Анти-Клаус

Это был самый суровый октябрь за последние одиннадцать лет. Из Канады через северную Миннесоту пришёл ледяной шторм и не утихал уже девять дней и девять ночей, а это значило, что Джерри и мне ничего не оставалось, как забронировать пару номеров в мотеле «Стерджон» в городе Розо с населением 12 574 человека и ждать, пока не наладится погода.

Большую часть времени мы проводили в баре «Северная звезда», общаясь с местными жителями и слушая кантри-песенки о несчастных охотниках и неверных женщинах. Снаружи весь мир был покрыт льдом: силовые линии обрывались; из-за топлива, превратившегося в воск, застревали грузовики; а залеплявший глаза снег временно лишал людей зрения.

Джерри был спокоен как пес у камина и, кажется, не стал бы особо переживать, если б ему пришлось провести остаток своей жизни в «Северной звезде», но меня длительное пребывание взаперти уже через два дня сделало крайне раздражительным. Я просто хотел продолжить работу и вернуться к семье в Сент-Пол. Дважды в день я звонил Дженни и разговаривал с детьми — Трейси и Майки, но их было слышно так плохо, а голоса казались такими далекими, что изоляция ощущалась ещё острее.

Большую часть времени мы разговаривали с барменшей, Альмой Линдемут. У неё были зачесанные наверх высветленные волосы с уже видневшимися корнями и густой, прокуренный голос. Она носила джинсовую рубашку на клепках, щедро обнажавшую декольте; пахла «Tommy Girl» и чем-то ещё, сексом, наверное: так пахнут простыни, если зарыться в них лицом поутру.

— Ребята, вам не стоило приезжать сюда осенью, нужно было приехать в августе, когда очень тепло и красиво, можно ловить рыбу и всё такое.

— Так мы приехали не прохлаждаться. Мы собираем данные для Департамента лесного хозяйства Миннесоты.

— Разве вы не можете развлечься хоть немного?

— О, я могу, — сказал Джерри, прищурив глаз, рядом с которым свисала сигарета. — А у Джека жена и двое маленьких детей. Развлечения verbotten.[1]

Альма наклонилась на стойку бара, вызывающе стиснув вместе свои испещренные родинками груди.

— Ты знаешь, как готовят меренгу? — спросила она Джерри.

— Конечно, я могу приготовить всё что угодно.

Еще мы разговаривали со стариком, который сидел в дальнем конце бара, опрокидывая одну рюмку «Джека Дэниэлса» за другой, примерно по порции каждые десять минут. Старик носил нелепый седой парик, выглядевший старше, чем он сам, и у него было тощее, изможденное лицо с белыми иглами щетины в морщинах. Одет он был сплошь в чёрное, и его глаза тоже были чёрными, как шахты до центра земли.

— Так для чего же вы сюда приехали? — даже не глядя на нас, поинтересовался он.

— Исследование, вот и всё. Департамент лесного хозяйства хочет вырубить несколько тысяч акров чёрной и желтой сосны и заменить их белой и австрийской сосной.

— Почему они хотят это сделать?

— Потому что белая сосна и австрийская сосна коммерчески гораздо более выгодны.

— Ах, деньги. Можно было догадаться. И где конкретно вы проводите свое исследование?

— В основном в верховьях Лост-Ривер-Форест, отсюда и до границы.

— Возле Сент-Николаса?

— Верно. Сент-Николас и Пайнроуд.

Старик сухо шмыгнул и толкнул рюмку вперед для новой порции.

— Знаете, почему они назвали его Сент-Николас?

— Понятия не имею.

— Они называют его Сент-Николасом, потому что Санта-Клаус родом оттуда.

— Да неужели? Я думал, Санта-Клаус родом из Лапландии или откуда-то из тех краёв. С Северного полюса, разве нет? — вставил Джерри и издал свой типичный возглас.

Старик повернулся ко мне, в его выражении лица было что-то очень тревожащее. Я только раз в жизни видел такой взгляд: когда проводил исследование в Ла-Куи-Парле, где ко мне подъехал фермер на джипе и направился в мою сторону с помповым дробовиком, которым, казалось, действительно намеревался воспользоваться. Старик хрипло сказал:

— Есть сказочный Санта-Клаус, и есть настоящий. Настоящий Санта-Клаус живет в своей хижине на Сэд-Дог-Ривер.

— Ну, конечно, — сказал Джерри. — А как же он появляется каждый год в универмаге Дейтон?

Старик залпом выпил налитое и подтолкнул свою рюмку для другой порции.

— Вы хотите узнать кое-что или нет?

— Конечно, продолжайте, — поддержал я его и быстро кивнул Джерри головой, обозначая, что он должен держать свои умные замечания при себе.

— Это было как раз на рубеже веков, когда в Розо жило всего пять или шесть сотен человек, — сказал старик. — Жизнь в те дни была довольно рисковой, в 1898 году яровая пшеница не уродилась, и некоторые фермерские семьи оказались очень близки к голодной смерти. Но однажды просто из ниоткуда объявился этот парень и сказал, что может изменить их судьбы, если они согласятся отдать ему десять процентов от прибыли.

Конечно, они не поверили ему, но он ушел в поля и провел на каждой ферме что-то вроде ритуала: с дымом, костями и кругами, нарисованными в грязи. Он проводил их каждую неделю в течение всего сезона, пока фермеры не стали относиться к нему как к ветеринару или сборщику молока.

Поселился он глубоко в чаще леса, в лачуге на излучине Сэд-Дог, покрасил хижину в чёрный как ночь цвет. Никто не знал, что он вытворял, когда был один, но некоторые говорили, что слышали исходящие из лачуги крики и вопли, словно демоны ревели в аду. Местный священник сказал, что он посланник Сатаны и ничего хорошего от этих ритуалов ждать не стоит. За спиной жители Розо стали называть его Сатана, но всё же позволяли ему с костями и дымом посещать свои хозяйства, потому что были сколь религиозны, столь и суеверны; и если Сатана действительно мог заставить их пшеницу расти, они не собирались ему противодействовать.

Закончилось всё тем, что урожай озимых был лучше, чем когда-либо, и принес более сорока тысяч бушелей твердой красной пшеницы. Люди звонили в церковный колокол и возносили свои благодарности Господу. Но вот что было, когда Сатана пришел просить свои десять процентов с прибыли.

