Age of Madness и Распадаясь: рассказы

Полуночные разговоры

В разное время моей жизни желание спокойствия и уединения, контрастирующее с банальной потребностью в деньгах, как средствах к существованию, толкало меня на необычные поступки, казалось бы, ничем не обоснованные. Одним из таких поступков был мой «побег» на маяк. Я бросил жизнь в городе, её суету и устремления, дабы провести время вдали от всех. Так я попал на почетную должность смотрителя маяка, требующую собранности, терпения, а порой даже храбрости. В те времена всего этого у меня было навалом. Однако время на маяке мне предстояло провести отнюдь не в одиночестве, как я сначала понадеялся.

На острове меня встретил некто Джозеф Вортекс, прожженный моряк, у которого даже фамилия напоминала о сине-зеленых глубинах моря. Увидел я его еще издалека, когда приближался к острову на шлюпке. Облаченный в видавший виды бушлат он стоял на краю утеса, а когда я приблизился, Джозеф окликнул меня в приветствии дружелюбным хрипловатым голосом. Ему было едва за сорок, выглядел он так, будто бы еще полвека мог бороздить просторы океана. Позже он объяснил мне, что продолжать путешествия Джозеф не мог из-за больного сердца. Общение наше задалось не сразу: мы были друг для друга пришельцами из иных миров. Из мира суши, монолитной, вечной и мира моря, бушующего, извивающегося и жаждущего убить, поглотить. Не только привычки, даже речь разделяла нас поначалу, моряцкий жаргон Вортекса казался мне чужим и непонятным языком. Порою он прикрикивал на меня и ругался, когда я не понимал его команд. И хотя тогда я был молод, во мне уже не было сил на конфликт, что сыграло свою роль; Джозеф Вортекс со временем смягчился и даже зауважал меня за самообладание. Но, как я думаю, в этом мне помогла и моя открытость.

Как-то раз Джозеф признался мне, что ожидал угрюмого напарника с туманным взглядом, темным прошлым и прочими странностями.

Временами я смотрел с вершины маяка в буйные морские дали, и из груди моей к голове поднималось чувство трепета. Нет, не огонь стихия Дьявола – вода! Она все время в движении. Море смертоносно, ему и топливо не нужно в отличие от огня. При всем этом вода остается холодной. Это беспощадная, неумолимая сила. Тем не менее, главная причина страха перед морем состоит в другом. Весь хаос, что мы видим, всего лишь поверхность моря. Мы видим лишь кромку совершенно иного мрачного, сине-зеленого мира. Но что скрывают его глубины? Остовы погибших кораблей, заросшие водорослями, левиафаны, создающие приливы, или города, исчезнувшие под толщей воды.

Ночами волны бились о скалы, создавая симфонию ночного океана. Долгое время я не мог спокойно заснуть. Что-то в этой мелодии было настойчивое, монотонное. Это был не гимн и не реквием, не песня и не вальс, нет, какой-то особый вид музыки. Именно в это полуночное время, когда хор бьющихся о скалы волн еще сильнее неизбежной усталости, дарившей забвение сна, и родилась наша привычка болтать по ночам. Мы ночевали в одной «каюте», как называл Джозеф комнату в маяке. Только представьте: мир погружен в абсолютную, беспредельную кромешную тьму; за относительно тонкими стенами маяка бушует стихия, а мы лежим в темноте в метрах двух-трех друг от друга и спокойными, уставшими голосами рассказываем истории. Говорили о разном: жизни, странствиях, былом. Мы рассказывали пугающие истории и травили байки.

