Вождь Акан Смелый Тигр невольно любовался грациозной девушкой, вышагивающей к колодцу и время от времени опаляющей его взглядом черных глаз. И каждый раз, словно теплая волна поднималась в душе, стоило Делайе посмотреть на него. Всхрапывали оседланные кони, жены провожали мужей на ратные подвиги, да только вождь и не смотрел на свою избранную Хориде, не в силах отвести взгляда от юной дочери воина Ракеша.
— Выпей, мой воин, — Хориде поднесла вождю колодезной воды.
Движение и деревянный ковш упал, расплескав содержимое.
Хмурится Хориде, удивленно переглядываются воины, а вождь, не отводя взгляда от Делайи, ласково попросил:
— Подай воды, дочь Ракеша, моя жена стара стала… не в силах напоить перед дальней дорогой.
Красив и могуч Акан Смелый Тигр, много воинов с почтением склоняется перед ним, окрестные племена прислушиваются к словам его, льстило Делайе внимание великого воина. Взяла она ковш красками расписанный, набрала его полным, грациозно ступая, поднесла вождю. Акан выпил до дна, рот вытер могучей рукой, снял с пальца кольцо золотое, итасами сделанное, да положив в ковш вернул его девушке.
— Поднялась ты, да расцвела, Делайя, дочь Ракеша. Время тебе выбирать мужа достойного… — и перегнувшись, склонился к зардевшейся дочери воина, да зашептал жарко, не скрывая желания, — Вернусь из похода, к тебе первой в дом войду. Коли примешь меня — носи кольцо, коли откажешь… А я с дарами приду богатыми, одену тебя как итасу, золотом украшу, жемчуга подарю… Дождись меня, Делайя, дочь Ракеша!
И выпрямившись в седле, не взглянул на жену свою Хориде, чье лицо сетью морщинок было покрыто… Многие годы оставалась Хориде женой единственной, не ждала, что наступит день, когда ее воин другую одарить возжелает.
Давно скрылись вдали воины, а Хориде все смотрит на юную соперницу, что сердце мужа ее украла. Не отводит нахального взгляда и Делайя, но смотрит как победительница.
«Легко ей, молодой да красивой, смотреть свысока, — думала Хориде, — не висят груди ее, не утратили бедра упругость, нет седины в волосах… Легко ей, молодой, да рьяной, на чужое претендовать!».
В глазах жены вождя ярость и злость, ненависть бушует в сердце. А жены рода только взгляд переводят с той, что возвели, на ту, что низвергли. Ведали женщины рода Белый Тигр, что наступит этот день, знали да не догадывались, что придет он, спустя много лет правления Хориде.
Вскинув голову, усмехнулась Делайя, подхватила ведра и неспешно к дому направилась. Не сомневалась она, что вождю ответит согласием. Красив да богат Акан Смелый Тигр, давно заглядывалась на него Делайя, да только этой весной наступила ее юность, только сейчас сменила она мешковатые штаны на платье, распустила волосы, украсив цветами. Хороша была Делайя, красива как мать ее. Многие дары приносили воину Ракешу, да только всем отказала Делайя, надеясь на внимание вождя. Дождалась, добилась, победила. Гордой ланью вошла в дом отца своего, победно улыбнулась встревоженной матери:
— Ждать буду, — Делайя поставила ведра, показала кольцо, что только на большой палец и наделось, — приедет вождь, с дарами в дом войдет. Приму дары я.
А позади уже открылась дверь, вбежали подруги, тетушки, соседки. Поздравлять пришли, но и предостеречь — Хориде не молода, да только у змеи яд с годами лишь сильнее становится.
Разгневанной тигрицей вошла Хориде в дом мужа… Разбегались рабыни, из военных походов приведенные, прятались от отверженной женщины, знали, что накажет всех да без разбору. Богат род Белого Тигра, лежат на лавках не грубые шкуры, а льняные ткани, не работают многие жены — рабыни есть, ходи да командуй, и все благодаря вождю Акану!
Скрипнула дверь, вошла верная Линнеса… Стара была ее нянька, но прозорлива и мудра, за это и терпела ее Хориде, и в доме своем привечала.
— Уймись, Хориде, — голос старухи как песок царапал по ушам, — вернется, введет в дом вторую жену, но первой-то ты останешься. Тебе ли гневаться, много лет его единственной была, пришло и твое время…
— Замолчи, старуха, — взъярилась Хориде, — не бывать Делайе в доме моем хозяйкой!
Покачала Линнеса седой головой, глаза мутные, старческие чуть сощурила, да повела такую речь:
— Молода да глупа Делайя, куда ей против ума твоего да мудрости. Вернется Акан, будет ужом вокруг молодухи виться, да не из одних поцелуев жизнь семейная, а как пойдут обиды тут ты и повернешь к себе мужа своей мудростью.
Закусив губу, слушала Хориде, слушала и согласилась бы, но давно она дочь Ракеша заприметила.
— Умна Делайя, — голос жены Акана задумчив, — умна, хоть и молода еще. Многие желали в дом ввести ее женой первой, да всем отказала. Второй женой вождя стать она хочет, давно хочет. Вторая жена на погребальный костер не взойдет, место в ином мире рядом с мужем только для первой предназначено! Вторая жена все подарки получает в дар, в дом отца принести может, да с добром после смерти мужа и остается! Умна Делайя, умна и прозорлива! Не могу я допустить ее в свой дом!
Приоткрылась дверь, прошмыгнула рабыня из рушев. Красивая, золотые косы до земли, тело ладное, кожа белая… Куплена была рабыня за большие деньги, самой Хориде плаченные. Ухватила ее Хориде за косы, на пол швырнула, коленом придавила сверху:
— Ах ты, змея подколодная! Велено тебе было ночи господина скрашивать, да так чтобы он и взглянуть на других не посмел, а ты?!
Слезы из глаз рабыни, а сказать-то и нечего, не виновата она. Полюбила вождя Осире, сама дарила ему ласки, сама мечтала второй женой стать… Не только у Хориде сегодня удар, и Осире тяжело, да так что хоть в реку с обрыва.
— Приказала бы тебя высечь, — Хориде устало поднялась, — но ты мне еще нужна. С глаз уйди, Осире! Наряды готовь новые, как вернется вождь сведешь его с ума танцами, заговоришь словами ласковыми, чтобы не смел искать любви вне дома!
Гневно смотрела в след рабыне, не могла не признать, что Делайя краше, да ладнее.
— Думай, старуха, думай! Не должна дочь Ракеша в дом мой войти… Эх, в недолгий поход вождь отправился, времени мало у нас! Думай, Линнеса!
Старуха глядела на нее искоса, хоть и не желала зла молодой Делайе, а на подлость решилась.
— В племени Белый Тигр не найдешь ты для нее мужа, никто не решиться против вождя идти… а в других племенах-то не знааааают… — протянула Линесса и усмехнулась.
Смотрела на нее Хориде внимательно, пристально, задумчиво.
— Разгневан будет вождь, — прошептала Хориде.
— Узнает ли? — усмехнулась старуха, — День летнего солнца на носу…
— Жестоки Волки, да… — Хориде мстительно улыбнулась, — да не мне их жестокость испытывать. Ой и умна ты, Линеса, умна как древний филин, хитра как лиса, опасна как змея подводная!
Летала по светлице Делайя, примеряла наряды новые, готовилась к встрече скорой. Двенадцать дней уж миновало, скоро должны вернуться воины, скоро придет к ней с дарами сам вождь Акан Смелый Тигр.
Надевала новые платья Делайя, да любовалась собой. Стан ее стройный, бедра широкие, тело налитое, молодое, красивое… В каждом наряде хороша Делайя, восторгаются подруги, да только хмурится мать ее отца, старая Исея.
Заметила взгляд ее девушка, остановилась. Оглядела подруг:
— Красавицы, уж поздно, клонится солнце к закату, по домам вам пора, ночь сегодня страшная.
Недовольны подруги, да только права дочь Ракеша — День летнего солнца для всех опасен был, а для дев особенно. Покинули светлицу с поклоном, ушли, чтобы завтра вернуться да помочь Делайе наряды расшивать цветными нитями. Дождалась их ухода девушка, стремительно к старухе обернулась:
— Исея, ты мне мать вторая, но сейчас смотришь так, словно зажгла уже мой погребальный костер! Тревожит меня взгляд твой.
Старая женщина покачала головой, смотрела на внучку с неодобрением:
— Опасна Хориде, девочка моя, не даст она тебе жизни вольной. Да и не допустит, чтобы ты в дом ее второй женой вошла.
Опустилась Делайя на скамью, взяла руку морщинистую, с любовью поцеловала:
— Не сумеет она помешать мне, Исея. Вождь назвал своей при всех, не тайно, не посмеет никто против слова Акана пойти.
— Умом понимаю, — Исея вздохнула тяжело, — а на сердце камень. Боль в груди, не продохнуть. Боюсь я за тебя, доченька.
— Не бойся, Исея, — поднялась Делайя, гордо плечи расправила, — разве не ты учила меня? Разве не сумею я воцариться в сердце и доме вождя? Сумею! Не печалься, Исея. Пойду я, воды принести нужно, отец скоро вернется, а пить-то и нечего.
— Дойти бы до его дома, — прошептала старуха, глядя вслед внучке, — дойти бы… Чует мое сердце беду.
Улыбаясь шла Делайя за водой. Для мытья и животных воду рабы из реки носили, а для питья только женщины рода, другим к колодцу подходить нельзя — высохнет.
Неторопливо потянула бадью деревянную, перелила воду в ведра, резьбой украшенные, посмотрела на солнышко. Красивым был закат, словно оделось красно солнышко в сверкающие одежды, да красовалось перед ночью…
— Твоя красота и солнце затмевает, Делайя! — неприятный, скрипучий голос.
Обернулась девушка, улыбнулась старой Линнесе.
— Спасибо, бабушка, — поклонилась низко, почтительно.
— И добра, и умна, и красива, хорошую жену вождь выбрал, — продолжила старуха, — правильно выбрал.
Не ответила Делайя, только улыбнулась шире, и знала ведь, что Линнеса тенью за Хориде ходит, а все равно приятны ее слова были.
— Ох, молодая ты, сильная, — продолжила старуха, — а у меня за оградой бадья с медом упала, не поможешь ли?
Насторожилась Делайя… Не сложно помочь, но ночь сегодня нехорошая, за ограду городища выходить опасно. В эту ночь племя Волков звериным становится, облик человеческий теряет. Коли не скроешься за частоколом, жрецом заговоренным, не спастись от племени Волков… Каждый год в племени Белого Тигра нет-нет, да и родятся несколько волчонков. И может удалось бы позор скрыть, да Волки за своими детенышами сами приходили, неся бесчестье в семью, что не сумела охранить своих женщин. А и отказать нельзя, женщина старая, уважаемая.
Старательно подбирала слова Делайя:
— Помогла бы с радостью, да… тяжел мед, не вынесу я. Идем, позову Шера, он поможет, а я с вами схожу, прослежу, чтобы нес аккуратно.
Умна Делайя, поняла это и Линнеса, да только змея двумя клыками жалит. Улыбнулась, закивала, а сама рукой подозвала тех двоих, что за срубом ждали.
— Идем, Делайя, — старуха отвернула ее от воинов чужого племени, — поторопимся, вечереет уж.
А девушка взять ведра не торопится, селение оглядывает — тишина вокруг, не видно никого… страшно стало. Обернулась резко, вздрогнула, на шаг отступила:
— Что же ты, Линнеса, ты же почтенная женщина, — говорит, а сама глаз не сводит с двух воинов, что в руках держат пеньковые веревки, — не губи меня…
Не смогла ответить старуха, но ухватила за локти крепко, удивив силой. Подскочили два воина из чужого племени, стянули руки веревкой, попытались кляпом рот закрыть. Но тут открылись ворота городища, и закричала Делайя изо всех сил:
— Помогите! Отец! По…
Линнеса клюкой ударила. Сильно, сноровисто, и упала Делайя в руки воинов чужого племени. Не почувствовала как перекинули ее через круп лошади, как повезли прочь из родного селения, как звенят золотые, Хориде за похищение уплаченные…
Очнулась от воя, что звучал вдали. Испуганно вздрогнула, пошевелила пальцами, поняла, что руки связаны. А воины теперь ехали медленнее, прислушивались к вою. Закричать хотела Делайя, да не могла и звука издать. Страшная ночь, страшными были и воины племени Волков, страшно преступление Линнесы.
— Ехать куда? — заговорил один из воинов, — У волков летний гон начался, как бы самим выбраться, а то учуют девчонку и сорвутся всей стаей за нами.
— Хориде приказала живой доставить в стан племени Черных Волков. Серые в Летнюю ночь и убить могут… А если не убьют, вернется девка в племя, а вождь ее и такой возьмет. Хориде сказала, что он от любви сон потерял давно. Нельзя ее бросать.
Племя Черных Волков! Делайя затряслась от страха, попыталась вырваться, замычала… Но крепко стянуты руки, кляп не дает слова сказать… Черные Волки… Нет безжалостнее, чем воины их племени, нет несчастнее, чем их жены… Детей слабых бросают в реку, рабов не имеют, живут не в домах, теплых и светлых, а темных срубах, наполовину в землю закопанных, а то и в навесах из шкур… Да хуже всего быть раррой в племени Черного Волка!
Жестока Хориде! Страшна месть ее! Заплакала Делайя, бессильно и горько, словно ива над озером… Мчались воины, унося ее на юг, к бескрайним степям, где правили Черные Волки. Смотрела Делайя как мелькают травы и деревья, как алеет восток, и пришла злость! За погубленную жизнь, за надежды и мечты, за власть… которую у нее отобрали.
Взглянула на воина из племени неизвестного, у седла колчан со стрелами, на поясе ятаган, а копье с другой стороны, ей и не достать. Связаны руки, да связаны вместе. А злость душила, страх изгоняя. Потянулась, схватила одну из стрел, да со всей силы в бедро воина всадила. Звериный рык раздался над степью, пошатнулся воин, отпустил ее.
Упала Делайя на землю, ударилась больно, но встала, пошатнулась и побежала прочь.
Бежала быстро, придерживая край платья связанными руками, но всадники были быстрее, догнали, преградили путь.
— Быстро бегаешь, — тот, что ранен был, достал хлыст, — быстро, да мы быстрее!
И ответила бы Делайя, но как ответить, если кляп во рту, и развязать его не в силах. Остановилась, смотрела с ненавистью, не скрывая злости.
— Кляп ей вынь, — сказал тот, что вез седельные сумы, — интересно, что поведает.
Раненный спрыгнул, хромая подошел, замахнулся неспешно, словно пугая, да ударил больно, так что слезы из глаз. И только затем кляп вынул, разрезав веревку.
— Руки развяжи, занемели совсем! — просить не хотела, но усмирила гордость.
— Развяжу, — воин из неизвестного племени стянул повязку с лица, — а что получу, за доброту свою?