Конечно же, ни один из фермеров ничего ему не дал. Они сказали, что кости, дым и рисунки в грязи были всего лишь шарлатанством, и что Господь всему причиной: Господь, удача и долгое теплое лето. Тогда Сатана сказал: ладно, если вы не даете мне мою долю, я сам её заберу. Я не смогу забрать с собой четыре тысячи бушелей пшеницы, поэтому возьму себе то, что мне вздумается.

Подошла Альма Линдемут и снова наполнила стакан старика.

— Этот за мой счет, — сказал я ей.

— Джон Шукс, ты же не рассказываешь эту старую историю про Санту, не так ли? Он рассказывает её всем, кто слишком вежлив, чтобы заткнуть его.

— Эй, это очень увлекательная история, — сказал Джерри.

— Я могу развлечь тебя кое-чем получше.

— Уверен, что можешь. Но у нас есть ещё немного времени, не так ли?

— Жители Розо тоже так думали, — заметил старик. — Но времени у них совсем не оставалось.

— Так что же он сделал, этот Сатана? — спросил я у него.

— В ночь на 10 декабря 1898 года он объезжал одну ферму за другой, все пять хозяйств, на чёрных санях, запряжённых восьмеркой чёрных собак, и с собой у него был мешок. Несколько человек его видели, но никто не догадался, что он задумал. Почти все в Розо приняли угрозы Сатаны всерьез и хотели быть уверенными, что он не приберет к рукам что-либо из их с трудом заработанной собственности, поэтому на всех фермах, кроме одной, окна и двери были заперты, что было почти неслыханно в те дни.

Но не эту собственность он искал, он вообще не обращал внимания на их запоры. Сатана забирался на крыши, пробивал дыру сквозь черепицу и спускался вниз, в спальни их детей. Если вы помните, в те времена были большие семьи, например, в одном доме семь детей остались одни. Всем, независимо от возраста, он серпом отрезал головы, складывал их в мешок и отправлялся к следующему пункту назначения.

Никто не знает, как ему удалось пробраться в те дома так, что его никто не услышал, и каким образом он убил так много детей, никого не разбудив. В общем, он убил двадцать семь детей и забрал их головы. Хуже всего то, что его так никогда и не поймали. Конечно, послали отряд шерифа выследить его, и несколько миль они шли по его следам на снегу. Но следы закончились прямо на опушке леса, собаки потеряли след, а шериф вынужден был признать, что Сатана просто исчез. Отряд пошел к его хижине; они обыскали её, а после сожгли дотла, и это было всё, что они могли сделать. Сатану так и не нашли, детские головы — тоже.

Об этой ночи вы не прочтете ни в одном из местных учебников истории, и вы понимаете, почему. Но на Рождество родители в Розо до сих пор говорят своим детям, что лучше бы им вести себя хорошо и рассчитаться со своими долгами, будь то деньги или помощь, иначе через потолок придёт Сатана с серпом в поисках своих десяти процентов сверху.

— Что ж, это отличная байка, — признал я.

— Ты думаешь, что это байка, и не веришь, но слово «Санта» — это неправильно написанное «Сатана», и два декабря назад в связи с тем, что ФБР расследует убийства девятерых детей, которым оттяпали головы где-то в Айове, у нас тут была кой-какая профессорша из Вашингтона, и она сказала, что «модус жоперанди»[2] был точно такой же, как у Сатаны из Сэд-Дог.

— Вот это интересно.

— Конечно, интересно, но я скажу вам, в чём загвоздка. Профессорша сообщила, что этот же «модус жоперанди» используется уже сотни лет ― дольше, чем существует сам Сент-Николас; вот почему я говорю, что настоящий Санта — это Сатана с Сэд-Дог-Ривер, а не ваш бородатый толстяк в ярко-красном костюме и с оленями. Теперь вы понимаете: история изменилась так, чтобы не пугать детей до усрачки. Настоящий Санта приходит ночью, лезет через крышу, забирает головы детей и уносит их в своем мешке, и это не мифология, это правда.

Джерри поднял пустой стакан, чтобы показать Альме Линдемут, что он готов для ещё одного. Барменша сказала:

— Всё та же старая история, снова и снова.

— Это отличная история. Ты знаешь, мне в голову не пришло, что Санта это палиндром Сатаны.

— Это анаграмма, — поправил я его, — а не палиндром. Палиндром — это когда одинаково читается спереди и сзади.

— Альма, как насчет: ты спереди, а я сзади? — сказал Джерри, подмигнув Альме Линдемут.

На десятую ночь буря утихла, и утром лед сиял от солнечного света; даже с носа основателя Розо — Мартина Браатена, стоящего на главной площади города с типичным лицом первопроходца, начало капать.

Мы с Джерри попрощались с Альмой и Джоном и поехали по 310-му шоссе на север, в Лост-Ривер-Форест. День был блестящий и сверкающий, у нас были свежеиспеченные пончики и два термоса с горячим кофе, и всё, казалось, было замечательно. Особенно довольным выглядел Джерри, и я догадался, что прошлой ночью Альма нанесла ему прощальный визит.

Сент-Николас был небольшим местечком — всего пять домов и автозаправка, но здесь находилось лётное поле. В авиационной службе Лост-Ривер мы арендовали вертолет, чтобы взглянуть на лес с воздуха и сделать для департамента лесного хозяйства предварительные рекомендации по лучшим участкам для вырубки и пересадки. В основном мы искали защищенные южные склоны, где молодые саженцы, спрятанные от северо-западных ветров, будут давать нам наиболее быстрый прирост и быстрое возвращение инвестиций штата.

Нас ждал сине-белый вертолет, винт которого вращался вхолостую. Джерри припарковал «Чероки», и со слезящимися глазами и потекшими носами мы пошли по лётному полю, а вокруг наших лодыжек вился сухой снег.

Пилотом был угрюмый старый ветеран с морщинистым лицом и в мятой кожаной куртке.

— Вы можете называть меня Буб, — заявил он.

— Отлично, — сказал Джерри. — Я Боб, а это мой приятель Биб.

Пилот пристально посмотрел на него.

— Ты меня дразнишь, сынок?

