64-клеточный дурдом

I

Сандра Ли Грейлинг проклинала в душе день, когда убедила редактора «Чикаго Спейс Миррор» в том, что на первом международном гроссмейстерском шахматном турнире с участием электронно-вычислительной машины найдется масса любопытной информации на любой читательский вкус.

И дело тут вовсе не в том, что с людьми перестало случаться что-либо необычное, — это был простой интерес к неведомому. Большой зал заполняли энергичные мужчины в темных костюмах, которые в подавляющем большинстве были лысыми, носили очки, имели несколько неаккуратный и даже, казалось, потрепанный вид, славянские или скандинавские черты лица и говорили на иностранных языках.

Они тараторили без умолку. В этой гудящей массе выделялись куда-то постоянно спешившие люди с напряженно-сосредоточенными, как у зомби, официальными лицами.

Шахматные доски были повсюду: большие — на столиках, еще большие, электронные, — на стенах; маленькие, с втыкающимися в отверстия фигурами, которые их хозяева извлекали из боковых карманов и постоянно вертели в руках как необходимый атрибут беседы, и, наконец, совсем миниатюрные, с фигурками на крохотных магнитах, предназначенные для невесомости.

Время от времени взгляд натыкался на таблички с таинственными латинскими аббревиатурами: FIDE, WBM, USCF, USSF, USSR и UNESCO. Но Сандра могла с достаточной уверенностью расшифровать лишь три последних.

Здесь также имелось большое количество часов, похожих на те, что обычно стоят на ночных столиках у кровати, если бы не маленькие красные флажки и встроенные в циферблаты кружки с секундной стрелкой; к тому же все они были спарены по двое в одном корпусе. Эти «сиамские близнецы», являвшиеся, очевидно, неотъемлемой частью каждого шахматного турнира, раздражали Сандру больше всего.

Предыдущим ее редакционным заданием было интервью с двумя астронавтами первого американского пилотируемого спутника Луны, а также с пятью парами их дублеров. Однако этот турнир, этот зал казались Сандре событием куда более далеким от повседневной реальности.

Доносившиеся обрывки разговоров на относительно доступном для ее понимания английском мало чем помогали.

Вот, к примеру:

— Поговаривают, что Машина запрограммирована исключительно на систему Барцы и Индийскую защиту, а если игрок толкнет королевскую пешку, она ответит построением Дракона.

— Ха! В таком случае…

— Русские привезли десяток сундуков домашних заготовок и просто забросают ими Машину. Что может сделать один изготовленный в Нью-Джерси компьютер против четырех русских гроссмейстеров?

— Я слышал, русские запрограммированы с помощью гипноза и натаскивания во сне. У Вотбинника был нервный срыв.

— Зачем, ведь у Машины не было ни Haupturnier[1], ни даже в университетских соревнованиях победить? Она будет играть миновать более слабые турниры.

— Да, но может получиться, как с Каггой в Сан-Себастьяне или с Морфи или Вилли Энглером в Нью-Йорке. Русские будут выглядеть идиотами.

— Вы уже видели результаты матча между Лунной Базой и Орбитой Земли?

— Не стоит внимания. Игра была слабенькая. Чуть выше любительского уровня.

Самой главной проблемой Сандры было полнейшее отсутствие представления об игре в шахматы — тема, которую она деликатно обходила в разговоре с руководством «Спейс Миррор», но которая сейчас наваливалась на нее своей тяжестью. «Хорошо бы уйти отсюда, — подумала она, — отыскать какой-нибудь тихий бар и зло, по-бабьи напиться».

— Может, мадемуазель хотеть чего-нибудь выпить?

— Еще бы тут не хотеть! — поспешно откликнулась она и оценивающе, сверху вниз посмотрела на того, кто так удачно прочел ее мысли.

Это был невысокий пожилой мужчина, немного напоминавший похудевшего Питера Лорра, — такой же счастливый славянский эльф. Его седые волосы, вернее, то, что от них осталось, были очень коротко подстрижены, образуя как бы серебристую шапочку. В пенсне мужчины поблескивали довольно толстые стекла. В своем жемчужно-сером костюме (почти такого же оттенка, как и костюм Сандры) он резко контрастировал с окружавшей их мрачно одетой массой. Это обстоятельство заставило ее ощутить себя заговорщицей — двое среди ничего не подозревающих людей.

— Эй, погодите минутку, — все же запротестовала Сандра. Он уже взял ее за руку и вел по направлению к ближайшей широкой лестнице. — А откуда вы узнали, что я хочу выпить?

— Я смог заметить, как мадемуазель с трудом глотать, сказал он не останавливаясь. — Простите мне за то, что я любовался вашей прелестной шейкой.

— Я и не предполагала, что у них здесь может оказаться что-то вроде бара.

— Но конечно же. — Они уже поднимались по лестнице. — Что это были бы за шахматы без кофе и шнапса?

— 0'кей, тогда ведите меня, — согласилась Сандра. — Вы настоящий доктор.

— Доктор? — Он широко улыбнулся. — А знаете, мне нравится, чтобы вы меня так называли.