– Помню, плыли мы тогда от берегов Хартфорта прямо мимо этого маяка, уже тогда его приметил, и дальше – под своды Подземного моря. Заказов от республики тогда мало было, и мы занимались единственным, чем могли, – рассказывал Джозеф Вортекс, – поиском наживы. Носовой фонарь освещал наш нелегкий путь на просторах моря, сокрытого под землей. Там, в одном из многочисленных гротов мы наткнулись на небольшую утзгардскую бухту, после чего устроили в ней нехилую такую заварушку. Северяне неплохо окопались, но у нас, как очевидно, было технологическое преимущество – огнестрел, технология-подарок дока Фрайдея, благослови его Милардас, бог морей и Грома, этого чертова сына. Помимо золота, рун, мехов и драгоценных камней унесли мы из утзгардского порта и карту, где на самом юге изведанного мира отмечен был ранее неведомый нам остров, куда мы и решили отправиться. В порту у дельты реки Скаймиррор мы наняли друида для безопасного путешествия по водам, охваченным великим штормом и продолжили путешествие. Трудное выдалось плавание: Гримхольские и Истрийские пираты, прочая шваль. Однажды нам пришлось буквально убегать от имперского флота.

И знаешь, что мы обнаружили на самом краю света, у черта на куличках?

– Просвети меня, – ответил я.

– Нет, ты угадай сначала, это ведь не вопрос в пустоту был.

– Ну ладно, великое сокровище?

– Неа…

– Засада? – продолжил отгадывать я.

– Тоже нет, ладно. На южной границе нашего мира, после которой Великий шторм, способный сокрушать города и топить острова, бушует сильнее всего, становясь непроходимым, мы обнаружили всего-навсего таверну. Таверну на краю света! Здание таверны, построенное из бамбука, находилось на крутом берегу тропического острова. Мы шли туда с чувством любопытства и одновременно, разочарования. Внутри был полумрак, пахло табаком и благовониями. Заправлял там всем опальный имперский капитан, который и построил на этом острове таверну много лет назад, после того как его судно, спасаясь от преследования со стороны родины, село недалеко отсюда на мель. По большей части посетители таверны разбились по углам отдельными группами, но прямо посередине главного зала шли активные танцы под веселую музыку местного барда между молодыми корсарами и загорелыми дамочками-островитянками, увешанными ожерельями из гальки и ракушек. Что же до постояльцев: по большей части выходцы из Империи и Вольных народов, но были и группировки из других стран. Например, банда утзгардов возглавляемая странным капитаном, которого все называли просто «Капитан», будто бы и имени у него не было. Бороду он не носил (что необычно для северянина). Капитан сидел за столом и в задумчивости курил трубку, смотря куда-то вдаль. Нам даже довелось поговорить с ним, он оказался на редкость спокойным и даже меланхоличным, говорил загадками и с большими паузами. От команды его мы узнали, что ведет он себя так, только пока не поднимется на борт своего корабля, там Капитан становится самым опасным и умелым моряком, что видели западные моря.

Были там и восточные моряки, носящие тюрбаны и золотые крашения. Они пили и бушевали, пожалуй, больше всех, но зато, если что-нибудь ломали, честно уплачивали хозяину таверны.

Тамошний бар располагал ромом и текилой (мы, привыкшие к слабому пуншу, с неё поплыли быстро). Наш навигатор, почти синий, быстро отправился на койку. Да, местечко интересное, хоть мы ничем там не поживились, не считая выигрыша в карты. Так бы это и оставалось всего лишь обычным путешествием, не случись кое-что. Внезапно в таверну ворвались необычные куэросские моряки: обычно смуглая кожа их казалась бледной, глаза были дикие, красные, бороды потрепанные. Их предводитель носил маску из серебра с удлиненным подбородком.

Все, в каких позах были, в таких и застыли: я с островитянкой на руках прямо посреди танца. Бледные, казавшиеся мертвыми моряки приблизились к смуглым восточным пиратам, носившим золотые побрякушки. Моряк в серебряной маске заговорил. Мой капитан, знавший немного куэроский язык, начал переводить нам шепотом (я успел поставить девушку, с которой танцевал на пол и подойти к своим).

–Возмездие явилось, Вазир, – замогильным голосом начал говорить человек в маске, – и ты познаешь участь тех, кто осмеливается красть сокровище Альмихфар («не знаю, что за слово»– прервался капитан) и перейти нам дорогу.

– Ты… живой, – недоумевал капитан из Куэроса, к которому обращался человек в маске, он лепетал, – моя команда, тогда… моя команда закончит начатое.