Тяжело было смолчать, но женщины племени Белого Тигра умели склоняться, чтобы затем удар нанести.
— Что заслуживаешь, то и возьмешь, воин, — тяжело слова дались Делайе, да не могла иного сказать.
Подошел, разрезал веревку, молча смотрел, как растирает девушка запястья, как разминает ладони. Странным стал взгляд воина… тяжелым. Как у вождя.
Улыбнулась ему Делайя, ближе шагнула, заглянула в глаза узкие, на все виденные ею непохожие… Положила ладонь поверх ятагана, что держал воин ослабевшей рукой… Сильны женщины племени Белого Тигра. Хоть и не сопровождают мужей и отцов в походах, а учатся детей, да честь свою защищать! Не ждал удара воин из неизвестного племени, так и пал на колени, с открытым от удивления ртом…
И так же резко рывком вынула из умирающего тела ятаган, обернулась ко второму воину. Пусть силен воин, но лучше умереть, чем стать раррой в племени Черных Волков. Стояла уверенно, сжимая тяжелый клинок двумя руками.
— Ведьма! — крик его был страшен. — Змея!
Развернул коня, в руке копье, в глазах решимость. Знала Делайя, что не уйти от копья, что проткнет он ее тело, но не желала просить. Горды дочери в племени Белого Тигра.
Воин замахнулся, блеснуло алым на острие восходящее солнце, даже ветер степной словно притаился, а Делайя стояла спокойно, готовая встретить свою смерть.
И смерть настигла… не ее… Завалился хрипя воин из чуждого племени, упал, заливая кровью круп встревоженного коня…
Озирается вокруг Делайя, вглядывается в светлеющие очертания холмов… И прижимает руки к лицу, увидев тех, что смерть несли… Воины племени Черного Волка… И поздно бежать, даже если лошадь стоит в пяти шагах, не более… И напрасно просить о пощаде — воины волки не ведают жалости!
Вскинула голову, посмотрела на тех, кто приближался неспешно… Пешком…
— Я ли не дочь отца своего, великого воина, — прошептала Делайя, — мне ли покорно ждать гибели!
Быстрой тенью метнулась она к лошади, легкой ласточкой взлетела в седло, схватив поводья, ударила лошадь, заставляя ее мчаться прочь… Лошадь захрипела, взбрыкнула и остановилась как вкопанная.
Как оказался впереди, Делайе было неведомо, но воин держал лошадь крепко… за горло держал. Молча смотрел на девушку и не говорил ни слова. Окружили лошадь остальные волки. Словно забыли слова, смотрели молчаливо, неодобрительно. Кожа у воинов Черного Волка смуглая, волосы прямые, цвета воронова крыла, а глаза серые, холодные, волчьи… Взглянешь в такие, самой волком выть хочется, настолько страх нестерпимый.
— Смелая, как волчица, — произнес один из воинов, и послышалось Делайе восхищение.
— Глупая, — ответил другой, с ледяной сединой на висках, — раррой ей быть.
И заговорили воины, не так как в племени Белого Тигра принято, слова волков были прямые, как стрела, жестокие, как удар. И только воин, что лошадь держал, все продолжал молчать. Смотрела на него Делайя, пугалась холодных глаз, силы его боялась, да… между огнем стремнину предпочла. И пусть стремнина холодна и опасна, пусть глубока, но лучше тонуть, чем гореть в пламени — недолго рарры в племени Волка жили!
Вздернула подбородок Делайя, заставляя слезы снова в глазах спрятаться, спрыгнула с лошади, к воину подошла, поклонилась низко, как жена перед мужем.
— Ты меня остановил, тебе и владеть мною, — выпрямилась, в глаза взглянула смело, а руки дрожат.
Молчали волки, и тот, кому себя отдавала, молчал. Долго стояли, солнце выше поднялось, и только тогда ответил воин из племени Черного Волка:
— Благословенна земля… одной рукой она отбирает, второй дает. Будешь мне женой!
Не раррой — женой. Склонилась Делайя, хоть радовалась разумом, а сердце стонало… Женой Волка! Страшного, с глазами ледяными, жестокого Волка!
А воин достал нож, белый, костяной, схватил ее за руку, вспорол рукав. Испугалась Делайя, даже дышать боялась… Больно коснулся ее руки нож, обагрили капли крови траву… Обнажил свое запястье воин, каплями упала и его кровь…
Взял он руку Делайи, к губам поднес, окрасились темные губы алой кровью. Свою руку ей протянул. Противно было чужой крови касаться, да не было у нее пути иного. Словно металл попробовала, и не скривиться, не сплюнуть…
— Я, пятый волк стаи, Рхард Страж. Отныне мы связаны кровью.
И имени ее не спросил. Схватил за белые руки, потащил за собой. С неодобрением на него воины смотрели, да не сказали ничего.
Спотыкаясь, шла Делайя за мужем своим, позади воины лошадей вели. Долго шли, уж солнце поднялось, да на небосклоне середину заняло, уж зной припекал, а шли не останавливаясь. И плакала бы Делайя, но боялась и слово молвить.
Издали заприметила срубы волчьего селения. В степи, река рядом, а вокруг стен не трава — камни. Черным срубы выкрашены, волчьи головы на воротах висят. Не боялись воины племени Черного Волка нападений внезапных, но не было и тех, кто напасть бы решился.
Со скрипом открывались ворота, а сильнее этого стонала душа Делайи. Даже замерла на мгновение, входить не желая, да только воин сильнее дернул и пришлось ступать за ним, как пес на привязи. Жестоки воины племени Черного Волка, не ведают они жалости.
Темными были дома волков, темными, вместо двери шкуры, очаг перед дверью. Грязным было селение, злыми люди. Но вот вышли из домов женщины… Одеты жены воинов в черные рубахи, да черные штаны. Волосы стрижены до плеч, руки сильные, с венами проступившими, в глазах презрение к ней, светлокожей дочери племени Белого Тигра. Дети тут оборванные, непричесанные, неумытые, глядят будто волчата.
Страшно было Делайе, а голову не опускала, смотрела уверенно, смело, не желая племя свое позорить.
Зашептались тут женщины племени Черного Волка, начали в сторону глядеть. Остановился и муж ее, да так руки сжал, что Делайя невольно губу прикусила, а сам смотрит на дом в центре селения, да лицо будто окаменело. Смотрит на него Делайя, понять не может.
Пятеро их было. Волосы черные до пояса, глаза счастливые, наглые, серые, улыбки загадочные, в руке каждой нож белый, костяной, ритуальный. И одежды не черные — платья цвета зари утренней, легкие, летящие… Видимо не было бедным племя Черного Волка, раз девы одежды богов носили.
Танцуя вышли к костру в центре селения, танцевали вокруг восхищая мужчин и женщин. Лишь Делайе было не радостно смотреть на них, все сильнее сжимал ее руку пятый волк стаи, Рхард Страж, а взгляд его неотрывно следовал за самой прекрасной из волчиц. Танцевала синеокая дева из племени Черного Волка, улыбалась, кружилась так, что вихрем стали ее волосы, да опадали на летящие одежды. Сильны и прекрасны девы племени Черного Волка, да мало их…
Первая из дев остановилась, дышит тяжело, вздымается грудь ее, тонкой тканью обтянутая. Вскинула дева руку с кинжалом. Белой молнией метнулся нож, опали на землю черные волосы… До шеи подрезала дева, а стоит, улыбается. Вышел воин… Одет неряшливо, рубаха белая не застегнута. Обнял деву, нож ее за пояс заткнул, свой достал, девушке передал. И не было счастливее их в селении, с улыбками провожали их волки. Вернулись молодые в тот дом, откуда и вышли.
Вторая из дев остановилась. Улыбалась счастливее первой, волосы отрезала короче. Воин, что бледный стоял, ожидая решения, на руки подхватил, закружил от радости, так на руках и унес в дом свой.
Остановилась и третья. Самая красивая, самая быстрая, синеокая. Та, что взгляд Рхарда словно приковала к себе. Улыбалась дева, но иначе. Стоял рядом сильный воин, одет богато, на груди знак волка — вождь. А дева все медлила, глазами толпу осматривала. Обернулась и померкла ее улыбка. Смотрела она на Делаю, на руки ее, что в руках Рхарда были. Закусила губу дева, да так что струйка крови со рта.
Даже дети племени волка говорить перестали. Нахмурился вождь, а видимо право было древнее, не смел он вмешаться. Долго смотрела дева племени Черного Волка на Рхарда, не отводил взгляда и воин. И тут вскинула голову гордая волчица, смело нарушила круг, вольною птицей подошла к пятому воину, протянула свой нож, в глаза смотрела преданно, заискивающе. Усмехнулся Рхард, в последний раз на деву взглянул, да отвернулся.
Опустила голову дева, нож костяной за пояс заткнула, не стала волосы резать. С неодобрением смотрело на нее племя, с яростью вождь. Схватил ее за руку, за собой повел грубо, резко.
Завершили свой танец и оставшиеся девы, черной тенью опали их волосы, улыбались мужьями названные.
И повел ее воин дальше, вел быстро, а губы сжаты, побелели даже. Поняла Делайя, кем была для него дева из племени Черного Волка, поняла, и что не простил предательства он. Гордый Рхард Страж пятый волк.
Дом его в стороне был, богато украшен дом, цветы в единственной комнате… На столе новом, светлом, золотые да посеребренные украшения разложены, расстелена кровать тканями легкими… Другую жену ждал дом, для другой дары богатые, для другой цветы на окнах сложенные.
Остановился воин, подтолкнул ее вперед, шкуру на входе задернул. Молча смотрел на дом свой, словно видел впервые. А ведь едва построен дом, свежим деревом пахнет, камни очага не закоптели еще. И пожалела бы воина Делайя, да себя еще больше жалеть хотелось. Не будет у нее счастья в племени Черного Волка, и раньше знала, теперь — увидела.
— Здесь жить будешь, — говорил воин быстро, нехотя, — теперь ты жена моя. На год беру, а в Первую Летнюю ночь сама решишь, принуждать не буду.
Удивленно смотрела на него Делайя, да спросить боялась. Год всего! Год! Не вечный брак, сможет она еще в племя Белого Тигра вернуться, сможет… О Хориде думала постоянно, о мести думала, одну страшнее другой представляла.
— Ложись, — приказал воин, — ты жена теперь.
Обернулась к нему Делайя. Взгляд тяжелый, полный ненависти. Не на нее зол был, а видимо отвечать Делайе выпало. Слезы полились из глаз, тяжело было дочери племени Белого Тигра думать, что вот такой будет жизнь ее, так начнется.
Не такими были свадьбы в ее племени, не так муж женой в первый раз овладевал. После свадьбы веселой да нарядной топили баню подруженьки, устилали лавки перинами. Медленно раздевал молодую жену муж, целовал всю, вином поил, что кружило голову. И любили воины ее племени нежно да ласково, не раз глядела, как прижимали жен, нежные руки целовали, да слова шептали жаркие, румянцем на женских щеках оседающие.
Сняла платье, слезы вытирая украдкой. Стянула с ног сапожки, что отец от итасов привез. В рубахе нижней на кровать легла, отвернулась к окну, чтобы лица не видеть жестокого, глаз ледяных.
Не стал и он рубашку снимать. Вскрикнула от боли Делайя, губу прикусила, а глаза не закрыла, продолжала смотреть на цветы. Белые, озерные, красивые.
Поднялся воин племени Черного Волка, теперь уже муж осуществивший право свое, да снова сел на постель. Почувствовала Делайя как прикоснулся рукой там, где все болело, только тогда на мужа взглянула. Рхард сидел и молча смотрел на пальцы, кровью обагренные, так же молча перевел взгляд на жену свою. В глазах непонимание, удивление.
Гордо взглянула на него Делайя, и лишь тогда заговорить решилась:
— Дочери племени Белого Тигра не распутные волчицы, мы дарим честь свою мужу!
С уважением Рхард на жену посмотрел, хриплым был голос его, когда спросил:
— Как имя твое, жена воина племени Черного Волка?
С уважением был вопрос задан, да значение его унижало. Не назвал он ее дочерью племени Белого Тигра, значит не будет для нее пути домой, не скрыл он и презрения к племени ее.
— Делайя, — шепотом ответила девушка, да гордости в ней не менее волчьей было, снова голову вскинула, черные глаза смотрели с вызовом, — Делайя, дочь воина Ракеша из племени Белого Тигра!
Устало покачал головой Рхард, произнес резко, уверенно:
— Деяра, жена пятого волка Рхарда!
Встал воин, к выходу направился. Не удержалась Делайя:
— Разве в праве ты имя мое менять, отцом данное?
Остановился Рхард, обернулся, ледяными были глаза его серые:
— Не подходит тебе это имя, Делайя добрая да покладистая должна быть, а в тебе ярости много… Деяра ты!
Горе в доме воина Ракеша. Нет Делайи. Украли красавицу воины из племени чуждого, неизвестного. Пыталась Линнеса спасти девушку, да оттолкнули старуху воины и увезли нареченную вождя Акана. Горе в доме воина Ракеша… Всю ночь искал отец похитителей, соседи, что в поход не ушли с ним были, а не нашли ничего.
Заходила Хориде, слова говорила сочувствующие, сетовала, что не войдет в дом ее молодая жена, не будет, кому помочь ей по хозяйству, а глаза сверкающие, довольные.
Сидела в светлице Линесса, все подробности вспоминала, да роняла слезы скупые:
— Не смогла уберечь кровиночку вашу, не простит меня вождь Акан…
Сочувствовали ей девушки, да замужние соседки, рыдала мать Делайи, черноокая Ольгера, и только Исея слез не проливала. Не могла старуха места себе найти. Чувствовала что не все так просто, словно видела ложь Линнесы, а как доказать всем? Всю ночь не спала Исея, по лесу металась, и кричала, звала, надеялась. Утро пришло багряное, кровавое, поняла старуха, что поздно спасать внучку любимую, единственную.
Смотрела Исея на ту, что якобы жизнью своей Делаю защитить пыталась, да думы у нее одна хуже другой были. И ведь не спросишь прямо, обвинений в лицо не бросишь!
Вышла Исея из светлицы, поднялась под крышу, где хранила травки заветные, не лечебные, а для других целей. Ароматным был чай, с поклоном подала его старуха Линнесе.
И хоть и заприметила Линнеса блеск в глазах подруги детства, а не отказала, запах трав ей был знаком, не усмотрела злого умысла.
Неспешно велась беседа в светлице, где раньше яркой бабочкой Делайя порхала, да прервался разговор кашлем надрывным, хрипом предсмертным.
— Змея! — закричала Линнеса, — отравила ты меня!
Улыбка у Исеи полна злобы, слова ее как удары ножа:
— Говори, Линнеса, коли жить хочешь, все говори! Где Делайя? Где моя девочка?
Хрипела старуха, на пол повалилась, кровь с дыханием вырывалась, смотрела на Исею, с ненавистью, да мольба во взгляде тоже была.
— Не губи, Исея, подруги мы с детства! Вместе у костра танцевали, вместе замуж выходили, я тебя в первую ночь обряжала… не губи!..
