлённого восклицания, что в Баварии правит королева. Я ехала несколько часов, в доме этом провела пару часов… и не додумалась выяснить!

— Нет, — ответил парень. — Ни нашему юному королю, ни его высокочтимой матушке, ни нашему… гм-м… первому министру вы ничего неприятного не сделаете. Наоборот. Но… — он замялся.

Так-так… что-то вспомнилось из разговоров по пути в Аркадию. «Этот Мэллой хоть и первый министр, но слишком много власти себе забрал». Шепотком, тихонько говорили. Значит, первый министр Мэллой — дядя авторитетный. И хотя взволнованный парень может быть даже разбойником, но я ведь всегда могу щёлкнуть по льву и удрать в свой мир.

— Хорошо, — сказала я, — заходите.

— Я сейчас принесу Бонифация, — торопливо ответил он и скрылся с глаз.

Ах да, говорил о раненом. Интересно, чем его можно лечить в этом доме, где моются над тазиком из кружечки? Но умрёт хотя бы на постели, а не на улице. Я отодвинула засов калитки, осторожно выглянула наружу и увидела, как взволнованный парень, худощавый и невысокий, несёт другого человека — грузного и, похоже, высокого, похоже, что без сознания. А сильный парнишка, однако!

Я закрыла калитку, парень уложил Бонифация на скамейку и опять посмотрел на меня.

— Аптечка есть и недавно заправлена, — сказал малопонятно, — но нас ищут.

— Давайте отнесём его в дом, — ответила я, с изумлением рассматривая Бонифация.

«Вот дела! — подумала. — Мир вроде средневековый, а на голове раненого что-то вроде бактерицидного пластыря прилеплено!»

Мы принесли Бонифация в комнату Андре.

— Эй, проснись и вставай!

Конечно, в доме было много помещений, но не могла же я положить несчастного Бонифация в пыльной комнате на кровать, покрытую паутиной?

Андре проснулся, протёр глаза, посмотрел на раненого и уступил ему место. Молча, без обычных у мальчишек в таком возрасте вопросов. Пощурился на нас сонными глазами, забрался с ногами в большое кресло возле окна и опять уснул. Честное слово, он нравился мне всё больше и больше!

— Спасибо, что пустили нас, — сказал парень. — А то я даже не мог применять аптечку. Сразу кто-то заинтересовался бы. Я ведь его облил вином и выдавал за пьяного.

Да, воняло от Бонифация сильно. И не только вином.

Парень торопливо достал овальную коробочку размером с ладонь и начал прикладывать её к запястью Бонифация, к голове, к другим частям его тела. Коробочка жужжала и попискивала.

А я обалдела.

Здешний мир вдруг показался мне очень и очень сложным. И когда парень сказал: «Ну, порядок. Пусть теперь спит», я взяла его за руку, увела подальше в нежилые комнаты и потребовала:

— А ну, рассказывайте! — Хотя и он, и раненый были одеты, как люди простого звания, «тыкать» ему у меня не получалось.

Парень хлопнул себя по лбу:

— Ах, идиот! Простите меня, но я переживал за Бонифация. Меня прислали к вам с письмами. И я забыл представиться. Меня зовут Крис Дюпон. — Говоря всё это, он вытащил нож, подпорол подкладку своей куртки и достал два конверта. Имени-адреса получателя и сведений об отправителе на них не было.

— Вот это письмо вам от господина Анри Шера. А это от господина виконта Питта его опекуну графу Стенли.

— Стенли? — переспросила я. — Но причём здесь я?

— Граф Стенли исчез два месяца назад. Виконта, когда он ехал в армию, даже не впустили в его замок, там объявился какой-то наследник. Я попытался подобраться к другу господина графа, капитану придворной гвардии Кастельмору, но обнаружил, что за ним шпионят. Может, вы придумаете, каким способом передать ему письмо от виконта?

— Подумаю, — ошарашено ответила я и стала читать письмо от ещё одного «своего сына», написанное чётким и крупным почерком.

«Здравствуй, дражайшая матушка! Если ты читаешь это письмо, то значит умница Дюпон проехал-таки через полстраны. Пишет тебе твой пасынок, помнишь его? До меня дошли слухи, что ты возвращаешься из заморских путешествий».

Так, приехали. Значит, Анри Шер — не родной сын Франсуазы Шер? Ох, боюсь, что это — взрослый дядя, который хорошо её знает (они на «ты») и быстро выведет меня — как говорит мама Сёмы — на чистую воду. Если приедет, конечно. Что же ещё пишет «пасынок»?

«Как видишь, я не пропал, а жив и здоров. Более того, я встретился с твоими братьями. Но если у одного из них, благодаря тебе, всё в порядке, то у второго папаша-граф куда-то сгинул уже два месяца назад. Кто-то играет роль рыжей мамы твоего братца, но, как ты понимаешь, это чепуха. Постарайся передать письмо братишки капитану Кастельмору или викарию Фоксу. Можешь рассчитывать на помощь леди Эджертон, она знает и Рея, и Августа. Не вздумай обращаться к герцогине Капри — она уже втянула Августа в неприятности. И последнее. Скоро в Аркадию приедет Симона Ашель и привезёт маленькую Керри Фэрфакс. Девочкой пусть займётся леди Эджертон, а о Симоне не беспокойся, у неё в Аркадии родные. Целую. Твой названный брат и пасынок Анри. P.S. Дюпон знает содержание письма в общих чертах».

Так-так, похоже у Анри Шера высший бал по шифровке. Хотя… он же писал письмо не мне, а госпоже Шер. Она поняла бы. А что делать мне? Я всё больше и больше втягиваюсь в местные разборки, не пора ли щёлкнуть по льву?

Но, посмотрев на Криса Дюпона, я подумала, что сама назвалась госпожой Шер, точнее, сама влезла в этот мир и сама приехала в Аркадию и в этот дом. Ну, так значит, и друзей-знакомых этой благородной дамы придётся выручать мне. До вечера, когда могут позвонить мои родители, вернуться на балкон всегда успею. Передам письмо виконта капитану придворной гвардии или викарию, и пусть они дальше распутывают всё это дело.

Можно было, конечно, дать поручение Морису или Андре. Первый вон какой умница, а мальчишка — не по годам шустрый, моя Алёнка столько продуктов никогда бы не купила и не принесла. Но Дюпон попросил именно меня передать письмо. Может, думает, что капитан Кастельмор слуге или мальчишке не поверит? Интересно, Анри в своём письме говорит о капитане и Фоксе так, как будто я их знаю. То есть, это госпожа Шер знает. А я-то — откуда? Но — сама влезла в эту историю, так что нечего теперь…

— Хорошо. Я отнесу письмо капитану. Но где его искать?

— В гостинице «Тур». Это недалеко отсюда на пересечении улиц Ювелиров и Болотной. Капитан живёт на самом верхнем этаже, комната налево.

Выслушав Дюпона, я разбудила Мориса, напрямик объяснила, что Крис и Бонифаций будут прятаться в нашем доме, привела себя в порядок, надела шляпу, опустила вуаль и отправилась на пересечение улиц Болотной и Ювелиров. Пошла я пешком. Если собираешься передать письмо человеку, за которым шпионят, то неразумно подъезжать к его дому на бросающейся в глаза толстой кобыле.

По пути я заметила, что благородные дамы почти не ходят в одиночку, чаще всего со слугами. Вот только Криса ищут, а Морис очень заметен. Ладно, как-нибудь… Гостиница оказалась близко. Но, к сожалению, как только я начинала спешить, тотчас путалась в юбках. Не привлекать же внимание к себе? Поэтому плелась, как черепаха. Зато издалека определила гостиницу: на воротах была огромная вывеска с изображением жарящейся на вертеле туши животного, надо полагать, тура. Выглядело это не очень изысканно, зато заманчиво для проголодавшихся клиентов.

И тут я призадумалась. Если за капитаном следят, то как же мне проникнуть в гостиницу и подняться на третий этаж? Как узнать, в какой он комнате?

Мне повезло. Не успела я дотащиться до ворот, как из них вышел молоденький слуга и позвал: «Господин Кастельмор!» Оставалось проследить, к кому он подойдёт. Капитан и слуга перебросились несколькими фразами, затем капитан задумчиво посмотрел на небо, проверил, свободно ли вынимается из ножен шпага, поправил два пистолета в кобурах на поясе, заложил руки за спину и неторопливо направился вдоль по Болотной улице.

Я поспешила следом за ним. Можно было позвать его и передать письмо. Но что если шпионы «важных господ» сейчас же схватят меня? И так схватят, что я не смогу щёлкнуть по льву! Поэтому я плелась за, к счастью, медленно шагающим капитаном и тоже делала вид, что гуляю и рассматриваю облака.