Человек в маске направил свой скимитар в его строну:

– Твоя команда сама сдаст тебя нам, как только увидит, с чем мы пришли, – он развернулся и пошел к выходу, но вдруг остановился, – ты сказал «живой»? С этим небольшая промашка.

Мрачные бойцы «серебряного человека», как мы его окрестили, вышли вслед за командиром. После этого хозяин таверны подошел к окну и ахнул:

– Храни нас Элеос!

Моряки всех мастей выбежали наружу, где застыли, как истуканы, мы в их числе. Перед нами предстал корабль нежданных гостей. Он покоился на спине невероятных размеров морского китообразного чудовища, буквально впившись ему в плоть. Монстр бил по воде плавниками и хвостом, создавая волны. На теле зверя были многочисленные рубцы и шрамы, виднелись открывшиеся ребра.

– Левиафан, – спокойно заключил утзгардский капитан.

Тип в маске не соврал, команда Вазира, увидав чудовище, схватила собственного капитана и отдала его в плен врагам. Вазир бился и метался, но в итоге просто поник. А когда мрачные корсары взошли на борт своего корабля, чудовищный левиафан погрузился под воду, и больше мы их не видели, – закончил Джозеф свой рассказ.

– А мораль в чем? – поинтересовался я.

– А нет здесь никакой морали, – ответил он, – в следующий раз рассказываешь ты.

– Ну и ладно, – ответил я, понимая, что вот-вот засну.

Благо у меня было, что рассказать Джозефу. Однако на следующий вечер я встал перед выбором, что именно. О войне рассказывать не было желания, про работу в строительной компании тоже. Думал рассказать про то, как был дозорным на Диком Севере, поучаствовал в перестрелке и встретил самого дока Фрайдея, которого так боготворил Джозеф Вортекс. Да уж, бывалый моряк любил восхвалять беглого имперского инженера. «Все люди разные», – говорил он, – бедные и богатые, здоровые и больные, но док Фрайдей нашел способ всех уравнять!». Решив, что Вортекс умрет от зависти из-за моей встречи с его кумиром, я понял, придется рассказывать что-нибудь другое. Выбор пал на те славные времена, когда мне довелось участвовать в экспедиции старателей к Мертвому озеру Сульфеос.

– Ты и старателем успел побывать? – дивился Джозеф, – что еще расскажешь, иль небось и в имперском ордене каком состоял?

–Боги упаси! – я смеялся, а потом рассказывал, – коллегия старателей тогда только-только появилась, им нужны были люди, вот я и предложил им свои услуги. Старатели всегда тесно сотрудничали с Республиканским фармацевтическим обществом, и им нужна была сера и редкие минералы, которые, по слухам, можно было найти только на дне Мертвого озера. За этим мы и направились на восток, в Дикие земли. В начале меня смутило, что прямо по соседству с нашей родной хартфортской тайгой расположилась каменистая пустыня без единого растения. Довольно быстро я понял, в чем причина. Там царила ужасная, непреодолимая засуха, к тому же, все Дикие земли находились много выше уровня моря. Горло пересыхало каждые несколько минут. Дикие земли – каменные пустоши, испещрённые каньонами и заставленные циклопическими столбами – причудливыми глыбами камня, некоторые из них достигали высоты Дворца демократии в столице. У нас было два пути выживания там: постоянно таскать с собой огромное количество воды, либо найти её источник. Мы выбрали второй вариант. Подходящее место нашли прямо на дне бывшего озера, рядом с обрывистым берегом. Каждый день мы отправлялись на небольшие вылазки, вооружившись до зубов оборудованием и огнестрелом. Главной задачей было рассчитать запас воды на дорогу туда и обратно. Дно Мертвого озера было испещрено разломами с огненно-оранжевой бурлящей серой внутри. Чтобы добыть редкие магические минералы, мы фильтровали серу. Был еще один способ, крайне опасный – убивать водящихся в округе монстров: гигантских насекомоподобных тварей с серными камнями в хитине, или саламандр, которые иногда выползали на камни погреться в лучах холодного северного солнца. Почти все твари, живущие на дне озера, были пропитаны солью или серой. То тут, то там виднелись синие огни в пустошах.

