Цитадель песков

Елена Хаецкая[1] Цитадель песков

Старики в шемском селении Мухабад помнили еще то время, когда Дикие Пески не подступали к стенам Асгалуна. Но с годами таких стариков становилось все меньше и меньше… Селение давно уже было захлестнуто неумолимой пустыней. Там, где некогда бежали веселые речки, теперь оставались лишь пересохшие русла с растрескавшимся под палящим солнцем дном.

Песок поглотил несколько малых городов и селений, расположенных к северу от Мухабада. Пустыня сгладила всякие следы пребывания человека. К несчастью, источником жизни в этих городах были небольшие, но достаточно полноводные речки. Теперь, когда они пересохли и надежды на их «воскрешение» уже не осталось, люди покинули свои дома и перебрались южнее — в Асгалун, либо западнее — в Эрук.

А Мухабад выжил. Здесь имелось несколько колодцев, питавшихся артезианской водой. Люди продолжали сеять злаки, орошая свои поля драгоценной влагой. Южнее еще сохранились пастбища, и там паслись немногочисленные стада мухабадцев — коровы, овцы.

И все же с каждым годом климат становился все суровее, пески — все обильнее, а людей в селении — все меньше.

Напрасно пытались старейшины во главе с премудрым Диайе задабривать богов — те, казалось, не слышали людских просьб. И хотя священная Кобра — посредник между селянами и божественной Змеей, обвивающей Вселенную,— каждый день появлялась возле миски с молоком, которую наполняли для нее старцы, милостей от божества селяне так и не дождались.

Веру в божественную Змею принес в Мухабад странствующий жрец. Он явился на закате — облаченный в оранжевое, босой, дочерна загорелый, иссушенный ветрами и солнцем человек с длинной седой бородой. В руках он нес змею. Он сказал, что все селения, лежащие к северу от Муха-бада, прогнали его — и потому будут обречены на вымирание. С горящими сухими глазами заклинал он мухабадцев выслушать его, принять его веру, приютить у себя священную Кобру — иначе и Мухабад постигнет та же участь.

Жрец нашел себе приют в Мухабаде он сбыл стар и болен. Вскоре он умер. Кобра поселилась между корней огромного платана, росшего неподалеку от колодца. А спустя недолгое время пыльная буря сокрушила одно из селений, что изгнало жреца в оранжевом. Так начало сбываться его предсказание…

* * *

На рассвете в Мухабад явился всадник. Он сидел на верблюде, покрытом пылью. Судя по всему, он проделал долгий путь по пескам, прежде чем нашел это селение — единственный островок жизни среди бесконечных песчаных дюн и брошенных мертвых городов.

Однако, несмотря на усталость, всадник не выглядел изможденным. Его одеяние — белоснежный бурнус, шелковый платок, обернутый вокруг головы и закрывающий рот и подбородок, остроносые красные сапоги из хорошо выделанной кожи — казалось щегольским и нарядным. Ясные светлые глаза, выделявшиеся на загорелой коже, смотрели поверх платка холодно и испытующе.

Осанка молодого человека оставалась горделивой, походка — легкой, когда он спрыгнул со спины верблюда и не спеша пошел по единственной улице селения. Справа и слева от него тянулись низкие глинобитные дома. Наполовину рухнувший забор позволял заглянуть во двор и увидеть там засохшее дерево, разложенное для вяления темное мясо, нарезанное на тонкие длинные полоски, и очень тощую собаку, бесцельно бродившую по двору с поджатым хвостом.

Всадник удостоил эту жалкую картину лишь мимолетным взглядом и тотчас же отвернулся. Он искал нечто более драгоценное, нежели картинки из жизни обнищавших сельчан: он искал воду.

Колодец располагался в самом центре Мухабада. Священная Кобра спала, спрятавшись в глубокую нору между корней старого платана.

При виде колодца, несомненно, полного свежей прозрачной воды, всадник на миг утратил самообладание. Глаза его расширились, руки непроизвольно сжали поводья. И все же он не стал нарушать обычаев, принятых в этих безводных районах. Вместо того, чтобы броситься к колодцу сломя голову и спешно утолить жажду, всадник уселся на один из корней платана и принялся ждать, Видно было, что ждать ему приходилось часто и подолгу. Солнце успело подняться довольно высоко, а он так и не сменил позы,

Постепенно к платану под ходили жители Мухабада. Они молча рассматривали чужака, явившегося к ним из пустыни, но не решались заговорить с ним.

Он молчал. Солнце играло на рубинах, украшавших эфес его тонкой сабли. Два кинжала были заткнуты за широкий шарф, обвивавший тонкую талию незнакомца, а к седлу был приторочен хороший роговой лук. Внушительное вооружение внушало к себе почтение и заставляло любопытствующих держаться от чужака подальше.

Наконец премудрый Диайе решился нарушить общий «заговор молчания». Шагая широким хозяйским шагом, он приблизился к чужаку, несколько секунд рассматривал его в упор, щуря темные глаза, тонущие в морщинках, после чего заговорил: — Привет тебе, путник из пустыни. Незнакомец поднял голову и встал, желая приветствовать старейшину.

—– Рад видеть и слышать тебя, мудрейший,— вежливо ответил он. Голос у незнакомца оказался высокий, с звенящей медной нотой, немного хрипловатый — от песка и долгого молчания.

— Ты проделал долгий путь по пескам, как я погляжу,— продолжал Диайе.

— Это не укрылось от твоих зорких глаз, мудрейший,— тотчас отозвался путник.

— Немногие решаются на подобный путь.

— И правильно делают,— усмехнулся чужак.— Мне пришлось нелегко.

— Мы так и подумали, глядя на тебя.— Диайе запустил в бороду смуглые сморщенные пальцы и, казалось, призадумался о чем-то далеком. Затем он очнулся от задумчивости и посмотрел незнакомцу прямо в лицо.— Сдается мне, странник, что тебя одолевает жажда.

— Дивлюсь зоркости твоих очей, мудрейший.— На этот раз в тоне незнакомца явственно прозвучала ирония. Однако он продолжал стоять совершенно спокойно и сохранял полную непринужденность.

— Если ты пожелаешь, мы предложили бы тебе воду из нашего колодца.

Мухабадцы медленно окружали незнакомца. Тот бросил на них быстрый взгляд через плечо и поежился: казалось, растущая толпа угнетает его. Рука чужака — тонкая, в серебряных с бирюзой перстнях — непроизвольно потянулась к сабле и лишь в последний момент отдернулась.

— Я с радостью принял бы ваш дар,— сказал он с полупоклоном.

— В таком случае, будь нашим гостем,— торжественно провозгласил Диайе.— Клянусь Коброй!

Человек, не побоявшийся Великих Песков, достоин глотка хрустальной воды из мухабадских колодцев!

Вокруг одобрительно загудели. Раздались рукоплескания.

Незнакомец медленно поднял руки к платку, закрывавшему его лицо, и снял его. По толпе пробежал легкий вздох изумления: открылось молодое безбородое лицо, привлекательное, почти нежное. На виске лежала, выбившись из-под платка, огненно-рыжая прядь.

— Я, Соня Огненная Грива, благодарю тебя за предложенное гостеприимство и с радостью принимаю воду из мухабадских колодцев! — звонко проговорил незнакомец.

— Женщина! — Диайе не сумел удержаться от удивленного возгласа.

Рыжеволосая женщина рассмеялась.

— Ты думал, мудрейший, что проделать подобный путь под силу лишь мужчине?

Диайе не ответил. Он был слишком потрясен.

Пока Соня пила воду и пойла своего усталого верблюда/зеваки продолжали глазеть на нее. Несколько человек остались любопытствовать и после, когда толпа разошлась, шумно обсуждая случившееся и гадая — кто могла быть эта таинственная женщина, которая не побоялась пересечь пустыню в одиночку.

Соня блаженно растянулась в тени платана. Кто-то из мухабадских женщин принес ей лепешку, и теперь, утолив и жажду, и голод, она наслаждалась покоем.

Неожиданно она почувствовала, что кто-то стоит рядом и пристально смотрит на нее. Приподнявшись на локте, Соня повернулась в сторону непрошеного соглядатая.

Это был высокий, стройный человек лет сорока, одетый в простую одежду местного жителя. У него было смуглое лицо, тонкий нос с горбинкой, большие влажные глаза. Гордая осанка этого человека странно не гармонировала с его обликом простолюдина.

— Не будет ли слишком назойливым,— она нарочно подчеркнула голосом последнее слово, намекая на бестактность визитера,— осведомиться: что нужно почтенному от бедной странницы?

— Прости.— Голос прозвучал глухо и устало.— Я не хотел тебя беспокоить.

— И все же побеспокоил,— заметила Соня, однако более дружелюбно. Она уселась поудобнее, потянулась, хрустнув косточками.— Ты хотел поговорить со мной?

— Если это не в тягость тебе.

Соня качнула головой.

— Садись рядом. Или ты предпочел бы место, скрытое от человеческих глаз? Тогда скажи — где, и пойдем туда.

— Безразлично.— Человек уселся рядом с Рыжей Соней.— Мое имя Афолле. Ты, я слышал, называла себя Соней… Ты гирканка?

— Как ты догадался?

Афолле неопределенно пожал плечами.

— Имя… Внешность… Ты очень красива,— добавил он неожиданно.

Соня тотчас подобралась и настороженно отодвинулась. Ее ладонь накрыла рукоять одного из кинжалов.

— Осторожней с этим,— предупредила она.— Я не доверяю мужской лести. Вы, мужчины, слишком много болтаете…

Афолле рассмеялся — почти против своей воли.

— У нас то же самое говорят о женщинах.

Но Соня не разделяла его веселости.

— О женщинах всюду говорят самые разные глупости,— хмуро пробормотала она.— Оставим это. Ты назвал свое имя, Афолле. Будет лучше, если ты назовешь и свое дело. У тебя ведь есть какое-то дело ко мне?

— Да.— Афолле помолчал, поглядывая на свою собеседницу искоса. Он как будто колебался: рассказывать ли ей все или же ограничиться какой-то частью истории.

Соня не торопила его. Водила пальцами по пыли, оставляя извилистые узоры, ждала, наслаждаясь бездействием и покоем.

Наконец Афолле проговорил:

— Я предложил бы тебе свой кров… если ты не откажешься, Соня. Мои жены и дети будут рады видеть тебя у нас. Они станут прислуживать тебе, если захочешь.

— Жены? — Соня приподняла бровь, усмехаясь.

— Да, я взял двух жен. Младшая, моя любимая,— Хилаль… Мы соединили наши судьбы давно, еще в годы юности. Она была очень хороша собой. Она и сейчас хороша, хотя годы оставили свой след на ее лице и руках. Хилаль принесла мне двоих сыновей. Превосходные мальчики! Старшая же, Сулайм, вошла в мой дом всего год назад…

— Как это? — Соня покачала головой.— Наверное, будет лучше, если ты объяснишь мне все с самого начала. Мне не хотелось бы допустить какую-нибудь неловкость, оставаясь у тебя в гостях, почтенный Афолле.

— Так ты согласна принять мое приглашение? — Афолле от волнения едва не подскочил.

— Разумеется. И с глубокой признательностью. Пока что Никто не предлагал мне ничего лучшего. Тебя не оскорбит, если я заранее предупрежу: у меня нет денег…

Смуглое лицо Афолле потемнело.

— Ни слова больше! Не говори о деньгах, женщина! Ты уже почти оскорбила меня!

— Прости.-— Соня произнесла это от всей души.— Я недавно с проклятого Запада — там все только и говорят, что о деньгах…

— Ты ненавидишь Запад? — жадно спросил Афолле.

— Аквилонцев,— сквозь зубы ответила Соня,— но это неинтересно. Продолжай, Афолле. Ты обещал мне рассказать о своих женах.

— Разве? — Афолле еле заметно улыбнулся. Все-таки Соня была любопытна.

Соня неопределенно дернула плечом.

— Ты сказал, что твою младшую жену зовут Хилаль и что ты прожил с нею всю жизнь, между тем как старшую…

— Старшую жену, Сулайм, я ввел в свой дом всего год назад. Да, это так,— кивнул Афолле.— Она была женой моего старшего брата. Поверь, Сулайм — хорошая жена. Мой брат был доволен тем, что соединил с ней судьбу. Она родила ему трех дочерей и сына. Теперь же, когда брат мой умер, Сулайм и ее дети вошли в мой дом.

— Какой варварский обычай! — возмутилась Соня.— Неужели женщина не имеет права обрести свободу после смерти мужа? Неужели она не может хотя бы выбрать себе мужа по душе?

Афолле негромко посмеялся в бороду.

— Ты независима, горяча и никогда не жила под постоянной угрозой Великих Песков, странница. Подумай! Ведь после смерти моего брата Сулайм осталась совершенно беззащитной, одинокой. Кто защитит ее, кто вспашет принадлежащую ей полоску земли, кто позаботится о ее коровах? Вряд ли в нашем селении нашелся бы достойный муж для нее. По нашему закону и обычаю я обязан заботиться о ней. Это справедливо и милосердно, Соня!

Соня молча выслушала Афолле, чувствуя, как румянец медленно заливает ее щеки. Несомненно, этот житель песков был прав. Слишком уж поспешно осудила чужестранка обычаи земель, о которых почти не имела понятия.

— Мне стыдно,— проговорила она наконец.— Ты прав, а я ошибалась.