Смотрела на нее Исея с ненавистью, а все думала, где кровинка ее и картины одну страшнее другой представляла…
— Говори, Линнеса, времени мало. Не успею дать тебе противоядие, захлебнешься ты в крови собственной.
Закричала старуха, забилась на полу. Смотрят растерянно соседки, плачут девушки, страшась злобы Исеиной… Линнеса глядит с мольбой с надеждой… Не хочет умирать старуха, за жизнь цепляется и хоть и страшен гнев Хориде, а смерть страшнее… И закричала она, начала говорить быстро, торопливо:
— Не губи, Исея, все скажу… Заплатила Хориде двум отверженным… Отвезли Делаю в племя Черного Волка…
Сказала и поняла — не будет ей прощения! Замерли женщины, упала без чувств мать Делайи Ольгера, седая упала, а была темноволосой. Поднялась Исея, руки дрожат, слова бессмысленные на губах, но сдержалась, понятны слова ее стали:
— В рарры… Девочку мою нежную да ласковую, юную… В рарры! В первую летнюю ночь! — задрожали руки сильнее, упала на пол чаша с противоядием, разлилась жизнь Линессы.
Не слышала Исея криков и проклятий Линнесы, ничего не слышала… вспоминала путь к племени Черного Волка. Пусть и рарра, путь опозоренная, путь без чести, но вернется Делайя домой! Все для этого Исея сделает, все свои украшения отдаст, рабов отдаст, себя если потребуют.
Вышла из светлицы Исея, хоть и стара была, а двигалась быстро. Не взяла все украшения, часть в суму сложила. Любил ее муж, одаривал как жену первую, а на костер с собой взойти запретил. Плакала тогда, жить не хотела, в маленькой внучке, в кровиночке жизнь свою нашла. Любила, заботилась. Ольгера, хорошая невестка была, ласковая, почтительная, хоть и не дала сыну Исеи воину Ракешу сыновей, а все же любила ее старуха. Да только Делаю пуще и сына и невестки любила, как родную дочь. И вот пришла беда, нет Делайи! Сорвали ее цветок, да уволокли к зверям лютым. Не ведают жалости воины Волка, и сочувствие у них к слабости равняется.
Вывела лошадь Исея, сильную кобылу взяла из конюшни, выносливую. Сноровисто взнуздала, сумы седельные крепко привязывала. Собраны седые волосы, белые как горный снег, в тонкие линии губы превратились, а сильны руки у Исеи, не даром в былые годы оборону доверяли.
Вскочила на коня, болью спина отозвалась. Но выпрямилась, глаза хоть и видели плохо, а то что вдали лучше различали. Видела Исея, как идет толпа к дому вождя Акана. Спряталась Хориде, закрыты ворота, задвинуты ставни. Боится гнева людского. Не прощает племя Белого Тигра предательства, не простят люди, что отдала Делаю на поругание в первую летнюю ночь. Никогда не простят!
Направила лошадь к воротам Исея, да путь сын преградил. Постарел Ракеш, за одну ночь постарел. Дрожат руки воина, в глазах слезы постыдные.
— С тобой поеду, мать, воинов возьму.
Улыбнулась Исея. Хорошего она вырастила сына, другой бы отвернулся от дочери опозоренной, а ее сын не такой. Гордость ощутила мать за сына.
— Нет, Ракеш, одна еду. Не пустят волки воинов на свои земли, а меня, старуху, пожалеют. Жди нас, вернусь я с Делайей, найду способ. Посулю за нее богатства, горды волки, да от денег не откажутся.
Поклонился ей сын, поясно поклонился, до земли. Но когда за ворота выехала, крикнул вслед:
— Воинов возьму, своих только, на границе ждать буду! — и тише, но Исея услышала. — Ты только скажи ей… скажи, что честь не в этом… Она сильная, она воин. Верни Делаю!
Длинна дорога к племени Черного Волка, да тяжела для старухи, а все же гнала лошадь Исея, каждое мгновение было на счету.
Долго сидела на постели Делайя. Долго смотрела на дверь, все ждала, что дрогнет шкура и войдет Рхард. Хоть и не спала ночь, а сна не было. Не пришел воин волка, до сумерек не пришел.
Лишь когда загорелись звезды, послышался шум шагов, отдернулась тяжелая шкура, вошел волк. Оглядел жилище свое, темное, без треска камина. На Делаю взглянул:
— Разве не учат в племени Белого Тигра еду готовить? Разве не знаешь, что ты хозяйка отныне?
О многом хотела сказать Делайя, многое высказать, но знала, что не принято женщине волков на равных с мужем говорить. Поднялась с постели, неловко платье надела. Собрала волосы растрепанные в косу, да и остановилась. Не такими были дома в племени Белого Тигра, вместо очага печь стояла, вместо глиняных кувшинов чугунные. Хоть и готовили женщины сами, рабов к еде не допуская, но не так.
Опустила голову Делайя, сказать ей было нечего.
— Горды дочери племени Белого Тигра, да глупы и неумелы! — усмехнулся воин волка.
Насмешка была обидной, но смолчала Делайя. Зарычал от злости Рхард, к очагу подошел. Споро в руках его огниво выдало искры, загорелись щепки, от них и тонкие ветки. Подошла Делайя, толстые сама положила. А что дальше делать?
В неровном свете очага осмотрела дом, в котором хозяйкой стала, нашла мясо в углу на кольях, отрезала часть, поставила на камни. Нашла лепешку… хоть плесень с нее снимай.
Так и положила на стол мясо, частью сгоревшее, частью сырое, лепешку. Кувшин с молоком кислым. Взгляд мужа злой, презрительный выдержала, да и вышла из дома. Тяжело дышала, глядя на звезды, а слезам волю не дала. Пошла к реке, умылась, воды напилась. Смотрела на воды быстрые, о смерти думала…
Когда вернулась, спал Рхард. Так в одежде и лег. Мясо съел, лепешка под столом валялась. Долго Делайя стояла, не зная, что делать. Закрывались глаза от усталости, а лечь с мужем не хотела. Разбудить боялась. Слышала, что бьют волки жен нерадивых.
— Почему дары не примерила? — закрыты глаза воина, а ощущение что смотрит.
— Не мои они, — ответила Делайя, — не меня ждали.
Жестокое лицо у мужа ее, а усмешка язвительная.
— Ложись уже! Ты жена теперь, все здесь твое!
Разделась Делайя, осторожно к постели подошла, переступила через воина, легла у стенки. Холодно, а укрыться страшно.
Посмотрела на мужа, у него глаза холодные, на нее глядят не мигая… взгляд тяжелый. Долго смотрел, а владел быстро, словно нехотя. Не целовал, не обнимал, слова ласкового не произнес. Когда заснул, потянулась Делайя за одеялом, укуталась, только тогда волю слезам дала. Плакала молча, стараясь не вздрагивать.
Тяжела доля жены в племени Черного Волка.
Как заалел восток поднялся воин, на Делаю взглянул, но вышел молча, только на пороге услышала:
— Вернусь, когда солнце будет в зените!
Смотрела Делайя в потолок долго. Не было больше слез, не плачут дочери племени Белого Тигра! Год ей в плену быть, а там… если не отпустит Рхард, сможет она сбежать. Границы племени волков только раз в год открыты в первую летнюю ночь. А сейчас сильной нужно быть, мужу угодить, чтобы не избил за нерадивость.
Поднялась. Осмотрела платья, что в углу были на ларе. Выбрала темное, с рукавами серебром расшитыми. Надела, принялась гребень искать. В племени Белого Тигра гребень и зеркало дарили невесте мужа родственники, чтобы была лицом милая, а мужу послушная. Но не нашла зеркала, а гребень был среди украшений. Красивый, из кости.
Споро волосы причесала, косу заплела, в косу вплела ленту зеленую. Торопливо ведра взяла, за водой идти нужно было.
Рано вставали жены в племени Черного Волка, у колодца их было больше, чем пальцев на руках. Колодец Делайя еще вчера заметила, трудно не заметить было каменную ограду, да приспособление странное, не цепь с бревном, а журавль, как у древних.
Жены волков ее издали увидали. Поняла Делайя, что отличается от них не только светлой кожей да волосами цвета меда осеннего. Жены в племени Черного Волка черное и носили, из одежды штаны, да рубахи, а она в платье цветном. Волосы короткие у всех, у кого короче та и счастливее на мир смотрит, а у нее коса ниже пояса.
Подошла Делайя, поклонилась женщинам, встала очереди своей дожидаться. Смотрят на нее волчицы внимательно, но нет в их глазах тепла и интереса, только презрение.
И тут услышала она голос злой, полный ненависти:
— Пошла вон, дочь трусливого тигра! Нечего тебе у колодца стоять, ты не нашего племени!
Боялась этого Делайя, страшилась. В племени Белого Тигра жен из других племен к колодцу не допускали… Но нет в ее доме другой, что могла бы воду принести, а Рхард вернется, обед ждать будет. Как же без воды!
Умна была Делайя, не стала страх показывать. Обернулась медленно, с улыбкой приветливой. Стояла позади нее волчица в платье, с волосами распущенными, та, что предала ее воина, та, для которой дом был построен, та, которую украшения и дары ожидали. Красива волчица, глаза синие, губы цвета вишни спелой, грудь высокая, бедра округлые и сама статная, гордая, сильная… яростная. Кольнуло подозрение, тихим голосом вопросила Делайя:
— Имя тебе отцом данное… Яра?
Спросила, по вздрогнувшей волчице поняла, что права оказалась. Обида затопила, да тут же схлынула. Не время волю давать обиде и гневу, но и Деярой она не будет!
— Не тебе мое имя спрашивать, грязь под копытами воинов наших! — не говорила Яра — рычала. — Ты танец у костра не танцевала, перед всем племенем женой не стала, год пройдет, и вышвырну тело твое из своего дома!
Гневные слова хотелось в лицо волчице бросить, а сдержалась. Видела, что заинтересованно их жены волков слушают. Знала, что от слов ее многое зависеть будет.
— Мы крови одной с мужем моим Рхардом Стражем, пятым волком, — говорила Делайя громко, уверенно, — кровью связны, значит кровь во мне племени Черного Волка, и по праву я у колодца стою!
С одобрением на нее женщины посмотрели, признали ее право брать воду племени. Но злоба была в глазах Яры, ненавистью исказилось лицо красивое, сорвались с губ слова страшные:
— Ходи, дочь трусливого тигра, ходи, да оглядывайся!
Не пожелала Яра стоять позади дочери чужого племени, развернулась, ушла с пустыми ведрами, неся в дом вождя примету плохую.
Молча ждала очереди своей Делайя, а как подошла к колодцу, положила ведра, в них вода полилась. А женщина с волосами до плеч, второй раз опускает палку, набирает воду, да во второе ведро выливает.
— Не умеешь ты тсаром пользоваться, — женщина смотрела с улыбкой, — вот и помогла. Я Арша, первая жена вождя Рырга.
— Я Делайя… — и поклонилась в благодарность.
Прыгала в стремнину, а и под водой пламя оказалось. Если Арша жена первая, то Яра вторая… Не упустит Арша возможности испортить Яре жизнь, да руками Делайи действовать хочет.
— Дом мой вон там, — Арша взяла ведра, — приходи, в моем доме ты гость званный.
Поклонилась снова, а не ответила ничего — не хотела между двух огней ходить.
Большие были ведра в племени Черного Волка, в родном селении в таких рабы воду носили, а вот и пришлось самой. Дошла до дома, посмотрела на него. Хороший дом Рхард построил, выделяется среди всех и высотой и крепостью. Не косой, как дом по левую руку, крыша не валится, как в доме на два в сторону правой руки. Хороший дом, да в племени Белого Тигра в таких скот держали.
Вошла, осмотрелась. Видно, что не было в доме руки женской. Да и как домом то назвать? Одна комната всего, хоть и большая, как две светлицы. Три окна, проемы бычьим пузырем заделаны. И света от таких окон мало, но и не заглянет никто. Заборов в племени не было, мимо дома каждый мог пройти. На дверях только шкура — заходи кто желает, ни засовов, ни дверей нет! Очаг в стене дальней, от него труба каменная. Как на открытом огне готовить? И не спечешь тут сдобы пышной, пирогов румяных, мясо с пряностями. У волков вместо хлеба, что на столе царем возвышается, только лепешки плоские!
Да делать нечего. Из жара, что с ночи горел, разожгла огонь. Мясо резала тонко, на камни от жара красные укладывала осторожно.
Муку нашла в кувшине. Грубая мука, не белая, и тесто грубое, хоть и на кислом молоке замешивала. Нашла камень плоский, тоже новый совсем, в очаге уместила, на нем и жарила. Тяжело на коленях перед очагом сидеть, да не печка это, жар терпеть придется.
Жарилось мясо, переворачивала костяной ухваткой, а лепешки выходили красивые, не то, что та, с плесенью. На молоке кислом тесто поднималось, почти как пышные блины, что маслом сдабривались, с медом на стол подавались.
Долго лепешки пекла, на тарелке горкой возвышались, вровень с кувшином. Мясо складывала на вторую тарелку, тонкими пластинками жарилось быстро, недаром старательно резала.
Как закончила и солнце в зените стояло. Едва умыться успела, вошел Рхард. На стол смотрел — чистый, вымытый до светлого дерева, на мясо, уложенное в тарелку хозяина дожидаться, на лепешки пышные, румяные, на воду, в глиняной чаше, не в кувшине.
— Не так глупы и неумелы дочери Белого Тигра, — в голосе удивление, — порадовала ты меня Деяра.
Как ножом резало имя это, не сдержалась Делайя:
— Дарой буду!
Тяжелым стал взгляд Рхарда, не желал он, чтобы жена без его разрешения слово держала.
— Деярой!
Вскинула голову Делайя, в глазах злость, руки в кулаки сжались. Как не умна была, а кровь молодая кипела.
— Сам сказал, что я дар земли благословенной! Дарой буду! Дариной звать можешь! А коли Ярой назовешь, познаешь всю ярость дочери племени Белого Тигра!
Смолчал воин племени Черного Волка, за стол сел, потянул тарелку к себе.
— Руки вымой, — не удержалась Делайя.
Резко поднялся воин волка, отлетела скамья. Два шага сделал, а уже рядом стоит, взгляд ледяной, холодный, злой. Стояла Делайя ровно, глаз не отвела, назад не отступила, но голос задрожал:
— Где только не ходил ведь… на руках грязь… неужто чистые руки хуже грязных?
Зарычал почти, произнес хрипло, отрывисто:
— Не тебе мне указывать… женщина!
Да все же руки вымыл. С поклоном подала Делайя полотенце, а ведь вытирать не собирался.
Пока ел, рядом стояла, слышала, что так у волков положено, а спросить боялась. Ни слова не сказал ей Рхард, не дождалась похвалы. Как поел, поднялся, тут же принялась девушка со стола убирать. Лепешки чистым полотенцем накрыла, мясо тарелкой глиняной, чтобы вкус сохранился, в очаг дров добавила. Ходила Делайя быстро, движения уверенными были. Ей ли, дочери воина Ракеша, не уметь хозяйством заведовать.