Не думаю, что тебе, Джозеф, покажется интересным подробное описание того, как мы неделями искали полезные ископаемые, задыхаясь от вони, промывали серу, забирались в самые опасные и глубокие расщелины, не всегда возвращаясь обратно в полном составе. Был случай, когда совсем молодой старатель, Джек Даймондфилд, пропал в пропасти, когда веревки, приходившиеся ему страховкой, оборвались. Мы успели похоронить его, когда неожиданно Джек, весь потрепанный, со сломанной ногой появился прямо у лагеря посреди ночи. Оказалось, что он попал в сеть пещер, где хватало влаги, чтобы выжить. Так он и полз по камням, цепляясь ободранными руками и опираясь единственной уцелевшей ногой. Как сказал нам сам Даймондфилд, его спас всеобъемлющий первобытный страх умереть там, внизу, в темноте, холоде и сырости. Повторяя слова «нет, никогда!» он полз и полз вслепую на слабые дуновения воздуха, облизывая влажные валуны и изредка отдыхая.

– Да, мальчонка теперь ни в жизнь не полезет больше в такие ходы, – заключил Джозеф.

– Если бы, – я вздохнул, – Наступил рассвет следующего дня, холодный северный рассвет, и мы поняли, что тяга увидеть солнце была единственным стержнем, поддерживающим Джека Даймондфилда. Лишь только лучи солнца коснулись его глаз, мальчик испустил дух, – я прервался.

Некоторое время мы просто лежали в тишине, прерываемой лишь грохотом безжалостных волн. Первым заговорил Вортекс:

– Как-то это неправильно, не честно…

– Что? – спросил я, задумавшись уже о другом.

– Как все закончилось. Салага еще и жизни не нюхал, а ему пришлось преодолеть ад только для того, чтобы умереть, увидев солнце?

– А где в жизни справедливость?

– В такие моменты начинаешь сомневаться в богах, – мрачно ответил Джозеф Вортекс.

– Однако, – продолжал я свой рассказ о Диких землях, – Это не совсем та история из Мертвого озера, которая запомнилась мне больше всего. Знаковым стал другой случай, который в свое время открыл мне глаза на вопрос, что объединяет людей. Государство, идеология, вера? Нет, они скорее разделяют. Другое дело стремление к благополучию.

Помнится, мы тогда заработались до самой ночи; в небе появилось северное сияние, но наша команда неудержимых старателей почти не обращала внимания на красоту ночного, морозного северного неба, заполненного магическим разноцветным огнем сияния. Дело было у соляных отложений в центральной части озера. Вдруг нас окрикнул часовой: с севера к нам приближались люди, что в Диких землях не сулило ничего хорошего. Помимо нас, старателей, пустоши населяют бандиты, кланы дикарей (включая людоедские) и прочий сброд. Затаив дыхание, сжав в руках мушкеты, мы стали ждать во мраке, потушив фонари. Нас было почти не видно за гигантскими соляными глыбами. Сердце мое бешено колотилось, в голове мелькали вопросы: «сколько их? Кто они? Как вооружены?». Слышал я, что дикарский клан «Скальподеры» шили себе одежду и шатры из срезанных скальпов врагов. И это был еще один из самых цивилизованных кланов Диких земель.

В свете северного сияния на место раскопок вышла группа людей в длинных белых одеждах, закрывающих все тело, лица также были закрыты белой тканью. Вооружены они были неплохо: на поясах, в ножнах, покоились кинжалы, с левой стороны почти у каждого был закреплен скимитар; у парочки были даже мушкеты. Пристальнее разглядеть их я не успел, так как мы должны были действовать.

Мы выдвинулись вперед с криками «бросайте оружие!» и мгновенно окружили их. Если бы не элемент неожиданности, нам пришлось бы туго. Послышались крики на непонятном нам языке. На сухую соленую землю попадали мечи, мушкеты и… кирки. Оказалось, это были такие же старатели, как и мы, только из иных земель, с востока, из Куэроса. Мы переговаривались жестами. Всеобщий язык, зародившийся во время Семилетней войны, до сих пор не получил распространения, на это, как мне кажется, уйдет не одна сотня лет. Тем более что многие просто отказываются его использовать, особенно своенравные жители востока.

