Ангелы в ракетах

По химическому составу эта планета сильно напоминала Землю, но была гораздо меньше размером. Она вращалась вокруг безымянной звезды класса К Звездного скопления 13. По утрам, наступавшим каждые 16 часов, четко виделся ее единственный материк, напоминающий по форме букву У. Планета располагала зеленой флорой высотой чуть ли не в милю и хищной фауной. Желто-красное небо часто дождило, серые реки плавно несли свои воды в серое море. Атмосфера планеты была пригодна для дыхания, если бы не одна существенная вещь. Из-за нее-то капитан Марчисон Дж. Додж и назвал планету Смертельной.

Межзвездная исследовательская экспедиция 411 находилась на одном из морских побережий Смертельной планеты уже три дня, когда Мабел Гуэрнси споткнулась об огромную, наполовину скрытую землей раковину моллюска. При падении она ударилась головой о гребень большой раковины. Ее кислородная маска слетела, и Мабел Гуэрнси сошла с ума.

Мабел посадили под замок. Ее привели на «Лэнс», который напоминал сияющий трехсотфунтовый кубок. Он стоял на пандусе из черно-коричневого абледиана, который образовался из песка, обданного раскаленными газами, вырывающимися из сопла корабля при посадке. Мабел ввели в каюту и поставили охрану, поставили перед дверью решетку и установили двадцатичетырехчасовое дежурство, дабы она не сбежала. Дело в том, что вскоре стало ясно, что единственное в мире, или, точнее, на Смертельной, что Мабел жаждала осуществить, было желание воистину ужасное желание — снять маски со всех окружающих, чтобы они стали такими же, как она.

Марчисон Додж был не только капитаном «Лэнса», но и физиобиологом, потому он отправился на исследование окружающей среды в поисках какого-нибудь средства от болезни, сильно напоминающей отравление спорыньей. Как при отравлении спорыньей, причиной болезненного состояния являлось наличие грибка, переносимого ветром и вдыхаемого в данном случае в виде странных микроскопических частиц, которые Марчисон Додж считал спорами. Как и при спорынье, они вызывали зуд и судороги, однако эти симптомы быстро исчезали, и в отличие от отравления спорыньей отсутствовали непроизвольные сокращения мышц, и жертва не умирала. Она только сходила с ума. По поведению Мабел психолог Руперт установил, что это была особая форма умопомешательства. Казалось, Мабел очень счастлива. И она страстно желала, чтобы другие тоже были счастливы, как она. Она пыталась сорвать с них маски, пока ее не заперли.

Додж отправился на поиски лекарства. Он улетел на два дня. А после его ухода ночной часовой у каюты-тюрьмы Мабел, астронавт по имени Краус, которого никто не любил, почувствовал сильное возбуждение от близости на редкость привлекательной и провокационно невменяемой женщины, сорвал решетки, открыл дверь и вошел в каюту, надеясь безнаказанно осчастливить ее своей любовью.

Когда Додж вернулся на маленьком катере, «Лэнса» не было.

Далеко внизу яркое пятно — красно-сине-пурпурное со слабым мерцанием стали — подсказывало Доджу, что это и есть, похоже, его своенравный космический корабль.

Слава Богу, они не отправились в межзвездное путешествие или самоубийственный скачок на местное солнце. Такова была его первая мысль. И тут он обнаружил оставленную записку и принялся гадать, что же могло случиться.

Записка была выложена на песке большими раковинами и была длиной в сто футов. Она гласила: «Ты сумасшедший. Мы уходим. Ты никогда нас не найдешь».

Ниже из маленьких раковин, аккуратно подобранных по цвету и размеру, были составлены имена шестидесяти трех астронавтов и исследователей «Лэнса».

Додж вздохнул и отключил реактивные двигатели, так он удерживал катер на спаде скорости. Летающее крыло катера со свистом вышло в атмосферу, похожую на земную, но раза в два плотнее. Зеленый горизонт Смертельной планеты скользнул по кругу от носового люка и был заменен медным небом, желтыми облаками и подернутым туманом оранжевым заревом, оказавшимся солнцем. В этот момент неподвижности Додж раскрыл парашют. Он вылез, закрывая небо, облака, солнце. Потом взвился и раскрылся. Глубокое кресло Доджа и пустое кресло напарника затряслись, возбуждая неприятные ощущения, потом медленно приподнялись. Додж наполовину сидел, наполовину лежал, ощущая тяжесть в плечах, и смотрел на плотчую белую обратную сторону парашюта красными глазами, горящими под сухими веками. Его руки потянулись к пульту, чтобы выпрямить кресло, но он передумал. Полулежачее состояние было очень удобно после восьмидесяти часов без сна и еды в ходе поисков.