— Признак сильного характера! — воскликнул Афолле.— Ты сумела признать свою неправоту, Соня. Да, я не ошибся в тебе, когда с первого взгляда увидел: вот та, которая мне поможет.

Соня тряхнула. головой, расправила плечи.

— Мне не нравится, когда обо мне судят, точно о скаковой лошади,— заявила она.

— Прости.— Афолле встал, протянул Соне руку.— Позволь мне проводить тебя в свой дом. Там я расскажу тебе остальное. Кроме того, ты устала и нуждаешься в отдыхе. Несколько часов сна в прохладе, за стенами, на мягких коврах. В изголовье твоего ложа я поставлю кувшин с холодной водой, чтобы тебе приятнее дышалось.

Соня покачала головой.

— Да, Афолле, ты умеешь уговаривать. Думаю, ты убедил бы даже гремучую змею попить молочка и помурлыкать у очага.

Афолле развел руками, словно прося извинения. Мол, таков уж я уродился!

Соня легко поднялась на ноги.

— Идем. Я действительно хочу выспаться на нормальной человеческой постели. Давно уже мне не удавалось этого сделать.

С виду дом Афолле казался ничем не примечательной хижиной с соломенной крышей и серыми глинобитными стенами. Несколько узких окон выходили на дворик, где на открытой жаровне женщины стряпали обед для всей семьи. Пяток ребятишек разных возрастов занимались хозяйственными делами. Девочка лет тринадцати чесала шерсть, усердно работая большим костяным гребнем.

Однако, едва лишь войдя в низкую резную дверь, Соня остановилась в изумлении. Стены дома были завешены соломенными циновками. Повсюду стояли кувшины с холодной водой, отчего в доме царила приятная прохлада. Здесь действительно легко дышалось в самую лютую жару — Афолле не обманул.

Соня невольно улыбнулась. Она не выносила духоты. А в последнее время странствия то и дело заводили ее в жаркие края. Слишком жаркие, на Сонин взгляд.

Мягкое ложе из нескольких ковров точно манило к себе.

Из полумрака хижины навстречу Соне вышла маленькая женщина лет тридцати пяти. На ее смуглых руках позвякивали браслеты — медные и серебряные, украшенные бирюзой и яшмой. На правой лодыжке она носила широкий браслет с бубенцами, мелодично звеневшими при каждом ее шаге. Соне уже доводилось видеть такие браслеты — и в Эруке, и в Асгалуне. Многие верили, что звон бубенцов отпугивает злых духов, которые таятся в глубинах земли и только и ждут случая напасть на человека, схватить его за ноги и овладеть его плотью.

У женщины было приятное круглое лицо, блестящие черные глаза, пухлый рот, щедро накрашенный красной краской. Черная краска искусственно удлиняла брови, заставляя их сходиться над переносицей. В маленьких круглых ушках покачивались тяжелые серьги.

Завидев Соню, женщина поклонилась ей и, выпрямляясь, улыбнулась так искренне и дружески, что сердце Сони невольно растаяло.

— Мы несказанно рады тебе, гостья,— проговорила женщина.— Мой муж называет меня Хилаль. Я — младшая жена моего господина.

— И любимая,—добавила Соня.

Хилаль слегка покраснела.

— Это он так сказал?

— Разумеется. Хотя, глядя на тебя, я и сама бы так подумала,— ответила Рыжая Соня.

Хилаль покраснела еще гуще.

— Эти речи вливаются мне в уши, точно мед,— прошептала она.— Но не говори так больше… Ты смущаешь меня, женщина.

— Мое имя Соня.

Соня размотала с головы платок, и длинные рыжие косы упали ей на плечи. Хилаль восхищенно уставилась на этот огненный поток волос, от которого, казалось, в хижине разлился яркий свет.

— Это… твои настоящие волосы? — прошептала она еле слышно.— Чем ты их красишь?

Соня улыбнулась.

— Ничем. Они такие от природы.

Занятые разговором, женщины не услышали, как вошел Афолле.

— Не утомляй гостью, Хилаль,— молвил он с напускной строгостью. И обратился к Соне: — Я предложил бы тебе пива «доло» — мы варим его сами… У нас его пьют только мужчины, но ты ведь свободная женщина с Запада, а на Западе, я слышал, совершенно другие обычаи…

— Да,— проговорила Соня,— обычаи на Западе другие… И я с удовольствием выпью с тобой доло.

Афолле сделал едва заметный знак своей младшей жене, и та исчезла во внутренних помещениях дома, отгороженных от парадной половины — той, где принимали Соню,— колышущимися занавесками из крашеных тростниковых палочек.

Вскоре Соня уже угощалась сладкими лепешками и густым сытным напитком, который Афолле упорно именовал «пивом». Соня была склонна полагать, что это что угодно, только не пиво. Она припоминала кисловатый хмельной вкус айла, который пробовала в тавернах к западу отсюда; думала и о темном майде, которым угощали ее собратья-наемники — она разделяла их судьбу некоторое время, пока проезжала Пограничное Королевство и участвовала в нескольких битвах с варварами…

Здесь, в стране, занесенной песком, время словно остановилось. Или, что будет вернее, пошло вспять. Странный покой охватил Соню. Может быть, так и выглядит бессмертие, подумалось ей вдруг. Отсутствие смерти. Ведь смерть — это неуклонное движение времени. Так учили в жреческой школе.

Впрочем, и жреческая школа, и детство Сони, о котором она вспомнила так некстати — зачем только Афолле заговорил об «обычаях Запада»! — казались ей сейчас невероятно далекими, почти нереальными.

Хмель от крепкого напитка уже бродил у Сони в голове. Тем не менее она не утратила способности соображать.

Во-первых, она до сих пор не видела старшей жены Афолле. Нет, не это важно… А что?

Да! Зачем, собственно, Афолле пригласил ее к себе? Для чего рассказывал о своих семейных обстоятельствах? Зачем ему понадобилось оказывать гостеприимство странной женщине, которая не побоялась в одиночку пересечь Дикие Пески (так иногда называли в этих краях наступающую на человеческие жилища пустыню)? Здесь, на Востоке, недолюбливали бродяг без роду и племени, а еще меньше доверяли женщинам-воительницам. Впрочем, женщин-воительниц повсюду встречают без особого восторга, с этим Соня уже сталкивалась не раз.

Но голова ее тяжелела. Доло действовало.

— Прости, высокочтимый,— выговорила она, с трудом ворочая тяжелеющим языком.— Я нуждаюсь в нескольких часах сна. Твое доло оказалось сильнее моей воли…

— Оно и неудивительно,— улыбнулся Афолле.— Спи, Рыжая Соня.

И Соня, едва добравшись до постели, погрузилась в глубокий, спокойный сон.

Пробудилась она на рассвете следующего дня совершенно отдохнувшей. Некоторое время она лежала неподвижно, прислушиваясь и приглядываясь. Наконец в полумраке комнаты что-то зашевелилось. Соня повернула голову и встретилась глазами с женщиной лет двадцати семи. Женщина была некрасива — очень смуглая, с крупным носом, большими черными глазами навыкате, с длинным, ярко накрашенным ртом, который выглядел как свежая рана. Она перебирала крупу, при каждом движении посверкивая перстнями и позвякивая тяжелыми медными браслетами.

— Прости, я разбудила тебя,— проговорила женщина. У нее оказался глухой, хрипловатый голос.

— Нет, я уже выспалась. Спасибо господину этого дома,— отозвалась Соня.

Женщина едва заметно усмехнулась, дернув одним уголком рта.

— Господин этого дома милостив,— сказала она с непонятной интонацией. Словно втайне хотела посмеяться над Афолле.— Мое имя Сулайм, я — старшая жена хозяина.

— Привет тебе,– вежливо произнесла Соня и села на коврах, потирая глаза.— Сейчас утро?

— Да. Я принесу тебе завтрак, госпожа.— Отставив сито, Сулайм встала. На ней было длинное платье, белое с оранжевыми полосами. Соня заметила, что перстни украшали также пальцы ног Сулайм.

Не сказав больше ни слова, старшая жена Афолле удалилась.

Соня позавтракала кашей и кислым молоком. Завтрак принесла ей девочка, которую Соня еще прежде приметила во дворе, когда только прибыла в дом Афолле. Девочка вообще не разговаривала с гостьей — поставила глиняную миску и кувшин у ее ног и убежала.

Время решающего разговора с Афолле приближалось. Соня чувствовала это так же явственно, как полуденную жару.

Афолле появился в полутемной комнате, где отдыхала Соня, так неожиданно, словно вырос из-под земляного пола.

— Хорошо ли ты отдохнула? — осведомился он.

— Благодарю тебя. Твои жены чрезвычайно любезны,— ответила Соня. Она вовсе не собиралась начинать серьезную беседу первой и задавать вопросы. Этого требовали как правила вежливости, так и осторожность.

Но и Афолле явно не спешил.

— В это время года стоит жара,— заметил он.— Самое жаркое время суток лучше пересидеть в доме.

— Хоть я и провела немалое время в теплых краях, но плохо переношу жару,— подхватила Соня.— Весьма разумный обычай — оставаться в прохладных домах, пока солнце лютует на улице.

Они помолчали. Неожиданно Афолле улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Любой человек с Запада не удержался бы уже и спросил: для чего этот Афолле пригласил его к себе? Уж не ловушка ли это?

— Мало выгоды в том, чтобы заманить меня в ловушку,– заметила Соня.

— Такая красивая женщина дорого стоила бы на невольничьем рынке,— засмеялся Афолле.

Соня не подхватила его шутки. Нахмурившись, она возразила:

— Слишком дорого — для своего нового владельца! Вольного орла долго в клетке не удержишь…

— Ты права,— тотчас согласился Афолле.— Разумеется, речь идет об одной услуге. Видишь ли, Соня, я не могу доверить эту тайну никому из мухабадцев. Мои односельчане слишком алчны, слишком трусливы, слишком трясутся над своими жалкими полосками земли, которые из года в год приносят все более скудный урожай. Страх перед надвигающимися Дикими Песками, похоже, отнял у них последний рассудок.

— Но ты не таков, Афолле, не так ли? — улыбнулась Соня.

Афолле не поддержал ее шутки.

— Нет,— твердо произнес он,— я не таков. Слушай, Соня. Я владею одной древней тайной.— Он подался вперед. Глаза его горели..— Несметные сокровища, Соня! Власть! Возможно, старинная магия! И — кто знает? — может быть, именно я сумею остановить Дикие Пески и вернуть нашим землям плодородие.

Соня поморщилась.

— Только не изображай человеколюбца, будущего спасителя человечества.

Афолле усмехнулся.

— А ты, как я погляжу, не доверяешь бескорыстным людям!

— Их просто не бывает…— задумчиво ответила Соня.— Те, кто притворяется радетелями за окружающих; чаще всего на поверку оказываются холодными, жадными эгоистами, прикрывающимися высокими словесами.

— Но есть ведь и мечтатели…— напомнил Афолле.

Соня бестрепетно встретила испытующий взгляд его черных влажных глаз.

— Есть,— согласилась она.— Это тряпки, ни на что не годные юнцы или впавшие в младенческое состояние ума старцы… Надеюсь, ты не то и не другое, иначе мы с тобой никогда не договоримся.

— Итак, правду, Рыжая Соня. Я буду говорить тебе одну только правду, коль скоро ты отказываешься от терпких и сладких пряностей, которыми я собирался было приправить для тебя это блюдо… Что ж, приготовься: сейчас тебе предстоит вонзить зубы в черствую лепешку ничем не приукрашенной истины.

Соня не выдержала — расхохоталась.

— Не так, так эдак — тебе все же удалось навесить мне на уши пышные цветочки восточного красноречия! Хвалю тебя, Афолле!

— Хвалю и тебя, Соня! — отозвался хозяин дома и слегка кивнул молодой женщине, как равный равному.— Ты умеешь оценить шутку и не выйти за рамки учтивости. Итак, слушай. Я прожил жизнь простого человека с моей женой, милой Хилаль. Хоть я и знатного происхождения…

— Это заметно по твоей осанке,— перебила Соня, не чуждая мелкого тщеславия: ей хотелось похвалиться своей наблюдательностью.

Афолле еле заметно улыбнулся.

— Благодарю. Мое происхождение из древнего, некогда славного рода теперь уже не имеет никакого значения. Что с того, что предок мой стоял у трона Асгалунского владыки? Что с того, что нашей семье принадлежала крепость Аудагосте?

— Аудагосте? — Соня слегка подалась вперед.— Впервые слышу это название.

— Неудивительно.—Афолле горько сжал губы.— Ведь она уже много лет погребена под песками… неумолимыми песками, которые захлестывают нас, как самое Время!

— Как я понимаю, Аудагосте — ключ к тайне? — нетерпеливо спросила Соня.

— Ты заглядываешь на самое дно колодца моих помыслов,— согласился Афолле.— Но не спеши. Выслушай от начала и до конца. Мой старший брат был не таков, как я. Он никогда не забывал о славном прошлом наших предков. Наше происхождение, былое богатство, давно ушедшая слава — все это буквально не давало ему покоя. Сулайм говорит, он часто кричал по ночам — ему снились дни, которых он никогда не видел… Не знаю, как он выведал об Аудагосте. Много поколений сменилось с тех пор, как стены этой крепости высились над песками. Никто не знает, когда и как она исчезла. Ее больше нет на поверхности земли — вот все, что мы знаем… Но брат мой разведал нечто большее.

— Он был там, в Аудагосте?