— Тебя к матери отведу, — снизошел до разговора Рхард, — поучит тебя, как хозяйство ведут женщины племени Черного Волка… а хлеб, как и раньше пеки!
Улыбнулась Делайя — осознал разницу воин волка, не захотел от хорошего отказываться. Да и она не желала в черном ходить, у огня сидеть.
— Коли взял в дом жену из чужого племени, так привыкай к порядкам новым, — пока говорила, в кувшине собирала сливки, и все думала, как спросить, откуда молоко берет.
На Рхарда смотреть боялась, продолжала аккуратно отбирать молочный жир, уже думала, как масло взбивать будет. Воин сам подошел, за руку схватил, развернул резко… упала глиняная ложка, разбилась. Смотрит на него Делайя, страшно. Глаза злые опять. Да только знала дочь племени Белого Тигра, как женщина усмирить мужа может. Посмотрела на скамью и голосом ласковым:
— Хороший у тебя дом. Скамьи все ровные, правильные. У нас-то мужи так не умеют, на какую скамью не взглянешь то кривые, то упасть норовят, а у тебя знатная скамья, крепкая. И руки у тебя сильные…
Отпустил ее воин. Отступил на шаг, смотрит пристально, понять пытается. Не нравилась ему Делайя. Светлая, вертлявая, наглая. Там у границы пожалел, в раррах бы долго не прожила, да и обида была… любимая, для которой дом строил, дары вождя выбрала. Ушла Яра за яркие камни, за золотые браслеты, за жемчужные ожерелья.
Смотрела на него Делайя, и сказать боялась. А все равно пришлось:
— Ты прости меня, Рхард пятый волк, молода еще и неразумна. — душой кривила про неразумность, да мужчине знать не надобно, — Уж позволь в доме все на свой лад вести, тогда и обед будет вкусным да во время.
Тяжело вздохнул воин волка, но уже согласился, хоть и показать не желал.
— Пусть по-твоему будет… Дарина, — отступил еще на шаг, а взгляд тяжелый, — раздевайся, жена, на постель ложись.
И знала, что мужу нельзя отказать, но не сумела пересилить себя. Бросила взгляд на ведра пустые, улыбнулась, да подхватив ведра, к выходу направилась, на ходу объясняя:
— Некогда мне разлеживаться… скоро солнце сядет, а на ужин не готово ничего… воды принести нужно… дров… Корову подоить… Есть же корова, да?
Так за разговором и вышла. Как на улице оказалась только тогда и дышать смогла. И не заметила даже, что все слова на едином дыхании были.
Шла до колодца улыбалась невольно. Радовала ее победа пусть и маленькая, но так радовала. На сей раз у колодца одна была. Долго на странные палки смотрела, на журавля палки похожи были, или на удочку. Опустила конец с ведром в колодец, словно рыбу удить собралась, да также и достала. Сложнее было воду так набирать, в племени Белого Тигра барабан с цепью, крутишь ручку и вся работа. Тяжелы были ведра, да кроме нее носить некому. Когда шла мимо ворот слышала, как спорят воины с кем-то, слышала, но не вслушивалась. А как дальше отошла, остановил громкий крик:
— Делайя, доченька!
Упали ведра, разлилась вода. Быстрой ласточкой к воротам метнулась, да остановили воины.
— Иди женщина в дом мужа!
Смотрит Делайя на воинов. Злые глаза у мужей в племени Черного Волка. Не ведают они жалости, не ответят на просьбу. Выпрямила спину дочь воина Ракеша, подбородок вскинула гордо, и повела речь такую:
— Я… Дара жена Рхарда Стража, пятого волка! Как смеете руки свои… грязные протягивать ко мне?!
Отступили воины, не ожидали слов таких от женщины. Смело шагнула Делайя к воротам, смотрела на бабушку едва не рыдая.
Долгий путь проделала Исея. Тяжелым путь был. На границе остановили ее воины волки, да не тронули, пожалели старуху. Отдала каждому по ожерелью из жемчуга. А как к селению подъехала, намертво встали стражи, ни пустить, ни о судьбе внучки поведать не желают. И просила, и требовала и богатства сулила, а ответ все тот же:
— Поворачивай назад, старуха. Нет тебе пути в селение племени Черного Волка!
Смотрела Исея на лица жестокие, на руки сильные и все думала как там Делайя… Ведь раррой каждый воин племени может пользоваться, не живут рарры долго. А волки сильные, до тела женского жадные… И как представит что каждый из них своей называл Делаю, так тянуться руки не к суме с украшениями, а к ножу железному, еще мужем заточенному! Но надо терпеть, надо просить. Не может она без Делайи назад вернуться…
Да только не было ей пути, отчаялась совсем, как увидела сквозь ворота стражами приоткрытые светлую головку родной кровиночки. И забыв обо всем, истошно закричала Исея.
— Пройти дайте! — Делайя смотрела на воинов.
Четверо у ворот стояли, двое внешней стороны, двое внутри. Не пускали ее воины, хоть и не трогали, а копьями путь преградили. Стоит Делайя, на бабушку смотрит, а и сделать не может ничего.
Слышала шаги позади, не обернулась дальше. По щекам слезы, сил сдержаться нету больше…
Подошел Рхард. Увидел слезы, нахмурился. Недобрым взглядом одарил воинов, те копья опустили. Заметила его Делайя, а как попросить не знает. Только и смогла прошептать:
— Мать моего отца это, Исея… Ко мне она… Старая, а такой путь проделала…
Молчит Рхард. Видит Делайя, что не позволит он с Исеей увидеться. Понимает, что просить придется. Подняла на воина глаза от слез влажные, прошептала еще тише:
— Позволь хоть словом обмолвиться… Только скажу, что я жена твоя… Не прошу о многом…
Наклонился к ней Рхард, в глаза смотрит, и тихо говорит, злобы не скрывая:
— Дважды просишь… А права не имеешь! Второй раз по твоему будет, но… если лечь скажу, а ты по воду пойдешь, бывать тебе битой, Дара! В дом ступай! Ведра не забудь!
Кивнула Делайя, а страх холодом по спине. Тяжела доля жены волка. Подняла оба ведра, к колодцу вернулась. Спешно выудила воду, налила да поспешила в дом, головы не поднимая. Только тогда ворота открылись, только тогда Исею впустили. Пристально смотрел на нее Рхард, а сказал всего два слова:
— На закате!
Взглянула Исея на небо, совсем мало времени у нее внучку повидать, солнце уже клонится к горизонту. Торопливо шагала по улице, заприметив, куда вошла Делайя. Странные дома в племени Черного Волка… Рабов невидно. Только бы забрать домой внученьку, только бы получилось.
Запыхавшись вошла в дом, где ждала ее Делайя, да в объятия внучки и попала.
— Исея, Исеюшка, как нашла меня? — Делайя спрашивает, а у самой слезы ручьем.
Быстро рассказывала Исея, торопливо, все вытирала слезы внученьки, да добралась до главного:
— Черные Волки рарр продают, Делаюшка, поговорю с вождем, о цене столкуемся. Заберу я тебя, девочка моя.
Поняла Делайя, что не знает Исея, что не услышала ее речи для воинов. Побледнела, да говорить начала быстро, торопливо:
— Не рарра я, Исеюшка, женой меня взял Рхард Страж пятый волк… На год теперь жена я ему… год целый!
Опустила голову Исея, подбородок дрожит, слезы старческие ручьем полились. Не сможет она забрать Делаю домой, не отпустят волки коли в племя приняли…
— А через год вернусь я, — торопливо говорит Делайя, в каждое слово свое верит, — через год вернусь, обещал не держать.
Тяжело вздохнула Исея, обняла крепче кровиночку родную, и говорила медленно:
— Не отпустят тебя Черные Волки… коли в племя вошла из него нет пути… — вздрогнула Делайя, а перебивать не стала, слушала внимательно. — Жить тебе среди волков, девочка моя. Не изменить этого… Коли раррой была бы, тогда выкупили бы тебя, денег бы не пожалели, а так…
Поднялась Делайя, тоска в глазах, плечи опущены. Осмотрела дом свой… не желала она быть среди волков, не такой жизни хотела, не о таком муже мечтала…
— Ты не печалься, Делаюшка, — Исея подошла, обняла крепко, — сама тебя учила, сама про жизнь замужнюю рассказывала… Ты выбери себе мужа хорошего… на вождя только не засматривайся… А Рхард он какой?
— Видела ты его у ворот, Исея, — прошептала Делайя, — он и есть муж мой…
Вздрогнула от ужаса старуха, но виду не показала. Усадила снова внучку на скамью, да говорить начала торопливо:
— Красивый он, — снова от страха вздрогнула, — высокий, сильный, чем не муж? — вспомнила глаза злые, продолжила. — А целый год тебе быть с ним придется? Ну, это ничего, другие же есть в племени? У них тут девочек мало, а воины не любят брать чужих, найдешь себе еще… мужа.
Усмехнулась Делайя, искоса взглянула на бабушку:
— Что, не по нраву тебе Рхард Страж?
Повинилась Исея, взгляд отвела:
— Опасный он, Делаюшка… злой. Глаза пустые. Пятый волк это рядом с вождем, да и вождем мог бы стать, но не желает… по глазам видно, что не хочет он ничего, от жизни устал. И молод, и собой хорош, а вот глаза пустые.
Сидела Делайя, голову склонив, у самой в этот миг глаза были пустыми… Поняла старуха, что потеряла внучка смысл в жизни, себя вспомнила. Словно боль ее чувствовала… Смотрела Исея и не ведала, что сказать… как поддержать Делаюшку…
— А силен Рхард… может и вождем стать, — заговорила Исея, а сама глаз с внучки не сводит, — а там, глядишь, объединил бы все племена волчьи… во главе бы встал… Крепость бы выстроил…
Говорила, а сама смотрела, как распрямляются плечи Делайи, как ровнее садится, как глаза загораются… Любила власть дочь воина Ракеша… да сама Исея и виновата, внушила девочке, ведь сама замужем за вождем была, второй женой, женой любимой.
Встала Делайя, дом свой осмотрела, да произнесла уверенно:
— Не стану другого мужа искать! Многому ты меня научила, пришло время знания применить. Коли выпала мне судьба быть женой воина племени Черных Волков… так ею и быть мне! Пройдет время пожалеет Хориде о содеянном! Страшно пожалеет! Да поздно будет!
Улыбалась Исея, снова пред нею ее Делаюшка, а слова подбирала старательно:
— Правильно, доченька, все правильно говоришь. Сильная ты, в тебе вождей кровь. Только… — осмотрела старуха дом, — дети тебе не нужны пока. В суме седельной у меня травы, с собой брала… думала, отпою по дороге обратной, да не судьба… Тебе оставлю, будешь пить, а я еще привезу.
Задумалась Делайя, кивнула, со словами бабушки соглашаясь. Сама понимала, что негоже детям расти в условиях таких, да и… не смогла бы она отдать ребенка, чтобы его в реку бросили. А отбирали детей женщины, уж эти бы не стали щадить младенца от женщины из другого племени. Знала об этом и Исея.
А Делайя за стол бабушку усадила, налила молока, лепешки дала, а сама сноровисто за мясо взялась. Скоро ужин, Рхард придет.
— Тяжело тебе на таком очаге готовить, — задумалась Исея, — а ты мясо вином смочи, луком заправь, да на ночь оставь. К обеду жарь на огне медленном, мягким будет. Еще хорошо глиной обмазать, да в золу. Ты продержись, а уж я все приданное твое привезу.
Заулыбалась Делайя, уж с приданным не пропадет она.
— Да ласково ты с ним, — начала увещевать Исея, — все лаской, лаской… На ложе супружеском не молчи, хвали его. Скажи какой красивый. Ласки ему дари.
Словно тень на лицо Делайи легла, резко говорить начала:
— Не обнимает он меня, не целует, не люба я ему… О другой думает…
— Это ничего, Делаюшка, ты у меня красавица, а как ласку ему дарить начнешь, так твой он будет. Мужчины они до ласки жадные…
— Да как же ласку дарить, и смотреть он на меня не хочет! — выкрикнула и тут же осеклась.
Поняла Исея, что ранит это самолюбие больше чем грубость Рхарда, улыбку сдержать не сумела. Ближе к очагу подошла, на камни посмотрела и тихо так:
— А ты, Делаюшка, мылась-то когда?
— Ночью, в реке, — тяжело вздохнула девушка.
— А зачем в реке? Ты в ведро брось камни горячие, вода-то и нагреется. Там вон в углу бадья стоит, ты разденься и словно в бане и мойся… а он пусть посмотрит на тело твое красивое, чай от тебя не убудет. И уж если он глаза отвести сможет, тогда я не Исея жена Оридова.
Представила себе Делайя, но тут же на двери взглянула, что шкурой одной закрывались:
— А если войдет кто? Ни запоров, ни засова… чай не только мужнины глаза увидеть могут!
Рассмеялась Исая, лукаво смотрела на внучку:
— А ты попроси его у дверей постоять… уж посмотрим, как быстро дверь поставит! И засов пудовый.
Блестели глаза у Делайи, на губах улыбка блуждает, дом как хозяйка осматривает. Радовалась за нее Исея, но и печалилась тоже — сама нипочем бы не стала женой такого как Рхард… Тяжело это, да Делаюшка справится. Умна она, к цели напролом идет, уж коли стала бы женой вождя, скоро бы запал ее сгорел, а с таким как Рхард на долгую жизнь хватит. Лишь бы не был он зверем, руку на ее кровиночку не поднимал.
— И одежду сама не снимай, его помощи проси, — продолжила Исея, говорила тихо, все на дверь посматривала, знала, что придут за ней сейчас, — и хвали его, Делаюшка, за каждую мелочь хвали. Смотри глазами восторженными, а на ложе так и вовсе… Для мужей, Делаюшка, не так важен обед, не важно, как в доме будет, на ложе для них важнее всего, чтобы получалось все, чтобы хорошо было. А уж если поймет что и тебе нравится, тогда…
Откинули шкуру руки сильные, вошел Рхард. Молча на старуху смотрел, молча да с намеком.
— Пора мне, Делаюшка, — спешно заговорила Исея, поднимаясь, — а как снова приеду, приданое твое привезу.
Не успела ответить Делайя, как вздрогнула от слов воина волка:
— У нее все есть!
Испуганно посмотрела Исея на воина, тороплива речь ее была как ручей горный:
— Да как же не надо? С пяти лет приданное готовили, перины пуховые, подушки да сарафаны. Сама скатерти Делаюшка вышивала ручками белыми…
— Дарина! — страшен был гневный голос Рхарда.
Поняла все Исея. Поняла, что дано было волками имя другое, навсегда ее кровиночку от племен Белого Тигра оторвали. Хоть и тяжело было, а сказать ей нечего. Обняла старуха внученьку любимую, единственную, да прошептала она едва слышно:
— Как в другой раз буду, уж сделай его посговорчивее.