Маленький катер спускался вниз, раскачиваясь на тросах, и каждое покачивание открывало ему картинку за краем парашюта. Медное небо. Желтые облака. Затуманенное солнце.

Туда-сюда, туда-сюда, и неожиданно мелькание медных и желтых тонов сменилось появлением зеленого цвета, и катер очутился среди огромных деревьев. Теперь при каждом повороте Додж видел стену из зеленых и коричневых стволов, равномерно и тихо скользящих мимо. Круговые движения катера Доджа сопровождались тихим жужжанием. Рука капитана лежала на приборной панели, готовая запустить двигатели, если парашют запутается или порвется.

Додж включил гирю, и раскачивания прекратились.

Капитан открыл экран заднего обзора. И даже заморгал от того, что увидел далеко внизу среди гигантских корней гигантских деревьев, хотя готовился к чему-то подобному. Он стал бить по клавишам, управляющим тросом. Снижающийся катер полетел влево, по направлению к лесной прогалине.

После некоторой регулировки управления катер встал на стабилизаторы в центре деревенской площади.

Утомленный Додж нажал на педали, желая втянуть парашют в корзину и автоматически упаковать его. Потом один за другим он включил экраны бокового обзора и получил панораму.

Люди собрались кругом, наблюдая за катером. Все улыбались. Все были вооружены. Даже маленький бактериолог Янсен, часто выражавший отвращение к оружию, носил пару бластеров у толстого бедра. Вдоль морского берега выли кошмарные зверюги. Додж подумал, что их тут не меньше, чем в обширных лесах Смертельной. Оружие доказывало, что сумасшедшие были в состоянии распознать опасность и собрались защищать свои жизни.

Блеска стали на корабле стало гораздо больше, он стоял, огромный, высокий и какой-то неполный. Оболочка гордого «Лэнса» была ободрана. Во всю его длину зияли неровные и широкие пробоины, корабль напоминал просматривающийся насквозь скелет, из него были убраны огромные вогнутые диски. Додж машинально отметил, что большинство их изуродовано. «Лэнс» никогда не покинет Смертельную.

А эта пестрота…

Додж почувствовал холодное покалывание за ухом. Это разноцветие создала примерно дюжина огромных сосновых ящиков из хранилищ «Лэнса» и потускневшие диски с его корпуса вперемешку с новыми сияющими дисками из ремонтного запаса — все переломанное, распиленное, погнутое и смятое, лежащее рядом и штабелями, сваренное, сбитое, склеенное, раскрашенное и переделанное в дикую пародию на деревню.

В ящиках были выпилены или вырублены отверстия — окна и двери; судя по количеству засовов и подпорок, видных снаружи, многие имели двойные запасы. Ящики стояли на густой зеленой траве, как гигантские детские кубики, в беспорядке брошенные на лужайке. Разноцветные с сумасщедсшими углами; какие-то оборки и мишура; створки раковины и дешевые украшения, конфеты и игрушки, тряпки в горошек и яркая клетчатая ткань, похожая на льняную. Неровные занавески на окнах, колышущиеся от ветерка, и половинки, еще недавно бывшие диванными подушками в главной кают-компании «Лэнса», с высыхающими оранжевыми надписями «Добро пожаловать». Стены одного из домов-ящиков были покрыты пурпурно-желто-зеленой росписью, чье беспорядочное, запутанное уродство могло иметь какое-то значение только для безумных творцов.

Додж решил, что краски разведены на машинном масле из резервуаров «Лэнса», а сами красители получены из цветных глин, которых было множество на Смертельной. Краска была неровной и по большей части очень жирной.

Маленький серый ручеек бежал через поляну (Додж нашел «Лэнс», методически следуя за всеми ручьями вдоль и поперек континента), несколько небрежных садовых участков уже разместились рядом. Дальше за кромкой поляны стояла большая теплица и металлическая груда машин, находившихся в ящиках.