— Да. Он был уверен, что отыщет там, на руинах, наши фамильные сокровища — они были утеряны вместе с крепостью. Может быть, он надеялся найти там нечто большее, чем золото.

— Что именно?

— Какую-то магическую вещь… талисман… Что-то, что дает власть над песками… Я не знаю! Он отправился туда один и возвратился спустя три месяца совершенно больной. Какая-то неведомая болезнь изглодала его в считанные дни. Он неудержимо худел, пища не задерживалась в его желудке. Как ни старались Сулайм и моя Хилаль выходить его – ничто не помогало. Брат угасал на глазах. Перед смертью он передал мне карту — карту Аудагосте. Теперь этой тайной владею я.

— Неужели ужасная гибель твоего брата тебя не останавливает? — спросила Соня.

Афолле покачал головой.

— Напротив! Я усматриваю в ней вызов. Вы-зов неких темных сил, которые ни за что не желают допустить нашу кровь в Аудагосте.

— Каких еще темных сил? Выражайся яснее! — Соня, чтившая Рысь — солнечное, яростное божество — ненавидела недомолвки и всякую темноту.— Ты знаешь, как эти силы называются?

— Нет/ Более того, я понятия не имею об их природе. Возможно, там таится разъяренная душа Диких Песков.

Соня пристально всматривалась в лицо Афолле, словно пыталась выискать в нем признаки безумия.

— Чего же ты хочешь от меня?

— Я хочу отправиться в Дикие Пески. Но не один. Мне нужен спутник. Человек, в чьих жилах не текла бы кровь нашего рода… Но я не хочу рассказывать о своей тайне мухабадцам. Ты должна меня понять.

— Я понимаю тебя, Афолле,— медленно проговорила Соня, кивая головой,— Боюсь, я слишком хорошо тебя понимаю…

— Ты пойдешь со мной в Аудагосте? — жадно спросил Афолле.

— Я должна подумать.

Афолле порывисто поднялся.

— Думай, женщина! Я не стану тебя торопить. Но через два дня, когда луна достигнет полноты своей беременности, я покину этот дом и направлюсь на север — разыскивать крепость, которую построили мои предки и которую поглотили Дикие Пески… Навстречу судьбе, какой бы она ни была!

Два всадника неспешно двигались на север. Верблюды ступали по песчаным дюнам. Зыбучий горизонт пустыни отодвигался все дальше, открывая перед путниками необозримые просторы. Куда ни глянь — везде все те же дюны, все тот же грязноватый желтый песок, и нигде — ни следа растительности. Земли, которые еще несколько поколений назад славились своим плодородием, ныне лежали под песками.

Что-то зловещее чудилось в этом наступлении сил природы на человека. Здесь, в пустыне, человек выглядел особенно малым и ничтожным созданием богов, беспомощным и дерзким.

И все же это был Человек — существо, способное бросить вызов и силам природы, и магии, и самим богам! Иногда у него это получалось — и неплохо получалось. Легендарный король и воитель Конан, чей прах поглотила земля пятьсот лет назад, осмеливался выступить против самих богов. Соня знала, что из этих схваток Конан выходил победителем.

Конечно, она — всего лишь женщина, ей далеко до дерзновенного киммерийца. И все же…

Соня тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли. Какой смысл думать о богах, о битвах? Впереди — песок и песок, и неизвестно еще, сумеет ли Афолле отыскать развалины крепости Аудагосте, поглощенной песками. А если и отыщет —. смогут ли они выполнить свою задачу и откопать там нечто, способное вернуть Афолле все то, о чем он грезит: богатство его предков? И чем окажется это нечто — быть может, не так-то просто будет распознать искомую вещь среди всякого хлама, какой обычно отыскивают искатели кладов на развалинах старых городов.

— Вот она! — крикнул Афолле, прерывая мысли Рыжей Сони.— Вот она! Мы нашли ее, Соня!

Соня стряхнула с себя задумчивость и устремила взгляд в том направлении, куда указывал ее спутник. Поначалу ей показалось, что перед ними наваждение, мираж, очередная издевка пустыни над человеческим сознанием. Над сероватыми песками поднимались могучие стены, сложенные крупными белыми камнями. Белоснежные башни с золотыми куполами, венчающими крыши, сверкали над стенами. Многоцветье мозаик, украшающих башни,— синих, красных, золотых,— ослепляло.

— Клянусь Рысью! — вскричала Соня.— Мы грезим, Афолле?

Ее спутник покачал головой.

— Нет, это она — Аудагосте… Такой она была во дни могущества моих предков, Соня.

— Откуда ты знаешь?

— Я читал описание в старинной книге… В той книге, что осталась после моего брата.

Афолле порылся в дорожном мешке, притороченном к седлу, и извлек оттуда флягу. Глотнув воды — на радостях он позволил себе лишний глоток — он вытащил из той же сумки небольшой том, переплетенный в кожу. Книга казалась очень старинной — она вся потемнела от времени. Переплет был в сальных пятнах, серебряные застежки покрылись зеленью.

Афолле расстегнул ремни, стягивающие переплет, и раскрыл книгу перед Соней. Пергаментные листы, густо исписанные незнакомыми Соне знаками, были для рыжеволосой искательницы приключений все равно что пустыми, однако миниатюра, выполненная с редким искусством, казалась более чем красноречивой. Там была изображена крепость — та самая, что высилась сейчас перед путешественниками. Невозможно было не узнать эти белые стены, эти витые изящные башни с полукруглыми окнами, эти витражные стекла, пестрые мозаики, мощные ворота, окованные медью…

— Аудагосте,— прошептал Афолле, закрывая книгу и бережно стягивая ремешки застежек.— Вот она! Мы у цели.

Соня покачала головой.

— Как же люди не видели ее прежде? Я уверена, что караванные тропы проходят неподалеку. Иначе зачем было бы возводить здесь крепость?

— Возможно, за годы караванные тропы сместились к востоку отсюда,— ответил Афолле.— Не знаю, почему никто не замечает ее. Может быть, она явилась мне, отзываясь на голос моей крови…

— Да, но при чем тут я? Мы с тобой не родня, Афолле,— резонно заявила Соня,— А между тем я вижу ее так же хорошо, как и ты. Нет, разгадка в чем-то ином…

— Подъедем поближе,— предложил Афолле.— Думаю, только там мы все узнаем до конца.

Они направили верблюдов крупной рысью и вскоре уже находились под самыми стенами Аудагосте.

Вблизи крепость поражала своей неприступностью и мощью не меньше, чем издалека — красотой и изяществом внутренних строений, защищенных могучими стенами.

Всадники объехали крепость по периметру — на это у них ушло немало времени, так велика была Аудагосте. Но нигде не обнаружили они ни малейшего признака жизни. Крепость, казалось, была совершенно мертва.

— Этого не может быть! — сказал наконец Афолле.— Чтобы поддерживать ее в таком превосходном состоянии, нужен гарнизон по меньшей мере из двухсот человек-

Соня искоса глянула на него. Несмотря на жизнь простого поселянина, которую Афолле вынужден был вести в Мухабаде, он тем не менее неплохо разбирался в военном деле. Пожалуй, он смог бы даже возглавить небольшое подразделение и успешно командовать им. Что это? Действительно аристократическое происхождение или тщательное изучение старинных рукописей, где трактуются вопросы военного искусства?

— Непонятно,— продолжал Афолле, обращаясь больше к самому себе, чем к своей спутнице.— Как же это получилось… Не могли же все они затаиться, заметив нас?

— Если бы они решили, что мы представляем для них какую-то опасность, они давно сняли бы нас стрелами,— возразила Соня. У нее тоже имелись кое-какие представления о военном искусстве, и почерпнула она их не из старинных рукописей, а из жизни, заплатив за некоторые уроки довольно дорогую цену.

— Что ж,— решился Афолле,— единственный способ все узнать наверняка — попытаться войти в крепость. Он задрал голову и закричал во всю глотку: — Эй, в Аудагосте! Мы пришли с миром! Откройте нам ворота!

Ответом ему было мертвенное безмолвие.

— Проклятие,— прошептала Соня.— Неужто это крепость мертвецов, оживающих лишь по ночам?

— Может быть, нам и впрямь стоит подождать ночи? — спросил Афолле.

Соня поежилась.

— Не хотелось бы мне встречаться с ожившими мертвецами, Афолле. Я предпочитаю иметь дело с живыми. От них все же меньше беспокойства.

Афолле хмыкнул.

— От живых-то как раз все беспокойство и проистекает в этом мире, Соня.

— Зато живых можно сделать мертвыми и больше ни о чем не тревожиться,— парировала Соня.— А ожившего мертвеца поди угомони.

Афолле развел руками в знак своего поражения.

Некоторое время они топтались перед воротами. Потом Афолле поднял руку и решительно постучал в ворота.

И тут…

Великолепная крепость Аудагосте, поражавшая своей роскошью и неприступностью, покачнулась, словно была подвешена на невидимой нити к небосводу и малейшее прикосновение было способно привести ее в движение. Затем она странно исказилась, как потревоженное отражение в прозрачном озере. Спустя мгновение она рассыпалась перед глазами изумленных путников множеством разноцветных осколков, среди которых преобладали белоснежные. Раздался еле слышный хрустальный звон, как будто где-то вдалеке разбили бокал. По пескам пробежала рябь и легкий шепот. Спустя мгновение все было кончено.

От крепости не осталось и следа. У ног Сони и Афолле простирались пески.

Путники не верили собственным глазам. Только что Аудагосте грозила непрошеным гостям — и вот она снова стала прахом…

— Поэтому ее никто и не замечал,—– сказала Соня. Она первой пришла в себя, в то время как Афолле продолжал растерянно озираться по сторонам, словно искал сбежавшую овцу.— Ее больше не существует.

— Но как же…

— Мираж,— пожала плечами Соня.

— Нет,– прошептал Афолле,— это не простой мираж… Это нечто большее.

— Возможно,— согласилась Соня.— Возможно, что и большее. Какой нам от этого прок?

Вместо ответа Афолле опустился на колени и принялся разгребать песок руками. Вскоре он извлек из-под песка камень, носивший явные следы резца ремесленника. Обломки синей и золотой мозаики вдруг блеснули на солнце.

— Она была здесь! — лихорадочно крикнул Афолле. Губы его пересохли, глаза блестели нездоровым блеском. Он казался теперь одержимым одной-единственной идеей.— Мы должны раскопать ее.

Однако Соня не спешила включаться в работу.

— Ты уверен, что мы сумеем вдвоем выкопать из-под Диких Песков целую крепость? Да еще работая голыми руками? Должно быть, рассудок твой помрачился, Афолле! Сядь, успокойся. Выпей еще воды. Мы должны как следует подумать, прежде чем браться за это дело.

— Ты права.

Афолле сел, тяжело дыша. Грудь его вздымалась и опускалась, как кузнечный мех.

— Выпей воды — Соня протянула ему свою флягу.

Афолле осторожно отхлебнул всего один глоток. Житель пустыни, он умел обходиться самым малым количеством воды.

— Итак, Афолле, мы нашли то место, где некогда стояла крепость, возведенная твоими предками,— подытожила Соня. Она говорила деловито — это была единственная возможность не поддаваться безумию, которое, казалось, подстерегало здесь на каждом шагу.

— Да. Мы нашли ее. Мы нашли ее! — Афолле то и дело обводил развалины крепости глазами, точно боялся, что рассыплются прахом и они.

— Это то самое место, которое отыскал твой брат,-продолжала Соня.— Но ты не забыл еще, Афолле, как умер твой брат? Кто знает, не ожидает ли та же участь и тебя!

— Пусть.— Афолле махнул рукой.— Мне теперь все равно. Я здесь, на земле моих предков…

— Возможно, кое-кто из них до сих пор бродит по этим руинам,— предостерегла его Соня.— О такой возможности ты не подумал?

— Что они могут мне сделать? — Афолле засмеялся. Это был счастливый и вместе с тем пугающе безумный смех.— Ведь мы с ними одной крови!

— Не нравится мне здесь,– сказала Соня.— Что-то здесь есть такое, от чего у меня мороз по коже пробегает.

Они с Афолле поставили палатку и расседлали верблюдов. Усталость и волнение взяли свое — едва утолив голод, путники заснули и проспали до ночи.

Среди ночи Соня проснулась, как от толчка. Она полежала в неподвижности, вслушиваясь в ночную тишину, затем осторожно села и вынула из ножен кинжал.

Это движение разбудило Афолле. Прирожденный воин, он умел спать вполуха.

— Что случилось? — прошептал он.

— Не знаю,— отозвалась Соня также шепотом.— Мне кажется, кто-то здесь… поблизости…

— Соглядатай?

— Не пойму… Кто-то стоит у шатра…

Афолле резко поднялся на ноги и, держа саблю наготове, приблизился ко входу в шатер.

— Кто здесь? — крикнул он властно.— Выходи! Если ты друг, тебе незачем таиться! Если враг — прими мой вызов!

Но темнота безмолвствовала.

— Оно ушло,— сказала Соня, чувствуя, как странное напряжение отпускает ее.

Афолле повернулся к своей спутнице. Яркий лунный свет проникал в шатер.

— Откуда ты знаешь?

— Я чувствую.— Соня передернула плечами.— Инстинкт, знаешь ли. Когда много путешествуешь, да еще одна, остается полагаться только на те глаза, которые мы имеем на затылке, да на уши, что вырастают у человека на лопатках.

— Ладно, не насмехайся.— Афолле пригнулся, внимательно разглядывая что-то у входа в палатку.

— Что ты там нашел?