К сожалению, как только мы прошли три квартала, походка капитана вдруг изменилась, стала быстрой, я бы сказала, целеустремлённой. Он свернул с Болотной улицы, прошагал ещё пять или шесть переулков (я буквально измучилась, торопясь и стараясь не наступать на подолы юбок) и вошёл в четырёхэтажный дом в ряду других таких же, но с вывеской «Резная ложка». Только я подумала, что это ресторан или таверна, как туда подъехала карета, и слуги начали вынимать из неё своих хозяев и их багаж. Тоже гостиница?

Но суета помогла мне, вместе со всеми я вошла в ворота, в дверь и успела заметить Кастельмора, который неторопливо поднимался по лестнице. Не успел он скрыться, а я уже ковыляла по крутым ступенькам. Дверь в одну из комнат была распахнута. Мне сюда? Я переступила порог и…

— О, моя дорогая, — прозвучал у меня над ухом приятный баритон, затем капитан запер дверь на ключ, крепко обнял меня и поцеловал сквозь вуаль. Это было… восхитительно! Я с удовольствием вернула ему поцелуй. И только тут до меня дошло, почему Кастельмор так странно себя вёл по пути сюда, и зачем он здесь. Он ждал не шпионов первого министра. Я рассмеялась. Капитан разгладил усы и спросил:

— Что случилось? Я выгляжу смешным?

— Нет-нет, это я выгляжу. Но я — не она, — ответила я, не в силах удержаться от хихиканья. — То есть, я — не она. Я пришла по другому вопросу.

— По другому вопросу? Да, верно, вы — не она! Кто вы?

— Я? Я… этот, как его… курьер. Вам письмо от виконта Питта. Вернее, не вам, а графу Стенли. Но граф два месяца как исчез, поэтому читайте вы.

Кастельмор, хмурясь, смотрел на меня.

— Честное слово, не вру, — сказала я и объяснила ему, как письмо попало ко мне.

— Дюпон, — он покивал головой. — А Бонифаций ранен… Откуда он вообще взялся в Аркадии?

— Не знаю. Дюпон ничего не рассказывал мне, он хотел, чтобы я передала вам письмо.

— Ах да, письмо…

Капитан вскрыл конверт, прочитал послание. Всё больше мрачнея, сжёг его в камине и растёр пепел.

— Рыжая матушка, — сквозь зубы побормотал он. — Но это же невозможно! Хотя…

Тут он вспомнил обо мне и тихо сказал:

— Скажите мне, где вы живёте, и немедленно уходите. Это письмо опаснее бутылки яда.

Я уже открыла рот, чтобы ответить, как в дверь постучали.

— О, ч-чёрт, — прошептал Кастельмор. — Это она!

У него был такой расстроенный вид, что я прошептала ему в ухо:

— Ничего страшного. Я спрячусь вот тут за спинкой кровати. А вы впустите её и сразу обнимайте-целуйте, чтобы она ничего не видела. А я уйду.

И всё бы отлично получилось. Его настоящая дама вошла, он ее обнял, и я хотела из-за кровати на цыпочках выбраться за дверь. Но за дверью, где-то на лестнице раздался звериный рёв.

Я тут же представила себе дикого зверя — тигра или льва, — попятилась и залезла под стол со скатертью, свисающей до пола. Юбки ничуть не помешали, я о них просто забыла. Я бы залезла и под кровать, но там было ужасно пыльно. А вот любимая дама капитана, наоборот, кинулась к двери и быстро заперла её на ключ.

— Это он. Это муж! — пробормотала она.

Си-ту-а-а-ация!

Муж продолжал реветь и грохотал в дверь. Я различала только отдельные человеческие слова: «откройте», «поединок» и повторяющееся «убью мерзавку». «И убьёт, — подумала я. — Это не человек, а носорог какой-то». В ответ на мои мысли муж стал ломать дверь, а дама, словно кошка, шмыгнула под кровать. Как будто, выломав дверь, муж не разнесёт в щепки всю мебель. Тем более, что дама под кроватью тут же начала чихать от пыли, и найти её было раз плюнуть.

В панике я начала щёлкать по льву на перчатке… и похолодела, потому что в глазах у меня не темнело, и я никуда не переносилась. Зато услышала еле слышный голос: «Ваш счёт пуст. В соединении отказано».

Поразительно, как чтение некоторых сказок и просмотр некоторых фильмов запудривает мозги. Ведь я же нормальный и взрослый человек, но почему-то поверила, что эта штука — магический артефакт! А в ней было не больше магии, чем в аптечке Криса Дюпона. Мне неизвестно, как они действуют? А разве я знаю, как работает, например, телевизор.

Что же теперь делать? Если муж убьёт Кастельмора — а точно убьёт, это слон какой-то бешеный, а не муж — то кто спасёт от важных господ всю нашу компанию в доме Шеров и, главное, меня? Этот конкретный страх усилил мою сообразительность, более того, он здорово добавил мне куражу. Путаясь в юбках, я выбралась из-под стола, увернулась от рук Кастельмора, подскочила к двери, повернула ключ в замке и с криком: «Какого чёрта надо?!» — распахнула дверь. Вернее, я начала было кричать, но рука Кастельмора зажала мне рот.

Мы с бешеным мужем уставились друг на друга, стоя нос к носу: я и невысокий, щупленький человечек, одетый в зелёный бархат. Лицо его покраснело от гнева, глаза дико сверкали, но увидев меня, он чуть не задохнулся от изумления.

— Сударыня… — только и выдавил он из себя.

— Апчхи-апчхи-апчхи! — донеслось из-под кровати.

Будь муж в зелёном поспокойнее, он бы понял, что его всё же обманывают. Но он был так ошарашен и растерян, что изысканно поклонился мне и ринулся вниз по лестнице. Неверная жена, вся в пыли и пухе, выцарапалась из-под кровати.

— Это не мой, — чихая и отплёвываясь, прошипела она. — А где его жена, если не эта мерзавка? В шкафу?

И она отвесила бы смущённому Кастельмору оплеуху, но он ловко, как настоящий воин, увернулся. Тогда бедная женщина кое-как отряхнулась, пронеслась мимо меня, словно фурия — я шарахнулась в сторону — и поскакала вниз по лестнице, за чужим мужем и к выходу из гостиницы. Подумав так, я беззаботно рассмеялась.

И только Кастельмор спас меня…

Он вполне мог отпрыгнуть за шкаф. Но он кинулся ко мне и швырнул за кровать. И упал рядом. Звон в ушах от падения слился с звуком уже второго выстрела. Первый был, когда я еще летела за кровать.

Потом стрелки затопали вниз по лестнице.

— Теперь я верю и вам, и письму, — сказал Кастельмор. — Они стояли на площадке выше.

— Их послал муж? — спросила я, в очередной раз выползая из-за мебели.

— Её муж убил бы меня, но в тёмном переулке, а не так открыто и нагло. Нет, эти два наёмника пришли по пятам за мной, или за вами, или за нами, но не от него.

Меня начало трясти. Я опять щёлкнула по льву и опять ничего не произошло, но теперь даже и сообщений никаких не было. Да, проблемы этого мира стали моими!

— Тогд-да я ухож-жу, — сказала я.

— Согласен, уходить нужно. Но эти молодчики будут ждать нас на улице. Не у порога, конечно, а где-нибудь за углом.

Мне приспичило заплакать. Зарыдать в два ручья. Но не думаю, чтобы Кастельмор стал меня утешать. Поэтому я решила воздержаться — какой смысл?

— А если послать кого-нибудь за охраной? — спросила я.

— Они не пропустят никого. Поймите, они решились напасть днём и в гостинице — значит, им срочно нужно уничтожить или меня, или вас, или нас.

— Но почему они не напали, когда мы шли сюда?

Кастельмор приподнял брови:

— А верно, почему?

Он вдруг кинулся к шкафу и попытался отодвинуть его. Это почти не удалось, но и в образовавшуюся щель хорошо была видна полуоткрытая дверь в соседнюю комнату.

— Вот и разгадка, — сказал он. — Нас подслушали. Значит, они следят за мной очень внимательно и боятся непонятных им встреч.

Вот так. Опасность была буквально в двух шагах, просто удивительно, что эти бандиты не подстрелили нас таким образом. Наверное, они решили, что нам все равно не спастись или что мы ещё не всё рассказали. Я торопливо вытерла слёзы вуалью.

— Не ревите, — поморщился Кастельмор. — Мерзацы думают, что мы в мышеловке? Но я никогда не прихожу на свидание в незнакомое мне место. Пошли!

Он выскочил из комнаты и стал подниматься по лестнице, прыгая через две ступеньки. А я за ним, подхватив подолы юбок до колен. На четвёртом этаже обычная лестница кончалась, но была приставная к двери в стене.

— Это каморка служанки и чулан. Заберётесь?

— Конечно! — но пришлось бросить подолы и взяться руками за перекладины, так что я запуталась таки в юбках и, если бы не Кастельмор, упала бы на первый этаж. Капитан втащил меня наверх, завёл в чулан и открыл дверцу стоящего там шкафа.