Додж выключил гиро, но из предосторожности оставил наготове стартовые двигатели: вдруг ему придется спешно бежать. Дрожащие, грязные руки капитана нашли нужные рычаги, и кресло медленно встало вертикально; ослабевшего, его поддерживали ремни. Додж поднялся и глубоко вдохнул резкий запах двигателей. Потом перешагнул через порог и нащупал ногой лестницу. Капитан спустился в тамбур.

Сквозь прозрачный тамбур Додж мог видеть все до самой земли, то есть футов на пятнадцать, и любоваться на людей, изучающих его.

Янсен, Галдберг, Чабот, де Сильва, Мабел Гуэрнси, молодой Джонс, Мериэн — его сердце екнуло, когда он увидел в толпе ее лицо, такое милое, со слабой улыбкой на устах, — Стрикленд, четверо большеглазых детей и все остальные. Они стояли широким кругом, в центре которого находился катер, а радиус круга была его остроносая тень. Некоторые из собравшихся были одеты вполне прилично, другие нелепо, как де Сильва, на котором были шелковые женские чулки и купальные плавки, а сверху его любимая куртка, которую он надевал на вечеринки на борту корабля. Многие были вовсе не одеты. Додж увидел старого, величественного Руперта, которого, должно быть, выбрали для наблюдения за катером. Он стоял обнаженный на некотором расстоянии от катера перед домом-ящиком и смотрел в сторону. Руперт застыл в неподвижной позе, с руками, скрещенными у головы, спина его была изогнута дугой. Его ноги стояли в луже. Руперт изображал памятник.

Додж включил тамбурный механизм и оставил люк приоткрытым: у него не было уверенности, что при первой же возможности ему не снесут голову. И прежде всего он, естественно, надел кислородную маску.

Глядя сквозь приоткрытый люк, Додж наконец заговорил. Под маской его голос звучал гнусаво:

— Ну вы, черти…

— Так это Додж, — произнес Чабот, главный инженер «Лэнса». Он стоял на траве, голова на свету, тело в тени, отбрасываемой катером.

— Это Бог, — закричала Мабел Гуэрнси и сжалась в ужасе. Некоторые сделали то же самое.

— Да нет, — презрительно бросил Чабот через плечо. — Это всего лишь капитан.

Додж взглянул на Мериэн. Она двинулась к передней группе людей, и он смог полностью разглядеть ее. Она загорела, на ней петлей висела веревка, и ничего больше не было, кроме подаренного ей Доджем при обручении бриллиантового кольца с Меркурия. Оно сверкало в шафрановом свете солнца при каждом ее движении. Сонными глазами Мериэн взглянула на его закрытое маской лицо. Он печально задумался, понимает ли она, кто он. Ее волосы в отличие от грязных косм других женщин были хорошо уложены, но тело было грязным, со струйками пота. Мериэн всегда гордилась своими волосами.

Додж пристально посмотрел в искрящиеся черные глаза Чабота, появившегося перед толпой и остановившегося прямо под тамбуром. Додж вспомнил, что на корабле Чабот был рубахой-парнем, всегда организующим какие-нибудь развлечения; теперь эта склонность к активной деятельности сделала его чем-то вроде временного руководителя. Без сомнения, он собирался ораторствовать. Додж начал подыскивать подходящие слова.

Мабел подняла лицо от травы и уставилась на Доджа. Потом встала, демонстрируя исчезновение страха перед божеством. Она принялась расхаживать вокруг катера среди толпы, пялящейся на гладкие металлические борта. Несколько детей побежали следом за ней, тоненькими голосами распевая какую-то бессмыслицу.

Додж решил, что лучше всего начать с формальностей. Он придал своему голосу капитанскую решительность:

— Вы меня помните, Чабот?

— Конечно, помню, — ответил с улыбкой Чабот. В его вьющихся волосах, столь же черных, как и глаза, было много крупных хлопьев перхоти. — Вы сумасшедший. Вы просто чокнутый! Вы и нас хотели сделать сумасшедшими.

Глаза Доджа стали ледяными, он надеялся суровым взглядом заставить Чабота повиноваться, но потом вспомнил, что за маской его глаз все равно не будет видно. Испытывая неудовлетворение, он вновь стал думать, что же сказать.