— Нет, сэр Буб.

Мы залезли в вертолет, пристегнулись, и Буб почти сразу же взлетел, в то время как Джерри разворачивал карту.

— Мы хотим лететь на западо-северо-запад до реки Розо и затем на юго-юго-запад, к пику Пирс.

Более трех с половиной часов мы снимали план местности на Лост-Ривер-Форест: фотографируя, записывая видео и делая толстым зеленым карандашом штриховки в наших картах. Наконец я сказал:

— Достаточно, Буб. Я думаю, на сегодня мы закончили. Вы свободны завтра, если нам вдруг понадобится перепроверить что-нибудь?

— До тех пор, пока погода будет позволять.

Мы направились в сторону Сент-Николаса, когда Джерри вдруг тронул меня за плечо и указал вниз по правому борту.

— Видишь? Излучина реки Сэд-Дог. Здесь была хижина Сатаны.

Я повернулся к Бубу и крикнул:

— Вы можете опуститься пониже?

— Любой каприз…

Земля здесь была плоской и заросшей кустарником, и через равнину, прежде чем образовать излучину, изгибалась река Сэд-Дог. В середине излучины я разглядел руины старой хижины, из которых торчала каменная труба. По обе стороны от развалин протекала река, сияющая в полуденном солнечном свете, как два потока расплавленного металла.

— Давайте взглянем! — прокричал я.

— Хотите приземлиться?

— Конечно, всего на пару минут.

— Биб думает о покупке этого местечка для летнего дома, — вставил Джерри.

Буб наклонил вертолет над деревьями и приземлился всего в пятидесяти футах от лачуги. Джерри и я вылезли и, подняв воротники наших пальто, пошли к хижине. Она сгорела до половиц, поэтому сказать, была ли она когда-нибудь выкрашена в черный цвет, было невозможно, но благодаря тому, что большинство брусьев обуглилось, она не сгнила. Крыша провалилась, от двери не осталось ничего, кроме проржавевшего запора, но внутри, возле печки, всё ещё стоял обгоревший, но целый стул с круглой спинкой, словно ожидающий возвращения своего владельца домой.

— Что ты, собственно, ищешь? — спросил Джерри, хлопая себя руками, чтобы согреться.

— Я не знаю… Просто хотел увидеть это место, вот и всё. Я имею в виду, если бы хлев, где родился Иисус, всё ещё стоял, ты бы тоже хотел на него взглянуть, так ведь?

— У меня мурашки от этого места.

Я огляделся и вынужден был признать, что излучина Сэд-Дог-Ривер была довольно пустынным местом. Буб заглушил двигатель вертолета, и тишина стала подавляющей. Сама речка Сэд-Дог была настолько мелкой, что почти не журчала, птицы на деревьях не пели. Всё, что я мог слышать, — лишь шелест ветра в ушах. Ворона слетела вниз и уселась на круглую спинку стула; наклонив голову, уставилась нас, но, так ни разу и не каркнув, вскоре улетела.

У меня было тревожное чувство, что кто-то подошел ко мне сзади и стоит очень близко, уставившись на меня.

— Пойдем, — сказал Джерри. — Мне действительно нужно выпить.

Когда мы возвращались к вертолету, Джерри споткнулся.

— Ты снова делаешь все не так, — сказал я ему. — Нужно сначала напиться, а потом падать.

— Черт, споткнулся обо что-то.

Он вернулся и пнул ногой пучок травы. Потом неожиданно присел на корточки, достал из кармана складной нож и начал копать.

— Что там у тебя?

— Какая-то ручка.

Он продолжал отбрасывать куски дерна, пока наконец не показался прямоугольный металлический ящик с ржавой металлической ручкой. Он потянул за нее, потянул снова, и наконец ему удалось высвободить ящик.

— Потерянное сокровище Сатаны с Сэд-Дог-Ривер, — объявил он. — Ладно… глянем, что здесь.

Ящик была заперт, и замок сильно заржавел, но Буб нашел длинную отвертку, и после долгого пыхтения с обильным употреблением мата нам удалось взломать крышку. Внутри была коллекция костей, аккуратно завернутая в мягкую серую ткань; семь стеклянных баночек, содержащих какие-то порошки; и пять почерневших колокольчиков. Джерри поднял одну из стеклянных банок и вгляделся в сделанную от руки надпись. «Прах Человеческий».

— Это что, магические причиндалы? — спросил Буб.

— Похоже на то. Вы когда-нибудь слышали о Сатане с Сэд-Дог-Ривер?

— Я рос не в этих краях. Родом из Орегона я, — покачал головой Буб.

— Предполагается, что он жил в этой хижине. Убил двадцать семь детей, отрезав им головы.

— Ни хера себе.

— Давайте выпьем, — сказал Джерри и закрыл ящик. — Я считаю, это может кое-чего стоить. Кто знает, может, городской музей Розо заинтересуется.

— Ты так думаешь? Они даже говорить не хотят о том, что произошло в ту ночь, уж тем более вспоминать.

Мы взяли старый ржавый ящик в Розо и показали его Джону Шуксу.

— Ну вот, — сказал он, перебирая его содержимое с нескрываемым торжеством. — Говорил я вам, что это не россказни.

Альма Линдемут сморщила нос от отвращения.

— Выглядит ужасно. Что вы собираетесь с этим делать?

— Продадим, скорее всего, — ответил Джерри.

— Только не в Розо, — сказал Джон Шукс. — Это всё равно, что пытаться продавать обломки самолета жителям Нью-Йорка.

— Мне кажется, нам стоит точно выяснить, что всё это такое, — предложил я. — Я хочу сказать, если Сатана пользовался этим, чтобы увеличить урожай пшеницы, то как это всё работает?

— Ему повезло с погодой, вот и всё, — сказал Джерри. — Ты же не думаешь всерьез, что Человеческий Прах и старые кости могут повысить урожай зерновых?

— Мне просто интересно, что за ритуал он проводил. И не будь таким пренебрежительным. Я видел документальный фильм о Модоке-Чудотворце, и он тоже использовал кости, порошки и круги в грязи. Он час вызывал ливень, и когда дождь начался, то лил три недели без перерыва.

— Да ладно. Где ты это видел, на телеканале Дискавери?