— Вот это да! — сказала я, потому что это был не шкаф, а путь на чердак. — Мы пойдём по крышам?

— Зачем же? По чердакам. А, подождите.

Он вернулся и принёс из каморки какой-то свёрток.

— Пошли!

Почти бегом мы отправились в путь по чердакам, которые переходили один в другой, словно кошмарный лабиринт балок, стропил и потайных дверей, за которые я то и дело цеплялась одеждой. А когда я останавливалась и отцеплялась, Кастельмор подгонял меня. Скоро мне стало казаться, что мы уже давно вышли за пределы Аркадии и идём по какому-то анекдотическому туннелю среди лесов и лугов. Но выглядывая в окошки, я видела крыши, крыши и крыши.

На утомительный путь к спасению от убийц я не обижалась и не досадовала. Если бы была Франсуазой Шер, то пела бы от восторга, что негодяи-киллеры будут глупо ожидать, а потом безнадёжно выслеживать нас. Но я госпожой Шер только звалась. И с ужасом думала, что мои родители могут в любой момент позвонить мне, чтобы рассказать, как отдыхает Алёнка. А я не отвечу. Раз, второй, третий. Сегодня, завтра, послезавтра…

— Сейчас мы выйдем на улицу. Переоденьтесь!

Мы стояли перед очередной потайной дверью. Кастельмор подал мне свёрток, который всё это время нёс.

— Мерзавец видел вас только сквозь вуаль, — продолжал он, — да я ещё закрыл часть вашего лица ладонью. Он почти не слышал вашего голоса. Но по одежде вас узнают.

Я догадалась, что он говорил о человечке в зелёном, рыкавшем в гостинице, как носорог.

— Разве это был не муж?!

— Давайте предполагать самый плохой вариант: он сообщник убийц.

Я сняла лохмотья, в которые превратила верхнюю юбку и кафтан госпожи Шер, и надела залатанное платье и потрепанный чепчик. Переодеваясь, обнаружила на себе что-то вроде корсета, но очень свободного. Ладно, буду надеяться, что если что-то и спрятано, то в нём, а не в верхней одежде.

— Перчатки, — сказал Кастельмор.

Ах, как не хотелось мне прятать их в карман нижней юбки!

— Не забывайте, если кто-то их увидит — это может стоить вам жизни, — предупредил Кастельмор. — Лучше спрячьте их здесь.

— Не увидит, — ответила я, а сама подумала: «Хоть бы эта штука опять заработала. Интересно, как пополнять счёт?»

— Что это вы надумали?

Я недоумённо посмотрела на Кастельмора, а потом на свёрток у себя в руках. Кафтан и платье я свернула, закатав в них шляпу и собиралась всё это отнести в дом Шеров. Больше всего я переживала за шляпу: обязательно помнётся!

— Вы рехнулись? В этой одежде вас видели убийцы.

— Да, но… — я замолчала.

Не могла же я сказать, что это чужие вещи. И, самое главное: а вдруг в них спрятано ещё что-то важное? Хороша я буду, если явится госпожа Шер и спросит, куда я подевала какие-нибудь драгоценности!

Я вспомнила, где прятал письма Крис, и спросила капитана:

— У вас есть нож?

Он молча подал мне небольшой кинжал. Я безжалостно распорола подкладку кафтана, потрясла его, и оттуда выпала узкая матерчатая лента, похожая на пояс для платья, но более тяжёлая. Я не знала, что в ней, но не стала выяснять это при Кастельморе: хозяйка тайника должна знать, что в нём. То же самое я проделала с юбкой, и тяжёлый подол оказался буквально нафарширован монетами, завёрнутыми в тряпочки — наверное, чтобы не звенели. Не обнаружив ничего в шляпе, всё это богатство я спрятала в карманы нижней юбки, только несколько монет положила в карман служанкиного платья. А свёрток с одеждой, оглядевшись, отнесла в самый тёмный угол чердака и затолкала за груду поломанных бочонков.

— Мы можем, наконец, идти? — насмешливо спросил Кастельмор.

Я поправила чепец, разгладила платье и сказала:

— Идёмте.

Но за дверью была не улица, а длинный, узкий коридор с несколькими некрашеными дверями.

— Это гостиница, и это комнаты слуг, — сказал Кастельмор. — Сейчас они внизу, но мало ли что придёт им в голову? Чёрная лестница — там!

Мы побежали по коридору в указанном направлении. От волнения и усталости сердце моё стучало громче моих шагов. Спустившись по лестнице на этаж ниже, Кастельмор остановился и замер, прислушиваясь. Я тоже. Но к стуку сердца добавился и противный шум в ушах: ко мне мог подъехать бульдозер, и я бы его не услышала.

Кастельмор показал жестом, что можно идти. Мы тихо двинулись дальше. Чёрный ход был открыт. Здесь дом отделяла от улицы только лёгкая рама с сеткой от мух, и я увидела, что солнце уже почти село. Кастельмор осторожно выглянул наружу. Я посмотрела через его плечо. От двери начиналась мощённая камнями дорожка. Она вела к невысокой дыре в живой изгороди.

— Будьте осторожны, — сказал Кастельмор. — Идите нормальным шагом, ни в коем случае не бегите. За изгородью не выпрямляйтесь, чтобы вас не было видно.

Всё удалось. По крайней мере никто не кричал, что заметил нас. За изгородью было что-то вроде лужайки перед парком. Пригнувшись, мы пробежали вправо, пока изгородь не свернула и не подошла вплотную к деревьям. Здесь дорожка кончилась, и началась песчаная тропа, которая извивалась среди лип, клёнов и дубов. Пару сотен метров мы по ней бежали: Кастельмор, за ним я. Затем тропинка раздвоилась: одна дорожка свернула направо, как сказал Кастельмор: «К оврагу и реке», другая — налево, по его же словам, к дороге.

— Идите по ней, — сказал он. — Дорога переходит в улицу и выведет вас к старому рынку.

Или он хотел сказать, к Старому рынку?

— А вы?

— А я через овраг и мост. Нельзя, чтобы нас видели вместе. Ни во что не вмешивайтесь. Не пытайтесь разыскать меня. Если всё обойдётся, я сам вас найду.

Через просвет в изгороди я следила, как Кастельмор уверенно шагает по своей тропе, скрываясь в полумраке. Не то чтобы я не верила ему. Но кто я для Кастельмора, чтобы он меня спасал? А вот виконт, граф и те двое, что прячутся в доме Шеров, явно его друзья, и он попытается их спасти. А заодно и нас: меня, Андре и Мориса…

Я вздрогнула. Не от мыслей. Из-за ближайших кустов выглянули две головы. Они тоже смотрели вслед Кастельмору. Ещё убийцы? Или простые шпионы? Дрожа от волнения и страха, я достала перчатку со львом. Надежда на неё слабая, но совсем ничего не делать я не могла — вдруг спасусь?

«Стойте, капитан! — хотелось крикнуть мне. — За вами следят!» Но он приказал ни во что не вмешиваться. Я и не вмешалась, он скрылся в парке, а два человека пошли за ним. Сжимая в руках перчатку, словно спасательный круг, я проводила их взглядом.

И в этот момент перчатка зажужжала. Я чуть не уронила её. Потом поняла, что жужжал лев. Пожужжал десяток секунд и замолчал. Что это значит?

В который раз, хотя безнадёжно, хотела щёлкнуть по артефакту.

Но не сделала этого.

Мне вдруг пришло в голову, что я могу перенестись домой, на балкон. Ну, то есть, артефакт (или не артефакт, мне всё равно) опять заработает.

Да, я избавлюсь от здешних неприятностей, буду далеко и от друзей Шеров, и от их недоброжелателей. Но раз есть два таких артефакта… единорог на балконе — второй… то их может быть и десяток, и тысяча? Что я знаю? Ну, удеру я отсюда. А завтра или через месяц — да хоть через год, хорошего мало — ко мне на балкон прибудет госпожа Шер и спросит, по какому праву я сначала вмешалась в интригу, впустила в её дом подозрительных людей, а потом сбежала, прихватив одежду, деньги и документы? И ей будет плевать, что я не знаю, куда девается одежда, когда я перемещаюсь?!

А Андре, Морис или Крис станут меня разыскивать, попадут в ещё большие неприятности, так что потом на балконе появится капитан Кастельмор со своими пистолетами и шпагой, чтобы расправиться со мной, как с презренной шпионкой.

Такие предположения кого угодно заставили бы призадуматься…

Нет, нужно вернуться в дом Шеров и сказать Крису и компании, чтобы сидели тихо, как мыши под веником. Оставлю им деньги и вещи госпожи Шер. И тогда уже буду пытаться воздействовать на артефакт.

Но думать мудрые думы было некогда: быстро наступала темнота, а мне ещё нужно было пройти по этому парку до улицы. Ведь мне ещё неизвестно, какие личности бродят здесь по улицам в темноте!