Обстановка была наряженной, мы вот-вот были готовы сорваться и открыть огонь. Однако все обошлось, и мы разошлись мирно. Да, мы могли бы просто-напросто перестрелять конкурентов, но мы не знали, какие последствия могло повлечь за собой хладнокровное убийство. Это могла быть лишь небольшая группа разведчиков, и нам не хотелось становиться жертвой основного состава экспедиции восточных старателей.

С тех пор нам пришлось делить Мертвое озеро Сульфеос на двоих. И это не могло оставаться без последствий. Случались споры за найденные богатства и территорию, казалось, такую необъятную. Бывали и откровенные провокации, даже стычки, благо бескровные. Но и это продолжалось не долго: однажды с утра мы недосчитались одного старателя. Нашли мы его не скоро, его тело было аккуратно спрятано между камней. Умер он от того, что кто-то проломил ему голову. Вместе с этим в лагере наших потенциальных врагов схожим образом был убит человек. И мы, и они начали подготовку к бойне. За нами было большое количество огнестрельного оружия и пороха, за ними – животная кровожадность и умение владеть клинком.

На рассвете толпа куэросцев-старателей, вооруженных до зубов, была уже у нашего лагеря. Но мы были готовы: после войны очень много бывших солдат подались в старатели, диггеры, наемники и прочие солдаты удачи. Были возведены укрепления, мы заняли наилучшие для стрельбы позиции. Когда яростная толпа, выкрикивая имена своих богов, двинулась к нам, каждый второй из нас произвел предупредительный выстрел, что заставило толпу остановиться и даже отойти. Однако только они успели собраться с мыслями и возобновить атаку, вторая половина открыла огонь. И снова не по людям. За это время первая группа успела перезарядить мушкеты. Следующий залп будет на поражение. Эффект получился хорошим, они отступили, поняв, что даже не добежав до нас, потеряют много воинов. На случай, если бы они все-таки подошли вплотную, у нас были припасены ручные картечные снаряды. Тем временем куэросцы сгруппировались и начали что-то оживленно обсуждать, при этом громко крича и взмахивая руками к небу. Внезапно они ушли, просто ушли! Я впервые видел, чтобы воины востока отступали, не забрав с собой хоть кого-нибудь. День был на редкость жаркий, при этом царил мертвый штиль. Мы выжидали, время шло медленно и мучительно. И вот, на горизонте вновь показалась толпа людей в белых одеждах. Они остановились в метрах двухстах от лагеря. Один из куэросцев вышел вперед и приблизился к нам. В руках он держал некий предмет, завернутый в материю. Без сомнений, к нам вышел лидер старателей с востока. Глава нашей экспедиции в свою очередь тоже подошел к нему. Мы, готовые защищать лидера, стояли позади. Куэрос открыл лицо, оно было очень смуглым, глаза – большими и карими; он носил длинные черные как смоль усы. Несмотря на грозный вид, он смотрел на мир холодным взглядом, в котором угадывалась некая мудрость. Он молча развернул сверток и бросил под ноги нашему командиру отрубленную голову некого куэросца. Далее он словами из всеобщего, а также жестами стал объяснять, что это и есть убийца нашего соратника. Намек мы поняли. Вернувшись в лагерь, мы стали выяснять личность убийцы.

– Почему вы вообще им поверили, что это наши вальнули их собрата? – недоумевал молодой Янс, – и теперь вы просто собираетесь отдать одного из нас им на растерзание? Это же абсурд!

– Согласен, – вступил в диалог старатель Дюк, по прозвищу «Маршал», самый старый член экспедиции, – где это видано, чтобы гордые граждане республики Хартфорт выдавали своего собрата в угоду врагам? Мы должны просто-напросто перестрелять этих черномазых и дело с концом. И от конкурентов избавимся, и себя защитим.

– А наши суды в Хартфорте так же делают, убивают прокурора и семью жертвы, защищая убийцу? – тут в диалог вмешался я.

– Вы не понимаете, это же совсем другое, – ответил мне Янс, в то время как «Маршал» заметно смутился.