— Как хотите, но я по-прежнему думаю, что мы должны к этому приглядеться. Полагаю, это может помочь нам заставить сосны расти быстрее.

— Хорошая почва, хорошее освещение, регулярное количество осадков — вот что заставляет сосны расти быстрее. — Джерри поднимал одну баночку с порошком за другой. — А не Разбитое Зеркало, Зола Рябины, Цвет Мушмулы, Чернокорень, Серная Соль и Сушеная Кровь Лягушки.

— Ну, скорее всего, ты прав, — сказал я ему, но всё равно не смог отделаться от чувства, охватившего меня в сгоревшей хижине на Сэд-Дог-Ривер: как кто-то приближается ко мне сзади и дышит в шею.

На следующий день нас снова вызвали в Сент-Пол. Поскольку видимой перспективы заработать на ящике Сатаны не было, Джерри позволил мне забрать его. Я завернул ящик в местную газету и упаковал в чемодан, вместе с моими свитерами в косичку.

Даже в городе было всего минус пять, и когда я вернулся в Мэйплвуд, соседи счищали с подъездных дорожек свежевыпавший снег. Мы жили вблизи Мэйплвудского поля для гольфа — маленький район в виде замкнутой петли из шести домов. Я припарковался; дверь открыла Дженни, одетая в джинсы и красный свитер с оленями, её светлые волосы сияли в лучах зимнего солнца. После прибежали Трейси и Майки, и это было похоже на одно из тех семейных воссоединений, что вы привыкли видеть на обложке «Saturday Evening Post».

Мой сосед Бен Келлерман поднял свою шерстяную шапку, обнажив лысую макушку, и крикнул:

— Возвращайся в свой лес, Джек!

Это была наша шутка, взявшая начало от одной песни Робби Робертсона про деревенщину, который пытается преуспеть в городе.

Дома было тепло и уютно, а на ужин были курник и засахаренный ямс. В семь часов я отвел Трейси и Майки наверх и, присев на краю кровати Майки, почитал им истории про Санта-Клауса. Про веселого толстого дядьку с большой белой бородой, а не про того, о котором мне рассказал Джон Шукс.

— На Рождество я не буду спать всю ночь и смогу увидеть, как Санта спускается по дымоходу, — сказал Майки. Ему было семь с половиной, и у него были оттопыренные уши. Он был вихрем энергии в течение дня, но уже в девятом часу вечера начинал клевать носом.

— Я собираюсь испечь ему Рождественский торт, — степенно сказала Трейси. Она была такая милая: худенькая и маленькая, как и её мать, с большими серыми глазами и запястьями такими тонкими, что вокруг них можно сомкнуть руку.

Когда дети были уложены спать, Дженни и я сидели у камина с бутылкой красного вина и разговаривали. Я рассказал ей всё о Сатане с Сэд-Дог-Ривер, и она поежилась.

— Это ужасная история.

— Да, но в ней должна быть доля правды. Всё-таки мы нашли ящик, так что, по крайней мере, Сатана существовал, даже если к росту урожайности причастен не был.

— Не знаю, зачем вы забрали ящик с собой. Он омерзителен.

— Это всего лишь старая заплесневелая коллекция разных порошков и костей.

— Каких костей?

— Откуда мне знать? Собачьих, наверное.

— Я не хочу, чтобы это находилось в доме.

— Ладно, я поставлю его в гараж.

— Не понимаю, почему ты просто не выбросишь это в мусор.

— Я хочу побольше разузнать об этом. Хочу знать, что этот Сатана на самом деле пытался сделать.

— А я — не хочу. Я думаю, это ужасно.

Я поставил его на верстак в задней части гаража. Перед тем как выключить свет, некоторое время я стоял и смотрел на ящик. Сложно объяснить, но, как и тот стул с круглой спинкой, он словно притягивал к себе, будто ждал хозяина, который вернется и откроет его.

Я запер дверь гаража и пошел спать. Дженни ждала меня, она выглядела такой свежей и пахла так хорошо. После того, как ты две недели был в отъезде и видел деревья и только деревья, ничто не сравнится с возвращением домой.

Когда она уснула, я лежал рядом, и мне не спалось. Сияла подернутая дымкой луна, после часа ночи пошел снег. Я перевернулся и попытался заснуть, но не мог — от усталости и от удовлетворения.

Где-то после двух часов ночи я услышал стук внизу. Я сел и прислушался. Снова стук, затем ещё, а после — тишина. Звучало так, словно кто-то трясёт игральные кубики.

Около трёх я, должно быть, уснул, но мне показалось, что снова слышен стук, и поэтому я выбрался из постели и спустился вниз по лестнице. Звук, несомненно, шел из гаража. Прислушиваясь, я прижался ухом к двери. Я уже собирался повернуть ключ, когда дверь распахнулась настежь, и белолицый мужчина закричал на меня.

Вспотевший, я сел в постели. Луна скрылась из вида и снегопад закончился. Я выпил полстакана воды, затем укрылся одеялом и попытался заснуть снова. Больше не было ни стука, ни криков, но осталось ощущение, что этой ночью в нашем доме кто-то побывал, хотя я не мог понять, кто или что.

На следующее утро Дженни отправилась с детьми в Маршалл Филдс за покупками, что позволило мне в сине-полосатом халате и домашних тапочках пойти в кабинет и поискать кое-что в интернете. Пока мой компьютер искал всё о Санте, Сатане, ритуалах плодородия и о кругах на полях, я маленькими глотками пил горячий чёрный кофе.

Я был удивлен, узнав, что современное представление о Санта-Клаусе зародилось не так уж давно. Почти всегда Санта изображался как старый изможденный Отец Время, провожающий уходящий год; не радостная, а скорее грозная фигура с песочными часами и косой; до тех пор, пока Клемент Кларк Мур не опубликовал свою поэму «Ночь перед Рождеством». «Пухленький и толстенький, веселый старый эльф» — таким описал его Мур, и в 1870-ых иллюстратор Томас Наст нарисовал его как белобородого персонажа в красном костюме с белой меховой отделкой. В 1930-ых и 1940-ых годах рекламный иллюстратор «Кока-Колы» Хэддон Х. Сандблом нарисовал дедушку Санту таким, каким мы представляем его сегодня: красная шапочка, массивный пояс, сапоги и круглые, розовые щёки. Мрачный и тощий Отец Рождество — настоящий Отец Рождество — был забыт.