— Береги себя, Исеюшка, — обнимала крепко, — приезжай спустя одну луну, уж я постараюсь…
Вышла Исея, вслед за ней Рхард. Слышала Делайя как приказал воин волка довести старуху до границы земель племени. Горько было расставание, да не время было печалиться.
Вернулся Рхард, на стол мешочек с травами положил молча, да Делайя и так поняла кто передал.
— До границы довезут, там уже ждут воины из ваших… с отцом твоим во главе, — сказал, а сам смотрит внимательно.
— Благодарю тебя, муж мой Рхард Страж… и за то, что дал поговорить с родным человеком, и за то, что успокоил… Коли одну отпустил бы, мысли нехорошие не давали бы покою, а так успокоил ты меня.
Смотрел на нее воин пристально, и Делайя на него впервый раз внимательно посмотрела. Права Исея, красив воин волка. Волосы черные прямые, ниже плеч, руки сильные, плечи широкие, росту выше вождя Акана, а в теле худощав. И лицо у него красивое, злое только, да взгляд… тяжелый.
— Ложись на ложе, жена, — хриплым стал голос воина волка.
Помнила слова Рхарда, да не желала подчиняться. Ближе подошла, заглянула в глаза серые, злые, страх прогнала прочь и прикоснулась к лицу его ладонью. Дернулся воин, на шаг отступил.
— Или не понятны тебе слова мои, или забыла ты сказанное?
Прикусила губу Делайя, а отступать не желала:
— Испачкалась я в золе, ты поешь пока, а я вымоюсь… чистая жена мужу приятнее…
— Другой у меня голод! — прорычал воин волка.
Стоят друг напротив друга, глаза злые, уступить ни один не желает. Решилась Делайя на хитрость, не зря ее мудрой в племени Белого Тигра называли.
— Платье это… неудобное. Сделай милость, снять помоги… — и смотрит на мужа, а в глазах улыбка прячется.
Подошел Рхард, за подол взялся, потянул. Легко снялось платье, а Делайя не унимается.
— И рубашку сними… тяжело мне самой…
— Так оставь, — совсем хриплый голос у Рхарда.
— Сними, — смотрит Делайя ласково, — разве о многом прошу?
Не дышал воин волка, пока тянул вверх ткань тяжелую, белую, Делайей расшитую, а как снял, и дышать начал глубоко, да часто. Смотрит на него Делайя, понимает, что в ее он власти сейчас… и нежно так:
— Как бы не зашел кто…
— Не войдут! — уверенно сказал — знают люди в селении, что нельзя в дом Рхарда Стража входить.
Совсем Делайя стыд потеряла. Видит, как муж от тела ее взгляд оторвать не в силах, и пьянит его взгляд сильнее меда крепкого.
— Помоги мне с водой, — будто просит, а сама приглашает, — сильный ты, а у меня руки слабые… нежные.
Не было больше злости в глазах воина волка, а смотрел так, что жаром охватывало. Только кивнул в ответ на просьбу Делайи, а говорить не мог.
Нагой Делайя к очагу прошла, ухватом бросила каменья в ведро, а Рхард уже рядом стоит, сам ведро взял, сам к бадье отнес. Встала Делайя в бадью ногами, смотрит на мужа, ни слова не говорит. И Рхард молчит, только дышит тяжело. И просить его не нужно, сам взял ковш, сам воду на тело ее полил… да совсем дышать перестал.
Как в тумане протянула руки Делайя, сняла с него безрукавку из меха черного. Куда бросила и не вспомнила бы. Рхард молчит, не мешает. Медленно развязала тесемки Делайя, медленно рубаху стянула, да восхитилась телом молодым, сильным. Только на груди волосы черные, курчавые, а плечи и живот без волос. Напраслину подружки шептали, что у воинов из волков все тело шерстью покрытое.
Смотрит на мужа Делайя, он будто ждет чего. А и самой ей хотелось, чтобы мылись вместе, как жена с мужем в племени Белого Тигра. Попыталась расстегнуть пояс широкий кожаный, на который и лук и ятаган крепились, да не сумела. Беспомощно на воина волка смотрела. Сам разделся Рхард, сапоги скинул, обнаженный в бадью встал, да так близко, что телом Делайи касался.
Взяла ковш Делайя, медленно выливала воду на тело сильное, смуглое, как тетива напряженное. Мыло взяла, что среди даров было, нежно касалась воина, намыливала шею, плечи, грудь, жесткие волосы на груди… Ниже спустились руки Делайи, хоть и боялась смотреть, а и там мыльную пену оставила… Всем телом дрожал воин волка, глаза его закрыты были, но не мешал, не отстранялся.
Перехватил ковш Рхард, мыло из рук ослабевших забрал… Сильными были руки воина волка, да касались нежно… Смотрела Делайя на его темные ладони, что тело белое ласкали, и сама не поняла как потянулась к губам его…
— Остановись, женщина, — не узнавал голос свой Рхард, да сам уже остановиться не мог.
Быстро смывал мыло воин волка, себя облить не дал, сам справился. А как не осталось пены на телах, поднял Делаю, на руках к ложу отнес. Не могла больше Делайя ждать, потянулась к губам мужа, а он и сам навстречу подался. Жарко целовал воин волка, как в огне тело Делайи горело…
А как тела их слились, так и схлынул жар. Не нравилось Делайе, лучше бы дальше целовал да руками гладил. Но обнимала, шептала слова приятные, как учила Исея… Долго на этот раз владел ею муж, свечи прогорели до конца, и тогда лишь выгнулось тело сильное… Стонал воин волка от наслаждения… с удивлением смотрела на него Делайя.
Тяжело дышал Рхард, тело его от пота влажным было, а в глазах лед растаял…
— Сладкая ты, Дарина, — шептал, губами касаясь, — тело твое сильнее вина пьянит… Да только… распутнее ты, чем волчицы!
Обидны слова его были, отвернулась Делайя, слезы в глазах блеснули. Хотела слова обидные сказать, а пуще хотела ударить… Нахмурился и Рхард, с удивлением на жену смотрел.
На руках приподнялся рядом лег, укрыл одеялом. Исчезла улыбка с лица его, лед снова в глазах.
Как не была обижена Делайя, а помнила про свою цель. Поднялась, рубашку надела, да начала на стол ужин ставить. Лежит Рхард, за женой следит взглядом.
«А и вправду распутная, — думает Делайя, — правду сказал».
Обернулась, к мужу подошла, на край постели присела. Коротка рубаха, до колен почти, разрезы высокие, не удержался Рхард, руку на бедро положил… но тут же одернул.
— Прости, коли обидел, — хриплый голос у воина волка, — нельзя мужу жену без одежды видеть, нельзя и тела губами касаться… Да забыл что жена моя… про все забыл.
Смотрела на него Делайя и что сказать не знала. Но не зря слыла умнейшей среди дочерей племени Белого Тигра, улыбнулась мужу, руки на грудь его положила, ласково провела по волосам курчавым, да лукаво вымолвила:
— Коли взял в дом жену из чужого племени, так привыкай к порядкам новым!
Улыбнулся воин волка… Перестала дышать Делайя… Красив был Рхард, сердце замирало при взгляде на улыбку его.
— Красивый ты, — прошептала Делайя, — такой красивый, что дышать тяжело, когда смотрю на тебя…
Потемнел взгляд воина волка, снова он к Делайе потянулся, но тут послышался шум на улице, откинулась шкура у двери, вошел воин со знаком вождя на груди. Да как увидел волосы Делайи, ноги до бедра оголенные, губы припухшие, румянец на щеках белых, так и остолбенел. Стоит, в руке шкуру дверную держать продолжает, слова вымолвить не может.
Дернула на себя девушка покрывало, желая ноги прикрыть, а о том, что остался нагим воин волка и не подумала… Тут и вождь узрел, чему помешал, развернулся торопливо, вышел, да голосом хриплым:
— Рхард, огонь символ зверя показал.
Подскочил воин волка, торопливо одевался, ни разу на Делайю не взглянул, лишь, когда у двери стоял, обернулся, на губах улыбка, зубы белые на смуглом лице словно сверкают, в глазах… столько нежности в глазах. И голосом ласковым:
— Вернусь скоро, Дарина — подарочек.
Смотрела Делайя на дверь, а с губ само слетело:
— Ох, Хориде, благодарить я должна, поясно тебе кланяться.
Поднялась дочь племени Белого Тигра, по дому ласточкой летала, на стол для любимого мужа собирала. Подрумянилось мясо в золе запеченное, нагрела Делайя и лепешки чтобы подать теплыми, подошла сметана в глиняном горшочке, не зря у тепла поставила. А в груди словно песня поет, словно птицы щебечут.
Остановилась, про волосы вспомнила. Не стала Делайя косу плести, расчесала волосы цвета меда осеннего, наверху лишь ленту повязала. Платье надела цвета вечерней зари, щеки пощипала. Ждет милого, дождаться не может.
Силен и могуч вождь племени Черного Волка Рырг Сильный. Нет равных ему ни в племени, ни среди других воинов. Уважают Рырга, да опасаются. Умен Рырг, властен. И дом у вождя чаша полная, и сыновья растут здоровые, и жену третью взял, молодую да красивую. Самой восхитительной была Яра в племени Черного Волка. На подлость пошел, чтобы получить волчицу молодую, против пятого волка племени пошел. И стерпел Рхард Страж, ушел в первую ночь лета, покорился выбору любимой, той для кого дом строил, той на которую тяжелым взглядом глядел.
Гордился победой Рырг, хоть и знал, что за дары богатые к нему Яра пошла, за жизнь сытую… Да только тяжело на душе у Рырга, а сердце бьется птицей пойманной. Стоял у дома пятого волка, а хотел внутрь зайти… Как в тумане хмельном видением Дара перед глазами стояла. Пусть племени иного, пусть недостойна внимания истинного волка, а готов был вождь и жизнь отдать, чтобы на месте Рхарда Стража оказаться.
Вышел Рхард из дома своего, собственными руками выстроенного… Для другой строил, да счастье обрел с дочерью племени Белого Тигра.
— Много из заветов прародителей ты нарушил, Рырг, а ничему не учишься! — обидны были слова Рхарда, но право он имел.
Смотрел вождь на пятого волка, думал про убийство. Но прав Рхард, много нарушил, еще держать ему ответ перед духом Темного Волка.
— Огонь символ зверя показал, — тяжело было говорить Рыргу, руки дрожат, перед глазами жена чужая, сердце болью отзывается, — совет созывать нужно!
Нехорошие известия вождь принес, не уверен и в решении был. Ждал он слов Рхарда, хоть и молод пятый волк, и молчит на совете, но если скажет, к словам и старейшины прислушиваются.
— Пятый столб?
— Он, — ответил вождь, а сам невольно на дом Рхарда взирает.
— Рано совет собирать. Шакалы не пойдут войной. Не в это время!
Сказал пятый волк и тоже на дом свой смотрит. Видел вождь, как горят глаза воина, как дышит он, да к жене сладкой вернуться желает.
— Бесстыдны дочери племени Белого Тигра! — зависть была в голосе Рырга.
Ничего не ответил Рхард, а взгляд его нехорошим стал, да рычание зверя из души прорвалось. Ушел вождь, молча ушел, медленно, а бежать хотел.
В дом вошел Рхард темнее тучи, угрюмо на жену взглянул, еще угрюмее на двери. Ничего не сказал, да только нехорошие думы одолевать стали.
Все поняла Делайя, подбежала к воину волку, преданным псом в глаза заглядывает, нежной кошечкой ластится:
— Я на стол собрала, садись ужинать.
Посветлел лицом пятый волк, обнял жену, к губам сладким прижался. Хоть и недозволенно, а оторваться не мог.
— Дарина-земли подарочек, об одном прошу, — и в глаза черные глядит, наглядеться не может, — в доме этом обнимай и целуй, а коли на улице даже на шаг подойти не смей!
— Поняла тебя, — сама улыбается, — садись ужинать.
Руки сам помыл Рхард, с улыбкой протянула ему Делайя полотенце, а воин не ткань схватил — руки белые, притянул к себе и снова целовал, да так жарко, что забыла дочь воина Ракеша про отвар, что из трав Исеи варила… Опомнилась лишь, когда пена жар заливать начала. Вскрикнула, к очагу метнулась.
Посмеиваясь сел Рхард за стол, а сам взгляд от жены оторвать не может.
— Погоди, — крикнула ему Делайя, перекладывая ковш из меди на камень у окна, — лепешки уж теплые поставлю.
— Зачем теплые? — удивился Рхард.
— А как попробуешь, — несла уже Делайя тарелку с лепешками, что паром исходили, — так и скажешь!
Не мог надивиться Рхард. Мясо в золе целым куском пекла, как увидел, есть не желал, а едва разрезала, на тарелку положила кусок ароматный да сочный, руки сами к еде потянулись. Взглянул пятый воин на жену, стоит Дарина улыбается, довольная, что угодить смогла. Не удержался воин волка:
— Сядь со мной, Дарина.
Удивилась жена:
— Нельзя, у волков жена после мужа ест.
Хитро посмотрел на нее Рхард и лукаво так:
— А у меня жена из другого племени, по ее правилам жить будем.
Веселый смех у Делайи, заливистый, на душе от такого смеха светлее становится. Села рядышком, на лепешку молоко положила. Да не растеклось молоко. Видит взгляд удивленный, громче рассмеялась, вторую ложку белого положила, закрутила лепешку как бревно, подает ему.
— Сметана это, — пояснила Делайя, — тебе понравится.
Все Рхарду понравилось. И мясо сочное, впервые такое ел, и лепешки теплые, мягкие, сметаной сдобренные, и чай из трав ароматный, а сильнее всего жена. Смотрел на губы нежные, руки белые, шею лебединую, слушал смех заливистый и казалось пятому волку, что спит он, а ночь пройдет и проснется.
Не выдержал. Поднялся, подхватил любимую на руки, без труда до ложа понес. А Делайя и не против, сама к губам тянется, сама обнимает жарко. И не обижается, что платье снял, что обнаженное тело ласкает, что на ложе без одежды лег.
— Распутны дочери Белого Тигра, — прошептала Рхард.
Обидны слова его были, да дала себе Делайя зарок — не хранить обиды в доме, понимала, что много их еще будет.
— Не дочери Белого Тигра распутны, — шептала жарко, к губам тянулась, — а я такой стала в объятиях твоих жарких. Пьянят твои губы как мед дикий, взглядом обжигаешь, ласками заставляешь забыть про стыд. Уж сколько слушала про мужей подруженек замужних, а мужа такого ни у кого нет. Самый нежный ты, самый ласковый, самый лучший…
Хоть и слукавила, да о словах своих ни мгновения не пожалела. Приятны слова были Рхарду, да не желал разочаровать жену после слов таких. Нежным был воин волка, пил мед дикий страсти, а дарил ласковый майский мед любви.