— Следы.— Афолле выпрямился и посмотрел на свою спутницу с искренним восхищением.— Ты была права! Сюда кто-то приходил. Стоял здесь довольно долго. Погляди.

Соня приблизилась и присела на корточки. Действительно у входа в шатер обнаружились следы очень маленькой ноги. Мизинец оставлял характерный глубокий отпечаток. Соня указала на это Афолле.

Тот присмотрелся повнимательнее.

— Кто бы это ни был, он носит перстни на пальцах ног,— заключил Афолле после краткого изучения следа.— Моя старшая жена любит надевать кольца на мизинцы ног.

На миг в памяти Сони мелькнуло хмурое лицо Сулайм. Она — бывшая жена брата Афолле, а брат Афолле нашел на этих развалинах нечто такое, что погубило его и в конце концов свело в могилу. Интересно, знает ли Сулайм — что именно это было?

— О чем ты думаешь? — с интересом спросил Афолле, наблюдавший за тем, как его спутница хмурит брови и покусывает нижнюю губу.

— Да так… Скажи мне, Афолле, что именно рассказывала тебе Сулайм о смерти твоего брата?

— Тс! Не называй имен в этом месте!

Афолле казался по-настоящему испуганным.

— Хорошо,— согласилась Соня.— Хотя сейчас нас никто не слушает.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Ладно… Она рассказывала совсем немного. Только то, что ты уже знаешь.

Соня подумала еще немного.

— Не может ли так быть, что она пошла за нами следом?

— Ты полагаешь, молодая женщина, всю жизнь прожившая в селе, за заборами и стенами, способна бросить все и мчаться по пескам, выслеживая нас? Добавь: ведь ей,пришлось бы таиться. В пустыне это совсем не простое дело.

— А если она шла по нашим следам?

— В таком случае, как же ей удалось оказаться на месте одновременно с нами?

— Ты прав. И все же все это кажется мне чрезвычайно подозрительным…

— Что именно? — насторожился Афолле.— Уж не хочешь ли ты сказать, что это она свела моего брата в могилу?

— Да уберегут меня боги от такого пустого, вздорного и несправедливого обвинения! — горячо сказала Соня.— Конечно же нет. То, что женщина потеряла мужа,— еще не повод обвинять ее в чернокнижии, хотя в некоторых диких, да и цивилизованных племенах, тоже, именно так и поступают. Нет. Просто… возможно,, перед смертью он поведал ей нечто… нечто такое, о чем она предпочла умолчать.

— С чего ты взяла? — рассердился наконец Афолле.

— Не знаю. Мне показалось, что я заметила страх в ее глазах. Не явный, а давний, потаенный ужас… Как будто она видела то, что людям лучше бы не видеть.

Некоторое время они молчали, обдумывая Сонино предположение. Втайне Афолле был с ней согласен. Да, Сулайм выглядела так, словно кто-то испугал ее навеки. И такой она сделалась с того дня, как муж ее возвратился из Аудагосте. Хилаль жалела старшую жену, часто делала за нее всю домашнюю работу, предоставляя несчастной прятаться в глубине дома и возиться с маленькими детьми — своими собственными и детьми Хилаль.

В таком случае, то, что испугало Сулайм и убило старшего брата Афолле, находится здесь, в Аудагосте. И в очень скором времени искателям сокровищ придется столкнуться с этим лицом к лицу.

Целый день они провели на развалинах. Ничто не тревожило их; Афолле и Рыжая Соня спокойно бродили по развалинам, то и дело находя то обломки камней, тщательно обтесанных и часто украшенных мозаикой или росписью, то обломки сундуков — деревянные, с остатками инкрустации из перламутра и слоновой кости, то чаши из цветного стекла с изысканной росписью. Все это было погребено под толщами песка.

Постепенно в шатре собралась настоящая коллекция древних вещей. Были среди них и драгоценности —золотая цепь с рубинами, несколько перстней золотых и серебряных, с самоцветами; браслеты с серебряными бубенцами, тонко поющие при каждом прикосновении человеческой руки.

Однако — и Соня, и Афолле чувствовали это — настоящий клад где-то в другом месте. Найденные вещи — лишь предвестники настоящего, большого сокровища.

— Что это может быть за клад? — спросила Соня у Афолле, когда они пережидали полуденную жару в тени шатра и подкрепляли свои силы кислым молоком и сушеным мясом.— Ты хоть имеешь представление о том, как выглядит вещь, которую мы ищем?

Афолле потянулся за своей книгой. Щелкнули застежки. Соня с любопытством заглядывала ему через плечо.

— Вот здесь,— тонкий смуглый палец Афолле остановился на отчеркнутом красным месте на пергаментной странице, исписанной неразборчивыми старинными письменами,— здесь говорится что-то о…— Он наклонился ниже и, вчитываясь, зашевелил губами.— Да, о власти над жизнью и смертью… которая… подожди, прочитаю более внимательно…

Соня неожиданно насторожилась. Власть над жизнью и смертью! Точнее — бессмертие? Нет, не может быть, чтобы все оказалось так просто: откопать клад, съесть из этого клада какие-нибудь травы и зелья — и готово дело, бессмертие в кармане! Нет, не следует обольщаться. И тем не менее сердце отважной гирканки забилось сильнее.

— Фамильное сокровище…— бормотал Афолле, разбирая строчку за строчкой в древнем манускрипте.— Его спрятала мать моего предка… здесь, в Аудагосте… от людских глаз…

— Как оно выглядит? — нетерпеливо перебила Соня. Ее волнение было слишком сильным, чтобы она могла совладать с ним.

— Флакон. Флакон синего цвета, жидкость в нем ,— золотого. Жидкость надо выпить…

— Это эликсир бессмертия? — Соня не верила собственным ушам.

— Не знаю. Тут говорится лишь о власти… о власти над жизнью и смертью…

Они помолчали, бессильно глядя на книгу. Тот, кто написал ее, постарался зашифровать свои записи так, чтобы посторонние, даже если они и доберутся до заветных письмен, не сумели разобраться во всем. А вздумай они вести поиски в самой крепости — здесь их, возможно, подстерегают опасности еще более страшные, чем в состоянии охватить человеческий разум.

Но, похоже, иного пути нет. Соня вздохнула:

— Нам остается только одно: отыскать этот проклятый флакон. А там… будь что будет! Ты решился бы выпить этот эликсир?

Афолле поежился.

— Не знаю.

Соня улеглась удобнее, подложила руки под голову. Уставившись на черный полог шатра, колеблющийся под слабым ветерком, прилетающим из Диких Песков, она попросила Афолле:

— Расскажи, как погибла Аудагосте.

Афолле помрачнел.

— Что ж… Ее поглотили Дикие Пески. Это случилось во времена моего прадеда. В крепости стоял небольшой гарнизон, человек пятьдесят. Здесь же жили жены солдат, их дети. В тот день к воротам Аудагосте приблизился караван. При одном только виде этих людей крепость охватила тревога: путешественники выглядели так, словно только что вырвались из ада и все демоны преисподней преследуют их по пятам. Их одежда была оборванной, лица изможденными, животные едва держались на ногах. У них с собой почти не было поклажи. Только один старик нес с собой книгу…

— Вот эту? — не выдержала Соня, указывая на том, который Афолле машинально поглаживал пальцами.

— Да. Этот старик выступил вперед и обратился к солдатам, стоявшим на стенах: «Впустите нас! Мы несем с собой недобрые вести, которые необходимо выслушать вашим командирам». Солдаты, не говоря ни слова, впустили путников. Все они без сил повалились на землю у стен. Женщины принесли им воды и пищи. Старика доставили к моему прадеду. Старик передал ему книгу, содержавшую историю Аудагосте, указал на пустые последние страницы и велел моему прадеду записать там то, о чем никому еще не ведомо. Прадед мой смутился и спросил старца, о чем тот говорит. Старец отвечал: «Тебе это известно лучше, нежели мне, ибо ты владеешь эликсиром и держишь его здесь, в стенах крепости. Поспеши, ибо время близится».

— Откуда ты это знаешь? — спросила Соня.— Это ваше семейное предание?

— Я прочел об этом на последних страницах книги. Прадед исполнил повеление старца; кроме того, он записал обо всем, что касалось появления и таинственного исчезновения того каравана.

— Исчезновения?

— Да. Представь себе: на следующий день, проснувшись, солдаты и их жены обнаружили, что загадочные люди, выглядевшие вчера еле живыми от усталости и голода, бесследно исчезли. Не осталось ни следа их присутствия. Даже трава там, где они лежали, была не примята. Поначалу прадед решил было, что все это ему почудилось. Однако вскоре он убедился в своей ошибке. Ибо книга, которую оставил ему старец, никуда не пропала. В этой книге прадед прочел и пророчество о грядущей гибели Аудагосте. Увы! Это предсказание сбылось спустя несколько месяцев.

— Караван — это были соглядатаи? — спросила Соня. От рассказа Афолле ей стало не по себе, и она пыталась найти всему случившемуся в Аудагосте разумное объяснение.

— Нет. Никто не знает, кто это был. Возможно, эти люди и впрямь шли из ада в ад, а Аудагосте оказалась у них на пути… Как бы то ни было, спустя месяц чудовищный смерч пришел из пустыни. Крепость была сметена с лица земли, точно карточный домик. Спаслось всего несколько человек, в том числе — жена моего прадеда. Она была беременна, и таким образом наш род не прервался.

— А книга? — спросила Соня. Вся эта история начинала интриговать ее все больше и больше. Похоже, в этих руинах, занесенных Дикими Песками, ее ожидает открытие поважнее золота и серебра! — Жена твоего прадеда взяла книгу с собой?

— Нет. Книга осталась здесь, в Аудагосте. Смерч подхватил ее вместе с другими вещами, которые разбросал на большом пространстве по пустыне. Думаю, ее нашел кто-то из странников. Немало их, оставшихся без крова, бродило в те годы по пустыне в поисках новых колодцев, где можно было бы осесть и основать селение. Книга переходила из рук в руки, пока один из торговцев редкостями не продал ее моему брату…

— По-твоему, это была случайность? — требовательно спросила Соня.

Афолле моргнул.

— О чем ты?

Соня повернулась набок и пристально посмотрела на своего спутника.

— О книге! Ты считаешь, что она оказалась в руках твоего брата по чистой случайности?

— Нет! Конечно же, нет! — горячо возразил Афолле.-— Торговец сказал моему брату прямо, что книга не имеет цены. И все же он уступил ее — потому что некогда эта вещь принадлежала нашему роду.

— А откуда торговец знал о вашем роде? Не кажется ли тебе это подозрительным?

Афолле энергично покачал головой.

— Нет. О властителях Аудагосте знали многие… Найти нас не составляло почти никакого труда.

— Как ты считаешь,— снова заговорила Соня,— этот торговец редкостями — для чего ему было тратить время и разыскивать наследников книги?

— И это можно объяснить. Вряд ли кто-нибудь выложил бы ему за эту книгу, битком набитую старыми, никому не интересными легендами и семейными преданиями, такую кучу денег… Брат мой отдал торговцу десять коров. Все селение считало, что он рехнулся. Да так оно, в сущности, и было.

Это объяснение показалось Соне вполне разумным. Она вернулась мыслями к эликсиру.

— Следовательно, главным сокровищем Аудагосте является этот самый эликсир… бессмертия или власти над жизнью и смертью…

— Так утверждается в книге.

Соня вдруг замолчала и спустя секунду прошептала:

— Тихо!

Прислушался и Афолле. Опять это таинственное присутствие у входа в шатер!

Крадучись, Соня подобралась ко входу и откинула полог. На этот раз ей почти удалось поймать загадочного пришельца. Кто-то метнулся в сторону, на мгновение пропал из виду и спустя секунду помчался прочь, прыгая по пескам. Вскоре он уже исчез среди дюн.

— Кто это был? — спросил Афолле, когда Соня, разочарованно кривя рот, вернулась в шатер и снова улеглась.

— Понятия не имею. Это не твоя старшая жена, одно могу сказать.

— А следы? Следы те же самые?

— Да. С перстнями на мизинцах ног.

— Женщина,— уверенно проговорил Афолле.

— Вряд ли. Какая женщина может жить здесь, в песках, среди мертвых развалин? — возразила Соня,— Разве что какая-нибудь безумная… Но и она долго бы не протянула в этих мертвых песках.

— Возможно, здесь есть колодец,— сказал Афолле.— Не забывай, на этом месте стояла хорошо укрепленная крепость Аудагосте. В ней находилось два колодца. Один вполне мог сохраниться…

— Либо кто-то раскопал его спустя годы после нашествия смерча и песков,— добавила Соня.— Да, ты прав… Но меня почему-то не оставляет такое чувство, что наша гостья — не вполне человек…

К вечеру третьего дня к добыче, обнаруженной на руинах Аудагосте, прибавилось еще несколько чащ, расписанных золотыми розами и синими птицами, два мятых золотых кубка, почерневший перстень, свитый из тонких серебряных проволок, и массивная цепь — украшение на шею, которую поначалу Афолле принял за золотую, но которая на поверку оказалась медной.

Все находки Афолле и Соня отнесли в шатер и сложили там.

— Выглядит неплохо,— заметила Соня, рассматривая причудливую «коллекцию» старинных вещей — Клянусь богами! На базарах Асгалуна за многие из этих побрякушек тебе отвалили бы целую кучу денег.