Полагаю, намного веселее рассказывать своим детям, что Рождество — это время для игрушек, конфет и песен, а не напоминать им, что они стали на один год ближе к могилам.

Разузнав всё о Санте, я начал разыскивать что-либо о ритуалах, включающих в себя Прах Человеческий и Разбитые Зеркала. Это заняло у меня больше часа, но наконец я наткнулся на детали церемонии, датирующейся днями последнего исконного правителя Древнего Египта в 380 году до н. э., Нектанеба I. По-видимому, доброго царя Нектанеба окружали чёрные маги, нанятые для сделок с богами. Они говорили, что черпают свои магические силы от бога, называемого Сетом, тёмного и зловещего существа, которое исторически ассоциировалось с Сатаной. Это Сет убил бога плодородия Осириса, чтобы завладеть его властью, и Сет ослепил Гора, египетского бога войны, что привело к вторжению в Египет Ассирии, Персии и других иноземных захватчиков.

В «Les Vèritables Clavicules de Satan», книге 14-го века по демонологии, запрещенной папой Иннокентием VI, я нашел запись, которая гласила: «Сатана пребывает за пределами, предлагая помощь свою тем, кто крайне в ней нуждается. Если скот не дает молока, Он использует свою магию, чтобы возобновить удои. Если урожай погибает, Он обеспечит процветание. Он является каждому, дабы стать другом и спасителем, но горе тем, кто не платит ему требуемое, ибо Он, несомненно, возьмет больше, чем они смогут отдать ему».

Ритуал для возрождения культур был подробно расписан. Необходимо было зажечь пять костров, высыпать семь ложек порошка в каждый из них и нарисовать на земле пятиконечную звезду. Затем колдун должен был сжать вместе пять костей и пять раз повторить слова сатанинского вызова: «Я призываю тебя, о князь Тьмы, о дух Ямы…» и так далее.

Я сделал несколько заметок, а после сидел и долго размышлял. Всё звучало как полная белиберда, но если это совсем не работает, то почему просуществовало более двадцати трех веков?

И что на самом деле произошло в Розо, когда случился неурожай пшеницы?

Пока Дженни и детей не было, я решился на эксперимент. Надев сапоги и толстое клетчатое пальто, я вытащил ящик Сатаны на заснеженный двор. После зажёг пять костерков из растопки и нарисовал пятиконечную звезду острой палкой, а потом по очереди обошел кругом каждый костёр, ложкой отмеривая в них порошки из открытых банок Сатаны. В завершение я развернул кости и погремел ими, читая сатанинский вызов.

— Я заклинаю тебя исполнить мое желание и мою волю. Я заклинаю тебя, сделай мои посевы высокими и обильными. Venite O Satan, amen.[3]

В этот момент Бен Келлерман в своей охотничьей шляпе посмотрел через забор.

— Господи, Джек, какого чёрта ты здесь делаешь? Жаришь цыпленка вместе с перьями?

— Извини, Бен. Просто пробую кое-что.

— В следующий раз, когда захочешь что-то попробовать, убедись, что ветер дует в противоположную сторону.

Должен признать, Бен был прав. Потрескивая в огне, порошки испускали завитки густого едкого дыма, и дым этот пах горелой плотью, волосами и палёной шерстью. Наверное, так пахли ведьмы, когда их сжигали на костре.

Закончив колдовство, я убрал кости и порошки обратно в ящик и вернулся в комнату. В сумерках наступающего зимнего вечера я некоторое время смотрел на костры, но вскоре поднялся ветер и развеял всё по двору искрами и пеплом.

В тот уикэнд, мне пришлось ехать в Портленд для участия в съезде лесопереработчиков. Как вы понимаете, лесопереработчики не самые впечатляющие люди, каких можно встретить. Согласен, большинство из них очень богаты. Они весьма обеспокоены состоянием окружающей среды — в основном из-за гигантских штрафов, которым они могут подвергнуться, если не подсадят акры леса взамен того, что перевели на картонную упаковку. Но, когда я не обсуждал сравнительную рентабельность разных видов пихты или удобство гофрокартона, я удалялся в свой номер с последним романом Майкла Крайтона и большим стаканом виски «Канадиан Клаб».

На третий вечер, когда я вернулся в свою комнату, на телефоне мигала красная лампочка. Это была Дженни, и она оставила мне голосовое сообщение. «Произошло что-то странное… на заднем дворе. Там трава растет прямо сквозь снег».

Так оно и было. К середине утра в понедельник, к моему возвращению домой, по всему двору торчали сотни тонких зеленых копий травы, как минимум на три дюйма поднявшейся над снегом, и несколько сорняков. Я опустился на колени и коснулся её ладонью.

— Трава обычно не растет в ноябре, не так ли? — спросила Дженни. — Так не бывает.

— Нет, обычно нет.

— На других дворах никакой травы не растет, только на нашем.

Я поднялся.

— Я знаю. Знаю, что не растет.

Так значит, он работал. Ритуал, исполненный Сатаной с Сэд-Дог-Ривер, на самом деле работал. Он возродил их урожай пшеницы. Он был в ответе за обильный урожай и спасение от голода. Конечно, никакого рационального научного объяснения не было. Даже если какой-то из этих порошков был компонентом известного удобрения (которыми они не являлись), ни один из них не был высыпан на землю в количестве, достаточном, чтобы действовать как ускоритель роста. Вы не можете заставить капусту расти, посыпая её порошком битых зеркал и лягушачьей кровью.

Я вернулся в дом, но не мог удержаться и раз за разом выглядывал в окно, и каждый раз, когда я туда смотрел, казалось, что трава становилась ещё выше и ещё пышнее.

Несомненно, я разбогатею, если этот ритуал работает. Я смогу продать свои услуги департаменту лесного хозяйства страны и любой ферме. Подумайте об этом. Они никогда не потеряют урожай от засухи, или бури, или заболеваний. Им будут нужны не азот, фосфор и калий, им буду нужен я. Я могу спасти их миллиарды долларов, и я могу потребовать за это их миллионы.

— Ты очень тихий, — сказала Дженни над нашими спагетти за ужином.