Со всех ног я припустила по дорожке налево. Старалась идти шагом, чтобы не привлекать внимания, но всё время ускорялась и ускорялась: для быстрого хождения и бега жалкая юбчонка служанки была в самый раз. Стало совсем темно, а впереди светились огни, и притягивали меня, как лампа бабочку. Там был город, там были разные люди, а не только шпионы и убийцы «важных особ». Другое дело, что я, скорее всего, забрела очень далеко от дома Шеров.

Парковая дорожка перешла в тёмный переулок, и вдруг я выскочила из тёмноты на освещённую улицу возле строения, похожего на беседку. Внутри сидели и покуривали несколько человек в одинаковых синих костюмах, а рядом на земле стояли странные конструкции, похожие на маленькие закрытые телефонные кабинки, к которым спереди и сзади были приделаны ручки, как у носилок. Они мне что-то напомнили, что-то, что сейчас важно. И я остановилась.

— Чего пялишься, цыганочка? — спросил меня один из сидящих в беседке, а остальные усмехнулись.

Но тут к ним подошёл пожилой человек в бархатной одежде и берете, и они тут же перестали смеяться. Пожилой мотнул головой и сказал:

— Портшез! К Мосту Цветочниц!

Двое парней из беседки подбежали к одной из кабинок, распахнули дверцу, клиент сел на сидение внутри, дверца за ним закрылась, и портшез быстро унесли.

Портшезы? Я не знала, как оно называлось, но в театре, где работал второй папа Алёнки, именно в таких штуках выносили принцессу и короля в каком-то спектакле.

— Портшез! — важно сказала я. — К Фонтану Королевы!

Это был один из ориентиров, по которым я находила дом Шеров. Фонтан был метрах в двухстах от дома, но я не хотела, чтобы носильщики знали, что мне нужен именно этот дом.

Двое парней из беседки подошли ко мне, и один из них спросил:

— А деньги?

Я вытащила из кармана монету.

— За это только до Моста Цветочниц.

Достала ещё одну монету. Передо мной открыли дверцу портшеза.

Поехали!

Путешествие к Фонтану королевы оказалось довольно долгим. Можно было и подремать, ведь я устала, ноги гудели, глаза слипались. Но как только я их закрывала, сразу же в уши мне словно кто-то кричал: «Берегись! Ты ещё тут! Берегись!» Даже обдумать я ничего не могла, так меня мучил страх: капитана могли схватить, а он мог рассказать обо мне и моём маскараде.

Так что когда я вышла из портшеза возле Фонтана королевы, то у меня было самое заячье настроение. Только когда носильщики ушли, я ускорила шаг, решилась подойти к дому Шеров. Скачками мчалась по улице, которую больше освещали окна домов, чем редкие фонари.

Морис отпер дверь и впустил меня сразу, как будто стоял за дверями и подсматривал в окошко. Наверное, так и было: прихожая освещена, Крис и Андре здесь же. Я огляделась. В углу, под портретом очень довольного собой белокурого типа лет пятидесяти с пшеничного цвета усами и веснушчатой девушки с рыжеватыми кудряшками — портрет привлёк моё внимание заносчивым видом усача и милой улыбкой девушки — я увидела пыльный столик, подошла к нему и выложила всё содержимое карманов нижней юбки.

— Спрячьте бумаги, — сказала я. — Деньгами пользуйтесь.

— А письмо? — жадно спросил Крис.

— Всё сделано. Капитан приказал сидеть тихо и ничего не делать. Он знает адрес и, когда будет нужно, вас найдёт. В общем, все вы будьте осторожны, дело по его словам опасное. А теперь мне нужно уйти.

Они с тревогой смотрели на меня, но не спросили ни о чём. А то пришлось бы врать.

Я поцеловала Андре (я же госпожа Шер!), торопливо попрощалась с Морисом и Крисом и покинула этот дом. В мыслях смеялась над собой: вот сейчас щёлкну по льву и ничего не произойдёт. Придётся возвращаться: не бродить же по ночным улицам.

Но я оказалась на балконе. Одетая в рубашку и джинсы. В квартире надрывался мобильный телефон.

Несколько секунд я вообще ничего не соображала. Только с горечью посоветовала себе в будущем быть осторожнее с экспериментами, укрощать любопытство и не трогать неизвестные предметы. А тамошнему миру вообще и артефактам, друзьям и врагам Шеров, в частности, пожелала провалиться в тартарары.

Телефон не умолкал.

А я даже забыла, куда обычно его кладу. Словно во сне вошла в комнату, по звуку отыскала его и ответила маме:

— Да, я слушаю…

— Ты что, заснула? Я звоню, звоню!

Её слова подсказали мне ответ, иначе не знаю, что бы я принялась мямлить.

— Да, я заснула на балконе. В кресле.

— Смотри, комары покусают, опять расчешешься до крови.

— Да, — сказала я, — да… — не могла сообразить, что ещё спросить. — А где Алёна?

— Бегает, с ребятами играет. Я её звала с тобой поговорить, но не хочет, занята, — ответила мама со смешком.

— Ладно, пусть играет.

Мы ещё поболтали. Потом я отложила телефон. Побродила по квартире. Села на диван и подпёрла голову ладонями.

Что это было?

Не разговор с мамой, а все мои приключения: дорога в Аркадию и разбойники, дом Шеров и его обитатели, Крис Дюпон и Бонифаций, Кастельмор и чужая неверная жена, свирепый коротышка-муж и убийцы, лабиринт чердаков и шпионы в парке. Что это было: сон, галлюцинации?

Если всё мне каким-то образом почудилось, то почему я так хорошо помню и происходившее, и внешность людей? Даже крепенькую девушку, которая привела коня к воротам двора Шеров и которую я видела всего несколько минут, помню отчётливо. Помню истеричную даму в гостинице, хотя тогда мне тем более некогда было изучать её. Поразительно, но и лицо усача-разбойника, как живое, стоит у меня перед глазами! А характерные движения шпионящих за Кастельмором в полумраке парка до сих пор не могу вспомнить без дрожи. Андре, Мориса, Криса, даже портрет в прихожей дома Шеров помню. Я помню даже травяной дух этого дома и ночные запахи Аркадии.

Кого, как это ни странно, не запомнила — капитана Кастельмора! Вспоминаются только его звучный баритон и крепкие поцелуи. Да ещё, когда он прижал меня к себе, и я почувствовала запах вина, дорогой кожи и странного одеколона.

Но если все эти приключения произошли на самом деле, то почему я опять в своей одежде? А может быть, как рассказывают и пишут, это переселение душ, и я каким-то хитрым способом попадаю в тело госпожи Шер?

Я даже вскочила с дивана.

Ну конечно же! Я ведь ни разу в том мире не смотрелась в зеркало! В карманах госпожи Шер их не было, в доме Шеров, точнее, в прихожей, кухне и комнате Андре их не оказалось, а в гостинице мне было не до зеркал. В этом разгадка!

Мне стало жутко: чужое тело, надо же? Хотя ни за что не догадалась бы, ведь оно подчинялось мне без проблем.

А то, что артефакт — что там переносит меня из мира в мир? — иногда отказывает в соединении, так, наверное, в нём просто заканчивается магия. И он должен какое-то время подзаряжаться от магических источников. Они, как я где-то читала, разбросаны по всему миру.

Одно непонятно: кто и зачем прицепил артефакты госпожи Шер к решётке моего балкона.

И я опять начала бродить по квартире.

Бродила, не думая о том, что устала от приключений, особенно, от пробежки по чердакам. Забыв, что собиралась — когда? сто лет назад? в другую эпоху? — прибрать на балконе. Что последний раз я ела ещё днём, в Аркадии, а там уже поздний вечер или даже ночь.

Ночь…

Тут у меня словно глаза открылись. Там ночь, а здесь? За балконной дверью светило солнце, чирикали птички, слышен был шум проезжающих по улице машин.

Из Аркадии я вернулась в волнении и растерянности. Потом меня ошарашил телефон, который я не соображала, где искать. На разговор с мамой ушли остатки моих душевных сил, если ещё оставались после Аркадии. На диване я сидела в полном изнеможении. И всё это время мне было совершенно всё равно, какое здесь, у нас, время суток.

Я посмотрела на часы, на шкафу: десять сорок. Утро?! Утро…

Схватила телефон, на экране чётко светилось: 10:42.

Утро! Значит, мама, когда говорила: «Ты что, заснула?» — имела в виду: «Ты что, не слышишь?» Она думала, что я уже поднялась, ведь обычно встаю рано, привычка такая. А когда я ответила: «Да, я заснула в кресле», она решила, видно, что мне почему-то захотелось утром поспать на балконе. Отпуск, почему же не поспать, когда хочу?

Ладно, говорила с мамой минут десять. Бродила по квартире столько же. Думала, наверное, с четверть часа, если не дольше. Значит, вернулась в девять утра или около того.