Афолле поглядел на Соню. За эти несколько дней лицо потомка властителей Аудагосте осунулось, щеки ввалились, хрящеватый нос словно выступил вперед, смуглая кожа покрылась сероватым налетом. Афолле как будто грыз какой-то потаенный недуг. И только темные глаза продолжали гореть лихорадочным огнем.

— Все эти сокровища не стоят и ломаного гроша! — воскликнул он с отчаянием в голосе.— Что означают для меня какие-то жалкие сотни золотых, которые асгалунские торговцы, возможно, отвалят за эти чаши и перстни? Эликсир бессмертия где-то совсем близко, я чувствую это. Одна капля этой жидкости — и перед нами распахнутся ворота в Вечность…

— И кто знает, какой окажется эта Вечность,— возразила Соня осторожно, но ей пришлось опустить ресницы, чтобы не выдать алчного блеска, появившегося в ее глазах. Она тоже отдала бы все сокровища, найденные здесь, под песками, за каплю волшебного эликсира.

Однако еще одна забота не давала Рыжей Соне покоя.

— Скоро ночь,— заговорила она. Афолле с трудом оторвался от созерцания сокровищ.— А по ночам кто-то подходит к нашему шатру и следит за нами… Возможно, подслушивает наши разговоры.

— Вор?— осведомился Афолле.— Ждет, пока мы откопаем побольше древнего золота, чтобы ограбить нас?

Соня покачала головой.

— Не думаю, чтобы все было так просто. Нет, здесь что-то нечисто…

— Ты полагаешь, этот человек… это существо… оно опасно?

Соня пожала плечами.

— У меня нет пока определенного мнения на его счет. Да и у него, кажется, тоже. Пока что мы следим друг за другом…

Афолле поскреб пальцами в бороде. Его черная, вьющаяся колечками борода утратила прежний щегольской вид и была полна песка и пыли.

— Что ты предлагаешь? — спросил он наконец.

— Я попытаюсь поймать его в ловушку,— ответила Соня.

Слова у нее не расходились с делом. Достав из седельной сумки тонкую веревку, сплетенную из конского волоса, Соня соорудила затягивающуюся петлю и разложила ее перед шатром. Длинный конец веревки она спрятала в шатре, а петлю присыпала песком, чтобы ее не было видно.

— Теперь остается только одно: ждать,— обратилась она к своему спутнику.

Афолле согласно кивнул. Оба замолчали.

Время текло медленно, как песок, переливающийся с дюны на дюну. Пустыня постепенно остывала от дневного зноя.

На небе показались первые звезды. Луна, бывшая полной в тот день, когда Аудагосте великолепным видением предстала изумленным спутникам, теперь пошла на ущерб.

Наконец Соня насторожилась. Ей послышались легкие шаги, словно кто-то босиком ступал по остывшему песку. Насторожился и Афолле. Соня осторожно подняла руку, подзывая к себе Афолле. Оба заняли позиции по обе стороны от полога шатра.

Соне казалось, что она слышит чье-то дыхание совсем близко. Она переглянулась с Афолле. Тот слегка кивнул: пора!

Соня изо всех сил дернула веревку.

Так и есть! Ночной гость попался. Петля затянулась на его ноге, и от неожиданного резкого движения непрошеный визитер упал на спину, издав приглушенный вскрик, полный страха и отчаяния.

Так мог бы закричать маленький зверек, оказавшийся в ловушке.

— Тащи его сюда! — возбужденно проговорил Афолле.— Давай!

Вдвоем они ухватились за свободный конец веревки и потащили своего пленника в шатер. Вот показались босые ноги — маленькие изящные ступни, перстни на мизинцах. Затем мелькнули колени…

Пленник — вернее, пленница — яростно извивалась у ног Сони и Афолле.

— Держи ее! — сказала Соня.

Афолле опустился возле пленницы на колени и прижал ее ноги к земле, не позволяя ей биться и лягаться. Соня наклонилась над непрошеной гостьей.

Навстречу ей устремился панический взгляд расширенных черных глаз.

— Кто ты? — требовательно спросила Соня.— Почему ты следила за нами?

Девушка не отвечала. Сжав губы, она молча, яростно пыталась высвободиться из железной хватки Афолле.

— Отпусти ее, Афолле,— распорядилась Соня.— Пока она испугана, она не станет с . нами разговаривать.

Афолле медленно убрал руки. Девушка тотчас же села, подобрав под себя ноги и обхватив колени руками. Некоторое время она оставалась неподвижной, затем сделала быстрое, гибкое движение, словно собиралась броситься к выходу. Соня удержала её за локоть.

— Остановись,— мягко проговорила Рыжая Соня.— Поговори с нами. Ведь ты следила за нами несколько ночей подряд. Зачем? Ты могла бы войти в наш шатер и задать нам все вопросы, которые вертелись у тебя на языке.

Девушка снова уселась. Соня подала ей полоску сушеного мяса.

— Поешь. Ты голодна?

Гостья посмотрела на сушеное мясо так, словно впервые видела подобную диковину. Потом отложила угощение в сторону.

Соня внимательно рассматривала пленницу. Это была совсем еще молодая девушка — по крайней мере, она выглядела очень юной — с копной нечесаных черных волос, облаченная в лохмотья, бывшие некогда черным шерстяным плащом. Единственное, что нарушало облик потерявшей рассудок бродяжки, заплутавшей в песках и окончательно одичавшей здесь, на развалинах, были перстни. Серебряные и золотые, с бирюзой, хрусталем, изумрудами, рубинами, жемчугом — кольца унизывали пальцы ее рук и ног, свисали связками с шеи, были вплетены в волосы.

— Кто ты? — повторила Соня.

Девушка пошевелилась и прошептала еле слышно:

— Нуакшот…

— Что она сказала? — Афолле наклонился ближе, чтобы лучше слышать. Пленница метнула в его сторону дикий взгляд и быстро отодвинулась к Соне.

— Отойди пока,— вполголоса обратилась Соня к своему товарищу.— Ты ее пугаешь.

Она снова повернулась к дикарке.

— Ты сказала — Нуакшот? Это твое имя?

— Да…

— Почему ты живешь здесь?

— Здесь мой дом,— ответила девушка. И добавила неожиданно: — Я хочу пригласить вас к себе. Вы не такие, как те… Тех я убила.

— Убила? Кого ты убила, Нуакшот? — изумлен-но переспросила Соня. Это хрупкое безумное со-здание не способно было, казалось, переломить хребет даже песчаному тушканчику.

— Я убила многих,— спокойно объяснила Нуакшот.— Я убила двух купцов, которые вели рабский караван… Я убила пятерых разбойников, которые остановились здесь, чтобы грабить… Это было давно. А недавно я убила человека, который был похож на него.— И пленница показала подбородком на Афолле.

— Ты убила моего брата? — потрясенно переспросил Афолле.— Ты видела моего брата? Говори! Ты встречала в этих песках моего брата?

— О, это был твой брат! — с неожиданной живостью обратилась девушка к Афолле.— Да, конечно! Это был его брат! Да, брат! Как две капли воды — похож, похож…

— Постой! — горячо возразил ей Афолле.— Как же ты могла его убить, когда он умер дома, в своей постели, на руках своей жены? Он скончался от неизвестной болезни спустя месяц после возвращения из песков!

— Да, да…— рассеянно говорила девушка, обращаясь больше к самой себе, нежели к Афолле.— Конечно… Так он умер, да? Он умер? В своей постели? От неизвестной болезни? Да, да! Я убила его! Я убила его!

Афолле сжал кулаки с такой силой, что костяшки его пальцев побелели.

— Что она лепечет? — гневно обратился он к Соне.— Как это ей удалось убить моего брата? Она, кажется, похваляется этим!

— Тише, тише! — остановила его Соня.— Мы скоро все узнаем. Возможно, здесь замешана какая-то магия.

— Клянусь Коброй! Я вытрясу из нее эту проклятую магию!

Афолле почти не владел собой. Но пленнице, похоже, не было до этого дела. Она встала, тряхнула головой, отчего перстни в ее волосах и на шее запели.

— Идемте же! Я приглашаю вас на пир в свой дворец!

Она повернулась и вышла из шатра. Афолле и Соня последовали за ней.

…И замерли, потрясенные! Перед ними, залитые ярким лунным светом, высились белые стены Аудагосте. По стенам медленно ходили стражники, вооруженные длинными копьями. Тягуче звучали крики ночных сторожей.

Тяжелые, обитые медными пластинами ворота раскрылись сами собой, когда босоногая девушка остановилась перед ними и требовательно крикнула что-то на незнакомом языке. Не оборачиваясь к своим спутникам, ступила она на мостовую призрачного города.

Мысленно призвав свою покровительницу Рысь, Соня прошла сквозь ворота. Они показались рыжеволосой воительнице на удивление материальными. На всякий случай Соня коснулась их рукой. Ей не хотелось оказаться в плену иллюзий. Однако и на ощупь ворота были вполне вещественными — прохладными, твердыми. Проклятие! Или магия здешних мест сильнее, чем Соня и Афолле предполагали прежде?

Соня слышала, как за ее спиной Афолле бормочет какие-то молитвы и заклятия, обращенные к священной Кобре. Да уж! Тут было от чего потерять голову.

Дикарка, шагавшая впереди, обернулась и остановилась, поджидая своих спутников. Лунный свет заливал ее тонкую фигурку.

Не только руины крепости преобразились. Изменилась и сама ночная гостья. Теперь она выглядела как женщина ослепительной красоты. Ее губы были накрашены мерцающей серебряной помадой, огромные черные глаза подведены синей краской, тщательно уложенные волосы были перевиты серебряными шнурами. В прическе и в ушах посверкивали осыпанные драгоценностями кольца. Гордую шею незнакомки обвивало ожерелье, горевшее и переливавшееся так, что казалось живым.

Торжествующе улыбаясь, Нуакшот ждала своих гостей.

Афолле выглядел совершенно растерянным. То, что окружало их, было слишком реальным, чтобы оказаться всего лишь наваждением, порожденным неверными лунными лучами.

Магия? Но в таком случае, какова могла быть природа этой магии? На всякий случай Афолле сделал охранительный знак, отгоняющий злые чары.

Широкие улицы Аудагосте были вымощены полированными гранитными плитами — такими гладкими, что звезды и луна отражались в них, точно в зеркале, рассыпаясь под ногами мириадами белых искр.

Резные деревянные ставни домов, мимо которых проходили следом за Нуакшот Соня и Афолле, были наглухо закрыты. Однако то и дело в щели можно было видеть желтоватый огонек горящей лампы. На площади мелодично журчала вода фонтана и два фазана сидели у самой кромки воды.

Все говорило здесь о том, что цитадель жива и населена отнюдь не ожившими мертвецами. Призраками? Видениями? Созданиями магии? Этого Соня пока что не могла сказать.

Дворец —– роскошное строение с высокими витыми башнями — словно ждал их. Нуакшот легко поднялась по хрустальным ступеням. Перстни на босых ногах девушки звенели о хрусталь, и лестница запела под шагами.

Соня следовала за своей проводницей шаг в шаг, не в силах оторвать глаз от чарующей красоты преобразившейся дикарки из пустыни. Гибкая и стройная, Нуакшот поневоле приковывала к себе взор.

— Добро пожаловать! Будьте гостями моего дома! — произнесла девушка царственно, остановившись у высоких медных ворот.

Затем она подняла руку и поднесла ее к воротам. Под лунным светом сверкнули браслеты на смуглой коже незнакомки. Ворота медленно раскрылись сами собой, и перед глазами гостей Нуакшот предстал роскошный пиршественный зал.

Длинные столы, накрытые белоснежными скатертями, украшенными по краям бантами и драгоценными камнями, ломились от яств. Чего здесь только не было! Наверное, все, что способна измыслить изощренная фантазия самого требовательного гурмана. На серебряных и фарфоровых блюдах лежали запеченные в яблоках куропатки; нарезанные ломтями фрукты, залитые сладким вином; вареный рис, пропитанный пряными соусами; пахнущие корицей печенья и многое другoe, способное утолить голод целой армии избалованных придворных какого-нибудь расточительного владыки.

Рыжая Соня почувствовала, как при виде этого изобилия у нее потекли слюнки. Но кроме всего прочего, в ней заговорил прирожденный кулинар: в каждой стране, куда заносила Соню ее странная, подчас трагическая и всегда непредсказуемая судьба, отважной молодой женщине доводилось пробовать какое-нибудь специфическое блюдо. И никогда она не упускала случая запомнить и повторить какой-нибудь рецепт, вывезенный ею из странствий. Иногда получалось неплохо, а иногда — почти несъедобно.

Вот и сейчас Соню глодало, быть может, совершенно неуместное любопытство: интересно, а как приготовлено вон то блюдо, на вид похожее на рубленый яичный желток с добавлением трав, пряностей и рыбного фарша? Выглядит забавно. Должно быть, вкусное — пальчики оближешь!

Однако задать вопрос Нуакшот Соня пока что не решалась. Их таинственная ночная гостья выглядела настоящей повелительницей, а с повелителями не обсуждают тонкости поварского искусства.

— Прошу! —– Нуакшот сделала широкий величественный жест, приглашая Афолле и Соню занять место за столом.

Оба уселись. Соня, которая уже больше десяти дней не видела ничего, кроме солонины и сухарей, тотчас придвинула к себе блюдо, где были выложены кусочки мяса какой-то птицы, обваленные в золотистых сухарях и обжаренные в кипящем масле.

Афолле метнул в ее сторону тревожный взгляд.

— Ты что, собираешься здесь есть? — шепотом спросил он.