Я улыбнулся ей и кивнул.

— Я думал о Рождестве, вот и всё. Я думаю, что в этом году оно может настать раньше.

Весь ноябрь в нашем дворе продолжала расти густая и пышная трава, и каждые выходные мне приходилось срезать её серпом. Я взял две недели отпуска, и вместе с моим бухгалтером Джорджом Невисом мы сели и набросали бизнес-план, хотя я и не сказал Джорджу, что конкретно у меня есть.

— Просто выгляни в окно, Джордж. В Сент-Поле середина зимы, а я могу заставить траву расти. Это мои первые пробы, но думаю, что смогу сделать то же самое с каждой сельхозкультурой, продаваемой в мире.

Джордж моргнул сквозь толстые линзы своих очков.

— Джек, ты говоришь об очень серьезной прибыли. И не только о ней. Это имеет большое политическое значение. Огромное. Даже президент не может заставить траву расти в середине зимы.

Я похлопал его по спине.

— Это новая эра, Джордж, и она принадлежит мне.

За два дня до Рождества Дженни пришла в кабинет и сказала:

— Кое-кто хочет тебя видеть. Свое имя он не назвал.

Я уже голову сломал, разрабатывая франчайзинговую схему «Чудо-Урожая». Понятно, что посетить каждого потенциального клиента лично будет невозможно, поэтому придется нанимать людей для поездок по стране и исполнения ритуала. Основная проблема заключалась в том, что если всего один раз я расскажу им, как это делается, и дам возможность это сделать — они смогут уйти и проворачивать всё самостоятельно, послав меня и мою франшизу далеко и надолго.

— Извини, кто бы это ни был, скажи ему, что я занят.

— Он говорит, что ему очень нужно тебя видеть. Это по поводу травы, — сказала Дженни, вернувшись несколько минут спустя.

— Хорошо, хорошо. — Я вышел из-за стола и пошел к входной двери. На крыльце стоял высокий худой человек; одну сторону его лица освещали алые лучи, прошедшие через витраж; другую сторону — жёлтые. Он носил чёрную широкополую шляпу и длинный чёрный плащ; его сухие и седые волосы почти достигали плеч.

У него был большой нос, но в остальном его лицо выглядело странно незапоминающимся, как если бы он пошевелил головой, когда фотографировался.

— Здравствуй, Джек, — сказал он, но руку не протянул.

— Да? Боюсь, я очень занят.

— Что ж, я пришёл, чтобы избавить тебя от всего этого.

— Извините?

— Думаю, у тебя есть кое-что, принадлежащее мне. По сути, мне достаточно было взглянуть на твой задний двор, чтобы понять это.

— Я не знаю, о чем вы говорите. Я думаю, что вам лучше уйти с моей собственности, пока я не вызвал копов.

— Мой ящик, Джек. Мой старый верный ящик, и все мои порошки, кости и… — Тут он поднял указательный и большой пальцы и сделал небольшой потряхивающий жест — динь-динь. — Колокольчики.

— У меня нет ничего, что принадлежит вам. Я даже не знаю, кто вы.

Мужчина едва заметно улыбнулся.

— Джек, я думаю, ты точно знаешь, кто я. Я тот, кто может ждать очень долго, чтобы заполучить то, что хочет. Я тот, кто последует за тобой до края земли. У тебя мой старый верный ящик, Джек. Я за ним вернулся, его не оказалось на месте, и конечно же, пришлось немного разузнать вокруг, куда он делся.

— Он был выброшен. Он лежал в грязи. Кто скажет, что он ваш?

— Он мой, Джек, потому что он мой, и я хочу его назад.

— Забудьте об этом. Ясно? Вы понимаете по-английски? Этот ящик теперь мой, и вы никак не докажете обратное.

— Ну и что ты собрался с ним делать, Джек? Помимо того, что твой задний двор выглядит как Кентукки?[4]

— Я не обязан говорить, что собираюсь с ним делать.

Человек улыбнулся ещё шире, его глаза блестели на красно-желтом лице арлекина.

— Я знаю. Ты думаешь, что стал хозяином судьбы, так ведь? Ты думаешь, что станешь богаче, чем может себе представить человек. Но это не так, Джек. Никогда так не было. Ритуал действует только один раз. Когда ты беднее бедного и не знаешь, что делать, он поможет тебе. И у него всегда есть своя цена, которую, так или иначе, ты должен полностью заплатить.

— Ладно, вы сказали, что хотели. Теперь я звоню копам.

— Ты так и не понял, верно? Ритуал — это не акт доброты. Я не занимаюсь благотворительностью, Джек, никогда не занимался. Ритуал — это искушение. Ритуал — это то, к чему ты обращаешься, когда твой Господь Бог оставляет тебя. Как ты думаешь, почему я пришел на Рождество? Нет ничего более приятного, чем кто-то, отрицающий свою веру в самый канун непорочного зачатия.

— Вы сошли с ума. Проваливайте отсюда.

— Я предупреждаю тебя, Джек, мне нужен мой старый добрый ящик, и если я не получу его, тебе придется за него расплачиваться.

Я рывком захлопнул дверь перед его лицом. Некоторое время он ждал снаружи: я видел его лицо сквозь рельефное окошко в двери. Затем, очень осторожно, так, что она не издала ни звука, он закрыл дверь-сетку; повернулся и ушел прочь.

Вниз по лестнице скатились Трейси и Майки.

— Папа хлопнул дверью! — сказал Майки.

— Ветер подхватил её, — ответил я, взъерошивая ему волосы.

Из кухни вышла обеспокоенная Дженни.

— Кто этот человек? Что ему нужно?

— Ничего. Просто бродяга в поисках халявы.

— Ты разозлился на него. Я слышала.

— Я же сказал тебе, всё в порядке.

Я попытался вернуться в кабинет, но Дженни схватила меня за руку.

— Что-то случилось, не так ли? С тех пор как ты вернулся из Розо, ты ведешь себя очень странно.

— Ничего не случилось. На самом деле, всё в порядке на сто девяносто процентов. В этом году мы проведем Рождество, которое запомним на всю оставшуюся жизнь.