А щёлкнула по льву часов в десять. Через полчаса, не больше, на караван напали разбойники. Грабили они часа полтора, потому что я успела рассмотреть содержимое карманов, прочитать несколько писем да ещё изучить бумаги госпожи Шер. Ещё два часа мы ехали в Аркадию, не меньше часа я искала дом Шеров…

Я старательно вспоминала временные промежутки, из которых слагалось моё пребывание в том мире. Даже если я ошиблась на два-три часа, всё равно с момента, как я туда попала, до момента, как я вышла из дома Шеров на ночную улицу, чтобы вернуться на родной балкон, прошло десять-одиннадцать часов. То есть, я должна была вернуться поздним вечером. Ну, пусть в полночь. Но не на следующее утро!

Я прикидывала и так и эдак, но скоро бросила зряшное занятие. Исчезло и исчезло время. Может быть, это плата за пользование артефактом. Почему нет? Да и устала я, сил нет разбираться ещё и с пропавшим временем.

Отмахнулась от всех загадок, улеглась на диван и заснула крепко, без снов.

Разбудил меня — солнце уже садилось за дома — телефон. Я мысленно пожелала этому пытошному орудию связи исчезнуть из квартиры на пару часов. Почему не выключила? Теперь же отключаться было неловко.

— Лапуся, мы через часок придём в гости, — напористо сказала Зиночка Корина, моя сотрудница с прежнего места работы и, с тех пор и по её мнению, лучшая подруга.

— С каких это пор ты называешь себя «мы»? — спросила я с нехорошим предчувствием.

— Ха-ха-ха, — с готовностью поддержала Зиночка мою унылую шутку. — Мы тут решили: чем бродить по всяким кафе, лучше посидеть за нормальным домашним столом. Будем мы с Пашей и его друг. Приготовь голубцы, салатик с ветчиной и сырные бутерброды. Напитки, фрукты и сладкое мы гарантируем. Жди через час.

Мои опасения оправдались. Раз Зиночке важно, что будет на столе, значит это очередная её попытка осчастливить ближнего, в данном случае, меня. И я увижу ещё одного, может быть, смущённого, может, нагловатого «друга Паши», которых Зиночка с редкостными упрямством и регулярностью отыскивает и приводит ко мне. Несколько раз и в шутку, и всерьёз я советовала ей наняться свахой по договору или открыть своё брачное бюро. Не то чтобы у неё были особые таланты: нет, Зиночка, наоборот, отличалась редкостной бестактностью и толстокожестью, а может, я чего-то не понимаю, а это и есть главные качества прирождённой свахи? Как бы то ни было, но Зиночкина жизнь — и драгоценные, отнятые у семьи часы, и редкие моменты отдыха и личной жизни, и нередкие возможности карьерного роста — приносится в жертву устройству чужих судеб.

А может, это её хобби или даже цель в жизни? Девиз известного киношного работника МУРа: «Вор должен сидеть в тюрьме». Главный девиз Зиночкиной деятельности: «Женщина должна быть при муже, а мужчина — при жене».

По опыту я знала, что отвертеться-отбояриться в таком случае фантастично. Но и устраивать угощение по Зиночкиному приказу я не собиралась. Это в первые два раза мне было совестно перед чужим человеком, и я бежала в магазин и тратила последние деньги, а потом искала, у кого бы занять до зарплаты или сидела на макаронах и каше. Теперь я поумнела… ох, поумнела!.. и относилась к Зиночкиной бесцеремонности без особого волнения.

Поэтому заглянула в наличные запасы. Не густо. Точнее, запасы были, но я не собиралась тратить индюшачью тушёнку, хорошие рыбные консервы, связку вяленой тарани и маслины на Зиночкино хобби. И картошку с прочими овощами чистить не собиралась. Здесь не ресторан.

Так что стол получился спартанский. Бутерброды со шпротами, бутерброды с паштетом. Овощной салат из двух свежих помидоров, трёх солёных огурцов, которые не дожили до мусорного ведра, трёх ложек сладкой кукурузы и ещё нескольких остатков из консервных банок. В последний момент я вспомнила о своём аппетите и пожертвовала большую пачку пельменей: всё равно они уже неделю скучали в холодильнике. Но и слушая Зиночку, и сердясь на её бесцеремонность, и готовя угощение, и накрывая на стол… Не могла я не выходить на балкон и не смотреть на артефакты. Настороженно. С опаской. С любопытством.

Два ключа в другие миры!

Зиночка с «друзьями» возникла за дверями как всегда пунктуально. И как обычно у Паши от запаха жареных под карри пельменей хищно шевельнулся кончик носа. Он с приветливой улыбкой протиснулся через прихожую в комнату, не отрывая глаз от стола с едой. Зато Зиночка мило-деловито представила мне лысоватого дядечку с массивными золотыми часами на мохнатом и мускулистом запястье.

— Корней, — сказала Зиночка.

— Очень приятно, — сказал лысоватый и вежливо улыбнулся.

— Здравствуйте, проходите, — сказала я, хотя этот претендент почему-то сразу вызвал у меня стойкую антипатию. Странно… вид у него дружелюбный, на лице улыбка, ведёт себя в меру вежливо, в меру скромно, а у меня всё же какое-то нехорошее предчувствие. Или я ещё не отошла от Богемии?

Паша, как всегда при подобных посещениях, уже расхаживал по комнате, в ожидании посадки за накрытый стол осматривая три эстампа и две куклы-марионетки на стенах и притворяясь, что при виде еды у него не шевелится кончик носа, не топорщатся усы и не блестят глаза. Каждый раз, глядя на него, я думала: «Чем они там питаются с Зиночкой, что у него текут слюнки от банальных бутербродов?»

А Зиночка хлопотливо доставала то, что обещала принести, и не слишком довольно изучала моё угощение.

Реакции же Корнея я отгадать не могла. Осмотрел ли он прихожую, видимую часть кухни, первую комнату и дверь в другую? Понравился ли ему накрытый стол? Понравилась ли ему я сама? Вроде бы и смотрел он на меня, казалось бы, и должен был осматриваться вокруг, но ничего, кроме того, что он умеренно вежлив и доброжелателен, а также хорошо сложен и накачан, я заметить не сумела.

Может быть, потому что голова у меня была полна мыслями об Аркадии и тамошних моих знакомых и незнакомых?

Гости выставили на стол сухое вино из запасов Зиночкиного отца, неизвестную мне водку и бутылки минеральной воды, а на журнальном столике пока оставили торт и две коробки с клубникой и черешнями. Зиночка опять критически оглядела стол, но перед всеми сделала вид, что ей всё нравится.

Выпили за встречу и знакомство. Паша уже успел натаскать себе бутербродов. С энтузиазмом поедая один из них, быстро наполнял тарелку салатом. Корней равнодушно взял один бутерброд, откусил кусок и стал жевать. Брови его приподнялись, как будто он удивился, потом заработал челюстями энергичнее, проглотил и посмотрел на меня с интересом.

— Хорошая погода, не правда ли? — сказал он.

Бесхитростный Паша смотрел на него с укором, но выдавил из себя улыбку и настойчиво сказал:

— Вкусно, правда? Попробуй салат!

— Да-да, Корней, салат, как и всё здесь, замечательный, — Зиночка взяла салатницу и стала ухаживать за гостем.

Я поняла, что закусок хватит всего на несколько минут, и пошла в кухню за пельменями.

«Ну что себе Зина думает? — раздражённо думала я. — Что у меня общего с этим типом? Да и не до него сейчас…»

Я принесла блюдо с пельменями, потом два соусника с приправой, но забыла поставить на стол зелень, вообще забыла о ней, хотя помыла и… И куда её дела? Непорядок, хотя если и не найду… перебьются. А-а, наверное на балконе! Да-да, когда я только накрывала стол и несла тарелку с зеленью к столу, меня в очередной раз, как стрелку компаса к магниту, отклонило к балкону.

Тарелка с зеленью стояла на табурете возле решётки. Маленький лев смотрел на меня. Смотрел насмешливо.

«Попалась! — как будто говорил он. — Сиди, улыбайся через силу! Сейчас они слопают пельмени и будут лопать торт. У Паши глаза станут блестящими и глупыми, он потребует гитару — а это, между прочим, единственный личный подарок Сёминой мамы, довольно неплохой инструмент, она плохих подарков никогда и никому не делала — и начнёт бренчать какую-нибудь песенку из сериала. А ты будешь сидеть и хвалить его. Корней тоже будет хвалить и с аппетитом поедать клубнику. Зиночка примется за черешню, очень она её любит. А у тебя будут чесаться руки, так захочется пульнуть ей черешневой косточкой в глаз!»

Клянусь, он именно так и сказал, этот изящный артефакт.

А второй — единорог — смотрел мне в спину, я лопатками чувствовала его взгляд. Не ехидный, сочувственный. Мол, не выгонять же. «Вежливость есть вежливость. Но скучать и томиться из вежливости ещё неприятнее, чем по принуждению, не правда ли?»