– Нет, это то же самое, – резко возразил я.

– Знаете, что, – снова заговорил «Маршал» Дюк, – со всеми этими революциями-конституциями и правами человека мы совсем забыли, что такое родная кровь и её защита.

– Родная кровь не оправдывает преступления, – ответил я.

– К тому же, – добавил глава экспедиции, – вы, сэр Дюк, ходите по очень тонкому льду, говоря такие вещи о Великой революции. Ну да ладно, пора с этим кончать… Янс.

Он резко повернулся к сильно побледневшему мальчишке Янсу.

– Это ты сделал, ведь так? – спокойно спросил у юнца глава хартфортской экспедиции.

Янс молчал, и десяти секунд его безмолвия нам хватило, чтобы счесть это за признание. Отрубать ему голову мы не стали, мы же не дикари – решили просто повесить. Он брыкался, умолял, да и просто молился, пока мы тащили его на улицу, к куэросцам.

– Но все же под конец ответь, зачем, Янс, зачем?

– Деньги, нажива, просто ненависть, – плакал он, – а сейчас уже не надо ничего. Все бы отдал, что есть. Лучше нищим, чем мертвым.

– Поздно метаться, коли руки в крови, – говорил ему суровым тоном начальник экспедиции.

Тут, видимо, сами боги отвели мой взгляд в сторону: из-за угла одного из укрытий, выстроенных нами накануне, выглядывал «Маршал» Дюк. В руках его я увидел кремневый пистолет, который Дюк и заряжал, а сам глазами высматривал себе цель из числа куэросцев. Счет шел на секунды, я так тихо как мог подобрался к нему, после чего ударом приклада выбил пистолет у него из рук. Началась нешуточная борьба, он вырвал мой мушкет в ответ. Старик Дюк оказался сильным не по годам и повалил меня на землю.

– Маленький паршивец! – кричал он.

– Ты все погубишь. У нас и так два трупа, а ты хочешь загнать в могилу нас всех! – орал я в ответ.

Одной рукой он прижимал меня к земле за горло, другой – тянулся за пистолетом. Я успел было подумать, что задохнусь, когда раздался выстрел и старик резко ослаб. Я сумел столкнуть его с себя, после чего увидел у него в боку кровавую рану. Мне помог глава экспедиции. Старик «Маршал» Дюк был мертв, Янс повешен. И знаешь, что, Джозеф? С тех пор мы учились уживаться вместе по-новому. Вместо животной первобытной вражды, верховенство взял негласный закон. Со временем мы даже сдружились и основали один большой совместный лагерь, который, возможно, до сих пор стоит там, в Диких землях. За строительными материалами мы вместе ходили закупаться на юг, на «Железный путь» – единственный более-менее безопасный торговый путь, соединяющий восток с западом. Сохранность пути обеспечивали многочисленные крепости. Кстати, именно на этой дороге, которая местами идет прямо по побережью, стоит небольшая имперская колония Истпорт, довольно двоякий город: с одной стороны, милый, а с другой какой-то странный. Ну да ладно. Остался у меня лишь один вопрос: почему нам, чтобы дойти до этого, нужно было столько смертей, неужели нам, людям, всегда нужна кровь для осознания вещей?

– Ты не первый, кто задает этот вопрос и, к счастью, далеко не последний.

После долгого рассказа уснули мы быстро. Время на маяке шло, вот пролетел месяц. Я уже почти привык к грохоту морских волн по ночам. Жили весело, Джозеф научил меня многим моряцким песенкам, и я даже начал понимать его жаргон. Мы жаждали отпраздновать месяц пребывания на острове, но возникла одна проблема: у нас не было выпивки. Да, это нас, конечно, подкосило. Даже обычно неунывающий Вортекс выглядел подавленным от этого. И вот веришь ли ты в проведение, мой читатель? После того, что случилось дальше, несложно и поверить. В стене здания маяка была трещина размером с человека. Внезапно, когда я проходил мимо, меня поразило жгучее, неодолимое желание залезть внутрь, что я и сделал. Зачем? Один Элеос знает. После того, как я какое-то время полз в темноте, я наткнулся на деревянный ящик. Вытащив его на солнечный свет, я обнаружил, что нашел не что иное, как ящик отборного рома. O Fortuna! И мы начали праздновать. Кто же знал, что ночью начнется шторм и на рифы рядом с островом выбросит корабль?