Счастливая уснула Делайя, а Рхард и во сне жену любимую обнимал.
Подгонял коня вождь Акан Смелый Тигр, домой торопился. Довольные едут воины племени Белого Тигра, добычу везут богатую. А большу всех вождь доволен — ждет его Делайя нежная, сердцу милая.
Давно на дочь воина Ракеша вождь заглядывался, с детства приглянулась она ему. С тех пор как девчонкой босоногой по селению носилась, играя с детьми в великую воительницу. Да поверить не мог, что придет время и иначе на него Делаюшка взглянет. Уж как пришла весна расцвела и дочь Ракеша, первой красавицей стала. Провожали Делайю взглядами воины, а женщины за ум хвалили, за взор ласковый, за нрав добрый. Для каждого найдет Делайя слово доброе, а коли совет даст, так лучше слушаться. Росла Делайя дочерью любимой, единственной. Хоть и баловали, а выросла доброй да ласковой.
И немолод был вождь, а в сердце любовь горела как в пору юности. Вспоминал он Делайю, да мучения свои вспоминал. Давно вождь заглядывался, а как выросла и вовсе глаз оторвать не мог. Да боялся, что откажет ему дочь воина Ракеша. И как услышит звук горна у дома ее, замирало сердце. И все же всем отказала Делайя, не приняла даров, что носили воины. А все медлил вождь, не знал, как просить будет любви ее, не хотел без любви брать.
Но сколько не виться веревке, а сама Делайя взглянула на него. Опалила взглядом глаз черных, совсем покоя лишился вождь Акан Смелый Тигр. На глазах у всего племени своей назвал, и ведь не отказала. Ждет его Делайя, с дарами ждет.
Подгонял коня вождь, а хотел вскачь пустить. Войдет в его дом Делайюшка, второй женой войдет, женой любимой.
А уж Акан для нее расстарается. Везет он дары богатые, никогда еще в дом невесты не несли таких, а он подарит. С сердцем своим Делайюшке поднесет. И свадьба будет такая, какую не видели еще в племени Белого Тигра. Но больше всего думал вождь Акан Смелый Тигр о ночи первой. Как войдет в баню натопленную, как обнимет жену нежную. Как будет ласкать да целовать тело белое, волосы медовые, уста жаркие.
Вскоре поредел лес, выехали к дороге главной. Пустил коня вскачь Акан Смелый Тигр, первым до селения домчался. Победителем в ворота въехал, да тут же снова погнал коня. Рвалось сердце к любимой, хотел увидеть глаза ее черные, волосы медовые, улыбку нежную.
Да как доехал до дома Ракеша воина на дыбы коня поднял, спрыгнул по-молодецки, в дом вбежал без стука.
Горем встретил его дом воина Ракеша. Седовласой мать Делайюшки, взглядами укоризненными соседки…
— Нет больше моей Делайи, — говорила Ольгера, а слезы по щекам струились, — украли ее воины из отверженных, что взяли золото твоей Хориде… Нет моей Делайюшки, отвезли ее к Черным Волкам в первую летнюю ночь!
Раненным зверем взревел Акан Смелый Тигр, пелена ярости глаза застелила, волком бешенным домой направился.
Неспешно ехала за волками Исея, некуда ей был торопиться. Хоть и устала, так что все тело ломило, а улыбалась старуха, за внучку радовалась. Пусть не в племени Белого Тигра, пусть тяжело Делайюшке, а счастливой будет. Красив и благороден пятый волк Рхард, прислушиваются к словам его воины, старые люди с уважением смотрят. Не много нужно было увидеть Исее, чтобы понять, что Рхард хорошим мужем будет для Делайюшки, от того и улыбалась старуха.
Лишь к рассвету до границы племени Черного Волка доехали, а воины дальше едут.
— Пятый волк сказал до людей довести, — горды воины волки, а снизошли до пояснения старухе.
Шире улыбка Исеи стала — будет Делайя женой вождя.
Как нашли волки путь, Исея не знала, да только скоро преградили им путь воины Ракеша и сам сын стоял с копьем, нежданных гостей встречая.
Ничего не сказали воины волка, развернули коней и в рассвет уехали. Смотрит на сына Исея — опустил голову Ракеш. Понял, что нет с матерью Делайи, что не смогла спасти старуха дочь его любимую.
— Гордо на людей смотри, Ракеш, сын мой, нет позора в семье твоей! — сказала да улыбается.
С надеждой взглянул воин, тревоги в глазах больше чем надежды.
— Говори правду мать, все приму как есть. Что с Делаей, где дочь моя?
Помогли воины старухе спешиться, под дерево на шкуру усадили, только тогда Исея ответила:
— Гордись дочерью, Ракеш, как кошка Делайя, хоть и с большой высоты упала, а приземлилась на все лапы. Не раррой в племени Черного Волка, а единственной женой Рхарда пятого волка.
Удивленно смотрит сын на мать, с трудом словам верит.
— Не берут Черные Волки жен из иных племен…
— Жена она, Ракеш, — смеется старуха, — жена. Тяжело ей будет в племени, ни законов не ведает, ни правил, но сильна и умна Делайя, со всем она справится.
И не знает Ракеш пировать или грустить. Не стала раррой дочь его, а вошла в племя всеми уважаемое, но и не сможет он теперь дочь увидеть. Уж не бегать Делайе по светлице на радость отцу и матери, не петь песен с подругами, не водить хороводы. И радостно и печаль съедает.
Поцелуями разбудил Рхард жену любимую. Да не мог лежать долго, быстро дом покинул. Не стала и Делайя разлеживаться.
Бабочкой порхала по дому. Пело сердце молодое, и Делайя вместе с сердцем пела. Ручейком звенели песни девичьи, слышны слова дочери племени Белого Тигра и на улице. С неодобрением смотрят волки на дом Рхарда Стража.
А Делайя ведра подхватила да к колодцу направилась. Платье на ней яркое, цвета зари вечерней, в косу вплетена лента красная, идет улыбкой светится. А у колодца ждут ее женщины племени Черного Волка, вдвое их больше против вчерашнего. И с водой набранной ждут, а больше всех Яра видеть хотела. Стоит волчица, глаза злые, губы сжатые.
— Доброго дня вам, честные женщины! — поясно поклонилась Делайя, а уж улыбкой одарила каждую.
Хмурые лица у жен в племени Черного Волка, руки у них грубые, лица ветром обласканные, кожа смуглая. Как солнышко меж ними сияет Делайя, и улыбку скрыть не может. Ждали ее слов женщины, а пуще всех Яра ждала, и сама же и не удержалась:
— Груб воин Рхард, да другую любит, не уж-то не знаешь?
Еще больше улыбка Делайи стала, даже зубы белые, ровные в улыбке обнажила, хоть и знала что невежливо это, а голос ручейком журчит:
— Самый лучший у меня муж! А большего и сказать не смею, не годится жене мужа обсуждать… только сердце мое поет о Рхарде волке пятом, и руки весь мир обнять желают!
Смотрят косо на нее жены, чьи лица морщины покрывают, да понятливо улыбаются те, что с волосами коротко остриженными.
— Страшен Рхард, нелюдим, — заговорила женщина, что рядом со знакомой Аршой стояла, — да видно вытоптали путь к его сердцу ноги белые.
Улыбалась ей Делайя с благодарностью. А Яра не унимается:
— На год взял только. Год пройдет и моим станет!
Ничего не ответила Делайя, только взором победным соперницу смерила, знала дочь воина Ракеша, что от своего не отступится… А как улыбнулся ей Рхард, так поняла, что и не отдаст его никому!
— К нам иди, — позвала ее Арша, — солнце только встало, дел много. А ты, Яра, ступай в дом, обед готовь!
Открылись тут ворота, въехали воины. Впереди вождь Рырг, позади него Рхард, что на коне как влитой сидел. И забыла обо всем Делайя, смотрит на мужа, глаза отвести не может. Подбежать бы, к ноге прижаться, в глаза серые любимые заглянуть. А и сам Рхард пятый волк от жены взгляд оторвать не может. Лицом суров, спина гордая, губы сжатые, а глазами всю ее целует, нет льда в глазах, только нежность плещется.
Заскрипела зубами Яра, все она поняла, все увидела, ударила со злости ведро Делайи, опрокинулось ведро, разлилась вода. Тут и Рхард на бывшую возлюбленную взглянул. С презрением глядел, со злостью. Хоть и любил, а растоптала Яра сердце его, нет для пятого волка пути к прежнему, не прощают воины волка предательства.
Дальше ехали воины, не оглядывались. Лишь вождь оглянулся, да не увидела взгляда жаркого Делайя, ведро опрокинутое поднимала. Снова помогла ей Арша, сама воды набрала для Делайи и улыбаясь говорит:
— Отнеси воду, Дара, да за молоком сходи. Второй день не берешь.
Удивилась Делайя, но не желала вопросы при всех задавать.
— У дома ждать буду, — в след ей сказала Арша.
Потерял покой Рырг Сильный. Ночь не спал, ворочался. Утро встретил глазами больными. Да только как глаза закроет, видится ему Дарина племени Белого Тигра, как сидит на краю ложа, да ноги ее белые, бедра в разрезе рубахи увиденные, румянец на щеках стыдливый. Потерял покой вождь.
Со злостью смотрел на Рхарда пятого волка, на вид его довольный, сытый, на взгляд его радостью полный. Иначе себя вел пятый волк, силу в себе чувствовал. Хоть и молод, да как зрелый муж себя держит. Зависть съедала Рырга Сильного, зависть и злоба.
А как въехали в селения, тут и увидел вождь Дарину. Стоит Дара, цветочком ярким среди жен выделяется, кожей белой, волосами медовыми, длинными, а в глазах… На него бы кто так посмотрел!
Разъехались воины, Рхард к дому своему, вождь у своего спешился. В дом вошел. Полон дом вождя Рырга, дети его сыты да здоровы, жены с покорностью взирают, а… счастья нет. Думал, войдет в его дом Яра, прекраснейшая из волчиц, будет счастье. Да отказалась Яра волосы резать, от жизни с ним вечной отказалась. На глазах у всего племени!
С тяжелым сердцем за стол сел. Ел — вкуса не чувствовал. Яра кошкой ластится, наказания страшится за проступок у колодца. Знает, что нельзя проливать воду предками данную. Арша на стол подает, а глаза хитрые, злые. Не любит его Арша, простить не может, что Яру в дом взял. Со второй женой Шанрой первая мирится, все вместе делают, а Яру не приняли. Заносчива Яра красивейшая из волчиц, гордая, на слова не сдержанная… поздно понял, глаза красотой застилало, а смотреть нужно было глубже. И волосы не остригла! Как кинжалом его резало ее непослушание! Да красивая глаз не отвести. Брови черные, вразлет, губы красные, зубы белые, дыхание свежее, а тело сильное, молодое. И глаза синие, как небо зимнее… да только черные глаза отныне покоя не дают!
Движение у двери, откинулась шкура и перестал дышать вождь — стоит на пороге его дома Дарина!
Торопливо шла домой Делайя, ведра тяжелые пушинками казались. Вбежала, а нет Рхарда. И ведь вернулся, на коне черном к дому ехал, а нет его. И когда вернется, не сказал. Тяжело вздохнула Делайя, сама кусок лепешки взяла, а не лезет кусок в горло и есть без любимого нет желания. Только отвар выпила Делайя, и поспешила к дому вождя.
Думала, ждет ее Арша у дома, а не было ее. Пришлось войти. Хоть и боялась, а помнила слова Арши.
Вошла да тут же пожалела. Сидел за столом вождь, как увидел, покраснел от гнева. А ведь сам врывался без приглашения.
— Мир дому вашему, добра вам, здоровья детям, — да поклонилась, как в племени Белого Тигра было принято.
Приветливо улыбнулась ей Арша, приветливо и вторая женщина, а Яра смотрит гневно, вот-вот бросится космы рвать.
— Куда посмела ноги свои грязные направить! — зашипела Яра, да остановил ее голос Арши.
— Входи, Дарина, — выступила Арша вперед, — ты в моем доме гость желанный.
Поклонилась снова Делайя, да и смотрит на Аршу, а что сказать не знает. А первая жена вождя хитро улыбается, переводит взгляд с Рорга, так и застывшего, на Делайю. Все поняла Арша, да сладка месть, слаще любви для нее.
— Идем, Дара, покажу, где молоко да крупы взять сможешь. Ты жена молодая еще, глупая, порядков наших не знаешь. Так я расскажу, — посмотрела Арша на мужа, — вот вечером приходи и все тебе расскажу, покажу.
Молода Делайя, но не зря слыла умной в племени Белого Тигра. Взглянула на вождя, заметила взгляд его тяжелый, да зареклась в дом этот входить.
— Неудобно мне, Арша, от дел тебя отрывать, — говорит, а сама назад отступает, — жду тебя на улице.
Вышла, ответа не дожидаясь.
Скоро и Арша появилась, в лицо улыбается, а глаза хитрые, словно в душу заглядывают. Не нравился Делайе этот взгляд, сердцем опасность чувствовала.
— Ты жена пятого волка, — начала наставлять ее Арша, — ты не должна за ворота выходить, не имеешь права в степи одна ходить, да к реке в темное время не ходи!
Слушает Делайя, удивляется, а виду не показывает.
— Поутру как солнце встанет, доят коров, коз и кобылиц, по очередности приносят жены к черным воротам молоко, мясо, зерно. Ты жена волка пятого, должна приходить и брать все для хозяйства. Вчера не была, а люди заприметят, обида будет. — Заметила Арша удивленный взгляд, тут же спросила, — Разве не так в племени Белого Тигра?
И хотела Делайя сразу ответить, да призадумалась. Каждое слово сначала взвесит, лишь затем вымолвит:
— Все равны в племени Белого Тигра, жена вождя от других ничем не выделяется… разве что золотыми украшениями, да уважением людским.
— Отсталые, — сказала с презрением Арша, — где же это видано, чтобы жена воина, да с женой одного из шести волков равной была? А коли муж не воин, так те всю грязную работу делают, даже к удою не допускаются!
Молчит Делайя, сказать лишнее боится. Не друг ей Арша.
Подошли к воротам черным, узким, что для скота предназначены, рядом с воротами амбар. Как вошли стоят три кувшина, что и ведро воды вместили бы.
— Вот, — говорит Арша, — тут два твоих, и мой. Как молоко выльешь, неси сосуд обратно. Перед вечерним удоем заберут. Еще хум твой стоит, зерно взять нужно.
Растерялась Делайя. Кувшин с молоком странный, на большую грушу похож. Да только один-то она с трудом, но поднимет, а за вторым придется опять идти. А уж хум с зерном и вовсе не поднять ей.
— Арша, не уж то нет рабов в племени Черного Волка?
— Есть, как небывать. Из походов всегда рабов ведут. Да только нельзя им в селении на ночь оставаться. Кто не нашего племени, тот до заката за ограду выходит.