— Я освободилась, — сказала Мабел Гуэрнси, совершая инспекционный осмотр катера. — Вошел Краус, я выскочила, он погнался за мной. Я открыла тамбур и выскочила наружу. Краус не стал закрывать тамбур, а оставил его открытым. Все спали без масок. И все проснулись счастливыми, как Краус и я.

— Потом мы ушли, — продолжал Чабот, — пока вы не вернулись. Мы надеялись, вы не найдете нас. Нам очень жаль, но, в конце концов, вы же сумасшедший, сами знаете. А теперь вы не уйдете, — добавил он, все еще улыбаясь, — пока не снимете маску. Или мы вас убьем.

Все навели на люк оружие.

Додж подался вглубь тамбура, откуда мог наблюдать за их действиями сквозь прозрачный люк. В случае, если бы началась пальба, он бы долго выдерживал огонь, пока Додж не исчез из их поля зрения.

Значит, у них был план действий на случай его прихода. Они защищались. Они бы потерпели поражение, если бы Додж нашел средство от безумия, которое искал. Но он его не нашел. Потребовались бы месяцы на исследование и проведение опытов для производства лекарства.

Он не мог им помочь. И себе он не мог помочь.

Он был здесь.

И они были здесь.

Он был голоден. Он не ел с начала поиска «Лэнса» после безнадежных исследований, почти четыре дня. Когда он покидал «Лэнс», на катере был обычный запас продовольствия, на два дня, не больше. Его желудок сводило от голода. И он устал. Господи, как он устал!

Додж посмотрел на их запрокинутые лица, на высокий изуродованный «Лэнс», который никогда не покинет эту планету, и подумал, что он самый одинокий человек во всей Вселенной.

— Ну правда, — громко произнес Чабот, — вы бы лучше сняли маску и шли бы себе. Снимите маску и уходите, или мы опрокинем катер, влезем и схватим вас.

Он стоял с улыбкой и ждал. Глядя на него. Додж подумал, что как ни смотри, но должны же сумасшедшие что-то есть, во всяком случае Чабот не похудел. Его передернуло от мысли, что они едят друг друга.

За спиной Чабота грациозно пошевелилась Мериэн, ее грация всегда возбуждала Доджа. Она сделала несколько шагов и уставилась на Руперта, все еще изображавшего статую посреди фонтана. Тот отодвинулся назад, его насупленные брови поползли вверх. Мериэн опрокинула его. И легла рядом…

Додж закрыл глаза. Мериэн и старый Руперт… Значит, женская страстность, которую он чувствовал в ней, нашла-таки, но слишком рано свою реализацию. Медленно тянулись черные минуты. Наконец Додж заставил себя открыть глаза и почувствовал мрачное, тупое облегчение. Руперт казался слегка потрепанным. Он вновь изображал фонтан, а Мериэн вновь сидела и рассматривала катер.

Чувство облегчения ушло, как бы все это ни было нелепо, оставляя черную дыру в его сознании и болезненную пустоту, а тихий лихорадочный голос убедил его, что все это первоклассная трагикомедия. Додж устало прислонился к тамбурному люку. Под маской было жарко, выступила испарина. Он почувствовал, что его трясет, внутри все сжимается, кулаки оказались рядом с маской, и он попытался засунуть их в рот; по лицу текли слезы.

— Считаю до трех, — крикнул Чабот. — Ра-а-аз!

Додж ощутил во рту привычный вкус крови.

Окружающие подхватили счет как песню, продолжая:

— Два-а-а-а!

Додж согнулся у люка и заплакал, как ребенок.

— Три!

Во главе с Чаботом они окружили катер, дикими криками подстегивая дисциплину. Они стали раскачивать катер. Додж стремительно взбежал по лестнице. Он перегнулся через оба кресла, чтобы включить гиро-контроль. Гиро загудел, заработал, и колебания прекратились. И тут Додж услышал хохот. Он вовремя спустился по лестнице в тамбур и ударил по грязным пальцам, ухватившимся за край люка, чтобы его отжать. Человек с воем упал. Глядя сквозь прозрачный люк. Додж узнал де Сильву, стоявшего на плечах других людей.

Де Сильва лежал на траве и цедил сквозь зубы:

— Ты, чертов капитан, ты сломал мне руку.