Шатаясь от хмеля, брел я по камням к лодке спасать утопающих. Только подумать, а ведь еще не так давно я не пил вовсе, но Дикие земли и дозор все изменили. Джозеф, который был пьян еще сильнее, чем я, остался на маяке поддерживать огонь и готовиться принимать пострадавших. Окатываемый солеными брызгами я подошел к лодке, освещая путь ручным фонарем. Несколько раз я падал и сильно царапался об острые камни, но боли я почти не чувствовал то ли от алкоголя, то ли от адреналина. До рифа было плыть недалеко.

До смерти перепуганные выжившие с корабля, в панике запрыгивали ко мне в шлюпку, едва не переворачивая её. Из экипажа и пассажиров судна, оказавшегося гражданским, выжило всего восемь человек, но и это неплохо для такого страшного события. Таким образом, мы обрели сожителей примерно на неделю. Один из выживших, пожилой человек, на вид джентльмен, постоянно твердил, будто бы духи моря взбесились и обрушились на людей за наши грехи и нашу ненависть.

– Дно Холодного моря усеяно человеческими костями, они – его ковер, – твердил он совершенно спокойным голосом. В этот поздний час нас было только трое: я, Джозеф, и старик. Он продолжал, – и только вдумайтесь, молодые люди: сотни скелетов, остовы погибших кораблей все еще лежат там, под толщей воды погребенные. Они кричат в моих снах, жаждут солнечного света, для них недосягаемого. Они сливаются в одну богомерзкую массу костей, ила, просоленных досок, неприкаянных душ. Они бьются, ворочаются под водой, создавая волны, порождая шторма.

– Ничего себе вы придумывали, – поразился я.

– Якорь тебе на язык, старик, – вдруг взбесился Вортекс, – оставь мертвых моряков в покое. То, что мертво должно оставаться мертвым, – окончил он нервно.

– Люди не дети моря, мы не можем упокоиться в воде, мы на уровне крови хотим вернуться в теплую землю. Гнить там, а не в пучине.

– Так, – я встал с места, – пора тебе спать, старик, нечего тебе больше пугать нас.

Через пару дней пришел корабль, который забрал бедолаг потерпевших кораблекрушение на большую землю. После того злополучного разговора с выжившим из ума стариком Джозеф Вортекс заметно помрачнел. А мне и не верилось, что такие рассуждения могли наложить свой отпечаток на бывалом моряке. Думалось мне, демагогия о мертвецах в морских глубинах вскрыла старую рану на душе Вортекса. Я часто стал видеть его задумчивым. Он стал говорить на весьма странные, почти экзистенциальные темы. Под конец второго месяца служения на маяке разразился шторм невиданной силы. По сравнению с тем, что был в начале месяца, это был бог всех ураганов. Если какой корабль и попадет в такой шторм, то ему не жить. Мы стали опасаться за целостность маяка и как могли его укрепили. От шторма день был темен как ночь, а ночь как забвение. В голову невольно приходили мысли о подводных абоминациях из слившихся мертвецов, что в немом гневе своем раскачивают волны. В иные мгновения раскаты грома походили на залпы артиллерийских орудий. Мы с Джозефом снова оказались на войне. Я слышал, как он яростно ворочался на соседней койке не в силах заснуть. Вдруг он словно застыл.

– Ты не думал, – заговорил он, – как там, в расщелине оказался ящик с ромом?

– Уверен, это наш предшественник его туда запрятал.

– Но почему ты обнаружил ящик именно тогда, и почему тебя туда повлекло некое сильное чувство?

– Не предполагаешь ли ты, что за всем этим стоит черная сила?

– Ладно, забудь, я не об этом сейчас думаю. Мы на островке вдали от берега, вокруг море, а в нем разверзнулся ад, готовый порвать любого. И вот представь, если сейчас, прямо в этот миг сюда, к нам, зайдет некто?