В канун Рождества выпал снег, и от дома к дому, неся фонари, ходили колядующие. Встав коленями на подоконник, Трейси и Майки глядели на улицу, и их лица освещали огоньки гирлянд. Дженни сжала мою руку и сказала:

— Майки так взбудоражен, мне кажется, что он заболеет.

Мы вместе поужинали, а потом дети поставили для Санты стаканчик виски и Рождественский пирог Трейси. Торт был кособоким, но я заверил Трейси, что Санте всё равно, что на самом деле кособокие торты — его любимые. Я обнял детей, прежде чем они отправились спать, и, поверьте мне, нет лучше запаха, чем запах ваших собственных детей на Рождество. Специи или глинтвейн не сравнятся с этим.

Вечером Дженни сказала:

— Я хотела бы, чтоб ты сказал мне, что на самом деле происходит.

— Вообще ничего. Я планирую заняться менеджментом сельхозкультур, вот и всё. У меня достаточно опыта работы по их выращиванию.

— Но тот человек. Это ведь был не просто бродяга? Он сказал, что хочет поговорить с тобой о траве.

— Он был не в меру любопытным, вот и всё.

Она неодобрительно посмотрела на меня.

— Эта трава, это не просто каприз природы?

— Чем ещё она может быть?

— Ты скажи мне. Есть некоторая связь между растущей вот так травой и твоим желанием начать новый бизнес, не так ли? Почему ты не можешь сказать мне, в чем дело?

— Ты не поймешь, даже если я скажу тебе. Это слишком технологично.

Она вдруг выпрямилась.

— Ты использовал вещи из ящика, как и тот человек в Розо, не так ли? — Чёрт побери женщин и их интуицию. — Ты провел тот же ритуал, и он сработал.

— Дженни, не смеши. Ты не сможешь заставить траву расти, разжигая костры и посыпая их порошком.

— Там на снегу был пепел, я видела. Ты сделал это, так ведь, и это сработало?

Я сделал глубокий вдох.

— Ну ладно, да. Я сделал это, и это сработало. И если это сработало на траве, то сработает на пшенице, на кукурузе и брокколи, на картофеле и брюкве. Бог его знает, это может сработать даже на овцах и коровах. Поэтому нынешнее Рождество будет самым лучшим. Это Рождество, когда мы начнём становиться очень и очень богатыми.

— Так что же хотел этот человек?

— Я же сказал тебе. Он совал свой нос туда, куда не стоит. Он увидел траву и захотел узнать, как мне удалось её вырастить.

— И ты хлопнул перед ним дверью?

— Дженни…

— Джек, у меня очень плохое предчувствие. Я не шучу. Использовать предметы из этого ящика — всё равно, что заключить сделку с дьяволом.

— Это народное колдовство, вот и всё. Оно совершенно безвредно.

В этот момент зазвонил телефон. Трубку взяла Дженни, но это был Джерри, желающий поговорить со мной.

— Слушай, Джек, я не хочу портить тебе Сочельник, но кое-что произошло.

— Что с тобой? Звучишь ужасно. Ты простудился?

— Ты помнишь Альму из «Северной звезды»?

— Конечно, помню. Что с ней?

— Я ей звонил. Собирался пригласить в Сент-Пол на Новый год.

— И что? Она приедет?

— Она мертва, Джек. Они нашли её этим утром. Обоих: Альму и Джона Шукса. Похоже, что две ночи назад в бар пришел парень и спрашивал о жестяном ящике. Он говорил с Альмой, он говорил с Шуксом, они вроде бы ничего ему не сказали, и там было что-то вроде спора.

Вчера у Альмы был выходной, но когда она не пришла этим утром, менеджер пошёл искать её. Он вломился к ней в комнату, Альма была на кровати, обезглавленная. К тому же её пытали: все ногти на руках и ногах были выдернуты. Полицейские проверили жилище Джона Шукса, и с ним случилось то же самое. Господи, они даже их головы не нашли до сих пор.

Я ещё немного поговорил с Джерри, чтобы успокоить его, но потом мне пришлось положить трубку, потому что меня начало трясти. Так вот как человек в чёрной шляпе узнал, где я живу. И если он смог сотворить всё это с Альмой Линдемут и Джоном Шуксом просто чтобы найти меня, что же он сделает со мной?

«Если я не получу мой старый добрый ящик, тебе придётся за него расплачиваться».

Той ночью мы легли спать поздно, далеко за полночь. Всё, что я сказал Дженни о Джерри, это что двое его друзей случайно погибли. Я не хотел, чтобы она тоже начала волноваться. Мы пробрались в детскую и наполнили наволочки, которые дети оставили Санте, — куклу Братц и набор расчёсок для Трейси и коллекцию фигурок Гарри Поттера для Майки, а ещё конфеты, апельсины и орехи.

Я оставил дверь на пару сантиметров приоткрытой, а затем последовал за Дженни в спальню.

— Ты так напряжен, — сказала она. — Что случилось?

— Ничего особенного!

— Джек, когда я говорила о заключении сделки с дьяволом… я, на самом деле, не это имела в виду.

— Ну, наверное, довольно глупо было заниматься всем этим.

— Если ты думаешь, что это действительно сделает нас богатыми…

Я взял её за руки и поцеловал в лоб.

— Я не знаю. Иногда нужно остановиться, взглянуть на себя со стороны, и тебя проймет: Господи, неужели я действительно так себя веду.

— Джек, ты хороший человек.

— Я тоже так думал. Теперь я уже в этом не уверен.

Мы пошли спать, но для меня это была очередная бессонная ночь. Время шло, каждый час звенели часы в коридоре. В три часа, после того, как куранты утихли, я был уверен, что слышу слабый перезвон. Наверное, просто эхо. Я повозился со своей подушкой и попытался устроиться поудобней, но все одеяла были перекручены, и я не хотел тянуть их слишком сильно, чтобы не разбудить Дженни.

Успокоившись, я снова услышал звон. В этот раз он звучал чуть громче и ближе. Я лежал в темноте, ожидая и прислушиваясь. Потом услышал глухой стук, словно что-то ударилось о панели возле водосточного желоба, прямо за окном нашей спальни. Я выбрался из постели и выглянул наружу.

