Междузимье

Я всегда был неважным журналистом. Я вёл жизнь среднестатистического человека с ценностями, как говорят в народе, западного толка, не имевшими никакого отношения к большой северной стране. У меня не было специального образования, но я теплился надеждой: вдруг ОНО, признание, слово с большой буквы, настигнет меня совершенно случайно.

Просто так случилось, что меня пригласили – нет, именно «позвали» – на встречу, где можно было сделать это интервью.

Он сам позвонил мне по мобильному телефону и не без лишней иронии спросил:

– Вы пойдете со мной на рыбалку?

Звучало это настолько сурово и одновременно интригующе, что я согласился .

– Я не умею насаживать наживку…

– Ничего страшного, – и голос на той стороне трубки убедительно заверил меня, что мне не придется насаживать абсолютно ничего.

Я прибыл. Прибыл в город, который совершенно не соответствовал моим представлениям о современном индустриальном населённом пункте.

Я помнил историю – настолько смутно, чтобы не угадать дату начала Красной революции – но и не настолько смутно, чтобы не вспомнить имя первого президента далёкой северной страны.

Я был глуп и самоуверен. Но я рассчитывал в ходе интервью пополнить свой скудный исторический ликбез.

Мой интервьюер ждал меня на платформе железнодорожного вокзала.

– Не боитесь серости? – спросил он, – У нас февраль.

Я не нашелся, что ответить. Серость вокруг правда удручала. Она окутывала вокзал и далекие здания холодным туманом, свисала каплями с электрических проводов и стелилась над лентой реки тонкой изморозью.

– Ты же взял купальный костюм? – спросил мой интервьюер, когда мы спускались по отмели к берегу реки.

По реке шли льдины. Берег реки был холмист. Под ногами хлюпала снежная грязь.

Я кивнул.

– Ну, и правильно, – как бы про себя отозвался мой собеседник, – Ох, уж это междузимье… никогда не знаешь, что стоит надеть на себя именно сейчас…

Он присел на черное длинное бревно, лежавшее вдоль вдоль реки.

– Там! – вдруг указал мой собеседник куда-то в даль, на горизонт, – Там стоит ГЭС, а я уже заколебался оплачивать счета за транзитное электричество.

Я хотел возразить ему, но порыв ветра, свистнув над моим ухом, вырвал у меня из рук блокнот для записок и унес его в сторону абстрактной ГЭС.

– Зови меня по имени, – глухо произнес мой собеседник и привычным движением руки сдёрнул с головы противогаз, – Так и запиши – меня зовут Олег, – и взгляд его зеленых глаз вдруг стал печален.

– Я родился здесь. На этой некогда красивой земле. Тогда не было никакого карантина, не было гражданских тревог и комендантского часа. Не надо представлять мою страну. Снимай с себя пуховик! Теплеет же!

Мы раздевались. Он отложил в сторону куртку и противогаз, оставшись в зимних штанах, и вопросительно взглянул на меня:

– Я же сказал, что погода меняется! Тут главное – успеть… – и Олег аккуратно высыпал на ладонь из пакета хлебные крошки, – Рыбочка не любит ждать.

Он метнулся к берегу реки и закинул в её воды серые крошки.

– Нужна приманка… – Олег многозначительно посмотрел на меня, и мне стало нехорошо.

– Олег, вы сказали, что раньше всё было по-другому. Так как было раньше?

– Раньше была жизнь, – ответил мне Олег, присаживаясь на бревно и приглашая меня жестом присесть рядом. Он не был серьёзен, он не требовал комментариев. Он вспоминал.

– Раньше была школа. После школы мы часто бегали курить сигареты вон туда!– я повернулся за жестом Олега, но кроме крыши станции ничего не увидел.

– С того холма раньше была видна целая долина! – и в голосе Олега я уловил нотки восторга, – А теперь холма нет. Ничего нет. Есть город. И есть помои.

– Ты говоришь так, как будто весь мир кардинально изменился. Какие перемены ты заметил?

– Перемены? – и Олег удивлённо вскинул тёмные брови, – Вся жизнь здесь – одна сплошная перемена. В детстве ты помнишь бабушкины пироги и конфеты, которые приносит в кульке из магазина мама. Потом бежишь в школу с тяжёлым портфелем, чтобы получить по шее указкой от учительницы русского языка и мужскую похвалу трудовика. Потом с пацанами идёшь за угол школы и выкуриваешь одну сигарету на шестерых. На перемене видишь улыбку любимой девчонки и начинаешь провожать девчонку до дома, всё с той же сигаретой в зубах. Ты считаешь себя крутым – а старшеклассники считают тебя олухом и в первый раз поколачивают тебя в соседском дворе. А летом ты уже сам подлавливаешь их в подземном переходе и даёшь каждому по морде. В перерыве между этими школьными делами ты бегаешь на холм и часами валяешься на траве, представляя как на фоне раскинувшихся перед тобой гор происходят многочисленные баталии с врагами.

– Враги – герои компьютерных игр? – пытаюсь подшутить я.

– Герои компьютерных игр, герои книг, «школьные герои», – между тем Олег уже снимал свои зимние штаны. Солнце вышло из-за туч и начало по-весеннему пригревать.