– Жутко, ничего не скажешь.

В это время остров окатила особо мощная волна, и мне послышалось, будто бы о стену маяка ударился массивный и упругий объект.

– Мне вот интересно, – лихорадочно продолжал Джозеф Вортекс, – какой пришелец был бы для тебя самым страшным?

– Даже не знаю, – отвечал я, – если вдуматься, обстановка такая, что я бы и Дьяволу не удивился. Другое дело встретить здесь какое-нибудь доброе существо, что ему делать в царстве теней? Если бы сюда сейчас зашла жрица Мара из Сильванграда, которую называют воплощением добра, тогда было бы жутко. Ну или старый знакомый, которого мне уже не суждено увидеть, например, Витольд Курц. Я тебе обязательно расскажу про него однажды.

Тут раздался вой ветра, похожий на дьявольский крик. Такой крик вряд ли могло издать живое существо, но у природы это получилось. По спине у меня пробежали мурашки.

– Есть и у меня, пожалуй, такой человек, которого я бы ни за что не пожелал здесь увидеть, – странным голосом проговорил Вортекс.

– И кто же это? – поинтересовался я.

– Знал я одного человека, но «знал» это еще мягко сказано. Его звали Оскар Шварцберг, истриец перебравшийся на север, в Хартфорт, который тогда был еще королевством. Мы общались с ним с юношеского возраста, оба любили море и путешествия. Но как это часто бывает, дружба наша покатилась ко всем чертям, когда на горизонте замаячила прелестная девчушка. Так получилось, что мы оба стали ухаживать за ней. Между нами росла неприязнь, которая вылилась в холодную ненависть. Апофеозом этой дрянной истории стал случай, когда Шварцберг, выпендриваясь перед этой маленькой заразой, столкнул меня с пирса. Я упал на камни (благо выжил) и потом еще несколько недель лежал в портовом госпитале. Когда я вышел, выяснилось, что Оскар с девушкой угнали обратно в Истрию. Как мне потом сказали, из-за опасений мести с моей стороны. Во время Семилетней войны мы со Шварцбергом оказались по разные стороны баррикад. Под самый конец боевых действий наши корабли встретились в бою прямо посреди этого моря, в котором мы сейчас находимся. Я управлял небольшим бригом. Нам удалось подбить корабль Шварцберга. Когда их судно шло ко дну, я узнал среди командного состава своего давнего приятеля, ставшего врагом. Да, я знаю, мы могли спасти их и получить выкуп, но я, признаться, смалодушничал, приказав потопить вражеский корабль вместе со всем экипажем. Я слышал, как истрийские моряки просили о помощи, кричали, но я был глух к ним. Слышны мне были только угрозы Оскара Шварцберга: «Будь ты проклят, Вортекс! Я найду тебя, вернусь из ада, я задушу тебя! Собственными руками!» С тех пор мне расхотелось быть капитаном, ведь я знал, что из-за собственных чувств могу обречь других на смерть. Нет, подонка Шварцберга мне не жалко, мне жалко матросов, умерших за него, – он прервался.

Меж завываний ветра и грохота волн мне послышались странные шаркающие звуки.

– Вот именно со Шварцбергом мне и не хотелось бы сейчас встретиться, – закончил он.

Мы уснули, но мое разыгравшееся воображение продолжило порождать у меня в голове шаркающие звуки, похожие на шаги. В один момент я услышал сквозь сон звук медленно открывающейся двери, но списал это на то, что Джозеф вышел справить нужду. Однако потом я слишком крепко заснул, чтобы услышать, как он вернулся.

Когда я проснулся, мне в нос ударил резкий запах затхлости. Протер глаза и огляделся: пол был сырой и забросан водорослями. Я обернулся к своему другу и увидел, что он лежит совершенно седой, на лице его застыла маска невыразимого ужаса. Я подошел ближе, после чего обнаружил следы рук на шее у бедного Джозефа Вортекса. Моряк был мертв.

После того случая я навсегда покинул маяк и стал избегать моря. До сих пор мне не дает покоя мысль о злобе, покоящейся на дне моря, злобе, что сильнее смерти.