Стоит Делая, думает как ей быть, Арша ее замешательство увидела, подозвала двух женщин:
— Это Дара, жена пятого волка. Слаба она, племени не нашего, помочь донести нужно.
Да вместо двух подошли все, что на жерновах муку мололи. Стоят, разглядывают. Поняла Делайя что к колодцу с женами воинов ходила, те женщины чистыми были, у этих одежды не стираны, руки мужским подобны, глаза злые да жадные. Тяжела женская доля в племени Черного Волка.
— Не нашего племени, — одна из женщин под ноги сплюнула.
— В раррах ходить должна, а не женой быть! — вторая рукой глаза закрыла, да словно видение в степь выбросила.
А старуха, что у плетня сидела, тихо так, голосом скрипучим:
— Не смотрите что платье цветное, да коса ниже пояса, взял ее Рхард Страж за смелость, за решительность. С двумя в бой вступила, не побоялась. Уважают волки смелость, да пятый волк еще больше гордость ценит, а она на колени не падала, милости не просила, слез не проливала.
Улыбнулась Делайя, подошла к старухе, поклонилась. Не посмотрела что платье старое, что руки грязные, к работе привычные.
— За добрые слова спасибо, — и добавила, — не ведаю я обычаев племени Черного Волка, нет мудрого человека рядом, чтобы растолковал.
Строго на нее старуха посмотрела, вопрос ее был прямым и резким:
— Сама поняла, или сказал кто?
Да тут Арша подошла. Тоже поклонилась низко, а в голосе насмешка:
— Сама она поняла, умна дочь племени Белого Тигра, да и сказать ей было некому.
Поднялась старуха, сидела-то сломанным деревом, а выпрямилась гордой елью, на Делайю смотрит пристально, руки за спиной сцепив.
— Придешь в дом мой перед закатом, по обычаям нашим возьмешь хлеб с собой.
Снова поклонилась Делайя, а что сказать и не знала. Ушла старуха, замерли в ожидании женщины. Пришлось брать странный кувшин с молоком и идти вслед за женами. Две несли зерно, одна второй кувшин груше подобный.
А Арша рядом свое молоко несет, без усилия, без напряжения, лишь Делайя идет, спотыкается.
Как ближе подошли, слышит Делайя шум, да разговоры, и топора удары. К дому не дошла — остановилась. Красив Рхард Страж, тело сильное, удары точные. В руках пятого волка топор, а дверь-то уже почти готовая. Смотрит на него Делайя, словно он для нее всем миром стал, только недовольны волки, перешептываются. Не положено запирать жилище, по поверьям коли дверь стоит, так духи злые войдут и в доме останутся.
Стоит Делайя, а хочет быстрее ветра бежать, нежнее кошки прижаться, по спине могучей, по рукам сильным ладонями провести. Словно почувствовал ее взгляд пятый волк, обернулся, в глаза смотрит, лицом суров, а взгляд нежный.
Помнила дочь Ракеша про слова мужа, так и прошла мимо, с трудом сдержалась, да прошла. С одобрением на нее Арша взглянула, да не стала следом в дом входить, словно ждала чего. И женщины у входа остановились, молоко да зерно оставили и ушли.
Делайя вышла, на мужа взглянула, на Аршу смотрит, что сказать не знает.
Чуть склонилась Арша, тихо шепчет:
— Скажи, как я сказала…
Поняла Делайя, и слова повторила:
— Входи, Арша, в моем доме ты гость званный.
Улыбнулась жена вождя, вошла смело. А как вошла, оглядывается, на всем ее взгляд остановился, а на ложе дольше всего.
— Уж не на ложе ли вас Рырг застиг? — спрашивает, и глаза пытливые.
Молчит Делайя, что и сказать не знает.
— Так нет в этом постыдного, — улыбнулась Арша по-доброму, — если муж жену уважает, тогда стыда нет.
Осторожно прошла Делайя, совладать с собой пытается, да спрашивает вежливо:
— Молода я совсем, только в эту весну девушкой стала… мне на ложе и глядеть совестно.
Поверила Арша, хотела бы еще сказать, да вошел Рхард, начал дверь прилаживать, прощаться пришлось.
Разожгла Делайя очаг, достала мясо по бабушкиному рецепту в вине с луком замоченное, над очагом разместила. Как закапал сок над огнем, ароматом дом наполнился. А Делайя уже тесто месит, да не тугое, не глине подобное, а мягче сыра. И не на воде, на сметане с молоком кислым, и сама нет-нет, да и на мужа взглянет.
А Рхард и не скрывает, что женой милой любуется. И обнял бы, и уста целовал, да увидит кто, опозорит он Дарину свою.
Уж солнце в зените, обед готов, да и Рхард работу завершил. Стоит, дверь осматривает. Хороша дверь, дубовая, толстая, такую и откроешь не сразу. А шкуру не снял пятый волк, так оставил. Да к жене повернулся. И молчит, а слов ее ждет.
Делайя похвалить всегда рада, особенно когда повод достойный:
— Хороша дверь, — подошла, рукой провела, — ни щелей, ни зазубрин! Мастеровые в племени Белого Тигра хуже делают.
Улыбается пятый волк, приятны ему речи ласковые, обнял жену, поцеловал нежно:
— Уж теперь каждую ночь мыть буду тебя, Дарина-подарочек, никто не войдет!
И целовал, и гладил, и ласкал, покуда дым не отвлек. Кинулась Делайя к очагу, да поздно, лепешка в уголь превратилась. Пришлось камень менять, другой ставить, лепешку новую делать. А Рхард не унимается, то обнимет, то шею жарко целует, а то и руки перехватывает, готовить не дает.
Не удержалась Делайя, как сняла лепешку последнюю, да на стол положила, повернулась к пятому волку, в глаза смотрит, шаг к нему делает. Улыбнулся воин, да на шаг отступил. Еще раз шагнула Делайя, а Рхард снова отступает. Так и до ложа дошли, и про обед и про дела забывшись.
Лежала на ложе Делайя, к мужу как кошка ластилась, намиловаться не могла, да вопросов много было, а коли спросить не у кого, так только муж и остается.
Обняла крепче и говорит:
— Сказала Арша, что нет на ложе стыда, коли муж жену уважает.
Вздрогнул Рхард, насупился. Видимо тяжело ему ответить, да жена ответа ждет, в глаза заглядывает. И понимает воин, что спросить ей больше не у кого.
— Если муж жену уважает, не станет бесчестить устами да ласками, рубаху не снимет, — говорит хмуро, в глаза не смотрит.
Задумалась Делайя. Ночь их первую вспомнила, да и с обидой сказала:
— Нет страшнее обиды, чем муж к жене равнодушный!
Улыбнулся Рхард, целовал в благодарность ласково:
— Светлая ты, как солнце на утренней заре, да Черные Волки ночь ценят. Тяжело тебе будет.
Только не привыкла Делайя трудностей бояться, поднялась, рубашку надела, а платье не стала. Заметил это Рхард, штаны надел, рубашку нет, стоит, посмеивается.
— Обедать садись, — легко Делайе с ним, сердце песней из груди рвется.
Руки вымыл, за стол сел, на жену хитро поглядывает, да не выдержал:
— Уж все племя слюной извелось, чем кормить будешь, Дарина?
А и сама видит, что удалось мясо по совету Исеи, на стол ставит, ножом режет. Пропеклось мясо, а нежное, сок пускает.
— Попробуй, — говорит Делайя лукаво, — тебе понравится.
Усадил ее рядом воин, только тогда есть начал. И Делайя, про смущение забыв, с ним обедала.
Не принято в племени Черного Волка за столом говорить, а и молчать не могла дочь воина Ракеша.
— На закате велела мне старуха прийти с хлебом… А куда идти и не знаю.
Задумался Рхард, жевать перестал, ответил резко:
— Никуда не пойдешь сегодня. Ночь плохая. А к Седой Волчице вместе пойдем, одну не пущу.
Кивнула Делайя, приятна ей была забота мужа, а пятый волк продолжил:
— К матери отведу сегодня, у нее все смело спрашивай. А пока так скажу: Я пятый волк в племени, ты жена моя, мы кровью связаны, меня во всем слушать должна. За ворота не выходи, коли к тебе воин обратится, в глаза не смотри, да первая не говори. В степь сама не ходи, как стемнеет и к реке ходить нельзя тебе.
— Почему? — не удержалась Делайя.
Подался Рхард чуть вперед, и хоть и говорил спокойно, а в голосе что-то странное:
— Ты жена пятого волка. Кто на тебя косо взглянет, кровью ответит! Но… к реке ночью не ходи! — снова сел спокойно, на кувшин с молоком посмотрел. — Слабая ты, не носи больше. Сестру пришлю.
Радовалась Делайя, видела, что о ней муж думает, заботой окружает, но слова про ночь из мыслей не идут.
— Отчего ночь плохая? — и смотрит пытливо.
— Третья ночь лета, — пояснил Рхард, — танцуют сегодня волчицы у костра.
— Все танцуют? — недоверчиво спрашивает Делайя.
— Самые сильные, — отвечает Рхард, да хмурится.
Поняла Делайя, что скрывает правду за словами, всего не говорит ей муж. Наливает ему молока, да ласково так:
— А жена пятого волка у костра танцевать должна?
— Должна… — ответил Рхард, да осекся.
Смотрит на Делайю напряженно, молчит, как сказать обдумывает. И голосом ласковым:
— Плохая ночь, злая, не пойдешь к костру! Я пятый волк, меня уважают, сказать поостерегутся.
А только видит Делайя, что не всей правды муж говорит. Не простые танцы в племени Черного Волка, каждый свой смысл имеет.
Ничего не сказала Делайя, а как поел пятый волк, да из дома вышел, надела платье серое, ведро пустое подхватила да и пошла к колодцу. Идет, торопится, и все думает, кого расспросить, у кого узнать.
Уж думала к Арше зайти, да конь вождя у дома привязан, побоялась. До колодца дошла, а там Яра с ведрами стоит, с ненавистью смотрит. Скрыла улыбку Делайя, нашла она кого вопросом пытать.
— Хороша ты, Яра, — говорить начала издали, — и сильна и красива… не будет тебе равных у костра в третью ночь лета!
Вскинула гордо голову волчица, усмешка презрительная губы красивые изломала, глаза льдинками ненависти сверкают:
— Моя это ночь, дочь трусливого тигра, дольше всех танцевать буду. Принесу в дом мужа силу да почет!
— Разве в том почет, чтобы вокруг костра ногами дрыгать? — спросила Делайя язвительность скрывать не стала.
Рассмеялась Яра, смех ее издевкой обжигал, но стояла Делайя улыбку сохранив, внимая словам волчицы:
— Та, что сильнее всех и выносливее, что танцует до зари, та право получает на рождение первенца и сохранение жизни без позволения Седой волчицы!
Делайя стоит, и ответить не может, а ведра пустые из ослабевших рук выпали, одно по дороге покатилось, пришлось догонять. Знает она, что не чета волчице, силой-то померяться может, да выносливости Яры нет у нее… А желанный приз Ночи Великого Танца… Хоть и помнит слова Исеюшки, да глядя на мужа любимого, хочет сына ему подарить, чтобы в отца и лицом и статью…
— Даже сокол, что небо когтями царапает, выше солнца поднимается, быстрее ветра летит… а все же уступает он мудрому ворону… — прошептала Делайя, ведра подняла и к колодцу поднесла, — буду танцевать и я, дочь волка, да хочешь, не хочешь, а мой будет приз!
С яростью имя ей давшей взирала на Делайю дочь племени Черного Волка, а затем усмехнулась, зубы показав, да ответ ее полон был иного смысла:
— Приз… коли выиграешь, сумей и… удержать!
В дом вернулась Делайя, сама из угла в угол как зверь загнанный мечется, словно ищет да найти не может. Уж и прибрала и стол натерла, уж масло сбила из сметаны, да с молока принесенного собрала сливки жирные, а все не может места себе найти, а уж солнце садится.
Нужно было ей ночь в танце продержаться, да так чтобы не падать, слабеть, чтобы сильнее всех быть, ради мужа, что любимым стал, ради сыночка желанного… И знала Делайя, какие травы нужны, и как варить знала, да где ж соберешь их? Не лечат травами в племени Черного Волка, не видала она нигде заповедных скитов травяных, таких чтобы трава сушилась да без лучей солнечных…
Вошел Рхард, смотрит на жену, хмурится.
— Дарина-подарочек, словно дикий зверь вселился в тебя? Обидел кто?
— Что ты, — улыбнулась Делайя, а сама на мужа и не смотрит, — кто меня обидит, слезами умоется…
Рассмеялся Рхард ее наивности, и помыслить не мог, что правду сказала… Обнял жену ласково, целовал нежно, в глаза заглядывал. Темнее тучи Делайя, от поцелуев отворачивается, на ласки не отвечает, да все на улицу поглядывает.
— Что же ты, жена моя? — встревожился пятый волк. — Уж не люб я тебе?
Подивилась Делайя словам его, в глаза мужа заглядывает, а они потемнели, словно небо перед грозой. Улыбнулась дочь воина Ракеша, ласково лицо хмурое обняла ладонями, и произнесла тихо, да так чтобы сердцем услышал:
— Сердце мое у ног твоих, муж мой. Жизнь моя с твоей связана. Кровь по венам твоя бежит. Нет для меня других отныне, только… — и глаза вновь опустила, добавила уже шепотом, — танцевать хочу с волчицами сегодня.
Замер пятый волк, в свою очередь обхватил ладонями личико нежное. Щечки бархатные погладил:
— Танцуй, Дарина-подарочек, да не до зари!
Поцелуем она ответила, обняла, прижалась. Ответил на ласку Рхард, да отстранился:
— Коли танцевать будешь, отдохни до ночи… не поведу к матери сегодня.
С тем и вышел. А Делайя тут и вспомнила, про мешочек с травами заветными. Как тигрица к суме бросилась, половину на стол высыпала, да присела рядом. Хороша трава звериная, зверобоем называемая. Коли скотина ее поест, так здорова будет, коли к ожогу приложить боль уйдет, но если сделать отвар темный, как из ореха, дает зверобой и силу и выносливость.
Собирает Делайя цветочки желтые, отдельной горкой складывает. А как набралось так чтобы в две руки, так и в ковш бросила, над огнем поставила, водой залила. Ждет, тревожится.
Да застучали в двери, вздрогнула Делайя, открывать пошла. А стоит на пороге Шанра, вторая вождя жена. Стоит бледная, губы кусает. Вспомнила про слова Делайя, поклонилась да произнесла нужное:
— Входи в дом, Шанра, в доме моем ты гость званный.
Вошла волчица, осмотрелась, поняла, что одни они, да говорить начала быстро и тихо:
— Арша тебя заприметила, на место Яры подложить хочет!
Молчит Делайя, и сама уже это поняла, да что тут сказать не знает… сказала что думала:
— Не нужен мне вождь, сердце мое Рхарду отдала навеки.