Я последовал примеру Олега и аккуратно сложил свои снятые утепленные брюки рядом с собой на бревно.

Олег бросил короткий взгляд на мою одежду:

– И много у вас людей покупает такие брендовые вещи?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Пытаясь собраться с мыслями, я ответил:

– У нас такая одежда везде доступна населению. Не знаю как здесь… Собственно, это имеет какое-то отношение к нашему разговору?

Олег несколько минут изучал меня взглядом, и яркое весеннее солнце играло лучиками в его зелёных глазах.

– Респиратор ты тоже из дома привёз? – как бы с издевкой спросил он.

– Нет, – смутился я, – Респиратор мне выдали в консульстве.

– Даже так… – разочарованно протянул Олег, отвернувшись и доставая из своего походного рюкзака удочку. Удочка была хорошая, со складными коленями, упакованная в резиновый чехол.

– Карбоновая! – гордо сказал Олег, раскладывая удило в длину на все его семь метров, – Сейчас такую можно купить за копейки, а вот респираторы и медицинские маски днём с огнём не сыщешь.

– Но позвольте! – воскликнул я, потому что разговор о доступности одежды меня уже начал доставать, – А в чем же тогда ходят по улице местные жители?? В чем принимают пациентов врачи больниц? Даже преподаватели в школах и университетах – неужели и они не используют никакие средства защиты?

Олег не ответил мне. Зажав удило своими коленями, он рылся в рюкзаке и вскоре достал из него жестяную круглую банку. Когда он открыл ее, я увидел, что на дне банки копошатся черви.

– Мы средства защиты делаем сами, – пробормотал он, привычным ловким движением вылавливая из банки жирного червя, – Здравый смысл у нас не действует, а аксиомы не работают. Доказательство тому – междузимье, – и он поднял глаза вверх.

В небесах небо было глубочайшим синим сводом, а солнце ослепительно светило. Я даже увидел над рекой стаю летевших уток.

– Это правительственные дроны, – словно ответил на мой вопрос Олег. Я остался шокирован ответом.

– Ты так просто говоришь об этом?? Словно это само собой разумеющееся!

Олег пожал плечами.

– Все знают об этом. А если и не знают, то догадываются, – он насаживал чулком извивающегося червя на металлический крючок, – И да, это само собой разумеющееся. Нечто разумеющееся, от чего жизнь не останавливается…

Мы замолчали. Олег поднялся во весь свой высокий рост и спустился по насыпи, чтобы закинуть наживку по-дальше от берега.

Не знаю, что шокировало меня больше – его худощавая фигура в плавательных трусах, стоящая среди внезапно расстаявших снегов – или то, что он мне сказал сейчас.

Я проверил работоспособность диктофона. Нажав REC я громко спросил:

– А кто эти всезнающие? Ты сказал, что ВСЕ ЗНАЮТ об этом? Кто эти ВСЕ?

– Все – это народ! – выкрикнул в ответ мне Олег, прослеживая за попловком в водной ряби. Попловок я тоже видел – длинный конец его торчал из воды как тростник.

– Все – это врачи, педагоги, заводские рабочие, строители, учёные, – продолжил Олег, укладывая удочку в рогатину. Он проследовал обратно к нашему бревну, шлепая по оттаявшему песку стопами и оставляя на нём длинные следы босых ног.

– Потому, что страна строится на этих людях. И которых же формируется правительство, – продолжил он, сев рядом со мной.

– Ты говоришь какие-то утопические для твоих широт вещи! – возмущенно продолжил я, – Ведь твоя страна совершенно не такая. Вводишь меня в заблуждения, а обещал дать честное интервью.

– Я просто поделился мыслью, – недоуменно ответил Олег, – В идеале всё должно быть так, как я сказал. Люди рождаются, учатся, работают, занимают какие-то посты… Далеко не все из них, конечно, преуспевают в этом деле, но не надо думать, что это невозможно.

– Тогда ответь мне, пожалуйста, почему в мире твой народ пользуется репутацией совершенно безъинициативных ведомых людей? Какое объяснение этому ты дашь?

– Инициативность и жизненная позиция – не одно и то же, – Олег расковырял пальцами грязный сугроб около бревна, и выдернул из него пару травинок, – На нас давят со всех сторон: давят климат, экономика, валютный курс, годовые отчеты, мировой кризис, инфекции и вирусы, атмосферный столб и СМИ, – Олег многозначительно посмотрел на меня.

– Олег, в начале нашего разговора ты говорил о непрерывной перемене как о процессе, который никогда не прекращается. Ты имел ввиду давление этого процесса на твой народ и на обстановку в стране в целом? – начал догадываться я.

– Наконец-то, додумался! – с сарказмом засмеялся Олег, – Вся наша жизнь с момента основания нашего государства в этой конкретно взятой точке пространства – одна большая непрерывная перемена. Три апреля за февраль, четыре кризиса за 10 лет, шесть учебников по русскому языку за два года – вот она, эта непрерывность. Если ты устал от неё – никто не снимет тебя с дистанции. Ты вот не успел еще снять с себя носки, а я говорил тебе, что солнце моментально превратит зиму в лето, – и он театрально раскинул руки в стороны.