Всё ещё шёл снег, и улица была сверкающе белой. Снаружи, на нашей подъездной дорожке, стояли длинные чёрные сани, запряжённые восьмёркой тяжело дышащих, мохнатых чёрных собак. Сани был пусты, за исключением груды чёрных мешков. Я вдруг понял, что стучало — длинная лестница, стоящая возле дома.

— Дженни! — крикнул я, тряся её за плечо. — Дженни, проснись! Звони в полицию!

Она села и спросонья уставилась на меня.

— Звони 911! Сейчас же!

Прямо над нами я услышал звук шагов, пересекающих крышу, а после — треск отрываемой черепицы. О боже, дети. Он пытается добраться до детей.

По лестнице я бросился к детской комнате, но, как только достиг двери, та захлопнулась, и я услышал, как повернулся ключ. Я застучал по двери кулаками, бросился на нее плечом, но она не сдвинулась с места.

— Трейси! Майки! Проснитесь! Откройте дверь! Открывайте дверь и выбирайтесь оттуда, быстро!

Послышались новые скрипы выдираемых из крыши гвоздей. Я с криком заколотил в дверь:

— Трейси! Майки! Вставайте! Вам нужно выбраться оттуда!

Теперь я слышал, как Майки плачет, а Трейси кричит:

— Что это? Что это? Потолок ломается!

— Дверь заперта! Поверните ключ и выбирайтесь оттуда как можно быстрее!

По лестнице поспешно поднялась Дженни с растрёпанными волосами.

— Полиция уже едет. Они сказали — будут через пять минут. Что происходит?

— Чёрт возьми, Трейси, открой дверь! Открой дверь!

— Я не могу! — заныла Трейси. — Ключ не поворачивается!

— Что случилось?! — закричала на меня Дженни. — Что происходит? Почему ты не можешь открыть дверь?

— Это он, — сказал я ей. — Человек, который приходил сегодня днем. Это Сатана.

— Что? Что ты натворил? Вытащи оттуда моих детей! Вытащи оттуда моих детей!

Я держался за перила и бил босой ногой в дверь, но та была слишком прочной, чтобы сдвинуться с места. Внутри истерично вопили Трейси и Майки.

— Папа! Кто-то лезет через потолок! Папа, открой дверь! Это мужчина и он лезет через потолок!

Вот чёрт, подумал я. Вот чёрт, вот чёрт. Дженни в панике так сильно билась в дверь, что переломала ногти и запятнала всё кровью.

Боже, лишь одно можно было сделать, и я надеялся, что ещё не слишком поздно. Я побежал вдоль по коридору и вниз по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Дженни кричала мне вслед:

— Куда ты пошел? Джек! Мы должны открыть дверь!

— Мамочка! Мамочка! Я вижу его ноги! Открой дверь, мамочка!

Я промчался через кухню и открыл дверь в гараж. Схватил с верстака металлический ящик и побежал обратно наверх.

— Что можно этим сделать? — закричала на меня Дженни. — Нужно было взять свой топор!

Но я подошёл к двери и крикнул:

— Послушай! Твой ящик! Он у меня! Если ты оставишь моих детей в покое и откроешь дверь, то можешь забрать его прямо сейчас!

Я услышал грохот, когда человек проломил остатки штукатурки и свалился на пол, Трейси заплакала, а Майки издал тихий крик, который всегда издавал, когда был не на шутку, по-настоящему напуган.

— Ты слышишь меня? — спросил я. — Он прямо здесь, у меня в руках. Ты можешь забрать его просто так: без всяких вопросов, без предъявления обвинений. Просто открой дверь, забери ящик, и мы дадим тебе уйти.

Последовало долгое, долгое молчание. Я слышал, как хнычет Майки — это значило, что человек ещё не причинил им вреда.

— Пожалуйста, — сказал я. — Это наши дети.

Дженни стояла рядом со мной, сжимая и разжимая окровавленные кулаки. Потом она вдруг завизжала:

— Открой дверь, сволочь! Открой дверь!

Снова тишина, а затем ключ повернулся. Дверь распахнулась сама по себе.

Дети забились за кровать Майки. Посреди спальни стоял мужчина, его чёрная одежда была покрыта гипсовой пылью. Он проделал в потолке дыру в три фута диаметром, и в спальню, кружась, падал и таял, коснувшись ковра, снег. В руках мужчина держал большой изогнутый серп с чёрной ручкой и замасленным лезвием.

Подняв ящик в левой руке, я шагнул вперед.

— Вот, — сказал я. — Всё здесь, кроме порошка, который я использовал на траве.

Он улыбнулся мне, сунул серп за пояс, и обеими руками взял ящик.

— Я сожалею о том, что взял его, — сказал я. — Я не понимал, что это твое… что после стольких лет ты всё ещё жив.

Дженни обошла меня сзади, взяла Трейси и Майки и поспешила вывести их из спальни. Мужчина поднял одну бровь и сказал:

— Прекрасные дети. Ты поступил мудро.

— Нет… Я был таким, как ты говорил. Жадным. Хотел получить что-то, не потратив ничего. И чуть было не потерял семью из-за этого.

— О, Джек, не будь к себе так строг. Мы все совершаем ошибки.

Он поставил ящик на пол и открыл его, чтобы убедиться: всё ли на месте? И это было его ошибкой. Он мне доверился. Когда Сатана склонился над ящиком, я поднял серп, который держал в правой руке, и отклонился, как бейсбольный питчер. Он почувствовал мое движение и начал поднимать взгляд, но случилось это уже тогда, когда я ударил его серпом поперек шеи и разрубил её до горла: прямо через сухие седые волосы и позвонки. Его голова упала на грудь, словно была на шарнире, и из шеи, прямо в ящик, плеснула кровь. Сатана посмотрел на меня — он действительно посмотрел на меня, из-под руки, снизу-вверх — и этот взгляд обеспечил мне кошмары на все грядущие Рождественские праздники. Затем он упал боком на ковёр.

Я не хотел этого делать, но откуда-то знал, что должен. Перевернув тело, я дважды рубанул его по шее, пока голова не отделилась полностью. После этого у меня хватило сил только на то, чтобы опуститься на колени рядом с ним: мои руки были словно в перчатках из подсыхающей крови, на мои плечи падал снег, и полицейские сирены завывали всё ближе и ближе.

Было Рождество, и Санта тоже был.