Сочувствие мне было ещё больнее, чем ехидство, так что к единорогу я не повернулась.

«Вот что, голубчик, — прошептала я льву, — ты можешь ехидничать сколько угодно, потому что ты прав. И пульнуть хочется, да, уже сейчас! А как подумаю, что выйдем все вместе на улицу… потом с этим Корнеем будем бродить вдвоём… и он начнёт, как все они, бесцеремонно меня расспрашивать… Почему бы ему не задать все свои вопросы любой проходящей мимо женщине?»

Лев подмигнул. Я знала, на что он намекает.

«Нельзя. Невежливо. Раз уж я согласилась их принять…»

«А ты согласилась? — подмигнул лев. — Когда? Что-то не заметил».

Я показала ему язык и щёлкнула по макушке.

Представляю, как обалдели мои гости.

Хозяйка выходит на балкон и бесследно исчезает — это вам не фунт изюма!

Балкон-то высоко, до земли далеко. И архитектура старомодная: на соседние балконы и в рядом расположенные окна разве что циркачка решится перелезть. Зиночка наверняка позеленела от досады, ха-ха! Ну ничего, это ей наука. А вот мужчинам будет всё по барабану: они долопают торт с фруктами, допьют водку с минералкой и будут счастливы. В смысле — одинокую женщину всегда можно найти, а хороший обед — проблематично.

Но это всё было у меня не на уровне слов, а так, образы.

В тот момент о гостях я не думала, накатили другие волнения. Куда я попаду? В смысле, в лес с разбойниками, в переулки Аркадии, полные убийц, или в какое-то новое, но не менее опасное место? На мне ведь была та же одежда, которую сняла и спрятала в груде бочонков на чердаке, только она была целой и невредимой, вот это да! Теперь меня легко узнает любой шпион «важных особ». Щёлкнуть по льву, чтобы удрать, конечно, раз плюнуть, но…

Повезло, оказалась я рядом со знакомой мне стоянкой портшезов. Завесившись вуалью и чувствуя себя, как одинокая пешка перед вражеским ферзём, я требовательно сказала:

— Портшез! Магазин «Дамские восторги»! — Хорошо, что в прошлый раз по пути к дому Шеров, а точнее, к Фонтану королевы, я не всё время дремала и думала, а потому запомнила яркую вывеску и витрины с отрезами материи, башмачками, украшениями и прочими атрибутами женского счастья.

Меня почтительно усадили в кресло переносной кабинки, и мы двинулись в сторону дома Шеров. Всю дорогу я решала задачу: как подойти к дому Шеров, чтобы меня заметило как можно меньшее число людей? Конечно, если что, так могу удрать из Аркадии и вообще этого мира… ну, а мои здешние знакомые, они же пострадают! Кастельмор ведь говорил, что сейчас очень опасное положение!

В конце концов я решила подобраться к дому со стороны двора, переулками. Как это сделать, не очень понимала, но решила попробовать. Для этого, выйдя из портшеза возле магазина, я тут же свернула в переулочек, идущий вроде бы в нужную сторону.

Там очень кстати мне вспомнился спектакль в театре, где работал Алёнкин папа-реквизитор. В нём главный герой, чтобы изменить внешность, выворачивал одежду наизнанку. Я огляделась, не смотрит ли кто. Вокруг были глухие стены без единого окошка или двери. Путаясь в завязках и застёжках, я стащила с себя шляпу, кафтан и платье и, вывернув их, надела снова. Ну и дела! Изнанка у всех этих вещей оказалась не только другого цвета — что не очень удивляло — но и выглядела аккуратно, без грубых швов и прочего. А отделка и фасон даже оказались немного другими. Ну, то есть, выглядела изнанка не как изнанка, а как самая что ни есть лицевая сторона. В шляпе даже обнаружилась другая вуаль. Вот это да!

Правда, если вспомнить мои недавние здесь приключения, то ничего странного, если такие хитрости здесь в ходу.

Изменившись, стала я бродить по переулкам, искать дом Шеров.

Намучилась.

Дом-то я видела и помнила только с фасада. А задние стены домов и заборы здесь, оказывается, походили один на другой, как близнецы. Можно подумать, что в этом мире тоже процветало промышленное строительство, и только фасады украшали архитектурными излишествами!

И как будто мало мне было проблем, оказалось что здешние переулки аккуратно вымощены желтоватым камнем, похожим на песчаник. Мои каблуки звучно и громко стучали по булыжникам, как пара кастаньет в испанском танце. Эхо от глухих стен отдавалось такое, что я то и дело оборачивалась и смотрела: кто это топает за мной по пятам?

Хорошо ещё что здешние жители обожали всё украшать своими гербами, при условии, конечно, что гербы эти у них были. Поэтому я шла извилистыми переулками и тупо всматривалась в стены, ворота и калитки: что там на них изображено?

Кроме гербов и каких-то малопонятных и непонятных рисунков изредка попадались самые обычные кресты, нарисованные наискось чем-то вроде белого мела. Сначала я не обратила на них внимания. Но потом эти кресты напомнили мне что-то занятное: то ли в сказках, то ли в спектаклях или фильмах, но крестами помечали жилища врагов, а может быть, дорогу к ним. Я была в чужом мире, и не моё это было дело, но чувствовала себя чуточку шаловливо и совершенно неуязвимо-безнаказанно. Щёлк по льву! — и привет, Аркадия. Поэтому достала платок и стала вытирать очередные кресты, тихонько хихикая, как малолетний озорник. Такая забава меня очень развлекала, пока через некоторое время я не услышала, что эхо от цоканья каблуков изменилось, удвоилось, нет! — утроилось, как будто у меня добавилось ещё четыре ноги. Сначала я приняла это за особенность акустики очередного переулочка. Ничуть не бывало! И в следующем переулке многочисленное цоканье продолжалось. Когда же я остановилась, то оно не только не утихло, а наоборот стало приближаться.

Кто-то шёл следом за мной! Кажется, два человека.

Хорошо, если мирные жители. А если нет? А если меня выследили? А если не выследили, но какие-нибудь бандиты? Вокруг глухие стены без окон-дверей: кричи не кричи…

«На мягких лапках», — почему вспомнилось это выражение Сёминой мамы? Ах да!

Я стащила башмаки и в одних чулках припустила бегом, вертя головой то в одну, то в другую сторону, так что в глазах замелькали красные искорки. Ну же, ну же, где он, где?

Цоканье чужих каблуков стало отставать, но не прекращалось: преследователи или нет, они всё ещё висели у меня на хвосте.

Ну же, ну же, где он, где этот проклятый дом Шеров, где эта калитка-ворота в стене?!

От волнения и непрерывного верчения головой ноги начали заплетаться, меня швыряло от одной стены к другой, словно я выпила всё, что принесли мои гости в том, моём мире. Щёлкнуть по льву и вернуться за стол к принудительным гостям? Ну уж нет! До такого позора я себя не допущу!

Где же, где герб и калитка?

Вот… вот он… вот она… а я без ключей.

Ватными от волнения кулаками я застучала в калитку, но испуганно отдёрнула от неё руки — а вдруг услышат те, идущие за мной? И тут же увидела железную цепь, торчавшую изо рта бронзового мифического чудища, прикреплённого рядом с калиткой. Звонок это или нет, но попробую.

Задёргала изо всех сил. Раздалось мелодичное бреньканье. Хоть бы они выглядывали меня, хоть бы следили за дверями!

Калитку распахнул Андре. Милый мальчик ожидал меня!

— Беги в дом, — шепнула я, а сама задвинула засов и прислушалась.

Цоканье каблуков стало громким, потом я услышала мрачный голос:

— Ну, и где эти кресты?

Я затаила дыхание.

— Не вижу, сержант. Может, он имел в виду, что тут всё равно некуда сворачивать, и так понятно, — предположил второй человек.

— Ну, может быть, — сказал первый. — Но всё же, я был бы спокойнее, если б знал, что мы не зря тащимся по этим задворкам! Ведь кого-то к дракону привести нужно?

— Это да, дракон — он такой, — согласился собеседник.

Потом голоса стали удаляться, а я глубоко вздохнула. Чуть не задохлась: мне казалось, что эти люди — стража? просто военные? — могли услышать даже моё дыхание. Надо же, чуть не влипла в какие-то государственные разборки! А ведь Кастельмор меня предупреждал: ни во что не вмешиваться. Вот попала бы к дракону… Неужели здесь есть драконы?! Кошмар!