Улыбнулась Шанра, руку протянула да коснулась волос Делайи, словно давно хотела, а не решалась никак, и говорит:
— Похвалялась Яра сестре своей, что обманула тебя, что будешь ты до зари танцевать с ней, да только… кто у костра кружит и солнце встречает, та вождю достанется! Ты танцуй с женами волков первых, а как отойдут они, и ты отойди, иначе быть тебе под Рыргом, уж он от тебя не откажется!
Сжало сердце рукой железной, поняла Делайя слова Ярой сказанные, поняла да от гнева пальцы сжались. И не верить не может она Шанре — та жена вторая, нет в ней мести как в Арше, нет и ненависти как в Яре, а значит, правду сказала…
Поклонилась поясно, с благодарностью ответила:
— Спасибо тебе, Шанра, за слова твои, за правду, за то, что меня, глупую, научила…
А Шанра улыбкой ответила, и дальше поучает:
— Арша придет к тебе. Учить будет, слова говорить разные, да дели все поровну. Не друг тебе Арша!
Тихо спросила Делая, грусти не скрыв:
— Могу ли тебя, Шанра, другом назвать?
Подошла к ней волчица, руками плечи обняла и заговорила быстро:
— Как увидела тебя — убить хотела! Не нашего ты племени, не нашего рода, чужая ты, раррой быть должна, не женой… Но смотрю на Рхарда и сердце поет, принесла ты счастье брату моему, за то спасибо тебе, Дарина-подарочек!
Сказала, да и вышла торопливо. Стоит Делайя, понять не может, а как поняла, еще больнее за мужа стало.
Тут вскипел отвар, от мыслей отвлекая, бросилась к очагу, торопливо ковш с огня убрала, на окно остывать поставила. А мысли одна другой хуже, местью мысли окрашены, да сердце с разумом иное толкуют.
Не стала она лежать-отлеживаться, по дому птицей порхает, мясо, что поутру Рхард принес, вымыла, приправила травами, зерном обсыпала, да тестом обмазала, а поверх глиной, так чтобы сок весь внутри оставался и все это в золу, в самую середину очага. Да лепешки готовила особые, тесто, на воде замешенное, раскатает тонко, маслом сдобрит, вновь раскатывает, медом сдобрит и так три раза тесту кланяется, как учила Исеюшка.
За делами за хлопотами уж и стемнело за окном, на стол собирает Делайя, ждет мужа любимого, а сама все о Яре думает. Отвар разделила, часть вылила в чашу, чтобы выпить за ужином, часть в ковше оставила, чтобы выпить, перед тем как танцевать пойдет. А танцевать будет, твердо решила Делайя.
Отворилась дверь, вошел Рхард, да хмурый, словно не рад видеть. Подошел к столу, чашу с отваром увидел, залпом выпил. Даже помешать не успела Делайя. А волк скривился от горечи, с недовольством на жену глядит.
— Коли сказать хочешь — не томи! — не сдержалась дочь воина Ракеша.
Молчит Рхард, исподлобья на нее смотрит. Гнев в глазах, недоумение, а и он смолчать не смог:
— Сказала Яра, что ты до зари танцевать хочешь! — да в голосе обида.
Не приди к ней Шанра и не поняла бы Делайя, на что муж гневается, да научена уже была. А вот то, что говорил Рхард с Ярой, что к словам ее прислушался, обидело дочь племени Белого Тигра. В самое сердце удар был.
Хотела сказать что думает, хотела и повинить, а только путь обвинений ведет к пропасти.
— Не ведаю я обычаев Черных Волков, не знала, что вождю достанется та, что с солнцем танцевать будет. Про другой приз думала, о сыне с глазами как у тебя синими, дитятке которого не смогут на смерть обречь волчицы… а про вождя и не ведала я.
Молчит Рхард пятый волк. Лицом посветлел, поверил, да самому совестно стало, что Яру слушал, слова ее в сердце заронил:
— Кто сказал тебе, Дарина?
— Шанра приходила, — отвечает Делайя, да текут по щекам слезы горькие, от обиды незаслуженной. — Садись ужинать.
Тяжело на душе у черного волка, Делайя слезы украдкой вытирает. И до того обидно, что глаза сами укромное место ищут, где смогла бы слезам волю дать. Да как спрячешься, коли смотрит волк, взглядом за каждым шагом следит.
Остановилась Делайя, больно, мысли нехорошие, в горле стоят комом слезы невыплаканные… Но не зря слыла мудрой не по годам в племени Белого Тигра, сумела сдержать себя, с улыбкой к мужу повернулась:
— Обидел ты меня, Рхард Пятый волк. Так обидел, что и дышать сложно… да понимаю, что нет твоей вины. Я для тебя третий день жена, она тебе любимая да из племени твоего, к ней больше у тебя доверия… Понимаю, а больно.
Молчит Рхард Страж, что неправ был ведает, но и прощения просить не умеет. О многом думал, о том, что светит Дарина в сердце его подобно солнышку, о том, что нет слаще для него, чем жена любимая, да о том, что сказала Яра…
— Чем кормить будешь, Дарина-подарочек? — спрашивает, а сам глаза отвел.
Глупая жена обиду бы затаила, умная все без слов поняла. Подошла Делайя, рядом с волком села, за руку взяла, в глаза серые, льдам подобные, смотрит открыто:
— Ничего обо мне не ведаешь, Рхард муж мой, а судишь.
Резко поднял голову пятый волк, зубы сжатые, в глазах злость с недоверием:
— Расскажи о себе, Дарина. Где росла, как в степи очутилась с воинами иного племени. Отчего в бой вступила. Видел все, слышал слова сказанные. Понять хочу.
Улыбнулась Делайя, видимо дорога стала Рхарду Стражу, раз о жизни прошлой спрашивает, да рассказывать не торопилась.
Горе в племени Белого Тигра. Стоит у столба позора Хориде, стянуты пеньковой веревкой руки белые, к труду не приученные. Обрезана коса ее, у ног лежит, позор великий подтверждая. Нет для Хориде больше жизни в племени, до заката у столба будет, а затем закроют ворота пред ней.
Мрачнее грозовой тучи стоит вождь Акан Смелый Тигр, стоит на жену свою зверем смотрит. Не простил вождь. Уж и молила Хориде, и у ног его преданным псом ползала — не простил! О милости просила, повинилась во всем, рассказала, где нашла воинов, сколько денег дала, как жалеет сейчас — не простил.
Выслушал молча. Стоял, смотрел на рыдающую у ног его жену, что любил столько лет, что дарами одаривал, осыпал украшениями. Взирал на ту, что взял в дом вопреки законам племени, полонянкой была Хориде, наложницей у вождя прежнего, да женой взял — первой.
Слушал вождь Акан Смелый Тигр, слушал молча, не перебивал, а сам вспоминал…
Десять лет назад… Вот бежит маленькая девочка, да падает, ладошками раненную коленку обнимает. Тогда подошел он, взял малышку на руки к колодцу отнес, водой ножку промыл, а она молчит, не плачет.
— Чья ты? — спросил вождь.
— Делайя, дочь воина Ракеша, — гордо ответила малышка.
В черных глазах слезы застыли, губу до крови прикусила, а не плачет, не жалуется…
И сжалось сердце сурового воина. Маленькой была Делайя, а уже жил в ней дух воина… что же сейчас с любовью его нежданной? Жива ли… недолго живут рарры в племени Черного Волка. А как представил Делайю, сильную, гордую, смелую, истерзанной жестокими волками, сломленной, униженной, поруганной, так и взревел зверем раненным.
Схватил Хориде за черные волосы, волоком за собой потянул жену упирающую, о пощаде молящую. Не слушал ни просьб, ни криков. По дороге тащил, толпа следом за ним. К столбу повел позорному. Давно у столба трава выше пояса, редко тигры законы нарушали, жили в мире да уважении, а вот теперь стоять у него жене вождя первой.
Как ни кричала Хориде, как ни молила, как ни вырваться пыталась, а сильнее Акан любого воина племени, куда уж ей — женщине. Скрутил ладони веревкой пеньковой, привязал к столбу. Да так и замер. Стоит, смотрит на жену, а сердце болью отзывается.
— Замолчи, Хориде, — негромко сказал, вполголоса, а уж и племя молча вождю внимает. Умолкла и Хориде, стоит, слезы по щекам текут, в глазах страх и отчаяние.
Тяжело вздохнул Акан Смелый Тигр, тяжело, да с трудом — боль в груди острая, вздохнуть и то боязно, но и молчать не мог:
— Я ли не любил тебя, Хориде? — тихо спросил, да слышали все. — Я ли не берег тебя, не приводил рабынь в дом, чтобы были свободны руки твои? Я ли не почитал тебя, жена? Шестнадцать лет была женой любимой да единственной! Для одной тебя жил. Ту, что сына родить не сумела, вопреки всему почитал! Не обижал я тебя ни словом, ни делом, Хориде, ни в обычный день, ни в хмельной. Да пригрев змею на груди, не ведал, что врага привечаю в доме своем!
Бледнеет Хориде — назвал ее муж врагом перед всем племенем, поняла она, что не бывать ей более в доме вождя.
И продолжил Акан речь свою:
— Привлекла ты меня телом стройным, ласками умелыми, Хориде, приручила как зверя дикого, да не ведал я тогда силы любви. Полюбил я эту девочку, Хориде, всем сердцем полюбил, всей душой. За нрав добрый, за смелость, за гордость, за то, что себя в ней видел. Росла дочь воина Ракеша истинной дочерью племени Белого Тигра, словно впитала дух самого великого зверя лесного. Умна была, красива, горделива, да приветлива со всеми, никогда себя выше жен не ставила. Стариков уважала Делайя, о детях заботилась, для воинов не жалела воды из колодца племени… За что погубила ты ее, Хориде?
Сказал и дышать перестал на мгновение. Тянет боль в сердце, колет тупым ножом. А слова льются потоком горным:
— За что погубила ты ее, Хориде?! — и взревел, он себя не помня. — За мою любовь погубила? За то, что сна лишился, о дочери Ракеша думая? За то, что счастья впервые для себя возжелал? Разве мало я тебе отдал, Хориде, разве мало я отдал племени? Двенадцать лет воевал я, Хориде, проливая кровь, вторгаясь в земли итасов, для иных племен запретные, привозя в племя Белого Тигра рабов, золото, ткани да железо! Лишь раз в жизни восхотел счастья для себя, отрады хотел на закате жизни своей, глотка счастья желал, как старое дерево, желает вод ручья, вдали протекающего… Отняла ты мое счастье, Хориде… Отняла! Мало тебе было положения жены первой, дома хозяйки… мало. А ведь знала ты, Хориде, ведала, что давно мое сердце тенью за Делайей следует. Тебе сказал я, Хориде, тебе единственной открыл помыслы… За что ты меня погубила, Хориде?
Молчит Хориде, нечего сказать ей, а в племени зароптали жены, заговорили. Осудили женщины Хориде, да не за то судили, что не позволила мужу любить, за иное проклинали.
Не слышал вождь их слов, а о том же думал:
— Да не за это стоять тебе у столба позорного, не за это покинешь ты племя с заходом солнца! — и снова замолчали в толпе.
Страшны были слова вождя, осознала, что ждет ее Хориде. Быть ей изгнанной навеки, жить ей в лесах, без людей, без защиты. Страшилась, что убьет ее вождь, а оказалось, что иная участь ждет, еще более страшная.
— Отдала ты, Хориде, дочь племени Белого Тигра на поругание! Отдала тайно, заплатив деньги воинам иного племени, изгнанникам. Против племени пошла ты, Хориде, за то и приговор суров. Сильны воины Белого Тигра, сильны да могучи, от того никогда жены и дочери плена не ведали! Не найти детей племени Белого Тигра среди скота и рабов на рынках итасов, не сдаются в плен тигры… Да продала ты Делайю! Обманом в полон захватили ее воины-шайтаны, тайно увезли. Тяжелую долю ты определила ей, Хориде… Тяжелую долю рарры! Сказать тяжело, подумать страшно, пережить… коли выживет Делайя, свет мой, счастье мое, заберу я ее! Выкуплю! В дом свой введу женой единственной! А тебе нет больше места в племени Белого Тигра! Не бывать змее подлой там, где гордость в почете, да уважение. Не стала ты дочерью племени, нет в тебе благородства, Хориде, одна злоба!
Сверкнул на солнце нож вождя Акана Смелого Тигра, упала к ногам изгнанной коса черная позором несмываемым.
Нет больше для племени Хориде. Горе осталось — за погубленную дочь воина Ракеша. Молча рыдает Хориде, молит взглядом о жалости, да нет ее больше для племени. Не видит никто слез ее, не услышит криков дал слез, не взглянет, хоть по имени обратись. Нет больше Хориде! Чужая осталась, что до заката покинет племя.
Ушел вождь Акан Смелый Тигр, ушел не обернулся. Сжималось сердце от боли, от гнева, от страха. Больно за себя, на себя и гневался, что не уберег Делайю, что не распознал змеи в Хориде, а страх был за дочь воина Ракеша.
Хоть и устал с дороги, отдыха тело жаждало, да душе покоя не было. Шел, перед глазами картины одна страшнее другой. Словно наяву представлял Делайю растерзанной, а из пещеры выходят черные волки, довольные, сытые… Зарычал Акан Смелый Тигр, взревел зверем раненным. Никто не смел бросать вызов племени Черного Волка, да не зря почитали Акана смелым. Шел вождь племени Белого Тигра, шел да о делах ратных думал. Уважают племя Белого Тигра и друзья и недруги, коли призовет — выступят с ним… да не супротив Черных Волков же! Остановился, головой мотнул злые мысли прогоняя, в дом свой вошел пустой — разбежались рабы, попрятались… страшен в гневе Акан Смелый Тигр. Грозен в гневе Акан Смелый Тигр, да пойдет супротив гордости, с дарами пойдет в племя Черного Волка, и если откажет ему Рырг Непобедимый, тогда вызовет его на бой Акан Смелый Тигр и выяснят воины кто сильнее! А сердце болело, ранило тупой болью, все тяжелее было дыхание. Как ни тяжело на душе, а стареет Акан Смелый Тигр, день без остановок коней мчали воины племени, и коням отдых нужен и ему — без души оставленному.
Скрипнула половица, несмело вошла наложница из рушев, на колени опустилась Осире. Смотрит вождь на тело ладное, на косы, словно из чистого золота, на губы что дрожат, слезы сдерживая. Красива Осире, добра безмерно, воле послушна… когда-то подарком от Хориде была… Вспомнил о Хориде, черной змеей тоска в сердце вползла.
— Знала ли ты, Осире? — спросил холодно, с ненавистью на рабыню глядя.
— Не со мной, с Линессой говорила Хориде, — шепчет рабыня, сама дрожит от страха, — не знала я…
Тяжело дышит Акан, да произносит глухо:
— Отныне свободна ты, Осире! Хозяйкой над рабами будешь.
Вскинула голову девушка, в глазах слезы радости, смотрит преданно как верный пес на хозяина. Усмехнулся Акан… иного взгляда желал, о других глазах думал…