— А что? — отозвалась Соня.— Выглядит вполне съедобным. По правде сказать, мне дурно делается, когда я вижу такое количество яств…

— Выглядит-то оно неплохо,— согласился Афолле,—но ты не подумала о том, что во всем этом может быть замешана магия? Вдруг, откусив от этого мяса, ты погибнешь? Или станешь частью этой магии?

— Мне уже все равно,— призналась Соня.

На самом деле она лукавила: ей было далеко не безразлична ее будущая судьба. Не таким человеком была Рыжая Соня, чтобы променять свое будущее на кусок жареного мяса. Однако внутреннее чувство — инстинкт, если угодно,— которое никогда еще ее не обманывало, безошибочно говорило ей о том, что никакой опасности в этой снеди не таится.

Соня с наслаждением принялась поглощать жареное мясо. Афолле с опаской следил за ней. Однако ничего особенного пока что не происходило.

Улыбаясь, Нуакшот поднесла к губам бокал и пригубила вина.

— Угощайся, Афолле! — произнесла она ясным, звонким голосом.— Ты мой гость! Клянусь Жизнью и Смертью — тебе не грозит здесь никакой опасности.

Опустив глаза, Афолле попытался скрыть смущение. Соня тихонько хмыкнула.

Утолив голод, гости Нуакшот приступили к фруктам, оказавшимся сладкими и сочными. Настало время кое-что прояснить. Но прежде чем Афолле успел задать первый вопрос, Соня опередила его:

— Твоя кухарка, госпожа,— выше всяких похвал. Кто стряпает для твоего стола?

Вопрос, казалось, застал повелительницу Аудагосте врасплох. Пожав плечами, та отвечала:

— Не знаю…

— Но эта крепость,— вмешался Афолле,— она существует на самом деле?

— Конечно.— Нуакшот была удивлена.— Разве ты не гость в стенах этой крепости? Разве ты не вошел в ворота, не прошелся по улицам, не видел фонтана, не ел и не пил за моим столом? Скажи, разве ты не утолил голод?

— Благодарю тебя.— Афолле слегка наклонил голову, приветствуя Нуакшот.— Ты права, Твоя забота о нас велика. Но скажи — куда же девается крепость, когда она исчезает?

Нуакшот переплела тонкие пальцы, поиграла перстнем. Ее прекрасное лицо выглядело теперь задумчивым.

— Куда уходит то, что исчезло? — повторила она.— Где хранятся утраченные дни? Где живут умершие люди? Куда прячется время, когда она минует?

Она замолчала. В тишине было слышно, как где-то в глубине дворца еле слышно, мелодично журчит вода еще одного фонтана.

Осторожно, словно боясь спугнуть дикого зверя, Соня спросила:

— Ты владеешь тайной Жизни и Смерти, Нуакшот?

— Да,— просто ответила девушка.

Афолле напрягся и задрожал всем телом. Теряя самообладание, он закричал:

— Значит, ты нашла наше фамильное сокровище!

Подведенные краской брови Нуакшот медленно выгнулись, точно рассерженные кошки.

— О чем ты, Афолле? Какое сокровище из утраченных в Аудагосте ты называешь своим фамильным?

— Эликсир бессмертия! Ты нашла его!

Афолле так и трясся. Теперь он был поистине страшен. Казалось, еще миг — и он набросится на загадочную незнакомку и начнет ее душить.

Но Нуакшот оставалась невозмутимой.

— Выслушай меня, Афолле.— Голос повелительницы призрачной цитадели звучал твердо.— Ты поймешь, что эликсир не содержит в себе никакого бессмертия. Ты постигнешь также тайну Аудагосте… тайну смерти своего брата… и мою тайну — тоже.

Она хлопнула в ладоши, и неожиданно весь зал оказался усыпан белыми и розовыми розами. Аромат влажных свежих лепестков наполнил воздух.

— Как хорошо! — Соня с наслаждением потянулась. Она начинала понимать, что к чему. Никакой роковой тайны в Аудагосте они, похоже, не найдут — так почему бы не насладиться редкими минутами отдыха?

Однако Афолле так не считал. Он не спускал с лица незнакомки напряженного, требовательного взгляда.

-— Что ж…— проговорила та, небрежно вертя в пальцах красную розу.— Начну. Мое имя — Нуакшот. Я — Рисующая Смерть. Вот как это случилось…

В тот день, когда в крепость Аудагосте вошел усталый караван, маленькая девочка по имени Нуакшот играла со своими братьями возле фонтана. Изможденные люди, покрытые пылью, со спутанными волосами и бородами, с потускневшими глазами, такие испуганные, словно они бежали из ада и дьяволы гнались за ними по пятам, приблизились к фонтану и начали жадно пить воду.

Дети стояли в стороне и наблюдали за ними, не скрывая любопытства. Нуакшот спросила одного из братьев:

— Кто они?

Но никто не мог ответить на этот вопрос.

Один старик, выглядевший менее испуганным, чем остальные, но более усталым, сел на краю фонтана и жестом подозвал к себе маленькую Нуакшот. Та приблизилась, отважно и доверчиво.

— Как тебя зовут, дитя? — спросил старик негромко, приятным глуховатым голосом.

— Нуакшот, господин,— ответила девочка.

— Кто твой отец? — снова спросил старик.

Девочка промолчала. Хоть и была она мала, но знала уже, что отцом ее был вовсе не муж ее матери. Если бы она родилась мальчиком, ее отдали бы в отцовский род — кто знает, возможно, из нее вырос бы воин в свите владыки Аудагосте или придворный мудрец, звездочет, врач, стихоплет. Но Нуакшот родилась девочкой, и это определило ее судьбу. Отец отказался от нее. Она осталась с матерью. Когда-нибудь она вырастет, станет обычной женщиной, получит мужа — воина или торговца, родит ему сыновей…

Все это Нуакшот знала не хуже любого, из своих братьев, однако не считала нужным говорить об этом с чужим стариком, пришедшим неизвестно откуда.

Но старик не спускал с нее ясных, странно светлых глаз. Наконец Нуакшот ответила:

— Мой отец — не муж моей матери.

— Тебя зачал владыка Аудагосте? — снова заговорил странный старик.

Нуакшот подумала немного над его словами и наконец спросила:

— Что такое «зачал», господин?

Откинув голову назад, старик от души расхохотался.

— Ты совсем невинное дитя! Но я чувствую в тебе кровь проклятого рода… Слушай меня, девочка. Сейчас ты мало что поймешь. Просто запоминай. Когда-нибудь… Когда-нибудь настанет время — и каждое мое слово отчетливо зазвучит в твоей памяти. И тогда — кто знает? — это спасет твою жизнь.

Твой отец — владыка Аудагосте. Люди этого рода высокомерны, чванливы, горды, они слишком высоко заносятся в своих мечтах и притязаниях. Сейчас, когда высшие силы взбудоражены, когда проснулись и ожили древние боги, когда само время изменило свой ход, их притязания стали опасны.

Аудагосте погибнет прежде, чем ты успеешь вырасти и стать женщиной. Я вижу гибель цитадели так же отчетливо, как воду этого благословенного фонтана.

Погибнут и люди. Но ты, Нуакшот,— ты можешь остаться в живых. Странное благословение на тебе… некий свет… его я тоже вижу так же ясно, словно внутри тебя кто-то зажег лампу.

С этими словами старик достал из рукава небольшой сосуд, синий, запечатанный печатью. Нуакшот с интересом рассматривала странный кувшин, оплетенный золотыми нитями.

— Что там, внутри, господин? — не выдержала она.— Злой дух, заточенный туда магией?

Старик снова рассмеялся. Девочка совершенно перестала бояться его. Ей казалось, что онй знакомы много-много лет.

— Нет, дитя мое. Никакого злого духа там нет. Там — эликсир Жизни и Смерти. Страшный дар. Но и прекрасный дар. Ты, благословенная в проклятом роду,— ты достойна получить его.

— Что я должна делать? О, дайте, дайте мне этот кувшин! — взмолилась девочка. Ей безумно захотелось владеть этим красивым сосудом. Она уже предвкушала, как поставит его в нишу среди других сосудов, украшающих дом ее матери.— Пожалуйста, господин! Я сделаю все, что вы велите! Только подарите мне этот красивый кувшин! Он будет частью моего приданого! Ведь когда-нибудь я вырасту и выйду замуж.

Последнюю фразу она произнесла, гордо подбоченясь.

Старик откровенно любовался ею.

— Ах ты, моя маленькая хитрая стрекозка! Ты — само очарование… Жаль обрекать тебя на такую ужасную судьбу… Но выхода нет. Либо смерть в возрасте пяти лет, вместе с проклятой цитаделью и ее жителями, либо… бессмертие. Быть может, ты сумеешь сберечь его.

С этими словами старик сломал печать, закрывавшую горло кувшина.

Нуакшот вытянула шею, пытаясь разглядеть содержимое сосуда. Старик встряхнул кувшин. Там что-то булькнуло.

— Это нужно выпить,— строго обратился он к Нуакшот. Теперь светлые глаза незнакомца смотрели на девочку сурово и холодно. Словно и не возникало между ними той теплоты и дружеской улыбки, что была всего лишь минуту назад.

Глубоко вздохнув, Нуакшот поднесла сосуд к губам…

Жидкость оказалась густой и терпкой, но довольно приятной на вкус. Ее было совсем немного. Нуакшот проглотила эликсир несколькими глотками.

И ничего не почувствовала. Никаких изменений.

А старик уже был далеко. Он шагал по дороге к дворцу владыки Аудагосте и не оборачивался на маленькую девочку, зачарованно глядевшую ему вслед.

А потом пришел смерч. Всесокрушающий смерч из пустыни, из Диких Песков. День превратился в ночь, воздух — в землю. Ветром разметало могучие стены крепости, а песком засыпало то, что еще оставалось от некогда роскошной цитадели.

Когда Нуакшот выбралась из-под песка, она поняла, что в живых осталась одна. Остальные либо покинули это место, либо погибли под развалинами.

Некоторое время она бродила, бесцельно вороша обломки камней и проливая бесполезные слезы. Но какая-то часть ее сознания подсказывала ей: смерть ей не грозит. Что угодно, только не смерть.

Эликсир, который заставил ее выпить таинственный старик, был эликсиром бессмертия.

С тех пор прошло много лет. Сколько? Девушка не знала. Постепенно изменения проникали в ее плоть все глубже. Спустя несколько лет она обнаружила, что может вызывать к жизни Аудагосте. Цитадель вновь поднималась над песками в том месте, где некогда высились ее горделивые стены. Вновь сверкал роскошью дворец владык Аудагосте. Только теперь он безраздельно принадлежал Нуакшот — незаконнорожденной и отверженной дочери гордого рода…

— Но самую страшную власть над Жизнью и Смертью я получила, когда на земле сменилось одно поколение людей,— продолжала Нуакшот.— Я поняла, что могу убивать и воскрешать по своему желанию…

— Как? — жадно спросила Рыжая Соня.

Значит, бессмертие все-таки существует! Рассказ Нуакшот волновал ее до глубины души. Девушка была лаконична и не произносила много слов, однако перед мысленным взором Сони вставало все: и площадь с фонтаном и играющими ребятишками, и загадочный старик, и синий флакон, оплетенный золотыми нитями, содержащий в себе проклятие бессмертия…

Да, проклятие! Нет, это было вовсе не то бессмертие, которого искала Соня. Что пользы в том, чтобы оставаться полузабытым призраком на развалинах и знать, что никогда не придет к тебе успокоение? Разве это — полноценная жизнь?

И все же…

— Я — Рисующая Смерть,— спокойно объяснила девушка.— Когда здесь появился твой брат, Афолле… Он знал, что ищет! У него была с собой книга.

— Да.— Голос Афолле прозвучал хрипло.— Он передал ее мне перед самой смертью.

— Эту книгу старик — тот самый — принес в Аудагосте… В ней заключались многие тайны. Я не читала этой книги, но каким-то образом знала о ней. Возможно, это знание передал мне старик — ведь я не все запомнила из его слов. Но он вложил в мою память немало знаний… знаний, которых прежде у меня не было.

Твой брат, Афолле, искал здесь эликсир бессмертия. Но он оказался алчным и жестоким. По дороге в Аудагосте он купил несколько рабов. Он заставлял их разрывать песок. Они трудились день и ночь. Когда у них кончилась вода, а поиски оказались безрезультатными, он без всякого сострадания убил их, одного за другим. Он перерезал им горло…

— Этого не может быть! — не выдержал Афолле.— Мой брат всегда был тихим, кротким человеком… Более ученым, нежели земледельцем… У нас в семье постоянно над ним подтрунивали.

— Увы, это правда! — Нуакшот покачала головой.— Я видела это своими глазами. В тот день я утратила осторожность и позволила ему обнаружить меня. Это погубило его…

Она замолчала. Видно было, что воспоминание причиняет ей боль.

Соня осторожно накрыла ее тонкую смуглую руку своей.

— Если тебе тяжело вспоминать, что случилось дальше, то не рассказывай. Не нужно бередить старые раны, Нуакшот. Иначе они никогда не заживут.

Но девушка тряхнула головой.

— Нет, Соня. Я расскажу твоему товарищу все. Иначе не видать ему покоя. Возможно, Аудагосте уже сказалась на нем губительно — ведь брат его утратил здесь рассудок. Призрак бессмертия мелькал перед его внутренним взором, дразнил, то являясь, то снова пропадая… И вот он заметил меня.— Она снова сделала паузу и наконец решилась: — Он набросился на меня, как дикий зверь, повалил в песок и… он изнасиловал меня!