Слишком я осмелела с этим артефактом, вот что. Один раз он меня уже подвёл, значит, подведёт и другой, и третий. Ладно, постараюсь вести себя правильно, а то драконы…

Я поёжилась. Нет, не нужно о плохом! Когда случится, тогда и буду переживать. А пока надо бы сориентироваться во времени, что ли? Если в своём мире я потеряла половину суток, то почему здесь не могла пропадать неизвестно где — с точки зрения обитателей дома Шеров и Кастельмора — целую неделю. Надо будет как-то аккуратненько выспросить. А который сейчас час узнаю по часам… хотя их я оставила на столике в прихожей. На всякий случай проверила карманы нижней юбки. Они были почти пустыми: десяток монет, платок и часы. Я взяла часы-луковицу в руки, открыла крышечку. Ну и дела! Одинокая стрелка указывала на пространство между тремя и четырьмя часами. А где вторая?

— Половина четвёртого, — пробормотала я и вдруг отчётливо поняла, почему это так называется. Действительно, кончик стрелки делил расстояние между цифрами на две половинки. А если бы он указывал на четвертушку, то было бы четверть четвёртого. Надо же, как просто, но до сих пор я как-то об этом не задумывалась.

Хотела уже закрыть часы, но обратила внимание на картинку на внутренней стороне крышечки. Теперь в этом мире я тщательно изучала всё, чтобы не попасть впросак, поэтому присмотрелась к изображению.

Картинка потускнела-потемнела, как и серебро часов, но всё-таки было видно, что это портрет молодой женщины с рыжеватыми кудрями и приятной улыбкой. Мне показалось, что я её где-то видела. Где и когда? В этом мире всё непросто, нужно быть настороже!

Поворачивая часы и так и эдак, чтобы получше разглядеть лицо женщины, я вдруг заметила, что под портретом то ли выцарапаны, то ли выгравированы какие-то буквы. Присмотрелась. Обалдела. Растерялась.

Я подошла к скамейке под яблоней и села. Не потому, что у меня подкашивались ноги, до этого ещё не дошло. Но я хотела обдумать положение, в котором оказалась.

Теперь вспомнила, где видела лицо Франсуазы Шер: на портрете в прихожей этого дома. Там она была изображена наверняка с мужем, хотя это и не факт. Андре и Морис её никогда не видели и даже не знают, кто там изображён на портрете — вот это факт. Крис Дюпон и Кастельмор тоже не знакомы с Шерами, только реагируют на их герб. Но это не повод успокаиваться. Если бы мы с ней были хоть чуть-чуть похожи, одной масти, что ли, другое дело. Мало ли как человек может измениться во время долгих странствий? Но чтобы вот так, ни с того, ни с сего из блондинки стать брюнеткой… Ладно, можно притвориться, что покрасила волосы. А цвет глаз? Наверняка они у неё голубые или серые, но никак не карие! Ох, попадусь я ещё хуже, чем с меловыми крестами…

Но ведь бумаги! Бумаги в карманах относились к госпоже Шер!

Я призадумалась. Нет, не факт, что к госпоже Шер. В смысле: не все бумаги принадлежат ей. Есть и такие, где её имя не упоминается. И письма такие есть. Я просто по инерции решила, что раз одни бумаги её, то и другие — тоже.

Что же получается: какая-то женщина носила при себе вещи Франсуазы Шер? Почему? Ограбила её? Получила вещи на хранение? Последнее вернее, хотя тоже не факт.

Но мне-то что делать? А если сейчас, сию минуту в дверь постучит госпожа Шер и потребует ответа, зачем я втёрлась в доверие к разным людям под её именем?

Хм, а я что, лыком шита, как говорила Сёмина мама? Могу ведь сказать ей: «Не помните что ли, как отдали на хранение свои вещи?» Если же она скажет, что вещи отдавала другой женщине, так и тут выкручусь: «Той, другой, сейчас небезопасно всё это таскать при себе, и вообще, скажите спасибо, а не вопросы задавайте!»

Обдумав, таким образом, все способы выкрутиться из неприятностей, я вошла в дом и кое-как отыскала комнату Андре. Мальчик и Морис были где-то в другом месте, может в кухне, а Крис стоял возле кровати и поправлял подушки, на которые облокотился полусидящий Бонифаций. Таинственная аптечка хорошо знала медицину. Раненый выглядел уже не таким несчастным и погибающим, как вчера, и когда я вошла, снимая на ходу шляпу, даже приветствовал меня еле заметной улыбкой и тихими словами:

— Спасибо, леди Эджертон.

Не успела я переварить это ошеломляющее заявление и дипломатично отреагировать на него, как на пороге появился Андре и сказал:

— Монах просит милостыню, а я на все деньги купил продуктов.

Обрадовалась я этому монаху невероятно! Он давал мне короткую, но всё же передышку и возможность сообразить, почему Бонифаций принял меня за какую-то леди, и что мне ему отвечать? Я опять надела шляпу, опустила вуаль и вышла в прихожую.

Монах стоял в углу: сгорбленный, в грязной рясе с большим капюшоном, надвинутом на лицо. Уж не знаю, почему это Андре так смело впустил его и оставил одного в прихожей? Но всё стало ясно, когда Андре сказал:

— Это не монах, а господин капитан гвардейцев.

Кастельмор открыл лицо, изящно поклонился мне, потом жестом попросил Андре уйти.

— Что? — шёпотом спросила я. — Как?

Сообразила: нужно ответить на его поклон. Сделать реверанс, как это делали в каком-то фильме? Или достаточно кивнуть? Но Кастельмора не возмутило, что я стою перед ним железобетонным столбом: прямая и невежливая.

— Всё в порядке! — сказал он и сбросил рясу на пол. На нём оказался жемчужного цвета наряд с серебряными галунами, разноцветным, переливающимся шитьём и блестящими бантами; даже сапожки из светлой замши украшены нарядными пряжками, даже на берете из вишнёвого бархата сверкала массивная брошь. Но шпага и пистолеты, пусть не те, что я видела прошлый раз, пусть украшенные, были при нём. Не желал он ходить без оружия.

— Это была предосторожность на случай, если вы, услышав моё имя, захотите сбежать, — продолжал ослепительный господин капитан гвардейцев, пнув ногой тряпьё на полу. — Хотя я не знаю, зачем бы вы стали убегать. Но ещё меньше я понимаю, зачем вы вводили меня в заблуждение. Зачем?

Я молчала, не решаясь произнести хотя бы слово.

— Послушайте, — он смотрел на меня очень серьёзно, но поразительно добрым взглядом, — возможно вам казалось, что в неприятных обстоятельствах иностранке грозила бы куда большая опасность, чем уроженке нашего королевства. Однако сейчас — я клянусь вам на этой золочённой шпаге, которая, тем не менее, побывала во многих сражениях! — всё уладилась. Двух негодяев поймали, ещё трое сбежали и, так как они очень низкого звания, то не посмеют носа высунуть, а тем более вредить вам. Поэтому не будем хитрить друг с другом.

Я молчала. Понимала одно: Кастельмор, как и Бонифаций, знает, что я — не госпожа Шер.

Капитан вдруг заулыбался прямо-таки до ушей:

— Послушайте, леди Эджертон, ваш кузен разослал описания вашей и вашего супруга внешности во все прибрежные города и селения. По-моему, теперь в королевстве вас узнает каждая собака, ведь у нас здесь мало таких жгучих брюнеток, как вы. Вы могли замазать гримом родинку, — он почти коснулся пальцем моего подбородка, — но изменить цвет глаз, кожи и волос не так-то легко…

Кастельмор с очередным изящным поклоном вручил мне прямоугольник плотной бумаги приблизительно тридцать сантиметров на сорок. Это было что-то вроде афишки «Разыскивается», которая описывала двух супругов Эджертон, которые в жуткий шторм, спасаясь от врагов, решили преодолеть пролив, отделяющий здешнее королевство от соседнего за проливом. Насчёт лорда я ничего сказать не могла, но леди судя по этой бумажке выглядела так, что если бы кто-то в королевстве собрался разыскивать меня, то изменять описание не пришлось бы. Конечно, черты её лица и фигура могли быть другими, но «лицо сердечком, карие глаза, смуглая кожа, почти чёрные волосы» — это обо мне, да. Родинки у меня не было, но, как правильно сказал Кастельмор, с помощью грима можно сделать всё: или скрыть родинку, или нарисовать её. И тридцать лет леди не слишком далеки от моих двадцати шести. А вот изображённый тут же герб Эджертонов — впечатляюще-злобный дракон чёрного цвета, но с красными крыльями, держащий в зубах белую розу — я постаралась запомнить. И название их родного королевства — Пиктландия. Родинка может исчезнуть, но что леди забыла собственный герб и откуда она родом, такому не поверят.

— Ваши земляки говорят, — продолжал Кастельмор, — что такого мошенника и честолюбца, как ваш кузен, ещё поискать нужно. Все они были уверены: его забота о малоизвестных родственниках из глуши очень подозрительна. Хотя победителя драконов лорда Эджертона не так-то просто убить, но всякое бывает. Кое-кто намекал, что исчезновение ваше и мужа делает кузена Медоуза лордом. И хотя лордство Эджертонов, как мне сказали, совсем недавнее, но титул всегда открывает многие двери.