— Значит, до тех пор, пока сами пожелаете, это и будет вашим именем — Док.

Между тем счастливый человечек уже протиснулся сквозь тесный ряд столиков к освобождавшемуся, из-за которого поднимались трое оживленно болтавших мужчин в темных костюмах. Он щелкнул пальцами и тихо свистнул. Перед ними белым видением вырос официант.

— Принесите-ка мне кофе, — обратился Док к официанту. — А для мадемуазель… Рейнвейн и сельтерскую?

— Было бы неплохо. — Сандра откинулась на спинку стула. Между нами, Док, у меня действительно пересохло в горле от… ну, всего этого вокруг.

Он кивнул:

— Вы не первая, кого шахматы потрясли и привели в ужас. Это интеллектуальная зараза. Игра для сумасшедших, вернее, даже не так — сама она вызывает сумасшествие. Но каким ветром занесло в этот шестидесятичетырехклеточный дурдом совершенно нормальную, прекрасную молодую леди?

Сандра коротко рассказала о себе и о том затруднительном положении, в котором очутилась. К тому времени, когда им принесли заказанные напитки, Док успел уже выслушать первое и теперь размышлял над вторым.

— У вас есть одно большое преимущество, — сказал он ей. Вы ничего абсолютно не знаете шахматы, поэтому вы сможете понятно написать о них для своих читателей. — Он отпил полчашки и причмокнул губами. — Что же касается Машины, вы, я надеюсь, понимаете, что это человекоподобный металлический робот, расхаживающий туда-сюда с лязгом и скрипом, как средневековый рыцарь в доспехах?

— Конечно, Док, но… — Сандра не знала, как сформулировать вопрос.

— Погодите. — Он поднял вверх палец. — Мне кажется, я догадываюсь, о чем вы собираетесь спросить. Вы хотите знать, почему, если Машина действительно может играть, она не делает этого в совершенстве, то есть она всегда должна выигрывать, и вариантов здесь нет. Правильно?

Сандра расплылась в улыбке: телепатические способности Дока были таким же спасением для нее, как и искристый терпкий напиток, который она потягивала.

Он снял пенсне, слегка помассировал переносицу и надел его вновь.

— Если бы у вас был, — начал он, — миллиард компьютеров, работающих со скоростью машины, то лишь для того, чтобы воспроизвести все возможные шахматные комбинации, заканчивающиеся выигрышем белых, черных или же ничьей, и чтобы выявить последовательность основных ходов, всегда ведущих к победе, вам понадобилось бы столько же времени, сколько существует Вселенная. Поэтому Машина не может играть в шахматы, как сам Господь Бог. Все, что она может, это просчитать все вероятные комбинации приблизительно на восемь ходов вперед — то есть четыре хода за белых и четыре — за черных, и затем выбрать лучший ход — взятие неприятельской фигуры, проведение матовой комбинации, занятие центра доски и так далее.

— Это похоже на игру в бридж, — заметила Сандра. — Загляни немного вперед и попытайся составить план действий. Избавься от больших карт или же постарайся эффектно окончить игру.

— Именно! — просиял Док. — Машина действительно подобна человеку — довольно странноватому и в общем-то не очень приятному. Человеку рациональному и совершенно не способному на дерзкий полет мысли, но никогда не делающему ошибок. Как видите, вы уже находите человеческие качества даже в Машине.

Сандра снова кивнула.

— Может ли шахматист, я имею в виду гроссмейстера, просчитать наперед хотя бы те же восемь ходов?

— Более чем несомненно! В решающий момент, когда, к примеру, есть шанс моментально выиграть партию, поймав неприятельского короля в ловушку, он просчитывает намного больше ходов — тридцать или даже сорок. Возможно, что Машина тоже запрограммирована различать подобные ситуации и производить какие-либо похожие действия, хотя мы и не можем говорить об этом с уверенностью, исходя из информации, предоставленной World Business Machines.

— Вы говорите о программе?

— Да, да, конечно! В программе и заключена суть игры шахматного компьютера. Программа первой модели IBM, представленной Бернштейном и Робертсом в 1958 году и просчитывавшей четыре хода вперед, базировалась на жадности и трусливости: сцапать неприятельскую фигуру и немедленно убрать из-под боя свою. У нее было свое лицо — нечто вроде посредственного любителя; тупоумный балбес, остерегающийся малейшего риска что-либо потерять, но этот посредственный любитель мог успешно разгромить новичка. Компьютер WBM, установленный здесь, в зале, действует в миллион раз быстрее.

— Вы сказали, Док, в миллион раз быстрее, чем та, первая машина? А ходов она просчитывает всего в два раза больше? переспросила Сандра.

— Здесь геометрическая прогрессия, — произнес тот с улыбкой. — Поверьте мне, восемь ходов вперед — это очень много ходов, когда вы вспоминаете, что Машина обязательно просматривает каждый из тысяч возможных вариантов…

— Савилли! А я тебя всюду разыскиваю!

Возле их столика внезапно возник коренастый мужчина с бычьей физиономией и огромной копной топорщащихся в разные стороны черных с проседью волос. Он наклонился к Доку и что-то взволнованно стал шептать ему.