Она вскинула глаза на Афолле и с вызовом посмотрела на него.

— Твой брат лишил меня девственности, Афолле! Он причинил мне боль и страдания! Никогда в жизни — а я прожила немало лет! — мне не было так стыдно! А потом он оттолкнул меня ногой и плюнул в песок рядом с моим бедром…

Соня взволнованно поднялась со своего места и обняла девушку за плечи.

— Успокойся, Нуакшот. Все это позади. Почти все женщины прошли через нечто подобное… Ведь даже первая брачная ночь часто оказывается обыкновенным изнасилованием…

Афолле сидел неподвижно. Казалось, рассказ Нуакшот лишил его последних сил.

— Мой брат —убийца? Насильник? Этого не может быть…— повторял он вполголоса, тихо покачивая головой.— Этого просто не может быть…

— Я не лгу! — яростно проговорила Нуакшот, высвобождаясь из объятий Рыжей Сони.

— Никто не ставит твои слова под сомнение, Нуакшот,— мягко сказала Соня.— Афолле потрясен твоим рассказом, только и всего.

Помолчав немного, Нуакшот овладела собой.

— Да,— молвила она задумчиво, — должно быть, я слишком долго не разговаривала с живыми, людьми… Слишком долго прожила я среди воспоминаний — своих и чужих…

— Расскажи, как ты отомстила моему брату за свой позор,— глухо попросил Афолле.

— Я нарисовала его,— непонятно сказала Нуакшот.

— Как — нарисовала?

— Так.— Она провела в воздухе пальцем несколько извилистых линий.— Я нарисовала его лицо на песке. Я умею это делать. Нужно рисовать при ущербной луне того, кого ненавидишь так сильно, что хочешь убить… Луна проливает свой умирающий свет на ненавистное лицо, и вместе с луной постепенно умирает тот, кого нарисовали…

— Власть над Смертью,-прошептала Соня.

— Я же говорила,— казалось, Нуакшот удивлена невнимательностью своих слушателей,— я — Рисующая Смерть.

— Да, ты нарисовала смерть моего брата, и он умер…— Афолле был потрясен.— Он умер! Я видел, как он угасал с каждым днем. Его дыхание прервалось в ту минуту, когда луна исчезла на небе… Была ночь новолуния, черная, как душа убийцы. Мой брат знал, от чего он умирает.

— Конечно! — Нуакшот торжествующе рассмеялась.— Ведь я сказала ему! На следующий день, когда он навьючивал на своего верблюда сумки, набитые разным барахлом, которое рабы откопали для него из-под песка, я приблизилась к нему. Он хмуро посмотрел на меня и спросил: «Что тебе нужно, потаскуха?» Я ответила: «Я не потаскуха, и тебе, негодяй, это должно быть хорошо известно! До встречи с тобой — будь проклят этот день! — я хранила мою девственность. Но я должна сказать тебе: я нарисовала твою смерть. В ночь, когда луна станет бесплодной и исчезнет с небосклона, ты угаснешь…» Он рассмеялся мне в лицо. Я видела,, что он мне не поверил. Прежде чем он успел оскорбить меня, я убежала, в пески и плакала целый день…

— Перед смертью он раскаялся в содеянном,— убежденно сказал Афолле.

Но Соня не была в этом так уверена.

— Почему же, в таком случае, он передал тебе книгу и завещал продолжать поиски Аудагосте? — возразила она.— Нет, он хотел, чтобы ваше сокровище вернулось в семью! Он предвидел, что унаследует эликсир бессмертия его старший сын. Ведь Сулайм считается твоей старшей женой, следовательно, и ее дети будут наследовать тебе в первую очередь! Дети же Хилаль теперь оттеснены на задний план. Поэтому главное сокровище вашего рода —– эликсир бессмертия — достался бы детям Сулайм, это ясно как белый день.

Афолле закусил губу.

— Ты права, чужестранка. Проклятие! Многое бы я отдал за то, чтобы Ты ошибалась.

— И тем не менее Соня права.— Нуакшот устремила на Соню глубокий взгляд.— Ты добра и сострадательна. Скажи: чем я могу помочь тебе?

— Расскажи мне…— Соня заколебалась на миг, но потом улыбнулась широкой, ясной улыбкой и завершила свою просьбу: — Расскажи мне, как готовят вон то блюдо, похожее на рубленый яичный желток!

Ни Афолле, ни Соня не заметили, как их сморил сон. Когда они проснулись, цитадели уже не было. Они лежали на песке. Солнце вставало над пустыней — огромный красный шар, источающий беспощадный жар. Нуакшот в своих лохмотьях спала рядом, разметав по песку худые руки, обмотанные веревками вместо браслетов.

Соня наклонилась над девушкой, легонько коснулась ее плеча.

— Проснись, Нуакшот! Проснись, дитя! Солнце сожжет тебя. Пойдем, это время суток лучше переждать в шатре.

Девушка не ответила. Тогда Соня кивнула Афолле:

— Отнесем ее в шатер. Помоги мне.

Вдвоем они перенесли спящую в шатер и уложили ее на циновки.

— Ну, что ты об этом думаешь, Соня? — заговорил Афолле, когда оба расположились возле девушки.

Соня пожала плечами.

— Она, несомненно, много страдала… Странная жизнь, которую она вынуждена была вести в этих песках, похоже, лишила ее рассудка — в обычном понимании этого слова. Однако она рассудительна, логична, умна.

— Ты думаешь, она действительно нашей крови?

— Проверить это невозможно. Но подумай сам, Афолле: твой брат умер именно той смертью, которую описывала Нуакшот. Кем бы она ни была, она действительно Рисующая Смерть.

Афолле замолчал. Наконец в его молчании Соне почудилась какая-то невысказанная угроза.

— О чем ты думаешь, Афолле? — спросила рыжеволосая воительница.— Уж не хочешь ли ты похитить Нуакшот и вынудить ее рисовать лица твоих врагов?

Афолле криво усмехнулся.

— Подобные мысли приходили мне в голову, не стану отрицать, Соня. Но… как заставить ее? Если я попробую принудить ее, она попросту нарисует мое лицо и тем самым загонит меня в могилу. Обмануть? Но как? Да и ты, как я понимаю, мне этого не позволишь.

— Не позволю! — подтвердила Соня.— Мне искренне жаль эту девушку. Она не должна стать игрушкой в руках честолюбца.

— Хорошо.— Афолле кивнул. Теперь он выглядел уставшим и как будто постаревшим на несколько лет. Сильные страсти, пережитые им в эти дни, сказались на его состоянии. Он вымотался и измучился.— Мне тоже жаль ее, не скрою. Но что мы можем для нее сделать? Она настоящая дикарка.

— Думаю, лучше всего оставить ее в этих песках,— проговорила Соня. Наклонившись к спящей девушке, она легонько коснулась губами ее виска. Нуакшот пробормотала что-то во сне и неожиданно улыбнулась — невинной детской улыбкой.

— Но не можем же мы просто так ее бросить? — удивился Афолле.— Ведь она погибнет!

— Она не погибла за все эти годы,— возразила Соня.— А ведь с тех пор, как Аудагосте исчезла с лица земли, сменилось несколько поколений! Не станет ли, напротив, для нее верной гибелью жизнь среди людей? Среди людей, которых она совершенно не знает! Не забудь, она осталась один на один с Дикими Песками, когда ей было всего пять или шесть лет!

— Ты права,— со вздохом согласился Афолле.— Нам надо собрать все, что мы здесь отыскали… Все-таки это золото и серебро, драгоценные камни и расписное стекло. Мы смогли бы выручить за всю эту добычу кое-какие деньги.

— Ты поедешь продавать все это в Асгалун? —осведомилась Соня.

— Вероятно. Ты со мной?

— Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя со всем этим золотом одного? — удивилась Соня.— Я весьма хорошего мнения о тебе и твоих нравственных качествах, Афолле, и не ставлю под сомнение твою честность. Но и родную мать я, пожалуй, не отпустила бы сейчас с шальным золотом на рынки Асгалуна… без моего пригляда.

Афолле рассмеялся, сверкнув белозубой улыбкой на смуглом лице.

— Хорошо сказано, Рыжая Соня! Значит, решено: отправляемся в Асгалун и попытаемся выручить звонкую монету за все наши находки. А девушка…— Тут он посмотрел на спящую долгим, странным взглядом.— Что ж. Пусть Нуакшот Рисующая Смерть останется в Аудагосте. Это ее дом.

Но что-то в его голосе и взгляде, когда он пожирал спящую глазами, показалось Соне подозрительным.

К вечеру, когда стало немного прохладнее, Афолле и Рыжая Соня взялись за свои дорожные сумки. Впереди было много работы: следовало разделить добычу по справедливости и тщательно упаковать ее, чтобы не повредить хрупкие вещи. То, что бережно сохранили пески, могло быть разрушено в одно мгновение небрежным прикосновением человеческой руки.

Нуакшот проснулась, когда на небе появилась первая звезда. Она открыла глаза и улыбнулась, как ребенок.

Соня повернулась к ней.

— Вот ты и снова с нами, Нуакшот,—заговорила Соня с девушкой.— Где ты бродила так долго?

Нуакшот ничуть не удивилась такому вопросу.

— О, я отпустила мою душу гулять по межзвездному пространству,— ответила она.— Там я повстречала того старика… Того, со светлыми глазами. Он рассказывал мне что-то новое обо мне и моем бессмертии.— Она села, обхватила руками нечесаные черные волосы и закачалась из стороны в сторону. Теперь она говорила нараспев, словно в трансе:—Я не помню! Я опять не помню его слов! Он обращал ко мне какие-то речи. Эти речи были как шум водопада, как журчание воды по камням,.. О чем он говорил? О чем?

Она подняла голову и устремила на Соню отчаянный взгляд горящих черных глаз.

— Успокойся,— мягко произнесла Соня.— О чем бы он ни говорил, ты поняла и запомнила все, что имело для тебя хоть какое-то значение.

— Ты так думаешь? Ты на самом деле так думаешь?— В голосе Нуакшот прозвучала отчаянная надежда.— Он часто приходит ко мне в снах. Но чаще всего он просто молчит. Я спрашиваю, спрашиваю его, а он не отвечает. Улыбается. Но иногда — как сегодня — он пытается объяснить мне что-то. Ах, я такая глупая! Я не понимаю ни словечка.

— О чем ты спрашивала его, Нуакшот?

— Уже давно я ищу одного…

Нуакшот замолчала.

Теперь и Афолле прекратил работу и, отложив в сторону хрупкий хрустальный кубок, который заворачивал в верблюжью шерсть, подошел к разговаривающим и присел рядом на корточки.

— Кого ты ищешь, Нуакшот? продолжала расспрашивать Соня. Она говорила тихо и вкрадчиво, словно обращалась к испуганному ребенку. Собственно/ так оно и было. В определенном отношении Нуакшот осталась на уровне развития пятилетней девочки.

— Я ищу не кого-то. Я ищу… нечто. Одну вещь… Один способ.— Нуакшот с трудом подбирала слова. Наконец, будто бы решившись на отчаянный шаг, она вскинула на Соню глаза: — Я ищу возможности умереть!

Соня вздрогнула. Ее словно огрели палкой.

— Одумайся, дитя! Столько людей на земле взыскуют бессмертия! А ты обрела его и вот ищешь способа от него избавиться!

— Это не настоящее бессмертие, Соня,— ответила Нуакшот.— Это проклятие. Меня можно убить, я знаю. Постепенно я перестаю быть человеком. Никогда не превратиться мне в женщину с волосами, убранными под покрывало. Никогда моя мать не даст мне мужа, а муж никогда не даст мне детей. Не ходить мне с узким кувшином к фонтану за водой, не печь лепешки на плоских раскаленных камнях во дворе моего дома, не доить коров и коз, не чесать шерсти, не прясть, не ткать… Знала бы ты, Соня, как я тоскую по этой жизни! Лучше бы мне погибнуть вместе с Аудагосте!

Соня почувствовала, как сердце ее сжимается от жалости.

— Но послушай меня, девочка,— проговорила рыжеволосая воительница.— То, о чем ты мечтаешь, прекрасно. Однако эта участь доступна далеко не всем женщинам. И я когда-то думала, что вырасту и стану чьей-нибудь женой, матерью здоровых, веселых ребятишек. Однако судьба распорядилась иначе. Безжалостные враги уничтожили мой дом, погубили всех моих родных. И я обречена Скитаться по свету в поисках новой жизни… Мой лук со стрелами, мои кинжалы, да еще боги, которые видят все мои пути,— вот и все, на что я могу рассчитывать. Поверь, со временем и ты притерпишься к своей новой жизни…

Но Нуакшот только качала головой. Крупные слезы текли по ее смуглому лицу.

— Нет, Соня, ты не должна утешать меня. Сколько лун надо мною сменилось, а я так и не привыкла к своей горькой участи. Я перестаю быть человеком. Я чувствую, как отрава бессмертия переполняет мои жилы. Следующее поколение людей будет знать меня как чудовище из Аудагосте, как злого духа мертвой крепости!

Соня порывисто обняла девушку. Та молча плакала на ее плече.

Однако Афолле услышал в жалобах Нуакшот нечто, заставившее его насторожиться.

— Погоди-ка,— проговорил он, отстраняя Нуакшот от Сони.— Ты говорила что-то об отраве, переполняющей твои жилы…

Хищное выражение появилось на его лице. Афолле потянулся за кинжалом.