Из-за угла дома появилась женщина, Сюзен Мей Ларкин, нобелевский лауреат в области физики. Она не шла, а прыгала. В одной руке она держала букет неизвестных цветов и прикрывала им свое лицо. Ноги вместе, присела и прыгнула. Ноги вместе, присела, прыгнула! Огромный, похожий на медведя мужчина, один из тех, кто обслуживал двигатель, ухмыляясь, вышел за ней из-за угла. Он грубо схватил ее за руку и повел назад. Она продолжала прыгать.

Негромкие, высокие звуки, производимые ударением друг о друга чайниками, кастрюлями и другими предметами кухонной утвари с «Лэнса», неслись из темноты грубо вытесанного занавешенного окна. Явная периодичность позволяла предположить, что это музыка. За катером на всю деревню женский голос в самом верхнем регистре немелодично стал выводить: «Ла-ла-ла». Поющие дети смолкли и прислушались.

Додж произнес ровным голосом:

— Чабот, иди сюда.

Чабот покачал головой.

— А вы меня сделаете сумасшедшим. Ну нет!

— Я не собираюсь делать тебя сумасшедшим, — терпеливо сказал Додж. — Вспомни, Чабот, я все еще капитан «Лэнса». Иди сюда. Я лишь хочу…

Он остановился, не зная, что говорить дальше. Хочет чего? Лекарства от безумия у него нет. Чабот там внизу думает, что оно есть, и боится, но лекарства нет. Использовать Чабота как заложника, а потом? Зачем? Угрозой смерти Чабота он может заставить их принести ему поесть. Но кислородные запасы в резервуарах катера не сохранятся вечно. Даже неделю. И они могут отречься от Чабота или забыть о нем, и угроза Доджа будет бесполезной. Да и Чабот не собирается выходить на передний план.

Что он мог сделать?

— Ладно, — произнес Додж. — Оставайся там.

— Я так и делаю, — улыбнулся Чабот.

Не так уж и глупо, думал Додж. Для безумного он рассуждает довольно логично.

Вращение Смертельной передвинуло тень катера по периметру толпы, как огромную стрелку гигантских часов, отсчитывающих чужеземные минуты на улыбающихся с безумными глазами людях.

Его сознание взорвалось от неожиданного, чисто физического толчка. Он должен что-то сделать. Не что-то разумное и нужное, что могло бы улучшить его положение, ничего подобного сделать было нельзя. Но просто что-нибудь. Его рассудок требовал действий.

— Я разнесу на куски вашу идиотскую деревню, — сказал он помертвевшим голосом. — Разнесу протонными пушками!..

— Ты не сможешь, — сказал Чабот. — Мы уже думали об этом, — не поворачиваясь, он коротко приказал. — Джонс!..

Из толпы выбежал Нед Джонс, стюарт и ученик кока. Гибкий, стройный, молодой, он прыгнул на широкий опорный край правого стабилизатора.

Побалансировав здесь, он нашел устойчивое положение выше, в чаше радара. Закрепившись, он наклонился вперед к гладкому борту катера и подпрыгнул. Его голова оказалась на одном уровне с большим овальным стволом протонной пушки. Возможно, он упал бы назад, но он всунул руку в жерло. Его тело повисло. Под тяжестью Джонса жерло на дюйм сдвинулось вниз и остановилось. Рука с хрустом сломалась. Джонс висел и кричал от боли.

— Видишь, — сказал Чабот, — ты не сможешь стрелять, Додж.

Совсем не умно, думал Додж. Нет, я не буду стрелять. Но не потому, что этот мальчишка может помешать стрельбе. Он будет наказан, во всяком случае, его рука, если я нажму спуск. Но я не буду стрелять, я не могу поступить так с ним. И потом нет смысла стрелять и разрушать. Ничего нельзя сделать, только плакать, испытывая потребность что-то делать.

Но что он мог сделать?

Он был здесь.

И они были здесь.

Большой одинокий мир, думал Додж, а кислород не вечен.

Мериэн вновь оказалась впереди толпы, пристально наблюдая за катером и Доджем. Веревка была отброшена, он увидел ее на траве, а Мериэн стояла прямая, высокая и загорелая. Своей осанкой она всегда гордилась.