Наверное настоящая леди рассердилась бы на последнюю фразу о недавнем лордстве. Я же молчала, пытаясь придумать уклончивый ответ, который можно будет объяснить по-другому, если меня через какое-то время примут за какую-нибудь ещё женщину. Но ничего толкового в голову не приходило, кроме вопроса: каких-таких драконов побеждал пропавший лорд? А ведь мне, то есть, мне, как жене этого лорда, именно такой вопрос задавать было подозрительно!

И в этот тягостный момент постучали.

Я опять обрадовалась помехе в разговоре, но теперь более сдержанно: мало ли что сообщит мне обо мне новый пришелец? Честно говоря, даже не отвечала бы на стук, потому что была сыта сюрпризами по горло. Но Кастельмор вопросительно смотрел на меня, и я живенько-уверенно кивнула ему — а что мне оставалось делать?

Он повернул в замке ключ, открыл дверь, и мы увидели не одного, а целых трёх пришельцев: невысокого заносчивого юношу, высокую девушку с хитрыми глазищами и малышку лет трёх-четырёх с безголовой куклой в руках. Несколько секунд они молчали, щурясь на полумрак прихожей после залитой солнечным светом улицы.

А потом юноша изящно опустился передо мной на одно колено и поцеловал подол моего платья со словами:

— О, леди Эджертон, как я рад, что вижу мою спасительницу в здравии!

События повторялись с неумолимой иронией.

Опять меня «узнали», и я кое-что «о себе» узнала. Но теперь мне приходилось играть роль почти неизвестной леди из глуши. К счастью, не только я мало что знала о леди, но и другие тоже. Хоть бы родная глушь Эджертонов была подальше, и никакой тамошний житель не мог приехать в Аркадию!

Я приветливо улыбнулась, пробормотала «да-да» и решила молчать или отделываться междометиями так долго, как будет возможно, не вызывая подозрений. Пусть все эти люди поговорят между собой, а я послушаю, что это за леди Арабелла такая. И о её муже хотелось бы узнать подробнее.

Люди заговорили. Да так, что я только успевала запоминать и соображать!

Прежде всего юноша выпрямился, переводя взгляд с меня на Кастельмора. Девушка, наоборот, присела в реверансе, поцеловала малышку, сказала «до свидания» и зашагала прочь по улице, ведя в поводу небольшого мула. После этого подал голос Кастельмор, который воскликнул: «Виконт Питт! Август! Как я рад, что у тебя всё в порядке! Заходите же, заходите!» и приподнял свой нарядный берет.

— Я тоже очень рад вас видеть, господин Кастельмор, — сказал юноша и вдруг помрачнел — Но граф Стенли пропал. Добрались ли Дюпон и Оливье с письмами?

— Дюпон здесь, — ответил Кастельмор, — а насчёт Оливье… — он посмотрел на меня.

— Здесь ещё и Бонифаций, — напомнила я. — Но Оливье нет. Дюпон мне ничего о нём не говорил.

Тут мне пришло в голову, что Бонифаций вполне может носить славную фамилию Оливье. Я испугалась, но тут же сообразила: откуда леди из глуши Пиктландии может знать каких-то простых аркадийцев? Другое дело, что я до сих пор не знала названия королевства, в котором пережила уже столько приключений! Ну, ничего, может в разговоре кто-нибудь назовёт. Или на улицах где-нибудь написано. Или… Или мне его называли… Такое простое название… Вот глупость же!

Пока я страдала, капитан и виконт никак не отреагировали на имя раненого, Оливье оказался кем-то другим.

— Ничего, — сказал Кастельмор, — мы всё узнаем, когда вернутся солдаты, которых я послал за графом Стенли и господином Норбертом.

— О! — виконт Питт так обрадовался, что у него перехватило дыхания. — Вы знаете, где они?

— Знаю. Их держали в заточении те, кто их похитил.

— Похитил? Они были похищены? Кем? Кто эти негодяи?! — виконт так рассердился, что стало хорошо видно: ему не больше пятнадцати, самое большее, шестнадцати лет.

— Наши с друзьями старые знакомые, — уклонился от прямого ответа Кастельмор. — Не столько негодяи, сколько доверчивые глупцы. Они пойманы и заключены в королевский тюремный замок. Чтобы неповадно было! И, надо прямо сказать, что неоценимую помощь оказала нам леди Арабелла, — стянув с головы берет, капитан церемонно поклонился мне. То же сделал и виконт.

Но «Арабелла» оробела. Нужно начать отвечать на поклоны, раз я благородная леди? И я кое-как изобразила что-то похожее на реверанс девушки, появившейся вместе с виконтом. Не все же леди изящны, может я такая… неуклюжая.

Оказалось, что действительно — изящество не обязательно, потому что виконт встревожено сказал:

— Ах, не нужно! Ваша нога! — и объяснил Кастельмору. — В прошлую нашу встречу леди Арабелла была ранена в ногу. Стрелял какой-то мерзкий бродяга.

Я несколько раз кивнула головой, подтверждая:

— Да-да, моя нога нехорошо срослась. Поэтому не болит, но плохо сгибается.

Это было единственное объяснение, которому поверил бы Кастельмор, видевший, как я скакала по лестницам и чердакам.

— Вы попали под обстрел? — удивился капитан. — Где же?

— Сразу у границы, в Бомбее.

Даже если бы виконт Питт назвал Антарктиду, я бы не удивилась. Уже начала привыкать к странной смеси здешних имён и названий.

Кастельмор молча, но озабоченно покивал головой. Если бы речь шла о виконте, я бы тоже промолчала, но стреляли в леди, которую я изображала. Что если, сменив одно имя на другое, я попала из огня в полымя? Уже раскрыла рот, когда меня сильно дёрнули за рукав.

— Я хочу помыть руки, — сказала маленькая девочка, о которой я совсем забыла.

Странная тяга к чистоте у ребёнка! Хотя с дороги и ей, и юноше надо бы не только помыться, но и поесть, отдохнуть.

— Морис, — позвала я.

Но пока слуга доковылял до прихожей, виконт Питт усмехнулся и сказал:

— Так уж принцессу научили.

Принцессу? Я стиснула зубы. Из глуши леди Арабелла, но своих принцесс знать должна. Или не должна? Лучше тупо молчать.

— На самом деле она хочет на горшок, — объяснил между тем виконт.

Честно говоря, того хотелось и мне. Но в этом мире «на горшок» я устраивалась один раз в лесу за кустом, пока караван грабили, здесь же, в Аркадии — в парке, когда убедилась, что шпионы ушли. Поэтому я с энтузиазмом двинулась за Морисом. Не доходя до комнаты Андре и кухни, он свернул в маленький коридорчик, открыл облезлую дверь и сказал:

— Вот. Ах да… — с этими словами он сильно дунул куда-то в стену. Вспыхнул свет, Морис хмыкнул и поковылял вон. А я осталась стоять с приоткрытым ртом.

Передо мной была комната, которую в моём мире кратко называют «санузел». Узорчатый кафель. Два зеркала. В одном углу душевая кабинка, в другом — зелёненький унитаз-компакт, в третьем — зелёная же ванна. Между ними два шкафчика. Несколько чистейших льняных и махровых полотенец. Туалетная бумага. Запах шампуня или мыла.

И белоснежная дверь ещё в одну комнату.

Я не обрадовалась. Я испугалась. Здешний мир повернулся ко мне ещё одним из своих лиц. А может, это одно и то же лицо?

Но принцесса не дала мне долго раздумывать и осматриваться.

— Подержите моё платье, — сказала она. — Спасибо. Пока можете быть свободны.

— Да, ваше высочество, — невольно сказала я и открыла белоснежную дверь.

Там была такая же комната. Из неё был выход в коридорчик.

Ничего не понимаю!

А надо ли понимать?

Большинство людей пользуется благами цивилизации, не задумываясь об этом. Какая мне разница, откуда и какими путями вода, свет, газ попадают в мою квартиру? Я буду волноваться, если вода в кране исчезнет или станет ужасной на вкус.

Так и здесь.

Магия или какие-то реальные технологии — неважно. Принято здесь так — вот и всё. Такие правила. Так полагается.

Мы уже пришли в комнату Андре, где Морис уже накрывал скорый обед для принцессы и виконта, а я всё уговаривала себя. Но мне не дали долго раздумывать. Виконт Питт и Кастельмор уже решили, что принцессу сегодня пиктландской королевской семье представлять не нужно: девочка устала с дороги. Зато мне и тот, и другой очень советовали тут же ехать в Лазурный дворец, где устроились высокородные пиктландцы. Особенно настаивал на этом Кастельмор.

— Дело не в ваших короле и королеве, а в наших королеве и первом министре, которым они вас отрекомендуют. Только получив покровительство её величества королевы Марии, а точнее, его превосходительства первого министра Мэллоя, вы сможете считать себя в безопасности. Мэллой, знаете ли, не тот человек, который позволяет обижать своих покровительствуемых.