Нуакшот в ужасе отшатнулась.

— Что ты хочешь делать?

— Ничего особенного… Я не причиню тебе вреда, девочка. Дай-ка мне руку.

Нуакшот инстинктивно спрятала руки за спиной и прижалась плотнее к Соне. Соня нахмурилась.

— Перестань, Афолле. Ты пугаешь ее.

— Я хочу всего лишь сделать маленький надрез на ее пальце… На ее гладеньком тоненьком пальчике… Вот и все.

— Зачем? Что ты задумал?

Афолле раздувал тонкие ноздри, словно охотничий пес, почуявший дичь.

— Я должен увидеть, какого цвета у нее кровь.

— Кровь у всех одного цвета,— сердито отрезала Соня.— Кроме монстров, о которых болтают путешественники в тавернах, когда им не на что утолить жажду, вечно пылающую в их ненасытных желудках. У монстров она зеленая и воняет тиной. А у всех прочих живых созданий она красная, горячая и соленая…

— Я хочу убедиться в этом,— упрямо повторил Афолле.

— Нет! — пронзительно закричала Нуакшот.— Соня, Соня! Спаси меня!

— Только что ты хныкала и страдала, что не можешь умереть! — напомнил Афолле. Он смотрел на девушку с неприкрытой ненавистью.— Лицемерка! Ведьма! Ты погубила моего брата! За что? За то, что он сделал тебя женщиной? Кажется, ты мечтала выйти замуж! Я не верю, что он не предлагал тебе стать его второй женой!

Нуакшот молчала. В наступившей тишине было слышно лишь тяжелое дыхание Афолле и постукивание зубов Нуакшот.

Соня резко поднялась на ноги.

— Ну все, хватит! — воскликнула она.— Мне надоело выслушивать все эти мужские глупости и оскорбления. Девушка отомстила за свою поруганную честь. Не тебе судить ее. Разве мужчина может понять, что такое насилие?

Афолле заскрипел зубами.

— Пусть покажет кровь,— повторил он упрямо.— Я знаю, что говорю.

Нуакшот проговорила тихим, хриплым голосом, дрожащим от негодования:

— Да, ты прав! Ты прав, человек из Мухабада! Твой распутный брат, этот алчный негодяй, действительно предлагал мне стать его второй женой! Он предлагал мне и не такое, когда повалил меня на пески, задыхаясь и теряя человеческий облик от овладевшей им похоти! И я убила его… я убила его потому… потому…

— Потому что он видел, какого цвета твоя кровь! — заключил Афолле.

Нуакшот протянула руку и вытащила из-за пояса Сони кинжал.

— Тебе тоже не терпится умереть? — вызывающе спросила она.— Так смотри!

Быстрым движением она сделала надрез у себя на ладони. Тяжелая золотая капля скатилась по смуглой коже и упала на песок, мгновенно впитавшись в почву.

— Что это?— прошептала пораженная Соня.

Нуакшот молчала.

Афолле ответил вместо нее звенящим от торжества голосом:

— Это эликсир бессмертия, Соня! Мы нашли его!

Соня потянулась за кинжалом.

— Я не позволю тебе!..— выкрикнула она.— Оставь девушку в покое!

Нуакшот рассмеялась. Теперь она не походила больше на маленькую, насмерть перепуганную дикарку, которой проснулась в шатре у Сони и Афолле. И хотя одежда ее оставалась по-прежнему в плачевном состоянии, а волосы спутанной черной копной падали на плечи, сверкая перстнями, продетыми в длинные пряди, держалась она как та сказочная владычица Аудагосте, что предстала перед путешественниками прошлой ночью.

Откинув голову назад, Нуакшот горделиво проговорила:

— Не бойся за меня, Соня! Я и сама могу постоять за себя!

— Ты уверена, дитя мое? Нам, женщинам, не следует отвергать помощь друг друга.

— Я благодарна тебе, Соня… Я благодарна тебе за твою доброту, за искренность, за… бескорыстие.

Соня горько улыбнулась.

— Не так уж я бескорыстна, Нуакшот. Ведь я пришла на эти развалины за сокровищами… и в надежде узнать некую тайну. Тайну, связанную с поиском и обретением бессмертия.

— Я уже сказала, что мое бессмертие — это лишь насмешка. Не знаю, кем был послан тот светлоглазый старик. Не ведаю, откуда шел тот усталый караван и куда он исчез наутро. Я так и не дозналась, кто из богов — или какая природная сила! — наслала на Аудагосте тот губительный смерч. Но мое бессмертие…— Нуакшот передернула плечами.— Беги от него, Соня! Ты и так знаешь теперь слишком много.

— Хватит болтовни! — Афолле приближался к Нуакшот, держа наготове нож.— Я не хочу убивать тебя, девочка. Поверь мне. Мне не нужна вся твоя кровь. Я уверен: всего лишь нескольких капель будет довольно для того, чтобы…

— Чтобы ты обрел бессмертие плоти и вечную смерть души! — заключила вместо него Соня.— Чтобы ты получил власть над смертью! Чтобы ты мог уничтожать неугодных, просто нарисовав на песке их лицо! Да, Афолле, ты прав: в жилах Нуакшот течет почти неограниченная власть. Но я не позволю тебе завладеть ею.

— Да кто ты такая, чтобы остановить меня? — зарычал Афолле. Он терял человеческий облик на глазах. Призрак власти и богатства туманил его разум.

— Я — Рыжая Соня. Этого довольно, чтобы преградить путь такому негодяю, как ты.

Произнося эти слова, Соня знала, что несправедлива. Афолле не был негодяем. Он искренне любил своих жен, своих детей — родных и племянников; он скорбел об участи своего брата и не желал зла ни Соне, ни Нуакшот.

Но неограниченная власть — и Соня знала это слишком хорошо — способна развратить и погубить и не такую натуру. Только самые сильные и твердые духом способны. противостоять великому искушению власти.

Нет, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Афолле завладел кровью Нуакшот — даже если самой девушке это никак не повредит.

Соня твердо решила оборонять Нуакшот до последнего.

Но Афолле не намерен был отступать. Зарычав, точно дикий зверь, он начал кружить вокруг Сони, сжимая в кулаке кинжал. Гибким движением Соня пригнулась и приготовилась отражать атаки своего бывшего сотоварища.

Но она еще не теряла надежды образумить его.

— Остановись, Афолле! Одумайся! Мы можем забрать отсюда немало драгоценностей. Ты будешь богат. Ты сможешь даже переехать из Мухабада. Оставишь эти проклятые богами пески, которые через несколько лет поглотят и твое родное селение. Переселишься с детьми и женщинами куда-нибудь южнее… Может быть, даже купишь дом в Асгалуне!

— Молчи! Молчи, женщина! — шипел сквозь зубы Афолле.-— Ты предлагаешь мне, потомку властителей Аудагосте, прозябать в какой-нибудь меняльной лавке в Асгалуне, когда передо мной открылась наконец дверь к истинному величию!

— Ничего, кроме слез, отчаяния и проклятий не принесет тебе золотая кровь бессмертия! — возразила Соня.

Афолле не ответил. Вместо этого он сделал неожиданный выпад. Соня едва успела отразить его удар.

— Я убью тебя, женщина! — крикнул Афолле.— Не становись между мной и моей целью!

— Попробуй! — ответила Соня.

В искусстве владеть кинжалом ей не было равных. Во всяком случае, она еще не встречала людей, которых не смогла бы одолеть в рукопашной схватке на ножах.

Остановитесь оба! — вскричала неожиданно Нуакшот.— Прекратите!

Это был властный голос повелительницы. Ни Соня, ни Афолле,не могли противиться силе, звучавшей в тоне Нуакшот. Они остановились, тяжело переводя дыхание и сжимая в пальцах рукояти своих кинжалов, готовые в каждое мгновение возобновить поединок.

— Ты, Соня, не хочешь моего бессмертия? — спросила Нуакшот величественно.

Соня медленно покачала головой.

— Ты знаешь об этом, Рисующая Смерть.

— Хорошо. Ты разумна и добра, чужестранка.

Странно было видеть оборванную дикарку, прожившую всю жизнь на развалинах старой цитадели, державшуюся столь величественно и властно. И тем не менее что-то в облике и поведении Нуакшот говорило о том, что эта девушка обладает огромной властью над людскими душами.

Слегка улыбнувшись, Нуакшот произнесла:

— Тогда забирай драгоценности и иди с миром…

Соня наклонилась, чтобы забрать свою сумку. Нуакшот остановила ее.

— Подожди. Ты заслужила от меня дар.

С этими словами она отсекла несколько длинных прядей своих длинных спутанных волос. Перстни с мелодичным звоном посыпались к ее ногам, соскальзывая с волос.

— Возьми,— проговорила Нуакшот.— Эта перстни стоят дороже, чем все то, что вы отыскали на развалинах Аудагосте. Ты сможешь выручить за них большие деньги в мире людей. Я знаю об этом. Мне говорил… мне говорил об этом брат Афолле.

— Спасибо.-— Соня не колеблясь подняла кольца. Некоторые из них были массивного золота, другие сверкали алмазами и рубинами чистейшей воды.— Это воистину царский подарок.

— Воистину царским подарком, Рыжая Соня, является обыкновенная человеческая жизнь,— сказала Нуакшот.— Я вспомнила слова старца. Он говорил мне об этом.

Затем она обернулась к Афолле. Темное лицо мухабадца посерело от волнения. Он тяжело дышал и то и дело облизывал пересохшие губы.

— А ты, Афолле, получишь то, что заслужил. Ты добиваешься бессмертия? Ты хочешь испробовать моей золотой крови?

— Да.— Голос Афолле прозвучал глухо, но в нем звенела затаенная страсть.

— Будь по-твоему.

— Прощай,— прошептала Соня, обнимая Нуакшот.— Я возьму с собой только твои дары. Этого, видят боги, довольно, чтобы безбедно добраться до Асгалуна и прожить там год по меньшей мере в изобилии и сытости.

— Но, насколько я понимаю, не изобилие и сытость влекут тебя, Соня? — Нуакшот улыбнулась.

Улыбнулась и Соня.

— Конечно, нет. У меня есть цель в жизни. И я добьюсь этой цели. Каждая новая встреча, каждый новый опыт, который я приобретаю на своем долгом пути, делают меня сильнее и богаче.

— Прощай, Соня,— прошептала Нуакшот. В ее глазах снова блеснули слезы.— Прощай… Ты могла бы стать моим близким другом…

— Я и есть твой друг,— горячо заверила ее Соня.

Но девушка покачала головой.

— Слишком поздно… Теперь мне ясна моя дорога. Я увидела ее до самого конца. Я не позволю людям завладеть тем злом, что струится в моих жилах. Я не позволю судьбе превратить меня в чудовище. Аудагосте больше не будет заманивать путников… Ступай, Соня. Тебе не следует видеть того, что произойдет сейчас.

Они обнялись на прощание. Не сказав Афолле ни слова, Соня вышла из шатра.

Она оседлала верблюда, подняла его и медленно двинулась прочь от развалин проклятой крепости.

Но, отъехав на лигу, не больше, Соня остановила верблюда и стала наблюдать. Она была уверена: то, что должно случиться, будет заметно издалека. Бессмертие не выплескивается в песок незамеченным.

Предчувствие не обмануло Рыжую Соню. Не прошло и получаса, как она увидела — на фоне черного бархата звездного неба поднялась крепость Аудагосте. Белоснежные башни, высокие стены, изразцовые витые купола — все это было ярко озарено каким-то таинственным светом, источником которого не могло быть ни пламя, ни луна. Аудагосте словно источала этот свет сама по себе.

Древняя цитадель была сказочно красива, В этот миг своего умирания она показалась Соне истинным совершенством — таким законченным, таким прекрасным, что от одного только вида его щемило в груди.

Над цитаделью взметнулись две фигуры — мужчины и женщины. Они казались выше крепости. Их головы упирались в небосклон, их волосы и одежда развевались, словно подхваченные космическими ветрами. Соня узнала Нуакшот и Афолле.

Девушка подняла над головой руки. Тяжелая золотая кровь стекала по ее рукам широким потоком — отравленная кровь бессмертия. Пав на колени, мужчина приник губами к ранам на ее запястьях и начал пить.

С каждым мгновением свет, озаряющий мертвую крепость Аудагосте и ее владычицу Нуакшот, становился все ярче. Вскоре уже весь горизонт пылал. Даже пожар в огромном столичном городе не мог бы дать подобного эффекта.

Ничего не замечая, Афолле пил и пил. Он захлебывался, он кричал от наслаждения, а космическое пламя охватывало его со всех сторон, поглощало его тело и душу.

Стонала, дрожала и смеялась Нуакшот. Казалось, она испытывает одновременно и ужас, и восторг, и удовольствие.

Вскоре обе фигуры слились воедино, а золотая кровь разлилась вокруг них и окутала их сверкающим покрывалом.

А затем все рассыпалось на множество блестящих звезд. Огромные искры понеслись по небу, заполнив собой всю черную полусферу ночи, накрывающую плоскую землю пустыни. Призрачная крепость, ее хранительница Нуакшот, алчный Афолле — все они слились воедино и, взорвавшись, разлетелись по самым дальним уголкам Вселенной.

Афолле обрел бессмертие.

Но было ли оно тем, к которому он стремился?

Покачивая головой, Соня повернула верблюда и направила его в сторону Асгалуна.