Безумие, думал Додж, такое же как у всех; оно ухудшило качество суждений, но не настолько, чтобы разрушить логический стиль их поступков. Каждый поражен — Чабот, Мериэн, Руперт, чье желание быть фонтаном могло свидетельствовать о боязни выстрелов. Янсен, с двумя бластерами, де Сильва с его шелковыми чулками — все стали карикатурами на самих себя. Шлюзы прорвало, думал Додж, и они живут бессознательно и счастливо.

Он чувствовал, что должен что-то совершить. Человек должен быть способен к действию.

— Я ухожу, — громко объявил он. — Отойдите. Вы сгорите при старте, если не отойдете.

Чабот не двигался. Он смеялся.

— Ты никуда не уйдешь. Постарайся, и катер взорвется, а ты умрешь. — Он стоял, руки на бедрах. — Мы посадили в реактивные двигатели ангелов.

Он вновь засмеялся. Смех подхватили, и он прокатился по толпе.

Мериэн впервые заговорила:

— Ангелы в ракетах, — удивленно повторила она.

А Додж вспоминал ее умение обращаться с карандашом, бесспорный талант в рисовании.

Ангелы. Просто ангелы. Маленькие толстенькие крылатые ангелы — херувимчики.

Он смотрел на Мериэн, когда она легкой походкой, выражая несомненный интерес, прошла мимо Чабота и исчезла под кормой катера. Потом до него донеслось восклицание. Видит ангелов, подумал он. Значит, безумие включало сильную восприимчивость к внушению.

Додж взглянул наверх. Медное небо. Желтые облака. Гигантские деревья и деревня. И он, съежившийся от ужаса в катере. Огромный одинокий мир. Уйти? В огромный одинокий мир? А зачем?

Он сел рядом с приоткрытым люком, помолился, кончики пальцев касались холодной стали. Он был насторожен, как зверь, Сзади шум от гиро и цикловодителя показался ему вдруг песней смерти.

Во имя чего живет человек? Инстинкт Доджа толкал его к единственному ответу: по всему видно, человек живет, чтобы жить.

Может, лет через десять спасательный корабль будет исследовать звездное скопление 13. Но это будет безнадежное дело. А, возможно, этого и вовсе не будет, ведь исследовательские экспедиции были автономными, и если от них не было сигналов, считались погибшими.

— Да, — произнес он. — Думаю, ты прав, Чабот. Если я уйду, то погибну.

Он нажал на механизм замка. Люк скользнул в сторону, завершая остаток пути. Додж встал, сорвал кислородную маску сорвал быстро, не давая себе времени на раздумье, глубоко вздохнул раз, два, три…

Он направился к выходу, мгновение поколебался у края нового мира. Его горящие глаза заметили маленькое зеркало на стене, он увидел свое лицо, заглянул в свои глаза, которые некогда знал, и сказал:

— Прощай…

И, пока он смотрел, они изменились.

Мягкая, звенящая мелодия из какого-то дома коснулась его ушей, доставляя удовольствие. Он повернулся и стал спускаться по металлическим ступеням вдоль борта и думал: «Но я не ощущаю большой разницы!» По пути он остановился, дотянулся до Джонсона и помог ему выбраться из жерла пушки. Вдвоем они спрыгнули на землю.

Как только проблема сумасшедшего в их рядах была разрешена, толпа потеряла к нему всякий интерес. Они расходились по одному и в компании, смеясь и болтая. Джонс улыбнулся и тоже пошел прочь, поддерживая сломанную руку. И Додж с удивлением заметил, что у Джонса есть еще две руки. Без сомнения, это был Джонс. Как странно, что Додж никогда не замечал трех рук раньше. Ладно, не имеет значения…

Мериэн вышла из-под кормы, ее глаза сияли. Она прошла мимо, провокационно покачивая бедрами. Он подошел и схватил ее за плечо, оставляя на теле синяки. Неожиданно она оказалась у него на руках.

— Ты мне тоже нравишься, — сказала она хрипло и страстно. — Ты мне тоже нравишься.

Они взялись за руки и пошли. Мериэн вспомнила прыгающую женщину и тоже стала прыгать. Вскоре это превратилось в танец. Со счастливым смехом Додж присоединился к ней.

Разгуливая на четвереньках, он споткнулся, когда входил в лес, и смог заглянуть под катер, там в ракетах он увидел фигуры приплясывающих ангелов.